А был ли Пересвет? Пять загадок легендарной Куликовской битвы. Разгадка тайны куликовской битвы. На подвиг ратный

21 сентября 1380 года состоялась Куликовская битва. Благодаря победе Дмитрия Донского монгольское полонение Руси вступило в завершающую фазу. До сих пор это сражение хранит множество загадок.

«Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище»

С проблемой достоверности источников столкнуться несложно. История Куликовского сражения во многом напоминает сказку. «Сказание» с красочным рассказом о сражении воспринимается как история из учебника. А ведь написано оно было на век позже событий Куликовской битвы. Создавалось для пропаганды – Иван III объединил Русь, возвеличил Московское княжество и пошел против хана Ахмета. С поэтической «Задонщиной», написанной вслед за Куликовской битвой, могли бы спорить летописи, но и летописцы предпочитали поэтику «Задонщины». Повесть о Куликовской битве – не история. Миф сродни творениям Гомера.

Куликово ли поле?

Место сражения - одна из основных загадок славной битвы. Поле есть, есть даже памятник славы русских войск, но там ли? Пик интереса к битве Дмитрия Донского с Мамаем пришелся на первую четверть XIX века. Декабристы живо увлекались историей противостояния Руси Золотой Орде, интерес к Куликовской битве обязывал найти-таки славное поле. В 1820 году дворянин Нечаев, поклонник Пестеля и Муравьева, сделал счастливое открытие. Поле, по глубокому убеждению Нечаева, располагалось аккурат в границе его имения, доказательством служили топонимы – село Куликовка, сельцо Куликово, на место исторической битвы указывали даже овраги. Тем не менее, местонахождение куликовской битвы до сих пор остается спорным вопросом.

Где был Дмитрий Донской?

Отвлекаясь от таинственной истории местонахождения Куликова поля, обращаемся к личности победителя - Дмитрия Донского. Куликовская битва – триумф московского князя Дмитрия. Но вот вопрос, а был ли князь на поле? Конечно был, но роль себе отвел самую скромную. Сражался с ханом Мамаем двоюродный брат московского князя Владимир Серпуховский, а кольчуга и знамя Дмитрия и вовсе оказалось у боярина Михаила Бренка. Так повествует «Сказание о Мамаевом побоище». Остается либо верить в стратегические навыки Дмитрия Донского, не забывая об авторском характере сказания, либо принять загадочную версию об отказе князя вести битву. Разгадки искать поздно.

Мамай

Хан Мамай занимал равное Дмитрию Донскому положение – потомок Чингисхана, Тохтамыш, был золото-ордынским властителем, Мамай его эмиром. В поход против Руси Мамай ходил не один раз. Сдав Сарай, Мамай рванул за наживой. Кого он взял с собой? Миф о генуэзцах остается мифом – не было черной генуэзской пехоты из Феодосии. Как не было и продолжительного стояния русского войска. Сражение носило локальный характер. Численность войск, их состав, так же, как и роль Мамая, жестокого монгола, вызывают сомнения, но стоит ли подвергать сомнению славу русского войска? О жестокой битве судить современникам: «О горький час! О година крови исполнена!»

Николо-Угрешский монастырь

Николо-Угрешский монастырь был заложен в 1381 году в память о битве на Куликовском поле. Заложил монастырь Дмитрий Донской по обету, данному перед Куликовским сражением. Благословение на сражение князь получил от Сергия Радонежского. По пути к Куликову полю князю явилась икона Николая Чудотворца.

Сергий Радонежский

Рассказ о благословении игуменом Радонежского монастыря Сергием князя Дмитрия можно найти в житии преподобного. Этот факт всегда вызывал массу сомнений – благословение Сергием Дмитрия Донского не оспаривали, но приписывали его битве на реке Воже 1378 года. Источники молчат о встрече князя с игуменом, а «Сказание» - в очередной раз предлагает идею сильного московского князя и его богоизбранности.

Пересвет и Ослябя

Схимники Пересвет и Ослябя бились в Куликовской битве вместе с Дмитрием Донским, монахи были посланы на помощь князю. Пересвет погиб в битве против монгольского богатыря Челубея. Пересвет и Ослябя были похоронены в Москве у Рождественской церкви Симонова монастыря. В XVIII веке были обнаружены мощи святых схимников. Монахи были причислены к лику святых. Пересвет и Ослябя стали единственными воинами, минующими братской могилы Куликова поля.

4 378

Вот привычная трактовка Мамаева побоища из Большой Советской Энциклопедии: «…На Куликовом поле был нанесен сильный удар по господству Золотой Орды, ускоривший ее последующий распад» (Т.13. С. 587). Но в этой же энциклопедии, в статье, посвященной Золотой Орде (Т.9. С. 561-562), констатируется иное: именно после разгрома Мамая в Орде на пятнадцать лет «прекратились смуты», усилилась «центральная власть»; что же касается «распада» Золотой Орды, то это событие относится уже к следующему, XV веку. Не случайно Александр Блок причислил битву у реки Непрядвы к таким событиям, разгадка которых — «еще впереди». Это сказал поэт, внимательна изучивший исторические материалы о Мамаевом побоище, создавший знаменитый цикл стихотворений «На поле Куликовом». В чем же загадка одного из самых памятных и прославленных событий отечественной истории?

Давайте прочтем что написано

Прежде всего обратим внимание на то, что летопись называет противником Московского войска в битее на реке Непрядве не Золотую, а Мамаеву Орду. Для понимания событий 1380 года принципиально важно понять, что Мамаева Орда вовсе не равнозначна Золотой и это различие сознавал великий князь Дмитрий Иванович, прозванный Донским.

Как известно, в 1357 году, ровно через сто двадцать лет после вторжения Батыя в пределы Руси, Золотая Орда оказалась в состоянии длительного и тяжкого кризиса. На протяжении следующих двух десятилетий на золотоордынском престоле сменили друг друга более двадцати(!) ханов. В русских летописях этот период обозначен выразительным словом замятня.

