Небольшое содержание герой нашего времени. Кратко. «Герой нашего времени». Распределение по главам

«Мы»

Замятин искал новые пути творчества. Он полагал, что после революции жизнь стала иной и изображаться должна по-другому. Новую реальность не может адекватно отразить ни толстовский реализм, ни символизм - на смену им должен прийти неореализм.

Е. Замятин полемизировал с теоретиками Пролеткульта, утверждавшими, что «машинизирование» жизни влияет и на психологию пролетариата, что со временем не станет индивидуальности, индивидуального мышления, а будет существовать «объективная психология целого класса». Во многом роман «Мы» направлен против такого толкования. Однако только политической полемикой это произведение не ограничивается. Роман «Мы» стал образцом жанра антиутопии.

Аллегорические антиутопии существовали в литературе давно. В русской литературе первой антиутопией называют роман М. Хераскова «Кадм и Гармония» (1786), к антиутопии относят Легенду о Великом Инквизиторе из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». В ней есть то, что является одним из признаков этого жанра - мотив навязанного счастья, к которому ведут силой. На рубеже XIX-XX веков в русской литературе появилось много произведений, имеющих признаки - скорее на уровне социально-философском, чем на художественном - антиутопии.

Антиутопия является опровержением в художественной форме веры в достижение справедливого миропорядка в исторической реальности. Если утопия изображает совершенный мир, чаще всего изолированный, «земной рай», то антиутопия развенчивает принципы идеального общества, в ней прослеживается мотив «изгнания из рая». Утопическое общество чаще всего показано глазами стороннего наблюдателя, оказавшегося там и восхищающегося новым миропорядком. Мир будущего в антиутопических произведениях показан изнутри, с позиции обитателя этого мира, который может узнать все принципы устройства этого общества на собственном опыте. Утопические произведения - произведения фантастические, так как продемонстрировать устройство нового мира можно лишь при помощи фантастики. Антиутопия тоже фантастична, основные приёмы этого жанра - пародия и гротеск. Не случайно появление романа-антиутопии в то время, когда возникло государство, воплощавшее мечты человечества о всеобщем счастье.

В антиутопических романах отчётливо выделяются два типа «идеального» общества. В романах «Мы» Е. Замятина и «Приглашение на казнь» В. Набокова благополучие государства и граждан основано на удовлетворении самых примитивных потребностей.

Это «благополучное небытие взрослых истуканов» (В. Набоков). Более поздние романы немецкого писателя Г. Гессе « И гра в бисер» и американского фантаста А. Азимова «Конец вечности» предлагают иной принцип благоденствия. Однако принцип устройства общества одинаков: оно основывается на духовной! несвободе людей, его населяющих. Роман-антиутопия, однако, не с только социальная сатира, сколько жанр философский, предполагающий размышления о принципах организации человеческого общества, о внутренней свободе и несвободе личности.

Единое Государство, показанное в романе «Мы», это царство победившей утопии. Люди в нём не думают о жилье, 111 ггании - государство обеспечивает им необходимый уровень жизненного комфорта. Жизнь в Едином Государстве предельно механизирована. Но за удобства существования пришлось расплачиваться утратой имени и индивидуальности. Единое Государство не является пародией на Страну Советов, потому что в 1920 1921 годах Советское государство только создавалось. Однако система, господствующая в Едином Государстве, демонстрирует, к чему приводит насильственное движение к счастью, всеобщее планирование и «машинизация». Существование нумеров может быть приравнено к существованию людей в «золотом веке», во всяком случае, так считают сами граждане Единого Государства.

Государство построено на принципе несовместимости счастья и свободы. Понятие «идеальной несвободы» кажется гражданам Единого Государства единственным разумным принципом построения общества: нумера по расписанию получают возможность удовлетворять все естественные потребности. Удовлетворены потребности в пище, любви, в «зрелищах». Человечество приведено к счастью железной рукой. У счастья появилась формула: «Счастье равно блаженство, делённое на зависть». В этой формуле не учтены только духовные потребности человека. Нумера не знают таких слов - их счастье остается в сфере физиологии.

Развитие, движение вперёд в Едином Государстве уже невозможно. Нумера благоденствуют, государственная машина отлажена. Но отсутствие движения означает отсутствие прогресса. Для Замятина существовало два важнейших состояния общества - энтропия и революция.

В статье «О литературе, революции, энтропии и прочем» (1923) он писал: «Когда пламенно-кипящая сфера (в пауке, религии, социальной жизни, искусстве) остывает, огненная магма покрывается догмой - твёрдой, окостенелой, неподвижной корой.

Догматизация в науке, религии, социальной жизни, искусстве - энтропия мысли; догматизированное уже не сжигает, оно - греет, оно - тепло, оно - прохладно». Процесс догматизации и последующего революционного взрыва, по Замятину, неизбежен. Под энтропией он подразумевал «стремление мировой энергии к покою - к смерти». Энтропия предполагает отсутствие свободы, а свобода - это то, что в замятинской концепции человека занимает важнейшее место. Причём для него наиболее ценен человек, имеющий внутреннюю свободу. Такая свобода невозможна для того, кто руководствуется только разумом. Разум ограничивает человека. Замятин всегда приветствовал проявления всего иррационального.

