(АППО) - одна из антифаш. организаций сов. военнопленных во время Вел. Отечеств. войны. Участники АППО действовали в 1942-45 на терр. СССР, Польши и Франции. Создана в мае 1942 в лагере военнопленных нерус. национальностей ок. Варшавы, в местечке Беняминово, где фаш. командование пыталось насильственно создавать из пленных нац. батальоны для использования их в воен. целях. Во главе орг-ции стояло Центр. подпольное бюро (ЦБ), которым руководил майор С. А. Ягджян. В ЦБ входили также офицеры: В. М. Вартанян, А. А. Казарян, Д. Е. Минасян, А. М. Карапетян, Б. К. Петросян и Л. M. Титанян. Активную роль в АППО играли А. Д. Бабаян, С. А. Багратян, П. П. Мелоян, И. М. Коган ("Маркосян"), М. М. Сесадзе ("Сесадян") и др. В батальонах подпольной работой руководили группы, подчиненные ЦБ. В окт. 1942 часть пленных была переведена в Пулавы (Польша) на сборный пункт военнопленных армян, где ЦБ приняло решение о занятии подпольщиками командных должностей в формируемых батальонах и подготовке их к восстанию. Осенью 1942 одному из членов орг-ции С. Я. Тер-Григоряну через польскую подпольщицу Е. Д. Бовионик (Лелю) удалось установить связь с местными патриотами. Был разработан план совместного восстания, но оно не состоялось, т. к. в окт. 1943 лагерь перевели во Францию (г. Манд). Один из батальонов был переброшен в р-н Майкопа. В окт. 1942 гестапо узнало о готовящемся в этом батальоне восстании. Руководитель восстания Е. П. Хачатурян с группой подпольщиков был расстрелян, остальные - заключены в тюрьмы и штрафные лагеря. Другой батальон был направлен в район Житомира, где в авг. 1943 поднял восстание. Части восставших удалось прорваться к партизанам и вступить в соединение ген. М. И. Наумова, где из них был создан отряд (командир А. М. Осипян), участвовавший в рейдах по тылам противника.

Подпольные бюро и группы батальонов, переброшенные на Запад в 1943, установили связь с Движением Сопротивления и командованием союзников. Батальон у Ла-Манша (руководители Р. А. Манукян, А. И. Аветисян и др.) восстал. Из него было создано подразделение, принявшее участие в освобождении деп. Сомма. Два восставших батальона в р-не Тулона присоединились к франц. партизанам. ЦБ АППО было преобразовано в подпольный Воен. комитет сов. патриотов Юга Франции. В авг. 1944 сов. партиз. отряды были реорганизованы в 1-й Сов. партиз. полк во Франции. Полк освободил сотни насел. пунктов департаментов Гар и Лозер. Члены АППО участвовали также в партиз. движении Голландии, Югославии, Греции, Чехословакии. Франц. командование наградило полк боевым знаменем и орденом "Военный крест". Участники АППО награждены сов. орденами и медалями.

О партизанском движении сов. военнопленных за рубежом см. также в статьях: Движение Сопротивления, Партизанское движение в Великой Отечественной войне 1941-45, Братский союз военнопленных.

Лит.: Оганян В., Открытое письмо боевым друзьям во Франции, "Огонек", 1955, No 12; Титанян Л., Дружба, скрепленная кровью, "Новое время", 1955, No 18; Мы боремся за мир, там же, 1955, No 24; Les Immigrés dans la résistance, "Le combattant et resistant immigré", P., 1946.

M. Л. Епископосов. Москва.

Антифашизм: К истории понятия

Иллюстрация из антифашистского комикса "Кур-фашист". Художник Эрдил Ясароглы

Автор - Ансон Рабинбах , профессор современной европейской истории в Принстонском университете, один из основателей и авторов журнала New German Critique , а также автор многочисленных публикаций, в том числе книг В тени катастрофы. Немецкие интеллектуалы между Апокалипсисом и Просвещением (1996, на англ.) и Человек-мотор. Энергия, усталость и происхождение модерности (2001, на нем.)

Антифашизм.

Эпохи в развитии одной точки зрения

Резкость, с которой в настоящее время ведется дискуссия о завещании антифашизма, проистекает в значительной степени из отсутствия согласия относительно его исторической роли как политического и культурного движения. В противоположность итальянскому фашизму и германскому национал-социализму, считавшимся после 1945 г. побежденными в военном отношении и политически дискредитированными, репутация антифашизма колоссально возросла, ведь его окружал нимб победоносного движения Сопротивления и советского триумфа. Коммунистические партии и режимы послевоенного времени, причем в совершенно особой степени в ГДР , видели свою легитимацию в жертвах, принесенных героями и мучениками – теми, имена которых стояли до 1989 г. в центре мифов и ритуалов, санкционированных государством. В то время как некоторые историки отождествляли антифашизм с защитой западной культуры и демократии и придавали ему положительную коннотацию, другие – ввиду связанности с коммунизмом – считали его проявлением крайней коррумпированности.

Пример этого противоречия дают позиции двух видных историков. Оба – ветераны антифашистского движения. Британский историк Эрик Хобсбаум Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914-1991). М., 2004. говорит о триумфе антифашизма в 30-е гг.: левые распростились со своими утопиями, пришли в себя после тяжелых поражений, выступили против малодушной и бесчестной политики «умиротворения» и во многих местах создали широкую коалицию против фашизма, в которую входили консерваторы, либералы, социалисты и коммунисты. Напротив, французский историк Франсуа Фюре Фюре Ф. История одной иллюзии. М., 1998. не усматривает в антифашизме ничего иного, как только новое лицо сталинизма – маску, с помощью которой европейские коммунисты, что называется, за ночь смогли превратиться из ревностных большевиков в пользовавшихся уважением борцов за свободу, преисполненных ненависти к Гитлеру и объединенных под знаменем гуманизма и демократии.