В сложившейся ситуации исключительную роль стал играть выдающийся военачальник и политик Мамай. Он захватывал столицу Золотой Орды четыре или даже пять раз, но все-таки вынужден был покидать ее. Причину этого помогает уяснить сообщение летописи о том, как позже, в конце: 1380 года, Мамай вступил, в бой с Тохтамышем, который был законным ханом, Чингисидом: «Мамаевы же князья, сойдя оконей, изъявили покорность царю Тохтамышу и поклялись ему по своей вере и стали на его сторону, а Мамая оставили поруганным».

Надо думать, примерно то же происходило и ранее: Мамай захватывал власть в Золотой Орде, но при появлении того или иного законного хана ему просто переставали повиноваться.

И к середине 1370-х годов Мамай, как следует из источников, осгавляет бесплодные попытки захвата власти в Золотой Орде и. обращает свой взгляд на Москву. До 1374 года он не проявлял враждебности: в отношении Москвы, напротив, по собственному почину, например, посылал Дмитрию Ивановичу «ярлык на великое княжение», хотя полагал ось, чтобы русские князья сами.обращались с просьбой об этом ярлыке. Известно также, что в 13,71 году, Дмитрий Иванович навестил Мамая и «многы дары и великы посулы (подати) подавал Мамаю». Но под 1374 годом летопись сообщает о бесповоротном «розмирии» Дмитрия Ивановича с Мамаем, которое в конечном счете и привело к Куликовской битве.

Сама Мамаева Орда — по крайней мере ко времени ее «розмирия» с Русью — представляла собой совершенно особенное явление, о чем достаточно ясно сообщают известные всем источники. Но историки, как правило, игнорируют эту информацию, они не усматривают и словно бы даже не желают усмотреть существенное различие между Мамаем и ханами Золотой Орды.

В «Оказании о Мамаевом побоище» изложена программа собравшегося в поход на Москву Мамая — программа, которую у нас нет никаких оснований считать произвольным вымыслом автора «Сказания»: «Мамай… нача глаголати ко своим упатом (правителям) и князем и уланом (члены княжеских семей): «Аз тако не хощю творити, како Батый; како изждену князи (изгоню князей — имеется в виду русских) и которые породы красны довлеют (пригодны) нам, и ту(т) сядем, тихо и безмятежно поживем…» И многи Орды присовокупив к себе и рати ины понаимова. Бесермены и Армены, Фряэы, Черкасы, Ясы и Буртасы… И поиде на Русь… и заповеда улусом (здесь: селеньям) своим: «Ни един вас не пашите хлеба, да будете готовы на Русские хлебы…»

То есть Мамай намеревался не просто подчинить себе Русь, а непосредственно поселиться со своим окружением в ее лучших городах, к чему золотоордынские правители никогда не стремились; столь же несовместимы с порядками 3олотой Орды наемные иноплеменные войска, на которых, очевидно, возлагал большие или даже основные свои надежды Мамай. Словом, Мамаева Орда была принципиально другим явлением, нежели Золотая Орда, и ставила перед собой иные цели. Но в работах о Куликовской битве, как это ни удивительно, почти нет попыток осмыслить процитированные только что сведения, подкрепляемые и другими источниками.

Поход Мамая на Москву истолковывается обычно только как средство заставить Русь платить ему дань в том же объеме, в каком ее получала Золотая Орда при «благополучных» ханах. Так, автор ряда сочинений о Куликовской битве В.В.Каргалов утверждает: «По свидетельству летописца, послы Мамая «просили дань, как при хане Узбеке и сыне его Джанибеке»… Требование Мамая было явно неприемлемым, и Дмитрий Иванович ответил отказом. Послы, «глаголяху гордо», угрожали войной, потому что Мамай уже стоит «в поле за Доном со многою силою».Но Дмитрий Иванович проявил твердость».

Здесь мы сталкиваемся с прямо-таки поразительным фактом. Поскольку Каргалов, подобно многим другим историкам, не видите Мамае деятеля, по своей сути совершенно иного, чем золотоордынские правители, он «сумел» попросту «не заметить», что на той же самой странице цитируемого им источника сообщено как раз об уплате Мамаю требуемой им дани!

Поначалу Дмитрий Иванович в самом деле не хотел ее платить, поскольку знал действительный «статус» Мамая, не являвшегося ханом Золотой Орды и, следовательно» не имевшего права на ту дань, какую он требовал. Однако затем, посоветовавшись с митрополитом, который сказал,., что. Мамай «за наша согрешениа идет пленити землю нашу» и «вам подобает, православным князем, тех нечестивых дарми утоляти четверицею…» (то есть дарами удовлетворить вчетверо большими, чем прежде), Дмитрий Иванович «злата и сребра много отпусти,Мамаю». И это было, несомненно, разумное решение государственного, деятеля, который предпочел платить золотом и серебром, а не многими жизнями своих подданных (к тому же в случае победы «многой силы» Мамая все равно пришлось бы отдать «злато и сребро»).

Однако сразу-же после уплаты требуемой дани снова пришли «вести, яко Мамай неотложно хощет итти на великого князя Дмитриа Ивановича». Это, поняла означает, чтеистинная цель Мамая была вовсе не в получении богатой дани. Однако не только Каргалов, но и подавляющее большинство историков определяют ее именно так. Тем самым, кстати сказать, явно и крайне принижается сам смысл Куликовской битвы, ибо все, в сущности, сводится к спору о дани: Дмитрий Иванович не хочет удовлетворить требование Мамая, и в результате гибнут тысячи русских людей…

Для понимания истинного смысла и значения Куликовской битвы необходимо прежде всего более или менее конкретное представление о «своеобразии» Мамаевой Орды, которую, как уже говорилось, совершенно безосновательно отождествляют с Золотой Ордой (или же говорят об Орде «вообще»).

