Котел под сталинградом. Часы генерала Дебуа. Фотоальбом «Красная Армия в стратегической наступательной операции «Уран»

Между опубликованием «Клятвы защитников Сталинграда» и началом большого контрнаступления, завершившегося два с половиной месяца спустя сталинградской победой, прошло всего 13 дней. Однако за эти 13 дней немцы успели предпринять новое отчаянное наступление. Положение обороняющихся стало еще более трудным из-за появления на Волге льда. Из-за этого все перевозки через реку практически прекратились, и даже эвакуация раненых стала почти невозможной. И все-таки, когда это последнее немецкое наступление было отбито, дух защитников Сталинграда поднялся выше, чем когда-либо раньше, тем более что они смутно чувствовали: вот-вот случится что-то очень важное.
Впоследствии сталинградские воины рассказывали мне, с какой безумной радостью, надеждой и волнением они прислушивались к грому далекой, но интенсивной артиллерийской канонады, раздавшейся 19 ноября между шестью и семью часами утра, в это самое тихое время суток на Сталинградском фронте. Они понимали, что означает этот гром пушек. Он означал, что им не придется оборонять Сталинград на протяжении всей зимы. Высунув головы из блиндажей, в почти непроницаемой темноте — тусклый, сырой и туманный рассвет только еще занимался — они прислушивались.
Никаких официальных сообщений не было опубликовано ни 19 ноября, когда войска Донского фронта под командованием Рокоссовского и войска Юго-Западного фронта под командованием Ватутина двинулись на юг в направлении на Калач, ни 20 ноября, когда войска Сталинградского фронта под командованием Еременко двинулись из района
к югу от Сталинграда в северо-западном направлении на соединение с ними. Ничего не сообщалось об этом и в сводке от 21 ноября. «Правда» посвятила в тот день свою передовую статью «сессии Академии наук в Свердловске».
Лишь в ночь на 22 ноября в специальном сообщении была обнародована грандиозная новость о том, что несколько дней назад советские войска, сосредоточенные северо-западнее и южнее Сталинграда, перешли в наступление, захватили Калач и перерезали две железнодорожные линии, по которым доставлялись припасы для немецких войск в Сталинграде, в районе Кривомузгинской и Абганерова. В этом сообщении еще прямо не говорилось о том, что кольцо вокруг немцев в Сталинграде замкнулось, но приводились цифры громадных потерь противника: 14 тыс. немецких солдат было убито, 13 тыс. взято в плен и т.д.

Москва была охвачена сильнейшим волнением, у всех на устах было одно слово: «Началось!» Все инстинктивно чувствовали, что от этого наступления можно ожидать каких-то очень больших результатов.
Основное, что следует сказать об этом втором, решающем этапе Сталинградской битвы, сводится к следующему:
1. Войска трех советских фронтов располагали в общей сложности 1005 тыс. солдат, которым противостояло почти равное количество вражеских войск; они имели около 900 танков против 700 немецких, 13 тыс. артиллерийских орудий против 10 тыс. у немцев и 1100 самолетов против 1200 у противника.
С другой стороны, на направлениях главного удара Красная Армия обладала таким подавляющим превосходством, какого, согласно «Истории войны», им за всю войну еще никогда не удавалось достигнуть: троекратным превосходством в живой силе и четырехкратным в технике — особенно в артиллерии и минометах. Фактически все это вооружение было произведено советской промышленностью в течение лета и в первые осенние месяцы; советские войска использовали лишь незначительное число западных танков, грузовиков и джипов. К февралю 1943 г. Советскому Союзу было поставлено в общей сложности около 72 тыс. грузовиков западного производства, однако в момент, когда началось наступление под Сталинградом, русские имели лишь очень небольшую их часть.
2. Боевой дух войск был исключительно высок.
3. План контрнаступления разрабатывался еще с августа, главным образом Сталиным, Жуковым и Василевским в консультации с командующими фронтами — Ватутиным, Рокоссовским и Еременко. В октябре и ноябре Василевский и Жуков посетили район предстоящих операций.
4. Приготовления к наступлению потребовали огромных организационных усилий и были проведены с соблюдением величайшей секретности. Так, в течение нескольких недель перед наступлением всякая почтовая связь между солдатами тех фронтов и их семьями была прекращена. Хотя немцы бомбили железные дороги, ведущие к району севернее Дона, они не имели ясного представления о том, какое количество техники и войск доставлялось (главным образом по ночам) в район к северу от Дона и на два основных советских плацдарма в излучине Дона. Немцы никогда не предполагали, что советское контрнаступление (если оно вообще будет предпринято) может принять такие широкие масштабы. Еще более трудной была задача по переброске на Сталинградский фронт, на юг, массы войск и огромного количества техники. Для этого приходилось использовать железную дорогу, шедшую на востоке от Волги, которую немцы усиленно бомбили, а также наводить понтонные мосты и устраивать паромные переправы через Волгу, можно сказать, под самым носом у немцев. В отличие от местности к северу от Дона, где имелись кое-какие леса, в голой степи южнее Сталинграда было особенно трудно обеспечить маскировку.
И все же, несмотря на все это, немцы не имели представления о мощи готовящегося удара.
5. Немецкое командование, и в особенности сам Гитлер, были настолько одержимы мыслью о необходимости захватить Сталинград по соображениям престижа, что не уделили достаточного внимания укреплению обоих флангов расположения своих войск, которое мы можем назвать сталинградским выступом. Строго говоря, это не был выступ: на северной его стороне действительно был фронт, но на юге лежала своего рода ничейная земля, тянувшаяся через калмыцкие степи до самого Северного Кавказа; здесь было лишь несколько слабеньких рубежей, которые удерживали в основном румынские войска. На севере на некоторых участках фронта тоже стояли румыны. Румынские войска хорошо сражались под Одессой и в Крыму, однако в начале зимы, когда они оказались в донских степях, их боевой дух сильно упал. Здесь они уже явно воевали не за интересы королевской Румынии, а за интересы Гитлера, и их отношения с немцами были далеко не дружественными. Далее к западу, на Дону, действовали итальянские войска, моральное состояние которых также было не блестящим. Советское командование было хорошо об этом осведомлено и справедливо считало удерживаемые румынами и итальянцами участки фронта самыми слабыми.
Наступление началось в 6 час 30 мин утра 19 ноября артиллерийской подготовкой на широком фронте к северу от сталинградского выступа; через два часа двинулись пехота и танки. Из-за плохой погоды к помощи авиации прибегали мало. За три дня войска под командованием Ватутина продвинулись приблизительно на 125 км, разгромив в ходе наступления 3-ю румынскую армию и несколько немецких частей, спешно посланных для спасения союзников. Несмотря на сильное сопротивление немецких, а также некоторых румынских частей, войска Юго-Западного фронта под командованием Ватутина достигли 22 ноября Калача и там встретились с войсками Еременко, которые осуществили прорыв с юга, где сопротивление противника оказалось менее упорным.