Ни одному из этих подходов не удастся ни осознать понятие антифашизма во всей широте его спектра, ни оказаться на высоте многообразия возможностей толкования этого феномена. Собирательное понятие антифашизма должно было включать как официальные заявления Коммунистического Интернационала (Коминтерна), объяснявшие фашизм «выходом из берегов» монополистического капитала, так и публицистической активностью видных представителей интеллигенции, например, Ромена Роллана или Генриха Манна, мотивированной моральными соображениями. На высшей точке своей популярности, в 30-е гг., антифашизм был лозунгом левых. Он представлял собой компромиссную формулу и общий знаменатель совместной борьбы против национал-социализма. С одной стороны, антифашистское движение во многих местах достигло значительной поддержки среди населения. С другой оно, однако, формировало фатальную силу ослепления, омрачавшую способность многих западных интеллектуалов к принятию решений. В конечном счете, немало этих активных участников антифашистской борьбы совершили дрейф в «двойную жизнь», определявшуюся секретной службой сталинского режима.

Следовательно, необходимо как вовлекать в рассмотрение некоммунистический антифашизм на более широкой основе, так и выходить за пределы партий и организаций, чтобы равным образом обрести взгляд на разнообразные идеи, деятельность самых различных интеллектуалов, многоголосую публицистику, активность, мотивируемую религиозными соображениями и повседневную жизнь. При этом столь широкий подход никоим образом не исключает понимания антифашизма как картины мира, ориентированной на включение, которая, несмотря на все различные формы и мотивации, находила свой минимальный общий знаменатель в принципиально враждебной позиции по отношению к фашистской идеологии. Целесообразно поэтому проводить различие между официальным антифашизмом Коминтерна, антифашизмом местных инициатив, интеллектуалов-эмигрантов и групп некоммунистического Сопротивления. Ведь за понятием «антифашизм» скрывается, несомненно, многообразный феномен, охватывавший широкий спектр убеждений, надежд и эмоций. Историю этой морально-политической точки зрения, характеризовавшейся крайней степенью изменчивости, можно обрисовать в виде трех фаз.

Антифашизм до «захвата власти» Гитлером (1920-1933 гг.)

Жестокое насилие против итальянских социалистов и коммунистов, к которому фашисты прибегали еще до захвата власти Бенито Муссолини в октябре 1922 г., поначалу не вызвало большого беспокойства в рядах Коммунистической партии Италии (КПИ ). Основатель и вождь партии Амадео Бордига не мог распознать принципиального различия между буржуазной демократией и фашистской диктатурой. Убежденный в предстоявшем крахе капитализма, он считал большей опасностью установление социал-демократического правительства после свержения диктатуры. В 1922 г. в виде Alleanza del Lavoro («Союз труда». – Ит., прим. пер.) была основана, вероятно, первая антифашистская организация, опиравшаяся на более или менее стихийную коалицию социалистов, республиканцев, членов профсоюзов и коммунистов.

Этот ранний антифашизм был очевидно многообразным как с точки зрения его идеологических движущих мотивов, так и в отношении политических целей. Во главе парламентской оппозиции стоял, вплоть до смерти в 1926 г., последовавшей в результате избиения, Джованни Амендола, блестящий журналист, протестовавший против запрета оппозиционных партий и сформировавший понятие «тоталитарный» для описания системы Муссолини. Католические, социалистические и коммунистические противники диктатуры, которые в 1924 г. после убийства социалиста-реформиста Джакомо Маттеоти вышли из парламента, основали Aventine Secession Назван так в память о протесте Гая Гракха в Древнем Риме. («Авентинский блок». – Ит., прим. пер.).

В следующие годы антифашистов шантажировали, арестовывали, принуждали к эмиграции и убивали. Философ Бенедетто Кроче, представлявший собой голос итальянского либерализма, отказался от первоначальной поддержки Муссолини и опубликовал 1 мая 1925 г. свой знаменательный «Манифест либеральной интеллигенции», требовавший «более глубокого и четкого понимания добродетелей либеральной позиции и права» Первоначально вышел в „Il Mondo“, 1.5.1925. . После 1926 г. КПИ , возглавляемая Антонио Грамши, который по приказанию Муссолини был арестован в 1926 г., и руководителем партии в эмиграции Пальмиро Тольятти, заняла более критическую позицию в отношении итальянской диктатуры. Оба лидера, однако, придерживались позиции, согласно которой фашизм, по меньшей мере в первые годы своего существования, был подлинно революционным движением.

Никакое другое итальянское движение Сопротивления не имело таких притока и поддержки, как подпольная коммунистическая организация. В то же время коммунисты в изгнании ослабляли итальянское Сопротивление, так как не участвовали в нем. Под руководством социалиста Пьетро Ненни в 1927 г. в Париже было создано объединение « Concentrazione Antifascista » («Антифашистская концентрация». – Ит., прим. пер.). Самой большой антифашистской организацией в эмиграции была „ Jiustizia e Liberta “ («Справедливость и свобода». – Ит., прим. пер.). Ее основатель Карло Россели выступал в пользу либерального социализма как альтернативы груде осколков, которую оставили после себя разногласия среди европейских левых. Выдающуюся роль в сообществе парижских изгнанников играли многие из видных антифашистских писателей Италии, например, Карло Леви, Чезаре Павезе и Игнацио Силоне. Но после убийства в 1932 г. братьев Карло и Роберто Россели итальянские антифашисты-эмигранты все более теряли влияние на обстановку на родине.