Идеальным не только нумером, но и человеком для Замятина является нумер 1-330, в котором сосуществуют разум и иррациональное. Именно 1-330 высказывает заветные мысли автора: «А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней - нет, революции - бесконечны. Последняя - это для детей: детей бесконечность пугает, а необходимо - чтобы дети спокойно спали по ночам...»; «Тебе, математику, - разве не ясно, что только разности - разности - температур, только тепловые контрасты - только в них жизнь. А если всюду, но всей вселенной, одинаково тёплые - или одинаково прохладные тела... Их надо столкнуть - чтобы огонь, взрыв, геенна. И мы - столкнём».

Центральный персонаж романа Д-503 боится таких мыслей своей возлюбленной. Он вслед за всеми жителями Единого Государства воспевает «божественно-ограничивающую мудрость стен, преград». Стена отделяет «машинный, совершенный мир от неразумного, безобразного мира деревьев, птиц, животных...». Природное начало чуждо механизированному миру нумеров. Вообще, в романе «Мы» рациональное и виерациональ-ное противопоставлены на уровне вполне материальном. Природное начало выражено не только в речах 1-330, но и в Древнем Доме, его интерьере и наполняющей его утвари, старинных платьях героини, наконец, в том, что существует за Зелёной Стеной.

Очень значимой в романе является цветовая символика. В мире Единого Государства господствуют прозрачные, прохладные тона: юнифы - серо-голубые, небо - «синее, не испорченное ни единым облаком», «стерильное, безукоризненное», глаза 0-90 - тоже синие, не омрачённые ни единым облачком. Это стеклянный мир, и его цвета - это оттенки стекла. Несвобода проявляется даже на уровне регламентации цветовой гаммы.

В иррациональном мире всё иначе. В Древнем Доме господствует «дикая, неорганизованная, сумасшедшая - как тогдашняя музыка - пестрота красок и форм». Доминирующим цветом Древнего Дома, 1-330 является огненный, жёлто-золотой.

Усилению основного конфликта подчинена и очень существенная в структуре романа поэтика чисел. Будучи математиком, Замятин видит символику чисел как никто другой. Мир Единого Государства - это мир числовой прямой. Числа для его граждан заменяют искусство.

Тоталитарная система пользуется цифрами для обозначения человека. Числовое обозначение может принадлежать любому человеку или предмету, в то время как имя неповторимо. Эта стандартизация использовалась на практике по отношению к тем, кто перестал для государственной системы быть людьми, а стал «лагерной пылью», утратил ценность как личность, стал идеальным винтиком государственного механизма. В романе «Мы» нет лагерей, но унификация всех граждан доведена до совершенства. Те понятия, которые не могут быть выражены с помощью чисел, имеют иной вариант наименования, тоже обезличивающий: Машина Благодетеля, Древний Дом и т. д.

В мире, где люди лишены привычных имён, функцию «говорящих имён» исполняют их номера. Так, об 0-90 герой говорит так: «Милая О! - мне всегда это казалось - что она похожа на своё имя: сантиметров на 10 ниже Материнской Нормы - и оттого вся кругло обточенная, и розовое О - рот - раскрыт навстречу каждому моему слову. И ещё: круглая, пухлая складочка на запястье руки - такие бывают у детей». Слева от Д-503 в шеренге шагает 0-90, а справа - 1-330, «тонкая, резкая, упрямо-гибкая, как хлыст». Преследователь героя - «какой-то дважды изогнутый, вроде буквы S». Портретные характеристики присущи и гражданам Единого Государства, как бы ни стремились они к унификации. И эти портретные особенности связаны с теми номерами, которые им присвоены.

Бунтари, отвергающие всё, что составляет основу Единого Государства, тем не менее избирают своим девизом математический символ - у7!. Но для человека из мира математики этот знак более революционен, чем многие громкие лозунги. Дело в том, что в истории математики существовало время, когда все операции проводились на числовой прямой. Привлечение к математическим операциям «мнимых чисел» привело к тому, что стал возможен математический анализ, оперирующий на плоскости, так как ось «мнимых чисел» перпендикулярна оси простых чисел. Но когда в математический обиход вошли «комплексные числа», среди которых находится и у-1, это стало революцией в науке, потому что позволило оперировать в четырёхмерном пространстве.

Математика Д-503 более всего пугает, но и более всего убеждает математический символ революции - у-1: « Всякому уравнению, всякой формуле в поверхностном мире соответствует кривая или тело. Для формул иррациональных, для моего д/-1, мы не знаем соответствующих тел, мы никогда не видели их... Но в том-то и ужас, что эти тела - невидимые - есть, они непременно, неминуемо должны быть: потому что в математике, как на экране, проходят перед нами их причудливые, колючие тени - иррациональные формулы; и математика, и смерть - никогда не ошибаются. И если этих тел мы не видим в нашем мире, на поверхности, для них есть - неизбежно должен быть - целый огромный мир там, за поверхностью...»

Математический знак революционеров становится для Д-503 обозначением всего необычного, он символизирует даже душу героя. В Едином Государстве «душа» - это понятие из далёкого прошлого, а в настоящем - тяжёлая, опасная болезнь. Строитель «Интеграла» боится происходящих с ним перемен, но не отказывается от них. Он постепенно начинает соединять в себе разум и душу, т. е. происходит восстановление личности, всегда находившейся в центре внимания русской литературы. Герои произведений Л. Толстого, Ф. Достоевского мучительно ищут ответ на вечный вопрос о предназначении человека в жизни и находят его в христианской вере. Замятин же отвергает религию. По его мнению, конечной истины не существует, и поэтому религия, объявляющая, что она владеет такой истиной, абсурдна не менее, чем государственная машина. Для него Церковь - один из инструментов подчинения человека, а значит, энтропии. Бунтари Замятина берут себе имя Мефи, производное от Мефистофеля. Мефистофель - один из величайших революционеров, по их мнению. Они устами 1-330 называют себя « антихристианами ».

