Где ошибся Дарвин? Натуралист из дауна. «Законы органической жизни», Эразм Дарвин

Ошибочно суждение о том, что научный прогресс остановил эволюцию людей. Да, современные технологии адаптировали среду под наши потребности, а медицина позволяет выжить даже самым слабым представителям человеческого вида. Тем не менее, эволюция продолжается, более того – вопреки расхожему мнению, она не замедлилась, а ускорилась.
Создатель теории эволюции Чарльз Дарвин не уделял особого внимания эволюции людей. Он полагал, что стремление спасти даже слабых и больных представителей нашего вида привело к тому, что наш эволюционный путь изменился. С тех пор бытует мнение о том, что эволюция человека замедлилась или даже вовсе прекратилась, но исследования, проведенные в последние годы, опровергли эту точку зрения. Эволюция человека не просто продолжается – она идет активно, как никогда.

Супермены отменяются

Человечество еще не породило суперменов в стиле X-Men. Скорее всего, "суперспособностей" ожидать не стоит – их нам заменил прогресс со своей совершенной мощной техникой. Однако за последние 10 тыс. лет население планеты выросло с нескольких миллионов до 7 миллиардов человек, и каждое успешное слияние сперматозоида и яйцеклетки несет в себе несколько совершенно новых мутаций.

Эволюцию тела человека пока предсказать невозможно – слишком велико влияние прогресса, но ее следы заметны. Например, за 100 с лишним лет у мужчин-американцев средняя высота черепа увеличилась на 6,8 %, объем на 200 куб. см (это почти с теннисный мяч), а высота тела увеличилась на 5,6 %

Эта лавина мутаций дает кучу "сырья" для эволюции. Некоторые мутации очень быстро распространяются среди людей и, скорее всего, станут обычными чертами человека.

Число мутаций по временной шкале. Число мутаций резко растет. Падение в период ближе к современности связан с тем, что нынешние методы исследований не дают точных данных с очень молодыми мутациями

Современные генетические исследования показывают, что человечество не просто приобретает новые мутации – в последние 40 тыс. лет наша эволюция резко ускорилась. Неожиданно большая часть нашего генетического материала содержит геномные подписи относительно недавних эволюционных изменений.

Графическое отображение генетических моделей. Слева – до бума роста населения, справа – после. В целом мутаций стало намного больше. Некоторые из них не оказывают никакого заметного влияния, некоторые вредны, другие, возможно, содержат первые признаки адаптации к особым экологическим условиям

К сожалению, современные аналитические инструменты не позволяют точно определить, к чему в итоге приведут все эти мутации.

Эволюция размножения

Эволюция заметно повлияла на наше размножение. Человеческая популяция за последние несколько тысяч лет пережила демографический взрыв. Были периоды времени, когда катаклизмы почти (а в некоторых регионах - полностью) уничтожили человеческие племена. Тем не менее, сегодня на планете живут миллиарды людей. Это стало возможно благодаря эволюционным изменениям, которые дали людям способность рожать детей в более раннем возрасте и, соответственно, на протяжении жизни производить больше потомства. Данный факт был обнаружен достаточно давно, например, средний возраст рождения первого ребенка у матерей определенной генетической линии в городе Квебек уменьшился с 26 лет в 1800 году до 22 лет в 1940 году.

Несколько тысяч лет назад, фермент, перерабатывающий молоко, «отключался» в пятилетнем возрасте. Это стимулировало переход детей во взрослую жизнь. По весьма приблизительным данным около 7500 лет назад на территории Северной Европы появилась мутация, позволяющая пить молоко и во взрослом возрасте. Сегодня мы легко перевариваем молочные продукты, а ведь наши предки после кружки молока могли умереть от диареи

Начатое в 1948 году исследование Framingham Heart Study в городке Фрамингем, штат Массачусетс, дает особенно интересные результаты. В этом исследовании на протяжении трех поколений приняли участие тысячи человек. Результаты наблюдений показывают, что женщины Фрамингема становятся половозрелыми немного раньше и сохраняют способность родить немного дольше, чем их предки. Также заметно усиление некоторых черт, связанных с плодовитостью: женщины стали немного ниже ростом и полнее, а в крови наблюдается более низкий уровень холестерина. Эта тенденция, судя по всему, актуальна для всего мира. Раннее половое созревание, усиление черт, связанных с размножением, – все это результат эволюции, которая спасла нас от вымирания. Правда, теперь чрезмерная плодовитость человечеству даже вредна, и цивилизация изобрела средства для регулирования популяции.

Коровы как инструмент эволюции

На протяжении невероятных 85 млн лет развития человеческой генетической истории потребление молока взрослыми особями не предусматривалось. Как только дети переставали питаться молоком матери, генетические механизмы отключали процессы разрушения основного сахара молока – лактозы.

Но около 7000-9000 лет назад люди завели первый крупный рогатый скот - корову. Коровье молоко стало доступным продуктом, хотя из-за генетического "выключателя" первые взрослые потребители этого молока намучались с желудком. Тем не менее, судя по всему, молоком начали кормить детей от грудного до подросткового периода и дальше. В результате питания молоком на протяжении всей жизни появились взрослые с мутацией гена, ответственного за пожизненную переработку лактозы.

Таким образом эволюция подарила нам способность усваивать коровье молоко. Эта мутация распространялась очень быстро, сначала в Европе, а потом в Африке. Теперь большинство людей на планете хорошо усваивают лактозу и могут употреблять различные молочные продукты. Это эволюционное изменение является одним из наиболее быстро распространившихся и массовых в человеческой истории, хотя до сих пор встречаются люди с непереносимостью лактозы.

Люди становятся глупее

Принято считать, что эволюция оптимизирует живой организм, делает его более совершенным. В глобальных масштабах это, видимо, так и есть, однако в отдельных случаях эволюция может работать и на ухудшение "качества" живого организма. К сожалению, последнее касается человеческого интеллекта.

Ни у кого нет сомнений, что рано или поздно искусственный интеллект превзойдет человеческий. С этого момента эволюция может "решить", что интеллект человеку вовсе не нужен

По мнению генетика профессора Геральда Крабтри из Стэнфордского университета, человечество становится эмоционально и интеллектуально глупее. Это связано с генетикой и характером современной жизни.

Крабтри полагает, что мы достигли пика интеллектуального и эмоционального развития несколько тысяч лет назад, с тех пор эти качества ухудшились. Пока это всего лишь гипотеза, которую много критикуют. Тем не менее, есть данные, которые ее подтверждают. Примитивные примеры легко иллюстрируют эту эволюцию-деградацию. Древние охотники-собиратели должны были обладать максимальными доступными им знаниями об окружающей среде, иначе они быстро погибли бы вместе со своими семьями. Глупых вождей-тиранов, неспособных принимать правильные решения, в первобытные времена также ждала печальная судьба. Таким образом древнее общество в основном состояло из наиболее интеллектуально и физически развитых особей, способных к взаимодействию друг с другом. В отличие от древних времен, в современном обществе могу легко выжить интеллектуально слаборазвитые, физически недееспособные люди и маньяки-социопаты, а менеджеры высшего звена, политики и т.д. за свои концептуальные ошибки даже получают огромные бонусы и высокое положение в обществе.

Получается, что века эволюции не совершенствовали наше общество, а наоборот. Научно-технический прогресс повлиял на эволюцию, что сделало нашу популяцию менее интеллектуальной и эмоционально отзывчивой. В древние времена эволюция "поощряла" генетические линии интеллектуально развитых людей, способных к взаимовыручке. Теперь "любовью" эволюции все чаще пользуются неумные психопаты, думающие только о своем благополучии.

Надо отметить, что гипотезу Геральда Крабтри научное сообщество приняло в штыки и объявило домыслом. Ученые полагают, что как таковых "генов гениальности" нет, а значит, нет и смысла говорить о снижении интеллектуального уровня человечества. В свою очередь Крабтри утверждает, что интеллект зависит от тысяч генов и нарушение в любом из них может иметь пагубные последствия для умственного развития нашего вида.

Ум меняется на иммунитет

Эволюция сегодня предпочитает другие черты, нежели тысячи лет назад, например, сильный иммунитет. Урбанизация, которая несколько веков назад начала приобретать эпические масштабы, привела к широкому распространению инфекционных заболеваний. Эпидемии смертельных инфекций оставили в живых людей с самым сильным иммунитетом, и эти гены передались следующим поколениям. Наши организм гораздо устойчивее к различным инфекциям, у наших предков даже 200-300 лет назад.

Удар по обонянию

Наверное, больше всех в результате эволюции человека пострадало наше обоняние. Сегодня люди имеют гораздо меньше обонятельных рецепторов, чем животные. Это произошло потому, что человек постепенно научился распознавать качество еды не по запаху, а по множеству других признаков.

Теперь мы можем оценить пригодность пищи по внешнему виду, способу обработке, сроку хранения, целостности упаковки, медицинскому заключению врача и т.д., тогда как собаке достаточно просто понюхать пищу. Эволюция сделала выбор в пользу более сложного, но надежного метода. В этом плане наше обоняние продолжит ухудшаться – организму нужно терпеть букеты ароматов современного города. Тем не менее, кое-какие обонятельные рефлексы пока сохраняются, например, при выборе сексуальных партнеров.

Культурная эволюция

Когда речь идет об эволюции, люди, как правило, думают о биологии. Тем не менее, культурная эволюция, включающая все наши социальные отношения и речь, развивается гораздо быстрее и меняется в более широких пределах. В конце концов, если бы мы могли путешествовать во времени и вернуться на несколько сотен тысяч лет назад, то мы бы легко узнали своих предков homo sapiens. Набор генов у нас и наших предков отличается незначительно, а вот образ жизни действительно совершенно разный.

Генетические отличия между неандертальцем-охотником и космонавтом минимальны, но культурные различия – невероятно большие. Именно культурная эволюция идет наиболее быстрыми темпами, ветвясь многочисленными вариантами. Победит ли какая-либо одна культурная линия или их станет бесконечно много, пока сказать невозможно

Ученые разработали инструменты для изучения культурной эволюции только в последнее десятилетие, так что по-настоящему серьезные исследования в этой области еще впереди. При этом, например, появление цифровых коммуникационных технологий, скорее всего, породит абсолютно новые типы культур.

