Никита Алексеевич Струве - историк русской литературы и культуры, издатель. Родился в пригороде Парижа Булони в семье изгнанников из России. Окончил Сорбонну, где впоследствии преподавал. Автор сотен работ, посвящённых русской литературе и культуре. На протяжении жизни активно участвовал в зарубежном русском христианском движении. По его убеждению, “без религиозной культуры не продержаться ни русской культуре, ни русской государственности”.
В годы постперестройки выступил соучредителем Библиотеки-фонда «Русское Зарубежье» в Москве. Председатель общества «Центр помощи» (Монжерон, Франция). Директор издательства YMCA-Press, председатель правления московского издательства «Русский путь». Главный редактор журнала «Вестник русского христианского движения»…
Живёт в Париже.

Никита Струве: "Мы страдали Россией... "

- Никита Алексеевич! В советское время имя Вашего деда, Петра Бернгардовича Струве, упоминалось лишь в связи с тем, что он некогда вызвал недовольство Ленина. В подробности полемики, разумеется, не вдавались, зато на всю славную фамилию Струве, многие поколения которой верой и правдой служили и служат России, легла чугунная тень большевистской пропаганды. К сожалению, и в нынешнюю эпоху посткоммунизма многие из россиян остаются в плену чудовищных идеологических догм. Восстановим, пусть с огромным запозданием, справедливость и на уровне нашей школы. Расскажите, пожалуйста, читателям «Литературы», учителям-словесникам и школьникам, о семье Струве.

Наша фамилия немецкая, предки происходят из Шлезвиг-Гольдштайна, город Альтен. Наш предок, Василий (Фридрих Георг Вильгельм) Яковлевич Струве с юности работал в России, вначале в Дерптском университете, затем, уже академиком Императорской Академии наук, - в Петербурге. Он был одним из основоположников российской астрономии, основателем и первым директором ныне всемирно известной Пулковской обсерватории. Также директором этой обсерватории и академиком был его сын, Отто Васильевич… Вот одна линия фамилии Струве, астрономическая. Она дала действительно много замечательных астрономов. Это, например, родившийся в России и скончавшийся в 1963 году в США Отто Людвигович Струве, по матери он принадлежит к роду математиков Бернулли. Он участвовал в Первой мировой войне, затем в Белом движении, в армии генерала Деникина. Оказавшись изгнанником из России, достиг выдающихся успехов в США, руководил двумя крупнейшими в стране обсерваториями, способствовал развитию здесь астрономических исследований посредством радиотелескопов. При этом всеми способами помогал своим российским коллегам, пропагандируя их достижения, посылая им научные материалы, а порой и продукты питания… Лондонское Королевское астрономическое общество наградило Отто Людвиговича золотой медалью - четвёртой из полученных астрономами Струве. Это как семья Баха - только в астрономии, поразительная генетическая цепь…

- Но и у гуманитариев Струве - впечатляющие успехи…

Мой дед, Пётр Бернгардович, внук Василия Яковлевича и сын пермского губернатора, уже православного человека и сам православный, прошёл сложный путь, абсолютно русский путь выходца из немцев, влюблённого в Россию: через марксизм, социологические искания…
Я застал его подростком. По навету одного русского эмигранта в сорок первом году деда арестовали немцы в Белграде как бывшего друга Ленина. Промучили недолго. На прекрасном немецком языке, таком же для него родном, как и русский, он им доказал, что другом Ленина не был. Но он был страстным антигитлеровцем, в неменьшей степени, чем антисталинцем и антиленинцем…

- Антитоталитарный человек.

Да. Абсолютно. Он считал, что Германия поругана Гитлером так же, как Россия поругана Лениным и Сталиным. Когда его освободили, он приехал к нам в Париж, тогда оккупированный, и, думаю, оказал на меня некоторое влияние. Мне было двенадцать-тринадцать лет, но шла война, и мы были взрослее своего возраста. Он мне многое показал, многому научил - как своими, может быть, случайными для него репликами, так и самим своим бытием. Он воплощал идеал Солженицына: жить не по лжи. Дед для меня - образ человека, который следовал глубокой правде.

Он был человеком, требовательным ко мне - видел во мне не ребёнка, внука, а подрастающего человека. Когда однажды в метро я обратился по-немецки к гитлеровскому солдату, он пришёл в ярость. “Говорить с ним по-немецки - значит, сотрудничать с оккупантами. Это уже коллаборационизм”. У нас была оккупация не такая, как в России, не жестокая, не смертоубийственная - но всё же… Такое запоминалось.

- Пётр Бернгардович был не только выдающимся обществоведом, но и проницательным литератором. Он - автор замечательных статей, глубоко раскрывающих религиозность Лескова, работ о проблемах чистоты литературного и разговорного языка… К гуманитарной ветви фамилии Струве принадлежат также Ваш отец, Алексей Петрович, и Глеб Петрович Струве, автор труда «Русская литература в изгнании: Опыт исторического обзора зарубежной литературы», выпущенного нью-йоркским Издательством имени Чехова в 1956-м и переизданного Вами в 1996-м…

Глеб Петрович не только мой дядя и старший брат моего отца, но и мой крёстный. А всего у Петра Бернгардовича было пять сыновей, но трое умерли в сравнительной молодости. Один, начинающий писатель, в двадцать пять лет, от туберкулёза, двое других - apхимандрит Савва и Аркадий, секретарь Пражского епископа Сергия, - дожили лет до сорока пяти. Одного я знал, другой был священником в Чехословакии… Глеба Петровича я знал в конце его жизни, так как он жил в Англии, преподавал в Лондонском университете, затем был профессором в Калифорнии. Он тоже был очень честным человеком, интеллектуалом, написал лучшую книгу о русской литературе в изгнании, к тому же как поэт был участником этой литературы. Но он не был ярким собеседником. Кстати, и мой дед был не оратором, может быть, отчасти и поэтому его политическая деятельность не удалась - ни в России, ни в эмиграции. А причина была в том, что он продумывал каждое своё слово, или, как пишет Лидия Корнеевна Чуковская о Солженицыне, он слышал, что говорит.

