О друг мой аркадий николаевич. «Друг мой Аркадий, не говори красиво. "Друг мой Аркадий, об одном прошу тебя: не говори красиво!"

Есть одна фраза, которую очень часто используют, рассуждая о художественной литературе. Обычно она звучит в усеченном виде – «не говори красиво». Это цитата из романа Тургенева «Отцы и дети», в полном виде она выглядит так – « О друг мой Аркадий Николаич – воскликнул Базаров: – об одном прошу тебя: не говори красиво». Очень важно помнить, что данная цитата взята не из авторского отступления или описания, она представляет собой прямую речь главного героя романа (Базарова) и характеризует (в числе прочего) его мировоззрение и образ мыслей.

Фраза эта, давно уже ставшая знаменитой, обычно используется как призыв к конкретной, простой и понятной речи без патетики и риторических украшательств. Очень часто она применяется по отношению к художественным текстам, как стихотворным, так и прозаическим, и подразумевает критику «красивости», распространенной широко, причем не только в творчестве начинающих. Как мне кажется, данная фраза еще более применима для оценки текстов официальных документов или научных статей. Понятно, что в научной статье различные риторические упражнения, «красивые» усложнения структуры предложений и синтаксиса ведут к крайне негативному явлению – смысл затушевывается ненужными словесными вензелями.

Тем не менее, интересно, как данную фразу понимал сам автор – Иван Сергеевич Тургенев. Это и важно, поскольку из истории мысли известны многочисленные примеры того, как некое понятие с течением времени меняло смысл. Это особенно важно, если вспомнить, что роман «Отцы и дети» одна из важнейших вех литературы XIX века, что его изучают в школе, что на его материале воспитывают. Должен сказать, что, когда сам я учился в школе (начало 70-х годов, давняя уже история) образ Базарова трактовался преимущественно положительно; думаю, что и в наше время трактовка его существенно не изменилась (хотя и раньше, и сейчас не все черты характера Базарова и не все его поступки считались положительными и правильными). Но обратимся к тексту романа и посмотрим, какое место в нем занимает фраза, ставшая крылатой. Она в 21 главе, уже в начале второй половины романа. Базаров и Аркадий Кирсанов в гостях у отца Базарова. Василия Ивановича, старого военного врача (штаб-лекаря). Прекрасный летний полдень, сновал. Но друзья готовы поссориться. Базаров крайне раздражен и не упускает случая подразнить или кольнуть своего друга:

А? что? не по вкусу? -- перебил Базаров. -- Нет, брат! Решился все косить -- валяй и себя по ногам!.. Однако мы довольно философствовали. "Природа навевает молчание сна", -- сказал Пушкин.
-- Никогда он ничего подобного не сказал, -- промолвил Аркадий.
-- Ну, не сказал, так мог и должен был сказать, в качестве поэта. Кстати, он, должно быть, в военной службе служил.
-- Пушкин никогда не был военным!
-- Помилуй, у него на каждой странице: на бой, на бой! за честь России!
-- Что ты это за небылицы выдумываешь! Ведь это клевета наконец.
-- Клевета? Эка важность! Вот вздумал каким словом испугать! Какую клевету ни взведи на человека, он, в сущности, заслуживает в двадцать раз хуже того.
-- Давай лучше спать! -- с досадой проговорил Аркадий.
-- С величайшим удовольствием, -- ответил Базаров.
Но ни тому, ни другому не спалось. Какое-то почти враждебное чувство охватывало сердца обоих молодых людей. Минут пять спустя они открыли глаза и переглянулись молча.
-- Посмотри, -- сказал вдруг Аркадий, -- сухой кленовый лист оторвался и падает на землю; его движения совершенно сходны с полетом бабочки. Не странно ли? Самое печальное и мертвое -- сходно с самым веселым и живым.
-- О друг мой, Аркадий Николаич! -- воскликнул Базаров, -- об одном прошу тебя: не говори красиво.
-- Я говорю, как умею... Да и наконец это деспотизм. Мне пришла мысль в голову; отчего ее не высказать?
-- Так; но почему же и мне не высказать своей мысли? Я нахожу, что говорить красиво -- неприлично.
-- Что же прилично? Ругаться?
-- Э-э! да ты, я вижу, точно намерен пойти по стопам дядюшки. Как бы этот идиот порадовался, если б услышал тебя!

