Но не дремали и российские антикоммунисты. Подпольный обком действует

Оккупация 1941-1944 годов стала самой долгой и самой трагической страницей истории города

Псков в своей долгой истории был оккупирован трижды. И трижды это были немцы. Про первую оккупацию в 1240 году в Пскове помнили «легендарно», без особых подробностей. Тогда основные силы псковичей были разбиты под Изборском. Следом ливонские отряды начали осаду Псковской крепости. Осада длилась неделю и трудно сказать, чем могла бы закончиться, если бы не предательство посадника Твердилы. Так началась первая немецкая оккупация Пскова. Когда и чем закончилась - это известно.

Вторая немецкая оккупация Пскова - с февраля по ноябрь 1918 года. Кайзеровские войска тогда заняли Псков и часть Псковского уезда, Остров и часть Островского уезда. Вся полнота власти на оккупированной территории принадлежала немецкому командованию. В этой оккупации и оккупации периода Великой Отечественной войны много общего - обширная система поборов, разграбление и вывоз материальных ценностей, бесправие местного населения.

Третья оккупация Пскова оставила свой обширный след и в документах, и в фотографиях, и в воспоминаниях очевидцев.

«Ужасный запах от горящей шерсти и живых существ заражал целые кварталы города»

9 июля 1941 года - первый день третьей немецкой оккупации . Вряд ли тогда кто из псковичей мог предположить, что это будет за жизнь. Что такое немецкая оккупация, в Пскове еще помнили те, кому пришлось в 1918 году видеть на улицах Пскова кайзеровских солдат. Но по степени жестокости по отношению к людям, размаху грабежа третья оккупация не имела себе равных.

Объявление городского главы Пскова В. М. Черепенькина об установлении единовременного налога на восстановительные работы. Декабрь 1941 года.

Всё, что высказывалось нацистскими вождями о войне против Советского Союза, давно известно. Адольф Гитлер заявлял об уничтожении не только государства с названием «Советский Союз», но и об уничтожении русских как народа (здесь под «русскими» понимался не один этнос, а совокупность всех этносов, населяющих Россию). «Я намереваюсь грабить и, именно, эффективно», - это уже Герман Геринг. Подобных политических заявлений было множество.

А вот что думал об этой войне рядовой немецкий солдат, ставший оккупантом? Что двигало им, какие «высокие идеи» привели его в чужую страну? Ответы можно найти в письмах Иоганна Хайнриха Вике, немецкого священника . В письмах к жене он делится впечатлениями о походе на Восток. Несколько выдержек из этих писем:

10 июня 1941 года: «Вот теперь начинается… Итак, начнем с радостной верой борьбу, которую придется вести с потом и кровью (нашими кровью и потом), но и с духами тьмы».

16 июня 1941 года: «Вот мы и едем. Судя по направлению, поездка принесет прекрасные впечатления. Я вчера разговаривал с двумя дамами, которые рассказали мне о родственниках, которые ждут нас, и внушенного нами освобождения как «мессии». Когда слышишь подобное, то вновь хочется войны, которую возложили на нас».

12 июля 1941 года: «Город, у которого мы теперь располагаемся (Псков) ужасно разорен, а именно преимущественно бомбами и пожарами. Он был взят как раз в тот день, когда мы прибыли к вечеру. Солдаты осматривали улицы и дома с карабинами и приставленными штыками.

Еще горели большие магазины, а чудесные старые православные церкви с их тонко обработанными известковыми стенами и зелеными медными куполами стояли частью неповрежденными, частью же ужасно разрушенными среди развалин, смотрелись чуждо в гуле машин и беготне любопытных и взволнованных людей.

Прекрасная высокая церковь, несущая 5 куполов как корону, возвышается над городом, видная издалека… Мы опять здесь красиво живем. Я весь день просидел в большой прямоугольной палатке, которую мы построили из 8 новеньких русских палаточных полотен. Боковины мы высоко подняли, так что слабый ветерок охлаждал вспотевшие тела. На школьной парте (реквизированной) тыльной стороной вверх лежала наклеенная на белое полотно настенная карта из ближайшей школы, и когда она запачкается, наступит очередь другой.

«Последнее приглашение» для получения рабочего паспорта немецких властей Пскова. 21 ноября 1941 года.

В городе Пскове вчера оставшиеся бедные люди копошились, как в муравейнике. Они тащили из разрушенных магазинов и из частных квартир наобум все, что можно было схватить: продукты в огромных пакетах, развешанные в сетках, рейки в мешках за спиной, инструменты и всевозможные устройства.

…Ужасный запах от горящей шерсти и живых существ заражал целые кварталы города. И среди всей этой суматохи, порчи, борьбы за жизнь, добычу и собственность, гармоничные белые церкви в их непорочном спокойствии и мире. Хорошо, что люди здесь, несмотря на пуговицы с советскими звездами на рубашках и кителях, имеют в своих городах и деревнях церкви.

И крестьянин, рядом с домом которого мы расположились, и который сегодня тотчас появился при первых звуках Интернационала из нашего граммофона и благоговейно слушал Интернационал вместе со словами Сталина а при 36-м повторении пластинки еще раз вышел из дома и присоединился к нам, захваченным услышанным, - мы проиграли 36 пластинок с речью Сталина! - у него пуговицы с советскими звездами на зеленой рубашке, при этом у него в комнате есть красный угол с 3 иконками!».

Территория Псковщины была окончательно оккупирована лишь к концу лета 1941 года. Что же такое «оккупация»? Из словаря: «Оккупация (от лат. оccupatio) - захват, временное занятие вооруженными силами территории противника». Оккупация Советского Союза в 1941 году должна была продлиться вечно, она не планировалась как временная.

Оккупированная территория СССР была поделена на зоны административно-хозяйственного управления. Псков был отнесен к Северной России (граница территории проходила по линии Псков - Дно - Старая Русса).

С началом оккупации Псковская земля стала глубокой тыловой зоной двух группировок - «Север» и «Центр», «замиренной» территорией. Когда группа армий «Север» в составе 16-й, 18-й армий и 4-й танковой группы достигла пределов Ленинграда, то Псков и близлежащие районы стали для нее опорным тыловым районом, ее административным, хозяйственным и военным центром.

Размещение командования северной группировки и 18-й армии в Пскове наложило свой отпечаток на характер оккупации. В городе разместились: командование и хозяйственная инспекция группы армий «Север», командование 18-й армии, штаб оперативной команды 1-а (служба безопасности СД), военно-строительная организация рейхсминистра вооружения и боеприпасов Фрица Тодта (ее команды разместились на территории Довмонтова города), немецкие госпитали (гарнизонный госпиталь, здания школ), разведшколы (в городе и окрестностях), командование охранных дивизий, эстонские комендатура и полиция, штаб железнодорожных войск, пересыльные пункты.

Псковщина входила в оккупационную зону рейхскомиссариата «Остланд» . Вся полнота власти принадлежала военному командованию. Военная власть в Пскове была представлена начальником окружной военно-полевой комендатуры, городским военным комендантом, начальником полиции безопасности.

Постоянный гарнизон насчитывал около 20 тысяч, а временами доходил, по некоторым сведениям, до 70 тысяч.

«Новый порядок» («Die Neu Ordnung») был основан на жесточайшей эксплуатации, насилии над мирными гражданами, на культивировании постоянного страха за свою жизнь, на жестокости, убийствах, на грабеже «всего и вся».

В городе появились эмигранты из-за границы. Многие из них вошли в состав городского управления, главой которого был назначен бывший учитель математики В. М. Черепенькин. Городская управа находилась на переименованной улице Ленина, рядом размещалась и биржа труда. Именно сюда, по адресу ул. Плаунер, д. №11 (Дом специалистов), до 01.12.1941 должно было явиться взрослое население города, в первую очередь, мужчины (от 14 до 65 лет) для получения рабочих паспортов.

Саботаж трудовой повинности карался суровыми мерами, вплоть до расстрела (саботажем считалось отсутствие рабочего паспорта или соответствующей отметки в советском паспорте).

Монумент на площади Жертв Революции был перестроен, на нем укреплена свастика и доска с надписью «В память освобождения г. Пскова от большевизма германскими войсками 9 июля 1941 г.»

Все распоряжения немецкого командования должны были беспрекословно выполняться каждым «сознательным гражданином города», т. к. это его долг - трудиться в пользу тех, «кто не пожалел сил и своей жизни для освобождения русского народа от двадцатичетырехлетнего гнета и насилия».

Комендантский час с 20 часов до 5 часов утра (таким он был установлен с осени 1942 года, а до этого с 19 часов до 6 часов утра) ограничил передвижение жителей по городу. Обязательным было затемнение окон. Кроме того, с сентября 1942 года Псков был объявлен зоной с заградительными мерами, т. е. всякое самовольное переселение в город для постоянного проживания запрещалось.

Многие псковские улицы были переименованы: Октябрьская улица (до стены Окольного города в Летнем Саду) - в улицу Гитлера, Пролетарский бульвар (после стены Окольного города в сторону Крестов) - в Хауптштрассе, Ленина - в Плаунер, Свердлова - в Берлинерштрассе, Поземского - в Гдофферштрассе, Советская - в Берхрессаденерштрассе, К. Маркса - Фребель, Гоголя - в Главную. Некоторые улицы сохранили свои названия, но писались немецкими буквами. Население города в повседневной жизни пользовалось привычными довоенными названиями.

Сняты были два памятника - Ленину и Кирову - возле Дома Советов. Перенесены к зданию тюрьмы, потом и вовсе увезены для использования в качестве цветного металла. Кстати, цветной металл в обмен на продукты охотно принимали от населения города (приемные пункты находились возле Троицкого моста, на улице К. Маркса).

В первые дни оккупации для всех был открыт Псковский музей, потом его посетителями стали только немецкие солдаты. Здание музея позже, когда началось разграбление пригородов Ленинграда, стало перевалочно-сортировочным пунктом для привозимых ценностей из дворцовых музеев.

В период оккупации многие городские здания использовались по прямому своему назначению: тюрьма, ТЭЦ, почта, радиоцентр, театр, типография, аэродром, парикмахерские, столовые.

В Доме Советов разместились полевые комендатура и жандармерия, в левом крыле - госпиталь. В первой советской гостинице - «Октябрьской» - разместились штабы группы армий «Север» и 18-й армии (весь квартал был оцеплен колючей проволокой).

На углу Некрасова и Октябрьской улиц в кирхе рядом с храмом Анастасии в Кузнецах - Дом офицеров «Хаус Остланд». Здание бывшей Псковской Городской Думы (до войны Дом Красной Армии, находился на месте дома 1/3 по нынешней ул. Советской), был превращен в солдатский клуб.

На подворье Печерского монастыря около храма Одигитрии была открыта поликлиника для русских (с платным лечением). Детский прием стоил 3 рубля, для взрослых - 5 руб., вызов врача на дом - 8 руб., койко-день в больнице - 15 руб.

Во время оккупации месячная зарплата чернорабочего в Пскове составляла 220-230 руб., рабочего высокой квалификации - от 300 до 500 руб., учителя - от 300 до 1000 руб., сотрудника музея - 750 руб., городской глава В. М. Черепенькин получал 2000 руб. в месяц.

Цены на основные продукты и товары были следующими: порция щей в столовой - 20 руб., коробок спичек - 50 руб., десяток яиц - 100 руб., билет в театр - 15-20 руб., номер газеты «За Родину» - 50 коп., подписка на месяц (при 6 выходах в свет в неделю) - 12 руб., 100 г соли - 130 руб., пуд хлебного зерна - 1100 руб., пуд муки - от 1000 до 1500 руб., пуд картофеля - от 500 до 700 руб., 1 литр молока - 30-40 руб., сахарин - 40 руб. за 100 таблеток, пара мужских сапог - 10 000 руб., туфли женские - от 1500 до 2000 руб., мужские шерстяные брюки - от 300 до 1000 руб., табак - 150 руб. за 50 г., воз дров - от 300 до 400 руб., кусок мыла - 150 руб., расчёска - 120 руб.

Работали бани: Гельдтова - для немцев, на Плехановском посаде - для русских.

Снетогорский монастырь с весны 1942 года стал узлом связи и фактически резиденцией командующего группы армий «Север». Псков видел пятерых командующих армейской группой: фельдмаршалов Вильгельма фон Лееба, Георга фон Кюхлера, Вальтера Моделя, генерал-полковников Георга Линдемана и Иоханнеса Фриснера.

Осенью 1941 года в Пскове оказалось 10-12 тысяч человек. До войны в городе проживало 62 тысячи. С началом войны мобилизовано в Красную Армию около 15 тысяч человек. Многим удалось выехать, уйти в советский тыл. К 1942 году население города возросло до 30 тысяч, в основном, за счет тех, кто не успел в начале войны уйти от наступающей немецкой армии и осенью-зимой 1941 года вынужден был вернуться домой.

Основными обязанностями местного населения были: трудовая повинность (в основном для мужчин в возрасте от 14 до 65 лет, но женщины также получали рабочие паспорта), обеспечение поставок для немецкой армии (войска, расквартированные в зоне Остланд, обеспечивались всем необходимым, в первую очередь, продовольствием, за счет местного населения), обеспечение безопасности немецкой армии (в том числе охрана объектов военного значения, в частности, охрана железных дорог от партизан).

Неотъемлемой частью «нового порядка» была широкая система налогов. Были налоги «разовые», например обязательный единовременный налог в размере 10 рублей с каждого жителя города Пскова, независимо от возраста, в декабре 1941 года - «на продолжение восстановительных работ по благоустройству Пскова».

Система налогов определялась «Предварительным порядком взимания налогов Командира войск безопасности и Командующего войск Северной области от 19 апреля 1942 года», который постоянно «совершенствовался».

С податного населения (от 18 до 60 лет, вне зависимости от пола) взималась подушная подать в размере 120 рублей в год с человека, от него освобождались инвалиды. Был введен подоходный налог в размере 10% и налог с продаж также в размере 10% (при легальной торговле).

С 5 июня 1942 года в Пскове появился налог на собак, разумеется, домашних. Налог за собаку составлял 25 рублей в год. Если у хозяина была вторая собака, то за нее налог составлял уже 35 руб. в год, с каждой последующей собаки - по 45 рублей, за кошку - 30 руб. в год. В Стругах Красных введен налог «на бороду», т. е., заплатив в год 10 рублей, можно было ходить спокойно, не боясь, что могут принять за партизана. Но желательно при этом иметь документ об уплате этого налога.

Нарушение любого пункта «Постановления…» каралось тюрьмой или денежным штрафом в размере от 500 до 800 руб.

Надо заметить, что рубли, которыми платили налоги, это были советские деньги, с советскими символами и портретом В. И. Ленина. Курс германской марки к рублю составлял 1:10.

Существовал еще один вид денежных знаков для местного населения - т. н. «пункты». Ими, как правило, расплачивались с сельским населением за проданные сельскохозяйственные продукты и сырье (например, лён).

