Некролог евгению баратынскому. О чем надо знать. Другие варианты биографии

К.А. Тимашевой. – Обращено к Екатерине (Катерине) Александровне Тимашевой (1798–1881), поэтессе, московской красавице.

"Я посетил тебя, пленительная сень…" – Печаталось под заглавием "Запустение. Элегия". Предполагают, что после издания 1835 г. стихотворение подверглось правке (65-я строка стала читаться: "Где я наследую несрочную весну"), однако доказательных документальных данных не обнаружено. Навеяно воспоминаниями о посещении осенью 1833 г. родового имения Мара Тамбовской губернии, где Баратынский родился и где провел детские годы.

Он не был мыслию, он не был сердцем хладен… – Речь идет об отце поэта, генерал-лейтенанте Абраме Андреевиче Боратынском (1767/68-1810); имение Мара было пожаловано ему Павлом I в 1796 г. Поселившись там после отставки, он превратил Мару в цветущую усадьбу, проявив при этом большой вкус и чувство изящного. По проектам А.А. Боратынского в саду были сооружены беседки, мостики, гроты, каскады, проложены аллеи и тропы.

Прияла прах его далекая могила… – Отец поэта умер в Москве и похоронен в Спасо-Андрониковом монастыре.

"Вот верный список впечатлений…" – Предназначалось в качестве стихотворного предисловия к изданию стихотворений 1835 г., но напечатано не было.

Звезды. – Стихотворение (без заглавия) было вписано в цензурный экземпляр сборника "Сумерки", но затем снято, по-видимому, самим автором, поскольку в составе "Сумерек" не появилось. На этом основании печатаем с восстановлением заглавия по первой публикации в альманахе "Утренняя заря на 1840 год". Моэт, Аи – марки шампанского.

"На все свой ход, на все свои законы". – Критика Москвы в стихотворении сложилась под влиянием благоприятного впечатления от Петербурга, где Баратынский был зимой 1840 г.

"Спасибо злобе хлопотливой…" – При жизни Баратынского не печаталось. Опубликовано в "Русской беседе" с комментарием П.И. Бартенева: "Живя в Москве, Баратынский несколько месяцев сряду не мог ничего писать и все жаловался на скуку. Вдруг журнальные рецензии, в которых почти никогда не отдавалось должной цены его произведениям, или какие-то другие неприятности, пробудили его из этого усыпления. Он снова и деятельно принялся за работу, а когда его спросили, отчего произошла в нем такая быстрая перемена, он отвечал прилагаемым осьмистишием, случайно уцелевшим в памяти одной дамы, которая была коротко знакома с Баратынским".

Летийские струи – см. Словарь: Лета.

Как богоизбранный еврей, Остановили на закате Вы солнце юности моей! – Имеется в виду Иисус Навин, который, возглавляя битву иудеев с филистимлянами, по библейскому преданию, остановил солнце и луну, не заходившие, пока филистимляне не были уничтожены: "И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим" (Книга Иисуса Навина, 10, 13).

Флакк – Гораций Флакк Квинт (65-8 гг. до н. э.), римский поэт; воспевал любовь, дружбу, молодость и был знаменит сатирами.

"СУМЕРКИ"

"Сумерки" – последний прижизненный сборник стихотворений Е.А. Баратынского. Посылая его П.А. Плетневу, поэт писал, что "почти все пьесы были уже напечатаны; собранные вместе, они должны выражать общее направление, общий тон поэта".

Князю Петру Андреевичу Вяземскому. – Печаталось под заглавием "К князю П.А. Вяземскому". В "Сумерках" посвящение-послание было набрано курсивом и вынесено на шмуцтитул в знак посвящения адресату всего сборника. После выхода "Сумерек" Баратынский писал Вяземскому: "Это небольшое собрание стихотворений предано тиснению почти, едва ли не единственно для того, чтобы воспользоваться позволением вашим напечатать посвящение. Примите то и другое с обычным вашим благоволением к автору". Обращаясь к Петру Андреевичу Вяземскому (1792–1878), Баратынский демонстрировал свою приверженность поэтическим принципам пушкинского круга.

Да скоро минет скорбный час! – Имеется в виду болезнь дочери Вяземского Прасковьи Петровны (ум. в 1835 г.); когда писалось стихотворение (1834) Вяземский в связи с болезнью дочери находился за границей.

Звезды разрозненной плеяды! – Это определение равно относится и к Вяземскому, и к самому Баратынскому, так как оба принадлежали к пушкинской плеяде поэтов и оба в 1830-е годы находились в общественно-литературной изоляции, утратив былое влияние на литературную жизнь; сама же пушкинская плеяда перестала существовать как единение поэтов.

Последний поэт. – Печатается по экземпляру "Сумерек" с поправками Баратынского (собрание К.В. Пигарев). Стихотворение представляет собой поэтический манифест, в котором провозглашена несовместимость поэзии, искусства вообще с промышленным, меркантильным, материалистическим "железным веком". Стихотворение было переведено автором на французский язык.

Вновь Эллада ожила… – Речь идет о современной поэту Греции, сбросившей турецкое иго в 1830 г. и ставшей самостоятельным государством.

Понт (гр.) – море.

…свет Уж праздного вертепа не являет… – Баратынский хочет сказать, что в мире не осталось места, где сохранилась бы не тронутая "промышленными заботами" природа, уединенное место для человека, который хочет предаться творческому отдыху, мечтательной праздности и вдохновению.

Сафо (Сапфо; VI в. до н. э.) – древнегреческая поэтесса; по преданию, бросилась с Левкадской скалы из-за безнадежной любви к юноше Фаону.

"Предрассудок! он обломок…" – Печаталось под заглавием "Предрассудок". Баратынский перевел стихотворение на французский язык.

Новинское. – Печаталось под заглавием "А.С. П<ушкин>у". Стихотворение посвящено А.С. Пушкину и навеяно его первым после Михайловской ссылки появлением (осенью 1826 г.) на Новинском бульваре, популярном месте гуляний московского света. Образ Пушкина тогда же запечатлели и другие поэты.

Приметы. – В стихотворении воплощена характерная для Баратынского мысль: чем глубже человек погружается в познание природы, тем более удаляется от нее, потому что, познавая умом природный механизм, он не совершенствует душу, сердце и становится неспособным понять ее дух.

"Всегда и в пурпуре и в злате…" – Кому посвящено стихотворение, не установлено. Баратынский перевел его на французский язык под названием "Crepuscule" ("Сумерки").

"Увы! Творец не первых сил!.." – Эпиграмма направлена против исторического романиста Ивана Ивановича Лажечникова (1792–1869), роман которого "Басурман" (1838) был напечатан по необычной орфографии. Неаполь возмутил рыбарь… – Имеется в виду рыбак Мазаньелло (фамилия образована путем стяжения настоящих имени и фамилии – Томмазо Аньелло; 1620–1647), который в 1647 г. поднял в Неаполе восстание против испанского владычества, захватил власть, но затем добровольно отказался от нее и удалился в свою хижину. Хотя Мазаньелло, как считают, проявлял признаки безумия, вице-король опасался его влияния на восставших, и 16 июля Мазаньелло был убит. Эти эпизоды нашли отражение в опере "Немая из Портичи" (1828) французского композитора Даниэля Франсуа Обера (1782–1871), шедший в 1830-е годы на петербургской сцене.

Недоносок. – Последний стих был запрещен цензурой и напечатан в искаженном виде: "В тягость твой простор, о вечность!" Слово "недоносок", как отметил Б.В. Томашевский, употреблено в качестве перевода с французского (avorton) и означает "рожденный до срока" и "мертворожденный".

Алкивиад (451–404 гг. до н. э.) – выдающийся афинский государственный деятель и древнегреческий полководец, племянник Перикла и воспитанник философа Сократа; отличался чрезвычайной самовлюбленностью, самонадеянностью и властолюбием; эти качества определили его бурную драматическую судьбу: он то подвергался гонениям, то становился кумиром сограждан. Жизнь Алкивиада описана Плутархом, Фукидидом и другими античными авторами. Она послужила темой драмы Шекспира "Тимон Афинский".

