Историография отечественной войны 1812 г. материалы докладов и сообщений. «Отечественная война и русское общество»

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Добрый день! И как вы понимаете, декабрь, подходит к концу 2012 год, и наш цикл тоже, и сама война 200 лет назад подходит к концу. И самое время. Ну, сейчас уже, как хирурги говорят. У нас Алексей Кузнецов в студии.

АЛЕКСЕЙ КУЗНЕЦОВ: Добрый день!

С. БУНТМАН: Хирурги говорят, зашивайте. В общем, уже сейчас зашивайте. Вся операция кончилась практически уже все. Зашивайте. И сейчас у нас будет несколько таких передач до конца года. Сегодня мы посмотрим, как война 812-го года отражалась и изменялась в отечественной историографии. Кстати говоря, обратите внимание, скоро выйдет, через неделю… Да? Уже. У нас сегодня 15-е? Да?

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: Через неделю выйдет 12-й номер «Дилетанта» и помимо темы «Рождество» с дивной совершенно обложкой - Ирод против Иисуса. Так вот. Папочка. Там много всего будет очень интересного и по этой теме, вплоть до того, что где сейчас располагается в библейских местах. Не просто как всегда карта прилагается к Священному писанию, оно… Что там сейчас? Где Сектор Газа у нас? Где какие страны и так далее. Ну, так вот. Но там еще есть, конечно, тоже рефлексия о войне 12-го года и о том, как ее воспринимали и воспринимают. Есть интервью Пиотровского, очень хорошее, в связи с выставкой Эрмитажа. Так что посмотрите. О событиях мы будем говорить этого 2012 года в связи с юбилеем, что получилось, что не получилось, какие мифы вылезли, какие новые появились, какие, может быть, подзабылись. Хотя таких я не помню. Вот, кстати, о мифах и об их создании, описании реальности. Сегодня мы посмотрим на отечественную историографию, как описывалась война 12-го года. Вы, пожалуйста, тоже. Как вы ее учили? Что вы в книгах читали? И вопросы и ваши собственные воспоминания, и размышления - плюс 7 985 970 45 45 плюс твиттерный аккаунт вызван. Итак, с чего все началось?

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, а все началось с очень маленькой книжечки, которая насчитывала 100 с небольшим страничек. Можно сказать, что это была брошюра, которая выходит прямо в 1813 году, причем особенно характерно, что ее автор в этот момент находился в действующей армии, то есть он ее, так сказать, писал ее во время заграничного похода. Первым историком этой войны, робким можно сказать историком, был человек, сейчас совершенно забытый - это Дмитрий Иванович Ахшарумов. На тот момент полковник русской армии, впоследствии он станет генерал-майором, боевой офицер. Вот он счел такой, видимо, своей потребностью, потому что на тот момент в этом не было никакого, разумеется, государственного заказа. Это были чистые его мотивы. Он написал описание войны 1812 года, но, правда, оно было очень фрагментарным. Он рассматривал 2 периода войны: от пересечения французскими войсками границы до Смоленска, а затем перескакивал через все, ну, можно сказать основные события, и дальше самый заключительный вот этот вот финал от Березины и собственно обратно до Немана. Потом он расширит свой труд и через 6 лет в 19-м году выйдет его же книга с таким же названием, но она будет уже в 3 раза больше, и она включит в себя и средний этап войны тоже. Я ее читал. Она есть… Пэдээфовские файлы есть. Она не переиздавалась после революции, но есть соответственно отсканированная эта книга, и первое, и второе, кстати говоря, издание в интернете. Можете ознакомиться. Замечательнейший совершенно слог еще екатерининских времен. Такое определенное, ну, простодушие участника событий никоим образом абсолютно не выпячивавшего свою роль, причем она даже наоборот затушевана, потому что Ахшарумов писал именно не дневник участника, вот он пытался осмыслить то событие, участником которого ему довелось…

С. БУНТМАН: Конечно, в том стиле, в котором он знал.

А. КУЗНЕЦОВ: Разумеется. Конечно. И видно, что человек он был, ну, умеренно, скажем так, образованный, но, тем не менее, он пытается, что невероятно ценно, вот этот первый опыт, он пытается делать какие-то обобщения. Там не только хронология, там вот попытка оценить какие-то, так сказать, решения, принятые, стратегию, очень робкая, очень осторожная, но ее… Эту книгу сейчас, наверное, интересно читать именно как факт историографии, вот с чего все начиналось. Вот.

С. БУНТМАН: Часто… Один вопрос очень важный: часто ли до этого начиналась такая непосредственная рефлексия на события, отзыв на события? Мы ж помним из «Войны и мира» эпизод, когда старый князь Болконский вынимает билет из ящика, показывает князю Андрею, что вот билет, такой вот банковский билет тому, кто напишет историю суворовских войн.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да.

С. БУНТМАН: То есть не сразу, не сразу.

А. КУЗНЕЦОВ: Нет, конечно.

С. БУНТМАН: … мемуары какие…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, но и более того…

С. БУНТМАН: А здесь понимание исключительности.

А. КУЗНЕЦОВ: Вообще же писать было не очень принято у военных людей. Вот у предыдущего поколения, ну, вот было такое несколько высокомерное отношение к писательскому труду, что наше дело, так сказать, мне бы саблю и коня и на линию огня. Вот. И поэтому да, конечно, нет. Уже и в екатерининское время появлялись какие-то мемуары. Но вот именно попытку осмыслить, как старый князь, историю суворовских войн, конечно, не предпринималось. Ведь действительно, в общем-то, русская литература по большому счету как популярное такое вот в том числе и занятие рождается в 19-м. Все-таки в 18-м она была делом достаточно избранного круга, хотя, в общем, постепенно… В результате в 16-м году очень важная веха. Федор Николаевич Глинка, известный впоследствии своими письмами русского офицера, он обращается с таким призывом о необходимости написать историю Отечественной войны. Но вот интересно, что на последующие 20 с небольшим лет термин «отечественная» будет практически забыт и заброшен, и никто из мемуаристов ее так называть не будет. И пока, наконец, в 39-м году не появится первый грандиозный по объему, безусловно, и по замаху официозный абсолютно, это никак не скрывалось, наоборот всячески подчеркивалось, труд Александра Ивановича Михайловского-Данилевского. Эта книга в отличие от большинства дореволюционных работ по истории 12-го года переиздана несколько лет назад, и поэтому она, в общем, доступна широкому кругу читателей. Она интересна тем, что ее автор не кадровый военный, хотя Михайловский-Данилевский получит потом генерал-лейтенанта и будет заседать в различных военных комиссиях. Но вообще это чрезвычайно образованный человек, получивший совершенно блестящее образование, и собственно на военной службе он впервые оказывается в 1812 году. Вот он, когда Кутузов был избран начальником петербургского ополчения, еще до назначения его главнокомандующим, Михайловский-Данилевский до этого времени штатский чиновник был прикомандирован к нему в качестве одного из его секретарей, дальше сопровождает его уже на войну, дальше принимает участие в Бородинском сражении, получает тяжелое ранение в тарутинском сражении, будет лечиться какое-то время. Потом как офицер главного штаба присоединится к русской армии в Европе, будет принимать участие и будет вторично ранен в нескольких сражениях заграничных походов. Потом он повоюет еще, по-моему, в русско-турецкой войне уже 20-х годов. То есть он станет военным, но при этом естественно он сохранит вот то широкое образование, которое он получил до этого, университетское образование. И, конечно, читая эту книгу, видишь, что она написана человеком серьезным. При всем том, что у него была трудная задача, именное поручение императора, и, конечно… Вот как Корфу было поручено написать официальную историю событий 25-го года - да? - вот Михайловскому… Вообще Николай любил, чтобы история была официальной. И Михайловский-Данилевский, конечно, написал официальную историю. Это очень хорошо видно с…

С. БУНТМАН: А в чем официальность?

А. КУЗНЕЦОВ: А вот официальность в той точке зрения…

С. БУНТМАН: 39-й год.

А. КУЗНЕЦОВ: 39-й год.

С. БУНТМАН: Так самый хороший такой, один из лучших николаевских годов.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. Кроме того к юбилейной дате…

С. БУНТМАН: … в это время пишут.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. Совершенно верно. Адольф и Кристин. К юбилейной дате планировалось, ну, юбилейная дата, планировалось к 37-му году, не успел Михайловский-Данилевский. Работа оказалась колоссальной. А он был человек добросовестный. Ну, в результате подверстали к 25-летию не Отечественной войны, а к 25-летию взятия Парижа. Тоже неплохо получилось. Да? Вот собственно то, что впоследствии назовут дворянским периодом историографии 12-го года, но это до конца 50-х соответственно годов. Вот собственно Михайловский-Данилевский сформулировал основные тезисы: единение всех сословий вокруг престола, выдающаяся роль императора, Кутузов как выразитель императорской стратегии, как гениальный выразитель императорской стратегии…

С. БУНТМАН: Александр Павлович стратег у него. Император стратег.

А. КУЗНЕЦОВ: Александр Павлович? Да, конечно. Он и стратег, он и символ, он и… Ну. вот он собственно то, без чего победы бы не было. Хотя, это надо сказать, это сделано аккуратно. В этом нет никакого лизоблюдства и холуйства такого вот, так сказать, откровенного. Да? Нет панегириков. И надо сказать, что при этом Михайловский-Данилевский умел отстаивать ту точку зрения даже перед императором, которую он считал правильной. Вот например, у Андрея Григорьевича Тартаковского в его замечательнейшей совершенно книге о Барклае «Неразгаданный Барклай», там описывается как Михайловский-Данилевский не выносил Барклая. Ну, поскольку вот он принадлежал к тому близкому окружению Кутузова в 12-м году, а там Барклая, конечно же, не переваривали - об этом мы много говорили - он с молодых, что называется, ногтей эту точку зрения воспринял. И в первой редакции, в той, которая была представлена императору, вот его труда о Барклае говорится уничижительно, можно сказать, что не обладал, так сказать, качествами необходимыми для вождя и так далее. Николай Павлович надо сказать при всем том, что мы привыкли его изображать таким сугубым, так сказать, вахтмейстером на плац-параде и вообще человеком пеньковатым, он был гораздо сложнее вот этого образа…

С. БУНТМАН: Да, несомненно.

А. КУЗНЕЦОВ: Несомненно. И Николай Павлович дипломатично чрез Чернышева, которого мы тоже неоднократно упоминали, намекнул Михайловскому-Данилевскому, что уж вот так-то принижать-то не надо бы. И Михайловский-Данилевский написал царю личную такую записку с обоснованием своей точки зрения, многостраничную, и хотя Николай Павлович стукнул пальцем, и Михайловскому-Данилевскому пришлось убрать, смягчить многие формулировки, но все равно в его книге безусловный, единственный стратег, одолетель и победитель Наполеона только фельдмаршал Кутузов. Это вот есть. Вот собственно на этом… на этих вот тезисах трех, можно сказать, на этих трех китах и держится официальная вот эта дворянская историография, тремя наиболее яркими выразителями которой были три генерала - это генерал Бутурлин, это генерал Михайловский-Данилевский, и последнее, наверное, крупное такое событие вот этого периода - это очень объемный труд генерала Богдановича. Вот собственно… вот эти первые 40 лет как бы осмысления 12-го года, 45 даже, наверное. Вот они в этих книгах наиболее так ярко, наиболее выпукло, значит, выражены. Вот нас Константин спрашивает: «Отражалась ли роль Николая Павловича в победе?» Слава Богу, нет. Все-таки этим людям было присуще некоторое чувство меры. И, конечно, подросток Николай Павлович… Я имею в виду подросток во время войны 12-го года.

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Хотя я могу себе…

С. БУНТМАН: Да, вот можно было.

А. КУЗНЕЦОВ: Некоторые золотые перья более позднего периода я могу себе представить, которые с этой задачей, шутя, бы справились.

С. БУНТМАН: Ну, вообще немножко, конечно, можно да, но все-таки это не Северная Корея.

А. КУЗНЕЦОВ: Не Северная Корея и не Советский Союз 50-х годов.

С. БУНТМАН: Ну, в общем-то, даже в такой юности там только Володя Ульянов у нас отличился. Но не на поле боя.

А. КУЗНЕЦОВ: Надо сказать, что к чести Николая…

С. БУНТМАН: С сыновьями Раевского мог там Николай Павлович профигурировать?

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да. Но тут, вот как Николай Николаевич Раевский всегда отрицал подлинность этого эпизода, так надо сказать, что, видимо, зная Николая, официальные русские историки даже помыслить не могли о том, что, так сказать, вот такое возможно было.

С. БУНТМАН: Все-таки он не тот человек…

А. КУЗНЕЦОВ: Безусловно.

С. БУНТМАН: Это не та история.

А. КУЗНЕЦОВ: Если Николай заступался за Барклая, то я могу себе представить, какой бы он разнос устроил любому, кто попытался вписать его в 12-й год. Значит, после этого начинается период, который, ну, в советское время называли периодом буржуазной историографии, и вот она… Этот период очень интересный, хотя он может быть не дал таких вот знаменитых имен историков, которые, я имею в виду, занимались бы именно 12-м годом. Вообще знаменитых историков в этот период, пожалуй, он самый-самый в этом смысле.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, вот, тем не менее, к этому времени появилось множество мемуаров. Дело в том, что мемуары конечно хороши, те, которые пишутся на некотором отдалении, что называется, большое видится на расстоянии. Появляется много работ, так сказать, под таким достаточно узким углом зрения, рассматривающий какие-то отдельные частные - да? - такие кусочки мозаики. Многие полки русской армии к 50-летию войны, к 62-му году заказывают историю полка соответственно в Отечественной войне, там тоже были далеко необязательные только такие пустые какие-то официозные работы, но иногда предпринимались очень интересные исследования. Работают в архивах много. Архивы потихонечку приводятся в порядок. И, конечно, вот самым таким ярким, наверное, событием вот этого дореволюционного периода был вот этот изумительный 7-томник, который мы не раз упоминали, вышедший в 1911-12 годах, написанный очень интересным по своему составу коллективом авторов под редакцией замечательного нашего историка Дживелегова. Причем большинство имен авторов сейчас в общем практически ничего нам не говорят, то есть, разумеется, там есть Тарле, но у Тарле там одна крошечная статья. Там есть Печета, впоследствии крупного очень историка, академик Белорусской академии наук. Но у него тоже, так сказать, там совсем немного. Сам Дживелегов написал буквально 2 или 3 статьи. При всем этом сам замысел этого 7-томника чрезвычайно интересен - война 1812 года и русское общество. Там пожалуй впервые предпринимается попытка, и, на мой взгляд, она в основном удалась, рассмотреть эту войну не в хронологическом порядке как там у того же Михайловского-Данилевского или Богдановича, а рассмотреть ее по аспектам.

С. БУНТМАН: Как сейчас, например, делается 2-ая мировая война.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И при этом ведь там, если взять 7 томов, то из них собственно, так или иначе, военным действиям посвящены более или менее 4, с 3-го по 6-й. Да? Чрезвычайно интересны очерки о состоянии российского общества, государства, там, скажем, о финансах в Российской империи накануне войны, о литературе 12-го года и посвященной 12-му году. Там же впервые, по-моему, дается в последнем 7-м томе… Он, к сожалению, не отсканирован, не выложен в интернет, только первые пять имеются, но у меня была возможность его прочитать, там дается в самом-самом конце историографический очерк за прошедшие 100 лет. То есть это действительно такая работа очень широкая, широкая по охвату, по проблематике, и этим она по сей день сохраняет, мне кажется, свою научную актуальность методов.

С. БУНТМАН: Алексей Кузнецов. Мы продолжим, и будет, конечно, один важный вопрос прямо перед тем, как мы перейдем к 10-м, 20-м и прочим годам 20-го века.

С. БУНТМАН: Мы говорим о 1812 годе в отечественной историографии. Дошли до 10-х годов, до юбилея 100-летнего, до 10-х годов 20-го века. Алексей Кузнецов у нас в студии. За эти году после 1812, 14-го, 15-го… Здесь забавно спрашивают: «Почему Вы не хотите говорить о продолжении войны на зарубежной территории, на европейской?» Она еще не началась.

А. КУЗНЕЦОВ: Я так понял, не знаю, без контекста трудно, что нас спрашивают, почему мы не хотим наш цикл продолжить в будущий год.

С. БУНТМАН: Вы знаете, это было бы бесчеловечно.

А. КУЗНЕЦОВ: Мне тоже так кажется.

С. БУНТМАН: Да. Просто из соображений гуманизма…

А. КУЗНЕЦОВ: Хотя я так пониманию, что несколько передач, наверное, будет.

С. БУНТМАН: Конечно. О ключевых событиях…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.

С. БУНТМАН: … и Лейпциг в том числе, и взятие Парижа будет еще. Бог даст, Ватерлоо мы доживем еще. Ну, так вот. Насколько была известна и не просто известна (конечно, известна) французская другая, европейская историография о русском походе великой армии? Конечно, известна. Но насколько это было важно? Насколько это обрабатывалось? Насколько была рефлексия, существовала по этому поводу?

А. КУЗНЕЦОВ: Вы знаете, в обществе мне трудно судить. Дело в том, что, ну, конечно, частично французская точка зрения была известна. Один из участников, так сказать, вот скажем так, ну, французская точка зрения, насколько я могу судить, в 19-м веке русскому читателю была наиболее полно представлена книгой Жомини. Собственно об этом Денис Давыдов, как Вы помните, писал: Жомини да Жомини…

С. БУНТМАН: Жомини уже на русской службе.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. А о водки не полслова. Но, тем не менее, она была известна читающей публике, переводилась. Но как-то Вы знаете, вот особенной полемики с французской точки зрения, мне кажется, до революции не было. Полемика была, так сказать, и между различными русскими авторами…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … особенно вот после реформ Александра II и по-разному оценивались разные, в том числе и полководцы, да собственно полемика и на дворянском этапе кое-где присутствует. Вот знаменитое, так сказать, отстаивание Пушкина его стихотворения «Полководец» о том же самом Барклае…

С. БУНТМАН: Барклае.

А. КУЗНЕЦОВ: Да? Это же все середина 30-х годов, так что и тут случалось. Но вот такого вот против…

С. БУНТМАН: Полемика идет у того же Пушкина с Загоскиным, где…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. С «Расславлевым» Загоскин…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … в 1812 году.

С. БУНТМАН: Есть взгляд Загоскина, и есть ответ Пушкина…

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. Совершенно верно.

С. БУНТМАН: … с теми же героями.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, совершенно верно. И вообще надо сказать, что тут вот что не следует забывать: с 1893 года французы уже официально союзники России. Линия на превращение войны 12-го года в своего роде мемориал, ну, не дружбы, конечно это я иронически произношу, но такого… боевой славы обоих народов, она была взята. И вот это апофеозом ее в каком-то смысле является эта история с этим памятником на… который должен был быть установлен на Бородинском поле в 912-м году во время юбилейных торжеств, тот памятник, который сейчас мы можем видеть напротив шевардинского редута - да? - мертвым великой армии, ну, там история у самого памятника, у самого камня получилась достаточно сложная, поэтому доставлен и установлен он был позже. Но вот эта идея, что теперь французы наши союзники и что ощущение войны, предстоящей мировой, уже очень четко разлито в Европе, в том числе в русском обществе, поэтому вот какая-то такая научная полемика и тем более публицистическая полемика, она, в общем, не звучит в это время, чего не скажешь о последующих, естественно, десятилетиях. Вот. А дальше происходит известные события 17-го года, и интерес к этой теме в значительной степени утрачивается, потому что вообще объявлено, что вся прошедшая история - это, в общем, неинтересно. Вот мы начали писать новую страницу, вот с нее давайте и начнем. Хотя по-прежнему работают и на протяжении всех 20-х годов будут работать историки дореволюционной школы, появляются некоторые отдельные труды, но постепенно власть в исторической науке… Историческая наука все больше и больше идеологизируется, а власть в ней захватывает Михаил Николаевич Покровский. Вот это будет довольно важный такой поворот на этап отечественной историографии. Михаил Николаевич Покровский - человек, серьезный историк с прекрасным дореволюционным образованием и уже сформировавшийся как историк до революции, ну, вот так его жизнь сложилась, что он сначала примыкал к либералам, к Милюкову в частности, а потом либералы показались ему недостаточно, скажем так, решительными. Они примыкает к большевикам, так сказать, подружится с Луначарским, и когда установится советская власть, он станет заместителем, товарищем, как тогда говорили, народного комиссара по делам просвещения, и в частности будет заниматься внедрением в общественное сознание своих взглядов. Тех взглядов, которые через 5 лет после его смерти в 37-м году, будут оценены как вульгарный марксизм, как…

С. БУНТМАН: А это уже другое время, потому что примерно 35-36-й год и небезызвестная… Кстати говоря, очень забавный в скобках эпизод сейчас вот с елкой. Да? Были замечания по поводу образов богатырей - да? - были как раз. А в Советском союзе-то многое и началось именно с образа богатырей, когда Таиров поставил оперу «Богатыри» с либретто Демьяна Бедного, и именно с критики «Богатырей» начался поворот к тому, что можно назвать новым советским историческим патриотизмом. Уже это такая… Да, это привело. Да, и что Советский Союз - это наследник вот всей той славы, которой народ добился, может быть, вопреки царям, но это уже не так подчеркивается, но были еще такие люди…

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Где-то ровно вот по середине…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … 30-х годов проходит вот эта…

С. БУНТМАН: … 36-й год постановление по поводу «Богатырей-то».

А. КУЗНЕЦОВ: И в 36-м же году постановление по поводу возрождения преподавания истории как отдельного предмета.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: О чем сейчас скажем. В чем суть взглядов Михаила Николаевича Покровского и его школы, как говорится? Это такой, ну, действительно вульгарный классовый подход. То есть с точки зрения Покровского, во-первых, главным и единственным, по сути, виновником войны 12-го года был русский царизм. Наполеон вынужден был начать эту войну с его точки… С его стороны это был акт превентивной войны. Да? Он к ней не стремился. Вся вина лежит на русском царизме. Значит, победа Наполеона была бы прогрессивной, поскольку это была бы победа более прогрессивного буржуазного строя над отсталым феодально-крепостническим. Что касается народной войны, то никакой народной войны не было, что действия крестьян вызывались исключительно озлоблением против захватчика, который там трогал их имущество, так сказать, там отбирал их продовольственные запасы и так далее. Ну, тут, кстати говоря, Покровский совершенно…

С. БУНТМАН: Что, в общем-то, да…

А. КУЗНЕЦОВ: Во-первых, это…

С. БУНТМАН: … я бы сказал.

А. КУЗНЕЦОВ: А во-вторых, Покровский здесь совершенно не оригинален, потому что на самом деле эта мысль как вот… Интересно вот такой… Да, раз уж мы заговорили о марксистском подходе, такая диалектика интересная. Как говорил товарищ Сталин, тот, кто пойдет налево, неизбежно когда-нибудь перейдет направо. В данном случае марксистский историк Покровский повторяет мысль, высказанную за 100 лет до него консервативнейшим реакционнейшим дворянским историком Дмитрием Руничем, который как раз и говорил, что патриотами в 12-м году были только дворяне, а крестьяне вот, так сказать, исключительно занимались тем, что пытались оборонить свое имущество и никаких других, так сказать, ни о каких там гражданских правах естественно не помышляли, пишет Рунич. Да? Так вот получилось, - да? - что крайне левый согласился с крайне правым через 100, правда, лет. И что изгнание Наполеона из России, так сказать, и поражение его отбросило Европу обратно в руки монархической реакции, что отчасти, в общем, действительно правильно. И вообще вот так вот очень-очень все просто: бездарный Кутузов, бездарный Александр, бездарный генералитет. Как выиграли войну? Ну, вот пространство.