Вообще, в поэтике романа довольно значимы библейские мотивы. День Единогласия назван Пасхой. Герой говорит, что все муки, которые он вынес и «принёс сюда, как подвиг, - всё это только смешно, как древний анекдот об Аврааме и Исааке.

Авраам - весь в холодном поту - уже замахнулся ножом над своим сыном - над собою - вдруг сверху голос: “Не стоит! Я пошутил...”». Обращение к христианской лексике и даже библейским преданиям на страницах романа происходит довольно часто. Так, здесь возникают «ангелы-хранители», нумеров Д-503 называет богами: «...боги стали, как мы: эрго - мы стали, как боги». Верховным божеством для жителей Единого Государства является конечно же Благодетель, хотя на самом деле он вовсе не так могущественен и велик, как это декларируется. В беседе со строителем «Интеграла» Благодетель в доказательство своей правоты приводит именно библейский пример: «Вспомните: синий холм, крест, толпа. Одни - вверху, обрызганные кровью, прибивают тело к кресту; другие - внизу, обрызганные слезами, смотрят. Не кажется ли вам, что роль тех, верхних, - самая трудная, самая важная. Да не будь их, разве была бы поставлена вся эта величественная трагедия?» Единое Государство он сравнивает с раем: «...там - блаженные, с оперированной фантазией (только потому и блаженные) - ангелы, рабы Божьи...» В конце романа 1-330 восходит на современный аналог Голгофы - Машину Благодетеля. В жизни Единого Государства вообще важную роль играют ритуалы, похожие уже не на христианские, а на языческие культы.

Более того, библейские мотивы воплощаются и в поэтике чисел. Число три, сакральное для христиан, потому что ассоциируется с Пресвятой Троицей, пронизывает весь роман. Каждая запись состоит из трёх частей, Благодетель появляется трижды, трижды пытают 1-330, да и само её имя состоит из двух троек (кроме того, просматривается параллель с возрастом Христа - 33 года).

В центре авторского внимания в романе «Мы» находятся человеческие личности. Но действие во многом сосредоточено вокруг «Интеграла». Это не просто космический корабль, он призван принести на другие планеты идеологию Единого Государства. Но что будет после того, как он отправится в полёт, не знает никто: ни рядовые нумера, ни Мефи, ни его Строитель. «Интеграл» становится просто объектом поклонения. Завладевший им победит. Разрешение всех проблем персонажи романа связывают с «Интегралом», чьё предназначение им неясно. Но есть человек, знающий, для чего нужен «Интеграл»,- э го Благодетель. Он знает всё. Это именно он связал нумеров «по рукам и ногам благодетельными тенетами счастья». Он создал Единое Государство, воплотив на земле утопию. Но, совершив благодеяние, он неизбежно становится палачом, начинает исполнять карательную функцию.

Однако утопия завершена не до конца. Даже законопослушный нумер может заразиться революционными настроениями. Даже 0-90 не желает подчиняться правилам Единого Государства и отдавать своего ребёнка. Всему мешает фантазия, душа. Но государство нашло решение и этой проблемы. Разделение души и тела происходит путём хирургической операции. Отделение души от тела всегда означало смерть. После Великой Операции и наступает духовная смерть Д-503. В романе «Мы» процесс, бывший всегда таинственным, непостижимым, обретает вполне конкретные черты, но от этого не становится менее страшным. Наоборот - это страшнее, чем естественная смерть. Да и сама смерть становится зримой - человек превращается в лужицу химически чистой воды. Теперь смерть - «знамение нечеловеческой мощи Благодетеля».

Итак, роман Е. Замятина «Мы» - антиутопия. Антиутопия возможна там, где существует противостояние какому-либо идеологическому догмату. В ней реализуются в первую очередь функции предупреждения, предостережения. Антиутопический конфликт представляет собой конфликт между тоталитарным режимом и личностью героя.

Несмотря на активное неприятие идеологической на-правленности романа «Мы», многие современники отмеча-ли его бесспорные художественные достоинства (К. Федин, М. Горький), благодаря которым он стал значительным явлением литературы XX столетия.

Идейно-художественное наполнение романа во многом находилось в плоскости творческих и философских поис-ков Замятина того времени. В области философии Замяти-на захватывает идея энтропийности происходящих в ми-роздании процессов. Основная идея человеческого бытия и творчества, как квинтэссенции этого бытия, состоит, по Замятину, в противостоянии энтропии (естественному рас-паду, энергетической деградации вселенной). Эти идеи выразились в таких его статьях, как «Роберт Майер» (о философе, предложившим идею энтропийности), «О лите-ратуре, революции, энтропии и о прочем» и др.

В области литературного творчества Замятин вынаши-вает идею художественного перевооружения современного искусства, нарекая ее « синтетизмом» (суть этого понятия также раскрыта в ряде статей той поры). Например, в одной из них Замятин пишет о том, что реализм мир видел простым глазом. Через поверхность мира символизму мелькнул скелет - и он отвернулся от окружающего мира. Это, по мнению Замятина, тезис и антитезис. Задача состоит в их соединении в новом "синтезе", в котором одновременно будет и свойственный реализму микроскоп, и стекла символизма, уводящие, подобно телескопу, к бесконечностям.

