Повествование ведётся от лица Смерти - бессмертного существа мужского рода.

Пролог. Горный хребет из битого камня

Обязанность Смерти - относить души умерших на конвейер вечности, не обращая внимания на живых. Но Смерть нарушил правило и начал следить за девочкой, которую назвал «книжной воришкой».

Он встречался с ней трижды. Первый раз - когда умер брат девочки, второй - когда пришёл за душой разбившегося лётчика, и третий - после бомбёжки. Именно тогда, «на горном хребте из битого камня», «книжная воришка» потеряла книгу, которую писала о себе. Смерть сохранил её и взялся рассказать историю девочки.

1. Наставление могильщику

Германия, январь 1939 года. Женщина везла сына и дочь приёмным родителям. Бесследно пропавший муж женщины был связан с коммунистами, и она отдавала детей чужим людям, чтобы спрятать их от фашистских властей.

По дороге мальчик умер от лёгочного кровотечения. Его похоронили возле безымянной станции. Один из могильщиков потерял книгу. Девочка, Лизель Мемингер, подняла её и стала «книжной воришкой».

Чиновница из государ­ственной опеки отвезла Лизель в городок Молькинг на Химмель-штрассе (Небесную улицу) и отдала приёмным родителям - Розе и Гансу Хуберманам. Роза была невысокой, полной и вечно скверно­словящей. Она стирала бельё богачам Молькинга. Очень высокий Ганс работал маляром, а по вечерам играл на аккордеоне в кабаках. Своих сына и дочь Хуберманы уже вырастили и теперь брали приёмных за небольшое пособие.

Приёмные родители велели Лизель называть их Мамой и Папой. Маму девочка побаивалась хотя та по-своему любила её, а вот к Папе привязалась сразу. По ночам девочке снился мёртвый брат, и добрый, спокойный Ганс спасал её от кошмаров.

Не-покидание - проявление доверия и любви, часто распознаваемое детьми.

Поступив в школу, девятилетняя Лизель попала в класс к малышам, так как не умела читать и писать. Однажды ночью Лизель снова приснился кошмар, и она намочила постель. Когда Папа помогал ей менять простыни, из-под матраса выпала книжка могильщика - память о матери и брате. Лизель узнала, что книга называется «Наставления могильщику» и рассказывает, как правильно хоронить людей.

Увидев книгу, Ганс решил помочь Лизель научиться читать. Сначала они по ночам писали буквы на обратной стороне наждачной бумаги. Потом - по вечерам в подвале, краской на стенах.

По соседству с Хуберманами жил Руди Штайнер, мальчик из многодетной семьи портного, «помешанный на чернокожем американском спортсмене Джесси Оуэнзе». Однажды «Руди вымазался углём и как-то ночью пришёл на местный стадион бежать стометровку».

Когда Лизель перевели в класс к сверстникам, Руди стал её лучшим другом. В отличие от других мальчишек, Руди девочки нравились, особенно Лизель, и он взялся её опекать.

Хуже мальчишки, который тебя ненавидит, только одно - мальчишка, который тебя любит.

Лизель поклялась, что никогда в жизни не поцелует желтоволосого и некрасивого Руди.

Всё лето Лизель училась читать, но получалось у неё плохо, и в школе её считали тупицей. Осенью началась Вторая мировая война, а Лизель провалила проверочное задание по чтению. После урока дети начали издеваться над ней, и девочка поколотила двух мальчишек, за что получила звание «чемпиона школьного двора в тяжёлом весе».

2. Пожатие плеч

Хуберманы еле сводили концы с концами. Богачи один за другим отказывались от услуг Мамы. Роза велела Лизель одной собирать и разносить бельё, надеясь, что бледность и худоба девочки разжалобит клиентов.

В середине января 1940 года класс Лизель учился писать письма, и девочка решила написать своей настоящей маме. Она написала несколько писем и взяла без спроса «бельевых», денег, чтобы отправить их через даму из соцопеки, за что Роза отлупила её деревянной ложкой. Ответа Лизель так и не получила. Из подслушанного разговора Хуберманов девочка узнала, что её мать забрали «они».

Двадцатого апреля 1940 года отмечался день рождения Гитлера. В Молькинге устроили огромный костёр из старых вещей и «вредных» книг. В этот день Ганс поссорился с сыном. Хуберман не был сторонником Гитлера и не состоял в партии, за что его упрекал сын-фашист.

Всякому ясно, что ни к чему закрашивать грязные слова, написанные на фасадах еврейских лавок. Такое поведение вредит Германии и вредит самому отступнику.

Обозвав отца трусом, и выразив недовольство тем, что Лизель читает какую-то чушь вместо книги Гитлера «Моя борьба», сын ушёл. Смерть сообщил, что два года спустя он погиб в Сталинградской битве.

Вечером, когда костёр на площади прогорел, Лизель, проходившая с Папой мимо, увидела в его раскалённой глубине несколько уцелевших книг. Улучив момент, она спрятала одну из них - «Пожатие плеч» - под одежду и вдруг заметила, что за ней наблюдает фрау Герман - полубезумная жена губернатора, которой Роза стирала бельё.

3. Моя борьба

Тлеющая книга жгла кожу, поэтому Лизель достала её, как только они с Папой отошли от костра. Поступок девочки и последние слова сына помогли Гансу решить дилемму, которая мучила его уже год. В местном отделении фашисткой партии он выменял на табак книгу Адольфа Гитлера «Моя борьба» и вышел, размышляя о почтовых расходах.

Лизель жила в страхе перед фрау Ильзой Герман, но ей всё равно приходилось забирать у неё бельё.

Паранойя в одиннадцать лет свирепая. Прощение в одиннадцать лет опьяняет.

Однажды фрау Герман пригласила её в дом и отвела в комнату, полную книг. Лизель не подозревала, что такая комната может существовать.

Далее Смерть рассказал о еврее Максе Ванденбурге, который долго прятался в тёмном чулане и жестоко голодал. Наконец, друг Вальтер Куглер принёс ему книгу «Моя борьба», в которую вложил фальшивые документы, карту местности и ключ, и назвал имя - Ганс Хуберман. Макс сел на поезд и отправился в Молькинг. По дороге он, как щитом, заслонялся книгой фюрера.

Пришло лето. По ночам Лизель читала «Пожатие плеч», а днём - книги из библиотеки бургомистра. Девочка случайно узнала, что сломленной и полусума­сшедшей фрау Герман стала из-за гибели единственного сына.

Лизель и Руди приняли в шайку грабителей садов и огородов под предводи­тельством пятнадца­ти­летнего Артура Берга. Дела пошли успешно, но друзья не могли принести свою долю домой и съедали всё сами.

В конце лета Артур переехал в Кёльн. Смерть видел его там с мёртвой сестрёнкой на руках.

Ноябрьской ночью Макс открыл дверь дома на Химмель-штрассе своим ключом.

4. Зависший человек

Воюя на Первой Моровой войне, Ганс познакомился с Эриком Ванденбургом, который научил его играть на аккордеоне. Перед очередным боем сержант искал людей с аккуратным почерком. Эрик заявил, что у Ганса почерк безукоризненный, и тот писал письма, пока взвод погибал. Так Эрик спас Хуберману жизнь.

После войны Ганс навестил вдову Ванденбурга и узнал, что у того есть сын Макс. Вдова отдала Гансу аккордеон Эрика, а Хуберман оставил женщине свой адрес. Когда в 1933 году к власти пришёл Гитлер, Ганс не вступил в фашистскую партию потому, что еврей спас ему жизнь.

В 1937-ом Ганс сдался и подал заявление на вступление в партию, а на следующий день закрасил жёлтую звезду на двери знакомого еврея. Заявление попало в конец длинной очереди, но оно всё же было, и Ганса не забрали, как многих других «несогласных».

В 1939 году Ганса нашёл Вальтер Куглер и попросил помочь Максу. Хуберман не отказал и выменял на табак книгу фюрера.

В отличие от большинства евреев, терпеливых и безропотных, Макс был драчуном. После гибели Эрика мать Макса переехала к брату. Постоянные драки с девятью кузенами стали для Макса хорошей школой.

Девятого ноября 1938 года произошёл самый крупный еврейский погром - «Хрустальная ночь». Мать уговорила Макса бежать и дала ему адрес Хубермана. Макс начал считать себя предателем и дезертиром. Два года Вальтер прятал Макса в кладовке, и это сломило двадцати­че­ты­рёх­летнего парня.

Хуберманы спрятали Макса в подвале.

Представьте себе, каково улыбаться, получив пощёчину. Теперь представьте, каково это двадцать четыре часа в сутки. Вот это и было оно - прятать еврея.