С. БУНТМАН: Ну, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Интересно, что сейчас вот на современном этапе иногда…

С. БУНТМАН: Бывает. Многим нравится.

А. КУЗНЕЦОВ: … осколочки взглядов Покровского вдруг начинают сверкать в современной историографии.

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Правда, в основном не исторической, а около исторической. Значит, затем Покровский умирает в 32-м году. Слава его гремит. Мало кто сейчас помнит, но московский университет переименовывают в честь Михаила Николаевича Покровского. Так будет до 37-го года носить это имя. И затем вот то, о чем Вы говорите: начинается переосмысление, а после войны этого будет еще гораздо больше естественно.

С. БУНТМАН: А во время войны?

А. КУЗНЕЦОВ: Во время войны особая статья, там все-таки не история, а пропаганда. Сейчас обязательно об этом поговорим. И начинается вот это осмысление действительно Советского Союза как наследника, ну, по крайней мере, какой-то части в области воинской славы, несомненно, того, что было раньше. И здесь осуждается взгляд школы Покровского, репрессируются его ученики. Причем интересно, что список репрессированных учеников, начали с репрессий тех, кто при жизни Покровского как раз с ним бодался и критиковал его. Ну, так уж часто, так сказать, бывало, что первым под репрессию…

С. БУНТМАН: Ну, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … совсем не те, кто предполагался. И как раз в это время приходящий в себя после предыдущих репрессий после дела историков, который во многом Покровским не к чести его инспирировано, Евгений Викторович Тарле пишет одну за другой две своих великих работы: биографию Наполеона и затем, так сказать, нашествие Наполеона на Россию. Ну, биография Наполеона непосредственно 12-го года касается мало, потому что там эта, так сказать, тема не рассматривается так очень уж подробно, собственно, видимо, поэтому Тарле и счел своей потребностью в отдельной книге эту тему расписать.

С. БУНТМАН: То, что объективно, скажем, драматический эпизод во многом переломный, но все-таки это не основной эпизод наполеоновской биографии.

А. КУЗНЕЦОВ: Безусловно. Но это же замечательно…

С. БУНТМАН: Но для нас это квинтэссенция столкновения…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно же. Но это повторится. Мы это все будем видеть в совершенно гениальной монографии Альберта Захаровича Манфреда о Наполеоне.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ведь там к 12-му году… там Альберт Захарович оговаривается, это тема, о которой надо писать отдельно. Да? И у него там буквально несколько страниц.

С. БУНТМАН: Для наших историков особенно сложно избежать, пройти вот в это игольное ушко…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. А как же?

С. БУНТМАН: … биографии Наполеона, не говорить об этом томами, и тоже не…

А. КУЗНЕЦОВ: И вот в этой небольшой сравнительно по объему книги Тарле о 12-м годе, там очень много всего интересного. Она и по сей день, в общем, читается… Я специально на себе проверял, вот она у меня стоит на почетном месте, естественно, в моей библиотеке. Я ее сегодня утром взял, перелистал. Хотел ответить себе на вопрос: вот мне захочется ее еще раз в ближайшее время перечитать? Да, захочется. Там много всего интересного, причем там есть вещи, которые, скажем, чем лучше знаешь историографию, тем интереснее.

С. БУНТМАН: … тем любопытнее.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот, например, эта концепция золотого моста, который якобы Кутузов строил Наполеону, так сказать, не желая тратить жизни русских солдат лишние, и желая, чтоб Европа тоже свой счет оплатила, чтобы не все только кровью русского солдата решались европейские проблемы. И, так сказать, сложные отношения Кутузова к Англии там и так далее. Все это у Евгения Викторовича есть. Этот же тезис, который начали развивать еще историки 2-й половины 19-го века. Вот это действительно очень спорно, по сей день вызывающее споры. Был золотой мост или не было золотого моста. Это стремление Кутузова или это нераспорядительность Кутузова. Да? Так сказать, вот та некоторая пассивность, которая действительно наблюдается в сопровождении Наполеона из России. Вопрос, на который нет ответа до сих пор такого вот однозначного, окончательного. А затем война. И во время войны выходит множество брошюр, журнальных статей, они обычно тоже потом управлением пропаганды, так сказать, издаются отдельными брошюрами, но это понятно. Конечно, тема «Партизаны 12-го года» адресована партизанам Великой Отечественной. Конечно, разумеется, вот эта вещь о скифском плане вот специально заманили в Москву…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну. это всем, кто учился в школе в 70-е годы и кому памятен анекдот про Вовочку, который знал 3-х великих полководцев, соответственно Кутузова. Сталина и Ясера Арафата, который заманил евреев в Палестину и ждет холодной зимы. Все это понятно. Но с другой стороны над этим мне даже смеяться не очень хочется, потому что это война.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Это война. Это пропаганда. Это, конечно, никакая не история и, собственно, это не прикидывалось во время войны историей. Это выполняло совершенно определенные задачи, и если эти брошюры в какой-то степени помогали советскому солдату быть врага, они свою функцию выполнили.

С. БУНТМАН: Так же как помогал и водевиль «Давным-давно».

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот.

С. БУНТМАН: Но здесь очень важная вещь: двоякая роль Великой Отечественной войны, то есть 2-й мировой в понимании войны 1812 года. Прежде всего, эта война стала отечественной именно в память о 12-м годе, новая отечественная война. Второе: вызвало интерес, снова всплеск интереса и к героям войны Отечественной 12-го года, события 12-го года, описание планов, что вот мы отступали… отступаем сейчас, только что отступали, потому что не до того было…

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да.

С. БУНТМАН: … когда до Москвы доходил Гитлер. И они отступали. Они победили, и мы победим. Это очень важно. Но с другой стороны не кажется ли вам, дорогие друзья, что после Великой Отечественной войны, особенно и в сталинское время и до сих пор сохранилась, такая проекция нацистов, такая проекция нацистского вторжения на французов и Гитлера на Наполеона. Восприятие войны, как мы ее понимаем, 2-й мировой на территории Советского Союза, что проецируется на картину и французского варварства, и французского зверства…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.

С. БУНТМАН: … и озлобленности русских против французов, и что и через 200 лет нельзя там прощать, они были. Вот проецируется 2-ая мировая война.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Это будет мейнстримом в советском историческом официозе еще несколько десятилетий после войны. Я думаю, что у многих, особенно представителей старшего поколения, на полке стоит книга Жилина о войне 12-го года, одного из главных, так сказать, официальных советских историков послевоенного периода. И вот если Вы откроете…

С. БУНТМАН: Мама всегда спрашивала, а где же Костылин меня…

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да. Понятно. И Вы ее откроете и, так сказать, в послесловии, конечно, заканчивается тем, что вот, так сказать, подвиг нашего народа, он вот уже много лет служит предупреждением и дальше параллель естественно с войной 41-45-го. Ну, это неизбежно, видимо, было. Тут уж параллель действительно…

С. БУНТМАН: Остается. Это такая вещь, которая укореняется просто…

А. КУЗНЕЦОВ: Тем более что, конечно, керосину, так сказать, в огонь подлил лично величайший историк всех времен и народов, который в своем очень подробном ответе на письмо известного военного историка генерал-майора Разина, автора 5-томного курса истории военного искусства, которые черненькие 5 томов, наверное, тоже у многих наших слушателей, интересующихся историей, есть. Вот этот Разин написал Сталину письмо,в котором Сталин ответил, ну, скажем так, расставив определенные точки на «ё», в том числе в войне 12-го года, ну, и в частности, что Кутузов как полководец на несколько голов выше Барклая, что Кутузов разгромил Наполеона в ходе хорошо спланированного контрнаступления. До этого термин контрнаступление вообще не применялся к заключительному этапу 12-го года. Преследование. Да. Но не контрнаступление. А тут понятно, аналогия. Вот контрнаступление под Москвой, контрнаступление под Сталинградом, контрнаступление под Курском и так далее. Вот. Очень долгое время, до середины 50-х годов, а на самом деле эхо еще несколько десятилетий будет слышно, вот советская историческая наука во всем вот в этом. Тарле вынудили написать два очерка, о которых он, наверное, посмертно стыдится. Он уже умирает, ему уже не до этого. Но вот, так сказать, там… Ну, это после смерти Сталина, значит. И три, так сказать, кита, на которых в отечественной историографии, значит, вот в это время это все держится, это упомянутый Жилин, это Бескровный и самый, пожалуй, одиозный из авторов - это генерал-майор, участник войны, Великой Отечественной войны, Николай Федорович Гарнич.

С. БУНТМАН: Хорошо, что сказали…

А. КУЗНЕЦОВ: … Извините. Конечно, Великой Отечественной войны. Николай Федорович Гарнич, который утверждал, что Бородино - это величайшая победа, что последний этап Бородинского сражения - это контрнаступление русской армии на Бородинском поле, что французов заставили, так сказать, перейти к отступлению прям при Бородине, что вот прям после Бородина начинается этап контрнаступления. То есть отступление к Москве и к Тарутино и сожжение Москвы - это все входит в контрнаступление. Даже Жилин его мягко поправлял за это. Вот. А дальше еще в недрах позднесоветской исторической науки постепенно начинают появляться отдельные работы. Авторам препятствуют, мешают публиковаться, да и, так сказать, внутренний цензор не пускает. Куда уж деваться? Появляются работы, которые по чуть-чуть, по крупицам какие-то отдельные вещи начинают ставить под сомнение. Официальные числа численности. Отсутствие, так сказать, каких бы то ни было ошибок у Кутузова. Да? Там и то, и другое, и третье, и четвертое, и классовую борьбу крестьян и прочее. И когда наступает перестройка, в общем, то, что произойдет, уже подготовлено. Произойдет собственно что? Слишком много вопросов накопилось вот к этому советскому официозу. На некоторые из них уже появились версии ответов. Некоторые пока еще остаются вопросами. И тут появляется много раз, так сказать, мной упоминавшаяся в нашей передаче действительно ставшая таким переломным моментом книга саратовского историка Николая Александровича Троицкого «1812. Великий год России», где огромное место уделено именно историографии и разбору… не столько изложению событий, где разбор вот этих темных мест, которые накопились в истории. И нынешний, современный этап историографии он как раз… Ведь видите, глобальных монографий война 12-го года, ну, можно сказать, не появляется, потому что те несколько, что появились там, Сироткина например, ну, это ниже плинтуса. Это читать не рекомендуется. Идет этап переосмысления материала. Очень интересный. Идет этап, продолжается этап накопления, потому что я несколько раз тоже говорил в передачах, появляются очень интересные работы по совсем маленьким частным фрагментам историков-краеведов, но потрясающе интересный материал. Документы из местных архивов публикуются, которые вот для того…

С. БУНТМАН: Это еще влияние, конечно, 20-го века…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.

С. БУНТМАН: … наконец-то освоенного и школа анналов…

А. КУЗНЕЦОВ: И школа анналов, конечно. И вот, что называется, вот такая будущая, следующая, так сказать, грандиозная монография по 12-му году, она, конечно, своего автора ждет. И это должна быть работа титаническая, и может быть…

С. БУНТМАН: Интересно у кого билет в ящике стола бюро?

А. КУЗНЕЦОВ: Я надеюсь, что найдется какой-нибудь меценат, причем надеюсь, что он не будет из - ура! - патриотического лагеря, что он…

С. БУНТМАН: И ошибок очень много, мы будем говорить…

А. КУЗНЕЦОВ: Очень много ошибок. Очень много передергиваний. Очень много того, что называется методом Копипаста. То есть просто воровство. Просто, просто воровство.

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Очень много. Очень много совершенно каких-то действительно ошибок фантастических у того же Сироткина - замечательный историк, как школьник 11-классник написал статью, и она была опубликована в журнале «История», в нашем профессиональном. Он перечисляет добросовестно просто ошибки маститого профессора. Их там больше 20, причем грубых ляпов. Не дискуссионных вопросов, а просто ошибок. Это, к сожалению, видимо, неизбежное следствие демократизации общества. Это плата за возможность, так сказать, говорить и спорить. Да? Но появляется и большое количество очень низкокачественной литературы.

С. БУНТМАН: Да. Два важных вопроса, две детали, которые, наверное, надо. Вот Таня настоятельно спрашивает о патриотизме и патриотизме в 19-м веке. Была ли идея патриотизма? Мне кажется, что Таня немножко путает или заблуждается в оценке патриотизма.

А. КУЗНЕЦОВ: Мне кажется, я не знаю…

С. БУНТМАН: Все равно патриотично в основном о 12-м годе. Конечно.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Только патриотично в том смысле, который вот в 19-м веке… о чем писал Белинский, что патриотизм - восхищаешься тем, что достойно восхищения, но ни в коем случае патриотизм не должен уходить от тех неприятных моментов, которые есть в истории любой страны. Я приблизительно по памяти сейчас сказал.

С. БУНТМАН: Да. Ну, это достаточно спокойная вещь. И второе, очень любопытное, на мой взгляд, спрашивают… Вот мы говорили, я во всяком случае говорил о проекции Гитлера на Наполеона естественный для 2-й мировой войны и России, Великой Отечественной. Была ли проекция Наполеона на Карла XII, на события Северной войны? Кто-нибудь об этом как-то говорил?

А. КУЗНЕЦОВ: Мне сейчас в голову ничего не приходит.

С. БУНТМАН: Потому, что это следующая. Ведь все-таки война на территории собственно России. Но мне кажется, что нет. Другое мышление.

А. КУЗНЕЦОВ: Мне не приходит, к сожалению, ничего в голову.

С. БУНТМАН: Другое мышление.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот что почитать? Ну, я в каждой передаче стараюсь называть. Из последнего - это, безусловно, биография Багратиона анисимовская безусловно. Я ее много раз называл. Сейчас вышли, появились биографии Ермолова Гордина, Якова Гордина. Замечательный историк. Но мне показалось, что она не получилась. Ну, вот это мое субъективное мнение, хотя все равно там много интересного.

С. БУНТМАН: Читайте. Все равно читайте.

А. КУЗНЕЦОВ: Читайте, читайте.

С. БУНТМАН: Сейчас биографий много. И читайте вот именно литературу, которая есть по узким предметам. Обобщающие передачи…

А. КУЗНЕЦОВ: Земцова. Обязательно читайте Владимира Николаевича Земцова…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … замечательного пермского историка.

С. БУНТМАН: Да. А мы с Алексеем Кузнецовым сейчас прерываемся, потому что цикл еще будет продолжаться до конца года.

А. КУЗНЕЦОВ: Всего доброго!

На правах рукописи

Шистеров Максим Валерьевич

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА

В ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Специальность 07.00.09 – Историография, источниковедение и

методы исторического исследования

диссертации на соискание ученой степени

кандидата исторических наук

Екатеринбург – 2009

Работа выполнена на кафедре всеобщей истории

ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет»

Защита состоится «25» ноября 2009 г. в ____ часов на заседании Диссертационного совета Д 004.011.01 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Учреждении Российской академии наук Институт истории и археологии Уральского отделения РАН по адресу: 620026, г. Екатеринбург, ул. Розы Люксембург, 56.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Учреждения Российской академии наук Институт истории и археологии Уральского отделения РАН.

Ученый секретарь

Диссертационного совета,

доктор исторических наук Е.Г. Неклюдов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Актуальность работы. События последних десятилетий, связанные с радикальной трансформацией всех составляющих общественной структуры и индивидуального сознания в России, предъявляют к отечественной исторической науке новые требования, ответить на которые отнюдь не просто без существенных изменений как тематического, так и теоретико-методологического плана. Осуществляемый в настоящее время российскими научными и политическими элитами поиск философско-идеологических оснований для будущего развития в условиях постиндустриального когнитивного общества вряд ли может быть успешен без обращения к национально-исторической памяти народов.

В настоящее время только осознается проблема недостаточной изученности темы войны 1812 г. Длительный и довольно стойкий интерес к этой проблематике предопределил возникновение всеобщей иллюзии о некой «изученности» событий, об очевидности причин, хода и последствий вторжения Наполеона в Россию. В действительности, все работы о «русском походе» императора французов легко «встраиваются» в общую для той или иной страны национально-мифологическую конструкцию, повторяя и варьируя, в сущности, одни и те же «национально ограниченные сюжеты». Историческая память народов (в том числе и русского), создавших историографическую традицию восприятия «1812 года», формировалась как на основе конкретно-исторических сюжетов, восходящих к коллективным представлениям и культурному опыту участников событий, так и находясь под воздействием государственной идеологии и «государственного интереса», культивируемых Властью. Тем не менее, замкнутость национальных историографических традиций стран Запада никогда не была полной, разрушаясь в настоящее время под воздействием интеграционных процессов в Европе и мире. Каким будет в этих условиях завтрашний российский миф? Будет ли он вообще? Можно ли (нужно ли?) совершенно демифологизировать российский «1812 год»? Поиск ответов на эти вопросы вряд ли будет плодотворен без обращения к развитым историографическим традициям западных стран, прошедшим (как и российская историография) длительный путь развития в «поле притяжения» национальной исторической памяти, а потому предоставляющим немало примеров ее хитроумных «ловушек». Думается, что сегодня, накануне 200-летнего юбилея Отечественной войны 1812 г., назрела необходимость в расширении исследовательского поля российской исторической науки за счет включения в него национальных историографических традиций зарубежных стран. В этом нам видится актуальность данного исследования.

Объектом исследования выступает комплекс многожанровой литературы исторического, историко-публицистического, мемуарного и иного характера, посвященной проблемам войны 1812 г. в России.

Предметом исследования являются государственно-политические, культурно-исторические и социально-психологические процессы формирования, развития и изменения «больших» историографических традиций стран Запада; их соперничество, взаимовлияние и взаимопроникновение; а также факторы, детерминирующие их стабильное состояние, трансформации или метаморфозы.

Целью исследования является комплексный историографический анализ основных зарубежных национально-историографических традиций изучения войны 1812 г., позволяющий представить общественно-исторические условия развития зарубежной науки, ее генезис, методы, круг и характер источников, провести сравнительное изучение историографических традиций, выявить их специфические особенности, степень и глубину разработки основных проблем кампании 1812 г.

Поставленная цель работы требует решения ряда конкретных задач :

• проанализировать существующие в зарубежной науке национально-историографические традиции изучения темы войны 1812 г., показать их генезис и эволюцию;

• охарактеризовать и систематизировать исторические работы, представленные в рамках изучаемых традиций;
• прояснить мифологическую основу национально-историографических традиций, определить особенности формирования и функционирования национального мифа;
• выявить и изучить специфические факторы, оказывающие воздействие на формирование и развитие национальной историографии «1812 года»;
• обобщить результаты изучения темы русской кампании Наполеона в зарубежной науке, определить степень взаимосвязи и взаимопроникновения различных традиций друг в друга.

Хронологические рамки исследования охватывают обширный, почти двухсотлетний период от событий 1812 г. и зарождения историографии русской кампании в странах Запада до настоящего времени.

Фрактальными оказываются и территориальные рамки исследования , охватывающие большую часть Европы и США. В территориальное поле исследования косвенным образом включена Россия.

Источниковая база исследования представлена монографиями, статьями, воспоминаниями и другими жанрами литературы, полностью или частично посвященными рассмотрению различных аспектов войны 1812 г.

Наиболее широко представленным видом историографических источников являются проблемные исследования, анализирующие войну 1812 г. как целостный феномен, или рассматривающие отдельные сюжеты русской кампании Наполеона. Они представлены, главным образом, монографиями и научными статьями, неравнозначными по объему, значимости и глубине изложения материала .

Следующую группу историографических источников составляют общие труды, рассматривающие войну 1812 г. на широком фоне наполеоновской эпохи, либо в контексте с предыдущими и последующими кампаниями Наполеона в Европе .

Отдельную группу историографических источников составляют так называемые мемуары-«современные истории» (особенно характерные для ранних этапов французской историографии), в которых находит отражение не только личный опыт автора, но и элементы конкретно-исторического исследования .

Для написания работы были привлечены также справочно-энциклопедические издания, электронные ресурсы сети Интернет .

С точки зрения национально-культурной принадлежности круг историографических источников охватывает труды, изданные на территории Франции, Германии, Италии, Польши, Швеции, Австрии, Швейцарии, Великобритании и США, а также России и стран «постсоветского пространства». В ряде случаев при работе с зарубежными материалами привлекались их известные русские переводы.

Для достижения поставленных задач в работе использовались исторические источники , которые можно разделить на несколько групп.

Первую группу составили источники личного происхождения (письма, записки, дневники и др.), среди которых особое значение имела переписка высшего командного состава армии и, разумеется, самого императора Наполеона I . Большую ценность представляли дневники офицеров Великой армии (M. Фезенсака, Б. Кастелана, Г. Бонне и др.) , а также мемуары-автобиографии .

Вторую группу письменных источников составили материалы официального делопроизводства. Это, главным образом, официальная переписка императора Наполеона, представленная 23 и 24 томами его «Корреспонденции» (нами было использовано классическое издание 1867–1868 гг.), где были отражены подготовка и проведение русской кампании . В начале XX в. рядом французских исследователей (Л. Маргероном, Г. Фабри, А. Шюке и др.), а также российскими архивистами (на основе трофейных документов) были опубликованы многочисленные материалы, освещающие военно-оперативные вопросы подготовки и проведения войны 1812 г. Эти материалы, равно как и данные военной статистики, изданные А. Мартиньеном, имеют исключительное значение .

Отдельную группу исторических источников, имеющую самостоятельное значение, составили изобразительные источники. Нами были привлечены, прежде всего, рисунки непосредственных участников похода А. Адама и К.Г. Фабер дю Фора, работавших с натуры . Нами также привлекались картографические материалы, включая образцы карт, которыми пользовалось высшее командование Великой армии в России .

Методологическая база современного историографического исследования предполагает знакомство с основными теоретико-концептуальными моделями исторического познания и обращение к принципам междисциплинарности, представляющим возможность изучения «человека прошлого» в системе социокультурных и культурно-исторических феноменов.

Принимая общие принципы историографического исследования, важнейшими из которых являются принцип историзма, понимаемый как изучение процесса накопления знаний через выявление качественных этапов его развития, и стремление к научной объективности, мы исходим из более широкого, междисциплинарного понимания историографии, предложенного в зарубежной науке (в работах М. Блока, Ф. Броделя, Й. Хейзинги, А. Макинтайра и др.) и разрабатываемого в дальнейшем рядом отечественных специалистов-методологов (А.Я. Гуревичем, О.М. Медушевской, Л.П. Репиной, М.Ф. Румянцевой, О.С. Поршневой и др.) . Исходя из этих общетеоретических положений, достаточно продуктивным представляется культурно-антропологический подход, позволяющий сравнительно глубоко проанализировать причины и последствия политических, государственно-идеологических, социальных, а также культурно-исторических процессов и явлений. Учитывая ценностно-мировоззренческие последствия «эпохи постмодернизма» и несомненные достижения «новой интеллектуальной истории», воплотившиеся в «новой историографии», остро встает вопрос о понимании и «прочтении» национальных временных кодов, транслируемых многоголосыми участниками войны 1812 г. своим потомкам и формирующих, таким образом, межвременной диалог той или иной нации со временем.