В статье «Новая русская проза» Замятин, обращаясь к опы-ту В. Каверина, Л. Леонова, И. Эренбурга, Н. Огнева, Л. Лунда и других «серапионовых братьев», оценивал «сплавы из фантастики и реальности» как перспективную общую тен-денцию новой литературы. Именно в «фантастическом peaлизме», как называл свое искусство Достоевский, он видел истинный путь постижения этого смятенного времени. В молодую советскую литературу «фантастический реализм» пришел в совсем других, новых и разных, обли-ках — но с подобным же внутренним устремлением. Наибо-лее глубинным и органичным его воплощением явилось именно творчество Замятина, М. Булгакова, А. Платонова.

Самым "фантастическим" стал роман "Мы", наиболее крупное творение Замятина пооктябрьского времени. Этот роман был написан в 1921 году. Он является первым творением такого рода в литературе советского времени. Считается общепризнанным, что "Мы" Замятина предопределило во многом развитие в различных зарубежных литературах жанра "антиутопии", ее главной проблематики - драматической судьбы отдельной личности в условиях тоталитаризма.

В этом ряду, кроме Замятина, называют обычно имена автора романа под названием "Прекрасный новый мир" О. Хаксли, а также Д. Оруэлла ("1984") и некоторых других. Первым, кто предельно точно сказал об "антиутопии" 20 века и "пионере" ее, оказался сам Замятин. Он противопоставил в работе о Г. Уэллсе классические утопии, авторы которых (Т. Кампанелла, Т. Мор, У. Моррис и другие) дают строение общества, кажущееся им идеальным. Замятин заметил, что фантастика имеет знак "минус", а утопия - "плюс". Романы Герберта Уэллса нацелены практически исключительно на то, чтобы вскрыть существующие в социальном строе дефекты, а не на то, чтобы дать картину грядущего рая.

Как считает Замятин, творчество Уэллса открывает одно из самых пер-спективных направлений в литературе нашего века. В длин-ный перечень имен и названий, призванный подтвердить это, он вводит и свой роман «Мы». К нему относятся в полной мере признаки «антиутопии», перечисленные в статье.

Многие читатели восприняли роман как сатиру на со-временную действительность, но рассмотрение романа толь-ко в плоскости социальной сатиры, имеющей конкретные временные и национальные привязки, во многом обедняло идейно-художественное содержание произведения, которое во многом было шире такого понимания. «Предупрежде-нием о двойной опасности, грозящей человечеству: гипер-трофированной власти машин и гипертрофированной влас-ти государства» назвал свой роман Замятин. Именно эта угроза прежде всего страшила и авторов последующих за-падных «антиутопий». Так у Хаксли в «Прекрасном но-вом мире» (1932) «Мировое Государство» будущего, где летосчисление ведется «от Форда» и в чьем девизе начер-тано слово «Однотипность», безраздельно и неусыпно властвует над жизнью всех членов общества — с помощью со-вершенной техники и недреманного ока «Верховных Контроллеров» (у Замятина — Хранителей). Властвует от рождения (в инкубаторах) и до смерти, полностью обезли-чивая основную массу и жестоко отсекая «всех тех, кто... оказались слишком яркими... кого не удовлетворяют стан-дарты правоверности...».

В 1923 году Замятин сказал по поводу обвинений от-дельных литераторов из группы «Серапионовы братья» в антиреволюционности о том, что в России нет сейчас враждебных революции писателей. Их выдумали для того, чтобы не было скучно. Повод для этого - то, что они не считают, что революция является "чахоточной барышней", которую требуется оберегать от любого сквозняка.

Автор «Мы» испытал воздействие идей Достоевского — создателя «Записок из подполья», «Бесов» и «Легенды о Бели-ном инквизиторе» (из «Братьев Карамазовых»). В литературе о Замятине на это обратили внимание уже очень давно.

В «антиутопии» Замятина есть прямые ассоциации с Достоевским — например, столь близкие философии Великого инквизитора рассуждения Благодетеля (запись 36-я) о «любви к человечеству», которая «непременно бесчеловечна», и о людях, мечтающих о том, чтобы кто-нибудь «приковал их... на цепь» к их «счастью». (Позднее Хаксли, приникая к тому же источнику, вложит в уста Верховного Контролера из «Прекрасного нового мира» слова о людях, тяготящихся своей свободой, превратившейся в анархию, жаждущих покориться власти, «отдать под контроль даже свой аппетит».) Другой пример: постоянная ирония Замя-тина по поводу «стеклянного рая», в котором среди «проз-рачных, как бы сотканных из сверкающего воздуха стен» живут, «всегда на виду», люди-нумера» Единого Государ-ства (в «Записках из подполья» — ирония по поводу «хру-стального дворца» — общества будущего в духе социалистов-утопистов (напр., Н. Чернышевского), где «все поступки человеческие... будут расчислены... математически», как повелевают «разум и выгода»).

Предусматривавшая централизацию в стране экономической и политической жизни, ряд стеснительных (включая уравнительные) жестких мер революционная политика Замятину представлялась единственной моделью дальнейшего движения — новым, наряду с бур-жуазным, вариантом тоталитаризма. Уже в 1918 году он полагает, что освободительная стихия захлебнулась (ста-тья «Скифы ли?»).

Открывает книгу символический образ «огнедышаще-го ИНТЕГРАЛА», который является чудом технической мысли и, в то же время, орудием жесточайшего порабощения. В функцию машины превратили человека деспотическая власть и бездушная техника. Они у него отняли свободу, в добровольном рабстве воспитав его. Этому лишенному имени "человеку-нумеру" внушено было, что "счастье" заключается в отказе от собственного "Я" и растворении в "МЫ", так как личное сознание является всего лишь болезнью. Человеку внушено было, что творчество - "государственная служба", а не "соловьиный свист". А интимная жизнь - это также государственная обязанность, которая исполняется согласно "Табелю сексуальных дней".

