Свобода без креста: Размышление о поэме А.Блока «Двенадцать. Урок по литературе на тему "блок". Сочинение «Поэма «Двенадцать» Блока

1. Вступительная беседа.

Новаторство Блока в поэме «Двенадцать» отметили ее первые читатели. Символы в ней играют важную роль в изображении широкой картины реальных событий и в раскрытии глубокого идейного содержания. Эту особенность произведения Блока отметил литератор Евгений Лундберг в «Записках писателя» (1918 год).

...Такого в русской литературе еще не было. В основу поэмы легла частушка. Блок точно сноп своею поэмою перевязал – сноп, среди колосьев которого: 1) космическое («ветер, ветер на всем божьем свете»); 2) народное (революция); 3) личное (Ванька и Катька); 4) осознанно-религиозное («Христос в белом венчике из роз») и 5) самое сложное – взаимное переплетение всех этих подземных, земных и внепространственных рек.

...В страхе и во вьюге все смешивается – личное, социальное, мировое, умное, страстное, злое, раздумчивое – и, смешавшись, приподымается, точно края корки, присохшей на живом теле раны. Ведь все под этой коркой – не так, все не то. Ванька не из ревности убивает веселую, простую и милую Катьку, а несет его «ветер ночной». И снег – не снег петербургской лихой метели, а космическая ледяная пыль, вдруг завившаяся столбом на точке земного шара, именуемой Петербургом, Россией. И грабеж – не грабеж. Все – не так, не то, и тем мучительнее «то» – факты, вещи, плакат, проститутки, серые гетры – так есть, не увернешься, не смоешь, не забудешь, не простишь.

– Представьте, что вас попросили кратко пересказать сюжет поэмы и ответить на вопрос «о чем это произведение». Что бы вы рассказали? А вот как об этом рассказал Иванов-Разумник.

...«Двенадцать» – поэма о революционном Петербурге конца 1917 – начала 1918 года, поэма о крови, грязи, о преступлении, о падении человеческом. Это – в одном плане. А в другом – это поэма о вечной мировой правде той же самой революции, о том, как через этих же самых запачканных в крови людей в мир идет новая благая весть о человеческом освобождении... И впереди «двенадцати» поэмы, – двенадцати убийц, – впереди разыгравшегося с красным флагом ветра –

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз –

Впереди – Иисус Христос...

И не может он не идти впереди этих «двенадцати», если подлинно за ними, хотя бы и помимо них, стоит то мировое, которое слышится нам теперь в грозе и буре.

2. Работа с отдельными образами-символами поэмы «Двенадцать».

Ветер – один из сквозных образов лирики Блока, об этом мы уже говорили на нашем уроке. Вспомните из ранних стихов:

Ветер принес издалека

Песни весенний намек,

Где-то светло и глубоко

Неба открылся клочок.

Ветер здесь – освежающая, очищающая сила.

– А какие ассоциации возникают у вас при слове «ветер»? Что же такое ветер в поэме «Двенадцать»?

Среди многих символов, составивших основу поэтической системы произведения, особое место занимает символ ветра, который восходит к фольклорным истокам, где за образом ветра закрепилось значение всевидящего и всезнающего существа. Еще Пушкин великолепно передал это значение образа в «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях»: «Ветер, ветер! Ты могуч, / Ты гоняешь стаи туч, / Ты волнуешь сине море, / Гордо реешь на просторе...» И дальше – что редко помещалось в детской хрестоматии: «Не боишься никого, / Кроме Бога одного».

Образу ветра в поэме предшествовало немало стихотворений, где присутствуют его разновидности. Ближе всего к тому значению, в котором выступает этот символ в поэме, образ в цикле «О чем поет ветер». Ветер, торжествующий в мире, сам становится сеятелем смерти. Ангел бури Азраил грозно соприсутствует рядом с домашним уютом. Дом уже сотрясается от ветра. 1913 год. «Дикий ветер» набирает силу в более позднем одноименном стихотворении 1916 года:

Как не бросить все на свете,

Не отчаяться во всем,

Если в гости ходит ветер,

Только дикий черный ветер,

Сотрясающий мой дом?

И вот – «ветер – / На всем Божьем свете!» Автор не дает однозначной оценки этому явлению: смерть или очищение души несет ветер людям. Это подчеркивает и подбор эпитетов:

Ветер веселый

И зол, и рад.

– Кто такие главные герои поэмы?

Гуляет ветер, порхает снег.

Идут двенадцать человек.

Винтовок черные ремни,

Кругом – огни, огни, огни...

В зубах – цигарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

Свобода, свобода,

Эх, эх, без креста!

Тра-та-та!

Не похожи они на «строителей светлого будущего», больше похожи на бандитов, по которым «плачет тюрьма», недаром «на спину б надо бубновый туз» (знак заключенного). Вот что о них писал в своей статье Иванов-Разумник:

...Черное не прощается, черное не оправдывается – оно покрывается той высшей правдой, которая есть в сознании «двенадцати». Они – темные убийцы, злодеи (нарочно ведь взял поэт именно таких!), они чуют силу и размах того мирового вихря, песчинками которого они являются... За эту правду они и убивают, и умирают. Знают ли они, что идет против мирового Атланта, что все своды его старого здания предают огню? Знают – и в этом их благая весть мировой социальной революции... Так от реального «революционного Петербурга» поэма уводит нас в захват вопросов мировых, вселенских. Все «реально», до всего можно дотронуться рукой – и все «символично», все вещий знак далеких свершений.

Действительно «революционные силы» все крушили на своем пути, их жертвами порой становились совсем невинные люди, но никого не жалели. Так требовало время.

Звучит запись: «Вставай, проклятьем заклейменный...».

На фоне великих исторических свершений в сюжете вдруг разыгрывается банальная сцена, типичный «любовный треугольник».

– Но так ли случайна эта история, как вы думаете? Каким предстает Петруха?

Блок рисует крупным планом обыкновенного человека, обуреваемого грехами, но не чуждого раскаяния и сокрушающегося сердцем о том, что погубил женщину. Примитивен Петруха только для поверхностного взгляда. В нем те же противоречия, что и в лирическом герое произведений Блока дореволюционного периода. Весь он исполнен безумного напряжения всех чувств. Поэт говорит о них особенными, музыкальными средствами.

Вспомните 5-ю главу. В ней развертывается драма ревности, которая перебивается волнами страстного восторга. Каждый катрен сменяется двустишием – будто частушечным припевом. Во всех катренах – упрек и порицание, обвинение и угроза, в каждом двустишии – любование, порыв страсти. Перед нами двойственный внутренний голос, диалог ненависти и сладострастия. В 8-й главе прорывается энергия тоски, смертной скуки, безмерного горя, тяжести нераскаянного греха, усугубляющегося желанием отомстить – почему-то «буржую». Здесь очень мало сознательного, еще меньше, чем в «любовном плане», и определяет поведение по-прежнему страстное, необъяснимое: «Выпью кровушку / За зазнобушку, / Чернобровушку...» И через эту черную волну все же пробивается молитвенное умиротворение: «Упокой, Господи, душу рабы Твоея», – и попутно жалоба опустошенной грехом души – «Скучно!»

– Жалко ли вам Катьку? Как вы думаете, что символизирует этот образ?

Особую роль играет в поэме Катька. В критике современной Блоку не раз выстраивали цепочку «преемственности» «лирических» героинь Блока: Прекрасная Дама – Незнакомка – Россия. Иногда к этим построениям добавлялась и Катька – «современная Россия». (Блок к этим параллелям всегда относился иронически).

Тем не менее жертвой революции в поэме становится именно Катька. Образ ее в «Двенадцати» – самый целостный, самый теплый, самый человечный: она выделена из темных теней «народной стихии». Андрей Белый писал: «...И вот при таком реализме поэт как бы говорит: – И в тебе, Катька, сидит Прекрасная Дама... И если Катька не спасется – никакой "Прекрасной Дамы" нет и не должно быть».

До чего неожиданно в момент гибели Катьки звучит финальная маршевая строфа: «Революционный держите шаг! / Неугомонный не дремлет враг!»

Почему возле убитой возникают гимново-революционные слова? Может быть, в них заслон от укоров совести, уловка, грозящая стать привычной в «настоящем» XX веке, – дескать, завоевания революции – главное, а все остальное, даже жизнь человека (индивидуальная), мало что значит.

Много спорных мнений существует по поводу образа Иисуса Христа в произведении Блока.

Впереди – с кровавым флагом,

И за вьюгой невидим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз –

Впереди – Иисус Христос.

– Как вы думаете, почему именно такими строками закончил поэму автор?

До сих пор не нашло (и вряд ли когда-либо найдет) однозначное истолкование «совпадение» числа красногвардейцев в составе патруля – с числом Апостолов. И – последние строки поэмы.

М. Волошин в статье предполагал, что не Христос «возглавляет» красногвардейцев, а они Его «конвоируют». М. Булгаков предполагал, что в «стихии», во вьюге «русского бунта – бессмысленного и беспощадного» (А. С. Пушкин), Блоку под видом Христа явился Антихрист. «Разве я «восхвалял»?.. Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь «Иисуса Христа», – в марте 1918 г. записывал Блок. Толкование здесь – у каждого свое, «истину в последней инстанции» установить, вероятно, немыслимо.

Примечательным кажется мнение: образ Христа возникает в лирике Блока, как правило, в тесной связи с образом гибнущего и воскресшего зерна из евангельской притчи. Быть может, Блоку, воспринявшему зимою 1918 г. революцию как событие космическое, истинное преображение мира, земли, неба, человека, – Россия кажется именно «зерном» евангельской притчи?

«Двенадцать» идут «державным шагом» строить новую государственность, готовы убить врага и сами умереть. Их голоса – главным образом – окрики. Они стреляют, никого не видя и даже не слыша голосов. Отвечают им только эхо и метель, налитая энергией издевки:

Только вьюга долгим смехом

Заливается в снегах...

Но Христос, с которым они как будто расстались навсегда, – впереди, и так прекрасен, что только ради этого видения, может быть, и стоило терпеть мучения ледяного вьюжного похода. Для них свобода, равенство, братство воплощены в красном символическом знамени, и потому они видят «флаг кровавый» – в руках Христа, вновь пришедшего спасти обреченных на смерть. Это они его таким видят.

Построить рай на Земле им вряд ли удастся – слишком холодно и бесприютно в мире, по которому они шагают, но в самой глубине сердца у них есть скрытый запас совестливости и высочайшей жертвенности.

Попробуйте сами определить значение образов второстепенных героев: старушки, которая, «как курица, кой-как перемотнулась через сугроб», буржуя, упрятывавшего нос в воротник, писателя, «товарища попа», голодного пса.