В качестве конкретных (прикладных) методов историографического исследования мы использовали сравнительно-исторический, проблемно-хронологический и историко-генетический методы. Основными критериями для сравнительно-исторического анализа были мотивы, цели, установки и ценности, тематические и методологические особенности, присущие различным национальным традициям (равно как и конкурирующие внутри каждой из них). Проблемно-хронологический метод был реализован через выделение стержневых проблем, получивших превалирующее значение на определенном этапе развития той или иной историографической традиции. Использование историко-генетического метода позволило на значительном временном отрезке (порядка двух столетий) проанализировать и представить характер эволюционных изменений, преемственностей и разрывов коллективной памяти, определившей специфику формирования национальных историографических традиций. Помимо этого, в ряде случаев был привлечен инструментарий герменевтики, без чего невозможна корректная интерпретация исторических текстов и проникновение в конкретно-психологическую ситуацию эпохи, а также методы семиотики, позволившие реконструировать взаимосвязь субъективного и объективного, уловить «импульсы» исторической памяти . Значительное влияние на характер работы оказали также теоретико-методологические достижения исторической психологии .

Таким образом, для лучшего понимания проблем формирования и развития зарубежной историографии войны 1812 г. нами были использованы как традиционные методы историографического исследования, так и новые методы, получившие распространение относительно недавно.

Степень изученности темы. Историографические дискуссии вокруг темы «1812 года» разгорелись еще до того, как навсегда смолкли залпы наполеоновских орудий. Уже в первых работах, вышедших из-под пера французских, английских, немецких и русских авторов в 1813–1820 гг. (Э. Лабома, Ф. Гийома де Водонкура, Дж. Хэмингуэя, Р. Портера, К.Г. Бретшнейдера, Ф.Л.А. Либенштейна, П.А. Чуйкевича, Ф.Н. Глинки и др.), обнаруживается стремление к анализу нарождающейся историографии «памятной» войны Наполеона с Россией, полемике с оппонентами. В острых дискуссиях того времени, с одной стороны, фиксировались реальные процессы оформления национальной памяти народов Европы, а с другой, стимулировалось развитие национальной памяти европейцев (и русских) в определенном культурно и политически обусловленном направлении.

В России обращение к зарубежной историографии войны 1812 г. изначально было осложнено политико-идеологическими мотивировками власти и культурно-историческим «опытом» взаимодействия с Западом. Тем не менее, в первых исторических работах отечественных авторов (Д.И. Ахшарумова, Д.П. Бутурлина, Н.А. Окунева) заметно не только стремление активно использовать источники «не русского» происхождения, но и концептуальное влияние зарубежной историографии. В николаевское время оформляется официально-патриотическая концепция Отечественной войны 1812 г., представленная в официозном труде А.И. Михайловского-Данилевского . Но традиция обращения к зарубежным источникам и историографии сохраняется и даже получает новое развитие в масштабной работе М.И. Богдановича . Интерес к зарубежным материалам проявляли также историки «критического направления» (И.П. Липранди, А. Горяйнов и др.), выступавшие с антизападнических и квазипатриотических позиций.

В зарубежной исторической науке внимание к русской историографии было менее пристальным. Французские историки (Ж. Шамбрэ, Г. Гурго, А. Фэн, А. Жомини, А. Тьер и др.) предпочитали «проверенную» работу Д.П. Бутурлина патриотическому сочинению А.И. Михайловского-Данилевского. При этом во второй половине XIX в. исследователи Франции уже практически не интересовались историографией других стран, игнорируя не только русские работы, но и большинство трудов, выходящих в Германии и Великобритании. По другую сторону Ла-Манша, в Англии – под влиянием, прежде всего, В. Скотта и Р. Вильсона – сформировался отличный от «континентального» взгляд на войну Наполеона с Россией, однако собственно историографических работ в этот период в Британии не выходило. В немецкой науке историографические проблемы, как правило, поднимались в конкретно-историческом контексте: в сочинениях-мемуарах К.Ф. Церрини ди Монте Варчи, Г. Рооса, Ф.В. Бисмарка, Ф. Редера, Л.Э. Рот фон Шрекенштайна оспаривались многие тезисы французской и/или российской историографии, однако обобщающих выводов и системного историографического анализа не проводилось. Между тем, огромное влияние на историографию войны 1812 г. оказали творческие поиски немецкого военного теоретика К. Клаузевица, французского историка А. Тьера и русского писателя Л.Н. Толстого, гениально воплотившего русское представление о войне с Наполеоном в романе-эпопее «Война и мир».

В конце XIX – начале XX в. в России историки «научно-критического направления» (А.Н. Попов, В.П. Харкевич, К.А. Военский, А.К. Дживелегов, Н.П. Михневич и др.) стремились пересмотреть выводы официозной историографии, обратившись к так называемым «объективным закономерностям» исторического процесса. Благодаря их деятельности была значительно расширена источниковая база изучения темы 1812 г. Особое значение имела публикация А.М. Васютинским, А.К. Дживелеговым и С.П. Мельгуновым сборника «Французы в России», содержащего воспоминания многих участников русского похода Наполеона . Накануне 100-летнего юбилея 1812 г. общие выводы авторов этого направления были представлены в знаменитом 7-томном издании «Отечественная война и русское общество» . В рамках этого коллективного труда была предпринята попытка комплексно представить достижения зарубежной историографии, используя в качестве классификационного критерия национальное происхождение историографических материалов. В этот период многочисленные материалы о кампании Наполеона в России публикуются также во Франции (силами Г. Фабри, Л. Маргерона, А. Дю Касса, А. Шюке, А. Мартиньена и др.) и Германии (в основном, мемуарная литература). Однако историографических трудов не выходило.

В советской историографии тема изучения войны 1812 г. за рубежом по политико-идеологическим и теоретико-методологическим причинам оказалась не только непопулярной, но даже нередко опасной. И если «школа М.Н. Покровского», доминировавшая в период 1920-х – начала 1930-х гг., с марксистских позиций продолжала развитие «научно-критического направления», то с середины 30-х гг. прошлого века началось возрождение традиций «официозно-легендарного периода». Игнорирование достижений зарубежной науки постепенно становится историографической нормой (работы В.В. Прунцова, П.А. Жилина, Н.И. Казакова, Н.Ф. Гарнича и др.), а обращение к иностранным источникам могло послужить поводом для нападок и обвинений (как в случае с академиком Е.В. Тарле). Между тем, ситуация в зарубежной науке также демонстрировала в 40–50-е гг. XX в. заметное возрождение узко-национальных и даже националистических мифов и интерпретаций (работы Л. Мадлена, А. Фюжье, О. Герхардта, Е. Бланкена, Г.Ф. Джексона, Л. Яреша и др.), что было особенно заметно на фоне творчества польского историка М. Кукеля, представившего в 1937 г. исследование, в котором некоторое место было уделено характеристике историографии 1812 г. (в том числе российской).

Ситуация изменилась в 1960-е гг. В трудах отечественных военных историков Л.Г. Бескровного, П.А. Жилина и Н.Г. Павленко появляются краткие обзоры или оценки зарубежной историографии, призванные продемонстрировать ограниченность буржуазной науки и оттенить достижения советских историков-марксистов. Более предметный интерес к зарубежной (главным образом, французской) историографии 1812 г. представил в своих статьях и монографиях специалист по русско-французским отношениям эпохи наполеоновских войн В.Г. Сироткин. Однако вплоть до конца 1980-х гг., когда в отечественной исторической науке начали происходить значительные теоретико-методологические и ценностно-мировоззренческие изменения, внимание к историографии зарубежных стран войны 1812 г. было поверхностным и неустойчивым. Во Франции в это время появляются работы К. Грюнвальда, Д. Оливье и Ж. Тири, демонстрирующие возросший интерес французов к материалам русского, немецкого и польского происхождения (включая новейшую историографию). В Британии и США выходят знаковые работы Д. Чандлера, К. Даффи, А. Палмера и К. Кэйта, также во многом чуждые мифотворчеству предыдущего периода. Оформляется восточногерманский взгляд на войну 1812 г., тесно связанный с российско-советской историографией.

Новый подход к зарубежной историографии 1812 г. был представлен в конце XX в. в работах саратовского профессора Н.А. Троицкого. Уже в монографии, опубликованной в 1988 г., он отметил «наиболее объективные» работы Ж. Шамбрэ, А. Жомини, К. Клаузевица, Г. Хатчинсона, Д. Чандлера и Ж. Тири . Более внимательно к анализу зарубежной историографии Н.А. Троицкий обратился в исследовании «Отечественная война 1812 года. История темы», в котором разбору иностранной литературы посвящена небольшая глава. В этой работе «фундаментальные» труды советских историков (хотя и являющиеся, с точки зрения автора, методологически передовыми) уже «далеко уступают лучшим западным образцам», «более творческим, профессионально добросовестным, опирающимся на подлинные, а не на предвзято интерпретированные факты» . В целом, несмотря на то, что Н.А. Троицкий, по собственному признанию, обозрел лишь наиболее крупные, характерные и доступные труды зарубежных авторов, он пришел к выводу о необходимости изучения зарубежной историографии в целях получения «объективного представления» о войне 1812 г. Работа саратовского историка, появившаяся на фоне крупных общественно-политических изменений в стране, заметно стимулировала интерес отечественных специалистов к более широкому привлечению иностранных (теперь уже не только французских) источников и литературы.

Внимание к французским источникам по Отечественной войне 1812 г. вновь привлек московский историк В.М. Безотосный . Великолепное знание зарубежных материалов (в особенности, немецких и польских) продемонстрировал в своих работах исследователь из Самары А.И. Попов . Новые методы изучения отечественной и зарубежной историографии (применительно к Бородинскому сражению) предложил екатеринбургский историк В.Н. Земцов. В его новаторской монографии «Великая армия Наполеона в Бородинском сражении» , написанной на богатом источниковом и историографическом материале (преимущественно иностранного происхождения), не только представлена убедительная картина участия наполеоновской армии в генеральном сражении войны 1812 г., но и предпринята попытка выйти за рамки традиционных представлений об историографии, вскрыв глубинные пласты коллективной исторической памяти народов, сражавшихся когда-то на Бородинском поле.

Значительные изменения на рубеже тысячелетий произошли в зарубежной (прежде всего англо-американской) исторической науке о войне 1812 г. В работах французских историков Ф. Бокура и Ж.О. Будона, британца американо-польского происхождения А. Замойского и, особенно, американца грузинского происхождения А. Микаберидзе чувствуется возросшее внимание к российской традиции изучения войны с Наполеоном в 1812 г. В небольшом историографическом обзоре к своей работе «Роковой марш на Москву» А. Замойский отметил не только творчество историков Д.П. Бутурлина и А.И. Михайловского-Данилевского, но также подчеркнул идеологическое влияние романа Л.Н. Толстого и попытался проследить эволюцию российской историографической традиции на протяжении двух веков. Еще более заметно воздействие современной российской историографии на выводы А. Микаберидзе, который основательно познакомился не только с трудами С.В. Шведова и Н.А. Троицкого, но и более поздними исследованиями В.М. Безотосного, А.И. Попова, В.Н. Земцова и др.

Тем не менее, несмотря на значительные достижения отечественной и зарубежной историографии последнего времени, до настоящего времени не существует обобщающих и соответствующих современному состоянию исторической науки работ о развитии зарубежной исторической мысли, изучающей феномен войны 1812 г. В этом нам также видится актуальность избранной темы диссертационной работы.

Научная новизна исследования состоит в том, что на основе современных методологических подходов и широкого круга источников автором предпринята попытка создать обобщающую работу, посвященную комплексному исследованию историографических традиций изучения войны 1812 г. за рубежом. Научная новизна данного диссертационного исследования отражена также в постановке основных проблем и способах их разрешения с привлечением как традиционных, так и «новых» методов историографического и конкретно-исторического анализа.

В диссертации впервые в отечественной науке на обширном историографическом материале предлагается исследование национальных историографических традиций стран Запада, отнюдь не совпадающих с формальным начертанием европейских границ. Поставлена и разрешается задача выявить процессы трансформации и взаимовлияния этих традиций.

Научная новизна работы обусловлена также тем, что ряд привлеченных историографических источников никогда ранее не использовался и не анализировался в исторической науке.

Теоретическая и практическая значимость диссертации связана с тем, что обращение к внутренним и внешним процессам, протекавшим в рамках различных историографических традиций, помогает понять особенности внутрикультурных и межкультурных взаимоотношений, степень взаимовлияния и взаимозависимости культурологических конструктов. Исследование «природы» историографических традиций призвано способствовать лучшему пониманию особенностей функционирования мифологических сюжетов и их трансформации под воздействием культурных импульсов.

Фактические выводы и материалы, полученные в ходе исследования, могут быть использованы как в ходе более конкретного изучения культурно-исторических процессов, развивавшихся в Европе в начале XIX в., так и для исследований, осуществляемых на более широком историческом фоне в рамках смежных наук. Они могут быть также использованы при подготовке общих и специальных курсов по проблемам зарубежной и отечественной историографии.

Апробация основных положений и результатов исследования отражена в публикациях автора, сообщениях и докладах на научных конференциях, общим объемом 2,6 п. л.

Структура работы определяется задачами диссертационного исследования. Она состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, обозначаются объект и предмет исследования, анализируется степень изученности проблемы, формулируются цели и задачи, определяются хронологические и территориальные рамки работы, ее методологические принципы, научная новизна и практическая значимость, характеризуется источниковая база.

В первой главе «Поход Наполеона в Россию: историографический дискурс в рамках “большой” французской традиции» , состоящей из трех параграфов, на основе историографического материала рассматривается проблема формирования и развития образов русского похода в исторической памяти французов, итальянцев и поляков. В соответствии с авторской классификацией по национальным течениям обосновывается внутренняя структура главы.

В первом параграфе «Французская историография: в тени “наполеоновской легенды”» рассматривается процесс становления и развития историографии во Франции.

Формирование французской историографии началось уже в 1812 г. с появлением бюллетеней Великой армии, в которых, несмотря на официозно-пропагандистский характер, нашли отражение не только «государственный интерес», но и чувства простого французского солдата, столкнувшегося с непривычными и исключительными трудностями. Впоследствии на остров Св. Елены свергнутый император Наполеон – большой знаток военной психологии и мастер исторического мифотворчества – ловко соединил культурно-исторические стереотипы восприятия противника с политико-идеологическим обоснованием похода в Россию (эти идеи были отражены в работах Ф. Гийома де Водонкура, Г. Гурго, А. Фэна и др.). Однако сразу после падения Первой империи французская историография развивалась в рамках «роялистского мифа» (работы Р.Ж. Дюрдана и др.), основная слабость которого заключалась в отказе от опоры на «живую» коллективную память французов о войне 1812 г. Первые же попытки (в творчестве Э. Лабома) привлечь «реальные» воспоминания французских участников похода выявили несостоятельность роялистской интерпретации, которая быстро потеряла конкурентоспособность. В то же время влиянию «наполеоновской легенды» (в 20-е гг. XIX в. уже весьма значительному) до некоторой степени противостояло «научно-критическое» направление, представленное работами Ж. Шамбрэ, А. Жомини и Ж. Пеле-Клозо. Принципы этих двух конкурирующих направлений в дальнейшем в различной степени оказали воздействие на многие работы, выходившие во Франции (Л. Гувийона Сен-Сира, М. Дюма, П.П. Денье, Э.М. Сент-Илера, Ф. Шапюи, П. Бертезена и др.), среди которых необходимо выделить получившие заметный резонанс в Европе сочинения Ф.П. Сегюра и А.О.Л. Коленкура, в которых был представлен психолого-биографический метод интерпретации событий 1812 г. Между тем, несмотря на продолжавшиеся в рамках французской историографии дискуссии (между Э. Лабомом и Ф. Гийомом де Водонкуром, Ф.П. Сегюром и Г. Гурго), начиная с 30-х гг. XIX в. заметное преобладание получила версия, апеллирующая к «наполеоновской легенде». Новое оформление (в духе идеи «государства-нации») она получила в творчестве А. Тьера, в некотором роде разделившем французскую историографию на периоды «до» и «после». Влияние его идей на последующих историков оказалось чрезвычайно велико (А. Рамбо, Л. Пинго, А. Сорель, А. Вандаль, Э. Дрио, Л. Мадлен и др.). Лишь в 60-е гг. прошлого столетия отдельными исследователями (К. Грюнвальдом, Д. Оливье, Ж. Тири) предпринимались слабые попытка вырваться из плена «наполеоновской легенды». Однако их сочинения смотрелись явным диссонансом на общем фоне (работы А. Кастело, Т. Транье и Ж. Карминьяни, Ф. Уртуля и др.). И тем не менее, в начале нового тысячелетия во Франции созрели необходимые условия для преодоления границ наполеоновского мифа, что нашло некоторое отражение в работах французских историков Ф. Бокура, Ж.О. Будона и др.

Во втором параграфе «Под французскими орлами: итальянская историография» рассматривается процесс формирования историографии «1812 года» на Апеннинском полуострове.

Начало итальянской историографии было связано с появлением перевода работы Э. Лабома и, особенно, оригинального сочинения Ч. Ложье де Белькура, которые были участниками похода в Россию и писали свои воспоминания, ориентируясь на культурно-исторический приоритет Франции, что, само по себе, являлось свидетельством несамостоятельности нарождавшейся итальянской историографии. В дальнейшем итальянцы еще дважды (в середине XIX в. и накануне Первой мировой войны) обращались к истории войны 1812 г. (работы Ф. Туротти, Ф. Пинелли, Дж. Капелло, Е. Салариса и др.), однако предложить сколько-нибудь новое прочтение привычных для французской традиции сюжетов им так и не удалось. В целом, интерес итальянских исследователей к русской кампании явно носил ситуационный характер, то угасая, то вновь возрождаясь под влиянием политических стимулов. Такое положение определялось, по-видимому, слабостью «национального» чувства у итальянских воинов Великой армии в 1812 г., не сумевшего оформиться в устойчивую коммеморативную традицию. Кроме того, роль «1812 года» в становлении государства-нации в Италии не была столь значительной, чтобы отстаивать право на собственную интерпретацию войны, оставшейся на периферии национальной памяти жителей Апеннин.

В третьем параграфе «“Французы Севера”: особенности польской историографии» приводится характеристика польской историографии войны 1812 г., также генетически восходящей к французской традиции.

Польская историография складывается на волне антирусских настроений после поражения восстания 1830–1831 гг. В первых эмигрантских работах польских авторов, написанных, главным образом, по французским источникам, война с Россией рассматривалась как своего рода борьба с дикостью и варварством во имя цивилизации, причем полякам в этой борьбе отводилась важнейшая роль (С. Богуславский, Р. Солтык и др.). В дальнейшем пафос антироссийской борьбы, прослеживаемый по опубликованным мемуарам, ослабевает лишь после Первой мировой войны, когда происходит возрождение польской государственности. Этот период был отмечен наибольшими успехами польской историографии, связанными с творчеством М. Кукеля, представившего наиболее достоверное «польское» описание войны 1812 г. Причем традиции, заложенные М. Кукелем, сохранялись и в социалистический период развития Польши (Г. Зых, Р. Билецкий и др.). В настоящее время польская историография, по-прежнему сохраняя тесные связи с французской традицией, стала в то же время более открытой к взаимодействию с другими традициями (прежде всего, российской) и, как следствие, более осторожной в своих оценках.

Во второй главе «Война 1812 года в немецкой историографической традиции: между Западом и Востоком» рассматриваются проблемы, связанные с эволюцией немецкой историографии, представлен анализ ее истоков, специфические условия становления и причины последующих метаморфоз.

Важной особенностью исторической памяти немцев, во многом объясняющей специфику развития национальной историографии, была изначальная двойственность их положения: в кампании 1812 г. немцы воевали как в составе Великой армии, так и на стороне русских. Это предопределило тесное переплетение немецкой традиции изучения войны с традициями других стран (прежде всего, французской и российской). Другим важным фактором, повлиявшим на процесс развития немецкой историографии, был рост национальных настроений в ходе освободительной войны 1813 г.

Интерес немцев к истории русского похода устойчиво сохранялся на протяжении 20–30-х гг. XIX в., когда появились работы О.Р. Бомсдорфа, Ф.Л.А. Либенштейна, К.Г. Бретшнейдера, К. Церрини ди Монте Варчи, Л. Хохенхаузена, Г. Рооса, К. Клаузевица, Ф. Штегера, Ф. Редера и др. Вместе с тем критическое отношение к французской историографической традиции, усилившееся в середине XIX в. (в сочинениях Ф. Шлоссера, Г. Байцке, Л.Г.Э. Рот фон Шрекенштайна и др.), сопровождалось также переоценкой политического значения событий 1812 г. Отныне немцы предпочитали не видеть связи между поражением Наполеона в России и последующим освобождением Германии. В дальнейшем, основным лейтмотивом немецкой историографии была мысль о бесполезности и бессмысленности жертв, принесенных германскими государями во имя чуждых немцам интересов (работы К. Блейбетрау, М. Дитфурта, К. Остен-Сакена и др.). Заметное место в немецкой историографии на рубеже XIX–XX вв. занимали также работы, выполненные с «практическими целями», как правило, под патронажем Генерального штаба (исследования М. Йорка фон Вартенбурга и Х. Фрейтаг-Лорингофена). Ситуация несколько изменилась после поражения Германии в Первой мировой войне, однако потребовался трагический опыт «Третьего рейха» для того, чтобы немецкая историография окончательно отказалась от романтизированно-воинственных оценок наполеоновской эпохи. «Разорванный» характер немецкой традиции во второй половине XX в. был оформлен политически: историки ФРГ (Г. Риттер, Г. Крафт, Ф. Шуберт и др.) и ГДР (А. Абуш, Л. Штерн, Г. Бок, А. Норден и др.) во многом по-разному оценивали события 1812 и 1813 гг. (как и их взаимосвязь). На рубеже нового тысячелетия интерес к русскому походу Наполеона в объединенной Германии заметно ослаб. В то же время наметилась тенденция к активному взаимодействию немецкой традиции с традициями других стран (показательно в этом отношении творчество англичанина Д. Смита, долгое время проживавшего в ФРГ и творившего под «немецким» псевдонимом).

В третьей главе «Англо-американская традиция изучения русской кампании Наполеона: проблемы историографической идентификации» проводится анализ исторической памяти тех народов, которые сами непосредственно не участвовали в боевых действиях на территории России, но вместе с тем создали уникальную традицию изучения этих событий. Глава состоит из двух параграфов.

Первый параграф «Британская традиция: от наполеонофобии к историографическому плюрализму» посвящен рассмотрению британской интерпретации «1812 года». Англия была жизненно заинтересована в поражении Великой армии в России, поэтому интерес к русской кампании Наполеона возник на Британских островах почти сразу (работы Дж. Хэмингуэя, Дж. МакКвина, Р.К. Портера). Однако оформление историографической традиции в большей степени было связано с творчеством писателя В. Скотта, обратившегося к эмоционально-психологическим аспектам войны в России (в дальнейшем его идеи получили развитие в работах А. Алисона, Дж. Каткарта, А. Розбери и др.). Окончательно же британская традиция сложилась в 60-е гг. XIX в. под влиянием работ Р. Т. Вильсона, состоявшего в 1812 г. комиссаром при Главной квартире русской армии. Все последующие британские историки обращались к его сочинениям (Ч. Файф, Х.Д. Хатчинсон, Р.Дж. Бартон, Д. Чандлер и др.). Заметные перемены, связанные с угасанием в английском сознании наполеонофобии, начали происходить в историографии Великобритании во второй половине XX в. В это время были опубликованы наиболее значительные сочинения Д. Чандлера, А. Палмера и К. Даффи. По-прежнему появлялись работы, исследующие эмоционально-психологические аспекты русской кампании (П.Б. Остин). Вопросами униформологии занимались Д. Смит и Ф.Дж. Хэйторнтуэйт. Однако еще более значительные перемены произошли в британской историографии в начале нового тысячелетия. В работах Д. Ливена и А. Замойского была представлена обновленная картина войны 1812 г., во многом апеллирующая к российской историографической традиции.