Папа рассказал Лизель свою историю и объяснил: если она кому-нибудь расскажет о госте, их с Мамой заберут, но прежде он сожжёт все её книги. Девочка обещала молчать.

Наступила морозная зима. Макс спал в комнате у камина и по вечерам рассказывал о себе. Лизель обнаружила, что Максу тоже снятся кошмары о его погибшей семье. Это стало основой их дружбы.

На день рождения Папа подарил девочке книгу. Макс ничего подарить не мог, но Лизель обняла его, и это стало подарком для еврея. Он выкрасил страницы книги фюрера белой краской и сделал из них для Лизель книгу «Зависший человек». Это была серия рисунков, иллюстри­ровавших знакомство Макса с девочкой.

5. Свистун

В конце мая Макс вернулся в подвал и занялся гимнастикой - отжимался, приседал. Иногда он гасил лампу и представлял себя на боксёрском ринге с Гитлером. Сначала он терпел побои фюрера, но потом начинал побеждать, и тогда на него набрасывался весь немецкий народ. Макс сказал Лизель, что ждёт фюрера, поэтому и начал тренироваться.

Когда немецкие войска вторглись в Россию, бургомистр призвал жителей Молькинга «готовиться к возможным трудным временам», и сам отказался от услуг Розы. На прощание фрау Герман подарила Лизель её любимую книгу - «Свистун». Девочка взяла её, но потом подумала, что бургомистр - редкая сволочь: несмотря на трудные времена, он отказал бедной семье в работе. Лизель швырнула книгу к ногам фрау Герман и нагрубила ей.

Созрели яблоки, наступило время краж. Главарём шайки стал Виктор Хеммель.

У него был ветер в волосах и туман в глазах, и он был таким малолетним преступником, у которого нет других причин воровать, кроме той, что ему это нравится.

Виктор был садистом и сторонником Гитлера. Год выдался неурожайным, и в первый день друзья получили одно маленькое яблоко на двоих. Руди попытался возразить, но Виктор придушил его, а потом прогнал. Уходя, мальчик плюнул кровавой слюной ему на ботинок и приобрёл врага. Был у Руди и ещё один враг - вожатый фашистской молодёжной организации Гитлерюгенде, садист Франц Дойчер.

В конце лета Лизель предложила забраться в дом бургомистра. Она знала, что окно в библиотеке всегда открыто - холодом фрау Герман наказывала себя за то, что не уберегла сына. Вечно голодного Руди интересовала еда. «Книжная воришка» хотела только книгу «Свистун», и она её получила.

Руди перестал ходить в Гитлерюгенде. Вернула его в организацию только возможность сменить отряд.

В начале декабря Лизель и Руди поймал Виктор Хеммель. В руках у девочки был «Свистун». Виктор выхватил у неё книгу и швырнул в реку. Руди выловил «Свистуна» из холодной воды, надеясь на поцелуй, но так его и не получил.

6. Почтальон снов

Весь 1942 год Смерть много работал, а война подходила всё ближе к Молькингу. Зимой тринадца­тилетняя Лизель натаскала в подвал снега, чтобы Макс мог слепить снеговик, из-за чего тот заболел и много недель провёл между жизнью и смертью.

Лизель винила себя и старалась помочь Максу. Она приносила ему подарки - засохший лист, пуговицу, фантик - и часами читала вслух «Свистуна». В один из дней к Максу пришёл Смерть, но еврейский драчун дал ему отпор. Смерть обрадовался и отступил.

«Свистун» закончился. Лизель нужна была новая книга, и она добыла её в библиотеке фрау Герман. Называлась книга «Почтальон снов», и Лизель продолжила читать Максу вслух, а её родители думали, куда деть его тело в случае смерти.

Еврейский труп - большая неприятность.

Но Макс выжил и в середине апреля вернулся в подвал.

Весной партийцы начали обходить дома и искать подвалы, пригодные для бомбоубежищ. Лизель заметила их, когда играла в футбол. Она специально повредила себе коленку, чтобы позвать Папу и предупредить его, не вызывая подозрений. Макс успел спрятаться в своём убежище под лестницей.

7. Полный словарь и тезаурус Дудена

У Ганса Хубермана появилась работа - он перекрашивал жалюзи в чёрный цвет. Для бедных Ганс работал за чашку чаю или полсигареты. Пока Лизель помогала Папе, Руди тренировался. В середине августа Гитлерюгенд проводил спортивный фестиваль, и мальчик хотел выиграть четыре соревнования по бегу и утереть нос Францу Дойчеру.

Руди выиграл три медали, но на стометровке сделал так, чтобы его дисквали­фи­цировали за нарушения правил. Бежать у него не было сил, а проигрывать он не хотел. Медали из фальшивого золота Руди подарил Лизель. Мальчика признали выдающимся спортсменом.

В конце августа «Книжная воришка» стащила у фрау Герман новую книжку. Через неделю Руди привёл её к дому бургомистра и показал книгу, прислонённую к окну библиотеки. Это был или вызов, или ловушка. Лизель рискнула и добыла книгу - «Полный словарь и тезаурус Дудена», а в нём - письмо от фрау Герман. Она знала, что девочка ворует книги, была рада этому и надеялась, что когда-нибудь Лизель войдёт в её библиотеку через дверь.

Начались бомбардировки. Хуберманы прятались в подвале соседей, оставляя Макса одного. Однажды во время налёта, чтобы предотвратить панику, Лизель начала читать вслух взятого с собой «Свистуна», и люди успокоились. Услышав об этом, Макс задумал новую серию рисунков под названием «Отрясательница слов».

На следующий день к Хуберманам явилась фрау Хольцапфель, которая много лет враждовала с Мамой и оплёвывала дверь дома, проходя мимо. Она захотела, чтобы Лизель читала ей дважды в неделю за карточки на кофе, и Роза согласилась.

Две недели спустя через Молькинг прошла колонна евреев.

Они шли в Дахау - концентри­роваться.

Папа дал кусок хлеба старику-еврею, и обоих избили плетью. Теперь родители ждали, что их заберёт гестапо. Из-за этого Максу пришлось уйти от Хуберманов. Ганса так и не забрали, и его мучила совесть, что из-за него может пострадать еврей.

8. Отрясательница слов

Вместо Хубермана пришли за Руди. Нацисты хотели забрать его в спецшколу, где выводилась совершенная порода людей, но Алекс Штайнер не отдал сына. Хотя Руди боялся за отца, все же он хотел ехать в эту школу, но не осмелился.

Вскоре последовало наказание. Ганса Хубермана спешно приняли в партию, а затем его и Алекса Штайнера отправили на фронт.

Когда к тебе приходят и просят отдать кого-нибудь из детей, ‹…› ты должен ответить «да».

Портной Алекс Штайнер попал в госпиталь под Веной, где чинил солдатское обмунди­рование. Ганса отправили ЛСЕ - подразделение пассивного ПВО, солдаты которого гасили пожары и спасали людей из-под завалов после авианалётов.

Чтение для фрау Хольцапфель стало единственным развлечением Лизель. Через Молькинг несколько раз проходили колонны евреев, и девочка искала среди них Макса. Однажды Руди и Лизель разбросали хлеб на пути колонны. Истощённые узники начали его поднимать, охранники заметили детей, и те еле спаслись.

После очередного налёта, во время которого Лизель успокаивала людей чтением, Мама отдала ей книгу рисунков Макса. Там была сказка о фюрере, который хотел завоевать мир с помощью плохих слов. Ему помешала девочка, Отрясательница слов, которая посадила и вырастила дерево с хорошими словами.

9. Последний человеческий чужак

Забравшись после Рождества в библиотеку фрау Герман за очередной книгой, Лизель обнаружила на столе блюдо с печеньем. Она взяла книгу «Последний человеческий чужак» и поблагодарила жену бургомистра, которая в этот момент вошла в комнату. Печенье Лизель разделила с Руди, а блюдо вернула фрау Герман, позвонив в парадную дверь.

Грузовик, в котором перевозили отряд Ганса, попал в аварию, Хуберман сломал ногу, и его отправили домой. Это радостную весть Лизель получила через неделю после своего четырна­дцатого дня рождения.

Вскоре возле Молькинга упал самолёт. Все сбежались посмотреть на погибшего лётчика. Смерть увидел и узнал Лизель, а девочка почувствовала его возле себя.

Человеческое сердце - линия, тогда как моё - круг, и я бесконечно умею успевать в нужное место в нужный миг.

В начале апреля 1943-го Ганс вернулся домой. Ему дали неделю отпуска и бумажную работу в военной канцелярии Мюнхена.