IV. Итог уроков.

1. Сравните свои первые впечатления от поэмы Блока с тем, что вы сейчас ощущаете. Изменилось ли ваше восприятие этого произведения?

2. Запишите свои размышления: «Я прочитал поэму Блока...» (можно дать как домашнее задание).

3. Таким образом, поэма «Двенадцать» – это не только размышления поэта об Октябрьской революции, но и размышления о судьбе своей Родины. Поэт был убежден, что у России свой исторический путь: «Наш путь – иной путь: путь «презренный и несчастный», развитие, идущее скачками, сопровождаемое вечными упадками, постоянными растратами и потерями того немногого, что удалось скопить и сколотить: величайшие наши достижения – не закономерны, случайны, как будто украдены у времени и пространства ценою бесконечных личных трагедий, надрывов и отчаяний наших великих творцов.

Урок 35
Лирический роман Сергея Есенина
(Жизнь и творчество поэта)

Урок – литературная композиция (составлен на основе
литературного вечера Н. Б. Ивановой, учителя школы № 35
г. Белгорода (Литература в школе. – 1995. – № 5.)

Цели: дать обзорное представление о жизни и творчестве С. А. Есенина; определить основные темы его творчества; отметить всепроникающий лиризм как специфику поэзии Есенина.

Ход урока

Быть поэтом – это значит то же,

Если правды жизни не нарушить,

Рубцевать себя по нежной коже,

Кровью чувств ласкать чужие души.

С. Есенин

Учитель. Две даты: 3 октября 1895 года – 28 декабря 1925 года. Первая – дата рождения, вторая – смерти поэта. 30 прожитых поэтом на этой земле лет... Много это или мало? В Закавказье, где Есенин не раз бывал, в старину говорили: 30 лет человек должен учиться, 30 путешествовать и 30 – писать, рассказывая людям все, что он увидел, узнал, понял.

Есенину было отпущено в три раза меньше. Его судьба – подтверждение другого старого изречения: «Жизнь ценится не за длину». «Ведь я мог дать не то, что дал», – признавался поэт незадолго до гибели. Но и то, что он дал, – это очень много, это целый мир, он живет, движется, переливается всеми цветами радуги. Это задушевная песня, это лирический роман в стихах о себе.

Что хотел о себе рассказать Есенин-человек, вы можете прочитать в его автобиографии. «Что касается остальных автобиографических сведений – они в моих стихах», – признавался Есенин-поэт. Перелистаем вместе страницы лирического романа.

Задание учащимся: слушая выступления одноклассников, отмечать в тетрадях основные темы творчества Есенина.

Ведущий. Сергей Александрович Есенин родился в селе Константиново Рязанской области, в крестьянской семье. Детство поэта прошло у родителей матери. «Среди мальчишек всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах», – вспоминал он в 1925 году в автобиографии. Эти воспоминания нашли и поэтическое отражение в его творчестве.

Чтец. Худощавый и низкорослый,

Средь мальчишек всегда герой,

Часто, часто с разбитым носом

Приходил я к себе домой...

И теперь вот, когда простыла

Этих дней кипятковая вязь,

Беспокойная, дерзкая сила

На поэмы мои пролилась.

Золотая словесная груда,

И над каждой строкой без конца

Отражается прежняя удаль

Забияки и сорванца.

«Все живое особой метой...»

Ведущий. В автобиографическом наброске 1916 года Есенин писал: «Пробуждение творческих дум началось по сознательной памяти до 8 лет», в доме деда. «Дед пел мне песни старые, такие тягучие, заунывные. По субботам и воскресным дням он рассказывал мне Библию и священную историю». Дед поэта, Федор Андреевич Титов, по воспоминаниям сестры Екатерины, был особенно нежен к детям: «Уложить спать, рассказать сказку, спеть песню ребенку для него было необходимостью. Сергей часто вспоминал свои разговоры с ним... Часто Сергей напевал припев одной из детских песенок, которую ему пел дедушка:

Нейдет коза с орехами,

Нейдет коза с калеными...

Пел дедушка хорошо и любил слушать, когда хорошо поют».

Ведущий. Много позже, в декабре 1924 года, в «Письме к деду» внук скажет о нем:

Наивность милая

Нетронутой души!

Недаром прадед

За овса три меры

Тебя к дьячку водил

В заброшенной глуши

Учить «Достойно есть»

И с «Отче» «Символ веры».

Ведущий. Бабушка поэта по матери Наталья Евтеевна Титова была мастерица рассказывать сказки. Эти сказки, по свидетельству самого поэта, собирали ребят «в зимний вечер»:

И садимся в два рядка

Слушать бабушкины сказки

Про Ивана-дурака.

И сидим мы, еле дышим.

Время к полночи идет... –

читаем в стихотворении «Бабушкины сказки» от 1915 года.

Ведущий. В автобиографии Есенин вспоминал о ней: «Стихи начал слагать рано. Толчки давала бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились, и я их переделывал на свой лад. Стихи начал писать, подражая частушкам».

Ведущий. Не меньшую, если не большую роль в пробуждении творческих способностей и – шире – в становлении личности Есенина сыграла его мать. Сестра поэта Александра вспоминает: «Наша мать была… стройна, красива, лучшая песенница на селе, играла на гармони... С младенческих лет мы слышали от нее прекрасные сказки, которые она рассказывала нам артистически, а подрастая, узнавали, что песни, которые она пела, зачастую были переложенные на музыку стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова и других поэтов». И позже, когда сын читал ей свои стихи, «мать, как всегда, слушала чтение Сергея с затаенным дыханием... Она отлично понимала и глубоко чувствовала стихи сына и многие из них запоминала...»

Ведущий. Большое значение для начинающего поэта имела встреча с Блоком. Есенин так вспоминал о ней: «Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта».

– А. Блок явно заинтересовался молодым стихотворцем, его несомненным талантом. В дневнике он записал: «9 марта... 1915 года. Днем у меня был рязанский парень со стихами. Стихи свежие, чистые, голосистые...»

Чтец. Запели тесаные дроги,

Бегут равнины и кусты.

Опять часовни на дороге

И поминальные кресты.

Опять я теплой грустью болен

От овсяного ветерка.

И на известку колоколен

Невольно крестится рука.

О Русь – малиновое поле

И синь, упавшая в реку, –

Люблю до радости и боли

Твою озерную тоску.

Холодной скорби не измерить,

Ты на туманном берегу.

Но не любить тебя, не верить –

Я научиться не могу.

И не отдам я эти цепи,

И не расстанусь с долгим сном,

Когда звенят родные степи

Молитвословным ковылем.

«Запели тесаные дроги...»

Ведущий. Родина, Россия была для Есенина началом всех начал. Даже имя ее он произносил с восхищением: «Россия... какое хорошее слово... и «роса», и «сила», и «синее что-то». Это им сказано: «Нет поэта без Родины». Для нее берег он самые заветные эпитеты. Слово «Русь» было для него любимой рифмой.

Ведущий. Есенин – поэт-патриот. Он часто повторял: «Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к Родине. Чувство к Родине – основное в моем творчестве».

Чтец. Спит ковыль. Равнина дорогая,

И свинцовой свежести полынь.

Никакая родина другая

Не вольет мне в грудь мою теплынь.

Знать, у всех у нас такая участь,

И, пожалуй, всякого спроси –

Радуясь, свирепствуя и мучась,

Хорошо живется на Руси.

Свет луны, таинственный и длинный,

Плачут вербы, шепчут тополя.

Но никто под окрик журавлиный

Не разлюбит отчие поля.

И теперь, когда вот новым светом

И моей коснулась жизнь судьбы,

Все равно остался я поэтом

Золотой бревенчатой избы...

«Спит ковыль. Равнина дорогая...»

Ведущий. Есенин считал себя певцом русской деревни, продолжателем традиций крестьянской поэзии. Он с болью воспринимал перемены, происходящие в русской деревне, ему было жаль Русь уходящую.

Чтец. Край ты мой заброшенный,

Край ты мой, пустырь,

Сенокос некошеный,

Лес да монастырь.

Избы забоченились,

А и всех-то пять.

Крыши их запенились

В заревую гать.

Под соломой-ризою

Выструги стропил,

Ветер плесень сизую

Солнцем окропил.

В окна бьют без промаха

Вороны крылом,

Как метель, черемуха

Машет рукавом.

Уж не сказ ли в прутнике

Жисть твоя и быль,

Что под вечер путнику

Нашептал ковыль?

«Край ты мой заброшенный...»

Ведущий. С родиной связана лучшая метафора Есенина – «страна березового ситца». Природу России поэт всегда воспринимал чутким сердцем русского человека, очеловечивал ее: «Спит черемуха в белой накидке», «Словно белою косынкой, подвязалася сосна», «Отговорила роща золотая березовым, веселым языком».

Ведущий. Русская природа как бы разделяет с поэтом радость и горе, остерегает, вселяет в него надежду, плачет над его несбывшимися мечтами. Выражение чувств через явления природы – одна из самых характерных особенностей есенинской лирики.

Звучит песня «Клен ты мой опавший, клен заледенелый...».

Учитель. О жизни Есенина написаны тысячи статей и книг. И все-таки о жизни поэта, о его думах и переживаниях никто и никогда не расскажет так полно, глубоко и впечатляюще, как это сделал он сам. Его лирический роман о себе и своем времени предельно искренен и правдив. К себе он был беспощаден: «себя вынимал наиспод».

Чтец. Деревенский мальчик, желтоволосый, с голубыми глазами, который впервые «схлестнулся» с рифмой и сказал себе: «Всю душу выплесну в слова».

Чтец. Кудрявый веселый юноша, бросающий со сцены упругие и размашистые слова: «Взвихренной конницей рвется к новому берегу мир».

Чтец. Человек, потерявший опору под ногами, растерянно взирающий на движение жизни: «...Куда несет нас рок событий...»

Чтец. Зрелый мастер, ясно сознающий свое призвание: «Хочу я быть певцом и гражданином».

Ведущий. Образ поэта живет, движется, меняется, приобретая все новые и новые черты. Не случайно его заметка «О себе», помеченная октябрем 1925 года, заканчивается словами: «Что касается остальных биографических сведений – они в моих стихах». «...Я, наверно, навеки имею нежность грустную русской души», – сказал он однажды. Прочитайте его стихотворения разных лет – и вы не сможете не согласиться с поэтом. Многие его стихи отмечены такими задушевными интонациями, что, кажется, писались они самой нежностью:

Милая, добрая, старая, нежная,

С думами грустными ты не дружись,

Слушай – под эту гармонику снежную

Я расскажу про свою тебе жизнь...