В романе Замятин воспротивился в первую очередь фе-тишизации коллективности и фетишизации техники (ко-торые очевидно наблюдались в революционной идеологии). На всем протяжении книги можно найти тому подтверж-дения: например, упоминание о «наших поэтах», которые «с нами в ногу идут под строгий механический марш Му-зыкального Завода», призывы наподобие такого: «забыть, что ты — грамм и почувствовать себя миллионной долей тонны...» (едва ли не явная цитата из Маяковского) и др.

Тем не менее, излюбленной сферой писателя остаются «вечные вопросы». Центральный из них: как соотносятся естественные свойства души, человеческая природа, стре-мящаяся к свободному самовыявлению, и искусственные условия ее существования — социальные, бытовые, психо-логические, созданные самим человеком. Один из лейтмо-тивов романа — рационализм как преступление против человечности, разрушающее живую душу. Еще одним лейтмотивом, в наши дни особенно актуальным, является "антиобщество", которое изображено в романе. Оно несет гибель самому естеству жизни, изолируя от природы человека. Образ отделившей наглухо от неразумного мира животных, птиц и деревьев совершенный (машинный) мир Зеленой Стены является в произведении одним из наиболее зловещих. Следует выгнать людей, "обросших цифрами" голыми в леса для того, чтобы они там учились у солнца, цветов, птиц. При этом речь в романе идет не о пресло-вутом «голом человеке на голой земле», не о «руссоистском» бегстве от цивилизации, а о восстановлении целостной сущности человека.

Смысл сверхзадачи, высказываемой Замятиным в ро-мане, прост: нельзя ставить точку там, где нет конца дви-жению. Условие живой жизни мира — его непрестанное обновление. В статьях Замятина это названо «бесконеч-ной революцией».

В произведении Замятина “Мы”, которое называют антиутопией, нарисован мир: абсурдный, но ужасающе похожий на тот, в котором мы живём. Писатель затронул не только проблематику большевистской политики, но и поглощения техническим прогрессом духовной стороны жизни. В произведении “Мы” анализ романа позволяет сделать вывод, что он по-прежнему актуален и абсолютно оригинален. Полный анализ произведения, который вы сможете найти в нашей статье, будет полезен учащимся 11 класса для подготовки к уроку литературы, тестированию или творческим работам.

Краткий анализ

Год написания – 1920 год.

История создания – Роман написан после революции, а опубликован в России в 1988 году.

Тема – жизнь людей в условиях тоталитарного общества.

Композиция – произведение написано в форме конспекта инженера Д-503, 40 записей, которые прослеживают “оживание” человека и последующую “ампутацию” его души.

Жанр – роман-антиутопия с элементами сатиры.

Направление – неореализм. Элементы фантастики следует рассматривать как художественную составляющую, не влияющую на жанр и направление.

История создания

После возвращения из Англии во время гражданской войны Евгений Замятин создаёт свой шедевральный роман. Глядя в далёкое будущее, писатель увидел и “напророчил” многие вещи, которые стали реальными совсем недавно. Его расчёт оказался верным, а творческий потенциал – удивительно самобытным. Прекрасно понимая, что в России ему не стоит пытаться напечатать своё произведение, Замятин отдаёт его на публикацию за границу. В 1923 году роман был напечатан в Нью-Йорке на английском языке, а в 1952 – на русском, там же, где и впервые.

Слава писателя дошла до родины, но суть романа была искажена. В 1929 году на Евгения Замятина обрушился шквал литературной критики, обвиняющей его в искажении действительности, начались притеснения, травля: жизнь и творчество в России стало невозможным. Писатель обращался с И. В. Сталину с письменной форме, однако был вынужден уехать за границу.

Непринятие и вражеская интерпретация существующей политической системы – совсем не то, что хотел донести автор до читателя. Социализм не был чужд Замятину, скорее – напротив. Но жёсткие перегибы, нездоровые тенденции, которые могли в будущем стать катастрофой для духовности страны и отдельной личности, Евгений Замятин рассмотрел ещё в зародыше. Не секрет, что многие писатели, которые погружались в мир будущего, оказались предсказателями, особенно свойственно это было для автора “Мы”, учитывая его образование и профессиональную деятельность. За спиной уже опытного писателя был политехнический институт (факультет кораблестроения) и работа за границей в качестве инженера. На замысел романа оказали влияние впечатления из поездки и жизни в Англии. Евгений Замятин считал, что настоящая литература, как и всякое другое искусство, может существовать только там, где есть полная свобода, “бунтари, отшельники, мечтатели”. Именно таким и был сам автор романа.

Тема

Антиутопия поднимает ряд проблем , которые неминуемо грозят человечеству: потеря индивидуальности, духовности, обезличивание, общая универсализация. Смысл названия романа является ярким сигнальным стилистическим приёмом: нет людей, характеров, эмоций, есть общее, пустое, безликое “мы”.