Михаил Левкевич

2 октября 1836 года Дарвин вернулся из путешествия. В это время ему было 27 лет. Вопрос о карьере решился сам собой, без долгих размышлений. Не то чтобы Дарвин уверовал в свою способность «двигать науку», но и рассуждать об этом было нечего: на руках оказались огромные материалы, богатые коллекции, у него уже были планы будущих исследований, оставалось, не мудрствуя лукаво, приниматься за работу. Дарвин так и сделал. Следующие двадцать лет он посвятил обработке собранных материалов.

Изданный им дневник путешествия имел большой успех. Безыскусная простота изложения - его главное достоинство. Чарлза Дарвина нельзя назвать блестящим стилистом, но любовь к природе, тонкая наблюдательность, разнообразие и широта интересов автора искупают недостаток красоты изложения.

Несколько месяцев он прожил в Кембридже, а в 1837 году переселился в Лондон, где провел пять лет, вращаясь, главным образом, в кругу ученых. Привыкнув жить среди вольной природы, он тяготился городской жизнью. Из ученых Чарлз Дарвин особенно близко сошелся с Лайелем и с Гукером Дружба их продолжалась до самой смерти Дарвина. Гукер много помогал ему своими огромными знаниями, находя, в свою очередь, источник дальнейших исследований в его идеях.

Вообще, эти годы были самым деятельным периодом в жизни Дарвина. Он часто бывал в обществе, много работал, читал, делал сообщения в ученых обществах и в течение трех лет состоял почетным секретарем Геологического общества.

В 1839 году он женился на своей кузине, мисс Эмме Вэджвуд. Между тем здоровье его становилось все слабее и слабее. В 1841 году он писал Лайелю: «Мне горько было убедиться, что мир принадлежит сильным и что я не буду в состоянии делать ничего более, кроме как следить за успехами других в области науки». К счастью, эти печальные предчувствия не сбылись, но вся его остальная жизнь прошла в непрерывной борьбе с болезнью. Шумная городская жизнь становилась для него невыносимой, и в 1842 году он переселился в расположенное недалеко от Лондона имение Доун, купленное им для этой цели.

Поселившись в Доуне, Чарлз Дарвин провел в нем сорок лет спокойной, однообразной и деятельной жизни. Он вставал очень рано, отправлялся на коротенькую прогулку, затем около восьми часов завтракал и садился за работу часов до девяти - половины десятого. Это было его лучшее рабочее время. В половине десятого он принимался за чтение писем, которых получал очень много, с половины одиннадцатого до двенадцати или половины первого опять занимался. После этого он считал оконченным свой рабочий день и, если занятия шли успешно, говорил с удовольствием: «Сегодня я хорошо поработал». Затем отправлялся гулять в любую погоду в сопровождении любимой собаки, пинчера Полли. Собак он очень любил, они отвечали ему тем же. Отшельническая жизнь в Доуне разнообразилась время от времени поездками к родственникам, в Лондон, на морской берег.

В семейной жизни Чарлз Дарвин был вполне счастлив. «В его отношениях к моей матери, - говорил сын ученого Фрэнсис Дарвин, - ярче всего сказывалась его симпатичная, чуткая натура. В ее присутствии он чувствовал себя счастливым; благодаря ей его жизнь, которая иначе была бы омрачена тяжелыми впечатлениями, имела характер спокойного и ясного довольства».

Книга «О выражении ощущений» показывает, как тщательно Дарвин наблюдал за своими детьми. Он интересовался мельчайшими подробностями их жизни и увлечений, играл с ними, рассказывал и читал, учил собирать и определять насекомых, но в то же время предоставлял им полную свободу и относился к ним по-товарищески.

В деловом отношении Дарвин был аккуратен до щепетильности. Счета свои он вел очень тщательно, классифицировал их и в конце года подводил итоги, как купец. Отец оставил ему состояние, которого хватало на независимую и скромную жизнь.

Собственные книги давали ему значительный доход, чем Чарлз Дарвин немало гордился не из любви к деньгам, а из-за сознания, что и он может зарабатывать свой хлеб. Дарвин нередко оказывал денежную помощь нуждающимся ученым, а в последние годы жизни, когда доходы его возросли, решил выделить часть своих денег на содействие развитию науки.

Терпение и упорство, с которыми Дарвин вел свои работы, поразительны. Гипотеза «пангенезиса» - результат двадцатипятилетних размышлений над вопросом о причинах наследственности. Книгу «О выражении ощущений» он писал 33 года: в декабре 1839-го начал собирать материалы, а в 1872 году книга была напечатана. Один из опытов над земляными червями продолжался целых 29 лет! Двадцать один год, с 1837 по 1858 год, он разрабатывал вопрос о происхождении видов, прежде чем решился напечатать книгу.

Книга имела огромный успех и наделала много шума, так как противоречила традиционным представлениям о возникновении жизни на Земле. Одной из самых смелых мыслей было утверждение, что эволюция продолжалась многие миллионы лет. Это противоречило учению Библии о том, что мир был создан за шесть дней и с тех пор неизменен. В наши дни большинство ученых используют модернизированный вариант теории Дарвина для объяснения изменений в живых организмах. Некоторые же отвергают его теорию по религиозным мотивам.

Чарлз Дарвин открыл, что организмы борются друг с другом за пищу и среду обитания. Он заметил, что даже в пределах одного вида есть особи с особыми признаками, увеличивающими их шансы на выживание. Потомство таких особей наследует эти признаки, и они постепенно становятся общими. Особи, не имеющие этих признаков, вымирают. Так, через много поколений весь вид приобретает полезные признаки. Этот процесс называют естественным отбором. Ему удалось решить величайшую проблему биологии: вопрос о происхождении и развитии органического мира. Можно сказать, что вся история биологических наук распадается на два периода: до Дарвина - бессознательное стремление к установке эволюционного принципа, и после Дарвина - сознательная разработка этого принципа, установленного в «Происхождении видов».

Одну из причин успеха теории нужно искать в достоинствах самой книги Дарвина. Недостаточно высказать идею, необходимо еще и связать ее с фактами, и эта часть задачи едва ли не самая трудная. Если бы Чарльз Дарвин высказал свою мысль в общей форме, как Уоллес, она, конечно, не произвела бы и сотой доли своего действия. Но он проследил ее до самых отдаленных последствий, связал с данными различных отраслей науки, подкрепил несокрушимой батареей фактов. Он не только открыл закон, но и показал, как этот закон проявляется в разнообразных сферах явлений.

Почти все исследования Дарвина, появившиеся после «Происхождения видов», представляют собой разработку тех или иных частных принципов его теории. Исключение составляют только книга о дождевых червях и несколько мелких заметок. Все остальные посвящены решению различных вопросов биологии - большею частью наиболее запутанных и сложных с точки зрения естественного отбора.

В 1862 году Ч. Дарвин опубликовал работу «Опыление орхидей», доказав, что растения приспосабливаются к окружающей среде не менее удивительным образом, чем животные. На некоторое время он отдает свои научные пристрастия жизни растений, каждая из его последующих книг поражает коллег-ботаников. Труды «Насекомоядные растения» и «Карабкающиеся растения» появились одновременно в 1875 году.

Свой вклад Чарлз Дарвин внес и в будущую науку генетику, начав опыты по скрещиванию видов. Он доказал, что растения, которые получаются в результате скрещивания, оказываются более жизнеспособными и плодоносными, чем при простом самоопылении.

Практически каждая новая работа Дарвина становилась сенсацией в научном мире. Правда, не все они были приняты его современниками, как это случилось, например, с исследованием «Образование растительной почвы путем деятельности червей» (1881). В нем Дарвин объяснял пользу червей, которые перемешивают почву естественным путем. Сегодня, когда много размышляют о загрязненности земли химическими удобрениями, эта проблема вновь приобрела свою актуальность.

Но его интересы не ограничивались только теоретическими исследованиями. В одной из своих работ Чарлз Дарвин давал практические советы по выведению породистых английских боровов. По мере того как его теория распространялась и результаты обнаруживались в бесчисленных работах, в быстром преобразовании всех отраслей знания, патентованные ученые, академические светила примирялись с заслугами великого натуралиста. В 1864 году он получил высшую награду, какой может удостоиться ученый в академии: Коплеевскую золотую медаль. В 1867 году Дарвину был пожалован прусский орден «Pour Ie merite», учрежденный Фридрихом Вильгельмом IV для награды за ученые и литературные заслуги. Боннский, Бреславльский, Лейденский университеты избрали его почетным доктором; Петербургская (1867), Берлинская (1878), Парижская (1878) академии - членом-корреспондентом.

Дарвин относился ко всем этим и другим официальным наградам с большим равнодушием. Он терял дипломы и должен был справляться у друзей, состоит ли он членом такой-то академии или нет. Ум ученого не ослаб, не помрачился с годами, и лишь смерть прервала его могучую работу.

Чарлз Дарвин умер 19 апреля 1882 года, в Дауне, близ Лондона и похоронен в Вестминстерском аббатстве.

Трудно преувеличить то, насколько блестящей и грандиозной была и остается эволюционная теория естественного отбора Чарльза Дарвина. Она в прямом смысле потрясла викторианскую Англию — по крайней мере, в той степени, в которой традиционную и душную викторианскую Англию могли потрясти люди, посмевшие немного повысить голос, выражая вежливый протест. Но некоторым представителям того общества, в особенности убежденным приверженцам христианского учения, не слишком понравилась идея о том, что природа вполне может существовать и развиваться самостоятельно, без указующего перста высшей силы. Им она совсем не понравилась.

Хотя сегодня об этом мало кто знает, но ученые размышляли над идеей эволюции еще до Дарвина — даже дед Чарльза, Эразм, упомянул о ней в одном из своих стихотворений. Вкладом Чарльза стала непосредственно теория естественного отбора, согласно которой живые существа со временем меняются, и эти изменения позволяют им лучше приспосабливаться к окружающей среде, повышая их шансы передать свои признаки будущим поколениям. (Интересно, что друг Дарвина, блестящий натуралист Альфред Рассел Уоллес (Alfred Russel Wallace) пришел к такому же выводу примерно в то же время, что и сам Дарвин. Оба они представили свои предварительные выводы перед Лондонским Линнеевским обществом, и только потом Дарвин произвел настоящую революцию, опубликовав свой труд «О происхождении видов».)

