Ножовка, спрятанная в рукав. Воспоминания о прошлом
Крестьянин и фронтовик Иван Денисович Шухов оказался «государственным преступником», «шпионом» и попал в один из сталинских лагерей, подобно миллионам советских людей, без вины осужденных во времена «культа личности» и массовых репрессий. Он ушел из дома 23 июня 1941 г. (на второй день после начала войны с гитлеровской Германией). «…В феврале сорок второго года на Северо-Западном окружили их армию всю, и с самолетов им ничего жрать не бросали, а и самолетов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели», то есть командование Красной Армии бросило своих солдат погибать в окружении. Вместе с группой бойцов Шухов оказался в немецком плену, бежал и чудом добрался до своих. Неосторожный рассказ о том, как он побывал в плену, привел его уже в советский концлагерь, так как органы государственной безопасности всех бежавших из плена без разбора считали шпионами и диверсантами.
Вторая часть воспоминаний и размышлений Шухова во время долгих лагерных работ и короткого отдыха в бараке относится к его жизни в деревне. Из того, что родные не посылают ему продуктов (он сам в письме к жене отказался от посылок), мы понимаем, что в деревне голодают не меньше, чем в лагере. Жена пишет Шухову, что колхозники зарабатывают на жизнь раскрашиванием фальшивых ковров и продажей их горожанам. Если оставить в стороне упоминания о жизни за пределами колючей проволоки, действие всей повести занимает ровно один день. В этом коротком временном отрезке перед нами развертывается панорама, своего рода «энциклопедия» жизни в лагере.
Во-первых, целая галерея социальных типов и вместе с тем ярких человеческих характеров: Цезарь - столичный интеллигент, бывший кинодеятель, который, впрочем, и в лагере ведет сравнительно с Шуховым «барскую» жизнь: получает продуктовые посылки, пользуется некоторыми льготами во время работ; Кавторанг - репрессированный морской офицер; старик каторжанин, бывавший еще в царских тюрьмах и на каторгах (старая революционная гвардия, не нашедшая общего языка с властью в 30-е гг.); эстонцы и латыши - так называемые «буржуазные националисты»; сектант-баптист Алеша; Гопчик - шестнадцатилетний подросток, чья судьба показывает, что репрессии не различали детей и взрослых. Да и сам Шухов - характерный представитель российского крестьянства с его особой деловой хваткой и органическим складом мышления. На фоне этих пострадавших от репрессий людей вырисовывается фигура иного ряда - начальник режима Волков (явно «говорящая» фамилия), регламентирующий жизнь заключенных и символизирующий беспощадный коммунистический режим.
Во-вторых, детальнейшая картина лагерного быта и труда. Жизнь в лагере остается жизнью со своими видимыми и невидимыми страстями и тончайшими переживаниями. В основном они связаны с проблемой добывания еды. Кормят мало и плохо - жуткой баландой с мерзлой капустой и мелкой рыбой. Своего рода искусство жизни в лагере состоит в том, чтобы достать себе лишнюю пайку хлеба и лишнюю миску баланды, а если повезет - немного табаку. Ради этого приходится идти на величайшие хитрости, выслуживаясь перед «авторитетами» вроде Цезаря и других. При этом важно сохранить свое человеческое достоинство, не стать «опустившимся» попрошайкой, как, например, Фетюков (впрочем, таких в лагере мало). Это важно не из высоких соображений, но по необходимости: «опустившийся» человек теряет волю к жизни и обязательно погибает. Таким образом, вопрос о сохранении в себе образа человеческого становится вопросом выживания. Второй жизненно важный вопрос - отношение к подневольному труду. Заключенные, особенно зимой, работают в охотку, чуть ли не соревнуясь друг с другом и бригада с бригадой, для того чтобы не замерзнуть и своеобразно «сократить» время от ночлега до ночлега, от кормежки до кормежки. На этом стимуле и построена страшная система коллективного труда. Но она тем не менее не до конца истребляет в людях естественную радость физического труда: сцена строительства дома бригадой, где работает Шухов, - одна из самых вдохновенных в повести. Умение «правильно» работать (не перенапрягаясь, но и не отлынивая), как и умение добывать себе лишние пайки, тоже высокое искусство. Важно и умение спрятать от глаз охранников подвернувшийся кусок пилы, из которого лагерные умельцы делают миниатюрные ножички для обмена на еду, табак, теплые вещи… По отношению к охранникам, постоянно проводящим «шмоны», Шухов и остальные заключенные находятся в положении диких зверей: они должны быть хитрее и ловчее вооруженных людей, обладающих правом их наказать и даже застрелить за отступление от лагерного режима. Обмануть охранников и лагерное начальство - это тоже высокое искусство.
Тот день, о котором повествует герой, был, по его собственному мнению, удачен - «в карцер не посадили, на Соцгородок (работа зимой в голом поле) бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу (получил лишнюю порцию), бригадир хорошо закрыл процентовку (система оценки лагерного труда), стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три.
Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось…». В конце повести дается краткий словарь блатных выражений и специфических лагерных терминов и аббревиатур, которые встречаются в тексте.