Сельское население, помимо денежного, облагалось еще и натуральным налогом. Каждое хозяйство должно было поставлять определенное количество яиц, мяса, молока, картофеля, овощей, сена в пользу новых властей. За отказ или неуплату, недоплату виновник сажался в тюрьму, за него ответчиками были его односельчане. Использовался принцип круговой поруки.

В начале оккупации новая власть отказалась от ликвидации колхозов, т. к. собирать продналог с коллективного хозяйства легче, чем с единоличников. Колхозы были ликвидированы только весной 1942 года.

По специальным распоряжениям немецких властей жители обязаны были сдавать оружие, радиоприемники, велосипеды, лыжи с палками (даже детские). За неисполнение - наказание вплоть до расстрела.

Возобновили работу некоторые псковские предприятия. Заработала электростанция, ремзавод, возобновилось движение трамвая (трамвайные рельсы в конце оккупации были сняты и увезены в Германию).

Было запущено крупнейшее предприятие города - меховая фабрика (бывший кожевенный завод «Пролетарий», чье оборудование и сырье советские власти при эвакуации вывезти не успели). Здесь шили и ремонтировали меховую одежду и обувь для немецкой армии. На фабрике в трех цехах (скорняжном, трикотажном, сапожном) трудилось около 600 псковичей. Именно здесь известны случаи массовых публичных порок рабочих «за плохую работу», «за брак», «за вредительство» - 15 ударов плетьми).

На углу Новгородской (бывшая Карла Маркса) и Пушкинской улиц работала прядильно-ткацкая фабрика с числом работников около 370 человек.

Среди мест работы числились Крыпецкое торфопредприятие и Ваулинские гравийные разработки (к Ваулиным горам была проведена узкоколейка, высокого качества песок увозился в Германию). Труд был каторжным, зарплата - мизерной, условия работы - очень тяжелыми, недаром в Пскове Ваулинское предприятие называли не иначе, как «Ваулинская каторга».

Источников заработка в городе было мало, население существовало кое-как, перебиваясь за счет выменянных на вещи продуктов. Меняли вещи на продукты, покупали их на Торговой площади (нынешняя пл. Ленина) в базарные дни (с сентября 1941 года базарным днем был понедельник).

В первые дни оккупации базар на Торговой площади в Пскове не работал. Только в первой половине августа 1941 года базару было разрешено собираться. На базаре часто устраивали облавы, выискивая партизан. Иногда во время облав отбирали молодежь, чтобы отправить на работы в Германию. Властям приходилось прибегать к облавам, так как желающих ехать в Германию добровольно было немного (хотя объявления печатались в газетах регулярно с начала 1942 года).

Псковская газета периода оккупации «За Родину» называла базар «главным нервом жизни Пскова»: «Три длинных ряда двойных прилавков, подведенных под крышу… Большинство продуктов, как ягоды, мука, сахар, разная крупа, мак, мед продаются только стаканами. Картофель продается «мерой», а зимой и весной горшками, по 20-25 картофелин».

Обилие продуктов в газетной статье не дает полной картины в обеспечении продовольствием жителей и города и псковской деревни. Население голодало. В городе была введена карточная система на получение продовольствия: работающие получали 300 грамм хлеба в день (в блокадном Ленинграде - 250 г), неработающие - 175 г. Кроме этого, полагалось 200 кг картофеля в год работающим, неработающим - 100 кг.

Голод в Пскове спровоцировал эпидемию сыпного тифа, начавшуюся в январе 1942 года. Эпидемия охватила и городское, и сельское население. Если в городе немецкие власти принимали меры по лечению и профилактике тифа (тиф лечили бесплатно), то на селе принимались крутые меры - деревню просто огораживали колючей проволокой, запрещая въезд и выезд.

Все меры немецких властей по благоустройству Пскова: по расчистке завалов, разборке развалин, ремонту дорог, восстановлению водопровода, трамвайных путей, снабжению продовольствием и т. д., и т. п. проводились отнюдь не из чувства жалости и сострадания к местному населению. Город был наводнен оккупационными войсками, штабными учреждениями, которым хотелось более-менее сносных условий существования.

«Родной язык. Четвертая книга для чтения»

Важная роль в работе с местным населением отводилась пропаганде германского образа жизни. Формированию положительного образа немецкой нации призваны были способствовать статьи в прессе, передачи по радио, школьные учебники.

Так, в учебнике «Родной язык. Четвертая книга для чтения» размещены несколько рассказов о Германии. Это - «Земледелие в Германии», «На заводе в Германии», «В немецкой деревне». В рассказах главная тема - трудолюбие, практичность, рационализм немецкой нации.

Небольшой немецкий рассказ на русском языке «На государственной трудовой повинности в Германии» дает удивительно «трогательную» картину из жизни остарбайтеров в Германии: «В Германии все знают девушек государственной трудовой повинности. Каждый с радостью смотрит на них и читает в их ясных и открытых лицах радость труда, гордое сознание своего долга и пользы своей работы. …Где бы вы ни встретили такую девушку - в городе, в поезде или в деревне - всегда с восторгом рассказывает о своей работе, своем лагере и своих подругах».

Трудно сказать, мог бы кто-то из 11 тысяч вывезенных из Пскова остарбайтеров вспоминать о жизни «в неметчине» с такой радостью. Да, было в Германии то, что поражало многих, когда попадали в Германию - это условия быта хозяев. Правда, по возвращении на Родину об этом особо не распространялись. Для большинства это было рабство. В рассказе не упомянуто об обязательном ношении на одежде нагрудного знака «OST», клейма раба.

О полном бесправии вывезенной в Германию рабочей силы поведала в Опросном листе псковичка Катя Борисова, вывезенная на работу в Германию в 1942 году. Тогда ей было 16 лет. В Германии была отдана в работницы владельцу строительной фирмы Оскару Кальмусу.

Из Опросного листа К. Борисовой: «Вставала к 6 часам, убирала 27 помещений, приготовляла завтрак для 7 человек семьи, убирала тротуары, стирала, топила кочегарку. Кормили для такой работы плохо и недостаточно. За проступки 5-летнего сына хозяев фрау Кальмус неоднократно избивала и обзывала партизанкой и русской свиньей».

Система народного образования на оккупированной территории практически была уничтожена. Если вспомнить, что говорилось вождями нацизма об образовании для русских (4-х классное образование, минимум предметов: русский и немецкий языки, счет до 500, четыре арифметических действия, Закон Божий, пение, труд, рисование), то неудивительно, что в Пскове с перерывами работало несколько школ для детей 8-12 лет (около 200 учащихся).

В сентябре 1941 года была открыта детская художественная школа, где рисованию обучалось 45 детей.

В оккупированном Пскове в мае 1942 года возобновил регулярную работу радиоузел. Передавались русские народные песни (3-4 раза в день), читались лекции о Германии, Гитлере, передавались сводки с фронта (до 6 раз в день).

Периодическая печать на оккупированной Псковщине представлена была газетами двадцати наименований («Свобода», «Путь к счастью», «Радость» «Новое время», «Псковский вестник» и др.) Самыми читаемыми были «Правда» и «За Родину».

Газета «За Родину» печаталась на типографском оборудовании фронтовой газеты Северо-Западного фронта «За Родину» (оборудование типографии не успели вывезти при отступлении). Первый номер газеты вышел 10.09.1942 года.

В целях идеологической «обработки» местного населения были созданы круглогодичные т. н. «политические школы». Их в обязательном порядке должны были посещать представители интеллигенции - врачи, учителя, как «основные носители идеологии».

Темы лекций: «Хозяйство СССР и Германии», «Биография Гитлера», «Новая Европа», «Расы и расовая теория», «Две революции» (Октябрьская революция в России и приход к власти в Германии национал-социалистов), «Забота германских властей о честных советских гражданах», «Поддержка германских войск - забота о будущем своем счастье», «Адольф Гитлер и дети» и др.

Бесплатная раздача брошюр о жизни Германии, о сельском хозяйстве, промышленности, о вождях германской нации, демонстрация передвижных фотовыставок, киносборников - все это должно было убедить оккупированное население в самых «чистых» намерениях оккупантов.

В Пскове в августе 1941 года появились представители Русской Православной миссии, созданной в Риге. Возглавлял миссию Прибалтийский экзарх Митрополит Сергий (Воскресенский).

Задача миссии была определена как возрождение духовной жизни на освобожденной (от большевизма) территории. Возрождение подразумевало открытие храмов, закрытых при Советской власти, восстановление приходов. Около 300 священников прибыли из Прибалтики на Псковщину в составе миссии. У миссии в Пскове было свое печатное издание - «Православный христианин».

Тема Псковской Православной миссии нуждается в более подробном освещении. Отношение к ней до сих пор нельзя назвать однозначным. Кто-то считает Миссию неотъемлемой частью Русской Православной Церкви, кто-то - относит ее участников к разряду коллаборационистов.

С началом оккупации в Пскове были открыты 10 храмов, в том числе Троицкий собор. Правда, некоторые храмы в Пскове потом снова были закрыты, в них разместились конюшни, склады торфа, угля. В конце концов в Пскове в течение всего периода оккупации действовало два храма - Троицкий собор и церковь Дмитрия Солунского (на бывшем Петровском, нынешнем Плехановском посаде).

1 января 1942 года верующих псковичей обрадовала передача Псковской Православной миссии чудотворного образа - Тихвинской иконы Божьей Матери. Хранилась икона в кладовой комендатуры. На службу в Троицкий собор икону сопровождали немецкие часовые. Именно из Пскова эта православная святыня отправилась заграницу на долгие шесть с лишним десятков лет.

22 июня в Пскове отмечался оккупационными войсками как день начала борьбы за освобождение России. В этот день в Пскове проводился военный парад. В 1943 году парад немецких войск возглавила рота гвардейской бригады Русской Освободительной Армии (РОА), дислоцировавшейся в Стремутке. По некоторым сведениям, это был единственный парад РОА на оккупированной территории СССР.

Возглавивший РОА генерал А. А. Власов в апреле 1943 года предпринял агитационную поездку по тыловому району группы армий «Север». Выехав из Риги, Власов по пути заехал в Псково-Печерский монастырь, побывал в Пскове, Дно, Порхове, Дедовичах, Сольцах, Гдове, Луге, Сиверской.

В поездке генерала сопровождали члены т. н. «Русского комитета», созданного в начале 1943 года в Пскове для сбора средств на создание РОА и вербовки добровольцев. В состав комитета входили городской глава Пскова В. М. Черепенькин, бывший городской глава Новгорода Пароменский, редактор газеты «За Родину» Г. Д. Хроменко. Комитет способствовал организации в Пскове курсов пропагандистов и курсов медсестер для РОА.

Эта поездка генерала Власова дорого ему обошлась: выступления Власова в тылу группы армий «Север», его заявления в псковском театре и в Сольцах типа: «Мы не хотим коммунизма, но мы также не хотим быть немецкой колонией», «В Москве мы примем немцев как гостей, а не поработителей и захватчиков» не были одобрены немецким командованием. В результате А. А. Власов был отозван в Берлин.

«Здесь сидела Тося (11 лет), за скрывательство на чердаке»

Немецкие указатели на Торговой площади Пскова.

Псковское подполье приступило к борьбе с оккупантами уже в начале августа 1941 года. Первые листовки Псковского райкома ВКП (б) «Не верьте фашистской брехне» появились в Пскове 6 и 7 августа 1941 года. Они призывали к борьбе против захватчиков. Псковский городской комитет ВКП (б) включился в борьбу позже - осенью 1941 года.

Руководители райкома и горкома ВКП (б) (Иван Григорьевич Киселев и Андриан Васильевич Гущин), несмотря на трудности с оружием, продовольственными базами, организационные проблемы, создали межрайонный подпольный партийный центр, объединивший подпольные группы на территориях близлежащих районов и в городе Пскове.

К осени 1941 года в Пскове уже действовали 18 подпольных групп, которые объединяли более 100 человек.

С первых дней оккупации стали обычными публичные казни, расстрелы. 7 августа 1941 года на Торговой площади были повешены два брата: Ефим Федорович Пучков и Кузьма Федорович Фёдоров - «за саботаж».

Спустя 10 дней, 17 августа (в воскресенье) на той же площади были расстреляны 10 заложников . Псковичи были казнены за одного убитого в Пскове немецкого солдата, которого нашли мёртвым в канализационном люке на ул. Гоголя .

По предположению родственников убитых, список кандидатур был составлен кем-то в городской управе и, предположительно, мог быть предметом сведения счетов.

Многих взяли прямо на улице, за работником паспортного стола Иваном Ивановичем Фоминым приехали домой в Завокзальный район.

Дворник, не владевший грамотой, Дмитрий Ионович Ионов был взят прямо на рабочем месте (во дворе немецкой воинской части на ул. Гоголя), в рабочем фартуке, с метлой в руках.

По радио было объявлено, что если убийца немецкого солдата добровольно объявится и сдастся властям в течение суток, то заложников отпустят. Никто не явился.

Казнь была публичной, на нее приказано было явиться всем жителям города. Тела расстрелянных висели на столбах два дня, а потом были вывезены за город, на Палкинскую дорогу.

Перрон Псковского железнодорожного вокзала в период оккупации.

Тело парикмахера Александра Ивановича Янчевского (работавшего в том числе в тюрьме), которого также забрали дома, выпросила у немцев его вдова, которая нашла знакомых, которые свели с немецким офицером, который показал ей место общего захоронения, было дано разрешение на вскрытие могилы, и супруга перезахоронила тело мужа на Дмитриевском кладбище в Пскове. О судьбе тел других казненных ничего не известно.

Страшные снимки казни хранил три года немецкий офицер, попавший в плен под Ригой, где фотографии были изъяты и переданы в Псковское управление Министерства государственной безопасности. Территориальная принадлежность фотографий была установлена по одинаковым аккуратным надписям на обороте на немецком языке: «Расстрел десяти партизан. Плескау. 17 августа 1941 года». Две фотографии были переданы управлением МГБ в Псковский музей-заповедник, одна - в государственный архив Псковской области.

Столбы на месте казни перед магазинами на тротуаре Торговой площади сохранялись до конца оккупации как напоминание.

Тогда же, в августе 1941 года, уже после расстрела, на Торговой площади Пскова было собрано около трех тысяч псковичей - мужчин от 16 до 55 лет. Сначала было объявлено «явиться на регистрацию», но почти никто не пришел. Тогда немцы провели облаву, по всему городу арестовывали людей и сводили на площадь. К вечеру колонну пешком отправили в фильтрационный лагерь под Печорами (на окраине города) .

В лагере немцы выявляли неблагонадежных: партийных и комсомольских деятелей, руководителей предприятий. По воспоминаниям выживших, заключенных концлагеря выстраивали в шеренги, перед которыми медленно шла девушка-блондинка в черных очках, которую привозили из Пскова, и указывала на узнанных ею людей. Там же проводились расстрелы.