- Но он был выдающимся публицистом, с абсолютным чувством слова…

Да, конечно, он прекрасный русский писатель, а не оратор потому, что в речи подбирал каждое слово, чувствовал возможности каждого произносимого им слова, искал единственно верное. Даже мы, дети, смеялись над его паузами между словами. Он постоянно искал глубинно точное слово.

- Ваш отец тоже занимался литературой?

И мой отец был образованным, культурным человеком, но университет не окончил, может быть, потому, что время его молодости пришлось на эмиграцию, скитания. Дед помог ему стать книготорговцем, но книготорговец он был плохой и в итоге разорился. Скорее, у нас был не магазин, а своего рода частная библиотека. Я вырос среди книг и среди людей, которые приходили эти книги покупать, обсуждать, у нас бывало много интересных людей, всех не перечислить. Вспоминаю, например, известного ныне и в России литературоведа и критика Константина Васильевича Мочульского и совершенно забытого историка Осипа Левина. У нас вообще бывало много людей из русско-еврейской интеллигенции. Большим уроком ответственности это стало во время войны. До сих пор слышу ночной стук в дверь, в дверь соседней квартиры, это пришла полиция арестовывать соседа, еврея польского происхождения, а в это время у нас скрывался публицист Пётр Яковлевич Рысс, кто-то ещё… Вначале французские власти отдали оккупантам иностранных евреев, к тому же стариков… Это одно из особых воспоминаний моей юности - о нашествии насилия, зла. Насилия в чистом виде, дьявольского насилия. Помню и то, как уже в сорок пятом году из нашего дома люди советской военной миссии выкрали невозвращенца, молодого студента-медика… Слышал крики: “Спасите, помогите, товарищи!” Я был один дома, подбежал к окну и увидел стремительно удалявшийся чёрный автомобиль. Потом мы сходили в эту квартиру - взломанные двери, кровь, следы борьбы… Чтобы это не осталось незамеченным, обратились в газеты, привлекли к этой истории внимание. Закончилось тем, что советскую военную миссию, чувствовавшую себя в Париже как дома, отозвали… Но что стало с этим человеком, где его ликвидировали, мы так и не узнали. Вообще, подобные кражи людей во французской провинции были довольно часты. Это называлось “охота за черепами”. Так же они орудовали впоследствии и во Вьетнаме, когда Франция вела там войну, потому что некоторые невозвращенцы записались во французскую армию… Это из памятных воспоминаний.

- Для всех нас очень важных, особенно если помнить, что Вы росли в книжном мире, и это определило и Вашу профессиональную судьбу…

Здесь, думаю, есть и генетическое, продолжающееся сегодня в некоторых моих внуках. Линия астрономов Струве сейчас, к сожалению, прервалась… Но мой сын - профессор японского языка в университете, внучка - преподаватель английского языка в Нантеровском университете, где я преподавал более сорока лет. Не знаю пока, как будет с правнуками, но здесь, несомненно, есть какая-то линия. Я в молодости долгое время не знал, что с собой делать, чем заняться - французским языком, философией, арабским языком, долгое время больше читал по-французски, увлекался французской поэзией, по-русски литературу стал читать сравнительно поздно, но мне встретился очень хороший профессор русистики, Пьер Паскаль, который стал моим другом… Удивительный человек. Он был в России в военной миссии, принял русскую революцию, потом разочаровался в своих надеждах… Он был католик, но антибуржуазного склада, разочарованный в буржуазности Франции. Среди его студентов было много коммунистов, левых… Но он никогда ничего не навязывал. Не читал лекции, а комментировал произведения, переводы… Он для меня пример того, как нужно преподавать, я старался ему следовать, когда в итоге понял, что моя стезя - в русистике. Мы страдали Россией, знали всё, что в ней происходит, нужно было что-то сделать для неё, принести какую-то пользу…

- Вот важная для нас проблема, и надо бы узнать Ваше мнение о ней. Сейчас в российскую школу, я бы сказал - на административном, а не на просветительском основании хотят ввести дисциплины, связанные с религией, прежде всего с православием. Что, на мой взгляд, очень упрощает то религиозное переживание, которое возникает у человека в храме. К тому же наши школы обычно многоконфессиональны, не говоря о том, что дети первоначально по своему опыту вынужденные агностики…

Да, у молодого поколения отношение к религии разное. Но все трое моих детей, да и восьмеро моих внуков - православные. Во Франции ставились вопросы, подобные тем, что возникают сегодня в российском образовании… Во всяком случае нужен курс по истории религий, по основам религиозной культуры, но я боюсь огосударствления религии, огосударствления православия… Я скептически отношусь к такому поголовному обучению, которое будут насаждать. Это будет нравоучение скорее, чем просвещение.