Ропот. – Печаталось первоначально без заглавия. В стихотворении, как полагают комментаторы, отразилось резкое неприятие Баратынским славянофильских взглядов (на это видят намек в стихах: "Ты из мечтателя мирного, нег европейских питомца, Дикого скифа творишь, жадного смерти врага"). Охлаждение к бывшим приятелям из славянофильской среды (И.В. Киреевский, Н.М. Языков, А.С. Хомяков, С.П. Шевырев) началось еще во второй половине 1830-х годов. Ко времени появления славянофильского журнала "Московитянин" (1841) взаимное отчуждение было полным. Причины до сих пор не выяснены. Так или иначе, в новом журнале Баратынский не напечатал ни одного стихотворения, а славянофилы в "Москвитянине" "не заметили" смерти поэта и не отозвались на нее. П.А. Плетнев писал Я.К. Гроту: "В "Москвитянине" не сказали ни слова о Баратынском: такова злость литературных партий".

Мудрецу. – Печаталось вместе со стихотворением "Все мысль да мысль!.." под общим заглавием "Антологические стихотворения". Стих третий из-за возражений цензуры был заменен: "Нам, изволеньем Зевеса брошенным в мир коловратный".

Мой дар убог, и голос мой не громок,
Но я живу, и на земле мое
Кому-нибудь любезно бытие:
Его найдет далекий мой потомок
В моих стихах; как знать? душа моя
Окажется с душой его в сношеньи,
И как нашёл я друга в поколеньи,
Читателя найду в потомстве я. (Е.Баратынский)

Евгений Абрамович Боратынский (Баратынский; 1800-1844) - русский поэт, друг Пушкина, один из самых значительных русских поэтов первой половины XIX века.

Баратынский был «искренним и страстным искателем истины», его творчество отличается глубиной философской мысли, совершенством художественной формы.

Жизненный путь

Он происходил из старинного польского рода, поселившегося в XVII в. в России. Родился поэт 19 февраля 1800 г. в дворянской семье в селе Мара Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Начальное образование получил в деревне, под наблюдением дядьки-итальянца, затем в петербургском французском пансионе и пажеском корпусе. В результате серьезной провинности — кражи довольно крупной суммы денег у отца товарища — был исключен из корпуса с запрещением навсегда поступать на службу, кроме военной в качестве рядового. Эта кара сильно потрясла Баратынского (он заболел тяжким нервным расстройством и был близок к самоубийству) и наложила отпечаток на его характер и последующую судьбу.

Хлопоты родных Баратынского о его прощении не увенчались успехом, он уезжает в Петербург и поступает рядовым в лейб-гвардии Егерский полк. Вскоре его производят в унтер-офицеры, с Нейшлотским пехотным полком он отправляется в Финляндию, где проводит около 5 лет. Его восхищала суровая величественная природа Финляндии, он наблюдал за местными нравами, бытом, все это находит отражение в его творчестве.

Первое стихотворение Баратынского было опубликовано с помощью А. Дельвига в журнале «Благонамеренный» в 1819 г. 1823-1824 г.г. – время наибольшей близости Баратынского с К. Рылеевым и А. Бестужевым, которые публикуют его стихи в декабристском альманахе «Полярная звезда». Но гражданская лирика не была призванием Баратынского. Однако известная эпиграмма на военного министра А. Аракчеева «Отчизны враг, слуга царя» (1825 г.) и некоторые другие произведения говорят о довольно оппозиционных настроениях молодого поэта, но мысль изменить основы бытия кажется ему бесперспективной, бесполезной.

Отчизны враг, слуга царя,
К бичу народов - самовластью -
Какой-то адскою любовию горя,
Он не знаком с другою страстью.
Скрываясь от очей, злодействует впотьмах,
Чтобы злодействовать свободней.
Не нужно имени: у всех оно в устах,
Как имя страшное владыки преисподней.

Наконец, 21 апреля 1825 г. Баратынский получает офицерское звание, едет в отпуск и затем выходит в отставку. Происходят изменения и в личной жизни поэта: он женится на Анастасии Львовне Энгельгардт. Она не обладала особенной красотой, но сам поэт сказал о ней в стихотворении «Она»:

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,
Что говорит не с чувствами - с душой;
Есть что-то в ней над сердцем самовластней
Земной любви и прелести земной.

Брак Баратынского оказался очень счастливым.

Лирика Баратынского 1826-1834 г.г. приобретает все более глубокий философский характер, в ней звучат раздумья о роли поэта и поэзии, о судьбах человечества и искусства, о жизни и смерти, о человеческих страстях и законах вечной красоты…

В 1842 г. Баратынский издает последний сборник стихов «Сумерки», в который вошли стихотворения 1834-1841 г.г. В этот период усиливается мотив разлада окружающей действительности с внутренним миром человека:

Век шествует путём своим железным;


Поэзии ребяческие сны,

Умер Баратынский внезапно, во время путешествия за границу, в Неаполе 29 июня 1844 г. Тело его перевезено в Петербург, где он был похоронен в Александро-Невской лавре рядом с Крыловым, Гнедичем, Карамзиным на Тихвинском кладбище.

В подмосковной усадьбе Мураново, где Баратынский провел последние годы жизни, создан литературно-мемориальный музей Е.А. Баратынского и Ф.И. Тютчева «Мураново» — с 1816 по 1918 гг. Мурановым владели, последовательно сменяя друг друга, четыре семейства, связанные родственными узами, – Энгельгардты, Боратынские, Путяты и Тютчевы. Каждое из них было причастно к литературной жизни России.

Творчество Е. Баратынского

По мнению многих литературоведов, основные линии творчества Баратынского были параллельны творчеству Пушкина: оба начали подражанием господствующим образцам начала века — эротико-элегической поэзии Батюшкова, элегиям Жуковского; оба прошли стадию романтической поэмы; наконец, последний период в творчестве обоих окрашен отчетливым реалистическим стилем письма. Но при сходстве основных линий поэтический стиль Баратынского отличается замечательным своеобразием — «оригинальностью», которую тот же Пушкин в нем так отмечал и ценил («никогда не тащился он по пятам свой век увлекающего гения, подбирая им оброненные колосья: он шел своею дорогою один и независим»).

Как уже было сказано выше, юношеская ошибка и ее последствия наложили сильный отпечаток на судьбу поэта: его творчество отличается резким индивидуализмом, сосредоточенным одиночеством, замкнутостью в себе, в своем внутреннем мире, мире «сухой скорби» — безнадежных раздумий над человеком и его природой, человечеством и его судьбами.

Есть бытие; но именем каким
Его назвать? Ни сон оно, ни бденье;
Меж них оно, и в человеке им
С безумием граничит разуменье.
Он в полноте понятья своего,
А между тем как волны на него,
Одни других мятежней, своенравней,
Видения бегут со всех сторон:
Как будто бы своей отчизны давней
Стихийному смятенью отдан он;
Но иногда, мечтой воспламененный,
Он видит свет, другим не откровенный.

(«Последняя смерть», 1827 г., отрывок).

Внешний мир, природа для этой лирики — только «пейзажи души», способ символизации внутренних состояний. Все эти черты выводят Баратынского за круг поэтов пушкинской плеяды, делают его творчество близким и родственным поэзии символистов. В то же время, в силу сохранения экономической связи с дворянством, Баратынский, как никто из поэтов плеяды, ощущает свою близость с «благодатным» XVIII веком, — «мощными годами», — периодом высшего сословного расцвета дворянства; он ненавидит надвигающуюся буржуазно-капиталистическую культуру:

Век шествует путем своим железным;
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчетливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.

(«Последний поэт», 1835 г., отрывок).

Наряду с элегиями, излюбленными жанрами Баратынского являются характерные «малые жанры» XVIII в.: мадригал, альбомная надпись, эпиграмма. Рационалист, ищущий преодоления своего рационализма, «декадент» по темам и специфическому их заострению, символист некоторыми своими приемами, архаист по языку, по общему характеру стиля — из таких сложных, противоречивых элементов складывается цельный и в высшей степени своеобразный поэтический облик Баратынского, «не общее выраженье» — которое сам поэт справедливо признавал своим основным достоинством.

Не ослеплен я Музою моею:
Красавицей ее не назовут,
И юноши, узрев ее, за нею
Влюбленною толпой не побегут.
Приманивать изысканным убором,
Игрою глаз, блестящим разговором,
Ни склонности у ней, ни дара нет;
Но поражен бывает мельком свет
Ее лица необщим выраженьем,
Ее речей спокойной простотой;
И он, скорей чем едким осужденьем,
Ее почтит небрежной похвалой.