«Снежная замять дробится и колется...»

Ведущий. Стихи, обращенные к матери! Сколько русских поэтов прикасались к этой священной теме, и только, пожалуй, Некрасову да Есенину удалось со всей непосредственностью и теплотой передать в стихах неизбывчивость сыновнего чувства к матери.

Чтец. О первом чтении Есениным стихотворения «Письмо матери» вспоминает писатель Иван Евдокимов: «Помню, как по спине пошла мелкая, холодная оторопь, когда я услышал:

Пишут мне, что ты, тая тревогу,

Загрустила шибко обо мне,

Что ты часто ходишь на дорогу

В старомодном ветхом шушуне.

Я искоса взглянул на него: у окна темнела чрезвычайно грустная и печальная фигура поэта.

Я вернусь, когда раскинет ветви

Ведущий. Стихотворения Есенина о любви обладают большой притягательной силой. В них запечатлено человеческое страдание, вызванное то жаждой любви, то сознанием ее неполноценности, то стремлением к ее торжеству. Очень сложная гамма эмоций сопровождает это страдание.

В 1924–1925 годах на Кавказе Есенин написал изумительный цикл лирических стихотворений «Персидские мотивы».

Звучит стихотворение «Шаганэ ты моя, Шаганэ!».

Ведущий. О животных, о «братьях наших меньших» поэт рассказывал с неизменной нежностью. С животными поэта роднило ему самому свойственное простодушие и незащищенность. В стихах о животных Есенин признается: «Каждый стих мой душу зверя лечит», «Звери, звери, придите ко мне в чашки рук моих злобу выплакать», «Для зверей приятель я хороший».

Ведущий. Есть у Есенина стихотворение – «Собаке Качалова». Придя в гости к великому артисту, поэт сразу же подружился с его собакой Джимом. Вот как об этом вспоминал сам артист Василий Иванович Качалов.

Чтец. «Я отыграл спектакль, прихожу домой... Поднимаюсь по лестнице и слышу радостный лай Джима... Тогда Джиму было всего четыре месяца. Я вошел и увидел Есенина и Джима – они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу. Есенин одной рукой обнял Джима за шею, а в другой держал его лапу и хриплым баском приговаривал: «Что это за лапа, я сроду не видал такой». Джим радостно взвизгивал, стремительно высовывал голову из подмышки Есенина и лизал его лицо...» Через несколько дней Есенин опять пришел в дом к Качалову и вручил стихи, посвященные Джиму.

Ученик читает стихотворение «Собаке Качалова».

Учитель. Время Есенина – время крутых поворотов в истории России. Оно отмечено и пожарами мировой войны, и крушением самодержавия в февральские дни 1917 года, и октябрьским залпом «Авроры». Поэт пытался разобраться в происходящем: «Учусь постигнуть в каждом миге // Коммуной вздыбленную Русь». Ему до боли в сердце жаль разрушенную гражданской войной страну, ее русские деревни.

Чтец. ...Россия! Сердцу милый край!

Душа сжимается от боли.

Уж сколько лет не слышит поле

Петушье пенье, песий лай.

Уж сколько лет наш тихий быт

Утратил мирные глаголы.

Как оспой, ямами копыт

Изрыты пастбища и долы,

Немолчный топот, громкий стон,

Визжат тачанки и телеги.

Ужель я сплю и вижу сон,

Что с копьями со всех сторон

Нас окружают печенеги?

«Ленин». Отрывок из поэмы «Гуляй-поле»

Ведущий. Прекрасно понимая необходимость перемен в России, но не принимая разрушения и разорения русской земли, ее деревень, поэт всю жизнь мучился от своих противоречий.

Чтец. Я человек не новый!

Что скрывать?

Остался в прошлом я одной ногою,

Стремясь догнать стальную рать,

Скольжу и падаю другою.

«Русь уходящая»

Учитель. Завершающее место в лирике Есенина занял цикл стихотворений, написанных в декабре 1925 года, который условно называют «зимним», так как в нем преобладает зимний ландшафт, но это только внешний, чисто зрительный признак. Главное же здесь – воспоминания поэта о своей жизни.

Чтец. Снежная равнина, белая луна,

Саваном покрыта наша сторона.

И березы в белом плачут по лесам.

Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?

Ведущий. Поэт осмысливает свою жизнь, констатирует необратимость времени и неизбежность смерти.

Чтец. Синий туман. Снеговое раздолье,

Тонкий лимонный лунный свет.

Сердцу приятно с тихою болью

Что-нибудь вспомнить из ранних лет...

Ведущий. «Тихая боль» с такой силой вонзилась в сердце поэта, что при чтении этих стихов он едва сдерживал слезы.

…«Начал читать «Синий туман. Снеговое раздолье...», – рассказывает Грузинов. – Вдруг остановился – никак не мог прочесть заключительные восемь строк этого вещего стихотворения... Его охватило волнение. Он не мог произнести ни слова. Его душили слезы. Прервал чтение. Через несколько мгновений овладел собой. С трудом дочитал до конца последние строки».

Чтец (выходит весь в черном).

Все успокоились, все там будем,

Как в этой жизни радей не радей, –

Вот почему так тянусь я к людям,

Вот почему так люблю я людей.

Вот отчего я чуть-чуть не заплакал

И, улыбаясь, душой погас, –

Эту избу на крыльце с собакой

Словно я вижу в последний раз.

Чтец. «Зимний цикл» – последний аккорд есенинской лирики. Прозвучал он в самый канун рокового спада сил, который кончился для поэта трагически. Времени на жизнь оставалось совсем немного.

Звучит песня в исполнении А. Малинина «Мне осталась одна забава».

Ведущий. На смену плодотворному периоду литературной деятельности Есенина, на смену радостным, светлым дням его жизни пришла полоса душевного кризиса.

Еще в феврале 1923 года, будучи в Берлине, Есенин пишет письмо поэту Кумкову, знакомому по имажинистскому кружку. Вот выдержки из письма, ярко иллюстрирующие состояние поэта: «...тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню Россию, вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется. «Помню, мне законному сыну российскому в своем государстве пасынком быть». А теперь злое уныние находит на меня».

Ведущий. Много передумал и перечувствовал Есенин в то время. Уже началась травля крестьянских поэтов, которая привела к вычеркиванию из жизни сначала Алексея Ганина, позже – Сергея Клычкова, Николая Клюева... Одинок и неприкаян был Есенин в последние месяцы перед гибелью. Все это осложнилось физическим нездоровьем поэта. Ослабленный болезнью, издерганный поэт не выдержал очередного приступа депрессии, в Ленинграде, в гостинице «Англетер», ночью 27 декабря поэт ушел из жизни. Покончил ли он с собой или это было преднамеренное убийство? – Нет пока точного ответа на этот вопрос. Осталось его прощальное стихотворение.

Чтец. До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки и слова,

Не грусти и не печаль бровей, –

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

Ведущий. 31 декабря 1925 года в Москве состоялись похороны Есенина. По Никитскому бульвару траурный кортеж направился на Страстную площадь, к памятнику Пушкину. Трижды вокруг памятника был обнесен гроб с телом Есенина, символизируя живую связь народных поэтов России. Затем путь лежал на Ваганьковское кладбище.

Ведущий. Несметное число людей шло за гробом Есенина. Со дня похорон Некрасова в Петербурге – почти полвека – Россия не видела такого величественного прощания народа с поэтом.

Звучит песня В. Высоцкого «Кто кончил жизнь трагически...»

Чтец (читает стихотворение Т. Смертиной).

Да кто ж так до сердца проймет?

Да кто же плакать так заставит?

Да кто ж так Русь свою поймет

И сгоряча бел свет оставит?

Уже водица мерзнет в сенях.

Опять октябрь...

Грусть деревень...

Вспахали зябь...

Сергеев день...

Хоть годы – счастливы, быстры,

Это имя в сердце носим,

В помин его летят листы

Со всех берез русоволосых!

Заплакав,

гуси даль пронзают.

Звенит осинник в синь дождей.

И в честь его

себя сжигают

Рябины по России всей!

Звучит песня «Над окошком месяц...». Ученики под песню читают отрывок из рассказа В. Астафьева «Есенина поют».

«...Плачет тальянка, плачет.

Только не там, не за рекою, а в сердце. И видится все в исходном свете.

Отчего же это и почему так мало пели и поют у нас Есенина-то? Самого певучего поэта! Неужто и мертвого все его отторгают локтями? Неужто и в самом деле его страшно пускать к народу? Возьмут русские люди и порвут на себе рубаху, а вместе с нею и сердце разорвут, как сейчас впору выскрести его ногтями из тела, из мяса, чтоб больно и боязно было, чтоб отмучиться той мукой, которой не перенес, не пережил поэт, страдающий разом всеми страданиями своего народа и мучаясь за всех людей, за всякую живую тварь недоступной нам всевышней мукой, которую мы часто слышим в себе и потому льнем, тянемся к слову рязанского парня, чтоб еще и еще раз отозвалась, разбередила нашу душу его боль, его всесветная тоска...

На траве мокро, с листьев капает, фыркает конь в мокром лугу, умолк за деревней трактор. И лежит без конца и без края, в лесах и перелесках, среди хлебов и льнов, возле рек и озер, с умолкшей церковью посередине оплаканная русским певцом Россия».

Чтец (читает отрывок из стихотворения Т. Зубковой) :

Он так любил, что мы забыть не в силах

Тоску поэта, радость и печаль,

Ведь главная любовь его – Россия –

Земля добра и голубая даль.

И в дом его со ставнями резными

По-прежнему мы входим не дыша.

Сергей Есенин – то не просто имя, –

России стихотворная душа...

В результате работы на уроке в тетрадях учащихся должны появиться записи с указанием основных тем творчества С. Есенина.

Примерный план.

1. Дом, семья.

2. Родина, Россия.

3. Русская деревня.

4. Русская природа.

5. Стихотворения о животных.

6. Любовь к матери.

7. Любовная лирика.

8. Тема революции, «Русь уходящая».

9. «Зимний цикл».

Домашнее задание.

Выучить наизусть и сделать (письменно) анализ понравившегося стихотворения Есенина. При выполнении работы обратить внимание на поэтику произведения. Рекомендуемые программой стихотворения: «Гой ты, Русь моя родная!..», «Не бродить, не мять в кустах багряных...», «Мы теперь уходим понемногу...», «Письмо матери», «Спит ковыль. Равнина дорогая...», «Шаганэ ты моя, Шаганэ!..», «Не жалею, не зову, не плачу», «Я покинул родимый дом», «Собаке Качалова», «Клен ты мой опавший, клен заледенелый».