Центр Пскова в период оккупации. Аэрофотосъемка. 1943 год.

За побег одного человека расстреливали десять человек. В лагере жили под открытым небом, людей кормили один раз в день баландой. Из лагеря в Псков вернулись не все, а из тех, кто вернулся, многие стали инвалидами.

Массовому уничтожению подверглись цыгане и евреи. Все жители Пскова еврейской национальности осенью 1942 года были вывезены за город и расстреляны (в Ваулинском карьере и около деревни Подборовье Псковского района) .

Все условия «нового порядка» ложились бременем на гражданское население. Но самым ужасным было отношение к человеческой жизни - террор в отношении к мирному населению, к военнопленным.

Любое неисполнение распоряжений властей, уклонение от трудовой повинности рассматривалось как саботаж и строго наказывалось - от штрафа до тюрьмы и расстрела. За отказ от работы полагался штраф от 500 до 800 рублей, принудительные работы, отправка в лагерь.

Псковские концлагеря для советских военнопленных стали местом гибели не менее чем 220 тысяч наших солдат .

Псковская тюрьма (в этом здании на углу нынешних ул. Некрасова и Спегальского, там и сейчас следственный изолятор) была переполнена, в камерах заключенные иногда могли только стоять. В тюрьму попадали за неуплату налогов, нарушение комендантского часа, паспортного режима, за вредительство, за участие в сопротивлении.

Стены псковской тюрьмы были испещрены надписями узников: камера № 6: «4 ночи стояли, а теперь не знаем куда повезут», «Был расстрелян за надпись на стенах 23 февраля 1942 года», «Вася Богачев (10 лет) и Люся Богачева (9 лет)», камера № 15: «Здесь сидела Тося (11 лет), за скрывательство на чердаке. Долой с русской земли фашистов», камера № 10: «Стволова Клава здесь держала пытки» .

С 1942 года массовые расстрелы немецкие власти перенесли в окрестности Пскова. Чрезвычайная государственная комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в Пскове установила в 1944-1946 гг., что расстрелы производились в Крестах, у Рижского железнодорожного моста, в районе салотопенного завода (в районе лесхоза), у деревни Андрохново. Комиссия установила, что в результате расстрелов, казней, истязаний за период немецкой оккупации Пскова было уничтожено свыше 3500 мирных граждан.

Тема немецкой оккупации - не простая. Отношение к ней не однозначное, как со стороны обывателей, так и со стороны историков. Часто можно услышать мнение о том, что оккупация - дело не страшное, её можно пережить, но не дай Бог кому-либо, когда-либо пережить хотя бы сотую долю того, что пережили наши земляки в годы последней войны.

Марина САФРОНОВА,
старший научный сотрудник исторического отдела Псковского государственного музея-заповедника, специально для «Псковской губернии».

1 См. подробно первую часть серии: М. Сафронова. Псков сорок первого // «ПГ», № 26 (548) от 6-12 июля 2011 г.

2 И. Х. Вике (1908-1996) - армейский пастор, участник похода вермахта во Францию, в составе 18-й армии группы армий «Север» участвовал во вторжении на территорию Советского Союза по маршруту Тильзит - Якобпилс - Остров - Псков - Струги Красные - Оз. Самро - Петергоф. На Восточном фронте находился до весны 1942 года.

3 Перевод писем передан в 2004 году Петером Вике в комитет по культуре администрации г. Пскова.

4 Рейхскомиссариат Остланд (центр — Рига) включал территорию прибалтийских республик СССР и Белоруссии (рейхскомиссар Генрих Лозе), а также оккупированную часть Ленинградской области.

5 Это была первая ежедневная русская газета на оккупированной территории, выходила с 10 сентября 1942 до начала 1944 года. Она пришла на смену газете «Псковский вестник».

6 Опросный лист - специальная форма КГБ СССР для лиц, вернувшихся из Германии после принудительных работ.

7 Точный список казненных до сих пор не ясен, по нему есть разногласия исследователей. На сегодня в списке находятся (при значительной неполноте сведений): школьник Владимир Архипов (юноша 15-16-17 лет), Богданов, Владимир Дмитриев (1924 г. р.), дворник Дмитрий Ионович Ионов (1886 г. р.), Александр Тимофеевич Молчанов (60 лет, портной), Владимир Сметанин, Алексей Кузьмич Тех(р)ников, работник паспортного стола Иван Иванович Фомин (1901 г. р.), парикмахер Александр Иванович Янчевский, Озолин Бейк. Псковский государственный музей-заповедник и редакция газеты «Псковская губерния» будут признательны за любые дополнительные сведения. В первую очередь просим откликнуться родственников.

8 Согласно приказу немецкого командования, за одного убитого немецкого солдата должны быть казнены 10 жителей оккупированной территории, за одного убитого офицера - 20 человек. Этот порядок действовал в течение всего периода оккупации.

9 Частично список находившихся в фильтрационном лагере восстановлен по ходатайствам родственников в Псковскую городскую управу. Это всего лишь немногим более 100 человек, имена остальных остаются неизвестными. Точное число казненных неизвестно. Памятный знак на месте массовых казней до сих пор не установлен.

10 Точное место казней евреев на Ваулиных горах не установлено, место расположения памятника выбрано по топониму. Место массовых казней у дер. Подборовье памятным знаком не отмечено.

11 См. подробно: М. Киселев. На псковских могилах не ставят крестов // «ПГ», № 33 (302) от 30 августа - 5 сентября 2006 г.; Е. Ширяева. Живые и мертвые // «ПГ», № 19 (388) от 14-20 мая 2008 г.; Е. Ширяева. Город мёртвых // № 37 (406) от 17-23 сентября 2008 г.; А. Старков. Дважды убитые // № 24 (495) от 23-29 июня 2010 г.; Редакция. Хоронить нельзя строить // «ПГ», № 27 (498) от 14-20 июля 2010 г.; Л. Шлосберг. Главное - достроить дом? // «ПГ», № 34 (505) от 1-7 сентября 2010 г.; Л. Шлосберг. Пески забвенья // «ПГ», № 18 (540) от 11-17 мая 2011 г.; Л. Шлосберг. Сильнее звука // «ПГ», № 21 (543) от 1-7 июня 2011 г.

12 Надписи были зафиксированы в 1944 году при осмотре тюрьмы после освобождения города.

26-01-2007

Каким было подполье на оккупированной территории? 1

Подполье? А было ли оно?

Начнем с другого.

В меньшей степени, в областях, подчиненных армии, в большей степени, в тех местностях, которые были подчинены министерству восточных областей, немцы пытались опереться не на идейных принципиальных антибольшевиков, а на тех, кого считали уже готовыми кадрами надсмотрщиков.

В проявлении российского патриотизма немцы усматривали такую же опасность, как и в проявлении коммунизма. Люди, не скрывавшие своих взглядов на будущее независимой, целостной России, - открыто не преследовались, но на них смотрели с недоверием, и они, несомненно, были на учете в Гестапо, несмотря на то, что немцы знали таких людей, как убежденных антибольшевиков.

Официальным критерием людей, занимавших руководящие посты в администрации и печати, считалась политическая благонадежность в смысле отношения к коммунизму, однако, главную ставку немцы делали все-таки не на честных антибольшевиков, русских патриотов, а на беспринципных карьеристов и авантюристов, глубоко безразличных к судьбам России.

Коммунисты очень быстро разобрались в сложившейся в немецком тылу обстановке, так же быстро поняли, что именно немецкая политика спасет их: усилия советских агентов направлялись к поддержанию и еще большему углублению антирусской политики немцев.

В романе-документе моего друга Анатолия Васильевича Кузнецова “Бабий Яр”, в одной из лучших книг, правдиво отобразившей время немецкой оккупации на Украине, повествуется о событиях в городе Киеве.

Дом немецкой комендатуры с “Детским миром” на первом этаже взорвался. Взрыв был такой силы, что вылетели стекла не только на самом Крещатике, но и на параллельных ему улицах Пушкинской и Меринга Стекла рухнули со всех этажей на головы немцев и прохожих, и многие сразу же были поранены.

На углу Прорезной поднялся столб огня и дыма Толпы побежали - кто прочь от взрыва, кто, наоборот, к месту взрыва, смотреть”..2

Профессор Борис Касьянович Жук вспоминает:

“На третий день прихода немцев мне пришлось быть по делам в части города, носящей название Липки. Около 2-х часов дня я услышал сильный взрыв со стороны Крещатика. Оказывается, был взорван угол дома, в котором находилось отделение комендатуры. От взрыва погибло около 20 немецких офицеров и много киевлян, стоявших в очереди за получением пропусков.

Этот взрыв был сигналом для начала другого действия большевиков. Вскоре после этого взрыва, вдруг загорелся на Крещатике жилой четырехэтажный дом № 7 (в начале Крещатика, считая от Царского сада) и загорелся в среднем этаже.3

Анатолий Кузнецов пишет в “Бабьем Яре”:

Поднялась невероятная паника. Крещатик действительно взрывался.

Взрывы раздавались через неравные промежутки в самых неожиданных и разных частях Крещатика, и в этой системе ничего нельзя было понять.

Взрывы продолжались всю ночь, распространяясь на прилегающие улицы. Взлетело на воздух великолепное здание цирка, и его искореженный купол перекинуло волной через улицу. Рядом с цирком горела занятая немцами гостиница “Континенталь”.

Никто никогда не узнает, сколько в этих взрывах и пожаре погибло немцев, их снаряжения, документов, а также мирных жителей и имущества, так как никогда ничего на этот счет не сообщалось ни большевиками, ни фашистами.

Стояла сухая пора, и потому начался пожар, который можно сравнить, пожалуй, лишь со знаменитым пожаром Москвы во время нашествия Наполеона в 1812 году.

На верхних этажах и чердаках зданий было заготовлено множество ящиков боеприпасов и противотанковых бутылок с горючей смесью, ибо советское военное командование собиралось драться в Киеве за каждую улицу, для чего весь город был изрыт рвами и застроен баррикадами. Теперь, когда к ним подбирался огонь, эти ящики ухали с тяжким характерным взрывом-вздохом, обливая здания потоками огня. Это и доконало Крещатик.

Немцы, которые так торжественно сюда вошли, так удобно расположились, теперь метались по Крещатику, как в мышеловке. Они ничего не понимали, не знали, куда кидаться, что спасать.

Надо отдать им должное: они выделили команды, которые побежали по домам всего центра Киева, убеждая жителей выходить на улицу, эвакуируя детей и больных. Много уговаривать не приходилось. Жители - кто успел схватить узел, а кто в чем стоял - бежали в парки над Днепром, на Владимирскую горку, на бульвар Шевченко, на стадион. Было много обгоревших и раненых.

Немцы оцепили весь центр города Пожар расширялся: горели уже и параллельные Пушкинская и Меринга, поперечные улицы Прорезная, Институтская, Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Пассаж. Было впечатление, что взрывается весь город.

До войны в Киеве начинали строить метро, и теперь поползли слухи, что то было не метро, а закладка чудовищных мин под всем Киевом. Но более правдоподобными были запоздалые воспоминания, что по ночам во дворы приезжали грузовики, и люди в форме НКВД что-то сгружали в подвалы. Но куда в те времена не приезжали по ночам машины НКВД и чем только они ни занимались! Кто и видел из-за занавески - предпочитал не видеть и забыть. И никто понятия не имел, где произойдет следующий взрыв, поэтому бежали из домов далеко от Крещатика”.

“Борьба с пожаром продолжалась в доме № 7, но вдруг начался следующий пожар в доме № 11. Стало ясным: несомненно, поджог.

Как было после установлено немецкими следственными органами большевики, покидая город, оставили в нем целую армию своих агентов. Эти агенты (чины НКВД), располагая квартирными ордерами, занимали комнаты в домах центра города по особому плану. Согласно этому плану, почти в каждом доме на Крещатике и в прилегающих к нему улицах комнаты в средних этажах оказались за агентами; возможно, что и один агент мог занимать комнаты в ряде домов. Техника поджога была очень проста: днем, в служебное время, когда многие квартиранты отсутствовали, агент НКВД приходил в комнату, обливал керосином мебель и пол, поджигал и выходил из комнаты, заперев ее на ключ. Огонь быстро распространялся по переборкам на другие этажи, и весь дом пылал.

Пожары, начавшись в стороне Крещатика, прилегающей к Царскому саду, постепенно продвигались в сторону Бессарабки, захватывая части Думской площади и улиц: Институтской, Николаевской, Прорезной, Лютеранской, Фундуклеевской.

Немцам, по-видимому, сначала не приходило в голову, что эти пожары производятся советской агентурой. Желая приостановить распространение пожаров, они взрывали соседние с горящим дома, но, конечно, эта мера пожаров не останавливала. Горела лучшая часть города, пяти-шестиэтажные дома: две самые лучшие громадные гостиницы – “Гранд Отель” и “Континенталь”, цирк, одиннадцатиэтажный дом Гинсбурга и т. д. Сначала горела левая сторона Крещатика (если считать со стороны Царского сада), а затем были подожжены дома и с правой стороны. Конечно, при таких условиях ни остановить пожаров, ни потушить их не было никакой возможности, так как вода из Днепра подавалась в ограниченном количестве, а пожары возникали один за другим”.

Профессор Ф.П.Богатырчук вспоминает:

“24-го сентября, возвращаясь с профессором ПСШидловским с работы, и ещё будучи на окраине города, мы услыхали несколько взрывов и увидели столбы чёрного дыма, поднявшиеся, по нашим предположениям, где-то в районе Крещатика. Придя домой, мы узнали, что взрывы произошли в домах на углу Прорезной и Крещатика, и там сразу же возникли пожары, которые начали распространяться во все стороны. Потом мы узнали, что взрывы и пожары начались и в других домах Крещатика. Так как водопроводная станция была при отступлении большевиками взорвана, то тушить пожары было нечем, и скоро весь Крещатик превратился в бушующее море огня. Через день из Германии бьши доставлены по воздуху длинные шланги, и появилась возможность тушить водой, накачиваемой прямо из Днепра”.

А,В.Кузнецов.

“Откуда-то немцы срочно доставили длинные шланги, протянули их от самого Днепра через Пионерский парк и стали качать воду мощными насосами. Но до Крещатика вода не дошла: среди зарослей парка кто-то шланги перерезал”.

Уходя из города, красные взорвали водопроводную станцию, и поэтому борьба с огнем представляла особые трудности. Очевидно, предвидя это, немцы доставили на самолете из Германии нагнетательные насосы со шлангами, чтобы качать воду для тушения пожаров непосредственно из Днепра. Но, когда насос стал подавать воду на Крещатик, случилась авария: шланги у Днепра оказались разрезанными. Немцы немедленно предприняли облаву и захватили семь человек, которые эти шланги разрезали, немедленно расстреляли их у входа в Царский сад. Среди расстрелянных один был пожилого возраста, лет пятидесяти, по внешнему виду - рабочий, а остальные - в возрасте 19-25 лет. Рядом с убитыми валялись на земле их документы, в том числе и комсомольские билеты”.