(«Муза», 1829 г.).

Лирика Баратынского 1826-1834 г.г. приобретает все более философский характер. В лирике этих лет звучат элегические раздумья о роли поэта и поэзии, о судьбах человечества и искусства, о жизни и смерти, о человеческих страстях и законах вечной красоты…

В 1842 г. Баратынский издает последний сборник стихов «Сумерки», в который вошли стихи, написанные в 1834-1841 г.

Несколько особняком от лирики Баратынского стоят его поэмы, заслоненные от современников творчеством Пушкина.

Глубоко своеобразная поэзия Баратынского была забыта в течение всего столетия, и только в самом его конце символисты, нашедшие в ней столь много родственных себе элементов, возобновили интерес к творчеству Баратынского, провозгласив его одним из трех величайших русских поэтов наряду с Пушкиным и Тютчевым.

Биография и эпизоды жизни Евгения Баратынского. Когда родился и умер Евгений Баратынский, памятные места и даты важных событий его жизни. Цитаты поэта, изображения и видео.

Годы жизни Евгения Баратынского:

родился 19 февраля 1800, умер 29 июня 1844

Эпитафия

«В смиреньи сердца надо верить
И терпеливо ждать конца».
Строки из поэмы «Вера и неверие» Баратынского, написанные на его могиле

Биография

Евгений Баратынский - одно из самых заметных имён в русской романтической поэзии. Его ранние стихи каноничны для этого жанра: трагическое мировосприятие, призывы смириться с неизбежностью, надежда на блаженство в следующей жизни. Поздние стихи Баратынского гораздо чётче и лаконичнее, и у современников они не нашли отклика. Между тем многие критики сегодня оценивают именно поздние работы Баратынского как наиболее яркое явление в поэтической России.

Евгений Абрамович Баратынский происходил из знатной семьи: его отец служил в императорской свите при Павле I и командовал лейб-гвардией, мать была фрейлиной при императрице. С детства, благодаря наставнику-итальянцу, Евгений знал итальянский язык, писал по-французски, позднее изучил немецкий. В 8 лет мальчика отправили в пансион в Петербурге, после которого он был зачислен в Пажеский корпус. Мальчик хотел служить в военно-морском флоте.

Но Баратынский не закончил обучение, будучи исключён из корпуса за шалость, обернувшуюся серьёзным проступком. Евгений тяжело переживал своё исключение, после которого дорога на любую государственную службу для него была заказана. Он уехал из столицы в деревню и там начал впервые пробовать себя в сочинении стихов.

В 18 лет Баратынский поступил в Егерский полк в качестве простого солдата - ни на какое другое звание он не мог рассчитывать. В полку он свёл знакомство с Дельвигом, а через него с Кюхельбекером и Пушкиным. Стихотворения юноши начали публиковать, он ходил на литературные сборища и вскоре стал своим в творческой среде.

Но вскоре Баратынского перевели в финский полк, и там, вдали от столичной жизни, в окружении холодной северной природы, его литературный стиль окончательно оформился. Поэт всегда был склонен к меланхолии, и это нашло прямое отражение в его творчестве. Через пару лет Баратынского перевели в Хельсинки, где он влюбился в генеральскую жену, и это запретное чувство ещё больше усилило трагическое звучание его и без того не слишком жизнерадостной поэзии.

После возвращения в Петербург в возрасте 25 лет для Баратынского начинается настоящая жизнь. Он знакомится с Денисом Давыдовым, женится на его дальней родственнице; в том же году издают две его поэмы, затем — собрание стихотворений, после - ещё две поэмы. Современники признавали, что Баратынский несколько уступал Пушкину, но стих его был необычайно выразителен. Сам же Пушкин ставил талант Баратынского очень высоко.

Но в позднем творчестве поэта лиричность и нежность уже уступают место определённой сухости, сдержанности. Стихотворения его сборника «Сумерки» вызывают резкую критику, на которую поэт реагирует весьма болезненно. Баратынский решается оставить писательство и отправиться за границу, о чём давно мечтал. Эта поездка странным образом оказалась для него роковой: сразу после переезда в Неаполь поэт, долгое время страдавший головными болями, внезапно почувствовал себя плохо и на другой день скончался. Тело Баратынского было отправлено в Петербург и погребено на кладбище Александро-Невской лавры.

Памятик Баратынскому в Тамбове

Линия жизни

19 февраля (2 марта по старому стилю) 1800 г. Дата рождения Евгения Абрамовича Баратынского.
1808 г. Переезд в частный немецкий пансион в Петербурге.
1812 г. Поступление в императорский Пажеский корпус.
1816 г. Исключение из Пажеского корпуса.
1819 г. Поступление рядовым в лейб-гвардии Егерский полк.
1820 г. Производство в унтер-офицеры и перевод в Нейшлотский пехотный полк.
1824 г. Переезд в Гельсингфорс и служба при штабе.
1826 г. Уход в отставку и переезд в Москву. Женитьба. Издание поэм «Эда» и «Пиры».
1828 г. Выход в печать поэмы «Бал». Поступление на службу коллежским регистратором в канцелярии.
1831 г. Издание поэмы «Наложница». Выход в отставку.
1842 г. Издание сборника «Сумерки».
1843 г. Поездка в Париж, оттуда в Марсель и Неаполь.
12 апреля (24 апреля по старому стилю) 1852 г. Дата смерти Василия Жуковского.
29 июня (11 июля по старому стилю) 1844 г. Дата смерти Евгения Баратынского.
19 августа (31 августа по старому стилю) 1844 г. Похороны Баратынского в Петербурге.

Памятные места

1. Село Вяжля Кирсановского уезда Тамбовской губернии, где родился Баратынский.
2. Воронцовский дворец в Санкт-Петербурге, где помещался Пажеский корпус.
3. Семёновские (Егерские) казармы, где жил Баратынский во время службы в Егерском полку в 1819-1820 гг.
4. Кюмень, где жил Баратынский во время службы в Нейшлотском пехотном полку в 1820-1824 гг.
5. Хельсинки (бывший Гельсингфорс), где Баратынский служил при штабе.
6. Дом № 6 по Вознесенскому переулку в Москве, где жили Баратынский с женой с 1826 по 1836 гг.
7. Музей-заповедник «Усадьба Мураново», где Баратынский жил с семьёй после отъезда из Москвы.
8. Неаполь (Италия), где умер Баратынский.
9. Тихвинское кладбище в Александро-Невской лавре, где похоронен Баратынский.

Эпизоды жизни

Евгений Баратынский происходил из древнего польского рода, и его фамилия в оригинальном виде выглядела как «Боратынский». Сам поэт писал её именно так.

Последний сборник стихов Баратынского, «Сумерки», считается первым в отечественной литературе авторским циклом стхотворений. Именно этот сборник вызвал волну наиболее непримиримой критики, после которой Баратынский решил покончить с сочинительством. При этом позднее «Сумерки» стали считаться лучшим сборником Баратынского и одним из лучших поэтических сборников в России.

Смерть Баратынского, хоть и внезапная, почти не вызвала реакции в литературных кругах. Как поэт он и так уже считался, выражаясь фигурально, умершим и похороненным критиками. На похоронах поэта, помимо членов семьи, присутствовали только князья Вяземский и Одоевский и Владимир Сологуб.

Заветы

«Истинные поэты потому именно так редки, что им должно обладать в то же время свойствами, совершенно противоречащими друг другу: пламенем воображения творческого и холодом ума поверяющего».

«Вынес я много смятенной душою
Радостей ложных, истинных зол».