Урок 36
Поэтика стихотворений Сергея Есенина

Цели: определить особенности поэтики стихотворений Есенина (песенную основу, народно-поэтические истоки, образность); выявить влияние школы имажинизма и традиционной русской поэзии на творчество поэта; отметить богатство поэтического языка как характерную особенность произведений Есенина (цветопись, сквозные образы в лирике).

Ход урока

Его поэзия есть как бы разбрасывание обеими пригоршнями сокровищ его души.

А. Толстой

I. Проверка домашнего задания.

Слушаем чтение наизусть и анализ понравившихся стихотворений Есенина. Можно предложить к рецензии образцы работ.

Уделено ли внимание поэтике, отмечены ли изобразительные средства? (Использовать раздаточный материал.)

1. Красной нитью среди произведений Есенина выделяются стихотворения о Родине, о русской природе.

Впрочем, для русских поэтов традиционно такое близкое, родственное ощущение родных лугов, полей, лесов. Может быть, только у Есенина это все теплее, больнее, острее. И еще одно, что все-таки характерно именно для Есенина. Любовь к зверью, «братьям нашим меньшим». Любовь такая же нежная, как к родным людям.

Обычно в письмах домой передаются приветы родным, хорошим знакомым. А Есенин? В письме сестре Шуре есть необычные строки:

Ты – мое васильковое слово,

Я навеки люблю тебя.

Как живет теперь наша корова,

Грусть соломенную теребя?

Вечно ищущий дружбы бескорыстной и честной, поэт обращается к собаке: «Дай, Джим, на счастье лапу мне...» И может быть, только в этом разговоре он абсолютно уверен в полном взаимном понимании и дружеской преданности.

Есенинская любовь к миру, обостренное чувство жалости оборачиваются способностью словом передавать состояние души животных, говорить от их имени. «Песнь о собаке», «Корова», «Лисица» – не просто стихи о животных, это стихи о жестокости человека, о вине его перед «братьями меньшими».

Мое внимание привлекло стихотворение «Песнь о собаке», которое, по мнению литературоведов, отличается ювелирной техникой.

Особенно ими отмечается усиленная работа глаголов. На фоне трогательно-нежных слов: «златятся рогожи в ряд», «ласкала», «струится снежок подталый» – вдруг – грубо-просторечный глагол «поклал». Он усиливает угрюмую непреклонность, страшную жестокость в действиях хозяина, решившего утопить семерых щенков. Передавая силу материнского чувства, поэт сопровождает глаголы деепричастиями: «до ночи она их ласкала, причесывая языком», – а вот описание действия хозяина лишено деепричастий: человек оскорбляет, убивает, не задумываясь.

Ужас от совершившегося усиливается двумя метафорами: «звонко глядела» (в исступленной надежде стонущая материнская душа) и «глухо... покатились глаза собачьи» (надежды больше нет!). Боль матери, потерявшей последнюю надежду на сострадание человека, подчеркивает употребление антонимов: «звонко» – «глухо».

Страшно читать: «покатились глаза собачьи // золотыми звездами в снег». Эту метафору невозможно логически объяснить. И все же... Глаза – зеркало души. Умерла душа – глаза безжизненные, холодные, как звезды; сияют золотом от слез, страдания (желтый цвет здесь – цвет осени, умирания). Возникает ассоциация с фразеологизмом «выплакать глаза», который выражает высшую степень страдания. Какой прекрасный прием использует Есенин! Превосходные метафоры и сознательная упрощенность поэтического текста вызывают одинаково сильное переживание!

Поэт Егор Исаев пишет: «И какая ледяная тоска больно сомкнется над черной бездной проруби, поглотившей эти милые беззащитные существа! Синяя высота утреннего неба по отвесу лезвием упадет в сердце матери-собаки и высечет, выкровит оттуда горючие, как сами слезы, слова:

Покатились глаза собачьи

Золотыми звездами в снег.

Больнее не скажешь».

Существует мнение, что каждый писатель, сколько бы ни создал за свою жизнь, в сущности все время пишет одно и то же единственное произведение, образно говоря - «книгу жизни». И последняя точка в конце последнего произведения одновременно является и последней точкой в этой «книге». Финально-обобщающее творение Александра Блока - известная поэма «Двенадцать». Может быть, даже - печально известная, ведь она «подарила» автору множество врагов по обе стороны идеологических баррикад. История поэмы драматична: на протяжении всего времени она былапредметом яростной полемики. После ее появления многие знакомые Блока порвали с ним, а Зинаида Гиппиус плевала вслед автору и переходила на другую сторону улицы, едва заметив бывшего своего приятеля. Причины создания этой поэмы были неясны даже самым близким Блоку людям, произведение многие не понимали. А. Белый считал его трагической ошибкой автора, в которой он позже раскаялся. В последние годы жизни Блок мучительно переживал любые упоминания о поэме. Сейчас модно говорить о молчании Блока-поэта, практически ничего не написавшего после нее, как о расплате за «прореволюционную» поэму. С другой стороны, очень многие сторонники Октябрьской революции восприняли ее как клеветническую, поскольку в основе сюжета - тривиальное уголовное преступление. С этим можно было бы согласиться, если бы не одна-единственная фраза в записной книжке Блока, сделанная им в день окончания поэмы: «Сегодня я - гений». Казалось бы, такое хрестоматийное произведение, как «Двенадцать », читанное не раз и не два, изучено до последней, самой маленькой детали. Но в том ведь незадача: процессы, происходящие в обществе, пробуждают от спячки наши умы и сердца, что порождает желание взглянуть на многие явления с самой неожиданной стороны. Только в одном пункте можно признать бесспорность официальной трактовки произведения: поэт действительно не оставляет никаких сомнений в том, что старый мир достоин разрушения, и повторять аргументы в пользу этого тезиса нет никакой необходимости. Но что касается мира нового, то этот аспект в старые схемы уже не укладывается. Сложным и противоречивым было отношение поэта к родине. В одном из стихотворений он признался, что испытывает «и страсть, и ненависть к отчизне». Родина у Блока несколько необычна: она таинственна, «с болотами, и журавлями, и с мутным взором колдуна ». Такой Россию мы не встречали ни у одного писателя. Блок, как и многие до него, обращается к прошлому, но эта история - плод интеллекта автора - азиатская: О, Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь! Наш путь - стрелой татарской древней воли Пронзил нам грудь. В прошлом Руси поэт ищет ответ на то, что ждет его родину в будущем. Он верит в свою отчизну, верит в ее возрождение и не отделяет себя от родины: Но не страшен, невеста, Россия, Голос каменных песен твоих. Следовательно, появление в поэме «Двенадцать» пролетарской России закономерно. В одном из последних стихотворений (1914), посвященных России, Блок показывает родину такой, какой ее многие не принимали и проклинали: это Россия, грешившая «бесстыдно » и «непробудно», Россия ханжеская, Россия «темного царства ». Блок видит ее такой и такую же любит, ибо верит в нее, хотя и предчувствует страшные потрясения. Для Блока окружающий его мир страшен, он наполнен непроглядным ужасом жизни. И будущее для поэта - это не «солнечный край непочатый» Маяковского. Русский бесприютный храм сменяет новый, построенный на крови. Будущее - трагично, оно сулит пожары и мятежи. Это возмездие старому миру, и его следует принять, но в этом будущем нет места лирическому герою Блока: Пусть заменят нас новые люди. Жизнь проходит мимо: Что делать! Мы путь расчищаем Для наших далеких сынов! И этот новый мир, где нет места герою А. Блока, ассоциируется у поэта с Царствием Божим: Те, кто достойней, Боже, Боже, Да узрят царствие твое. Живя в ожидании возмездия за жизнь в страшном мире, видя это возмездие в кровавых отсветах пожаров и мятежей, Блок воспринял Октябрьскую революцию - революцию солдат и рабочих - как закономерное явление. Она не была для него неожиданностью, он видел ее разрушительную силу, понимал, что она несет гибель, однако в своих стихах сам поэт давно вынес приговор этому миру и людям, населяющим его. Двенадцать - это те, кто должен нести миру свободу, счастье и справедливость. А что несут двенадцать красногвардейцев Блока, идущие «без креста», «мерно», «державным шагом», «держа винтовки», стреляя «в Святую Русь», раздувая «мировой пожар в крови», все «вперед, вперед за кровавым флагом»? Как стыкуются их идеалы с реальной, непридуманной окружающей действительностью? Жизнь, несмотря на революцию, продолжается: кто-то любит, кто-то кому-то изменяет; человек даже в периоды социальных катаклизмов остается человеком со всеми своими достоинствами и недостатками. Только что за дело двенадцати до тех, кто путается у них под ногами, не понимая величия и ответственности момента и мешая «державно» двигаться вперед! Свершается акт исторически справедливый - рушится старый мир. Но что идет ему на смену? Мир еще большего насилия? Да, борьба нового со старым без насилия не обходится: «насилие - это повивальная бабка истории», «революция - это не прогулка по Невскому проспекту», и поэтому нельзя гладить по головкам, а надо по ним «бить, бить». Но в поэме А. Блока врагов практически нет. Ну, в самом деле, разве так уж опасен «пес голодный »? Да его не то что винтовкой - палкой отогнать можно, а если попробовать накормить, так он, может быть, и в ласковую верную дворнягу превратится. Или Катька, гулящая девка, неужели она представляет серьезную угрозу диктатуре пролетариата? Конечно, представляет! «Рабочий народ» «…вдаль идет державным шагом…», а Катька позволяет себе сиюминутные развлечения, да при этом еще и не пешком ходит, а на «лихаче» раскатывает! Вот, видите: «неугомонный не дремлет враг», так что «революционный держите шаг», и чтобы не было никаких соблазнов - «взводи курок »! Три раза звучит призыв к бдительности в поэме, по два раза он провозглашается после описания событий, связанных с убийством Катьки. Случайно? У такого поэта, как Блок?! В поэме «Двенадцать» соединилось практически все, связанное с осмыслением пути развития России, ибо Блок был певцом не только Прекрасной Дамы, чего часто не замечали его современники. Приговор старому миру воплощен в образе шелудивого пса. Для выражения своих чувств поэт использует такие ключевые слова: скука, гибель, черный, злоба, - объединяя их с доминантами кровь и пожар. Блок был убежден, что в мировом пожаре погибнет «страшный мир», что «пожар в крови» (революция) - то пламя, через которое человек очистится, лишится своей скверны. Наверное, поэтому в конце поэмы и появляется впереди отряда красногвардейцев, перед тем оправдавших убийство и явно напоминавших уголовников («на спину б надо бубновый туз»), Иисус Христос, неожиданный для многих (долгое время в советских изданиях словосочетание «Иисус Христос» заменялось на «впереди идет матрос»), в том числе и для Блока. Иисус Христос символизирует в этой поэме не церковь и даже не христианство, а начало Нового Времени, в котором мытари и блудницы станут праведниками, потому что Сын Божий Христос - надежда грешников. Блок верил, что пожар революции, уничтожая страшный старый мир, спасет, вернет человека. Но именно этого и не случилось. Пожар не может быть избирательным. Он уничтожает все: и плохое, и хорошее. И Александр Блок это понял раньше других. Потому, наверное, и замолчал. Он не воспринимал русскую революцию с политической точки зрения. К нему с полным основанием можно отнести слова Н. Бердяева, писавшего: «Достоевский обнаружил, что русская революционность есть феномен метафизический и религиозный, а не политический и социальный». Отсюда и призыв Блока к русской интеллигенции слушать «музыку революции». Позже эту музыку не слышал и сам поэт. Дальше «Двенадцати» идти было некуда. Жизнь потеряла свой смысл. И поэт умирает, хотя врачи и не предвидели летального исхода. Среди многих некрологов, посвященных Блоку, был один, несколько неожиданный. Он принадлежал перу Маяковского, который поставил верный «диагноз»: «Я слушал его в мае этого года в Москве: в полупустом зале, молчавшем кладбищем, он тихо и грустно читал строки о цыганском пении, о любви, о Прекрасной Даме, - дальше дороги не было. Дальше смерть. И она пришла». В «книге жизни» А. Блока была поставлена последняя точка.