- Вы - директор издательства YMCA-Press, в своё время впервые издавшего «Архипелаг ГУЛАГ», другие произведения Александра Солженицына, а ныне активно работающего в России вместе с замечательным издательством «Русский путь»… Труды Ваши значительны и благотворны для полноценного интеллектуального развития России. Но что из сделанного Вами Вы особенно цените и что Вам ещё хочется дать Вашей русской родине?

Я сделал не так много, но во время хрущёвских гонений на церковь написал и издал книгу на французском языке «Христиане в СССР». Она вызвала большой резонанс, считаю, что здесь я принёс России пользу. Моя книга прозвучала. Также я одним из первых написал - вначале по-французски, потом перевёл на русский - книгу о Мандельштаме, где тоже коснулся религиозной, христианской подоплёки его судьбы, его творчества (переиздана в 1992 году в Томске. - С.Д.)… Выпустил двуязычную антологию русской поэзии XIX и XX веков в своих переводах и с моими предисловиями…

Многое я делал, отвечая на внутренние, а не только на внешние потребности. Старался издавать то, что мне хотелось. С 60-х годов прошлого столетия руковожу издательством, книжным магазином, культурным центром YMCA-Press в Париже, редактирую Вестник РХД тоже уже целых полвека. Перевожу на русский книгу о русской эмиграции, вышедшую в Париже в 1996-м… Первый раз я смог приехать в Россию на шестидесятом году жизни, и теперь упущенное не по моей вине мне надо навёрстывать.

Публикация статьи произведена при поддержке сервиса «Страна Советов». Перейдя по ссылке http://strana-sovetov.com/fashion, Вы узнаете все о модных тенденциях в одежде и мейкапе; получите полезные советы по уходу за лицом и телом. «Страна Советов» расскажет Вам все о моде, психологии, новинках мировой теле- и киноиндустрии, на сайте можно свериться с удобным календарем праздников на этот год. Более того, авторы «Страны советов» делают обзоры на новые книги, пишут отзывы на новинки косметики и бытовой техники.

Струве Никита Алексеевич (16 февраля 1931 – 7 мая 2016) – выдающийся представитель первой русской эмиграции, человек Культуры и Церкви.

Н.А. Струве был лично знаком с Иваном Буниным, Алексеем Ремизовым, Анной Ахматовой, Семеном Франком. Он был другом и . Никита Алексеевич Струве не только встречался с выдающимися людьми, но и стремился распространять их духовное и культурное наследие. Благодаря ему в сложнейших условиях впервые издан Архипелаг «ГУЛАГ» Солженицына, были спасены росписи сестры Иоанны Рейтлингер.

С начала 1990-х годов он безвозмездно распространяет книги своего издательства (YMCA-press) по библиотекам всей России, таким образом возвращая русскую культуру в Россию после ее планомерного уничтожения советским режимом.

Никита Алексеевич Струве был членом Русского студенческого христианского движения (), с 1952 года и до самой своей смерти являлся редактором журнала «Вестник РХД», в котором публиковались лучшие труды по русской религиозной философии, богословию и литературе.

В 1991 году трудами Никиты Алексеевича в Москве появилось издательство «Русский путь» – аналог и продолжатель дела YMCA-press в России.

Биография. Духовный путь

Н.А. Струве родился в эмиграции, во Франции 16 февраля 1931 года. Его дедушкой был известный политический деятель Пётр Бернга́рдович Стру́ве. Глубоко верующим человеком он становится постепенно благодаря общению с верующими людьми из круга .

Решающим для выбора дальнейшего пути оказался съезд в 1948 году, во время которого он знакомится с будущей супругой, Марией (дочерью о. ). Во время съезда он общается с ливанскими и сирийскими студентами Свято-Сергиевского богословского института (ныне один из них – митрополит Гор Ливанских, а другой был 33 года, вплоть до своей кончины, патриархом Антиохийским), а также попадает под влияние отца Василия Зеньковского.

С 1959 года он возглавляет издательство YMCA-press. В это время он уже преподает в Сорбонне русский язык и литературу, а также активно участвует в издании журнала «Вестник ». В «Вестнике» под псевдонимами публикуются статьи авторов «из-за железного занавеса». На основании этих статей в 1963 году, во время хрущевских гонений в СССР, в Париже Никита Алексеевич издает книгу «Les chrétiens en URSS», которая рассказывает о положении верующих в Советском союзе.

Никита Алексеевич Струве первым издает книги «Архипелаг ГУЛАГ» и одну из частей эпопеи «Красное Колесо» – «Август 1914». Солженицын принимает решение о публикации своих произведений на Западе, после того, как в 1973 году рукопись «ГУЛАГА» попадает в органы госбезопасности, а хранившая их женщина, после длительного допроса кончает жизнь самоубийством. Александр Исаевич пишет письмо Никите Струве с просьбой издать рукописи: нужно было осуществить издание «как можно более конфиденциально и быстро». Это удалось исполнить: супруги Струве сами делают корректуру, чтобы в издание было посвящено минимальное число исполнителей.

В 1979 году он защищает докторскую диссертацию об О. Э. Мандельштаме, а также становится полноправным профессором Университета Париж X (Нантер).

Как только становится возможным, Никита Струве открывает в Москве издательство «Русский путь», активно путешествует по России, выступает с лекциями и передает книги в местные библиотеки.