Имеется в виду жизнь человека в условиях тоталитарного общества: образ всевидящего Благодетеля вызывает страх. По прошествии 1000 лет с момента последней революции на земле осталось только 2 процента населения, это те, кто выжил после войны между городом и деревней. Символично, что их отделяет Великая стена (очень прозрачная параллель с ситуацией в России во время правления Сталина) от другого дикого, опасного мира. Изображение Единого государства – точная копия политики тоталитаризма, которая стремилась контролировать все сферы жизни людей, даже семью. В своей жёсткой искромётной сатире Замятин дошёл до грани, придумав отсутствие любви, розовые билеты, право человека обладать другим человеком, если возникло желание близости. Таким образом, Единое государство уничтожает всякую привязанность, семейность, ревность и другие пагубные понятия прошлого. Одинаковые квартиры, стеклянные стены, униформа, прогулки строем – ужасающая аллегория, которая так близка к действительности, завуалированной под счастливую жизнь.

Композиция

Действие романа начинается весной. Тон записей рабочего довольный и восторженный: он видит свой мир идеальным, ничто не омрачает его восприятия реальности. События романа заканчиваются осенью, в пору грусти, тоски и угасания всего живого.

Произведение написано в форме конспекта, дневниковых записей инженера – нумера Д-503 от первого лица. 40 дневниковых записей, которые становятся удивительной историей с печальным финалом – вот структура и основа композиции.

Идеология, история и “мудрая политика” Благодетеля – вот то, что составляет большую часть произведения. Логические выводы главного героя, его стремительно меняющаяся жизнь – то, что подаётся через призму, принятых в обществе будущего, норм, становится содержанием дневниковых записей. Изначально они были написаны, чтобы возвеличить идеальную реальность Единого государства, но у Д-503 начинает появляться душа. Это считается заболеванием, но поддаётся лечению в идеальном мире будущего.

Жанр

“Мы” – роман-антиутопия с элементами сатиры . Антиутопиями называют не те произведения, которые конфликтуют с существующим строем, а своеобразное социальное предвидение. Писатель заглядывает в будущее и делает неутешительный прогноз. Для Замятина, человека с “математическим” мышлением, это было достаточно просто, даже очевидно.

Антиутопия – всегда ответ на утопию, в нашем случае на счастливое будущее, которое обещал людям новый политический строй. Нужно отметить, что роман “Мы” повлиял на творчество ряда зарубежных писателей. Сыграло роль то, что он был опубликован на английском языке за границей. Произведение в смысловом и художественном плане – масштабное, грандиозное и необычайно оригинальное.

Строительство дирижабля. 1930 год Underwood Archives / Bridgeman Images / Fotodom

1. Тайна места действия

В романе Евгения Замятина ни разу не говорится прямо, на территории какой страны разворачивается сюжет произведения, — сообщается только, что после давней Двухсотлетней Войны Единое Государство, где живет главный герой Д-503, оградили Зеленой Стеною, выход за которую жителям Государства строго запрещен. Однако в «Записи 6-й» романа рассказывается, как Д-503 и его будущая возлюбленная I-330 посещают Древний Дом и там, в одной из некогда обитаемых квартир, Д-503 видит чудом сохранившийся портрет:

«С полочки на стене прямо в лицо мне чуть приметно улыбалась курносая асимметрическая физиономия какого-то из древних поэтов (кажется, Пушкина)».

В отличие от Достоевского, Толстого и Чехова, Пушкин не был известен за пре-делами России настолько, чтобы кому-нибудь пришло в голову поставить на полочку его изображение (возможно, подразумевается копия портрета Пуш-кина работы Константина Сомова 1899 года: на нем поэт улыбается и смотрит зрителю прямо в лицо). Таким образом Замятин ненавязчиво намекает внима-тельному читателю: действие его романа «Мы» разворачивается на территории бывшей (советской) России.

2. Тайна «бесконечных ассирийских рядов»

В финале «Записи 22-й» Д-503 с энтузиазмом рассказывает о том, что он чув-ствует себя встроенным в «бесконечные, ассирийские ряды» граждан Единого Государства. До этого мотив Ассирии дважды встречается в зачине той же записи:

«Мы шли так, как всегда, т. е. так, как изображены воины на ассирий-ских памятниках: тысяча голов — две слитных, интегральных ноги, две интегральных, в размахе, руки. В конце проспекта — там, где грозно гудела аккумуляторная башня, — навстречу нам четырехугольник: по бокам, впереди, сзади — стража…»

И чуть далее: «Мы по-прежнему мерно, ассирийски шли…» Для чего Замятину понадобилось акцентировать внимание читателя именно на ассирийском происхождении того «четырехугольника», которым движутся по городу граж-дане? Для того чтобы провести параллель между глубокой древностью чело-вечества и его возможным нерадужным будущим. Новоассирийская держава (750-620 годы до н. э.) считается первой империей в истории человечества. Ее власти подавляли врагов с помощью идеально организованного войска, в котором, как и в Государстве из романа Замятина, культивировалась красота геометрического единообразия. Было введено единообразное вооружение, а воины делились на так называемые кисиры (отряды). Каждый кисир насчи-тывал от 500 до 2000 человек, разбитых по пятидесяткам, в свою очередь состоявшим из десяток.

3. Тайна сексуальной привлекательности героя

Невозможно не обратить внимания на то обстоятельство, что все женщины, о которых хоть сколько-нибудь подробно рассказывается в романе (I-330, О-90 и Ю), выделяют Д-503 среди остальных мужчин, а говоря точнее, испытывают к нему эротическое влечение. В чем секрет привлекательности героя романа? В том, что он невольно выделяется из дистиллированного Единого Государства своим мужским, животным магнетизмом, материальным воплощением кото-рого в романе становятся волосатые руки Д-503. Этот мотив встречается в про-изведении Замятина трижды. В «Записи 2-й» герой характеризует свои руки как «обезьяньи» и признается:

«Терпеть не могу, когда смотрят на мои руки: все в волосах, лохматые — какой-то нелепый атавизм».

