Произведения волошина максимилиана. Революция как «незыблемый момент» истории. Революция и Гражданская война

З. Давыдов, В. Купченко

Горька судьба поэтов всех времен;

Тяжеле всех судьба казнит Россию...

Эти слова В. Кюхельбекера, написанные в 1845 г., оказались наиболее применимы к временам грядущим. Мартиролог русских поэтов, понемногу пополнявшийся весь XIX век, в XX стал расти все более стремительно. Уже десятки и сотни имен вписывались в него невидимой рукой (реальные списки погибших и по сей день не завершены)...

Судьба Максимилиана Волошина (1877 - 1932) была на этом фоне на редкость удачливой. Поэт уцелел в гражданскую (находясь в самой гуще событий); не был репрессирован в 20-е; избежал цунами Большого террора (не дожив до него!). Более того: в годы, когда частная собственность изымалась с неусыпным рвением, оставался владельцем целого имения (два двухэтажных дома и два флигеля). Вплоть до 1929 г. он продолжал писать все, что думал (позднее даже хранение многих его стихов было чревато тяжкими последствиями...).

И все-таки жизнь Волошина отнюдь не была безоблачной. Болезни (следствие пережитого в 1918 - 1922 гг.), издевательства "местных властей", атаки партийной критики, отлучение от литературы и преждевременная смерть - все это позволяет и его причислить к жертвам Великого эксперимента. С 1928 по 1961 г. пребывавший под полным запретом, затем "дозволенный" как художник, Волошин в 1977 г., в связи со 100-летним юбилеем, был допущен - с оговорками - и в историю русской литературы. Но лишь в последние годы его творчество вырвалось из архивных стен и во все возрастающем объеме пошло в печать: не только стихи, но и статьи, и дневники, и воспоминания, и письма. Весь этот материал еще требует осмысления, но уже и теперь ясно: взгляд на Волошина как на побочное, провинциальное (по месту жительства!) явление русской литературы несостоятелен. Перед нами явление русской культуры - и культуры (по меньшей мере) европейской. Признание этого, думается, не за горами.

1

Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин родился в Киеве 16(28) мая 1877 г.- "в Духов День, когда земля - именинница", по его словам. Отец рано умер, воспитанием занималась мать - волевая и самобытная женщина. С четырех до шестнадцати лет - Москва; здесь - первые стихи, приобщение к природе ("леса Звенигородского уезда"). В 1893 г.- первый поворот в судьбе: переезд в Крым (Феодосия с ее генуэзскими и турецкими развалинами и Коктебель: море, полынь, нагромождения древнего вулкана Карадаг). В 1897 г.- окончание гимназии и снова Москва: юридический факультет университета. В 1900 г.- второй поворот: высылка в Среднюю Азию (за участие в студенческих забастовках) и там решение посвятить себя литературе и искусству - для чего поселиться за границей, "уйти на запад".

Париж стал своеобразной ретортой, в которой недоучившийся русский студент, недавний социалист, превратился в европейца и эрудита - искусствоведа и литературоведа, анархиста в политике и символиста в поэзии. "Странствую по странам, музеям, библиотекам... Кроме техники слова, овладеваю техникой кисти и карандаша... Интерес к оккультному познанию". Этот период аккумуляции, определенный Волошиным как "блуждания духа", шел, по крайней мере, до 1912 г.

За это же время Волошин приобрел литературное имя (его первая статья появилась в печати в 1900 г., стихи - в 1903 г., первый сборник вышел в 1910-м); пережил глубокое увлечение художницей М. В. Сабашниковой (закончившееся недолгим браком в 1906 - 1907 гг.); стал инициатором и соавтором самой громкой литературной мистификации в России (см. "Историю Черубины"). Завершился этот период становления "разрывом с журнальным миром" в 1913 г.: в то время, когда "вся Россия" изливалась в сочувствии И. Е. Репину, картина которого "Иван Грозный и его сын" подверглась нападению, Волошин осмелился иметь "свое суждение" по поводу инцидента. Отражением растущей популярности поэта стали упоминания его имени в произведениях Власа Дорошевича (1907), Саши Черного (1908), А. Радакова (1908), Петра Пильского (1909), А. Измайлова (1912).

Однако новый поворот в судьбе поэта произошел, думается, не в период "репинской истории", с последовавшим за ней "бойкотом", а в 1914 - 1915 гг. Первая мировая война словно разрядом молнии пронзила волошинские стихи - и поэт-парнасец, в чьем творчестве критики видели "не столько признания души, сколько создание искусства" (В. Брюсов), предстал пророком, "глубоко и скорбно захваченным событиями" (В. Жирмунский). При этом в своем отношении к войне (сб. "Anno mundi ardentis 1915" - М., 1916) Волошин вновь оказался при особом мнении: в отличие от ура-барабанных интонаций большинства поэтов, он скорбел о "године Лжи и Гнева", молился о том, чтоб "не разлюбить врага".

Взвивается стяг победный...

Что в том, Россия, тебе?

Пребудь смиренной и бедной -

Верной своей судьбе...

(Это стихотворение, "России", Волошин даже не решился включить в сборник, пометив, что оно "не должно быть напечатано теперь".)

Революция и гражданская война способствовали еще одному серьезному превращению Волошина. Ученик французских мэтров, европеец и "интеллектюэль", он повернулся душой и помыслами к России. И в своем творчестве неожиданно нашел столь пронзительные и точные слова о дне сегодняшнем, что они проникали в сердце каждого. "Как будто совсем другой поэт явился, мужественный, сильный, с простым и мудрым словом",- вспоминал В. В. Вересаев. Критик В. Л. Львов-Рогачевский писал, что Волошин воплотил темы революции "в мощные, грозные образы" и "разглядел новый трагический лик России, органически спаянный с древним историческим ликом ее" (Львов-Рогачевский В. Новейшая русская литература. М., 1923. С. 286 - 287).

Свою любовь к родине поэт доказал жизнью. Когда весной 1919 г. к Одессе подходили григорьевцы и А. Н. Толстой звал Волошина ехать с ним за границу, Максимилиан Александрович ответил: "Когда мать больна, дети ее остаются с нею". Не поддался он соблазну и в ноябре 1920 г., во время "великого исхода" из Крыма, перед вступлением туда войск Фрунзе. И в январе 1920 г., пройдя через все ужасы красного террора, при наступающем голоде, продолжал стоять на своем:

Доконает голод или злоба,

Но судьбы не изберу иной:

Умирать, так умирать с тобой

И с тобой, как Лазарь, встать из гроба!

("На дне преисподней", 1922)

В то время поэт верил, что выпавшие на долю страны испытания посланы свыше и пойдут ей на благо:

Из крови, пролитой в боях,

Из праха обращенных в прах,

Из мук казненных поколений,

Из душ, крестившихся в крови,

Из ненавидящей любви,

Из преступлений, исступлений -

Возникнет праведная Русь...("Заклинание", 1920)

И Волошин не занимает позицию стороннего наблюдателя: активно участвует в спасении очагов культуры в Крыму и в просветительной работе новой власти. В 1920 - 1922 гг. он колесит по Феодосийскому уезду "с безнадежной задачей по охране художественных и культурных ценностей", читает курс о Возрождении в Народном университете, выступает с лекциями в Симферополе и Севастополе, преподает на Высших командных курсах, участвует в организации Феодосийских художественных мастерских... Однако самой значительной его социально-культурной акцией становится создание им "Дома поэта", своего рода дома творчества, - первого в стране и без казенщины последующих.

В письме к Л. Б. Каменеву в ноябре 1924 г., обращаясь к партийному боссу за содействием своему начинанию, Волошин объяснял: "Сюда из года в год приезжали ко мне поэты и художники, что создало из Коктебеля своего рода литературно-художественный центр. При жизни моей матери дом был приспособлен для отдачи летом в наем, а после ее смерти я превратил его в бесплатный дом для писателей, художников, ученых. Двери открыты всем, даже приходящему с улицы".

Это был летний приют преимущественно для интеллигенции, положение которой в советской России было и тогда достаточно сложным. Выброшенные, в большинстве, из привычного быта, травмированные выпавшими на долю каждого испытаниями, с трудом сводящие концы с концами, представители художественной интеллигенции находили в "Доме поэта" бесплатный кров, отдых от сумятицы больших городов, радушного и чуткого хозяина, насыщенное, без оглядки, общение с себе подобными. Писатель и живописец, балерина и пианист, философ и востоковед, переводчица и педагог, юрист и бухгалтер, актриса и инженер - здесь они были равны, и все, что требовалось от каждого: "радостное приятие жизни, любовь к людям и внесение своей доли интеллектуальной жизни" (как писал Волошин 24 мая 1924 г. А. И. Полканову).

Чем был для гостей Волошина этот островок тепла и света, лучше всех определила Л. В. Тимофеева (Л. Дадина), дочь харьковского профессора, приезжавшая в Коктебель начиная с 1926 г.: "Надо знать наши советские будни, нашу жизнь - борьбу за кусок хлеба, за целость последнего, что сохранилось - и то у немногих, за целость семейного очага; надо знать эти ночи ожидания приезда НКВД с очередным арестом или ночи, когда после тяжелого дня работы ты приходишь в полунатопленную комнату, снимаешь единственную пару промокшей насквозь обуви, сушишь ее у печки, стираешь, готовишь обед на завтра, латаешь бесконечные дыры, и все это в состоянии приниженности, в заглушении естественного зова к нормальной жизни, нормальным радостям, чтобы понять, каким контрастом сразу ударил меня Коктебель и М. А., с той его человечностью, которой он пробуждал в каждом уже давно сжавшееся в комок человеческое сердце, с той настоящей вселенской любовью, которая в нем была" (Дадина Л. М. Волошин в Коктебеле. Новый журнал, 1954, N 39).

В 1923 г. через Дом прошло 60 человек, в 1924-м - триста, в 1925-м - четыреста...

Войди, мой гость. Стряхни житейский прах

И плесень дум у моего порога...

("Дом поэта", 1926)

Однако полной идиллии все-таки не было: "советская действительность" то и дело вторгалась в волошинское подобие Телемского аббатства. Местный сельсовет третировал Волошина как дачевладельца и "буржуя", время от времени требуя его выселения из Коктебеля. Фининспекция не могла поверить, что поэт не сдает "комнаты" за деньги, - и требовала уплаты налога за "содержание гостиницы". В дом вторгались комсомольские активисты, призывая жертвовать на Воздухофлот и Осоавиахим, - клеймя затем Волошина за отказ, расцениваемый ими как "контрреволюция"... Снова и снова приходилось обращаться в Москву, просить заступничества у Луначарского, Горького, Енукидзе; собирать подписи гостей под "свидетельством" о бесплатности своего дома...

Постепенно становилось ясно, что идеологизация всей духовной жизни усиливается; единомыслие утверждается по всей стране. Уже в 1923 г. Б. Таль обрушился на Волошина с обвинением в контрреволюции (ж. "На посту". 1923, N 4). Один за другим на него нападают В. Рожицын и Л. Сосновский, С. Родов и В. Правдухин, Н. Коротков и А. Лежнев... В результате сборники стихов Волошина, намечавшиеся к выходу в 1923 и 1924 гг., не вышли; 30-летие литературной деятельности удалось отметить в 1925 г. лишь коротенькой заметкой в "Известиях". Выставка волошинских пейзажей, организованная Государственной Академией художественных наук в 1927 г. (с печатным каталогом) стала, по существу, последним выходом Волошина на общественную сцену.

Доконала поэта травля, организованная в 1928 г.: местные чабаны предъявили ему счет за овец, якобы разорванных его двумя собаками,- и "рабоче-крестьянский" суд поддержал это бредовое обвинение, несмотря на явную его лживость. Злорадство местных жителей (которым М. С. Волошина несколько лет оказывала медицинскую помощь), унизительное обращение с ним судейских, вынужденная необходимость расстаться с животными (одного пса пришлось отравить) - потрясли Максимилиана Александровича. В декабре 1929 г. он перенес инсульт - и его творчество практически прекратилось...

Коллективизация (с концентрационным лагерем для высылаемых "кулаков" близ Коктебеля) и голод 1931 г., думается, лишили Волошина последних иллюзий насчет скорого перерождения "народной" власти. Все чаще поэтом овладевает "настроение острой безвыходности" (запись 1 июля 1931); всегдашний жизнелюб подумывает о самоубийстве (запись 7 июля 1931)... Попытка передать свой дом Союзу писателей (и тем сохранить библиотеку, собранный за многие годы архив, обеспечить какой-то статус жене) наталкиваются на равнодушие литературных чиновников. В. Вишневский, Б. Лавренев, Л. Леонов, П. Павленко отделываются пустыми обещаниями, а затем, не уведомив Волошина, правление сдает дом в аренду Партиздату! ("История с домом сильно подкосила М. А.", - свидетельствовала М. С. Волошина.)

И вот - записи Волошина 1932 г. "Быстро и неудержимо старею, и физически, и духовно" (23 января); "Дни глубокого упадка духа" (24 марта); "Хочется событий, приезда друзей, перемены жизни" (6 мая). По инерции он еще хлопочет о поездке в Ессентуки (рекомендуют врачи)... но воли к жизни уже явно не было. В июле давняя и обострившаяся под конец астма осложнилась воспалением легких - и 11 августа, в 11 часов дня, поэт скончался. Ему было только 55 лет.

2

Первые стихи Волошина, написанные во время учебы в гимназии, носят отпечаток увлечения Пушкиным, Некрасовым, Майковым, Гейне. В живописи он признавал только передвижников, считая Репина "величайшим живописцем всех веков и народов". Однако уже в 1899 г. происходит открытие импрессионистов, а в литературе - Г. Гауптмана и П. Верлена; в 1900-м юноша видит в символизме "шаг вперед" по сравнению с реализмом. А в январе 1902 г., в лекции "Опыт переоценки художественного значения Некрасова и Алексея Толстого", Волошин уже выступает как горячий приверженец "нового искусства", презираемого "публикой" как декадентство).

Отныне он берет на вооружение формулу Гёте: "Всё преходящее есть только символ" и соответственно смотрит на мир. Его восхищение вызывают работы мало кому понятного Одилона Редона, а в поэзии, наряду с Эредиа и Верхарном, он берет себе в учителя "темных" Малларме и П. Клоделя. Немудрено, что знакомство осенью 1902 г. с К. Д. Бальмонтом быстро переходит в дружбу, а в начале 1903-го Волошин как свой сходится с другими русскими символистами и с художниками "мира искусства"...

Мы не случайно пытаемся проследить эстетическую и литературную эволюцию молодого Волошина одновременно. Поначалу лишь трепетно мечтавший стать поэтом, он видел своей целью в жизни искусствоведение - и ехал в Париж, надеясь "подготовиться к делу художественной критики" ("О самом себе", 1930). А чтобы "самому пережить, осознать разногласия и дерзания искусства", он решает стать художником. (Живопись Волошин также рассматривал как средство выработки "точности эпитетов в стихах".) И видение художника наложило явственный отпечаток на поэзию Волошина: красочность, пластичность его стихотворений отмечали почти все критики, писавшие о нем.

Как правило, вплоть до 1916 г. утверждались также книжность, холодность волошинской поэзии, "головной" ее характер. Основания для этого были, так как поэт придавал особое значение форме стиха, чеканил его и оттачивал. Способствовало этому впечатлению и пристрастие Волошина к античным, библейским и особенно оккультным ассоциациям. И если первые два слоя были знакомы интеллигентному читателю (основы этих знаний давала гимназия), то третий, как правило, серьезно усложнял восприятие его стихов. А Волошин считал, что его "отношение к миру" наиболее полно выражено в сложнейшем и насквозь оккультном венке сонетов "Corona Astralis". И отмечал в 1925 г. в "Автобиографии": "Меня ценили, пожалуй, больше всего за пластическую и красочную изобразительность. Религиозный и оккультный элемент казался смутным и непонятным, хотя и здесь я стремился к ясности, краткой выразительности". Во всяком случае, этот сугубый мистицизм - постоянное ощущение тайны мира и стремление в нее проникнуть - было второй, после живописности, особенностью Волошина-поэта, выделявшей его из круга русских символистов.

Следует при этом отметить, что постоянное обращение Волошина в ранних (до 1910 г.) стихах к мифу во многом объясняется влиянием на него восточного Крыма, хранившего античные воспоминания не только в древностях Феодосии и Керчи, но в самом пейзаже этой пустынной, опаленной солнцем земли.

Я вижу грустные, торжественные сны

Заливы гулкие земли глухой и древней,

Где в поздних сумерках грустнее и напевней

Звучат пустынные гекзаметры волны...

("Полынь", 1907)

И себя поэт ощущал эллином: "Я, полуднем объятый, Точно крепким вином, Пахну солнцем и мятой, И звериным руном..." Не боясь насмешек, он ходил в Коктебеле босиком, в повязке на голове, в длинной рубахе, которую обыватели честили (и неспроста!) и хитоном, и тогой. В восприятии Киммерии (как поэт называл восточный Крым) он примыкал к Константину Богаевскому, также стремившемуся в своих исторических пейзажах показать древность, культурное богатство этих холмов и заливов. Открытие Киммерии в поэзии (а затем с 1917 г. и в живописи) стало еще одним вкладом Волошина в русскую культуру.

Один из признанных мастеров сонета, Волошин стал также пионером верлибра и "научной поэзии" (цикл "Путями Каина"); целой сюитой прекрасных стихотворений он отдал долг любимому Парижу и разработал нечасто встречающийся жанр стихотворного портрета (цикл "Облики").

Поэт признавал, что, начиная с 1917 г., его поэтическая палитра изменилась, но считал, что "подошел к русским современным и историческим темам с тем же самым методом творчества, что и к темам лирическим первого периода". Однако разница есть. Стихи о революции и гражданской войне писал поэт, во-первых, больно задетый обрушившимися на страну событиями, а во-вторых, человек, более глубоко и объемно мыслящий. И стихи эти отвечали душевным потребностям людей, затрагивали в них наиболее чувствительные струны, причем и в одном, и в другом стане. Волошину удалось в "расплавленные годы" гражданской найти такую точку зрения, которая была приемлема и для белых и для красных, удалось духовно встать "над схваткой".

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других.

("Гражданская войнам, 1919)

В основе этой позиции была религиозность поэта (именно религия во все времена учила оценивать события в перспективе вечности). "Примерявший" в молодые годы все мировые религии, западные и восточные, Волошин под конец вернулся "домой" - к православию. Снова и снова обращался он к судьбам русских религиозных подвижников, создав в последний период жизни поэмы "Протопоп Аввакум", "Святой Серафим", стихотворения "Сказание об иноке Епифании" и "Владимирская Богоматерь". И его призыв: "Вся власть патриарху!" (статья в газете "Таврический голос" 22 декабря 1918 г.) отнюдь не был желанием ошарашить обывателя, как трактовал это Вересаев, а попыткой указать единственный, по его мнению, возможный способ примирения. (Недаром в церкви увидел его в то же самое время И. Эренбург: стихотворение "Как Антип за хозяином бегал", 1918.) Но для реализации этого призыва многомиллионные массы должны были предпочесть свои материальные интересы (за которые прежде всего и шла борьба) духовным. Что всегда было по плечу лишь единицам...

Тем не менее, как уже было сказано, эти "нереальные" призывы находили отклик в душах людей. Стихи Волошина белые распространяли в листовках, при красных их читали с эстрады. Волошин стал первым поэтом Самиздата в советской России: начиная с 1918 г., его стихи о революции ходят "в тысячах списков". "Мне говорили, что в восточную Сибирь они проникали не из России, а из Америки, через Китай и Японию", - писал сам Волошин в 1925 г. ("Автобиография"). И готовый к тому, что в грядущих катаклизмах "все знаки слижет пламя", он надеялся, что, "может быть, благоговейно память Случайный стих изустно сохранит..." ("Потомкам", 1921).