В то же время советская внешняя политика 20-х гг. была как нельзя более противоречивой. СССР поддерживал дружеские отношения с Мусолили и всеми силами добивался, особенно после заключения в 1922 г. Рапалльского договора, благосклонности националистических правых сил в Германии. В 1924 г. Сталин провозгласил новую политику Коминтерна: «Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма… Эти организации не отрицают, а дополняют друг друга. Это не антиподы, а близнецы» Сталин И.В. Сочинения. Т. 6, М., 1947, с. 282. . По тактическим соображениям коммунисты и национал-социалисты в 1931 и 1932 гг. заключали временами даже реальные союзы, как, например, в ходе В соответствии с этим Международный конгресс против фашизма и войны, состоявшийся несколькими месяцами ранее, не смог добиться принципиального осуждения фашистских движений в Германии и Италии.

Антифашизм в эру Гитлера и Сталина

До 1934 г. итальянские социалисты в эмиграции образовали вместе с австрийскими и германскими социал-демократами острие оппозиционного движения, направленного против Муссолини и Гитлера. После поджога рейхстага 28 февраля 1933 г. было арестовано около 5 тыс. коммунистов. Несколько позже последовали запрет и разгром Коммунистической партии Германии с ее 100 млн. членов и почти 6 млн. избирателей. Тем не менее, еще до января 1934 г. Красная Армия поддерживала дружественные отношения с германским рейхсвером. К тому же СССР заключил торговое соглашение с Германией. Ведущие советские политики начали, однако, размышлять в то же время о том, не был ли союз с Францией и Великобританией целесообразнее усилий ради сохранения ухудшавшихся германо-российских отношений. Наконец, в мае 1935 г. Советский Союз подписал секретные договоры о взаимопомощи с Францией и Чехословакией, сигнализировавшие о внешнеполитическом повороте.

Между тем события во Франции посодействовали тому, что антифашистское движение обрело растущую поддержку среди населения. Мятеж националистических «лиг» 6 февраля 1934 г. привел к мощным контрдемонстрациям левых сил 12 февраля, в тот же день, когда в Вене разразилось социал-демократическое восстание против правительства во главе с канцлером Дольфусом. Кроме того, совместное антифашистское заявление подписали представители интеллигенции, придерживавшиеся разных политических взглядов, в числе которых были сюрреалисты Андре Бретон, Рене Кревель и Поль Элюар, писатель Андре Мальро и радикальный философ Эмиль Шартье.

На конгрессе в июне 1934 г. коммунист Морис Торез заявил своим сторонникам, что речь идет о выборе не между коммунизмом и фашизмом, а между фашизмом и демократией Ср. Denis Peschanski. Et pourtant ils tournent. Vocabulaire et strategie du PCF , 1934-1936, Paris, 1988. . В 1930 г. в департаменте Луара насчитывалось лишь около двухсот активных коммунистов; в 1935 г. их численность увеличилась до 5 тыс. в 77 местных антифашистских комитетах. Коммунистическая идея достигла не только рабочих кварталов Орлеана, но и сельских местностей, где левые традиционно едва ли обладали хоть каким-то влиянием. Остается неясным, в какой мере это давление снизу побудило французскую Parti Communiste (Коммунистическую партию. – Фр., прим. пер.) к повороту, совершившемуся 27 июля 1934 г. – в тот день, когда она подписала заявление о единстве с социалистами.

Этот пакт предвосхищал, вне сомнения, стратегию «широкого антифашистского Народного фронта», провозглашенную 25 июля 1935 г. на VII конгрессе Коминтерна. Руководителем Коминтерна был Георгий Димитров, с момента выдвинутого против него обвинения во время Лейпцигского (1933 г.) процесса о поджоге рейхстага обладавший статусом героя. Названная его именем коминтерновская формула Димитрова определяла отныне фашизм как «открытую террористическую диктатуру наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала» Резолюции VII Всемирного конгресса Коммунистического Интернационала, [М.], 1935, с. 10. .

Этот союз левых оказался сцементирован в результате создания по итогам парламентских выборов в мае 1936 г. правительства Народного фронта во главе с премьер-министром социалистом Леоном Блюмом. Численность депутатов-коммунистов увеличилось в семь раз, а социалисты получили 146 мандатов (вместо прежних 97). Во время забастовочной волны 1936 г. возникла, однако, напряженность в правительстве Блюма. Преобладание коммунистов в антифашистских организациях Франции, в свою очередь, отдаляло их от антифашистов на местном уровне и выразилось в быстрой потере голосов в низах.

Германским социал-демократам и коммунистам, находившимся в эмиграции, не удалось организовать совместное сопротивление, даже если в обеих группах были личности вроде коммуниста Вилли Мюнценберга или социал-демократа Рудольфа Брейтшейда, пытавшихся установить такую связь между двумя партиями. Мюнценберг и его «лейтенант» Отто Кац дирижировали кампаниями, конгрессами и комитетами за освобождение Эрнста Тельмана, привлекавшими к себе всеобщее внимание. Но антифашистская активность вовсе не находилась под доминирующим влиянием коммунистов. Если сравнить численность публикаций немецких коммунистических и некоммунистических эмигрантов, то окажется, что буржуазно-либеральные авторы публиковались в три раза больше коммунистических. Тем самым антифашистская культура 30-х гг. характеризовалась социальной открытостью, политической гибкостью и не в последнюю очередь недостатком идеологической точности, что прослеживалось с особой четкостью на примере понятий «фашизм» или «фашисты».