Поэма «Двенадцать» формально не входит в блоковскую «трилогию», но, связанная с ней многими нитями, она стала новой и высшей ступенью его творческого пути. «Во время и после окончания «Двенадцати»,- свидетельствовал поэт,- я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг - шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира)». И еще:«…Поэма написана в ту исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях - природы, жизни и искусства». Вот эта «буря во всех морях» и нашла свое сгущенное выражение в поэме. Все ее действие развертывается на фоне разгулявшихся стихий «Ветер, ветер - и на всем божьем свете!»,«Ветер хлесткий»,он «гуляет»,«свищет»,«и зол и рад», и разыгралась что-то вьюга», и ох, пурга какая, спасе!» и так далее. Очевидно, что образы ветра и метели романтичны и имеют символический смысл.

Символична и вся система образов поэмы - от первого до крайне неожиданного последнего. Сам автор «Двенадцати» отказался от попыток рационально-логического объяснения своего произведения. Многие в поэме-ошеломляюще-неожиданно. «Мерцающий» смысл поэмы не подчиняется законам линейной логики - это, пожалуй, одно из главных свойств смысло-пораждения в поэме.

Резкое противопоставление двух миров - «черного» и «белого», старого и нового - с полной определенностью выявляется в первых двух главах поэмы: в первой главе - сатирические зарисовки обломков старого мира (буржуя, старушки, барыни в каракуле, гулящей Катьки, а во второй главе - коллективный образ двенадцати красногвардейцев, представителей «новой власти» и защитников «новой жизни». Блок не идеализирует своих героев. Выразители народной стихии, они несут в себе и все ее крайности. С одной стороны, это люди, сознательно подхватившие революционные лозунги («революционный держите шаг!») и готовые исполнить свой долг. С другой стороны - в их психологии еще живы и отчетливо выражены настроения стихийной, анархической «вольницы» Запирайте этажи, Нынче будут грабежи! Отмыкайте погреба - Гуляет нынче голытьба!

Вся сюжетная линия - нелепое убийство одним из красногвардейцев (Петрухой) своей любовницы Катьки - тоже в большой степени отражает неуправляемость поступков красногвардейцев и вносит в ее колорит трагическую окраску. Блок видел в революции не только ее величие, но и ее «гримасы»; свое восприятие революции он выразил в статье «Интеллигенция и революция». Человеку, впервые читающему поэму «Двенадцать», несомненно, будет непонятно окончание поэмы. Так идут державным шагом - Позади - голодный пес, Впереди - с кровавым флагом, И за вьюгой не видим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз - Впереди Иисус Христос. Финальный образ Христа не просто многозначен, но и создан соединением противоречащих друг другу характеристик. Поэтому он не поддается рассудочной расшифровке. Многозначна и семантика «цветовых» деталей образа Христа: «кровавый флаг» вызывает ассоциации не только с цветом революционных знамен, но и с пролитой кровью, «белый венчик из роз» может быть истолкован как деталь аллегорического образа мадонны или как принадлежность похорон, как символ забвения и ухода, в конечном счете,-смерти.

Революционная стихия подается Блокам в освещение двух не сочетающихся правд. С одной стороны, это правда внешнего раскрепощения социальных низов. С другой стороны - это правда духовного освобождения от унизительной власти низменно-телесного в человеке, от биологических инстинктов, от бойцовских рефлексов. Носитель этой правды отсутствует вплоть до последнего явления.

Они, персонажи поэмы, остаются грешниками на продуваемой ветрами земле, он - над ними и независим от них, над вьюгой, хаосом и над историей. Земля и небо остаются разобщенными.

Возможно это вас заинтересует:

1. Поэма “Двенадцать” является одним из лучших произведений А. Блока. В основу поэмы Блок положил события русской революции 1917 года. Автор показывает нам крах старого и...


2. «Окаянные дни» – так охарактеризовал события 1918 года живший в эмиграции И. А. Бунин. Александр Блок придерживался другого мнения. В революции он видел переломный момент...


3. «Двенадцать» - одно из первых произведений русской литературы, написанных после октябрьской революции 1917 года.Все действие поэмы происходит на улице. Уже в первой главе слышится ее...


4. По определению, символ - это один из способов скрытого сравнения. В отличие от других подобных литературных приемов - метафор, гипербол и прочих, символы многозначны, то...


5. И опять идут двенадцать. А. Блок Александр Александрович Блок - гениальный мастер слова, одним из первых русских поэтов сумевший услышать и перелить в стихи «музыку...

• Рейтинговые записи

  • - 15 556 просмотров
  • - 11 059 просмотров
  • - 10 618 просмотров
  • - 9 751 просмотров
  • - 8 691 просмотров

• Новости

  • Популярные эссе

    Особенности обучения и воспитания детей в школе V вида Целью специального образовательного учреждения для детей с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ),

    “Мастер и Маргарита” Михаила Булгакова - произведение, раздвинувшее границы жанра романа, где автору, пожалуй, впервые удалось достичь органического соединения историко-эпического,

    Открытый урок «Площадь криволинейной трапеции» 11класс Подготовила учитель математики Козляковская Лидия Сергеевна. МБОУ СОШ № 2 станицы Медведовской Тимашевского района

    Знаменитый роман Чернышевского “Что делать?” был сознательно ориентирован на традицию мировой утопической литературы. Автор последовательно излагает свою точку зрения на

    ОТЧЕТ О ПРОВЕДЕНИИ НЕДЕЛИ МАТЕМАТИКИ. 2015-2014 уч. год Цели предметной недели: - повышение уровня математического развития учащихся, расширение их кругозора;

  • Экзаменационные сочинения

    Организация внеклассной работы по иностранному языку Тютина Марина Викторовна, учитель французского языка Статья отнесена к разделу: Преподавание иностранных языков Система

    Я хочу, чтоб жили лебеди,И от белых стайМир добрее стал…А. ДементьевПесни и былины, сказки и рассказы, повести и романы русских

    «Тарас Бульба» - не совсем обычная историческая повесть. В ней не отражены какие-то точные исторические факты, исторические деятели. Неизвестно даже,

    В повести “Суходол” Бунин рисует картину обнищания и вырождения дворянского рода Хрущевых. Когда-то богатые, знатные и могущественные, они переживают период

    Урок русского языка в 4 «А» классе

Дмитрий Шурмин

Поэму «Двенадцать» Блок писал после революции, которую он принял. Но звучит поэма неоднозначно. Особенно заключительная ее часть, в которой появляется Христос – диссонансом шествию революции.

…Так идут державным шагом -
Позади - голодный пес,
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.

Читатель, для которого советская эпоха стала историей, оглядываясь назад, начинает постепенно различать то, что скрывалось под личиной атеизма. И слова Блока воспринимаются им очень противоречиво, на грани смыслового оксюморона (казалось бы, «что общего у света с тьмою?»). Этим обусловлено появление множества неоднозначных толкований. Для одних Христос с красным флагом стал символом пришествия антихриста, который в благовидном образе несет неверие и насилие. Другие видели в поэме Христа, идущего на казнь, а знамя рассматривали как символ Его крестных страданий. Маяковский, по свидетельству Л. Ю. Брик, не упускал случая поиронизировать над последними строками поэмы, переиначивая либо «в белом венчике из роз Луначарский наркомпрос», либо «в белом венчике из роз впереди Абрам Эфрос». Однако для Блока, поэта-символиста, воспринимавшего жизнь обостренно и всерьез, эти строки были, по всей видимости, принципиальны.

К. И. Чуковский в статье «Александр Блок как человек и поэт» вспоминает: «Гумилев сказал, что конец поэмы “Двенадцать” (то место, где появляется Христос) кажется ему искусственно приклеенным, что внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект. Блок слушал, как всегда, не меняя лица, но по окончании… сказал задумчиво и осторожно, словно к чему-то прислушиваясь:

Mне тоже не нравится конец “Двенадцати”. Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И тогда же я записал у себя: к сожалению, Христос».

Aвторский голос Блока в «Двенадцати» почти неощутим. Это и давало простор для всевозможных интерпретаций. Видимо, поэтому «Двенадцатью» зачитывались как белые диссиденты, воспринимая поэму как сатиру на революцию, так и красные патриоты, различая в ней сентенции пролетарского марша.

В творчестве Блока нет категоричных оценок, а потому и ошибок. Ощущения поэта и его воображение улавливают полутона, сквозь явления - контуры символов. И именно в них он ищет свою поэтическую истину, интуитивную и далекую от всякой однозначности.

Маяковский писал: «Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: “Нравится?” “Хорошо, - сказал Блок, а потом прибавил: - У меня в деревне библиотеку сожгли”».

Вот эти «хорошо» и «библиотеку сожгли» были теми двумя ощущениями революции, которые фантастически переплелись в поэме «Двенадцать».