Алешка-баптист - заключенный. Вечный оппонент Ивана Денисовича по религиозным вопросам. Чистенький, приумытый. Щеки вваленные, потому что на пайке сидит и нигде не подрабатывает. Настроение всегда благостное, улыбается, солнышку радуется. Смирный, уступчивый, а смирный в бригаде - клад. Сел за веру, и в лагере его вера только укрепилась. При любом удобном случае старается внушить веру другим, агитирует. «Молитва должна быть неотступна! И если будете веру иметь и скажете этой горе - перейди! - перейдет». «Молиться надо о духовном: чтоб Господь с нашего сердца накипь злую снимал». В записную книжку переписал половину Евангелия и книжечку эту свою так ловко засовывает в щель в стене, что ни на одном шмоне еще не нашли.
Гопчик - хлопец лет шестнадцати, розовенький поросенок. Посадили его за то, что бендеровцам в лес молоко возил. Срок дали, как взрослому. По характеру - ласковый, ко всем мужикам ластится, но и с хитрецой - посылки свои по ночам в одиночку жует. Живой, ловкий и легкий, как белка. Иван Денисович этого плута любит.
Иван Денисович Шухов - заключенный. Прообразом главного героя послужил солдат Шухов, воевавший вместе с автором в Великую Отечественную войну, однако никогда не сидевший. Лагерный опыт самого автора и других узников стал материалом для создания образа И. Д.
И. Д. сорок лет от роду, на войну ушел 23 июня 1941 г., из деревни Темгенево, что возле Поломни. Дома остались жена и две дочки (сын умер маленьким). Отсидел И. Д. восемь лет (семь на Севере, в Усть-Ижме), сидит девятый - срок заключения заканчивается. По «делу» считается, что сел за измену Родине - сдался в плен, а вернулся потому, что выполнял задание немецкой разведки. На следствии всю эту чушь подписал- расчет был простой: «не подпишешь - бушлат деревянный, подпишешь - поживешь еще малость». А на самом деле было так: попали в окружение, есть было нечего, стрелять нечем. Понемногу их немцы по лесам ловили и брали. Впятером пробрались к своим, только двоих автоматчики уложили на месте, а третий умер от ран. А когда двое оставшихся сказали, что убежали из немецкого плена, им не поверили и сдали «куда надо». Поначалу попал в Усть-Ижменский общий лагерь, а потом из общего пятьдесят восьмую статью перегнали в Сибирь, в каторжный. Здесь, в каторжном, считает И. Д., хорошо: «…свободы здесь- от пуза. В Усть-Ижменском скажешь шепотком, что на воле спичек нет, тебя садят, новую десятку клепают. А здесь кричи с верхних нар что хошь - стукачи того не доносят, оперы рукой махнули».
Теперь у И. Д. зубов нет половины, а борода здоровая выперла, голова бритая. Одет как все лагерники: ватные брюки, повыше колена пришит затасканный погрязневший лоскут с номером Ш-854; телогрейка, а поверх нее - бушлат, подпоясанный веревочкой; валенки, под валенками две пары портянок - старые и поновей.
За восемь лет приспособился И. Д. к лагерной жизни, понял ее главные законы и живет по ним. Кто арестанту главный враг? Другой арестант. Если б зэки друг с другом не сучились, не имело б над ними силы начальство. Так что первейший закон - оставаться человеком, не суетиться, сохранять достоинство, знать свое место. Не быть шакалом, но и позаботиться о себе должен сам - как растянуть пайку, чтобы не чувствовать постоянно голода, как успеть валенки просушить, как нужный инструмент заначить, как когда работать (в полную или вполсилы), как разговаривать с начальством, кому не попадаться на глаза, как подработать, чтобы себя поддержать, но честно, не ловча и не унижаясь, а применив свое умение и смекалистость. И это не только лагерная мудрость. Это мудрость скорее даже крестьянская, генетическая. И. Д. знает, что работать - лучше, чем не работать, а работать хорошо - лучше, чем плохо. Хотя и он не всякую работу возьмет, но не зря считается лучшим в бригаде мастером.
К нему применима пословица «На Бога надейся, а сам не плошай». Бывает, взмолится: «Господи! Спаси! Не дай мне карцера!» - а сам сделает все, чтобы перехитрить надзирателя или еще кого. Минует опасность, и он тут же забудет воздать Господу благодарность - некогда и уже некстати. Считает, что «молитвы те - как заявления: или не доходят, или - «в жалобе отказать». Правь свою судьбу сам. Здравый смысл, житейская крестьянская мудрость и по-настоящему высокая нравственность помогают И. Д. не только выжить, но и принимать жизнь такой, какая она есть, и даже уметь быть счастливым. Образ И. Д. восходит к классическим образам стариков-крестьян, к примеру, - толстовскому Платону Каратаеву, хотя и существует совершенно в других обстоятельствах.
Кавторанг Бундовский - заключенный. Бывший капитан второго ранга. У К. богатая биография: ходил и вокруг Европы, и Великим северным путем; с английским, адмиралом общался - прожил целый месяц на английском крейсере, сопровождал морской конвой, был офицером связи. А английский адмирал прислал ему после войны памятный подарок, который, видно, и сослужил К. «хорошую службу». В лагере недавно - еще трех месяцев нет, поэтому «права качает» («Вы права не имеете людей на морозе раздевать! Вы девятую статью Уголовного кодекса не знаете!»), впрочем, и по отчаянности характера тоже. Вообще К. любит все объяснять и командовать. Держится бодро, хотя на глазах «доходит». Осужден на двадцать пять лет. Работает на совесть - с ног валится, а тянет. Шухов говорит: «Как мерин добрый». Цезарь в бригаде «одного кавторанга и придерживается, больше ему не с кем душу отвесть». К. пользуется у зэков уважением.