Н.А. Струве – друг и защитник Преображенского братства

С конца 1980-ых годов Никита Алексеевич знакомится с отцом , чьи статьи также печатались на страницах «Вестника РХД». В дальнейшем Никита Алексеевичем становится добрым другом Преображенского братства, с радостью участвует в съездах Преображенского братства, видя в них проявление соборного начала, входит в Попечительский совет СФИ.

В 1997 году, во время компании против отца и Братства, Н.А. Струве быстро разобрался в ситуации и однозначно и бескомпромиссно встал на их защиту. Он был довольно близко знаком с патриархом Алексием II, которого лично просил о снятии прещений: «…Я спросил Патриарха, в чем же о. Георгий провинился, но он только мне ответил: "Он – гордый". – "В таком случае, – сказал я, – стольких нужно было бы запретить, начиная с Вашего посетителя". … при очередном посещении …, умоляя о снятии запрещения… даже в пылу сказал: "Я готов встать перед Вами на колени"» .

В 2015 году Никита Алексеевич поздравил Братство с 25-летием: «Я с самого начала радовался формированию этого братства и тому, что оно распространено в разных городах. И у меня хорошие отношения с разными братствами в Твери, в Екатеринбурге, в Петербурге, я всегда следил и слежу [за жизнью братства] ... Меня это подбадривает, что 25 лет – и никакого захирения нет. Трудности всегда бывают, это нормально, а братство расширяется. Я считаю, что это явление очень ценное в России. 25 лет – это действительно может быть началом чего-то многообещающего».

Никита Алексеевич почил 7 мая 2016 года, а 13 мая в Париже, в Александро-Невском соборе состоялось его отпевание, на которое собралось много людей, которым он был близок. Отец Георгий принимал участие в богослужении, после которого он, вдова Наталия Солженицына и славист Жорж Нива сказали несколько прощальных слов об ушедшем.

Года. Вел активную борьбу против передачи России храма в Ницце.

образование

Окончил Сорбонну и с 1950-х годов преподавал в Сорбонне русский язык. Преподает с 1965 года в новообразованном университете Нантер (Париж), получившем известность в ходе левацких волнений 1968 года как «Nanterre, la folle» или «Nanterre la rouge» (Сумасшедший или красный Нантер). Университет и по сей день имеет репутацию «левого». Одновременно с Никитой Струве в нем преподавали многие философы постмодернисты: Э. Левинас, Ж. Бодрийар, Э. Балибар.

В 1979 году Никита Струве защитил докторскую диссертацию, посвященную поэзии Осипа Мандельштама. Профессор университета Нантер, зав. кафедрой славистики.

Член Попечительского совета Свято-Филаретовского института (секта о. Г. Кочеткова). Участник и организатор совместных конференций с СФИ: «Язык Церкви» (Москва, 22-24 сентября 1998 г.) – доклад «Свобода как язык Церкви»; «Предание Церкви и предание школы» (Москва, 24 сентября 1999 г.) – доклад «Пророчество и Школа в христианстве»; «Личность в Церкви и обществе» (Москва, 17–19 сентября 2001 г.) – доклад «Дыхание и свобода в Церкви»; «Духовные движения в Народе Божьем: история и современность» (Москва, 2002 г.) – доклад «Движение РСХД как пророческое явление в Церкви»; «Вера – диалог – общение: проблемы диалога в церкви» (Москва, 24–26 сентября 2003 г.) – доклад «Богословские и нравственные предпосылки диалога в церкви».

пресса

С нач. 1960-х годов сотрудничал известным нацистским коллаборационистом Борисом Филипповым (Филистинским) в издании сочинений Мандельштама и Волошина.

Председатель общества «Центр Помощи» (Монжерон), главный редактор журнала «Le Messager Orthodoxe».

Церковные реформы

Сторонник реформ в Православной Церкви по образцу тех, которые были проведены в Русском Экзархате.

русификация богослужения

Сторонник перевода Богослужения на современный русский язык. В сер. 1950-х годов вместе с о. Иоанном Мейендорфом работал над переводом на современный французский язык Божественной Литургии.

женатый епископат

канонизация Царской Семьи

На протяжении многих лет выступал против канонизации Царской Семьи , объявляя ее политической провокацией.

события

организатор

• 1-я международная конференция «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» (28 сентября 2007)

участник

• Язык Церкви (конференция) (22 сентября 1998)
• Предание Церкви и предание Школы (конференция) (22 сентября 1999)
• Память и беспамятство в церкви и обществе. Итоги ХХ века (конференция) (18 сентября 2000)
• Личность в Церкви и обществе (конференция) (17 сентября 2001)
• Духовные движения в народе Божьем (конференция) (2 октября 2002)
• Вера - Диалог - Общение. Проблемы диалога в церкви (конференция) (24 сентября 2003)
• Вера - Диалог - Общение. Проблемы диалога церкви и общества (конференция) (29 сентября 2004)
• О мирном и непримиримом противостоянии злу в церкви и обществе (конференция) (28 сентября 2005)
• Христианская соборность и общественная солидарность (конференция) (16 августа 2007)
• 1-я международная конференция «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» (28 сентября 2007)

воззрения

Никиту Струве трудно назвать модернистом в полном смысле слова. Его модернизм – это либеральное недовольство порядком как таковым: внешним и внутренним, в государстве и в голове. Это недовольство изложено в религиозных и богословских терминах, причем его привлекает больше звучание слов, нежели смысл.

В сочинениях Никиты Струве встречается полный набор модернистских и либеральных клише XX в., таких как: Солженицын – одинокий писатель-пророк, а академик Сахаров – ученый-праведник.