Сергей Шакуров читает стихи Баратынского в рамках проекта «Живая поэзия»

Соболезнования

«Он у нас оригинален - ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко».
Александр Пушкин, писатель, поэт

«Ум его был преимущественно способен к разбору и анализу. Он не любил возбуждать вопросы и выкликать прения и состязания; но зато, когда случалось, никто лучше его не умел верным и метким словом порешать суждения и выражать окончательный приговор и по вопросам, которые более или менее казались ему чужды, как, например, вопросы внешней политики или новой Немецкой философии, бывшей тогда Русским коньком некоторых Московских коноводов. Во всяком случае как был он сочувствующий, мыслящий поэт, так равно был он мыслящий и приятный собеседник».
Князь Вяземский, поэт, литературный критик

«Баратынский - строгий и сумрачный поэт, который показал так рано самобытное стремление мыслей к миру внутреннему и стал уже заботиться о материальной отделке их, тогда как они еще не вызрели в нем самом; темный, неразвившийся, стал себя выказывать людям и сделался через то для всех чужим и никому не близким».
Николай Гоголь, писатель

Отзывы Булгарина и особенно Сомова в «Сыне Отечества» после первого издания 1827 г. – восторженные. Между тем, уже в 1834 г. Белинский писал: «теперь даже и в шутку никто не поставит имени Баратынского подле имени Пушкина». В 1842 г. вышел последний сборник Баратынского «Сумерки». Эта книжка, по словам Лонгинова, «произвела впечатление привидения, явившегося среди удивленных и недоумевающих лиц, не умеющих дать себе отчета в том, какая это тень и чего она просит». Смерть Баратынского прошла также совершенно незаметно.

Портрет Евгения Баратынского, 1826

Главная причина кратковременности успеха Баратынского лежала в отсутствии оригинальности и в однообразии его произведений. Все, что он мог дать, он дал в период своего пребывания в Финляндии. Подобно Пушкину, Баратынский увлекался байронизмом. Герои эпических произведений его сильно напоминают героев Байрона или Пушкина первой поры его развития. Но Пушкин пошел дальше, Баратынский же ничего не мог создать, кроме туманных и неопределенных образов мечтательных и разочарованных героев, Все последующие произведения Баратынского – повторения первых опытов.

Основная причина бессодержательности музы Баратынского лежит 1) в отсутствии оригинального самобытного творчества и 2) в двойственности его натуры. Он не умел ничему отдаться всецело. Размышление и анализ убивало непосредственное творчество и всем произведениям придавало какую-то искусственность. Пушкин совершенно справедливо назвал его Гамлетом . Эта гамлетовская раздвоенность заставляла его вечно колебаться между диаметрально противоположными воззрениями на жизнь, и его стихотворения противоречат одно другому. Сам Баратынский пишет о себе: «Какой несчастный дар – воображение, слишком превышающее рассудок! Какой несчастный плод преждевременной опытности – сердце, жадное счастья, но уже не способное предаться одной постоянной страсти и теряющееся в толпе беспредельных желаний!» Сознание своего бессилия и изломанности тяготило Баратынского, что видно из его писем: «во мне веселость – усилие гордого ума, а не дитя сердца. С самого моего детства я тяготился зависимостью и был угрюм, был несчастлив. В молодости судьба взяла меня в свои руки. Все это служит пищею гению; но вот беда: – я не гений». По поводу «Бориса Годунова », Баратынский пишет Пушкину: «Иди, довершай начатое, ты, в ком поселился гений! Возведи русск. поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на которую Петр Великий возвел Россию между державами. Соверши один, что он совершил один, а наше дело – признательность и удивление!»

Поэты России ХХ век. Евгений Баратынский

Однако несомненные достоинства Баратынского состоят в следующем: 1) он, безусловно, один из немногих поэтов-мыслителей, философов. Почти все его стихотворения полны серьезных и глубоких мыслей. Стихи Баратынского – поэтические изложения самых серьезных философских тем. 2) У Баратынского всегда хорошо и строго обработана форма. Поэзия его образна, полна сравнений, уподоблений, а между тем ясна и сжата. Несколькими строками он выражает целое мировоззрение. Примером может служить великолепное стихотворение на «Смерть Гёте», где так отчётливо и красиво выражены все задачи поэзии.

Некоторые видные литераторы оценивают творчество Баратынского необычайно высоко. Так, например, Иосиф Бродский неоднократно высказывал мнение, что оно стоит выше пушкинского.

Стихотворения Евгения Баратынского. Москва, в типографии Августа Семена при Императорской медико-хирургической академии, 1827. 178, V стр. Аллегорическая гравированная виньетка «philosophie» на титуле. На шмуце - орешковыми чернилами владельческая надпись: «А.П». В зеленом марокеновом п/к переплете эпохи с тиснением золотом на корешке. Формат: 24х14 см. Первое прижизненное собрание стихотворений Евгения Абрамовича Баратынского. Редкость!

Библиографическое описание:

1. Смирнов–Сокольский Н.П. Моя библиотека, Т.1, М., «Книга», 1969, №500.

2. The Kilgour collection of Russian literature 1750-1920. Harvard-Cambrige, 1959, №101.

3. Книги и рукописи в собрании М.С. Лесмана. Аннотированный каталог. Москва, 1989 - отсутствует!

4. Собрание С.Л. Маркова. Санкт-Петербург, издательство «Глобус», 2007, №225 - особый экземпляр на grand papier в сафьяновом переплете с вложенным письмом автора П.А. Вяземскому! №226 - с автографом автора А. Муханову!

5. Дар Губара. Каталог Павла Викентьевича Губара в музеях и библиотеках России. Москва, 2006 - отсутствует!

6. Готье В.Г. Каталог большей частью редких и замечательных русских книг. Москва, 1887, №1043.

7. Мезиер А.В. Русская словесность с XI по XIX столетия включительно. Спб., 1899 - отсутствует!

8. Библиотека русской поэзии И.Н. Розанова. Библиографическое описание. Москва, 1975, №272.

9. Русские книги. С биографическими данными об авторах и переводчиках. Редакция С.А. Венгерова. Издание Г.В. Юдина. Спб., 1897-1898. В 3-х т.т. Том II, стр. 71.

10. Геннади Гр. Справочный словарь о русских писателях и ученых, умерших в XVIII и XIX столетиях и список русских книг с 1725 по 1825 годы. т. I, стр. 65.

Первое прижизненное собрание стихотворений Е.А. Баратынского. Основное место занимают в сборнике элегии, альбомные стихотворения и эпиграммы. По сравнению с редакциями, в которых они появились в печати впервые, почти все произведения переработаны заново, порою весьма существенно. Ближайшее отношение к изданию этого сборника имел вначале К.Ф. Рылеев: он взял на себя все хлопоты по подготовке сборника к печати и выпуску его в свет. Сборник должен был появиться до 1825 г. Декабрьские события и казнь Рылеева изменили все самым неожиданным образом. Баратынский обратился за помощью к А.А. Дельвигу, а затем, в связи со своим переездом в Москву, к Н.А. Полевому. Полевому, в конечном счете, Баратынский и обязан появлением своего сборника. «Издание прелестно»,- писал он Полевому в ноябре 1827.г.- Без вас мне никак бы не удалось явиться в свет в таком красивом уборе. Много, много благодарен» («Русский архив», 1872, т. 1, №2, стлб. 351-354). В 1827 г., в одном из номеров «Московского телеграфа», появилась короткая, весьма выразительно написанная информация об этом сборнике, принадлежащая, конечно, перу Полевого: «Издание стихотворений Баратынского исполняет давнишнее желание публики - иметь собранными в одну книгу все мелкие стихотворения певца Финляндии, Пиров и Любви. Три книги элегий, более сорока стихотворений разного содержания, сказки и тридцать посланий составляют собрание стихотворений Баратынского. Многие пьесы доныне не были еще известны публике, и собрание их доказывает разнообразие, оригинальность (переведенных пьес всего только семь) и богатство дарований поэта, который обещает нам в будущем поэта высокой степени. Издание стихотворений Баратынского прекрасно. Пожелаем, чтобы наконец дурные издания остались у нас на долю дурно переводимых романов, сборников и новейших способов делать сургуч и ваксу, а изящные творения и ученые книги издаваемы были достойным образом».