Приведенная цитата длинна, и заслуживает еще более длинного анализа. Начнем со слов Аркадия «сухой кленовый лист оторвался и падает на землю; его движения совершенно сходны с полетом бабочки. Не странно ли? Самое печальное и мертвое -- сходно с самым веселым и живым». Можно ли найти в ней ложную красивость, неуместную пафосность, ненужную риторику, пустословие? На мой взгляд, нет и нет. Эта фраза кратка и проста, в ней нет никаких украшательств, но в ней содержится наблюдение, которое приводит к поэтическому образу. Мертвый лист летит подобно живой бабочке – Басё написал бы хокку, Ронсар – сонет. Эта фраза Аркадия – зерно, из которого могло бы вырасти стихотворение.

Что же значит тогда ответ Базарова – не говори красиво? Все просто и все вытекает из предыдущей части текста, да и из всего романа. Базаров органически не переносит поэзию ни в каком виде. Он считает ее совершенно ненужной, бесполезной, даже вредной. В 10 главе романа Базаров замечает, что отец Аркадия, Николай Петрович «третий день Пушкина читает», говорит, что «пора бросить эту ерунду» и предлагает вместо этого сочинение Бюхнера "Stoff und Kraft" ("Материя и сила"). Прочно забытый ныне Фридрих Карл Христиан Людвиг Бюхнер (1824-1899) – немецкий врач, обратившийся к философии, один из деятелей течения, именуемого «вульгарный материализм». Суть этого мировоззрения сводится к нескольким тезисам: 1) мысль есть продукт высокоорганизованной материи (мозга); духовное есть лишь совокупность его функций; 2) наука имеет безграничные возможности, но сама по себе материя непознаваема, и подлинная природа вещей нам неизвестна; 3) борьба между людьми за существование есть нормальное и естественное социальное развитие, то есть в человеческом обществе действуют законы животного мира, в том числе естественный отбор (социальный дарвинизм), следовательно, капиталистическое устройство общества с его конкуренцией нормально, социал-демократические преобразования не нужны и вредны. Вот такие «сокровища мысли» предлагает Базаров! И это в эпоху Конта, Шопенгауэра, Кьеркегора… Печально.

Интересно и то, что почему-то именно к Пушкину прицепился Базаров. Он приводит несуществующие «цитаты», приписывает Пушкину совершенно несвойственное нашему великому поэту, и, право, не понимаешь, нарочно ли Базаров делает это, чтобы задеть своего друга, или он и в самом деле настолько необразован, что всерьез высказывает эту чушь? Ответа нет, но молчание автора кажется красноречивее иных характеристик. Нет ответа, да и не нужен он, ибо тот, кто считает Пушкина «ерундой», не достоин никаких ответов. Перечитаем еще раз роман – чем интересуется Базаров, к чему он склонен? К науке. К практической медицине. Возможно, и к общественной деятельности. Но не к искусству, ни в каком качестве.
Но тогда как понимать самого Тургенева? Какой смысл он вкладывал в эту реплику Базарова. Он, всю жизнь говоривший «красиво»? Получается, что этот смысл совсем не таков, как современный, и даже противоположен ему. Из этого возникает следующий вопрос – а откуда возник современный смысл фразы «не говори красиво», кто положил начало его положительному значению, не совпадающему с авторским?

Для ответа на этот вопрос надо еще раз вспомнить о значении романа и о его звучании в 60-е годы XIX века, кроме того, полезно будет вспомнить и русскую литературную критику того времени. Роман опубликован в 1862 году, сразу после реформы Александра II. Базаров – фигура типическая и характерная, разночинец, небогат, трудолюбив, настойчив, целеустремлен. В России начинается активное развитие промышленности – и вместе с ней науки. Такие люди, как Базаров, были тогда нужны – и это чувствовал Тургенев, но вместе с тем он видел и недостатки этих людей. Ущербная, неполная образованность, агрессивность по отношению к культуре, беспринципность отрицания всех традиций и многое другое, увы, вызывающее в памяти самые ужасные явления ХХ века. «Когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет». Базарову, считающему, что культура, искусство – предрассудки, которые «не стоят ломаного гроша», и которые надо уничтожить во имя общего блага, не так уж далеко шагать до процитированной фразы Ганса Йоста, «придворного» драматурга Гитлера…