В ходе боев четыре румынские дивизии были окружены и вскоре капитулировали во главе со своим командующим, генералом Ласкаром. Такая же участь постигла и другую окруженную румынскую группировку, которой командовал генерал Стэнеску. Разгром румынской 3-й армии, в результате которого Красная Армия захватила около 30 тыс. пленных, оказал немалое политическое влияние на отношения Гитлера с его союзниками. Прежде всего немцы установили после этого над румынскими войсками гораздо более строгий и более непосредственный контроль.
Войска Сталинградского фронта под командованием Еременко, перешедшие в наступление днем позже, продвигались к Калачу еще быстрее и достигли его менее чем за три дня, опередив, таким образом, войска Юго-Западного фронта и захватив в плен 7 тыс. румынских солдат. Войска правого крыла Донского фронта под командованием генерала Рокоссовского 19 ноября также нанесли удар в южном направлении; часть этих войск прорвалась к району обороны полковника Горохова на Волге, к северу от Сталинграда. Окружение немцев в Сталинграде было завершено за четыре с половиной дня. Кольцо не было ни очень широким — от 30 до 60 км, — ни очень прочным, и следующая задача, очевидно, состояла в том, чтобы укрепить и расширить его. В последние дни ноября немцы предприняли попытку прорвать кольцо с запада, однако, несмотря на некоторые первоначальные успехи, им это не удалось. Советское командование больше всего боялось, что 6-я армия Паулюса и части 4-й танковой армии, находившейся в Сталинграде, попытаются прорваться и уйти из Сталинграда. Однако ничего похожего не произошло, и, как это ни парадоксально, во время советского прорыва на Дону множество немцев устремилось в Сталинград в поисках «безопасности».
Некоторые интересные подробности об обстановке, в которой происходило это великое сражение, сообщил мне корреспондент агентства Юнайтед Пресс в Москве Генри Шапире, получивший разрешение посетить эти места через несколько дней после того, как кольцо замкнулось. Он доехал по железной дороге до пункта, расположенного примерно в полутораста километрах северо-западнее Сталинграда, а оттуда добрался на машине до Серафимовича, находившегося на том самом плацдарме на Дону, который русские захватили после ожесточенных боев в октябре и откуда Ватутин 19 ноября бросил свои войска в наступление на Калач.
«Железнодорожную линию поблизости от фронта немцы сильно бомбили; все станции были разрушены, и военные коменданты и железнодорожные служащие управляли движением, сидя в блиндажах и разрушенных зданиях. По железной дороге к фронту непрерывно двигался широкий поток вооружения — «катюши», орудия, танки, боеприпасы и войска. Движение продолжалось днем и ночью, и то же самое происходило на шоссейных дорогах. Особенно интенсивным это движение было в ночное время. Английской и американской техники попадалось очень мало — разве лишь какой-нибудь джип или танк; процентов на 90 все это было вооружение отечественного производства. Но что касается продовольственного снабжения, довольно значительную его часть составляли американские продукты — особенно лярд, сахар и свиная тушенка.
К тому времени, когда я добрался до Серафимовича, русские были заняты не только укреплением кольца вокруг Сталинграда, но и созданием второго кольца; карта ясно показывала, что немцы в Сталинграде окончательно попались в ловушку и никак не могут из нее вырваться… Я обнаружил как у солдат, так и у офицеров такое чувство уверенности в своих силах, какого я никогда прежде в Красной Армии не встречал. Во время битвы за Москву ничего похожего не наблюдалось (курсив мой. — А. В.).
Далеко за линией фронта по степи бродили тысячи румын, ругавших немцев, отчаянно разыскивавших русские питательные пункты и горевших желанием, чтобы их официально причислили к военнопленным. Некоторые солдаты, отбившиеся от своей части, сдавались на милость местных крестьян, которые обходились с ними милосердно, хотя бы уже потому, что это не были немцы. Русские говорили, что это «такие же бедные крестьяне, как и мы сами».
Если не считать небольших групп железногвардейцев, которые кое-где оказывали упорное сопротивление, румынские солдаты устали от войны, она им надоела. Все пленные, которых я видел, говорили примерно одно и то же: эта война нужна Гитлеру, и румынам нечего делать на Дону.
Чем больше я приближался к Сталинграду, тем больше встречалось пленных немцев… Степь имела фантастический вид. Всюду валялись лошадиные трупы. Некоторые лошади, еще живые, стоя на трех окоченевших ногах, дергали четвертой — перебитой. Это было душераздирающее зрелище. В ходе советского наступления погибло 10 тыс. лошадей. Вся степь была буквально усеяна их трупами, разбитыми орудийными лафетами, танками и пушками — немецкими, французскими, чешскими и даже английскими (наверняка захваченными в Дюнкерке)…-и бесчисленными трупами румынских и немецких солдат. В первую очередь надо было хоронить своих, русских. Мирные жители возвращались в свои деревни, по большей части разрушенные… Калач представлял собой груды развалин. Уцелел лишь один дом…
Генерал Чистяков, командный пункт которого я наконец обнаружил в одной деревне к югу от Калача — деревня время от времени подвергалась артиллерийскому обстрелу, — сказал, что еще несколько дней назад немцы могли довольно легко вырваться из Сталинграда, но Гитлер запретил им это. Теперь они упустили удобный момент. Он выразил уверенность, что Сталинград будет взят к концу декабря.
Русские, сказал Чистяков, сбивают немецкие транспортные самолеты десятками, и немцы, находящиеся в Сталинградском котле, уже испытывают нехватку продовольствия и питаются кониной.
Немецкие военнопленные, которых я видел, были в большинстве молодые парни и имели очень жалкий вид. Ни одного офицера я не видел. Несмотря на тридцатиградусный мороз, немцы были одеты в обыкновенные шинели и укутаны в одеяла. У них не было фактически никакого зимнего обмундирования. А русские были экипированы очень хорошо — на них были валенки, овчинные полушубки, теплые перчатки и тому подобное. В моральном отношении немцы, по-видимому, были совершенно оглушены и не могли понять, что это такое вдруг произошло.
На обратном пути в 4 часа утра я несколько минут беседовал с генералом Ватутиным в каком-то полуразвалившемся школьном здании в Серафимовиче. Он был ужасно утомлен — по меньшей мере две недели ему не удавалось как следует выспаться. Он все время тер глаза и то и дело впадал в дремоту. Однако при всем том он выглядел очень крепким и решительным и настроение у него было в высшей степени оптимистическое. Ватутин показал мне карту, на которой ясно было обозначено направление дальнейшего продвижения русских в западную часть донских степей.
У меня сложилось впечатление, что, в то время как захват Серафимовича в октябре стоил русским больших жертв, их потери в ходе нынешнего хорошо подготовленного прорыва были гораздо меньше, чем потери румын и немцев».
В то время немцы и их союзники еще занимали обширные территории в юго-восточной части России. В их руках была вся Кубань и некоторые районы Северного Кавказа; они все еще держались в Моздоке — на пути к Грозному — ив черноморском порту Новороссийск. 2 ноября они взяли Нальчик и едва не захватили Владикавказ — северную оконечность Военно-грузинской дороги. Однако здесь советское командование добилось 19 ноября значительного успеха, введя в действие крупные силы и отбросив немцев назад, к окраинам Нальчика. В районе Моздока немцам с конца августа не удалось сколько-нибудь значительно продвинуться вперед. Подобно Сталинграду, Моздок несколько месяцев неизменно фигурировал в военных сводках. Поставив своей целью очистить от противника все прилегающие к Дону территории к западу от Сталинграда — до самого Ростова и Азовского моря, — советское командование правильно рассчитало, что, если ему это удастся, оно почти автоматически заставит немцев убраться с Кавказа и Кубани.
Еще более смелый план «Сатурн», принятый Верховным Командованием 3 декабря, то есть через две недели после начала контрнаступления, состоял в том, чтобы ликвидировать немецкие войска, запертые в Сталинградском котле, а затем занять всю излучину Дона, включая Ростов, и отрезать немецкие войска, находящиеся на Кавказе. Как указывается в «Истории войны» , 27 ноября Сталин позвонил по телефону начальнику Генерального штаба Василевскому, находившемуся в тот момент в районе Сталинграда, и потребовал, чтобы первоочередное внимание было уделено ликвидации немецких войск в Сталинграде, а выполнение остальных пунктов плана «Сатурн» было поручено войскам Юго-Западного фронта под командованием Ватутина.
«В начале декабря войска Донского и Сталинградского фронтов начали наступление против окруженной вражеской группировки. Но оно не дало больших результатов. Поэтому советское командование решило значительно усилить войска и более тщательно подготовить операцию. В район Сталинграда перебрасывались новые части и соединения, из резерва Ставки направлялась 2-я гвардейская армия под командованием Р.Я. Малиновского» .
Немцы предприняли первую попытку прорваться к Сталинграду с запада в конце ноября, но потерпели неудачу. После этого они перестроили свои силы и сформировали новую группу армий «Дон», задачей которой было: а) остановить продвижение советских войск в бассейне Дона и б) прорвать кольцо вокруг Сталинграда. Эта группа включила все немецкие и союзные им войска, находившиеся в районе между средним течением Дона и астраханскими степями, а два ее главных кулака предполагалось сосредоточить в Тормосине, в излучине Дона, и в Котельникове — к югу от излучины Дона, километрах в 90 юго-западнее Сталинградского котла. Выполнение операции было поручено фельдмаршалу фон Манштейну — «покорителю Крыма», престиж которого в немецкой армии был очень высок.
Однако создание мощной ударной группировки, особенно в Тормосине, происходило с большими проволочками из-за огромных транспортных затруднений. Эти трудности в основном были результатом постоянных налетов партизан на железные дороги, в связи с чем подкрепления в район Дона могли доставляться с запада лишь окружными путями. Так как время не ждало, Манштейн решил наступать силами одной ударной группы, сосредоточенной в Котельникове. Впоследствии он объяснил свое решение следующим образом:
«Ей ближе было до Сталинграда, и на своем пути к нему не нужно было форсировать Дон. Можно было надеяться, что противник не ждет крупного наступления на этом направлении… Группе наших войск в Котельникове вначале противостояло только пять русских дивизий, тогда как против группы, сосредоточенной в Тормосине, стояло 15 дивизий» ,
12 декабря котельниковская группа войск Манштейна, в состав которой входило несколько сот танков, перешла в наступление на узком участке фронта в направлении на Сталинград вдоль железной дороги, ведущей с Кавказа. Несмотря на сильное сопротивление советских войск, за три дня она продвинулась на 50 км. 15 декабря немцам удалось форсировать реку Аксай, однако советские части заняли к северу от реки оборонительные позиции и начали получать крупные подкрепления. Продвижение немцев замедлилось, но при поддержке сотен бомбардировщиков к 19 декабря им удалось достичь реки Мышкова, это был последний естественный барьер между ними и Сталинградом. Они форсировали и эту реку, после чего, по словам Манштейна, немцам «уже было видно зарево в небе над Сталинградом». Заревом все и кончилось — самого Сталинграда Манштейну увидеть не довелось. Отложив выполнение операции «Сатурн» до ликвидации Сталинградского котла, советское Верховное Командование уделило первоочередное внимание разгрому группировки Манштейна, наступавшей со стороны Котельникова, а также его войск в районе Тормосина.
Чтобы справиться с котельниковской группой Манштейна, к реке Мышкова, находившейся в каких-нибудь 40 км от Сталинградского котла, в исключительно трудных условиях были срочно переброшены русские подкрепления. 2-й гвардейской армии Малиновского пришлось проделать 200 км, переправившись через Волгу. Войска двигались форсированным маршем по 40 км в день по занесенной снегом степи, в страшный буран. Когда они подошли к реке Мышкова, которую немцы уже форсировали в нескольких местах, они ощущали острую нехватку горючего, а доставка его задерживалась из-за непогоды и плохого состояния дорог. Русским пришлось в течение нескольких дней использовать в бою только пехоту и артиллерию, и лишь 24 декабря их танки также смогли вступить в действие. Однако немцев удалось сдержать, а затем, 24 декабря, советские войска нанесли удар уже при поддержке танков и авиации и отбросили противника назад, к реке Аксай. Здесь немцы решили оказать упорное сопротивление, но русские наносили все более и более мощные удары и оттеснили немцев к Котельникову. 29 декабря они оставили и этот пункт, и остатки войск Манштейна поспешно отступили к станции Зимовники, а оттуда еще дальше, за реку Маныч — на пути к Северному Кавказу. Эта река протекает в 90 км юго-западнее Котельникова, откуда 12 декабря Манштейн начал свое наступление.
Пытаясь прорваться к Сталинграду, немцы (по данным советского командования) потеряли только убитыми 16 тыс. человек, а также значительную часть своих танков, артиллерийских орудий и машин. Через несколько дней после того, как все кончилось, мне довелось увидеть этот район небывалого немецкого отступления — от реки Мышкова до Зимовников.
Русские и тогда и еще долгое время после этого недоумевали, почему Паулюс, зная, что войска, идущие ему на выручку, находятся в каких-нибудь 40 км от Сталинградского котла, не попытался совершить прорыв, чтобы соединиться с ними, не постарался даже облегчить их продвижение к Сталинграду контрнаступлением, которое отвлекло хотя бы часть советских войск.
После войны об этой весьма спорной операции было написано очень много — о ней писали и сам Манштейн, и Вальтер Гёрлиц, и Филиппи, и Гейм, и другие. Прежде всего до сих пор остается загадкой, чего, собственно, Манштейн (или группа «Гот», как немцы обычно называют эту группировку войск) надеялся достичь, если не обеспечения прорыва из окружения всех немецких войск, запертых в Сталинграде. Ведь очень трудно себе представить, чтобы группа «Гот» могла сколько-нибудь длительное время удерживать узкий коридор, ведущий к Сталинграду, и не дать советским войскам его перерезать. По-видимому, Манштейн начал эту операцию с мыслью, что, если он прорвется к Сталинграду или хотя бы достаточно близко подойдет к нему, он сможет либо убедить Гитлера в необходимости приказать Паулюсу вывести свои войска из Сталинградского котла, либо поставить Гитлера перед свершившимся фактом, основанным на бесспорном доводе, что иного выхода не было.
Был такой период между 19 и 23 декабря — в эти дни группа «Гот» удерживала плацдармы к северу от реки Мышкова, — когда Паулюс мог попытаться с некоторыми шансами на успех осуществить прорыв. Манштейн замышлял две самостоятельные операции: во-первых, операцию «Винтергевиттер» («Зимняя гроза»), в результате которой была бы установлена связь между группой «Гот» и войсками Паулюса, — главным образом с целью обеспечить быстрейшую доставку припасов окруженной группировке сухопутным транспортом, поскольку воздушная связь с окруженными войсками фактически была прервана; и, во-вторых, операцию «Доннершлаг» («Удар грома»), предусматривавшую прорыв из котла всей сталинградской группировки. Паулюс утверждал, что для подготовки к любой из этих операций ему требовалось несколько дней; физическое состояние его войск было очень скверным, они нуждались в продовольствии и других припасах («требовался по меньшей мере десятидневный запас продовольствия для 270 тыс. человек»); ощущалась также острая нехватка горючего, и, кроме всего прочего, надо было прежде всего эвакуировать 8 тыс. раненых. В конечном счете можно, по-видимому, сделать следующий вывод: были ли у немецких войск под Сталинградом хорошие шансы вырваться из окружения, нет ли, но в течение этих четырех решающих дней — с 19 по 23 декабря — как Паулюс, так и Манштейн не решались действовать, ибо от Гитлера не было получено разрешения отступить от Сталинграда. Видимо, ни один из них не отважился предпринять что-либо без прямого разрешения Гитлера, ибо подобный серьезный акт непослушания фюреру создал бы опасный «революционный» прецедент, который мог оказать пагубное воздействие на дисциплину вермахта в целом. К тому же Гитлер, по их мнению, мог отменить любой приказ, не исходивший лично от него.
Другим обстоятельством, заставлявшим Паулюса колебаться (не в пример одному из его генералов, фон Зейдлицу, решительному стороннику прорыва), были щедрые обещания, которыми засыпал его Гитлер: Геринг «гарантировал», что окруженным войскам может быть обеспечено надлежащее снабжение по воздуху, так что они легко смогут продержаться до весны 1943 г., а к тому времени весь бассейн Дона будет, по всей вероятности, отвоеван немцами. После провала попытки Манштейна прорваться к Сталинграду Паулюс (да и Манштейн) стал утешать себя тем, что, несмотря на неудачу с организацией воздушных перевозок, немецкие войска, находящиеся в Сталинградском котле, все-таки делают полезное дело, сковывая крупные силы русских, а Манштейн может-де теперь посвятить себя еще более важной задаче, чем спасение 6-й армии, а именно держать открытой брешь между Ростовом и Таманью и тем самым дать возможность гораздо более значительным немецким силам, находящимся на Кавказе и Кубани, уйти оттуда с минимальными потерями.
По свидетельству Вальтера Гёрлица, Паулюс многие годы был поклонником Гитлера, и потому он покорно подчинялся гитлеровскому приказу держаться любой ценой. Только после покушения на Гитлера, происшедшего 20 июля 1944 г., Паулюса убедили примкнуть к сотням других немецких офицеров и генералов, решивших обратиться к немецкой армии и народу с призывом свергнуть Гитлера. Таким образом, Герлиц разрушает легенду, согласно которой Паулюс был-де этаким благородным антинацистом. Правда, он впоследствии поселился в Германской Демократической Республике и до самой смерти — он умер в 1957 г. — ратовал за теснейшее сотрудничество между Германией и Советским Союзом. (Несмотря на это, он был одним из самых ретивых творцов гитлеровских планов войны с Польшей и вторжения в СССР в 1941 г.)
За последнее время некоторыми немецкими авторами было высказано мнение, что все споры по поводу того, как Манштейну и Паулюсу надлежало действовать в промежуток между 19 и 23 декабря, обходят главный пункт, заключающийся в том, что наступление Манштейна было попросту плохо спланировано и что Паулюс не мог осуществить прорыв. Вот что пишут по этому поводу Филиппи и Гейм:
«Нет, собственно, никаких данных, которые говорили бы о том, что в конце декабря эти войска, находившиеся в столь жалком состоянии, были еще способны осуществить прорыв, даже если предположить, что перспектива вырваться на свободу должна была вдохновить их на сверхчеловеческие подвиги. Командование 6-й армии заявило 21 декабря, что предлагаемая операция грозит катастрофической развязкой… оно было право: попытка огромной массы людей, крайне истощенных физически, проложить себе с боями путь к реке Мышкова, для чего им надо было пройти 50 километров по заснеженным степям и сломить сопротивление свежих, нетронутых и хорошо вооруженных войск противника, могла явиться только жестом отчаяния. Столь же неблагоприятны были и условия для операций “Зимняя гроза” и “Удар грома”» .
Верна ли такая точка зрения или нет — об этом военные историки, без сомнения, будут продолжать спорить. Если судить по тем немцам, которых я видел в Сталинграде более чем полтора месяца спустя, в двадцатых числах декабря, они, должно быть, были еще в довольно приличном состоянии. К тому времени они находились в окружении меньше месяца и отнюдь не испытывали настоящего голода. При мысли о том, что фон Манштейн вот-вот осуществит прорыв к Сталинграду, говорили они, их охватывал «воинственный дух». Даже в январе, во время ликвидации Сталинградского котла, те немецкие солдаты, которые находились в сносном физическом состоянии, сражались с величайшим упорством.
Пока 2-я гвардейская армия под командованием Малиновского готовилась отбросить немцев от реки Мышкова, войска Ватутина и Голикова продолжали успешно продвигаться с севера в глубь бассейна Дона.
Быстро продвинувшись в район среднего течения Дона и далее на запад — на этот раз при значительной поддержке с воздуха (за первые несколько дней наступления советские самолеты совершили 4 тыс. боевых вылетов), — они разгромили остатки 3-й румынской армии, 8-й итальянской армии и вышибли с занимаемых позиций тормосинскую ударную группу немецких войск, которая намеревалась осуществить прорыв к Сталинграду одновременно с наступлением котельниковской группы. При этом была освобождена огромная территория. Вот что говорится об этом в «Истории войны» .
Советские войска «нанесли сокрушительное поражение 8-й итальянской армии и левому крылу группы армий «Дон». В 8-й итальянской армии были разгромлены пять пехотных дивизий… и одна бригада «чернорубашечников». Эта армия, имевшая к осени 1942 г. около 250 тыс. солдат и офицеров, потеряла убитыми, пленными и ранеными половину своего состава. Тяжелые потери понесла оперативная группа «Холлидт», находившаяся на левом крыле группы армий «Дон». Были разгромлены пять ее пехотных и одна танковая дивизии» .
После неудачной попытки группы Манштейна «Гот» прорваться к Сталинграду и ее отступления к Котельникову и дальше войска Малиновского оттеснили ее за реку Маныч и намеревались осуществить прорыв к Ростову с юго-востока. Однако было уже несомненно, что советское наступление, давшее с 19 ноября по конец декабря такие поразительные результаты в бассейне Дона, с началом нового года неизбежно натолкнется на гораздо более упорное сопротивление противника. Для немцев было чрезвычайно важно как можно дольше держать открытой Ростовскую горловину, ибо она осталась основным путем спасения немецких войск, которые теперь — в начале января — поспешно отходили с Кавказа и Кубани. Благодаря победе Красной Армии под Сталинградом попытка Гитлера завоевать Кавказ полностью провалилась.
Александр Верт/Россия в войне 1941-1945

75 лет назад, в последних числах января 1943 года, в свою завершающую фазу вступила знаменитая Сталинградская битва. Советские войска загнали остатки 6-й армии фельдмаршала Паулюса в городские кварталы и приступили к их уничтожению – ультиматум о сдаче ранее уже был отклонён противником. Сегодня Warspot публикует материал о событиях, известных большинству читателей с детства. Но он целиком основан на документах архивов и на мемуарах участников сражения, многие из которых публикуются впервые. Поэтому мы уверены, что в нём найдётся множество интересных фактов и деталей для каждого любителя военной истории.

25 января 1943 года, спустя две недели после начала операции «Кольцо», части советской 64-й армии достигли южных пригородов Сталинграда. Там на территории кожевенного завода ими был окружён штаб 669-го пехотного полка 371-й пехотной дивизии вермахта. На предложение сложить оружие немцы ответили отказом, и бойцы 96-й стрелковой бригады после скоротечного штурма уничтожили вражеский гарнизон. В одном из производственных корпусов красноармейцы насчитали 17 трупов офицеров. Стороны окончательно поменялись местами: остатки дивизий 6-й армии вермахта готовили оборону в городских кварталах, а советские артиллерийские наблюдатели искали цели среди выжженных улиц Сталинграда.

100 кварталов

На плане города, который раздали советским командирам, все кварталы были пронумерованы. Самый центр Сталинграда - Площадь Павших борцов (у немцев «Красная площадь») - значился на нём под №99, но пока на утро 25 января 1943 года дивизии и бригады 64-й армии вели наступление на квартал №1 - элеватор. В соответствии с приказом командования Донского фронта армия должна была ударом вдоль Волги выйти к оврагу Долгий у южного подножия Мамаева кургана.

На переднем плане штабели «сигар» контейнеров, с помощью которых снабжалась окружённая группировка в конце своего существования. На заднем плане четырёхмоторный Fw 200 «Кондор»

Потеряв накануне последний аэродром, 6-я армия Паулюса теперь снабжалась только с помощью сбрасываемых на парашютах контейнеров, но продолжала драться, выполняя поставленную фюрером задачу - сковывать русские армии у Сталинграда, давая возможность отвести войска с Кавказа. В течение дня 25 января из штаба Паулюса в группу армий «Дон» уходили радиограммы:

«По всей занятой части города наносятся многочисленные удары вражеской авиацией. Большое количество раненых, истощённых и рассеянных (вероятно, имеется в виду «разрозненных» – прим. автора) солдат».

«Сбрасывайте винтовочные патроны, снаряды для лёгких и тяжёлых пехотных орудий, тяжёлых миномётов, ручные гранаты, хлеб, сало и шоколад».

«Сбрасывайте только продовольствие, никакого топлива и боеприпасов. Стволов осталось не много».

Советские части также испытывали перебои в снабжении - так, во многом по этой причине 64-я армия не смогла выполнить поставленную 21 января 1943 года задачу по овладению укреплённым рубежом у села Песчанка. В журнале боевых действий армии отмечено: «К этому времени армия ощущала острый недостаток боеприпасов [артиллерийских], так как транспорт с боеприпасами до начала наступления не прибыл» . Таким образом, вся тяжесть боёв по уничтожению огневых точек и узлов сопротивления противника ложилась на советскую пехоту, и, как следствие, штурмующие пригороды батальоны имели по 30-50 активных штыков.

Первый генерал

Сын высокопоставленного чиновника, Борис Нейдгардт (Boris von Neidhardt) бежал из России вскоре после революции. В июле 1940 года он получил подданство Германии, а в июне 1941 года был призван в вермахт и назначен переводчиком в разведотдел 51-го армейского корпуса. Вечером 22 января 1943 года ему было приказано явиться к начальнику штаба 6-й армии генерал-лейтенанту Артуру Шмидту:

«Я немедленно туда направился и нашёл генерала Шмидта. Через несколько минут в комнату вошёл Паулюс и сел рядом со мной. Генерал Шмидт спросил, известен ли мне ультиматум советского командования от 9 января; я ответил, что известен из советских листовок. Тогда генерал Шмидт передал Паулюсу советскую листовку с текстом ультиматума и спросил, могу ли я составить ответ. Я ответил утвердительно.

Генерал Шмидт прочёл мне немецкий текст, в который были внесены некоторые поправки, и я составил русский вариант:

«Генерал-полковнику Воронову или его заместителю. Командующий германской 6-й армией согласен начать с вами переговоры на основе ваших предложений от 9 января. Мы просим приостановить враждебные действия 23 января в ___ час. 23 января ___ часа мои парламентёры на двух машинах под белым флагом выедут к вам по дороге Гумрак, Конный, Котлубань. Командующий германской 6-й армией».

Этот текст я должен был передавать в течение ночи на 23 января. Пока я его составлял, Паулюс вдруг наклонился ко мне и спрашивает: «Скажите, ведь это может быть государственной изменой – то, что мы сейчас делаем?» Я даже не нашёл, что ответить на этот странный вопрос. Несколько позже Паулюс вновь спрашивает: «А что мне делать, если фюрер не даст согласие на капитуляцию?» Из этого я понял, что Паулюс, вместо того, чтобы действовать самому, как велит ему совесть, предлагал запросить, как ему быть. Я также понял, что Паулюс, командующий армией, обращаясь ко мне, маленькому и ему неизвестному человеку, с такими вопросами – морально и физически уничтоженный человек, утративший всякое равновесие. Получив приказ быть наготове и никому ничего не говорить, даже моим прямым командирам генералу фон Зейдлицу и полковнику Клаузу, я отправился домой. На следующий день около 11:00 штаб армии переехал на новый КП в Сталинград. Никто меня не вызывал, и из разговоров у нас в штабе я понял, что фюрер капитуляцию запретил.

Схема боевых действий в центре Сталинграда в последние дни существования немецкой группировки

Я говорил с Зейдлицем и Клаузиусом о том, каким образом можно остановить бессмысленное истребление людей. Оба они говорили, что, раз приказано не капитулировать, то этого делать нельзя, а нужно отдать приказ до 12 часов расстрелять все боеприпасы, а потом взорвать всё имущество и, собрав людей, ждать подхода Красной армии, сложа руки - «мы не сопротивляемся, можно нас брать».

Под вечер 24 января я прибыл в штаб армии к генералу Паулюсу и был чрезвычайно любезно принят. Генерал заявил мне, что нужно будет драться до последнего патрона, но всё же избежать того, чтобы они (видимо, штаб 6-й армии - прим. редактора) были вовлечены в рукопашный бой. Генерал Паулюс опять произвёл впечатление больного человека, нерешительного до крайней степени.