3

Сложнее обстояло дело с волошинскими статьями о революции: перед ними "редакции периодических изданий" захлопнулись так же, как некогда после "репинской истории". А в этих статьях (ив цикле поэм "Путями Каина") Волошин проявил себя как вдохновенный мыслитель и пророк. Мысли эти вынашивались им в течение всей жизни, но теперь, в экстремальных условиях, в основе большей их части лежало неприятие "машины" - технической цивилизации, основанной на слепой вере в науку, на первенстве материальности многих достижений цивилизации (скорости передвижения, комфортабельности жилищ, увеличения урожаев), поэт ставит вопрос: какой же ценой достаются эти блага человеку и, главное, куда вообще ведет этот путь?

Пар послал

Рабочих в копи - рыть руду и уголь,

В болота - строить насыпи,

В пустыни -

Прокладывать дороги;

Запер человека

В застенки фабрик, в шахты под землею,

Запачкал небо угольною сажей,

Просторы путнику:

Лишил ступни

Горячей ощупи

Неведомой дороги...

("Пар", 1922)

В результате человек "продешевил" дух "за радости комфорта и мещанства" и "стал рабом своих же гнусных тварей". Машины все больше нарушают равновесие отношений человека с окружающей средой. "Жадность" машин толкает людей на борьбу за рынки сбыта и источники сырья, ведя к войнам, в которых человек - с помощью машин же! - уничтожает себе подобных. Кулачное право (самое гуманное!) сменилось "правом пороха", а "на пороге" маячат "облики чудовищных теней", которым отдано "грядущее земли" (Волошин писал это, имея в виду "интра-атомную энергию", в январе 1923 года!).

Один из немногих поэтов Волошин увидел в теории классовой борьбы "какангелие" ("дурная весть" - греч.), "новой враждой разделившее мир". Всегда выступавший против "духа партийности" (как направленного на удовлетворение частных и корыстных интересов), он считал неправомерной и "ставку на рабочего". Ставить следует на творческие силы, полагал он: "На изобретателя, организатора, зачинателей".

Революцию Волошин принял с открытыми глазами, без иллюзий: как тяжкую неизбежность, как расплату за грехи прогнившей монархии (а, по слову Достоевского, "каждый за все, Пред всеми виноват"). "Революция наша оказалась не переворотом, а распадом, она открыла период нового Смутного времени", - определил он летом 1919 г. Но одновременно, в психологическом отношении, Россия представила "единственный выход из того тупика, который окончательно определился и замкнулся во время Европейской войны" ("Россия распятая", 1920). Очень рано Волошин увидел роковую судьбу русской интеллигенции - быть "размыканной" "в циклоне революций" ("Россия", 1924). И, по сути, предсказал сталинизм,- еще в 1919 г. предрекая России единодержавное и монархическое правительство, "независимо от того, чего нам будет хотеться" ("Русская революция и грядущее единодержавие"). В статье "Россия распятая" поэт пояснял: "Социализм сгущенно государственен по своему существу", поэтому он станет искать точку опоры "в диктатуре, а после в цезаризме". Сбылось и предсказание Волошина о том, что Запад, в отличие от России, "выживет, не расточив культуры" ("Россия", 1924).

Разумеется, и Волошину случалось ошибаться. Так, сомнительно отрицание им бытовой благодарности.

Не отдавайте давшему: отдайте

Чтобы тот отдал другим, -

призывал он. Лишь тогда, по его мысли, "даянье, брошенное в море Взволнует души, ширясь, как волна..." ("Бунтовщик", 1923). Этот способ включения всех в круг бескорыстия и любви слишком противоречит человеческой натуре, традициям и, увы, вряд ли реален. Хотя как идеал, как задача будущего такая мысль имеет право на существование. И вполне характерна для поэта-еретика, утверждавшего "мятеж" началом любого творчества. ("А приспособившийся замирает на пройденной ступени...")

Думается, таким же прекраснодушием было неприятие Волошиным Брестского мира, в котором он исходил из верности России союзническому долгу по отношению к Франции, Англии, Сербии. Ставя выше всего долг чести и совести государства, поэт забывал о реальных людях в окопах, которые не начинали войну, но вынуждены были платить собственными жизнями за чужие интересы. Хотя в дальнейшем он сам признал, что большевики были правы - и в его стихотворении о Брестском мире "нет необходимой исторической перспективы и понимания" ("Россия распятая").

Иногда Волошин явно хватал через край в погоне за парадоксами, в вечном стремлении обнаружить новый, непривычный аспект какой-либо идеи. (Так он несколько "заигрался" в мистификации с Черубиной де Габриак, в результате чего в истории, задуманной как комическая, не раз наступали драматические ситуации.) Но все это было оборотной стороной бесстрашия волошинского мышления, свободой и раскованностью которого он и выделялся среди многих литераторов России начала XX века. ("Ходок по дорогам мысли и слова", - определяла М. Цветаева.)

Эта свобода была неотъемлема от гражданского и человеческого мужества поэта. Он всегда был готов ко всему, что пошлет судьба, - и 17 ноября 1917 г. так сформулировал свое отношение к ее превратностям: "Разве может быть что-нибудь страшно, если весь свой мир несешь в себе? Когда смерть является наименее страшным из возможных несчастий?" Далеко не каждый мог, подобно ему, заявить на территории, занятой белыми: "Бойкот большевизма интеллигенцией, неудачный по замыслу и плачевный по выполнению, был серьезной политической ошибкой, которую можно извинить психологически, но отнюдь не следует оправдывать и возводить в правило" ("Соломонов суд", 1919). Он же в советское время не боялся утверждать: "Искусство по существу своему отнюдь не демократично, а аристократично, в точном смысле этого слова: "аристос" - лучший" ("Записка о направлении народной художественной школы", ок. 1921 г.).

Все это полностью соответствовало волошинскому кредо:

В смутах усобиц и войн постигать целокупность.

Быть не частью, а всем: не с одной стороны, а с обеих.

Зритель захвачен игрой - ты не актер и не зритель,

Ты соучастник судьбы, раскрывающей замысел драмы.

В дни революции быть Человеком, а не Гражданином:

Помнить, что знамена, партии и программы -

То же, что скорбный лист для врача сумасшедшего дома.

Быть изгоем при всех царях и народоустройствах:

Совесть народа - поэт. В государстве нет места поэту.

("Доблесть поэтам, 1925)

Не слишком ли сильно сказано о государстве?.. Но напомним: государство (не страна!) - орудие политической власти, механизм принуждения и ограничения. А первейшее условие поэзии - свобода, неподконтрольность...

4

Помимо того что Волошин был поэтом и переводчиком, художником и искусствоведом, литературным и театральным критиком, он был весьма привлекательной личностью. Интереснейший собеседник-эрудит, наделенный мягким юмором; чуткий слушатель, терпимый и всепонимающий, поэт числил друзей десятками и сотнями. Причем среди этих друзей встречались прямо противоположные по взглядам: только Волошин, старавшийся в каждом найти его доброе и творческое начало, объединял их в себе. М. Цветаева писала: "Острый глаз Макса на человека был собирательным стеклом, собирательным - значит зажигательным. Все, что было своего, то есть творческого, в человеке, разгоралось и разрасталось в посильный костер и сад. Ни одного человека Макс - знанием, опытом, дарованием - не задавил" (М. Цветаева. Живое о живом. 1933). Сам же поэт формулировал: "Нужно ВСЕ знать о человеке, так, чтобы он не мог ни солгать, ни разочаровать, и, зная все, помнить, что в каждом скрыт ангел, на которого наросла дьявольская маска, и надо ему помогать ее преодолеть, вспомнить самого себя. И никогда не надо ничего ни ждать, ни требовать от людей. Но всему прекрасному в них радоваться, как личному дару" (письмо к Е. П. Орловой от 13 сентября 1917 г.).

Нельзя не упомянуть, что поэт всегда оставлял за собой право на независимое суждение о каждом человеке: между ним и его vis-a-vis, при всей близости, непременно оставалась некая полоска. "Близкий всем, всему чужой", - сказал он о себе однажды (1905), а позднее повторил: "Я покидаю всех и никого не забываю" (1911). И. Эренбург даже усомнился: "Он всех причислял к своим друзьям, а друга, кажется, у него не было".

Это не так. Можно назвать, по крайней мере, двух людей, дружбу с которыми Волошин пронес через всю жизнь: это феодосийцы Александра Михайловна Петрова (1871 - 1921) и художник Константин Федорович Богаевский (1872 - 1943); стаж дружеских отношений с ними - с 1896 и 1903 г. соответственно. Можно вспомнить еще десятки имен людей, дружба с которыми была не столь продолжительна, но достаточно тесна и так же безупречна: А. М. Пешковский, Я. А. Глотов, К. Д. Бальмонт, Е. С. Кругликова, А. В. Голыптейн, сестры А. К. и Е. К. Герцык, М. О. и М. С. Цетлин, М. В. Заболоцкая (вторая жена поэта), А. Г. Габричевский...

Однако всех не назовешь! (В картотеке, составленной В. Купченко, значится более шести тысяч имен - и это, очевидно, не все.)

Разумеется, среди этих лиц были менявшие с годами свое отношение к Волошину, были настроенные к нему недружелюбно и даже враждебно (среди них - А. А. Ахматова, И. А. Бунин, М. А. Кузмин, поэт Б. А. Садовской, жена О. Мандельштама Н. Я. Хазина). Но подавляющее большинство вспоминало его с чувством глубокого уважения, восхищения, любви. Мало о ком еще написано столько воспоминаний: нами учтено 112 авторов (и еще 13 человек оставили записи о Волошине в дневниках). Среди них такие имена, как А. Белый, В. Я. Брюсов, И. А. Бунин, В. В. Вересаев, Е. К. Герцык, Э. Ф. Голлербах, А. Я. Головин, В. А. Каверин, Н. А. Крандиевская-Толстая, Е. С. Кругликова, В. Г. Лидин, С. К. Маковский, Ю. К. Олеша, А. П. Остроумова-Лебедева, Г. К. Паустовский, В. А. Роджественский, А. Н. Толстой, В. Ф. Ходасевич, А. И. Цветаева, И. Г. Эренбург. Среди почтивших память поэта некрологом - А. В. Амфитеатров, А. Н. Бенуа, П. Б. Струве...

Заметим, что на воспоминания, написанные в СССР, не могло не оказывать влияние то отношение, которое установилось в 30 - 50-е годы к символистам-"декадентам": писать о них можно было, лишь разоблачая и критикуя их "заблуждения". (Многие поэтому, без сомнения, так и не взялись за перо.) А сколько человек из волошинского окружения погибло в лагерях!

Так что такое количество благодарных мемуаров - лучший показатель того, какой след оставил Максимилиан Александрович в сердцах и душах знавших его людей. Даже И. Эренбург - в 1920 г. поссорившийся с Волошиным и многое в нем не принимавший, - признавал, что он "в годы испытаний оказался умнее, зрелее, да и человечнее многих своих сверстников-писателей...". Ну, а М. И. Цветаева, не скованная никакой цензурой, написала в 1933 г. настоящий панегирик своему другу и учителю - очерк "Живое о живом", создав наиболее глубокий и вдохновенный его образ.

Судьба была милостива к Волошину и в том отношении, что его архив сохранился с редкой полнотой (пережив и роковые для русской культуры тридцатые, и оккупацию Крыма немецкими фашистами в сороковых). Заслуга в этом прежде всего М. С. Волошиной (1887 - 1976), но в чем-то это подходит под понятие чуда... Долгие годы все это богатство лежало под спудом - и лишь с конца 80-х все более мощным потоком начало поступать к читателю в журнальных и книжных публикациях. Так что только теперь мы присутствуем при подлинном открытии Максимилиана Волошина, во всем многообразии его ликов и граней.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://kostyor.ru/student/

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Размер: px

Начинать показ со страницы:

Транскрипт

1 Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. Т. 1. Вып Символ эпохи: люди, книги, события S y m b o l o f t h e E p o c h: P e r s o n s, B o o k s, E v e n t s / УДК 82.09() Бужор Е.С. Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина Бужор Евгения Сергеевна, аспирантка 2-го года обучения кафедры истории философии Российского университета дружбы народов В статье исследуется вопрос об отношении М. Волошина к русской революции 1917 года. Поэт видит в ней продолжение всей русской истории. Он подмечает интересную особенность: вся история России революционна, она своего рода «перманентная революция». Причина этого, согласно М. Волошину, лежит в своеобразном строе российской государственности. В противовес революционной борьбе за материальные интересы, которую поэт отождествляет с социализмом, политический идеал поэта представляет собой революционную борьбу за духовные интересы. Ключевые слова: революция, дух русской истории, духовность, самодержавие, социализм, Град Божий, религиозная революция. Мировоззренческая позиция, которую М. Волошин занимал в период революционных событий и гражданской войны, имела под собой глубокие личностные убеждения и формировалась на протяжении всей сознательной жизни поэта. Революция, однако, потребовала от него, как, наверное, от каждого мыслящего человека той эпохи, еще раз переосмыслить свою позицию и отчетливо ее выразить. Политические и мировоззренческие взгляды поэта находят свое выражение в публицистике периода гг., в письмах, наконец, в поэзии, поскольку М. Волошин, в силу преимущественно интеллектуального склада своей музы, облекал в поэтическую форму свои философские и политические воззрения. Их краткое рассмотрение целесообразно начать с отношения М. Волошина к революции как таковой, поскольку это дает возможность лучше понять целостность и последовательность его политической позиции. Еще в своей статье «Пророки и мстители», опубликованной в ноябре 1906 г., он провозглашает: «В жизни человека есть незыблемые моменты, неизменные жесты и слова, которые повторяются в каждой жизни с непреклонным постоянством Подобными моментами в жизни народов бывают Революции» [Волошин 2005, с ]. Революция представлялась Волошину, таким образом, естественным, а не аномальным явлением человеческой истории: это перекликалось с глубоким убеждением поэта в том, что революционное или мятежное начало лежит в основе всей эволюции мира. Максимально отчетливо об этом будет заявлено в итоговой философской поэме «Путями Каина», в частности, в ее первой главе: «В начале был мятеж», «И все, что есть, началось чрез мятеж» [Волошин 2004, с. 7]. Мятеж является символом творческого элемента всего мирозданья, которое состоит, по мысли поэта, из двух начал косного, вещественного и творческого, духовного, которое в творчестве поэта символизирует образ огня. Носителем такого творческого огня, по мысли М. Волошина, в природе является прежде всего человек, который именно поэтому по преимуществу огнеподобен, а, значит, мятежен, революционен. Первым мятежником, согласно библейской мифологии, был Каин, поэтому он и стал зачинателем собственно человеческой истории, представляющей собой, по Волошину, череду восстаний против ранее достигнутого в культуре. Таким образом, можно сказать, что поэт метафизически приемлет революцию в той же самой мере, в какой он приемлет человека. Разумеется, принятие им русской революции как конкретного исторического явления оказывается гораздо сложнее. Ведь здесь нужно принять во внимание и исторический опыт, и конкретные национальные особенности страны и т.д. Говоря словами Н. Бердяева, «каждый народ делает революцию с тем духовным багажом, который накопил в своем прошлом, он вносит в революцию свои грехи и пороки свою способность к жертве и к энтузиазму» [Из глубины, с. 55]. В первый период русской революции, когда ее собственные черты еще не проступили так ярко, поэт пытался разглядеть революцию сквозь призму хорошо ему известной революции французской. В это время общей духовной причиной

2 как французской, так и русской революции Волошин считал кризис идеи справедливости: «Революция? Революция пароксизм чувства справедливости. Революция дыхание тела народа» (цит. по: [Воспоминания о Максимилиане Волошине 1990, с. 154]). Однако уже во французской революции проявилось трагическое противоречие между справедливостью идеалов и террором. Ее главный урок для художника таков: революция совершается во имя справедливости, но справедливость, утверждаемая абстрактно и тотально, неизбежно выливается в братоубийственную войну и всеобщее истребление. Именно поэтому с самого начала поэт иронизировал над «бескровностью» русской революции, понимая, что когда в самом начале провозглашается торжество гуманистических идеалов, значит, революция будет кровавой. Однако такого понимания революции, базирующегося на общей типологии, было явно недостаточно. С самого начала М. Волошин ощутил, что нужно поместить происходящие в России события в какой-то более широкий контекст и в течение 1917 г. напряженно его искал. Следы этих поисков видны в переписке, которую он вел со своими корреспондентами в тот период: «Совершающееся волнует и тревожит. Но я еще не могу всего осознать, связать с мировым, с войной, с судьбами славянства» [Волошин 1994 б, с. 137]. Волошин конкретизирует характер своего поиска: «поэт должен занять такую перспективную точку зрения, откуда он мог бы увидеть всю современность сверху, целиком включенную в общее нарастание истории, как один из связных актов человеческой трагедии» [Волошин 2007, с. 612] и добавляет (в своей статье «Россия распятая»): «Перспективная точка зрения, необходимая для поэтического подхода, была найдена: этой точкой зрения» стал «дух русской истории» [Волошин 2008 г, с. 460]. Уже самые первые наблюдения, сделанные поэтом в феврале 1917 г. во время демонстрации на Красной площади в Москве, позволили ему понять, «что это только начало, что Русская Революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой Великой Разрухи Русской земли, нового Смутного времени» [Волошин 2008 г, с. 460]. Максимилиан Александрович Волошин. Автопортрет г. Слева: автограa стихотворения «Брестский мир» (1919). Справа: Стихи о терроре. Берлин, Обложка С одной стороны, подобно многим его современникам, М. Волошину казалось, что революция, призванная разрешить социальные противоречия Европы, по странному стечению обстоятельств разразилась в России, где для нее не было социальных предпосылок: «Как смертельные болезни оспа, дифтерит, холера предотвращаются прививками так Россия, наиболее здоровая из Европейских стран, в настоящий момент совершает жертвенный подвиг, принимая прививку социальной революции, чтобы, переболев ее, выработать иммунитет и предотвратить смертельный кризис болезни в Европе» [Волошин 2008 б, с ]. «Мы можем рассматривать нашу Революцию как одно из глубочайших указаний о судьбе России и ее всемирном служении» [Волошин 2008 б, с. 438]. «На наших глазах совершается великий исторический абсурд. Но в этом абсурде мы находим указание на провиденциальные пути России» [Волошин, 2008 в, с. 437]. С другой стороны, М. Волошину удалось увидеть в революции не только нечто новое для российской действительности или навязанное ей извне, но продолжение ее собственной истории. Он сумел подметить одну интересную особенность: вся история России революционна, то есть история России и есть своего рода «перманентная революция». Похожее мнение находим у Н. Бердяева: «На поверхности все кажется новым в русской революции Но попробуйте проникнуть за поверхностные покровы Там узнаете вы старую Россию» [Из глубины 190, с..56]. Причина этого, согласно Волошину, лежит в своеобразном строе российской государственности. Наряду с ее охранительным, сдерживающим началом в отношении собираемых земель, поэт отмечает менее заметный для общественного сознания элемент революционный: «главной чертой русского самодержавия была его революционность: в России монархическая власть во все времена была радикальнее управляемого ею общества и всегда имела склонность производить революцию сверху... Так было во времена Грозного, так было во времена Петра» [Волошин 2008 г, с ]. Однако в 19 веке революционный элемент общества разночинцы и интеллигенция, созданный самим же государством, был вытеснен из системы государственных отношений и оказался в оппозиции к ней и к государству как тако-