Но в те годы так далеко не прозревал никто. Об умонастроении эпохи, и о понимании романа современниками лучше всего говорить, используя современную роману критику. И здесь наиболее важным для нас становится знаменитый критик революционно-демократического толка Дмитрий Писарев (1840-1868). Он, кстати, написал после выхода романа критическую статью «Базаров», в которой рассмотрел тургеневского героя как в целом положительного, отметив при этом и его недостатки, объясняемые, «во-первых, односторонностью развития, во-вторых, общим характером эпохи, в которую нам пришлось жить. Базаров основательно знает естественные и медицинские науки; при их содействии он выбил из своей головы всякие предрассудки; затем он остался человеком крайне необразованным; он слыхал кое-что о поэзии, кое-что об искусстве, не потрудился подумать и сплеча произнес приговор над незнакомыми ему предметами. Эта заносчивость свойственна нам вообще; она имеет свои хорошие стороны как умственная смелость, но зато, конечно, приводит порою к грубым ошибкам». Писарев, таким образом, в этой статье осуждает отношение Базарова к культуре и искусству, но осуждает очень снисходительно, как будто учитель журит отличника, неожиданно ответившего на «трояк».

И здесь интересно вспомнить отношение самого Писарева к Пушкину, и, шире, к культуре вообще. Некоторое представление об этом дают цитаты из более поздней статьи «Реалисты»:

«Если вы предложите мне вопрос: есть ли у нас в России замечательные поэты? – то я вам отвечу без всяких обиняков, что у нас их нет, никогда не было, никогда не могло быть – и, по всей вероятности, очень долго еще не будет. У нас были или зародыши поэтов, или пародии на поэта. Зародышами можно назвать Лермонтова, Гоголя, Полежаева, Крылова, Грибоедова; а к числу пародий я отношу Пушкина и Жуковского.»

«С самого начала этой статьи я все говорил только о поэзии. Обо всех других искусствах, пластических, тонических и мимических, я выскажусь очень коротко и совершенно ясно. Я чувствую к ним глубочайшее равнодушие. Я решительно не верю тому, чтобы эти искусства каким бы то ни было образом содействовали умственному или нравственному совершенствованию человечества.»

Вся эта пространная статья сводится к одному, практически базаровскому выводу о том, что современному русскому обществу необходимо стремиться к практической деятельности (прежде всего к изучению естествознания, медицины, других наук, приносящих прямую пользу), и отказаться от «бесполезных» искусства, поэзии, живописи, умозрительной философии и других абстрактных дисциплин. Впоследствии Писарев еще более обострил свои взгляды, объявив в статье «Разрушение эстетики» все искусство ненужным и бесполезным. Что до Пушкина, то Писарев посвятил ему цикл статей «Пушкин и Белинский», в котором он назвал творчество поэта надуманным и оторванным от жизни. Опять-таки вполне в духе Базарова. Надо сказать, что Писарев был очень популярен в 60 годы XIX века. Как знать, не тогда ли произошла инверсия выражения «не говори красиво»? Не Писареву ли мы обязаны этим? Не могу судить, но полагаю это вполне возможным. Так или иначе, вывод очевиден. Слова Базарова, сказанные им в минуту крайнего раздражения, слова, в которые он вкладывал язвительность, но не ум, слова, вложенные Тургеневым в уста человека, не ценящего поэзию, не знающего поэзию и отрицающего поэзию, стали с течением времени некой дежурной менторской фразой критика, или даже «ценителя» поэзии, высказывающего ее на манер «не верю» Станиславского… Не говори красиво… И сколь часто произносят ее всуе, несправедливо...

А все-таки надо почаще открывать нашу русскую литературу, много полезного узнаешь, а иной раз, зачитаешься, и кажутся наши споры возней малышей в песочнице. Малышей, успевших состариться, но не успевших выучиться…

Что такое настоящая демократия, интереснее всего узнавать у самих демократов. Вот один из них, про себя говорящий «я - отец, муж, плотник и борец», недавно по этому поводу высказался: «Нужно добиваться изменений через выборы». И тут же обозначил пределы своего «демократизма»: «Сегодня все, кто сидит в парламенте, - назначенные люди».