Кильгас Иоганн - заключенный. Шухов зовет его Ваня. Латыш, но русский знает с детства, как свой родной латышский: рос рядом со старообрядческой деревней. Срок - двадцать пять. С сорок девятого пошла полоса такая: всем давали по двадцать пять. В лагере два года, но уже все понимает: «не выкусишь - не выпросишь». Замечательный каменщик, в бригаде они с Шуховым- первые мастера и работают на пару. Краснолицый, упитанный - две посылки каждый месяц получает. Без шутки слова не знает. Всем хорошо, считает Шухов, одно плохо - не курит, но и это добродетель. Однако самосадом у него можно разжиться, продает - рубль стаканчик. Правда, жила этот латыш, как стакан накладывает, «всегда трусится», боится на одну закурку больше положить.
Стенька Клевшин - заключенный. Тихий, глухой. Ухо у него лопнуло одно еще в сорок первом. Попал в плен, бежал, поймали, отправили в Бухенвальд. Выжил чудом, теперь отбывает срок в советском лагере. Говорит: «Будешь залупаться - пропадешь», - поэтому все молчит больше, людей не слышит и в разговоры не вмешивается. И про него знают только, что в Бухенвальде в подпольной организации был, оружие в зону носил для восстания. Немцы его за руки подвешивали и палками били.
Тюрин Андрей Прокофьевич - заключенный, бригадир. От бригадира в зоне многое зависит, потому что в его руках процентовка, а это - жизнь зэка. Какая процентовка, столько хлеба, такие пайки получишь. В зоне же «двести грамм жизнью правят». Короче, бригадир кормит. Т. - свой бригадир, человек. Был уволен из армии как сын кулака. Добрался домой - отца уже угнали, мать с ребятишками ждет этапа. Отбывает Т. второй срок. В тридцать восьмом встретил он на Котласской пересылке своего бывшего котйвзвода, «ему тоже десятку сунули», а на Печоре «отблагодарил», в портняжную устроил девушку-попутчицу, из ленинградских студенток. Они ему помогли в вагон залезть и прятали от кондуктора с охранником. Третьим сроком угрожает Т. начальство, когда он за бригаду заступается, но его не запугаешь, он своих ребят в обиду не даст и сам работает с ними на равных. Буйновского пытается хоть на ночь от карцера спасти, до поверки дотянуть (а грозит ему 10 суток, после которых уже из больнички не вылезешь).
Лицо у бригадира в рябинах крупных, от оспы, кожа на лице как кора дубовая. Голова острижена, как у всех, и среди сероватых волос много седины рассеяно. Бригадира в бригаде уважают, работают на совесть, знают, что тот их не продаст, и сами никогда его не обманут. Шухов знал Т. еще по Усть-Ижме, и здесь, в каторжном, Т. перетащил его к себе в бригаду.
Фетюков - заключенный. Единственный человек, о котором Шухов думает: «Срока ему не дожить. Не умеет себя поставить». На воле в какой-то конторе большим начальником был, на машине ездил. Стало быть, делать ничего не умеет, поэтому бригадир ставит его на работу туда, где ума не надо, например носилки таскать. Когда сел, все от него отказались: трое детей и жена, которая тут же замуж вышла. Так что помощи ему никакой. Вот он и «шакалит» - клянчит, попрошайничает, из плевательницы окурки выгребает, «шакалить Ф. всегда мастак, а закосить бы смелости не хватило». Достоинства у него - ноль, в зоне его не уважают, даже презирают - и начальство, и зэки, а потому, случается, поколачивают. Утрется Ф., заплачет и пойдет.
Цезарь Маркович - заключенный. Когда-то картины снимал для кино, но и первой не доснял, как посадили. Молодой еще. Усы у него черные, слитые, густые. В зоне не сбрили, потому что на деле так снят. В Ц. всех наций намешано: не то грек, не то еврей, не то цыган. Курит трубку. Трубку - чтобы не просили докурить, в рот не смотрели. Не табака ему жалко, а «прерванной мысли».
Когда Ц. встречает такого же чудака в очках, особенно москвича, то расцветает, как мак, и начинается между ними разговор. Про «Вечерку» свежую, которую прислали бандеролью, про рецензию на премьеру Завадского или про Эйзенштейна и его картину «Иоанн Грозный», про пляску опричников, про трактовку, про политическую идею и оправдание тирании. В высказываниях Ц. смел, может вслух обсуждать «батьку усатого». Когда Шухов слушает это, то почти ничего не может разобрать - так редко слова русские попадаются.
Ц. считают богатым: два раза в месяц он получает посылки, «всем сунул в рот, кому надо, - и придурком работает в конторе, помощником нормировщика». Но не жаден, даст закурить, щедро расплатится за услугу, например за занятую очередь в посылочную, а уж соседа, кто с ним за одной тумбочкой питается (кавторанга), угостит из посылки и колбаской, и копченым рыбцом, и московским батоном с маслом. Но не понимает в жизни ничуть, - считает Шухов. Потому что перед самой поверкой не гужеваться надо с посылкой, тащить скорей в камеру хранения: с собой мешок на поверку не вынесешь, а оставишь - не ровен час, тяпнет тот, кто первый с поверки прибежит. И тут Шухов Ц. помощник, не за заработок, а из жалости. Но Ц. перед ним в долгу не останется.