Организации Народного фронта поддерживали антифашистов в чем только возможно, от помощи представителям интеллигенции, например, Ромену Роллану, Андре Жиду и Генриху Манну, до подготовки выступлений советских артистов, чтений с участием архиепископа Кентерберийского и чаепитий в поддержку испанских республиканцев. Эта деятельность, производившая впечатление скорее чего-то безобидного, часто скрывала лишенное критики восхищение событиями, происходившими в Советском Союзе, причем ее субъекты отчасти даже нередко закрывали глаза на преступления, совершавшиеся в этой стране. На высшей точке Гражданской войны в Испании и «большого террора» в Советском Союзе просоветская позиция не подразумевала, однако, ни поддержки коммунизма, ни отклонения либерализма. «Антифашистское движение – вспоминал, например, историк Джордж Л. Мосс – имело для нас в 30-е гг. самостоятельную политическую и культурную ценность; ему можно было приписать восхищение одиноким сопротивлением Советского Союза политике умиротворения, как и материалистическим восприятием истории, но в то же время и неприятие коммунизма и большевизма как системы» George L. Mosse. Aus großem Hause. Erinnerungen eines deutsch-jüdischen Historikers. München, 2003, S. 176. .

Следовательно, антифашизм представлял собой сложное смешение из идей, образов и символов, которое в конечном счете разделяло мир на два враждовавших лагеря, и каждая политическая оценка подчинялась манихейской логике. В вихре между «фашизмом» и его врагами, в мире, разделенном между силами прогресса и реакции, друзьями и врагами культуры и цивилизации не было места для средней позиции или нейтральной точки зрения человека, не участвовавшего в борьбе. Историк Ричард Кобб, живший в 30-е гг. в Париже, описывает в своих мемуарах, как Франция переживала своего рода умственную, моральную войну, в ходе которой надлежало принимать решение в пользу фашизма или коммунизма Ср. Richard Cobb. A Second Identity. Essays on France and French History. London, 1969. .

Согласно этой «логике врага и друга» антифашистский миф мужественной невинности проектировался в особенности на мужских героев. «Лучше быть вдовой героя, чем женой труса» – гласило часто цитировавшееся изречение того времени. Сердцевину этого мифа о героической невинности образовывала вышедшая в 1933 г. в Париже «Коричневая книга о поджоге рейхстага и гитлеровском терроре» , один из бестселлеров международного коммунизма и равным образом «библия антифашистского крестового похода» Arthur Koestler. Autobiographische Schriften. Bd. I: Frühe Empörung. Frankfurt am Main, 1993, S. 416. . Она нарисовала образ национал-социализма, который в момент своего триумфа не только замаскировал поражение коммунизма, но и довольно точно проиллюстрировал сущность национал-социализма: образ режима, у которого отсутствовала поддержка населения, который опирался на террор, заговор и вымогательство и которым управляли «феминизированные» гомосексуальные дегенераты, наркоманы, садисты и продажные чиновники.

Многочисленные добровольцы из разных стран, на высшей точке антифашистского движения во время Гражданской войны в Испании (1936-1939 гг.) отправившиеся в эту страну, действительно испытывали чувство, что они принадлежат не каким-либо нации или классу, партии или движению, представляют доктрину или метафизику, а защищают объединенную гуманность, все сторонники которой говорили одинаковым спартанским языком, приносили равные жертвы и вместе боролись за объединение мира. Писатель Милтон Вольф вступил в 1937 г. в так называемые «бригады имени Линкольна» (в действительности батальон им. Линкольна. – Прим. пер. ), состоявшие из 3 тыс. американских добровольцев. Позже он в третьем лице так писал о своих переживаниях в «Испанском уроке»: «В 1936 году он уехал в Испанию, потому что был антифашистом. Он думал, хотя и не был в этом вполне уверен, что фашизм захлестнет весь мир, если его не остановят в Испании. Приехав в Испанию, он поначалу не знал, что следовало делать. Он, конечно же, ничего не знал о борьбе, убийстве или смерти. Но он был добровольцем. В Испании он встретил людей, для которых антифашизм был жизнью, сном и пищей, которые неутомимо трудились ради этой цели» Milton Wolff. Spanish Lesson. – Alvah Cecil Bessie (Hrsg.) Heart of Spain. Anthology of Fiction, Non-Fiction, and Poetry. New York, 1952, S. 451-453. . Эта риторика невинности и невинность антифашистской риторики могли бы объяснить, почему антифашизм представал в глазах его ветеранов столь «чистым». В своем классическом произведении «Моя Каталония» (1938) Джордж Оруэлл утверждает, что данная иллюзия и была в действительности правильной «антифашистской позицией», распространявшейся систематически и тщательно, чтобы замаскировать подлинную природу гражданской войны в гражданской войне George Orwell. Mein Katalonien. Bericht über den Spanischen Bürgerkrieg. Zürich, 1975. .