10. Книжный вор

Гитлер упорно «сеял войну» и истреблял «еврейскую заразу». Однажды в идущей через Молькинг колонне евреев Лизель увидела Макса. Девочка влилась в толпу пленных и пошла рядом. Её гнали, оттаскивали, а потом вместе с Максом высекли плетью.

Три дня Лизель пролежала в постели, а на четвёртый отвела Руди в лес, рассказала о Максе и показала «Отрясательницу слов».

Ей захотелось, чтобы он потянул её за руку и привлёк к себе. Всё равно куда. В губы, в шею, в щёку. Вся её кожа была пуста для него, ждала его.

Но Руди не осмелился.

В середине августа Лизель отправилась к фрау Герман за новой книгой, но подумала, что во всём виноваты слова, которыми так ловко управлял Гитлер, и порвала её. Затем девочка написала фрау Герман, почему больше не будет приходить.

Фрау Герман сама пришла к Хуберманам и подарила Лизель книгу без слов. Она прочла письмо и решила, что девочка сама может заполнить её словами. С тех пор Лизель по ночам сидела в подвале и писала на разлинованных страницах повесть «Книжный вор».

Во время авианалёта, о котором не предупредили сирены и радио, Лизель тоже сидела в подвале, поэтому и осталась жива. Вся Химмель-штрассе погибла, не успев проснуться, и Смерть забрал их души.

Лизель спасли люди из ЛСЕ. В первый и последний раз она поцеловала Руди, положила рядом с Папой аккордеон и долго сидела рядом, держа за руку Маму. Книга, которая спасла жизнь Лизель, досталась Смерти.

Эпилог. Последняя краска

Лизель взяла к себе Ильза Герман. После похорон в Молькинг вернулся Алекс Штайнер, жалевший, что не отдал Руди в спецшколу. После войны он открыл свою мастерскую, Лизель ему помогала. Там в октябре 1945 года её нашёл Макс.

Лизель прожила долгую жизнь и умерла в пригороде Сиднея, оставив мужа, троих детей и внуков. Придя за Лизель, Смерть отдал ей «Книжного вора» - слова в книге почти стёрлись от времени и дорог.

Австралийский писатель Маркус Зусак стал известен благодаря своему произведению «Книжный вор», получившему огромную популярность. Книга сразу же стала бестселлером, а впоследствии была экранизирована. Особое восхищение вызывает необычный стиль повествования.

История рассказывается от имени Смерти. Он (а в книге смерть мужского пола) передаёт историю тяжёлой жизни одной девочки Лизель Мемингер. Попутно Смерть делится своими рассуждениями с читателем.

Вторая мировая война, 1939 год, Германия. Отец Лизель пропал, а мать не может содержать двоих детей: Лизель и её брата. Тогда мать решает отдать их в приёмную семью. По пути к новым родителям умирает брат девочки, это произошло на её глазах и оставило большую травму в душе. На кладбище, где похоронили брата, Лизель находит книгу и забирает её себе.

Девочка приезжает в новую семью. Это Роза и Ганс Хуберман. Изначально Роза кажется ей грубоватой, но потом девочка видит её настоящую доброту, с Гансом у них возникают замечательные отношения. Ганс против фашизма, что играет важную роль. Семья Хуберманов живёт на улице с символичным названием Небесная улица. Лизель находит настоящего друга – соседа Руди, с которым они проводят много времени вместе, воруют еду и ходят в школу.

Ганс обучает Лизель чтению, они подолгу читают вместе. Девочка понимает, что ей очень нравятся книги, а поскольку вокруг война и бедность, то она не может их купить. Тогда она начинает их воровать. Ведь книги – самое ценное, что есть в её жизни. На долю этой девушки будут выпадать тяжёлые испытания, у неё очень тяжёлая судьба. Только книги помогут ей пережить все трудности, они являются источником её духовного развития и силы.

Несмотря на то, что события происходят во время войны и книга достаточно трагичная, она во многом положительна. Это произведение о силе духа и желании жить, что бы ни случилось. Сюжет поучителен и будет интересен широкому кругу читателей. Невольно задумаешься о том, стоит ли война своих целей, и что такое гуманность на самом деле.

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Книжный вор" Маркус Зуcак бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

Маркус Зусак

Книжный вор

Элизабет и Хельмуту Зузакам с любовью и восхищением

ГОРНЫЙ ХРЕБЕТ ИЗ БИТОГО КАМНЯ

где наш рассказчик представляет:

себя - краски - и книжную воришку

СМЕРТЬ И ШОКОЛАД

Сначала краски.

Потом люди.

Так я обычно вижу мир.

Или, по крайней мере, пытаюсь.

* * * ВОТ МАЛЕНЬКИЙ ФАКТ * * *

Когда-нибудь вы умрете.

Ни капли не кривлю душой: я стараюсь подходить к этой теме легко, хотя большинство людей отказывается мне верить, сколько бы я ни возмущался. Прошу вас, поверьте. Я еще как умею быть легким. Умею быть дружелюбным. Доброжелательным. Душевным. И это на одну букву Д. Вот только не просите меня быть милым. Это не ко мне.

* * * РЕАКЦИЯ НА ВЫШЕПРИВЕДЕННЫЙ ФАКТ * * *

Это вас беспокоит?

Призываю вас - не бойтесь.

Я всего лишь справедлив.

Ах да, представиться.

Для начала.

Где мои манеры?

Я мог бы представиться по всем правилам, но ведь в этом нет никакой необходимости. Вы узнаете меня вполне близко и довольно скоро - при всем разнообразии вариантов. Достаточно сказать, что в какой-то день и час я со всем радушием встану над вами. На руках у меня будет ваша душа. На плече у меня будет сидеть какая-нибудь краска. Я осторожно понесу вас прочь.

В эту минуту вы будете где-то лежать (я редко застаю человека на ногах). Тело застынет на вас коркой. Возможно, это случится неожиданно, в воздухе разбрызгается крик. А после этого я услышу только одно - собственное дыхание и звук запаха, звук моих шагов.

Вопрос в том, какими красками будет все раскрашено в ту минуту, когда я приду за вами. О чем будет говорить небо?

Лично я люблю шоколадное. Небо цвета темного, темного шоколада. Говорят, этот цвет мне к лицу. Впрочем, я стараюсь наслаждаться всеми красками, которые вижу, - всем спектром. Миллиард вкусов или около того, и нет двух одинаковых - и небо, которое я медленно впитываю. Все это сглаживает острые края моего бремени. Помогает расслабиться.

* * * НЕБОЛЬШАЯ ТЕОРИЯ * * *

Люди замечают краски дня только при его рождении и угасании, но я отчетливо вижу, что всякий день с каждой проходящей секундой протекает сквозь мириады оттенков и интонаций.

Единственный час может состоять из тысяч разных красок.

Восковатые желтые, синие с облачными плевками.

Грязные сумраки. У меня такая работа, что я взял за правило их замечать.

На это я и намекаю: меня выручает одно умение - отвлекаться. Это спасает мой разум. И помогает управляться - учитывая, сколь долго я исполняю эту работу. Сможет ли хоть кто-нибудь меня заменить - вот в чем вопрос. Кто займет мое место, пока я провожу отпуск в каком-нибудь из ваших стандартных курортных мест, будь оно пляжной или горнолыжной разновидности? Ответ ясен - никто, и это подвигло меня к сознательному и добровольному решению: отпуском мне будут отвлечения. Нечего и говорить, что это отпуск по кусочкам. Отпуск в красках.

И все равно не исключено, что кто-то из вас может спросить: зачем ему вообще нужен отпуск? От чего ему нужно отвлекаться?

Это будет второй мой пункт.

Оставшиеся люди.

Выжившие.

Это на них я не могу смотреть, хотя во многих случаях все-таки не удерживаюсь. Я намеренно высматриваю краски, чтобы отвлечь мысли от живых, но время от времени приходится замечать тех, кто остается, - раздавленных, повергнутых среди осколков головоломки осознания, отчаяния и удивления. У них проколоты сердца. Отбиты легкие.

Это, в свою очередь, подводит меня к тому, о чем я вам расскажу нынче вечером - или днем, или каков бы ни был час и цвет. Это будет история об одном из таких вечно остающихся - о знатоке выживания.

Недлинная история, в которой, среди прочего, говорится:

Об одной девочке;

О разных словах;

Об аккордеонисте;

О разных фанатичных немцах;

О еврейском драчуне;

И о множестве краж.

С книжной воришкой я встречался три раза.

У ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ

Сначала возникло что-то белое. Слепящей разновидности.

Некоторые из вас наверняка верят во всякую тухлую дребедень: например, что белый - толком и не цвет никакой. Так вот, я пришел, чтобы сказать вам, что белый - это цвет. Без всяких сомнений цвет, и лично мне кажется, что спорить со мной вы не захотите.