То есть, если за меня на выборах люди голосовали недостаточно, то ну его, такой парламент – это, мол, не выборы и это не демократия. Ладно еще, если б так говорил кто-то из полжизни проживших на иностранные гранты: там лицемерие уже намертво въелось в кожу. Но этот же еще молод, должен ведь быть незашоренным, надо же чуть-чуть думать, даже если ты плотник. «Где были эти демократические депутаты, когда… - гневно вопрошает активист и следом формулирует. - Сидеть, тыкать кнопки и рассказывать, как они проголосовали - это просто смешно». А вот попади он (ну, вдруг!) в парламент – какое же безмерное удивление его постигнет от осознания, что работа выбранных народом депутатов как раз и состоит в «сидеть и голосовать»! Это видимая часть того, что называется скучным словом «законотворчество». Значит, правильно ему на выборах пока еще не все доверяют – чувствуют, что изумления от разрыва собственного шаблона молодой «оппозиционер» может и не выдержать.

«Если есть конкуренция между людьми, между политиками, в политической и экономической сферах, то никогда не польется кровь», - убежден «борец». Беда с этими молодыми, выучившими жизнь по демократическим учебникам: а что, к югу от нас не было конкуренции? Между людьми и даже политиками? В политической - и особенно в экономической сфере? Да не смешите. Конкуренция была такая, что клочья в стороны летели, – и чем все закончилось? Но если хочется «говорить красиво», как тургеневский «друг Аркадий», то какая разница, что на самом деле происходит в окружающей реальности? «Пусть лучше мир прогнется под нас» – до пенсионного возраста можно ведь напевать, при желании. Или, скорее, при нежелании понимать и принимать жизнь такой, какая она на самом деле есть.

Нельзя сказать, что юный «лидер», вот уже несколько лет настойчиво обращающий на себя внимание общества, совсем ничего не понимает. «Проблема сторонников перемен, - говорит он, - в том, что мы, оставаясь неверными в малом, постоянно претендуем на большое». Это - верно, это, можно сказать, прямо в глаз. «Зачем ждать…, чтобы начать своих детей учить говорить по-белорусски? Этого не происходит. Но мы постоянно размышляем, как добиться власти». И снова все точно подмечено, можно сказать, с оппозиционной жизни списано. И - что? И ничего. От фактов, лезущих в лицо, не увернуться, но можно, скажем, просто не делать из них никаких выводов.

Вот пример: «независимые» сайты пишут про неизвестного светлогорского злоумышленника, который режет и прокалывает колеса, а однажды даже попрыгал по машине во дворе. Что не так? – а на тех автомобилях есть георгиевская ленточка. И, как сочувственно отмечают «демократические» комментаторы, «после событий в Украине георгиевская лента многими стала восприниматься как символ российской агрессии». Так вот это и есть, надо полагать, настоящая демократия: если мое мнение не совпадает с вашим, то мне ночью пропорют колеса? Или наложат другие санкции? Или разошлют по всем банкам письма с требованием не давать мне не то что кредитов – вообще не обслуживать?

Вы посмотрите на себя со стороны, господа «демократы», - те из вас, кто еще может видеть и размышлять над увиденным. Мало того, что вы это слово «демократия» просто присвоили – «прихватизировали», если хотите, - вы ведь, на деле, стали абсолютно непримиримыми к чужому мнению. Отметаете его с порога, обращаете внимание только на негатив в нашей – общей! - жизни, даже придумываете таковой, если под рукой ничего годного не оказывается. Вы не готовы ни обсуждать проблемы, ни спорить о методах, ни убеждать несогласных - да оглянитесь же вокруг, неужели недостаточно примеров, что свою «демократию» вы себе придумали из фальшивых чужих учебников? И народ, пусть он в высоких материях и разбирается похуже вас, очень хорошо это чувствует. Поэтому вас никто никуда и не выбирает. Уже давно.

И перестаньте все-таки «говорить красиво» - проще говоря, жалеть себя и одновременно приукрашивать. «Когда проводился референдум 1995 года, - делится с нами еще молодой «борец-плотник», - мне было 13 лет и я плакал… - не мог понять, почему нация отвергает свои символы. Эта детская боль, возможно, стала причиной…» - да хватит врать! Подростковой травмы она стала причиной? Пубертатной нервической патологии? Пацаны в 13 лет занимаются своими пацанскими делами и не плачут «по референдуму». Им, нормальным, попросту некогда задаваться вопросом, «какие нация выбрала себе символы, и почему мне теперь не спится».