Настоящей пощечиной для противников Гитлера оказался пакт о ненападении, подписанный 23 августа 1939 г. министрами иностранных дел В.М. Молотовым и Иоахимом фон Риббентропом. Хотя Сталин уже начал отдаляться от испанского конфликта, хотя информация о возможном сближении с Гитлером циркулировала уже с 1937 года и хотя англо-французский альянс так никогда и не стал фактом, никто не считал возможным то, что казалось невозможным. В то время как большинство коммунистов быстро капитулировали и отказались от антифашистской позиции в пользу просоветской, меньшинство интеллектуальных диссидентов – Вилли Мюнценберг, Манес Шпербер, Артур Кёстлер, Густав Реглер, Игнацио Силоне и Ханс Зааль – порвали со сталинистской системой верований, чтобы оставаться антифашистами так, как они понимали эту позицию. Принужденные делать выбор между лояльностью к коммунизму и оппозицией в отношении Гитлера, эти писатели поняли, что силы макиавеллизма», по характеристике Манеса Шпербера, объединились в тоталитарный союз Mannès Sperber. Bis man mir Scherben auf die Augen legt. Erinnerungen. Wien, 1977, S. 224 ff. . Затем на время действия пакта Гитлера-Сталина слово «фашизм» полностью исчезло из коммунистического лексикона.

Если пакт Гитлера-Сталина и разрушил надежду европейских антифашистов на скорый конец фашизма, то нападение на Советский Союз 22 июня 1941 г. отчасти укрепило ее. Тем не менее было бы ошибочно полагать, что политика Коминтерна во время войны, проведение которой было снова прекращено в мае 1943 г., вновь сумела бы возродить широкий антифашистский консенсус эры Народного фронта. Сталин выступил против идеи пропагандировать войну между национал-социализмом и Советским Союзом как принципиально «антифашистскую войну» и потребовал вместо этого создания широкого «национального фронта» всех патриотических сил, намеревавшихся бороться против немцев. «Великая Отечественная война» стала в Советском Союзе национальным символом и национальным мифом, продолжающим жить и после коллапса коммунизма.

Антифашизм после фашизма

После Второй мирровой войны антифашизм превратился в миф, связанный с созданием новых «народных республик» во всей Восточной Европе. Расширение сферы советского господства прославлялось как победа над фашизмом, ликвидация частной собственности оправдывалась в качестве «меры предосторожности» против возрождения «империализма» и «милитаризма». Во время холодной войны символами этого мнимого возрождения считались Западная Германия и США . ГДР , антифашистская и постфашистская согласно соответствующим заявлениям, основывалась на сложном «сплаве» мифов, легитимировавших сами себя, но прежде всего на утверждении о том, что КПГ возглавляла значительное движение Сопротивления национал-социализму, и именно победоносная история этого движения увенчалась в конце концов созданием «первого социалистического государства» на немецкой земле. Антифашистский миф жил прежде всего благодаря своему стереотипному преувеличению героев Сопротивления, торжественному возвеличению жертв, которые принес Советский Союз и «житиям святых», служивших основой для текстов учебников, памятников и ритуалов. Прежнего вождя КПГ Эрнста Тельмана, арестованного в 1933 г. и убитого в концентрационном лагере Бухенвальд в 1944 г., превратили в центральную фигуру в этом официальном почитании святых – ему посвящались бесчисленные стихотворения, книги и песни.

Это якобы антифашистское германское государство предоставило значительную амнистию массе бывших членов и сторонников НСДАП . Антифашистское повествование позволяло скрыть широкую поддержку НСДАП и Гитлера населением и огульно освободить его от какой бы то ни было ассоциации с только недавно побежденным национал-социалистским режимом. Коллективная память в ГДР до такой степени подвергалась манипулированию, ритуализации и цензуре, что существовала и имела право на существование только одна авторизованная версия истории антифашизма. Особенно в 50-е гг. КПГ представлялась в качестве единственной руководящей и эффективной силы антифашистского Сопротивления в Германии. В восьми больших томах официальной с точки зрения партии «Истории германского рабочего движения» Autorenkollektiv. Walter Ulbricht et al. Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung. 8 Bde., hrsg. v. Institut für Marxismus-Leninismus beim ZK der SED , Berlin (Ost), 1966. не упоминались такие ключевые фигуры немецкого антифашистского движения, как впавший в немилость Вилли Мюнценберг, и само собой разумелось, что она избегала упоминания о примерно 3 тыс. эмигрантах, павших жертвами «большого террора» в СССР .

В условиях сталинизма собственная биография была чистой воды делом случая. Формулирование биографии, а потом и ее изменение с тем, чтобы она содержала «правильное» антифашистское прошлое и записывала правильные пункты на счет автора, представляло собой conditio sine qua non (непременное условие. – Лат., прим. перев .) восхождения в ряды партийной элиты. Санкционированные государством мифы антифашистского Сопротивления часто сталкивались с реальным жизненным опытом индивидов и групп, которые, как только что было описано, действительно переживали события, возведенные в ранг стилизованного воспоминания. Среди них были, например, ветераны Гражданской войны в Испании, хотя и ставшие объектами поклонения в пантеоне героев, но часто воспринимавшиеся как опасность для официального воспоминания. Их опыт знакомства с испанской военной полицией, с репрессиями со стороны анархистов и «троцкистской» ПОУМ (сокращение испанского названия POUM – Partido Obrero de Unificación Marxista, Рабочая партия марксистского объединения. – Прим. пер. ), а также знание ими того, что писатель Бодо Узе назвал «арестом там» (в Советском Союзе) питали глубокое недоверие к ним со стороны партийных кадров.

В 1953 г. в ГДР было внезапно распущено ОЛПН (Объединение лиц, преследовавшихся при нацизме), так как постоянно имели место трения между членами объединения и режимом. Некоторые члены другой группы, пользовавшейся высоким уважением – коммунистические функционеры, заключенные в концлагере Бухенвальд – как выяснилось позже, в качестве «красных капо» (лагерных полицейских) оказались вовлеченными в крайне сомнительные события. Тем не менее, опыт заключения или эмиграции в Советском Союзе привел среди членов партии не, скажем, к бо льшим сомнениям, а напротив – усилил лояльность к делу и недоверие к товарищам, которые могли бы злоупотребить этой лояльностью.