Никита Струве исповедует свое квазирелигиозное преклонение перед человеческим сочинительством и мастерством: «Творец получил от Бога дар непосредственного причастия к божественному бытию. Не случайно тождество их имен: Бог – Творец, но и поэт, художник, композитор – тоже творцы». И даже так: «Любой творец, в частности поэт, выполняет тройную функцию, присущую религиозному действию, – царственную, пророческую и жертвенную, и тем самым он уподобляется Христу. Царь, Пророк и Жертва».

Никита Струве является сторонником ряда фантастических исторических концепций. Он пишет, например, что «церковь с IV по XII в. как бы перекрыла собой и государство, и всю культуру, а потом прошла секуляризация, церковь и культура разошлись».

Никита Струве последовательно выступает против Синодального периода истории Русской Церкви : «Двухвековое синодальное пленение замутнило экклезиологическое сознание». Он говорит о Поместном Соборе 1917-1918 как о совершившем переворот в Церковном устройстве и вернувшемся к «соборно-свободной экклезиологии».

Говоря о большевистской революции 1917 года, Никита Струве указывает на историческую и национальную вину России и русских, сообщая о «свойствах русской души и условиях русской истории, приведших к взрыву 1917 года».

Он обличает современное, как он выражается, «эмпирическое» Православие в отсутствии свободы, под которой понимает не нечто определенное, а «многогранность жизни и беспредельную широту любви».

Строго в традициях модернизма Никита Струве говорит о свободе. Для него «свобода, как известно, равнозначна Духу, личности и должна быть в той же мере равнозначна Церкви. «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» – этот стих апостола Павла должен стоять во главе угла всей церковной жизни, всего нашего размышления как некоторая заповедь».

Под свободой Никита Струве понимает анархическое отрицание власти и порядка: «Власть не есть духовное понятие, власть не есть евангельское понятие, она в Царство Божие не перейдет». И это при том, что Господь говорит Апостолам: «Что свяжете на земле, будет связано на небесах».

Никита Струве не приемлет даже определенных нравственных суждений со стороны Церкви, опираясь при этом не на канонические, а, скорее, на апокрифические евангелия: «Христос, мы все это знаем, никогда не обличал грешников. Все обличения Христа направлены против фарисеев, т.е. против религиозно убежденных, религиозно образцовых людей». Он категорически отвергает Православие как «кодекс раз навсегда установившихся формул, правил, а то и обычаев». Правоверие он считает «вырождением», а исповедание догматов – «формой, относительным, временным».

Правда, Никита Струве обещает Православию «великое будущее в третьем тысячелетии», но только при условии отказа от неизменных догматов, правил. Одновременно он говорит о «кенотическом» пути Церкви, который выражается в том, что Церковь не обладает духовной непогрешимостью.

Осуждение софианской ереси о. Сергия Булгакова Московской Патриархией и РПЦЗ Никита Струве считает «несправедливыми нападками». Для него софиология это «плодотворный метод богословствования, сугубый онтологизм, оберегающий христианскую Благую весть от… редукций».

Дорогой, любимый Никита Алексеевич, не могу о Вас говорить в третьем лице.

Как обычно, хочется обращаться к Вам. Спасибо Вам за всё, что Вы сделали для нас. Из Вашего «Вестника», еще подпольного здесь в советские времена, мы узнавали русское христианство ХХ века. В «Вестнике», в изданиях «Имка-пресс» мы слышали лучшие голоса эпохи (и не одной). По Вашей колонке редактора мы сверялись, как по камертону. Вы без малейшей дидактики строили душу своего читателя: его религиозное, историческое, гражданское самочувствие.

И конечно, который раз благодарю Вас за то, что Вы стали моим первым издателем (книга «Врата, окна, арки» вышла в 1986 году в Имка-пресс). И за то, что пригласили меня участвовать в Вашем труде (введя в редакционный совет «Вестника»). И за то, что Вы сказали прекраснейшее слово при вручении мне Премии Александра Солженицына (между прочим, строя свою речь во втором лице, в отличие от всех других, бестрепетно говоривших «она»).

Но больше всех этих вещей я хочу Вас поблагодарить за то, что жизнь в Вашем присутствии становилась яснее, веселее, светлее – точнее, Ваше присутствие в жизни такой ее делало. Каждого из нас, в конце концов, можно оценить очень просто: что сделалось с миром после его жизни, что сделала с миром его жизнь. Ваша жизнь сделала мир милее. И особенно наш советский, а потом и постсоветский мир. Очень печально, невозможно печально прощаться. В пасхальные дни эту печаль окружает свет. Почему-то с редкой уверенностью думаю, что мы не навсегда расстались. И что Ваша душа в том мире, который она любила больше всего, в мире Христовом. Царствие Вам небесное и вечная память, и светлая память на земле.

А в третьем лице напишу отдельно.

Ваша

ОС

Почти случайно приходящие на ум эпизоды из наших встреч с Никитой Алексеевичем. Я вижу их, как в кино. Никита Алексеевич обладает особой силой зрительного присутствия. Его жесты, движения, смену выражений на лице часто помнишь больше, чем слова. Всё это легкое, быстрое, юное. И вместе с его фигурой со странной отчетливостью встает место, где всё это происходит: он одухотворял все эти места и как бы навсегда присоединил их к себе.