Перестаньте обманывать себя, прежде всего. «Нужно не об амбициях рассуждать, а делать простое дело» – как бы нам всем хотелось, чтобы эта очередная цитата из откровенного интервью была не просто «красивыми словами», а искренним убеждением. Делать простое дело, полезное для себя, для своей семьи, для страны. Мы же все в ней живем, в одной-единственной, разве не так?

. Ирон. Выражение из романа И. С. Тургенева "Отцы и дети" (гл. 21 - 1862): "Посмотри, - сказал вдруг Аркадий, сухой кленовый лист оторвался и падает на землю; его движения совершенно сходны с полетом бабочки. Не странно ли? Самое печальное и мертвое - сходно с самым веселым и живым". - "О друг мой, Аркадий Николаич! - воскликнул Базаров. - Об одном прошу тебя: не говори красиво". Этой репликой иронически оценивают излишнее красноречие, особенно если от говорящего требуется точность, простота и логичность рассуждений. ...г. Костомаров, придающий такое огромное значение простоте и непосредственности в поэзии, сам даже в презренную прозу вставляет самые диковинные орнаменты; например: "сгустившиеся туманы романтизма"... "благоухают всею свежестью цветка и звенят, как серебряный колокольчик". О друг мой, Аркадий Николаевич, не говори красиво! Д. И. Писарев, Поэты всех времен и народов. Так вот. главное, не заводись. Не увлекайся вином и женщинами. Не потому, что шпионки... - Ох. Аркадий, не говори красиво. Сами все знаем, - Сашка поднял свой стакан. - Пошли. За дружбу! Народов и развивающихся стран! В. П. Некрасов. Маленькая печальная повесть. Часто при чтении книги г. Волынского нам хотелось воскликнуть словами Базарова: "друг мой, Аркадий Николаевич, пожайлуста. не говори красиво!" Г.В.Плеханов. Судьбы русской критики, I. - В этот прекрасный летний вечер мы собрались в студии, молодые, красивые, остроумные... - Друг мой, Аркадий Николаич, не говори красиво! Ведущие открывают вечер, на котором предполагается состязание двух команд КВН. Запись 1997г. Проявления безвкусицы многолики. Вот власти небольшого городка переименовывают обыкновенные автобусные остановки в "Павильоны ожидания". Не ты ли это, друг Аркадий, которого просили не говорить красиво? Между прочим, павильоны те не стали чище и малолюднее. Нашелся Аркадий и в общепитовской столовой: в меню ее появилась котлета "Нежность", явив собой безвкусицу уже в буквальном смысле. Пр.. 13.017.87. О ДРУГ МОЙ, АРКАДИЙ [НИКОЛАИЧ], НЕ ГОВОРИ КРАСИВО