Однако в его теории естественного отбора было одно слабое место: Дарвин не смог до конца объяснить, как именно это работает. Потомки, несомненно, обладали чертами своих родителей. Но как это получалось? Что происходило в момент зачатия? Это было гигантским пробелом в дарвиновской теории эволюции. Поэтому в 1868 году, спустя почти десятилетие после публикации «О происхождение видов», Дарвин попытался заполнить этот пробел своей теорией «пангенезиса» — совершенно ошибочной теорией, которая в общих чертах заключается в следующем.

Каждая клетка в нашем теле источает крошечные частицы, называемые геммулами, «которые распространяются по всей системе», как писал Дарвин, и, «получая необходимое питание, эти частицы начинают приумножаться путем деления и в конечном итоге превращаются в единицы, подобные тем, от которых они изначально произошли». В сущности, с точки зрения Дарвина, геммулы — это семена клеток. «Они собираются со всех частей системы и концентрируются в половых элементах. Их развитие в следующем поколении приводит к формированию нового существа».

Поскольку в момент зачатия происходит соединение половых семян обоих родителей, их отпрыск в конечном итоге обладает признаками как матери, так и отца. Но как быть с ребенком, который перенял от одного родителя больше признаков, чем от другого? Так происходит, когда «геммул в оплодотворенном эмбрионе в избытке» и когда «геммулы одного родителя имеют некоторое преимущество — в численности, сходстве или силе — над геммулами другого родителя». Другими словами, они будто вкладывают больше усилий в процесс формирования зародыша.

Геммулы должны развиваться в правильном порядке, чтобы в итоге получился здоровый организм. Поэтому, когда происходит какой-то сбой, возникают врожденные пороки развития. Дарвин пишет: «Согласно доктрине пангенезиса, на ранних стадиях геммулы смещенных органов начинают развиваться в неправильном месте вследствие соединения с неправильными клетками или совокупностями клеток».

Однако заслугой дарвиновской теории пангенезиса стало то, что она, наконец, объяснила наличие различий между организмами — этого неочищенного топлива эволюции. На это существуют две причины. Во-первых, «колеблющаяся вариабельность» возникает вследствие «недостатка, избытка и перемещения геммул, а также нового витка развития тех геммул, которые до этого долгое время были латентными». Другими словами, некоторые геммулы могут получить воплощение во внуках, перескочив через поколение, хотя сами они при этом «не претерпевают никаких изменений».

Вторая причина имеет отношение к ныне дискредитировавшей себя теории ламаркизма, согласно которой те признаки, которые организм приобретает в течение жизни — в силу действия факторов окружающей среды — могут затем быть унаследованы его отпрысками. Дарвин считал, что геммулы могут меняться в течение жизни организма и что эти изменившиеся геммулы могут преумножаться и вытеснять прежние геммулы. (Ламаркизм мертв, однако некоторые современные ученые считают, что, поскольку формы поведения, такие как наш язык, приобретаются в процессе жизни, они представляют собой примеры негенетического наследования, которые могут изменить курс эволюции организма. Однако это до сих пор остается весьма спорным вопросом, на котором мы сейчас не будем останавливаться.)

Давайте подведем итоги: геммулы — это семена клеток, которые организм получает в момент своего зачатия. Они должны формироваться в правильном порядке, чтобы получился здоровый организм, а их смешение приводит к возникновению вариаций. Некоторые геммулы могут на время стать латентными, и это приводит к тому, что некоторые признаки проявляются через одно или несколько поколений, или же могут меняться в течение жизни организма, и поэтому его отпрыски унаследуют те признаки, которые их родители выработали вследствие воздействия факторов окружающей среды.

Любая теория должна быть доказана экспериментально, и эта задача легла на плечи кузена Дарвина, Фрэнсиса Гальтона (Francis Galton). Чтобы доказать, что геммулы обуславливают изменчивость, он взял кровь одного кролика и ввел ее другому, предполагая, что потомки второго кролика будут обладать признаками первого. В своем эссе под названием «Дарвин и наследственность: эволюция гипотезы пангенезиса» Джеральд Гейсон (Gerald Geison) пишет: «Эти эксперименты, как и все последующие, не смогли доказать гипотезу Дарвина, а когда в дополнение к этому была дискредитирована идея наследования приобретенных признаков, теорию пангенезиса быстро вытеснили другие, более убедительные объяснения».

«В результате, — пишет Гейсон, — теория пангенезиса часто воспринималась как одна из загадочных и необъяснимых ошибок гения. Возможно, именно потому, что многие хотят сделать акцент только на гении Дарвина, некоторые биографы совершенно забывают упомянуть о пангенезисе».

Я уже писал об этом прежде и напишу снова: в науке ошибки — это совершенно нормальное и весьма полезное явление, потому что, когда кто-то опровергает ту или иную теорию, это уже прогресс. Конечно, довольно досадный прогресс для человека, чью теорию опровергают, но все равно прогресс.

Основы генетики были заложены, как бы странно это ни показалось, монахом, который в 1850-х годах проводил опыты с горохом — именно тогда, когда Дарвин работал над своим трудом «О происхождении видов». Выращивая горох и тщательно записывая, как признаки наследуются из поколения в поколение, Грегор Мендель (Gregor Mendel) заметил, что потомки не являются просто неким слиянием родителей, как полагали биологи того времени. То есть в результате скрещивания растения с гладкими горошинами и растения с морщинистыми горошинами, к примеру, не получится растения со слегка морщинистыми горошинами — это будет растение либо с гладкими, либо с морщинистыми горошинами. Это то, что мы сейчас называем доминантными и рецессивными аллелями или вариациями конкретного гена: к примеру, если у вас голубые глаза, это является проявлением рецессивной аллели, а карие глаза — это проявление доминантной аллели. Так происходит, потому что вы получаете две копии каждого гена, одну — от матери, другую — от отца.

«Эй, ребята, а я обнаружил здесь что-то интересное», — вероятно, сказал Мендель под оглушительный треск сверчков. Но в те времена его работу никто не заметил. Только в 1900-х годах ботаники всерьез начали изучать его труды, что заложило основы эпохи генетики. Вскоре ученые выяснили, что именно ДНК содержит в себе информацию, которая обуславливает наличие тех или иных признаков, и в 1953 году Уотсон, Крик и их коллеги окончательно сформулировали знаменитую теорию двойной спирали.

Теперь мы знаем, что наследование признаков не имеет ничего общего со смешением геммул. Разумеется, мы получаем нашу ДНК, которая содержит в себе гены матери и отца. Но каждый раз эти гены дают уникальные сочетания, что приводит к различиям между братьями и сестрами. Разнообразие может также обуславливаться мутациями генов: когда наши клетки делятся, иногда они воспроизводят свои ДНК с ошибками (возможно, вы являетесь носителем огромного количества мутаций, которые вы даже не замечаете) Таким образом, эти мутации в сочетании со смешением генов при зачатии лежат в основе изменчивости и соответственно эволюции: некоторые люди рождаются с признаками, которые делают их лучше приспособленными к их окружению, что повышает их шансы на выживание и передачу своих генов будущим поколениям.

Дарвин замахнулся на проблему наследования и, разумеется, потерпел неудачу, но давайте не будем забывать, что он сформулировал одну из величайших теорий в истории человечества — теорию эволюции путем естественного отбора. Ему просто не удалось дожить до того дня, когда последний кусочек мозаики встал на свое место (последний крупный кусочек мозаики, должен сказать — нам предстоит еще очень многое узнать об эволюции).

И разве мысль о том, что даже самые великие умы в истории могли совершать серьезные ошибки, не приносит нам хотя бы некоторое успокоение? Лично меня она очень успокаивает, учитывая то, что до недавнего времени я даже не знал, что авокадо — это фрукт. Я имею в виду, кто мог предположить, что все так получится?

Во второй половине XIX века в разных концах земли, в разных странах и, естественно, в разных городах два очень не похожих человека с разными судьбами и с разными духовными качествами занялись проблемами, в чем-то схожими, хотя объекты исследования были разными. Оба родились в феврале, но один из них родился 200 лет назад - 12 февраля 1809 года, а другой 175 - 27 января / 9 февраля 1834 года; один - в Англии, а другой - в России; один - в богатой семье в собственном особняке, другой - в семье весьма скромного достатка, в небольшом доме. Англичанин имел родственниками владельцев знаменитого фарфорового завода «Веджвуд», а у российского ученого родственники имели маленький стеклянный заводик близ Тобольска. Есть и еще одна параллель: российский ученый занялся классификацией всех известных к тому времени элементов, а британский - всех известных к тому времени животных и растений. Один исходил из того, что элементы даны Богом как таковые и не пытался и не дерзал считать, что они происходят друг из друга, но нашел строгие закономерности при их классификации - Периодический закон, названный его именем - Менделеева. Другой, обнаружив эволюционные внутриродовые изменения растений и животных, дерзнул считать, что роды растений и животных не Божии создания, а результат эволюции и постепенного перерождения одних из других: из растений - животные, а из обезьяны - человек, создав теорию, также названную его именем, - дарвинизм.

Чарльз Дарвин из Дауна и его эволюционная теория потрясли весь мир, бросив вызов воззрениям и христианским, и языческим: человек возник как результат природных стихий и в борьбе за существование! Смело, грандиозно, истинный плод западной цивилизации! Дарвин не скрывал - об этом он говорит на первых же страницах своей автобиографии - страсти, владевшей им с детского возраста, - удивлять окружающих, «сознательно выдумывая небылицы». «В детстве я нередко сочинял заведомый вздор и притом всегда только для того, чтобы вызвать удивление окружающих. Однажды, например, я сорвал с деревьев, принадлежавших моему отцу, много превосходных фруктов, спрятал их в кустах, а затем сломя голову побежал распространять новость о том, что я обнаружил склад краденых фруктов», - откровенничал Чарльз. Его отец мудро усматривал в этом не лживость, а стремление делать открытия.

Что ж, эффект, произведенный «открытием» эволюции, был ошеломляющим.

Семейное дело

Впрочем, стремление поражать окружающих было своего рода семейной чертой Дарвиных. Этим славился еще дед творца теории эволюции Эразм Дарвин (1682-1754) - поэт и натуралист. Он был убежденным приверженцем деизма, отрицавшего христианство, но не отрицавшего Бога-Творца. Правда, по мнению деистов, Бог хоть и сотворил мир, но не более: сотворил и отошел от Своих дел, предоставив людям и природе развиваться самим. Как правило, сторонники деизма, преследуемые официальной Церковью, организовывали тайные общества, такие как, к примеру, орден иллюминаторов, позже примкнувший к масонам. Сам Эразм Дарвин организовал закрытое философское «Лунное общество», члены которого в полнолуние собирались для обсуждения интеллектуальных вопросов. Кстати, членами «Лунного общества» были и организатор фарфорового производства Джошуа Веджвуд, с которым позже Дарвины породнились.