3 вому. Последнее же, «перестав следовать исконным традициям русского самодержавия, само выделило из себя революционные элементы и вынудило их идти против себя. В этом ключ к истории русского общества второй половины 19 века» [Волошин 2008 г, с. 462]. В то же время в России искони имела место и анархическая, бунтарская революционность народных масс, антагонистом которой всегда вступала русская государственность. Таким образом, русская общественная жизнь и государственность оказались сплавленными из непримиримых противоречий: «с одной стороны, безграничная анархическая свобода личности и духа, выражающаяся во всем строе совести, мысли и жизни; с другой же необходимость в крепком железном обруче», который мог бы сдержать весь сложный конгломерат империи». Ни от того, ни от другого Россия не может отказаться: «империя ей необходима как крепкие огнеупорные стены тигля, в котором происходят взрывчатые реакции ее совести, обладающие страшной разрушительной силой. Равнодействующей этих двух сил для России было самодержавие», в котором народ не имел политических прав для сохранения внутренней свободы [Волошин 2008 г, с. 490]. Насколько путь самодержавия являлся естественным вектором государственного строительства в России, видно и из утверждения Волошина о сущности большевистского правления: с одной стороны, большевики были отрицателями старой государственности, а с другой, едва только принялись за созидательную работу, как «их шаги стали совпадать со следами, оставленными самодержавием, а новые стены, ими возводимые, совпали с только что разрушенными стенами низвергнутой империи» [Волошин 2008 г, с. 491]. Обнаружив предпосылки революции в самой истории России и поняв неизбежность «прививки социальной революции», поэт, тем не менее, неоднозначно высказывается о ее содержательном идеале социализме и основной движущей силе большевиках. Примечательно, что, относясь к революции в целом положительно, М. Волошин видит в социализме не органичное для России начало, заимствованное с Запада. В письме от 18 мая 1917 г. к своему корреспонденту А.М. Петровой поэт пишет: «Больше, чем к кому-либо я чувствую неприязнь к социализму и гляжу на него, как на самую страшную отраву машинного демонизма Европы» [Волошин 1994б, с. 150]. У П.Б. Струве находим такую же оценку социализму: «Торжество социализма или коммунизма оказалось в России разрушением государственности и экономической культуры, разгулом погромных страстей» [Из глубины 1990, с. 242]. Для М. Волошина, в конечном счете, социализм (как и «германизм») становится обожествлением комфортабельного эгоизма. Сравним у П.Б. Струве: «Социализм упирается в пассивное потребление» [Из глубины 1990, с. 243]. У М. Волошина: «Социализм является явлением отрицательным, потому что для направления настоящего он недостаточно практичен, а для выявления будущего его идеал слишком мелок. В настоящем он ограничивает свою роль справедливым распределением плодов производства, не заботясь ни о практическом, ни о моральном упорядоченье его» [Волошин 1994б, с. 150]. «Я считаю себя вполне легальным, писал М. Волошин Л.Б. Каменскому 1 января 1924 г., советское правительство я признавал с самого начала, в частном своем обиходе я провожу коммунизм боле строго, чем большинство политических коммунистов. Но марксизм и экономический материализм мне глубоко чужды всей моей натуре и всему моему образу мыслей, которые совершенно не терпят ни политики, ни системы марксовых классификаций, ни самого понятия материализма, которые считаю научным абсурдом» [Волошин 1994 а, с. 277]. Таким образом, Волошин понимает социализм как борьбу угнетенных классов за свои потребительские интересы, подтверждением тому служит, в частности, следующие строки: «с точки зрения Града Господня и буржуазия, и пролетариат это едино, ибо основано на том же эгоизме и жажде благополучия» (цит. по: [Волошин 1995 б, с. 541]). По этой причине определение в качестве положительного идеала революции социализма, по мнению поэта, приведет к печальному итогу: ее результаты не выведут общество из рамок несправедливого общественного устройства, основанного на жажде присвоения, овладения новыми материальными благами. «С самого начала я не питал никаких иллюзий относительно русской революции; я глубоко радовался тому, чему можно было порадоваться: падению старого строя, но не возлагал никаких надежд на революционное строительство», напишет поэт в июле 1917 г. [Волошин 1998, с ]. Отсюда и социальное провидчество художника: «вероятнее всего, что сейчас она [Россия] пройдет через ряд социальных экспериментов, оттягивая их как можно дальше влево, вплоть до крайних форм социалистического строя Но это отнюдь не будет формой окончательной, потому что впоследствии Россия вернется на свои старые исторические пути, то есть к монархии: видоизмененной и усовершенствованной» [Волошин 2008 г, с. 460]. Поэт вновь и вновь говорит «о неизбежности государственных путей России», о том, что «Россия будет единой и останется монархической, несмотря на теперешнюю социалистическую революцию» [Волошин 2008 г, с. 499]. Односторонность социалистического идеала революции усугубляется также и крайне ожесточенной формой ее протекания, вылившейся в гражданскую войну. Надо отметить, что позиция поэта, занятая им по отношению к гражданской войне молитва за тех и за других, кажется весьма парадоксальной, если не соотносить ее с мировоззренческими установками поэта. Действительно, можно ли одновременно придерживаться двух противоположных точек зрения? Однако сам Волошин был убежден, что именно совместной борьбой двух враждующих сторон обеспечивается прорыв вперед. Позицию поэта, видимо, надо понимать так, что он молился о том, чтобы ни одна из сторон не потерпела поражения, поскольку, согласно одной из его основных идей, «Нет братства в человечестве иного, Как братство Каина» [Волошин 1995а, с. 208], то есть любое братство это братство именно враждующих сторон. Какой-то смысл в этой жестокой и кровавой усобице поэт видел только в том случае, если обе враждующие стороны сумеют прийти к взаимному признанию: «Один из обычных оптических обманов людей, безумных политикой, в том, что они думают, что от победы той или иной стороны зависит будущее. На самом деле будущее никогда не зависит от победы одного принципа» [Волошин 2008 г, с. 497]. Будущее строится

4 тогда, когда две правды, два принципа противопоставляются друг другу, не уничтожая, а в устойчивом равновесии, давая точку опоры для всего здания. Отсюда негативная оценка большевизма, как главной движущей силы революции. В то же время, в отличие от социализма, представлявшегося Волошину заемным явлением, большевизм виделся ему явлением национальным. Так, он пишет в своей статье «На весах поэзии»: «Большевизм явление национальное Суть в том, что древняя, темная, историческая жизнь России, так долго скрывавшаяся под спудом империи, сразу выступила из берегов, как только большевистская пропаганда... обратилась с призывом Тогда из народных глубин поднялись страшные призраки 16 и 17 века большевизм оказался неожиданной и глубокой правдой о России» [Волошин 2008а, с 428]. В другой статье «Русская бездна» поэт повторяет: «Не будем закрывать глаза: большевизм русское явление. Пусть его микробы были выведены в Германской лаборатории и введены в наш организм недобрыми руками, но они нашли в русской психологии особо благоприятную почву для развития, они проникли сквозь все наши исторические скважины, они сами претворились и переродились в нас, загорелись нашим горением, и теперь мы заражаем ими как нашей собственностью славянской заразой». Главной силой большевизма автор считает пропаганду: «он побеждает не силой мускулов, а чем-то вроде японских приемов борьбы Большевики в совершенстве изучили все болючие сухожилия человеческого мозга и прекрасно знают все центры жадности, стяжания, эгоизма, которые достаточно придавить, чтобы сразу и безошибочно овладеть психологией пациента» [Волошин 2008 д, с ]. В своей статье «Соломонов суд», написанной в сентябре-октябре 1919 г. по поводу осуждения генерала Н.А. Маркса судом Добровольческой армии в связи с его сотрудничеством с большевиками, М. Волошин прямо говорит о большевизме как психологической опасности, отождествляя его с нетерпимостью к противнику, желанием его непременного уничтожения. «Большевизм это вовсе не то, что человек исповедует, а то, какими средствами и в каких пределах он считает возможным осуществлять свою веру». «Заражены большевизмом... те, которые пылают гневом классового мщения и валят своих врагов в одну кучу без разбора...» [Волошин 2008е, с ]. Поэтому автор считал большевиками не только красных, но и белогвардейцев, которые устраивали террор в отношении своих политических противников. Таким образом, своеобразие позиции, которую М. Волошин занимает в период гражданской войны, можно в самом общем виде сформулировать так: быть в гуще борьбы среди враждующих, не поддерживая никого из них. Поэт не только противопоставил господствующей тогда враждебности свою позицию примирения, он противопоставил всем имевшим тогда место политическим платформам социализму, монархизму, анархизму, буржуазному парламентаризму и др. свой собственный политический идеал: «Я писал в десятках органах, от самых правых, до самых левых, и ни один из них не соответствовал моим политическим взглядам, так как я имею претензии быть автором собственной социальной системы, не соответствующих ни одной из существующих» (цит. по: [Воспоминания о Максимилиане Волошине 1990, с. 686]). В противовес революционной борьбе за материальные интересы, отождествляемой поэтом с социализмом, политический идеал Волошина представлял собой революционную борьбу за духовные интересы: Россия должна идти к религиозной революции, а не к социальной. В этом ключе была написана статья «Вся власть патриарху», напечатанная в газете «Таврический голос» 22 декабря 1918 г. Основной ее идеей была попытка указать на единственно, по мнению ее автора, возможный способ примирения духовное взаимопонимание. М. Волошин верил, что, переболев мечтой о социальном рае, страна обязательно придет к духовному воскрешению. Свою «социальную систему» Волошин определяет следующим образом: «Я вижу только один социальный строй, согласный с духов Христовым: когда каждый будет работать на других бесплатно, а нужное для себя будет получать в виде милостыни. Чтобы все было благодеянием и даром. Чтобы весь экономический строй был основан на нищенстве» [Волошин 1994 б, с. 136]. Волошин вполне определенно указывает координаты такого строя: «Мой единственный идеал это Град Божий. Но он находится не только за гранью политики и социологии, но даже и за гранью времен. Путь к нему вся крестная, страстная история человечества». «Я не могу иметь политических идеалов потому, что они всегда стремятся к наивозможному земному благополучию и комфорту. Я же могу желать своему народу только пути правильного и прямого, точно соответствующего его исторической, всечеловеческой миссии. И знаю заранее, что этот путь путь страдания и мученичества». Это убеждение, безусловно, отражало общий дух русской философии. Так, у Н. Бердяева читаем: «Но путь к возрождению лежит через покаяние, через сознание своих грехов, через очищение духа народного от духов бесовских Старая Россия, в которой было много зла и уродства, но также и много добра и красоты, умирает» [Из бездны 1990, с. 89]. Таким образом становится более понятной позиция Волошина: «Я равно приветствую и революцию, и реакцию, и коммунизм, и самодержавие» [Волошин 2008 г, с. 503]. В самом деле, революции, анархия, смута все это вехи России на пути мученического восхождения к идеалу Граду Невидимому, «конечное преображение земного царства в церковь» [Волошин 2008г, с. 492]. ЛИТЕРАТУРА / REFERENCES 1. Волошин М. Бунтовщик // Волошин М. Жизнь бесконечное познанье: Стихотворения и поэмы. Проза. Воспоминания современников. Посвящения. М.: «Педагогика-Пресс», 1995а. 2. Волошин М. Жизнь бесконечное познанье: Стихотворения и поэмы. Проза. Воспоминания современников. Посвящения. М.: «Педагогика-Пресс», 1995б. 1. Voloshin M. (1995). Buntovshchik. In: Voloshin M. Zhizn" beskonechnoe poznan"e: Stikhotvoreniya i poemy. Proza. Vospminaniya sovremennikov. Posvyashcheniya. «Pedagogika-Press», Moskva. 2. Voloshin M. (1995). Zhizn" beskonechnoe poznan"e: Stikhotvoreniya i poemy. Proza. Vospominaniya sovremennikov. Posvyashcheniya. «Pedagogika-Press», Moskva.

5 3. Волошин М. На весах поэзии // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008а. 4. Волошин М. О революции // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008б. 5. Волошин М. Письмо к А. В. Гольштейн от 17 июля 1917 года // Звезда Волошин М. Письмо к Л. Каменскому от 1 января 1924 года // Крым Максимилиана Волошина / Под ред. З. Давыдова, В. Купченко. Киев: «Мистецтво», 1994а. 7. Волошин М. Письмо к А.М. Петровой от 9 мая 1917 года // Москва. 1994б Волошин М. Пророки и мстители // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 3. Лики творчества, книга первая. О Репине. Суриков. М.: Эллис Лак, Волошин М. Пути России // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008в. 10. Волошин М. Путями Каина // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения и поэмы М.: Эллис Лак, Волошин М. Россия распятая // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008г. 12. Волошин М. Русская бездна // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008д. 13. Волошин М. Соломонов суд // М. Волошин Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008е. 14. Волошин М. Эмиль Верхарн // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 1. Проза Очерки, статьи, рецензии. М.: Эллис Лак, Воспоминания о Максимилиане Волошине. М.: Советский писатель., Из глубины. Сборник статей о русской революции. М.: Изд. Моск. унив., Менделевич Э. Исторические взгляды Максимилиана Волошина// Менделевич Э.С. «Пойми простой урок моей земли» (Статьи о Максимилиане Волошине). Орел: Труд, Пинаев С. «Нам ли весить замысел Господний?» (Историософия М. Волошина) // Родина Voloshin M. (2008). Na vesakh poezii. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza Ocherki, stat"i, lektsii, 4. Voloshin M. (2008). O revolyutsii. In: M. Voloshin Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza Ocherki, stat"i, lektsii, 5. Voloshin M. (1998). Pis"mo k A.V. Gol"shtein ot 17 iyulya 1917 goda. Zvezda N Voloshin M (1994). Pis"mo k L. Kamenskomu ot 1 yanvarya 1924 goda. In: Krym Maksimiliana Voloshina. Pod red. Z. Davydova, V. Kupchenko. «Mistetstvo», Kiev. 7. Voloshin M. (1994). Pis"mo k A.M. Petrovoi ot 9 maya 1917 goda. Moskva. N Voloshin M. (2005). Proroki i mstiteli. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 3. Liki tvorchestva, kniga pervaya. O Repine. Surikov. Ellis Lak, Moskva. 9. Voloshin M. (2008). Puti Rossii. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza Ocherki, stat"i, lektsii, 10. Voloshin M. (2004). Putyami Kaina. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 2. Stikhotvoreniya i poemy Ellis Lak, Moskva. 11. Voloshin M. (2008). Rossiya raspyataya. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza Ocherki, stat"i, lektsii, 12. Voloshin M. (2008). Russkaya bezdna. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza Ocherki, stat"i, lektsii, 13. Voloshin M. (2008). Solomonov sud. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza Ocherki, stat"i, lektsii, 14. Voloshin M. (2007). Emil" Verkharn. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 1. Proza Ocherki, stat"i, retsenzii. Ellis Lak, Moskva. 15. Vospominaniya o Maksimiliane Voloshine. Sovetskii pisatel, Moskva Iz glubiny. Sbornik statei o russkoi revolyutsii. Izd. Mosk. univ., Moskva Mendelevich E. (2001). Istoricheskie vzglyady Maksimiliana Voloshina. In: Mendelevich E.S. (2001). «Poimi prostoi urok moei zemli» (Stat"i o Maksimiliane Voloshine). Trud, Orel. 18. Pinaev S. (1996). «Nam li vesit" zamysel Gospodnii?» (Istoriosofiya M. Voloshina). Rodina. N 2. ASSESSMENT OF RUSSIAN REVOLUTION IN THE WORK OF MAXIMILIAN VOLOSHIN Evgeniya S. Buzhor, a graduate of Moscow State Pedagogical University, second year postgraduate student at the Department of History of Philosophy, Russian University of Peoples" Friendship (Moscow) The paper discusses the conception of Russian Revolution of 1917 presented in the writings of Russian poet Maximilian Voloshin (). Voloshin understands revolutions not as extraordinary but as natural phenomena of world s history. This view is based on his fundamental concept that rebellion is at the root of the human progress. In his poem Cain s Ways the poet modifies the first words of the Gospel of John: In the beginning there was a Rebellion. For the poet the world is composed of two elements: inert, material and creative, spiritual. The bearer of this creative element is Man therefore Man is the revolutionary, rebellious creature. The first rebel was Cain who thereby is the real founder of human history that is considered by Voloshin as a successive sequence of rebellions against the traditional structures. Voloshin s view of Russian Revolution is based on this general pattern however is more complex since the poet takes into consideration its national and historical character. Besides the poet s assessment of Russian Revolution was not static but has changed as the Revolution was developing and assuming new images. Initially Voloshin was thinking that Russian Revolution had same grounds as the Great French Revolution. In his opinion both revolutions were driven by the idea of Justice. However being an abstract and rigorous idea Justice would inevitable lead to Terror. Therefore unlike his contemporaries who welcomed the peaceful demolition of the monarchy Voloshin was cautious and anticipated more cruel and bloody stages of the Revolution. However in the soon time Voloshin changed his belief that Russian Revolution was driven by the idea of Justice since in his view Russia in fact did not have such radical social cleavages and hostility of classes that were characteristic for European nations. At the same time

6 Voloshin rejected the idea that Russian Revolution was imported from the West and tried to fit it in the context of national history. This gave Voloshin, as he himself put it, a rightful perspective point of view that allowed him to see in the Russian Revolution not interruption but continuation of Russian national history. The reason of Revolution lies in the specific dual character of Russian monarchy: one the one side it was the most advanced part of Russian society that was modernizing other societal segments; one the other, Russian monarchy contained a conservative element that was necessary to hold the boundaries of the Russian Empire. In 19 century the conservative element in Russian monarchy intensified while the revolutionary aspect was pushed out and found a new bearer Russian Intelligentsia that fused with the original anarchism of popular masses. The combination of these factors generated Russian Revolution. This approach explains Voloshin s different evaluation of Socialism and Bolshevism. He denied Socialism as an alien element for Russian mentality since the ideas of Socialism were limited for the poet to the struggle of lower classes for material benefits. At the same time he considered the Bolsheviks who were advocates of the Socialism an organic and purely Russian phenomenon. The thing is that for Voloshin the Bolshevism was rather a psychological than political formation. Its main aspects for Voloshin were radical intolerance and hatred to the enemy for which he found roots in the national psychology. Therefore the poet considered that not only the Bolsheviks but their political adversaries were the bearers of the same spirit of Bolshevism. These ideas allowed Voloshin to work out his own attitude to the revolutionary struggle which consisted in the fact that one shall not support any of the feuding parties but call for their reconciliation, for overcoming the spirit of intolerance and hatred. Voloshin realized the vague chances of calling to peace the parties that were struggling for material interests and political power and believed that to achieve this ideal the Revolution shall change its character from material to spiritual. Voloshin acknowledged that his political ideal goes beyond the limits of the empirical world and proclaims a Religious Revolution that would lead to spiritual transformation and establishment of Civitas Dei. Any other, more mundane social and political ideals are palliatives that with the passing of time would necessarily generate new rebellions and new civil wars. Keywords: revolution, the spirit of Russian history, spirituality, monarchy, socialism, Civitas Dei (City of God), a religious revolution

Вместо введения Каждое второе слово Настоящее учебное пособие представляет собой англо-русский словарь, включающий в себя описание только 135 английских слов. Слова эти особые: по частоте употребления

УДК 37.034 ББК 74.005.1 ПОНЯТИЕ «ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ» В СОВРЕМЕННОЙ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И ПРАКТИКЕ Д. С. Буланов Ассистент кафедры английского языка Волгоградского государственного университета

УДК 140.8 Кениспаев Ж. К., доктор философских наук, профессор кафедры философии и культурологии, Алтайский государственный педагогический университет Россия, г. Барнаул. Серова Н. С., кандидат философских

Фразы и примерная структура эссе Начало эссе (фактически - сочинения на заданную тему) - постановка проблемы. В первом абзаце (введении) необходимо сообщить читателю тему Вашего эссе, перефразировав ее,

ЭЛЕКТРОННЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «APRIORI. CЕРИЯ: ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ» WWW.APRIORI-JOURNAL.RU 3 2017 ГУМАНИЗМ ФИЛОСОФИИ НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА БЕРДЯЕВА Глоба Вероника Олеговна студент Северо-Западный государственный

С. Е. Любимов, Т. И. Мицук ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕКА И СВОБОДЫ ВОЛИ В ЭТИКЕ ТОЛСТОГО На формирование взглядов Толстого значительное влияние оказала христианская религия. Сначала Толстой ее полностью разделял,

Сочинение тему основные темы поэзии серебряного века Темы поэзии Серебряного века. Образ современного города в поэзии В. Брюсова. Город в творчестве Блока. Городская тема в творчестве В.В. Контекстуальный

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ Ю. И. СЕМЕНОВ «АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД В СОЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ»: НИЧЕГО НОВОГО, НИЧЕГО ИНТЕРЕСНОГО, НИЧЕГО ПОЛЕЗНОГО * 30 мая 2014 г. на философском факультете МГУ имени М. В. Ломоносова

УДК 349.3 Никифорова А.И. студент Забайкальский государственный университет Россия, г. Чита ЭТАПЫ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ПОМОЩИ ЛИЦАМ, ИМЕЮЩИМ ДЕТЕЙ В РОССИИ Аннотация: статья посвящена общей

УДК 140.8 Кениспаев Ж.К., доктор философских наук, профессор кафедры философии и культурологии Алтайский государственный педагогический университет Россия, г. Барнаул Серова Н.С., кандидат философских

Научный альманах 2016 N 10-2(24) Психологические науки 464 DOI: 10.17117/na.2016.10.02.464 Поступила (Received): 24.10.2016 Мусагалиева А.С. Исследование отношения к смерти студентов-психологов http://ucom.ru/doc/na.2016.10.02.464.pdf

УДК 140.8 Серова Н. С., кандидат философских наук доцент кафедры философии и культурологии, Алтайский государственный педагогический университет, Россия, г. Барнаул. Давлатмуродов Ш. Ш., аспирант, Алтайский

1874-1948 Николай Александрович Бердяев выдающийся русский философ, христианский экзистенциалист 20 века. Творческие интересы Бердяева охватывают широкий круг проблем философской антропологии, философии

Кузянин А. Порецкова А. L. Finkelstein, We say governance because we don t really know what to call what is going on. Разобрать круг статей англоязычных и русскоязычных авторов Попробовать самостоятельно

Мой взгляд на адаптацию персонала в организации. Новгородова Л.Г. Северо-Восточный федеральный унмверситет им. М.К. Аммосова, Якутск, Россия. My view on the adaptation of the staff in the organization.