25 января штаб армии сидел на КП в подвале больницы южнее Царицы. Было ясно, что на следующий день он будет взят. Паулюс хотел переехать в универмаг, Шмидт же говорил, что это оттяжка, и нужно оставаться на месте. Паулюс утверждал, что таким образом командующий армией попадёт в плен первым, что не сообразуется с приказом драться до последнего патрона».

В результате дня боёв 25 января в посёлке Верхняя Ельшанка 204-я стрелковая дивизия полковника А.В. Скворцова захватила в плен командира румынского 82-го пехотного полка вместе со штабом, всего 15 офицеров и 450 солдат. На следующее утро полки дивизии с боями продвигались по улицам Козловская и Рабоче-Крестьянская в направлении элеватора. Командир 706-го стрелкового полка 204-й стрелковой дивизии Афанасий Антонович Зеленков впоследствии вспоминал:

«Наш полк, повернув фронт на север, наступал среди сталинградских руин. Вместе с танками сбиваем противника с промежуточного рубежа, берём много пленных, и среди них раненного в ногу румынского полковника. Прихрамывая, он подходит ко мне и на ломаном русском языке говорит: «Я имею поручение бригадного генерала Димитриу. Я хотел иметь разговор о сдаче в плен, то есть капитуляции». Он сообщил, что Димитриу со своим штабом находится на элеваторе и послал его «прояснить обстановку» - иначе говоря, на каких условиях можно сдаться в плен русским.

Дело необычное. Звоню комдиву. Тот рекомендует предложение румына принять и поручает мне вести переговоры, в помощь немедленно прибудет политработник-переводчик. Пленного приказываю напоить и накормить - пусть не думает, что большевики звери. Вскоре появляется агитатор соседнего полка. Он на румынском языке ведёт разговор о порядке капитуляции.

Договариваемся, что с ним, полковником, к генералу Димитриу пойдёт наш офицер. Полковник просит послать «солидного» офицера. Но кого? Советуюсь с начальником штаба. Выбор падает на командира комендантской роты младшего лейтенанта Георгия Ротова - парень он смелый, находчивый и в обиду себя не даст. Но как быть с «солидностью»? Решаем срочно произвести Ротова в майоры - на петлицы цепляем по две «шпалы». Но Ротов переходил линию фронта как ординарец полковника, поэтому поверх нашей формы ему накинули румынскую шинель. Точно определили место и время перехода, предупредили комбата Беловицкого, что на его участке с часу до двух ночи будут возвращаться к себе два румына, один прихрамывает - пропустить. Сообщили пропуск и отзыв. Около часа ночи Ротов с хромающим полковником скрылись за передним краем. На душе неспокойно.

Бараньи шапки пригодились румынским солдатам в плену (https://historia.adhst.ro)

Проходит час, другой, третий, а никаких вестей оттуда нет. Звоню Беловицкому, но тот лишь подтвердил проход двух румын в сторону противника. Цел ли Ротов? И только в шесть утра звонок от Беловицкого: «Бригадный генерал Димитриу находится у меня. Ротов жив-здоров». Звоню комдиву. Тот: «Немедленно доставь генерала на свой КП». Сажусь на санки и лечу к Беловицкому. В землянке передо мной возник высокий худой генерал в чёрном каракулевом пальто. Это и есть Димитриу. Без длинных расспросов приглашаю генерала в санки. Тот надвигает барашковую шапку чуть ли не на глаза и грохается в санки всей громадой. Кони мчат нас на КП. Вскоре туда прибыл комдив Скворцов. Наскоро сервировали стол по-фронтовому. Димитриу искоса посматривает на закуски. Видать, голоден. Садимся за стол. Димитриу отведал русской водочки и разговорился. Клял во все тяжкие Гитлера, Антонеску, не скрывал своего восхищения мужественными и дисциплинированными советскими воинами, их отличной экипировкой.

Димитриу мы передали в штаб армии. Там его уже ждали с нетерпением, поскольку это был первый генерал противника, взятый войсками 64-й армии. Георгия Ротова представили к награде. Вскоре он был отмечен орденом Ленина».

Командир румынской 20-й пехотной дивизии бригадный генерал Ромулус Димитриу (Romulus Dimitriu) присоединился в плену к антифашистам, в апреле 1945 года был повышен в звании до дивизионного генерала и назначен заместителем командира дивизии. Гвардии лейтенант Г.С. Ротов в мае 1943 года получил тяжёлое ранение в ногу, более года лечился в госпиталях, а после выздоровления до конца войны работал в военкомате в Западно-Казахстанской области.

Победитель и побеждённый: младший лейтенант Георгий Сергеевич Ротов (фото из архива ЦАМО, сделанное после увольнения из армии) и бригадный генерал Ромулус Димитриу (кадр кинохроники)

Примерно в то же время в полосе наступления 422-й стрелковой дивизии полковника И.К. Морозова, на участке 1326-го стрелкового полка, вышли ещё четверо парламентёров 20-й пехотной дивизии румын во главе с начальником штаба. Членом военного совета 57-й армии бригадным комиссаром Н.Е. Субботиным и комдивом Морозовым на переговоры были уполномочены командиры 1326-го полка: командир полка майор В.А. Фирсов, заместитель по политчасти майор А.Д. Купцов и начальник штаба капитан С.С. Блюменкранц. По итогам переговоров колонны пленных румын общей численностью около 2500 человек построились на Куйбышевской площади и зашагали в сторону Бекетовки.

Капитуляция 20-й пехотной дивизии и отход частей 6-й армии в центр города позволили соединениям 57-й и 64-й армий уже к вечеру 26 января выйти на берег Царицы. Южнее реки в документах советских частей отмечалось лишь «огневое сопротивление в отдельных зданиях» . Таким образом, южные пригороды и Ворошиловский район Сталинграда были заняты, но преодолеть с ходу русло реки не удалось. Командир 128-го стрелкового полка 29-й стрелковой дивизии майор Василий Георгиевич Сычёв впоследствии вспоминал:

«Преследуя отходящего врага, пытались на его плечах ворваться в центр города, но на берегу Царицы были встречены артиллерийским и миномётным огнём. Понесли потери, дальнейшее повторение атак через Царицу без тщательной подготовки было бесполезным».

Красноармейцы на Рабоче-Крестьянской улице, до реки Царица - полтора километра

В итоговой дневной сводке 6-й армии, поданной в штаб группы армий «Дон», сообщалось:

«Превосходящие русские силы к середине дня 26 января овладели районами города южнее Царицы и разгромили здесь остатки 4-го армейского корпуса. Их дальнейшее наступление на север было отбито слабой линией охранения на северном берегу Царицы; переправившиеся через Царицу подразделения противника уничтожены».

Злые духи Сталинграда

Вечером 26 января в полосе наступления 143-й стрелковой бригады на передний край вышли немецкие парламентёры - как сказано в донесении 57-й армии, «высланные генерал-полковником Паулюсом» . Начальник связи бригады майор М.И. Вершинин вместе с начальником оперативного отдела майором А.А. Игнатьевым находился на наблюдательном пункте 3-го батальона:

«Наблюдательный пункт был расположен на берегу; слева в нескольких метрах торчали остатки стен разрушенного глинобитного дома, справа виднелся железнодорожный мост через реку. В узком овраге, который разделял крутой противоположный берег и, расширяясь, выходил к реке, появилось несколько человек с белым флагом. Помахав им из стороны в сторону, люди направились к нам. Майор Игнатьев выскочил из окопа и закричал: «Полундра! Не стрелять!» 143-я стрелковая бригада была сформирована из моряков - защитников Керчи, Севастополя, Одессы, и слово «полундра» бытовало у нас в разговорах при всех случаях.

Вот они уже на середине реки, и можно различить форму одежды и даже лица. Мы с Андреем Александровичем вышли навстречу. Многие наши солдаты высунули из окопов головы и с любопытством рассматривали немцев. «Не высовываться!» – крикнул им Игнатьев, и головы солдат исчезли в укрытиях.

Встретились мы у стены со стороны, обращённой к немцам. Но не успели обменяться и несколькими словами, как раздался выстрел, и один из немцев, покачнувшись, упал. «Мы пришли с белым флагом!» – с упрёком начал немецкий майор, обращаясь к Игнатьеву. Сверкнув глазами, вместо ответа Игнатьев подскочил к упавшему немцу и, приподняв его, показал на рану. Пуля вошла в спину и вышла через грудь, разорвав одежду и даже оставив след на стене. Майор выхватил у своего офицера белый флаг и, размахивая им, начал кричать: «Прекратите стрелять! Что вы делаете?! Не стреляйте!»

Пулемёт «Максим» обстреливает северный берег реки Царица (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

Игнатьев предложил немцам пройти в землянку. В беседе немецкий майор заявил, что высшее командование сталинградской группировки хочет вести переговоры с русскими и приглашает к себе представителей от советского командования. Игнатьев сразу же изъявил готовность идти на переговоры, и тут же по телефону получил на это разрешение командира бригады полковника Русских.

Собирались не долго. Группу парламентёров возглавил майор Игнатьев, в её состав вошли начштаба 3-го батальона капитан Денисов, начальник разведки Грызлов и два автоматчика. Все были без оружия. Не успели они пройти и ста метров, как немцы открыли пулемётный и автоматный огонь. Убитым упал один из автоматчиков, легли на снег раненые Грызлов и три немецких офицера, обливаясь кровью, бросился на помощь к Грызлову второй автоматчик. Немецкий майор выбежал вперёд, начал размахивать флагом и громко кричать: «Не стреляйте!»

Ко мне звонили со всех концов с просьбой разрешить открыть огонь. Но я видел, что Игнатьев был намерен не возвращаться, и разрешения на открытия огня не давал.

Игнатьев стоял один. Он достал из кармана полушубка кисет с табаком и начал крутить папиросу. Вскоре после энергичных усилий немецкого майора огонь прекратился. Я послал четырёх солдат, которые помогли вернуться раненым и вынести убитого. Раненые немцы поднялись и пошли с парламентёрами. Им помогали капитан Денисов и немецкий майор, белый флаг он всё время держал поднятым. Так вся группа пересекла реку и скрылась за выступом оврага.

Медленно тянулось время, то и дело звонили из штаба бригады, все беспокоились и нервничали. Начало смеркаться, и вдруг там вспыхнула ракета. Мы отчётливо увидели четырёх человек, вышедших из оврага и направившихся через реку к нам. Немцы снова повесили одну за другой несколько ракет, стало совсем светло. Мы увидели, что двое идут к нам, а двое возвращаются к немцам.

Через несколько минут Игнатьев и Денисов спрыгнули к нам в окоп. Ракеты потухли. С немецкой стороны послышались выстрелы, на них ответили наши солдаты, и вскоре установилось то обычное положение, какое бывает на передовой линии фронта в минуты затишья».

76-мм дивизионная пушка УСВ ведёт огонь по северному берегу реки Царица (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

Со слов вернувшегося майора Игнатьева, в немецком штабе ему заявили, что готовы вести переговоры, но некоторые командиры дивизий ещё не дали своё согласие, поэтому попросили советских представителей продолжить разговор утром следующего дня. Также немцы потребовали, чтобы утром советские представители предъявили документы, подтверждающие их полномочия. После согласований со штабом командарма генерал-лейтенанта Ф.И. Толбухина, документы на право ведения переговоров за подписью командующего получили майор Игнатьев и майор Вершинин:

«В 05:45 мы вышли на передний край к тому же самому разбитому домику, у которого вчера встречали немцев. В 06:00, согласно договорённости, немцы должны были подать сигнал белой ракетой, а мы ответить зелёной, после чего встретиться на середине реки. Вот уже 6 часов, а сигнала не было.

В 06:10 мы решили первыми подать сигнал к встрече. Зелёная ракета, выпущенная нами, описала дугу над рекой и сгорела. Ответа не было. «Пошли!» - предложил Игнатьев. И мы пошли. Оба мы были в белых полушубках, валенках и шапках. У обоих за пазухой были заложены пистолеты. Дойдя до середины реки, мы остановились. Человек 15 немцев вышли из укрытия в овраг и наблюдали за нами, но навстречу не шли. «Пошли!» - снова решительно сказал Игнатьев, и мы пошли прямо к оврагу.

Среди немцев впереди всех стоял тот майор, который приходил к нам. Он отдал нам честь и сказал: «Мы не подавали вам сигнал потому, что Паулюс от дальнейшего ведения переговоров отказался».

Мы были ошеломлены - ведь немцы теперь были вольны сделать с нами всё, что им вздумается. Игнатьев ещё раз заявил, что в 10 часов на группировку обрушится вся мощь советского оружия. Майор развёл руками и ничего не ответил. Нервы наши были напряжены до предела. Хотелось сунуть руку за пазуху, чтобы взяться за пистолет.

Переговоры закончились. Отдав честь, мы повернулись и пошли обратно. «Быстрее, оглядываться не будем!» - зашептал Игнатьев, прибавляя шаг. Было тихо, только снег хрустел под нашими валенками. Сначала я почему-то ждал выстрела в спину, и даже нервничал, что его долго не было. Потом начал ждать погони, и помимо воли рука легла за пазуху. Когда мы спрыгнули в окоп, началась перестрелка».

Переговоры от имени Паулюса были личной инициативой командира 376-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта фон Даниэльса (Alexander Edler von Daniels). Прибывший на совещание в подвал тюрьмы командир 29-й моторизованной дивизии генерал-лейтенант Лейзер (Hans-Georg Leyser) тоже был настроен на прекращение сопротивления:

«Я пробился в битком набитый подвал и нашёл там генерала и дивизионного командира фон Даниэльса. Он сообщил нам следующее: сражение в котле распалось на несколько не связанных друг с другом участков. Я считаю, что продолжать сражаться бесполезно и готовлюсь вместе с парой старших офицеров и переводчиком установить связь с русскими для того, чтобы сложить оружие. Важно одновременное прекращение сопротивления, поскольку это позволит избежать уже ненужных потерь. Он ещё раз озвучил известное предложение русских и его условия. Потом он спросил собравшихся, согласны ли они с таким решением и готовы ли к нему. Поскольку оно совпадало с моим собственным намерением, я подтвердил своё согласие и попросил установить время и передать его в войска, куда я возвращаюсь, всеми возможными средствами».

Можно предположить, что утренняя встреча с представителями 143-й стрелковой бригады произошла уже после визита в тюрьму Паулюса и Шмидта. Адъютант командующего 6-й армией полковник Вильгельм Адам (Wilhelm Adam) писал в мемуарах, что командующий и начштаба 6-й армии, узнав о настроениях в подвале тюрьмы, решили лично посетить командиров 376-й дивизии и 14-го танкового корпуса и ещё раз донести приказ: «Продолжать сопротивление, капитуляция исключена» . Также командующий 6-й армией дозвонился до командира генерала Лейзера:

«Сначала я даже не понял, кто у аппарата. Некоторое время было молчание. Я доложил о себе. Потом я услышал голос, который сказал следующее: «Здесь Паулюс. Я слышал, что вы собираетесь завтра утром капитулировать. Как это понимать?» Я доложил, что дивизия полностью окружена, не имеет боеприпасов и продовольствия, раненые остаются без ухода, поэтому сражаться далее бессмысленно. Паулюс: «Сражение не бессмысленно. Новый фронт западнее Дона пока не организован. Мы должны связать силы русских и держаться. Ваша дивизия ещё не утратила свою боеспособность. Я приказываю вам продолжать сражаться. Генерал фон Даниэльс действует без моего согласия. Я его отстранил. О боеприпасах мы позаботимся, ожидайте последующего приказа. Вы всё поняли? Хорошо, тогда хорошо!»

Вильгельм Адам в своих воспоминаниях называет Шмидта «злым духом Сталинграда» за то, что начальник штаба грозил расстрелом всем, кто поднимал тему капитуляции. Такой же эпитет можно применить и к Паулюсу. Впрочем, приказывать драться до последнего патрона, и драться до последнего патрона - разные вещи. Переводчик Нейдгардт указывал, что «злые духи Сталинграда» выбрали для себя другой путь:

«В ночь на 26 января штаб армии переехал в универмаг. Генерал Шмидт всё время подчёркивал, что Паулюс и он являются теперь лишь частными лицами, и все решения должны приниматься местными командирами; это делалось, чтобы избавить себя от всякой ответственности. В то же время Паулюс и Шмидт посылали остатки штабов на смерть, а когда один из командиров сказал, что это бессмысленно, то Паулюс вскипел и сказал: «Я привык к тому, что немецкие офицеры исполняют приказы, даже если они их не понимают, и требую этого!» Шмидт всё время твердил, что он не может допустить, чтобы Паулюс, а, значит, и он, были вовлечены в рукопашную схватку, но в тоже время - «дерись до последнего патрона». Мне было приказано ни в коем случае при приближении красных не махать платком, чтобы это не имело вида сдачи. Моей задачей было сделать так, чтобы Паулюс был бы, не сдаваясь, взят в плен, и чтобы при этом во чтобы то ни стало сохранить его жизнь. Решение этой задачи было предоставлено мне, дабы ответственность пала на меня, а не на них. Поэтому-то генерал Шмидт, когда Паулюс хотел уточнить мои действия, остановил его, заявив, что я должен действовать по обстоятельствам и так как найду нужным».

Командир 71-й пехотной дивизии генерал Александер фон Хартманн (Alexander von Hartmann) принял решение погибнуть в бою. Стреляя из карабина по наступающим красноармейцам, он был убит на насыпи железной дороги южнее Царицы. Командовать остатками дивизии был назначен полковник Фриц Роске (Friedrich Roske), командир 194-го пехотного полка:

«Я принял командование над 71-й пехотной дивизией. Её позиции послужили каркасом обороны, наполняемым остатками армии. Район площадью примерно в 2 кв.км был полностью заполнен людьми. Мы примерно установили их численность: 17000 человек! Из них пригодны к бою были только 2000-3000. От командующего я получил следующие указания:

1. Командный пункт мне можно покидать только с его разрешения. Я оставался в распоряжении командующего.