Ф.П.Богагырчук.

“Оставленные большевиками люди, стали прорезать шланги, препятствуя подаче воды. Нескольких таких комсомольцев, у которых на подошвах ботинок были специальные гвозди, которыми они наступали на шланги, прокалывая их, - немцы расстреляли и их трупы оставили лежать на месте преступления. Но это помогало мало, прокалывания продолжались.

Сначала немцы решили, что спасти город вряд ли удастся и предупредили население через радиорупоры быть готовым к поголовной эвакуации, но потом нашли разрушительный, но эффективный метод борьбы, взрьюая дома, находящиеся рядом с горевшими. Всеми этими мерами пожары в три дня удалось остановить. Я ушам своим не поверил, когда услышал, что большевики обвиняют немцев в намеренном разрушении Киева Из всех ложных пропагандных обвинений это было самым возмутительным и нелепым”.

Над чудовищным костром, каким стал центр Киева, образовались мощные воздушные потоки, в которых как в трубе, высоко взлетали горящие щепки, бумаги, головни, посыпая то Бессарабку, то Печерск. Поэтому на все крыши взбирались немцы, полицейские, дворники, добровольцы, засыпали головни песком, затаптывали угли. Погорельцы ночевали в противовоздушных щелях, в кустах бульваров и парков.

Немцы не могли вызволить из огня трупы своих погибших или жителей, они сгорали дотла Горело все, что награбили немцы, горели шестикомнатные квартиры, набитые роялями, горели радиокомитет, кинотеатры, универмаги.

После нескольких отчаянных дней борьбы с пожаром немцы прекратили сопротивление, вышли из этого пекла, в котором, кажется, уже не оставалось ничего живого, и только наблюдали пожар издали.

Крещатик продолжал гореть в полном безлюдье, только время от времени в каком-нибудь доме с глухим грохотом рушились перекрытия или падала стена, и тогда в небо взлетало особенно много углей и факелов.

Город насквозь пропитался гарью; по ночам он был залит красным светом, и это зарево, как потом говорили, было видно за сотни километров и служило ориентиром для самолетов.

Взрывы закончились 28 сентября. Пожар продолжался еще две недели, и две недели стояло оцепление из автоматчиков.

А когда оно было снято и немцы вернулись в город, то улиц уже не было: падавшие с двух сторон здания образовали завалы. Примерно месяц шли работы по прокладке проездов. Раскаленные развалины дымились еще долго; даже в декабре я своими глазами видел упрямо выбивающиеся из-под кирпича струи дыма”.

Взрыв и пожар Крещатика, нигде и никем до сего не описанные, должны, по-моему, войти в историю войны особой вехой.

Во-первых, это была первая в истории строго подготовленная акция такого порядка и масштаба

Нужно уяснить, что значил Крещатик для Киева

При соответствующем масштабе это все равно, как если бы взорвался центр Москвы в пределах Бульварного кольца Невский проспект в Ленинграде с окружающими улицами, или, скажем, сердце Парижа до Больших бульваров. До Крещатика такое и вообразить было трудно, а вот НКВД вообразило и, так сказать, открыло в войнах новую страницу. Только после Крещатика и у немцев, и у советских родилось это правило: обследовать каждое занятое здание и писать “Проверено. Мин нет”. Понятным было уничтожение при отступлении мостов, военных и промышленных объектов. Но здесь взрывалось сердце города сугубо мирное, с магазинами и театрами.

Во-вторых, многие приняли эту акцию с Крещатиком, как первое такого размаха проявление подлинного патриотизма. Ни одна столица Европы не встретила Гитлера так, как Киев. Город Киев не мог больше обороняться, армия оставила его, и он, казалось, распластался под врагом. Но он сжег себя сам у врагов на глазах и унес многих из них в могилу. Да, они вошли, как привыкли входить в западноевропейские столицы, готовясь пировать, но вместо этого получили такой отпор, что сама земля загорелась у них под ногами.

С другой стороны, уничтожение древнего центра столицы ради одного патриотического шага, погубившее мирных жителей, - это слишком большая цена? И вот тут начинаются веши странные.

Если мы проанализируем источники, ни в то время, ни после после войны советские власти не признались во взрыве Крещатика, а наоборот, приписали этот взрыв немцам . Это факт в советской печати отражался как акт особого варварства фашистов. После войны на развалинах вывешивались плакаты: “Восстановим гордость Украины Крещатик, зверски разрушенный фашистскими захватчиками”.

Весь Киев, вся Украина, весь народ прекрасно знали, что Крещатик разрушен советскими, а ему продолжали внушать, что это сделали проклятые немцы. Да, фашисты есть варвары, с этим никто не спорит, фашисты - варвары, но Крещатик взорвали большевики.

Только в 1963 году КГБ выдало для публикации небольшую Справку КГБ при Совете Министров УССР о диверсионно-разведывательной деятельности группы подпольщиков г. Киева под руководством ИД.Кудри”. В этой справке не говорится об уничтожении Крещатика, а лишь об отдельных взрывах”, замалчивая слово “Крещатик”.

Из нее ясно, что ИД.Кудря, под кличкой “Максим”, был работником НКВД по их заданию был оставлен в городе вместе с группой, в которую входили Д.Соболев, А-Печенев, Р.Окипная, Е.Бремер и другие. Цитирую:

“В городе... не прекращались пожары и взрывы, принявшие особенный размах в период с 24 по 28 сентября 1941 года, в числе других был взорван склад с принятыми от населения радиоприемниками, немецкая военная комендатура, кинотеатр для немцев и др. И хотя утвердительно никто не может сказать, кто конкретно осуществлял подобные взрывы, уносившие в могилу сотни “завоевателей”, нет сомнения, что к этому приложили руку лица, имевшие отношение к группе “Максима”. Главное же состояло в том, что заносчивым фашистским “завоевателям” эти взрывы давали понять, что хозяином оккупированной земли являются не они”.

Далее сообщается, что Д Соболев погиб в одной из своих операций, А. Печенев застрелился раненый в постели, когда его хватали гестаповцы. Кудря-“Максим”, Р.Окипная и Е.Бремер были схвачены в Киеве в июле 1942 года, но где они умерли, достоверно неизвестно.

Потом появились фильм, книги, боевики, панегирики судоплатовых...

А.Кузнецов пишет в своей книге:

“Подробности эпопеи Крещатика могло бы осветить только КГБ, но оно хранит тайну. И остается масса неясного, непроверенного.

Несомненно одно: мины закладывались основательно, обдуманно, задолго до взятия немцами Киева и по крайней мере в основной своей части имели систему взрывания, позволявшую их взрьшать выборочно и в намеченное время.

Живы свидетели, видевшие доставку взрывчатки на грузовиках НКВД за месяц-полтора до взрывов. Им тогда и в голову не приходило, что это закладываются мины, потому что немцы были далеко от Киева, а газеты и радио захлебывались, заявляя, что Киев ни за что не будет отдан врагу. Но видимо органы безопасности лучше отдавали себе отчет в ситуации.

Так зачем же все-таки был взорван Крещатик? Я выскажу мнение свое и мнение большинства киевлян, а вы судите сами.

Взорван был центр, принадлежавший аристократии, бюрократии и самим чекистам. Им, конечно, не хотелось покидать свои квартиры, свои мягкие кресла И они решили устроить сюрприз. Взорвав Крещатик вместе с немцами, они так злорадно потирали руки, что даже не догадались придать этому патриотическую окраску, а немедленно свалили вину на врагов. В этом смысл слов из их вымученной справки-признания: “заносчивым фашистским завоевателям” эти взрывы давали понять, что хозяином оккупированной земли являются не они.

Взрывая мирный Крещатик, они, однако, действительно наносили немцам и ощутимый военный урон, а то, что при этом погибнет втрое больше мирных жителей, это советскую власть никогда не волновало. Тем более, что по советским понятиям люди, оставшиеся на оккупированной территории, - не патриоты, значит и не люди.

Чекисты выжидали целых пять дней, держа руки на взрывателях, чтобы побольше немцев разместилось на Крещатике, чтобы определить порядок взрывов. Первой была взорвана комендатура. И еще эти пять дней давали возможность все свалить на немцев.

Но был еще один, самый зловещий аспект Крещатика: обозлить немцев для того, чтобы, озверев, они сняли чистые перчатки в обращении с народом. Госбезопасность СССР провоцировала немцев на беспощадность. Благо, в беспощадности они были хорошими учениками.

И немцы на это клюнули. Свой ответ на Крещатик они обнародовали тоже спустя пять дней, а именно - 29 сентября 1941 года

Нет, они официально в связи с Крещатиком ничего не объявили и никого не казнили публично. Но они стали мрачны и злы, начисто исчезли улыбки. На них, закопченных и озабоченных, жутковато было смотреть, и похоже, они к чему-то готовились”.

Нацисты готовились к Бабьему Яру.

Смею предположить, что не будь сталинской провокации с Крещатиком, первой взлетела бы на воздух Лавра (она взлетела-таки) вместе с немецкими солдатами-экскурсантами.

Нужен был предлог, чтобы разозлить немцев.

Тех немцев, которых киевляне встречали цветами, как освободителей.

Через некоторое время пригодилась и заранее заминированная Лавра.

Профессор Б.К. Жук рассказывает:

“На территории Лавры, в так называемом Музейном городке, был расположен ряд музеев - Антирелигиозный, Исторический, Театральный и др. Здесь же, на территории Лавры, жили служащие музеев. Еще до прихода немцев НКВД предложило администрации музеев сдать ключи от всех помещений, а частным лицам в трехдневный срок выбраться из занимаемых ими квартир, на том основании, что на территории Лавры будет находиться штаб обороны Киева. Когда это распоряжение было выполнено, около всех ворот, ведущих на территорию Лавры, были поставлены часовые, и вход был строжайше воспрещен. Что там делало НКВД - неизвестно, но оно располагало и временем, и полным отсутствием посторонних свидетелей.

Когда немцы заняли Киев, распространился слух, что жители Киева хотят в ближайшие дни устроить в Лавре торжественное богослужение с молебном об избавлении от большевиков с присутствием высшего немецкого командования”.

Накануне Борис Касьяныч встретил старшего научного сотрудника Лаврского музея Н.Черногубова. Тот советовал предупредить немецкое командование о том, что Успенский Собор минирован, и что необходимо отменить богослужение. Видимо, Черногубов сделал это, и богослужение было отменено. Взрыв произошел как раз в тот час, на который оно было назначено. Взрыв был сильным: взрывчатку заложили в разных местах под Великой Успенской церковью. Мусор, образовавшийся после взрыва, представлял собой громадную, довольно правильную коническую форму. По всему погосту были разбросаны крупные камни, около Святых Ворот лежал большой кусок деревянной балки, отлетевший примерно шагов на сто от места взрыва. От здания Собора остался небольшой угол строения высотой приблизительно в два этажа.

Все здание церкви было воздвигнуто капитально: стены, арки, все сделано основательно. Однако под церковью было проведено отопление, была целая система ходов, и для НКВД заминировать это здание не представляло особых затруднений. Вообще большевики достигли в области разрушений святынь больших “достижений”. Так, при взрыве в Киеве Златоверхого Михайловского монастыря все строение сразу как бы осело на землю, и кирпичи здания отлетали в сторону недалеко; то же самое можно было наблюдать в Харькове, при взрыве Собора и в других местах”.4

Уничтожив Успенский Собор, советские агенты продолжали и дальше разрушать Лавру.

Во время немецкой оккупации у населения возникли затруднения с топливом. Ордеры на получение топлива выдавала особая комиссия при Городской Управе.

Заведующим отделом топлива при Городской Управе оказался бывший сотрудник НКВД, что после было установлено специальной комиссией, образованной немцами.

Чекист выдавал жителям ордера на топливо, которое владелец ордера мог получить, разбирая в Лавре не пострадавшие от взрыва дома (одноэтажные старинные строения, в которых находились ранее кельи монахов), стоявшие по обеим сторонам дороги, ведущей от Св. Ворот к Великой церкви. И только, когда этот агент был разоблачен, выдача подобных ордеров была прекращена.

Детская память сохраняет подчас удивительные подробности потрясающих нас событий.

Анатолий Кузнецов вспоминает уничтожение Лавры:

“Мы вышли на свое любимое место, и перед нами открылась Лавра. Она горела

Все пролеты главной лаврской колокольни светились ярким оранжевым светом, словно она была иллюминирована, а дыма было немного. Успенского собора не было - гора камней, из которой торчали остатки стен, расписанных фресками. Горели все музеи, весь городок-монастырь, заключенный в стенах.

Бабка так и села там, где стояла Оттуда, от Лавры, бежали люди, и все говорили, что взорвался Успенский собор.

А в нем было сложено много старинных рукописей и книг. Горящие листы ветер понес, и они сыпались дождем, все поджигая. Немцы изо всех сил стараются потушить, но воды нет. А кто взорвал, кому это понадобилось - неизвестно. Наверное, всё те же взрывники, что и на Крещатике. Теперь ясно, что Крещатик взрывали не жиды. Это было 3 ноября 1941 года. Я видел, как горела Лавра

На бабку это подействовало слишком сильно, она долго сидела, изредка крестясь, я с трудом уговорил ее уйти. В ней будто что-то оборвалось, сломалось и до смерти уже не восстановилось.

Только дома она привычно зашуровала в печи; наливая суп, сказала:

Как же Бог терпит? И Десятинную снесли, и Михайловский монастырь, и в нашей Петра и Павла, где я тебя крестила, завод устроили. А теперь и саму Лавру сгубили... Ох, и насмотришься ж ты, дитя моё, другой не увидит столько за всю жизнь. Господь, сохрани тебя, несчастный ты на этом свете”.

Лавра была слишком велика для сноса С ней поступили иначе: ее превратили в антирелигиозный музейный городок, сосредоточив там главные музеи Киева

Во время обороны Киева музейный городок закрылся, и Лавра стояла безлюдная; кое-что из музеев удалось эвакуировать на восток.

А через полтора месяца после прихода немцев Лавра таинственным образом взорвалась и сгорела дотла, причем немцы отчаянно пытались ее потушить.

Вскоре после этого Молотов апеллировал ко всему миру, обвиняя немцев в уничтожении исторических и культурных святынь.

Такова официальная версия, подтвержденная правдивым показанием матерого бандита Из взрыва Лавры немцы не делали никаких пропагандистских выводов, достаточно перелистать газеты тех дней.

Немцы взрывали и жгли много, но при отступлении в 1943 году

В 1941 году взрывали, отступая, только русские.