УДК 373.167.1:3 ББК 60я72 Ф33 Ф33 Фёдорова, С. А. Обществознание. 8 кл. : рабочая тетрадь к учебнику А. Ф. Никитина, Т. И. Никитиной / С. А. Фёдорова. М. : Дрофа, 2016. 109, с. ISBN 978-5-358-16485-7

Серебряный век Литература рубежа веков и начала ХХ в. отражение противоречий и поисков эпохи. Активная литературная жизнь: книги и журналы, поэтические вечера и состязания, литературные салоны и кафе,

ФОРМИРОВАНИЕ ПОНИМАНИЯ ТЕКСТА В ПРОЦЕССЕ УЧЕБНОГО ПЕРЕВОДА С ИНОСТРАННОГО ЯЗЫКА Вигель Нарине Липаритовна д-р филос. наук, профессор кафедры истории и философии Ростовского государственного медицинского

DOI: 10.17805/trudy.2017.5.9 Международный студенческий юридический форум «Влияние революционных событий 1917 года на становление и развитие государства и права» Т. А. Сошникова Московский гуманитарный

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение «Вознесеновская средняя общеобразовательная школа» Литературно поэтический час Посвященный 200-летию со дня рождения Михаила Юрьевича Лермонтова.

Introduction В этом эссе/статье/научной работе я постараюсь подтвердить предположения/провести исследование/оценить/проанализировать... General opening for an essay/thesis В этом эссе/статье/научной

Тезис о том, что история повторяется, давно стал общим местом. И сам повторяется едва ли не чаще, чем сама история. Несколько дней назад мне в руки попалась книга 1917 года выпуска. Даже не книга брошюра.

«Замысел Творца в том, чтобы человек подобие его, действительно стал Его образом и подобием; чтобы не просто существовал как растение или прожигал жизнь, а творил жизнь, стал Источником Жизни» В.П.Гоч

ПОНЯТИЕ «СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА» КАК ДУХОВНОГО РЕНЕССАНСА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ Волкова А.С. Ивановская область, город Шуя, Россия CONCEPT OF A SIVER AGE AS SPIRITUAL RENEISSANCE OF THE RUSSIAN CULTURE Volkova A.S.

Мельник К.В. СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СОЦРЕАЛИЗМА Социалистический реализм одно из значительнейших явлений культуры XX века, пришедшее на смену периоду русского искусства, получившего

ВОСПИТАНИЕ КАК ПРИОРИТЕТНАЯ ЗАДАЧА СОВРЕМЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ Суслонов Павел Евгеньевич канд. филос. наук, доцент, заведующий кафедрой ГАОУ ДПО СО «Институт развития образования» г. Екатеринбург, Свердловская

СОДЕРЖАНИЕ ФИЛОСОФИИ ОБРАЗОВАНИЯ И ВОЗМОЖНОСТИ ЛИЧНОГО РОСТА В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ Лилия Ильинична Домбровская НГАУ, преподавательсоискатель Рассмотрены вопросы взаимосвязи мотивации образования с другими

Vladimir Ponomarev Five little chorus Lyrics by John Gracen Brown Krasnoyarsk 2008 Министерство культуры Российской Федерации ФГОУ ВПО Красноярская государственная академия музыки и театра Владимир Пономарев

РАЗДЕЛ 3. ПРОБЛЕМЫ ВОСПИТАНИЯ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ И А. Елизаръева ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО Каковы условия формирования политической культуры? Каковы особенности политической культуры

РЕШЕНИЕ БОЛЬШОЙ ТЕОРЕМЫ ФЕРМА МЕТОДОМ ДЕЛЕНИЯ Ведерников С.И. Email: [email protected] Ведерников Сергей Иванович пенсионер, г. Москва Аннотация: великая теорема Ферма доказана тридцать

Датч Шитс: Ключ, открывающий двери власти Пятнадцать лет назад Бог обратил мое внимание на 22-й стих из 22-й главы Книги пророка Исаии и открыл его как обетование, которое я должен применять к своей жизни.

Борьба за интеллект социально-экономические противоречия собственности Аннотация Автором рассмотрен противоречивый характер собственности с точки зрения экономической теории, заключающийся в монополизации

Особенности мировоззренческих идей философии древнего востока реферат Не стала исключением в этом плане и философия Древнего Китая однако мировоззренческие взгляды описаны его учениками в книге Лунь юй.

Позитивным же фактором является то, что, несмотря на взаимные и многочисленные претензии, работодатели и учебные заведения все более активно сотрудничают в процессе подготовки кадров, ищут точки соприкосновения

Иутинская Галина Ивановна преподаватель русского языка и литературы Областное государственное бюджетное профессиональное образовательное учреждение «Костромской колледж бытового сервиса» г. Кострома КОНСПЕКТ

Шаблоны сочинении ЕГЭ по русскому Шаблон написания сочинения: 1. Формулировка проблемы. Среди множества проблем современности особенно актуальной остаётся Именно этот вопрос, который не может не беспокоить

РАБОЧАЯ ПРОГРАМММА ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА Данная рабочая программа по истории России для 11 универсального класса составлена в соответствии с федеральным компонентом Государственного образовательного стандарта

Логическое решение проблемы познания: «Возможна ли нравственность, независимая от религии?» 1. Методология/пути решения проблем познания. После того, как ни одна из работ секции РФО «Наукоучение» с логическим

ПОНЯТИЕ СВОБОДЫ В ФИЛОСОФИИ ПСИХОЛОГИИ Г.В.Ф. ГЕГЕЛЯ Солопов Алексей Андреевич, Кубанский государственный университет, г. Краснодар 742 E-mail: [email protected] Аннотация. Эта статья просвещенна понятию

«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется» (тема поэта и поэзии в творчестве М. И. Цветаевой) Поэтов путь: жжя а не согревая, Рвя, а не взращивая взрыв и взлом, Твоя стезя, гривастая кривая, Не

Эта часть работы выложена в ознакомительных целях. Если вы хотите получить работу полностью, то приобретите ее воспользовавшись формой заказа на странице с готовой работой: https://www.homework.ru/finishedworks/35032/

А. Эйнштейн ПРИРОДА РЕАЛЬНОСТИ Беседа с Рабиндранатом Тагором Эйнштейн А. Собрание научных трудов. М., 1967. Т. 4. С. 130 133 Эйнштейн.

Joseph Chmielewski Российские Сказки (Russian Fairytales) Professor Julia Belopolsky Foreign Language Dept. University Honors Spring 2013 Chmielewski 2 Abstract The following study reports on the findings

«Слова - заместители в английском языке» Доклад на НПК ученицы 11 «а» класса Калашниковой Инны Цель данной исследовательской работы - дать более расширенную информацию о словах заместителях, которые, безусловно,

Сочинение на тему судьба поколения 1830 годов в лирике лермонтова С ранних лет Лермонтов размышляет о судьбе, о высоком уделе, два года провел в Московском благородном пансионе, а в 1830 году поступил

Конкурс сочинений «Конституция основа демократии» Сочинение «История Конституции - основа демократии России» Автор Фомина Мария, ученица 9 «А» класса МБОУ «СОШ 1» 2013 год Конституция - основной закон

37.. 443100,.,., 244 E-mail: [email protected] Рассматривается значение стресса в современной жизни: он влияет на поведение человека, его работоспособность, здоровье, взаимоотношения с окружающими.

Почему я взялся писать о счастье? Вместо предисловия Счастье для меня никогда не было целью и смыслом жизни. Но я всегда знал, что оно есть. А теперь, исполняя свое призвание, как священник и психолог,

Примечания - - - - - 14 - - - - УДК 821.161.1 21.09+929Писемский РИСК НА ВОЙНЕ И В ТЫЛУ. ДРАМА А. Ф. ПИСЕМСКОГО «ВЕТЕРАН И НОВОБРАНЕЦ» (1854) В СОВРЕМЕННОМ ЕМУ ЛИТЕРАТУРНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ И

УДК 331 Человеческий капитал как фактор развития инновационной экономики России Трошин Алексей Валерьевич, аспирант кафедры мировой экономики и экономической теории Волгоградского государственного технического

УДК 17.024 А.В. Егоров Иркутский государственный университет путей сообщения ПРОБЛЕМА СОВЕСТИ В ЭТИКЕ И.КАНТА В статье расcматривается сущность совести в воззрениях И.Канта. Большая заслуга И.Канта заключается

保羅 尼可拉維奇 密留可夫 (P. N. Miljukov) 與其 俄羅斯文化史綱 П. Н. Милюков и «Очерки по истории русской культуры» 米留可夫 (1859-1943) 是俄國革命期間相當活 躍的人物 他畢生經歷無數轉折, 所以也具多重身份 奔身世歷史學家出身, 擔任過歷史教學工作, 曾加入編 輯 大百科全書 十九世紀末期因被指控加入學生秘 密社團入獄,

Сочинение на тему идея раскольникова и ее проверка Сочинения по произведению Достоевского Ф.М. Преступление и наказание Идея Раскольникова и ее крушение(по роману Ф. М. Достоевского. Раскольников живет

Параграф 1,2. Цивилизация как реальность и объект социального познания Автор: учитель МОСШ с. Казым Шевелева М.М. План темы. 1.Значение понятия «история». 2.Два взгляда на мировую историю. 3.Формационный

Lesson 61: Partial negation and Complete negation Урок 61: частичное отрицание и полное отрицание Reading (Прочитайте) Not all my brothers are at home. Some are and some are not. (Не все мои братья дома.

Максимилиан Александрович Волошин (Кириенко-Волошин) родился 16 (28) мая 1877 года в Киеве. Отец, юрист, умер рано, все заботы о ребенке легли на мать. Прожив более десяти лет в Киеве, потом в Москве, она переселилась в восточный Крым - Киммерию греческих мифов, в поселок Коктебель, расположенный неподалеку от Феодосии. «Конец отрочества и юность, - вспоминал позже Волошин, - отравлены гимназией, которой я не обязан ни одним знанием, ни одной светлой минутой, и лишь глубоким убеждением в том, что воспитание есть самое возмутительное из всех насилий, совершаемых над человеческой душой. Самые интересные и близкие области знания становились мне отвратительны, как только их касался школьный курс. Я был последовательно в гимназиях Поливановской, Московской I казенной и окончил Феодосийскую. Учился скверно, с репетиторами, сидел в классе по два года, и как я все-таки умудрился получить аттестат зрелости - непонятно, тем более, что я был, по-видимому, ребенком очень любознательным, одаренным памятью и талантами...» В 1897 году поступил в Московский университет - на юридический факультет, но через полтора года, за участие во Всероссийской студенческой забастовке, был исключен. Попытавшись восстановиться, понял, что взят в полиции на особый учет, и осенью 1900 года уехал на работы по изысканию трассы Оренбург-Ташкентской железной дороги, а весной следующего года - в Париж, чтобы там всерьез заняться самообразованием.

«В первый раз попавши за границу двадцати одного года от роду, - вспоминал Волошин, - я ходил по картинным галереям совершенным дикарем и наивно удивлялся какую ерунду писали эти старые мастера, то ли дело наша Третьяковка! Как странно, что Россия, в общем страна малокультурная (об этом я тогда уже начинал догадываться), так далеко обогнала Европу в области живописи». В 1904 году начал печататься в журнале символистов «Весы», много рисовал, много ездил по Европе. Ходили легенды, что Волошин побывал в Египте, даже прошел пешком путь, проделанный в свое время апостолом Павлом и Дон-Кихотом, но, возможно, к возникновению этих легенд имел причастность, прежде всего, он сам.

«Вы хотите всегда, чтобы стихи были красивы, - предостерегал Волошина Вячеслав Иванов, - чтобы они нравились. Даже в мистических стихотворениях вы похожи на даму-католичку, которая становится на колени, чтобы помолиться, и в то же время заботится, чтобы ее поза была красива». Но сам Волошин смотрел на творчество скорее как на процесс, которым можно управлять. «Обычно работа над стихотворным произведением - как это видно по черновым рукописям многих поэтов, - писал биограф Волошина А.В. Лавров, - начинается с предварительных разрозненных стихотворных набросков, с фиксации отдельных строк, рифмованных созвучий, словесных образов; вся эта поэтическая субстанция пребывает в хаотическом состоянии, а оформленный вид, который она приобретает в ходе авторской работы, нередко имеет мало общего с изначальными импульсами, отраженными в первичном слое текста. Механизм работы над стихом у Волошина очень часто - совершенно иной первичной оказывается программа стихотворения - ритмически неурегулированный словесный ряд, дающий достаточно подробное и развернутое развитие темы будущего произведения с привлечением основного арсенала средств образной выразительности, предназначенных для темы; следующий этап - претворение этого исходного материала в стиховую ткань. Чем более масштабным и многоаспектным вырисовывается поэтический замысел, тем более развернутой и проработанной была предварительная экспликация».

Даже чувство, испытанное к Марии Львовне Ауэр, не разбудило в поэте дремлющего личностного пласта. Ему в голову не приходило пересоздавать мир, как это пытались сделать другие русские символисты. На вопрос Вячеслава Иванова «Хотите ли вы воздействовать на природу» - Волошин твердо ответил «Нет, безусловно. Я только впитываю ее в себя». - «Ну вот, - ответил Иванов. - А мы хотим претворить, пересоздать природу. Мы - это Брюсов, Белый, я».

В 1903 году Волошин познакомился с Маргаритой Васильевной Сабашниковой, племянницей жены Бальмонта. Когда Сабашникова приехала в Париж, именно Волошин показывал ей достопримечательности города. А в апреле 1906 года они обвенчались. «После брака они поселились в Петербурге, - вспоминала приятельница Волошиных Е. Герцык, - в том самом доме, где вверху была «башня» Вяч. Иванова. Оба сразу поддались его обаянию, оба вовлечены в заверть духа, оба - ранены этой встречей. Поздней ночью (по обычаю «башни») я сидела у Вяч. Иванова; перед нами гранки его новых стихов «Эрос», и я смятенно вслушиваюсь в эти новые в его творчестве ритмы. Бесшумными движениями скользнула в комнату фигура в пестром азиатском халате, - увидев постороннюю, Волошин смутился, излился в извинениях, - сам по-восточному весь мягкий, вкрадчивый, казавшийся толще, чем был, от пышной бороды и привычки в разговоре вытягивать вперед подбородок, приближая к собеседнику эту рыжевато-каштановую гущину. В руках - листок. И он читает посвящение к этим же стихам Вяч. Иванова, весь чрезмерно пышный рядом с бледным, как бы обескровленным Вяч. Ивановым. Но вот в разговоре он упомянул Коктебель... «Вы знаете Коктебель» - и перед глазами у меня пустынный амфитеатр гор и море, синее которого не увидишь в Крыму... Нам - это первый этап по пути в Судак, и все, что еще в вагоне не развеется из зимнего и ненужного, здесь наверняка снесет соленым порывом... Но разве живут в Коктебеле Там на безлюдном берегу ни дома, ни деревца... А он сказал «Коктебель - моя родина, мой дом - Коктебель и Париж, - везде в других местах я только прохожий». И вот уж он мне больше не чужой...»

В 1910 году вышла первая книга Волошина - «Стихотворения». «Теперь я мертв, - писал он. - Я стал строками книги...» Отношение к своим стихам, по крайней мере, к стихам дореволюционного периода, Волошин выразил в предисловии, оставшемся, впрочем, неопубликованным. «Каждый писатель, - обращался он к будущему читателю, - хоронит в себе поэта, умершего молодым. Но и тот, кто остается поэтом, успевает похоронить в себе несколько различных поэтов. Я знаю, что можно любить только умерших они не меняются. Не бойся же полюбить поэтому тех четырех поэтов, которых я похоронил в этой книге. Один был юн, наивен, жизнерадостен. Он много ходил по земле, от Аральского моря до Гибралтара, но видел только внешние формы и слышал только внешние слова. Он писал урывками и только делал опыты со стихом. Он написал «Годы странствий». Поэт, сменивший его, жил в Париже в замкнутом кругу музеев и искусства. Они преображались для него первыми зарницами первой любви. Он написал книгу «Amori Amara Sacrum». В ней несложные чувства и много лиризма. Верно, она понравится тебе. Ее будут знать наизусть молодые девушки, с братьями читать сестры. Книгу «Звезда Полынь» написал уже взрослый поэт. Его дух прошел через «горькую любовь» и обратился к горькой Земле. Он старался осознать себя в истории астрологических планет, порядок которых записан в названии дней недели, он искал себя в католическом символизме и христианской мистике, он припадал к трагической земле древней Киммерии, ставшей его приемной родиной, он из всего прожитого сплел венок сонетов - Астральную корону...»

Волошин никогда не искал ни славы, ни лидерства. Литературные связи тоже не казались ему чем-то значительным, ему просто нравилось находиться в кругу людей, понимающих искусство. Это привело его в журнал «Апполон», весьма далекий от академизма. Здесь в 1909 году разыгралась история с таинственной красавицей Черубиной де Габриак, придуманной Волошиным и его другом - поэтессой Е.И. Дмитриевой. История эта привела к дуэли между Волошиным и Николаем Гумилевым. Скандал оказался столь громким, что Волошину пришлось отойти от дел журнала. Не меньшим оказался и скандал, связанный с его выступлением на публичном диспуте 12 февраля 1913 года - в Москве в Политехническом музее. В январе того года душевнобольной А. Балашов изрезал ножом знаменитую картину Репина «Иван Грозный и его сын Иван», выставленную в Третьяковке. Выступая в Политехническом, Волошин пытался доказать, что главной причиной случившегося стала сама картина - некая разрушительная сила, таящаяся в ее сюжете. Это оскорбило не понявшую Волошина публику, - яростная брань обрушилась на поэта, его объявили чуть ли не Геростратом; редакции многих газет закрылись для его стихов и статей, а книжные магазины бойкотировали его книги.