2. Я должен буду, на основании своей оценки обстановки, доложить о приближении конца и получить дальнейшие указания.

3. В котле мне подчиняются все.

На командном пункте в подвале универмага была уйма народа - офицеры, порученцы и штабные работники из состава участка обороны, 194-го полка, 71-й пехотной дивизии и 6-й армии. По универмагу вёлся огонь артиллерии, по его двору били миномёты. Все окна, даже в кабинете командующего, были быстро разбиты. Их заставили досками и мешками с песком. Из моего помещения в подвале велось управление боевыми действиями в котле, включая обе боевые группы - Добберкау и Гинделянга. Не было ни минуты покоя; как только ты погружался в свои мысли, появлялся какой-нибудь офицер или посыльный, и снова приходилось работать. Перед моей дверью стоял двойной офицерский пост, и находилось только самое минимальное количество посыльных, поэтому я велел закрыть большие въездные ворота во двор.

Знаменитый кадр: встреча бойцов и командиров 62-й и 21-й Армий

В помещении работало несколько радистов. Каждый из нас делал своё дело. Вскоре ко мне прибыл командующий. Он вёл себя очень тактично, его вера ещё пока не была разрушена. Мы много часов провели возле печи, и много о чём переговорили - о таком, о чём обычно не разговаривает командующий с обычным полковником. Тогда от Паулюса я узнал, что происходило между Верховным командованием сухопутных войск (Гитлером) и 6-й армией, и мне стало ясно, что до окончания сражения от армейского командования я не получу никаких указаний. Гитлер приказал не связываться с русскими и не капитулировать, и Паулюс решил следовать этому приказу. Я был твёрдо убеждён, что мы должны прекратить агонию и помочь спасти от расправы 12-14 тысяч немецких солдат, небоеспособных, апатичных и замёрзших, сидящих по подвалам. Как можно выполнить такую задачу, я ещё не знал. В это же время я получил звание генерал-майора, Рыцарский крест за прорыв к Волге и высший румынский орден Михая Храброго».

Тем временем утром 26 января на склонах Мамаева кургана встретились части советских 21-й и 62-й армий, разрезав окружённую группировку немцев на северный и южный котлы.

Часы генерала Дебуа

Весь день 27 января советские войска готовились к наступлению. После быстрого продвижения стрелковых частей через южные районы к реке Царица подтягивалась артиллерия и тылы, проводилась перегруппировка сил.

От берега Волги до железной дороги заняли рубежи соединения 64-й армии генерал-лейтенанта М.С. Шумилова. 7-й стрелковый корпус генерал-майора С.Г. Горячева составляли три бригады: 93-я осбр (1997 человек, в том числе 120 активных штыков), 96-я осбр (2027 человек, в том числе 340 активных штыков), 97-я осбр (2065 человек, в том числе 318 активных штыков). Кроме того, здесь же приводили себя в порядок 204-я сд (2659 человек, в том числе 339 активных штыков), 29-я сд (3285 человек, в том числе 405 активных штыков) и 36-я гв.сд (2659 человек, в том числе 339 активных штыков). Стрелков 29-й сд поддерживала 90-я танковая бригада, в которой на 27 января числилось шесть Т-34, два Т-70 и один Т-60. В резерве командарма также находилась 38-я мсбр (1373 человека личного состава).

Западнее железной дороги, в полосе наступления 57-й армии, готовились к атаке три стрелковых дивизии: 15-я, 38-я, 422-я (во втором эшелоне), а также 143-я стрелковая бригада. 254-я танковая бригада (три Т-34, три Т-70 и четыре Т-60) поддерживала 143-ю осбр.

Шумилов приказал поставить на прямую наводку почти всю артиллерию 64-й армии: 28 122-мм гаубиц, 174 76-мм орудия и 176 противотанковых пушек. Кроме того, 24 152-мм гаубицы 1111-го и 1104 артиллерийских полков РГК готовили данные для стрельбы с закрытых позиций. Также части 64-й армии имели более 600 миномётов (94 120-мм, 312 82-мм и 237 50-мм).

Ещё до рассвета советские штурмовые группы и разведчики пытались атаковать и закрепиться на северном берегу Царицы. В 128-м сп была сформирована группа из добровольцев численностью 21 человек, которую возглавил командир полка майор Сычёв лично:

«Предварительно разбившись на три подгруппы, наметили действия каждой по достижении театра музкомедии. Группа между паузами пулемётных трасс делает бросок в направлении русла реки. Воины по-пластунски передвигаются в направлении силуэта здания с тёмными глазницами оконных проёмов. Противник обнаружил движение, и в тёмное небо полетели ракеты. Бойцы прижали головы к снегу, лежат без движения. Трассы пуль летят поверх голов, затем спускаются ниже, впереди вспарывают снег и лёд, летят с жужжанием рикошеты. Послышался стон - тяжело ранило связиста, вскрикнул второй.

Нервы напряжены до предела, какой-то нервный инстинкт поднимает разом всех – достаточно одного короткого слова «вперёд». В движении не слышим цоканья пуль, только видим их трассы, но они уже поверх голов. Вошли в непоражаемую зону. Вторая группа открыла огонь по проёмам в стене и подвалах. Первая в окна и двери бросает гранаты; выводят группу солдат с поднятыми руками - огонь прекратился.

3-я подгруппа по маршевой лестнице входит на второй этаж, ведя автоматный огонь. В большой комнате было несколько очагов огня, одни на листах железа, другие - горел паркетный пол. В углу стоял открытый сейф, рядом на полу бумаги и разбросанные денежные знаки, в том числе советские красноватого цвета 30-рублёвки.

Вдруг слышим режущий воздух снаряд. Удар - взрыв. Летят осколки кирпича, рухнуло перекрытие, наступила темнота - не слышно ни стона, ни крика. Скоро освобождаемся от шока. Спускаемся по маршевой лестнице. Внизу под конвоем автоматчика стоит группа пленных солдат, призывающих голосом своих товарищей прекратить огонь - сдаваться в плен».

В полдень, после 10-минутной артподготовки, залпа «катюш» и установок М-30 18-й гвардейской миномётной бригады, советские части перешли в наступление. Дом за домом штурмовые группы 64-й армии выбивали немцев из зданий, но бойцы 36-й гв.сд не смогли зацепиться за берег Царицы - все атаки дивизии генерал-майора М.И. Денисенко были отбиты.

С наступлением темноты закрепились на улице Краснознаменской части 7-го ск, 29-й сд и 204-й сд. Танкисты 90-й тбр не смогли форсировать реку и «из-за отсутствия переправы вели огонь с места по выявленным целям» . В штабе армии Шумилова, сумевшей за день занять только несколько кварталов, констатировали: «Задача дня не выполнена» .

Поначалу немцам удалось сдержать и удар армии Толбухина: пехотинцы 38-й сд и 143-й осбр, встречая сильное сопротивление, откатывались назад. С южного берега реки за боем наблюдал старший фельдшер 254-й тбр Л.И. Фиалковский:

«Местность перед мостом на правом берегу была открытая, и на заснеженном поле хорошо просматривались продвигавшиеся части, чем и воспользовался противник. Осталось много наших трупов на подступах к мосту. Живые и часть раненых, кто смог, отползли к исходным позициям. Снайперы противника не давали подбирать раненых. Попытки это делать увеличивали число погибших. Довершал своё дело и мороз. Метрах в двухстах от наблюдательного пункта вспыхнул и взорвался один из танков Т-70. Недалеко от него остановился подбитый Т-34…»

Только 15-я гв.сд левым флангом смогла прорвать оборону 44-й пехотной дивизии и к 18:00 вышла на рубеж улиц Новорядская и Хуторская, заняв таким образом почти весь посёлок Ангарский. Комдиву генерал-майору Е.И. Василенко по телефону доложили, что разведчиками 44-го гв.сп пойман немецкий генерал-лейтенант Генрих-Антон Дебуа (Heinrich-Anton Deboi), командир 44-й пехотной дивизии, и его адъютант. В рукописи своей книги командир 15-й гвардейской от третьего лица писал:

«Перед командиром предстал вояка стройный, подтянутый, в полной форме генерал-лейтенанта. На вопрос: «Француз?» ответил: «Нихт, дойч». Дебуа попросил выслушать его просьбу, которая сводилась к тому, чтобы советские войска не уничтожили остатки его дивизии. В скором времени из полков начали поступать доклады, что пленён ряд командиров полков, старших офицеров противника. Вскоре все командиры полков и начальники служб 44-й пд были доставлены в штаб дивизии. Тем самым Дебуа был убеждён, что его подчинённые будут невредимы.

Василенко приказал накормить всех старших офицеров продуктами, забранными в качестве трофеев. Подали еду и ром. Генерал Дебуа отказался пить и есть, заявив, что он беспокоится о солдатах своей дивизии, целы ли они, накормят ли их, если они перейдут к нам. Убедившись, что все остатки его дивизии пленены, все целы и получают пищу, генерал выпил рома, и начал есть с таким же аппетитом, как и его бывшие подчинённые. Все ели со звериным аппетитом, пили, вели между собой разговоры. Создавалось впечатление, что они попали на званый ужин и старались отдать предпочтение всем блюдам хозяина.

Командир 15-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Емельян Иванович Василенко и командир 44-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Генрих Антон Дебуа (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

Генерал Дебуа начал восхищаться действиями наших войск, все его командиры были с ним согласны. Они о чём-то шумно болтали, заискивая перед командиром 15-й гвардейской. Улыбаясь, каждый хотел приблизиться к нему, сказать ему, видно, «самое интересное и важное». Противно было смотреть на этих садистов, превратившихся в отъявленных трусов.

Подбодрившись и опьянев, Дебуа заявил, что у него сняли часы, что они очень дороги, и он будет жаловаться высшему начальству. Поиски часов успеха не имели. Генерал Дебуа вскоре был отправлен в штаб армии, откуда было строжайше приказано часы найти и вернуть. Но они так и не нашлись: разведчики 44-го гвардейского полка заявили, что они часов с генерала не снимали.

Часы генерал-лейтенанта были обнаружены в землянке командира 15-й гв.сд; на столе с часами была записка: «Это тебе, наш командир, от разведчиков 44-го гвардейского полка. Тот гад Дебуа хотел их заполучить, но мы их не отдали и не признались, что они у нас. Носи их и знай разведчиков». Это было уже под Белгородом на Курской дуге».

Тем же утром начавшая наступление с запада 21-я армия, столкнувшись с ожесточённым сопротивлением, «успеха не имела». Ночью же остаткам 29-й моторизованной дивизии во главе с генералом Лейзером удалось выйти с западной окраины Сталинграда к городской тюрьме через занятые частями 15-й гв.сд улицы:

«У подвала находилось множество тёмных фигур. Никто не знал, друг это или враг. Сам подвал был переполнен людьми: штабные, раненые и больные. С большим трудом я смог пробраться через стоящих, лежащих или спящих сидя, в комнату, где должен был находиться командир 14-го танкового корпуса. Все спали. Только с большими усилиями я смог разыскать начальника штаба корпуса и переговорить с ним. Где-то горела единственная свеча. Притащили карту с множеством отмеченных линий. Мне сказали, что никто больше на нас не рассчитывает, однако теперь мы должны немедленно занять новую линию обороны. Там, где мои люди находились сейчас, я должен был держать оборону и пытаться установить соединение с теми, кто ещё сражается где-то справа. Мне ещё раз напомнили, что население подвала не капитулирует.

Немецкие пленные делят буханку хлеба

Наступило утро. Мне удалось поспать всего полчаса. Как и было предсказано, русские перешли в наступление. Русские танки шли широким фронтом, между ними по паре пехотинцев. Неожиданно из всех находящихся перед нами руин стали показываться маленькие и большие белые полотнища, из всех подвалов, воронок и блиндажей выползали наши несчастные раненые, больные, искалеченные и голодные солдаты, которые надеялись, что русские исполнят данные свои обещания - утолят голод, излечат раны и обморожения. И как мы должны были стрелять туда, где копошились наши раненые и беспомощные товарищи? Мы не могли. Я приказал не стрелять. Офицеры и старые унтер-офицеры успешно обеспечили выполнение приказа, хотя даже из-за отдельных выстрелов русская пехота дальше в атаку не пошла. Она занялась сбором трофеев, а перед танками мы были бессильны. Вскоре я услышал слева, за нашим левым флангом, выстрелы танковых пушек. В то же мгновение мой взор упал на руины здания ГПУ. Я не поверил своим глазам: над зданием, которое должно было драться до смерти и никогда не капитулировать, развевалось белое знамя! Мы ужасно выругались от такого предательства.

Немецкие солдаты, попавшие в плен в сталинградском котле. Фото из альбома 422-й стрелковой дивизии

Моя прежняя - теперь только по названию - деятельность на посту командира дивизии практически закончилась. Рядом со мной оставалось несколько храбрых людей; здесь был Гюнтер-Шольц, командир артиллерийского полка, начальник тыла майор фон Берг, и ещё горстка смельчаков моей дивизии. Внезапно тут же я обнаружил и одного артиллерийского генерала, который попросил разрешения побыть под моим прикрытием. Прикрытия ему я обеспечить не мог, однако поделился едой, за что он меня сердечно поблагодарил.

Русские танки разъезжали во все стороны. Мы спрятали свои карабины за стенкой и выжидали, когда русские откроют люки и высунутся наружу - тогда-то можно сделать добрый выстрел. Никто не думал об опасности, всем было всё равно. Беспокоились только о ранении - полученная рана в русском плену означала скорую смерть.

Мы попытались найти соединение с войсками в центре города, в направлении Красной площади. Это было похоже на охоту на зайцев, которыми были мы. С нашими карабинами мы были безоружны против русских танков и вынуждены были прятаться. Когда танковая башня поворачивалась в другую сторону, мы перебегали к новой стенке один за другим. Так нам удалось оторваться от русских, мы вышли к развалинам главного вокзала. Здесь на многочисленных путях стояли бесконечные вереницы вагонов. Перед нами лежал сам центр города, очень сильно разрушенный - лабиринт из дымящихся руин».

Командир 376-й пехотной дивизии вермахта генерал Александер фон Даниэльс благодарит за службу своих офицеров. Крайний слева - Иван Андреевич Шестаков, заместитель командира 422-й стрелковой дивизии по политической части (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

Тем временем в расположение 422-й сд пришли парламентёры от 376-й пехотной дивизии - начальник связи, командир полка, командир батальона и переводчик. Вернулись они к генералу Даниэльсу в сопровождении заместителя командира 422-й сд по строевой части майора А.С. Сорокина. Окончательно обсудив условия сдачи, личный состав немецкой дивизии во главе с командиром построился у железнодорожного моста и, перейдя Царицу, сложил оружие.

Последние резервы

В своём приказе от 29 января командарм Шумилов обозначил причины медленного продвижения - плохую организацию боя и нечёткое управление со стороны командиров дивизий и их штабов. Зная о малочисленности бойцов в первой линии, командарм потребовал увеличить количество активных штыков в частях за счёт сокращения численности артиллеристов, миномётчиков и тыловиков. Также в 10 часов утра 38-я мсбр полковника И.Д. Бурмакова с приданным ей 329-м инженерно-сапёрным батальоном получила указание о вводе в бой на участке 36-й гв.сд, а артиллерийско-пулемётные батальоны 118-го укрепрайона должны были участвовать в наступлении на участке 7-го стрелкового корпуса.

Командир 29-й сд полковник А.И. Лосев, в 1941 году исключённый из партии с формулировкой «за бегство с поля боя», отправил отдельный учебный батальон на участок 106-го СП, ведущего бой за южную окраину Городского сада. Стоит отметить, что Анатолий Иванович Лосев был единственным из командиров дивизий и бригад 64-й армии, кто вслед за боевыми порядками своей дивизии перенёс командный пункт на северный берег Царицы (квартал №80). Группы бойцов 29-й сд блокировали несколько домов на Коммунистической улице, но после контратаки немецкой боевой группы отошли на исходные позиции. В оперсводке дивизии полковника Лосева упоминается три контратаки противника в течение дня 29 января. Резерв 7-го стрелкового корпуса - 96-я осбр - был направлен генерал-майором Горячевым в стык 97-й и 93-й бригад, в батальонах которых оставалось по 10-15 штыков.

Командование 64-й Армии возле КП 29-й стрелковой дивизии, 29 января 1943 года. Слева направо: командующий М.С. Шумилов, член военного совета З.Т. Сердюк, начальник штаба И.А. Ласкин (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

После допросов пленных немецких генералов стало ясно, что командующий 6-й армией вермахта, сменив два командных пункта, находится в районе набережной в центральной части Сталинграда. В 20:15 из штаба командующего Донским фронтом генерал-полковника К.К. Рокоссовского по телеграфу проинформировали об этом Москву, доложив в Генштаб: «Приняты меры по розыску и захвату» .

Уже в 05:00 30 января штаб Шумилова отреагировал на новые вводные. В боевом приказе частям 64-й армии ставились задачи всеми силами продолжать наступление на север вдоль улиц Островского и Республиканской. Достигнув перекрёстка с улицей Киевская, соединения армии должны были развернуться на восток и вдоль обозначенных для каждого подразделения улиц выйти на берег Волги.