Начнем с того, что Мамаева Орда занимала совсем иное географическое и, в более глубоком смысле, геополитическое положение: ее центром, ее средоточием являлся Крым, отделенный от золотоордынского центра в Поволжье тысячекилометровым пространством·. Это ясно, в Частности, из исторических источников, которые, к сожалению, неизвестны русским исследователям, — «Памятных записей армянских рукописей XIV века», изданных в 1950 году в Ереване (на языке оригинала). Виднейший исследователь истории армянских поселений в Крыму В.А. Микаелян любезно предоставил мне свои переводы ряда интересовавших меня «записей»:

А) «…написана сия роспись в городе Крым (ныне — Старый Крым, — В.К.)… в 1365 году, 23 августа, во время многочисленных волнений, потому что со всей страны — от Керчи до Сарукермана (Херсонес, ныне — Севастополь. — В.К.) — здесь: собрали людей и скот, и находится Мамай в Карасу (ныне — Белогорск, в 45 км к западу от Старого Крыма. — В.К.) с бесчисленными татарами, и город в страхе и ужасе»;

Б) «завершена сия рукопись в 1371 году во время владычества Мамая в области Крым…»;

В) «…написана сия рукопись в 1377 году в городе Крыме во время владычества Мамая — князя князей…».

Как видим, в период с 1365 по 1377 год Мамай, согласно этим, сделанным тогда же, армянским записям, был властителем Крыма, притом есть все основания полагать, что его владычество началось здесь значительно раньше, а завершилось только в конце 1380 года.

Молитва великого князя Дмитрия Ивановича перед Куликовской битвой. Рисунок В.П.Верещагина

Сей бо великий князь родился от благородных и от пречестных родителей, великого князя Ивана Иваныча и матери великой княгини Александры, внук же был великого князя Ивана Даниловича, собирателя Русской земли, и кореня святого и Богом саженого сада отростка благоплодного и цвета прекрасного царя Владимира, нового Константина, крестившего Русскую землю…
Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русского, XIV век

Послушаем Тойнби и Винтера.
Римские Папы координируют фронт против Руси

Понять общее положение в Крыму в XIV веке нельзя без уяснения тогдашней роли итальянцев, главным образом генуэзцев, — роли поистине определяющей. О том, что итальянцы прочно утвердились еще в XIII веке в Крыму, знают, как говорится, все и каждый — хотя бы по остаткам их крепостей в Феодосии, Судаке или Балаклаве, мощь которых ясно видна и теперь, в наши дни. Но чрезвычайно редки случаи, когда понимание отдельных сторон проблемы, так сказать, вписано в общую картину мировой истории XIV века.

Здесь можно обратиться к трактату Арнольда Тойнби «Постижение истории», в котором признано, что «западная цивилизация» последовательно продвигалась на восток к «линии» Эльбы, затем — Одера и, далее, Двины и «к концу XIV века (то есть как раз ко времени Куликовской битвы! — В.К.) континентальные европейские варвары, противостоявшие… развитым цивилизациям, исчезли с лица земли». В результате «западное и православное христианство… оказались в прямом соприкосновении по всей континентальной линии от Адриатического моря до Северного Ледовитого океана».

Уместно сослаться и на германского историка Эдварда Винтера, автора двухтомного трактата «Россия и папство» (1960). Этот исследователь доказывает, что «в XIV столетии папство в своей политике широко использовало… планы, в которых не последнее место занимало завоевание, при посредстве Литвы, России… На протяжении всего XIV столетия сохраняло силу обращение (папское. — В.К.) к Миндовгу (литовский князь в 1239-1263 гг. — В.К.) об отторжении от России во имя пап и с их благословения одной области за другой. Литовские князья действовали так усердно, что образовавшееся великое княжество Литовское состояло в XIV веке примерно на 9/ 10 из областей Древней Руси… В середине XIV столетия… особенно при Клименте VI (Папа в 1342-1352 гг. — В.К.), Литва заняла центральное место в планах захвата Руси… Немецкий Орден… должен был служить связующим звеном с фронтом наступления на севере, который был организован шведами против Новгорода… На эту роль пап по координации различных фронтов против России до сих пор обращалось мало внимания…» Между тем именно такое координирование «ясно видно из обращения Папы Климента VI к архиепископу упсальскому (то есть шведскому. — В.К.), относящегося примерно к тому же времени, к 1351 году… «Русские — враги Католической Церкви» (это — цитата из папской буллы к шведскому архиепископу от 2 марта 1351 г. — В.К.). Это обращение Папы явилось по меньшей мере призывом к крестовому походу против русских. В ночь оживает фронт на Неве… Мы видим здесь, таким образом, линию нападения против Руси, которая тянулась от Невы до Днестра».

Итак, германский историк, независимо от Тойнби, сформулировал тот же самый тезис о чрезвычайно существенной «линии» между Западом и Русью (или, вернее, Евразией).

Но Тойнби был более точен, утверждая, что эта самая «линия» тянулась не от Невы до Днестра (как у Винтера), а от Ледовитого океана (Тойнби указал на вовлечение в противостояние Запад, — Русь и территории Финляндии) до Адриатического моря (ибо на юге «линия» проходила не между Западом и православной Русью, а между Западом и православной Византийской империей). И еще в самом начале XIII века Запад крайне агрессивно «переступил» здесь, на юге, эту заветную «линию», направив мощный и разрушительный крестовый поход 1204 года не в Иерусалим, а в Константинополь.

Теперь мы можем вернуться к «итальянскому присутствию» в Крыму. Чтобы оказаться там, итальянцы должны были очень далеко зайти за «линию», проходившую по западной границе Византии. И они не просто пересекли эту границу, а, в сущности, обессилили и поставили на грань гибели великое государство. Они полностью завладели морем, в том числе побережьем Крыма, что имело для Византии тяжелейшие последствия.