Постепенно местом постоянного жительства становится для Волошина Коктебель. Сюда к нему приезжают друзья, их знакомые, наконец, совсем незнакомые люди. В Доме Волошина в разное время побывали О. Мандельштам, М. Цветаева, А. Толстой, Н. Гумилев, Е. Замятин, В. Брюсов, Андрей Белый, К. Чуковский, М. Шкапская, М. Булгаков, С. Соловьев, В. Ходасевич и многие другие. Сам Волошин стал считаться такой же достопримечательностью этого края, как музей Айвазовского и Генуэзская башня. «На прогулки мы ходили сообща, обычно под предводительством Макса, - вспоминал Николай Чуковский. - Несмотря на свою тучность, он ходил легко, быстро и неутомимо. В подпоясанной по животу рубахе, похожей на хитон, в штанах до колен, с толстыми голыми икрами коротких ног, бородатый, со шнурком в крупнокудрявых волосах, он был похож на Посейдона. Он любил Коктебель нежной любовью и старался заразить ею каждого. Мы изнемогали, поднимаясь вслед за ним на кручи, мы не осмеливались следовать за ним по каменным карнизам над бездной, где он шагал так же уверенно, как по ровному полю. Жар солнца не смущал его, - он всегда ходил с непокрытой головой. Природа Коктебеля поразительно разнообразна - за час ходьбы можно попасть и в степи, похожие на пустыни, и в скалистые горы, и в горные дубовые леса. И всюду - море. У Макса тут каждая отдельная местность вызывала особые ассоциации - преимущественно историко-культурные. Он часто говорил, что Коктебель напоминает ему греческие острова в Эгейском море, где он бывал в молодости. В мастерской его - так он называл свой рабочий кабинет, ибо он был не только поэт, но и художник, - хранился кусок днища деревянного корабля, настолько древнего, что доски сбиты гвоздями, сделанными из бронзы, и Макс уверял, что это обломок того самого корабля, на котором аргонавт Ясон плыл за золотым руном. Он знал названия каждой горки, а если не знал, то сам выдумывал. Например, существовала долина, которая называлась Ассирия, - он уверял, что в древней Ассирии были точь-в-точь такие пейзажи. Мыс, постоянно менявший цвет, когда над ним проходили облака, он назвал Хамелеоном, - название это сохранилось до сих пор...»

Первая мировая война застала Волошина в нейтральной Швейцарии. Он попал туда буквально перед самым закрытием границ («И я, как запоздалый зверь, вошел последним внутрь ковчега...») и до января 1915 года прожил в Дорнахе, участвуя в строительстве антропософского центра - Гётенаума. Затем перебрался в Париж и, наконец, за год до революции вернулся в Россию. Призванный в действующую армию, он написал военному министру «Я отказываюсь быть солдатом, как Европеец, как художник, как поэт. Как Европеец, несущий в себе сознание единства и неразделимости христианской культуры, я не могу принять участия в братоубийственной и междоусобной войне. Как художник, работа которого есть созидание форм, я не могу принять участия в деле разрушения форм, и в том числе самой совершенной - храма человеческого тела. Как поэт, я не имею права поднимать меч, раз мне дано Слово, и принимать участие в раздоре, раз мой долг - понимание. Тот, кто убежден, что лучше быть убитым, чем убивать, и что лучше быть побежденным, чем победителем, т.к. поражение на физическом плане есть победа на духовном - не может быть солдатом...»

Впрочем, и в Крыму, объятом гражданской войной, Волошин не остался вне событий. В апреле 1918 года он писал А. Оболенской «Все Черное море теперь полно транспортами, на которых скитаются и бегут самые неожиданные племена, народы, расы. Всех судьба гонит преимущественно в Феодосию. Армяне - беженцы из Трапезунда, русские солдаты из Анатолии, армянские ударники с Кавказа, румынские большевики из Констанцы, остатки Сербского легиона из Одессы. Не Феодосия, а Карфаген времен мятежа наемников...» Действительно, с января 1918 года по ноябрь 1920 года в Крыму сменилось несколько правительств краевое правительство караима Соломона Крыма, кадета, приверженца Антанты, было изгнано Красной армией, Красную армию, в свою очередь, вытеснили Добровольческие части, затем красные вернулись.

«С Россией кончено, на последях ее мы прогалдели, проболтали, пролузгали, пропили, проплевали, замызгали на грязных площадях, распродали на улицах не надо ль кому земли, республик, да свобод, гражданских прав И родину народ сам выволок на гноище, как падаль... О, Господи, разверзни, расточи, пошли на нас огнь, язвы и бичи, Германцев с запада, Монгол с востока, отдай нас в рабство раз и навсегда, чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до страшного суда!..»

«Я не нейтрален, - писал Волошин 12 января 1924 года журналисту Б. Талю, - я гораздо хуже я рассматриваю буржуазию и пролетариат, белых и красных, как антиномические выявления одной сущности, гражданскую войну - как дружное сотрудничество в едином деле. Между противниками всегда провожу знак равенства...» До этого, в июне 1919 года, Волошин сообщал одному из своих друзей «Сейчас Крым, слава Богу, занимается Добровольческой армией. Эти три страшных месяца большевистской оккупации были отчасти смягчены тем, что на этот раз вся крымская интеллигенция, оставшаяся на местах, пошла в просветительные советские учреждения, послужила буфером между большевиками и спасла Крым от окончательного разгрома...» Впрочем, Волошин в каждом противнике пытался отыскать нечто человечное. «Мне было очень любопытно беседовать и иметь дело эти дни с красногвардейцами, - писал он Сабашниковой 13 января 1918 года, - местными большевиками и погромщиками. И, в общем, у меня осталось от них благоприятное впечатление. Первоисток всего нашего хаоса это беспредельная, совершенно детская доверчивость и такая же детская вера в возможность немедленного осуществления социалистического рая, а рядом с этим, как основной порок, очень примитивная жадность. Весело смотреть, как им приятно играть в революцию скакать, распоряжаться, спасать, карать, произносить обращения к народу, стрелять из ружей...» Он не без сожаления сообщает Оболенской «На днях узнал, что пятеро из моих «приятелей» красногвардейцев, что приезжали водворять большевистский строй в Коктебеле, расстреляны под Старым Крымом матросами за грабеж и убийства. А они мне обещали приехать позировать. Очень между ними хорош был «старшой» - залихватским юно-петушиным видом, с головой немного набок и набекрень, очень он хорошо в «народном собрании», прежде чем начать говорить, щелкал - точно бич развертывал - многосложным площадным ругательством...»

«В те дни мой дом, слепой и запустелый, хранил права убежища, как храм, и растворялся только беглецам, скрывавшимся от петли и расстрела... И красный вождь, и белый офицер, фанатики непримиримых вер, искали здесь, под кровлею поэта, убежища, защиты и совета. Я ж делал все, чтоб братьям помешать себя губить, друг друга истреблять...»

В 1922 году Волошину представилась возможность покинуть Россию, но он без раздумий отклонил эту возможность. «Там - в эмиграции меня, оказывается, ценят, - писал он К.В. Кандаурову, - всюду перепечатывают, цитируют, читают, обо мне читают лекции, называют единственным национальным поэтом, оставшимся после смерти Блока, и т.д., но мне (знаю это) надо пребыть в России до конца...»

В 1919 году вышла в Харькове последняя прижизненная книга поэта - «Демоны глухонемые». «Они проходят по земле, слепые и глухонемые, и чертят знаки огневые в распахивающейся мгле... Собою бездны озаряя, они не видят ничего, они творят, не постигая предназначенья своего... Сквозь дымный сумрак преисподней они кидают вещий луч. Их судьбы - это лик Господний, во мраке явленный из туч...»

Л. Сабанеев оставил воспоминания об одной из попыток Волошина издать в то время свои стихи в Москве. «Я, Петр Семенович Коган и бородатый, огромный Максимилиан Волошин - уже известный поэт - шествуем втроем в Кремль на свидание с Каменевым, - писал Сабанеев. - Волошин хочет прочесть Каменеву свои «контрреволюционные» стихи и получить от него разрешение на их опубликование «на правах рукописи». Я и Коган изображали в этом шествии Государственную Академию художественных наук, поддерживающую ходатайство. Проходили все этапы, необходимые для посетителей Кремля. Мрачные стражи деловито накалывают на штыки наши пропуски. Каменевы обитают в дворцовом флигеле направо от Троицких ворот, как и большая часть правителей. Дом старый, со сводчатыми потолками - нечто вроде гостиницы коридор и «номера», в него выходящие. Все, в сущности, чрезвычайно скромно. Я и раньше бывал у Ольги Давыдовны по делам ЦЕКУБУ и Дома ученых, и обстановка мне, как и П.С. Когану, хорошо знакома, но Волошин явно нервничает. Хозяева, которые были предупреждены, встречают нас очень радушно. Каменева подходит ко мне с номером парижских «Последних новостей» и говорит «Послушайте, что они о нас пишут!» И действительно, выясняется из статьи, что Россией управляет Каменев, а Каменевым... его жена. Они страшно довольны и потому в отличном расположении духа. Волошин мешковато представляется Каменеву и сразу приступает к чтению «контрреволюционных» стихов. Это было в высшей степени забавно созерцать со стороны. «Рекомый» глава государства внимательно слушал стихотворные поношения своего режима, которые громовым, пророческим голосом, со всеми проклятиями, в них заключенными, читает Волошин, напоминая пророка Илию, обличающего жрецов. Ольга Давыдовна нервно играет лорнеткой, сидя на маленьком диванчике, Коган и я с нетерпением ждем, чем кончится эта контрреволюция в самых недрах Кремля.

Волошин кончил. Впечатление оказалось превосходное. Лев Борисыч - большой любитель поэзии и знаток литературы. Он хвалит, с аллюром заправского литературного критика, разные детали стиха и выражений. О контрреволюционном содержании - ни слова, как будто его и нет вовсе. И потом идет к письменному столу и пишет в Госиздат записку о том же, всецело поддерживает просьбу Волошина об издании стихов «на правах рукописи». Волошин счастлив и, распрощавшись, уходит. Я и Коган остаемся ему необходимо кое-что выяснить с Каменевым относительно своей академии. Тем временем либеральный Лев Борисыч подходит к телефону, вызывает Госиздат и, совершенно не стесняясь нашим присутствием, говорит «К вам придет Волошин с моей запиской. Не придавайте этой записке никакого значения». Даже у искушенного в дипломатии П.С. Когана физиономия передернулась. Он мне потом говорил «Я все время думал, что он это сделает. Но не думал, что так скоро и при нас». А счастливый Волошин уезжал к себе в Коктебель с радужными надеждами на напечатание «на правах рукописи» своих стихов...»

С 1923 года все хлопоты по Коктебелю разделяла с Волошиным его жена - Мария Степановна. «Макс сидел у окна, спиной к морю, за маленьким столиком, раскрыв перед собой большой альбом, разложив акварельные краски и кисточки, - вспоминал Н. Чуковский. - Слушая, он писал свои пейзажи, прелестные и талантливые, хотя и дилетантские. Способ его работы был удивителен, - писал он их, не глядя на натуру, сидя спиной к окну. Писал две акварели, совершенно разные, одновременно. Он макал кисточку в коричневую краску и накладывал разом все коричневые пятна сначала на левый лист альбома, где создавалась одна акварель, потом на правый лист, где создавалась вторая. Затем брал другую кисточку, макал ее в синюю краску и на оба листа накладывал синие пятна. И на обоих листах мало-помалу возникали горы, море, степь, облака - все очень похожее на Коктебель и в то же время вовсе не изображающее какую-нибудь реальную существующую часть Коктебеля...»

Новая власть, впрочем, все жестче закручивала гайки. «На душе нерадостно, - сообщал Волошин К. Добраницкому. - То, что нам лично хорошо, - не радует, потому что столько горя и несправедливости кругом, что это не только не радует, но скорее обессиливает в творческой работе...» Реже стали приезжать друзья. Местные власти пытались реквизировать дом. А 9 декабря 1929 года поэт перенес тяжелый инсульт, от последствий которого уже не оправился.

«Приехав в Коктебель (в 1932 году), - вспоминал Чуковский, - я сразу узнал, что он (Волошин) очень болен. Я поспешил к нему. Макс, необычайно толстый, расползшийся, сидел в соломенном кресле. Дышал он громко. Он заговорил со мной, но слов его я не понял, - после удара он стал говорить невнятно. Одна только Марья Степановна понимала его и в течение всей нашей беседы служила нам как бы переводчиком. При всем том он был в полном сознании. Когда я сказал ему, что стихи его пойдут в «Новом мире» (они там не появились), лицо его порозовело от радости. Снова и снова почти нечленораздельными звуками просил он меня повторить привезенную мною новость.

Он лежал в саду перед своим домом в раскрытом гробу. Гроб казался почти квадратным - так широк и толст был Макс. Лицо у него было спокойное и доброе, - седая борода покрывала грудь. Мы узнали, что он завещал похоронить себя на высоком холме над морем, откуда открывался вид на всю коктебельскую долину. Гроб поставили на телегу, возница стегнул лошадь, и маленькая процессия потянулась через накаленную солнцем степь. До подножия холма было километра три, но мы сделали гораздо больший путь, так как обогнули холм кругом, - с той стороны подъем на холм был легче. И все же лошадь на холм подняться не могла, и метров двести вверх нам пришлось нести гроб на руках. Это оказалось очень трудным делом. Макс в гробу был удивительно тяжел, а мужчин среди провожающих оказалось только пятеро - Габричевский, чтец Артболевский, писатель Георгий Петрович Шторм и я. Кто был пятый - я забыл. Солнце жгло нестерпимо, и, добравшись до вершины, мы были еле живы от усталости. Зато отсюда мы увидели голубовато-лиловые горы и мысы, окаймленные белой пеной прибоя, и всю просторную, налитую воздухом впадину коктебельской долины, и далекий дом Волошиных с деревянной башенкой, и даже дельфинов, движущихся цепочкой через бухту. Знойный воздух звенел от треска цикад в сухой траве. Могильщики уже вырыли яму, гроб закрыли крышкой и опустили в светло-рыжую сухую глину. Чтец Артболевский, высокий, худой, в черном городском пиджачном костюме, прочел над могилой стихотворение Баратынского «На смерть Гёте». И мы поплелись вниз с холма...»

Тема ненасилия в творчестве М. Волошина
Т.А. Павлова

Источник: Павлова Т.А. Всеобщий примиритель (Тема войны, насилия и революции в творчестве М. Волошина) / Долгий путь российского пацифизма. С. 244-261; Глава 5. Подано в незначительном сокращении.

«А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме,
И всеми силами моими
Молюсь за тех и за других»
М. Волошин

При имени «Волошин» в воображении встает необычайно яркая, самобытная, ни на кого не похожая и, пожалуй, эксцентричная фигура. Его жизнь овеяна множеством легенд, мистификаций, слухов… Впрочем, в 1978 г. в Киеве вышла одна хорошая, довольно полная биография Волошина, написанная И. Т. Куприяновым. Однако в угоду устоявшемуся и обязательному отношению к поэту автор должен был, вольно или невольно, о чем-то умалчивать, что-то представлять в превратном виде, что-то решительно осуждать.

Чего стоят, например, такие пассажи: «Поза созерцателя, естественно, гораздо спокойнее, чем позиция борца, а нейтралитет оберегает от излишних неприятностей. Приверженцы абстрактного гуманизма, игнорирующие социальную борьбу, не в силах изменить к лучшему ни людей, ни их жизнь». И далее: «Волошин по-прежнему занимал пози цию абстрактного гуманиста, спасая людей от смерти» (1). В 1921 году, тем не менее, как пишет автор, Волошин «стал полностью на нашу сторону баррикады и готов вместе со всем народом бороться за социалистическое обновление России» (2).

Даже в 1988 г. в предисловии к книге Волошина «Лики творчества» С. Наровчатов упрекал поэта в том, что он «не понял классового характера гражданской войны и… занял позицию «над схваткой»» (3), - имеется в виду, вероятно, тот факт, что Волошин в годы гражданской войны укрывал в своем доме как белых, так и красных, препятствуя тем самым братоубийственной бойне.

Сейчас, когда главные сборники стихов и поэмы Волошина увидели свет и в печати появились публикации его писем, статей и воспоминаний, что стало возможным благодаря чудом сохранившимся архивам, - в полный рост встает вопрос об изучении наследия этого во многом еще не открытого для читающей публики поэта, художника, мыслителя, искусствоведа, критика и философа, гордости русской культуры.

Задача предлагаемой статьи - проследить проходящую через все творчество Волошина идею миролюбия и ненасилия как принципа жизни, основываясь преимущественно на недавних публикациях его произведений. Автор в полной мере сознает, что для всестороннего раскрытия означенной в заголовке темы необходимо намного более фундаментальное исследование всего творчества Волошина - в первую очередь его архивов, публикаций 1910-1920-х годов, а также переписки и воспоминаний о нем современников. Однако того, чем мы располагаем сейчас, уже немало для воссоздания весьма впечатляющей картины, которая свидетельствует о преемственности идеи мира как высшей ценности и идеала ненасилия в русской культуре.

Годы странствий
М. А. Волошин родился в Киеве в 1877 г. и до 16 лет жил в Москве; отец его умер рано, и мальчика воспитывала мать, волевая и самобытная женщина. В 1893 г. она купила в Крыму, в поселке Коктебель, небольшой участок земли и переселилась с сыном туда, переведя его в Феодосийскую мужскую гимназию. К этим годам жизни Волошина относятся и первые изустные истории, характеризующие его нрав. Мальчик был настолько миролюбив и дружелюбен ко всем, что решительная мать нанимала деревенских мальчишек, чтобы те вызывали его на драку: этим она надеялась воспитать в нем мужской характер. Но он с детства рос «без когтей», как впоследствии скажет о нем Марина Цветаева. Как вспоминает В. Вяземская, «его нельзя было задеть, раздражить, раздразнить, напугать, вывести из себя» (4).

В 1897 г. Волошин, окончив гимназию, едет в Москву и поступает на юридический факультет Московского университета. Однако не заканчивает его: в 1900 г. он выслан в Среднюю Азию за участие в студенческих волнениях. Там он решает посвятить себя литературе и искусству и вскоре оказывается в Париже, где начинает всерьез заниматься религиозной философией, живописью и поэзией. На десятые годы приходятся первые сборники его стихов, искусствоведческие статьи и рисунки.

В 1906-1907 гг. Волошин переживает первый недолгий брак с художницей-антропософкой М. В. Сабашниковой. Это время сам Волошин обозначил как «годы странствий» (так назван один из сборников его стихотворений) - время исканий и становления его мировоззрения, в том числе и принципа ненасилия. Основу ее составили его духовные устремления и убеждения, отразившиеся в ранних стихах и статьях. Он увлекался и буддизмом, и католичеством, и масонством, и разного рода магическими и оккультными науками. Его отличала жажда жизни, он стремился «все видеть, все понять, все знать, все пережить».

Его идейный и духовный мир был настолько богат, что его нельзя свести ни к символизму в искусстве, ни к одной из перечисленных религиозно-философских систем. Сам он много позднее, в 1918 г., в предисловии к книге избранных стихотворений «Иверни» так характеризует свои искания: «Вначале странник отдается чисто импрессионистическим впечатлениям внешнего мира… переходит потом к более глубокому и горькому чувству матери-земли… проходит сквозь испытание стихией воды… познает огонь внутреннего мира и пожары мира внешнего…» (5). Здесь очень точно отразилось мироощущение Волошина, которое можно выразить как чувство сопричастности миру и людям, единства со всем и со всеми (6).