* * *
Все дальнейшее случайностью не было, хоть я и не понимала этого. Под каким-то нелепым предлогом меня уволили из клуба. Я заметила, что некоторые знакомые, встречаясь с которыми где-нибудь на улице, болтала о всяких пустяках, начали меня сторониться. Это не были мои приятели, и перемена в их отношении меня не занимала. Вдруг я узнала, что тех, с кем я более плотно общалась, вызывают на беседу в Даугавпилсский отдел Комитета Госбезопасности. Один из них мне позвонил перед визитом в КГБ. Вечером он был до полусмерти пьян и еще больше испуган. Меня «успокоил»: мол, про стихи Бродского и поэму «Реквием» Ахматовой, а также про статью Солженицына «Жить не по лжи» он ничего им не сказал. А что сказал? Да, так, набрехал что-то про мой моральный облик! Я и не думала, что незамысловатое вранье, эта мелкая грязца отзовется такой болью! Зачем ему это было нужно? Чтобы «те» его считали своим и не вздумали подозревать в вольномыслии?! Это осталось для меня загадкой, которую теперь уже и не разгадать - того человека давно нет в живых. И я давно простила его. Легко прощать тех, с кем тебя немногое и связывало!
Вся эта история начиналась осенью 1974 года, под шуршание осенней листвы и холодных дождей. Только в конце мая 1975-го вызвали и меня.
Моим институтским преподавателям влетело на ежегодной педагогической конференции за мою политическую неблагонадежность – и я заметила, что кое-кто из них, увидев издали меня, быстро переходит на другую сторону улицы. Чтобы не здороваться... Среди них не было ни одного из тех, кто был бы для меня нравственно авторитетен во время моей учебы в Даугавпилсском пединституте, и потому мне не было больно. Хотя именно тогда я поняла, что значит «перестать уважать человека».
Но я все еще не понимала, что уже сделала свой выбор. Я просто не хотела жить в Даугавпилсе – и уехала в Ригу. Работала, где попало, чтобы оплачивать крышу над головой. Писала стихи, ходила на различные семинары и митинги. Однажды повезло. Меня приняли на работу в ведомственную газету «Железнодорожник Прибалтики». В марте 1980 года литстудия при Союзе писателей Латвии послала меня на семинар молодых литераторов Северо-Запада в Ленинград.
В первый же день я позвонила по номеру, который дал мой друг, прекрасный поэт, в те времена еще живший в Риге, Владимир Френкель. Так я познакомилась с философом Татьяной Горичевой и писательницей Натальей Малаховской, которые вместе с известной правозащитницей Юлией Вознесенской готовили первый выпуск неофициального женского журнала «Мария». Договорились о встрече в церкви за городом. Помню ожидание на станции метро, поездку на поезде на станцию со смешным названием «Лисий Нос»... Мои статьи и стихи заинтересовали их – и я начала активно сотрудничать с журналом. Писала под псевдонимами о развращающих условиях советских рабочих общежитий, о женской бездомности – короче, о том, чего в стране «победившего социализма» по идее не могло быть. Однако в реальности именно с этим я и встречалась, особенно в то время, когда жила и работала в рабочем общежитии одного из заводов в Риге.
Накануне Московской Олимпиады все три редактора были высланы из СССР. Перед отъездом Наташа просила меня включиться в редакторскую работу. И я согласилась. Дважды в месяц моталась в Питер, чтобы готовить к печати статьи, собранные остальными двумя редакторами. Журнал составлялся в Ленинграде, потом через дипломатические каналы его перевозили во Франкфурт-на-Майне и издавали в издательстве «Посев». Вышли всего три номера.
Философские дискуссии, статьи о женщинах в условиях политических репрессий, явная христианская настроенность в противовес марксистской морали – все это не могло не привлечь внимания властей к журналу. Одна из соредакторов, Наталья Лазарева была арестована и получила срок. По Ленинграду прокатились обыски. Найдены были и мои тексты. Поскольку я жила далеко, то на меня вышли уже после процесса Лазаревой. Вызвали на допрос в Рижский КГБ только в конце 1982 года. Доказать редакторство не сумели, да и статьи – не все.. Я подписала предупреждение, что в случае продолжения враждебной деятельности, которая заключалась в публикации «клеветнических фактов», против меня будет возбуждено уголовное дело по соответствующей статье. И должна была уехать из Риги. Отделалась «всего лишь» запретом на профессиональную деятельность в журналистике. Следователь Виктор Минаев обещал мне, что запрет на профессию будет пожизненным. Но ошибся. Наступило время Латвийского Пробуждения. С 1989 года меня приняли на работу в газету Народного Фронта Латвии «Атмода»/ «Балтийское время». Это было лучшее время! Я была свободна в высшем понимании этого слова. Мы писали о том, что считали интересным и важным так, как считали правильным! У меня появились и противники, и союзники. Причем, среди первых оказались и многие из тех, с кем была дано и близко знакома. Это было горько! Моя приятельница Анечка Кондрашова тогда напрямик сказала, что не будет со мной больше общаться, потому что я «продалась фашистам и работаю в «Атмоде». Больше я ее даже случайно не встречала, хотя Даугавпилс – город не очень большой. Нигде не пересечься сложно!
Были и другие потери. На фотографиях в семейном альбоме я одета в платья, сшитые Элеонорой Викентьевной Коваленко, многолетней приятельницей нашей семьи. В Латвию ее привезли родители, латышские коммунисты, которые бежали из страны после того, как еще в 1919-ом пытались создавать колхозы. Так вот, эта милая женщина и великая рукодельница была активисткой советского «Интерфронта». Кажется, она там была единственной латышкой – и ею в «Интерфронте» ужасно гордились. Она выступала на митингах, раздавала какие-то листовки... Все происходящее напоминало глупый фильм. Но это была наша жизнь!
Позже, уже в независимой Латвии, перешла в новую газету «Латгалес Лайкс» - она издается в Даугавпилсе и по сей день. Писала об исторической крепости, которую начальство военной части растаскивало на личные хозяйственные постройки. О судьбе старинного польского кладбища, после войны превращенного в городскую свалку – в 1992 году горожане очистили эту территорию, местные скульпторы на свои деньги соорудили там памятный крест. И моя статья была приурочена к открытию памятника. Мы с коллегами возвращали из исторического небытия то, что было на полвека из общественного сознания вычеркнуто. У нас был отличный фотокорреспондент, Валерий Иванов. Он любил ловить фотообъективом жизнь врасплох. Случались обиды. Некий полковник устроил скандал, увидев на фотоснимке в газете свой особняк, стены которого выложены камнями из исторической Динабургской крепости...
Мне самой открывались пласты жизни, которых не принято было касаться и о которых некому было рассказывать. В этих новых условиях открывались какие-то новые факты. В то же время рождались слухи, которые корежили людям жизнь. Пришел ко мне в редакцию старый человек. После того, как его фамилия была обнародована среди палачей, подписавших расстрельные списки в Рижской тюрьме в 1949 году, семья отказалась от него. И старые друзья – тоже. Он битый час показывал мне какие-то справки и говорил, что был в той расстрельной комиссии только переводчиком... В газете мою статью напечатали. Помогла ли она ему – не знаю... Но теперь очень боюсь разного рода люстраций – этого обоюдоострого оружия истории! Мне лично больно стало уже в 1992 году был принят первый закон о гражданстве Латвии – точнее, о немедленном возвращении его гражданам первой Латвийской Республики, до 18 июля 1940 года. Мне, привезенной в страну после войны, там места не было. И я сделала очередной выбор. Я эмигрировала в Германию в 1993 году вместе с сыном, которому в то время было девять лет. Я оставила Латвию, где прожила к тому времени 40 лет, которую любила, знала и считала единственным своим домом. До сих пор не могу решить, правильно ли поступила. Однако это был мой выбор! Меня же не выдавливали из страны под угрозой ареста, как моих подруг из неофициального женского журнала «Мария». Просто я поняла, что мое непосредственное участие в латвийской «цветочной революции» окончилось.