Стоит отметить, что советское командование «беспокоилось» о судьбе Паулюса. Представитель ставки ВГК маршал артиллерии Н.Н. Воронов писал в мемуарах:

«Я очень поздно лёг спать и быстро заснул, но внезапно проснулся от тревожной мысли: а что, если Паулюс вылетит из «котла» на самолёте не с аэродрома, который находится под систематическим обстрелом нашей артиллерии, а со льда Волги? По телефону я приказал, чтобы любой попытавшийся сесть вражеский самолёт был бы расстрелян нашей артиллерией с восточного берега Волги. К утру успокоился. Мне доложили, что ночь прошла спокойно и приняты все меры, чтобы не допустить посадки и взлёта ни одного вражеского самолёта со льда Волги».

За день до этого для исключения возможности вылета самолёта из котла сводная группа из 12 бомбардировщиков Пе-2, которую вёл лично командир 285-й бомбардировочной авиадивизии полковник В.А. Сандалов, разбомбила стадион в северной части города.

Штаб Паулюса трезво оценивал положение 6-й армии. В радиограмме в группу армий «Дон» в 23:00 29 января сообщалось:

«Тяжёлые атаки против всего западного и южного фронта. Их из последних сил сдерживают пока ещё боеспособные части, имеющие боеприпасы. Несколько танков подбито. Противник понёс большие потери. Происходят широкие и глубокие прорывы. Многочисленные безоружные офицеры и солдаты попадают в руки неприятеля. Разгром южного котла возможен 30 января, боеприпасов и противотанковых средств для длительной обороны нет. Последнее сопротивление будет оказано остатками 194-го пехотного полка и штабом армии в высотном здании в квадрате 36D2 (район универмага - прим. автора). Возможно, что 11-й армейский корпус на тракторном заводе продержится немного дольше, поскольку противник там слабее».

Пройдя по ссылке , можно узнать о событиях 31 января - 2 февраля - заключительных днях сталинградского котла.

Источники и литература:

1. фонды ЦАМО
2. фонды музея-заповедника «Сталинградская битва» (МЗСБ)
3. документы сайта «Память Народа» (https://pamyat-naroda.ru)
4. фонды архива Управления ФСБ по Волгоградской области
5. переводы документов дивизий 6-й Армии (https://nordrigel.livejournal.com)
6. Сталинградская эпопея – М.: «Лада ИКТЦ», «Звонница-МГ», 2000
7. Сталинградская битва. Свидетельства участников и очевидцев (по материалам Комиссии по истории Великой Отечественной войны). Ред. Й. Хелльбек – М.: Новое литературное обозрение, 2015
8. Гриневский В.В., Овсянников А.Д., Рыжов И.М. и др. Героическая шестьдесят четвертая – Волгоград: Нижне-Волжское книжное издательство, 1981
9. Воронов Н.Н. На службе военной – М.: Воениздат, 1963
10. Раткин В. Авиация в Сталинградской битве – М.: «Русские витязи», 2013
11. Адам В. Катастрофа на Волге. Мемуары адъютанта Ф. Паулюса – Смоленск: «Русич», 2001

Западня

Время теперь работало на русских – чем дальше, тем сильнее слабела 6-я армия. Доставляемого по воздуху снабжения было явно недостаточно, и войска Паулюса медленно задыхались в наброшенной на шею удавке. Не хватало горючего – моторизованные дивизии, гордость и краса вермахта, теперь передвигались в пешем строю. Немцы пока еще воевали в полную силу, но даже в таких решительных моментах боя, как контратака, уже приходилось задумываться об экономии боеприпасов. Любые попытки изменить ситуацию в свою пользу легко срывались русскими с большими потерями для немецких солдат и офицеров.

Впрочем, разбить сопротивляющегося неприятеля у Красной армии пока еще тоже не получалось – силы Паулюса еще не успели истощиться, не успел создаться необходимый моральный и физический накал. 6-я армия все еще жила и сражалась. Первую половину декабря особенно старался Донской фронт, нависавший над окруженными с севера, но, увы, все попытки разгромить противника так и остались бесплодными. К середине месяца атаки прекратились, хотя авиация РККА и продолжала беспокоить 44-ю и 376-ю пехотные дивизии. Разведка установила, что там не успели оборудовать нормальных землянок, и командование фронта целенаправленно играло у несчастных на нервах. В будущем деморализованные подразделения могли бы стать идеальным объектом для приложения сил.

Мертвые румыны под Сталинградом, ноябрь 1942

Немцы стали чувствовать окружение желудком – пайки значительно урезали. Пока что офицеры и фельдфебели убеждали солдат, что это лишь временная мера, но веселье только начиналось. Главный интендант Паулюса произвел нехитрые подсчеты, и пришел к выводу, что если сократить пайки в два раза, то армия доживет где-то до 18 декабря. Потом можно будет забить всех лошадей (лишив окруженных каких-либо остатков мобильности), и тогда войска в котле как-то протянут до середины января. До этого момента требовалось что-то сделать.

Транспортные подразделения люфтваффе, в задачу которым вменялось как можно дальше отсрочить дату кончины 6-й армии, старались изо всех сил, но все усилия были тщетны. Экипажам Ju-52 мешала переменчивая погода суровых приволжских степей – то царствовал идущий беспросветной пеленой дождь, то царил холод, затруднявший запуск моторов. Но намного сильнее всех погодных неурядиц была советская авиация – получив возможность охотиться на медлительные и слабо защищенные транспортники, она развлекалась, как хотела – потери среди «Тетушек Ю» были крайне серьезные.

Главной посадочной площадкой внутри котла являлся аэродром «Питомник» в нескольких десятках километров к западу от Сталинграда. Пространство вокруг аэродрома покрылось штабами и пунктами связи, а также складами, с которых распределялись прибывшие грузы. Не покажется удивительным, что аэродром как магнит притягивал советские бомбардировочные и штурмовые полки – только за 10-12 декабря русские нанесли по нему 42 авиаудара.

Аэродром «Питомник». Ju-52 прогревает двигатели при помощи тепловой пушки

Неудачи РККА в попытках сходу прорвать позиции окруженных легко объяснимы – разведка Донского фронта, например, считала, что в кольцо попало около 80 000 человек. Реальная цифра была в 3,5 раза больше и достигала едва ли не трехсот тысяч. Закинувшие невод пока еще даже приблизительно не понимали, насколько гигантская рыбина попалась им в руки.

А рыбина тем временем отчаянно глотала губительный для нее воздух. Немцы укрепляли новые позиции в степи, что роковым образом сказалось на обладателях крестьянских домов, расположенных неподалеку от линии фронта. В свое время они проигнорировали распоряжения эвакуироваться на восток, предпочитая остаться на своей земле. Теперь эти несчастные люди жестоко платили за свой выбор – солдаты вермахта прямо на их глазах растаскивали жилища на дрова или стройматериал. Оставшись без крова посреди заснеженной степи, крестьяне брели к Сталинграду, где по-прежнему не прекращались мелкие, но регулярно идущие бои.

Это было только начало, и пока что «степные» части, не страдающие от постоянного кошмара городских боев, жили относительно неплохо. Так, командир 16-й танковой дивизии, генерал Гюнтер Ангерн, оборудовал себе здоровенный блиндаж, куда по его приказанию было втащено пианино, которое тот нашел в Сталинграде. Играя во время советских обстрелов Баха и Бетховена, он, должно быть, неплохо отвлекался от происходящего и, вне всякого сомнения, отвлекал слушателей, коих из числа штабных офицеров всегда собиралось в достатке.

Бой местного значения на заводе «Красный Октябрь», декабрь 1942

То был быт командного состава – солдатам приходилось гораздо хуже. Немцы рассчитывали закончить кампанию 1942 года до холодов и вновь провалили массовое обеспечение теплой одеждой. Многочисленные фотографии некогда гордых собой солдат сильнейшей армии мира, кутающихся в старушечьи платки и дамские юбки, обошли весь мир, но мало кто знает, что немцы пытались наладить массовое изготовление одежды из лошадиных шкур, но из-за малого количества скорняков и недостатка оборудования выходило как-то не очень.

Хуже всего приходилось частям, согнанным с позиций в результате советского наступления. Теперь они оставались в голой зимней степи и жестоко страдали. Солдаты могли только вырыть ямы, кое-как прикрывать их брезентом и набиваться туда, как шпроты в банку, в тщетных попытках хоть как-то согреться и уснуть. Кроме русских, рады этому были и вши, царствовавшие на немецких позициях. Антисанитария порождала дизентерию, которой страдал даже Паулюс.

Сталинградский метроном

Некогда победоносный вермахт в Сталинграде давал трещины – весьма популярной темой для обсуждения были способы совершить не поддающийся вычислению самострел. Чтобы солдат не выдал пороховой ожог, они договаривались между собой – можно было разойтись на какое-то расстояние и аккуратно подстрелить друг друга, чтобы рана выглядела «боевой». Но у офицеров, определяющих это преступление, еще оставались косвенные признаки – например, внезапный всплеск однотипного ранения, безопасного для жизни и здоровья. Так, сильной популярностью пользовались выстрелы в левую руку. Разоблаченных ждали штрафные части или расстрел.

Число прецедентов подобного рода в советских армиях неуклонно снижалось, хотя и не до нуля. Тяжелейшее лето и последующие городские бои способны подкосить любые нервы, и солдаты 62-й армии не были исключением. Немцы еще не успели войти в режим молчаливого (от недостатка боеприпасов) ожидания собственной смерти, и первое время в Сталинграде было трудно почувствовать перемены. Как-то раз к неприятелю перебежала группка солдат – на вопросы удивленных немцев, что они тут делают, те ответили, что не верят в окружение 6-й армии, считая, что таким образом пропаганда пытается поднять их боевой дух. Когда «пропаганда» была подтверждена допрашивающим офицером вермахта, плакать было уже поздно, хотя и очень хотелось. Зная о голоде внутри котла и о том, как немцы кормили пленных, можно с уверенностью сказать, что шансов выжить у несчастных практически не было.

Но в массе русские вполне ощущали произошедшие перемены и искренне радовались. Они изобретали десятки способов игры на нервах у попавших в сложнейшую психологическую ситуацию немцев. Самым невинным было размещение на нейтральной полосе чучела Гитлера (заботливо заминированного на случай попыток его удалить), а самым действенным оказался знаменитый «Сталинградский метроном». Со стороны русских позиций из динамиков раздавался гулкий, безрадостный отсчет. По прошествии семи ударов спокойный и безликий голос на хорошем немецком сообщал, что каждые 7 секунд под Сталинградом погибает немецкий солдат. После этого сообщения следовал, как правило, похоронный марш.

Ближе к январю практиковался массовый выпуск пленных обратно. Так, из захваченного состава 96-й дивизии отпустили 34 человека, из которых вернулось лишь пятеро, но зато вместе с 312 «новичками». Арифметика получалась весьма хорошей. Были и более дивные способы – например, в котел засылали котов с привязанными листовками. Привыкшие к близости человека животные рано или поздно начинали крутиться у неприятельских позиций в надежде получить что-нибудь съедобное, но совершенно внезапно для котиков немцы ловили и ели их самих. Листовка, так или иначе, попадала в руки противника, и задача считалась выполненной.

Теперь русские чувствовали себя намного вольготнее – стенки котла налились подоспевшими стрелковыми дивизиями, и новый фронт стабилизировался. Войска получали пополнение, боеприпасы и теплую одежду – рукавицы на кроличьем меху, теплые фуфайки, полушубки и шапки-ушанки. Командование, в отличие от немецкого, сумело наладить постройку бань и снабжение дровами, и вшей у красноармейцев не имелось. Русские имели все предпосылки к тому, чтобы спокойно затянуть петлю не шее 6-й армии.

Зимняя гроза

Этого, впрочем, было мало – Ставка желала использовать успех и отрезать все немецкие войска, находящиеся на Кавказе. Планировавшаяся операция получила кодовое название «Сатурн». При более глубокой проработке, увы, стало понятно, что наносить настолько сильные удары и одновременно держать фронты с котлом в Сталинграде РККА пока что еще не может. После совещания с Жуковым было принято решение оставить соблазнительную идею и ограничиться операцией «Малый Сатурн», суть которой заключалась в ударе по левому флангу манштейновской группы армий «Дон». Действия прославленного фельдмаршала весьма недвусмысленно намекали, что последует попытка спасения Паулюса, и в Ставке это понимали.

Операция «Малый Сатурн»

Манштейн разработал операцию «Зимняя гроза». Суть ее заключалась в двух танковых ударах, направленных навстречу друг другу – снаружи и изнутри котла. Планировалось пробить коридор для организации снабжения. С запада наступать готовилась 4-я танковая армия генерала Гота, а в самом котле пытались собрать хоть какие-то силы для удара навстречу.

«Зимняя гроза» началась 12 декабря. Наступление стало тактической неожиданностью для русских, и неприятелю удалось образовать брешь, разгромив слабые советские части, встреченные на пути. Манштейн расширил прорыв и уверенно двигался дальше. На второй день наступления немцы вышли к хутору Верхнекумский, упорнейшие бои за который продолжались до 19 числа. После того, как неприятель подогнал свежую танковую дивизию и перепахал все бомбардировками, советские войска отошли за реку Мышкова, протекавшую неподалеку. 20 декабря до реки добрались и немцы.

Этот рубеж стал максимальной планкой успехов «Зимней грозы». До котла оставалось немногим более 35 километров, но ударный потенциал Гота был сильно потрепан. Наступающие уже понесли потери в 60 процентов моторизованных пехотных соединений и лишились 230 танков, а впереди все еще находились не такие уж и слабые оборонительные позиции русских. Но, что хуже всего, Красная армия не сидела в глухой обороне. В полутора сотнях километрах на северо-запад уже вовсю кипела операция «Малый Сатурн».

РККА перешла в наступление еще 16 декабря. Вначале амбиции авторов операции доходили до взятия Ростова, но первоначальный успех Манштейна заставил генералов спуститься с небес на землю и ограничиться срывом попыток деблокирования Паулюса. Для этого было достаточно разгромить 8-ю итальянскую армию, а также остатки 3-й румынской. Это бы создало угрозу левому флангу группы армий «Дон», и Манштейн был бы вынужден отступить.

Поначалу продвижение РККА было не очень уверенным из-за густого тумана, но когда тот рассеялся, в полную силу заработали авиация и артиллерия. Итальянским и румынским частям этого оказалось достаточно, и уже на следующий день русские прорвали их линии обороны, после чего ввели в бой танковые корпуса. Немцы пытались спасти союзников, но безуспешно – советское наступление остановке уже не поддавалось, а мобильных резервов у них не имелось.

Красное рождество

А РККА, заботливо приберегшая танки, развлекалась по полной программе. Возглавлял праздник катаний по немецким тылам 24-й танковый корпус генерала Баданова, проехавший более 240 километров. Его действия были дерзкими, умелыми и постоянно оборачивались разорением слабозащищенных тыловых объектов. 23 декабря Манштейн выслал против Баданова две танковые дивизии (11-ю и 6-ю), в которых было намного больше танков, чем в советском корпусе. Ситуация складывалась серьезнейшая, но генерал предпочел охоту за главным призом – большим аэродромом у станицы Тацинская, где находились сотни транспортных самолетов, снабжающих войска Паулюса.

Ранним утром 24 декабря на аэродроме услышали лязг танковых гусениц. Немцы поначалу не поверили своим ушам, но после того, как среди самолетов стали рваться снаряды, быстро вернулись в реальность. Аэродромный персонал поддался панике: разрывы были похожи на бомбардировку, и многие не понимали, что происходит, вплоть до того, как танки не въехали на самолетную стоянку и не принялись все там крушить.

Брутальная оспреевская обложка, посвященная рейду Баданова

Кто-то, впрочем, сохранил голову, и немцы худо-бедно смогли организовать попытку спасти транспортники. Кругом царил хаос – рев двигателей не давал ничего расслышать, вокруг катались советские танкисты, а нормальный взлет осложнялся снегопадом, густым туманом и низкой облачностью, но выбора у немецких пилотов не было.

Танкисты использовали момент: Т-34 и Т-70 лихорадочно расстреливали самолеты, стараясь упустить как можно меньше. Один из танков таранил выруливавшую на взлетную полосу «Тетушку Ю» – раздался взрыв и погибли оба. Транспортники калечились не только под огнем – стремясь как можно быстрее покинуть Тацинскую, они врезались друг в друга и загорались.

Сам Баданов в плане суровости обложке ничуть не уступает

Вакханалия творилась чуть менее часа – за это время сумели взлететь 124 самолета. Немцы признают потерю 72 транспортников, но, учитывая масштаб и характер происходивших на аэродроме событий, в это верится слабо. Советские газеты писали о 431 уничтоженном «Юнкерсе», маршал Жуков в мемуарах говорил о 300. Как бы то ни было, потери были серьезнейшие, и на попытках снабжать блокированную в Сталинграде группировку можно было смело ставить крест.

Бадановцы разорили аэродром, но теперь к ним шли две основательно разозленных танковых дивизии, и уклоняться от боя было поздно. В соединении оставалось 39 Т-34 и 19 легких Т-70, и Баданов держался в окружении до 28 декабря. Ночью корпус внезапным ударом прорвал окружение и ушел на север. Генерал Баданов стал первым кавалером Суворовского ордена 2-й степени, а 24-й танковый корпус произвели во 2-й гвардейский.