Это общие размышления. Подлинные данные и документы, если они вообще существуют, вряд ли когда-нибудь будут обнародованы.

Но до сих пор живы свидетели - жители нескольких домов на территории монастыря. Вот что они помнят, вот как это было.

Сама Лавра, как бывший центр православия, для советской власти была бельмом на глазу. Можно было разогнать монахов, устроить дикие репрессии, распотрошить лаврские богатства именем национализации, устроить в ней антирелигиозный музейный центр. Но когда началась война и немцы шли на Киев, оставшиеся в живых монахи стали готовиться возрождать монастырь, и поползли слухи, что: “Вот де придут немцы. Лавра снова встанет во своем сиянии”.

19 сентября 1941 года, вступив в Киев, немцы сразу же направились в Лавру и долго, торжественно, ликующе звонили в колокола

Затем стали открывать все помещения, музеи, кельи, стали тащить ковры, серебряные чаши, ризы, но тут немецкое командование подняло шум, и люди видели, как испуганных солдат заставляли нести ризы обратно.

Лавра стоит на самой высокой точке Киева, окружена крепостными стенами, являясь таким образом отличной оборонительной крепостью. Немцы установили в ней орудия, в том числе зенитные для защиты переправы через Днепр, а в многочисленных кельях расположились на постой солдаты.

Прошло полтора месяца Уже взорвался и сгорел Крещатик, и достреливали последних евреев в Бабьем Яре. И вдруг в Лавре раздался сильный взрыв. Рухнула часть крепостной стены - прямо на орудия, но из обслуги, кажется, никто не пострадал. Это был явно диверсионный акт.

Не успели немцы опомниться, как раздался второй взрыв - в огромном, казематного вида здании у главных Лаврских ворот. Последние годы там был советский склад боеприпасов, и видимо они оставались, потому что рвались в огне. Здание стало так сильно гореть, такие от него разлетались фонтаны искр и головней, что начался пожар по всей Лавре.

Немцы поспешно выкатывали из Лавры орудия, бросались тушить возникающие тут и там очаги пожара, но не было воды. Вдруг они оставили это занятие, бросились врассыпную с криками:

“Мины!” Организовали команду, которая побежала по домам, выселяя жителей: “Уходите! В Лавре мины Советов!” Потом, правда, выяснилось, что под жилыми домами мин не было, но в тот момент жители побежали все, спасаясь точно так же, как на Крещатике. Казалось, Крещатик повторяется.

Действительно, раздался третий взрыв, глухой, от которого заходила ходуном земля. Это был взрыв в Успенском соборе. Но собор устоял. Он был сложен в И веке из особых плоских кирпичей красной глины, таких прочных, что их невозможно разбить молотком. Прослойки особого связующего раствора были толще самих кирпичей, а раствор этот на Киевской Руси умели делать еще крепче. Это была кладка на тысячелетия.

Через небольшой промежуток (совершенно так же, как с комендатурой на Крещатике) в соборе раздался новый взрыв, и был он такой силы, что красные плоские кирпичи летели на расстояние до километра и посыпали весь Печерск, а сам собор рухнул, превратясь в гору камня.

Как вспоминает один свидетель:

“Первые три взрыва нам показались тогда игрушками, вот в четвертый раз уж дало так дало!..” Сколько же это надо было грузовиков взрывчатки?

Территория Лавры оказалась усеяна кусками мозаик, фресок, алтарной резьбы, горящими листами древних рукописей, разнесенными в куски фолиантами с медными застежками.

И загорелось всё - Трапезная церковь, Архиерейский дом в стиле барокко, древняя типография, все музеи, библиотеки, архивы, олокольня.

Некоторое время выждав и убедившись, что взрывы кончились, немцы опять бросились тушить. Чудом им удалось, разбирая горящие балки перекрытий, загасить пожар на колокольне, и то потому, что она каменная, с высокими пролетами. Уцелел верхний ярус с курантами. Но это и всё, что удалось отстоять.

Как показывают жители, накануне отступления советских войск из Киева, опустевшая Лавра была оцеплена войсками НКВД. Туда никого не пускали. Приезжали и уезжали грузовики. Затем оцепление было снято.

Пятьдесят лет чекисты отрицали, что это ими взорвана святыня русского народа. Пятьдесят лет продолжалось вранье. Закончилось время (казалось!) советской власти, наступила перестройка. А за ней гласность. Вскоре появился Ельцин со своей семейкой. Менялись режимы, а правду о том, кто и почему взорвал Лавру, не говорили.

Сегодня у власти в России все тот же чекист, Путин, а с ним получили такую же власть и представители кровавого ведомства. Им теперь власть, им теперь - почет и уважение, им теперь нечего скрывать. И для чего скрывать, если кровавое злодеяние можно и назвать.

И вот в вышедшей недавно в Москве книжке сотрудники пресс-отдела нынешнего НКВД (КГБ, ФСБ), птенцы лубянского гнезда, А.И.Колпакиди (ныне по совместительству главный редактор издательства “Яуза”) и Д.П.Прохоров гордо сообщают, что:

“21 сентября 1941 в Киеве была взорвана заранее заминированная смотровая площадка “Вид” Верхней лавры.

А 3 ноября спецгруппа НКВД под командованием капитана Лутина взорвала радиофугас, заложенный в киевском Успенском соборе”5.

Они с гордостью сообщили о своем преступлении.

Ни капли раскаянья.

Ни капли сожаления.

Но вернемся к основной теме.

Как же проходила организация подполья в немецком тылу?

“До выступления Сталина по радио 3 июля 1941 года, - пишет в своих воспоминаниях секретарь Черниговского подпольного обкома Федоров, - у нас в области никто не готовил коммунистического подполья, не работал над созданием партизанских отрядов. Не думал над этим, признаюсь, и я”.

“Нам, руководящим работникам Черниговщины, казалось невероятной возможность вторжения немцев сюда, вглубь Украины”.

Федоров сам просил Хрущева оставить его в подполье.

ЦК удовлетворил просьбу - и Федоров принял руководство подпольным обкомом партии. Всю вторую половину июля и часть августа подпольный обком занимался подготовкой к деятельности на нелегальном положении и формированием партизанских отрядов и групп подполья в разных концах Черниговской области.

В первый период, организационный, подполье создавалось вместе с партизанскими отрядами, руководил и тем и другим один центр. В 1941 году в подполье и партизанские отряды брали людей без тщательной проверки, что явилось одной из причин деконспирации в ряде районов подполья и провала его.

В отдельных городах подполье организовывалось на базе истребительных отрядов, задачей которых было уничтожение складов с продовольствием, заводов, шахт, мостов, крупных зданий и т. д. Нередко истребительные отряды автоматически превращались в партизанские, оставались в немецком тылу. Такой способ создания партизанского движения и подполья не мог не привести к тому, что в подполье попадали совершенно неподготовленные люди, не имевшие даже представления о работе в подполье.

Есть свидетельства бывших подпольщиков, порвавших с коммунизмом и перешедших в антикоммунистический лагерь. Их свидетельствами нетрудно корректировать другой источник - советскую мемуарную литературу, устанавливая, таким образом, истину.

Вот что пишет один из бывших участников киевского подполья:

“Приблизительно 8-9 июля 1941 года в Киеве началась организация, так называемых, истребительных батальонов, задача которых, как думали организаторы, должна была состоять в подавлении десантных отрядов противника. Организовывали эти батальоны райкомы комсомола и партии. Такой отряд организовал и Сталинский райком, который находился на бульваре им. Шевченко. Секретарь райкома партии Овчаренко и секретарь райкома комсомола Ада Манзон лично принимали вступавших. Состав батальона был в основном из студенческой молодежи. Политруки, старшины и командиры взводов почти все из работников НКВД. Приблизительно 25 июля, совершенно неожиданно, на 2 часа дня назначается сбор всех отрядов Сталинского района в помещении Педагогического института, тоже на бульваре Шевченко.

Два часа дня. Зал переполнен. Командиры отрядов шёпотом, ожидая оратора, передают о высадившемся около города крупном немецком десанте.

Наконец, на сцене появляются: секретарь райкома партии Овчаренко и здоровый детина в гражданском костюме с орденом Ленина, на груди - красный партизан.

Красный партизан молчит. Овчаренко произносит короткую речь: “Товарищи! Внезапно высадившиеся десанты временно оккупировали ряд населенных пунктов в некоторых частях, прилегающих к городу Киеву, где население оказывает ожесточенное сопротивление. Мы собрались сюда для того, чтобы добровольно вступить в ряды партизанского движения и тем самым помочь оставшемуся советскому населению в оккупированных немцами областях вести борьбу за освобождение нашей Родины. Кто за вступление в партизанский отряд - встаньте!”

На этом кончилась так долго ожидаемая речь секретаря Сталинского райкома партии Овчаренко. Реакция после призывных слов секретаря произошла следующая: весь зал, кроме группы студентов мелиоративного института, поднялся. После этого последовало указание секретаря: переписать добровольно вступивших, и списки немедленно передать в райком партии. В числе добровольно вступивших был и я. На следующее утро было объявлено, что к четырем часам дня все зачисленные в партизанский отряд (и женщины и мужчины) должны быть готовы для отправки на сборный пункт, куда съедутся добровольцы со всего города. Приблизительно за час до прихода машин некоторых из нас вызвали в райком комсомола. Из райкома комсомола по одиночке, в сопровождении секретаря райкома Манзон, отправлялись в кабинет секретаря райкома партии Овчаренко, где в присутствии Манзон происходила беседа. Каждый получал особое назначение. Меня назначили старшиной третьей роты особого назначения при штабе центрального сектора обороны города Киева. Итак, добровольцы уехали, а я остался.

Всего добровольцев, вместе с присланными курсантами училища НКВД, которые руководили отрядами, было около двух тысяч. После выдачи военного обмундирования и документов бойцов 177-ой, насколько помню, пехотной стрелковой дивизии, которая была разбита немцами и бродила где-то в лесах, после проводов, на которых присутствовал Буденный, отряд в районе Звенигородки переправили через линию фронта.

Первое боевое крещение отряд получил около Клавдиево, после чего разделился на несколько групп.

Каждая получила свое назначение и место, где она должна оперировать. Так отправился первый партизанский бывший истребительный отряд из Киева.

Роты, в которую я получил назначение, еще не было: она только организовывалась. На другой день я познакомился с командиром. Это был коренастый мужчина с небольшой бородкой, бывший моряк, член партии, по фамилии Мозур. В дни формирования мы находились в помещении райкома. Еще через день прибыл политрук роты - женщина лет тридцати восьми, с орденом Ленина на груди, секретарь райкома партии одного из занятых немцами городов, по фамилии Юрко. В здании инженерно-строительного института, на ул. Пиропаской, нам отвели помещение. В течение 10 - 12 дней рота была укомплектована. Всего в ней было 87 мужчин и женщин, в возрасте от 18 до 38 лет, в основном, бывшие комсомольские и партийные работники, бежавшие с занятых немцами территорий. Роты особого назначения подготавливались для подпольной работы в Киеве, если город будет взят немцами.

Подготовка была следующая: во-первых, все носили гражданскую одежду, старались держаться законспирировано, изучали подробно всю территорию города, во-вторых, знакомились с конспиративными квартирами, начинали изучать методы подпольной работы. Командир Мозур держался довольно странно. Появлялся часов в одиннадцать ночи, пьяный, изредка приносил тысячные пачки денег, передавал их своему заместителю по фамилии Корженко, который фактически руководил ротой. Корженко, тоже бывший партийный работник, энкавадист, начальник спецчасти во время прорыва немцев в районе Сталинки, куда нас ночью привезли на, так называемую, линию обороны. Поскольку наша рота называлась ротой особого назначения, нам и дали особое задание: расположившись в одном из домов в конце Красноармейской улицы, мы должны были стрелять в отступающих красноармейцев, если такие появятся. Всей этой “операцией командовал командир батальона Солоткин и комиссар Горецкий (бывший директор Мелиоративного института).

18 сентября 1941 года без единого выстрела советские войска оставляют Киев. Я в это время нахожусь в здании Сталинского райкома партии и наблюдаю следующее явление: первый и второй секретарь райкома давно покинули город, оставшиеся работники райкома наскоро уничтожают бумаги.

О ротах особого назначения все забыли. Только двое, Охременко и Комаров, специально оставленные обкомом партии, вывозят с райкомовского склада куда-то имущество. Насколько мне известно, от Сталинского райкома партии остались только эти двое, остались по приказу обкома. Остался и я, но, так сказать, не у дел.

Проходит около двух месяцев после занятия немцами Киева. В одно воскресное утро, когда я проходил через еврейский базар, меня неожиданно кто-то толкнул. Оглянувшись, я увидел командира четвертого батальона, до войны работника НКВД, а теперь как я узнал, работающего заведующим отделом кадров при Киевской бирже труда - Миролюбова. От него я узнал, что он организует подпольную группу, в которую осторожно потребовал моего вступления.

Последующие наши свидания происходили у него на квартире. Через некоторое время я перешел на работу в штат-комиссариат, где получил должность заведующего хозяйством, на которой и пробыл до марта 1942 года, до ареста гестаповцами. Вместе с Миролюбовым было арестовано еще 8 подпольщиков. В то время в гестапо Охременко работал по заданию подполья. Занимался Охременко тем, что уничтожал антибольшевиков, создавая на них провокационные дела. Однако Охременко не удалось выручить Миролюбова.

Вот как организовывалось в Киеве подполье. Я вскоре с ним порвал”6.

Продолжу об Охременко теперь уже я.

Охременко, расправлялся не только с антибольшевиками, не только с бандеровцами и другими украинскими борцами за свободу, но и с коммунистами, которые уклонялись от активного участия в подполье.

Так, в 1942 году киевское Гестапо арестовало бывшего сотрудника НКВД Кожемякина. Просидев а тюрьме около двух месяцев, он согласился работать в Гестапо. Его выпустили. А на следующий день нашли мёртвым на его квартире.

Вернувшийся в Киев после скитаний второй секретарь Сталинского райкома партии Остахов на предложение руководства подполья начать в нем работать ответил отказом.

Через неделю, по материалам Охременко, был арестован Гестапо и пропал без вести.

Охременко же принимал участие в аресте первого секретаря Сталинского райкома партии Овчаренко, который тоже уклонился от работы в подполье. Овчаренко погиб в Гестапо.

Охременко продержался в Гестапо до 1943 года, до самой эвакуации Киева.

Разоблачили его случайно, при выполнении особого задания.

Заключалось задание в следующем: когда немцы заняли Киев, они, как всегда, собрали крупных инженеров, в частности, авиаконструкторов, установили для них полу-тюремный режим и заставили работать по специальности. То есть, создали подобие советской “шарашки”.

Перед эвакуацией Киева инженеров отправили специальным поездом в Германию. В охране поезда оказался и Охременко. Он должен был взорвать эшелон.