Крестьянин и фронтовик Иван Денисович Шухов оказался «государственным преступником», «шпионом» и попал в один из сталинских лагерей, подобно миллионам советских людей, без вины осуждённых во времена «культа личности» и массовых репрессий. Он ушёл из дома 23 июня 1941 г., на второй день после начала войны с гитлеровской Германией, «…в феврале сорок второго года на Северо-Западном [фронте] окружили их армию всю, и с самолётов им ничего жрать не бросали, а и самолётов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели», то есть командование Красной Армии бросило своих солдат погибать в окружении. Вместе с группой бойцов Шухов оказался в немецком плену, бежал от немцев и чудом добрался до своих. Неосторожный рассказ о том, как он побывал в плену, привёл его уже в советский концлагерь, так как органы государственной безопасности всех бежавших из плена без разбора считали шпионами и диверсантами.
Вторая часть воспоминаний и размышлений Шухова во время долгих лагерных работ и короткого отдыха в бараке относится к его жизни в деревне. Из того, что родные не посылают ему продуктов (он сам в письме к жене отказался от посылок), мы понимаем, что в деревне голодают не меньше, чем в лагере. Жена пишет Шухову, что колхозники зарабатывают на жизнь раскрашиванием фальшивых ковров и продажей их горожанам.
Если оставить в стороне ретроспекции и случайные сведения о жизни за пределами колючей проволоки, действие всей повести занимает ровно один день. В этом коротком временном отрезке перед нами развёртывается панорама лагерной жизни, своего рода «энциклопедия» жизни в лагере.
Во-первых, целая галерея социальных типов и вместе с тем ярких человеческих характеров: Цезарь - столичный интеллигент, бывший кинодеятель, который, впрочем, и в лагере ведёт сравнительно с Шуховым «барскую» жизнь: получает продуктовые посылки, пользуется некоторыми льготами во время работ; Кавторанг - репрессированный морской офицер; старик каторжанин, бывавший ещё в царских тюрьмах и на каторгах (старая революционная гвардия, не нашедшая общего языка с политикой большевизма в 30-е гг.); эстонцы и латыши - так называемые «буржуазные националисты»; баптист Алёша - выразитель мыслей и образа жизни очень разнородной религиозной России; Гопчик - шестнадцатилетний подросток, чья судьба показывает, что репрессии не различали детей и взрослых. Да и сам Шухов - характерный представитель российского крестьянства с его особой деловой хваткой и органическим складом мышления. На фоне этих пострадавших от репрессий людей вырисовывается фигура иного ряда - начальника режима Волкова, регламентирующего жизнь заключённых и как бы символизирующего беспощадный коммунистический режим.
Во-вторых, детальнейшая картина лагерного быта и труда. Жизнь в лагере остаётся жизнью со своими видимыми и невидимыми страстями и тончайшими переживаниями. В основном они связаны с проблемой добывания еды. Кормят мало и плохо жуткой баландой с мёрзлой капустой и мелкой рыбой. Своего рода искусство жизни в лагере состоит в том, чтобы достать себе лишнюю пайку хлеба и лишнюю миску баланды, а если повезёт - немного табаку. Ради этого приходится идти на величайшие хитрости, выслуживаясь перед «авторитетами» вроде Цезаря и других. При этом важно сохранить своё человеческое достоинство, не стать «опустившимся» попрошайкой, как, например, Фетюков (впрочем, таких в лагере мало). Это важно не из высоких даже соображений, но по необходимости: «опустившийся» человек теряет волю к жизни и обязательно погибает. Таким образом, вопрос о сохранении в себе образа человеческого становится вопросом выживания. Второй жизненно важный вопрос - отношение к подневольному труду. Заключённые, особенно зимой, работают в охотку, чуть ли не соревнуясь друг с другом и бригада с бригадой, для того чтобы не замерзнуть и своеобразно «сократить» время от ночлега до ночлега, от кормёжки до кормёжки. На этом стимуле и построена страшная система коллективного труда. Но она тем не менее не до конца истребляет в людях естественную радость физического труда: сцена строительства дома бригадой, где работает Шухов, - одна из самых вдохновенных в повести. Умение «правильно» работать (не перенапрягаясь, но и не отлынивая), как и умение добывать себе лишние пайки, тоже высокое искусство. Как и умение спрятать от глаз охранников подвернувшийся кусок пилы, из которого лагерные умельцы делают миниатюрные ножички для обмена на еду, табак, тёплые вещи… В отношении к охранникам, постоянно проводящим «шмоны», Шухов и остальные Заключённые находятся в положении диких зверей: они должны быть хитрее и ловчее вооружённых людей, обладающих правом их наказать и даже застрелить за отступление от лагерного режима. Обмануть охранников и лагерное начальство - это тоже высокое искусство.
Тот день, о котором повествует герой, был, по его собственному мнению, удачен - «в карцер не посадили, на Соцгородок (работа зимой в голом поле - прим. ред.) бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу (получил лишнюю порцию - прим. ред.), бригадир хорошо закрыл процентовку (система оценки лагерного труда - прим. ред.), стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось…».
В конце повести даётся краткий словарь блатных выражений и специфических лагерных терминов и аббревиатур, которые встречаются в тексте.