Баратынский (правильнее Боратынский), Евгений Абрамович (1800-1844) - знаменитый русский поэт «золотой, пушкинской» эпохи русской поэзии, крупнейший представитель пушкинской плеяды. Из старинного, но захудалого польского рода, выселившегося в XVII в. в Россию. Отец Боратынского попал в немилость при Павле I (1798) и, выйдя в отставку в чине генерал-лейтенанта, поселился с женой (фрейлиной Марии Федоровны) в имении Вяжля Кирсановского уезда Тамбовской губернии. В 1800 г. у них появился первенец - сын Евгений. Вслед за ним родилось еще шестеро детей (три мальчика и три девочки). В 1805 г. Евгений вместе с отцом впервые отправился за пределы огромного имения, в Тамбов, откуда Боратынский-старший сообщал жене: «Мне даже жаль, что ты не могла видеть и слышать все его вопросы! Он даже до того расспрашивал, что сам останавливался отдыхать, жалуясь, что у него губы и язык болят. Он Тамбов в воображении своем представлял и садом, и зверем, и какой-нибудь рекою - словом, я очень много дивился на его воображение». «Бубуша», как называли его домашние, в четыре года умел читать, к шести годам - писать по-русски и по-французски. В переписке родственников постоянно говорится об удивительном послушании ребенка, его покорности и готовности услужить. Такое поведение казалось родителям образцовым и всячески поощрялось. Послушание было следствием горячего стремления мальчика заслужить одобрение матушки, с которой у него сложились искренние и доверительные отношения. С отцом Евгений, по-видимому, общался мало (позднее он скажет: «Мне память образа его не сохранила»,- тот умер, когда сыну было десять лет). В 1808 г., спасаясь от эпидемии чумы, Боратынские перебрались в смоленские имения, а через год обосновались в Москве. В 1810 г. отец скончался. Евгений был определен в Пажеский корпус (1812). Первые два года, как и прежде, отличался «послушанием и добронравием», в 1814-м в его душе наступил перелом. Боратынский ощутил острую потребность в самореализации, серая казенная жизнь раздражала его и, видимо, ущемляла чувство собственного достоинства. В письмах к матери он то рассуждает о любви к ней как высшей ценности бытия, то просит разрешить ему поступить на морскую службу, то говорит о решении посвятить себя поэзии. Он был оставлен в третьем классе на второй год, в кондуитах постоянно отмечалось, что он «нрава и поведения дурного». В 1816 г. Боратынский вместе с товарищами под впечатлением «Разбойников» Шиллера организовал «общество мстителей, имеющее целью сколько возможно мучить начальников». 19 февраля 1816 г., в день своего шестнадцатилетия, Боратынский вместе с товарищем Д. Ханыковым похитил у отца одного из воспитанников, камергера Приклонского, пятьсот рублей и черепаховую табакерку, отделанную золотом. На эти деньги решено было отметить день рождения Евгения: табакерку пажи разломали, взяв золотую оправу, двести семьдесят рублей истратили, на сто восемьдесят накупили лакомств, а пятьдесят было обнаружено при аресте провинившихся. Через девять дней по личному повелению Александра I Боратынский был исключен из Пажеского корпуса, ему было запрещено определяться на какую бы то ни было службу, кроме солдатской. Поначалу родственники надеялись на высочайшее помилование, но вскоре стало известно, что циркуляр о запрещении принимать Боратынского на любую службу, иначе как на военную рядовым, был разослан по всем ведомствам, статским и военным канцеляриям. Летом Евгений уехал в смоленские имения Боратынских Подвойское и Голощапово, чтобы выждать время. Здесь он начал писать стихи. Первое известное стихотворение Боратынского на русском языке - «Хор, петый в день именин дядиньки Богдана Андреевича его маленькими племянницами Панчулидзевыми» (23 января 1817), затем появились стихи, посвященные тетушке Марии Андреевне («Пожилой женщине и все еще прекрасной», 1818) и кузине Варваре Кучиной («К Алине», «Любовь и дружба», «Портрет В...», 1818). Хлопоты о смягчении участи Евгения оказались тщетными, и 8 февраля 1819 г. Боратынский был зачислен рядовым в лейб-гвардейский Егерский полк. Служба в гвардии давала ему возможность жить в Петербурге, он общался с известными поэтами, знакомство с которыми состоялось, по-видимому, в конце 1818 г.: Пушкиным, Кюхельбекером, Дельвигом, который стал лучшим другом поэта. Стихотворения Боратынского появлялись в «Благонамеренном», «Сыне отечества», «Невском зрителе». В начале января 1820 г. он был переведен унтер-офицером в Нейшлотский пехотный полк и вскоре уехал вместе с ним в Финляндию. Дельвиг представил стихи Боратынского в Вольное общество любителей российской словесности, и 26 января поэт был заочно принят в его члены-корреспонденты. Служба не очень обременяла Евгения: он был освобожден от участия в полковых учениях, поскольку в судьбе его принял горячее участие Н. М. Коншин - ротный командир, оставивший обстоятельные воспоминания о своей дружбе с Боратынским: «Милого поэта скоро все узнали и оценили... Наши старшины полюбили его как сына, круг просвещенный, и потому господствовавший, назвал его братом, а толпа, в должном расстоянии, окружила его уважением». К февралю-августу этого же года относится стихотворная переписка Коншина и Боратынского, публиковавшаяся в основном в «Сыне отечества». 1820 год, проведенный на пустынных берегах Саймы, среди величественных финских скал, стал для Боратынского, по его словам, поэтическим - он создает поэму «Пиры», занимается переводами из Шатобриана, пишет множество стихов и становится для современников «певцом Финляндии»:

В свои расселины вы приняли певца,

Граниты финские, граниты вековые,

Земли ледяного венца

Богатыри сторожевые.

В феврале 1821 г. во время краткого отпуска в Петербурге Боратынский знакомится с С.Д. Пономаревой, которой посвящает не менее двенадцати стихотворений. Отношения с Софьей Дмитриевной - любовная история, построенная как литературная игра: Боратынский занял позицию разочарованного в чувствах человека, она же пыталась разжечь в нем страсть. Перипетии их отношений стали предметом стихотворений («Я безрассуден - и не диво!..», «Поцелуй» и др.), которые были немедленно опубликованы (скорее всего, сама «своенравная София» способствовала их публикации без ведома поэта). Добившись публичных уверений в любви, кокетка мгновенно остыла к своему избраннику. Для него же эта история стала серьезным испытанием. Между тем родственники пытались добиться производства Боратынского в офицерский чин, но Александр I неизменно отказывал в этом. В августе 1822 г. поэт возвратился в Финляндию, где почти безвыездно провел полтора года. На этот раз страна скал и водопадов не казалась ему столь поэтически прекрасной. Финляндия была местом заключения, единственным спасением для него стала свобода творчества. Боратынский «вступил в состязание» с Байроном, Жуковским и Пушкиным - создал стихотворную повесть «Эда» (завершена в 1825) и роман в стихах «Бал» (1825). Друзья поэта, и прежде всего Жуковский, писали ходатайство за ходатайством Александру с просьбами помиловать талантливого поэта. Тот ответил резкой резолюцией: «Не представлять вплоть до повеления», что было равнозначно запрету на новые прошения. Друзья полагали, что публикация произведений Боратынского в это время будет вредить делу, и в 1824-м - первой половине 1825 г. он почти не печатался либо его произведения подписывались инициалом «Б.». Наконец, в 1825 г. с просьбой к императору обратился командующий Отдельным Финляндским корпусом Закревский. 21 апреля Александр I подписал указ о присвоении Боратынскому чина прапорщика. Сразу после смерти императора поэт подал прошение об увольнении со службы. 1826 год открыл новый этап в жизни поэта. В середине февраля Николай удовлетворил его прошение об отставке; отдельным изданием вышли «Пиры» и «Эда». Поэт познакомился со старшей дочерью Л.Н. Энгельгардта Анастасией, 9 июня состоялась их свадьба, а в 1837 году друг Евгения литератор Николай Васильевич Путята стал мужем младшей дочери Л.Н. Энгельгарта - Софии Львовны. В Подмосковье находилось небольшое имение Е.П. Энгельгарт, жены нашего отставного генерал- майора, которое она приобрела в 1816 году. Па протяжении 100 лет в Муранове жили четыре семейства, связанные родственными узами: Энгельгарты, Боратынские, Путяты и Тютчевы. Впервые Е.А. Боратынский посетит Мураново в 1826 году. Начиная с 1828 года он почти ежегодно жил здесь с семьей в летнее время. А уже в 1842 году поэт по своим архитектурным планам построил новый двухэтажный дом. Друзья полагали, что женитьба Евгения - опрометчивый шаг (Пушкин по поводу решения Боратынского писал: «Законная б... род шапки с ушами. Голова вся в нее уходит»; Лев Пушкин: «Для поэзии он умер; его род, т.е. эротический, не к лицу мужу»). Тем не менее Боратынский оказался счастлив в браке: «Я женат и счастлив... Бог дал мне добрую жену». Он нежно называл ее «Попинька» и не обращал внимания на злословие знакомых по поводу ее непритязательной внешности. Его семейная жизнь была вполне идиллична: он почти не расставался с женой и детьми (их было семеро, кроме того двое умерли в раннем возрасте), тяжело переносил разлуку даже на несколько дней, был рачительным хозяином. 1827-1832 годы стали периодом расцвета его дарования. В 1827 г. выходит первое собрание стихотворений поэта, благосклонно принятое критикой и читателями, в 1828-м - поэма «Бал». Были созданы стихотворения «Смерть», «Деревня», «Бесенок», «Мой дар убог и голос мой негромок», «Муза», «Фея», «Чудный град» и др. Пушкин пишет набросок статьи о нем: «Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого, хотя несколько одаренного вкусом и чувством».