Поэма очень символична. А христианское наполнение символов делает ее столь же содержательной, сколь и непонятной. Можно предположить, что для Блока появление христианства и его многовековое шествие были содержательным символом того, чего он ожидал от современных ему событий. Оттого в поэме столько аллюзий: двенадцать большевиков - апостолы новой эпохи; Петруха - камень, на котором воздвигается диктатура угнетенных, сегодня их время приводить аргументы. Российская монархия пала, как некогда пала империя Римская. А общество ожидает провозвестника, который наполнит новую эпоху позитивным смыслом и придаст ей направленность и цель. Блок этот ориентир и стремится распознать. Для самих же «апостолов» нового режима он так и остается невидим. Похоже, именно эта раздвоенность и тревожит поэта: «Свобода, свобода, Эх, эх, без креста!»

Появление Христа в последней строке поэмы слишком уж неожиданно. Но это заставляет нас прокрутить ее сюжет еще раз, теперь уже в новом, контрастном противопоставлении правды абсолютной и правды гнева народного. Видимо, Блоку хотелось видеть их совпадающими, поэтому он и принял эту революцию. С другой стороны, сам поэт не до конца был уверен в своем восприятии происходящего, оттого у него такая размытость, неясность, интуитивность и неосознанное предчувствие… Он вглядывается, оценивает, предполагает. Видно, как долго он ищет, стремится распознать финальный образ. Кого же преследует эта банда? В кого стреляют эти люди? Блок увидел там Христа. От такого финала действительно как-то неловко и за что-то стыдно. При этом, как бы ни интерпретировали финал поэмы, трудно представить, чтобы Христос банду возглавлял. Его появление вряд ли случайно, это подтверждают другие произведения Блока. Христос идет впереди, потому что Он есть смысл любых преобразований. Революция для поэта - это прежде всего подвиг духа; не борьба со старым миром, а его преображение. И безусловно, никак не демонстрация грубой силы. Это более «нежная поступь» искреннего обновления и менее - «державный шаг». Христос становится как бы нравственным фоном, на котором ретроспективно проясняется, что не революция шествует, а происходит откровенный разбой – девку пристрелили, кого-то ножичком «почикали», ограбили, словом: «Запирайте етажи, Нынче будут грабежи!» - хамство да и только!.. И пес голодный, что сзади ковыляет, пожалуй, вовсе не символ старого мира, а знак грядущих жертв. Тех жертв, что эти двенадцать принесут в последующие семь десятилетий на алтарь своей идеи. Идеи красивой, но бездушной, если не сказать безумной. Вот вам и поэтическая прозорливость.

Финал поэмы - своего рода вершина, на которую Блок стремится взойти, чтобы с нее увидеть перспективу происходящего. По крайней мере, то, какой эта перспектива должна быть. И чем более ясной эта перспектива становится, тем все более случайным и неуместным видится присутствие двенадцати.

Mне как читателю постсоветскому вообще в поэме видится больше грустной иронии, чем патетики революционного марша. Извечная интеллигентская растерянность (или стесненность?): оказался, мол, на одном пути с вчерашними бродягами, получившими возможность мстить. Вот и стоит поэт в извиняющейся позе, оглядывается: дело-то достойное и цели благие, но что ж вы, мужики, руки-то кровью братской мараете?! Очевидно ведь, что, принуждая, арестовывая и запирая человека, светлой совести в нем не пробудишь, как не вызовешь и согласия, основанного на убежденности. И поступать не приохотишь по добровольной преданности. Нельзя чужую волю заменить своей, и навязать ее нельзя. А человек, кем-то понуждаемый, всегда имел лишь два избавляющих исхода - лицемерие либо смерть. Большевики избирают второе для всех, кто плохо играет, кому плохо удается первое: «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!»

При всем этом нельзя сказать, что Блок себя от революции отделял. Он чувствовал между собой и революцией дистанцию, хотел преодолеть ее и по мере сил преодолевал. Но органически не мог быть с революцией заодно, так, как это удавалось Маяковскому - рупору и застрельщику революционных рифм. Блок понимал, что не может быть смысла в этом самом «мировом пожаре», что бессмысленно радоваться разрушению. Состояние эйфории не может продолжаться бесконечно. И поэтому возражал Маяковскому в ответ на его стихотворение «Радоваться рано»: «…Одни будут строить, другие разрушать, ибо “всему свое место под солнцем”, но все будут оставаться рабами, пока не явится третье, равно не похожее на строительство и на разрушение (курс. мой. - Д. Ш.)».

«Свобода без креста», когда сердце жаждет мести, - это иллюзия, кажущаяся свободой, если смотреть на нее издалека. А приглядишься - все по-старому, только персонажи сменились. Принцип «Убирайся, а я - на твое место» изобрели давно, и тем, кто живет по нему, никакие пути не кажутся слишком дурными. Разделить между нищими хлеб насущный и прибрать к рукам власть, усыпив людскую совесть, - это план Великого Инквизитора из «Братьев Карамазовых». Велик соблазн начать трудиться над созданием счастливого общества утопии. Только утопия, эта радостная гимнастика для ума, интеллектуальная забава, обернется к нам иным своим лицом, обезображенным насилием над свободой и совестью людей. Достоевский сравнивал этот соблазн со строительством Вавилонской башни, только вот прерваться такому строительству предстоит не из-за смешения языков, а по причине людоедства.

Для Достоевского, как и для Блока, свободная человеческая личность и ее свободное развитие невозможны, если отвергнуты нравственные основы. Без них социальное единство неосуществимо. «Чем соедините вы людей, - спрашивает Достоевский в одной из своих статей, - для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной идее нравственной?» Очень подходящий эпилог для блоковской поэмы. Не муравьиный инстинкт должен мотивировать социальное счастье, а искренний подвиг богопознания.

Христос знал, что хлебом насущным душу человеческую не оживить, если нет жизни духовной, питаемой красотой Слова. Без этого неосуществимы ни равенство, ни братство, так как они предполагают жертву, но не насилие. Христос с флагом, пожалуй, идеальное выражение этой жертвы, образ больше содержательный, чем противоречивый. Потому осмысливается он скорее как нравственный упрек равенству, основанному на насилии, и одновременно как призыв к духовному преображению.

Этот образ в некотором смысле иконографический. В раннем христианском искусстве Христос изображался как Агнец Божий с крестом, книгой или флагом. Если первые два атрибута символизировали крестную смерть и эсхатологическую миссию Спасителя, то флаг выражал идею воскресения, победы, одержанной Христом над смертью и силами тьмы. Христос, принеся Себя в жертву за грехи человечества, победил обреченность существования и принес людям освобождение. Агнец с флагом - символ победного шествия христианства, вести об освобождении и преображении человеческой души. Но это триумф уже другого Царства. Не мирского государства, которое основано на принуждении и «ничего не знает о любви, о духе, о прощении» (К. Барт), а Царства духовного, которое находится внутри человека, в его душе и сердце.

Христос и красноармейцы - два антагонистических образа, они друг другу противоречат и противопоставляются один другому. Красноармейцы стремятся преобразовать мир при помощи оружия, насилия и диктата. А Христос ничего не навязывает. Он приглашает, зовет, привлекает… нежной поступью, Он невидим за вьюгой человеческой мятежности.

В таком противопоставлении прошел весь ХХ век. Для многих из нас он сопровождался атеистическими лозунгами. Параллельно в мире рождались политические, религиозные и интеллектуальные движения, цель и конечные устремления которых выражались в словах «освобождение» и «надежда». Стремясь к свободе, эти движения искали утерянное некогда человеческим духом. Именно библейское богословие стало основой борьбы американского пастора Мартина Лютера Кинга за социальные права и равенство. А в годы фашистского режима в нем черпало силы христианское сопротивление национал-социализму. В середине 60-х выходит книга Юргена Мольтмана «Теология надежды», появляется «богословие черных», впервые оформляется феминистическое богословие и многое другое, указывающее, что источник надежды и освобождения человечества в целом и каждого человека в отдельности находится в области веры и богопознания.

Со временем, все более приобретая политические черты и все более отдаляясь от внутренней силы христианства, эти движения стали терять свой созидательный импульс и общественный резонанс. Феминизм, права человека, свобода совести - эти понятия, увы, сегодня все чаще звучат как довески политического маскарада, а не как искренний порыв к поиску новозаветных истин. Это говорит, пожалуй, о том, что свобода, которую мы искали, ищем и о которой тоскует человеческая душа, - это не социальная конструкция и не явление исключительно политическое, а область некоторого внутреннего духовного раскрепощения. Такую свободу невозможно сформулировать как формальный политический принцип или оформить в виде юридической нормы. И приобретается она не политическими авантюрами и не крестовыми походами.

Поэма «Двенадцать» не входила в последнее прижизненное издание собрания стихотворений Блока, но неоднократно издавалась в Советской России, была известна в Европе и США по переводам. Существует много мнений, гипотез, ранних и более поздних, о толковании поэмы. Если в более наивных и ранних рецензиях на поэму критики решали, «большевистская» ли она, или «антиреволюционная», то со временем идеологический подход уступил место более глубокому анализу образной системы поэмы. Лирико-метафизический образ Христа во все времена побуждал критиков и читателей искать в ней вселенский этический смысл.

Сюжет поэмы не является особо сложным. Снежные улицы революционного города. Кратко написаны портреты главных героев - священник, богатая женщина в каракуле, старуха. По улицам Петрограда идет патрульный отряд революционеров из двенадцати человек, которые говорят о своем товарище Ваньке, который сошелся с «уличной девкой» Катькой. Когда патрульные видят повозку, на которой едет Ванька и Катька, они нападают на сани, от выстрела Петрухи, одного из двенадцати красноармейцев, Катька погибает. Патруль идёт дальше. За ними увязывается пёс, которого отгоняют штыками. В какой-то момент перед красноармейцами появляется неясный женственный образ - Иисуса Христа.