Крестьянин и фрон-товик Иван Дени-сович Шухов оказался «государ-ственным преступ-ником», «шпионом» и попал в один из сталин-ских лагерей, подобно милли-онам совет-ских людей, без вины осуж-дённых во времена «культа личности» и массовых репрессий. Он ушёл из дома 23 июня 1941 г., на второй день после начала войны с гитле-ров-ской Герма-нией, «...в феврале сорок второго года на Северо-Западном [фронте] окру-жили их армию всю, и с само-лётов им ничего жрать не бросали, а и само-лётов тех не было. Дошли до того, что стро-гали копыта с лошадей околевших, разма-чи-вали ту рого-вицу в воде и ели», то есть коман-до-вание Красной Армии бросило своих солдат поги-бать в окру-жении. Вместе с группой бойцов Шухов оказался в немецком плену, бежал от немцев и чудом добрался до своих. Неосто-рожный рассказ о том, как он побывал в плену, привёл его уже в совет-ский конц-ла-герь, так как органы государ-ственной безопас-ности всех бежавших из плена без разбора считали шпио-нами и дивер-сан-тами.
Вторая часть воспо-ми-наний и размыш-лений Шухова во время долгих лагерных работ и корот-кого отдыха в бараке отно-сится к его жизни в деревне. Из того, что родные не посы-лают ему продуктов (он сам в письме к жене отка-зался от посылок), мы пони-маем, что в деревне голо-дают не меньше, чем в лагере. Жена пишет Шухову, что колхоз-ники зара-ба-ты-вают на жизнь раскра-ши-ва-нием фаль-шивых ковров и продажей их горо-жанам.
Если оста-вить в стороне ретро-спекции и случайные сведения о жизни за преде-лами колючей прово-локи, действие всей повести зани-мает ровно один день. В этом коротком временном отрезке перед нами развёр-ты-ва-ется пано-рама лагерной жизни, своего рода «энцик-ло-педия» жизни в лагере.
Во-первых, целая галерея соци-альных типов и вместе с тем ярких чело-ве-че-ских харак-теров: Цезарь — столичный интел-ли-гент, бывший кино-де-я-тель, который, впрочем, и в лагере ведёт срав-ни-тельно с Шуховым «барскую» жизнь: полу-чает продук-товые посылки, поль-зу-ется неко-то-рыми льго-тами во время работ; Кавто-ранг — репрес-си-ро-ванный морской офицер; старик катор-жанин, бывавший ещё в царских тюрьмах и на каторгах (старая рево-лю-ци-онная гвардия, не нашедшая общего языка с поли-тикой боль-ше-визма в 30-е гг.); эстонцы и латыши — так назы-ва-емые «буржу-азные нацио-на-листы»; баптист Алёша — выра-зи-тель мыслей и образа жизни очень разно-родной рели-ги-озной России; Гопчик — шест-на-дца-ти-летний подро-сток, чья судьба пока-зы-вает, что репрессии не разли-чали детей и взрослых. Да и сам Шухов — харак-терный пред-ста-ви-тель россий-ского крестьян-ства с его особой деловой хваткой и орга-ни-че-ским складом мышления. На фоне этих постра-давших от репрессий людей выри-со-вы-ва-ется фигура иного ряда — началь-ника режима Волкова, регла-мен-ти-ру-ю-щего жизнь заклю-чённых и как бы симво-ли-зи-ру-ю-щего беспо-щадный комму-ни-сти-че-ский режим.
Во-вторых, деталь-нейшая картина лагер-ного быта и труда. Жизнь в лагере оста-ётся жизнью со своими види-мыми и неви-ди-мыми стра-стями и тончай-шими пере-жи-ва-ниями. В основном они связаны с проблемой добы-вания еды. Кормят мало и плохо жуткой баландой с мёрзлой капу-стой и мелкой рыбой. Своего рода искус-ство жизни в лагере состоит в том, чтобы достать себе лишнюю пайку хлеба и лишнюю миску баланды, а если повезёт — немного табаку. Ради этого прихо-дится идти на вели-чайшие хитрости, выслу-жи-ваясь перед «авто-ри-те-тами» вроде Цезаря и других. При этом важно сохра-нить своё чело-ве-че-ское досто-ин-ство, не стать «опустив-шимся» попро-шайкой, как, например, Фетюков (впрочем, таких в лагере мало). Это важно не из высоких даже сооб-ра-жений, но по необ-хо-ди-мости: «опустив-шийся» человек теряет волю к жизни и обяза-тельно поги-бает. Таким образом, вопрос о сохра-нении в себе образа чело-ве-че-ского стано-вится вопросом выжи-вания. Второй жизненно важный вопрос — отно-шение к подне-воль-ному труду. Заклю-чённые, особенно зимой, рабо-тают в охотку, чуть ли не сорев-нуясь друг с другом и бригада с бригадой, для того чтобы не замерз-нуть и свое-об-разно «сокра-тить» время от ночлега до ночлега, от кормёжки до кормёжки. На этом стимуле и построена страшная система коллек-тив-ного труда. Но она тем не менее не до конца истреб-ляет в людях есте-ственную радость физи-че-ского труда: сцена стро-и-тель-ства дома бригадой, где рабо-тает Шухов, — одна из самых вдох-но-венных в повести. Умение «правильно» рабо-тать (не пере-на-пря-гаясь, но и не отлы-нивая), как и умение добы-вать себе лишние пайки, тоже высокое искус-ство. Как и умение спря-тать от глаз охран-ников подвер-нув-шийся кусок пилы, из кото-рого лагерные умельцы делают мини-а-тюрные ножички для обмена на еду, табак, тёплые вещи... В отно-шении к охран-никам, посто-янно прово-дящим «шмоны», Шухов и остальные Заклю-чённые нахо-дятся в поло-жении диких зверей: они должны быть хитрее и ловчее воору-жённых людей, обла-да-ющих правом их нака-зать и даже застре-лить за отступ-ление от лагер-ного режима. Обма-нуть охран-ников и лагерное началь-ство — это тоже высокое искус-ство.
