Восстание декабристов кто правил. Восстание декабристов в россии. Николай i - константину павловичу

Они играли в винт три раза в неделю: по вторникам, четвергам и субботам; воскресенье было очень удобно для игры, но его пришлось оставить на долю всяким случайностям: приходу посторонних, театру, и поэтому оно считалось самым скучным днем в неделе. Впрочем, летом, на даче, они играли и в воскресенье. Размещались они так: толстый и горячий Масленников играл с Яковом Ивановичем, а Евпраксия Васильевна со своим мрачным братом, Прокопием Васильевичем. Такое распределение установилось давно, лет шесть тому назад, и настояла на нем Евпраксия Васильевна. Дело в том, что для нее и ее брата не представляло никакого интереса играть отдельно, друг против друга, так как в этом случае выигрыш одного был проигрыш для другой, и в окончательном результате они не выигрывали и не проигрывали. И хотя в денежном отношении игра была ничтожная и Евпраксия Васильевна и ее брат в деньгах не нуждались, но она не могла понять удовольствия игры для игры и радовалась, когда выигрывала. Выигранные деньги она откладывала отдельно, в копилку, и они казались ей гораздо важнее и дороже, чем те крупные кредитки, которые приходилось ей платить за дорогую квартиру и выдавать на хозяйство. Для игры собирались у Прокопия Васильевича, так как во всей обширной квартире жили только они вдвоем с сестрой, — существовал еще большой белый кот, но он всегда спал на кресле, — и в комнатах царила необходимая для занятий тишина. Брат Евпраксии Васильевны был вдов: он потерял жену на второй год после свадьбы и целых два месяца после того провел в лечебнице для душевнобольных; сама она была незамужняя, хотя когда-то имела роман со студентом. Никто не знал, да и она, кажется, позабыла, почему ей не пришлось выйти замуж за своего студента, но каждый год, когда появлялось обычное воззвание о помощи нуждающимся студентам, она посылала в комитет аккуратно сложенную сторублевую бумажку «от неизвестной». По возрасту она была самой молодой из игроков: ей было сорок три года. Вначале, когда создалось распределение на пары, им особенно был недоволен старший из игроков, Масленников. Он возмущался, что ему постоянно придется иметь дело с Яковом Ивановичем, то есть, другими словами, бросить мечту о большом бескозырном шлеме. И вообще они с партнером совершенно не подходили друг к другу. Яков Иванович был маленький, сухонький старичок, зиму и лето ходивший в наваченном сюртуке и брюках, молчаливый и строгий. Являлся он всегда ровно в восемь часов, ни минутой раньше или позже, и сейчас же брал мелок сухими пальцами, на одном из которых свободно ходил большой брильянтовый перстень. Но самым ужасным для Масленникова в его партнере было то, что он никогда не играл больше четырех, даже тогда, когда на руках у него имелась большая и верная игра. Однажды случилось, что, как начал Яков Иванович ходить с двойки, так и отходил до самого туза, взяв все тринадцать взяток. Масленников с гневом бросил свои карты на стол, а седенький старичок спокойно собрал их и записал за игру, сколько следует при четырех. — Но почему же вы не играли большого шлема? — вскрикнул Николай Дмитриевич (так звали Масленникова). — Я никогда не играю больше четырех, — сухо ответил старичок и наставительно заметил: — Никогда нельзя знать, что может случиться. Так и не мог убедить его Николай Дмитриевич. Сам он всегда рисковал и, так как карта ему не шла, постоянно проигрывал, но не отчаивался и думал, что ему удастся отыграться в следующий раз. Постепенно они свыклись со своим положением и не мешали друг другу: Николай Дмитриевич рисковал, а старик спокойно записывал проигрыш и назначал игру в четырех. Так играли они лето и зиму, весну и осень. Дряхлый мир покорно нес тяжелое ярмо бесконечного существования и то краснел от крови, то обливался слезами, оглашая свой путь в пространстве стонами больных, голодных и обиженных. Слабые отголоски этой тревожной и чуждой жизни приносил с собой Николай Дмитриевич. Он иногда запаздывал и входил в то время, когда все уже сидели за разложенным столом и карты розовым веером выделялись на его зеленой поверхности. Николай Дмитриевич, краснощекий, пахнущий свежим воздухом, поспешно занимал свое место против Якова Ивановича, извинялся и говорил: — Как много гуляющих на бульваре. Так и идут, так и идут... Евпраксия Васильевна считала себя обязанной, как хозяйка, не замечать странностей своих гостей. Поэтому она отвечала одна, в то время как старичок молча и строго приготовлял мелок, а брат ее распоряжался насчет чаю. — Да, вероятно, — погода хорошая. Но не начать ли нам? И они начинали. Высокая комната, уничтожавшая звук своей мягкой мебелью и портьерами, становилась совсем глухой. Горничная неслышно двигалась по пушистому ковру, разнося стаканы с крепким чаем, и только шуршали ее накрахмаленные юбки, скрипел мелок и вздыхал Николай Дмитриевич, поставивший большой ремиз. Для него наливался жиденький чай и ставился особый столик, так как он любил пить с блюдца и непременно с тянучками. Зимой Николай Дмитриевич сообщал, что днем морозу было десять градусов, а теперь уже дошло до двадцати, а летом говорил: — Сейчас целая компания в лес пошла. С корзинками. Евпраксия Васильевна вежливо смотрела на небо — летом они играли на террасе — и, хотя небо было чистое и верхушки сосен золотели, замечала: — Не было бы дождя. А старичок Яков Иванович строго раскладывал карты и, вынимая червонную двойку, думал, что Николай Дмитриевич легкомысленный и неисправимый человек. Одно время Масленников сильно обеспокоил своих партнеров. Каждый раз, приходя, он начинал говорить одну или две фразы о Дрейфусе. Делая печальную физиономию, он сообщал: — А плохи дела нашего Дрейфуса. Или, наоборот, смеялся и радостно говорил, что несправедливый приговор, вероятно, будет отменен. Потом он стал приносить газеты и прочитывал из них некоторые места все о том же Дрейфусе. — Читали уже, — сухо говорил Яков Иванович, но партнер не слушал его и прочитывал, что казалось ему интересным и важным. Однажды он таким образом довел остальных до спора и чуть ли не до ссоры, так как Евпраксия Васильевна не хотела признавать законного порядка судопроизводства и требовала, чтобы Дрейфуса освободили немедленно, а Яков Иванович и ее брат настаивали на том, что сперва необходимо соблюсти некоторые формальности и потом уже освободить. Первым опомнился Яков Иванович и сказал, указывая на стол: — Но не пора ли? И они сели играть, и потом, сколько ни говорил Николай Дмитриевич о Дрейфусе, ему отвечали молчанием. Так играли они лето и зиму, весну и осень. Иногда случались события, но больше смешного характера. На брата Евпраксии Васильевны временами как будто что-то находило, он не помнил, что говорили о своих картах партнеры, и при верных пяти оставался без одной. Тогда Николай Дмитриевич громко смеялся и преувеличивал значение проигрыша, а старичок улыбался и говорил: — Играли бы четыре — и были бы при своих. Особенное волнение проявлялось у всех игроков, когда назначала большую игру Евпраксия Васильевна. Она краснела, терялась, не зная, какую класть ей карту, и с мольбою смотрела на молчаливого брата, а другие двое партнеров с рыцарским сочувствием к ее женственности и беспомощности ободряли ее снисходительными улыбками и терпеливо ожидали. В общем, однако, к игре относились серьезно и вдумчиво. Карты давно уже потеряли в их глазах значение бездушной материи, и каждая масть, а в масти каждая карта в отдельности, была строго индивидуальна и жила своей обособленной жизнью. Масти были любимые и нелюбимые, счастливые и несчастливые. Карты комбинировались бесконечно разнообразно, и разнообразие это не поддавалось ни анализу, ни правилам, но было в то же время закономерно. И в закономерности этой заключалась жизнь карт, особая от жизни игравших в них людей. Люди хотели и добивались от них своего, а карты делали свое, как будто они имели свою волю, свои вкусы, симпатии и капризы. Черви особенно часто приходили к Якову Ивановичу, а у Евпраксии Васильевны руки постоянно полны бывали пик, хотя она их очень не любила. Случалось, что карты капризничали, и Яков Иванович не знал, куда деваться от пик, а Евпраксия Васильевна радовалась червям, назначала большие игры и ремизилась. И тогда карты как будто смеялись. К Николаю Дмитриевичу ходили одинаково все масти, и ни одна не оставалась надолго, и все карты имели такой вид, как постояльцы в гостинице, которые приезжают и уезжают, равнодушные к тому месту, где им пришлось провести несколько дней. Иногда несколько вечеров подряд к нему ходили одни двойки и тройки и имели при этом дерзкий и насмешливый вид. Николай Дмитриевич был уверен, что он оттого не может сыграть большого шлема, что карты знают о его желании и нарочно не идут к нему, чтобы позлить. И он притворялся, что ему совершенно безразлично, какая игра у него будет, и старался подольше не раскрывать прикупа. Очень редко удавалось ему таким образом обмануть карты; обыкновенно они догадывались, и, когда он раскрывал прикуп, оттуда смеялись три шестерки и хмуро улыбался пиковый король, которого они затащили для компании. Меньше всех проникала в таинственную суть карт Евпраксия Васильевна; старичок Яков Иванович давно выработал строго философский взгляд и не удивлялся и не огорчался, имея верное оружие против судьбы в своих четырех. Один Николай Дмитриевич никак не мог примириться с прихотливым правом карт, их насмешливостью и непостоянством. Ложась спать, он думал о том, как он сыграет большой шлем в бескозырях, и это представлялось таким простым и возможным: вот приходит один туз, за ним король, потом опять