* * * ОБНАДЕЖИВАЮЩЕЕ ЗАЯВЛЕНИЕ * * *

Пожалуйста, не волнуйтесь, пусть я вам только что пригрозил.

Все это хвастовство - я не свирепый.

Я не злой.

Я - итог.

Да, все белое.

Мне показалось, что весь земной шар оделся в снег. Натянул его на себя, как натягивают свитер. У железнодорожного полотна - следы ног, утонувших по щиколотку. Деревья под ледяными одеялами.

Как вы могли догадаться, кто-то умер.

И его не могли просто взять и оставить на земле. Пока это еще не такая беда, но скоро путь впереди восстановят, и поезду нужно будет ехать дальше.

Там было двое кондукторов.

И мать с дочерью.

Один труп.

Мать, дочь и труп - упрямы и безмолвны.

Ну чего ты еще от меня хочешь?

Один кондуктор был высокий, другой - низкий. Высокий всегда заговаривал первым, хоть и не был начальником. Теперь он посмотрел на низкого и кругленького второго. У того было мясистое красное лицо.

Ну, - ответил он, - мы не можем их просто здесь бросить, правильно?

Терпение высокого кончалось.

Почему нет?

Низкий разозлился как черт. Он уперся взглядом в подбородок высокого:

Spinnst du? Ты дурной?

Омерзение сгущалось на его щеках. Кожа натянулась.

Пошли, - сказал он, оступившись в снегу. - Отнесем обратно в вагон всех троих, если придется. Сообщим на следующую станцию.

А я уже совершил самую элементарную ошибку. Не могу передать вам всю степень моего недовольства собой. Сначала я все делал правильно:

Изучил слепящее снежно-белое небо - оно стояло у окна движущегося вагона. Я прямо-таки вдыхал его, но все равно дал слабину. Я дрогнул - мне стало интересно. Девочка. Любопытство взяло верх, и я разрешил себе задержаться, насколько позволит мое расписание, - и понаблюдать.

Через двадцать три минуты, когда поезд остановился, я вылез из вагона за ними.

У меня на руках лежала маленькая душа.

Я стоял чуть справа от них.

Энергичный дуэт кондукторов направился обратно к матери, девочке и трупику мужского пола. Точно помню, в тот день дышал я шумно. Удивляюсь, как кондукторы меня не услышали. Мир уже провисал под тяжестью всего этого снега.

Метрах в десяти слева от меня стояла и мерзла бледная девочка с пустым животом.

У нее дрожали губы.

Она сложила на груди озябшие руки.

А на лице книжной воришки замерзли слезы.

ЗАТМЕНИЕ

Следующий - черный закорючки, чтобы показать, если угодно, полюса моей многогранности. Был самый мрачный миг перед рассветом.

В этот раз я пришел за мужчиной лет двадцати четырех от роду. В каком-то смысле это было прекрасно. Самолет еще кашлял. Из обоих его легких сочился дым.

Разбиваясь, он взрезал землю тремя глубокими бороздами. Крылья были теперь словно отпиленные руки. Больше не взмахнут. Эта маленькая железная птица больше не полетит.

* * * ЕЩЕ НЕКОТОРЫЕ ФАКТЫ * * *

Иногда я прихожу раньше времени.

Я тороплюсь, а иные люди цепляются за жизнь дольше, чем ожидается.

Совсем немного минут - и дым иссяк. Больше нечего отдавать.

Первым явился мальчик: сбивчивое дыхание, в руке - вроде бы чемоданчик с инструментами. Ужасно волнуясь, подошел к кабине и вгляделся в летчика - жив ли; тот еще был жив. Книжная воришка прибежала где-то через полминуты.

Прошли годы, но я узнал ее.

Она тяжело дышала.

* * *

Мальчик вынул из чемоданчика - что бы вы думали? - плюшевого мишку.

Просунув руку сквозь разбитое стекло, он положил мишку летчику на грудь. Улыбающийся медведь сидел, нахохлившись, в куче обломков человека и луже крови. Еще через несколько минут рискнул и я. Время пришло.

Я подошел, высвободил душу и бережно вынес из самолета.

Осталось лишь тело, тающий запах дыма и плюшевый медведь с улыбкой.

Когда собралась толпа, все, конечно, изменилось. Горизонт начал угольно сереть. От черноты вверху остались одни каракули - и те быстро исчезали.

Человек в сравнении с небом стал цвета кости. Кожа скелетного оттенка. Мятый комбинезон. Глаза у него были холодные и бурые, как пятна кофе, а наверху последняя загогулина превратилась во что-то для меня странное, однако узнаваемое. В закорючку.

Толпа занималась тем, чем занимается толпа.

Пока я пробирался в ней, каждый, кто стоял там, как-то подыгрывал этой тишине. Легкое сгущение несвязных движений рук, приглушенных фраз, безмолвных беспокойных оглядок.

Когда я обернулся на самолет, мне показалось, что летчик улыбается открытым ртом.

Грязная шутка под занавес.

Еще одна человеческая острота.

Человек лежал в пеленах комбинезона, а сереющий свет мерялся силой с небом. И как бывало уже много раз, стоило мне двинуться прочь, быстрая тень словно бы набежала опять - последний миг затмения, признание того, что еще одна душа отлетела.

Знаете, в какой-то миг, несмотря на краски, что ложатся и цепляются на все, что я вижу в мире, я часто ловлю затмение, когда умирает человек.

Я видел миллионы затмений.

Я видел их столько, что лучше уж и не помнить.

Последний раз, когда я видел ее, был красным. Небо напоминало похлебку, размешанную и кипящую. В некоторых местах оно пригорело. В красноте мелькали черные крошки и катышки перца.

Раньше дети играли тут в классики - на улице, похожей на страницы в жирных пятнах. Когда я прибыл, еще слышалось эхо. По мостовой топали ноги. Смеялись детские голоса, присоленные улыбками, но разлагались быстро.

И вот - бомбы.

В этот раз все опоздало.

Сирены. Кукушка визжит по радио. Все опоздало.

За какие-то минуты выросли и взгромоздились холмы из бетона и земли. Улицы стали разорванными венами. Кровь бежала по дороге, пока не высыхала, а в ней увязали тела, как бревна после наводнения.

Приклеенные к земле, все до единого. Целая уйма душ.

Судьба ли это?

Невезение?

Оттого ли они все так приклеивались?

Конечно, нет.

Не глупите.

Наверное, дело, скорее, было в ударах бомб - их сбрасывали те люди, что прятались в облаках.

Да, небо теперь было опустошительной необъятно-красной домашней стряпней. Немецкий городок опять разметали на куски. Снежинки пепла кружили с такой прелестностью , что подмывало их ловить высунутым языком, пробовать на вкус. Но эти снежинки опалили бы губы. Сварили бы сам рот.

Так и стоит перед глазами.

Я уже собирался двинуться прочь, когда увидел ее на коленях.

Вокруг был написан, оформлен и возведен горный хребет из битого камня. Она цеплялась за книжку.

Помимо остального, книжной воришке отчаянно хотелось обратно в подвал - писать или перечитать свою историю еще раз, последний. Вспоминая, я так отчетливо вижу это на ее лице. Ей до смерти туда хотелось - там надежно, там дом, - но она не могла пошевелиться. А еще и подвала-то больше не было. Он слился с искалеченным пейзажем.

И снова прошу вас - пожалуйста, поверьте.

Я хотел задержаться. Наклониться.

Я хотел сказать:

«Прости, малышка».

Но такое не позволяется.

Я не наклонился. Не заговорил.

Я просто еще немного поглядел на нее. И когда она смогла двинуться с места, пошел за нею.

Она уронила книгу.

Упала на колени.

Книжная воришка завыла.

Когда началась расчистка, на ее книгу несколько раз наступили, и хотя команда была расчищать только бетонную кашу, самую драгоценную вещь девочки закинули в грузовик с мусором, и тут я не удержался. Залез в кузов и взял ее в руки, вовсе не догадываясь, что оставлю ее себе и буду смотреть на нее много тысяч раз за все эти годы. Буду рассматривать места, где мы пересекаемся, изумляться тому, что видела эта девочка и как она выжила. Лучше я сделать все равно ничего не смогу - тут можно лишь смотреть, как все встраивается в общую картину того, что я тогда видел.

Когда я ее вспоминаю, то вижу длинный список красок, но сильнее всего отзываются те три, в которых я видел ее во плоти. Бывает, мне удается воспарить высоко над теми тремя мгновениями. Я зависаю на месте, а гнилостная истина кровит, пока не приходит ясность.

Вот тогда я и вижу, как они встают в формулу.