Поэма была напечатана, вышла отдельной книгой, и ее читала вслух по большей части Любовь Дмитриевна, а изредка и сам Александр Блок. Нина Берберова, впрочем, отмечает, что в какой-то момент декламация поэмы стала главным источником заработка поэта . Сразу же после публикации и первых концертов произведение была принято буквально в штыки большинством представителей русской интеллигенции. Иван Бунин , присутствуя на собрании, которое московские писатели устроили для чтения «Двенадцати», выступил со словами «…Блок перешел к большевикам, стал личным секретарем Луначарского, после чего написал брошюру «Интеллигенция и Революция», стал требовать: «Слушайте, слушайте музыку революции!» и сочинил «Двенадцать», написав в своем дневнике для потомства очень жалкую выдумку: будто он сочинял «Двенадцать» как бы в трансе, «все время слыша какие-то шумы — шумы падения старого мира» . Читая «Двенадцать» Блока, даже его близкие и искренне сочувствующие старые друзья одновременно испытывали удивление и испуг, даже полное неприятие неожиданной и новой позиции поэта. Особо известна критика Зинаиды Гиппиус, высказанных в стихах, в которых она обращалась к поэту весьма - безапелляционно: «Я не прощу, Душа твоя невинна. Я не прощу ей — никогда». Потом они встретятся в опустевшем вагоне случайно, и Зинаида Гиппиус подаст ему руку, по ее собственному выражению — «лично», но не «общественно». . Близкой друг Александра Блока поэт Андрей Белый был также шокирован, написав Блоку в письме от 17 марта 1918 года: «Читаю с трепетом Тебя. «Скифы» (стихи) — огромны и эпохальны, как Куликово поле" … По-моему, Ты слишком неосторожно берёшь иные ноты. Помни — Тебе не «простят» «никогда»… Кое-чему из Твоих фельетонов в «Знамени труда» и не сочувствую: но поражаюсь отвагой и мужеством Твоим… Будь мудр: соединяй с отвагой и осторожность». Николай Гумилёв утверждал, что Блок, написав «Двенадцать», послужил «делу Антихриста » — «вторично распял Христа и ещё раз расстрелял государя » . Всеволод Ива́нов в своих воспоминаниях пишет о своей якобы-встрече с адмиралом Колчаком и передает его слова, которые тоже свидетельствуют не в пользу Блока: «Горький и в особенности Блок талантливы. Очень, очень талантливы… И всё же обоих, когда возьмём Москву, придётся повесить…» . Поэма «Двенадцать» не получила одобрения и со стороны властей. Л.Троцкий, например, пишет: "Конечно, Блок не наш. Но он рванулся к нам. Рванувшись, надорвался" . Яркой иллюстрацией является и стихотворение А.В.Луначарского, написанное в ответ на "Двенадцать": "Так идут державным шагом, А поодаль ты, поэт, За кроваво-красным стягом, Подпевая их куплет. Их жестокого романса Подкупил тебя трагизм. На победу мало шанса, Чужд тебе социализм, — Но объят ты ихней дрожью Их тревогой заражен, И идешь по бездорожью, Тронут, слаб, заворожен" . Подобная реакция, на наш взгляд, как нельзя лучше подтверждает не столько глубину философии Блока или даже его ум, сколько чистоту сердца, определенную наивность, которая явственно свидетельствует в пользу «духотворящей» трактовки поэмы, наглядно иллюстрирует ее сильную, мощную образную доминанту, не признать которую невозможно, даже вопреки мудрым и порой циничным критикам.

Обращают на себя внимание два образа, связанных воедино, которые и придают поэме силу, ставят ее на особое место в истории, делают невероятно актуальной во все времена, особенно для русского читателя. Образ России, который выписан на фоне образных мотивов «мировой катастрофы», «мировой музыки», «гула», «ветра» и образа Христа, — собранных воедино. По мнению критиков, один из возможных ключей к пониманию поэмы можно найти в творчестве известного шансонье и поэта М. Н. Савоярова , концерты которого Блок посещал в 1915—1920 годах. Не только сам текст и образный ряд стихов, но и особенности представления поэмы самим Блоком и Любовью Дмитриевной были связан с «пониженным», «народным» савояровским стилем. Одним из первых это почувствовал и затем определил Виктор Шкловский: «Двенадцать» — ироническая вещь. Она написана даже не частушечным стилем, она сделана «блатным» стилем. Стилем уличного куплета вроде савояровских [ . Этот мотив «народности» соотносится с тем, что сам Блок неоднократно пишет в своих статьях, обсуждая, проживая проблему взаимосвязи интеллигенции и народа. Например, в статье «Народ и интеллигенция» Александр Блок дает развернутую картину собственного представления о неоднозначности их «точек соприкосновения»: «С екатерининских времен проснулось в русском интеллигенте народолюбие, и с той поры не оскудевало. Собирали и собирают материалы для изучения "фольклора"; загромождают книжные шкафы сборниками русских песен, былин, легенд, заговоров, причитаний; исследуют русскую мифологию, обрядности, свадьбы и похороны; печалуются о народе; ходят в народ, исполняются надеждами и отчаиваются; наконец, погибают, идут на казнь и на голодную смерть за народное дело. Может быть, наконец, поняли даже душу народную; но как поняли? Не значит ли понять все и полюбить все — даже враждебное, даже то, что требует отречения от самого дорогого для себя, — не значит ли это ничего не понять и ничего не полюбить? Это — со стороны "интеллигенции". Нельзя сказать, чтобы она всегда сидела сложа руки. Волю, сердце и ум положила она на изучение народа. А с другой стороны — та же все легкая усмешка, то же молчание "себе на уме", та благодарность за "учение" и извинение за свою "темноту", в которых чувствуется "до поры, до времени" <…> Есть между двумя станами - между народом и интеллигенцией — некая черта, на которой сходятся и сговариваются те и другие. Такой соединительной черты не было между русскими и татарами, между двумя станами, явно враждебными; но как тонка эта нынешняя черта - между станами, враждебными тайно» .

В статьях Блока тема народности развернута, продумана, а главное - прочувствована и прожита. В поэме «Двенадцать» мотив «народности» реализуется несколько иным образом, более емко, точно. Актуализируется, прежде всего, посредством включения образа Катьки, ярким образом самой России, которая стала «уличной девкой», которую - убили, но зато - любили. Лицо Катьки впервые возникает еще в историческом прологе — портрете «старой Руси», который, как считает И.А. Новиков, «необходим, чтобы видеть, откуда налетела эта метель и из какой национальной стихии поэт принимает и это (т. е. двенадцать)» . Катька — вариант русского национального женского типа, который во многих образах отражала литература. Ее лицо — «это лицо и,Хозяйки" Достоевского, и Грушеньки, и Катерины из,Грозы", и „рыжей бабы" из „Серебряного голубя". Да и Катюши Масловой. <. . .> Это инообличья одного и того же образа» . Портрет русской девушки настолько четко и остро-воздейственно очерчивает образ России того, да и любого, к примеру, сегодняшнего времени, что можно, на наш взгляд, заявлять о том, что страдания, стенания и вопросы самого Блока были не столько реализованы в ироничной манере, сколько были подчеркнуто серьезно воплощены в поэме, что, собственно, и вызвало ярые нападки и критику.

Анализируя статью Блока «Народ и интеллигенция» В. Ходасевич пишет: ""Еще в промежуток между 1907 и 1913 годами Блок написал цикл статей: "Религиозные искания и народ", "Народ и интеллигенция", "Стихия и культура", "Ирония", "Дитя Гоголя", "Пламень", "Интеллигенция и революция". Они замечательны тем, что в них Блок не просто предсказывает будущую революцию, но говорит о ней как о событии уже происходящем, звук которого ему уже внятен: "Гоголь и другие русские писатели любили представлять себе Россию как воплощение тишины и сна; но этот сон кончается; тишина сменяется отдаленным и возрастающим гулом, непохожим на смешанный городской гул... Тот же Гоголь представлял себе Россию летящей тройкой... Тот гул, который возрастает так быстро... и есть чудный звон колокольчика тройки... Бросаясь к народу, мы бросаемся прямо под ноги бешеной тройке на верную гибель. " Отдаленный гул", о котором здесь говорится, должно, разумеется, отнести к категории снов, постепенно становящихся явью. Но Блок последователен: эту явь он, в свою очередь, как нечто уже являющееся сном по отношению к тому, чему предстоит совершиться в более отдаленном будущем, может "уже представить себе, как бывает в страшных снах и кошмарах, что тьма происходит оттого, что над нами повисла косматая грудь коренника и готовы опуститься тяжелые копыта". Таким образом, прошлое для Блока есть сон о настоящем, но само настоящее - сон о будущем. Явь каждой предшествующей минуты - есть сон о последующей. Живем во сне и в действительности одновременно" .

Высказывание В. Ходасевича позволяет отметить еще один важный момент. Для Блока именно имя Гоголя (существует подробный анализ помет Блока на «Письме» Белинского к Гоголю, сделанный исследователями Пушкинского дома) неразрывно связано с понятием Россия. Гоголь в сознании поэта объединен с Россией будущей, той, что виделась, по словам Гоголя, только "духовными очами". Параллельно формированию концепции кризиса гуманистической культуры имена Гоголя и Белинского обрели в критическом творчестве Блока значения противоборствующих тенденций в искусстве и оказались соединены друг с другом "напряженными антитетическими отношениями" . Соотнесение России (видения ее будущего) и Иисуса Христа воедино - это творческая позиция, которая в поэме Блока все же не подкрепляется новыми эстетическими средствами, как будет позднее, в эпоху пост-авангарда, для которого «отрицание художественности» будет более очевидным приемом. В литературном творчестве жест или жизнь юродивого, например, станет сознательным отрицанием красоты, опровержением общепринятого идеала прекрасного, перестановкой этого идеала с ног на голову и возведением безобразного в степень эстетически положительного . На данном этапе для Блока важнее даже не новые эстетические средства реализации образа, а его размытость и многоликость, сходная, возможно, с личной позицией поэта и художника.

Смыслообразующим для поэмы становится образ ветра, то есть стихии, который наиболее точно передает ощущение духа, святого ли, который в религиозной литературе часто сравнивается с ветром, по причине того, что он гуляет, когда и где хочет (сравните высказывание Блока в 1909 году: «Те, кто исполнен музыкой, услышат вздох всеобщей души, если не сегодня, то завтра»), или разрушительного, смертельного? Гул в поэме Александра Блока - отголосок стихии, звуковое воплощение мировой музыки. Интересно, что непосредственно перед созданием поэмы «Двенадцать» Блок 3 и 6 января 1918 г. Делает такие пометы в своей записной книжке: «К вечеру — ураган (непосредственный спутник переворотов)»; «К вечеру — циклон» . Уместным будет упомянуть, что, одной из особенностей мировосприятия Блока состоит в том, что его сознание было открыто самым различным культурно-историческим, философским и поэтическим концепциям. Так было с философскими взглядами Р. Вагнера и Ф. Ницше, поэзией В. Брюсова, английским философом и критиком Т. Карлейлем. По мнению критиков, образ антонимичного, двойственного Логе — огня у Вагнера («Кольцо Нибелунгов»), как и почти все мифологические образы, используемые Карлейлем, так или иначе отмечены Блоком. Например, подчеркивание в рассуждении Блока о подъеме «общественного духа» в начале революции, который Карлейль частичпо объясняет «плутоно-нептуническим» мифом: «По плутоно-нептунической геологии, мир сгнил изнутри, дал остатки и теперь со взрывом разрушится и создастся заново». . Сходным образом, в 1902 году Блок в форме, близкой мистическим построениям Карлейля, записывает мысль об антиномии светлого (божеского) и темного (дьявольского) начал . Подобный двойственный характер стихии особо созвучен «музыке революции» в поэме «Двенадцать».