Тот день, о котором повест-вует герой, был, по его собствен-ному мнению, удачен — «в карцер не поса-дили, на Соцго-родок (работа зимой в голом поле — прим. ред.) бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу (получил лишнюю порцию — прим. ред.), бригадир хорошо закрыл процен-товку (система оценки лагер-ного труда — прим. ред.), стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подра-ботал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, пере-могся. Прошёл день, ничем не омра-чённый, почти счаст-ливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пять-десят три. Из-за висо-косных годов — три дня лишних набав-ля-лось...»
В конце повести даётся краткий словарь блатных выра-жений и специ-фи-че-ских лагерных терминов и аббре-ви-атур, которые встре-ча-ются в тексте.
23 июня 1941 года, на второй день после начала Великой Отечественной войны, Иван Денисович, герой повести, ушел на фронт. Ушел крестьянин из деревни Темгенево, остались дома жена и две дочки. Был еще сыночек, но умер. В феврале 1942 года на Северо-Западном фронте попал в окружение. Красная Армия бросила своих солдат, они пропадали с голоду, слабли. До того дошло, что ели копыта павших лошадей...
Иван оказался в плену у немцев, ухитрился бежать. Пятеро измученных пленных выбрались к своим. Вот только «свои» автоматчики двоих уложили на месте, а третий умер от ран. Двоих оставшихся сдали в НКВД. Следствие было недолгим - Иван Денисович тут же оказался в советском концлагере. Во времена сталинских репрессий каждый, кто побывал в плену у немцев, автоматически причислялся к шпионам. И попробуй отпираться, попробуй не подпиши - расстреляют, а так - поживешь немного еще.
Восемь лет отсидел Иван Денисович Шухов в Усть-Ижме, сидит девятый год в Сибири, на каторге. Зубов уж половины нет, голова бритая, борода длинная - каторжник!
В лагере каждая деталь важна для сохранения жизни. Автор подробно описывает одежду заключенного: бушлат, подпоясанный веревочкой, поверх телогрейки, валенки, под валенками - две пары портянок (старые и поновей). На ватных брюках чуть выше колена пришит грязный лоскут с лагерным номером.
Строго говоря, действие в повести происходит в течение одного дня. Но за этот день мы можем увидеть, что происходило на сталинской каторге.
Главное в лагере - это не умереть с голоду, добыть себе еду. Разве заключенных не кормят? Основная пища - мерзкая баланда (похлебка) из мелкой рыбки и мерзлой капусты. Можно постараться и добыть себе лишнюю пайку хлеба или еще одну миску той же баланды.
Некоторые ухитряются получать посылки, например Цезарь Маркович. Некогда он собирался быть режиссером, да не успел еще и первой картины снять, как взяли и посадили. Это красивый человек восточного типа - не то грек, не то еврей. Усы у него густые, черные - в лагере не сбрили, потому что такая фотография прилагается к делу. Цезарь все еще живет воспоминаниями о прошлом, ощущает себя деятелем культуры. С интеллигентными людьми ведет разговоры про режиссеров кино и театра, про «политическую идею» как оправдание тирании. Может вслух ругать Сталина - «батьку усатого», из чего Шухов делает вывод, что на каторге больше свободы, чем в Усть-Ижме: никто не стучит, срока не добавляет. Цезарь довольно практичен: из своих посылок он умеет «сунуть в рот, кому надо». Вот и пристроился «придурком» (на легкой работе) - помощником нормировщика. Жадным его не назовешь - получив посылку, делится и табаком, и продуктами, особенно за оказанную услугу.
Шухову, крестьянину, этот интеллигент кажется ничего не понимающим в жизни: посылку нужно не оставлять в бараке, а скорей тащить в камеру хранения - ведь свои же «товарищи» разворуют. Иван Денисович устерег добро Цезаря - и тот перед ним в долгу не остался.
Особенно щедро интеллигент делится едой с соседом «по тумбочке» - Кавторангом, морским капитаном второго ранга Буйновским. Морской офицер, ходивший и Северным морским путем, .и вокруг Европы, однажды как офицер связи сопровождал английского адмирала. Англичанин высоко оценил профессионализм русского капитана и прислал ему как-то после войны подарок на память, из чего НКВД сделал закономерный вывод: Кавторанг - английский шпион!
В лагере этот благородный офицер недавно, поэтому все еще верит в справедливость и Конституцию: «Вы права не имеете людей на морозе раздевать!» Привыкший командовать, Буйновский тем не менее не уклоняется от работы. Заключенные этого человека уважают.
А вот кого не уважают, так это бывшего конторского начальника Фетюкова - тот не умеет ничего делать, разве что носилки таскать, помощи ему из дому никакой - жена от него отказалась и тут же замуж вышла.