Об эволюции животного мира под непосредственным воздействием факторов внешней среды писал и говорил уже Эразм Дарвин. Он же настаивал на особом значении перехода предка человека в вертикальное положение и поэтапного формирования членораздельной речи. Естественно, что его взгляды возмущали людей верующих. Труд же Эразма Дарвина «Зоономия, или Законы органической жизни», в котором высказывается идея о происхождении одних родов из других, был внесен папой Римским в список запрещенных книг. Пытливый естествоиспытатель, доктор Эразм Дарвин знакомил своих учеников с анатомией человека, вскрывая тела казненных преступников, чем чрезвычайно шокировал соседей и обывателей. Одни считали его гением, другие - колдуном.

Эразм Дарвин имел двенадцать детей - девять дочерей и трех сыновей: один, последователь отца, скончался в 20 лет, заразившись трупным ядом на вскрытии; другой в помешательстве покончил жизнь самоубийством; третий, Роберт, тоже врач, дал миру Чарльза Дарвина.

Эразм Дарвин мирно почил в 1802 году, оставив своим детям немалое состояние.

Дедом по матери Чарльза был Джошуа Веджвуд (1730-1795), основатель знаменитого фарфорового завода «Веджвуд» (фирма разорилась в 2008 году), по сути гончар-новатор, но более удачливый, чем другие, тоже занимавшиеся этим распространенным производством. Веджвуд «превратил грубое и незначительное производство в элегантное искусство» - так написано на его надгробном памятнике в Стаффордшире. Возможно, что одной из причин успеха Джошуа была принадлежность его к «Лунному обществу», члены которого поддерживали друг друга и финансово, и протекциями в нужных инстанциях. Так же, как и Эразм Дарвин, он был приверженцем деизма. Его дочь Сусанна вышла замуж за Роберта Дарвина. Семьи Веджвудов и Дарвинов представляли как бы единый клан: позже Чарльз Дарвин женился на своей двоюродной сестре Эмме Веджвуд, а сестра Чарльза Каролина вышла замуж за внука Джошуа Веджвуда, носившего тоже имя Джошуа.

О Роберте Дарвине, своем отце, Чарльз очень тепло напишет в своих «Воспоминаниях о развитии моего ума и характера»: «Его огромный успех как врача был тем более поразителен, что сначала, как он рассказывал мне, он до такой степени ненавидел свою профессию, что, если бы мог рассчитывать на самые жалкие средства или если бы его отец предоставил ему хоть какой-нибудь выбор, ничто не заставило бы его заняться ею» . Он имел солидную клиентуру, что обеспечивало ему хороший доход. Не замахиваясь на глобальные проблемы мироздания, поддерживая умело связи с нужными людьми, он жил в свое удовольствие, чего желал и своим детям. Его успех во врачебной практике строился на инстинктивном знании человеческих слабостей: он сам не мог сказать, откуда черпает свои сведения. Чарльз относил отцовское умение понимать людей даже к сверхъестественной способности. Хотя Роберт Дарвин и был крещен по обряду Англиканской Церкви , многие его считали атеистом, но, скорее всего, он придерживался деизма, как и его отец, Эразм, и тесть Джошуа Веджвуд. Еще в молодости Роберт Дарвин вступил в тайное масонское общество, что, правда, не мешало ему иногда вместе с женой посещать капеллу унитариев . Несомненно, что в семье царило свободомыслие, которое поощрялось и в детях. В некоторых статьях о Чарльзе Дарвине пишут, что веру в Бога ему привила его мать. Но сам Чарльз в автобиографии признается, что он практически не помнил матери.

Первые шаги

Итак, 200 лет назад - 12 февраля 1809 года в семье преуспевающего врача Роберта Дарвина родился сын Чарльз. Ребенок был крещен в Англиканской Церкви, знал несколько простых молитв и имел некоторое представление о Ветхом и Новом Завете, насколько это требовалось знать в христианской стране. Семья тогда проживала в городе Шрусбери, где и прошли детские годы будущего создателя эволюционной теории. В 1817 году скончалась мать Чарльза, которая, по словам самого Дарвина, не оставила в сердце у него никаких воспоминаний, кроме черного бархатного платья и диковинного рабочего столика. Воспитанием мальчика занялась его старшая сестра Каролина, а первые азы знаний он стал получать в школе для приходящих учеников в Шрусбери.

Учился Чарльз, как известно, неважно. Под словом «неважно» нужно подразумевать не только что «безуспешно» и «плохо», но и что сам он не придавал важности этим занятиям, которые были ему неинтересны. Интерес у мальчика был к другому - коллекционированию, причем объектами коллекционирования становилось все, что имело разновидности: монеты, минералы, раковины, печати.

Другой страстью Чарльза была охота. «Мне кажется, что едва ли кто-нибудь проявил столько рвения к самому святому делу, сколько я - к стрельбе по птицам, - позже вспоминал натуралист. - Как же я наслаждался охотой! Но, тем не менее, сдается мне, я все же испытывал какой-то полусознательный стыд, так как пытался уверить себя, что охота была до некоторой степени умственным занятием: ведь сколько нужно соображения для того, чтобы знать, где найдешь дичь; сколько искусства для того, чтобы натаскивать собак» . В общем, не обремененный заботами мальчик искал острых ощущений. Проучившегося семь лет - с 1818 по 1825 год, но не закончившего школы, так как пребывание там отец счел бесполезным для сына, юного Чарльза отправляют в Эдинбургский университет, где нерадивому ученику должны были вложить некоторые медицинские познания. «Но вскоре после того я пришел - на основании различных мелких фактов - к убеждению, что отец оставит мне состояние, достаточное для того, чтобы вести безбедную жизнь, хотя я никогда даже не представлял себе, что буду таким богатым человеком, каким стал теперь; этой уверенности оказалось, однако, достаточно для того, чтобы погасить во мне сколько-нибудь серьезное усердие в изучении медицины», - вспоминает в автобиографии Чарльз . Коллекционер, однако, в юном Дарвине не умер, он и здесь продолжал собирать, но уже морских животных, остающихся в лужах после отлива моря, которых анатомировал, как умел. О своих маленьких открытиях он в начале 1826 года прочитал доклад в Плиниевском обществе, членом которого стал, и, несмотря на нелюбовь к медицине, счел полезным стать членом и Королевского медицинского общества, заседания которого он аккуратно посещал. Кроме того, учебные занятия Чарльз успешно совмещал с длительными походами, осенней охотой и прочими развлечениями.

«После того как я провел два учебных года в Эдинбурге, мой отец понял или узнал от моих сестер, что мне вовсе не улыбается мысль стать врачом, и поэтому предложил мне сделаться священником». Вот такой поворот дел! Молодой человек срочно знакомится с догматами Англиканской Церкви и приходит к заключению, что они не противоречат Священному Писанию и, в общем-то, не так плохи. «Я старательно прочитал поэтому книгу “Пирсон о вероучении” и несколько других богословских книг, а так как у меня не было в то время ни малейшего сомнения в точной и буквальной истинности каждого слова Библии, то я скоро убедил себя в том, что наше вероучение необходимо считать полностью приемлемым, - вспоминает Чарльз. - Меня, однако, поражало, насколько нелогично говорить, что я верю в то, чего я не могу понять и что фактически не поддается пониманию. Я бы мог с полной правдивостью сказать, что у меня не было никакого желания оспаривать ту или иную догму, но никогда я не был таким дураком, чтобы чувствовать или говорить: “Credo quia incredibile” (Верую, потому что невероятно)» . Заметим: нежелание «оспаривать ту или иную догму» связано не с осознанием их правильности, а с нежеланием в них вникать; они не были восприняты, по словам Спасителя, «слухом услышите, и не имате разумети: зряще узрите, и не имате видети» (Мф. 13: 14). Молодой Дарвин не понял, насколько важно было разобраться в своих чувствах к Богу, что это вопрос жизни и смерти его души; фактически вера не коснулась его сердца, а плотской ум, отвергавший все, что нельзя пощупать, тем более. Однако Чарльз согласился попробовать свои силы и в этом направлении. Для получения богословского образования был выбран Кембриджский университет - оплот Англиканской Церкви. Но, увы, хотя богатый молодой человек мог позволить себе где угодно учиться, да толку что! «Три года, проведенные мною в Кембридже, были в отношении академических занятий настолько же полностью затрачены впустую, как годы, проведенные в Эдинбурге и в школе», - искренно напишет об этом позднее Дарвин . Однако среди бесполезных для себя предметов молодой человек отыскал и очень приятные: лекции по ботанике профессора Джона Стивенса Генсло (Хенслоу), пастора англиканского вероисповедания: «Генсло имел обыкновение совершать со своими учениками, в том числе и с более старыми членами университета, полевые экскурсии - пешком, в отдаленные места - в каретах и вниз по реке - на баркасе, и во время этих экскурсий читал лекции о более редких растениях и животных, которых удавалось наблюдать. Экскурсии эти были восхитительны» . Дарвин познакомился и с любителями спорта - очень милыми ребятами, с которыми можно было и выпить, и попеть песни.

В Кембридже Чарльз Дарвин увлекся еще одним видом коллекционирования - собиранием жуков. Позже, уже став знаменитым, он сделает следующий вывод: «Страсть к собиранию жуков может служить как бы пророческим указанием на будущий успех в жизни» . И хотя до нашего времени многие продолжают следовать идеям Дарвина, но почему-то как раз этот дарвиновский вывод остается мало известным, и народ пока не повалил собирать жуков вместо того, чтобы посещать школы и университеты. Видимо, плохо распространяли эту мысль великого ученого.

Получив степень бакалавра искусств, Чарльз неожиданно получает от профессора Джона Генсло предложение принять участие в экспедиции на судне «Бигль» в качестве натуралиста. Однако Роберт Дарвин воспротивился такому желанию сына: Чарльз не оправдал его доверия ни в Эдинбурге, ни в Кембридже, и он был уверен, что это произойдет еще раз, если позволить Чарльзу путешествовать на «Бигле». У отца было восемь возражений, и он хотел, чтобы кто-то из авторитетных людей поручился за правильность выбора его сына при имеющихся у него возражениях. Чарльз обратился к своему дяде Веджвуду, и дядя, видевший в своем племяннике задатки исследовательского ума, смог убедить в полезности этого путешествия, ответив в письме на все пункты возражения отца.