Они накладываются друг на друга. Черная небрежной закорючки на белую слепящего земного шара и на густую похлебочную красную.

Да, часто я вынужден вспоминать ее, и в одном из бессчетных своих карманов я носил ее историю - чтобы пересказать. Это одна из небольшого множества историй, которые я ношу с собой, и каждая сама по себе исключительна. Каждая - попытка, да еще какая попытка - доказать мне, что вы и ваше человеческое существование чего-то стоите.

Вот эта история. Одна из горсти.

Книжная воришка.

Если есть настроение, пошли со мной. Я расскажу вам ее.

Я кое-что вам покажу.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«НАСТАВЛЕНИЕ МОГИЛЬЩИКУ»

с участием:

химмель-штрассе - искусства свинюшества - женщины с утюжным кулаком - попытки поцелуя - джесси оуэнза - наждачки - запаха дружбы - чемпиона в тяжелом весе - и всем трепкам трепки

ПРИБЫТИЕ НА ХИММЕЛЬ-ШТРАССЕ

Последний раз.

То красное небо…

Отчего вышло так, что книжная воришка стояла на коленях и выла рядом с рукотворной грудой нелепого, засаленного, кем-то состряпанного битого камня?

Много лет назад началось снегом.

Пробил час. Для кого-то.

* * * ВПЕЧАТЛЯЮЩЕ ТРАГИЧЕСКИЙ МИГ * * *

Поезд шел быстро.

Он был набит людьми.

В третьем вагоне умер шестилетний мальчик.

Книжная воришка и ее брат ехали в Мюнхен, где их скоро должны передать приемным родителям. Теперь мы, конечно, знаем, что мальчик не доехал.

* * * КАК ЭТО СЛУЧИЛОСЬ * * *

Внезапный порыв сильного кашля.

Почти вдохновенный порыв.

А за ним - ничего.

Когда прекратился кашель, не осталось ничего, кроме ничтожества жизни, что, шаркая, скользнула прочь, или почти беззвучной судороги. Тогда внезапность пробралась к его губам - они были ржаво-бурого цвета и шелушились, как старая покраска. Нужно срочно перекрашивать.

Их мать спала.

Я вошел в поезд.

Мои ноги ступили в загроможденный проход, и в один миг моя ладонь легла на губы мальчика.

Никто не заметил.

Поезд несся вперед.

Кроме девочки.

Одним глазом глядя, а другим еще видя сон, книжная воришка - она же Лизель Мемингер - без вопросов поняла, что младший брат Вернер лежит на боку и мертвый.

Его синие глаза смотрели в пол.

И не видели ничего.

Перед пробуждением книжная воришка видела сон о фюрере - Адольфе Гитлере. Во сне она была на митинге, где выступал фюрер, смотрела на его пробор цвета черепа и на идеальный квадратик усов. И с удовольствием слушала бурный поток слов, изливавшийся из его рта. Его фразы сияли на свету. В спокойный момент фюрер взял и наклонился - и улыбнулся ей. Она ответила ему улыбкой и сказала: «Guten Tag, Herr F?hrer. Wie geht"s dir heut?» Она так и не научилась красиво говорить, и даже читать, потому что в школу она ходила редко. Причину этому она узнает в свое время.

И едва фюрер собрался ответить, она проснулась.

Шел январь 1939 года. Ей было девять лет, скоро исполнится десять.

У нее умер брат.

Один глаз открыт.

Один еще во сне.

Наверное, лучше бы она совсем спала, но на такое я, по правде, влиять не могу.

Сон слетел со второго глаза, и она меня застигла, тут нет сомнений. Как раз когда я встал на колени, вынул душу мальчика и она обмякла в моих распухших руках. Дух мальчика быстро согрелся, но в тот миг, когда я подобрал его, он был вялым и холодным, как мороженое. Начал таять у меня на руках. А потом стал согреваться и согрелся. И выздоровел.

А у Лизель Мемингер остались только запертая скованность движений и пьяный наскок мыслей. Es stimmt nicht. Это не на самом деле. Это не на самом деле.

И встряхнуть.

Почему они всегда их трясут?

Да, знаю, знаю - я допускаю, что это как-то связано с инстинктами. Запрудить течение истины. Сердце девочки в ту минуту было скользким и горячим, и громким, таким громким, громким.

Я сглупил - задержался. Посмотреть.

И теперь мать.

Лизель разбудила ее такой же очумелой тряской.

Если вам трудно представить это, вообразите неловкое молчание. Вообразите отчаяние, плывущее кусками и ошметками. Это как тонуть в поезде.

Стойко сыпал снег, и мюнхенский поезд остановили из-за работ на поврежденном пути. В поезде выла женщина. Рядом с ней в оцепенении застыла девочка.

В панике мать распахнула дверь.

Держа на руках трупик, она выбралась на снег.

Что оставалось девочке? Только идти следом.

Как вам уже сообщили, из поезда вышли и два кондуктора. Они решали, что делать, и спорили. Положение неприятное, чтобы не сказать больше. Наконец постановили, что всех троих нужно довезти до следующей станции и там оставить, пусть сами разбираются.

Теперь поезд хромал по заснеженной местности.

Вот он оступился и замер.

Они вышли на перрон, тело - на руках у матери.

Мальчик начал тяжелеть.

Лизель не имела понятия, где оказалась. Кругом все бело, и пока они ждали, ей оставалось только разглядывать выцветшие буквы на табличке. Для Лизель станция была безымянной, здесь-то через два дня и похоронили ее брата Вернера. Присутствовали священник и два закоченевших могильщика.

* * * НАБЛЮДЕНИЕ * * *

Пара кондукторов.

Пара могильщиков.

Когда доходило до дела, один отдавал приказы.

Другой делал, что ему говорили.

И вот в чем вопрос: что если другой - гораздо больше, чем один?

Промахи, промахи - иногда я, кажется, только на них и способен.

Два дня я занимался своими делами. Как всегда, мотался по всему земному шару, поднося души на конвейер вечности. Видел, как они безвольно катятся прочь. Несколько раз я предостерегал себя: нужно держаться подальше от похорон брата Лизель Мемингер. Но не внял своему совету.

Приближаясь, я еще издали разглядел кучку людей, стыло торчавших посреди снежной пустыни. Кладбище приветствовало меня как старого друга, и скоро я уже был с ними. Стоял, склонив голову.

Слева от Лизель два могильщика терли руки и ныли про снег и неудобства рытья в такую погоду.

Такая тяжесть врубаться в эту мерзлоту… - И так далее.

Одному было никак не больше четырнадцати. Подмастерье. Когда он уходил, из кармана его тужурки невинно выпала какая-то черная книжка, а он не заметил. Успел отойти, может, шагов на двадцать.

Еще несколько минут, и мать пошла оттуда со священником. Она благодарила его за службу.

Девочка же осталась.

Земля подалась под коленями. Настал ее час.

Все еще не веря, она принялась копать. Не может быть, что он умер. Не может быть, что он умер. Не может…

Почти сразу же снег вгрызся в ее кожу.

Замерзшая кровь трескалась у нее на руках.