Манштейн тем временем был вынужден парировать угрозу, возникшую в результате «Малого Сатурна», и еще 23 декабря отдал приказ на отход. Паулюс робко запросил разрешение на прорыв, но командующий группой армий «Дон» отверг эту идею – в степи ослабленная голодом и недостатком боеприпасов 6-я армия была бы неминуемо разбита. Манштейн имел на нее свои планы – пока солдаты Паулюса оставались на позициях, они притягивали на себя силы русских. Что могло произойти, освободись все эти части в такой напряженный момент, фельдмаршал не хотел даже думать, поэтому приказ окруженным оставался прежним – держаться.

Части Манштейна отступают после провала «Зимней грозы»

В это время армия Чуйкова в Сталинграде уже как неделю дышала полной грудью – Волга схватилась льдом еще 16 декабря, и через реку по переправе из поливаемых водой веток потянулись вереницы грузовиков. Автомобили везли провизию и боеприпасы, а также гаубичную артиллерию – из-за недостатка снарядов немцы больше не могли забрасывать переправы и советские позиции тоннами фугасов, и теперь тяжелые орудия могли концентрироваться и на правом берегу. Красноармейцы организованными группами отправлялись на левый берег – сходить в баню и нормально поесть. Настроение у всех был великолепное.

Этого нельзя было сказать о солдатах и офицерах 6-й армии, запертых в Сталинграде. Им не светило ни мытье, ни хорошее питание. Чтобы отвлечься от происходящего, немцы старались думать о приближающемся Рождестве, но такие мысли, как правило, имели строго обратный эффект, сильнее напоминая людям о далеком доме. Многомесячное недосыпание, нервное переутомление и недостаток пищи делали свое дело. Иммунные системы окруженных слабели, внутри котла свирепствовали эпидемии дизентерии и тифа. Армия Паулюса медленно и мучительно умирала.

Русские отлично понимали это и усиливали пропаганду. К немецким позициям подъезжали (зачастую довольно нагло) автомобили с громкоговорителями. Программу передач составляли бежавшие в СССР немецкие коммунисты и пошедшие на сотрудничество пленные. Одним из таких людей был Вальтер Ульбрихт – будущий президент ГДР, которому послевоенная Германия обязана рядом архитектурных памятников, например, Берлинской стеной.

«Сталинградская мадонна»

Имеющие личное пространство, возможность уединения и свободное время пытались отвлечься искусством. Так, Курт Ребер, капеллан и врач 16-й танковой дивизии, превратил свою степную землянку в мастерскую и занимался рисованием углем. На обороте трофейной карты он изобразил знаменитую «Сталинградскую мадонну» – произведение, обязанное своей известностью в большей степени обстоятельствам создания и смертью автора в лагере НКВД под Елабугой, нежели мастерству художника. Сегодня мадонна Ребера перекочевала на эмблему одного из санитарных бундесверовских батальонов. Мало того, рисунок освящен, как икона, тремя епископами (немецким, английским и, как ни странно, русским) и ныне хранится в Мемориальной церкви кайзера Вильгельма в Берлине.

Безрадостно прошло Рождество. Впереди маячил новый, 1943 год. По заведенному порядку немцы жили по берлинскому времени, поэтому русский праздник наступил на несколько часов раньше. Красная армия отметила его массированным артиллерийским обстрелом – тысячи орудий топили неприятельские позиции в океане разрывающихся снарядов. Когда настала очередь немцев, те смогли позволить себе лишь торжественный запуск осветительных ракет – каждый орудийный выстрел был на вес золота.

Снабжение по воздуху, и без того отвратительное, после рейда Баданова на Тацинскую стало еще хуже. Немцам не просто не хватало самолетов и аэродромов – в организации самого снабжения по-прежнему царила неразбериха. Командиры тыловых авиабаз массово присылали самолеты, не переделанные для зимних полетов, только для того, чтобы отчитаться перед начальством за сверхплановое выполнение приказа. Не все идеально было и с присылаемыми грузами – например, интендантов Паулюса довел до истерики с криками и воплями контейнер, доверху забитый душицей и перцем.

Гора копыт от съеденных немцами лошадей

Из обещанных 350 тонн (при необходимых 700) доставлялось в среднем по 100 в сутки. Самым удачным днем стало 19 декабря, когда 6-я армия получила 289 тонн грузов, но подобное было большой редкостью. Питомник, главный аэродром внутри котла, постоянно притягивал к себе советскую авиацию – русские продолжали бомбить склады и приземлившиеся самолеты. Уже скоро по обе стороны от взлетной полосы красовались нагромождения из уничтоженных или сильно поврежденных Ju-52, которые оттаскивали вбок. Немцы использовали бомбардировщики «Хейнкель», но те могли поднять немного груза. Они подогнали четырехмоторные гиганты Fw-200 и Ju-290, но их было сравнительно мало, а выдающиеся размеры не оставляли шансов при встрече с советскими ночными истребителями.

В Берлине генерал Цейтцлер, начальник ОКХ (генштаба сухопутных войск), попробовал проявить солидарность с окруженными и снизил свой дневной рацион до нормы солдат Паулюса. За две недели он похудел на 12 килограмм. Узнав об этом, Гитлер лично приказал генералу прекратить акцию, понимая ее сомнительное психологическое воздействие на всех, кто контактирует с Цейтцлером, невольно превратившимся в ходячую пропагандистскую листовку русских.

В сложившейся апатии как-то поддержать могло только самоуспокоение. Учитывая масштабы имеющихся проблем, оно принимало воистину фантасмагорические масштабы. Так, когда уже было ясно, что попытка Манштейна провалилась, некоторым чудились мифические танковые дивизии СС, идущие на выручку, и далекий грохот канонады. Многие старались успокоить себя мыслями, что русские исчерпали все резервы, следует чуть-чуть потерпеть, и противнику станет просто нечем воевать. Рождались и даже успешно циркулировали фантастически бредовые слухи, что «русские запретили расстреливать пленных немецких летчиков, так как в РККА катастрофически не хватает пилотов».

76-мм полковая пушка меняет позицию

У немцев стали подходить к концу боеприпасы. Снарядов к орудиям оставалось так мало, что берегли буквально каждый. В одном из подразделений даже составили акт на несогласованный с командованием выстрел из пушки, и на старшего в расчете наложили взыскание.

От холода и недоедания люди начали тупеть. Немцы перестали читать книги, до этого передававшиеся друг другу до состояния полной истрепанности. Офицеры люфтваффе из аэродромной обслуги, имевшие сносные условия существования и некоторое количество свободного времени, сменили шахматы на карты – мозг уже не хотел напрягаться.

Настоящие драмы разворачивались вокруг эвакуационных пунктов, где решалось, кто из раненых может отправиться по воздуху в тыл, а кто нет. В среднем удавалось эвакуировать 400 человек в день, и приходилось проводить тщательный отбор. Предпочитали брать тех, кто мог ходить – носилки занимали слишком много места, и четыре лежачих места стоили двадцати сидячих. Много человек могли взять самолеты Fw-200, но при полной загрузке они становились трудноуправляемыми.

Fw-200

Один из таких исполинов, взлетев, не смог удержать высоту и, упав на землю хвостом вниз, взорвался на глазах у изумленных служащих аэродрома и раненых, ждущих своей очереди. Это, впрочем, не помешало им устроить очередную драку за погрузку на следующий борт – к январю от подобного не помогало даже оцепление полевой жандармерии.

Русские, тем временем, готовили операцию «Кольцо» – Паулюса следовало как можно скорее добить, чтобы высвободить силы. План был готов еще в самом конце декабря, и самым слабым его местом являлось старое предположение штабистов, что внутри котла находится не более чем 86 000 человек. Это было намного меньше тех двухсот с лишним тысяч, что заседали там на самом деле. Операцию поручили генералу Рокоссовскому, которому выделили 218 000 человек, 5160 единиц артиллерии и 300 самолетов. Все было готово для сокрушительного удара, однако командование РККА решило попробовать обойтись без лишних жертв и предложить противнику капитуляцию.

Завершающий удар

Паулюсу попробовали послать ультиматум. На выбранном участке на сутки прекратили стрельбу, вместо нее повторяя на все лады, что скоро к немцам будут посланы парламентеры. 8 января два задействованных в этой роли офицера попробовали приблизиться к позициям немцев, но были отогнаны огнем. После этого то же попытались проделать на другом участке, где миссию ждал половинчатый успех. Парламентеров приняли, но когда дело дошло до предварительных переговоров с немецким полковником, тот развернул их обратно – из штаба армии пришел строгий приказ не принимать от русских никаких пакетов.

Операция «Кольцо»

Утром 10 января началась операция «Кольцо». Русские традиционно начали с сокрушительной артподготовки – выстрелы тысяч орудий слились в закладывающий уши грохот. Выли «Катюши», посылая снаряд за снарядом. Первый удар русских пришелся на западную оконечность котла, где танки и пехота Красной армии в течение первого же часа прорвали позиции 44-й пехотной дивизии. В наступление шли 21-я и 65-я армии, и уже к середине дня немцам стало ясно, что удержаться на занимаемых рубежах не помогут никакие контратаки.

Паулюса атаковали со всех сторон – с севера наступала 66-я армия, а на юге немцев и союзников атаковала 64-я. Румыны оказались верны себе и, едва увидев русскую бронетехнику, бросились наутек. Наступающие тут же воспользовались этим, введя в образовавшуюся брешь танки, которые удалось остановить только в результате отчаянной и самоубийственной контратаки. Прорыв не получился, но происходящее на юге и севере все равно было сугубо второстепенно – главный удар шел с запада. Воспользовались обстановкой и бойцы Чуйкова – 62-я армия нанесла несколько сильных ударов и завладела несколькими кварталами.

Русские неудержимо наступали на Питомник, где никто не испытывал иллюзий: на аэродроме, затихая и разгораясь с приземлением каждого «Юнкерса», шла драка за право занять место в самолете. Охваченные животным ужасом, немцы затаптывали друг друга, и даже автоматическое оружие полевых жандармов не могло их остановить.

Части неприятеля начали массовый отход. Многие из них, и так полупустые или реанимированные постановкой под ружье тыловиков или слиянием подразделений, в ходе оборонительных боев прекращали свое существование, как 376-я или 29-я моторизованная дивизии. Немцы стекались в Питомник, но 16 января были вынуждены бежать и оттуда. Теперь единственным аэродромом 6-й армии оставался Гумрак, расположенный под самым Сталинградом. Транспортные самолеты перебазировались на него, но уже через полдня по взлетной полосе начала стрелять советская артиллерия, после чего Рихтгофен вывел авиацию из котла, несмотря на все протесты Паулюса.

Пехота, в отличие от люфтваффе, была лишена возможности летать по воздуху со скоростью в 300 километров в час, и для нее отступление на Гумрак стало еще одним витком сталинградского кошмара. Еле бредущая колонна оборванных и еле живых от недоедания и мороза людей красочно свидетельствовала о провале кампании 1942 года для всех, кто мог ее видеть.

К 17 января площадь котла уменьшилась вдвое – армия Паулюса была загнана в восточную половину. Русские исчерпали наступательный порыв и взяли паузу в 3 дня, чтобы спокойно и методично подготовиться к следующему рывку. Никто не собирался разбивать лоб о то, что можно будет подавить шквалом артиллерийского огня, когда удастся подтянуть орудия и оборудовать позиции и запасы снарядов.

Захваченная «Тетушка Ю»

Тем временем у немцев закончилась даже конина. На солдат становилось по-настоящему страшно смотреть. Впрочем, и тут некоторые были «равнее» других – один офицер, например, кормил любимую собаку толстыми ломтями мяса. Интендантские службы всегда славились запасливостью, и старались экономить. Эти не самые глупые люди проявляли выдержку и благоразумие, стараясь смотреть в завтрашний день, и крайне неохотно расходовали имеющиеся запасы муки. В конце концов дошло до того, что все они перекочевали в руки русских, когда 6-я армия сдалась.

Но до этого момента еще требовалось дожить. Некоторые не собирались ждать голодной смерти и шли на прорыв небольшими группами. Офицеры 16-й танковой дивизии собирались взять трофейные «Виллисы», форму РККА, а также несколько хиви, которым все равно было нечего терять, и просочиться через позиции русских на запад. Циркулировали и еще более сомнительные идеи – пробиваться на юг и искать убежища у калмыков. Известно, что несколько групп из различных подразделений пытались совершить как одно, так и другое – переодетые, они покинули расположение своих частей, и больше их никто не видел.

В Берлине тем временем выпустили приказ, согласно которому следовало вывезти из котла как минимум по одному солдату из каждой дивизии. Их планировалось включить в состав новой 6-й армии, которую уже начинали формировать в Германии. В идее явно виднелись библейские нотки. Презирающие христианство (и особенно его Ветхозаветную часть) нацисты продолжали оставаться людьми, выросшими в европейской культуре, и избавиться от идей и образов мышления по-прежнему не могли. Также старались вывозить ценных специалистов – танкистов, работников связи и так далее.

Утром 20 января Рокоссовский продолжил наступление. Теперь его главной целью был Гумрак, откуда еще продолжали кое-как взлетать самолеты. Немцы отправляли рейсы до последнего, и эвакуироваться оттуда им пришлось уже под огнем «Катюш» – с 22 января у них оставался небольшой аэродром в поселке Сталинградском, но крупные самолеты с него взлетать не могли. Последняя нить, связывающая Паулюса с остальными силами, прервалась. Теперь люфтваффе могли лишь сбрасывать контейнеры с припасами. Немцы тратили уйму времени, пытаясь найти их в заваленных снегом развалинах. Штабисты отсылали радиограмму за радиограммой, пытаясь заставить аэродромное начальство сменить белые парашюты на красные, но все оставалось по-прежнему – поисковым отрядам по-прежнему приходилось ходить кругами по негостеприимному городу.

Опознавательные полотнища с огромными свастиками зачастую были давно утеряны, и летчики не видели, куда сбрасывать груз. Контейнеры летели куда придется, только усугубляя проблемы тех, кто ждал их на земле. Русские тоже внимательно наблюдали за сигнальными ракетами противника. Когда последовательность стала ясна, они принялись запускать их сами, получив множество щедрых подарков со стороны люфтваффе. Контейнеры, упавшие на нейтральной территории, становились идеальной приманкой для советских снайперов – часто обезумевшие от голода немцы были готовы идти на верную смерть, лишь бы добраться до съестного.

Советские техники радостно снимают пулемет с захваченного «Мессершмитта»

Русские вытеснили противника в город и теперь вели бои в застройке. Немцы испытывали серьезнейшую нехватку боеприпасов, и советские танки практически безнаказанно утюжили позиции пехоты. Исход сражения был предрешен.

25 января с жалкими остатками 297-й пехотной дивизии сдался генерал фон Дреббер. Это была первая ласточка – некогда вышколенная и бравая армия Паулюса подходила к своей последней черте. Получивший легкое ранение в голову командующий 6-й армией находился на грани нервного срыва, а командир 371-й пехотной дивизии застрелился.

26 января войска Рокоссовского и Чуйкова соединились в районе рабочего поселка «Красный Октябрь». То, что немцы не могли сделать на протяжении всей осени, Красная армия делала за несколько недель – моральное, физическое и техническое состояние противника было подорвано, и продвижение шло как нельзя лучше. Котел был разорван на две части – на юге обосновался Паулюс, а на севере, в заводской застройке, засел генерал Штрекер с остатками 11-го корпуса.

Замерзшие немцы

30 января получивший полмесяца назад Дубовые листья Паулюс был произведен в фельдмаршалы. Намек был кристально ясен – за всю историю Германии ни один фельдмаршал не сдавался в плен. У командующего 6-й армией было, тем не менее, иное мнение – всю кампанию он только выполнял приказы других, причем выполнял подавляющей частью хорошо и весьма корректно. Поэтому он с негодованием отверг идею самоубийства, наплевав на все увещевания и лестные аналогии с гибнущими богами из германских эпосов, уже разливающиеся по радиоэфиру из уст пропагандистов Геббельса.

Никто не испытывал иллюзий по поводу эффективности дальнейшего сопротивления, и тема сдачи в плен стала наиболее больной и востребованной, корежа и без того подорванную психику немцев. Ганс Дибольд, полевой врач, описывает случай, когда тронувшийся умом пехотный офицер ворвался на перевязочный пункт, крича, что война продолжается, и он лично пристрелит всякого, кто посмеет сдаться в плен. Несчастного разъярил флаг с красным крестом, развивавшийся у входа в здание – бедолага решил, что на нем слишком много белого цвета.

Генерал Зейдлиц, командующий 51-м корпусом, еще 25 января пытался сдаться в плен, но был смещен Паулюсом и заменен генералом Хейтцем, приказавшем расстреливать на месте всякого, кто хотя бы заговорит о сдаче. Также Хейтц отдал приказ «сражаться до последнего патрона», однако это не помешало ему отправиться в плен 31 января. Есть нечто кармическое (а может быть, что-то и более приземленное, вроде лагерной заточки) в том, что Хейтц не дожил до конца войны, скончавшись через 2 года в плену при невыясненных обстоятельствах.

Сдача Паулюса

Утром 31 января сдался и Паулюс, вызвав живое одобрение ухмыляющихся красноармейцев и бурную реакцию в Берлине. Он подписал капитуляцию 6-й армии, однако изолированные войска Штрекера на севере упрямо продолжали держаться. Русские пытались выбить из него приказ на окончание сопротивления, но фельдмаршал стоял на своем, апеллируя к тому, что Штрекер вовсе не обязан слушать взятого в плен командира.

Триумф

Тогда советское командование решило «поговорить по-плохому». Утром 1 февраля началось последнее наступление русских в Сталинграде – огневой налет длился лишь 15 минут, но концентрация была сильнейшей за всю текущую войну – на километр фронта приходилось 338 орудий и минометов. Штрекер сдался менее чем через сутки. Сталинградская битва закончилась.