В поисках открытия

27 декабря 1831 года Дарвин покидает Лондон, чтобы стать уже навсегда натуралистом, искателем неизвестного, и, если получится, то что-нибудь и открыть. Путешествие это продолжалось пять лет и пролегло по огромным пространствам: Южная Америка, Австралия, Африка, острова… По воспоминаниям Дарвина, первоначальные его интересы были направлены на геологические наблюдения и изучение исторических изменений геологических пластов, но со временем интерес его изменился. Позже исследователи отмечали, что в свое путешествие Дарвин отправлялся «без каких-либо твердых, заранее сложившихся воззрений относительно видов» . Действительно, к этому времени трудно заподозрить, что у Чарльза, с его поверхностными знаниями разных наук, глубоким невежеством в богословии, с его юношеским легкомыслием, были вообще хоть какие-то воззрения. А царящий в семье вольнолюбивый дух, замешанный на деизме и унитаризме, скепсис отца-масона, нестройные расплывчатые позиции Англиканской Церкви вряд ли могли сформировать у молодого Чарльза ясные представления о Боге, христианстве и вере, скорее наоборот. Очевидно и то, что богословские знания, которые получил Дарвин в Кембридже, носили поверхностный характер, вера не коснулась его сердца, и лишь хорошая память помогла сдать нужные экзамены. Нет ничего удивительного и в том, что идея кругосветного путешествия завладела умом и сердцем Чарльза, которого вряд ли привлекала перспектива стать сельским пастором.

Поверхностные знания понемногу обо всем, соединенные с детским влечением к коллекционированию и бурной фантазией, не лишенной и порочности приукрасить, мировоззренческая неопределенность, затаенная страсть сделать открытие - вот тот багаж, с которым Чарльз отправился в это путешествие.

Ход мыслей его вскоре устремился в одном русле, отвечающем его чаянию открытия и удивления окружающих. Без сомнения, молодой Дарвин уже давно был знаком с эволюционной теорией своего деда. Добавим к этому сильное влияние, которое на Чарльза оказали рекомендованные ему профессором Генсло труды Чарльза Лайеля. Благодаря им, Дарвин узнал о работах французского естествоиспытателя Жана-Батиста Ламарка, так как второй том своих «Основ геологии» Лайель в значительной мере посвятил критики теории трансмутации (эволюции) Ламарка. При этом, развивая свою критику, Лайель дал в книге ясное изложение теории французского исследователя. Получив в ноябре 1832 года во время стоянки «Бигля» в порту Монтевидео этот том труда Лайеля, Дарвин смог ознакомиться с подробным разбором позиций обеих сторон. Таким образом, в первый год плавания Дарвин уже знал, какова традиционная точка зрения на видообразование и с каких сторон она уязвима для критики.

Итак, юноша, путешествующий на корабле и оторванный от библиотек, учебных заведений, а также лишенный общения с ученым, загружал свой несовершенный ум избранной литературой, и в этом ограниченном пространстве информации формировалось его мировоззрение. Причем зародышем были, несомненно, теории его деда об эволюции и происхождении человека, о которых он знал еще в детстве из разговоров взрослых. Воспитанный в окружении людей, удаленных от Бога, Чарльз и сам не ощущал ни страха Божия, ни боязни оскорбить Творца. Он не утруждал себя сопоставлением Истины со своими частными воззрениями, потому что и не знал Истину. «С преподобным преподобен будеши, и с мужем неповинным неповинен будеши, и со избранным избран будеши, и со строптивым развратишися» (Пс. 17: 26-27).

Возвратившись из путешествия 2 октября 1836 года, Дарвин приступил к обработке собранного им материала. Его коллекции были обработаны Р. Овэном (ископаемые млекопитающие), Ватергаузом (современные млекопитающие), Гульдом (птицы), Беллем (пресмыкающиеся и земноводные) и Дженнинсом (насекомые); эта общая работа была издана под заглавием «Зоология путешествия». Сам Дарвин взял на себя обработку геологического материала.

Столкнувшись с огромным разнообразием Божиих творений во время путешествия на «Бигле», Дарвин сделал вывод о том, что виды их не являются неизменными. А далее он домыслил, что и роды, и классы, и прочее происходят один из другого. Прославленные Дарвином галапагосские вьюрки представляют собой четырнадцать видов: тринадцать видов населяют острова Галапагосского архипелага, а один вид обитает на о. Кокос. При этом одни из видов сориентированы на добычу семян на земле, другие - на деревьях, третьи - на питание насекомыми. На основании этого Дарвин сделал справедливый вывод об изменениях для определенного потребления пищи, которое он и назвал эволюционным. Но вьюрки как были вьюрками, так ими и остались, хотя и приобрели некоторые устойчивые различающиеся формы клюва. Они не превратились в дятлов или в воробьев. Несовершенство классификации флоры и фауны, несоответствие терминологии, используемой в Библии, той, которую позже придумал человек для классификации живых существ, осознанно или неосознанно, но было использовано Дарвиным для смелого утверждения о якобы постепенном формировании всего многообразия животного мира из неживой природы. Посмотрим, как далек его ход мысли от воззрений любого верующего человека, столкнувшегося с аналогичным фактом - изменением клюва у вьюрков. Верующий человек при виде разнообразия видов этих малых пташек, прежде всего, подумал бы: «Как заботится Творец о всякой ничтожной твари, ничто не ускользает от Его взора. Вот и эту малую птаху он не оставил умереть с голода, ведь не будь у нее такого клюва, как бы она смогла, оказавшись оторванной от своего прежнего места обитания, добыть себе пищу? Одной он, преобразив клюв, сделал удобным собирать насекомых, другой - семена. Воистину, как сказано в Евангелии, что Господь их питает, так мы и здесь это видим!». И нет никакого противоречия со Священным Писанием. Но нерадивый студент Кембриджского университета, получивший некоторые теологические знания и запомнивший из Святого Писания почему-то лишь что оно учит о неизменности видов, хотя этого и нет, превращается в хулителя христианства, да и многих других вероучений. Да, воистину дом, построенный на песке, легко разрушается «и бе разрушение ея велие» (Мф. 7: 27).

Первоначально планировалось издать два тома дневника путешествия на «Бигле» под редакцией Роберта Фицроя, капитана корабля и руководителя экспедиции, и один том под редакцией Дарвина. Материалы вышли в свет в 1839 году. Том Дарвина оказался столь популярным, что был переиздан впоследствии под заглавием «Записи об исследованиях геологии и естественной истории различных стран, в которых побывал корабль ее величества “Бигль” под командованием капитана королевского флота Р. Фицроя с 1832 по 1836 годы». Позже этот же самый том издали в Соединенных Штатах Америки под названием «Плавание “Бигля”». В этом сочинении Чарльза Дарвина живым языком описывается природа, животный мир, люди, которые не познали цивилизации, - дикари и их нравы. Все это не может не привлечь читательское внимание даже сейчас. Правда, при этом незаметно для читателя в его голову закладываться мысль о примитивности дикарей как приближающихся к звероподобным. Эта книга, несомненно, принесла Дарвину известность; замечательная коллекция, привезенная им, и несколько прочитанных лекций открыли ему дверь в научный мир. О нем заговорили, к его мнению стали прислушиваться.

В Дауне

В 1839 году Чарльз Дарвин женился на своей кузине Эмме Веджвуд. А в 1842 году семья переехала в город Даун в графстве Кент, где Дарвин и прожил большую часть своей жизни в Даун-хаусе на улице Лакстед-роуд - в усадьбе, которую он приобрел для поддержания подорванного к этому времени здоровья. Здесь им и были написаны основные его труды. Здесь он и оставался до своей смерти, мучимый непонятной болезнью, которую некоторые определяли как тяжелую форму астении. Восемнадцать акров земли усадьбы заменили ему земной шар, который он пересек в своем знаменитом плавании. Он избегал общения с людьми, почти не принимал гостей, да и сам очень редко выезжал в свет. Болезнь его сопровождалась приступами дрожи всего тела и рвотой, сильными головными болями. Когда он недомогал и лежал в затемненной комнате, мучимый сильными головными болями, его заботливая жена не покидала его, проводя часы и дни около его постели. Кто-то из писателей сказал о них: «Идеальная сиделка вышла замуж за идеального больного».

В Дауне в перерывах между приступами болезни Дарвин обрабатывал и перерабатывал свои заметки. На его взгляды сильное влияние оказали идеи Томаса Мальтуса, считавшего, что популяция увеличивается в геометрической прогрессии, в то время как пищевые ресурсы растут только в арифметической. Именно это предположение привело Дарвина к идее о борьбе за выживание.

В 1859 году вышла в свет книга Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора». Она была мгновенно распродана. Позже книга многократно переиздавалась, переводилась на другие языки, в том числе и на русский (1864). Научная аудитория разделилась на противников эволюционной теории (особенно во Франции) и ярых ее сторонников. Почти все последующие исследования Чарльза Дарвина являлись лишь дальнейшими разработками его теории в применении к тем или другим вопросам биологии: «Приспособления орхидей к оплодотворению посредством насекомых» (1862), двухтомник «Изменение домашних животных и культурных растений» (1868), «Действие самоопыления и перекрестного опыления в растительном царстве» (1876), «Различные формы цветов у растений одного и того же вида» (1877) и другие.

В 1859 году Дарвин послал своему брату Эразму экземпляр «Происхождения видов»; тот отозвался очень похвально, заметив, что «теория естественного отбора логически неотразима». Правда, его беспокоило, что анализ некоторых окаменелостей не всегда указывает на последовательную эволюцию, «однако ход мыслей настолько убедителен для меня, что если факты не будут соответствовать теории, то, мне кажется, тем хуже для фактов». Да, с фактами у Чарльза было плоховато. Известный естествоиспытатель, создатель эмбриологии, вошедший в историю науки как первооткрыватель человеческой яйцеклетки Карл Максимович Бэр (1792-1876) говорил о теории Дарвина: «Вся эта гипотеза о преобразовании видов есть фантастическое произведение, не основанное ни на каком реальном наблюдении» . Много позже известный православный духовный писатель иеромонах Серафим (Роуз), различавший эволюцию и онтогенетическое развитие, скажет: «Я совсем не отрицаю факта изменений и развития в природе. Да, взрослый человек развивается из эмбриона; да, огромное дерево вырастает из желудя; да, возникают новые разновидности или организмы, будь то “расы” человека или породы кошек, собак и фруктовых деревьев, но все это не эволюция: это только изменчивость в пределах определенной разновидности или вида» .