Портрет Дориана Грея кратко

Солнечным летним днём студию талантливого художника Бэзила Голуорд посетил друг — лорд Генри Уоттон. Бэзил рассказал, что работает сейчас над портретом очень красивого двадцатилетнего юноши, Дориана Грея, чья красота захватила художника, заставила изменить стиль, открыла новый метод творчества. Лорд Генри удивленно посмотрел на еще незакинчений портрет и высказал желание познакомиться с Дорианом. Это не вызвало восторга у хозяина, потому что лорд Генри имел репутацию «принца парадокса», человека, осмеивающего общепризнанные ценности, который издевается над современной нравственностью, поэтому, по мнению Бэзила, мог плохо повлиять на юношу. Но в этот момент слуга доложил, что Дориан Грей пришел и ждет в студии. Бэзил вынужден был представить его лорду Генри.
Лорд Генри очень понравился Дориану, он никогда еще не встречал людей с таким парадоксальным мышлением. На свой вопрос, действительно ли лорд Генри имеет па людей дурное влияние, Дориан услышал следующее: «Воздействия на человека вообще не существует … потому что влиять на кого-то — значит отдавать свою душу … Человек уже не думает о своих собственных мыслях, не воспламеняется своими природными страстями … И добродетели она перенимает от других и … грехи заимствует … Цель жизни реализовать собственное «я». По мнению лорда Генри, основа морали — страх перед обществом, а основа и тайна религии — страх перед Богом. Бэзил видел, что от этих разговоров выражение лица Дориана изменилось, но он углубился в свою работу, не осознал значение этого выражения. А лорд Генри продолжал: «… храбрый из нас боится самого себя … Самоотречения … до сих пор калечит нам жизнь … Единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему … Согрешив, мы поканчиваем с грехом, потому что делая грех, — человек очищается … Крупнейшие грехи мира совершаются в человеческом мозге, и только в мозгу ». Дориан был потрясен. Он не знал, что сказать, но чувствовал потребность найти какой-то ответ. Впрочем, решил он, пожалуй, лучше не думать об этом. «Минут десять он стоял неподвижно, с приоткрытыми устами и необычным блеском глазах. Он смутно осознавал, что в нем возбудились совершенно новые мысли и чувства. Но ему казалось, что они поднимаются из глубин его естества, а не привнесены извне ». Слова лорда Генри коснулись каких-то потаенных струн души Дориана. Так смущала его музыка, но ее влияние было менее выразительным. Лорд Генри наблюдал за Дорианом с едва заметной улыбкой. Он «пустил свои стрелы наугад» и сам был поражен действием, которое произвели на юношу его слова. Бэзил Голуорд не понял значение этого молчания, он стремился только передать выражение лица натурщика, и это захватило его. Вдруг Дориап воскликнул, что не может больше стоять, потому что в мастерской страшная духота, надо выйти. на воздух. Бэзил извинился перед Дорианом за то, что за работой позабыл обо всем, посоветовал не верить ни одному комплименту, который говорил лорд Генри, хотя и не слышал ничего из их беседы. Дориан ответил, что лорд Генри обхаживал его комплементами, «возможно, поэтому я не верю ни одному его слову». Но лорд Генри был горд, что Дориап поверил всем его словам. Обратившись к Бэзилу с просьбой распорядиться принести прохладительные напитки, «чего-то с клубничным соком», лорд Генри выходит вслед за Дорианом в сад. Там, в саду, среди цветущих кустов сирени, аромат которых «жадно, более чем вино, пил» Дориап, лорд Генри изложил теорию «нового гедонизма»: «Юность — это единственная вещь в мире, которую следует ценить!», «Красота есть проявление гения, даже выше Гения »,« Красота вне всяких сомнений даёт божественное право на главенство … Настоящая тайна жизни — это видимое, а не невидимое. Глумитесь, пока юные! Живите своей жизнью! И не бойтесь ничего. Мир принадлежит вам па короткое время … Наша молодость никогда не возвращается … С годами мы превращаемся в отвратительных марионеток, преследуемых памятью страстей, которые мы слишком боялись, и острых соблазнов, которым не решались поддаться … Ничего чисто нет в мире, кроме юности! ». Дориан удивленно слушал. Сиреневая ветка упала с его руки, он смотрел, как пчела подлетела к маленьким цветочков и «отправилась в путешествие к овальной звездной кисти», затем она вылетела и полетела к цветку березки, которую «встрепенуло и стебелек плавно колыхнулося», когда она «заползла в красочную трубку ». Эти наблюдения за пчелой вернули его к обыденности, отодвинули новые мысли и чувства, которые смущали и пугали.
Благодаря проповедям лорда Генри и прекрасному портрету Бэзила Голуорд Дориап Грей впервые осознал свою красоту и ее скоротечность. Дориан почувствовал разочарование, ему было жаль своей красоты. Глядя на портрет, он сказал, что было бы хорошо, если бы старел портрет, а он сам век оставался молодым. Бэзил, растроганный этими словами, подарил портрет Дориаиу. Лорд Генри стал привлекать юношу к светской жизни, обучая его наслаждаться «земным существованием».
Родственник лорда Генри — лорд Фермон — рассказал поэтому историю происхождения Дориапа. Мать Дориапа вопреки семейным традициям связала свою судьбу с простым офицером. Дед Дориана по матери приложил определенные усилия, чтобы разорвать этот брак: вскоре Дорианового отца убили па дуэли, которую подстроил его тесть. Мать ненадолго пережила мужа, раннюю смерть ее Дориан переживал тяжело. Лорду Генри Дориан показался интересным «материалом» для психологического эксперимента.
Дориан влюбился в семнадцатилетнюю Сибил Вейн, актрису одного из второстепенных лондонских театров. Он был поражен ее талантливой игрой в пьесах Шекспира. Сибил горячо полюбила Дориана, который показался ей реальным образцом красоты, «чудесным принцем», возникший из ее девичьих грез. Однако это не помешало ей скрыть от Дориапа семейную тайну: и Сибил, и ее брат Джеймс — внебрачные дети, поскольку в свое время их мать горячо любила одного аристократа. Дориан воспринимал Сибил как живое воплощение красоты и талантливости, и в его воображении она олицетворяла и Офелию, и Дездемону, и все прекрасные женские образы, созданные в искусстве. Сибил, наоборот, стремилась видеть в Дориане реального человека, который способен на реальные чувства и поступки. Дориан говорил с Сибил об идеальной любви, она — о браке. Дориап и Сибил обручаются. На следующий день после обручения Дориан, чтобы познакомить с будущей женой и похвастаться ее талантом, пригласил Бэзила и лорда Генри на спектакль с участием Сибил, где она должна была играть роль Джульетты. Ни Бэзил, ни лорд Генри не одобряли намерен Дорина жениться, но на приглашение откликнулись. Однако в тот вечер Сибил играла бездарно, потому что ее захватили реальные чувства, искусство больше не интересовало ее. Друзья Дориапа были разочарованы. Они даже не досидели до конца представления, хотя каждый из них по-своему пытался уменьшить разочарование Дориана: лорд Генри — парадоксальной насмешкой, Бэзил — сочувствием. После спектакля Дориан зашел в комнату к Сибил. Она не отрицала, что играла плохо, и объяснила, что до встречи с ним искренне верила в реальность тех чувств, которые изображала па сцене, потому что не знала ничего, кроме искусства. Но теперь она узнала истинные чувства и считала, что играть их па сцене, это пренебрежение к любви, которое горело в его сердце. Дориан не хотел слушать таких слов, сказал, что она убила его любовь. Сибил молила не бросать ее, но он был неумолим. Всю ночь Дориан бродил по улицам Лондона, вернувшись домой, случайно взглянул на портрет. Ужас охватил юношу, когда он заметил, что портрет изменился: «жестокие морщины появились у рта». Дориан пытался убедить себя, что это ему только снится, но вспомнил слова в студии Бэзила и понял: отныне все его страсти и грехи будут отражаться на портрете. Дориан решил больше не грешить, избавиться от влияния лорда Генри и вновь вернуться к Сибил. Он написал ей письмо, но утром получил известие, что Сибил ушла из жизни. Лорд Генри узнал об этом из утренних газет, написал Дориану, чтобы тот ни с кем не виделся, пока он не придет. Сначала Дориан болезненно воспринял известие о самоубийстве Сибил, винил себя в ее смерти. Лорд Генри был озабочен тем, чтобы Дориана «не впутали в следствие», поскольку «у нас, в Лондоне, люди еще слишком суеверны». Он убеждал Дориана, что «не надо брать этого близко к сердцу. Лучше поедем со мной на обед », к опере, где можно найти« несколько интересных женщин ». Дориан более не слышал, вспоминал свою влюбленность в Сибил, свое решение вернуться к ней. Но в этой пылкой речи было больше не раскаяния, а страха, что «ничто теперь не сможет удержать его от падения», поэтому конец того монолога был неожиданный, но логичный с точки зрения Дориана: «Она не имела права убивать себя! Это эгоистично! «Лорд Генри понял, что Дориан стремится избавиться от ощущения моральной ответственности за смерть девушки, поэтому стал убеждать, что брак с Сибил был бы неудачный, потому что« женщина может сделать мужчину праведником » только одним способом — лишив его всякого интереса к жизни. Дориан обрадовался этим соображениям, возложив всю ответственность за смерть Сибил на судьбу: «… я считал обязательным жениться. И не моя вина, если эта страшная трагедия помешала мне сделать то, что принадлежало ». Он спросил у лорда Генри, почему «эта трагедия» не мучает его так жарко, как бы он хотел, неужели у него вовсе нет сердца? Ему «кажется все это странной развязкой странной пьесы». Лорд Генри чувствовал острое наслаждение, играя на «самолюбии» Дориана, и объяснил, что «реальные трагедии происходят в неартистичний форме», «им не хватает изысканности», поэтому они вызывают отвращение. По мнению лорда Генри, Дориан должен был чувствовать себя счастливым, потому что девушка полюбила его так, что предпочла умереть нежели жить без его любви. В смерти Сибил, продолжал лорд Генри, есть что-то прекрасное, и он «рад жить в век, когда случаются же чудеса». Пусть Дориап считает, что Сибил сыграла свою последнюю роль. Дориан надолго задумался, потом сказал, что лорд Генри помог ему понять себя самого, потому что он чувствовал все это, но опасался тех ощущений. Они больше никогда не говорили об этой смерти. Лорд Генри пошел, Дориан дал ему слово, что приедет вечером к опере, но отказался ехать на обед, потому что «очень устал». Оставшись один, он бросился к портрету, но не нашел там новых изменений. «Наверное, портрет узнал о смерти Сибил Вейп раньше него самого». Теперь и смерть казалась ему романтичной. Он решил больше не вспоминать, «сколько выстрадал из-за него Сибил с того ужасного вечера», когда она играла на сцене последний раз. Дориан снова подошел к портрету, чувствуя, что надо сделать выбор. «Вечная молодость, безграничные страсти, наслаждения … — Всё это испытывает он. А портрет будет нести бремя его позора». Час спустя он был в опере, «позади сидел лорд Генри, опираясь ему на кресло».