Это чувство отразилось уже в ранних стихах Волошина, в его дневниках и автобиографических заметках. Так, 19 июня 1904 г. он записывает: «Там был английский офицер, который рассказывал о бурской войне. Бессмысленность сражения. Ни малейшего чувства вражды» (7). Как скажет позднее Марина Цветаева, «миротворчество М. В. входило в его мифотворчество: мифа о великом, мудром и добром человеке» (8).
Отметим некоторые вехи на этом пути. В январе 1905 г. Волошин становится свидетелем начала революционных событий в Петербурге. В статье «Кровавая неделя в Санкт-
Петербурге» он подробно и с виду бесстрастно описывает все, что сам видел и слышал на улицах 9 января. Он подчеркивает, что толпа, которая шла с иконами и хоругвями к Зимнему Дворцу, была безоружна, и солдаты стреляли по мирным гражданам. И заканчивает так: «Кровавая неделя в Петербурге не была ни революцией, ни днем начала революции. Происшедшее - гораздо важнее. Девиз русского правительства «Самодержавие, православие и народность» повержен во прах. Правительство отринуло православие, потому что оно дало приказ стрелять по иконам, по религиозному шествию. Правительство объявило себя враждебным народу, потому что отдало приказ стрелять в народ, который искал защиты у царя. Эти дни были лишь мистическим прологом великой народной трагедии, которая еще не началась» (9).

Под впечатлением этих событий Волошин пишет стихотворение «Ангел мщенья», где пророчит будущее ожесточение и насилия революционной борьбы и подчеркивает бесплодность этого насилия:

«Не сеятель сберет конечный колос сева.
Принявший меч погибнет от меча.
Кто раз испил хмельной отравы гнева,
Тот станет палачом иль жертвой палача» (10).

В 1909 г. Волошин на дуэли с Н. Гумилевым (11) сознательно старается не попасть в своего противника. «Гумилев промахнулся, - вспоминает он, - у меня пистолет дал осечку. Он предложил мне стрелять еще раз. Я выстрелил, боясь, по неумению своему стрелять, попасть в него. Не попал, и на этом наша дуэль окончилась» (12). Из всей истории ясно, что цель Волошина была - не отмстить противнику, не убить его (вспомним, как Пушкин жаждал именно убить Дантеса), а защитить честь женщины, исполнить некоторую формальность, принятую в его кругу, после которой инцидент считался исчерпанным. Впоследствии, узнав о расстреле Гумилева в 1922 г., Волошин посвятит его памяти одно из лучших своих стихотворений - «На дне преисподней» (13).

В 1910 г. он пишет статью о Л. Толстом, где в частности касается идеи непротивления злу насилием. Толстовская «формула всемирного исцеления от зла, - пишет он, - проста: не противься злу, и зло не коснется тебя». Волошин подвергает критике такое понимание зла; он считает, что зло не следует отвергать, отчуждать от себя: его надо принять и постараться с помощью доверия и любви переработать в себе и претворить в добро. «Если я перестаю противиться злому вне себя, то этим создаю только для себя безопасность от внешнего зла, но вместе с тем и замыкаюсь в эгоистическом самосовершенствовании. Я лишаю себя опыта земной жизни, возможности необходимых слабостей и падений, которые одни учат нас прощению, пониманию и приятию мира… Не противясь злу, я как бы хирургически отделяю зло от себя и этим нарушаю глубочайшую истину, разоблаченную Христом: что мы здесь на земле вовсе и не для того, чтобы отвергнуть зло, а для того, чтобы преобразить, просвятить, спасти зло. А спасти и освятить зло мы можем, только принявши его в себя и внутри себя, собою его освятив».

Наконец, в 1913 г. Волошин отчетливо выражает свое отношение к насилию в статье «О смысле катастрофы, постигшей картину Репина». 16 января 1913 г. некто Абрам Балашов бросился на картину И. Репина «Иван Грозный и его сын» и с криком «Довольно крови! Довольно крови!» исполосовал ножом самый центр полотна. Вокруг этого события поднялся шум. Журналисты, критики, художники выражали в печати возмущение поступком Балашова и свое сочувствие И. Е. Репину. Некоторые требовали сурового наказания - «преступника», который оказался психически неуравновешенным человеком. Так, Н. К. Рерих писал: «Не знаю, по каким статьям уложения может быть судим преступник, но если это только не умалишенный, то к таким иродам надо принимать меры особенно суровые» (15).

Волошин же совершенно иначе расценил происшедшее. 19 января газета «Утро России» публикует его статью «О смысле катастрофы, постигшей картину Репина». По мнению Волошина, вина за случившееся ложится на автора картины, который, жестоко-натуралистически изобразив кровавый инцидент, спровоцировал поступок Балашова. Насилие над зрителем, которое совершил Репин, вызвало ответное насилие психически неуравновешенного человека, чей выбор «не был ни случаен, ни произволен».

Вспоминая подобное же по жестокому натурализму произведение Л. Андреева «Красный смех», вызванное к жизни кровавыми событиями русско-японской войны, Волошин утверждает: «Их жест творчества вполне соответствовал жесту Абрама Балашова, полосовавшего ножом репинское полотно. И Репин и Леонид Андреев в таком же безумии, вызванном исступлением жалости, полосовали ножом души своих зрителей и читателей» (16). В заключение статьи Волошин пишет: «Поступок Абрама Балашова никак нельзя принять за акт банального музейного вандализма. Он обусловлен, он непосредственно вызван самой художественной сущностью Репинской картины» (17).

За этой статьей последовала буря возмущенных отзывов прессы. Журналы и издательства объявили Волошину бойкот; книжные магазины перестали брать для продажи его книги. В ответ на резкие нападки критиков Волошин 12 февраля выступает в Политехническом музее с публичной лекцией «О художественной ценности пострадавшей картины Репина», где показывает разрушительный характер такого рода искусства.

«Натуралистическое искусство, - говорил он, - изображая несчастные случаи, только повторяет их и при этом каждого ставит в положение зрителя, которому приходится констатировать совершившийся ужасный факт. Если художнику удастся изобразить несчастие с такими подробностями и так похоже, что оно кажется совсем сходным с действительностью, - тем хуже: вызванное сочувствие и ужас обессиливающим бременем ложатся на душу зрителя» (18). Такое искусство ранит душу и значит - множит насилие.

Мистический идеализм Волошина словно бы уравнивает насилие над душой и насилие над телом. «Эффект натурализма, - утверждает он, - одинаков с эффектом смертной казни, карающей убийцу: вместо одного трупа получается два трупа, вместо одного несчастного случая, - два несчастных случая. Но разница та, что несчастный случай, закрепленный живописным мастерством, пребывает годы, и перед ним в безвыходной тоске стоят не единицы, а миллионы»19. Таким образом, Балашов, по мнению Волошина, - «не преступник, а жертва репинского произведения» (20).

Таково было отношение Волошина к насилию - будь то революционное насилие или насилие над душой человека, творимое искусством, накануне первой мировой войны. Его пацифистская позиция еще не сложилась в эти годы; его взгляды противоречивы: он соглашается идти на дуэль с Гумилевым, но старается «не попасть» в него; он провидит кровавые ужасы революций, выступает против смертной казни и натуралистического изображения жестокостей в искусстве. Он не принимает толстовского непротивления злу и выдвигает мистический принцип принятия зла в себя, дабы переработать его и претворить в добро с помощью доверия и любви.

Война
Мировая война застала Волошина в Европе, в Швейцарии. И с самых первых дней ее он решительно занял антивоенную позицию. Несмотря на то, что даже самые близкие ему люди - мать, A. M. Петрова, К. Ф. Богаевский - выражали возмущение варварским нашествием «гуннов», Волошин писал: надо «не судить, кто прав, кто виноват. А понять, исчислить, анатомировать, расчленить те силы, что составляют войну… Противники слиты в одном объятии. Ее надо одолеть - самое войну, а не противника» (21).

В то время как другие поэты его круга - С. Городецкий, К. Бальмонт, Ф. Сологуб, М. Цветаева, И. Северянин, М. Кузмин, Г. Иванов и другие - приветствовали мировую бойню как «очистительную грозу» и надеялись на ее «оздоравливающее» воздействие на европейское общество, Волошин, переехав в Париж, пишет ряд антивоенных статей и цикл стихов «Anno mundi ardentis» (В год пылающего мира). Год спустя эти статьи публикуются в газете «Биржевые ведомости».

Первое впечатление Волошина от войны - это бессмысленность и массовость ее жертв. При этом по роковой закономерности война выбивает из жизни лучших людей, уносит цвет нации. В статьях «Жертвы войны», «Маленькие недосмотры», «Франция и война» он скорбит о тех французских писателях и поэтах, химиках и врачах, которые погибли на фронтах в самом начале мировой войны - все молодые люди, «целое поколение французского искусства». Он пишет «глядя из Франции», ибо там в первую очередь узнавал о жертвах. Но за текстом его статей просматривается и судьба русских молодых людей, «цвета нации», - недаром страницы их испещрены цензурными пропусками. Вот строки, за которыми читаются вполне определенные намеки:

«В первые же дни войны она кинула в плавильный горн все свои духовные и интеллектуальные силы, она положила на полях сражений весь цвет молодого поколения, она пожертвовала… всем расцветом завтрашнего дня… Благодаря всенародности войны, декрет о мобилизации всей страны, со всем накоплением бесценных духовных и социальных богатств, передал в полное распоряжение военной касты, то есть самой невежественной и косной части Франции, не только не имеющей понятия о всечеловеческой ценности того, что давалось ей в безответственное распоряжение, но в целом не готовой даже к своему непосредственному делу - ведению войны…» (22).

Уже из этого отрывка очевидно, что Волошин выступает против всеобщей воинской повинности. Об этом свидетельствует и статья «Маленькие недосмотры» (1915), где между двумя цензурными пропусками значится: «Полное равенство всех граждан перед воинской повинностью, проведенное прямолинейно и последовательно, совершенно преобразило внутренний состав французской армии. Изменился вес и ценность единиц, ее составляющих, так как наравне с обычным мускульным материалом она приняла в себя все самое драгоценное из духовных и творческих сил народа, но ее дух, дисциплина, традиции остались те же, что и были» (23). О содержании двух вынужденных пробелов можно только догадываться.

Сам Волошин дважды отказался служить в армии. В 1916 г., когда его призвали на военную службу в качестве «ратника ополчения 2-го разряда», он написал военному министру: «Я отказываюсь быть солдатом, как европеец, как художник, как поэт: как европеец, несущий в себе сознание единства и неразделимости христианской культуры, я не могу принять участие в братоубийственной и междоусобной войне, каковы бы ни были ее причины. Ответственен не тот, кто начинает, а тот, кто продолжает. Наивным же формулам, что это война за уничтожение войны, я не верю… Тот, кто убежден, что лучше быть убитым, чем убивать, и что лучше быть побежденным, чем победителем, так как поражение на физическом плане есть победа на духовном, - не может быть солдатом» (24). В этом же письме говорилось: «…Для меня, от которого не скрыт ее (войны - Т. П.) космический моральный смысл, участие в ней было бы преступлением» (25). Волошина все же отправили на медицинское освидетельствование, и его спасло состояние здоровья: астма, которой он страдал с детства, и поврежденная при падении с велосипеда правая рука.

Позднее, уже в 1919 г. в Симферополе, занятом красными, Волошин отказывается от предложенной ему службы в ГПУ (тогда - ВЧК), о котором еще ничего не знал, по той причине, что это наложило бы на него «обязательства по отношению к воинской повинности» (26), и тем самым во второй раз выражает решительный отказ от участия в военных действиях.

При всем своем мистическом и религиозном отношении к происходящему, Волошин прекрасно понимает, что за патриотическими лозунгами стоят экономические интересы воюющих держав. Войны прошлых времен - рыцарские, правительственные, национальные «имели за собой определенную идеологию: справедливость божественную, исторические права, права человека, права нации. Теперь война вступает в чисто деловой фазис… Это насилие не над расой, а над промышленностью: война должна разорить промышленность другой страны».

И далее: «Прежняя война не затрагивала земледельца, не трогала частной собственности, потому что она не делала конкуренции. Машина перепроизводит. Современная промышленность нуждается в постоянно возрастающем количестве потребителей. Раньше войны начинались от бедности, от недостатка. Настоящая война начата Германией от избытка, который, не находя себе выхода, задушил бы ее самое» (27). И еще: «Европейский материализм, создавший интенсивную машинную культуру и развивший молниеносную быстроту сообщений и обмена, дал возможность возникнуть величественным государственно-промышленным организациям, которые, естественно, начинают самостоятельное биологическое существование с пожирания друг друга» (28).

Самые формы войны изменились; если в прошлом главным субъектом войны был человек, то теперь на его место становится машина. «И нечеловеческая жестокость ее объясняется тем, что человек перестал быть мишенью - разрушительные силы направлены на машины, на промышленность, на органы государственного сообщения, обмена и производства». Традиции же в армии остались прежними, и согласно этим традициям, на поля сражений бросают большие массы солдат, что создает благоприятные возможности для их истребления.

Волошин провидит и будущие войны, где будут сражаться машины с машинами, и солдат будет практически не нужен. Человеческих потерь в сражениях почти не будет; «но это не сделает войну более гуманной. Наоборот: все истребительные силы ее будут направлены именно против мирного, промышленного населения, которое будет истребляться так же систематично и спокойно, и бесчеловечно…» (следует цензурный пропуск - Т. П.) (30).

Две современные войны приходят на память при чтении этих строк: проведенная США молниеносная «война в заливе», прошедшая почти без человеческих потерь: авиационные бомбовые удары были направлены на «стратегические объекты». И война в Чечне, где правительственные войска, при всей своей технической оснащенности не способные справиться с горцами-партизанами, обрушили главные удары на мирное население Грозного, методически бомбя и разрушая жилые кварталы.

А сколь современно звучат страницы, где Волошин описывает падение морали в новых войнах! «Озверение и понижение военной морали, совершенное германской армией, бесспорно. Оно последовательно вытекает из нового смысла, который теперь получает война… Остальные европейские государства отстали не намного и быстро нагоняют ее… Даже самые новые догматы военной морали, что кажутся такими циничными в устах германских теоретиков… сформулированы не ими: «За коллективные преступления никто не ответствен». «Кодекс безопасности наций - иной, чем частных лиц». «Спасающий родину не может нарушить никакого закона» (31). Позднее, уже в годы гражданской войны в России, он напишет еще более определенно: «Всякая война неприемлема. Нынешняя же есть нагноение всей лжи, скопившейся в европейской культуре и в европейских международных отношениях» (32).

Антивоенные и антимилитаристские настроения Волошина выразились и в цикле стихов «Anno mundi ardentis», опубликованном в 1916 г. В этих стихах война - результат «дьявольского сева», газеты представляются «кровавыми листами», они полны лжи, которая заволакивает мозг; поэт чувствует, что ему «вырезают часть души»; ему хочется «не знать, не слышать и не видеть…

Застыть как соль… уйти в снега…
Дозволь не разлюбить врага
И брата не возненавидеть!» (33)

В другом стихотворении этого цикла он пишет:

«В эти дни не спазмой трудных родов
Схвачен дух: внутри разодран он
Яростью сгрудившихся народов,
Ужасом разъявшихся времен.
В эти дни нет ни врага, ни брата:
Все во мне и я во всех. Одной
И одна - тоскою плоть объята
И горит сама к себе враждой» (34).

Неслучайно стихи Волошина о войне не принимались редакциями газет и журналов, охваченных милитаристским угаром. Исключение представляла «Русская мысль».
Таково было отношение Волошина к первой мировой войне. Как видим, здесь нет последовательно сформулированной теории пацифизма. Но, как сказал о нем А. Белый, Волошин был «человек, глубоко чуждый милитаристскому безумию, охватившему старый мир» (35).

В его произведениях налицо все признаки действенного отрицания и осуждения войны как способа решения мировых конфликтов: понимание, что за враждой государств друг к другу лежат экономические интересы, поиски наживы и сфер влияния36; осуждение вооруженного способа решения этих алчных стремлений и бесчеловечных, беспрецедентных по жестокости форм новых «промышленных» войн; обличение безнравственного «кодекса войны»; решительное неприятие принципа всеобщей мобилизации и личный твердый отказ от воинской обязанности.

Революция и гражданская война
Бескровную февральскую революцию Волошин воспринял «без особого энтузиазма», так как чувствовал в ней «интеллигентскую ложь, прикрывавшую подлинную реальность революции» (37). Позднее в лекции «Россия распятая» (1920 г.) он вспоминал об этих днях: «И тут внезапно и до ужаса отчетливо стало понятно, что это только начало, что русская революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой великой разрухи Русской земли, нового смутного времени». Пророчество это сбылось. «Правда - страшная, но зато подлинная, обнаружилась только во время октябрьского переворота. Русская революция выявила свой настоящий лик» (38).

Октябрьский переворот 17-го года представлялся Волошину делом бесовским, вселенским злом, ужасом кровавой народной усобицы. Он так и называл его «всенародным бесовским шабашем 17-го года» (39). Он увидел в ней то, что предсказывал в свое время Достоевский. Недаром эпиграфом к стихотворению «Трихины» стоят слова из «Преступления и наказания»: «Появились новые трихины»:

«Исполнилось пророчество: трихины
В тела и дух вселяются людей.
И каждый мнит, что нет его правей.
Ремесла, земледелие, машины
Оставлены. Народы, племена
Безумствуют, кричат, идут полками,
Но армии себя терзают сами,
Казнят и жгут: мор, голод и война» (40).

Мотив революционных «трихин» появляется в сознании поэта уже в период революции 1905-1907 гг. Тогда, провидя грядущие беды, он в статье «Пророки и мстители. Предвестия великой революции» (1906) писал: «В настоящую минуту Россия уже перешагнула круг безумия справедливости и отмщения. Неслыханная и невиданная моровая язва, о которой говорил Достоевский, уже началась. Появились эти новые трихины - существа, одаренные умом и волей, которые вселяются в тела людей» (41).

Отношение Волошина к русской революции и России заслуживает специального исследования. Здесь отметим только, что поэт уверен: революцию вершили «над русской землей темные и мстительные силы»; в ней «проступили черты Разиновщины и Пугачевщины», т. е. бессмысленного и беспощадного народного бунта.
Интересно отметить, что говоря о причинах войны и революции, Волошин, как и многие другие теоретики мирной доктрины во все времена человеческой истории, указывает на алчность, жажду наживы как на движущую силу. Теми, кто «хотят весь мир пересоздать», движет

«Гнев, жадность, мрачный хмель разгула, -
А вслед героям и вождям
Крадется хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Размыкать и продать врагам!» (42)

В то же время революция для него - это «пароксизм чувства справедливости». Волошин писал об этом еще в статье 1906 г.: «Идея справедливости - самая жестокая и самая цепкая из всех идей, овладевавших когда-либо человеческим мозгом. Когда она вселяется в сердца и мутит взгляд человека, то люди начинают убивать друг друга»43. Об этой идее, принесшей столько насилия и бедствий, Волошин размышляет и применительно к Великой Французской революции. Разрушительную силу всенародного стремления к справедливости, пишет он, остановить невозможно. Когда же разражается это бедствие в России, он констатирует: «Большевизм нельзя победить одной силой оружия, от бесноватости нельзя исцелиться путем хирургическим» (44).

Следовательно, не ответное насилие может спасти Россию. Но повсеместное насилие остановить уже было нельзя: гражданская война заполыхала, и перед поэтом встал вопрос о личном отношении к этому насилию и личном поведении в его условиях. «Пламя, в котором мы горим сейчас, - писал Волошин в 1920 г., - это пламя гражданской войны. Кто они - эти беспощадные борющиеся враги? Пролетарии и буржуи? Но мы знаем, что это только маскарадные псевдонимы, под которыми ничего не скрывается. Каковы же их подлинные имена? Что разделило их?..» Тем самым Волошин подчеркивает всю противоестественность этой братоубийственной войны45 и находит для себя единственно возможную позицию: «Молитва поэта во время гражданской войны может быть только за тех и за других: когда дети единой матери убивают друг друга, надо быть с матерью, а не с одним из братьев» (46).