Но Чарльз Дарвин не видит и не хочет видеть противоречий своей теории. Его больное воображение распространяется далее… на человека. В 1871 году он издает книгу «Происхождение человека и половой отбор», где обосновывает гипотезу происхождения человека от обезьяноподобного предка, а через год появляется книга «Выражение эмоций у человека и животных», в которой Дарвин пытается доказать родство человека и животного исходя из сходства движения лицевых мышц для выражения эмоций.

Жизнь без Бога

Дарвинизм постепенно занимает господствующее направление в науке и мировоззрении человечества. Археологи находят фрагменты костей ископаемых людей - по какой-нибудь лобовой кости или челюсти восстанавливается образ неандертальца или питекантропа. Дарвин и Геккель дают описание прародителя современного человека не на основе прямых данных, а на основе набора домыслов и смелых интерполяций. В груде камней археологи обнаруживают такие, которые считают первичными орудиями труда. Среди рождающихся человеческих уродцев эволюционисты выделяют тех, которые ближе напоминают обезьян, и эти признаки называют атавизмом, считая, что они подтверждают их теорию о происхождении человека. Идут еще дальше: из тех же данных выстраивают целиком новую историю человечества. Создается альтернативная Божественному Откровению история, с противоположными этическими нормами, с противоположными задачами, с противоположными итогами.

Создавая свою теорию, Дарвин не нуждался в Творце, он Его заменил собою. Так же, как в раю для падения человека змей призывал Еву вкусить то, что запретил ей Бог, чтобы расторгнуть связь между созданием и Создателем, так и здесь делалось то, чтобы вырвать из человеческих сердец память о Творце, отрезав человека от пути спасения. Чья рука здесь видна - понятно, и кто стал исполнителем этого замысла, тоже ясно.

Профессор Московской духовной академии Сергей Сергеевич Глаголев анализировал, кто может откликнуться на столь странную теорию: «Позволительно думать потому, что на сторону этого мрачного учения становятся только те, которые не достаточно его обняли и уразумели его и не достаточно вникли во все его подробности, и еще те, которые незнакомы совсем или знакомы неудовлетворительно с иным учением, Основатель которого призвал к Себе всех труждающихся и обремененных, Который открыл имя Отца Своего людям (Любовь) и Который сказал Своим последователям, что после того, как они будут иметь скорбь в этом мире, они получат в удел новое царство, новую землю, нарекутся сынами Божиими, будут жить жизнью бесконечною и блаженною» .

Но почему же при очевидной надуманности теории Дарвина она имела и имеет такой успех? Ректор Московского университета профессор Александр Андреевич Тихомиров говорил, что учение Дарвина есть соблазн, «но главное несчастье нашего времени заключается в том, что успех этого соблазна был обеспечен не так его силою - перед учением Христа все Его враги по существу бессильны, - как готовностью идти на этот соблазн тех, кого на него толкали… Отвернувшаяся от Бога интеллигентная толпа в возвеличивании Дарвина… искала оправдания своим собственным вожделениям» . Лукавый ум толкал человека на самообман, лишь бы оправдать свои греховные наклонности. Мы не будет предполагать, что теория Дарвина - это социальный заказ, допустим, унитариев, где она была сразу подхвачена. Но то, что она готовилась давно и ждала своего времени, что была уже готовая схема, которую нужно было лишь приукрасить, запудрить ее антихристианскую сущность да выбрать подходящего автора - это имело место.

Имя Дарвина приобрело такую популярность, какой не доставалось ни одному ученому. Став знаменитостью и богатым, воплотив свои детские мечты и удовлетворив свое желание кого-нибудь удивить, Чарльз Дарвин, несмотря на свое тяжелое заболевание, стал чрезвычайно обаятельным и гостеприимным - в общем, идеал западной цивилизации. К нему приезжали ученые со всего мира выразить свой восторг и признательность за реализованный им переворот в науке и мировоззрении. Из России повидаться с таким знаменитым ученым приезжал ботаник, профессор Московского университета К.А. Тимирязев, позже популяризировавший работы Дарвина в России. Ордена и награды, почетное членство в академиях и различных обществах… Трудно перечислить то, чего Дарвин был удостоен. А какие высокопарные фразы он слышал от своих почитателей! Но Господь сказал: «Кая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит; или что даст человек измену за душу свою? Приити бо имать Сын Человеческий во славе Отца Своего со ангелы Своими; и тогда воздаст комуждо по деянием его» (Мф. 16: 26-27).

В конце 1881 года Дарвин почувствовал себя очень плохо, вскоре уже не мог выходить из дома, но продолжал заниматься наукой и еще 17 апреля 1882 следил за каким-то опытом. Он умер 19 апреля, на 74-м году жизни. Тело его было перенесено в Вестминстерское аббатство и погребено рядом с гробницей Ньютона.

Говорят, что Чарльз Дарвин не боялся смерти. Это не удивляет. Отбросив представление о загробном мире, не имея страха Божия, он подавал пример и другим безбожникам, как нужно встречать смерть. Это удел святых отцов, всю жизнь служивших Богу, задавать перед смертью вопрос: «А положили ли они начало пути ко спасению?». Для Чарльза Дарвина эти вопросы излишни, да и суд Божий, возможно, ему не страшен - «…не воскреснут нечестивии на суд, ниже грешницы в совет праведных» (Пс. 1: 5). Утверждения, что Чарльз Дарвин был верующим человеком, неправомочны. Некоторые фразы Дарвина, в которых он вспоминает Творца, скорее, свидетельства того, что Господь не оставлял его и благодать Божия иногда размягчала его окаменевшее сердце, но не более. Отдельные высказывания Дарвина о Библии столь саркастичны, что их неблагочестиво повторять. Несомненно, что ему в ходе отстаивания своей теории приходилось вновь обращаться к Библии , но он не смог уже вырваться из плена своих идей. «Вряд ли я в состоянии понять, каким образом кто бы то ни было мог бы желать, чтобы христианское учение оказалось истинным; ибо если оно таково, то незамысловатый текст [Евангелия] показывает, по-видимому, что люди неверующие - а в их число надо было бы включить моего отца, моего брата и почти всех моих лучших друзей - понесут вечное наказание, - напишет Дарвин и добавит: - Отвратительное учение!» .

Ну, а что же с классификацией флоры и фауны? После Карла Линнея их предлагалась множество. Виды, роды, отряды и классы заменены теперь на таксоны. Но почему-то все время что-то мешает, а хотелось бы сделать таблицу, аналогичную таблице элементов Менделеева, с ее глубоким внутренним смыслом, постигнутым позже квантово-химическими расчетами. Может все дело в том, что неодарвинисты забыли или не знают: Менделеев, создавая свою таблицу, был с Богом, Бог через него открыл тайны мироздания. А у дарвинистов с кем союз?

Вторая часть может представлять собою вывод, т.е. не сооб­щение о фактах или ситуации, как о следствии предшествующих явлений, а умозаключение общего характера. Однако союзом и мо­жет быть присоединен лишь вывод определенного характера, пред­ставляющий собою умозаключение о следствии, результате, а не умозаключение о причине. Отношения между предложениями уточняются вводным словом следовательно, следственно, специ­ального же союза, присоединяющего вывод, нет.

Вторая часть может представлять собою и изложение резуль­тата, т.е. следствия, представленного и своей конечной, итоговой, «результативной» стороне. При повышении пищевой возбудимости резко возбужденная подкорка сильно заряжает кору, повышает лабильность клеток и сильные раздражители становятся при этих условиях сверхмаксимальными, вызывая на себя торможение (Павлов, «К физиологии и патологии»).

А между тем, этот писатель (Александр Дюма) без сомне­ния наделен от природы очень большим талантом, но талант этот остался чужд стремлениям века, – и результатом было ни­чтожество его произведений (Чернышевский, «Очерки Гоголев­ского периода»).

Как видим, предложения, соединенные союзом и , по харак­теру их внутренних смысловых взаимоотношений, никак не могут считаться ни однородными, ни независимыми, ни тем более «обра­тимыми». Не учитывать же их внутренней смысловой связи невоз­можно, так как она-то и лежит в основе их соединения, причем на­ходит себе выражение и в грамматических формах предложений и в их лексическом составе.

3) Широко распространен в научно-деловом языке и другой вид смысловой зависимости между соединенными предложениями – зависимость, которую можно условно назвать «сочинительно-от­носительной» или «относительно-определительной». Характер смысловых взаимоотношений между сочиненными предложениями при этом таков, что второе из них заключает в себе какое-то выска­зывание или обо всем содержании первого в целом или о каком-то его члене.

В первом случае содержание предыдущего сообщения как бы входит во второе и обозначается во втором предложении место­имением «это», играющем роль подлежащего или дополнения. Без первого высказывания второе бессодержательно, так как его пред­мет речи, будь то подлежащее или дополнение, остается нераскры­тым. Однако и первое сообщение в смысловом отношении не за­вершено без второго, так как задача всего сочетания предложений в целом – сообщить нечто относительно содержания первого пред­ложения.

Местоимение это стоит обычно в начале второй части, после союза, и является заместителем субъекта высказывания даже и то­гда, когда выступает в функции второстепенного члена предложе­ния – дополнения. Действительный же субъект – первая часть соче­тания предложений, в отношении которой вторая – ее предикат. Привожу примеры:

Как известно, самый гениальный из биологов нашего века, Дарвин, отличался, почти всю свою жизнь расстроенным здо­ровьем, и это не помешало ему быть первым по качеству и интен­сивности умственного труда (Мечников, «Сорок лет...»).

Буржуазия отвергла проект Союза Советов о всеобщем ра­зоружении, а одного этого вполне достаточно, чтобы сказать: капиталисты – люди социально опасные, она подготовляют новую всемирную бойню (М. Горький, «С кем вы, мастера культуры?»)