Утром следующего дня к Дориану пришел Бэзил Голуорд, чтобы выразить соболезнования по поводу трагической смерти Сибил. Но юный красавец спокойно говорил об этой трагедии, рассказал даже, что вчера вечером был в опере. Бэзил был возмущен, он понял, что под влиянием лорда Генри Дориан превращается в жестокого эгоиста. Голуорд хотел взглянуть на портрет, но Дориан не позволил этого сделать: его пугало, что художник заметит изменения. Отказал он и в просьбе выставить свой портрет на выставке в Париже. Когда Бэзил пошел, Дориан перенес портрет в комнату, куда никто не заходил уже много лет, запер дверь и спрятал ключи в карман. Теперь он был уверен, что никто не сможет видеть, как искажается его душа. Спрятав портрет, Дориан спокойно сел пить чай. Лорд Генри прислал ему газету и книгу, которые могли его заинтересовать. В газете Дориан прочитал заметки о следствии по делу Сибил, из которых следовало, что смерть наступила от несчастного случая. Дориан удобно устроился в кресле и с интересом раскрыл книгу, которую прислал Лорд Генри. Это была странная книга модного французского автора — психологический этюд с одним героем, «который в половине XIX века пытался присоединить себе страсти и способы мышления прошлых эпох, чтобы самому испытать все те состояния, через которые когда-либо проходила человеческая душа». «Ядовитая это была книга: будто густой аромат ладана повивал ее страницы и туманил мозг … все это будоражило в Дориановом воображении нездоровые бред и мечты ».
Долгое время Дориан Грей не мог освободиться от влияния этой книги. Он заказал девять экземпляров, оправил каждый из них в роскошные обложки разного цвета, которые отвечали меняющимся настроениям Дориапа. Герой этой книги стал бы прообразом его самого, а весь роман казался ему историей его собственной жизни. «Но в одном Дориан был счастливее фантастического героя романа. Он никогда не испытывал … того жуткого страха перед зеркалами … С чувством, подобным злорадства … перечитывал Дориан последнюю часть книги, где с поистине трагическим пафосом (пусть немного и преувеличенным) изображено было горе и отчаяние человека, который потерял то, что в других людях и в окружающем мире оценено дороже ». Дориан утешался тем, что его красота навек останется при нем. Слухи о неопределенном образе его жизни время от времени ходили, но трудно было поверить в его бесчестия, ибо казалось, что этого юного красавца не могла коснуться никакая грязь. Дориан часто надолго исчезал из общества, отдаваясь своим страстям и порокам. Вернувшись, становился с зеркалом в руках рядом со своим портретом и сравнивал злобное, страшное лицо на полотне и прекрасное юное лицо, что, улыбалось ему из зеркала. «Он всё больше влюблялся в собственную красоту и все более заинтересованно наблюдал за изменением собственной души». «Однако иногда по ночам, лежа без сна в своей густо надушенной спальне или в грязной каморке таверны у доков, которую он посещал переодетый и под чужим именем, Дориап Грей с сожалением думал о разорении, накликанную на собственную душу, с сожалением тем горьким, что чувство это было чисто себялюбивым. Правда, такие моменты случались редко ». Его жажда жизни становилась все юолее сильной. Он искал утешения в пышных обрядах чужих верований и религий, однако «никогда официально не принял ту или иную веру или догматы, осознавая, что это ограничило бы ему умственное развитие». Некоторое время его интересовал мистицизм с его удивительной энергией превращать обыденное в нечто необычное. В другое время его изучал материалистические учения. Он стремился открыть тайну человеческих чувств, уверен, что там содержится не меньше тайн, чем в душе. Он увлекается изучением ароматических веществ, мечтает составить систему влияния на психологическое состояние человека различных запахов. Другое время он полностью отдавался музыке, собирал со всех концов света наичуднейшие музыкальные инструменты. Однако вскоре они ему надоедали и, сидя в опере, один или с лордом Генри, Дориан восторженно слушал «Тангейзера», и ему слышалось в увертюре к этому величественному произведению отражение трагедии собственной души ». Как-то Дориан принялся изучать драгоценные камни, позже его внимание повернулось на вышитые украшения и гобелены, затем изучал культовые наряды. Он собирал в своем доме все эти сокровища, видя в них лишь средство забыть страх, который становился уже почти невыносимым. «В пустой замкнутой комнате, где прошли мальчишеские лета Дориаиа, он сам повесил на стене свой ужасный портрет, все изменяясь, он представлял ему, как меняется его собственная душа». Через несколько лет ему уже невмоготу было находиться длительное время вне Англии, ибо казалось, что кто-то увидит портрет, раскроет его тайну. Хотя он и очаровывал многих, о нем уже начали распространяться слухи, дурная слава окружала его, близкие друзья впоследствии стали обходить его. «Женщины, что первое время бессмысленно любили Дориаиа, ради него презрев приличия и общественное мнение, теперь бледнели от стыда и ужаса, только он входил в комнату». Но в глазах многих эти слухи только увеличивали его чрезвычайные и опасные чары. «Да и большое его богатство в полной мере свидетельствовало о нем. Общественность, по крайней мере цивилизованная общественность, не очень склонна поверить в ущербность людей богатых и привлекательных ».
Как-то вечером Дориан встретился с Безил Голуорд, отношения с которым он давно уже разорвал. Дориан Грей попытался сделать вид, что не заметил художника, но тот сам увидел его. Дориан вынужден был пригласить бывшего друга к себе. Бэзил просил подтвердить или опровергнуть слухи, которые расходились о Дориане в Лондоне. Дориап пригласил Бэзила в комнату, где от всего мира он прятал портрет, и показал его художнику. Пораженному Бэзилу открылось лицо гадкого, избалованного старого человека. Дориан был не в силах смотреть на это безобразное зрелище. Он положил на художника ответственность за свое нравственное падение. В слепой ярости он убил Бэзила кинжалом, а затем обратился к своему бывшему приятелю Алану Кэмпбеллу, химику, и, шантажируя того тайной, заставил растворить тело Бэзила в азотной кислоте.
Дориан стремился забыться в наркотическом опьянений. В одной таверне, на самом «дне» Лондона, он чуть не погиб от руки брата Сибил Вейн — Джеймса, поздно узнал о причине смерти сестры и дал клятву отомстить тому, кто обидел ее. Джеймс начал следить за Дорианом. Во время охоты Джеймса случайно убивают. И совесть не давало Дориану покоя. Теперь его громкая слава казалась Дориану бременем, которое он не хотел нести. Он мечтал измениться, его «охватила жгучая тоска по непорочной чистой своей юности … Дориан знал, что ославил себя позором, опорочил душу, исполнил уродством воображение, он осознавал, что производил пагубное влияние на других и от этого имел страшное наслаждение … Но неужели это все непоправимо? «Теперь Дориан проклинал свою красоту и вечную молодость, предпочитая, чтобы каждый грех отразился на его лице. Это было бы наказание, которое могло удержать его от дальнейшего падения. Впрочем, он решил, что незачем думать о прошлом, потому что ничего там не исправишь. «Джеймс Вейн похоронен в безымянной могиле на кладбище в Селби. Алан Кэмпбелл однажды вечером застрелился у себя в лаборатории, так и не выдав тайны, которая была ему навязана. Возбужденные пересуды об исчезновении Голуорда вскоре утихнут — к этому уже идет. Следовательно, он, Дориан, вполне в безопасности ». Он хотел думать о будущем. Дориан вспомнил молодую деревенскую девушку Гетти Мертон, которую влюбил в себя, мог соблазнить, но не сделал этого. «И никогда больше он не будет соблазнять невинных. Он станет добродетельным », — решил Дориан. Ему захотелось посмотреть, не преобразился ли портрет благодаря его «добропорядочному» поведению с Гетти Мертон. Но когда он снял с портрета покрывало, то понял, что изображение его души не только не улучшилось, а стало еще уродливее: коварство и лицемерие ясно читались на том лице. На руках были красные пятна, похожие на кровь. Дориан увидел кинжал, которым убил Бэзила Голуорда. Дориан схватил кинжал и вонзил его в свой портрет. Послышался крик и глухой стук. На крик прибежали слуги, долго не могли найти хозяина, наконец, наткнулись на комнату, где никто не бывал много лет. «Когда они вошла в комнату, со стены им смотрел великолепный портрет их хозяина — точно такой, каким они последний раз его видели, во всем блеске его очаровательной юности и красоты». Рядом лежал мертвец, старый и уродливый. Только кольца на пальцах помогли понять, кто это был.