В этой последней мысли - корень того, что критики характеризовали как «абстрактный гуманизм» или позиция «над схваткой» (47). На самом деле гуманизм был вполне конкретным. На протяжении всей гражданской войны Волошин с поразительной самоотверженностью и бесстрашием спасал людей - красных от белых и белых от красных.

Свидетельств тому множество (48). Приведем лишь некоторые из них, наиболее характерные. Писатель Эмилий Миндлин подчеркивает человеческую позицию Волошина в гражданской войне. «И белые и красные для него прежде всего русские, его русские люди… В политической борьбе он не помогал ни тем, ни другим. Но как отдельным людям - и тем, и другим, - помогая в защите, в спасении одних от других. И гордился тем, что под его кровлей спасались и укрывались от преследований противника в равной мере - …и красный вождь, и белый офицер.

В разгар гражданской войны, в дни, когда Феодосия бывала занята красными, он спасал и прятал на своей даче отдельных офицеров-белогвардейцев, которым грозила смерть… Ему приходилось так же спасать и прятать у себя красных во время белого террора в Крыму»49. В этих делах примирения он являл подлинное бесстрашие, и не раз злоба и ярость утихали в ответ на волошинскую мягкую человечность, его желание понять и принять другого. Как вспоминает М. Цветаева, он не становился ни на чью сторону, он оставался на своей - и это обезоруживало и вызывало уважение. «Всякую занесенную для удара руку он, изумлением своим, превращал в опущенную, а бывало, и в протянутую» (50).

Весьма интересны методы, к которым прибегал Волошин, примиряя враждующие стороны или оберегая свой дом от озверевших красных или белых командиров, от банд, кишевших в Крыму в это смутное время. «Первым его делом, появившись на вызовы, было длительное молчание, а первым словом: - Я бы хотел поговорить с кем-нибудь одним, - желание всегда лестное и требование всегда удовлетворимое, ибо во всякой толпе есть некий… ощущающий себя именно тем одним. Успех его уговоров масс был только взыванием к единственности» (51).

Наиболее удивительным и характерным случаем была, пожалуй, описанная самим Волошиным история с Н. А. Марксом, бывшим генералом царской армии. Примечательно, что этот генерал под впечатлением учения Л. Толстого оставил военную службу и, закончив Московский Археологический институт и защитив диссертацию, стал преподавать древнее Русское право. Затем, во время революции, он поселился в Крыму и при большевиках заведовал (вместе с В. В. Вересаевым) Отделом искусства в Феодосии. Когда летом 1920 г. Феодосия была занята белыми, Маркса арестовали и повезли в Керчь. Ему грозил расстрел. Волошин, узнав об этом, немедленно отправился пешком из Коктебеля в Феодосию и вместе с женой Н. Маркса на том же поезде, на котором везли в арестантском вагоне бывшего генерала, поехал в Керчь.

Приехав туда и не найдя еще места для ночлега, он, волею судьбы познакомился с начальником местной контрразведки ротмистром Стеценко, который славился своей жестокостью и от которого зависела участь Н. Маркса. Когда Волошин в частном разговоре попробовал ходатайствовать перед Стеценко за Маркса, тот безапелляционно заявил: «С подобными господами у нас расправа короткая: пулю в затылок и кончено…» И далее следует замечательное по мудрости и глубине описание самим Волошиным порядка своих действий. «Я уже знал, - пишет он, - что в подобных случаях нет ничего более худшего, чем разговор, который сейчас же перейдет в спор, и собеседник в споре сейчас же найдет массу неопровержимых доводов в свою пользу… Поэтому я не стал ему возражать, но сейчас же сосредоточился в молитве за него. Это был мой старый, испытанный и безошибочный прием с большевиками… Молятся обычно за того, кому грозит расстрел. И это неверно: молиться надо за того, от кого зависит расстрел и от кого исходит приказ о казни. Потому что из двух персонажей - убийцы и жертвы - в наибольшей опасности (моральной) находится именно палач, а совсем не жертва. Поэтому всегда надо молиться за палачей - и в результате можно не сомневаться…» (52).

Так и случилось. Исчерпав запас «жестоких и кровожадных» слов, разбивавшихся о молчаливую молитву Волошина, Стеценко вдруг сказал: «Если вы хотите его спасти, то прежде всего вы не должны допускать, чтобы он попал в мои руки». И научил, как это сделать. В результате Н. Маркс был спасен, а Волошин продемонстрировал такой безошибочно точный метод ненасильственной альтернативы, которому могут позавидовать современные ученые конфликтологи. Суть этого метода, как отметила М. Цветаева, - в духовном акте победы над самой идеей вражды, - победы, достигаемой «окольными путями мистики, мудрости, дара, и прямым воздействием примера».

В своих статьях и поздних поэмах, особенно в поэме «Путями Каина», Волошин создал свою оригинальную философию революции. Не углубляясь в нее здесь (она требует специального исследования), скажем только, что он не принимал теорию классовой борьбы, а марксизм считал «какангелием» (т. е. дурной вестью). «Дух партийности, - писал он в автобиографии, - мне ненавистен, так как всякую борьбу я не могу рассматривать иначе, как момент духовного единства борющихся врагов и их сотрудничества в едином деле» (55). И там же: «19-й год толкнул меня к общественной деятельности в единственной форме, возможной при моем отрицательном отношении ко всякой политике и ко всякой государственности… - к борьбе с террором, независимо от его окраски (56).

Такое отношение к междуусобице, раздиравшей Россию, давало ему силы преодолеть весь тот кровавый ужас и накал вражды, свидетелем которых ему довелось стать. Он был уверен, что вековая борьба за власть, рождающая насилие и ведущая «к катастрофическим столкновениям», в конечном итоге приведет «к механической выработке необходимой доли альтруизма, самоотказа, самоограничения, - т. е. общественности» (57).

При этом строй общественности он отнюдь не мыслил, как социализм в марксистском понимании. Такую идею социализма он считал «мелкой», «неприглядной», исполненной «рабьего духа», ибо последовательно оставался верным религиозному мировоззрению. По его убеждению, «социальный рай на земле находится в полном противоречии с «царством Божьим внутри нас»58. В его понимании, если человек делает на земле «дела Господни», то Господь в свою очередь озаботится устройством его земных дел. Отсюда и путь, который он считал верным для России, должен был стать путем духовного преображения личности. «Россия, - писал он в статье «О Граде Господнем», - должна идти к религиозной революции, а не к социальной. Преображение личности» (59).

Таков выход из мира вражды, войн и насилия, который виделся Волошину. При этом преображение личности должно, по его мысли, помочь России исполнить свою миссию - «стать в будущем плацдармом примирения двух противоположных тенденций мирового исторического развития - «восточной» и «западной», «азиатской» и «европейской» . Спустя многие десятилетия, прошедшие с того трагического времени, когда были написаны эти строки, они, как и тогда, все еще могут показаться идеалистическими, наивными, оторванными от реальной жизни. Однако вся жизнь этого человека, так умевшего умирять вражду и свободно, бесстрашно, бескорыстно служить людям, искусству и природе, является свидетельством глубокой продуманности, выстраданности и мудрой правоты многих его идей. Она говорит также о живучести и действенности возросшей на русской почве мирной; доктрины, которая еще скажет миру свое слово.
ПРИМЕЧАНИЯ

1. Куприянов И. Т. Судьба поэта. Киев, 1978. С. 182, 185.

2. Там же. С. 201.

3. Волошин М. А. Лики творчества. Ленинград, 1988. С. 7.

4. В кн.: «Воспоминания о Максимилиане Волошине». М.,1990. С. 72.

5. Там же. С. 10-11.

6. См. там же. С. 455.

7. Волошин М. А. Автобиографическая проза. Дневники. М., 1991. С. 195.

8. «Воспоминания о Максимилиане Волошине». С. 235.

9. Волошин М. А. Путник по вселенным. М.,1990. С. 94-95.

10. Волошин М. А. Избранное. Стихотворения. Воспоминания. Переписка. Минск, 1993. С. 21.

11. См.: «Историю Черубины» // Избранное. С. 180-196.

12. Там же. С. 196.

13. Там же. С. 133-134.

14. Волошин М. А. Лики творчества. С. 532-533.

15. Волошин М. А. О Репине. М.,1913. С. 14.

16. Там же. С. 7, 9.

17. Там же. С. 10.

18. Там же. С. 29.

19. Там же. С. 31.

20. Там же. С. 32.

21. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. М., 1991, С. 12.

22. Волошин М. А. Автобиографическая проза. Дневники. С. 183.

23. Там же. С. 140.

24. «Воспоминания о М. Волошине», С. 642-643. М. Сабашникова так вспоминает об этом эпизоде: «Когда его призвали на военную службу, он отправился в Россию, но с твердым решением уклониться. Он соглашался скорее быть расстрелянным, чем убивать» (Цит. по: Куприянов И. Т. Указ. соч. С. 176.).

25. Цит. по: Куприянов И. Т. Указ. соч. С. 176.

26. «Воспоминания о М. Волошине». С. 385.

27. Волошин М. А. Автобиографическая проза. С. 145-146.

28. Там же. С. 147.

29. Там же. С. 142.

З0. Там же. С. 143.

31. Там же. С. 147.

32. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания… С. 306-307.

33. Стихотворение «Газеты» // Волошин М. А. Избранное. С. 99.

34. Там же. С. 98.

35. «Воспоминания о М. Волошине». С. 508.

36. Внимательное прочтение статей и стихов Волошина о войне особенно выпукло
показывает фальшь, идеологическую предвзятость оценок, дававшихся в годы тоталитаризма: «Пацифистское, религиозное восприятие войны, политическая наивность и беспомощность в оценке важнейших вопросов международной жизни…» «Войну он воспринимал не столько в политическом, сколько в религиозно-этическом плане» (Куприянов И. Т. Указ. соч. С. 174).

37. Волошин М. А. Автобиография («по семилетьям») // В кн.: «Воспоминания о М. Волошине». С. 32.

38. Волошин М. А. Стихотворения, статьи, воспоминания… С. 314, 315.

39. Там же. С. 317. См. также С. 314: «Народ, безумием объятый, / о камни бьется головой / и узы рвет, как бесноватый».

40. Волошин М. А. Избранное. С. 104-105.

41. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания… С. 293.

42. Волошин М. А. Избранное. С. 131.

43. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания… С. 274.

44. Там же. С. 327.

45. О противоестественности гражданской войны и кровавых апокалипсических ужасах террора говорят многие стихотворения Волошина, написанные в эти годы (см. особенно «Красная Пасха», «Террор», «Бойня», «Потомкам», «На дне преисподней» и др. Вот один пример:

«Лицо природы искажалось гневом
И ужасом. А души вырванных
Насильственно из жизни вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутоленной жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу…
Зима в тот год была Страстной неделей
И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
Но в ту весну Христос не воскресал»
(Избранные стихотворения», С. 232-233).

46. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания…. С. 326.

47. См. Куприянов И. Т. Указ. соч. С. 182, 185.

48. См. «Воспоминания о М.Волошине». С. 163-164, 235, 266, 346, 353, 375-376, 431, 443, 447.

49. Там же. С. 431.

50. Там же. С. 234.

51. Там же. С. 245.

52. Волошин М. А. Избранное. С. 260-261.

53. Там же. С. 261.

54. «Воспоминания о М. Волошине». С. 267.

55. Волошин М. А. Путник по вселенным. С. 161-162.

56. Там же. С. 161.

57. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания…. С. 296.

58. Там же. С. 300.

59. Там же. С. 305.

60. Долгополов Л. К. Волошин и русская история (на материале крымских стихов 1917-1921 гг.) - Русская литература. 1987, № 4. С. 172.

Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. Т. 1. Вып. 2 2012

Символ эпохи: люди, книги, события

УДК 82.09(316.423.3)

Symbol of the Epoch: Persons, Books, Events / Das Symbol der Epoche: Personen, Bucher, Veranstaltungen

Бужор Е.С.

Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

Бужор Евгения Сергеевна, аспирантка 2-го года обучения кафедры истории философии Российского университета дружбы народов

E-mail: [email protected]

В статье исследуется вопрос об отношении М. Волошина к русской революции 1917 года. Поэт видит в ней продолжение всей русской истории. Он подмечает интересную особенность: вся история России революционна, она своего рода «перманентная революция». Причина этого, согласно М. Волошину, лежит в своеобразном строе российской государственности. В противовес революционной борьбе за материальные интересы, которую поэт отождествляет с социализмом, политический идеал поэта представляет собой революционную борьбу за духовные интересы.

Ключевые слова: революция, дух русской истории, духовность, самодержавие, социализм, Град Божий, религиозная революция.

Мировоззренческая позиция, которую М. Волошин занимал в период революционных событий и гражданской войны, имела под собой глубокие личностные убеждения и формировалась на протяжении всей сознательной жизни поэта. Революция, однако, потребовала от него, как, наверное, от каждого мыслящего человека той эпохи, еще раз переосмыслить свою позицию и отчетливо ее выразить. Политические и мировоззренческие взгляды поэта находят свое выражение в публицистике периода 1918-1920 гг., в письмах, наконец, в поэзии, поскольку М. Волошин, в силу преимущественно интеллектуального склада своей музы, облекал в поэтическую форму свои философские и политические воззрения.

Их краткое рассмотрение целесообразно начать с отношения М. Волошина к революции как таковой, поскольку это дает возможность лучше понять целостность и последовательность его политической позиции. Еще в своей статье «Пророки и мстители», опубликованной в ноябре 1906 г., он провозглашает: «В жизни человека есть незыблемые моменты, неизменные жесты и слова, которые повторяются в каждой жизни с непреклонным постоянством... Подобными моментами в жизни народов бывают Революции» [Волошин 2005, с. 280-281].

Революция представлялась Волошину, таким образом, естественным, а не аномальным явлением человеческой истории: это перекликалось с глубоким убеждением поэта в том, что революционное или мятежное начало лежит в основе всей эволюции мира. Максимально отчетливо об этом будет заявлено в итоговой философской поэме «Путями Каина», в частности, в ее первой главе: «В начале был мятеж», «И все, что есть, началось чрез мятеж» [Волошин 2004, с. 7].

Мятеж является символом творческого элемента всего мирозданья, которое состоит, по мысли поэта, из двух начал - косного, вещественного и творческого, духовного, которое в творчестве поэта символизирует образ огня. Носителем такого творческого огня, по мысли М. Волошина, в природе является прежде всего человек, который именно поэтому по преимуществу огнеподобен, а, значит, мятежен, революционен.

Первым мятежником, согласно библейской мифологии, был Каин, поэтому он и стал зачинателем собственно человеческой истории, представляющей собой, по Волошину, череду восстаний против ранее достигнутого в культуре. Таким образом, можно сказать, что поэт метафизически приемлет революцию в той же самой мере, в какой он приемлет человека. Разумеется, принятие им русской революции как конкретного исторического явления оказывается гораздо сложнее. Ведь здесь нужно принять во внимание и исторический опыт, и конкретные национальные особенности страны и т.д. Говоря словами Н. Бердяева, «каждый народ делает революцию с тем духовным багажом, который накопил в своем прошлом, он вносит в революцию свои грехи и пороки...свою способность к жертве и к энтузиазму» [Из глубины... 1990, с. 55].

В первый период русской революции, когда ее собственные черты еще не проступили так ярко, поэт пытался разгля-

V/ | и м V/ и и

деть революцию сквозь призму хорошо ему известной революции французской. В это время общей духовной причиной

как французской, так и русской революции Волошин считал кризис идеи справедливости: «Революция? Революция - пароксизм чувства справедливости. Революция - дыхание тела народа.» (цит. по: [Воспоминания о Максимилиане Волошине 1990, с. 154]). Однако уже во французской революции проявилось трагическое противоречие между справедливостью идеалов и террором. Ее главный урок для художника таков: революция совершается во имя справедливости, но справедливость, утверждаемая абстрактно и тотально, неизбежно выливается в братоубийственную войну и всеобщее истребление. Именно поэтому с самого начала поэт иронизировал над «бескровностью» русской революции, понимая, что когда в самом начале провозглашается торжество гуманистических идеалов, значит, революция будет кровавой.

Однако такого понимания революции, базирующегося на общей типологии, было явно недостаточно. С самого начала М. Волошин ощутил, что нужно поместить происходящие в России события в какой-то более широкий контекст и в течение 1917 г. напряженно его искал. Следы этих поисков видны в переписке, которую он вел со своими корреспондентами в тот период: «Совершающееся волнует и тревожит. Но я еще не могу всего осознать, связать с мировым, с войной, с судьбами славянства» [Волошин 1994 б, с. 137]. Волошин конкретизирует характер своего поиска: «.поэт должен занять такую перспективную точку зрения, откуда он мог бы увидеть всю современность сверху, целиком включенную в общее нарастание истории, как один из связных актов человеческой трагедии» [Волошин 2007, с. 612] и добавляет (в своей статье «Россия распятая»): «Перспективная точка зрения, необходимая для поэтического подхода, была найдена: этой точкой зрения» стал «дух русской истории» [Волошин 2008 г, с. 460].

Уже самые первые наблюдения, сделанные поэтом в феврале 1917 г. во время демонстрации на Красной площади в Москве, позволили ему понять, «что это только начало, что Русская Революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой Великой Разрухи Русской земли, нового Смутного времени» [Волошин 2008г, с. 460].

3 AjMi"IbjLA Ubi iMfUUl/.

Xm ijilU-vM^U. i’i \tQ C0 Jj>-

yJejujj ouiiu. ,«j*eAoUy>. "

Cj, ui ’leJiAj axi. bft tjUuиц. , .

0 "ItRutK P*. AtW heatu.;V

jlw. i»fi иле* эн»*,

Максимилиан Александрович Волошин. Автопортрет.

Слева: автограа стихотворения «Брестский мир» (1919). Справа: Стихи о терроре. Берлин, 1923. Обложка

С одной стороны, подобно многим его современникам, М. Волошину казалось, что революция, призванная разрешить социальные противоречия Европы, по странному стечению обстоятельств разразилась в России, где для нее не было социальных предпосылок: «Как смертельные болезни - оспа, дифтерит, холера - предотвращаются прививками. так Россия, наиболее здоровая из Европейских стран, - в настоящий момент совершает жертвенный подвиг, принимая прививку социальной революции, чтобы, переболев ее, выработать иммунитет и предотвратить смертельный кризис болезни в Европе» [Волошин 2008б, с. 437-438]. «Мы можем рассматривать нашу Революцию как одно из глубочайших указаний о судьбе России и ее всемирном служении» [Волошин 2008б, с. 438]. «На наших глазах совершается великий исторический абсурд. Но в этом абсурде мы находим указание на провиденциальные пути России» [Волошин, 2008в, с. 437].

С другой стороны, М. Волошину удалось увидеть в революции не только нечто новое для российской действительности или навязанное ей извне, но продолжение ее собственной истории. Он сумел подметить одну интересную особенность: вся история России революционна, то есть история России и есть своего рода «перманентная революция». Похожее мнение находим у Н. Бердяева: «На поверхности все кажется новым в русской революции. Но попробуйте проникнуть за поверхностные покровы.Там узнаете вы старую Россию» [Из глубины... 190, с. .56]. Причина этого, согласно Волошину, лежит в своеобразном строе российской государственности. Наряду с ее охранительным, сдерживающим началом в отношении собираемых земель, поэт отмечает менее заметный для общественного сознания элемент - революционный: «.главной чертой русского самодержавия была его революционность: в России монархическая власть во все времена была радикальнее управляемого ею общества и всегда имела склонность производить революцию сверху... Так было во времена Грозного, так было во времена Петра» [Волошин 2008 г, с. 461-462].