Рассматриваемые предложения могут быть сопоставлены с относительными предложениями с союзным словом «что», кото­рыми и могут быть заменены без существенного изменения харак­тера синтаксических отношений. Действительно, заменяя в приве­денных примерах вторые части сочетаний, содержащие местоиме­ние это, придаточными относительными с что: что не помешало ему быть; чего вполне достаточно, убедимся, что характер их взаимоотношений остался в основном прежним. По-прежнему со­держание первого предложения раскрывает собой содержание ме­стоимения, но уже не местоимения это , а относительного что вто­рого предложения, и по-прежнему является в отношении этого вто­рого предложения его субъектом. Хотя формально вторая часть со­четания предложений – придаточное предложение, так как оформ­лено союзным словом, однако именно оно, придаточное предложе­ние, обслуживается предложениями первой части, раскрывается ими. Таким образом сохраняются и отношения и порядок следова­ния предложений, характерные для сочинения; меняется лишь форма связи и выраженный ею характер синтаксической зависимо­сти – получается сочинение в форме подчинения.

При преобразовании сочинительно-относительной или отно­сительной конструкции в собственно-подчинительную, синтакси­ческие отношения резко изменяются. Предложения с указательным местоимением это или с заменившим его относительным что (станцию и результате замены «придаточными»), требовавшие для раскрытия своего содержания других предложений, делаются фор­мально главными. Сходство их судьбы свидетельствует о том, что предложения с относительным «что» близки по характеру их син­таксических функций к сочинительным предложениям с «это» и что они действительно представляют собой сочинение в форме подчинения.

Если высказывания, заключенные во второй части, относятся не ко всему содержанию предложений первой части, а к каким-либо членам их, то во второй части имеем или местоимение этот в сочетании с определяемым словом, заимствованным из предыду­щего предложения, или взамен такого сочетания – замещающее его личное местоимение. Привожу примеры: Был у этого объединения князь Маджак, и этому князю повиновалась все прочие князья (Греков, «Борьба Руси за независимость»).

В спектакле чувствовались известные остатки прошлых ан­тиреалистических взглядов Охлопкова, и они снижали спектакль (Фадеев, «Литературная газета», 22/ХII 1948 г.).

При преобразовании сочиненных предложений с указатель­ными или личными местоимениями в придаточные предложения с относительным местоимением «который» получим более резкое изменение характера синтаксических отношений, чем при превра­щении предложений с «это» в предложения с относительным «что»: вторая часть почти потеряет характер самостоятельного ут­верждения, превратясь в «придаточное определительное», и в большей или меньшей степени, смотря по его реальному содержа­нию, получит функцию простого определения.

Форма придаточных определительных с который объединяет в себе на самом деле два вида синтаксических отношений: чисто определительные, и тем самым подчинительные, – в тех случаях, когда по своему содержанию придаточное действительно характе­ризует, определяет предмет, и относительные, когда придаточное содержит некое сообщение об определяемом предмете, не являю­щееся его характеристикой, но лишь относящееся к нему. В по­следнем случае имеем отношение, близкое к сочинению в форме подчинения. Например: Впереди поле, за которым темнеет по­лоска леса.

Гораздо шире, сложнее и разнообразнее функции соединения предложений в языке художественной литературы.

Основные грамматические отношения, выражаемые соедине­нием предложений, остаются, разумеется, те же, что и в научно-де­ловом языке, но здесь они обогащены дополнительными экспрес­сивными отгонками и сами сложно переплетены между собой.

Союз и широко представлен в языке художественной литера­туры как выразитель чисто соединительных отношений, отношений между однородными сообщениями, т.е. в той его функции, в кото­рой он почти не выступает в языке научно-деловом.

Широкое употребление союза и в его чисто соединительном значении в языке художественной литературы объясняется ее жан­ровыми особенностями: наличием описаний различного рода, ха­рактеристик, изображений картин природы и т.п.

Само реальное содержание, целевая установка поэтической речи и обусловленные ею приемы художественного изображения способствуют формированию сложных синтаксических целых опи­сательного характера, состоящих из однородных высказываний или включающих их в свой состав.

Эти однородные высказывания характеризуются параллелиз­мом внутренней структуры, в той или иной степени выражающемся в параллелизме их внешнего синтаксического построения.

Союз и , соединяющий такие высказывания, однородные в силу их одинакового отношения к целому, составными элементами которого они являются, выступает в чисто соединительном значе­нии, выражая в подобных случаях «чистую идею соединения».

Однако даже при общей однородности высказываний на ос­нове их одинакового отношения к общему целому все же нельзя уподоблять их однородным членам предложения и говорить о пол­ной обратимости отношений и о возможности перестановки пред­ложений. Такой обратимости между предложениями почти никогда нет. Будучи однородными синтаксическими элементами по отно­шению к целому, предложения постоянно бывают еще связаны и между собой в порядке своего рода ступенчатой «относительной» связи. Так, второе сообщение обычно связано с какими-то членами первого и тем самым зависит от первого в том отношении, что или в нем заменены местоимениями общие обоим предложениям слова, или во втором они никак не названы и замещаются мысленно их наименованиями из первого сообщения. Таким образом, порядок предложений, их внутренние взаимоотношения почти никогда без нарушения смысла и структуры целого не могут быть изменены.

Если сказуемые сочетаемых предложений глагольны, то они обычно выражены формами одинакового вида, времени и наклоне­ния, обозначая действия-состояния как бы расположенные в одной плоскости, одновременные или вневременные, как постоянные признаки и свойства. Союз и или соединяет два предложения или выступает в качестве «замыкающего» перед последним из группы (чаще всего – трех) соединенных предложений.

Привожу примеры:

Я взглянул на нее (Зинаиду): глаза ее тихо светились, и лицо улыбалось точно сквозь дымку (Тургенев, «Первая любовь»).

Странное влияние имел на меня, отец, и странные были наши отношения (Тургенев, «Первая любовь»).

Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься через пролив на расстояние двадцати верст, и важная должна быть причина его к тому побудившая (Лермонтов, «Тамань»).

Сердце ее (Кити) билось сильно, и мысли не могли ни на чем остановиться

Весна – она о вас не знает,

О вас, о горе и о зле,

Бессмертьем взор ее сияет,

И ни морщины на челе

(Тютчев, «Весна»).

Формы времени могут быть и разными, по употребленными в данном контексте и почти одинаковом значении. Так, прошедшее совершенное, употребленное и перфективном значении 9 , сочета­ется с прошедшим несовершенным как однородное с ним во вре­менном плане, обозначая длящееся действие – состояние как ре­зультат совершившегося действия. Например:

Заря уже давно погасла, а едва белел на небосклоне ее послед­ний след (Тургенев, «Певцы»).

Особенно широко употребляется чисто соединительное сочи­нение предложений при описаниях природы в этом относительно новом литературном жанре, своего рода «пейзажной живописи». Сочинение предложений, сохраняя за каждым сообщением его са­модовлеющую значимость, не подчиняя его другому, тем самым позволяет рельефнее рисовать, «изображать» картину за картиной. Но и здесь порядок следования предложений, рисующих картины природы, не безразличен и не произволен, а обусловлен или реаль­ным расположением предметов в пространстве и соответственно порядком их восприятия и описания, или поэтическим замыслом автора. И то и другое, отраженное в строении предложений, пре­пятствует их перестановке.

Направо и налево чернели мрачные, таинственные пропасти, и туманы, клубясь и извиваясь, как змеи, сползала туда по морщи­нам соседних скал (Лермонтов, «Бэла»).

Предложения, в значительной части представляя собою «од­ночленные высказывания» – в понимании этого термина акад. Щербой 10 , – являются нерасчлененными сообщениями о предмете со всеми его свойствами, рисующими этот предмет или образ и ряду других, составляющих общую картину. Отсюда нередкая ин­версия подлежащего и сказуемого: на первом месте – обстоятельст­венные слова, обрисовывающие фон, затем нерасчлененный образ предмета в его действии, состоянии, что выражается следованием сначала сказуемого, затем подлежащего.

Внизу блестел Донец и отражал в себе солнце, вверху белел меловой скалистый берег и ярко зеленела на нем молодая зелень ду­бов и сосен (Чехов, «Перекати-поле»).

Впереди на фоне ночи по всему горизонту поднимались багро­вые столбы пожаров, и где-то поверх, на черном небе, отражаясь в нем, плясали багровые отсветы (Симонов, «Дни и ночи»).

Лениво дышит полдень мглистый,

Лениво катится река –

И в тверди пламенной и чистой

Лениво тают облака.

(Тютчев, «Полдень».)

Особенно велика в языке художественной литературы роль соединительного сочинения предложений союзом и для выражения временных отношений.

Каждое действие или каждый этап в развитии действия пред­став­лен в сочинении предложением, не потерявшим значения от­дельного сообщения.

Сочетание таких высказываний или рисует явление в опреде­ленный момент его развития, или изображает этапы развития про­цесса в их естественной последовательности и тем самым как бы воспроизводит отдельные моменты развития действия перед гла­зами читателя или слушателя. Этим достигается большая изобрази­тельность, почти наглядность в описании действия, отвечающая за­дачам художественного повествования.

В выражении временных отношений – одновременности или последовательности событий, о которых идет речь в соединяемых предложениях, главную роль играет их общий смысл, их реальное содержание, находящее свое отражение в соотношении времени и видов их сказуемых и в лексическом значении этих сказуемых; для выражения же последовательности событий важнейшую роль иг­рает порядок предложений. Союз и при этом сам по себе не выра­жает ни значения одновременности, ни значения последовательно­сти; он указывает лишь на наличие смысловой связи между соеди­няемыми предложениями, характер же связи определяется смыс­лом, содержанием сочетаемых предложений и главное, вытекаю­щим из него смыслом, значением их соединения. Союз и только как бы соединяет смысл высказываний, а из этого соединения рожда­ется смысл их сочетания.

При этом ни одновременность, ни последовательность явле­ний сами по себе не могут быть основанием для объединения со­общений об этих явлениях. Таким основанием должна быть смы­словая связь происходящих одновременно или последовательно яв­лений.

При одновременности явлений основанием их объединения может быть их общая отнесенность к некоему целому, элементы которого они составляют, что имеет место, например, при описа­нии. В таком случае мы имеем сложное синтаксическое целое, со­стоящее из однородных высказываний и аналогичное по своей структуре только что рассмотренным синтаксическим целым опи­сательного характера.