С самого начала активные «борцы против фашизма» занимали более высокую позицию в официальной иерархии памяти, чем оставшиеся в живых после холокоста или свидетели Иеговы, которых лишь не без колебаний признавали «жертвами фашизма». Коммунистов, переживших войну в западной эмиграции, ставили под наблюдение, так как – и отчасти не без основания – их приверженность идеологии вызывала сомнение. До начала 60-х гг. большинство левых интеллектуалов еврейского происхождения, в числе которых философ Эрнст Блох, литературный критик Ханс Майер или публицист Альфред Канторович, после 1945 г. обосновавшиеся в советской оккупационной зоне, а затем в ГДР , перебрались на Запад.

В 1948 г. Советский Союз начал кампанию против видных представителей еврейского народа, старт которой был дан с убийства актера Соломона Михоэлса, всемирно известного активиста Еврейского антифашистского комитета (С.М. Михоэлс был председателем ЕАК с момента его создания в 1941 г., убит он был 13 января 1949 г., после ликвидации комитета в ноябре 1948 г. и последовавших тогда же арестов ряда будущих обвиняемых и жертв. – Прим. пер.). В августе 1952 г. были втайне обвинены и казнены 15 советских евреев, в том числе пять известных писателей.

В декабре того же года в Праге были признаны виновными в шпионаже Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Чехословакии Рудольф Сланский и 13 других обвиняемых (в том числе 11 евреев). Наконец, в 1951 г. в ГДР начались приготовления к процессу против «космополитов» (антисемитский эвфемизм). Мишенью процесса был Пауль Меркер, член Центрального комитета СЕПГ , который во время Второй мировой войны жил в Мексике. Хотя после смерти Сталина процесс против Меркера и не состоялся вопреки тому, что планировалось, Меркера обвиняли как агента «империалистической интеллигенции» и «сиониста», так как он выступал за то, чтобы компенсировать евреям страдания, причиненные им немцами. Процесс создал веху в памяти о холокосте в Восточной Германии. За немногими исключениями, например, романа Юрека Беккера «Якоб-лжец» (1969 г.), тема убийства европейских евреев оставалась в ГДР табу до падения Берлинской стены в ноябре 1989 г.

Официальный антифашизм был не чем иным, как культом вокруг ностальгии, санкционированной государством, и образа истории, проникнутого попытками легитимации. Этот культ достиг высшей точки в метафорическом отношении и в отношении реальной политики сооружением в 1961 г. Берлинской стены, которую даже называли «антифашистским защитным валом». Институционализированное воспоминание об антифашизме превратило массовое убийство евреев в нечто маргинальное, так как это массовое убийство было твердой схемой, которая выходила за пределы сферы «вечной борьбы» между коммунизмом и фашизмом и угрожала поэтому дестабилизировать официальное мастерское повествование.

Усилия доброжелательно настроенных ученых и интеллектуалов после 1989 г., направленные на отделение «подлинного» антифашистского завещания или «ощущения жизни» от официальных ритуалов государственной политики воспоминания, не могли при ретроспективном взгляде отделить друг от друга то, что прежде было нераздельно связано. Осознать это, вероятно, горько приверженцам широко толкуемого антифашизма. Хотя далеко не все антифашисты были вовлечены в коммунизм с его преступлениями, антифашизм как идеология и санкционированное государством воспоминание никогда не может рассматриваться в полном отрыве от своего наследия.

Во вражеском тылу активно действовало партийное подполье. С первых дней войны под его руководством создавались боевые антифашистские комсомольско-молодежные подпольные организации и группы в Барановичах, Орше, Гродно, Гомеле, Бобруйске, Бресте, Могилеве, Мозыре и многих других населенных пунктах. Некоторые организации удалось сформировать заблаговременно, другие - после захвата территории войсками вермахта.
В конце июня 1941 г. в Минске были созданы первые подпольные организации, которыми руководил Минский подпольный городской комитет КП(б)Б под руководством мужественного патриота И. Ковале- ва. Антифашистское подполье объединило более 9 тыс. жителей города тридцати национальностей, а также представителей девяти европейских стран. За годы оккупации подпольщики вывели в партизанские отряды более 10 тыс. семей минчан, в том числе около тысячи семей смертников из минского гетто.
30 июня 1941 г. Центральный Комитет КП(б)Б принял директиву № 1 «О переходе на подпольную работу партийных организаций районов, занятых врагом». В ней определялись задачи подполья, формы построения и связи, подчеркивалась необходимость соблюдения строжайшей конспирации.
Наиболее активно действовали подпольщики Минска. Они устраивали взрывы, поджоги и другие диверсии на коммуникациях врага, выводили из окружения раненых бойцов и командиров Красной Армии, оказывали им помощь, распространяли листовки.
Летом - осенью 1941 г. начали действовать подпольные антифашистские группы в Гродно под руководством Н. Волкова, К. Василю-ка, Н. Богатырева, В. Розанова. Участники групп помогали бойцам и командирам Красной Армии, которые оказались в фашистском плену, записывали и распространяли сводки Совинформбюро.
Во время боев под Москвой в декабре 1941 г. диверсии на Минском железнодорожном узле снизили пропускную способность его магистрали почти в 20 раз. В Гомеле подпольщики взорвали ресторан с находившимися там немецкими офицерами. В Оршанском железнодорожном депо активно действовала группа К. Заслонова. С ее помощью было выведено из строя несколько десятков паровозов, неоднократно парализовывалась работа станции.
Подпольная борьба была трудной и вместе с тем ответственной задачей. Трудной - в силу новизны, отсутствия кадров, владеющих опытом нелегальной деятельности; ответственной - так как партийному подполью предстояло стать непосредственным организатором и руководителем народной борьбы в тылу врага.
Подпольщики уделяли большое внимание агитационно-пропагандистской работе среди населения в тылу врага. В январе 1942 г. в Минске было налажено издание периодического листка «Вестник Родины», газеты «Патриот Родины», листовок. К концу года в Беларуси издавалось около 20 подпольных газет. В мае 1942 г. выпускалась газета «Звязда» (органа Минского городского подпольного комитета КП(б)Б). Редактировал ее В. Омельянюк (погиб 26 мая 1942 г.). Массовым тиражом в Беларусь доставлялись газета «Савецкая Беларусь», агитплакат «Раздавим фашистскую гадину!», фронтовая газета «За Савецкую Беларусь». С 1 января 1942 г. начинает работать радиостанция «Советская Белоруссия». 18 января 1942 г. в Москве был проведен антифашистский митинг белорусского народа, который транслировался по радио. На нем выступили писатели М. Танк, К. Чорный, секретарь ЦК комсомола С. Притыцкий и др.
На бойцов подполья возлагались большие задачи: разведка, распространение листовок, газет и прокламаций, ознакомление населения с призывами партии и правительства СССР, диверсионные акты на промышленных предприятиях и транспорте, организация сабота-жей, всемерная помощь партизанскому движению.