Я помню ясный, чистый пруд;

Под сению берез ветвистых,

Средь мирных вод его три острова цветут;

Светлея нивами меж рощ своих волнистых,

За ним встает гора, пред ним в кустах шумит

И брызжет мельница. Деревня, луг широкий,

А там счастливый дом... туда душа летит,

Там не хладел бы я и в старости глубокой!

о Муранове [Е. А. Баратынский]

Стоящий в старом парке Муранова скромный деревянный дом связан с именами двух выдающихся русских поэтов XIX столетия: Е.А. Баратынского и Ф.А. Тютчева. В 1920-е годы Максимилиан Волошин писал: «Погибни Мураново, нарушься этот изумительный ансамбль - вместе с ним утратится живой ключ к истокам русской философской поэзии, перестанет быть осязаема связь быта и пейзажа с лирикой Баратынского и Тютчева». Впервые сельцо Мураново упоминается в межевой книге 1767 года. Тогда оно принадлежало князьям Оболенским. В 1816 году его хозяйкой стала Екатерина Петровна Энгельгардт - жена екатерининского генерала Л.Н. Энгельгардта, в прошлом - командира Уфимского пехотного полка, участника русско-турецкой войны 1787-1791 годов, служившего под началом А.В. Суворова. С.Т. Аксаков вспоминал об Л. Н. Энгельгардте в «Детских годах Багрова-внука»: «Из военных гостей я больше всех любил Энгельгардта; по своему росту и дородству он казался богатырем между другими и к тому же был хорош собой. Он очень любил меня, и я часто сиживал у него на коленях, с благоговением посматривая на два креста, висевшие у него на груди, особенно на золотой крестик с округленными концами и с надписью: «Очаков взят 1788 года 6 декабря». Отставной генерал провел остаток своей жизни в Муранове, работая над мемуарами и принимая многочисленных гостей, которым всегда радушно открывал двери старинный мурановский дом - деревянный, одноэтажный, с двумя древними пушками у крыльца, намекавшими на былые военные подвиги его хозяина. Среди гостей Муранова выделялся знаменитый поэт-партизан Денис Давыдов. Он и познакомил в 1826 году чету Энгельгардтов со своим другом, поэтом Е. А. Баратынским, вернувшимся в Москву из Финляндии, где он находился на военной службе. Баратынский женился на старшей дочери Энгельгардта - Анастасии Львовне. На второй его дочери, Софье, женился друг Баратынского по службе в Финляндии, Николай Васильевич Путята. Двухэтажный усадебный дом был построен в 1841 году по чертежам и под непосредственным наблюдением Е.А. Баратынского, без обязательных для той эпохи мезонина и портика. «К этому времени, - пишет М.А. Ильин, - пора построек усадебных домов, украшенных портиками, миновала. На смену обширным усадьбам, столь частым в русской архитектуре исхода XVIII в., пришли небольшие и скромные усадебные здания с их семейными праздниками и неторопливой обыденной жизнью». Деревянный дом облицован кирпичом и оштукатурен, его увенчивает восьмигранная башенка-фонарь с конической крышей. Все, писавшие о Муранове, неизменно подчеркивают продуманность проекта усадебного дома до мельчайших деталей. Например, окна классной комнаты, служившей для занятий детей Баратынского, помещены под крышей купола - чтобы вид окрестностей не отвлекал детей от уроков. А под домом был устроен подземных ход, по которому зимой слуги приносили в дом дрова, минуя жилые комнаты. Дом в Муранове удивительно уютен. В его комнатах нет никаких архитектурных ухищрений, никакой лепнины и прихотливых украшений. Основу его убранства составляют семейные портреты, гравюры, литографии и акварели, со вкусом подобранная мебель, фарфор и бронза. Все - не для балов и праздников, а для уютного и покойного семейного быта. Этой же цели подчинена планировка усадебного пейзажного парка. «Здесь все настолько просто и незатейливо, чти, кажется, рука человека не прикасалась к этому уголку старого русского леса с его вековыми березами, зарослями кустарников и чуть видными дорожками-тропинками», - отмечает М. А. Ильин. Баратынскому суждено было прожить в Муранове только одну зиму. «Мы живем в глубочайшем уединении, - писал Баратынский матери из Муранова, - подмосковная зимой - убежище мира еще более глубокого, еще более абсолютного безмолвия, чем деревни внутренних губерний России». В 1843 году Баратынский с семьей выехал за границу и спустя год скоропостижно скончался в Италии. После его смерти усадьба перешла во владение младшей дочери Энгельгардтов, Софьи Львовны Путяты. Ее муж, Н.В. Путята, был известным в ту пору литератором, председателем Общества любителей российской словесности при Московском университете. Путята встречался с А.С. Пушкиным, поддерживал дружеские отношения со многими творческими людьми. К нему в Мураново приезжали Н.В. Гоголь, В.Ф. Одоевский, Е.П. Ростопчина, С.Т. Аксаков, И.С. Аксаков, А.Н. Майков, Я.П. Полонский, болгарский поэт Иван Вазов, профессор С.А. Рачинс-кий, все семейство Аксаковых, чье Абрамцево находилось в 8 верстах от Муранова. Существует предание, что Мураново посетил А.С. Пушкин. В начале 1840-х годов с Путятами познакомился вернувшийся в Россию после многолетнего пребывания за границей Ф.И. Тютчев. В 1869 году это знакомство скрепилось родственными узами: младший сын поэта Иван Федорович женился на единственной дочери Путяты Ольге Николаевне. О.Н. Тютчева (урожденная Путята) стала последней владелицей Муранова. Она умерла в 1920 году в возрасте 80 лет. Ф.И. Тютчев подолгу гостил в Муранове у сына. После смерти Федора Ивановича в Мураново были перевезены его личные вещи и обстановка из петербургской квартиры и из Овстуга - брянской усадьбы Тютчевых. Именно тогда попала в усадьбу старинная мебель превосходной сохранности. Изысканные образцы кресел, столов, секретеров преимущественно красного дерева наполнили комнаты, ряд которых посвящен связанным с Мурановым литературным деятелям. В мурановском парке сохранились сосны и березы, посаженные еще при Е.А. Баратынском. Неподалеку от центральной аллеи стоит игрушечный домик, построенный И.Ф. Тютчевым для своих детей. В глубине парка - небольшая усадебная церковь, в конце XIX века перестроенная из старинного амбара, сохранившегося еще со времен Л.Н. Энгельгардта. У ее стен похоронены сын и внук поэта - И.Ф. и Н.И. Тютчевы. С 1920 года в Муранове открыт литературный музей-усадьба Ф.И. Тютчева.