В «Записи 22-й» эта метафора прямо расшифровывается:

«Я чувствовал на себе тысячи округленных от ужаса глаз, но это только давало еще больше какой-то отчаянно-веселой силы тому дикому, воло-саторукому, что вырвался из меня, и он бежал все быстрее».

А в «Записи 28-й» Д-503 с трудом удается удержать в себе другого человека — «с трясущимися волосатыми кулаками». Чуть дальше в этой же записи особое внимание к рукам героя проявляет I-330, раскрывая секрет магнетизма Д-503. Оказывается, он потомок диких и свободных людей — людей из-за Зеленой Стены:

«Она медленно поднимала вверх, к свету, мою руку — мою волосатую руку, которую я так ненавидел. Я хотел выдернуть, но она держала крепко.
— Твоя рука… Ведь ты не знаешь — и немногие это знают, что жен-щинам отсюда, из города, случалось любить тех. И в тебе, наверное, есть несколько капель солнечной, лесной крови».

Уже после Д-503 и явно по его следам собственную индивидуальность через свою сексуальность будет обретать герой романа Джорджа Оруэлла «1984».

4. Тайна стиля

Юрий Николаевич Тынянов описывает «принцип стиля» этого произведения следующим образом: «…экономный образ вместо вещи… <…> …Все замкнуто, расчислено, взвешено линейно». А другой великий филолог, Михаил Леонович Гаспаров, определил стиль романа «Мы» как «геометрически-проволочный». На самом деле в произведении Замятина наблюдается эволюция стиля, кото-рую можно разбить на три этапа. Первый этап («геометрически-проволочный» стиль) — это начало романа, когда герой ощущает себя частью многомиллион-ного «мы»:

«Я люблю — уверен, не ошибусь, если скажу: мы любим — только такое вот, стерильное, безукоризненное небо. В такие дни — весь мир отлит из того же самого незыблемого, вечного стекла, как и Зеленая Стена, как и все наши постройки».

Но уже в начальных записях романа внимательный читатель обнаруживает вкрапления совсем другого стиля — метафорического и избыточного, восходящего к прозе символистов и Леонида Андреева (в герое заложена «червоточина» индивидуальности):

«Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы — ежеминутно проводишь по ним языком — и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить».

В середине романа (герой обретает индивидуальность, становится «я») этот цветистый стиль начинает доминировать:

«Раньше — все вокруг солнца; теперь я знал, все вокруг меня — мед-ленно, блаженно, с зажмуренными глазами…»

Наконец, в финале романа (герой теряет индивидуальность: утрачивает «я» и снова вливается в «мы») геометрически-проволочный стиль возвращается и утверждается настолько прочно, что рецидивам «символистского» стиля не остается места:

«Но на поперечном, 40-м проспекте удалось сконструировать временную Стену из высоковольтных волн. И я надеюсь — мы победим. Больше: я уверен — мы победим. Потому что разум должен победить».

5. Тайна ребенка

Все бы заканчивалось совсем мрачно и беспросветно, если бы не один, на пер-вый взгляд периферийный, сюжет романа и не одна реплика I-330 из «Записи 34-й». Дело в том, что Д-503 противозаконно «дал» (как сформулировано в «Записи 32-й») О-90 ребенка, а потом с помощью I-330 этот ребенок вместе с матерью был переправлен через Зеленую Стену за пределы Единого Государ-ства:

«…Вчера вечером пришла ко мне с твоей запиской… Я знаю — я все знаю: молчи. Но ведь ребенок — твой? И я ее отправила — она уже там, за Стеною. Она будет жить…»

Замятин неакцентированно дает внимательному читателю надежду: да, Д-503 в итоге потерпел в борьбе с Единым Государством сокрушительное поражение. Однако лучшее в нем, возможно, воскреснет в его ребенке за Зеленой Стеной.

6. Тайна дневника

Роман «Мы» часто именуют антиутопией, и это в общем справедливо, но, как кажется, помогает считывать лишь самые очевидные смыслы произведения и видеть в нем главным образом, по словам Замятина, «сигнал об опасности, угрожающей человеку, человечеству от гипертрофированной власти машин и власти государства — все равно какого».

Очень важно обратить внимание на другую жанровую особенность романа «Мы», а именно — на дневниковую форму, в которую заключено повество-вание. Определение жанра произведения как антиутопии не объясняет или почти не объясняет выбора подобной формы. Может быть, «Мы» — это мета-роман, то есть роман о попытке стать писателем? Взглянув на произведение под таким углом, мы сразу же заметим, что очень большое количество его фрагментов посвящены раскрытию темы написания текста. Более того, Д-503 саму жизнь, похоже, воспринимает как роман, как текст:

«Что ж, я хоть сейчас готов развернуть перед ним страницы своего мозга…»

«И я еще лихорадочно перелистываю в рядах одно лицо за другим — как страницы — и все еще не вижу того единственного, какое я ищу…»

«Кто тебя знает… Человек — как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать…»

«Прощайте — вы, неведомые, вы, любимые, с кем я прожил столько страниц…»

«Тут странно — в голове у меня, как пустая, белая страница».