Фетюков привык есть от пуза и не стесняется «шакалить», то есть попрошайничать. В нем абсолютно нет чувства собственного достоинства, поэтому его и презирают, а иногда и бьют. Отпора Фетюков дать не может - «утрется, заплачет и пойдет». По-крестьянски мудрый Шухов делает вывод, что такому на зоне не выжить: «Не умеет себя поставить» . А сохранять достоинство необходимо даже из простых жизненных соображений - опустившийся человек теряет волю к жизни и не может дотянуть до конца срока.
Шухов посылок из дому не получает - деревня голодает. Он старается растянуть пайку разумно: так, чтобы не ощущать голода в течение дня. Не стесняется и «закосить» лишний кусок от лагерного начальства.
Каторжане работают в этот день на строительстве дома. Шухов от дела не отлынивает. По результатам работы бригадир Андрей Прокофьевич Тюрин (тоже заключенный, раскулаченный) выписывает «процентовку», а это лишняя пайка хлеба, в зоне же «двести грамм жизнью правят». Работа помогает наполнить день смыслом, не маяться от подъема до отбоя. Радость физического труда поддерживает особенно такие натуры, как крестьянин Шухов. Иван Денисович - лучший в бригаде мастер. Он умеет распределить свои силы так, чтобы не перенапрягаться, но и не бессовестно отлынивать. Старательно и даже азартно работая, Шухов радуется еще и тому, что ему удалось спрятать от охранников обломок пилы - из него умельцы сделают миниатюрные ножички, а их уже можно будет обменивать на табак и,хлеб.
«Заначенные» (спрятанные) вещи постоянно подвергаются риску быть обнаруженными - охрана регулярно проводит «шмоны» (обыски). Обмануть лагерное начальство - это важная задача, которая пробуждает своеобразный азарт.
Удивительная «заначка» у Алеши-баптиста - это посаженный за веру сектант, очень чистый и светлый, всегда умытый. В записную книжку он переписал половину Евангелия и хитро засовывает свое сокровище в щель в стене - ни один «шмон» еще не нашел этого свидетельства преступления. Сел Алеша за веру - и в вере укрепился. При всяком удобном случае агитирует: «Молиться надо о духовном: чтоб Господь с нашего сердца накипь злую снимал».
Так что не только о хлебе насущном заботятся на каторге - есть тут и религиозные и политические споры, разговоры об искусстве...
Однако здоровая крестьянская натура Ивана Денисовича Шухова прежде всего заставляет подбить такие итоги уходящего (по его мнению, удачного) дня: «в карцер не посадили, на Соцгородок (в голое поле в трескучие морозы) работать не послали, кусок ножовки заначил и на шмоне с ней не попался, в обед удалось получить лишнюю порцию каши (закосить), у Цезаря подработал. Табачку купил...»
Вот такой - почти счастливый - лагерный день.
И таких «счастливых дней» - три тысячи пятьсот шестьдесят четыре.
Александр Исаевич Солженицын.
«Один день Ивана Денисовича»
Крестьянин и фронтовик Иван Денисович Шухов оказался «государственным преступником», «шпионом» и попал в один из сталинских лагерей, подобно миллионам советских людей, без вины осуждённых во времена «культа личности» и массовых репрессий. Он ушёл из дома 23 июня 1941 г., на второй день после начала войны с гитлеровской Германией, «…в феврале сорок второго года на Северо-Западном [фронте] окружили их армию всю, и с самолётов им ничего жрать не бросали, а и самолётов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели», то есть командование Красной Армии бросило своих солдат погибать в окружении. Вместе с группой бойцов Шухов оказался в немецком плену, бежал от немцев и чудом добрался до своих. Неосторожный рассказ о том, как он побывал в плену, привёл его уже в советский концлагерь, так как органы государственной безопасности всех бежавших из плена без разбора считали шпионами и диверсантами.
Вторая часть воспоминаний и размышлений Шухова во время долгих лагерных работ и короткого отдыха в бараке относится к его жизни в деревне. Из того, что родные не посылают ему продуктов (он сам в письме к жене отказался от посылок), мы понимаем, что в деревне голодают не меньше, чем в лагере. Жена пишет Шухову, что колхозники зарабатывают на жизнь раскрашиванием фальшивых ковров и продажей их горожанам.
Если оставить в стороне ретроспекции и случайные сведения о жизни за пределами колючей проволоки, действие всей повести занимает ровно один день. В этом коротком временном отрезке перед нами развёртывается панорама лагерной жизни, своего рода «энциклопедия» жизни в лагере.
Во-первых, целая галерея социальных типов и вместе с тем ярких человеческих характеров: Цезарь — столичный интеллигент, бывший кинодеятель, который, впрочем, и в лагере ведёт сравнительно с Шуховым «барскую» жизнь: получает продуктовые посылки, пользуется некоторыми льготами во время работ; Кавторанг — репрессированный морской офицер; старик каторжанин, бывавший ещё в царских тюрьмах и на каторгах (старая революционная гвардия, не нашедшая общего языка с политикой большевизма в 30-е гг.); эстонцы и латыши — так называемые «буржуазные националисты»; баптист Алёша — выразитель мыслей и образа жизни очень разнородной религиозной России; Гопчик — шестнадцатилетний подросток, чья судьба показывает, что репрессии не различали детей и взрослых. Да и сам Шухов — характерный представитель российского крестьянства с его особой деловой хваткой и органическим складом мышления. На фоне этих пострадавших от репрессий людей вырисовывается фигура иного ряда — начальника режима Волкова, регламентирующего жизнь заключённых и как бы символизирующего беспощадный коммунистический режим.