Около Львова комендант поезда случайно обнаружил приготовления Охременко к взрыву вагонов, в которых находились инженеры.

Вообще, так называемое “киевское подполье” и его “великие дела” ждут своего историка. Здесь сплелись в один клубок интересы Москвы, Берлина, украинских националистов, разведок, контрразведок.

Например, как стало известно, чекистской агентурной сетью руководил в Киеве некто Александр Коваленка, он же барон фон Мантейфель.

На самом же деле под этими именами скрывался известный чекистский провокатор Стауниц-Опперпут. Еще в 20-е годы он был одним из организаторов и участников гигантской чекистской провокации против русских эмигрантов под названием “Трест”.

Но “как веревочке не виться”…

Стауниц-Опперпут-Коваленка-Мантейфель был схвачен, опознан и расстрелян. 7

Туда ему и дорога.

О советской агентуре в оккупированных городах можно говорить много. (Но это тема – другой книги).

П.Д.Ильинский описывает ситуацию в Полоцке, когда, приехав в город, он разговорился со случайным попутчиком-железнодорожником.

П.Д.Ипьинааай описывает ситуацию в Полоцке, когда приехав в город, он разговорился со случайным попутчиком-железнодорожником.

“НКВД действительно больше нет, - говорит он, - но сотрудники НКВД остались и работают в полиции и в Гестапо по-прежнему. Горсовета тоже нет; но в Городской Управе работают те же сотрудники Горсовета и другие бывшие коммунисты. Люди, подвергавшиеся при большевиках преследованиям, подвергаются им и сейчас Ранее административно-высланные принуждены скрываться и прятаться до сих пор, ибо городские коммунисты, занимающие лучшие административные посты в русских учреждениях, боятся разоблачений; горе тому лицу, которое может им показаться в этом отношении подозрительным. Люди, освобожденные немцами из советских тюрем, боятся прописываться в городе; вернувшиеся из ссылок - не идут за получением продовольственных карточек и т. д. и т. п. Сходите на базарную площадь, - посоветовал нам в заключение собеседник, - полюбуйтесь на повешенного. Вот уже несколько недель болтается он на перекладине с доской на шее. На доске надпись: “советский шпион и бандит”. А его знает весь город - убежденный противник советской власти, много лет подвергавшийся преследованиям НКВД, не имеющий даже права проживания в родном городе. Уже при немцах вернулся он домой и вздумал протестовать против коммунистического засилья. В результате - арест, зверское избиение в, так называемой, русской полиции резиновыми палками и бессмысленное обвинение в шпионаже”.

Много подобного рассказал нам тогда добрый человек, желая ввести нас в курс местной жизни и предостеречь от вынужденного путешествия на базарную площадь через Горуправу, в русскую полицию и Гестапо. Дай ему, Бог, здоровья!

В глубоко подавленном состоянии начали мы “оформляться в городе”,

Перейдем на Кубань и посмотрим, как здесь действовало подполье.

Немцы издали приказ: за одного убитого офицера подлежали расстрелу 121 человек из местного населения, а за солдата - 60.

Этим воспользовался НКВД.

Отступая, энкаведисты оставляли или забрасывали свою агентуру на оккупированные территории. Цель у них была одна: ожесточить население против немцев путем взаимного озлобления (выше я уже писал о сталинском приказе 0428), вызвать репрессии, жертвами которых станет ни в чем неповинное местное население.

Приведу несколько примеров.

13 августа 1942 года в центре станицы Славянской Краснодарского края, выстрелом из револьвера был убит немецкий унтер-офицер.

Убийцу не обнаружили.

Сейчас же немецкие и румынские солдаты окружили несколько кварталов вокруг места убийства. Солдаты, обыскивая дома и дворы, арестовали всех мужчин и подростков мужского пола. 158 арестованных отвели под строгой охраной на окраину станицы - к хлопковому заводу. Здесь их заставили вырыть себе могилу, а потом, выстроив шеренгу, отсчитали каждого третьего. Затем 58 человек на глазах оставшихся, а также наблюдавших издали жителей, - расстреляли из пулемета.

Спустя несколько дней, в центре той же станицы опять был убит немецкий солдат.

К счастью, убийцу сразу поймали. Ею оказалась сотрудница паспортного стола станичной полиции, бывшая комсомолка, оставленная по заданию НКВД. Ее повесили на дереве, возле станичного базара.

Были и другие случаи, оставившие страшный след в сердцах людей. Через несколько месяцев после прихода немцев возле одного из хуторов Ростовской области был убит немецкий солдат. Убийцу обнаружить не удалось. По требованию немецкой комендатуры староста хутора должен был составить список на 60 человек, которых он считал подозрительными.

К несчастью, тогда же на хутор возвратились коренные жители из кулаков и раскулаченных, сбежавших в период большевистских репрессий или отбывших сроки ссылки и проживавших до прихода немцев вдали от родных мест.

Староста хутора и внес в список этих людей, случайно попавших сюда. Немцы их арестовали и расстреляли, а когда разобрались, то было уже поздно.

Воспользовавшись глупостью и жестокостью немцев, староста хутора их руками сделал дело, порученное ему НКВД, а затем скрылся. Подобные люди прилагали все усилия к тому, чтобы внедриться на руководящие посты при немцах, дабы лучше выполнять большевистские задания.

НКВД действовал по схеме, которая просматривается, когда сравниваешь происшествия в разных городах. Вот как было в Полоцке.

П.Д.Ильинский вспоминает:

“В один из ясных августовских дней к зданию фельдкомен-датуры подъехали на своей машине ортскомендант с переводчиком, бургомистром города и начальником полиции. Вид у всей четверки был мрачный и озабоченный. Ортскомендант приехал для того, чтобы договориться о посылке карательной экспедиции против нескольких мятежных деревень. Обстоятельства дела были следующие. Накануне русская полиция случайно наткнулась около одной из этих деревень на изуродованный труп немецкого солдата. Все указывало на то, что это дело местных крестьян. Полиция уже давно наблюдала за ними, им приписывались тяжкие преступления: укрывательство советских парашютистов, незаконное хранение оружия и неоднократные попытки взрыва близлежащего железнодорожного полотна. Не менее убедительным доказательством виновности несчастных деревень, чем труп солдата, уже привезенный в город, служило несколько перехваченных писем от какого-то начальника партизанского отряда к одному крестьянину деревни.

Дело было ясное и простое. Все четверо представителей власти во главе с ортскомендантом требовали самых срочных мер, жестокого наказания в назидание прочим. Они считали нужным послать для расправы хорошую строевую воинскую часть. Если при обыске она обнаружит в деревнях, упоминаемых в письме партизанского начальника, оружие, - деревни должны быть сметены с лица земли. Если же оружия не окажется, полиция арестует только наиболее подозрительных, и сама произведет дальнейшее расследование.

Полковник забрал все “вещественные доказательства” для доклада в Штаб Армии. Затем он распрощался со своими гостями, вызвал к себе старшего врача гарнизона и поехал с ним осматривать труп. Когда вечером того же дня мы, я, о. Иоанн и М.Е.Зуев - по срочному вызову входили в кабинет фельдкоменданта, он, как можно предполагать, уже принял какое-то определенное решение. Он изложил нам суть дела, как она была ему самому преподнесена ортскомендантом, и задал несколько отрывочных вопросов. Видно было, что он взбешен до последней степени. Полковнику было ясно, что это - грубая фальшивка, рассчитанная на неприхотливый немецкий вкус. Осмотр трупа только подтвердил эту уверенность: труп был не свежий, а немецкий военный мундир, слишком большой и широкий, был одет на него уже много спустя после смерти. Очень многое указывало на то, что покойник вообще не немец.

Дом, в котором я тогда жил в Полоцке, стоял как раз напротив ворот двора, в глубине которого была квартира начальника русской полиции. На другой день утром, завязывая галстук перед отходом на службу, я увидел в окно небольшую группу немецких солдат с винтовками, которые под командой унтер-офицера быстро прошли через ворота во двор. У них был какой-то не совсем обычный, слишком уж деловой вид. За чашкой чая я всё посматривал и посматривал во двор, но группа не возвращалась. Так и не дождавшись ее, я пошел на службу. Чем дальше я шел, тем больше мне попадалось вооруженных солдат. В центре города они стояли уже правильными, хотя и не очень плотными, шпалерами по обеим сторонам улицы, куда только хватал глаз. Было совершенно очевидно, что в городе находится какое-то новое крупное войсковое соединение. Люди были пыльные, они пришли издалека. Прохожие стояли кучками, недоумевающе поглядывали и шушукались между собой. Как раз в тот момент, когда я переступил порог Городской Управы, всё пешеходное движение было приостановлено: каждый должен был оставаться там, где его застала эта операция. Началась поголовная проверка документов. У проверяющих в руках были большие списки, с которыми они постоянно справлялись. Несколько человек из числа сотрудников арестовали тут же, в магистрате. Затем, к дверям здания приставили караул и ушли. Время в ожидании и неизвестности тянулось медленно. Кое-кто сел было от скуки за работу. И вдруг, часа через два, от окна закричали, что солдаты уходят. Они исчезли из города так же быстро, как и появились, Караул у дверей был тоже снят. Большинство служащих сейчас же разбрелось по домам.

Число арестованных, конечно, не было еще известно в городе, но оно измерялось сотнями. Переводчик Ортскомендатуры, бургомистр города, начальник полиции, все заведующие отделами Горуправы и многие переводчики при немецких учреждениях оказались под замком. Обыски у них продолжались почти всю ночь: поднимали полы, разламывали печи и потолки, переворачивали чердаки и сараи. Тут же или несколько позднее мы узнали и о результатах некоторых обысков. Например, при обыске у переводчика ортскоменданта нашли под полом списки всей коммунистической организации города, диспозиции немецких войск, перечень воинских соединений и частей, а также военных грузов, проследовавших через город за последний месяц. Кроме того, у него, как и бургомистра города, были найдены свежие советские инструкции и предписания, партизанские явки, шифры, всевозможные документы, немецкие бланки, штампы и печати. Среди прочих интересных вещей у переводчика было найдено также и его собственное советское удостоверение личности, выданное из Ленинградского Окружного отделения НКВД. Немцы руководствовались при первых арестах, главным образом, списками городской организации ВКПб времени 1941 г., которые, благодаря окружению, целиком попали к ним в руки. С тех пор многое, конечно, изменилось. Целый ряд видных местных коммунистов к осени 1942 г. уже ушли в партизаны; и наоборот - много новых, неизвестных до того в городе людей, как, например, начальник банка или сам переводчик ортскомендатуры, прибыли неизвестно откуда. Поэтому списки, найденные у переводчика, были особенно важны: они дали немцам самые свежие сведения, чрезвычайно ценные и при последующих самые свежие сведения, чрезвычайно ценные и при последующих арестах и, особенно, при производстве следствия. После получения списков, общая картина и все детали стали для немцев яснее, чем для нас”8.

Пользовалось подполье и другими методами. Дело в том, что вслед за продвигающимися вперед немецкими войсками, пришли немцы-колонизаторы, офицеры хозяйственного управления, так называемые, зондерфюреры, набранные из бывших мясников, колбасников, купцов и прочих, негодных к строевой службе, немцев.

Для зондерфюреров было совершенно безразлично, кто назначен на должность старосты села, начальника полиции или начальника колхоза. Для них важно было то, чтобы назначенное лицо выполняло распоряжения хозяйственного управления о поставке сельскохозяйственных продуктов, рабочих для отправки в Германию и на прочие хозяйственные работы.

До сознания зондерфюреров долго не доходило, за счет кого и в чьих интересах усердствует подобный староста. А он, смотришь, назначил для отправки на работы в Германию детей высланного в Сибирь кулака, а деток удравшего секретаря райкома оставил дома. А не то и единственную корову отберет у вдовы расстрелянного “врага народа”, а потом, договорившись с зондерфюрером, отдаст ее случайно застрявшей в селе жене командира-пограничника, отступившего с частями красной армии.

Это не вымысел, а факт, к сожалению, встречавшийся нередко. Такое произошло в селе Арнаутовка, возле Вознесенска, на Украине. К счастью, радетель” был разоблачен и расстрелян. Но за два с половиной года работы много вреда принес людям села.

С горечью описывает свидетель, что “окружив себя гаремом из комсомолок или жен коммунистов, зондерфюреры сразу же попали в расставленные сети”. Как хотели, так и переводили такие переводчицы, что хотели, то и делали. Много бывших “кулаков” и прочих, случайно уцелевших “из чуждых людей” погибло при активном содействии таких переводчиц.

Надо же было уничтожать недобитых еще “ кулаков” и прочих врагов народа”, которые после отступления большевиков, осмотревшись, стали появляться из мест, в которых им удалось уцелеть.

Бывало и так, что на должность зондерфюреров попадали бывшие немецкие коммунисты, как в г. Мариуполе, на консервном заводе. Герр-геноссе” Бендер, окружив себя бывшими коммунистами, раньше работавшими на этом заводе, безжалостно избивал рабочих.

Немцы набирали из военнопленных добровольцев в свои военные команды, предназначенные для охраны и конвоирования. Этим воспользовались товарищи”, помня инструкции о диверсионной работе в тылу у немцев.

Так, в январе 1943 года, перед своим отступлением из Краснодара, немцы перегоняли из краснодарских лагерей десятки тысяч военнопленных по маршруту Краснодар-Славянская-Варениковская-Тамань. Конвоирами были, в основном, такие “добровольцы”. Пользуясь оружием и правом конвоира, они устлали трупами расстрелянных военнопленных путь следования.

Каждый раз моя покойная теща, Мария Федоровна, не могла вспоминать об этом без слез.

В станице Славянской на глазах у жителей, на главной улице конвоиры расстреляли без всякой причины десятки военнопленных.

Администрация района и станицы, рискуя жизнью, обратилась к немецкому военному коменданту с просьбой о прекращении этого зверства и о наказании виновных. Страшным был ответ из уст немцев:

Мы здесь не при чем - это делают сами же ваши, русские.

Немцы разрешили их похоронить. Трупы военнопленных, убитых советскими агентами в немецкой военной форме, в тот же день были собраны и привезены на нескольких подводах на кладбище, где и похоронены.

С точки зрения людоеда - действовал отлично.

Есть книга-“воспоминание” П.Игнатова “В подполье Краснодара”. В ней едва ли пятая часть - правда, остальное - вымысел.

Из всей советской мемуарной литературы, касающейся подполья, наибольший интерес представляет книга “В крымском подполье”, принадлежащая перу И.А.Козлова, бывшего руководителем Крымского подполья, правдивее других рассказывающего о своей деятельности.

Каковы же были результаты деятельности Козлова и его подчиненных? Почти вся эта “подпольная” деятельность в Керчи, вплоть до сдачи города немцами в январе 1942 года, свелась к составлению “черных списков предателей”. Крымское подполье не имело до 1943 года даже своей радиостанции.