Завершилось одно из самых грандиозных сражений в истории человечества. Тут было все: и отчаяние летних месяцев, и грязная, но упорная осенняя драка в замкнутых пространствах, и эффектные рейды танков по заснеженной степи. И, в итоге, осознание того, что сильный, обученный и решительный противник, не так давно блиставший на полях сражений, теперь сидит в окопах, голодает, мерзнет и страдает от дизентерии.

С немецкой стороны в плен сдалось около 91 000 человек. Среди них имелось 22 генерала и фельдмаршал Паулюс, которого тут же показали журналистам, несмотря на все протесты. Неприятельский командный состав первоначально содержали в двух избушках. Охранявшие высокопоставленных пленников люди в форме солдат и младших офицеров Красной армии, разумеется, были агентами НКВД, знавшими немецкий язык и не показывавшими это. Благодаря этому осталось много материала (по большей части, забавного характера) относительно поведения первых сдавшихся в плен генералов вермахта сразу после событий.

Полковник Адам из штаба 6-й армии, например, каждое утро встречал советских охранников вскидыванием руки и возгласом «Хайль Гитлер!». Некоторые военачальники постоянно собачились между собой (как Зейдлиц и Хейтц, ненавидящие друг друга), а однажды изумленный русский конвоир застал драку между немецким и румынским генералами.

Из 91 000 пленных Германию увидело только около пяти тысяч. Причиной этого стало длительное хроническое недоедание в котле вкупе с чрезвычайным нервным напряжением в ходе боев. Если немцы хотели увидеть своих солдат, тем следовало сдаться до того, как организмы будущих пленных станут на путь неизбежного самоуничтожения. Если они сражались до конца, стараясь оттянуть на себя как можно больше советских дивизий, то любые возмущения будут смотреться надуманными.

Пленные

Мало того, при всей суровости советских лагерей отношение к пленным было диаметрально разным. Если немцы под Сталинградом (еще до окружения) лишь ставили красноармейцев внутрь загона из колючей проволоки и иногда бросали им какие-то крохи еды, то подход русских был другим. Советский союз испытывал крайнюю нужду почти во всем, но сознательно направлял к сталинградским пленным медицинский персонал. Когда разбросанные по окопам немцы попали в скученное пространство лагерей, там тут же начался новый виток эпидемий – ослабленные организмы легко подхватывали болезни и успешно передавали их дальше. В вихрях этих эпидемий скончалось немало русских медсестер, пытавшихся помочь солдатам 6-й армии, этим ходячим полутрупам. Представить, чтобы такие самоотверженные попытки в отношении пленных красноармейцев предпринимали тыловые или медицинские службы Паулюса, решительно невозможно.

Русским по-прежнему не хватало еды, медикаментов и транспорта, поэтому условия содержания немцев были спартански суровыми, но их никто не ставил в открытое поле и не ограждал колючей проволокой, «забыв» про остальное. Пленных ждали суровые марши, тяжелая работа и весьма скудное питание, но не целенаправленный геноцид, замаскированный показным равнодушием.

Митинг в освобожденном Сталинграде

Шансы остаться в живых напрямую зависели от звания. В лихом наступлении генерал и офицер стараются организовать продвижение, взаимодействие и обеспечение войск, и устают больше простого солдата. Но в позиционном сидении без еды и удобств меньше напрягается как раз организм того, кто стоит выше – у него есть комфортный блиндаж и, скорее всего, лучшее питание, или, по крайней мере, возможность его себе организовать. Поэтому в плен попадали неравноценно истощенные люди – не считая нервного тика Паулюса, генералитет не выглядел особо больным.

В советском заключении умерло 95 процентов солдат, 55 процентов младших офицеров и лишь 5 процентов генералов, полковников и штабных работников. Пребывание в Советском Союзе для всех эти людей было надолго – Вячеслав Молотов твердо заявил, что «ни один немецкий военнопленный не увидит дом до тех пор, пока Сталинград не будет полностью восстановлен ». Последних пленников освободили более чем через 10 лет, в сентябре 1955 года.

Последствия

А восстанавливать было что. Немцы застали на захваченной территории города более 200 000 жителей. Большинство было угнано в Германию на принудительные работы – на 1 января 1943 года в оккупированной части Сталинграда имелось не более 15 000 местных, в основном, используемых немцами для обслуживания своих частей. Также в это число входили больные или старики, которые могли выжить только за счет подачек неприятеля работающим на вермахт родственникам. Когда город был очищен, советские переписчики насчитали всего лишь 7 655 человек гражданского населения. Большинство страдали водянкой от недоедания и были подвержены различным «голодным» заболеваниям, например, цинге.

Из 36 000 общественных и частных зданий были совершенно разрушены или непригодны к восстановлению 35 000. Какие-то районы страдали сильнее других – так, в Тракторозаводском из 2500 домов пригодными к восстановлению сочли только 15, а в Баррикадном – 6 из 1900.

Немалую лепту внесло и разграбление – немцы, эти потомки лихих ландскнехтов, оставались верны традициям. «Город Сталинград официально предназначен открытому грабежу из-за его удивительного сопротивления», – говорил глава комендатуры генерал-майор Леннинг. Он с удовольствием выполнял собственный приказ, обзаведясь в Сталинграде 14 коврами и немалым количеством фарфора и столового серебра, которое позже вывез в Харьков.

Когда у немцев было время, они проводили тщательный досмотр на предмет картин, ковров, предметов искусства, теплых вещей и так далее. Отбирались даже детские платья и женское белье – все это, запакованное во множество посылок, отправлялось домой, в Германию. В руки русских попало немало писем на фронт, найденных на телах убитых – немецкие женщины не то что не имели ничего против, а, наоборот, подзуживали мужей раздобыть чего-нибудь для дома.

Брошенные «Мардеры»

Некоторые немцы не стеснялись своих похождений даже в советском плену. Так, в конце октября допрашиваемый НКВД радист по фамилии Ган утверждал, что грабеж является «правом воина» и «законом войны». На требование указать лиц, лучше всех грабивших в его полку, тот с готовностью назвал ефрейтора Иоганнеса Гейдона, старшего радиста Франца Майера и прочих, не видя в этих показаниях никаких последствий ни для себя, ни для товарищей.

Как только 6-я армия попала в окружение, немцы перенесли свой взгляд с ценностей и предметов искусства на съестные припасы – в большом городе (даже если он превращен в филиал преисподней) всегда найдется, чем поживиться. Особую смекалку и жестокость в грабежах проявляли отряды украинских националистов, коих в окруженном Сталинграде имелось немало. Они особенно хорошо определяли «свежезакопанную» землю, в которую жители зарывали ценности и припасы в попытках спасти их от реквизиций.

Грабежи приняли такой характер, что комендатура была вынуждена выдавать специальные пропуска своим добровольным помощникам из числа жителей. Помимо этого, напротив их домов или квартир вывешивались специальные таблички с надписью «Не трогать». Последнее очень помогало подполью НКВД в оккупированных районах города – всех предателей следовало взять на карандаш, дабы после освобождения Сталинграда с ними длительно и подробно побеседовать.

Битва позади. Дети возвращаются с занятий в разрушенной сталинградской школе

Демонстративное уничтожение города вкупе с отнятием жизни у родных создавали у людей впечатление, что рушится что-то основательное и незыблемое. Это могло свести на нет инстинкт самосохранения и резко уронить ценность собственной жизни. Архивные документы НКВД раскрывают множество примечательных случаев. Так, например, сталинградский житель по фамилии Беликов зазывал в свою землянку одиночных немецких солдат, обещая, судя по всему, еду, после чего убивал их ножом. В конце концов, его поймали и повесили, о чем Беликов вряд ли сожалел. А некто Рыжов, 60 лет, умудрился избить и вышвырнуть из своей землянки группу немцев, пришедших к нему в поисках реквизиций.

Сталинградское чистилище осталось позади. Потери по итогам грандиозного побоища оказались равными – примерно по 1 100 000 человек с обеих сторон. Но что для русских, что для всего мира, это был первый в истории случай, когда при равенстве потерь разогнавшийся, набравший скорость и вышедший на оперативный простор вермахт был остановлен и пущен обратно. В прошлом году немцам просто не удалось выполнить намеченные цели, а в этом они получили ощутимый удар прямо в лицо. 6-я армия, крупнейшая и наиболее оснащенная во всем вермахте, вышла в поход и не вернулась. В Сталинграде произошло главное – и Советский союз, и весь мир понял, что немца можно бить. Не просто срывать планы, не замедлять продвижение и даже не останавливать, но бить – больно, неприятно и с фатальными последствиями для вражеских соединений стратегического уровня. Во всей войне наступил переломный момент.

Город в 1944 году

Красной армии следовало еще многому научиться, но она продемонстрировала убедительную возможность действовать против немцев их же методами – наносить осмысленные танковые удары, создавать котлы и уничтожать там целые соединения. Несмотря на серьезнейшие потери, в 62-й армии Чуйкова, державшейся в Сталинграде до конца, еще оставались бойцы. Они получили бесценный опыт городских боев и почувствовали вкус победы.

Усиленная пополнениями, армия была переименована в 8-ю гвардейскую. Ее не пугало смертельно опасное переплетение коварных городских улиц, рукопашная в полуразрушенной застройке и операции по зачистке крупных жилых и индустриальных центров. Гвардейцам Чуйкова предстояло форсировать Днепр и Одер, освобождать Одессу и брать превращенную в одну сплошную каменную крепость Познань. Но их звездный час был впереди. Выращенные в Сталинграде, эти специалисты по городским боям штурмовали Берлин, который лопнул в их руках, как перезрелый орех, будучи не в силах сопротивляться натиску лучших частей РККА. Немецкая попытка повторить Сталинград с треском провалилась – последний, неуловимо призрачный шанс помешать русским поставить точку был потерян. Война в Европе подошла к концу.

В Сталинградском «котле»

К концу декабря 1942 г. внешний фронт отодвинулся от окруженной под Сталинградом группировки на 200 - 250 км, проходя по линии Новая Калитва - Марковка - Миллерово - Морозовск - Зимовники. Кольцо советских войск, непосредственно охватывающее противника, составляло внутренний фронт. Вражеские войска занимали район, ширина которого с запада на восток, от Мариновки до центральной части Сталинграда у Волги, равнялась 53 км, а с севера на юг - 35 км. Эта территория составляла 1400 кв. км.

Перед находившимися в «котле» немецкими солдатами и офицерами были только две возможности - капитуляция или гибель под ударами Красной Армии. Противник был окружен семью советскими армиями: 65, 21, 24, 64, 57, 66-й и 62-й.

Вначале немецкое командование пыталось скрыть от своих войск истинное положение вещей. Когда же факт окружения стал широко известен в частях группировки противника, то боевой дух личного состава командование пыталось поддерживать заверениями о близкой помощи. Иоахим Видер так описывает обстановку в «котле»: «В последнюю неделю ноября, когда наши части и соединения, сильно потрепанные в отступательных боях, лихорадочно закреплялись на новых рубежах, постоянно преодолевая все новые трудности, командующий армией отдал весьма серьезный по своим последствиям приказ по армии. Я и по сей день помню его слово в слово. Начинался он так:, «6-я армия окружена. Вашей вины, солдаты, в этом нет. Вы сражались доблестно и упорно до тех пор пока противник не вышел нам в тыл». Дальше в приказе говорилось о предстоящих тяжелых боях, о страданиях и лишениях, которые неминуемо ждут немецкие войска, о том, что, несмотря на голод и морозы, нам нужно во что бы то ни стало продержаться еще некоторое время, твердо веря в обещанную подмогу. Наконец, упоминалось и о том, что Гитлер лично обещал провести операцию по спасению окруженной армии. Воззвание было составлено весьма искусно и убедительно и заканчивалось фразой, рассчитанной на нужный психологический эффект: «Держитесь! Фюрер выручит вас!» Эти слова, сулившие скорое избавление, должны были ободрить и вдохновить солдат.

Этот заключительный призыв, который живо обсуждался в нашем штабе, придавал документу чисто эмоциональную окраску, столь необычную для трезвого и делового тона приказов…

Но, естественно, солдаты-фронтовики тогда еще не представляли себе в полной мере, какие страдания и лишения им уготованы. Они не разбирались в сложных проблемах общеармейского снабжения и понятия не имели о тех бесчисленных трудностях, которые уже тогда вставали перед штабами соединений. Вначале они не знали и о том, что окружение вынудило нас сразу же поставить крест на всех еще только начатых мероприятиях по подготовке зимних позиций. Армейские тыловые базы в станицах Морозовской, Тацинской и еще дальше к западу остались за пределами «котла». Там хранились десятки тысяч комплектов зимнего обмундирования - шинелей на меху, валенок, шерстяных носков, подшлемников и наушников,- которые теперь уже нельзя было доставить в наше расположение.

В результате войска в подавляющем большинстве своем встретили убийственные русские морозы, почти не имея зимней одежды.

Поскольку намеченный ранее прорыв 6-й армии на юго-запад не состоялся и окруженные соединения вынуждены были готовиться к долговременной обороне, возникла необходимость перегруппировать некоторые подразделения, а также часть тяжелого вооружения. Постепенно, преодолевая большие трудности, нам удалось укрепить наши рубежи и стабилизировать линию обороны. Особенно туго пришлось при этом дивизиям, расположенным на южном и западном участках, в открытой степи, где не было ни жилых помещений, ни строительного леса, ни дров. Конфигурация кольца обрела свои окончательные очертания, которые и сохранились вплоть до второй недели января» (Видер И. Катастрофа на Волге. М.. 1965. С. 51, 53. ).

Видер несколько приукрашивает моральное состояние окруженных, говоря о том, что «их боевой дух еще не был сломлен и настроение в частях оставалось куда более оптимистическим, чем в штабах. Люди на передовой считали создавшееся тяжелое положение бедой поправимой, обычным делом, без которого на фронте не обходится, и были даже уверены, что после благополучного исхода участники сражения получат, как это обычно бывает, особый знак отличия - какую-нибудь сталинградскую нашивку или памятную медаль за выход из «котла». Разумеется, все были уверены, что внешний фронт окружения будет прорван в ближайшем будущем. Солдаты непоколебимо верили в обещанную помощь, и в этой вере они черпали силы, сражаясь в тяжелейших условиях, страдая от голода и лютой стужи; с этой верой они и погибали в боях» (Там же. С. 55. ). Среди окруженных находились и такие, кто утверждал, что Гитлер не только выручит их, но и сумеет превратить «кажущееся поражение в блистательную победу» (Там же. С. 56. ), охватив гигантским кольцом все советские соединения, окружившие фашистскую армию.

Гитлеровские офицеры внушали солдатам, что к Сталинграду идет помощь извне. Наконец, во вторую неделю декабря стало известно, что крупные силы под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна начали операцию по деблокированию окруженной группировки. Весть о наступлении армейской группы «Гот», отмечает К. Типпельскирх, «вызвала всеобщий подъем» (Типпелъскирх К. История второй мировой войны. М., 1956. С. 260. ). Слухи изображали события такими, какими их хотели видеть. Так, немецкий унтер-офицер Гольцер записал в свой дневник: «Окружение вокруг Сталинграда прорвано». Манштейн, находясь в 35 - 40 км от окруженных, прислал радиограмму штабу 6-й армии в Гумраке: «Держитесь! Идем на выручку!».

Вспоминая эти дни в «котле», Иоахим Видер пишет: «С быстротой молнии распространился, словно единый пароль, клич: «Манштейн идет!» Эти слова придавали солдатам новые силы на всех участках кольца, и прежде всего на нашем западном участке «котла», где приходилось особенно туго... Спасение казалось близким» (Видер И. Указ. соч. С. 68. ). Однако эти иллюзии исчезли, когда наступление Манштейна провалилось, а остатки его войск стали отступать к Ростову. «Кровь застывала в жилах при взгляде на карту. Наши ближайшие фронтовые аэродромы, откуда беспрестанно вылетали в наш «котел» транспортные самолеты, основные армейские базы в Тацинской и Морозовской, где размещались интендантские склады, походные лавки и громоздились целые горы мешков неотправленной нолевой почты, превратились теперь в поле боя. На Тацинском аэродроме... сгорели главные провиантские склады 6-й армии. Множество транспортных самолетов было приведено в негодность, были взорваны склады с боеприпасами - над станцией заполыхал чудовищный фейерверк» (Там же. С. 74. ).

Окруженные на правом берегу Волги и в покрытых снегом придонских степях фашистские войска были предоставлены самим себе. Под натиском советских войск все более сокращалась территория внутри сжимавшегося кольца окружения, которая почти вся простреливалась артиллерией. С воздуха на гитлеровцев обрушивала удары авиация.

62-я армия Сталинградского фронта также вела наступательные бои. Ее воины выбивали гитлеровцев из опорных пунктов и узлов сопротивления, отвоевывали здание за зданием, улицу за улицей. По скованней льдом Волге к советским армиям непрерывным потоком двигались машины с грузами, прибывало пополнение.