Обычно полагают, что итальянское внедрение в Крым имело единственную цель — торговлю, в том числе работорговлю. Однако и здесь — как и в «продвижении» Запада на более северных участках той самой «линии» — очевидна направляющая роль папства.

Так, уже в 1253 году Папа Иннокентий IV (тот самый, который в 1248 году призывал Александра Невского обратить Русь в католицизм) издал буллу о приобщении к римской вере населения Крыма, а в 1288-м то же требование повторил Папа Николай IV. И «в 1320 году в Кафе (Феодосия) было основано католическое епископство: его епархия простиралась от Сарая на Волге до Варны в Болгарии».

Конечно, итальянцы в Крыму имели дело прежде всего с Золотой Ордой, а граница Руси находилась тогда весьма далеко от Крыма. Однако продвижение итальянцев в Крым подразумевало беспощадное разорение Византии, которая была в то время нераздельно связана с Русью, прежде всего с ее Церковью.

Кроме того, итальянцы в Крыму оказались в прямом соприкосновении с многочисленным армянским населением, принадлежавшим-так же как и русские — к Церкви, которая родственна византийской. Историк В. А.Микаелян воссоздал то давление папства, в результате которого «часть армянской торговой верхушки, связанная с генуэзским капиталом, в XIV-XV веках поддалась католической пропаганде, и последняя: имела сред» крымских армян некоторый успех…».

В.А.Микаелян пишет также, что для достижения своих целей «миссионеры и латинские епископы в Кафе нередко прибегали и к насилию… даже к подкупу отдельных служителей Армянской Церкви… Армяне в знак пассивной борьбы уходили из Кафы к своим соотечественникам в другие части Крыма: Вероятно, это вызвало необходимость основания в тот период — в 1358 году -недалеко от Старого Крыма знаменитого армянского, монастыря Сурб-Хач (Святой Крест)».

Итак, внедрение итальянцев в Крым имело далеко идущие последствия.

Академик М.Н.Лихомиров в свое время показал: «…Итальянцы (в русских источниках — «фряги») появляются в Москве и на севере Руси уже в первой половине XIV века, как показывает грамота Дмитрия Донского. Великий князь ссылается на старый порядок, «пошлину», существовавшую еще при его деде Иване Калите, следовательно, до 1340 года. Великий князь жалует «Печорою» некоего Андрея Фрязина и его дядю Матвея. Обоих «фрязинов» привлекли на далекий север, в Печору, вероятно, поиски дорогих и ходовых товаров средневековья; пушнины, моржовых клыков и ловчих птиц».

Отдельные купцы, покупавшие у великого князя за большую плату «лицензии», разумеется, не представляли для Руси никакой опасности. Но появление их даже на далеком Русском Севере свидетельствует о стратегической «устремленности» крымских «фрягов».

Выше цитировалось сообщение «Сказания» о том, что Мамай шел на Москву, дабы изгнать русских князей и сесть на их место. Цель эта была поставлена, надо думать, генуэзцами, ибо ханы Золотой Орды никогда не имели подобных намерений.

Все это объясняет главную «загадку», почему Русь только один раз за почти два с половиной столетия «монгольской эпохи» вышла в широкое поле для смертельной, схватки. В связи с этим нельзя не упомянуть, что преподобный Сергий Радонежский за какое-то время до Куликовской битвы отказался благословить великого князя на войну с Мамаем. В одной из рукописей жития величайшего русского святого приведено его прямое возражение Дмитрию Ивановичу: «…Пошлина (исконный порядок, установление) твоя държит (удерживает, препятствует), покорятися ордынскому царю должно». Нет оснований сомневаться, что преподобный Сергий действительно сказал так. Однако, по всей вероятности, слова эти были произнесены за какое-то немалое время до Куликовской битвы, когда в Троицкой обители еще не уяснилигчто представляв ет собой в действительности Мамай, и видели в нем традиционного хана Золотой Орды, «царя».

Накануне же Куликовской битвы Сергий Радонежский сказал совсем иное: «Подобает ти, господине, пещися о врученном от Бога христоименитому стаду. Пойди противу безбожных, и Богу помогающи ти, победиши».

В связи с этим весьма многозначительно то место из «Сказания», где сообщается о реакции рязанского князя Олега на выступление Дмитрия Ивановича против Мамая. Я стремился на протяжении своей работы цитировать «Сказание» в подлиннике, полагая, что древнерусская речь понятна и без перевода. Но эпизод с Олегом сложен по языку, и потому привожу его в переводе М.Н.Тихомирова.

Узнав о решении московского князя, Олег говорит: «Я раньше думал, что не следует русским князьям противиться восточному царю. А ныне как понять? Откуда такая помощь Дмитрию Ивановичу?…» И бояре его (Олега. — В.К.) сказали ему: «…в вотчине великого князя близ Москвы живет монах, Сергием зовут, очень прозорливый. Тот вооружил его и дал ему пособников из своих монахов».

В 1888 году среди старинных реликвий был найден деревянный крест в позолоченном серебряном окладе. На окладе надпись:
«Сим крестом благословил Преподобный Игумен Сергий Князя Дмитрия на погана царя Мамая и река: сим побеждай врага. В лето 1380 августа 27 дня».

Далеко ли «шибла слава»?

Куликовская битва имела всемирное значение. Об этом провозглашено в «Задонщине» (близкий текст есть и в списках «Сказания»). После победы Руси, утверждается здесь, «шибла (понеслась) слава к Железным Вратам и к Караначи, к Риму и к Кафе по морю, и к Торнаву и оттоле ко Царьграду». Таким образом, указаны три направления пути славы: на восток — к Дербенту и Ургенчу (столице Хорезма), которые входили тогда в «монгольский мир», на запад, в католический мир — к Риму через Кафу (связывание Кафы с папским Римом многозначительно), и на православный юг- через древнюю болгарскую столицу Тырново к Константинополю.