Во втором параграфе «Американская историография: заокеанская модификация британской версии» рассматривается американская историография русской кампании Наполеона, развивающаяся (с середины XIX в.) в неразрывном единстве с британской традицией.

Формирование американской модификации британской традиции связано с работами В. Слоона, Х. Джонса, Е. Фурда, Х. Беллока, Т. Доджа и др. По большей части сочинения американцев были неоригинальны, зачастую повторяя, либо варьируя выводы британских историков (работы Л. Страховского, Л. Яреша, В.Дж. Эспозито и др.). Самостоятельное лицо у историографии США появилось только в 80-е гг. XX в., когда были опубликованы труды К. Кэйта, Дж. Нафзигера и Р.К. Рьена, в которых отразились как сильные (методологическая вариативность и стремление к объективности), так и слабые (пренебрежение первоисточниками) стороны «американского взгляда» на события 1812 г. В целом, американская историография в начале XXI в. по-прежнему сохраняет «родовую» связь с британской традицией, демонстрируя в то же время определенную открытость для новых прочтений (работы А. Микаберидзе).

В заключении подводятся наиболее значимые итоги исследования, резюмируются основные положения работы, делаются общие выводы.

Изучение «больших» историографических традиций в исследовании русской кампании, начиная с этапа их формирования в 10-х гг. XIX в. и заканчивая процессами трансформации этих традиций в начале XXI в., показало, что они могут рассматриваться одновременно и как способ, и как механизм осмысления разнообразного опыта войны 1812 г.

«Большая» французская традиция сыграла структурообразующую роль в контексте исторической памяти европейских народов о войне 1812 г. Ее раннее формирование и внутренняя монолитность обеспечили стабильное функционирование и воспроизведение основных стереотипных положений и ценностных ориентаций восприятия войны через мифологизированные образы исторических событий 1812 г. В то же время эта традиция в большей степени, нежели любая другая, несет на себе отпечаток первоначального мифа-основания, которым является «наполеоновская легенда». Немногочисленная итальянская историография лишь оттеняла и уточняла роль в войне уроженцев Апеннин, оставаясь в концептуальном отношении полностью в русле французской традиции. Большее своеобразие проявила польская историография, также генетически восходящая к французской традиции, однако сумевшая предложить ряд самостоятельных и уникальных трактовок. Во многом это было связано с более развитым чувством «национального» у польских участников наполеоновского нашествия и не реализовавшимися ожиданиями от «второй польской войны». Лишь на рубеже нового тысячелетия французская традиция начинает выходить из тени «наполеоновской легенды», открывая для себя иные национальные интерпретации и потенциальные направления, не реализовавшиеся в XIX–XX вв.

«Большая» немецкая историографическая традиция формировалась в иных конкретно-исторических условиях и идейно-политической атмосфере, что обусловило ее большее разнообразие и внутреннюю пластичность. Черпая из нескольких источников коллективной памяти, она оказалась духовно и идейно разнородной и в то же время идеологически податливой для воздействий со стороны Власти. Развитие немецкой традиции было осложнено также ее «промежуточным» положением между французским и российским историографическими дискурсами, влияние которых в отдельные исторические периоды было весьма значительным. Трагические события первой половины XX в. разрушительным образом сказались на немецкой историографии, подорвав веру в прежние ориентиры. На рубеже нового тысячелетия немцы в значительной степени утратили интерес к войне 1812 г. Вместе с тем их богатая и многогранная традиция в настоящее время по-прежнему является источником вдохновения для других национальных интерпретаций: значение немецкой историографии все еще велико для многих «малых» стран Европы (Австрии, Швейцарии, стран Балтии).

Собственный уникальный путь изучения русской кампании 1812 г. представила англо-американская традиция. Опыт осмысления континентальной войны здесь балансировал от выраженной наполеонофобии до геополитических разработок и модернизаторства. В то же время англо-американская традиция оказалась наименее восприимчива к «стереотипам памяти», восходящим к коллективному опыту участников войны. В результате, в начале нового тысячелетия историография Великобритании и США в большей степени, чем историографические традиции других стран, свободна от стереотипных суждений и традиционных «ловушек» исторической памяти. Нынешнее активное «освоение» российского историографического опыта в англоязычной науке, осуществляемое через творческую деятельность выходцев из Восточной Европы (А. Замойский, А. Микаберидзе), только подчеркивает принципиальную «открытость» и плюралистичность англо-саксонской традиции.

В целом, исследование позволило выявить ряд слабоизученных в отечественной науке проблем зарубежной историографии, связанных с особенностями функционирования национальной исторической памяти и ее мифологических оснований. Проведение историографического исследования показало, что в настоящее время «большие» историографические дискурсы стран Запада вступили в полосу метастабильности. Во многом это связано с разрушением культурных перегородок, долгое время предохранявших мифологические ядра национально-ориентированных традиций от соприкосновения. Далеко зашедший процесс формирования культурно-политического единства Европы и все более осознаваемое внутреннее родство Западной цивилизации, как и высокая степень мобильности информационно-коммуникативных потоков, создающих инфосферу современного наднационального общества, привели на рубеже нового тысячелетия к принципиально новой историографической ситуации, связанной с ослаблением национальных дискурсов и поиском иных идентификационных оснований.

Исследование историографических традиций зарубежных стран также позволило обнаружить присутствие как глубинных долговременных факторов, определяющих характерные особенности «национального взгляда» на события 1812 г., так и манипулятивных действий, имеющих, как правило, конъюнктурно-политическое происхождение, «упакованных» в виде искусственных мифологических конструкций и задействованных с целью трансформации исторической памяти или ее корректировки. Думается, что в современных российских условиях требуется максимально бережное отношение к национальной исторической памяти и в то же время выстраивание конструктивного диалога с теми национальными традициями, которые формируются в настоящее время на территориях бывшего Советского Союза. Умелое использование потенциала российской историографической традиции и ее успешная интеграция в мировую науку может способствовать новым теоретико-методологическим и философско-мировоззренческим поискам в контексте построения в России уникального когнитивного проекта в условиях конкурентного будущего.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Публикации в ведущих научных рецензируемых изданиях, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией:

1. Русская кампания 1812 г. и геостратегия Наполеона // Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 2009. № 3 (24). С. 12–18. (0,6 п.л.).

Публикации в сборниках научных трудов,

материалы докладов и сообщений:

1. Отечественная война 1812 г. глазами британского историка Д. Чандлера // Роль исторического образования в формировании исторического сознания общества: сб. науч. ст. / Урал. гос. пед. ун-т. В 2 ч. Ч. 2. Екатеринбург, 2007. С. 70–73. (0,3 п.л.).

2. Отечественная война 1812 г. в британской историографии // Воспитательный потенциал исторического образования: сб. науч. ст. / ГОУ ВПО «Урал. гос. пед. ун-т». В 2 ч. Ч. 2. Екатеринбург, 2008. С. 441–443. (0,2 п.л.).

3. Англо-американские историки и Отечественная война 1812 г.: опыт историографической идентификации // Запад, Восток и Россия: национально-культурная идентичность в историческом контексте: Вопросы всеобщей истории. Вып. 10 / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 2008. С. 86–91. (0,4 п.л.).

4. Дэвид Чандлер (1934–2004) // Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. VII: сб. материалов. К 200-летию Отечественной войны 1812 г. // Труды ГИМ. Вып. 179. М., 2008. С. 426–434. (в соавт. 0,5/0,25 п.л.).

5. Русская кампания Наполеона: геостратегический аспект // Вестник Челябинского государственного университета. История. Вып. 31. Челябинск, 2009. № 12 (150). С. 120–124. (0,5 п.л.).

6. Поход Наполеона в Россию глазами маркиза Ж. де Шамбрэ // Новейшая история России в образовательном пространстве школы и вуза: традиции и новации: сб. науч. ст. / ГОУ ВПО «Урал. гос. пед. ун-т». В 2 ч. Ч. 1. Екатеринбург, 2009. С. 333–339. (0,3 п.л.).

Chambray G. Histoire de l’expdition de Russie. P., 1823. T. 1–2 ; Plet J.-J.-J. Bataille de la Moskova // Spectateur militaire. 1829. Т. 8. P. 105–160 ; Saint-Hillaire E.M. Histoire de la campagne de Russie pendant l’anne 1812 et de la captivit des prisonniers franais en Sibrie et dans les autres provinces de l’empire. P., 1846. T. 1–2 ; Grnwald C. La campagne de Russie. 1812. P., 1963. 390 p. ; Thiry J. La campagne de Russie. P., 1969. 374 p. ; Tranie J., Carmigniani J.-C. La campagne de Russie. Napolon – 1812. P., 1981. 288 p. ; Hourtoulle F.-G. La Moskowa – Borodino. La Bataille des Redoutes. P., 2000. 120 p. ; Porter R.K. A Narrative of the Campaign in Russia during the year 1812. L., 1815. 434 p. ; Wilson R. Narrative of Events during the Invasion of Russia by Napoleon Bonaparte, and the Retreat of the French Army, 1812. L., 1860. 422 p. ; Palmer A. Napoleon in Russia. L., 1967. 318 p. ; Duffy Ch. Borodino and the War of 1812. L., 1972. 208 p. ; Parkinson R. The Fox of the North. Life of Kutusov, general of War and Peace. L., 1976. 253 p. ; Pivka O. Armies of 1812. Cambridge, 1977. 160 p. ; Josselson M., Josselson D. The Commander: a Life of Barclay de Tolly. Oxford, 1980. 275 p. ; Nicolson N. Napoleon: 1812. N. Y., 1985. 192 p. ; Austin P.B. 1812: The March on Moscow. L., 1993. 416 p. ; Idem. 1812: Napoleon in Moscow. L., 1995. 264 p. ; Idem. 1812: The Great Retreat. L., 1996. 464 p. ; Smith D. Borodino. Moreton-in-March, 1998. 185 p. ; Zamoyski A. 1812: Napoleon"s Fatal March on Moscow. L., 2004. 644 p. ; George H. Napoleon’s Invasion of Russia. L., 1899. 451 p. ; Foord E. Napoleon’s Russian campaign of 1812. Boston, 1915. 424 p. ; Strakhofsky L. Alexander I of Russia. The man who defeated Napoleon. N. Y., 1947. 302 p. ; Cate C. The War of the Two Emperers. The Duel between Napoleon and Alexander: Russia, 1812. N. Y., 1985. 487 p. ; Nafziger G. Napoleon’s Invasion of Russia. Novato; CA, 1988. 649 p. ; Riehn R.K. 1812. Napoleon’s Russian Campaign. N. Y., 1991. 525 p. ; Mikaberidze A. The Battle of Borodino. Napoleon Against Kutuzov. Barnsley, 2007. 276 p. ; Steger F. Der Feldzug von 1812. Braunschweig, 1845. 373 s. ; Beitske H. Geschichte des Russischen Krieges im Jahre 1812. Berlin, 1856. 360 s. ; Frster F. Napoleon I russischer Feldzung 1812. Berlin, 1856. 134 s. ; Krauss T. Geschichte der bayerschen Heersabteilung im Feldzuge gegen Russland 1812. Augsburg, 1857. 241 s. ; Ditfurth M. Die Schlacht bei Borodino am 7. September 1812. Marburg, 1887. 134 s. ; Bleibеtreu K. Der russische Feldzug. 1812. Leipzig, 1893. 143 s. ; Osten-Sacken C. Der Feldzug von 1812. Berlin, 1901. 343 s. ; Holzhausen P. Die Deutschen in Russland 1812. Berlin, 1912. Bd. 1–2 ; Blankenhorn E. 1812. Badischen Truppen in Russland. Karlsruhe, 1937. 190 s. ; Gerhardt O. Die Wrttemberger in Russland 1812. Stuttgart, 1937. 250 s. ; Kukiel M. Wojna 1812 roku. Krakw, 1937. T. 1–2 ; Bielecki R. Berezyna. Warszawa, 1990. 246 str. ; etc.

Jomini A.-H. Vie politique et militaire de Napolon, raconte par lui-mme, au tribunal de Csar, d’Alexandre et de Frdric. P., 1827. T. 4. 350 p. ; Thiers L.-A. Histoire du Consulat et de l’Empire. P., 1856. T. 14. 687 p. ; Michelet J. Histoire du XIXe sicle. P., 1875. T. 3. 475 p. ; Rambaud A. Franais et Russes. Moscou et Svastopol. 1812–1854. P., 1877. 412 p. ; Driault E. Napolon et l’Europe. La Grand Empire (1809–1812). P., 1924. 424 p. ; Aubry O. Napolon. P., 1936. 384 p. ; Madelin L. Histoire de Consulat et de l’Empire. P., 1949. T. 12. 404 p. ; Fugier A. La Rvolution franaise et l’Empire napolonien. P., 1954. T. 4. 422 p. ; Castelot A. Histoire de Napolon Bonaparte. P., 1969. T. 8. 392 p. ; Blond G. La Grande Arme. 1804–1815. P., 1979. 585 p. ; Boudon J.-O. La France et l’Europe de Napolon. P., 2006. 344 p. ; McQueen J. The Campaigns of 1812, 1813 and 1814. Glasgow, 1815. Vol. 1–2 ; Scott W. The life of Napoleon Buonaparte, Emperor of the French. L., 1827. Vol. 7. 623 p. ; Alison A. History of Europe from the commencement of the French Revolution to the Restoration of the Bourbons in 1815. L., 1841. Vol. 8. 435 p. ; Cathcart G. Commentaries on the War in Russia and Germany, 1812 and 1813. L., 1850. 381 p. ; Rosebery A.Ph. Napoleon: The last phase. L., 1900. 261 p. ; Chandler D.G. The Campaigns of Napoleon. L., 1966. 1172 p. ; Исдейл Ч.Дж. Наполеоновские войны. Ростов н/Д, 1997. 544 с. ; Sloane W.N. Life of Napoleon Bonapart. L.; N. Y., 1896. Vol. 1–4 ; Dodge T.A. Napoleon. A history of the art of war. Boston ; N. Y., 1906. Vol. 3. 747 p. ; Elting J.R. Swords around a Throne. Napoleon’s Grand Arme. N. Y.; L., 1988. 769 p. ; Liebenstein F.L.A. Der Krieg Napoleons gegen Russland in den Jahren 1812 und 1813. Frankfurt a M., 1819. Bd. 1–2 ; Cerrini di Monte Varchi C.F. Die Feldzuge der Sachen in den Jahren 1812 und 1813. Dresden, 1821. 510 s. ; Шлоссер Ф. Всемирная история / Пер. с нем. СПб.; М., 1872. Т. 6. 673 c. ; Leyh M. Die Feldzge des kniglich bayerischen Heeres unter Max I. Joseph von 1805–1815. Mnchen, 1935. 537 s. ; Lunsmann F. Die Armee des Knigsreichs Westfalen 1807–1813. Berlin, 1935. 326 p. ; Ritter G. Staatskunst und Kriegshandwerk. Mnchen, 1954–1968. Bd. 1–4; Абуш А. Ложный путь одной нации. К пониманию германской истории. М., 1962. 349 c. ; Gembarzewski B. Wojsko polskie. Ksistwo Warszawskie. 1807–1814. Warszawa, 1912. 350 str. ; Chelminski J.V., Malibran A. L’arme du duch de Varsovie. P., 1913. 316 p. ; Kukiel M. Wojny napoleoskie. Warszawa, 1927 Str. 219–223 ; Zych G. Armia Ksistwa Warszawskiego 1807–1812. Warszawa, 1961. 423 s. ; Kirkor S. Legia Nadwilaska 1808–1814. Londyn, 1981. 264 s. ; etc.

Labaume E. Relation circonstanci de la campagne de Russie en 1812. P., 1814. 404 p. ; Mmoires pour servir l’histoire de la guerre entre la France et la Russie, en 1812. L., 1815. T. 1–2 ; Sgur Ph.-P. Histoire de Napolon et de la Grande Arme pendant l’anne 1812. P., 1824. T. 1–2 ; Fain A.-J.-F. Manuscrit de mil huit cent douze contenant le prcis des vnements de cette anne; pour servir l’Histoire de l’Empereur Napolon. P., 1827. T. 1–2 ; Caulaincourt A.-A.-L. Souvenirs du duc de Vicence. Bruxelles, 1838. T. 1–2 ; Dumas M. Souvenirs du lieutenant gnral comte Mathieu Dumas, de 1770 1836. P., 1839. T. 3. 612 p. ; Dennie P.-P. Itinraire de l’Impereur Napolon pendant la campagne de 1812. P., 1842. 212 p.; Berthezne P. Souvenirs militaires de la Rpublique et de l’Empire. P., 1855. T. 2. P. 1–220 ; Pelleport P. Souvenirs militaries et intimes. P., 1857. T. 1–2 ; Fzensac M. Souvenirs militaires. P., 1863. 215 p. ; Lejeune L.-F. Souvenirs d’un officiers de l’Empire. P., 1895. 350 p. ; Soltyk R. Napolon en 1812. Mmoires historiques et militaires sur la campagne de Russie. P., 1836. 464 p. ; etc.

Haythornthwaite Ph.J. The Napoleonic source book. L., 1990. 414 p. ; Dictionary of the Napoleonic Wars / Ed. by D.G. Chandler. Ware, 1999. 567 p. ; Fierro A., Palluel-Guillard A., Tulard J. Histoire et Dictionnaire du Consulat et de l’Empire. P., 1995. 1350 p. ; Tulard J. Dictionnaire Napolon. P., 1999. T. 1–2 (первое изд. знаменитого «Словаря» Ж. Тюлара вышло в 1987 г.) ; Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. М., 2004. 880 с.

Mmoires et correspondance politique et militaire du Prince Eugne. P., 1858–1860. T. 7–8 ; D’Eckmhl A.-L. (de Blocqueville). Le marchal Davout, prince D’Eckmhl. P., 1880. T. 3. 563 p. ; Correspondance du marchal Davout. P., 1885. T. 3 ; Chuquet A. Lettres de 1812. P., 1911. Sr.1. 342 p. ; Idem. 1812. La Guerre de Russie: Notes et documents. P., 1912. Sr. 1–3 ; Idem. Ordres et apostilles de Napoleon I-er. P., 1911–1912. T. 1–3 ; Ternaux-Compans N.-D.-M. Le gnral Compans. P., 1912. 360 p. ; Napolon. Lettres indits de Napolon Marie-Louise. 1810–1814. P., 1935. 290 p. ; etc.

Fzensac M. Journal de la campagne de Russie en 1812. P., 1849. 204 p. ; Castellane E.-V.-E.-B. Journal. P., 1895. T. 1. P. 107–208 ; Fantin des Odoards L.-F. Journal. tapes d"un officier de la Grande Arme. P., 1895. 231 p. ; Franois C. Journal du capitaine Franois. P., 1904. T. 1–2 ; Bonnet. Journal // Carnet de la Sabretache. 1912. P. 641–672 ; Lagneau L.-V. Journal d’un chirurgien de la Grande Arme. P., 1913. 127 p. ; etc.

Bourgeois R. Tableau de la campagne de Moscou en 1812. P., 1814. 156 p. ; Larrey D.-J. Mmoires de chirurgie militaire et campagne. P., 1817. T. 4. 286 p. ; Rapp J. Memoires. L., 1823. 431 p. ; Bausset L.-F.-J. Mmoires anecdotiques sur l’intrieur du Palais et de quelques vnements de l’Empire, du 1805–1814. Bruxelles, 1827. T. 2. 358 p. ; Aubry Th.-J. Souvenirs du 12-me de chasseurs. P., 1889. 320 p. ; Pion des Loches A.-A. Mes campagnes. P., 1889. 190 p. ; Dupuy V. Souvenirs militaires. P., 1892. 316 p. ; Boulart J.-F. Mmoires militaires sur les guerres de la Rpublique et de l"Empire. Paris. 1892. 368 p. ; Le Manuscrit des carabiniers // Revue de cavalerie. Paris; Nancy, 1894. P. 208–215 ; Le Roy C.-F.-M. Souvenirs // Mmoires de la Socit Bourguignonne de geographic et d’histoire. Dijon, 1894. T. 29. 321 p. ; Seruzier T.-J.-J. Mmoires militaires. P., 1894. 344 p. ; Planat de la Faye N.-L. Vie de Planat de la Faye. P., 1895. 700 p. ; Bellot de Kergorre A. Un commissaire des guerres pendant le Premier Empire. P., 1899. 190 p. ; Dutheillet de Lamothe A. Mmoires. Bruxelles, 1899. 236 p. ; Vionnet de Maringon L.-J. Souvenirs. P., 1899. 192 p. ; Dedem de Gelder. Mmoires du gnral Dedem de Gelder. P., 1900. 310 p. ; Biot H.-F. Souvenirs anecdotiques et militaires. P., 1901. 554 p. ; Bertrand V. Mmoires de capitaine Bertrand. Augers, 1909. 312 p. ; Griois L. Mmoires du gnral Griois. P., 1909. T. 2. 391 p. ; Henckens J.L. Mmoires. La Haye, 1910. 250 p. ; Teste F.-A. Souvenirs // Carnet de la Sabretache. 1911. Р. 662–672, 740–752 ; Bro L. Mmoires du gnral Bro. P., 1914. 305 p. ; Dumonceau F. Mmoires. Bruxelles, 1958. T. 1–2 ; Burkersroda. Die Sachsen in Russland. Ein Beitrag zur Geschichte des russischen Feldzugs im Jahre 1812, besonders im Bezug auf das Schicksal der knigl. schsischen Truppen-Abtheilung bei der grossen franzsischen Armee. Naumburg, 1846. 64 s. ; Meerheim F.L.A. von. Erlebnisse eines Veteranen der grossen Armee, whrend des Feldzuges in Russland, 1812. Dresden, 1860. 327 s. ; Wedel C.A.W., von. Geschichte eines Officiers im Kriege gegen Russland 1812. Berlin. 1897. 310 s. ; Chlapowski D. Lettres sur les vnements militaires en Pologne et en Lithuanie. P., 1832. 262 p. ; Ложье Ц. Дневник офицера Великой армии в 1812 году. М., 1912. 367 с. ; Bertolini B. La campagna di Russia. Milano, 1940. 270 p. ; etc.

Napolon I. Correspondance de Napolon I-er. P., 1868. T. 23–24.

Fabry G. Campagne de Russie 1812: Operations militaires. P., 1900–1903. T. 1–5 ; Margueron L. Campagne de Russie. P., 1898–1906. T. 1–4 ; Martinien A. Liste des officiers gnraux, tus ou blesses sous le Premier Empire de 1805 1815. P., 1895. 36 p. ; Idem. Tableaux par corps et par batailles des officiers tus et blesses pendant les Guerres de l’Empire. 1805–1815. P., 1899. 824 p. ; Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива главного штаба. Отд. 2. Бумаги, отбитые у противника. СПб., 1903. Т. 1. 336 c. ; Goriainow S.E. Lettres interceptees par les Russes durant la campagne de 1812. P., 1913 440 p. Многие делопроизводственные материалы содержаться также в ранее указанных изд.: Op. cit. ; Correspondance du marchal Davout. T. 3 ; Chuquet A. 1812. La Guerre de Russie. Sr. 1–3 ; Idem. Ordres et apostilles de Napoleon I-er. T. 1–3.

Adam A. Voyage pittoresque et militaire de Willenberg en Prusse jusqu’ Moscou fait en 1812, pris sur le terrain mme, et lithographi par Albert Adam. Munich, 1828. 95 pl. ; Faber du Faur. Blatter aus meinen Portfeuille, im Laufe des Feldzug 1812 in Russland, an Ort und Stelle gezeichnet. Stuttgart, 1831–1843. 196 s.

Chambray G. Op. cit. T. 1–2 ; Fabry G. Op. cit. T. 3 ; Beaucour F. Autour de Sept lettres indites de Murat son Ministre Agar pendant la campagne de Russie de 1812 // tudes napoloniennes. 2000. P. 730–731.

Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории. Сб. переводов / Под ред. И.С. Кона. М., 1977. С. 115–142 ; Коллингвуд Р.Дж. Идея истории / Пер. с англ. М., 1980. 485 c. ; Блок М. Апология истории, или Ремесло историка / Пер. с франц. М., 1986. 254 c. ; Февр Л. Бои за историю / Пер. с франц. М., 1991. 629 c. ; Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня / Пер. с голл. М., 1992. 464 c. ; Тош Дж. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка / Пер. с англ. М., 2000. 296 c. ; и др.

Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа «Анналов». М., 1993. 328 с. ; Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. Методология истории. М., 1997. 72 с. ; Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. 278 с. ; Её же. Комбинационные возможности микро- и макроанализа: историографическая практика // ДсВ. 2001. Вып. 7. С. 61–88 ; Её же. Междисциплинарность и история // Там же. 2004. Вып. 11. С. 5–17 ; Репина Л.П., Зверева В.В., Парамонова М.Ю. История исторического знания. М., 2004. 288 с. ; Поршнева О.С. Междисциплинарные методы в историко-антропологических исследованиях. Екатеринбург, 2005. 136 с. ; и др.

Лотман Ю.М. Статьи по семиотике культуры и искусства. СПб., 2002. 544 с. ; Рюзен Й. Может ли вчера стать лучше? О метаморфозах прошлого в истории // ДсВ. М., 2003. Вып. 10. С. 48–65 ; Вин Ю.Я., Гриднева А.Ю., Кондратьев Д.Е., Тихонова О.В. Концепция семантического поля исторического источника // ДсВ. М., 2004. Вып. 12. С. 84–99 ; Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем / Пер. с англ. М., 2004. 256 с. ; и др.

Лобок А.М. Антропология мифа. Екатеринбург, 1997. 688 с. ; Шкуратов В.А. Историческая психология. М., 1997. 505 с. ; Оруджев З.М. Способ мышления эпохи. Философия прошлого. М., 2004. 400 с.

Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны в 1812 году. СПб., 1839. Ч. 1–4.

Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. СПб., 1859–1860. Т. 1–3.

Французы в России. 1812 год по воспоминаниям современников-иностранцев / Сост. А.М. Васютинский, А.К. Дживелегов, С.П. Мельгунов. М., 1912. Ч. 1–3.

Отечественная война и русское общество / Под ред. А.К. Дживелегова, С.П. Мельгунова, В.И. Пичеты. М., 1911–1912. Т. 1–7.

Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 1988. С. 8.

Он же. Отечественная война 1812 года. История темы. Саратов, 1991. С. 112.

Безотосный В.М. Французские источники по истории Отечественной войны 1812 года // История СССР. 1990. № 3. С. 212–219.

Попов А.И. Великая армия в России. Погоня за миражом. Самара, 2002. 440 с.

Земцов В.Н. Великая армия Наполеона в Бородинском сражении. Екатеринбург, 2001. 573 с.

Zamoyski A. Op. cit. P. xv–xxi.

Mikaberidze A. Op. cit. P. xi–xiii.

нально окрашенных оценок и попытаться увидеть и "выгоды, которые дает завоевание".

Ю.Л. Михайлова (ИВИ РАН) познакомила с результатами исследования представлений об эстонцах, формировавшихся на страницах прибалтийской немецкой прессы и публицистики XIX в.

И.А. Кукушкина (ИВИ РАН) в докладе "Антиимперские настроения в Литве. XIX в." описала основные этапы национально-освободительного движения в Литве и направления деятельности его представителей.

Е.Л. Назарова (ИВИ РАН) проанализировала отношения между латышской интеллигенцией и российской интеллектуальной элитой. Ее доклад был построен на изучении писем латышского педагога и ученого Ф. Трейланда-Бривземниекса к профессору Московского университета историку Н.А. Попову.

Тему роли латышей в истории России продолжил Э. Екабсонс (Латвийский университет), выступивший с докладом "Офицеры латышского происхождения в армии и белом движении: неизвестное и мифы". Историк подчеркнул, что латышские офицеры были представлены в российской армии, а впоследствии с обеих сторон - на фронтах гражданской войны.

Т.С. Зелюкина (Государственная Третьяковская галерея) сделала доклад на тему "Латышские художники и русский авангард: радость творчества и трагичный конец. 1920-1930-е годы". Автор рассказала о влиянии на творчество латышских художников Г. Клуциса, А. Дре-вина авангардистского направления в искусстве (К. Малевич, Д. Бурлюк).

М. Ильмъярв (Институт истории Таллиннского университета) изложил свою точку зрения

на позицию балтийских государств накануне и во время Мюнхенского сговора ("Кризис в Чехословакии и страны Балтии. 1938"). Он сосредоточил внимание на попытках Эстонии, Латвии и Литвы сохранить нейтральную позицию в условиях надвигающегося кризиса.

Х. Дросте (Высшая школа Сёдертёрн, Швеция) рассказал о современном преподавании истории Балтийского региона на примере шведской и немецкой исторических школ, а также о планах издания современного учебного пособия, призванного объединить и систематизировать различные точки зрения на историю региона.

Р.Х. Симонян (Институт социологии РАН) в выступлении на тему "Россия и Евросоюз: балтийское измерение" подчеркнул особую роль Балтийского региона как важной точки пересечения России и Европейского Союза.

Последняя сессия конференции была посвящена истории стран Балтии в позднесоветский период. Р. Руутсоо (Таллиннский университет) рассказал о возникновении идеи национального суверенитета в Эстонии в 1988 г.

А.В. Шубин (ИВИ РАН) остановился на истории общественных движений в СССР и странах Балтии в 1988-1989 гг.

Историки России, Латвии, Норвегии, Швеции, Эстонии выразили удовлетворение состоявшимся продуктивным диалогом. Предполагается, что практика подобных встреч будет продолжена в рамках дальнейшей реализации международного научного проекта "Балтийское соседство".

Ю.Л. Михайлова

АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 года

В преддверии празднования 200-летнего юбилея Отечественной войны 1812 года Институтом всеобщей истории РАН и Российско-французским центром исторической антропологии им. Марка Блока Российского государственного гуманитарного университета был организован "круглый стол" "Отечественная война 1812 года: актуальные вопросы современной историографии". Мероприятие состоялось 20 апреля 2011 г. в РГГУ. В ходе заседания был дан обзор современного состояния российской и зарубежной историографии темы, а также сделана попытка наладить диа-

лог между учеными, представляющими различные направления исторической науки.

Во вступительном слове ведущий "круглого стола" д.и.н. А.В. Чудинов (ИВИ РАН) сказал, что юбилей Отечественной войны 1812 года может дать мощный импульс развитию исторических исследований по наполеоновской эпохе, однако для этого необходимо взаимодействие ведущих специалистов не только в области собственно изучения кампании 1812 г., но и более широких кругов научной общественности.

Еще до начала конференции все ее участники имели возможность ознакомиться со всту-

пительным сообщением Э. Вовси - доктора истории из Института Наполеона и Французской революции Государственного университета Флориды, одного из ведущих американских центров в области изучения наполеоновской эпохи.

В этом сообщении Э. Вовси сделал краткий обзор сложившихся за последнее десятилетие в Европе и Америке направлений исследований в области изучения войны 1812 г., оказавшей большое влияние на самые разные стороны жизни общества многих странах. Он особо остановился на использовании архивных источников, многие из которых до сих пор используются лишь фрагментарно. Так, западные специалисты редко привлекают материалы российских архивов, в то время как документы, хранящиеся в Военном архиве сухопутных сил в Венсенне (Франция), почти неизвестны ученому сообществу. Несмотря на то, что доступ к материалам всех этих архивохранилищ открыт, для уточнения тех или иных конкретных данных исследователи до сих пор пользуются классическими многотомными трудами прошлого - работами Г. Фабри, Л. Маржерона,

A. Шюке, Ж. Шамбре, Л. Морвана и других, не подвергая опубликованный зачастую более 100 лет назад материал дополнительной проверке. В этой связи остро встает вопрос об организации постоянного диалога между российскими и западными учеными, занимающимися наполеоновскими сюжетами, о популяризации работ российских ученых на Западе, а европейских и американских - в России.

Сообщение Э. Вовси дополнил д.и.н.

B.Н. Земцов (УрГПУ), чей доклад вызвал живой интерес участников "круглого стола". Историк кратко охарактеризовал основные тенденции в современной историографии войны 1812 г., которые вполне можно перенести и на все наполеоновские исследования в целом. Он подчеркнул такие положительные явления, как отход наполеоновской историографии от чисто военных сюжетов, расширение методологического аппарата исследований, а также наметившееся разрушение некогда жестких рамок национальных историографий, чему немало способствовала интенсификация научных контактов между разными странами и общемировые процессы глобализации.

Заведующий отделом Государственного исторического музея к.и.н. В.М. Безотосный говорил о необходимости преодоления противоречий между отечественной и зарубежной историографией и о роли новых методологических подходов в изучении эпохи. Недостатком российской историографии, по его мнению, является слабое знание иностранных источников, прежде всего архивных, освеща-

ющих поход Наполеона в Россию. Выступавший также отметил, что до сих пор слабо введены в научный оборот мемуары российских генералов, написанные на французском и немецком языках, что в России до сих пор почти нет исследований по истории кампаний 1813 и 1814 гг., а это - огромный пробел для нашей историографии.

Планами Государственного Бородинского военно-исторического музея-заповедника в связи с празднованием 200-летнего юбилея Отечественной войны 1812 года поделился замдиректора этого музея А.В. Горбунов. Он также коснулся вопроса о комплексном изучении не только письменных источников, но и музейных экспонатов: предметов вооружения, обмундирования, военного быта, боеприпасов, произведений изобразительного искусства, созданных участниками и современниками событий. Кроме того, сказал выступавший, большой интерес представляет изучение ландшафтов полей сражений, и в этом историкам могут помочь методы экологических, геофизических, картографических и других подобных исследований.

Д.и.н. А.В. Гордон (ИНИОН РАН) обратил внимание собравшихся на необходимость изучения исторической памяти о войне 1812 г. и на вновь появившуюся в последние годы тенденцию к воссозданию прежних и рождению новых идеологических мифов относительно событий той войны. Одновременно он отметил амбивалентность отношения в русском обществе начала XIX в. как к событиям войны в целом, так и лично к императору Наполеону: это, с одной стороны, цивилизационная составляющая конфликта, который угрожал самому существованию Российского государства, а с другой - культ Наполеона, весьма распространенный в высших слоях русского общества того времени. Определенный пиетет к фигуре императора французов со стороны российских историков и деятелей культуры сохранялся на протяжении всей истории, независимо от существовавших в стране режимов и идеологий.

Главный хранитель Музея-панорамы "Бородинская битва" к.и.н. Л.Л. Ивченко говорила о влиянии мемуаров участников похода на создание российских историографических версий Отечественной войны 1812 года, подчеркнув, что к источникам по истории эпохи нужно подходить строго критически. Выступавшая обрисовала те сложности, которые неизбежно возникают у специалистов при попытке публикации и перевода российских источников на другие языки, что связано с трудностью выяснения целеполагания создателей исторических источников.

Значению изучения представлений народов друг о друге в период наполеоновских войн посвятил свое выступление Н.В. Промыслов (ИВИ РАН). Сделав краткий обзор основных обобщающих исследований имагологической тематики, а также работ, касающихся взаимных представлений народов в период русско-французского противостояния в начале XIX в., он отметил необходимость более подробного рассмотрения представлений русского общества о своих противниках в войне, а также некоторых народов, проживавших в границах Российской империи, которые впоследствии сыграли роль конституирующего Другого в процессе формирования великорусской нации.

Главный научный сотрудник Государственного исторического музея А.А. Смирнов обратил внимание собравшихся на то, что в последние годы со страниц исторических исследований практически исчезли представители нижних чинов, и, вероятно, поэтому современные историки так редко обращаются к изучению бытовой жизни армии. Следует более пристально, сказал он, анализировать реальные возможности оружия того времени, без чего многие утверждения о тактике и стратегии войны становятся голословными. Такое невнимание к технической стороне военного искусства вызвано, по его мнению, издержками гуманитарного образования, поэтому историкам нужно не бояться вход

Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст . Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут . Стоимость одной статьи — 150 рублей .

Пoхожие научные работыпо теме «История. Исторические науки»

• МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 ГОДА

  РОГИНСКИЙ В.В. - 2013 г.

• ИСТОРИОГРАФИЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ: ОПЫТЫ ПЕРИОДИЗАЦИИ

  МИНЦ СВЕТЛАНА САМУИЛОВНА, РЕБРОВА ИРИНА ВИКТОРОВНА - 2005 г.

• ВОЙНА КАК АВАНТЮРНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

  СЕКИРИНСКИЙ С.С. - 2012 г.

• НАПОЛЕОН БОНАПАРТ И ОТМЕНА КРЕПОСТНОГО ПРАВА В РОССИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ ВОЙНЫ 1812 ГОДА

  БАБАКИНА ЕЛЕНА ИГОРЕВНА - 2013 г.

Дворянско-буржуазные историки оставили ряд объёмистых работ, посвященных войне 1812 г. (Михайловский-Данилевский, генерал Богданович и др). В этих работах преобладает внешнее описание военных событий; в их основе лежит ложная, официальная концепция, превозносившая не существовавшее в действительности «единение народа с царём», утверждавшая, что классовые антагонизмы во время войны уничтожились и что все сословия «слились» в едином порыве.

Отношение народа к войне трактовалось как казённо-официальная «преданность» самодержавию; истинные цели народа в войне, непрекращавшаяся классовая борьба, народные силы, завоевавшие победу,-всё это оставалось нераскрытым или было нарочито затушёвано. Зато вопреки историческим факта»! превозносилась роль Александра I и придворной камарильи. Обильный фактический материал этих работ далеко не всегда точен (Михайловского-Данилевского даже современники называли «первым после Крылова русским баснописцем»).

Низкопоклонство русских дворянско-буржуазных историков перед западноевропейской историографией сказалось в усвоении ими «пронаполеоновской» точки зрения. Военные события 1812 г. и особенно отдельные крупные сражения трактовались в духе «французской» концепции, всячески восхвалялся гений Наполеона, принижалась или даже вовсе отрицалась роль Кутузова, Бородино объявлялось безоговорочной «победой» Наполеона и т. д. Семитомное юбилейное издание «Отечественная война и русское общество» (1912 г.) носило на себе яркую печать этой же фальсификации: превозносилось владычество «культурных» французов в захваченных областях, восторженно характеризовался наполеоновский «муниципалитет» в Москве и т. д.

Положительным моментом явился выход в свет многотомных документальных изданий Военно-ученого архива Главного штаба (21 том) и «Бумаг, относящихся до Отечественной войны 1812 года, собранных и изданных П. И. Щукиным» (10 томов), однако научному исследованию этот материал не подвергался.

М. Н. Покровский и его школа оставили без внимания указания классиков марксизма на захватнический характер наполеоновских войн и дали в корне ложную оценку войны 1812 г. Покровский отрицал национальный характер войны и название «Отечественная» брал в пренебрежительные кавычки. По его мнению, война 1812 г. велась исключительно в интересах крупного дворянства, а патриотизм народа проистекал из желания защитить от французов своих кур и гусей. Вопрос о виновниках войны Покровский считал «совершенно праздным» и доказывал, что Наполеон вынужден был напасть на Россию в интересах собственного самосохранения.

Резко принижал Покровский и значение народных героев, в том числе Кутузова; он начисто отрицал за ним руководство военными действиями и полагал, что «события развивались совершенно стихийным путём». Ложная концепция Покровского решительно не соответствует фактам и находится в резком противоречии с положениями марксизма-ленинизма.

Значительную работу над изучением Отечественной войны 1812 г. на базе марксистской методологии начали советские историки. Начаты серьёзные архивные изыскания, издания документальных материалов. Вышли многочисленные исследовательские работы, посвященные ходу войны и контрнаступлению Кутузова (П. А. Жилина, Л. Г. Бескровного и др.), вышел ряд томов монументального издания документов о великом полководце.

Вы также можете найти интересующую информацию в научном поисковике Otvety.Online. Воспользуйтесь формой поиска:

Еще по теме 6.Историография Отечественной войны 1812г.:

1. 8.II этап Отечественной войны 1812г. Заграничные походы русской армии 1813-1814гг.
2. 72. Казахстан в период Великой Отечественной войны. Подвиги героев-казахстанцев на фронтах Великой Отечественной войны.
3. 18. Внешнеполитический курс Российской империи в первой четверти XIX века. Отечественная война с Наполеоном (1812г)
4. 19. Внеш пол-ка Рос в 1801-1825гг. Причины, этапы, истор знач и истор-я Отеч войны 1812г.
5. 7) Меры социальной поддержки членов семей погибших (умерших) инвалидов войны, участников Великой Отечественной войны и ветеранов боевых действий.

Дипломная работа

Нашествие Наполеона на Россию 1812 года в работах советских историков XX в.
Введение
Актуальность темы исследования. Наполеоновская армия весной 1812 года выступила в поход против России. От исхода этой войны зависела участь не только России, но и многочисленных европейских государств, ибо все они находились в прямой или косвенной зависимости от наполеоновской Франции.
Казалось, что ничто не может остановить армию Наполеона. Однако поход в Россию, начатый непобедимым полководцем, закончился, как известно, невиданным в истории разгромом. Многотысячная армия Наполеона, вторгнувшаяся в пределы России, была начисто уничтожена. Лишь несколько тысяч солдат и офицеров вместе с Наполеоном спаслись бегством.
Война 1812 года, закончившаяся крушением наполеоновской империи и радикальным изменением всей политической обстановки в Европе, оставила неизгладимый след в мировой истории.
До сих пор по многим вопросам истории эпопеи 1812 года ведется полемика. Поэтому эта тема остается актуальной в истории. Ныне история наполеоновского нашествия на Россию насчитывает тысячи работ советских и российских историков - монографий, коллективных трудов, брошюр, статей, рецензий, документальных публикаций.
Назрела необходимость подведения историографических итогов большой и плодотворной работы, проделанной отечественными историками в XX веке по изучению «русской компании» 1812 года.
Состояние научной разработанности темы. Результаты исследований обобщались в нашей историографиинеоднократно. Но монографически изданная за советский и последующий период (1920-2004) литература по истории войны 1812 года не изучалась. Историографические обзоры отражали состояние ее разработки только за отдельные периоды. Так, в трудах Л.Г. Бескровного и П.А. Жилина сделан обзор основной и зарубежной советской литературы, вышедшей в свет до 1962 года.
В обзорах Абалихина Б.С., Дунаевского В.А. проанализирована литература, опубликованная в 1962-1982 гг.
Обзоры литературы и источников по конкретным проблемам эпопеи 1812 года содержатся в ряде монографий, историографических статей и в предисловиях к сборникам документов. Но, как правило, эти обзоры охватывают литературу и публикации, изданные до 150-летнего юбилея войны 1812 года, т.е. до 1962 года. При этом анализировались далеко не все историографические источники.
Среди последних работ по историографии войны 1812 года можно назвать следующие: Троицкий Н.А. Отечественная война 1812 года. История темы. (Саратов. 1991), Шеин И.А. Война 1812 года в отечественной историографии (М., 2002), он же «Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. (М.,2002).
Объект и предмет исследования. Объектом исследования является поход Наполеона в Россию 1812 года.
Предметом исследования выбрана советская историография XX в.- начала XXI века наполеоновского нашествия на Россию.
Цель и задачи работы. Целью работы является анализ комплекса историографических и источниковедческих работ, изданных в России в XX - начале XXI вв. Реализация этой цели потребовала решения комплекса взаимосвязанных задач:
1. Дать периодизацию историографии войны 1812 года, выделить основные этапы ее развития.
2. Определить вклад советских ученых в изучение темы в целом, а так же ее узловых проблем.
3. Определить дискуссионные вопросы по теме.
4. Проследить изменения взглядов историков на тему в период с 1920 по 2004 год.
Хронологические рамки исследования. В работе используются как исторические, так и общенаучные методы. Основу составляет проблемно-хронологический принцип анализа литературы и источников, через методы анализа и синтеза. При сопоставлении различных точек зрения, и выявлении дискуссионных вопросов применяется историко-сравнительный и историко-системный метод.
Научная новизна. Новизна работы заключается в представлении комплексного исследования историографии войны 1812 г., за период 20-х гг. XX начала XXI в. В работе дан анализ работ современных историков; показано влияние политики и времени на развитие исторической науки.
Материалы работ могут помочь разобраться во многих спорных аспектах войны 1812 года, понять, почему менялось мнение историков в освещении ее событий.
Структура и объем исследования. Работа состоит из введения, трех глав (по два параграфа в каждой), заключения, списка использованных источников и литературы. Общий объем работы - страниц.
Глава I . Начальный этап и стано вление советской историографии Отечес т венной войны 1812 года (1920-1945 гг.)