Широко известны слова Пушкина о Баратынском: «Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален, ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко. Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хотя несколько одаренного вкусом и чувством». «Одним из лучших и благороднейших деятелей лучшей эпохи нашей литературы» был Баратынский и для И.С. Тургенева. Первые произведения Баратынского появились в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения», в альманахах «Полярная звезда» и «Северные цветы», в журналах «Сын отечества», «Невский зритель» и др. Особенно широко популярной стала его элегия «Разуверение» («Не искушай меня без нужды»), положенная на музыку М.И. Глинкой. Элегии Баратынского составляют вообще едва ли не лучшую часть его творчества - недаром Пушкин назвал его «нашим первым элегическим поэтом». В последующие годы Баратынский был деятельным сотрудником журнала И. В. Киреевского «Европеец», а когда журнал этот был закрыт, Баратынский принял живое участие в новом журнале - «Московский наблюдатель», возникшем по мысли и плану Баратынского, Шевырева, Погодина, Киреевского и некоторых других московских «любомудров». Во многих произведениях Баратынского свежо и сильно звучит тема Финляндии, где поэт оказался вследствие некоторых печальных обстоятельств его ранней молодости, когда он был исключен из Пажеского корпуса... В 1827 г. вышел из печати первый сборник его произведений - «Стихотворения Евгения Баратынского», в 1835 г.- расширенное его переиздание в двух частях, в 1842 г.- последняя прижизненная книга Баратынского «Сумерки». Художественная индивидуальность Баратынского в достаточной мере выяснена критикою. Изящество стиха, сжатый и выразительный язык, умение в конкретных, поэтических образах передать самую отвлеченную мысль, безукоризненная отделка формы, - все эти качества дают Баратынскому право на одно из первых мест среди поэтов Пушкинского периода. Что касается до содержания его произведений, то общение с кружком Веневитинова привило ему шеллингианские воззрения на смысл и на задачи поэтического творчества. Вместе с нашими идеалистами того времени Баратынский идеалом поэта почитал Гете и в стихотворении на смерть его показал, что именно заставляло его так высоко ставить великого германского поэта. Это тот всеобъемлющий ум и та глубокая впечатлительность, которая дозволяет художнику заметить все существующее в мире, от солнца до последнего червяка, позволяет ему проникнуть и самые глубочайшие тайны человеческого духа и мироздания и в поэтической форме донести эти тайны до сознания всякого человека, не лишенного дара поэтического восприятия. Поэт - учитель жизни, он лучше всякого другого человека умеет отличать добро от зла и, если только он будет слушаться: единственно голоса святого вдохновения, то произведения его будут всегда нравственны, т.е. что бы ни изображал он, правда добра и красоты всегда ярко будет сиять в его создании (предисловие к «Цыганке»). Но для того, чтобы такая роль была поэту по силам, он должен достигнуть гармонического и полного развития ума и сердца, силы мышления и силы чувствования. Равновесие между этими двумя силами является непременным условием и для душевного спокойствия всякого человека вообще. И вот этого-то равновесия Баратынский в своей душе не находит. Одаренный сильной мыслительной способностью, изощривший свой ум вдумчивым отношением к окружающим его явлениям и к теоретическим вопросам, он скуден сердцем, и сознание этого недостатка служит для него источником постоянной неудовлетворенности, налагает печать грусти и разочарованности на все его произведения. Счастье любви чуждо его «разочарованной», холодной душе («Не искушай меня без нужды»). Правда, причиной этого поэт выставляет тяжелый жизненный опыт, обманы, испытанные в молодости, но он неверно мотивирует свою холодность: в самых юных его произведениях сказывается та же неспособность к сильному чувству. На двадцатом году жизни его грудь уже «восторгом ожиданья не трепещет», он сознается, что «с тоской на радость я гляжу», что «судьбы ласкающей улыбкой я наслаждаюсь не вполне» («Он близок, близок день свиданья»). Значить, холодность есть черта его натуры, прирожденное качество, а не результат тяжелой жизни. Чувство никогда не заполняет его души, он не умеет целостно переживать данный момент, всем сердцем отдаться данному настроению. Как бы ни было сильно впечатление минуты, оно все-таки оставляет в его душе место для рассудочного рефлекса, для разъедающего самоанализа, который окончательно убивает цельность настроения и внутренний мир. Правда, порой он пытается убедить себя, что он способен любить жизнь для жизни, что «мгновенье мне принадлежит, как я принадлежу мгновенью». Но это является: у него не как чувство, а как сознательная мысль, которую он жаждет усвоить, и потому она, не успев наполнить его души, никнет перед другой мыслью: «Что нашли подвиги, что слава наших дней, что наше ветреное племя? О, все своей чредой исчезнет в бездне лет»! Для всех один закон - закон уничтоженья!» («Финляндия»). Беспощадный анализ разрушает все утехи жизни: ими могут наслаждаться только «юноши кипящие», но «знанье бытия приявшие» ясно видят всю их призрачность и гонят «прочь их рой прельстительный». В удел этих опытных людей остается «хлад бездейственной души», они должны покинуть мечту о счастии и доживать жизнь в скорбной грусти («Две доли»). Так Баратынский истинным взглядом на жизнь признает полную безнадежность. Чем ближе подходит человек к познанию истины, тем больше сгущается вокруг него мрак, тем менее находит он оправдания для светлых упований. Это наводит на него такой ужас, что он гонит от себя правду и предпочитает самообман прямому взгляду на безотрадную действительность («Истина»). Иногда, становясь в противоречие с таким мрачным взглядом, поэт в наших порывах к счастью, в неудовлетворенности земной жизнью, видит залог вечного блаженства: «сердцем постигнув блаженнейший мир, томимся мы жаждою счастья» («Дельвигу»). Но эта мысль как бы выхваченная из поэзии Жуковского, находится в противоречии с полным скептицизмом Баратынского, который видит в человеке несчастное, несовершенное существо, поднявшееся над земным прахом, но абсолютно неспособное сродниться с небесами («Недоносок»). Самое существование нашей души за гробом представляется ему проблематическим («На смерть Гете»: «и ежели жизнью земною Творец ограничил летучий наш век, и нас за могильной доскою, за миром явлений не ждет ничего - Творца оправдает могила его»; в французском переводе, сделанном самим Баратынским, вопрос поставлен еще радикальнее: «Et si notre existence est bornée à celle de la terre, si rien ne nous attend au delà des fugitives visions de ce monde: voyez sa tombe, et dites, si jamais Pharaon d"Egypte а élevé plus haute pyramide à sa mémoire» - тут уже нет речи ни о чем, переходящем за пределы земных условий и понятий этого мира). Иногда поэт в самой смерти, в факте уничтожения видит исход для людских страданий, и тогда смерть рисуется ему как великая и благая сила, смирительница всех страстей, разрешающая противоречия жизни и восстановляющая попранную жизнью справедливость («Смерть»). Но и идеализация смерти не может быть устойчивою; момент прошел, и естественный ужас перед уничтожением вызывает перед поэтом другую картину, плохо мирящуюся с благостью смерти («Последняя смерть»). Во всяком случае никакие подобные настроения не облегчают поэту острую боль, которая постоянно терзает его вследствие того, что он никак не может ощутить полноты жизни, снедаемый рефлексией и подтачиваемый холодностью. Жажда глубокого и искреннего чувства в нем велика, а сердце на такое чувство неспособно. И он с отчаянием восклицает: «Верь, жалок я.. Душа любви желает, но я любить не буду»... («Признание»). Ясно видя, что корень зла кроется в чрезмерном развитии ума на счет сердца, поэт по временам с ненавистью помышляет о культуре, которую он считает причиною такого переразвития головного мозга. Он с любовью вспоминает первобытные времена, когда «человек естества не пытал весами, горнилом и мерой», жил близко к природе, имел в груди детскую веру, и ребенок умом - был крепок и здоров сердцем («Приметы»). Успехи культуры лишили нас этой цельности, и только исключительные организации, поэтические успели спастись от черствости и бесчувственности цивилизованного общества, но близок час, когда и поэзии не останется места на земле, когда с последним поэтом погибнет и последний теплый луч сердечности («Последний поэт»). Таковы главные моменты лирики Баратынского. Поэмы его, пользовавшиеся в свое время успехом, формальными своими достоинствами не уступают прочим произведениям поэта, но по содержанию стоят неизмеримо ниже; в них мы не найдем ни одного ценного и ярко очерченного типа, не найдем также ни глубины психологического анализа, ни поэтического отражения современности. Но и одной лирики достаточно, чтобы признать за Баратынским крупное и