Кто-то может подумать, что утверждение о столь широком распространении «славы» всего лишь торжественная риторика, — и глубоко ошибется, ибо весть о разгроме Мамая достигла и куда более дальних городов. Нежели названные в «Задонщине». Так, об этом писал в расположенном в 1500 километрах к югу от Ургенча, уже недалеко от Индийского океана, городе Ширазе виднейший персидский историк конца XIV-начала XV века Низам-ад-дин Шами. И на южном направлении эта «слава» достигла города, расположенного в 1500 километрах к югу от Константинополя: о разгроме Мамая сказано в трактате жившего в Каире выдающегося арабского историка Ибн Халдуна (1332-1406). Что же касается Константинополя, огромное значение Куликовской битвы сознавали там во всей полноте.

О Куликовской битве писал, например, ее современник монах-францисканец и хронист Дитмар Любекский, а позднее обобщающую характеристику в своем сочинении «Вандалия» дал ей виднейший германский историк XV века Альберт Кранц — «декан духовного капитула» Гамбурга, то есть второе лицо в католической иерархии этого германского города: «В это время между русскими и татарами произошло величайшее в памяти людей сражение… Победители русские захватили немалую добычу… Но недолго русские радовались этой победе, потому что татары, соединившись с литовцами, устремились за русскими, уже возвращавшимися назад, и добычу, которую потеряли, отняли и многих из русских, повергнув, убили. Было это в 1381 году (ошибка на один год. — В.К.) после рождения Христа. В это время в Любеке собрался съезд и сходка всех городов общества, которое называется Ганза».

Сведения о битве были получены, очевидно, от ганзейских купцов, торговавших с Новгородом, о чем писал С.Н.Азбелев. специально изучавший вопрос о роли новгородцев в Куликовской битве.

В сообщении Альберта Кранца, доказывает С.Н.Азбелев, речь идет «о нападении литовского войска на новгородский отряд, возвращавшийся… в Новгород вдоль литовского рубежа. Весьма возможно, что справедливо и дополнительное указание Кранца, который пишет, что в этом нападении участвовали также и татары: часть бежавших с Куликова поля татар могла присоединиться к литовским отрядам… Сохранилась запись Епифания Премудрого, датированная 20 сентября 1380 года (т.е. через 12 дней после Куликовской битвы): «… весть приде, яко литва грядут с агаряны (т.е. с татарами)»… Однако столкновение с новгородцами, очевидно, исчерпало военный потенциал литовского войска.

Германская информация о великой битве особенно существенна в том отношении, что иерарх Католической Церкви Альберт Кранц явно недоволен победой русских в «величайшем в памяти людей» сражении и не без злорадства сообщает о мести победителям, стремясь к тому же преувеличить ее действительные масштабы и значение.

Между тем в монгольском мире, не говоря уже о византийском, православном мире, разгром Мамая был воспринят совсем по-иному.

И еще одно. В знаменитом сборнике Владимира Даля «Пословицы русского народа» содержится (даже в двух вариантах) пословица: «Много нам бед наделали — хан крымский да папа римский». Объединение, сближение столь далеких друг от друга, казалось бы, не имеющих ничего общего источников «бед» было бы не очень логично, если бы не имела места та историческая реальность, о которой идет речь и которая запечатлелась так или иначе в сказаниях о Куликовской битве, где связаны, соединены хозяин Крыма Мамай, «фряжская» Кафа и Рим. Я отнюдь не утверждаю, что приведенная пословица непосредственно отразила события 1380 года, но все же считаю возможным усматривать здесь своего рода след исторической памяти о тех временах.

Не исключено, что некоторые читатели воспримут как некую странность или даже нелепость объединения в 1370-х годах Запада (прежде всего генуэзцев) с азиатской Мамаевой Ордой в походе на Русь. Но есть ведь и другой, позднейший — и не менее яркий — пример: объединение Запада с Турецкой империей в Крымской войне против России в 1850-х годах (и опять-таки «узел» — Крым!). Сопоставление этих событий способно многое прояснить. И такого рода ситуация может возникнуть и в наше время. Куликовская битва — не только слава прошлых времен, но и урок на будущее.

Со школьной скамьи все знают: благодаря победе Дмитрия Донского монгольское иго на Руси вступило в завершающую фазу. Тем не менее известное сражение XIV века окутано завесой тайн, вплоть до того, что до сих пор не все историки признают даже тот факт, что оно произошло на самом деле. К 636-ой годовщине сражения сайт собрал некоторые спорные моменты Мамаева побоища, о которых по сей день не могут договориться учёные.

Молчание свидетелей

Дмитрий Донской отдыхает после сражения. Миниатюра XVII века Репродукция: globallookpress.com

История о Куликовской битве во многом напоминает сказку. Достоверных источников о сражении просто не существует. О нём мы знаем из художественной «Задонщины» и «Сказании о Мамаевом побоище», которые были написаны спустя век после битвы, когда в живых уже давно не осталось ни одного свидетеля. Так, «Сказание» было написано при Иване III для возвеличивания Московского княжества и воспевания церкви.

Впервые сама фраза «Куликовская битва» встречается в «Задонщине» в середине XV века. О соответствии литературных произведений реальности остаётся лишь догадываться.

Пропавшие воины

Одной из главных тайн остаётся место проведения битвы. По традиционной версии, сражение произошло, как указывается в письменных источниках: «близ устья Дона и Непрядвы», то есть в нынешнем Куркинском районе Тульской области, где и находится одноимённый музей-заповедник.

Проблема в том, что многие годы раскопок здесь так и не привели к ожидаемым результатам. Не было найдено ни массовых воинских захоронений, ни значимых фрагментов оружия того времени. Одно из вероятных объяснений заключается в гипотезе, что из-за слишком дорогой цены металла по меркам Средневековья у погибших забирали всё оружие вплоть до последнего наконечника. Также можно предположить, что тела павших были вывезены и захоронены в других местах, но документальных подтверждений этому нет.