Во-вторых, детальнейшая картина лагерного быта и труда. Жизнь в лагере остаётся жизнью со своими видимыми и невидимыми страстями и тончайшими переживаниями. В основном они связаны с проблемой добывания еды. Кормят мало и плохо жуткой баландой с мёрзлой капустой и мелкой рыбой. Своего рода искусство жизни в лагере состоит в том, чтобы достать себе лишнюю пайку хлеба и лишнюю миску баланды, а если повезёт — немного табаку. Ради этого приходится идти на величайшие хитрости, выслуживаясь перед «авторитетами» вроде Цезаря и других. При этом важно сохранить своё человеческое достоинство, не стать «опустившимся» попрошайкой, как, например, Фетюков (впрочем, таких в лагере мало). Это важно не из высоких даже соображений, но по необходимости: «опустившийся» человек теряет волю к жизни и обязательно погибает. Таким образом, вопрос о сохранении в себе образа человеческого становится вопросом выживания. Второй жизненно важный вопрос — отношение к подневольному труду. Заключённые, особенно зимой, работают в охотку, чуть ли не соревнуясь друг с другом и бригада с бригадой, для того чтобы не замёрзнуть и своеобразно «сократить» время от ночлега до ночлега, от кормёжки до кормёжки. На этом стимуле и построена страшная система коллективного труда. Но она тем не менее не до конца истребляет в людях естественную радость физического труда: сцена строительства дома бригадой, где работает Шухов, — одна из самых вдохновенных в повести. Умение «правильно» работать (не перенапрягаясь, но и не отлынивая), как и умение добывать себе лишние пайки, тоже высокое искусство. Как и умение спрятать от глаз охранников подвернувшийся кусок пилы, из которого лагерные умельцы делают миниатюрные ножички для обмена на еду, табак, тёплые вещи… В отношении к охранникам, постоянно проводящим «шмоны», Шухов и остальные Заключённые находятся в положении диких зверей: они должны быть хитрее и ловчее вооружённых людей, обладающих правом их наказать и даже застрелить за отступление от лагерного режима. Обмануть охранников и лагерное начальство — это тоже высокое искусство.
Тот день, о котором повествует герой, был, по его собственному мнению, удачен — «в карцер не посадили, на Соцгородок (работа зимой в голом поле — прим. ред.) бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу (получил лишнюю порцию — прим. ред.), бригадир хорошо закрыл процентовку (система оценки лагерного труда — прим. ред.), стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось…»
В конце повести даётся краткий словарь блатных выражений и специфических лагерных терминов и аббревиатур, которые встречаются в тексте.
Иван Денисович Шухов был обычным крестьянином и фронтовиком, но стал «государственным преступником», «шпионом», поэтому и попал в сталинский лагерь, как и миллионы людей, без вины осуждённые.
Он отправился на войну в июне 1941 г., в феврале их армию окружили, им никак не доставляли еду. Доходило до того, что они строгали копыта с лошадей, размачивали и ели. Командование оставило своих солдат гибнуть в окружении. Но Шухов с солдатами попали в плен, откуда ему удалось бежать. Случайно он проговаривается о том, что побывал в плену и попадает в советский концлагерь.
Шухов во время лагерных работ и небольшого отдыха вспоминает о своей жизни в деревне. В письме он просит свою жену не присылать ему продукты, ведь он понимал, что в деревне люди тоже голодают. Если не обращать внимания на ретроспекции и небольшие эпизоды о жизни за пределами лагеря, действия повести укладываются в один день, в который автор вложил всю лагерную жизнь.
В лагере большое количество людей разных социальных слоев: столичного интеллигента – Цезаря, который и в лагере ведет «барскую» жизнь; морской офицер; старик, сидевший еще в царских тюрьмах; эстонцы и латыши - так называемые «буржуазные националисты»; Гопчик -подросток, чья судьба показывает, что репрессии не различали детей и взрослых. Да и сам Шухов - характерный представитель российского крестьянства с его особой деловой хваткой и органическим складом мышления. Начальник режима – Волков, который характеризует коммунистический режим.
Наш герой описывает каждую деталь лагерного быта и труда. Какой бы ни была жизнь, она остается жизнью, со своими страстями и переживаниями. Чаще всего это связано с едой. Кормят ужасно, поэтому если заключенный находил себе лишний паек хлеба или баланды, осваивал своего рода искусство. Для этого требовалось выслуживаться перед авторитетами, при этом, не теряя своего достоинства. Это было необходимо не из-за высоких соображений, просто такие люди теряли волю к жизни и умирали.
Жизненно важным вопросом является отношение к подневольному труду. Зимой рабочие чуть ли не устраивали соревнования, работали по максимуму, стараясь сократить время на ночлег и еду, чтобы не замерзнуть. На этом и построена система коллективного труда.
День, о котором рассказывает нам герой, был удачным – в карцер не посадили, он смог закосить себе каши, на работу в поле не выгнали, на шмоне не попался и купил себе табачку. Таких дней у него было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних добавилось.
В оксфорде доказали существование параллельных миров
Тире в сложном предложении
Нападение на нацгвардию в Чечне: “китайский расстрел” или атака ИГ?