Категория музыки в последние годы у Блока также связана с темой народа. В это время для него особенно важен вопрос об отношении народа к культуре и идея культуры как «музыкального ритма». Носитель музыкального начала мира, народ играет определяющую роль в историческом и культурном процессе: «Варварские массы оказываются хранителем культуры, не владея ничем, кроме духа музыки, в те эпохи, когда обескрылевшая и отзвучавшая цивилизация становится врагом культуры, несмотря на то, что в ее распоряжении находятся все факторы прогресса» .

Об образе Христа Блок пишет: «Что Христос перед нами - это несомненно. Дело не в том, «достойны ли они его», страшно то, что опять Он с ними, и другого пока нет; а надо - Другого?» . Варианты «Другого» здесь, пожалуй, - Ленин и сатана (первое, что приходит в голову, в качестве интерпретации). Первая трактовка могла бы сделать из поэмы наивное, наглядно-реалистичное повествование, чуждое поэзии символизма по определению. Вторая была бы банальна. Подписать элементарный приговор происходящему было бы слишком пошлым эстетическим средством. Блок создает образ Христа - образ света, спасения, прощения, будущего. Блок, в данном случае, как и многие поэты серебряного века, видят в любой человеческой душе то зерно божественного, которое в ней, по определению, неминуемо присутствует при любых обстоятельствах. Впрочем, критиковали Блока, в основном, за то, что его поэзия была слишком направлена вглубь самого себя, что, по всей вероятности, и приводило к языческой трактовке христианства. «Верховная значимость трансценденции в мире Блока не подвергается сомнению", однако "подвергается вопрошанию ее статус и подвергается сомнению должная угаданность пути распятия поэта. Такого рода сомнения в опыте самопознания, ставящего на первое место "знание", а не "веру", давали основания упрекать Блока в "демонизме" как православным священникам о. Павлу Флоренскому, прот. Георгию Флоровскому, так и членам "соловьевского братства». Все они предупреждали об опасностях, таящихся в безбожественной мистике и ведущих к утрате критерия для "испытания духов", к смешению сфер "духовного" и "плотского" и невозможности их "примирения" все духовного опыта христианской традиции» ,

Возвращаясь к раннему творчеству Александра Блока, следует отметить, что, несмотря на то, что поэма «Двенадцать» по большей части считается новым этапом в творчестве поэта, определенные идеи, свойственные Блоку в стихотворениях, написанные под влиянием идей Платона и античной философии, отчетливо выражены и в рассматриваемом нами произведении. Одним из проявлений блоковской метафизики было то, что он на своем языке называл "числением". Понятие это не однозначное. В самом общем виде, "числить", согласно Блоку, — значит активно созерцать, мыслить, постигать внутренним взором глубинные сущности мира и бытия, погружаться в особое мистическое состояние. Но нередко Блок вкладывал в это понятие и сугубо числовую конкретику (уже непосредственно в духе пифагорейцев), когда размышлял именно над сочетаниями цифр. Для юного Блока все вокруг было не только "полно богов", но и полно каких-то знаков, намеков, символов. Он ожидал свершения неких событий вселенского масштаба и в то же время томился неотступной думой о перипетиях своей страстной "неземной" любви к Л.Д. Менделеевой . В отношении поэмы «Двенадцать» эти идеи весьма актуальны по причине того, что декларируя тему христианства в образе Христа, Блок, тем не менее, одновременно оставляет за читателем возможность выбора и в пользу античной трактовки, тем более, что на Христе в поэме вовсе не терновый венец, а «венчик из роз». Образ, в некотором смысле, весьма похож на привычный мистическую ауру, которой пронизана поэзия Блока, как и сама цифра 12, которая может трактоваться не как соотнесение красноармейцев и апостолов, а, возможно, как сочетание цифр (например, сумма пары цифр — один и два - дают нечетное число, что, согласно пифагорейской мудрости, — символ конечности, завершения, итога») . Еще одним важным моментом, который отмечают критики, становится тот факт, что «Двенадцать» и Христос в поэме - разделены, то есть находятся в оппозиции. «Необходимо указать еще на один исключительно важный факт. <.. .> Двенадцать стреляют в Христа. Об этом свидетельствует логическая связь строк-угроз: «— Эй, товарищ, будет худо, Выходи, стрелять начнем! —и стиха «И от пули невредим». Зачем бы поэт упоминал, что Христа не берет пуля, если бы они не стреляли в него? Явление Христа не неожиданно и не неестественно только в том случае, если он вновь поднимается на Голгофу» .

Не менее важным для трактовки поэмы «Двенадцать» представляется опыт А. Блока в отношении создания символистской драмы, которая в то время «стала тяготеть к монодраматическому построению» . В символистской монодраме «маской» было каждое из действующих лиц, внутренне объединенных драмой авторского сознания. Посредством «масок» — лирических персонажей автор выражал свое переживание сопричастности к таинству вселенского бытия. Такая монодрама учила читателей (зрителей) видеть все в ней происходящее глазами автора и должна была объединять их с всечеловеческим «я» и с высшей мировой волей. В ней не было этических координат, присущих трагедии . Для поэмы «Двенадцать», на наш взгляд, особо важна не этическая сторона вопроса, а объединение, сопряжении разных персонажей и мотивов, которые раскрывают переживания, поиски самого автора.

По мнению исследователей Пушкинского дома, можно говорить о том, как менялось отношение Блока к революции после января 1918 года, то есть после поэмы "Двенадцать". Сведения о настроениях Блока этого времени можно почерпнуть из записи в записной книжке от 4 апреля 1918 года: "После январских восторгов — у меня подлая склеротическая вялость и тупость". В последующие годы в записях поэта будет повторяться мысль о завершении, конце революции. В мае 1919 года в записной книжке он задается вопросом: "Кто погубил революцию" и в скобках уточняет "дух музыки". А в лекции 1920 года прозвучит: "... В России два года назад закончилась революция". Итак, после января 1918 года в сознании поэта укореняется мысль о том, что "дух музыки", которым был насыщен октябрьский переворот, дух, который должен был преобразить цивилизацию в культуру, — постепенно исчезает. Немаловажно, что Блок, анализируя развитие революции, различает несколько этапов: когда бурное движение сменяется замедлением и становится заметной "убыль творческого хмеля, той музыки, которая звучала в конце 1917-го и в первой половине 1918 года" (VI, 390) .

Таким образом, для Блока его собственная позиция поэта и художника превалирует над политическими, как, впрочем, и над религиозными идеями. Поэма «Двенадцать» — это не глубинная философия ума, а скорее манифестация воспитания собственной души, воплощенной в творчестве. В этом смысле образ Иисуса Христа во много созвучен автору по причине нарочитой устремленности на критику и поиски «собственного я», а не болезненной склонности трактовать и осуждать окружающие политический, религиозный, поэтический миры. Фокус лирического «я» в поэме лучше всего демонстрирует этические и эстетические нормы самого поэта. Женственный образ Христа сменяет, вырастает из образа Прекрасной Дамы. Здесь мало наивности, как нет ее и в попытке принять силу христианства, идущему на смену античному миропониманию.

В январе 1918-го года Блок пишет: «Я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе девятьсот седьмого или в марте девятьсот четырнадцатого. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было писано в согласии со стихией (с тем звуком органическим, которого он был выразителем всю жизнь), например, во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом , большой шум вокруг — шум слитный (вероятно шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в Двенадцати политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой,— будь они враги или друзья моей поэмы» . Возможно, и те, и другие забывают, что путь лирического героя Блока «по кругам ада» к «вочеловечению» также включает период искушений.

Литература :

Берберова, Н. Александр Блок и его время. Биография. М.: Издательство Независимая газета, 1991

Бунин И.А. Окаянные дни (сборник) . М.: «Молодая гвардия», 1991.

Гиппиус, З. Живые лица. Т. 1. Прага, 1925. С. 5--70

Орлов В. Н. Жизнь Блока. М.: «Центрполиграф», 2001. 618 с.

Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. С. 102.

Луначарский А.В. Два стихотворения А.В.Луначарского // Вопросы литературы. 1961. № 1. С.202.

Шкловский В. Б. Письменный стол . // Шкловский В. Б. Гамбургский счёт: Статьи — воспоминания — эссе (1914—1933). М.: Советский писатель, 1990. С. 175.

Блок, А. Народ и интеллигенция. Впервые опубликована в "Золотом руне", 1909, № 1, под заглавием "Россия и интеллигенция".

Новиков И. А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 362; Новиков И. А. Под родным небом. М., 1956. С. 160.

Ходасевич В.Ф. Ни сны, ни явь (Памяти Блока)// Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика 1922--1939. М.: Согласие, 1996.

Обатина Е.Р. Пометы А. Блока на «Письме» Белинского к Гоголю // Александр Блок. Исследования и материалы. С.-Петербург: Издательство «Дмитрий Буланин», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук, 1998.

Эпштейн, М. Поставангард. Сопоставление взглядов. Искусство авангарда и религиозное сознание. Новый Мир.1989, № 12. С.222-250.

Аверин Б.В., Дождикова Н.А. Блок Т.Карлейль. Александр Блок. Исследования и материалы. Ленинград. Институт русской литературы (Пушкинский дом): Изд-во «Наука», 1987

Грякалова Н.Ю. Травестия и трагедия. Метафизическая проблематика символизма в романах Бориса Поплавского // Александр Блок. Исследования и материалы. С.-Петербург: Издательство «Дмитрий Буланин», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук, 1998.

Быстров В.Н. Раннее творчество А.Блока и античная философия // Александр Блок. Исследования и материалы. С.-Петербург: Издательство «Дмитрий Буланин», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук, 1998.

Станишич, Й. Блок в Югославии (о переводах «Двенадцати»)// Александр Блок. Исследования и материалы. Ленинград. Институт русской литературы (Пушкинский дом): Изд-во «Наука», 1987

Герасимов Ю.К. Жанровые особенности ранней драматургии Блока // Александр Блок. Исследования и материалы. Ленинград. Институт русской литературы (Пушкинский дом): Изд-во «Наука», 1987

Фокин П, Полякова, С. Блок без глянца. СПб.: «Амфора», 2008. 432 с. С. 357-358

В тексте использованы иллюстрации к поэме "Двенадцать" Александра Блока художника Юрия Анненкова, сделанные им в 1918 году.