«Тысячи их»

Крайне противоречивы сведения и о количестве русских воинов, участвовавших в битве. Огромные для средневекового мира цифры приводят летописцы: в «Повести о Куликовской битве» насчитывается около ста тысяч человек, в «Сказании о Мамаевом побоище» уже более двухсот, в Никоновской летописи - 400 тысяч.

«Сказание о Мамаевом побоище» - один из источников, из которых мы знаем о Куликовской битве Фото: www.globallookpress.com

Современные историки, изучив общее количество населения того времени и данные о поздних военных переписях, сходятся на мнении, что с каждой стороны не могло быть больше 5-10 тысяч воинов. Это подтверждают палеографические исследования, согласно которым «на Дону усть Непрядвы» в XIV веке рос лес. Учёные определили участок в два километра на 800 метров на правом берегу Непрядвы, где и могла маневрировать конница. Также есть версия, что вся битва на самом деле длилась не более получаса, а не три, как указывают летописцы.

Один на один

Из «Сказания о Мамаевом побоище» нам известно о поединке инока Александра Пересвета и татарина Челубея, пожалуй, одном из самых ярких моментов сражения. По одной из версий, могучий Челубей имел копьё на метр длинее, чем у соперника, однако русский воин снял кольчугу и предстал перед соперником в одной рубахе. Это помогло ему остаться на коне после того, как соперник поразил его копьём. Пересвет нанёс ответный смертельный удар и выбил Челубея из седла. Победивший русский воин смог доехать до своего войска, прежде чем умереть, после чего Мамай сразу пошёл в атаку.

«Поединок Пересвета с Челубеем на Куликовом поле», репродукция картины М.А. Авилова, 1943 год Фото: globallookpress.com

Однако эта, безусловно, красивая история не находит подтверждения и похожа на легенду. На Руси ни до, ни после Куликовской битвы не было традиций поединков с представителями вражеской армии. Есть точка зрения, что знаменитый бой есть ни что иное как художественный приём, возникнувший по аналогии с традицией воспевания подвигов античных героев.

На подвиг ратный

Широко известен также эпизод благословения Дмитрия Донского Сергием Радонежским. Затем великий князь по возвращении в Москву рассказал об этом событии митрополиту Киприану, который велел держать всё в тайне. Подробности этого события описаны в «Сказании о Мамаевом побоище», которое, напомним, было создано спустя более века после сражения, и кратко - в «Житии Сергия Радонежского».

Памятник в честь победы на Куликовом поле по проекту А.П. Брюллова, 1848. Тульская область, Киреевский район Фото: globallookpress.com

В более ранних летописных источниках о Куликовской битве подобный случай не упоминается. По одной из версий, благословение Радонежского произошло не перед Куликовской битвой, а перед сражением на реке Воже, которая произошла в 1378 году. Это подтверждает и тот факт, что за два года перед Куликовской битвой князь изгнал митрополита Киприана, а тот предал его анафеме.

Иногда мифы и легенды нужны еще и для того, чтобы люди лучше осознали и по-настоящему поверили в величие своей истории.

Хорошо известно, что Куликовская битва не была, конечно, окончательной победой Руси над монголо-татарами. Но воины многих княжеств, собравшиеся под боевой рукавицей князя московского Дмитрия Донского (это были воины из Пскова, Переяславля-Залесского, Новгорода, Брянска, Смоленска и других русских городов) сделали главное. Что? Об этом чуть позже.

Взаимная ненависть Мамая и князя Дмитрия Ивановича зрела не один год. Князь, ставший действительно великим дипломатом и воином, первым собирателем русских земель просто бесил Мамая, который в Золотой орде был высоким начальником. Он не был потомком Чингисхана , но был беклярбеком, ведавшим внешними делами и верховным судом. И еще темником, под началом которого было 10 000 воинов. Это, по сути, генерал.

Считалось по легендам, что на поле сошлись с двух сторон несколько сот тысяч воинов, но по последним исследованиям выходит, что противники вывели каждый по 10−12 тысяч, максимум — по 20 тысяч. Что, конечно, не делает битву менее значимой. Ведь по сути стоял вопрос о том, быть Дмитрию независимым великим князем Московским или нет. Известно, что Мамай выдал ярлык на великое княжение другому князю — Михаилу Александровичу Тверскому . Но Михаил не собирал земель русских, как Дмитрий. И потому Дмитрий бился за то, что создал своими руками.

Но в сражении этом есть несколько необычных, загадочных, по крайней мере для меня, моментов.

Пересвет и Челубей

Все бились отчаянно, но история сохранила для нас не так много имен. Первые среди них, конечно, — иноки Ослябя и Пересвет , и мамаев поединщик Челубей. Это интересные бойцы, кстати.

Челубей известен нам благодаря «Сказанию о Мамаевом побоище », созданном в XV века. Печенежский богатырь из воинства Мамая, он обладал прекрасной боевой выучкой. Кстати, в первых списках «Сказания» у него другое имя: Темир-Мирза или Темир-Мурза , а Челубей появляется применительно к нему позже, в одной из редакций «Сказания». Но зато по первому имени этого воина ясно, что он из высокого рода, потому что «мурза» — не просто приставка, а титул, название которого происходит от несколько искаженного персидского слова «принц».

Обсуждение его личности дошло до того, что в интернете бродит миф о том, что Челубей вообще учился у тибетских монахов мистическим приемам ведения боя. Но пусть это останется на совести авторов идеи.

Как бы то ни было, Челубей был поединщиком. То есть силен был в бою один на один, в зачине сражений. И раз Мамай выставил его на схватку перед битвой, значит воин высочайшего уровня. А Пересвет?