Обреченность войск Паулюса с каждым днем становилась все более очевидной. Боеприпасы, продовольствие, горючее и медикаменты были на исходе. В течение декабря находившийся в «котле» враг потерял около 80 тыс. солдат и офицеров, состав группировки сократился до 250 тыс. человек (Важнейшие операции Великой Отечественной войны, 1941-1945 гг. С. 128; См. также: Из личного архива фельдмаршала Паулюса // Воен.-ист. журн. 1960. № 3. С. 92. ). Помощь извне была невозможна. Попытки снабжать окруженные войска при помощи авиации окончились провалом. Для ежедневной доставки в район окружения 500 т различных грузов требовалось до 1000 самолетов Ю-52 (Меллентин Ф. Танковые сражения 1939-1945 гг. С. 166. ). Между тем действительная потребность в ежедневном снабжении была гораздо выше и составляла минимально 946 т ( «В этих подсчетах не учтены 8000 лошадей, боеприпасы для стрелкового оружия всех видов, инженерное имущество, материалы для ремонтно-восстановительных работ, санитарное имущество, обмундирование и полевая почта, хотя без всего этого нельзя обойтись. Если учесть все это, то итог возрастает до 1200 т в сутки» (Дёрр Г. Указ. соч. С. 114). ) продовольствия, боеприпасов и горючего. Решить эту задачу враг не мог. Реально в среднем за сутки перебрасывалось от 50 т (в ноябре) до 105 т (в декабре). С 12 января по 2 февраля эта норма не превышала 60 - 80 т (Там же. С. 117. ). Немецкие трехмоторные транспортные самолеты Ю-52, направлявшиеся с грузами к окруженным гитлеровским войскам, беспощадно уничтожались превосходящими силами советской авиации и зенитной артиллерией. Воздушная блокада была организована с большим искусством. В декабре под Сталинградом были сбиты сотни транспортных самолетов врага. Вместе с тем советские войска, сжимая кольцо окружения, захватывали немецкие аэродромы. Расстояние от баз авиации противника до посадочных площадок 6-й армии составляло первоначально 200 км, затем возросло до 300 и, наконец, 450 км (Там же. С. 116-117. ).

Войска Паулюса, очутившиеся в сталинградском «котле», были полностью изолированы как с суши, так и с воздуха. Снабжение частей и соединений боеприпасами и продовольствием фактически почти прекратилось. Враг вынужден был экономить патроны, снаряды и мины, ему не хватало самого необходимого для ведения боевых операций. Войска неприятеля получали голодный паек. Ежедневная порция хлеба составляла 100 г. В солдатском рационе конина стала роскошью, немцы охотились за собаками, кошками, воронами. В довершение всего вражеские войска, так и не получившие зимнего обмундирования, жестоко страдали от суровых морозов (в январе морозы доходили до - 25 - 30 °).

Вот как описывает бедствия осажденной 6-й армии гитлеровский полковник Динглер: «Каждую ночь, сидя в землянках, мы вслушивались в рокот моторов и старались угадать, сколько же немецких самолетов на этот раз прилетит и что они нам доставят. С продовольствием было очень трудно с самого начала, но никто из нас не предполагал, что скоро мы постоянно будем испытывать муки голода.

Нам не хватало всего: не хватало хлеба, снарядов, а главное - горючего. Пока было горючее, мы не могли замерзнуть, а наше снабжение, пусть даже в таких ограниченных масштабах, было обеспечено. Дрова приходилось доставлять из Сталинграда на автомашинах, но, поскольку мы испытывали острый недостаток в бензине, поездки в город за топливом совершались очень редко и в наших землянках было очень холодно.

До рождества 1942 года войскам выдавалось по 100 граммов хлеба в день на человека, а после рождества этот паек был сокращен до 50 граммов. Позднее по 50 граммов хлеба получали лишь те части, которые непосредственно вели боевые действия; в штабах, начиная от полка и выше, хлеба совсем не выдавали. Остальные питались только жидким супом, который старались сделать более крепким, вываривая лошадиные кости» (Меллентин Ф. Указ. соч. С. 167. ).

Немецко-фашистские войска несли огромный урон в живой силе, теряя ежедневно не менее 1500 солдат в результате активных действий советских войск, советской авиации, а также от голода, мороза и болезней. «Шестая армия была обречена, и теперь уже ничто не могло спасти Паулюса. Даже если бы каким-то чудом и удалось добиться от Гитлера согласия на попытку прорваться из окружения и измученные и полуголодные войска сумели бы разорвать кольцо русских, у них не было транспортных средств, чтобы отступить к Ростову по покрытой ледяной коркой степи. Армия погибла бы во время марша, подобно солдатам Наполеона в период отступления от Москвы к реке Березине» (Там же. С. 173. ).

Несмотря на безвыходность положения, враг готов был к длительной и упорной обороне, продолжая создавать сплошную сеть опорных пунктов и узлов сопротивления. Паулюс выполнял категорическое требование германского верховного командования. «То, что мы отсюда не уйдем, должно стать фанатическим принципом»,- заявил Гитлер (Hitlers Lagebesprechungen. S. 84. ). Об этом же говорилось в его оперативном приказе № 2 от 28 декабря: «Как и прежде, моим намерением остается удержать 6-ю армию в ее крепости и создать предпосылки для ее освобождения» (Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. М., 1973. Т. 2. С. 367. ).

В день Нового года на имя командующего окруженной группировкой была получена личная радиограмма «фюрера». Она вновь подтвердила, что Гитлер «не оставит на произвол судьбы героических бойцов на Волге и что Германия располагает средствами для деблокады 6-й армии» (Из личного архива фельдмаршала Паулюса. С. 88. ). Подобные заверения уже не производили прежнего впечатления. Борьба продолжалась, но перед немецкими солдатами и офицерами все чаще и настойчивее вставал вопрос о ее целесообразности.

Чем объяснялось такое упорство проигравшего битву противника? Соображениями политического престижа фашистской Германии? Или стратегической необходимостью удержания фронта под Сталинградом? В первые дни после окружения Паулюс, как командующий 6-й армией, ставил вопрос о предоставлении ему права «свободы действий» и осуществления, в случае необходимости, прорыва на юго-запад. Такое право ему предоставлено не было, а в дальнейшем сама обстановка исключила любую попытку в этом направлении. Оставалось капитулировать, сохраняя жизнь десятков тысяч немцев, или продолжать сопротивление «до последнего солдата». Верховное командование вермахта, не задумываясь, избрало последнее. Этим оно обрекло свою сталинградскую группировку на гибель, произнесло ей смертный приговор.

Следует сказать, что такое решение определялось мотивами как престижа, так и стратегии. Сковывая в районе Сталинграда советские силы, немецкое командование стремилось не допустить развала всего южного крыла Восточного фронта. Однако после провала наступления Маи-штейна, а затем потери (в январе) аэродрома в районе Питомника сопротивление окруженной группировки утратило прежнее военно-стратегическое значение. Оно стало бесперспективным даже в военном отношении, но тем не менее продолжалось до конца. Фашистский рейх оставался верен себе в чудовищном пренебрежении к человечности. Гитлер и его окружение не видели необходимости делать в этом отношении исключение для собственных солдат и офицеров, коль скоро они выбывали из затеянной игры. А эти последние продолжали слепо выполнять преступную волю своих военных и политических руководителей. Требовалась другая, более могучая воля и сила, чтобы солдаты и офицеры армии Паулюса, а также миллионы других немцев взглянули на события иными глазами. И по мере усугубления обстановки, чем неумолимее и ближе надвигалось возмездие, тем заметнее и сильнее совершался процесс морального отрезвления той части гитлеровского вермахта, которая оказалась в «котле». Фашистская военная машина начинала отказывать, пусть не сразу, в наиболее существенной своей части - бездумном автоматизме повиновения.

К тому времени, когда советское командование в ультимативной форме предложило врагу прекратить сопротивление и сообщило условия капитуляции, несомненно, среди окруженных гитлеровцев многие готовы были сложить оружие. В этом отношении весьма убедительно звучит свидетельство Гельмута Вельца, который рисует такую картину: «Сегодня 8 января. Это день не такой, как все другие. Он требует от командования важного решения, самого важного, какое оно только может принять в данный момент. Каково будет это решение - никто из нас не знает. Нам известно только одно: решающее слово может быть сказано только в течение двадцати четырех часов. Это знает каждый, кто принадлежит к 6-й армии. О том позаботились сотни тысяч русских листовок. Их целый день сбрасывают над нами медленно кружащие советские самолеты. На нас изливается ливень тоненьких листовок. Целыми пачками и врассыпную, подхваченные ветром, падают они на землю: красные, зеленые, голубые, желтые и белые - всех цветов. Они падают на снежные сугробы, на дороги, на деревни и позиции. Каждый видит листовку, каждый читает ее, каждый сберегает ее и каждый высказывает свое мнение. Ультиматум. Капитуляция. Плен. Питание. Возвращение на родину после войны. Все это проносится в мозгу, сменяя друг друга, воспламеняет умы, вызывает острые споры.

Вся армия страдает от удушья, блуждает в лабиринте, скорчилась без сил в снегу. Как ни крути, а приходишь к одному выводу: дни немецких войск, сжатых на узком пространстве, сочтены, умирающая армия не способна сковать сколько-нибудь значительные силы противника, а другой задачи у нас нет. Следовательно, продолжать кровопролитие бессмысленно. Капитуляция - требование разума, требование товарищества, требование посчитаться с судьбой бесчисленного количества раненых солдат, которые по большей части лежат в подвалах без всякого медицинского ухода. Такая капитуляция не наносит ущерба достоинства германского солдата» (Велъц Г. Солдаты, которых предали. С. 228-229, 232. ).

И дальше: «Да, конечно, долг и главная добродетель хорошего солдата - повиноваться всегда и всюду, даже если он и не понимает смысла полученного приказа. Но здесь, у нас, своим властным языком говорят сами факты. Только за последние шесть недель погибло круглым числом 100 тысяч человек. Тот, кто в таких условиях намерен ценой гибели остальных 200 тысяч человек сохранить свое слепое и тупое повиновение, не солдат и не человек - он хорошо действующая машина, не больше!» (Там же. С. 233. ).

Однако такие соображения не сыграли решающей роли при всей их жестокой очевидности. Судьба личного состава окруженной группировки была принесена в жертву теми, кто давал ответ на ультиматум о прекращении сопротивления.

Условия капитуляции, предложенные советским командованием, были доложены через немецкого офицера лично генерал-полковнику Паулюсу. Как раз в это время на аэродроме в Питомнике приземлился самолет, доставивший командира 14-го танкового корпуса генерала Хубе. Он вернулся в «котел» из ставки Гитлера, куда 28 декабря вылетал для получения награды и где по поручению Паулюса докладывал «фюреру» о положении окруженных войск. Хубе привез приказ Гитлера продолжать сопротивление до нового деблокирующего наступления войск вермахта, которое развернется во второй половине февраля.

Паулюс вызвал к себе командиров корпусов, которые уже знали текст советского ультиматума. Командующий ознакомил их также с соообще-нием генерала Хубе. Все они высказались против капитуляции. Затем прибыл ответ главного командования сухопутных сил (ОКХ). Он гласил: «Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии».

Манштейн впоследствии писал: «9 января противник предложил 6-й армии капитулировать. По приказу Гитлера это предложение было отклонено... я целиком поддерживаю его решение». Вместе с тем, по его мнению, «для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом» (Manstein E. von. Verlorene Siege. Bonn, 1955. S. 384. ).

Иначе оценивает это В. Адам, который считает, что перед фактом бессмысленной гибели дивизий Паулюс должен был наконец решиться на самостоятельные действия. «Я считаю, что в случае своевременной капитуляции могло спастись и после войны вернуться к своим семьям намного больше 100 тысяч солдат и офицеров» (Адам В. Трудное решение. М., 1967. С. 278. ). Он признает малоубедительным аргумент, «будто бы истекавшая кровью и голодавшая 6-я армия отвлекала крупные силы противника с южного крыла немецкого фронта». Он делает следующий вывод: «Отклонение советского предложения о капитуляции от 8 января 1943 года является с точки зрения исторической, военной и человеческой огромной виной не только Верховного командования вермахта и командования группы армий «Дон», но и командования 6-й армии, командиров ее армейских корпусов и дивизий» (Там же. ).

И. Видер высказывается примерно в том же смысле. «Огромные человеческие жертвы, непоправимый ущерб, наносимый человеческому достоинству окруженных, не могли быть более оправданы никакими военно-стратегическими соображениями: в подобной обстановке они были безнравственны, аморальны» (Видер И. Указ. соч. С. 90. ). Дальше он сообщает: «Гитлер лично запретил нашей армии капитулировать. 9 января Паулюс в письменной форме отклонил предложение советского командования. Нам было запрещено в дальнейшем передавать в части какую бы то ни было информацию по этому вопросу, за исключением приказа открывать без предупреждения огонь по русским парламентерам, если они приблизятся к нашим позициям. Именно это последнее распоряжение штаба армии, переданное нам по радио, не оставляло никаких сомнений относительно намерений нашего командования.

В этой связи мне вновь пришли на память высокопарные слова Гитлера о непобедимости немецких солдат, для которых нет ничего невозможного. Еще бы, даже мысль о капитуляции была несовместима с престижем «фюрера» как верховного главнокомандующего. Ведь незадолго до того, как мы попали в окружение, он торжественно клялся (теперь эта клятва звучала кощунством): «Смею заверить вас - и я вновь повторяю это в сознании своей ответственности перед богом и историей,- что мы не уйдем, никогда не уйдем из Сталинграда!». Теперь судьба наша и впрямь была неразрывно связана с донскими степями. Здесь она и должна была решиться» (Там же. С. 90-91. ).

Ф. Паулюс уже после войны, в сентябре 1945 г., так объяснял свое поведение на заключительном этапе Сталинградской битвы: «Я был солдат и верил тогда, что именно повиновением служу своему народу. Что же касается ответственности подчиненных мне офицеров, то они с тактической точки зрения, выполняя мои приказы, находились в таком же вынужденном положении, как и я сам в рамках общей оперативной обстановки и отданных мне приказов» (Цит. по: Велъц Г. Указ. соч. С. 358. ).

Все это означало, что гитлеровская военная машина продолжала действовать. Что же касается морально-психологических рассуждений о «чести солдата» и «долге повиновения», то в них полностью отсутствовало понимание преступности участия в агрессивной войне.

Гитлеровские завоеватели, вторгшиеся на советскую землю, вспомнили о гуманности лишь перед бездной катастрофы, ощущая ужас настигшего их возмездия, устрашенные неизбежностью собственной гибели. Они не в состоянии были взглянуть на события другими глазами, задать себе вопросы о характере войны, ее политических целях и моральной сущности. «Воспитанные в националистическом и милитаристском духе, мы едва ли были способны ставить эти вопросы. В этом и заключалась подлинная причина нашего несчастья, и мы все дальше катились к пропасти, ибо, заблуждаясь, считали своим долгом держаться до конца» (Адам В. Указ. соч. С. 303. ). Так много лет спустя после описываемых событий напишет В. Адам - один из тех, кто находился в «котле».

Численность окруженных войск: больше 650 тыс .

Киевский котёл стал крупнейшим окружением в мировой истории войн.

В организованном немцами окружении погиб целый фронт - Юго-Западный. Были полностью уничтожены четыре армии (5-я, 21-я, 26-я, 37-я), 38-я и 40-я армии были разгромлены частично. По официальным данным гитлеровской Германии, которые были опубликованы 27 сентября 1941 года, в Киевском котле было взято в плен 665 тыс. бойцов и командиров Красной армии, захвачено 3718 орудий и 884 танков.

Анализ документов говорит о том, что окружение Юго-Западного фронта было импровизацией немецкого командования, на которую оно решилось в ходе другой операции на центральном участке Советско-германского фронта. До сих пор нет однозначной оценки последствий Киевской операции, поскольку из-за неё вермахтом было упущено время для проведения блицкрига.

Ещё за месяц до сдачи Киева, 18 августа 1941 года начальник Генштаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер представил Адольфу Гитлеру план нанесения удара на Москву через Брянск силами группы армий «Центр». Однако Гитлер отверг эту идею, а 21 августа подписал директиву, в которой говорилось: «Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа».
Немецким командованием было решено фланговыми ударами окружить и разгромить войска Юго-Западного фронта. Эта операция представляла собой классические «канны» со сковывающей группировкой в центре и двумя ударными кулаками на флангах.

Иосиф Сталин до последнего момента не хотел оставлять Киев, хотя, если верить мемуарам Георгия Жукова, он предупреждал главнокомандующего о том, что город необходимо оставить ещё 29 июля.

14 сентября 1941 года танки генералов Генриха фон Клейста и Гейнца Гудериана встретились в районе Лубен. Уже 15 сентября 1941 года гигантское кольцо вокруг 5-й, 21-й, 26-й и 37-й советских армий замкнулось. В окружении оказалось и управление Юго-Западного фронта. Киевский котёл был закрыт.

Лейтенант Василий Петров, ставший дважды Героем Советского Союза и генерал-лейтенантом артиллерии,оставил о Киевском котле воспоминания:

«Прекратилось снабжение. Моторы глохли. Останавливались танки, автотранспорт, орудия. Пылали бесчисленные колонны на дорогах, а мимо брели толпой тысячи, десятки тысяч людей. Никто не ставил им задач, не торопил, не назначал срок. Они предоставлены сами себе. Хочешь - иди, хочешь - оставайся в деревушке, во дворе, который приглянулся. Кольцо окружения с каждым днем сжималось».

Из «Киевского котла» вышли немногие. Среди тех, кому это удалось, были как будущие маршалы Советского Союза Кирилл Семёнович Москаленко и Иван Христофорович Баграмян, так и будущий предатель - командующий 37-й армией генерал-майор Андрей Андреевич Власов.

21 июня 1961 года, в честь 20-летия начала Великой Отечественной войны по решению первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущёва была учреждена медаль «За оборону Киева», которой были награждены 105 тыс. человек.