туз. Но когда, полный надежды, он садился играть, проклятые шестерки опять скалили свои широкие белые зубы. В этом чувствовалось что-то роковое и злобное. И постепенно большой шлем в бескозырях стал самым сильным желанием и даже мечтой Николая Дмитриевича. Произошли и другие события вне карточной игры. У Евпраксии Васильевны умер от старости большой белый кот и, с разрешения домовладельца, был похоронен в саду под липой. Затем Николай Дмитриевич исчез однажды на целых две недели, и его партнеры не знали, что думать и что делать, так как винт втроем ломал все установившиеся привычки и казался скучным. Сами карты точно сознавали это и сочетались в непривычных формах. Когда Николай Дмитриевич явился, розовые щеки, которые так резко отделялись от седых пушистых волос, посерели, и весь он стал меньше и ниже ростом. Он сообщил, что его старший сын за что-то арестован и отправлен в Петербург. Все удивились, так как не знали, что у Масленникова есть сын; может быть, он когда-нибудь и говорил, но все позабыли об этом. Вскоре после этого он еще один раз не явился, и, как нарочно, в субботу, когда игра продолжалась дольше обыкновенного, и все опять с удивлением узнали, что он давно страдает грудной жабой и что в субботу у него был сильный припадок болезни. Но потом все опять установилось, и игра стала даже серьезнее и интереснее, так как Николай Дмитриевич меньше развлекался посторонними разговорами. Только шуршали крахмальные юбки горничной да неслышно скользили из рук игроков атласные карты и жили своей таинственной и молчаливой жизнью, особой от жизни игравших в них людей. К Николаю Дмитриевичу они были по-прежнему равнодушны и иногда зло-насмешливы, и в этом чувствовалось что-то роковое, фатальное. Но в четверг, 26 ноября, в картах произошла странная перемена. Как только началась игра, к Николаю Дмитриевичу пришла большая коронка, и он сыграл, и даже не пять, как назначил, а маленький шлем, так как у Якова Ивановича оказался лишний туз, которого он не хотел показать. Потом опять на некоторое время появились шестерки, но скоро исчезли, и стали приходить полные масти, и приходили они с соблюдением строгой очереди, точно всем им хотелось посмотреть, как будет радоваться Николай Дмитриевич. Он назначал игру за игрой, и все удивлялись, даже спокойный Яков Иванович. Волнение Николая Дмитриевича, у которого пухлые пальцы с ямочками на сгибах потели и роняли карты, передалось и другим игрокам. — Ну и везет вам сегодня, — мрачно сказал брат Евпраксии Васильевны, сильнее всего боявшийся слишком большого счастья, за которым идет такое же большое горе. Евпраксии Васильевне было приятно, что наконец-то к Николаю Дмитриевичу пришли хорошие карты, и она на слова брата три раза сплюнула в сторону, чтобы предупредить несчастье. — Тьфу, тьфу, тьфу! Ничего особенного нет. Идут карты и идут, и дай Бог, чтобы побольше шли. Карты на минуту словно задумались в нерешимости, мелькнуло несколько двоек со смущенным видом — и снова с усиленной быстротой стали являться тузы, короли и дамы. Николай Дмитриевич не поспевал собирать карты и назначать игру и два раза уже засдался, так что пришлось пересдать. И все игры удавались, хотя Яков Иванович упорно умалчивал о своих тузах: удивление его сменилось недоверием ко внезапной перемене счастья, и он еще раз повторил неизменное решение — не играть больше четырех. Николай Дмитриевич сердился на него, краснел и задыхался. Он уже не обдумывал своих ходов и смело назначал высокую игру, уверенный, что в прикупе он найдет, что нужно. Когда после сдачи карт мрачным Прокопием Васильевичем Масленников раскрыл свои карты, сердце его заколотилось и сразу упало, а в глазах стало так темно, что он покачнулся — у него было на руках двенадцать взяток: трефы и черви от туза до десятки и бубновый туз с королем. Если он купит пикового туза, у него будет большой бескозырный шлем. — Два без козыря, — начал он, с трудом справляясь с голосом. — Три пики, — ответила Евпраксия Васильевна, которая была также сильно взволнована: у нее находились почти все пики, начиная от короля. — Четыре черви, — сухо отозвался Яков Иванович. Николай Дмитриевич сразу повысил игру на малый шлем, но разгоряченная Евпраксия Васильевна не хотела уступать и, хотя видела, что не сыграет, назначила большой в пиках. Николай Дмитриевич задумался на секунду и с некоторой торжественностью, за которой скрывался страх, медленно произнес: — Большой шлем в бескозырях! Николай Дмитриевич играет большой шлем в бескозырях! Все были поражены, и брат хозяйки даже крякнул: — Ого! Николай Дмитриевич протянул руку за прикупом, но покачнулся и повалил свечку. Евпраксия Васильевна подхватила ее, а Николай Дмитриевич секунду сидел неподвижно и прямо, положив карты на стол, а потом взмахнул руками и медленно стал валиться на левую сторону. Падая, он свалил столик, на котором стояло блюдечко с налитым чаем, и придавил своим телом его хрустнувшую ножку. Когда приехал доктор, он нашел, что Николай Дмитриевич умер от паралича сердца, и в утешение живым сказал несколько слов о безболезненности такой смерти. Покойника положили на турецкий диван в той же комнате, где играли, и он, покрытый простыней, казался громадным и страшным. Одна нога, обращенная носком внутрь, осталась непокрытой и казалась чужой, взятой от другого человека; на подошве сапога, черной и совершенно новой на выемке, прилипла бумажка от тянучки. Карточный стол еще не был убран, и на нем валялись беспорядочно разбросанные, рубашкой вниз, карты партнеров и в порядке лежали карты Николая Дмитриевича, тоненькой колодкой, как он их положил. Яков Иванович мелкими и неуверенными шагами ходил по комнате, стараясь не глядеть на покойника и не сходить с ковра на натертый паркет, где высокие каблуки его издавали дробный и резкий стук. Пройдя несколько раз мимо стола, он остановился и осторожно взял карты Николая Дмитриевича, рассмотрел их и, сложив такой же кучкой, тихо положил на место. Потом он посмотрел прикуп: там был пиковый туз, тот самый, которого не хватало Николаю Дмитриевичу для большого шлема. Пройдясь еще несколько раз, Яков Иванович вышел в соседнюю комнату, плотнее застегнул наваченный сюртук и заплакал, потому что ему было жаль покойного. Закрыв глаза, он старался представить себе лицо Николая Дмитриевича, каким оно было при его жизни, когда он выигрывал и смеялся. Особенно жаль было вспомнить легкомыслие Николая Дмитриевича и то, как ему хотелось выиграть большой бескозырный шлем. Проходил в памяти весь сегодняшний вечер, начиная с пяти бубен, которые сыграл покойный, и кончая этим беспрерывным наплывом хороших карт, в котором чувствовалось что-то страшное. И вот Николай Дмитриевич умер — умер, когда мог наконец сыграть большой шлем. Но одно соображение, ужасное в своей простоте, потрясло худенькое тело Якова Ивановича и заставило его вскочить с кресла. Оглядываясь по сторонам, как будто мысль не сама пришла к нему, а кто-то шепнул ее на ухо, Яков Иванович громко сказал: — Но ведь никогда он не узнает, что в прикупе был туз и что на руках у него был верный большой шлем. Никогда! И Якову Ивановичу показалось, что он до сих пор не понимал, что такое смерть. Но теперь он понял, и то, что он ясно увидел, было до такой степени бессмысленно, ужасно и непоправимо. Никогда не узнает! Если Яков Иванович станет кричать об этом над самым его ухом, будет плакать и показывать карты, Николай Дмитриевич не услышит и никогда не узнает, потому что нет на свете никакого Николая Дмитриевича. Еще одно бы только движение, одна секунда чего-то, что есть жизнь, — и Николай Дмитриевич увидел бы туза и узнал, что у него есть большой шлем, а теперь все кончилось и он не знает и никогда не узнает. — Ни-ко-гда, — медленно, по слогам, произнес Яков Иванович, чтобы убедиться, что такое слово существует и имеет смысл. Такое слово существовало и имело смысл, но он был до того чудовищен и горек, что Яков Иванович снова упал в кресло и беспомощно заплакал от жалости к тому, кто никогда не узнает, и от жалости к себе, ко всем, так как то же страшно и бессмысленно жестокое будет и с ним и со всеми. Он плакал — и играл за Николая Дмитриевича его картами, и брал взятки одна за другой, пока не собралось их тринадцать, и думал, как много пришлось бы записать, и что никогда Николай Дмитриевич этого не узнает. Это был первый и последний раз, когда Яков Иванович отступил от своих четырех и сыграл во имя дружбы большой бескозырный шлем. — Вы здесь, Яков Иванович? — сказала вошедшая Евпраксия Васильевна, опустилась на рядом стоящий стул и заплакала. — Как ужасно, как ужасно! Оба они не смотрели друг на друга и молча плакали, чувствуя, что в соседней комнате, на диване, лежит мертвец, холодный, тяжелый и немой. — Вы послали сказать? — спросил Яков Иванович, громко и истово сморкаясь. — Да, брат поехал с Аннушкой. Но как они разыщут его квартиру — ведь мы адреса не знаем. — А разве он не на той же квартире, что в прошлом году? — рассеянно спросил Яков Иванович. — Нет, переменил. Аннушка говорит, что он нанимал извозчика куда-то на Новинский бульвар. — Найдут через полицию, — успокоил старичок. — У него ведь, кажется, есть жена? Евпраксия Васильевна задумчиво смотрела на Якова Ивановича и не отвечала. Ему показалось, что в ее глазах видна та же мысль, что пришла и ему в голову. Он еще раз высморкался, спрятал платок в карман наваченного сюртука и сказал, вопросительно поднимая брови над покрасневшими глазами: — А где же мы возьмем теперь четвертого? Но Евпраксия Васильевна не слыхала его, занятая соображениями хозяйственного характера. Помолчав, она спросила: — А вы, Яков Иванович, все на той же квартире?