Работа подпольщиков была сопряжена с чрезвычайными опасностями, так как в населенных пунктах располагались вражеские гарнизоны, штабы, разведывательные и контрразведывательные органы. Каждый неверный шаг мог привести, а подчас и приводил к гибели подпольщика и даже к раскрытию всей организации. Поэтому приходилось действовать, соблюдая строжайшую конспирацию, в одиночку или небольшими группами, каждая из которых специализировалась на каком-то одном деле: либо печатании и распространении прокламаций, либо разведке, либо террористических акциях и диверсиях.
Самой тяжелой для подпольщиков оказалась первая военная зима и весна 1942 г. Отсутствие опыта, пренебрежение к конспирации привели к провалу многих подпольных организаций. Серьезные нарушения в нелегальной работе допускали члены подпольной организации «Военный совет партизанского движения», которые работали в тесном контакте с Минским городским комитетом партии. Вопреки всем правилам конспирации ее руководящее ядро издавало письменные распоряжения, устанавливало дежурства в штабе, а значит, большинство членов организации знали друг друга. Все это и дало возможность проникшему в ее ряды вражескому агенту выявить многих подпольщиков. В результате минскому подполью был нанесен огромный урон: в марте - апреле 1942 г. германские спецслужбы арестовали свыше 400 человек, разгромили типографию, многие конспиративные квартиры. Невосполнимыми были потери в руководстве подпольем. Немцы схватили членов городского комитета партии С. Зайца и И. Казинца, секретаря Г. Семенова. Вплоть до начала мая нацисты подвергали арестованных изощренным пыткам. Вскоре жители Минска увидели страшную картину: на деревьях и телеграфных столбах были повешены 28 руководящих работников подполья. 251 подпольщик был расстрелян. Крупные провалы отмечались и в других местах.
Нередко подпольщики по заданию подпольных партийных организаций или партизанского командования устраивались на работу в военные и административные учреждения противника, демонстрировали показную лояльность «новому порядку». Это позволяло им выведывать секреты военного характера, выявлять изменников Родины, провокаторов и шпионов, предупреждать население о готовящихся облавах, а партизан - о карательных акциях. Самым ужасным для подпольщиков был даже не постоянный риск, а сознание того, что все вокруг считают их предателями. Но ради победы над врагом патриоты шли на такой шаг.
Первые серьезные испытания не сломили подпольщиков. Они все более приспосабливались к чрезвычайно опасным условиям, действуя как в одиночку, так и небольшими группами. Согласно правилам конспирации, их членам уже не сообщались пароли и явки других групп. Подпольщики стали получать задания по цепочке через руководителя, связанного с уполномоченным из центра. Отрабатывалось функциональное распределение обязанностей внутри организаций. Все это повышало боевые возможности подполья и его устойчивость.

ПОДВИГУ НЕМЕЦКИХ «МОЛОДОГВАРЦЕЙЦЕВ» – 70 ЛЕТ Два года назад мне довелось принять участие в семинаре для преподавателей немецкого языка «Культура и искусство в городе Мюнхене». Во время посещения мюнхенского университета меня поразил рассказ о движении сопротивления «Белая роза»: как в самом сердце Германии, где зародился фашизм, могло возникнуть подобное молодёжное политическое движение? Хочу и вас познакомить с историей этих мужественных молодых людей.

Статья Александра Павлова Студенческая антифашистская организация «Белая роза» для немцев все равно что «Молодая гвардия» для тех, кто родился в СССР. У немецкой молодежи есть своя «Молодая гвардия», о подвиге которой юным гражданам Германии начинают рассказывать разве что не в детском саду. Движение Сопротивления «Белая роза», конечно, не было столь многочисленным, как краснодонская организация молодых антифашистов, однако для немцев это неважно. Страна, развязавшая одну из самых кровавых войн в истории ХХ века, гордится семью героями, благодаря которым, а также тысячам таких же немцев, как они, Германия сумела убить в себе демона нацизма. Со дня разгрома «Белой розы» исполняется 70 лет. Все участники сопротивления были казнены. Голову за борьбу с нацизмом сложили: студенты медицинского факультета Мюнхенского университета Кристоф Пробст, Ганс Шолль, Александр Шморель и Вилли Граф, студентка философского факультета Софи Шолль, студент химического факультета Ганс Ляйпельт, а также профессор философии Курт Хубер. Всем «белорозовцам» на момент казни было от 21 до 25 лет, за исключением профессора Хубера – ему к тому времени исполнилось 49.