* * *
Через пару лет узнала страшную новость. Мой коллега, фотокорреспондент «Латгалес Лайкс» Валерий Иванов еще в середине 1990-х погиб при очень странных обстоятельствах. Судмедэксперты квалифицировали его смерть как самоубийство.Но все знакомые до сих пор вспоминают, что все тело покойного носило следы страшных побоев... Теперь мы вряд ли когда-нибудь узнаем, как на самом деле погиб этот веселый и бесстрашный человек, который так любил жизнь и так умел ее запечатлеть в самых неожиданных проявлениях!..
Многие из тех, кто в то время принял дело латвийской независимости как свое собственное, сегодня не готовы ответить на вопрос, стоило ли это всех надежд и сил. Азарт революции во многих городах разрушил целые промышленные комплексы. Ей, революции было наплевать на экономическую выгоду, поскольку экономика была завязана на старые связи советского времени. Десятки, если не сотни тысяч, людей остались без работы. И не только в промышленности. Нет больше знаменитой русской труппы Латвийского молодежного театра, нет и Латвийской Госфилармонии. Много чего нет! Не умея справиться с проблематикой неграждан – в том числе и тех, кто вместе с нынешними гражданами Латвии боролся за ее независимость от СССР, руководство страны делает вид, что и проблемы нет...
Я собираюсь купить билет и снова навестить Латвию - без ожидания на границах и без таможенного контроля. Мы теперь живем в одном европейском пространстве. Независимая Латвия, член Евросоюза, только учится использовать новые возможности. Это тема особого разговора! Но никто не запретит моим знакомым выписать любое издание на любом языке! В латвийской прессе полно весьма острой критики. И в суд за это не тащат. Так может быть, наши усилия все-таки в какой-то мере уже окупились?..