Вначале, когда создалось распределение на пары, им особенно был недоволен старший из игроков, Масленников. Он возмущался, что ему постоянно придется иметь дело с Яковом Ивановичем, то есть, другими словами, бросить мечту о большом бескозырном шлеме. И вообще они с партнером совершенно не подходили друг к другу. Яков Иванович был маленький, сухонький старичок, зиму и лето ходивший в наваченном сюртуке и брюках, молчаливый и строгий. Являлся он всегда ровно в восемь часов, ни минутой раньше или позже, и сейчас же брал мелок сухими пальцами, на одном из которых свободно ходил большой брильянтовый перстень. Но самым ужасным для Масленникова в его партнере было то, что он никогда не играл больше четырех, даже тогда, когда на руках у него имелась большая и верная игра. Однажды случилось, что как начал Яков Иванович ходить с двойки, так и отходил до самого туза, взяв все тринадцать взяток. Масленников с гневом бросил свои карты на стол, а седенький старичок спокойно собрал их и записал за игру, сколько следует при четырех.

Но почему же вы не играли большого шлема? - вскрикнул Николай Дмитриевич (так звали Масленникова).

Я никогда не играю больше четырех, - сухо ответил старичок и наставительно заметил: - Никогда нельзя знать, что может случиться.

Так и не мог убедить его Николай Дмитриевич. Сам он всегда рисковал и, так как карта ему не шла, постоянно проигрывал, но не отчаивался и думал, что ему удастся отыграться в следующий раз. Постепенно они свыклись со своим положением и не мешали друг другу: Николай Дмитриевич рисковал, а старик спокойно записывал проигрыш и назначал игру в четырех.

Так играли они лето и зиму, весну и осень. Дряхлый мир покорно нес тяжелое ярмо бесконечного существования и то краснел от крови, то обливался слезами, оглашая свой путь в пространстве стонами больных, голодных и обиженных. Слабые отголоски этой тревожной и чуждой жизни приносил с собой Николай Дмитриевич. Он иногда запаздывал и входил в то время, когда все уже сидели за разложенным столом и карты розовым веером выделялись на его зеленой поверхности.

Николай Дмитриевич, краснощекий, пахнущий свежим воздухом, поспешно занимал свое место против Якова Ивановича, извинялся и говорил:

Как много гуляющих на бульваре. Так и идут, так и идут...

Евпраксия Васильевна считала себя обязанной, как хозяйка, не замечать странностей своих гостей. Поэтому она отвечала одна, в то время как старичок молча и строго приготовлял мелок, а брат ее распоряжался насчет чаю.