Однако в 19 веке революционный элемент общества - разночинцы и интеллигенция, созданный самим же государством, - был вытеснен из системы государственных отношений и оказался в оппозиции к ней и к государству как тако-

Бужор Е.С. Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

вому. Последнее же, «перестав следовать исконным традициям русского самодержавия, само выделило из себя революционные элементы и вынудило их идти против себя. В этом ключ к истории русского общества второй половины 19 века» [Волошин 2008г, с. 462]. В то же время в России искони имела место и анархическая, бунтарская революционность народных масс, антагонистом которой всегда вступала русская государственность. Таким образом, русская общественная жизнь и государственность оказались сплавленными из непримиримых противоречий: «с одной стороны, безграничная анархическая свобода личности и духа, выражающаяся во всем строе совести, мысли и жизни; с другой же - необходимость в крепком железном обруче», который мог бы сдержать весь сложный конгломерат. империи». Ни от того, ни от другого Россия не может отказаться: «империя. ей необходима. как крепкие огнеупорные стены тигля, в котором происходят взрывчатые реакции ее совести, обладающие страшной разрушительной силой. Равнодействующей этих двух сил для России было самодержавие», в котором народ не имел политических прав для сохранения внутренней свободы [Волошин 2008 г, с. 490]. Насколько путь самодержавия являлся естественным вектором государственного строительства в России, видно и из утверждения Волошина о сущности большевистского правления: с одной стороны, большевики были отрицателями старой государственности, а с другой, едва только принялись за созидательную работу, как «их шаги стали совпадать со следами, оставленными самодержавием, а новые стены, ими возводимые, совпали с только что разрушенными стенами низвергнутой империи» [Волошин 2008 г, с. 491].

Обнаружив предпосылки революции в самой истории России и поняв неизбежность «прививки социальной революции», поэт, тем не менее, неоднозначно высказывается о ее содержательном идеале - социализме - и основной движущей силе - большевиках. Примечательно, что, относясь к революции в целом положительно, М. Волошин видит в социализме не органичное для России начало, заимствованное с Запада. В письме от 18 мая 1917 г. к своему корреспонденту А.М. Петровой поэт пишет: «Больше, чем к кому-либо я чувствую неприязнь к социализму и гляжу на него, как на самую страшную отраву машинного демонизма Европы» [Волошин 1994б, с. 150]. У П.Б. Струве находим такую же оценку социализму: «Торжество социализма или коммунизма оказалось в России разрушением государственности и экономической культуры, разгулом погромных страстей» [Из глубины... 1990, с. 242]. Для М. Волошина, в конечном счете, социализм (как и «германизм») становится обожествлением комфортабельного эгоизма. Сравним у П.Б. Струве: «Социа-

лизм.упирается в пассивное потребление» [Из глубины... 1990, с. 243]. У М. Волошина: «Социализм является явлением отрицательным, потому что для направления настоящего он недостаточно практичен, а для выявления будущего его идеал слишком мелок. В настоящем он ограничивает свою роль справедливым распределением плодов производства, не заботясь ни о практическом, ни о моральном упорядоченье его.» [Волошин 1994б, с. 150]. «.Я считаю себя вполне легальным, - писал М. Волошин Л.Б. Каменскому 1 января 1924 г., - советское правительство я признавал с самого начала, в частном своем обиходе я провожу коммунизм боле строго, чем большинство политических коммунистов. Но марксизм и экономический материализм мне глубоко чужды - всей моей натуре и всему моему образу мыслей, которые совершенно не терпят ни политики, ни системы марксовых классификаций, ни самого понятия материализма, которые считаю научным абсурдом» [Волошин 1994 а, с. 277].

Таким образом, Волошин понимает социализм как борьбу угнетенных классов за свои потребительские интересы, подтверждением тому служит, в частности, следующие строки: «.с точки зрения Града Господня и "буржуазия", и "пролетариат" это - едино, ибо основано на том же эгоизме и жажде благополучия» (цит. по: [Волошин 1995б, с. 541]). По этой причине определение в качестве положительного идеала революции социализма, по мнению поэта, приведет к печальному итогу: ее результаты не выведут общество из рамок несправедливого общественного устройства, основанного на жажде присвоения, овладения новыми материальными благами. «С самого начала я не питал никаких иллюзий относительно русской революции; я глубоко радовался тому, чему можно было порадоваться: падению старого строя, но не возлагал никаких надежд на революционное строительство», - напишет поэт в июле 1917 г. [Волошин 1998, с. 169-170]. Отсюда и социальное провидчество художника: «вероятнее всего, что сейчас она [Россия] пройдет через ряд социальных экспериментов, оттягивая их как можно дальше влево, вплоть до крайних форм социалистического строя. Но это отнюдь не будет формой окончательной, потому что впоследствии Россия вернется на свои старые исторические пути, то есть к монархии: видоизмененной и усовершенствованной.» [Волошин 2008 г, с. 460]. Поэт вновь и вновь говорит «о неизбежности государственных путей России», о том, что «Россия будет единой и останется монархической, несмотря на теперешнюю "социалистическую революцию"» [Волошин 2008 г, с. 499].

Односторонность социалистического идеала революции усугубляется также и крайне ожесточенной формой ее протекания, вылившейся в гражданскую войну. Надо отметить, что позиция поэта, занятая им по отношению к гражданской войне

Молитва за тех и за других, - кажется весьма парадоксальной, если не соотносить ее с мировоззренческими установками поэта. Действительно, можно ли одновременно придерживаться двух противоположных точек зрения? Однако сам Волошин был убежден, что именно совместной борьбой двух враждующих сторон обеспечивается прорыв вперед. Позицию поэта, видимо, надо понимать так, что он молился о том, чтобы ни одна из сторон не потерпела поражения, поскольку, согласно одной из его основных идей, «Нет братства в человечестве иного, Как братство Каина» [Волошин 1995а, с. 208], то есть любое братство - это братство именно враждующих сторон. Какой-то смысл в этой жестокой и кровавой усобице поэт видел только в том случае, если обе враждующие стороны сумеют прийти к взаимному признанию: «Один из обычных оптических обманов людей, безумных политикой, в том, что они думают, что от победы той или иной стороны зависит будущее. На самом деле будущее никогда не зависит от победы одного принципа.» [Волошин 2008г, с. 497]. Будущее строится

Бужор Е.С. Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

тогда, когда две правды, два принципа противопоставляются друг другу, не уничтожая, а в устойчивом равновесии, давая точку опоры для всего здания. Отсюда негативная оценка большевизма, как главной движущей силы революции.

В то же время, в отличие от социализма, представлявшегося Волошину заемным явлением, большевизм виделся ему явлением национальным. Так, он пишет в своей статье «На весах поэзии»: «Большевизм. явление национальное. Суть в том, что древняя, темная, историческая жизнь России, так долго скрывавшаяся под спудом империи, сразу выступила из берегов, как только большевистская пропаганда... обратилась с призывом. Тогда из народных глубин поднялись страшные призраки 16 и 17 века. большевизм оказался неожиданной и глубокой правдой о России» [Волошин 2008а, с 428]. В другой статье - «Русская бездна» - поэт повторяет: «Не будем закрывать глаза: большевизм - русское явление. Пусть его микробы были выведены в Германской лаборатории и введены в наш организм недобрыми руками, но они нашли в русской психологии особо благоприятную почву для развития, они проникли сквозь все наши исторические скважины, они сами претворились и переродились в нас, загорелись нашим горением, и теперь мы заражаем ими как нашей собственностью - славянской заразой». Главной силой большевизма автор считает пропаганду: «.он побеждает не силой мускулов, а чем-то вроде японских приемов борьбы. Большевики в совершенстве изучили все болючие сухожилия человеческого мозга и прекрасно знают все центры жадности, стяжания, эгоизма, которые достаточно придавить, чтобы сразу и безошибочно овладеть психологией пациента» [Волошин 2008д, с. 413-416]. В своей статье «Соломонов суд», написанной в сентябре-октябре 1919 г. по поводу осуждения генерала Н.А. Маркса судом Добровольческой армии в связи с его сотрудничеством с большевиками, М. Волошин прямо говорит о большевизме как психологической опасности, отождествляя его с нетерпимостью к противнику, желанием его непременного уничтожения. «"Большевизм" - это. вовсе не то, что человек исповедует, а то, какими средствами и в каких пределах он считает возможным осуществлять свою веру». «Заражены большевизмом... те, которые пылают гневом классового мщения и валят своих врагов в одну кучу без разбора...» [Волошин 2008е, с. 435-436]. Поэтому автор считал большевиками не только красных, но и белогвардейцев, которые устраивали террор в отношении своих политических противников.

Таким образом, своеобразие позиции, которую М. Волошин занимает в период гражданской войны, можно в самом общем виде сформулировать так: быть в гуще борьбы среди враждующих, не поддерживая никого из них. Поэт не только противопоставил господствующей тогда враждебности свою позицию примирения, он противопоставил всем имевшим тогда место политическим платформам - социализму, монархизму, анархизму, буржуазному парламентаризму и др. - свой собственный политический идеал: «Я писал в десятках органах, от самых правых, до самых левых, и ни один из них не соответствовал моим политическим взглядам, так как я имею претензии быть автором собственной социальной системы, не соответствующих ни одной из существующих» (цит. по: [Воспоминания о Максимилиане Волошине 1990, с. 686]). В противовес революционной борьбе за материальные интересы, отождествляемой поэтом с социализмом, политический идеал Волошина представлял собой революционную борьбу за духовные интересы: Россия должна идти к религиозной революции, а не к социальной. В этом ключе была написана статья «Вся власть патриарху», напечатанная в газете «Таврический голос» 22 декабря 1918 г. Основной ее идеей была попытка указать на единственно, по мнению ее автора, возможный способ примирения - духовное взаимопонимание. М. Волошин верил, что, переболев мечтой о социальном рае, страна обязательно придет к духовному воскрешению.

Свою «социальную систему» Волошин определяет следующим образом: «Я вижу только один социальный строй, согласный с духов Христовым: когда каждый будет работать на других бесплатно, а нужное для себя будет получать в виде милостыни. Чтобы все было благодеянием и даром. Чтобы весь экономический строй был основан на нищенстве» [Волошин 1994 б, с. 136]. Волошин вполне определенно указывает координаты такого строя: «Мой единственный идеал - это Град Божий. Но он находится не только за гранью политики и социологии, но даже и за гранью времен. Путь к нему

Вся крестная, страстная история человечества». «Я не могу иметь политических идеалов потому, что они всегда стремятся к наивозможному земному благополучию и комфорту. Я же могу желать своему народу только пути правильного и прямого, точно соответствующего его исторической, всечеловеческой миссии. И знаю заранее, что этот путь - путь страдания и мученичества». Это убеждение, безусловно, отражало общий дух русской философии. Так, у Н. Бердяева читаем: «Но путь к возрождению лежит через покаяние, через сознание своих грехов, через очищение духа народного от духов бесовских.Старая Россия, в которой было много зла и уродства, но также и много добра и красоты, умирает» [Из бездны... 1990, с. 89]. Таким образом становится более понятной позиция Волошина: «Я равно приветствую и революцию, и реакцию, и коммунизм, и самодержавие.» [Волошин 2008г, с. 503]. В самом деле, революции, анархия, смута - все это вехи России на пути мученического восхождения к идеалу - Граду Невидимому, «конечное преображение земного царства в церковь» [Волошин 2008г, с. 492].

ЛИТЕРАТУРА / REFERENCES

1. Волошин М. Бунтовщик // Волошин М. Жизнь - бесконечное 1. познанье: Стихотворения и поэмы. Проза. Воспоминания современников. Посвящения. М.: «Педагогика-Пресс», 1995а.

2. Волошин М. Жизнь - бесконечное познанье: Стихотворения и 2. поэмы. Проза. Воспоминания современников. Посвящения. М.: «Педагогика-Пресс», 1995б.

Voloshin M. (1995). Buntovshchik. In: Voloshin M. Zhizn" - besko-nechnoe poznan"e: Stikhotvoreniya i poemy. Proza. Vospminaniya sovremennikov. Posvyashcheniya. «Pedagogika-Press», Moskva. Voloshin M. (1995). Zhizn" - beskonechnoe poznan"e: Stikhotvoreniya i poemy. Proza. Vospominaniya sovremennikov. Posvyashcheniya. «Pedagogika-Press», Moskva.

Symbol of the Epoch: Persons, Books, Events Das Symbol der Epoche: Personen, Bucher, Veranstaltungen

Бужор Е.С. Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

3. Волошин М. На весах поэзии // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008а.

4. Волошин М. О революции // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008б.

6. Волошин М. Письмо к Л. Каменскому от 1 января 1924 года // Крым Максимилиана Волошина / Под ред. З. Давыдова, В. Купченко. Киев: «Мистецтво», 1994а.

8. Волошин М. Пророки и мстители // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 3. Лики творчества, книга первая. О Репине. Суриков. М.: Эллис Лак, 2005.

9. Волошин М. Пути России // Волошин М. Собрание сочинений. Т.

6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008в.

10. Волошин М. Путями Каина // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения и поэмы. 1891 - 1931. М.: Эллис Лак, 2004.

11. Волошин М. Россия распятая // Волошин М. Собрание

сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008г.

12. Волошин М. Русская бездна // Волошин М. Собрание

сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. - М.: Эллис Лак, 2008д.

13. Волошин М. Соломонов суд // М. Волошин Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008е.

14. Волошин М. Эмиль Верхарн // Волошин М. Собрание

сочинений. Т. 6. Кн. 1. Проза 1906-1916. Очерки, статьи, рецензии. М.: Эллис Лак, 2007.

15. Воспоминания о Максимилиане Волошине. М.: Советский

писатель., 1990.

16. Из глубины. Сборник статей о русской революции. М.: Изд. Моск. унив., 1990.

17. Менделевич Э. Исторические взгляды Максимилиана Волошина// Менделевич Э.С. «Пойми простой урок моей земли.» (Статьи о Максимилиане Волошине). Орел: Труд, 2001.

18. Пинаев С. «Нам ли весить замысел Господний?» (Историософия М. Волошина) // Родина. 1996. № 2.

3. Voloshin M. (2008). Na vesakh poezii. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lek-tsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

4. Voloshin M. (2008). O revolyutsii. In: M. Voloshin Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

5. Voloshin M. (1998). Pis"mo k A.V. Gol"shtein ot 17 iyulya 1917 goda. Zvezda. 1998. N 4.

6. Voloshin M (1994). Pis"mo k L. Kamenskomu ot 1 yanvarya 1924 goda. In: Krym Maksimiliana Voloshina. Pod red. Z. Davydova, V. Kupchenko. «Mistetstvo», Kiev.

8. Voloshin M. (2005). Proroki i mstiteli. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 3. Liki tvorchestva, kniga pervaya. O Repine. Su-rikov. Ellis Lak, Moskva.

9. Voloshin M. (2008). Puti Rossii. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

10. Voloshin M. (2004). Putyami Kaina. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 2. Stikhotvoreniya i poemy. 1891-1931. Ellis Lak, Moskva.

11. Voloshin M. (2008). Rossiya raspyataya. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

12. Voloshin M. (2008). Russkaya bezdna. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

13. Voloshin M. (2008). Solomonov sud. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

14. Voloshin M. (2007). Emil" Verkharn. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 1. Proza 1906-1916. Ocherki, stat"i, retsenzii. Ellis Lak, Moskva.

15. Vospominaniya o Maksimiliane Voloshine. Sovetskii pisatel", Moskva. 1990.

16. Iz glubiny. Sbornik statei o russkoi revolyutsii. Izd. Mosk. univ., Moskva. 1990.

17. Mendelevich E. (2001). Istoricheskie vzglyady Maksimiliana Voloshina. In: Mendelevich E.S. (2001). «Poimi prostoi urok moei zemli...» (Stat"i o Maksimiliane Voloshine). Trud, Orel.

18. Pinaev S. (1996). «Nam li vesit" zamysel Gospodnii?» (Istoriosofiya M. Voloshina). Rodina. N 2.

ASSESSMENT OF RUSSIAN REVOLUTION IN THE WORK OF MAXIMILIAN VOLOSHIN

Evgeniya S. Buzhor, a graduate of Moscow State Pedagogical University, second year postgraduate student at the Department of History of Philosophy, Russian University of Peoples" Friendship (Moscow)

E-mail: [email protected]

The paper discusses the conception of Russian Revolution of 1917 presented in the writings of Russian poet Maximilian Voloshin (1877- 1932). Voloshin understands revolutions not as extraordinary but as "natural" phenomena of world"s history. This view is based on his fundamental concept that rebellion is at the root of the human progress. In his poem "Cain"s Ways" the poet modifies the first words of the Gospel of John: In the beginning there was a Rebellion. For the poet the world is composed of two elements: inert, material and creative, spiritual. The bearer of this creative element is Man therefore Man is the revolutionary, rebellious creature. The first rebel was Cain who thereby is the real founder of human history that is considered by Voloshin as a successive sequence of rebellions against the traditional structures.

Voloshin"s view of Russian Revolution is based on this general pattern however is more complex since the poet takes into consideration its national and historical character. Besides the poet"s assessment of Russian Revolution was not static but has changed as the Revolution was developing and assuming new images.

Initially Voloshin was thinking that Russian Revolution had same grounds as the Great French Revolution. In his opinion both revolutions were driven by the idea of Justice. However being an abstract and rigorous idea Justice would inevitable lead to Terror. Therefore unlike his contemporaries who welcomed the peaceful demolition of the monarchy Voloshin was cautious and anticipated more cruel and bloody stages of the Revolution. However in the soon time Voloshin changed his belief that Russian Revolution was driven by the idea of Justice since in his view Russia in fact did not have such radical social cleavages and hostility of classes that were characteristic for European nations. At the same time

Бужор Е.С. Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

Voloshin rejected the idea that Russian Revolution was imported from the West and tried to fit it in the context of national history. This gave Voloshin, as he himself put it, a "rightful perspective point of view" that allowed him to see in the Russian Revolution not interruption but continuation of Russian national history. The reason of Revolution lies in the specific dual character of Russian monarchy: one the one side it was the most advanced part of Russian society that was modernizing other societal segments; one the other, Russian monarchy contained a conservative element that was necessary to hold the boundaries of the Russian Empire. In 19 century the conservative element in Russian monarchy intensified while the revolutionary aspect was pushed out and found a new bearer - Russian Intelligentsia - that fused with the original anarchism of popular masses. The combination of these factors generated Russian Revolution.

This approach explains Voloshin"s different evaluation of Socialism and Bolshevism. He denied Socialism as an alien element for Russian mentality since the ideas of Socialism were limited for the poet to the struggle of lower classes for material benefits. At the same time he considered the Bolsheviks who were advocates of the Socialism an organic and purely Russian phenomenon. The thing is that for Voloshin the Bolshevism was rather a psychological than political formation. Its main aspects for Voloshin were radical intolerance and hatred to the enemy for which he found roots in the national psychology. Therefore the poet considered that not only the Bolsheviks but their political adversaries were the bearers of the same spirit of Bolshevism. These ideas allowed Voloshin to work out his own attitude to the revolutionary struggle which consisted in the fact that one shall not support any of the feuding parties but call for their reconciliation, for overcoming the spirit of intolerance and hatred. Voloshin realized the vague chances of calling to peace the parties that were struggling for material interests and political power and believed that to achieve this ideal the Revolution shall change its character from material to spiritual. Voloshin acknowledged that his political ideal goes beyond the limits of the empirical world and proclaims a Religious Revolution that would lead to spiritual transformation and establishment of Civitas Dei. Any other, more mundane social and political ideals are palliatives that with the passing of time would necessarily generate new rebellions and new civil wars.

Keywords: revolution, the spirit of Russian history, spirituality, monarchy, socialism, Civitas Dei (City of God), a religious revolution