1990 год. Я первый раз в Париже, по формальному приглашению «ИМКА-пресс». Четыре года назад там вышла моя книжка. Струве я до этого не видела, и увидеть не надеялась, и он принадлежал для меня тому пространству, которое Ходасевич назвал «русской легендой», то есть миру несколько потустороннему. Струве приглашает меня пообедать – в рыбный ресторан (сегодня пятница, комментирует он). В рыбном ресторане подают антре: нераскрытые устрицы. Я их никогда прежде не видела, и открывать не умею.

– Вы второй человек, которого я учу открывать устрицы! – говорит Никита Алексеевич. – Первым был Аверинцев.

Стоит помнить, что русский человек советского воспитания был полной новостью для Струве (как и для других эмигрантов). Не своим меню, в которое устрицы не входили. Всё было по-другому. Старый православный священник поколения Струве как-то признался мне, что не может понять людей из советской-постсоветской России на исповеди. Воспринимали этого «нового человека» в эмигрантском кругу по-разному, многие с резким неприятием. Никита Алексеевич (как и владыка Антоний Сурожский) – без малейшего снобизма. Сочувствие, готовность помочь, желание понять непонятное, готовность услышать что-то новое для себя или узнать то родное, что можно не заметить под грубой и неуклюжей оболочкой. Струве стал настоящим другом многих приехавших во Францию и приезжающих, а позже – и многих людей в России, столичной и провинциальной.

Я перескакиваю на несколько лет, но вспомню, как Никита Алексеевич начал ездить по провинциальной России, даря местным библиотекам издания ИМКА. Он сиял. Очная встреча с читателем, для которого он работал всю жизнь – и который был для него за железным занавесом.

– Это для меня как вторая молодость, – говорил он. – Сколько же в России прекрасного, сколько возможностей!

То, что я мгновенно, в том рыбном ресторане, в нем полюбила, можно назвать святой непринужденностью. Ничего вынужденного, выдуманного, применяющегося к чему бы то ни было. И ничего замолчанного, что так отягощает общение, потому присутствует в нем сильнее, чем говоримое. Человек без подполья.

Другой эпизод – Москва, Фонд Солженицына, еще в старом здании, еще не названный аббревиатурой БФРЗ, которая приводила Никиту Алексеевича в ужас.

БФРЗ! Кому захочется входить в БФРЗ? У! – и ёжился, как от противного напитка.

Итак, в Фонде, но еще не в БФРЗ – чествование Никиты Алексеевича. Наверное, 70-летие и, значит, 1992 год. Время самое «против прошлого», назовем его так. Н.А.Струве поздравляют самые важные чиновники, эти же чиновники восхваляют великого политического мыслителя Петра Бернгардовича Струве. Никита Алексеевич любознательно наблюдает происходящее. Благодарят его и читатели. Я решаюсь поблагодарить Струве от тех, кого он издал (кроме меня, вероятно, таковых там не было). После торжественной части Никита Алексеевич подходит ко мне с глубочайшим раскаянием на лице.

– Вы меня благодарили, а ведь я сначала ничего не понял в Ваших сочинениях и был против публикации. Это Наталья Дмитриевна настояла. Простите меня! Простите! Только потом дошло…

И подвел меня к прекрасно одетой даме, которую я приняла за гостью из Парижа:

– Наталия Дмитриевна Солженицына.

Так мы встретились первый раз.

И еще несколько лет при встрече Никита Алексеевич повторял свои извинения.

Теперь Вильнюс. Мы приехали дарить Вильнюсской библиотеке коллекцию книг от Фонда Солженицына. Часть этого собрания разложена на длинном столе. Мы с Никитой Алексеевичем сидим за этим столом. Тут я замечаю, что прямо передо мной лежат сочинения Нилуса. Окруженные такого же рода православной словесностью.

• Посмотрите, Никита Алексеевич! Что делать?

Струве быстрым взглядом окидывает экспозицию и сбрасывает Нилуса и иже с ним под стол.

Вечером мы сидим у литовского художника, которого в детстве экспатриировали в Сибирь. Слушаем его страшные истории. Никита Алексеевич в свой черед рассказывает, как во время немецкой оккупации его гимназический друг пришел с желтой звездой.

– И я думал: что мне такое нацепить, чтобы не было стыдно перед ним? Красную звезду, что ли?

И прекрасно рассказывает о Бунине. Сколько людей из «русской легенды» он видел в доме мальчиком.

В саду он звонит Марии Александровне в Париж. Когда он говорит с ней, у него лицо даже еще не жениха: мальчика ранней весны влюбленности. Признаюсь, я никогда не видела таких отношений. Я читала у Франциска Ассизского, что только грубиян перестает видеть в своей жене невесту (у Франциска это была, конечно, парабола об отношении человека с верой). Читала, но видела впервые.

Мы много раз встречались на разных собраниях Свято-Филаретовского православно-христианского института, в попечительском совете которого состояли. НА полюбил братское движение, основанное о.Георгием Кочетковым, и с радостью участвовал в братских конференциях, встречах и т.д. У него было много друзей в церкви, среди священства и мирян. Но гонимых «кочетковцев» он отличал.

– Я понял, – сказал он, – что только здесь я вижу продолжение того духа, который был в нашем Русском Христианском Студенческом Движении.

– Разница есть, конечно. Мы были… как-то свободнее… Но ведь это люди, пережившие советскую эпоху…

Однажды на конференции, сделав свои доклады, мы сидели, любуясь открытыми, проясненными лицами братьев и сестер, их живыми вопросами, всей этой атмосферой молодого христианства.