Да, вероятно, - погода хорошая. Но не начать ли нам?

И они начинали. Высокая комната, уничтожавшая звук своей мягкой мебелью и портьерами, становилась совсем глухой. Горничная неслышно двигалась по пушистому ковру, разнося стаканы с крепким чаем, и только шуршали ее накрахмаленные юбки, скрипел мелок и вздыхал Николай Дмитриевич, поставивший большой ремиз. Для него наливался жиденький чай и ставился особый столик, так как он любил пить с блюдца и непременно с тянучками.

Зимой Николай Дмитриевич сообщал, что днем морозу было десять градусов, а теперь уже дошло до двадцати, а летом говорил:

Сейчас целая компания в лес пошла. С корзинками.

Евпраксия Васильевна вежливо смотрела на небо - летом они играли на террасе - и, хотя небо было чистое и верхушки сосен золотели, замечала:

Не было бы дождя.

А старичок Яков Иванович строго раскладывал карты и, вынимая червонную двойку, думал, что Николай Дмитриевич легкомысленный и неисправимый человек. Одно время Масленников сильно обеспокоил своих партнеров. Каждый раз, приходя, он начинал говорить одну или две фразы о Дрейфусе. Делая печальную физиономию, он сообщал:

А плохи дела нашего Дрейфуса.

Или, наоборот, смеялся и радостно говорил, что несправедливый приговор, вероятно, будет отменен. Потом он стал приносить газеты и прочитывал из них некоторые места все о том же Дрейфусе.

Читали уже, - сухо говорил Яков Иванович, но партнер не слушал его и прочитывал, что казалось ему интересным и важным. Однажды он таким образом довел остальных до спора и чуть ли не до ссоры, так как Евпраксия Васильевна не хотела признавать законного порядка судопроизводства и требовала, чтобы Дрейфуса освободили немедленно, а Яков Иванович и ее брат настаивали на том, что сперва необходимо соблюсти некоторые формальности и потом уже освободить. Первым опомнился Яков Иванович и сказал, указывая на стол:

Но не пора ли?

И они сели играть, и потом, сколько ни говорил Николай Дмитриевич о Дрейфусе, ему отвечали молчанием.

Так играли они лето и зиму, весну и осень. Иногда случались события, но больше смешного характера. На брата Евпраксии Васильевны временами как будто что-то находило, он не помнил, что говорили о своих картах партнеры, и при верных пяти оставался без одной. Тогда Николай Дмитриевич громко смеялся и преувеличивал значение проигрыша, а старичок улыбался и говорил:

Играли бы четыре - и были бы при своих.

Особенное волнение проявлялось у всех игроков, когда назначала большую игру Евпраксия Васильевна. Она краснела, терялась, не зная, какую класть ей карту, и с мольбою смотрела на молчаливого брата, а другие двое партнеров с рыцарским сочувствием к ее женственности и беспомощности ободряли ее снисходительными улыбками и терпеливо ожидали. В общем, однако, к игре относились серьезно и вдумчиво. Карты давно уже потеряли в их глазах значение бездушной материи, и каждая масть, а в масти каждая карта в отдельности, была строго индивидуальна и жила своей обособленной жизнью. Масти были любимые и нелюбимые, счастливые и несчастливые. Карты комбинировались бесконечно разнообразно, и разнообразие это не поддавалось ни анализу, ни правилам, но было в то же время закономерно. И в закономерности этой заключалась жизнь карт, особая от жизни игравших в них людей. Люди хотели и добивались от них своего, а карты делали свое, как будто они имели свою долю, свои вкусы, симпатии и капризы. Черви особенно часто приходили к Якову Ивановичу, а у Евпраксии Васильевны руки постоянно полны бывали пик, хотя она их очень не любила. Случалось, что карты капризничали, и Яков Иванович не знал, куда деваться от пик, а Евпраксия Васильевна радовалась червям, назначала большие игры и ремизилась. И тогда карты как будто смеялись. К Николаю Дмитриевичу ходили одинаково все масти, и ни одна не оставалась надолго, и все карты имели такой вид, как постояльцы в гостинице, которые приезжают и уезжают, равнодушные к тому месту, где им пришлось провести несколько дней. Иногда несколько вечеров подряд к нему ходили одни двойки и тройки и имели при этом дерзкий и насмешливый вид. Николай Дмитриевич был уверен, что он оттого не может сыграть большого шлема, что карты знают о его желании и нарочно не идут к нему, чтобы позлить. И он притворялся, что ему совершенно безразлично, какая игра у него будет, и старался подольше не раскрывать прикупа. Очень редко удавалось ему таким образом обмануть карты; обыкновенно они догадывались, и, когда он раскрывал прикуп, оттуда смеялись три шестерки и хмуро улыбался пиковый король, которого они затащили для компании.

Меньше всех проникала в таинственную суть карт Евпраксия Васильевна; старичок Яков Иванович давно выработал строго философский взгляд и не удивлялся и не огорчался, имея верное оружие против судьбы в своих четырех. Один Николай Дмитриевич никак не мог примириться с прихотливым нравом карт, их насмешливостью и непостоянством. Ложась спать, он думал о том, как он сыграет большой шлем в бескозырях, и это представлялось таким простым и возможным: вот приходит один туз, за ним король, потом опять туз. Но когда, полный надежды, он садился играть, проклятые шестерки опять скалили свои широкие белые зубы. В этом чувствовалось что-то роковое и злобное. И постепенно большой шлем в бескозырях стал самым сильным желанием и даже мечтой Николая Дмитриевича.

Произошли и другие события вне карточной игры. У Евпраксии Васильевны умер от старости большой белый кот и, с разрешения домовладельца, был похоронен в саду под липой. Затем Николай Дмитриевич исчез однажды на целых две недели, и его партнеры не знали, что думать и что делать, так как винт втроем ломал все установившиеся привычки и казался скучным, Сами карты точно сознавали это и сочетались в непривычных формах. Когда Николай Дмитриевич явился, розовые щеки, которые так резко отделялись от седых пушистых волос, посерели, и весь он стал меньше и ниже ростом. Он сообщил, что его старший сын за что-то арестован и отправлен в Петербург. Все удивились, так как не знали, что у Масленникова есть сын; может быть, он когда-нибудь и говорил, но все позабыли об этом. Вскоре после этого он еще один раз не явился, и, как нарочно, в субботу, когда игру продолжалась дольше обыкновенного, и все опять с удивлением узнали, что он давно страдает грудной жабой и что в субботу у него был сильный припадок болезни. Но потом все опять установилось, и игра стала даже серьезнее и интереснее, так как Николай Дмитриевич меньше развлекался посторонними разговорами. Только шуршали крахмальные юбки горничной да неслышно скользили из рук игроков атласные карты и жили своей таинственной и молчаливой жизнью, особой от жизни игравших в них людей. К Николаю Дмитриевичу они были по-прежнему равнодушны и иногда зло-насмешливы, и в этом чувствовалось что-то роковое, фатальное.

Но в четверг, 26 ноября, в картах произошла странная перемена. Как только началась игра, к Николаю Дмитриевичу пришла большая коронка, и он сыграл, и даже не пять, как назначил, а маленький шлем, так как у Якова Ивановича оказался лишний туз, которого он не хотел показать. Потом опять на некоторое время появились шестерки, но скоро исчезли, и стали приходить полные масти, и приходили они с соблюдением строгой очереди, точно всем им хотелось посмотреть, как будет радоваться Николай Дмитриевич. Он назначал игру за игрой, и все удивлялись, даже спокойный Яков Иванович. Волнение Николая Дмитриевичу, у которого пухлые пальцы с ямочками на сгибах потели и роняли карты, передалось и другим игрокам.