§ 1. Освещение наполеоновского нашествия отечественными историками в 20-30 гг.
Великая Октябрьская революция в России и последовавшая гражданская война во многом определили направления исследований советской исторической науки. Основное внимание было уделено в первую очередь новейшим событиям в истории нашей страны. История же XIX в. и предшествующих ему столетий рассматривалась как нечто малозначимое. Этот вывод можно распространить и на Отечественную войну 1812 года.
В 20-е годы историческая наука еще не была полностью унифицирована марксистской исторической теорией, в исторической науке продолжали трудиться видные представители старых, дореволюционных направлений и школ (Н.И.Кареев, Е.В.Тарле и др.), выходили их труды, не вписывавшиеся в рамки официальной государственной идеологии.
Переломным стал 1929 г., когда официальный руководитель исторической науки, зам. наркома просвещения М.Н.Покровский объявил об окончании «периода мирного сожительства» с учеными дореволюционной школы, началась чистка в Академии наук, и ставший председателем Совнаркома В.И.Молотов заявил, что 1930 год должен стать «последним годом для старых специалистов». Началось ужесточение политики правительства по отношению к буржуазным историкам. Своего апофеоза оно достигло в ходе «дела историков», были арестованы многие ученые-историки, в том числе и академик Е.В. Тарле (сослан в ссылку).
Правительство проводило политику по ликвидации буржуазного направления в исторической науке России. Фактически было ликвидировано университетское историческое образование, и вместо исторических факультетов в университетах были созданы факультеты общественных наук. Тематика исследований должна была соответствовать требованиям новой идеологии.
Покровский свел содержание школьного и вузовского курсов истории к преподаванию обществоведения, акцентируя внимание на изучении классовой борьбы, Покровский выхолащивал из истории вопросы культуры, вклад крупных политических деятелей, полководцев, дипломатов.
В 1923 г. выходит сборник статей М.Н. Покровского «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии», включивший ряд дореволюционных работ историка без каких-либо коррективов и дополнений.
Россию, и только ее, Покровский пытался представить в качестве агрессора, утверждая, что в декабре 1810 г., в то время как Наполеон, вовремя предупрежденный об этих планах, «получил полтора года на подготовку своего «нашествия», - по существу явившегося актом необходимой самообороны». Менее всего склонен М.Н.Покровский считать начавшуюся войну Отечественной. Само это слово он обычно ставил в иронические кавычки, утверждая, что виновником в начавшейся с Францией войне было исключительно русское дворянство.
Низкой оценки заслуживают у Покровского русская армия и ее командование. Армия, утверждал он, «управлялась так же плохо, как и всегда». Кутузов «оказался слишком стар для каких бы то ни было решительных действий…», а при Бородине он «достиг только того, что не был разбит наголову…».
Народную войну вызвало лишь мародерство «Большой армии», а патриотизм русского народа - всего лишь результат «защиты своего очага от мародеров»Там же. С. 57. . Эти высказывания М.Н.Покровского не являются оригинальными. Родоначальником подобной «концепции» явился помощник московского почт-директора в 1812 г. впоследствии член Главного управления училищ и попечитель Петербургского учебного округа, известный реакционер Д.П.Рунич, который в своих записках, опубликованных в «Русской старине» (1902. № 3) утверждал, что в войне 1812 года «патриотизм был … не при чем... русский человек защищал в 1812 году не свои политические права. Он воевал для того, чтобы истребить хищных зверей, пришедших пожрать его овец и кур, опустошить его поля и житницы… русский крестьянин… живет только для удовлетворения своих физических потребностей и для того, чтобы пользоваться свободою, которую он ищет в растительной жизни…».
Многое, что шло вразрез с его концепцией, Покровский в ряде случаев попросту замалчивал. Это и игнорирование им неудач наполеоновских войск на самом раннем этапе войны, и стремление не придавать никакого значения ополчению, и нежелание разобраться в содержании и характере вспыхнувшего с самого начала войны массового партизанского движения.
И хотя рассматриваемая концепция Покровского не нашла широкого отражения в исследовательской литературе 20-х и начала 30-х годов, его взгляды на характер войны 1812 года оказали определенное воздействие на научно-популярные и учебные издания.
Но поскольку в эти же годы основным учебным пособием были книги самого М.Н. Покровского «Русская история с древнейших времен» и «Русская история в самом сжатом очерке», ничего концептуально нового авторы этих работ в историографию рассматриваемой проблемы не внесли.
С иных позиций и на основе достаточно глубокого знания конкретно-исторического материала были написаны труды ряда видных военных историков (А.И. Верховского, А.А. Свечина, М.С. Свечникова и др.), пришедших в Красную Армию из старой царской армии и включивших в преподавание военных наук в стенах высших военно-учебных заведений.
Так, А.И. Верховским уже в начале 20-х годов было опубликовано несколько трудов, представлявших собой обработанные для печати лекции, прочитанные им для слушателей Академии Генерального штаба РККА, в которых большое место заняли вопросы стратегии и тактики в войнах нового времени. Существенное внимание в них было уделено и войне 1812 года.
Отдельные выводы, к которым пришел А.И. Верховский, представляют несомненный интерес. Один из них о непосредственной связи военного искусства А.В.Суворова и М.И.Кутузова.
Преемственность традиций суворовской школы и позволила русскому оружию выстоять, а затем и победить сильнейшую армию Европы того времени. Важнейшие причины этого Верховский видит в крепком боевом духе русской армии и в способности ее командиров к самостоятельным действиям.
Вместе с тем он неоднократно утверждал, что, хотя русская армия численно значительно уступала армии Наполеона, она была хорошо обучена и готова отразить натиск захватчиков. Именно в этой «страшной силе сопротивления» Верховский видит основу «потрясающего успеха» тыла и фронта, определившего невиданный национальный подъем в стране. Что же касается мнения Верховского по поводу причин пожара Москвы, то здесь он продолжает придерживаться точки зрения, ранее уже утвердившейся как в отечественной дореволюционной, так и во французской историографии, что население Москвы, покинув город, сожгло ее.
Работы А.И. Верховского, хотя и не вводившие новые источники, были основаны на глубоком анализе конкретного материала и давали достаточно цельную картину развития военного искусства и характеристику отдельных войн, среди которых существенное место заняла кампания 1812 года.
Наряду с А.И. Верховским значительный вклад в разработку проблем истории военного искусства внес А.А. Свечин. Так же, как и Верховский, Свечин после Октябрьской революции перешел на службу Красной Армии и в качестве профессора Академии РККА активно участвовал в подготовке военных кадров. Отражение в его работах нашла и война 1812 года.
Интересна мысль Свечина о том, что до войны с Россией Наполеон осуществлял свои операции на сравнительно тесных театрах военных действий, когда все распоряжения были проникнуты только мыслями Наполеона и его волей. Свечин подчеркивал, что подчиненным Наполеона «представлялась лишь минимальная доля творческой инициативы». Маршалы, писал он, «являлись не сотрудниками, а исполнителями приказаний императора… творческая часть оставалась целиком в руках Наполеона». Свечин отмечал, что, когда численность армии Наполеона приблизилась к полумиллиону человек, а проводимые им сражения развернулись на огромном пространстве, в полной мере оказались все невыгодные стороны чрезмерной централизации управления, которые лежали в основе всей стратегии французского императора. И катастрофа, постигшая ее в 1812 г., стала, как указывал автор, не следствием русской зимы, а невозможностью наладить коммуникации для армии, вторгшейся на многие сотни километров вглубь территории противника.
К началу 20-х годов относится также появление работ, принадлежавших перу В.И. Пичеты, уже известного своими трудами по истории Отечественной войны 1812 года, изданными в дореволюционный период. Не принимая концепцию некоторых исследователей, утверждавших, что у Наполеона с самого начала войны с Россией был план взятия Москвы, В.И. Пичета поддерживал точку зрения тех отечественных и зарубежных историков, которые полагали, что французский император надеялся разгромить русскую армию в приграничном сражении и навязать России свою волю. Когда же из этого плана ничего не получилось и «Большой армии» пришлось идти вслед за русской армией, то «Наполеон продвигался вперед, не преследуя «неприятеля», а подчиняясь тактическим планам последнего. Наполеон впервые потерял инициативу действий, он выигрывал пространство, но живая военная сила ускользала от него».
Рассматривая социальную политику Наполеона в России, В.И. Пичета подчеркивал значение борьбы литовских и белорусских крестьян против помещиков и отрядов наполеоновской армии и призывал отказаться от легенды, созданной самим Наполеоном и его ближайшим окружением, о якобы имевшемся стремлении французского императора освободить русских крепостных крестьян.
Вскоре после смерти Покровского в 1932 г. началась подготовка и выработка известного постановления Совнаркома и ЦК ВКП (б), принятого 16 мая 1934 г. о преподавании гражданской истории, и способствовавшего восстановлению исторических факультетов в университетах, созданию стабильных учебников для школ и вузов и решению других проблем исторического образования. Вернулся к тематике своих дореволюционных работ и Е.В. Тарле.
Решительный сдвиг в области изучения истории наполеоновских войн и событий Отечественной войны в 1812 года наблюдается в середине 30-х годов, когда историческая наука была выделена в начальной, средней и высшей школе в самостоятельный предмет обучения. Именно с этого периода она приступила к фронтальному изучению войны 1812 года.
Наметившийся перелом достаточно четко прослеживается с 1936 г., явившегося кануном 125-летия великой эпопеи, когда увидела свет монография Е.В. Тарле, а также отдельные статьи, посвященные наполеоновским войнам и международной политике России начала XIX в.
Книга Е.В. Тарле «Наполеон» (2-е изд. М., 1936; 3-е изд. М., 1939) открыла новую страницу в изучении истории наполеоновских войн, в том числе Отечественной войны 1812 г. Она была опубликована в серии «Жизнь замечательных людей» и переведена на французский, английский, польский, шведский, норвежский и др. языки. В увлекательном описании наполеоновских походов, сражений, дипломатических комбинаций и административной деятельности первого консула, а потом императора перед читателями встает яркий, живой образ Наполеона Бонапарта. Безграничное властолюбие, жажда славы, страсть к войне, огромный государственный ум, решительное преобладание рассудка над эмоциями - таковы основные черты его характера.
Но наряду с позитивной и благожелательной оценкой книги Тарле специалистами против историка в 1937 г. была развернута для того времени разгромная кампания, нашедшая свое отражение и в центральной печати (газетах «Правда» и «Известия»). Авторы опубликованных на их страницах рецензий на «Наполеона», продолжая уже имевшие место наскоки на Е.В. Тарле, относящиеся к периоду 1930-1931 г., вновь обвинили ученого в контрреволюции, троцкизме, фальсификации источников и т.д.
Есть все основания полагать, что одновременное появление этих рецензий было спровоцировано лично Сталиным, который, придерживаясь своих обычных «методов», считал необходимым держать людей в постоянном страхе, напоминая, что в любой момент при малейшем «непослушании» их неизбежно настигнет карающая десница.
В этой ситуации Тарле написал Сталину письмо, прося его вмешательства. В ответ он получил личное послание адресата с обещанием поддержки. Сталин, делая подобный шаг, с одной стороны, хотел использовать одного из выдающихся советских историков в качестве автора работ по интересующей его (Сталина) тематике (что ему, в сущности, и удалось), а с другой - «вписать» проблему сильной власти и диктатуры в предшествующие этапы в концепцию своих конкретных практических планов утверждения собственного культа, и поэтому исторические экскурсы Тарле и его оценка деятельности Наполеона вполне устраивали Сталина. И уже на следующий день в «Правде» и «Известиях» появились материалы «от редакции», полностью дезавуирующие рецензентов.
К каким же основным выводам в своей книге пришел Е.В.Тарле? Главным препятствием на пути продвижения наполеоновских войск, как он показал, явилась необычайная сила сопротивления народов России. Об этом феномене историк писал: «Не только Наполеон, но и буквально никто в Европе не предвидел, до каких высот героизма способен подняться русский народ, когда дело идет о защите родины от наглого, ничем не вызванного вторжения».
Подготовка Наполеоном войны с Россией и ее ход нашли в монографии Тарле достаточно большое отражение. Автор рассматривает важнейшие дипломатические перипетии, характеризовавшие нагнетание Наполеоном военной угрозы, анализирует развитие самих военных действий, характеризует деятельность полководцев той и другой стороны, значение отдельных военных операций и т.д.
Так, в частности, Е.В. Тарле считал, что Наполеон, даже взяв Смоленск, уже не думал о «полной, подавляющей победе над Россией…». А вскоре, как полагал Е.В. Тарле, Наполеон приходит к окончательному решению не растягивать войну на два года, а попытаться кончить все за один год. «Наполеон, - пишет он, - верным инстинктом чуял, что не так прочна его великая империя и не так надежны его «союзники», чтобы ему надолго оставлять Европу и зарываться в русские снега».
Отступление Наполеона из Москвы, превратившееся вскоре в паническое бегство и полный разгром всей армии захватчиков, ярко и образно раскрыты в книге выдающегося советского историка. Так что популярность его книги среди читателей многих стран мира вполне закономерна.
В том же 1936 г. в журнале «Борьба классов» (№ 6) были опубликованы статьи К.Л. Селезнева и Е.А. Звягинцева, посвященные Отечественной войне 1812 года. Определенный интерес представляет статья Е.А. Звягинцева о причинах пожара Москвы. Привлекая источники, автор анализирует различные версии пожара. Он пишет, что на первых порах все покинувшие город владельцы недвижимости исходили из мнения о виновности в пожаре французов, что соответствовало и первичным утверждениям правительства. Эту версию Е.А. Звягинцев отвергает. «Ни самому Наполеону, ни его генералам и солдатам», - пишет он, - не имело никакого смысла производить поджоги в Москве после ее захвата: они рассчитывали отдохнуть в Москве».
В какой-то мере в пожаре, по мнению автора, повинен Ростопчин, приказавший вывезти из Москвы все пожарные заливные трубы с прислугой и упряжкой. Но главная причина, полагает он, все же в ином. Добравшись до Москвы, богатого и покинутого жителями города, офицеры и солдаты наполеоновской армии «перестали быть военными», приняв облик (за редким исключением) самых откровенных мародеров. «Будучи преимущественно деревянным городом, Москва, - считал Е.А. Звягинцев, - неизбежно должна была сгореть даже без поджога… Неприятелю при его вступлении в Москву не было никаких оснований ее поджигать, но его неряшливость в обращении с огнем привела к возникновению пожаров, а тушить было некому и нечем».
Год 125-летнего юбилея Отечественной войны оказался насыщенным литературой об эпопее 1812 года. Публикуются многочисленные статьи в газетах и журналах, брошюры и монографии, посвященные как общим вопросам, так и отдельным сторонам борьбы народов России, героям 1812 года.
Особенно большое внимание было уделено Бородинскому сражению. Среди первых работ, увидевших свет в начале рассматриваемого периода, выделяется небольшая монография военного историка комбрига М.С. Свечникова «Война 1812 года: Бородино» (М., 1937), возглавившего с 1934 г. кафедру истории военного искусства академии им. М.В.Фрунзе. В стенах академии им и был завершен труд о войне 1812 г., которая, по словам автора, «наглядно показывает, что русский народ даже в условиях крепостного режима смог дать отпор и нанести удар непобедимому до того времени императору Наполеону».
В книге, стержнем которой являются события Бородинского сражения, кратко излагается также период войны до и после Бородина, которое автор рассматривает как поворотный пункт в ходе событий 1812 года. «Под Бородиным, - писал М.С.Свечников, - Наполеону не удалось нанести русским сокрушительное поражение, за которым должен был последовать желанный мир. Русская армия дала противнику сильный отпор и непобежденная отошла через Москву в направлении своих источников пополнения».
Именно Бородино оценивается в книге как начало окончательного поражения Наполеона и проигрыша всей войны. Понятно, что в работе военного историка преобладают вопросы военно-стратегического характера: планы сторон и вооруженные силы, их развертывание, ход военных действий с детальным анализом отдельных периодов Бородинской битвы и т.п.
Юбилей Отечественной войны 1812 года, а также 125-летие со дня смерти М.И. Кутузова способствовали публикации в 1937-1938 гг. в периодической печати, а также в исторических сборниках серии статей. Различным аспектам истории этой войны, деятельности ее полководцев и военачальников посвящали все большее число работ историки, писатели, поэты.
Книгой, которая приобрела большую популярность в канун Второй Мировой войны, стала монографии Е.В. Тарле «Нашествие Наполеона на Россию; 1812 год» (М., 1938).
Эта тема исследования Е.В.Тарле, тесно связанная с его предшествующими трудами о Наполеоне и его эпохе, была одной из центральных в творчестве выдающегося советского историка.
Е.В. Тарле очень четко определил планы Наполеона, направленные к тому, чтобы подчинить Россию экономически, заставив ее идти в фарватере интересов крупной французской буржуазии. «А если дело пойдет совсем гладко, - отмечал историк, - то добраться до Индии, взяв с собой уже и русскую армию в качестве «вспомогательного войска», что, по мнению французского императора, явилось бы следующей вполне конкретной перспективой.
Много внимания Е.В. Тарле уделял начальному этапу войны. Историк считал, что через Неман перешла 420-тысячня наполеоновская армия, которой русские на первых порах могли противопоставить лишь 153 тыс. человек. Характеризуя действия Барклая де Толли, он отмечал, что командующий 1-й армией был «осторожным стратегом», который обладал несомненной целеустремленностью и инстинктивно нащупывал «верную тактику». Барклай, по его мнению, отступал не по причине имевшегося у него ранее плана, а «только вследствие полной невозможности задержать наседающую на него великую армию, и что при малейших шансах на успешное сопротивление он с готовностью принял бы генеральный бой».
Но в силу общеизвестных причин положение Барклая после падения Смоленска «сделалось просто невозможным», хотя от Витебска и до Смоленска русский полководец шел по строго намеченному пути, «не обращая внимания ни на какие препятствия и противоборствующие течения».
Переходя к рассмотрению тарутинского периода войны, Е.В. Тарле оценивал его «как первый симптом грядущего освобождения» и подчеркивал огромное значение флангового маневра Кутузова с Рязанской дороги на Калужскую, который многие военачальники (Беннигсен, Бугсгевден, Платов и др.) именовали «бессмысленными метаниями» старого фельдмаршала.
Касаясь отступления наполеоновской армии, Е.В. Тарле предложил свое решение ряда спорных вопросов. Многие исследователи придерживались той точки зрения, что Наполеон совершил ошибку, ведя армию из Москвы на Смоленск, не пытаясь любым путем обойти «заслон», поставленный ему Кутузовым, и прорваться в южные губернии, не пострадавшие от войны и богатые продовольствием. Мнение Е.В.Тарле на этот вопрос было иным. Опираясь на труды К. Клаузевица и принимая его концепцию, он писал: «У Наполеона на смоленско-минско-виленсакой дороге были гарнизоны, были продовольственные склады и запасы, эта дорога была подготовленной, а на всем юге России у него ровно ничего приготовлено не было. Как бы ни были эти места «богаты», «хлебородны» и пр., все равно невозможно было организовать немедленно продовольствие на 100 тыс. человек, быстро двигающихся компактной массой, в течение нескольких недель подряд».
Именно потому, что на богатом продовольствием юге у Наполеона ничего не было, а в Смоленске были готовые запасы, Наполеон, полагал Е.В. Тарле, и решил идти на Смоленск. Но, замечает далее историк, Наполеон рассчитывал идти на Смоленск не старой, разоренной дорогой, а новой через Калугу, ибо до Смоленска у французов склады все равно не было. И здесь Е.В. Тарле заключает: «При выборе же между двумя дорогами, где у него одинаково не было складов, но из которых на одной (Москва-Калуга-Смоленск) еще были «нетронутые деревни» (выражение маршала Даву), а другая была сплошной выжженной пустыней, Наполеон, конечно, остановился на Калужской дороге».
Следует отметить, что этой же точки зрения придерживался и С.Б.Окунь, говоривший о «бессмысленности» движения Наполеона на юг, как и его дальнейшего пребывания в Москве.
Оценивая чрезвычайно высоко марш-маневр Кутузова на Тарутино, поставивший перед Наполеоном «непреодолимый заслон южнее Малоярославца», Е.В. Тарле считал, что Тарутино «было еще только зарницей, предвещавшей грандиозные события…». И здесь историк пришел еще к одному, заслуживающему внимания выводу, что «истинное отступление» наполеоновской армии началось не 7 октября при оставлении ею Москвы, а вечером 12, когда Наполеон вынужден был отказаться от движения на Калугу и отступил назад к Боровску. «В первый раз в своей жизни, - писал Е.В.Тарле, - Наполеон отступил от ждавшей его генеральной битвы… решился перейти из позиции преследующего в позицию преследуемого».
А с учетом того, что в Смоленске не оказалось почти ничего из тех запасов, на которые Наполеон рассчитывал, и когда голод стал реальностью, когда почва под ногами захватчиков все более и более горела, когда удары крестьянских партизанских и летучих армейских отрядов становились все более и более ощутимыми, участь французского императора и его армии была решена.
В том же 1938 г. увидела свет книга, хотя и не оставившая столь ощутимого следа в изучении проблемы, как монография Е.В. Тарле, но содержавшая интересные материал об Отечественной войне 1812 года. Она принадлежала перу видного военного историка, профессора Академии Генерального Штаба РККА комбрига Н.А. Левицкого.
Воздавая должное прирожденным военным способностям Наполеона Бонапарта, его проницательному уму, необычайной силе воли, неутомимой энергии, его дипломатическим способностям, Н.А.Левицкий вместе с тем приходит к важному заключению, что ко времени вторжения Наполеона в Россию он уже в значительной степени утратил поддержку средних классов, которые на раннем этапе его владычества шли за ним. А поэтому «оторванная от своей родины и брошенная в интересах крупной французской буржуазии в Испанию, Португалию и далекую неведомую Россию разнонациональная армия Наполеона уже не представляла былой силы». В то время как наполеоновская армия, состоявшая на 30 % из необученных рекрутов, утрачивала свою «наступательную энергию», русская армия, отмечал Н.А. Левицкий, реорганизованная на основе использования опыта наполеоновских войн, «заметно укрепилась». И только небольшая численность русских войск, принявших удар «перешедших в июне через Неман 400 тыс. человек Наполеона, вынудила русское командование начать войну отступлением вглубь страны».
Большое внимание Н.А. Левицкий уделил характеристике стратегии и тактики Наполеона. По его мнению, даже убедившись, что русское командование исключило возможность наступления в пределы Польши, французский полководец надеялся дать генеральное сражение русским не дожидаясь объединения двух их армий. Но и этот расчет не оправдался, ибо русское командование не собиралось предпринимать наступления на Варшаву и подставлять тем самым под удар свой фланг, на что больше всего и рассчитывал Наполеон. А когда Виленская операция сорвалась, и пришлось решать вопрос, что же делать дальше, Наполеон, как обоснованно полагал Н.А. Левицкий, «с подавленным чувством… вынужден был двинуть свои войска вслед за русскими вглубь страны. Богатый опыт полководца подсказывал ему крайнюю невыгодность вторжения массовой армии в необъятные пространства России». Автор считал, что уже в начале кампании Наполеон понимал, какие трудности ему придется преодолеть, преследуя русскую армию, и подчеркивал, что движение вглубь России было и для него вынужденным. В целом книга Н.А. Левицкого явилась серьезным вкладом в изучение истории наполеоновских войн.
Среди изданий учебной литературы выделялись широтой своего подхода и глубиной исследования лекции профессора Ленинградского университета С.Б. Окуня, крупного специалиста в области истории России конца XVIII - первой половины XIX в. В трех разделах лекций им были рассмотрены все важнейшие аспекты войны 1812 года - от ее предпосылок до событий 1815 г.
Много внимания С.Б. Окунь уделил объяснению причин неудач французской армии уже на первом этапе ее вторжения в Россию, делая особый акцент на успешные действия арьергардов отступавших русских армий. «Наполеон, - отмечал историк, - входил в соприкосновение лишь с заслонами, которые задерживали французскую армию ровно настолько, сколько это требовалось для организованного отступления русских войск».
Указанный вывод важен для понимания характера военных действий при отступлении русской армии от границ Российского государства до Москвы. Возвращаясь вновь к этому вопросу, С.Б. Окунь отмечал, что именно заслоны спасли обе армии - и Барклая де Толли и Багратиона. Основной причиной неудачи обходного движения, предпринятого Наполеоном в начале июля, С.Б.Окунь считал факт промедления французского императора у местечка Глубокое (с 5 по 10 июля), что позволило Барклаю опередить противника.
Касаясь версий о причинах пожара Москвы, С.Б.Окунь полностью придерживался той из них, что Москву сожгли сами русские, действовавшие подобным образом «во имя спасения своей свободы, во имя спасения своей страны…» Окунь С.Б. История СССР: Годы 1796-1856: Курс лекций. Л., 1939. Вып. 1: 1796-1815. С. 176. . Историк считал, что после Москвы наполеоновская армия утратила «одно из наиболее ценных своих качеств - свою маневренность», что и не могло не привести ее к окончательной гибели.
Юбилейные даты, издание монографии Е.В. Тарле, Н.А. Левицкого, М.С. Свечникова способствовали активизации исследовательской деятельности на местах, более целенаправленной работе средств массовой информации и культурно-просветительных организаций, внимание которых к теме 1812 года резко возросло.
К концу 30-х - началу 40-х годов задачи, определенные постановлениями ЦК ВКП (б) и СНК СССР о преподавании истории в средней и высшей школе, нашли уже конкретное воплощение на страницах ряда учебников и учебных пособий. К этому времени не все этапы эпопеи 1812 года были раскрыты с достаточной полнотой, не всегда характеристика отдельных сражений и действий военачальников основывалась на анализе документальных материалов, сохранились отдельные фактические неточности. Степень разработки темы учеными отразилась в материалах учебников. Тем не менее, Отечественная война 1812 года наконец-то была поставлена в вузовском и школьном обучении на то место, какого она всегда заслуживала.
§ 2. Пропаганда героической эпопеи 12-го года в период Великой Отечес т венной войны