– Ох, – сказал мне Никита Алексеевич, – мы уже старые люди. Исторически старые, Вы не согласны, Ольга Александровна? Мы уже знаем, к чему идет всё, что живо и чисто начинается. Как оно формализуется, костенеет… Францисканство – еще при жизни Франциска… Дай им Бог продержаться.

У меня получается какой-то слишком легкий портрет. Никита Алексеевич был человеком великого служения, преданности и мужества. Он неожиданным образом объяснил мне однажды причину своей бескомпромиссности, рассказывая об одном парижском конфликте.

– Я был готов пойти на попятную, отстраниться. Но я вспомнил: ведь я читатель русских поэтов. Мне так нельзя.

Что он имел при этом в виду под русской поэзией, можно понять из его книги о Мандельштаме. Вероятно, у него было два самых дорогих поэта – Мандельштам и Шарль Пеги.

И последняя наша встреча в Париже. После моего выступления в Сорбонне покойная Фатима Салказанова пригласила поужинать. Мы шли по каким-то улочкам и закоулкам в ресторан, который она выбрала, было темно – и вдруг навстречу нам по пустому переулку идут две странных, почти бесплотных фигуры, почти не касаясь земли. Но идут целенаправленно. Это Никита Алексеевич и Мария Александровна (признаюсь заодно, что М.А.Ельчанинова – мой любимый, и – простите! – единственно любимый современный иконописец: ее образы дышат и молятся, и зовут молиться; о других качествах икон скажут искусствоведы). Подхожу, здороваюсь и спрашиваю:

– Куда Вы идете в такой поздний час?

– На Ваше выступление, – отвечает Никита Алексеевич.

Оказывается, у них в извещении была ошибка во времени.

Мы вместе пошли в ресторан и весело беседовали.

– Как хорошо в старости! – сказала Мария Александровна. – Наконец-то ничего не нужно и беспокоиться не о чем.

Nikita Struve (1931 — 2016) – издатель, публицист модернистского направления, проповедник свободы самовыражения интеллигента в Церкви.

Член Епархиального Совета “Русского” экзархата Константинопольского Патриархата с 1997 г.

Окончил Сорбонну и с 1950-х гг. преподавал в Сорбонне русский язык. Преподавал с 1965 г. в новообразованном университете Нантер (Париж), получившем известность в ходе левацких волнений 1968 г. как “Nanterre, la folle” или “Nanterre la rouge” (Сумасшедший или красный Нантер). Университет и по сей день имеет репутацию “левого”. Одновременно с Н.С. в нем преподавали многие философы постмодернисты: Э. Левинас, Ж. Бодрийар, Э. Балибар.

Участник модернистского сборника “ ” (1953).

В 1979 г. Н.С. защитил докторскую диссертацию, посвященную поэзии Осипа Мандельштама. Профессор университета Нантер, зав. кафедрой славистики.

С нач. 60-х гг. сотрудничал известным нацистским коллаборационистом Борисом Филипповым (Филистинским) в издании сочинений Мандельштама и Волошина.

Активный член Русского студенческого христианского движения (РСХД). В 1960-е – 1970-е гг. член бюро РСХД.

В 1951 г. становится сотрудником “Вестника РХД”, затем главным редактором.

В 1990 г. впервые посетил Россию. В сентябре 1990 г. в Москве, в Библиотеке иностранной литературы (ВГБИЛ), открылась первая выставка «YMCA-Press», при которой работали читальный зал и книжный магазин.

В 1991 г. Н.С. - один из учредителей издательства и председатель правления советско-французского предприятия “Русский Путь”, с 2001 г. – главный редактор издательства. «Русский путь» создавал читальные залы с модернистской литературой в России. К лету 1995 г. в России было открыто свыше сорока читальных залов и выставок.

В 1995 г. Н.С. вместе с Фондом А.И. Солженицына и Правительством Москвы создал в Москве библиотеку-фонд «Русское Зарубежье».

При помощи Н.С. в г. Ливны, Орловской области создан музей .

Председатель общества “Центр Помощи” (Монжерон), главный редактор журнала “Le Messager Orthodoxe”.

В июне 1999 г. Борис Ельцин вручил Н.С. Государственную премию РФ «За сохранение и пропаганду культурного наследия русского зарубежья в России».

Сторонник перевода Богослужения на современный русский язык. В сер. 50-х гг. вместе с работал над переводом на современный французский язык Божественной Литургии.

Выступил с осуждением конференции “Единство Церкви” 1994 г., которая осветила антиправославную деятельность модернистов в Русской Церкви.

“Предание Церкви и предание школы” (Москва, 24 сентября 1999) – доклад “Пророчество и Школа в христианстве”;

“Личность в Церкви и обществе” (Москва, 17–19 сентября 2001 г.) – доклад “Дыхание и свобода в Церкви”;

“Духовные движения в Народе Божьем: история и современность” (Москва, 2002 г.) – доклад “Движение РСХД как пророческое явление в Церкви”;

“Вера – диалог – общение: проблемы диалога в церкви” (Москва, 24–26 сентября 2003 г.) – доклад “Богословские и нравственные предпосылки диалога в церкви”.

На протяжении многих лет выступал против канонизации Царской Семьи, объявляя ее политической провокацией.

Вел активную борьбу против передачи России храма в Ницце.

__________________________

Н.С. трудно назвать модернистом в полном смысле слова. Его модернизм – это либеральное недовольство порядком как таковым: внешним и внутренним, в государстве и в голове. Это недовольство изложено в религиозных и богословских терминах, причем его привлекает больше звучание слов, нежели смысл.