Ну и везет вам сегодня, - мрачно сказал брат Евпраксии Васильевны, сильнее всего боявшийся слишком большого счастья, за которым идет такое же большое горе. Евпраксии Васильевне было приятно, что наконец-то к Николаю Дмитриевичу пришли хорошие карты, и она на слова брата три раза сплюнула в сторону, чтобы предупредить несчастье.

Тьфу, тьфу, тьфу! Ничего особенного нет. Идут карты и идут, и дай Бог, чтобы побольше шли.

Карты на минуту словно задумались в нерешимости, мелькнуло несколько двоек со смущенным видом - и снова с усиленной быстротой стали являться тузы, короли и дамы. Николай Дмитриевич не поспевал собирать карты и назначать игру и два раза уже засдался, так что пришлось пересдать. И все игры удавались, хотя Яков Иванович упорно умалчивал о своих тузах: удивление его сменилось недоверием ко внезапной перемене счастья, и он еще раз повторил неизменное решение - не играть больше четырех. Николай Дмитриевич сердился на него, краснел и задыхался. Он уже не обдумывал своих ходов и смело назначал высокую игру, уверенный, что в прикупе он найдет, что нужно.

Когда после сдачи карт мрачным Прокопием Васильевичем Масленников раскрыл свои карты, сердце его заколотилось и сразу упало, а в глазах стало так темно, что он покачнулся - у него было на руках двенадцать взяток: трефы и черви от туза до десятки и бубновый туз с королем. Если он купит пикового туза, у него будет большой бескозырный шлем.

Два без козыря, - начал он, с трудом справляясь с голосом.

Три пики, - ответила Евпраксия Васильевна, которая была также сильно взволнована: у нее находились почти все пики, начиная от короля.

Четыре черви, - сухо отозвался Яков Иванович.

Николай Дмитриевич сразу повысил игру на малый шлем, но разгоряченная Евпраксия Васильевна не хотела уступать и, хотя видела, что не сыграет, назначила большой в пиках. Николай Дмитриевич задумался на секунду и с некоторой торжественностью, за которой скрывался страх, медленно произнес:

Большой шлем в бескозырях!

Николай Дмитриевич играет большой шлем в бескозырях! Все были поражены, и брат хозяйки даже крикнул:

Николай Дмитриевич протянул руку за прикупом, но покачнулся и повалил свечку. Евпраксия Васильевна подхватила ее, а Николай Дмитриевич секунду сидел неподвижно и прямо, положив карты на стол, а потом взмахнул руками и медленно стал валиться на левую сторону. Падая, он свалил столик, на котором стояло блюдечко с налитым чаем, и придавил своим телом его хрустнувшую ножку.

Когда приехал доктор, он нашел, что Николай Дмитриевич умер от паралича сердца, и в утешение живым сказал несколько слов о безболезненности такой смерти. Покойника положили на турецкий диван в той же комнате, где играли, и он, покрытый простыней, казался громадным и страшным. Одна нога, обращенная носком внутрь, осталась непокрытой и казалась чужой, взятой от другого человека; на подошве сапога, черной и совершенно новой на выемке, прилипла бумажка от тянучки. Карточный стол еще не был убран, и на нем валялись беспорядочно разбросанные, рубашкой вниз, карты партнеров и в порядке лежали карты Николая Дмитриевича, тоненькой колодкой, как он их положил.

Яков Иванович мелкими и неуверенными шагами ходил по комнате, стараясь не глядеть на покойника и не сходить с ковра на натертый паркет, где высокие каблуки его издавали дробный и резкий стук. Пройдя несколько раз мимо стола, он остановился и осторожно взял карты Николая Дмитриевича, рассмотрел их и, сложив такой же кучкой, тихо положил на место. Потом он посмотрел прикуп: там был пиковый туз, тот самый, которого не хватало Николаю Дмитриевичу для большого шлема. Пройдясь еще несколько раз, Яков Иванович вышел в соседнюю комнату, плотнее застегнул наваченный сюртук и заплакал, потому что ему было жаль покойного. Закрыв глаза, он старался представить себе лицо Николая Дмитриевича, каким оно было при его жизни, когда он выигрывал и смеялся. Особенно жаль было вспомнить легкомыслие Николая Дмитриевича и то, как ему хотелось выиграть большой бескозырный шлем. Проходил в памяти весь сегодняшний вечер, начиная с пяти бубен, которые сыграл покойный, и кончая этим беспрерывным наплывом хороших карт, в котором чувствовалось что-то страшное. И вот Николай Дмитриевич умер - умер, когда мог наконец сыграть большой шлем.

Но одно соображение, ужасное в своей простоте, потрясло худенькое тело Якова Ивановича и заставило его вскочить с кресла. Оглядываясь по сторонам, как будто мысль не сама пришла к нему, а кто-то шепнул ее на ухо, Яков Иванович громко сказал:

Но ведь никогда он не узнает, что в прикупе был туз и что на руках у него был верный большой шлем. Никогда!

И Якову Ивановичу показалось, что он до сих пор не понимал, что такое смерть. Но теперь он понял, и то, что он ясно увидел, было до такой степени бессмысленно, ужасно и непоправимо. Никогда не узнает! Если Яков Иванович станет кричать об этом над самым его ухом, будет плакать и показывать карты, Николай Дмитриевич не услышит и никогда не узнает, потому что нет на свете никакого Николая Дмитриевича. Еще одно бы только движение, одна секунда чего-то, что есть жизнь, - и Николай Дмитриевич увидел бы туза и узнал, что у него есть большой шлем, а теперь все кончилось и он не знает и никогда не узнает.

Ни-ко-гда, - медленно, по слогам, произнес Яков Иванович, чтобы убедиться, что такое слово существует и имеет смысл.

Такое слово существовало и имело смысл, но он был до того чудовищен и горек, что Яков Иванович снова упал в кресло и беспомощно заплакал от жалости к тому, кто никогда не узнает, и от жалости к себе, ко всем, так как то же страшно и бессмысленно жестокое будет и с ним и со всеми. Он плакал - и играл за Николая Дмитриевича его картами, и брал взятки одна за другой, пока не собралось их тринадцать, и думал, как много пришлось бы записать, и что никогда Николай Дмитриевич этого не узнает. Это был первый и последний раз, когда Яков Иванович отступил от своих четырех и сыграл во имя дружбы большой бескозырный шлем.

Вы здесь, Яков Иванович? - сказала вошедшая Евпраксия Васильевна, опустилась на рядом стоящий стул и заплакала. - Как ужасно, как ужасно!

Оба они не смотрели друг на друга и молча плакали, чувствуя, что в соседней комнате, на диване, лежит мертвец, холодный, тяжелый и немой.

Вы послали сказать? - спросил Яков Иванович, громко и истово сморкаясь.

Да, брат поехал с Аннушкой. Но как они разыщут его квартиру - ведь мы адреса не знаем.

А разве он не на той же квартире, что в прошлом году? - рассеянно спросил Яков Иванович.

Нет, переменил. Аннушка говорит, что он нанимал извозчика куда-то на Новинский бульвар.

Найдут через полицию, - успокоил старичок. - У него ведь, кажется, есть жена?