Cофи Шолль

Кристоф Пробст

Александр Шморель на лекции

Ганс Шолль

Вилли Граф

Курт Хубер

Хотя героическая история «Белой розы» закончилась, так и не успев толком начаться (организация просуществовала чуть более полугода), память о подвиге молодых мюнхенцев чтится свято, причем в прямом смысле этого слова – в прошлом году один из «белорозовцев», выходец из России Александр Шморель, причислен к лику местночтимых святых Русской православной церкви за рубежом. Именем Ганса и Софи Шолль, которых в Германии принято считать главными активистами движения, а также профессора Хубера названы обе площади перед главным зданием Мюнхенского университета (Geschwister-Scholl-Platz и Professor-Huber-Platz).

А перед зданием университета навсегда увековечены листовки «Белой розы»

Кроме того, в мюнхенском студенческом городке все улицы носят имена участников группы. «Белая роза» была образована в июне 1942 года. Чуть раньше, зимой того же года студенты познакомились с художником Манфредом Эйкемайером, который рассказывал им о еврейских гетто и о массовом истреблении евреев. Студенты были возмущены расистской политикой властей. Тогда-то у них и зародилась идея создать организацию по борьбе с существующим режимом. Романтическое название для движения было выбрано не случайно - именно так, «Белая Роза», назывался антифашистский роман американского писателя немецкого происхождения Бруно Травена. Целью движения было довести до ничего не сведущего населения информацию о преступлениях Третьего Рейха против человечества. В одной из первых листовок, написанной Александром Шморелем, было написано: «Нет, не о еврейском вопросе хотели мы написать в этом листке, не сочинить речь в защиту евреев – нет, только в качестве примера мы хотели привести тот факт, что с момента завоевания Польши триста тысяч евреев в этой стране были убиты самым зверским способом. В этом мы усматриваем ужасающее преступление против достоинства людей, преступление, которому не было равных во всей истории человечества». Первую партию листовок ребята развозили по немецким и австрийским городам, раскладывая их выборочно по почтовым ящикам. Потом они рассылали листовки в письмах по различным адресам. Когда марки для конвертов кончились, «белорозовцы» начали раскладывать листовки по подъездам и дворам, телефонным будкам и магазинам. «Мы – ваша совесть», – было написано в листовках. – «Белая роза» не оставит вас в покое!». О листовках быстро узнала полиция – многие получатели, от греха подальше, сами спешили их туда сдать. Однако поймать «белорозовцев» долго не могли. Вскоре студенты осмелели настолько, что начали предпринимать ночные вылазки в город, во время которых оставляли на стенах домов надписи «Долой Гитлера!», «Гитлер – убийца!» и тому подобное. А еще через несколько недель, опьяненные успехом, забыв о предосторожностях и опасностях, ребята стали раскладывать листовки по аудиториям в университете.

Письмо Ганса Шолля с Восточного фронта. Является экспонатом музея в здании университета.

18 февраля 1943 года сотни листовок, брошенных Софи Шолль с верхнего этажа главного здания, разлетелись по внутреннему двору Мюнхенского университета. Вообще-то этот демарш не входил в планы «белорозовцев»: Софи и ее брат Ганс уже разложили пачки листовок с призывами к своим однокурсникам у аудиторий на первом этаже и собирались покинуть главное здание. Но с чего-то вдруг решили подняться выше, чтобы положить оставшиеся экземпляры и там. Студенты были уверены, что останутся незамеченными, однако их увидел университетский слесарь, который, в конце концов, и сдал ребят гестапо. Почему участники сопротивления предприняли столь опрометчивый шаг, который, в конечном итоге, привел их к гибели? «Эти вопросы навсегда останутся без ответа», – говорит о последней акции немецких «молодогварцейцев» историк Урсула Кауфман (Ursula Kaufmann) из фонда «Белая Роза». Наверняка, все дело в задоре и «полном изнеможении», говорит историк. «Конечно, было бы лучше, если бы они не стали в тот день подниматься наверх – до этого дня гестапо никак не могла выйти на их след», – считает Кауфман. По ее мнению, свою роль могли сыграть и некоторая эйфория из-за постепенно расшатывающейся власти национал-социалистов и предыдущих успешных акций «Белой Розы». Однако сами участники сопротивления, возможно, руководствовались другими побуждениями. «Кто-то же должен наконец запустить этот процесс», – сказала Софи Шолль за несколько часов до своей казни, в феврале 1943 года, на вопрос о мотивах своих поступков. Интерес к подвигу «Белой Розы» не ослабевает и по сей день, особенно среди студентов и школьников. Ведь многие молодые немцы ассоциируют себя с членами движения Сопротивления, отмечает Хильдегард Кронавитер (Hildegard Kronawitter), председатель правления объединения «Фонд Белая Роза». «Белая роза символизирует чистоту – в том числе, и чистоту совести», – говорит Кронавиттер. А студенческое объединение Мюнхенского университета Людвига-Максимилиана уже давно, правда пока безуспешно, борется за переименование своей альма-матер в Университет имени брата и сестры Шолль.