оригинальное поэтическое дарование, хотя более рассудочного характера, аналитического, чем истинно художественного, созидающего и синтезирующего. Что касается до прозы Баратынского, на которую до сих пор исследователи не обращали внимания, то она любопытна для изучения личности и творчества этого писателя, так как в ней мы находим попытки стройно и систематически изложить и аргументировать те самые точки зрения, которые развиваются и в его лирике. Первое стихотворение Баратынского было напечатано в 1819. Около этого же времени он сблизился с Дельвигом (см.), высоко оценившим его Пушкиным (см.) и столичными литераторами. Печатался в многих журналах и альманахах; выпустил отдельными изданиями три поэмы (из них «Бал» выпущен в одной книжке с «Графом Нулиным» Пушкина) и три сборника стихов (в 1827, 1835 и 1842). Баратынский родился в «век элегий» - принадлежал к литературному поколению, возглавляемому Пушкиным, которое явилось выразителем, настроений деклассирующегося дворянства первых десятилетий XIX в. Однако деклассированность Б. носила особый оттенок. Для Пушкина его классовый упадок был общей бедой, он делил ее с целым слоем родовитого, но обнищавшего дворянства, к которому принадлежал по рождению. Деклассированность Б. была не только связана с общими процессами жизни его класса, но и явилась в значительной степени результатом индивидуального несчастья - той «суровой», «враждебной», «опальной» личной судьбы, о которой он так часто упоминает в своих стихах. В своей классовой ущербленности Б. ощущал себя вполне одиноким, каким-то социальным выброском, не принадлежащим ни к одному состоянию, вынужденным завидовать своим крепостным. Через несколько лет солдатской службы он писал в одном из писем: «не служба моя, к которой я привык, меня угнетает. Меня мучит противоречение моего положения. Я не принадлежу ни к какому сословию, хотя имею какое-то звание. Ничьи надежды, ничьи наслаждения мне не приличны». Трещина, образовавшаяся в годы солдатчины между Б. и его классом, так и не заполнилась до конца жизни. И позднее, в Москве, Б. чувствовал себя в рамках своего дворянства особняком, чуждался «света», образом жизни резко отличался от жизни схожего с ним по положению и достатку московского барства; наконец, - о чем так тщетно мечтал в последние годы Пушкин, - устроил «приют от светских посещений, надежной дверью запертой» в подмосковном имении, куда навсегда переселился с семьей. Однако, переживая свою деклассированность острее Пушкина, Б. в то же время, будучи сыном богатых помещиков, взяв большое приданое за женой, гораздо прочнее связан с экономическими корнями дворянства. Сходством социального положения Б. и Пушкина объясняется параллельность основных линий их творчества: оба начали подражанием господствующим образцам начала века - эротико-элегической поэзии Батюшкова (см.), элегиям Жуковского (см.); оба прошли стадию романтической поэмы; наконец, последний период в творчестве обоих окрашен отчетливой реалистической струей. Но при сходстве основных линий поэтический стиль Б. отличается замечательным своеобразием - «оригинальностью», которую тот же Пушкин в нем так отмечал и ценил («никогда не тащился он по пятам свой век увлекающего гения, подбирая им оброненные колосья: он шел своею дорогою один и независим»). Социальная изолированность Б. отозвалась в его творчестве резким индивидуализмом, сосредоточенным одиночеством, замкнутостью в себе, в своем внутреннем мире, мире «сухой скорби» - безнадежных раздумий над человеком и его природой, человечеством и его судьбами, по преимуществу. Острое переживание ущерба, «истощения» бытия, завершающееся зловещим «видением» вырождения и гибели всего человечества («Последняя смерть»); настойчивое ощущение никчемности, «напрасности» жизни - «бессмысленной вечности», «бессмысленного», «бесплодного», «пустого» коловращенья дней («Осень», «На что вы дни», «Недоносок» и др.), восторженное приятие смерти - исцелительницы от «недуга бытия», в качестве единственного «разрешенья всех загадок и всех цепей» мира («Смерть») - таковы наиболее характерные темы философической лирики Б. Внешний мир, природа для этой лирики - только «пейзажи души», способ символизации внутренних состояний. Все эти черты выводят Б. за круг поэтов пушкинской плеяды, делают его творчество близким и родственным поэзии символистов. В то же время, в силу сохранения экономической связи с дворянством, Б., как никто из поэтов плеяды, ощущает свою близость с «благодатным» XVIII веком, - «мощными годами», - периодом высшего классового расцвета дворянства; он сильно ненавидит надвигающуюся буржуазно-капиталистическую культуру («Последний поэт»). Из всех поэтов плеяды он наиболее «маркиз», наиболее верен «классицизму», правила которого, по отзывам друзей, «всосал с материнским молоком». Наряду с элегиями, излюбленными жанрами Б. являются характерные «малые жанры» XVШ в.: мадригал, альбомная надпись, эпиграмма. Самые задушевные стихи Б. зачастую завершаются неожиданным росчерком - столь типичным для поэтики XVIII века, блестящим pointe"ом, где на место глубокой мысли становится острое словцо, на место чувства - мастерски отшлифованный, но холодный мадригальный комплимент. Язык Б. отличается «высоким» словарем, загроможденным не только архаическими словами и оборотами, но и характерными неологизмами на архаический лад; торжественно-затрудненным, причудливо-запутанным синтаксисом. Наконец, Б. крепко связан с XVIII в. не только по яз. и формам своей поэзии, но и по тому основному рассудочному тону, который составляет такое отличительное, бросающееся в глаза его свойство, заставившее критиков издавна присвоить ему название «поэта мысли». «Нагим мечом» мысли, перед которым, по собственным словам Б., «бледнеет жизнь земная», иссечен и самый стиль его стихов. Предельный лаконизм, стремление к кристаллически четким словесным формулировкам; при исключительной меткости и яркости языка - почти безобразность, отвлеченность; почти полное отсутствие красок, цветов (излюбленный пейзаж Евгения Баратынского - зима с ее «пристойной белизной», «заменяющей» «невоздержную пестроту» «беспокойной жизни») - таковы основные черты этого стиля. В своих теоретических построениях поэт идет еще дальше, прямо уподобляя поэзию науке, «подобной другим наукам», источнику «сведений» о «добродетелях и пороках, злых и добрых побуждениях, управляющих человеческими действиями». Но будучи типичным вскормленником рационалистической культуры XVIII века, Баратынский вместе с тем явно тяготится ею, считает себя не только «жрецом мысли», но и ее жертвой; в чрезмерном развитии в человечестве «умственной природы», в том, что оно «доверясь уму, вдалось в тщету изысканий», поэт усматривает причины вырождения и неизбежной грядущей гибели («Все мысль, да мысль...», «Последний поэт», «Пока человек естества не пытал...», «Весна, весна» и мн. др.). Такова диалектика поэта, еще принадлежащего XVIII в. и уже вышедшего за его пределы. Закономерно, с точки зрения этой диалектики, появление в последнем периоде творчества Баратынского религиозных настроений, нарастающее стремление противопоставить «изысканиям ума» «смиренье веры» («Вера и неверие», «Ахилл», «Царь небес, успокой» и др.). Рационалист, ищущий преодоления своего рационализма, «декадент» по темам и специфическому их заострению, символист некоторыми своими приемами, архаист по языку, по общему характеру стиля - из таких сложных, противоречивых элементов складывается цельный и в высшей степени своеобразный поэтический облик Евгения Баратынского, «необщее выраженье» которого сам поэт справедливо признавал своим основным достоинством. Несколько особняком от лирики поэта стоят его поэмы, заслоненные от современников творчеством Пушкина, несмотря на то, что Баратынский сознательно отталкивался от последнего, стремясь противопоставить «романтической поэме» Пушкина свою реалистическую «повесть в стихах», рассказывающую о происшествиях, «совершенно простых» и «обыкновенных». Ни в этом отталкивании, ни в своем реализме поэту не удалось пойти слишком далеко, тем не менее его поэмы отмечены несколькими характерными особенностями (сильный «демонический» женский характер, выдвигаемый в центр повествования; преимущественное внимание поэта к миру преступной, порочной, «падшей» души). После шумных успехов, выпавших на долю первых подражательных опытов Баратынского в условно-элегическом роде, последующее его творчество встречало все меньше внимания и сочувствия. Суровый приговор Белинского, бесповоротно осудившего поэта за его отрицательные воззрения на «разум» и «науку», предопределил отношение к Баратынскому ближайших поколений. Глубоко-своеобразная поэзия Баратынского была забыта в течение всего столетия и только в самом его конце символисты, нашедшие в ней столь много родственных себе элементов, возобновили интерес к творчеству Евгения Абрамовича Баратынского, провозгласив его одним из трех величайших русских поэтов, наряду с Пушкиным и Тютчевым.