Евпраксия Васильевна задумчиво смотрела на Якова Ивановича и не отвечала. Ему показалось, что в ее глазах видна та же мысль, что пришла и ему в голову. Он еще раз высморкался, спрятал платок в карман наваченного сюртука и сказал, вопросительно поднимая брови над покрасневшими глазами:

А где же мы возьмем теперь четвертого?

Но Евпраксия Васильевна не слыхала его, занятая соображениями хозяйственного характера. Помолчав, она спросила:

А вы, Яков Иванович, все на той же квартире?

Леонид Николаевич Андреев (1871 - 1919) - русский писатель. Представитель Серебряного века русской литературы.

Каково отношение игроков к происходщим в жизни событиям. О чем кроме игры говорят герои большого шлема?

В каких эпизодах отчетливо ощ темаравнолушие героев друг к другу и отчужденность

Какие сцены нагляднее всего рисуют абсурдность описываемого мира, поглощенного игрой и игрою обессмысленного. проанализировать реакцию каждого из г на смерть н Дмитриевича, о чем она свидетельствует

В чем двусмысленность названия

1.Они разговаривают на отвлеченные темы о гуляющих,

погоде, людях, идущих в лес с корзинками, судьбе некого Дрейфуса, с которым никто не знаком. Разговор является скорее фоном, он бессодержательный. Отношение к происходящим в жизни событиям практически равнодушное, больше интересуют карты, которые живут «своей жизнью». Окружающий мир волнует постольку, поскольку не ломает их устоявшиеся традиции. Это показывает, например, отношение к воскресенью как к «скучному дню», потому что в это время обычно нет игр, время оставлено для театров и гостей. Для игр выбрали самое тихое помещение, какое возможно (показывает важности игры).

2. Николай Дмитриевич начал приходить позже, однако никто не интересовался, по каким причинам. Никто также не заметил признаков ухудшения его здоровья. Когда он исчез на две недели, все волновались только о том, что будет нарушен привычный ход игры.

Люди не знают, кто где живет, есть ли у кого-то дети и всегда с удивлением о чем-то узнают.

3. Карты наделяются собственной жизнью, мыслями, чувствами, намерениями (пики приходят к одним, черви к другим). Они наделяются чертами характера (двойки и тройки имеют «дерзкий и насмешливый вид»). И люди начинают жить в этом придуманном мире, отгородившись от настоящего мира, черствеют душой, становятся равнодушными (например, Евпраксия Васильевна когда-то имела несчастную любовь, но уже не помнит, почему они не поженились). Наиболее ярко это видно в эпизоде смерти Николая Дмитриевича.

Реакция на смерть. Яков Иванович старается не смотреть на покойника. Заплакал от жалости только когда увидел, что тому не хватило буквально одного пикового туза до большого шлема. Думает о том, где они возьмут четвертого.

Про третьего игрока ничего не сказано, скорее всего, подразумевается, что он просто ушел.

4. Название имеет два смысла: буквальный и подтекст. Буквально: большой шлем - это термин в карточной игре. Подтекст: большой шлем - это символ того, к чему стремился Николай Дмитриевич при жизни, что видел своей целью жизни, смыслом. В то время как это всего лишь карточная игра, но она заменила этим людям настоящую жизнь. Он практически достигает своей мечты, однако практически сразу умирает. Яков Иванович расстроен из-за того, что Николай Дмитриевич «так и не понял», что практически сыграл в большой шлем. В то время как автору грустно скорее оттого, что герой умер, так и не поняв ценности настоящей жизни.

История знает немало восстаний и переворотов. Какие-то из них завершились успешно, а какие-то закончились трагически для заговорщиков. Восстание декабристов, произошедшее 14 декабря 1825 года, относится как раз ко второй категории. Мятежные дворяне бросили вызов существующему строю. Своей целью они ставили упразднение царской власти и отмену крепостного права. Но замысли сторонников политических реформ не были осуществлены. Заговор беспощадно подавили, а его участников жестоко наказали. Причина неудачи заключалась в том, что Россия пока ещё не была готова к кардинальным переменам. Мятежники опередили время, а такое никогда не прощается.

Причины восстания декабристов

Отечественная война 1812 года примечательна массовым патриотическим подъёмом. На защиту отечества встали все слои населения. Крестьяне плечом к плечу с дворянами громили французов. Для высшего сословия это было полной неожиданностью, так как оно считало русский народ дремучим и невежественным, неспособным на высокие благородные порывы. Практика доказала, что это не так. После этого в дворянской среде стало превалировать мнение, что простые люди достойны лучшей доли.

Русские войска побывали в Европе. Солдаты и офицеры очень близко увидели жизнь французов, немцев, австрийцев и убедились, что те живут лучше и обеспеченнее русского народа, а свобод у них больше. Вывод напрашивался сам собой: всему виной самодержавие и крепостное право . Именно эти две составляющие не дают великой стране развиваться как экономически, так и духовно.

Немалое значение имели и прогрессивные мысли западных философов-просветителей. Огромным авторитетом пользовались социально-философские взгляды Руссо, являвшегося сторонником прямой демократии. На умы русских дворян имели также большое влияние взгляды Монтескье и последователя Руссо швейцарского философа Вейсса. Эти люди предлагали более прогрессивные формы правления по-сравнению с монархией.

Следует также отметить, что Александр I в своей внутренней политике не стремился что-то кардинально менять. Он пытался осуществлять реформы, но они отличались крайней непоследовательностью. На словах император ратовал за свободу крестьян, а на практике ничего не было сделано для отмены крепостного права.

Все эти факторы и стали причиной того, что вначале зародилась оппозиция, а затем наступила очередь восстания. И пусть оно потерпело поражение, но в умах русских людей оставило неизгладимый след.

Оппозиционное движение зародилось в Российской империи в 1814 году

Зарождение оппозиционного движения в России

Одной из первых организаций, ставивших своей целью кардинальное изменение существующего строя, стал "Орден русских рыцарей ". Создателями его являлись генерал-майор Орлов Михаил Фёдорович (1788-1842) и генерал майор Дмитриев-Мамонов Матвей Александрович (1790-1863). Эти люди выступали за конституционную монархию и в 1814 году объединили единомышленников в тайную организацию.

В 1816 году был создан "Союз спасения ". Организовали его гвардейские офицеры. Лидером среди них был Муравьёв Александр Николаевич (1792-1863). Вместе с ним учредителями считались Трубецкой Сергей Петрович (1790-1860), Муравьёв-Апостол Сергей Иванович (1796-1826), Муравьёв-Апостол Матвей Иванович (1793-1886). В общество также вошли Пестель Павел Иванович (1793-1826) и Муравьёв Никита Михайлович (1795-1843).

Один из членов "Союза спасения" Лунин Михаил Сергеевич (1787-1845) первым выдвинул идею убийства русского государя. Против этого предложения выступили многие офицеры. Они предложили свою программу переустройства общества, которая исключала насилие. Эти принципиальные разногласия привели, в конце концов, к распаду организации.

В 1818 году вместо "Ордена русских рыцарей" и "Союза спасения" была создана единая и более многочисленная организация под названием "Союз благоденствия ". Своей целью она ставила отмену крепостного права и конституционное правление. Но тайное общество вскоре перестало быть тайным и в 1821 году было распущено.

Вместо него появились две более хорошо законспирированные организации. Это "Северное общество ", во главе которого встал Никита Муравьёв и "Южное общество ". Его возглавил Павел Пестель. Первое общество располагалось в Петербурге, а второе в Киеве. Таким образом, была создана база для оппозиционного выступления. Осталось лишь правильно выбрать время. И вскоре обстоятельства сложились благоприятно для заговорщиков.