С началом Великой Отечественной войны Советского Союза против немецко-фашистских захватчиков в исторической науке произошло дальнейшее усиление внимания к внешнеполитическим проблемам. В русле этого интереса рассматривалась и история наполеоновских войн.
Начавшаяся Великая Отечественная война определила дальнейшее осмысление событий 1812 года, их уроков, более полное раскрытие народного характера первой Отечественной войны, ее форм и методов, способствовало пропаганде опыта прошлой борьбы среди широких кругов советских людей, и в первую очередь среди воинов Красной Армии. Острой потребностью стало создание популярной, научно-популярной, агитационной и пропагандистской литературы - малоформатных книг и брошюр, которые легко умещались в карманах бойцов и командиров, газетных и журнальных статей, рассчитанных на массового читателя.
К этой работе, имевшей огромную государственную важность, сразу же подключилась большая группа советских историков и литераторов. Уже 4 июля 1941 г. в Ленинграде была подписана к печати брошюра Е.В.Тарле «Две отечественные войны», рассчитанная на краснофлотцев, а три недели спустя увидела свет в Москве другая его брошюра «Отечественная война и разгром империи Наполеона».
11 июля в Сталинграде была подписана к печати брошюра В.Ильинского «Разгром наполеоновской армии», 12 июля в Ленинграде - брошюра Б.М. Кочакова, Ш.М. Левина и А.В. Предтеченского «Народное ополчение 1812 года», 18 июля там же - брошюра Д.Е. Червякова «Партизанское движение в Отечественной войне 1812 года», а 19 сентября была подписана к печати книжка Л.Н. Бычкова под тем же названием, опубликованная в Архангельске. 25 июля в Ростове-на-Дону подписан к печати сборник «Могучее народное ополчение», в который вошла статья П.В. Бабенышева «Ополчение на Дону в Отечественную войну 1812 года». 18 августа в издательстве Академии наук СССР подписана к печати книга К.В. Сивкова «Разгром наполеоновской армии в России в 1812 г.»
Академик М.В. Нечкина вспоминает: «Самым ранним звонком из издательства, предложившего мне написать книжку для воинов, был звонок в августе 1941 г.» Нечкина М.В. Лекции в дни войны // В годы войны: Ст. и очерки / Отв. ред. А.М.Самсонов.-М., 1985. С. 37. .
А ее первая статья, посвященная роли народных ополчений в защите Отечества, появилась на страницах «Комсомольской правды» 11 июля 1941 г. под названием «Бессмертные традиции всенародного ополчения».
Героическая борьба народов России против наполеоновского нашествия была принята на вооружение лекторами и пропагандистами. М.В. Нечкина, прочитавшая в годы войны около 500 лекций для воинов и населения, писала: «Знаменитая Отечественная война 1812 года давала лектору множество тем. Были специальные лекции о Бородинском сражении. Всегда подробно раскрывался вопрос: в какой обстановке Кутузов произнес слова «приказываю отступать»» Нечкина М.В. Указ.соч. С. 37. . Неизменным успехом у слушателей пользовались также лекции о народном ополчении, партизанской войне, героях 1812 года. «Лекция рождала книгу, а, появившись в свет, книга рождала новую лекцию». Так была создана серия первых работ М.В. Нечкиной о войне 1812 года.
Все эти факты свидетельствуют о том, что советская историческая наука предельно оперативно откликалась на потребности времени.
Большое принципиальное значение имела статья М.Т. Иовчука «Великие традиции русского патриотизма» (Большевик. 1941. № 13), в которой было обращено внимание читателей на великие традиции патриотизма народов России, воплощенные в ратных подвигах таких замечательных русских полководцев, как Дмитрий Донской, Александр Невский, Петр Великий, Александр Суворов, Михаил Кутузов. Это обращение к имени наших великих предков во весь голос прозвучало затем в речи Сталина на параде войск Красной Армии 7 ноября 1941 г., отправлявшихся на фронт прямо с Красной площади Сталин И.В. О Великой Отечественной войне.-М., 1942. С. 32. .
Выступление Сталина стимулировало появление целой серии брошюр и статей, посвященных великим русским полководцам, в том числе М.И. Кутузову: Жибарёв П. «Михаил Кутузов» (Саратов, 1942); Лебедев В.И. «Великий русский полководец Михаил Илларионович Кутузов» (Саранск, 1942); Нечкина М.В. «Великий русский полководец М.И. Кутузов» (М., 1943); Коротков Н. «М. Кутузов» (М., 1943) и др.
Представители всех поколений советских историков взялись за перо, чтобы выразить свое отношение к событиям, потребовавшим величайшего напряжения всего народа в его решительной борьбе с врагом. И яркий пример этого - работа одного из старейших советских историков и архивистов, С.К. Богоявленского, «Две Отечественные войны», оставшаяся, к сожалению, неопубликованной. В рукописи, относящейся к концу 1942 - началу 1943 г., содержится интересное сопоставление отдельных этапов войны 1812 года и хода Великой Отечественной войны. Автор писал: «Краткое обозрение хода той и другой Отечественной войны показывает, как много аналогий можно провести между ними». И главная из этих аналогий - беспредельное мужество народов нашей страны. С.К. Богоявленский утверждал, что уже в 1941 г. под Москвой перелом в ходе войны «вполне определился». И хотя война еще не закончилась, ее исход ясен. «Гитлер может собирать кулак в том или другом районе, иметь временный успех, но карта его бита», - приходит автор к подтвержденному всеми последующими событиями выводу Аболихин Б.С., Дунаевский В.А. 1812 год на перекрестках мнений советских историков, 1917-1987. - М.: Наука, 1990. С. 66. .
Немало содержательных статей, связанных с событиями 1812 года, имевших исследовательский характер, было опубликовано в 1941-1945 гг. в советской исторической периодике. Значительная их часть была посвящена стратегии и тактике Бородинского сражения, роли в нем, как и во всей войне 1812 года, М.И. Кутузова. При сопоставлении выводов этих авторов, выявляется наличие весьма различных суждений по тем или иным принципиальным вопросам.
Так, Б. Кац полагал, что Бородинская битва была «не только моральной», но полной «победой русской армии над лучшей армией Европы» Кац Б. О замысле Наполеона в Бородинском сражении // Ист. журн. 1941. № 3. С. 114. .
Несколько иным было мнение Н.Г. Павленко Павленко Н.Г. Некоторые вопросы Бородинского сражения, 1812 г. Воен.-ист. журн. 1941. № 5. .
Придя к общему заключению, что Бородинское сражение привело к «резкому ухудшению стратегической обстановки для французской армии», автор считал его стратегической победой русских войск. Говоря же о результатах сражения, Н.Г. Павленко высказал соображение, что оно не имело «ясно выраженного исхода», вследствие чего сражение «в тактическом отношении осталось нерешенным» Там же. С. 44. .
Попытку выяснить истинные потери русской армии в Бородинской битве предпринял Б. Кац, использовавший с этой целью материалы военного архива и различные опубликованные документы. Окончательные данные, приводимые автором, следующие: потери русской армии составили 42438 человек (38,5 % личного состава), потери наполеоновской армии, по приводимым им подсчетам - 58478 человек (44 % личного состава).
Из общего числа потерь русской армии более всего пришлось на пехоту - 37058 человек, или 82,3 %, в то время как на кавалерию - 3153 человека (3,1 %) и артиллерию - 1867 человек (1,6 %). Заметим, что французская кавалерия потеряла 16 358 человек, т.е. 58,3 % своего состава Кац Б. Подлинные потери русской армии в Бородинском сражении // Ист. журн. 1941. № 7/8..
Так что есть все основания заключить, что французская кавалерия, говоря словами А.П. Ермолова, разбилась о русскую пехоту. А это явилось результатом «надлома наступательного порыва» у французской пехоты, замененной, как справедливо отмечал автор, в связи с этим конницей.
Весьма содержателен цикл работ Н.М. Коробкова, в которых рассматривалась стратегия М.И. Кутузова в Отечественной войне 1812 года.
Н.М. Коробков видел в Кутузове большого мастера маневренной войны, который блестяще совместил два таких стратегических принципа, как истощение и сокрушение противника. В Отечественной войне 1812 года, считал Н.М. Коробков, «в своем неуклонном преследовании врага Кутузов осторожно, Но твердо регулировал гибельное движение французов» Коробков Н. Кутузов - стратег // Ист. журн. 1942. № 5. С. 48. . Автор отмечал также большое умение Кутузова строго координировать действия крупных и далеко отстоящих одна от другой войсковых группировок.
Что же касается последующего плана действий русского полководца, то по этому поводу Н.М. Коробков высказал суждение: «Как показывают вновь обнаруженные документы, Кутузов не был непримиримым противником перенесения войны за освобождение Европы и окончательный разгром наполеоновской империи. В этом отношении он был вполне последователен, и его политические взгляды и его стратегия органически представляли единое целое» Там же. С. 49. .
Из небольшого числа работ, появившихся в годы войны о партизанском движении в 1812 году, следует назвать статью Д.Е. Червякова Червяков Д. Партизанские отряды в Отечественной войне 1812 г. //Воен-ист. журн. 1941. № 6/7. , в которой автор подчеркивал, что в Смоленской губернии крестьяне по своей инициативе развернули против французов партизанскую войну.
Д.Е. Червяков отмечал, что уже в первый период войны 1812 года имели место совместные партизанские действия крестьян и казаков, однако, как и другие исследователи, он полагал, что партизанское движение как форма проявления народного характера войны с особой силой развернулось только после Бородинского сражения.
Д.Е. Червяков привел также данные, показывающие, что лишь в одном Боровском уезде Калужской губернии в результате деятельности партизан наполеоновская армия потеряла убитыми: 1 генерала, 2 офицера, 9190 рядовых, пленными - 1392 человека Червяков Д. Партизанские отряды в Отечественной войне 1812 г. //Воен-ист. журн. 1941. № 6/7. С. 57. .
В годы Великой Отечественной войны были опубликованы базирующиеся на обширной источниковой базе работы И.С. Звавича и И.Г. Гуткиной, посвященные международным отношениям и внешней политике России начала XIX в.
К середине 40-х годов И.С. Звавич в основном подготовил докторскую диссертацию «Дипломатическая история Отечественной войны 1812 года», и лишь ранняя смерть помешала ученому завершить свой труд. Тем не менее, в отдельных опубликованных фрагментах диссертации ему удалось наметить важнейшие узлы дипломатических взаимоотношений России с европейскими государствами - Испанией, Швецией, Австрией, Пруссией, Англией.
В первой по времени своего выхода из печати статье из серии работ историка, посвященных анализу деятельности российской дипломатии в канун Отечественной войны 1812 года, И.С. Звавичем были рассмотрены перипетии оформления русско-испанского договора, подписанного в Великих Луках 8 июля того же года Н.П. Румянцевым и Зеа де Бермудесом. Автор приходит к выводу о том, что испанская (а также и английская) дипломатия стремилась к одной цели - «побудить Александра к сосредоточению максимальных сил на западных границах России…» Звавич И. Испания в дипломатических отношениях с Россией в 1812 году // Ист. журн. 1943. Кн. 3-4. С. 46. .
В следующей статье, освещающей бурную деятельность русской дипломатии с целью заключения русско-шведского союза, И.С. Звавич показал настойчивость политики русской дипломатической службы, направленной к устранению имевшихся между двумя странами противоречий, начало которому было положено подписанием союзного договора между Россией и Швецией 5 апреля 1812 г., а затем и военной конвенции между ними, заключенной 3 июля того же года. В то же время И.С. Звавич раскрыл большую личную роль Карла Юхана (бывшего маршала империи Бернадота), явившегося инициатором переговоров Звавич И. Союз между Россией и Швецией в 1812 г. // Изв. АН СССР. 1944. № 1. .
Наряду с отмеченными успехами русской дипломатии И.С. Звавич выделял неверные внешнеполитические акции Наполеона, дипломатия которого, базировавшаяся на убежденности в крепости предшествующих франко-шведских контактов, ставших в известной мере традиционными и рассчитывавшая в то же время на действенность исконных русско-шведских противоречий «дала осечку». Помимо политических, немалую роль сыграло и наличие экономических противоречий между Швецией и Францией (континентальная блокада в первую очередь, что и определило, в конечном счете, позицию Швеции в конфликте между Францией и Россией.
Забвение интересов своей собственной страны, пресмыкательство перед завоевателем, отказ от союза с Россией и заключение унизительного соглашения с Францией вопреки национальным интересам характеризовали, по мнению И.С. Звавича, действия прусского короля Фридриха-Вильгельма III в 1812 г. Звавич И. Вероломство Пруссии в отношении России в 1812 г. //Ист. журн. 1944. Кн. 1.
Еще одна статья историка вскрывает лицемерие политики австрийского министра иностранных дел К. Меттерниха, раболепствовавшего перед Наполеоном и стремившегося, как показывает автор, «помешать всяким попыткам России перетянуть Австрию на свою сторону…» Звавич И. Меттерних и Отечественная война 1812 г. // Ист. зап.-М., 1945. Т. 16. С 124. .
Однако русская дипломатия даже после заключения франко-прусского трактата и после подписания франко-австрийского договора от 2 марта 1812 г., вела неустанную борьбу за отрыв Австрии (а также и Пруссии) от Франции. И.С. Звавич пришел к выводу, что Меттерних, будучи убежден, что в грядущей войне между Францией и Россией неизбежное поражение потерпит последняя, категорически отказывался от каких-либо соглашений с Россией.
Если говорить о русско-английских отношениях во время войны 1812 года, то их характер во многом определялся позицией английской дипломатии и английского общественного мнения, поначалу скептически настроенного к возможности сопротивления русской армии. Положение существенно изменилось, как полагал И.С. Звавич, с первых месяцев 1813 г., «когда победа России в войне против Наполеона на территории России выяснилась для английского правительства со всей непреложностью» Звавич И.С. Англия и Отечественная война русского народа против наполеоновского владычества //Докл. и сообщ. ист. ф-та МГУ. 1945. Вып. 2. С. 13. .
И.Г. Гуткина, исследовавшая эту же проблему, считала, что изменения в английском обществе наступало значительно раньше - почти сразу же после подписания тайного русско-английского союза 6 июля в Эребро Гуткина И.Г. Дипломатические отношения между Англией и Россией в 1810-1812 гг. // Учен. зап. ЛГУ. Саратов. 1943. С. 62. .
Приводимые ею документы дипломатической переписки, выступлений в палате общин, где образовался специальный комитет по оказанию помощи России, убеждают в большой активности англичан, хорошо понимавших, что значит для них разгром Наполеона и крушение его могущества на русских полях.
В связи с ростом внимания исследователей к событиям 1812 года большое значение приобрело начавшееся издание документов периода войны. Первым в серии публикации явился сборник, составленный Ф.А. Гаршиным (Изгнание Наполеона из Москвы: Сборник. М., 1938.). Книге предписано содержательное введение, написанное П.Г. Рындзюнским. Особое внимание в нем уделено рассмотрению Бородинской битвы, в которой, по мнению автора, русские войска оказались недостаточно подготовленными: Далеко не все необходимые укрепления были возведены полностью, к тому же они, «как и части русской армии, были расположены на основе неправильно рассчитанного направления движения противника» Изгнание Наполеона из Москвы: Сборник. М., 1938. С. XI. .
Так что, полагает автор, русскому командованию на ходу пришлось исправлять допущенные ошибки.
Что же касается документального содержания самого сборника, то основное внимание составитель уделял мемуарам участников, очевидцев и современников событий, расположив материал преимущественно в хронологическом порядке. В приложении к сборнику была помещена статистическая таблица о состоянии Москвы на 20 января 1812 г., которая в содержательном отношении имела самостоятельное значение.
Кроме сборника Ф.А. Гаршина, в самом начале Великой Отечественной войны вышла из печати документальная публикация, подготовленная сотрудниками Ленинградского отделения Института истории. В редактировании материалов принимал также участие Е.В. Тарле Отечественная война 1812 г.: Сб. документов и материалов / Отв. ред. А.В.Предтеченский и Е.В.Бочкарева. Л., М., 1941. . В сборник были включены самые различные источники. Наиболее обширную часть составляет оперативная переписка - донесения, предписания, приказы, рапорты, воззвания, журнал военных действий. Значительную часть среди включенных материалов занимали воспоминания, дневники и письма современников событий, выдержки из периодики той поры. Составители извлекли документальные материалы в основном из сборников Русского исторического общества, опубликованных материалов Военно-ученого архива.
На заключительном этапе войны увидел свет документальный сборник Из боевого прошлого русской армии: Документы о доблести и героизме русских солдат и офицеров / Под ред. Н.Коробкова. М., 1944. , подготовленный Главным архивным управлением, содержавший материалы о героическом прошлом народов России в дореволюционный период. Одна из глав сборника, включавшая 49 документов, представляла события Отечественной войны 1812 г.
Все документы, вошедшие в раздел, были систематизированы по хронологическому признаку, за исключением документов о Бородинском сражении, сгруппированных тематически, поскольку они были написаны позднее изложенных в них событий. В сборник вошли рапорты, донесения, выдержки из журнала военных действий.
Некоторые из этих донесений и рапортов, ярко отразили дух времени и событий. Так, ценные сведения о боевых действиях Отдельного корпуса Витгенштейна содержались в рапорте генерал-майора Я.П. Кульнева о сражении у местечка Друя, а также в реляции самого командующего корпусом генерал-лейтенанта Витгенштейна Александру I о победе при Клястицах. В этой реляции особо отмечена роль в бою артиллерии. «Страшное действие нашей артиллерии, - писал Витгенштейн, - поощряемой личным примером генерал-майора князя Яшвиля и быстрым наступлением егерских и храбрых полков 5-й дивизии, опрокинуло совершенно неприятельские колонны Там же. С. 69. Различные сведения о Бородинском сражении содержались в рапортах и донесениях главнокомандующего Кутузова, генералов Барклая де Толли, Дохтурова, Коновницына, Сиверса, Раевского, Бороздина.
Мужество русских воинов в боях под Красным 7 ноября 1812 г. раскрыто в рапорте генерала А.П. Тормасова фельдмаршалу Кутузову: «Урон с нашей стороны не весьма значителен, а с неприятельской - чрезвычайный. В плен взяты нами генерал один, штаб и обер-офицеров семьдесят шесть, нижних чинов до четырех тысяч, тридцать две пушки с зарядными ящиками, фельдмаршальский повелительный жезл командующего в сем сражении маршала Давуста князя Еклиальского, и два значка, которые при сем представляю, а множество разного обоза досталось в добычу победителям» Там же. С. 109. .
Большое значение сборника состояло в том, что значительная часть включенных в него документов показала силу сопротивления русских войск, что было очень созвучно событиям 1941-1945 гг.
Были изданы и другие источники Давыдов Д. Дневник партизанских действий 1812 года. М., 1941; Он же. О партизанской войне. М., 1942; Глинка Ф.И. Письма русского офицера и очерки Бородинского сражения. М., 1941; Кутузов в 1812 году по воспоминаниям современников. М., 1942. : воспоминания и дневники Дениса Давыдова, письма Ф.И. Глинки, воспоминания современников о М.И. Кутузове, выдержки из книги воспоминаний адъютанта Наполеона Ф. де Сегюра, изложение записок врача наполеоновской гвардии Де-ла-Флиза. Все они, дополняя друг друга, давали достаточно яркое представление о борьбе русского народа против захватчиков и позволяли читателю провести необходимую аналогию и сопоставление двух отечественных войн.
Таким образом, в этот период большинство увидевших свет работ еще базировалось на опубликованных источниках. Однако ряд авторов (Е.В. Тарле, М.Ф. Злотников, Н.М. Коробков, А.В. Предтеченский, Л.Н. Бычков, Г.Г. Андреев и др.) ввели в научный оборот новые архивные материалы, позволившие сделать важные выводы, а в ряде случаев по-новому охарактеризовать те или иные события эпопеи 1812 года, действия полководцев, итоги и результаты войны.
В рассматриваемый период советская историография уже полностью преодолела ошибочную концепцию М.Н. Покровского, хотя отдельные проблемы (в том числе оценка роли М.И. Кутузова) еще требовали подключения дополнительного архивного материала, тщательного анализа и научной аргументации. Серьезным недостатком в изучении истории событий 1812 года было также то, что преимущественно исследовался только ее военный аспект.
Как и многие другие направления отечественной исторической науки, советская историография 1812 года лишилась ряда авторов, внесших немалый вклад в изучение и разработку этой «вечной» для нашей страны темы. Жертвами сталинских репрессий стали А.И. Верховский, А.А. Свечин, М.С. Свечников и ряд других специалистов в области военной истории дореволюционной России.
Глава II. Изучение истории наполеоновского нашествия на Россию с серед и ны 40-х до конца 50-х годов