Продолжение следует

1. Из готовящегося к печати второго издания 2 тома эпопеи "Власов".
2. А.Кузнецов. Бабий Яр. Франкфурт-на-Майне, 1972, с.81.
3. Вестник Института изучения СССР. Мюнхен, 1956, № 2, с.106.
4. Вестник Института по изучению СССР, Мюнхен, 1956, 2, с. 108
5. КГБ: спец. операции советской разведки. М., "Олимп", "Астрель", АСТ, 2000, с. 315
6. "Грани", Франкфурт-на-Майне, № 17,1953, сс.109-111
7. "Новый журнал" (Нью-Йорк), 1978 № 132 с.223
8. "Грани" (Франкфурт-на-Майне), № 30, 1956, сс.119-121

Еще с 2014 года в оккупированном Донецке действуют украинские патриоты. Раньше они совершали небольшие диверсии – разбрасывали листовки, рисовали украинскую символику на улицах Донецка.

Сейчас разрозненные группы объединяются и становятся смелее. О том, как в оккупированном Донецке функционирует патриотическое подполье, сообщил "Диалог.UA " со ссылкой на LB.ua.

В течение последних двух лет практически на все государственные праздники в Донецке появляются украинские флаги и звучит гимн. Это единичные акции, они, конечно, не способны глобально изменить ситуацию – остановить войну или выгнать оккупантов, но эти акции важны для тех жителей Донецка, которые верят, что наступит мир и Донецк вернется в состав Украины. Журналисты пообщались с одним из членов донецкого украинского подполья, чтобы узнать ситуацию в городе. Дончанин Влад (имя по понятным причинам изменено) рассказал о том, как готовятся некоторые акции.

"В Донецке сейчас наступает прозрение. Многие уже почувствовали вкус так называемого "русского мира" и оценили "преимущества" слияния с "братским народом". Сочувствующих боевикам и тех, кто гордится достижениями недореспублики все меньше", – рассказывает Влад. По его словам, сегодня главная задача гражданского населения в Донецке – выжить. Просто выжить и не попасться по какому-либо нелепому обвинению. Из-за постоянно растущих цен на продукты, скудеющего ассортимента товаров, вечно пьяных стражей порядка и комендантского часа жизнь в оккупированном Донецке похожа на квест. Никто не строит планов на будущее – ибо неизвестно, что принесет завтра, будет ли работа и дадут ли зарплату? Перспектив – нет. После смерти Захарченко разочаровавшихся в перспективах "ДНР" стало еще больше.

С исчезновением "Бати" – именно так называли Захарченко – многие вздохнули с облегчение и надеждой, что вот-вот закончится эпоха дерибана и, возможно, Кремль пришлет сильного лидера, способного наладить жизнь в городе. Но, увы, не случилось. Назначили Пушилина, и он снова начал передел собственности – сейчас "национализируют" рынки, ликвидируют "министерства" и создают новые. По городу в очередной раз пронесся слух о том, что в самопровозглашенной "республике" может появиться российский банк, который будет выдавать кредиты. В общем и целом для простого населения ничего не изменилось.

"Правда, через несколько дней после смерти Захарченко вооруженные люди обыскивали маршрутки в поисках украинских диверсантов. Они высаживали людей из автобусов и допрашивали прямо на остановках. Вот такой сюрреализм", – рассказывает Влад. Подпольщик рассказывает, что достать новый украинский флаг в Донецке нереально. "Флаги, сохранившиеся еще с 2014 года, достаются из глубоких резервов. В Донецке тогда много было флагов – они были на каждом госучреждении. Часть флагов оккупанты сожгли, когда зашли в город, а часть спасли дончане.

Они снимали флаги и забирали домой. Пришло время их достать". Развешиваются флаги, как правило, ночью, во время комендантского часа или же под шумок какой-либо заварухи. В Донецке вечно что-то происходит – то пьяные вояки перестрелялись, то где-то что-то грабят, поскольку системно общественный порядок никто не обеспечивает. В дневное время патрулей почти нет, никому нет дела до того, что происходит на улицах. "Мы вывешиваем флаги, фотографируем и расшариваем в соцсетях, чтоб люди знали, и чтоб "ДНР" немного встряхнуть", – говорит Влад.

Для того чтобы включить гимн Украины, рассказывает дончанин, требуется длительная подготовка. Для начала кто-то снимает квартиру, потом этот человек передает ключи технической группе, и в этот же день выезжает на территорию Украины. Если в квартире есть необходимая техника, тогда все проще. Если нет, нужно найти и установить большие колонки, подключить ноутбук с заготовленным треком и выставить таймер включения мелодии. Все участники группы в этот день покидают Донецк. "Все оборудование включается в определенное время. Гимн играет бесконечно – силовики в шоке, как обычно, не знают, куда бежать и кого ловить.

Подключается "МГБ", там немного посерьезнее ребята, но тоже это все банановые спецслужбы, которые не пойми как работают, оперативности никакой. Пока найдут, кто снимал квартиру, наши люди уже на безопасной территории", – рассказывает Влад.
После акции проходит жесткая зачистка территории, опрос свидетелей. Самые ценные свидетели для "МГБ" - старушки на лавочках у подъездов. Кстати именно они, по словам нашего собеседника, чаще всего свято верят в расцвет Донецка и светлое будущее "ДНР". "Самые адекватные – это дети. Не все конечно, многое зависит от семьи. Но большинство школьников видят реальную картину и читают интернет, они анализируют, что происходит в мире и в Украине.

Они задают вопросы, на которые у взрослых не всегда есть ответы". Особая атмосфера царит в донецких школах. Учителя рассказывают детям о концлагерях на территории Мариуполя, где пытают "героев ДНР", обязательно упоминается, что украинцы отрезают пленным язык, чтоб никто ничего не мог рассказать. Еще важный месседж – что Украина продалась Америке, и что именно американцы хотят напасть и захватить российские земли. Уже в шестом классе детей обучают пользоваться гранатой - дают муляж, учат, как сорвать чеку и правильно бросить гранату. В качестве домашнего задания детям могут предложить выбрать украинца-предателя и рассказать историю, как он стал врагом и чем навредил "ДНР". Рассказ дети должны сопроводить фотоматериалами. Дети же задают другие вопросы.

Зачем нужен комендантский час? Почему вечером на улицах нет людей и не ездит транспорт? Почему сосед дядя Вася, который раньше был пьяницей-сантехником, стал великим боссом в местной полиции, а родной отец, у которого был бизнес, остался без средств к существованию? Дети не понимают, почему закрылись спортивные и языковые школы, почему заброшены стадионы и не работает бассейн. А еще школьники улыбаются, когда видят в классах портреты "героев ДНР" – "Гиви", "Моторолы" и "Бати". Героев без имен и фамилий – с кличками как у мультяшных персонажей. Впервые украинский флаг был вывешен в Донецке 24 августа 2014 года. С тех пор в разных районах Донецка на государственные праздники изредка звучит гимн и появляются украинские флаги.

Немецкие войска вошли в Киев 19 сентября 1941 года. Украинские СМИ эту дату по понятным причинам предпочли «не заметить» - ведь у власти на Украине сегодня находятся духовные наследники пособников гитлеровцев, Бандера и Шухевич объявлены «национальными героями»

Оккупация длилась 778 дней — до 6 ноября 1943 года. Какими были эти дни? Достаточно сказать, что из 400 тысяч жителей города, остававшихся в Киеве к моменту прихода немцев, освободителей встретили лишь 180 тысяч киевлян. Только в Бабьем Яру были расстреляны сто тысяч человек, десятки тысяч расстреляли как заложников, около ста тысяч вывезли на работы в Германию, тысячи киевлян умерли от голода и лишений, многие покинули город в поисках пропитания.

Кто помогал гитлеровцам

Прямыми соучастниками злодеяний гитлеровских захватчиков, их подручными были украинские буржуазные националисты, отмечают историки П.Т Тронько и П.М.Овчаренко в работе «Солдаты Киевского подполья» .

Но поддержки среди населения они не находили. Историки цитируют письмо бывшего петлюровского министра Огиенко , который, прожив несколько месяцев в Киеве, писал своему приятелю во Францию, что население смотрит на украинских националистов «так, как когда-то, наверное, смотрели киевляне на татар-завоевателей».

«Никакой пощады нам. Вокруг нас одна жестокость. Всех приезжих украинцев, то есть нас, называют фашистами, шпиками, сообщниками Гитлера… Это правда, друг… Немцы действительно поручают нам с человеческой точки зрения самые мерзкие дела», — свидетельствует Огиенко.

Сегодня на переживающей процесс «декоммунизации» Украине пытаются утвердить совсем другую версия истории. Согласно концепции, продвигаемой институтом нацпамяти, националисты будто бы воевали на два фронта — против немецких захватчиков и… против «захватчиков» советских. Вот только следов их «борьбы» с фашистами никак не удаётся найти. При этом упускается из виду тот факт, что миллионы украинцев воевали в рядах Советской армии (следовательно, сами были, с точки зрения нынешней власти, «захватчиками»)…

Сопротивление

Для немецких оккупантов эти дни лёгкими не были — с первых же дней они столкнулись с организованным сопротивлением.
Партизаны, действовавшие в Киеве и в окрестностях, ликвидировали более 30 тысяч гитлеровцев и их приспешников, пустили под откос 259 железнодорожных эшелонов, разгромили 103 немецких гарнизона, совершили нападения на 249 полицейских комендатур. Были уничтожены 333 склада боеприпасов, разгромлены 282 районных сельских управы оккупационного режима, указывается в исторической справке на городском сайте.

Были и провалы. В результате предательства в октябре 1941 года гитлеровцами были схвачены почти все члены подпольных горкома и райкомов партии.

Подвиг героев Киевского подполья был оценен — 1317 человек были награждены орденами и медалями. Настоящий герой Украины: Иван Кудря против Маккейна

Хотя эта трагическая и наполненная драматическими событиями часть истории нашей страны представляется нам хорошо изученной, на самом деле многие загадки не разгаданы до конца и ждут объективного исследования. Приведём лишь несколько примеров, опираясь на данные историков и открытых источников.

Подпольный обком действует

С первых дней оккупации в Киеве развернул работу созданный ещё в июле-августе 41 года подпольный обком Компартии Украины, было создано одиннадцать партизанских отрядов, которые насчитывали более 4400 человек. Отметим, что общая численность советских партизан и подпольщиков на территории Украинской ССР в 1941-1944 годы оценивалась на уровне 220 тыс. чел. в составе 53 партизанских соединений, 2145 партизанских отрядов и 1807 партизанских групп («История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941-1945»).

«В Киеве наряду с основными подпольным горкомом и девятью райкомами были созданы запасной, дублирующий горком партии, а также 9 подпольных райкомов комсомола, 37 подпольных партийных и комсомольских организаций и диверсионных групп. Все они были обеспечены необходимой материально-технической базой. Подпольный горком партии подобрал 40 конспиративных и явочных квартир, организовал несколько небольших типографий. В разных местах города было установлено 10 радиоприёмников», — пишут Тронько и Овчаренко.

Подпольщиков готовили в разведшколах заранее, еще до войны. В некоторых источниках указывается, что при этом не всегда соблюдали правила секретности (никто и не думал, что Киев когда-то придётся сдать врагу). Впоследствии многим резидентам такая беспечность организаторов стоила жизни.

Но, несмотря на потери, антифашистское подполье действовало в каждом районе Киева, да так, что земля буквально горела под ногами захватчиков. В конце сентября подпольный горком создал штаб диверсионно-подрывной деятельности, начали работу боевые группы. Помимо подпольного горкома в Киеве действовали шесть общегородских подпольных организаций. Эти организации, в частности, действовали на предприятиях, обслуживающих гитлеровскую армию. Уже в конце сентября 1941 года на заводах стали в большом количестве выходить из строя станки и оборудование.

Задолго до прихода немцев в Киеве были заминированы все важные объекты жизнеообеспечения, объекты транспорта и связи, мосты через Днепр, правительственные здания, театры. При этом использовались радиоуправляемые взрывные устройства, которые можно было взорвать с большого расстояния.

Мосты были взорваны при отступлении советских войск, часть городских объектов немцам удалось разминировать, получив информацию от перебежчиков и (по некоторым источникам) от минеров, попавших в плен. Но оказалось, перебежчики знали далеко не всё.

Взорванный Крещатик

Плотный дым окутал историческую часть Киева 24 сентября 1941 года: во второй половине дня внезапно для захватчиков произошел мощный взрыв в помещении «Детского мира» на углу Крещатика и Прорезной, где разместились штаб одной из дивизий, приемный пункт, куда населению надлежало сдавать свои радиоприёмники, и немецкая комендатура. От детонации сработали взрывные устройства в соседних домах, начался пожар.

«Первый взрыв облаком дыма затмил ясный день. Пламя охватило магазин «Дитячий свит». С этого все и началось. Взрыв за взрывом. Пожар распространялся вверх по Прорезной улице и перекинулся на обе стороны Крещатика. Ночью киевляне наблюдали большую зарницу, которая постоянно разрасталась. Большевики разрушили водопровод. Потушить пожар было невозможно. В то время огонь был хозяином — он пожирал и уничтожал дом за домом. Сгорело 5 лучших кинотеатров, Театр юного зрителя, театр КОВО, радиотеатр, консерватория и музыкальная школа, Центральный почтамт, Дом горсовета, 2 самых больших универмага, 5 лучших ресторанов и кафе, цирк, городской ломбард, 5 самых больших гостиниц («Континенталь», «Савой», «Гранд-готель» и другие), Центральная городская железнодорожная станция (билетные кассы), Дом архитектора и ученых, 2 пассажа, типография, 8 обувная фабрика, средняя школа, более 100 лучших магазинов. Уничтожено много библиотек, интересных документов, ценных вещей. Например, в Киевской консерватории сгорел большой орган и около 200 роялей и пианино. Даже трудно себе представить и подсчитать размеры этого неслыханного преступления советов!» — сокрушалась поддерживающая гитлеровцев газета «Українське слово» (номер за 21 октября 1941 года). РИА Новости: «Большевистская оккупация» Украины в СССР и преемственность страны от УНР - мифы

В результате взрывов и пожара погибли около 300 немецких солдат и офицеров. Погибли и мирные жители. Точное количество погибших не установлено.

«Не существует единой точки зрения относительно ответственных за уничтожение именно исторической части Киева 1941 года», — сообщает русскоязычная версия Википедии (эта энциклопедия стала «полем боя» для сторонников той или иной исторической концепции — но это тема для отдельного разговора).