И не получится ли тогда, что роман «Мы» будет уместнее поставить не столько в ряд антиутопий («О дивный новый мир» Хаксли, «1984» и «Скотный двор» Оруэлла, «Хищные вещи века» братьев Стругацких и так далее), сколько в ряд ключевых для русской литературы ХХ столетия произведений, одной из глав-ных тем которых является писательство и попытка стать писателем («Дар» Владимира Набокова, «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, «В круге первом» Александра Солженицына). Только во всех этих романах героям в итоге все же удается стать писателями, а в «Мы» — нет: «Я не могу больше писать — я не хочу больше».

7. Тайна Марселя Пруста

Не источником, но некоторым «исходником» для всех русских (и не только) метароманов о попытке героя стать писателем послужила семитомная сага Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Кажется, нет стилистически ничего более далекого от тягучей прустовской эпопеи, чем короткий и энер-гичный роман Замятина. Но именно Пруст первым в ХХ столетии поднял на новый уровень тему писательского творчества. Его главный герой Марсель всеми силами пытается задержать навсегда уходящее время и тем самым обре-сти бессмертие. Он пробует самые разные способы: например, ценой неимо-верных усилий сближается с древними аристократическими французскими семействами, которые кажутся ему самим воплощением времени. Только в последней книге под названием «Обретенное время» Марсель понимает, что лучший способ удержать время состоит в его подробнейшем описании — в его фиксации и консервировании. «Вселенная подлежит полному переписыва-нию» — вот ключевая фраза последнего романа Пруста и всей его саги.

Ставя перед своими «нумерами» задачу «составлять трактаты, поэмы, мани-фесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого Государства», это Государство стремится обессмертить себя в слове. Однако в случае с Д-503 все идет по другому, непредусмотренному плану, так как писательство пробуждает в герое романа творческую индивидуальность.

Источники

• Замятин Е. И. Мы. Текст и материалы к творческой истории романа.

  Сост. М. Ю. Любимова, Дж. Куртис. СПб., 2011.

03.06.2017

Роман «Мы» Евгения Замятина можно воспринимать как удивительное социальное предвидение, но с другой стороны, как активную сатирическую критику большевистского режима. В силу этого книга не была допущена к публикации, а его автор подвергся активным гонениям и со стороны критиков, и со стороны властей.

Немного истории

Жизнь Замятина подошла к концу, а жизнь романа только началась – он стал кочевать из одной страны в другую, быстро был переведен на европейские (и не только) языки и положил начало жанру антиутопии в истории мировой литературы. Затем этот жанр развился в творчестве таких известных американских писателей как Бредбери, Хаксли. Позднее, в 60-70-е годы, традиции Брэдбери стали развивать советские фантасты братья Стругацкие. Так антиутопия вновь вернулась в Россию, пройдя такой большой временной круг.

Поэтому, когда в 1988 году впервые была напечатана книга «Мы», это было замечательно, но и странно, ведь мир уже освоил то из русской литературы, что оказалось отвергнутым и попранным на исторической родине.

Позднее в России появится несколько ярких антиутопий, например, «Невозвращенец» А. Кабакова, «Москва 2042» В. Войновича и др.

Что же представляет собой жанр антиутопии?

До Замятина история всемирной литературы знала только жанр утопии. Ее яркими классическими представителями считаются произведения «Город Солнца» Т. Кампанеллы, «Утопия» Т. Мора. Основная смысловая задача этого жанра – показать идеальное общество будущего. Он представляет собой социальную фантастику, созданную на фундаменте исторического оптимизма.

Антиутопия смыкается с утопией только в том смысле, что это тоже фантастика. Все остальное будет противоположным. В ней утверждается мысль, каким не должно быть общество, и представляет она собой сатирическое отрицание тех мыслей и концепций, что приводятся автором. Антиутопия тесно связана с современностью, в ней, как правило, проверяется какая-либо политическая концепция, идея.

Анализ произведения «Мы» Замятина

В романе «Мы» Замятин проверил одну из главных мыслей большевизма – мысль о приоритете коллектива над личностью. Он попробовал создать модель государства, где приоритет социального настолько высок, что личность по сути перестает быть таковой и растворяется в коллективе. У героев романа нет имен, нет собственной одежды, домов, семей, даже детей. Нет проблем, все вопросы решает государство. Люди одинаково одеты, шаблонно мыслят. Живут по единому сигналу правительства: получают письма, отправляются на работу и даже занимаются любовью. А поскольку у данных индивидуумов нет проблем, они не перестают говорить о том, что счастливы.

В итоге автор приходит к выводу о том, что существование в обезличенности – это абсурдное счастье. Это способ не ощущать себя человеком. Это триумф безмыслия и бесчувственности. И лишь одна героиня, столкнувшись с древней книгой, находит описание другого счастья. Счастья индивидуального, на почве другой, не государственной любви по розовому талончику.

Она становится человеком, усомнившемся в разумности их благополучия. Ее сомнения заставляют другого героя взглянуть на свою жизнь иначе. В нем просыпается совершенно особое чувство любви к этой женщине. Именно с потребности в индивидуальной любви начинается бунтарство героев. А заканчивается все процессом по их усмирению, в ходе которого героев насильственно лишают рассудка.

Получается, что можно одинаково одеть, причесать и даже заставить думать огромную массу людей, но чувство сопротивляется насильственному обезличиванию дольше. Его нельзя обезличить, можно только убить.

Так название романа становится подчеркнуто символичным и зловещим. «Мы» — это то, что губит индивидуальность, личность, то, что душит развитие общества. Это то, что неизбежно приведет к трагическому концу.

Произведение анализировала Антонова Елена.