В преддверии восстания

В ноябре месяце 1825 года в Таганроге скончался император Александр I . Это печальное событие случилось 19 ноября. В Петербурге о смерти государя узнали через неделю. У самодержца не было сыновей. Жена родила ему лишь двух дочерей. Но они прожили совсем мало. Дочь Мария умерла в 1800 году, а дочь Елизавета почила в 1808 году. Таким образом, прямых наследников на царский престол не было.

Новый закон о престолонаследии был издан по повелению Павла I в 1797 году. Он запрещал садиться на российский престол женщинам. А вот мужчинам давалась зелёная улица. Поэтому жена почившего государя Елизавета Алексеевна никаких прав на корону не имел. Зато все права на престол имели родные братья русского царя.

Вторым братом был Константин Павлович (1779-1831). Именно он и обладал полным правом на императорскую корону. Но наследник престола вступил в брак с польской графиней Грудзинской. Брак этот считался морганатическим, а, следовательно, рождённые в нём дети не могли наследовать царскую корону. В 1823 году Константин отказался от всех прав на престол. Однако знал об этом только Александр I.

После смерти государя вся страна присягнула Константину. Успели даже отчеканить 5 рублёвых монет с его профилем. Новому императору присягнул и третий брат Николай Павлович (1796-1855). Но Константин престол не принял и в то же время формально от него не отрёкся. Таким образом, в стране наступило междуцарствие.

Продолжалось оно недолго. Уже 10 декабря стало известно, что всей стране придётся по новому присягать уже другому императору, то есть Николаю I . Этой ситуацией и решили воспользоваться члены "Северного общества".

Под предлогом отказа от переприсяги и верности Константину заговорщики решили поднять восстание. Им главное было увлечь за собой войска, а затем планировался арест царской семьи и обнародование манифеста. В нём народу бы объявили о создании Временного правительства и утверждении новой конституции. После этого планировался созыв Учредительного собрания. Именно оно должно было принять решение о дальнейшей форме правления. Это могла быть либо конституционная монархия, либо республика.

Мятежные офицеры избрали и диктатора. Стал им гвардейский полковник Сергей Трубецкой. Именно он должен был руководить страной вплоть до окончания работы Учредительного собрания. Но в данном случае выбор оказался неудачным, так как избранный лидер отличался крайней нерешительностью. Но как бы там ни было, выступление наметили на 14 декабря. В этот день все должны были присягать новому императору.

Декабристы выходят на Сенатскую площадь

Хронология восстание

Накануне намеченной даты заговорщики в последний раз собрались на квартире Рылеева. Было решено вывести полки на Сенатскую площадь и заставить Сенат объявить о падении монархии и введении конституционного правления. Сенат считался самым авторитетным органом в стране, поэтому решено было действовать именно через него, так как в этом случае мятеж принимал законный характер.

Рано утром 14 декабря офицеры пошли в воинские части, дислоцированные в столице, и начали вести агитацию среди солдат, призывая их не присягать Николаю I, а сохранить верность законному наследнику престола Константину. К 11 часам на Сенатскую площадь вышли: гвардейский пехотный полк, 2-й батальон лейб-гвардии гренадёрского полка, гвардейский военно-морской экипаж. Всего на площади собралось примерно 3 тыс. солдат и офицеров. Мятежники построились в каре возле памятника Петру I .

Все дальнейшие действия зависели от выбранного лидера Трубецкого, но тот не явился, и заговорщики остались без руководства. Впрочем, дело было не только в этом. Новому императору начали присягать уже в 7 утра, а мятежные полки только в час дня окончательно собрались на Сенатской площади и построились. Никто не предпринял попытку захватить Петропавловскую крепость, Зимний дворец и здание Сената.

Мятежники или декабристы , как назвали их впоследствии, просто стояли и ждали, когда к ним подойдут дополнительные военные силы. А тем временем на площади собралось множество простого народа. Они выражали полную симпатию восставшим гвардейцам. Но те не призвали этих людей встать рядом с ними или как-то по-иному оказать содействие.

Новый император решил вначале вступить с декабристами в переговоры. Он направил к ним первое лицо Санкт-Петербурга — генерал-губернатора Милорадовича Михаила Андреевича. Но мирных переговоров не получилось. Вначале парламентёра ранил штыком князь Евгений Оболенский, а затем в губернатора выстрелил Пётр Каховский. В результате этого выстрела Милорадович получил смертельное ранение и скончался в тот же день.

После этого Каховский смертельно ранил командира лейб-гвардии гренадёрского полка Николая Стюрлера и ещё одного офицера, но стрелять в императора, находящегося в отдалении, не решился. Не стрелял он и в служителей церкви, которые также пришли уговаривать мятежников сдаться. Это были митрополит Серафим и митрополит Евгений. Солдаты просто прогнали их криками.

Тем временем к Сенатской площади были стянуты конные и пехотные подразделения. Всего в их составе насчитывалось порядка 12 тыс. человек. Кавалерия пошла в атаку, но восставшие открыли по всадникам беглый ружейный огонь. Но стреляли не по людям, а выше голов. Кавалеристы же действовали крайне нерешительно. Они явно выражали солдатскую солидарность.

Пока на площади происходила видимость боя, была подтянута артиллерия. Пушки выстрелили холостыми зарядами, но на восставших это не произвело никакого впечатления. Ситуация оставалась крайне неопределённая, а световой день заканчивался. С сумерками мог начаться бунт простого народа, который в огромном количестве скопился возле Сенатской площади.

Русский император Николай I

В это время император принял решение стрелять по восставшим картечью, и восстание декабристов вступило в завершающую фазу. Пушки выстрелили прямо в гущу стоящих на площади солдат и офицеров. Было произведено несколько выстрелов. Стали падать раненые и убитые, остальные начали разбегаться. Бежали не только мятежники, но и зеваки, смотревшие со стороны на восстание.

Основная часть людей бросилась на невский лёд, чтобы добраться до Васильевского острова. Однако по льду открыли огонь ядрами. Ледяная корка начала трескаться, и многие бегущие утонули в ледяной воде. К 18 часам Сенатская площадь была очищена от восставших. На ней, а также на невском льду остались лежать лишь раненые и убитые.

Сформировали специальные команды, и те до утра, при свете костров, убирали тела. Многих раненых спускали под лёд, чтобы не возиться с ними. В общей сложности погибло 1270 человек. Из них 150 детей и 80 женщин, которые просто пришли поглазеть на восстание.

Восстание Черниговского полка

Восстание декабристов нашло своё продолжение на юге России под руководством членов "Южного общества". Близ города Василькова в 30 км от Киева дислоцировался Черниговский полк. 29 декабря 1825 года он восстал. Мятежные роты возглавил Сергей Иванович Муравьёв-Апостол. 30 декабря мятежники вошли в Васильков и захватили штаб полка с оружием и казной. Первым помощником руководителя стал подпоручик Бестужев-Рюмин Михаил Павлович (1801-1826).

31 декабря мятежный полк вошёл в Мотовиловку. Здесь солдат ознакомили с "Православным катехизисом" — программой мятежников. Написан он был в форме вопросов и ответов. В нём доходчиво объяснялось, почему нужно упразднять монархию и устанавливать республику. Но всё это не вызвало большого энтузиазма у солдат. Зато нижние чины с удовольствием стали употреблять спиртное в немереных количествах. Практически весь личный состав ходил пьяным.