Александр Пересвет , конечно же, был иноком, но не только. Как и Родион Ослябя , он происходил из боярского рода и значит — военное дело знал. А Ослябя вообще был профессиональным военным и даже, возможно, командовал тысячей. Оба, по преданию, родом из Брянска.

И преподобный Сергий Радонежский не случайно послал к князю Дмитрию не просто монахов, а еще и бойцов.

Если верить сказаниям о побоище, Пересвет отлично понимал, кого выставили от Мамая на поединок. Есть несколько вариантов того, как он сражался с Пересветом. Но один очень любопытный.

Перед схваткой Александр Пересвет снял с себя кольчугу и остался в монашеском одеянии, в одной Великой схиме (эта монашеская накидка с изображением креста надевается поверх одежды).

И этот поступок говорит о нем как об опытном воине.

Дело в том, что Челубей на конные поединки выходил с копьем такой невероятной длины, что противник не успевал достать его своим обычным копьем.

Александр снял кольчугу для того, чтобы копьё Челубея, пройдя сквозь мягкие ткани тела на большой скорости, не успело вышибить его из седла и тогда он имел бы шанс достать Челубея. Так и произошло. Челубей был сражен на месте.

А смертельно раненый Пересвет смог доехать до русского войска, и умер там, выиграв поединок.

Зачем Дмитрий переоделся?

Вот еще одна тайна, если хотите, битвы у слияния Дона и Непрядвы. Легенда рассказывает, что перед сражением Дмитрий отдал свои княжеские доспехи рядовому воину, а сам встал в строй ратников. И что после битвы его не могли найти долго-долго, полагали, что князь погиб. Но потом нашли — в какой-то рощице, без сознания.

Для начала чуть поправим легенду: Дмитрий отдал золоченый княжеский панцырь, шлем, плащ и коня вовсе не простому воину, а боярину Михаилу Бренку . В «Сказании о Мамаевом побоище» об этом повествуется так: «Укрепив полки, снова вернулся под свое знамя черное, и сошел с коня, и на другого коня сел, и сбросил с себя одежду царскую, и в другую оделся. Прежнего же коня своего отдал Михаилу Андреевичу Бренку и ту одежду на него воздел, ибо любил его сверх меры, и знамя свое черное повелел оруженосцу своему над Бренком держать. Под тем знаменем и убит был вместо великого князя».

Сам, надев обычные доспехи, сел на другого коня и занял место в большом полку, стоявшем по центру. Именно в большом полку, хотя перед ним был еще и передовой полк. Но передовой полк был пешим. А князь бился в конном строю рядом со своими дружинниками.

И вся эта история вызывает у меня массу вопросов. Первый: зачем князю было меняться с кем-то доспехами? Что за блажь?

Доспехи в те времена, как раньше в Риме и позже на полях наполеоновских сражений (униформа) были еще и знаками различия. Князя во время боя должен был видеть и отличать от других каждый, ибо это был командир. И своим поступком Дмитрий разом лишил войска своего присутствия.

А Бренк в доспехах князя своими действиями мог внести только сумятицу: на него оглядывались, ждали команд, а что он мог?

Он и погиб-то, наверное, потому, что его никто в бою не охранял как князя, ведь ближайшие соратники Дмитрия знали о подмене.

Второй вопрос: что за странное желание самого князя раствориться среди бойцов?

Да, Дмитрий этим показал, что он на этом поле — равный среди равных. И в ходе битвы ратники сражались, зная, что князь среди них, так сказать, плечом к плечу стоит.

Странная идея. Князь, повторю, руководитель войска. Пока он жив — битва идет под контролем.

Ну ладно, символически переоделся, люди видят подставного князя, воины Мамая — тоже, битва началась. И?

…И никто не описывает, как Дмитрий дрался. Где он был. Его просто потеряли в это свалке. И нашли в рощице неподалеку от места сражения. В «Сказании о Мамаевом побоище» это выглядит так: «Два же каких-то воина отклонились на правую сторону в дубраву, один именем Федор Сабур , а другой Григорий Холопищев , оба родом костромичи. Чуть отошли от места битвы — и набрели на великого князя, избитого и израненного всего и утомленного, лежал он в тени срубленного дерева березового»

Каковы были раны Дмитрия — не сказано. Но князь был в сознании, сам поднялся и сел на коня.

Так что не очень ясно собственно участие Дмитрия в битве.

Почему именно Дмитрий стал Донским

Итак, понятно, что собственно сражением командовал не Дмитрий. А кто? Мы знаем их имена. Практически все командующие полками названы в том же «Сказании о Мамаевом побоище». Но два воеводы, решившие исход схватки, стоят особняком. Это удельные князья Владимир Андреевич Серпуховский («Храбрый» ) — внук Ивана Калиты и Дмитрий Михайлович Боброк (Волынский).

Боброк вместе с князем Владимиром Серпуховским командовал Засадным полком. Именно он выбрал момент для удара полка, посеявшего панику среди ордынцев и обратившего их в бегство.

Но вернемся к князю Дмитрию и победе на поле Куликовом.

Итак, сражение окончено. Мамай развеян. Теперь нужен победитель. Кто? Воеводы? Но их вклад равен, а споры за победу могут привести к новым раздорам, что никому не на руку, ни Дмитрию ни самим воеводам, поскольку ясно, что впереди еще будет моменты, когда понадобится именно объединенное русское войско. А подставлять его сейчас под раскол — глупо, ведь собрать его удалось колоссальными усилиями, через уговоры и преодоление распрей.

Это, видимо, отчетливо понимал брат Дмитрия — князь Владимир Андреевич. Когда после сражения искали великого князя, он сказал: «Если пастух погиб — и овцы разбегутся. Для кого эта честь будет, кто победителем сейчас предстанет?»