Сказуемые таких предложений обычно выражены одинако­выми формами времени, наклонения и вида, причем вида, преиму­щественно, несовершенного. Привожу примеры:

Где-то ворковали голуби, и пчелы жужжали, низко переле­тывая по редкой траве (Тургенев, «Первая любовь»).

Ветерок беспокойно содрогался в темных деревьях, и где-то далеко за небосклоном, словно про себя, ворчал гром сердито и глухо (там же).

Пламя в печи все трепещет, все шаркает по кирпичу лопата пекаря, мурлыкает вода в котле, и отблеск огня на стене все так же дрожит, безмолвно смеясь (М. Горький, «Двадцать шесть и одна»).

Основанием объединения сообщений об одновременных явле­ниях может быть и характер их протекания, их совместность, отне­сенность к общему лицу, принадлежность к общему процессу.

Руку само подымает перо,

И сердце вскипает песенным даром.

(Маяковский, «Строго воспреща­ется».)

В таком случае соединяемые союзом и одновременно проте­кающие действия двух предложений могут в смысловом отноше­нии быть не вполне равноправны. Действие второго предложения может дополнять, обрисовывать и как бы сопровождать действие первого предложения.

Например: Карташев спешно, судорожно рассчитывался с извозчиком, и вихри мыслей проносились в его голова (Гарин Н., «Студенты»).

Он (Карташев) говорил, и в памяти его вставало все то, что было и на другой странице, и на третьей, в каком именно углу, и дальше все до конца (там же).

Она (mademoiselle Linon), шла через залу, и букольки и лицо ее сияла (Л. Толстой, «Анна Каренина»).

Знаю, как ты все сделаешь, отвечала Долли: скажешь Мат­вею сделать то, чего нельзя сделать, а сам уедешь, а он все пере­путает, и привычная насмешливая улыбка морщила концы губ Долли, когда она говорила это (там же).

Он (Изумруд) трясся на ходу жирной, широкой, уже потем­невшей от пота грудью и сырыми пахами, откидывал передние ноги, и при каждом шаге у него звучно екала селезенка (Куприн, «Изумруд»).

Осенним холодом расцвечены надежды,

Бредет мой конь, как тихая судьба,

И ловит край махающей одежды

Его чуть мокрая буланая губа.

(Есенин, «Голубень».)

Русалка плыла по реке голубой,

Озаряема полной луной;

И старалась она доплеснуть до луны

Серебристую пену волны.

(Лермонтов, «Русалка».)

Сказуемое второго предложения может являться не новым, самостоятельным действием, а лишь другой стороной проявления, другим аспектом действия первого предложения и тем самым мо­жет служить его характеристикой, развивать и дополнить его.

Милый май мальчик, говорила она (Зинаида), наклонись надо мною, и в голосе ее звучала встревоженная нежность (Тургенев, «Первая любовь»).

Отношения одновременности могут быть выражены и сочета­нием предложений со сказуемыми совершенного вида, если изо­бражаемые ими действия таковы, что действие, выраженное ска­зуемым второго предложения, может полностью проявиться лишь но мере совершения первого. Это имеет место в тех случаях, когда действия протекают так, что результаты их почти совпадают, на­пример: В это мгновенье другая дверь гостиной быстро распахну­лись, и на пороге появилась девушка, которую я видел накануне, в саду (Тургенев, «Первая любовь»), – или тогда, когда второе дейст­вии либо сопровождает первое, либо является лишь одной из сто­рон его проявления. Например:

Солнце раз еще взглянуло

Исподлобья на поля,

И в сияньи потонула

Вся смятенная земля.

(Тютчев, «Неохотно и несмело...»)

При неполной смысловой однородности, равноправности со­общений порядок предложений строго определен и никакой обра­тимости отношений нет.

Между отношениями одновременности и последовательности во времени часто нельзя провести резкой границы (как не сущест­вует ее и в реальном восприятии явлений, следующих одно за дру­гим с определенной степенью скорости).

Быстрая смена действий, переходящая в совпадение их, т.е. в одновременность, находит себе выражение в сочетании предложе­ний со сказуемыми совершенного вида. При этом, поскольку со­вершенный вид глагола обозначает какой-то определенный момент действия, лишенный длительности 11 , их совпадение рисуется как мгновенное следование их одного за другим. Значение одновре­менности может находить себе при этом лексическое выражение в наречиях «тотчас» и т.д.

Направо сверкнула молния, и , точно отразившись в зеркале, она тотчас же сверкнула вдали (Чехов, «Степь»).

С трудом выпрямляя ноги и ссыпая с них снег, он (Никита) поднялся, и тотчас же мучительный холод пронизал все его тело

В слуховое окно над лестницей заглянула рыжебородая жел­тая рожа, судорожно искривилась, исчезла, и тотчас же крышу пронзили кровавые копья пламени (М. Горький, «Мои универси­теты»).

Особенно богатые возможности представляет соединение предложений союзом и для выражения временной последователь­ности явлений.

Поскольку в сочинении каждое из предложений не теряет зна­чения отдельного высказывания и поскольку сказуемые сочетаемых предложений также не теряют своей модальной и временной неза­висимости, т.е. изображают действие так, как непосредственно представляет его говорящий – в его отношении к данной действи­тельности и по отношению к данному моменту речи, а не по отно­шению к какому-то другому действию, – то порядком предложе­ний, как бы непосредственно отражающих явления действительно­сти, выражается и порядок самих явлений. Поскольку глаголы, кроме того, обладают категорией вида, рисующей характер, способ протекания действия, то сочетанием сказуемых разного вида, вре­мени и наклонения могут быть изображены и последовательность действии, и способ и характер их протекания, т.е. может быть изо­бражен процесс действия во всем разнообразии и богатстве его проявления.

Язык художественной литературы широко пользуется воз­можностями, представляемыми сочинением предложений, для изо­бражения самого процесса действия. Значительная часть предложе­ний с союзом и служит в языке литературы, особенно в его повест­вовательных жанрах, для выражения отношений временной после­довательности.

Можно наметить в самой общей схеме возможные варианты сочетаний форм времени и вида с их основными функциями в от­ношении выражения временной последовательности.

Сочетание предложений с одинаковыми или разными фор­мами глаголов совершенного вида.

Основная функция этого сочетания – выражение последова­тельности сменяющих друг друга действий: Мы простились еще раз, и лошади поскакали (Пушкин, «Выстрел»), или мгновенное следование одного действия за другим вплоть до совпадения двух моментов действия, одновременность их результатов (примеры смотри выше).

Сочетание двух предложений, имеющих: первое – формы не­совершенного вида, второе – формы совершенного вида сказуе­мых. Основная функция – изображение того, как на фойе длитель­ного действия возникает более короткое: Ветер не уменьшался, и пошел снежок (Л. Толстой, «Хозяин и работник»).

Сочетание двух предложений, у которых в первом – формы совершенного вида, во втором – формы несовершенного вида ска­зуемых.

При аористическом значении форм совершенного вида имеем изображение того, как по окончании одного короткого действия возникает или продолжается действие длительное. Давно прекра­тились аплодисменты, а теперь все смотрели на него (Карташева) (Гарин Н., «Студенты»).

При перфективном значении форм совершенного вида имеем изображение того, как на фоне сохраняющихся результатов дейст­вий предшествующих сказуемых возникают или продолжаются длительные действия; формы перфективного прошедшего и формы настоящего и прошедшего несовершенного вида могут, сочетаясь, выражать одновременность действий.

А между тем заря разгорается, вот уже золотые полосы протянулись по небу, в оврагах клубятся пары; жаворонки звонко поют, предрассветный ветер подул, – и тихо всплывает багровое солнце (Тургенев, «Лес и степь»).

4. Сочетание предложений с формами несовершенного вида.

Основные функции: а) выражение одновременности явлений (примеры выше); б) выражение чередования, т.е. повторяемости действий в данной последовательности: Снаряды вздымали столбы земли у самого дома, иные из них с грохотом попадали в стены, и тогда весь дом содрогался, словно его качало большой волной (Си­монов, «Дни и ночи»); в) выражение последовательности – при употреблении настоящего времени в описании прошедших явлений – для живости рассказа (настоящее историческое): Лес кончился, несколько казаков выезжают из него на поляну, и вот выскакивает прямо к ним мой Карагез (Лермонтов, «Бэла»).

Приведенная схема является самой общей. В зависимости от синтаксико-грамматического значения формы времени в данном контексте от лексического значения глагола, от общего смысла предложения, сочетания предложений могут формами своих ска­зуемых выражать самые разнообразные оттенки временной после­довательности, могут изображать течение процесса во всем кон­кретном разнообразии его проявления.

Временная последовательность может быть выражена сочета­нием предложений с неглагольными сказуемыми или сочетанием предложений с отсутствующими в порядке поэтического эллипса глагольными формами сказуемых.

Прыжок, другой, третий, и наконец лошадь выбралась из суг­роба и остановилась (Л. Толстой, «Хозяин и работник»).

Стук земли о крышку гроба, заглушенные рыдания матери, и на ровенском кладбище вырос новый холмик под стеной скромной деревянной церкви (Короленко, «История моего современника»).

Верхом помчался на завалы

Кто не успел спрыгнуть с коня...

Ура! – и смолкло. – Вон кинжалы,

В приклады! – и пошла резня.

(Лермонтов, «Я к вам пишу».)

Товарищи,

не останавливаться!

Чего стали?

В броневики

и на почтамт!

Нам не страшно

усилье ничье,

Мчим вперед

паровозом труда, –

И вдруг

стопудовая весть –

с Ильичем

Удар.

(Маяковский, «Владимир Ильич Ленин».)

Характерно, что Маяковский, указывающий своей ступенча­той строкой интонационно-смысловое членение текста, поместил оба показателя внезапного перехода к новому моменту в развитии действия и одной строке, сделав из них одну синтагму.

Для сложно-сочиненных предложений, связанных отноше­ниями временной последовательности, характерна замкнутая кон­струкция из нескольких бессоюзных предложений и последнего предложения, заключающего все синтаксическое целое и в смысло­вом и в ритмико-интонационном отношении, соединенного с пре­дыдущими «замыкающим» союзом и . Союз и служит показателем перехода к последнему, завершающему этапу в развитии действия-процесса.

В 12-м часу голоса стала стихать, пропел петух, из-за лип стала выходить полная луна, поднялся светлый, белый туман, роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина (Л. Толстой, «Война и мир»).