В сочинениях Н.С. встречается полный набор модернистских и либеральных клише XX в., таких как: Солженицын – одинокий писатель-пророк , а академик Сахаров – ученый-праведник .

Н.С. исповедует свое квазирелигиозное преклонение перед человеческим сочинительством и мастерством: Творец получил от Бога дар непосредственного причастия к божественному бытию. Не случайно тождество их имен: Бог – Творец, но и поэт, художник, композитор – тоже творцы . И даже так: Любой творец, в частности поэт, выполняет тройную функцию, присущую религиозному действию, – царственную, пророческую и жертвенную, и тем самым он уподобляется Христу. Царь, Пророк и Жертва .

Н.С. является сторонником ряда фантастических исторических концепций. Он пишет, например, что церковь с IV по XII в. как бы перекрыла собой и государство, и всю культуру, а потом прошла секуляризация, церковь и культура разошлись .

Н.С. последовательно выступал против Синодального периода истории Русской Церкви: Двухвековое синодальное пленение замутнило экклезиологическое сознание . Он говорит о Поместном Соборе 1917-1918 г. как о совершившем переворот в Церковном устройстве и вернувшемся к некой соборно-свободной экклезиологии .

Говоря о большевистской революции 1917 г., Н.С. указывает на историческую и национальную “вину” России и русских, сообщая о мнимых свойствах русской души и условиях русской истории, приведших к взрыву 1917 года .

Он обличает современное, как он выражается, “эмпирическое” Православие в отсутствии свободы, под которой понимает не нечто определенное, а многогранность жизни и беспредельную широту любви .

Строго в традициях модернизма Н.С. говорит о свободе. Для него свобода, как известно (!), равнозначна Духу, личности и должна быть в той же мере равнозначна Церкви. “Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода” – этот стих апостола Павла должен стоять во главе угла всей церковной жизни, всего нашего размышления как некоторая заповедь .

Под свободой Н.С. понимает анархическое отрицание власти и порядка: Власть не есть духовное понятие, власть не есть евангельское понятие, она в Царство Божие не перейдет . И это при том, что Господь говорит Апостолам: Что свяжете на земле, будет связано на небесах .

Н.С. не приемлет даже определенных нравственных суждений со стороны Церкви, опираясь при этом не на канонические, а, скорее, на апокрифические евангелия: Христос, мы все это знаем, никогда не обличал грешников. Все обличения Христа направлены против фарисеев, т.е. против религиозно убежденных, религиозно образцовых людей .

Он категорически отвергает Православие как кодекс раз навсегда установившихся формул, правил, а то и обычаев . Правоверие он считает вырождением , а исповедание догматов – формой, относительным, временным .

Правда, Н.С. обещает Православию великое будущее в третьем тысячелетии , но только при условии отказа от неизменных догматов, правил. Одновременно он говорит о “кенотическом” пути Церкви, который будто бы выражается в том, что Церковь не обладает духовной непогрешимостью.

Осуждение софианской ереси Московской Патриархией и РПЦЗ Н.С. считает “несправедливыми нападками”. Для него софиология это плодотворный метод богословствования, сугубый онтологизм, оберегающий христианскую Благую весть от… редукций .

Основные труды

«Православие в жизни» (1953) сборник статей при участии о. В. Зеньковского, о. А. Шмемана, о. И. Мелиа, о. А. Князева, А. Карташева, Н. Арсеньева, С. Верховского, Б. Бобринского и Н. Струве

Les chretiens en URSS (1963)

Историческое событие // Вестник РХД. 1966. № 81

Ossip Mandelstam: la voix, l’idee, le destin (1982)

Слово об о. Александре Шмемане // Вестник РХД. 1987. № 49. СС. 81-85

Осип Мандельштам. Его жизнь и время (1988)

Православие и культура (1992)

Письмо о. Валентину Асмусу // Вестник РХД. 1995. № 171. СС. 154-155

Антихрист в Москве? // Вестник РХД. 1995. № 172

Histoire de l’Église russe (1995) совместно с Д.В. Поспеловским и о. Владимиром Зелинским

Soixante-dix ans d’emigration russe, 1919-1989 (1996)

Духовный опыт русской эмиграции // Православная община. № 51

К двухлетию событий в храме Успения в Печатниках // Православная община. № 51

Пророчество и школа в христианстве // Православная община. № 54

История России. ХХ век. В двух томах (2009) совместно с о. Георгием Митрофановым и Андреем Зубовым

Переводы

Alexandre Soljenitsine, Deux récits de guerre (2000)

Редактор, автор предисловий

Из глубины. Сборник статей о русской революции (1967)

Anthologie de la poesie russe. La Renaissance du Xxe siecle. Introduction, chois, traduction et notes (1970)

О.Э. Мандельштам. Собрание сочинений (1964-1981) совместно с Б. Филипповым (Филистинским)

М. Волошин. Стихотворения и поэмы в двух томах (1982-1984) совместно с Б. Филипповым (Филистинским)

о. П. Флоренский. Собрание сочинений (1985)

Братство Святой Софии: Материалы и документы: 1923-1939 (2000)

Прот. Сергий Булгаков. Евхаристия (2005)

Источники

Б.Н. Ковалев. Нацистская оккупация и коллаборационизм в России, 1941 – 1944. М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Транзиткнига», 2004