В советском издании «История Киева» в уничтожении Крещатика и прилегающих улиц обвиняли немцев: «Свое пребывание в Киеве гитлеровцы отметили варварским разрушением предприятий, жилых домов, театров, клубов, библиотек, спортивных сооружений и др. Они взорвали и сожгли все дома на центральной магистрали города — Крещатика и прилегающих к нему улицах. От площади Калинина до Бессарабки на месте многоэтажных сооружений остались бесформенные груды железа и кирпича. Разрушение Киева гитлеровцы с провокационной целью приписали действиям большевиков-подпольщиков»…

Кто взорвал Успенский собор

3 ноября 1941 года был взорван один из немногих киевских храмов домонгольского периода — Успенский собор Киево-Печерской лавры. До начала перестройки официально утверждалось, что собор уничтожили гитлеровцы. Потом популярной стала версия, приписывающая эту акцию «агентам НКВД», планировавшим уничтожение высоких нацистских чинов во время осмотра ими собора.

«Собор был взорван через два часа после его посещения Йозефом Тисо , лидером одной из союзных Гитлеру держав — Словакии. Немецкая пропаганда и многие современные исследователи приписывают этот теракт советским подпольщикам. Однако ряд фактов наводит на мысли о том, что имела место инсценировка немцами советской диверсии. В частности, незадолго до взрыва по приказу рейхскомиссара Украины Эриха Коха из собора были вывезены все драгоценности, взрыв собора был зафиксирован немцами на кинопленку и попал в официальную кинохронику, а представленные общественности трупы убитых «подпольщиков-подрывников» были одеты в красноармейскую форму. Тем не менее, вопрос о том, кем был взорван Успенский собор, остается открытым до сих пор», — пишет исследователь Алексей Стаценко .

Немецкий ученый Ф. Хайєр утверждает, что за взрывом в Лавре достовернее всего стояли руководитель партийной канцелярии Мартин Борман и рейхскомиссар Эрих Кох, которые считали необходимым лишить Украину ее идеологического центра. Но это тоже — одна из версий, требующих подтверждения.

Всего несколько эпизодов, а сколько загадок. Будут ли они разгаданы?

В силу известных политических обстоятельств на Украине историю сейчас на наших глазах переписывают, объявляя белое чёрным, чёрное белым. Что требует дополнительных усилий в установлении истины.

Конечно, и раньше историческая наука не была свободна от искажающего картину событий давления идеологии. Помню, как соратник легендарного разведчика Николая Кузнецова Николай Струтинский снимал с книжной полки и показывал исторические труды и мемуары с карандашными пометками чуть ли не на каждой странице: «а на самом деле было так…».

Как было на самом деле? Мы не претендуем на установление окончательной истины. Как говорит один из симоновских героев, всю правду о войне знает только весь народ. Редакция издания Украина.ру этой публикацией открывает проект «Народный архив», целью которого мы считаем сбор воспоминаний, рассказов современников событий и их потомков, фото и кинодокументов, писем — всего, что может пролить свет на загадки недавней истории. Участников сопротивления и подполья остались буквально единицы, но живы их дети, внуки и правнуки, существуют семейные архивы (сохранность которых на Украине в будущем — под большим вопросом). Мы призываем всех, кому дорога память о подвиге отцов и дедов, делиться воспоминаниями и материалами.

Адрес проекта «Народный архив»: [email protected]

Украина.ру на Youtube

Смела: Украинский город без тепла, а в будущем и без воды

В России вышла в свет книга историков – немецкого Себастьяна Штоппера и российского Андрея Кукатова – "Нелегальный Брянск. 1941-1943", рассказывающая о партизанском подполье в оккупированном Брянске.

Эта книга – результат упорного труда, поисков в российских и немецких архивах, работы с оставшимися в живых участниками событий. В книге много открытий, сюжетов, рассказанных впервые или рассказанных иначе, чем прежде. Например, есть глава о деятельности ячейки Народно-трудового союза в Брянске. О том, что удалось обнаружить историкам, в интервью Радио Свобода рассказал Андрей Кукатов .

– После 22 июня 1941 года часть членов НТС нелегально, не так, как советские историки писали – “в обозе гитлеровской армии”, а нелегально начали перемещаться на оккупированные территории Советского Союза. В частности, группа членов НТС добралась и до Брянска. Мы считаем исследовательской своей удачей то, что нам удалось найти Валентина Хасапова – он руководил ячейкой НТС в Брянске. В процессе поисков мы обнаружили статью одного из членов ячейки Владимира Кашникова, в которой упоминалось, что руководителем ячейки был Хасапов и что он после окончания войны эмигрировал в Аргентину. Мы с ним какое-то время переписывались по электронной почте, а потом я поехал в Буэнос-Айрес и встретился с Валентином Васильевичем. Мы неделю с ним разговаривали. Таким образом, на базе воспоминаний Кашникова, на базе личных воспоминаний Валентина Васильевича Хасапова сложилась эта глава, в которой рассказывается о том, что представители ячейки Народно-трудового союза пытались реализовать в городе Брянске знаменитый лозунг НТС периода войны "Против Гитлера и против Сталина". Они это делали разными путями: и путем распространения листовок, и путем убеждения молодых людей, своих ровесников, и путем работы среди руководителей городского самоуправления, полиции, часть которых им удалось привлечь на свою сторону. Членами НТС стали заместитель городского самоуправления Плавинский, руководитель полиции Жуковский. Кроме того, задачей ячейки было обеспечить транзит членов НТС, которые перемещались дальше. Достаточно большая часть этой главы об НТС посвящена тому, как они были арестованы. Арестовали их немцы, их жизнь висела на волоске. Их спас Артур Доллерт, впоследствии ставший известным, даже знаменитым под фамилией Свен Штеенберг, автор книги "Генерал Власов". Во время войны он был членом абвергруппы номер 107, которая базировалась в городе Орджоникидзеграде. Он лично знал многих из членов ячейки НТС.

– В книге рассказана история отношений советской подпольщицы Лели Федюшиной и офицера абвера Артура Доллерта, он же Свен Штеенберг, – она могла бы стать основой романтической драмы в кино, и тем не менее это не выдумка, а чистая правда.

– Да, это очень интересная история. Помимо книги "Генерал Власов" Свен Штеенберг написал книгу "Меня называли господин". Лелю Федюшину в книге он, правда, называет Ириной, потому что у него не было данных о дальнейшей ее судьбе и он опасался за нее. Он рассказывает об истории их знакомства. Она была арестована как партизанка, связная, Артур Доллерт вел с ней работу, скажем так, вел с ней беседы, раскрывал глаза на сталинский строй и так далее, критиковал коммунизм. Поначалу у него не очень получалось, но потом они стали общаться, и в какой-то момент возникла любовь. Плодом этой любви стал ребенок. Дочь Свена Штеенберга буквально за год до его смерти стала искать его по всей Германии, нашла и они встретились. Такая романтическая линия тоже присутствует у нас в книге.

– Поговорим теперь о деле братьев Семеновых. Они создали в оккупированном Брянске разведывательную агентурную сеть и очень эффективно руководили ею, но затем их обвинили в предательстве и, судя по всему, расстреляли по приказу Москвы. Что произошло, почему они оказались под подозрением?

– Братья Семеновы фактически были организаторами брянского подполья, притом что задания такого у них не было. Орловский ВКП(б) не оставлял их в городе в таком качестве. Олег Семенов окруженец, Серафим Семенов пришел в отчий дом с Украины. Брянск – их родной город. Через племянника Василия Семенова установили связь с брянским городским партизанским отрядом и начали создавать агентурную подпольную сеть, которая в результате их работы достигла значительных размеров и, самое главное, приносила достаточно качественные разведдонесения. С документами на этот счет мы познакомились в брянских и московских архивах. Один раз их арестовали немецкие органы контрразведки в городе, но отпустили. А далее сложилась такая ситуация, что именно по той причине, что братья Семеновы не оставлялись ВКП(б) специально в городе и при этом их арестовывали, но отпустили, их стали подозревать в двурушничестве. Это происходило в тот момент, когда осенью 1942 года была предпринята попытка переформатирования партизанского движения, его пытались сделать более военизированным. Отряды были преобразованы в дивизии и бригады, был учрежден пост главкома партизанских сил, которым стал маршал Ворошилов. Братья Семеновы в этот момент написали письмо маршалу Ворошилову с критикой брянского штаба партизанского движения и руководства своего партизанского отряда. Мол, если бы нам лучше помогали, мы бы могли добиться лучших результатов, нам нужно то-то и то-то, а мы этого, как ни просим, не можем получить. Но надо понимать то время, плюс период войны, конечно. Эта критика стала известна тем, кого они критиковали, и они сделали все, чтобы братьев Семеновых с тех позиций, которые они занимали, – а в тот момент Серафим Семенов был заместителем командира городской партизанской бригады по разведке, – сместить и убрать. Что и было сделано. Было возбуждено дело, братья Семеновы были изъяты из движения. К сожалению, это белое пятно в нашей книге осталось, мы не смогли обнаружить следов их дальнейшей судьбы. Но то, что они не были двойными агентами, подтверждают немецкие документы. В немецких архивных документах, во-первых, четко говорится о том, что братья Семеновы, которые руководили, оказывается, агентурной сетью в Брянске, изъяты и увезены на Большую землю. Немецкие документы подтверждают, что их арестовывала немецкая контрразведка, но за неимением улик отпустила. Во-первых, там даже некое служебное расследование проводилось на предмет того, что как же вот так, в руках были руководители брянского подполья, а их отпустили. Во-вторых, вся информация о том, что происходило в бригаде имени Кравцова, продолжала поступать немецким органам контрразведки и после того, как братья Семеновы были изъяты, то есть информация об их отъезде, информация о том, что их племянник Василий Семенов был через некоторое время расстрелян в бригаде, сразу же появлялась у немецких органов контрразведки. То есть понятно, что у органов немецкой контрразведки в партизанской бригаде имени Кравцова был какой-то другой источник информации.

– В свое время по вашей рекомендации я прочел очерк истории суражского подполья (Сураж – этой районный центр в Брянской области) и был потрясен самоотверженностью и стойкостью подпольщиков и трагической развязкой, которая их постигла. Брянское подполье тоже было в итоге разгромлено. Как это произошло и почему?

– Брянское подполье было разгромлено несколькими блоками. Оно было создано по принципу "пятерок", то есть были созданы пятерки, внутри которых люди знали друг друга, а связь между "пятерками" осуществлялась через работу связных. Основные "пятерки", которые приносили львиную долю информации по брянскому подполью, были разгромлены из-за собственной неосторожности. Клубок начал раскручиваться именно с Лели Федюшиной. Она, будучи неподготовленной молодой девушкой, была задержана, находилась в немецкой тюрьме, написала, что задержана, будьте осторожны и так далее. Путь этого письма органы полиции и немецкой контрразведки проследили и смогли выйти, распутать клубок по линии контактов именно Лели Федюшиной. Вторая линия – Анатолий Кожевников. Там история не совсем понятная, а именно, неясно, кто дал ту информацию, благодаря которой было разгромлено важное звено. Эти люди занимались тем, что поставляли материалы с железнодорожных узлов, которыми очень интересовалось командование. Они давали оттуда обширную информацию, серьезные карты железнодорожных узлов Брянск-1 и Брянск-2. В основном почти все провалы того периода городского подполья связаны с тем, что люди не были должным образом подготовлены. Не будем отдельно останавливаться на том, как готовили людей для работы в подполье, – это были либо кратковременные курсы в школе диверсантов, либо это были люди-добровольцы, подобно братьям Семеновым, которые откуда-то приходили, брали на себя работу, устанавливали связь с партизанским отрядом и выполняли эти очень важные функции. Но, не имея специально подготовки, они становились жертвами работы контрразведки противника, которая профессионально готовилась именно для того, чтобы противодействовать такого рода нелегальной деятельности.

– В Брянске действовала и организация белорусских националистов.

– На территории вокруг Смоленска и Брянска много людей говорят на так называемом суржике, языке, который состоит из смеси русских, украинских и белорусских слов. Люди, которые рассчитывали, что в Европе произойдут политические изменения, будут образованы новые национальные государства – а это касается и белорусских национальных деятелей, – считали, что эти территории могут и должны отойти к национальной Белоруссии, к новому белорусскому государству. И они – это Радослав Островский, Михась Витушка и Дмитрий Космович – вели работу в данном направлении. Сотрудничая с немецкими властями, параллельно проводили работу по созданию белорусского краевого войска, созданию вооруженных отрядов белорусской армии. Какую-то работу им удалось провести, но получилось так, что им достаточно скоро пришлось уехать, и работа была свернута. Они в Смоленске вели дискуссии с генералом Власовым на предмет того, кому все-таки должны принадлежать территории вокруг Смоленска и Брянска – национальной Белоруссии или национальной России. Каждый отстаивал свою точку зрения. Мы эти пертурбации отразили в главе, которая касается деятельности белорусских националистов.

– В апреле этого года исследования вашего соавтора Себастьяна Штоппера были внесены в федеральный список экстремистских материалов, их распространение на территории России запрещено. Решение принято Советским районным судом города Брянска. Мой коллега Дмитрий Волчек недавно взял интервью у Себастьяна Штоппера по этому поводу. Как вы относитесь к этому решению?

– На самом деле Себастьяна касаются два решения Советского районного суда, которые приняты в один день. Там помимо решения судьи Илюхиной, которое всеми сейчас обсуждается, было еще одно решение судьи Тюриной. Там говорится о фрагментах перевода диссертации Себастьяна, он как раз в своем интервью Радио Свобода говорит, что он не понимает, как они оказались размещены в интернете, но они там были размещены, и они тоже были признаны экстремистским материалом. Под номером 2286 в списке экстремистских материалов идут записи в Живом журнале Себастьяна Штоппера, а под номером 2191 идут эти фрагменты из его диссертации. Мы не согласны ни с первым решением судьи Тюриной, ни со вторым решением судьи Илюхиной. Я думаю, что Себастьян подаст жалобу, и мы в рамках национальной юрисдикции дойдем до конца и докажем, что он не является экстремистом. А если нужно будет, то, наверное, и в Европейском суде будем это доказывать.

– В последнее время в России приняты или внесены в Думу законы, затрудняющие или даже вовсе препятствующие историческим исследованиям и свободной дискуссии историков. Президент 5 мая подписал закон, устанавливающий не только административную, но и уголовную ответственность за, как сказано на сайте президента, "попытки посягательства на историческую память в отношении событий, имевших место в период Второй мировой войны". На рассмотрении Думы в настоящее время находится законопроект, карающий за распространение информации, "умаляющей заслуги погибших при защите Отечества, авторитет Российской империи, СССР, Российской Федерации, их вооруженных сил". Как вы как историк относитесь к этим законам?

– Конечно, мы, историки, лучше всего это знаем и лучше всего это чувствуем. Это нельзя законсервировать, потому что исторический факт, он и есть исторический факт, как можно нам запретить работать с историческим фактом? Это значит вообще запретить профессию. Есть методология истории, которая предполагает установление исторического факта. Если получится, что какой-то исторический факт ты не можешь огласить, то все – это запрет на профессию получается, ты просто-напросто не можешь заниматься профессией.