Когда-то я уже писал о свадьбе дочки товарища Полянского, той самой, которую воспел Довлатов. И воспел он её не без причины, поскольку ходила байка про историю исключения Галича из Союза писателей. Мол, последней каплей послужило гневное письмо члена Политбюро Полянского. Его дочь выходила замуж за актёра Театра на Таганке Ивана Дыховичного. На свадьбу должен был приехать Высоцкий. Но его не было, и тогда молодёжь включила записи Галича. Внезапно вернулся Полянский, послушал и был жутко возмущён. Тонкость в том, что Высоцкий на свадьбу таки приехал, поэтому молодёжь записи Галича не включала, а слушала живого Высоцкого. А донос на Галича в Союз писателей написал другой Полянский, однофамилец - детский писатель. Но Галичу эта байка очень нравилась, и Дыховичному он как-то сказал: "Вань, да, понятно, что всё это ерунда. Но согласись, что ерунда красивая".

Елена Якович снимает совершенно замечательные документальные фильмы. Она прославилась ещё лет двадцать назад серией "Прогулки с Бродским", где Бродский с Рейном гуляли со съёмочной группой по Венеции. Вчера по каналу "Культура" был показан её новый фильм про пианистку Елизавету Леонскую (). Фильм совершенно замечательный, Леонская рассказывает про Бродского, Олега Кагана (она была его первой женой), Рихтера, свой отъезд в Вену в 1978 году. Съёмочная группа заходит вместе с Леонской в полторы комнаты Бродского на Пестеля, где в пустом помещении стоит пианино, а на стене развешаны фотографии, сделанные в день отъезда Бродского из Советского Союза: кухня, письменный стол, проигрыватель с пластинкой Моцарта, - последняя музыка, которую он слушал дома (*).

Анонсируя этот фильм в фейсбуке, Елена Якович написала эмоциональный текст,

Во вторник, 16 октября, ровно в полночь, в 00.00 и в пятницу, 19-го в 13.15 "Культура" покажет фильм "Елизавета Леонская. Чем пластинка черней, тем ее доиграть невозможней". Это очень личный для меня фильм. Он начался в 1996 году, когда вдова Бродского Мария передала нам с Лешей Шишовым для фильма "Ниоткуда с любовью. Воспоминание об Иосифе Бродском" съемку поминальной службы в Кафедральном соборе Нью-Йорка. Тогда 8 марта 96-го, на сороковой день, в Соборе Святого Иоанна, где собрались его друзья со всего света, звучали не только стихи Бродского и естественный для храма орган, но и рояль, за которым сидела женщина. Мы не знали тогда, что это Лиза Леонская, прославленная пианистка и его подруга - ей Бродский посвятил стихотворение «Bagatelle» и рождественские стихи 1994 года. Она специально выучила «Рондо» Моцарта для поминальной службы. Пластинку с этой музыкой он слушал в ночь с 3 на 4 июня 1972 года - перед тем, как навсегда покинуть Ленинград и «Возлюбленное отечество». Проводив его в аэропорт, его друг Михаил Мильчик вернулся в «полторы комнаты» и сделал снимок проигрывателя, на котором, кажется, все еще крутится бесконечное рондо. «Чем пластинка черней, тем ее доиграть невозможней».

Тонкость в том, что на панихиде по Бродскому в Нью-Йорке Леонская играла Рондо K511 (в начале фильма есть фрагмент этого исполнения, можно сравнить), а на пластинке совсем другая музыка (Дивертисмент N. 17, K. 334/320b). Впрочем, это всё ерунда (хотя и красивая), а я пока поставлю Рондо Моцарта.

(*) Из интервью с автором фотографий:

- На ваших снимках на книжных полках Бродского много англоязычной литературы…

Иосиф увлекался английской и американской поэзией. Самостоятельно выучил язык, читал, переводил, меня даже старался пристрастить к этому делу. На полке у него стоял портрет любимого им поэта Уистена Одена, с которым он успел встретиться, когда приехал в Вену - вскоре Оден ушёл из жизни. Фотография Роберта Фроста, которого он очень ценил и написал поэму, посвящённую его памяти…

На другом фото - проигрыватель и долгоиграющая пластинка с «17-м дивертисментом» Моцарта. Музыка на ваших встречах часто звучала?

Да, Иосиф был большим меломаном. Музыка для него стояла на втором месте по значимости после поэзии. Пластинка Моцарта - последнее, что он слушал перед выездом из страны.