И тогда-то, вероятно, и возникла идея: раз Дмитрий князей уговаривал объединиться, войско собирал — это огромная работа, огромная заслуга, ему и честь. К тому же, он был князем Московским, то есть, держал престол.

Это было политическое решение, но оно оказалось единственно верным. И так естественно в этом ключе, что огромные усилия Дмитрия по сбору войска, его решение пойти на Мамая и даже странное участие князя в собственно Куликовской битве было возведено в подвиг.

Татар гнали до реки Красивой Мечи, а это полсотни километров, «избив» их «бесчисленное множество».

Конечно, это не было полным поражением монголо-татар. Но подвиг Дмитрия и его воинов был в том, что после этой битвы потомки Чингисхана ни разу более не рискнули сойтись с Русью в генеральном сражении, хотя набеги их продолжались еще двести лет.

Дмитрий Донской развеял великую легенду о том, что монголы непобедимы, а значит, их можно и нужно быть, бить и бить до полного разгрома.

Что и сделали его потомки.

Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим, какие вообще оценки и суждения о Куликовской битве бытовали в разные периоды нашей истории.

Первым произведением, в котором нашли своё отражение события битвы, стала, как считают, «Задонщина» — поэтическое произведение, созданное, возможно, по следам событий. В «Задонщине» нет точного изложения событий. Произведение несёт в себе элементы вымысла и преувеличения.

Самый древний рассказ о битве сохранился в своде, получившем название «Рогожский летописец» (40-е годы ХV века), и в Симеоновской летописи (вторая четверть ХV века). То есть летописцы черпают свои сведения из литературного произведения, хотя в жизни бывает обычно обратный процесс.

Оценка битвы здесь не поднимается до общерусского значения. Причина того скромного места, которое отводят Куликовской битве ранние летописи, очевидна: основные политические центры Руси — Тверь, Рязань, Великий Новгород, Нижний Новгород — еще не утратили полностью свою независимость от Москвы. Они не участвовали в Куликовской битве, которая была для них только делом Московского княжества, а московские летописцы еще стеснялись врать до небес — ведь ещё было кому их уличить.

Переоценка событий Куликовской битвы началась только с середины ХV века, во время образования Русского государства с центром в Москве. Куликовская битва становится победой общерусских сил. Именно тогда, спустя сто лет, в Московском своде 1479 года впервые (?) появилось указание на союз Мамая с литовским князем Ягайло и особенно выпукло показано отступничество рязанского князя Олега.

Злобная брань в адрес жившего сто лет назад рязанского князя на самом деле адресована его потомкам — великим князьям Рязанским, последним независимым владетелям на Руси, не подчинившимся ещё Москве.

Теперь через сто лет появляется множество мельчайших подробностей битвы и её хода.

Наиболее известным произведением о Куликовской битве стало «Сказание о Мамаевом побоище», сложившееся в своём окончательном виде не ранее второй половины ХV века. Только в «Сказании» есть красочные, но не совсем достоверные рассказы о встречах Дмитрия Ивановича с Сергием Радонежским. «Сказание» создавалось как пропагандистский документ в связи с событиями 1480 года, содержащий явные акценты на связь похода Ивана III против Ахмата, может быть Ахмета, и походом Дмитрия Донского против Мамая. Главный смысл «Сказания» — историческая преемственность деяний государей московских. По «Сказанию», Дмитрий Донской после битвы стал называться государем всея Руси. Подобного во времена Дмитрия быть не могло.

Таким образом, «Сказание» и «Задонщина» — это национальный эпос победившего Великого княжества Московского, в некотором смысле подобный, скажем, «Илиаде».

Теперь рассмотрим вопрос о том, где была Куликовская битва. Ответ на него не так прост, как кажется на первый взгляд. «На Куликовом поле», — скажете вы. Всё не так просто.

В начале 1820 — х годов начальство и общественность пожелали установить памятник на месте Куликовской битвы. Но пространство Куликова поля было очень велико, и отыскать на нем место знаменитой битвы было довольно проблематично. Главным свидетельством битвы, конечно же, стало бы обнаружение захоронений павших воинов Дмитрия Донского. А вот с ними и с остатками оружия были проблемы: они не хотели находиться. Хотя в истории, если где-то была битва, то вещественные доказательства битвы обычно всегда находятся.

Но раз начальство сказало, что здесь была Куликовская битва, то находки последовали одна за другой. Их подлинность уже в то время вызывала у части ученых сомнения, но идти против императора, курировавшего организацию торжеств по случаю юбилея битвы, никто не решился. И к 1850 году на Красном холме поднялся памятник, посвященный битве. И теперь, когда памятник возвышается, кто осмелится утверждать, что Куликовская битва была не здесь?

Юбилейные, приуроченные к 600-летию со дня Куликовской битвы, работы на Куликовом поле также не принесли никаких результатов, несмотря на то, что они проводились с использованием металлоискателей. Сегодня можно с уверенностью сказать, что за двести лет раскопок на Куликовом поле не найдено неопровержимых доказательств того, что битва происходила на правом берегу Непрядвы при впадении её в Дон.

Резкое неприятие историков вызывают безумные цифры, показывающие количество участвовавших в битве с обеих сторон: от 400 тысяч до миллиона. Сейчас принято считать, что численность русской рати не превышала 50−60 тысяч человек. Примерно столько же было и у монголов. Если же мы поверим летописям, то воины должны были стоять на поле как пассажиры в час пик в общественном транспорте.

Обстоятельства Куликовской битвы связаны и со множеством других загадок (ну, например, какого цвета было великокняжеское знамя: черное или белое?). Разные источники утверждают разное, но, во всяком случае, оно не было красным, как это пытались представить в советское время.

Итак, мы видим, события Куликовской битвы ставят больше вопросов, чем дают ответов. Обозначив эти вопросы, я сознательно прибег к некоторым спекуляциям, прекрасно понимая, под какой огонь критики себя подставляю.