В солнечный летний день талантливый живописец Бэзил Холлуорд принимает в своей мастерской старого друга лорда Генри Уоттона - эстета-эпикурейца, «Принца Парадокса», по определению одного из персонажей. В последнем без труда узнаются хорошо знакомые современникам черты Оскара Уайльда, ему автор романа «дарит» и преобладающее число своих прославленных афоризмов. Захваченный новым замыслом, Холлуорд с увлечением работает над портретом необыкновенно красивого юноши, с которым недавно познакомился. Тому двадцать лет; зовут его Дориан Грей.

Скоро появляется и натурщик, с интересом вслушивающийся в парадоксальные суждения утомлённого гедониста; юная красота Дориана, пленившая Бэзила, не оставляет равнодушным и лорда Генри. Но вот портрет закончен; присутствующие восхищены его совершенством. Златокудрый, обожающий все прекрасное и нравящийся сам себе Дориан мечтает вслух: «Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как есть!» Растроганный Бэзил дарит портрет юноше.

Игнорируя вялое сопротивление Бэзила, Дориан принимает приглашение лорда Генри и, при деятельном участии последнего, окунается в светскую жизнь; посещает званые обеды, проводит вечера в опере. Тем временем, нанеся визит своему дяде лорду Фермеру, лорд Генри узнает о драматических обстоятельствах происхождения Дориана: воспитанный богатым опекуном, он болезненно пережил раннюю кончину своей матери, наперекор семейным традициям влюбившейся и связавшей свою судьбу с безвестным пехотным офицером (по наущению влиятельного тестя того скоро убили на дуэли).

Сам Дориан между тем влюбляется в начинающую актрису Сибилу Вэйн - «девушку лет семнадцати, с нежным, как цветок, лицом, с головкой гречанки, обвитой тёмными косами. Глаза - синие озера страсти, губы - лепестки роз»; она с поразительной одухотворённостью играет на убогих подмостках нищенского театрика в Ист-Инде лучшие роли шекспировского репертуара. В свою очередь Сибиле, влачащей полуголодное существование вместе с матерью и братом, шестнадцатилетним Джеймсом, готовящимся отплыть матросом на торговом судне в Австралию, Дориан представляется воплощенным чудом - «Прекрасным Принцем», снизошедшим с заоблачных высот. Её возлюбленному неведомо, что в её жизни тоже есть тщательно оберегаемая от посторонних взглядов тайна: и Сибилла, и Джеймс - внебрачные дети, плоды любовного союза, в свое время связавшего их мать - «замученную, увядшую женщину», служащую в том же театре, с человеком чуждого сословия.

Обретший в Сибиле живое воплощение красоты и таланта, наивный идеалист Дориан с торжеством извещает Бэзила и лорда Генри о своей помолвке. Будущее их подопечного вселяет тревогу в обоих; однако и тот и другой охотно принимают приглашение на спектакль, где избранница Дориана должна исполнить роль Джульетты. Однако, поглощённая радужными надеждами на предстоящее ей реальное счастье с любимым, Сибила в этот вечер нехотя, словно по принуждению (ведь «играть влюбленную - это профанация!» - считает она) проговаривает слова роли, впервые видя без прикрас убожество декораций, фальшь сценических партнёров и нищету антрепризы. Следует громкий провал, вызывающий скептическую насмешку лорда Генри, сдержанное сочувствие добряка Бэзила и тотальный крах воздушных замков Дориана, в отчаянии бросающего Сибиле: «Вы убили мою любовь!»

Изверившийся в своих прекраснодушных иллюзиях, замешенных на вере в нерасторжимость искусства и реальности, Дориан проводит бессонную ночь, блуждая по опустевшему Лондону. Сибиле же его жестокое признание оказывается не по силам; наутро, готовясь отправить ей письмо со словами примирения, он узнает, что девушка в тот же вечер покончила с собой. Друзья-покровители и тут реагируют на трагическое известие каждый по-своему: Бэзил советует Дориану укрепиться духом, а лорд Генри - «не лить напрасно слез о Сибиле Вэйн». Стремясь утешить юношу, он приглашает его в оперу, обещая познакомить со своей обаятельной сестрой леди Гвендолен. К недоумению Бэзила, Дориан принимает приглашение. И лишь подаренный ему недавно художником портрет становится беспощадным зеркалом назревающей в нем духовной метаморфозы: на безупречном лице юного греческого бога обозначается жёсткая морщинка. Не на шутку обеспокоенный, Дориан убирает портрет с глаз долой.

И вновь ему помогает заглушить тревожные уколы совести его услужливый друг-Мефистофель - лорд Генри. По совету последнего он с головой уходит в чтение странной книги новомодного французского автора - психологического этюда о человеке, решившем испытать на себе все крайности бытия. Надолго заворожённый ею («казалось, тяжёлый запах курений поднимался от её страниц и дурманил мозг»), Дориан в последующие двадцать лет - в повествовании романа они уместились в одну главу - «все сильнее влюбляется в свою красоту и все с большим интересом наблюдает разложение своей души». Как бы заспиртованный в своей идеальной оболочке, он ищет утешения в пышных обрядах и ритуалах чужих религий, в музыке, в коллекционировании предметов старины и драгоценных камней, в наркотических зельях, предлагаемых в притонах с недоброй известностью. Влекомый гедонистическими соблазнами, раз за разом влюбляющийся, но не способный любить, он не гнушается сомнительными связями и подозрительными знакомствами. За ним закрепляется слава бездушного совратителя молодых умов.

Напоминая о сломанных по его прихоти судьбах мимолетных избранников и избранниц, Дориана пытается вразумить Бэзил Холлуорд, давно прервавший с ним всякие связи, но перед отъездом в Париж собравшийся навестить. Но тщетно: в ответ на справедливые укоры тот со смехом предлагает живописцу узреть подлинный лик своего былого кумира, запечатлённый на холлуордовском же портрете, пылящемся в темном углу. Изумленному Бэзилу открывается устрашающее лицо сластолюбивого старика. Впрочем, зрелище оказывается не по силам и Дориану: полагая создателя портрета ответственным за свое нравственное поведение, он в приступе бесконтрольной ярости вонзает в шею друга своих юных дней кинжал. А затем, призвав на помощь одного из былых соратников по кутежам и застольям, химика Алана Кэмпбела, шантажируя того некой позорной тайной, известной лишь им обоим, заставляет его растворить в азотной кислоте тело Бэзила - вещественное доказательство содеянного им злодейства.

Терзаемый запоздалыми угрызениями совести, он вновь ищет забвения в наркотиках. И чуть не гибнет, когда в подозрительном притоне на самом «дне» Лондона его узнает какой-то подвыпивший матрос: это Джеймс Вэйн, слишком поздно проведавший о роковой участи сестры и поклявшийся во что бы то ни стало отомстить её обидчику.

Впрочем, судьба до поры хранит его от физической гибели. Но - не от всевидящего ока холлуордовского портрета. «Портрет этот - как бы совесть. Да, совесть. И надо его уничтожить», - приходит к выводу Дориан, переживший все искушения мира, ещё более опустошённый и одинокий, чем прежде, тщетно завидующий и чистоте невинной деревенской девушки, и самоотверженности своего сообщника поневоле Алана Кэмпбела, нашедшего в себе силы покончить самоубийством, и даже… духовному аристократизму своего друга-искусителя лорда Генри, чуждого, кажется, любых моральных препон, но непостижимо полагающего, что «всякое преступление вульгарно».

Поздней ночью, наедине с самим собой в роскошном лондонском особняке, Дориан набрасывается с ножом на портрет, стремясь искромсать и уничтожить его. Поднявшиеся на крик слуги обнаруживают в комнате мёртвое тело старика во фраке. И портрет, неподвластный времени, в своем сияющем величии.

Так кончается роман-притча о человеке, для которого «в иные минуты Зло было лишь одним из средств осуществления того, что он считал красотой жизни».