§ 1. Работы советских историков о войне 1812 года, написанные к 200-летию со дня рождения М.И. Кутузова
В годы Великой Отечественной войны, как было показано, история войны 1812 года наряду с другими героическими сюжетами прошлого служила источником патриотизма.
Бессмертные подвиги героев Бородина вдохновляли советских воинов в борьбе против фашизма. Победоносное завершение Великой Отечественной войны еще более усилило интерес к славным страницам истории России, в первую очередь к событиям «грозы двенадцатого года». «Нашему поколению, - писал в 1948 г. академик Е.В. Тарле, - только что пережившему варварское нашествие гнусных фашистских полчищ на Советский Союз и познавшему счастье великой победы, сокрушившей подлого врага, нам, современникам и свидетелям бесчисленных подвигов Советской Армии… особенно отрадно вспомнить о былой славе и незабвенных чудесах коллективного народного героизма, спасших Россию в 1812 г.» Тарле Е.В. Предисловие // Гарин Ф.А. Изгнание Наполеона. - М., 1948. С. 14. .
В рядах Советской Армии сражались против гитлеровцев многие будущие историки Отечественной войны 1812 года - П.А. Жилин, Л.Г. Бескровный, И.И. Ростунов, Н.И. Казаков, В.А. Дунаевский и др. «…В многотрудный период 1941-1942 гг., - писал П.А. Жилин, - мне довелось воевать на Западном фронте и пройти тем же путем, которым шла русская армия в 1812 г. …» Жилин П.А. Отечественная война 1812 г. - М., 1988. С. 3-4. .
В год победы над фашистской Германией Советский Союз отмечал еще одно событие - юбилей М.И. Кутузова.
8 сентября 1945 г. Совет Народных Комиссаров Союза ССР принял постановление «О 200-летии со дня рождения М.И. Кутузова», в котором наметил проведение серии мероприятий. В частности, предусматривалось издание брошюры «Михаил Илларионович Кутузов», сборника документов фельдмаршала, публикация материалов о его жизни, полководческой и дипломатической деятельности, проведение научных сессий и т.п.
В брошюре Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б), посвященной жизни и деятельности Кутузова Михаил Илларионович Кутузов: К 200-летней годовщине со дня рождения. - М., 1945; 2-е изд. М., 1946. , впервые использовались некоторые новые документы великого полководца и на их основе давались оценки важнейшим событиям войны 1812 года. Так, раскрывая его стратегический план разгрома врага, авторы привели письмо Кутузова дочери, из которого видно, что фельдмаршал намечал сразу же после сдачи Москвы повести концентрическое наступление войск А.П. Тормасова, П.В. Чичагова и П.Х. Витгенштейна на главные силы Наполеона. Высокая оценка была дана Тарутинскому марш-манёвру, который привел «к резкому изменению стратегической обстановки» в пользу русской армии и создал «выгодные условия для блокады наполеоновской армии в Москве»Там же. С. 27. .
В брошюре опровергалось получившее широкое хождение в дооктябрьской литературе мнение о том, что во время пребывания русской армии под Тарутином Кутузов якобы бездействовал. Авторы брошюры охарактеризовали деятельность полководца в этот период, обратив особое внимание на развертывание им «малой войны»: «Кутузов - первый полководец, который так широко организовал взаимодействие армейских партизанских отрядов с отрядами крестьян, что их удары приобрели стратегическое значение».
Впервые были приведены данные о потерях наполеоновских войск за время пребывания в Москве - свыше 30 тыс. солдат и офицеров Там же. С. 29. .
Высоко оценивалось параллельное преследование французской армии. Авторы брошюры не считали, что наполеоновская армия была окончательно разгромлена на Березине. Для этого потребовалась серия сражений, в том числе между Березиной и Неманом.
В заключение брошюры давалась оценка стратегии и тактики Кутузова, подчеркивалось, что он «показал себя как первоклассный полководец мирового значения, как умудренный опытом государственный деятель», что «тактическую внезапность Суворова Кутузов применял в стратегических масштабах», и делался обоснованный вывод о том, что «полководческое мастерство Кутузова - его стратегия и тактика - превзошло полководческое искусство Наполеона» Михаил Илларионович Кутузов. - М., 1946.. С. 32. .
Юбилейный год показал возросший интерес ученых к истории Отечественной войны. Если раньше ее проблемы изучались отдельными историками, то теперь в эту работу включились коллективы научных и учебных заведений страны. Об этом свидетельствуют научные сессии, посвященные памяти М.И.Кутузова.
14 сентября 1945 г. состоялось заседание Ученого совета Института истории АН СССР. Академик Б.Д. Греков, открывший заседание, в своем вступительном слове остановился на значении и роли М.И.Кутузова в истории России, особо подчеркнув его усилия по развертыванию народной войны 1812 г. Были заслушаны три доклада о деятельности полководца.
Кутузову как дипломату был посвящен доклад академика Е.В.Тарле. Е.В.Тарле сделал вывод о том, что победой над Наполеоном Россия обязана Кутузову не только как главнокомандующему, но и как дипломату и государственному деятелю Там же. С. 148. .
4 и 5 октября в Центральном доме Красной Армии состоялось объединенная научная сессия военных академий, Московского университета, Академии наук СССР и других научных учреждений. На ней было заслушано пять докладов, характеризующих различные стороны многогранной деятельности М.И. Кутузова Научная сессия, посвященная фельдмаршалу Кутузову // Воен. мысль. 1945. № 10/11 С 144-146. .
Материалы юбилейной сессии военных академий, посвященной 200-летию со дня рождения М.И. Кутузова, были опубликованы в специальном сборнике статей М.И.Кутузов: Материалы юбил. сессии Воен. академий Красной Армии, посвящ. 200-летию со дня рождения М.И.Кутузова.- М., 1947. .
К юбилею М.И. Кутузова была опубликована довольно обширная литература. Ее можно подразделить на две группы: к первой относятся работы, отражающие военное искусство полководца, ко второй - статьи, освещающие отдельные стороны его деятельности в 1812 г. Авторы затрагивали и ряд вопросов истории нашествия Наполеона на Россию.
Содержательна статья А.В. Ярославцева. Автор коротко охарактеризовал военно-политическую обстановку накануне войны, привел данные о численности вооруженных сил России и Франции. По его мнению, Россия располагала армией в 518 тыс. человек, включая и местные гарнизонные войска. Кроме того, имелось около 100 тыс. иррегулярных войск. На западной границе было сосредоточено 217 тыс. солдат и офицеров, в том числе 18 тыс. казаков. Численность вооруженных сил Наполеона превышала 1 млн. человек. В июне 1812 г. в Россию вторглась армия в 450 тыс. солдат и офицеров. Эта армия, отмечает автор, «неоднократно получала пополнения, общая численность которых за время похода составляла свыше 155 тыс. человек» Ярославцев А.В. Стратегия Кутузова в войне 1812 г. // Воен. мысль. 1945. № 9. С. 26-27. .
Говоря о плане Наполеона, автор утверждал, что его «стратегической целью являлась вторая столица России - Москва. Здесь Наполеон надеялся продиктовать русскому государству условия мира» Там же. С. 28. .
Впервые в советской историографии А.В. Ярославцев попытался дать периодизацию войны 1812 года. Он делил ее на три этапа. Первым этапом он считал военные действия от перехода французской армией русской границы и до Бородинского сражения. На этом этапе русские армии, оказавшись в невыгодном стратегическом положении, вынуждены были отходить в глубь страны, уклоняясь от генерального сражения, к которому стремился Наполеон. По словам автора, «второй этап открывается Бородинским сражением и заканчивается сражением под Малоярославцем». Третий этап включает преследование Наполеона, вынужденного отходить по разоренной Смоленской дороге, и полное истребление «Большой армии» Ярославцев А.В. Стратегия Кутузова в войне 1812 г. // Воен. мысль. 1945. № 9. С. 29. .
Отход русских войск с Бородинского поля не был, как считал А.В. Ярославцев «преднамеренным». Большие потери русской армии, отсутствие резервов - таковы главные причины, заставившие Кутузова оставить позиции при Бородине, а затем и сдать Москву противнику без боя.
Сравнивая стратегии Кутузова и Наполеона, А.В.Ярославцев считал, что «Обе стороны ожидали генерального сражения, но неодинаково представляли себе его сущность». Наполеон считал, что оно предопределит исход всей кампании, Кутузову же было ясно, что «достигнуть цели войны генеральным сражением нельзя». «Таким» образом, - заключал А.В. Ярославцев, - стратегия Кутузова выше и многообразнее наполеоновской.» Там же. С. 33. .
Большое значение в работах историков придавалось голоду и естественным фактором. Например, Н.М. Коробков писал: «Кутузов знал, что голодная армия Наполеона, окруженная партизанами, на длительном пути из России погибнет вернее и полнее, чем в каком бы то ни было сражении, и он уже подготовил план ее окружения и окончательной гибели на Березине. Все это к тому же будет стоить русской армии минимум жертв» Коробков Н.М.Михаил Кутузов.- М., 1945. С. 48. .
Из работ, посвященных частным вопросам, можно выделить статью П.Г. Рындзюнского «Кутузов в Тарутинском лагере». Автор отметив, что этот период деятельности полководца «почти обойден в работах современных биографов», освещает действия Кутузова с целью заставить Наполеона покинуть Москву, пополнить свою армию (за время пребывания под Тарутином русская армия выросла на 22 %, а кавалерия увеличилась более чем на 200 %), создать укрепленный лагерь на левом берегу реки Нары. Рындзюнский П. Кутузов в Тарутинском лагере // Ист. журн. 1945. № 3. С. 45.
Празднование 200-летия со дня рождения М.И.Кутузова дало новый импульс к выявлению и публикации документальных материалов по истории эпопеи 1812 года, и в первую очередь документального наследия полководца. Специальным распоряжением Главное архивное управление СССР обязало центральные и местные государственные архивы страны приступить к выявлению документов Кутузова и его ближайших соратников.
К реализации этого решения историки и архивисты приступили уже в 1945 г. В сентябрьском номере «Военная мысль» поместила обширную подборку документов М.И.Кутузова, отражающих его полководческую деятельность в период войны 1812 года - с момента назначения на пост главнокомандующего 5 августа и до полного изгнания наполеоновской армии из России. Предисловие к подборке было написано Н.М.Коробковым.
Документы дают возможность проследить эволюцию стратегических замыслов главнокомандующего. Кутузов понимал, что на полях России решается не только судьба ее народов, но и народов порабощенной Наполеоном Европы. От генералов он требовал нанести противнику решительные удары, «от коих зависит, может быть, благоденствие не одного народа русского, но и всех народов Европы» Полководческая деятельность Кутузова в 1812 г. Документы. //Всем. мысль. 1945. № 9. С. 81. .
Государственный ум Кутузова, понимание им исторической миссии России ярко проявились в заключительном документе сборника: «…мечтания о всеобщей монархии истреблены беспрерывными победами Российских армий… Прекрасная Франция, сильная сама по себе, пусть займется внутренним своим благосостоянием… Но да будет ей известно, что другие державы желают равномерно постоянного спокойствия для своих народов и что они не положат оружия, доколе не установят и не утвердят прочным образом политической независимости всех государств в Европе…» Полководческая деятельность Кутузова в 1812 г. Документы. //Всем. мысль. 1945. № 9.. С. 83. .
К 200-летию со дня рождения полководца вышло из печати первое издание сборника документов и материалов «Фельдмаршал Кутузов» Фельдмаршал Кутузов: Сб. документов и материалов / Под ред. Н.М.Коробкова. - М., 1945; 2-е изд.- М., 1947. .
Документальным материалам предпосланы введение, краткое археографическое вступление от составителей и подготовленный ими же формулярный список о службе генерал-фельдмаршала М.И. Голенищева-Кутузова. В конце книги даны перечень документов, вошедших в сборник, и указатели: публикаций документов и материалов о Кутузове, малоупотребительных слов и именной.
Документы отражают почти всю военную и полководческую деятельность Кутузова с 1787 по 1813 гг. Кроме приказов, предписаний, писем и распоряжений, исходивших непосредственно от самого Кутузова, в сборник включены журналы военных действий, рескрипты и указы Александра I.
Сборник делится на две основные части: 1) Кутузов в войнах 1878-1811 гг.; 2) Кутузов в Отечественной войне 1812 года. Основное документальный материал распределен в строго хронологическом порядке, снабжен краткими примечаниями. Материалы второй части сборника сгруппированы в девяти разделах, в соответствии с этапами деятельности Кутузова в кампании 1812 года.
Из документов видно, что Кутузов стремился сохранить в армии и в стране веру в свои силы, в победу. С этой целью он издает приказ с объявлением благодарности участникам Бородинского сражения, в котором подчеркнул: «…ныне, нанося ужаснейшее поражение врагу нашему, мы дадим ему с помощью Божиею конечный удар. Для сего войска наши идут навстречу свежим войскам, пылающим тем же рвением сразиться с неприятелем…»Там же. С. 174. .
Документы сборника показывают осуществление М.И.Кутузовым мероприятий по преследованию отступающей армии Наполеона, нанесению ей непрерывных ударов в сражениях у Вязьмы, при Красном, на р. Березине. Эти документы еще раз опровергают легенду о «генерале-зиме», холодах, погубивших якобы французскую армию.
В 1945 г. увидел свет и второй сборник документов из серии «Русские полководцы», посвященный деятельности одного из учеников Суворова, героя эпопеи 1812 года Петра Ивановича Багратиона Генерал Багратион: Сб. документов и материалов / Под ред. С.Н.Голубева и Ф.Е. Кузнецова.-М., 1945. .
Небольшой по объему сборник знакомил читателей с наиболее важными и существенными периодами боевой деятельности замечательного полководца. Систематизированные составителями материалы включали такие источники, как приказы, предписания, распоряжения, письма П.И. Багратиона, его донесения Александру I, директивы военного министра М.Б. Барклая де Толли и др.
Все документы систематизированы в двух разделах: 1) Войны 1799-1811 гг.; 2) Отечественная война 1812 года.
В начале войны 2-я армия оказалась в тяжелейшем положении. Против нее Наполеон бросил свои лучшие войска: корпус под командованием вестфальского короля Жерома шел в хвосте армии, а корпус маршала Л.-Н. Даву - наперерез. Багратион с необыкновенной ловкостью вырвался из тисков Даву и Жерома, отвел свою армию от границы к Смоленску, нанеся противнику ряд чувствительных ударов. Образ Суворова оживает в словах приказа, отданного Багратионом после первого столкновения с французскими войсками: «Пехота коли, кавалерия руби и топчи!..Тридцать лет моей службы и тридцать лет, как я врагов побеждаю чрез вашу храбрость. Я всегда с вами, и вы со мною!» Генерал Багратион: Сб. документов и материалов. - М., 1945. С. 180.
Документы сборника воссоздают образ военачальника, непрестанно заботящегося о здоровье своих солдат, гуманного к побежденному противнику, нетерпимого к насилию над мирным населениемТам же. Док. № 61, 108, 115. .Но в сборник не вошли документы, отразившие участие Багратиона в Бородинской битве, и другие материалы.
Ряд новых документов, свидетельствующих о мужестве, героизме и стойкости русских воинов в борьбе с Наполеоном, включен в публикацию «Из боевого прошлого русской армии» (под ред. Н.М.Коробкова. М., 1947).
Своеобразны структура и содержание сборника, составленного Ф.А. Гариным Гарин Ф.А. Изгнание Наполеона.- М., 1948. . Хронологически документы и материалы охватывают период от июня 1810 г. до 21 декабря 1812 г. Составитель в основном использовал ранее изданные публикации, в том числе мемуары французских генералов и офицеров, переведенные на русский язык. Поместив в каждой главе поочередно русские и французские свидетельские показания об излагаемых событиях, Ф.А.Гарин дал возможность читателям познакомиться с тем, как на одно и то же событие смотрели вторгшийся враг и защитники родины.
Яркие фрагменты приведены о разгроме и гибели «Большой армии». Ф.Г. Гарин стремился осветить военные действия не только на центральном направлении, но и на флангах: специальные разделы посвящены защите Петербурга и операциям 3-й Западной армии.
Большую работу проделали историки и архивисты по выявлению и публикации такого важного исторического источника, как письма участников войны 1812 года.
Журнал «Знамя» опубликовал 96 писем М.И. Кутузова К 135-летию со дня смерти М.И.Кутузова: Из личной переписки // Знамя. 1948. Кн. 5. .Письма М.И. Кутузова периода Отечественной войны 1812 года (47 писем) содержат богатую информацию.
«Армия в полном духе», - писал он супруге накануне Бородинской битвы 22 августа. Сообщая ей же 25 августа о подготовке к сражению, Кутузов давал характеристику Наполеону: «Его узнать нельзя, как осторожен, теперь закапывается по уши» Там же. С. 98. .
В письмах нашли отражение такие вопросы, как тарутинский марш-манёвр «малая война», бегство Наполеона из Москвы, огромные потери его армии и др. Сознание, что противник потерпел поражение и отступает, помогло Кутузову преодолеть огромные трудности. «Я мог бы гордиться тем, - писал он 22 октября своей дочери Е.М.Хитрово, - что я первый генерал, от которого бежит гордый Наполеон» Там же. С. 103. .
Кутузов много думал о Наполеоне. Он считал его гениальным полководцем, который свой талант использовал для достижения своекорыстных, честолюбивых целей, человеком, в котором сочеталась «смесь различных пороков и мерзостей».
Сообщая Е.И.Кутузовой о бегстве французской армии, фельдмаршал 3 ноября писал: «Бонапарте неузнаваем. Порою испытываешь соблазн поверить в то, что он уже больше не гениален. Как ничтожен род человеческий» Там же. С. 105-106. .
В 1950-1956 г. Воениздат выпустил в свет 5-томный сборник документов «М.И. Кутузов» (Под ред. Л.Г. Бескровного) - фундаментальную публикацию о жизни и военном искусстве великого русского полководца. Четвертый том, состоящий из двух частей, посвящен деятельности Кутузова в войне 1812 года. Всего в обеих частях содержится более 1200 документов. Значительное количество документов о заключительном этапе войны 1812 г. содержится в 5-м томе публикации.
При подготовке издания составители обследовали фонды основных архивохранилищ и рукописных отделов библиотек страны. Это позволило им выявить основные документы полководца. В сборник вошли и все ранее опубликованные материалы. В издании представлены документы, отражающие всю многогранную деятельность главнокомандующего.
Большинство документов, вошедших в сборник, публиковалось впервые. Основное содержание тома - оперативная переписка М.И.Кутузова с командованием воинских частей, начальниками ополчений и партизанских отрядов.
Многочисленные документы показывают заботу Кутузова о своевременном снабжении армии продовольствием, о раненых и медицинском оборудовании, о борьбе с мародерством, о наведении порядка в Тарутинском лагере. Своевременно принятые главнокомандующим меры способствовали укреплению дисциплины в армии.
Много места в томе уделено Тарутинскому сражению, которое имело важное значение в борьбе за стратегическую инициативу. На следующий день после баталии Кутузов писал жене: «Не мудрено было их разбить, но надобно было разбить дешево для нас… Первый раз французы потеряли столько пушек и первый раз бежали, как зайцы…» К 135-летию со дня смерти М.И.Кутузова: Из личной переписки // Знамя. 1948. Т. 4., ч. 2. Док. № 18. С. 22.
Документы запечатлели благородное отношение командования российских войск к поверженному врагу. В ряде предписаний и приказов Кутузов требовал принять безотлагательные меры по улучшению положения военнопленных, состояние которых было тяжелым. Измученные голодом и холодом, страдая от ран и болезней, они массами гибли.
В сборнике впервые увидели свет документы, свидетельствующие о том, что Кутузов и его штаб заблаговременно готовились к перенесению военных действий за границы России. Не позднее 30 ноября Главный штаб разработал план ведения военных действий за Неманом.
А 21 декабря до всеобщего сведения был доведен знаменитый приказ главнокомандующего в связи с окончанием Отечественной войны, в котором подчеркивалось: «Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Но не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах, унижающих солдата… Будем великодушны, положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но идем освободить от бедствия и угнетений даже самые те народы, которые вооружались противу России» М.И.Кутузов: Сб. документов.- М., 1954. Т. 4, ч.1. Док. № 250. С. 63-34. .
Опубликованные документы опровергали широко распространенное ранее в литературе мнение о том, что М.И. Кутузов был якобы противником перенесения военных действий за границы России. Такого мнения придерживался даже такой крупный исследователь истории наполеоновских войск Отечественной войны 1812 г., как академик Е.В. Тарле Трале Е.В. Наполеон. - М., 1939. С. 235-235. .
Выход в свет пятитомника «М.И. Кутузов» и ряда других рассмотренных документальных публикаций значительно расширили источниковую базу исследования войны 1812 года. Правда, в основном источники отражали второй этап войны и русское полководческое искусство.
Таким образом, 1945 год стал важной вехой в историографии нашествия Наполеона на Россию 1812 года, особенно в изучении полководческого искусства М.И. Кутузова.
Пристальное изучение военной деятельности знаменитого полководца позволило советским военным и гражданским историкам дать ответ на некоторые важные вопросы. Однако опубликованные работы и прочитанные в юбилейные дни доклады не исчерпали проблему. Они отражали в основном ход войны после вступления Кутузова в должность главнокомандующего. Наметилась тенденция идеализировать М.И.Кутузова. Сравнивая Кутузова с Наполеоном, многие из историков неоправданно принижали заслуги последнего в развитии военного искусства, забывая порой, что Наполеон был одновременно крупным политическим и государственным деятелем.
В исследованиях о Кутузове многие важные положения были слабо аргументированы. Авторы использовали ограниченный круг источников, редко обращались к архивным документам.
§ 2. Исследования историков Наполеоновского нашествия. Обсуждение дискуссионных проблем
На историографию войны 1812 года второй половины 40-50-х годов определенный отпечаток наложило письмо И.В.Сталина военному историку Е.А. Разину. Его публикация была вызвана следующим обстоятельством. 30 января 1946 г. профессор, полковник Е.А. Разин обратился к Сталину с письмом, в котором спрашивал, прав ли Г.П. Мещеряков, подвергнувший острой критике работы К. Клаузевица (немецкого военного теоретика начала XIX века, находившегося на службе российского императора в течение всей войны 1812 года) о войне и военном искусстве. (Воен. мысль. 1945. № 6/7). 23 февраля того же года И.В. Сталин написал ответ, который и был опубликован вместе с письмом Е.А. Разина в февральском номере журнала «Большевик» за 1947 г.
В своем ответе Разину Сталин затронул ряд вопросов военной истории и военного искусства, в том числе и войны 1812 года. Непосредственно к этой войне относятся два его высказывания. Во-первых, он выразил несогласие с оценкой основоположников научного коммунизма полководческой деятельности М.Б. Барклая де Толли в 1812 г. Сталин писал: «Энгельс говорил как-то, что из русских полководцев периода 1812 года генерал Барклай де Толли является единственным полководцем, заслуживающим внимания. Энгельс, конечно, ошибался, ибо Кутузов как полководец был, бесспорно, двумя головами выше Барклая де Толли» 11 Большевик. 1947. № 3. С. 7-8. .
Сталин не совсем верно передал оценку Барклая, так как Ф.Энгельс называл Барклая «бесспорно лучшим генералом, но не «единственным полководцем, заслуживающим внимания», как писал И.В. Сталин. Оба эти полководца внесли огромный вклад в разгром наполеоновской армии и заслужили благодарность народов России. Кутузов с уважением относился к Барклаю, доверил ему командование 1-й армией в решающий период войны 1812 года - накануне Бородинской битвы 22 Абалихин Б.С., Дунаевский В.А. 1812 год на перекрестках мнений советских историков, 1917-1987. - М.: Наука, 1990. С. 105. .
Другое высказывание Сталина по истории войны 1812 года касалось характеристики действий русской армии на втором этапе борьбы. Впервые в исторической литературе Сталин определил эти действия как контрнаступление.
«…Наш гениальный полководец Кутузов…, - писал Сталин, - загубил Наполеона и армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления» 33 Большевик. 1947. № 3. С. 8. .
Его выступление в печати по вопросам истории Отечественной войны способствовало усилению внимания советских ученых к эпопее 1812 года вообще и к полководческой деятельности М.И.Кутузова в частности, нацеливало исследователей на изучение только второго этапа войны, причем преимущественно на область военного искусства.
Первым, кто пытался проиллюстрировать тезис Сталина о контрнаступлении как об особом виде наступления, был Я.И. Линков. «Идея контрнаступления, - писал он, - являлась решающим ядром всей стратегии Кутузова, обеспечившей выдающийся успех русского оружия и полное поражение Наполеона в кампании 1812 года» 44 Линков Я. Отечественная война 1812 г. и стратегическое контрнаступление Кутузова // Пропагандист и агитатор. 1947. № 9. С. 47. .
Однако автор не осветил подготовку контрнаступления, не раскрыл сущность замысла Кутузова.
В № 20 этого же журнала за 1947 г. увидела свет статья П.А. Жилина «Контрнаступление Кутузова в 1812 г.», в которой в общих чертах говорилось о мероприятиях, проведенных фельдмаршалом во время Тарутинского периода, давалась характеристика замыслам полководца. Одной из особенностей контрнаступления 1812 г. являлся, по словам автора, «сравнительно короткий срок борьба за инициативу в оборонительных боях и быстрый переход русских войск в преследование» 11 Большевик. 1947. № 20. С. 37. .
В 1950 г. была опубликована монография П.А. Жилина «Контрнаступление Кутузова в 1812 г.», удостоенная Государственной премии третьей степени. Автор критиковал наиболее крупные работы дворянских и буржуазных историков как русских, так и иностранных, отрицавших народный характер войны 1812 года и принижавших роль М.И.Кутузова в разгроме наполеоновского нашествия.
Начальный этап войны П.А. Жилин осветил кратко, определил ее характер, затронул политическую и военную обстановку, сложившуюся накануне войны и на первом ее этапе. Автор считал, что у русского командования отсутствовал «реальный план ведения войны», не было такого плана и позже. Вопреки устоявшемуся уже в литературе мнению о том, что Барклай де Толли избегал генерального сражения и стремился сохранить армию, П.А. Жилин находил в действиях Барклая стремление дать генеральное сражение. По его мнению, «настоятельные попытки реализовать это сражение появились в настойчивых поисках позиции для генерального сражения вначале в районе Усветья, около Дорогобужа, затем в Вязьме, и, наконец, в Царево-Займище» 22 Жилин П.А. Контрнаступление русской армии в 1812 г. - М., 1953 г. С. 123-124. .
Автор дал Барклаю де Толли резко отрицательную характеристику. По его словам «за свое усердие» Барклай «снискал покровительство Александра I и быстро сделал карьеру, став военным министром. Ему - иностранцу, не умевшему даже говорить по-русски, - были чу и т.д.................