А тем временем в район восстания были стянуты войска. Муравьёв-Апостол направил свой полк в сторону Житомира. Но марш-бросок закончился полной неудачей. 3 января, недалеко от деревни Устиновки, дорогу мятежникам перегородил отряд царских войск. По восставшим был открыт артиллерийский огонь картечью. Муравьева-Апостола ранило в голову. Он был схвачен, арестован и в кандалах доставлен в Санкт-Петербург. На этом восстание Черниговского полка закончилось.

После восстания

В январе началось следствие. Всего по делу проходило 579 человек. Причём следственные комиссии создали во многих полках. Виновными признали 289 человек. Из них 173 человека осудили. Самое жестокое наказание получили 5 заговорщиков: Павел Пестель, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьёв-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Пётр Каховский. Суд приговорил их к смертной казни четвертованием. Но затем это жуткое наказание было заменено повешением.

31 человека приговорили к бессрочной каторге. 37 мятежникам дали различные сроки каторжных работ. 19 человек сослали в Сибирь, а 9 офицеров разжаловали в рядовые. Остальные были посажены в тюрьму на срок от 1 года до 4 лет или отправлены на Кавказ в действующую армию. Так закончилось восстание декабристов, оставившее неизгладимый след в русской истории.

Все дело в том, что исторически декабристы в России были первыми, кто отважился выступить против власти царя. Интересно, что исследованием этого явления начали заниматься сами бунтовщики, они анализировали причины восстания на Сенатской площади и его поражения. Вследствие казни декабристов российское общество потеряло самый цвет просвещенной молодежи, ведь были они выходцами из семей дворянства, славными участниками войны 1812 года.

Кто такие декабристы

Кто же такие декабристы? Кратко их можно охарактеризовать следующим образом: это члены нескольких политических обществ, борющиеся за отмену крепостного права и смену государственной власти. В декабре 1825 года они организовали восстание, которое было жестоко подавлено. 5 человек (руководителей) были преданы позорной для офицеров казни. Декабристов-участников сослали в Сибирь, некоторых расстреляли в Петропавловской крепости.

Причины восстания

Почему декабристы подняли восстание? Причин этому несколько. Главная из них, которую все они, как один, воспроизводили во время допросов в Петропавловской крепости – дух свободомыслия, вера в силу русского народа, уставшего от гнета – все это родилось после блестящей победы над Наполеоном. Не случайно 115 человек из среды декабристов – участники Отечественной войны 1812 года. Ведь во время военных походов, освобождая европейские страны, они нигде не встретили дикости крепостного права. Это заставило их пересмотреть отношение к своей стране «рабов и господ».

Было очевидно, что крепостное право себя изжило. Воюя бок о бок с простым народом, общаясь с ним, будущие декабристы пришли к мысли, что люди достойны лучшей участи, чем рабское существование. Крестьяне тоже надеялись, что после войны их положение изменится в лучшую сторону, ведь они проливали кровь ради отчизны. Но, к сожалению, император и большинство дворян прочно держались за крепостных. Именно поэтому с 1814 по 1820 годы в стране вспыхивает более двух сотен крестьянских восстаний.

Апофеозом был бунт против полковника Шварца Семеновского гвардейского полка в 1820 году. Его жестокость к простым солдатам переходила всякие границы. Активисты декабристского движения, Сергей Муравьев-Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин, были свидетелями этих событий, так как проходили службу в этом полку. Следует также отметить, что определенный дух свободомыслия привил большей части участников Царскосельский лицей: к примеру, его выпускниками были И. Пущин, В. Кюхельбекер, а вольнолюбивые стихи А. Пушкина использовались в качестве вдохновенных идей.

Южное общество декабристов

Следует понимать, что движение декабристов не возникло из ниоткуда: оно выросло из мировых революционных идей. Павел Пестель писал о том, что подобные мысли ходят «от одного конца Европы до России», охватывают даже такие противоположные по менталитету Турцию и Англию.

Реализовывались идеи декабризма через работу тайных обществ. Первые из них – Союз спасения (Петербург, 1816 год) и Союз благоденствия (1818 год). Второе возникло на базе первого, было менее законспирировано и включало большее число членов. В 1820 году распущено и оно по причине расхождения взглядов.

В 1821 году возникает новая организация, состоящая из двух Обществ: Северного (в Петербурге, во главе стоял Никита Муравьев) и Южного (в Киеве, во главе был Павел Пестель). Южное общество имело более реакционные взгляды: с целью установления республики они предлагали убить царя. Структура Южного общества представляла собой три управления: первым, наряду с П. Пестелем, руководил и А. Юшневский, вторым – С. Муравьев-Апостол, третьим – В. Давыдов и С. Волконский.

Лидеры декабристов: 1. Павел Иванович Пестель

Лидер Южного общества, Павел Иванович Пестель, родился в 1793 году в Москве. Он получает блестящее образование в Европе, а по возвращении в Россию начинает службу в Пажеском корпусе – особо привилегированном среди дворян. Пажи лично знакомы со всеми членами императорской семьи. Здесь впервые проявляются вольнолюбивые взгляды юного Пестеля. Блестяще окончив Корпус, он продолжает службу в Литовском полку в звании прапорщика лейб-гвардии.

Павел Пестель

Во время войны 1812 года Пестель получает тяжелейшее ранение. Вылечившись, возвращается на службу, отважно сражается. К окончанию войны у Пестеля множество высоких наград, в том числе золотое наградное оружие. После Отечественной войны он переводится на службу в Кавалергардский полк – в то время самое престижное место службы.

Находясь в Петербурге, Пестель узнает о неком тайном обществе (Союзе спасения) и вскоре вступает в него. Начинается революционная жизнь Павла. В 1821 году он возглавляет Южное общество – в этом ему помогли великолепное красноречие, прекрасный ум и дар убеждения. Благодаря этим качествам в свое время он добивается единства взглядов Южного и Северного обществ.

Конституция Пестеля

В 1823 году была принята программа Южного общества, составленная Павлом Пестелем. Ее единогласно приняли все члены объединения – будущие декабристы. Кратко она содержала следующие пункты:

Россия должна стать республикой, единой и неделимой, состоящей из 10 округов. Государственное управление будет осуществляться Народным вече (законодательно) и Державной думой (исполнительно).
В решении вопроса крепостного права Пестель предлагал незамедлительно его отменить, поделив землю на две части: для крестьян и для помещиков. Предполагалось, что последние будут сдавать ее в аренду под фермерство. Исследователи считают, что если бы реформа 1861 года по отмене крепостного права пошла по плану Пестеля, то страна очень скоро бы встала на буржуазный, экономически прогрессивный путь развития.
Упразднение института сословий. Весь народ страны именуется гражданами, они одинаково равны перед законом. Объявлялись личностные свободы и неприкосновенность личности и жилища.
Царизм категорически не принимался Пестелем, поэтому он требовал физического уничтожения всей царской семьи.

Предполагалось, что «Русская правда» вступит в силу, как только закончится восстание. Она будет основным законом страны.

Северное общество декабристов

Северное общество начинает существование в 1821 году, весной. Изначально в состав его входило две группы, объединившиеся впоследствии. Следует отметить, что первая группа была более радикальной направленности, ее участники разделяли взгляды Пестеля и полностью принимали его «Русскую правду».

Активистами Северного общества были Никита Муравьев (руководитель), Кондратий Рылеев (заместитель), князья Оболенский и Трубецкой. Не последнюю роль в Обществе играл Иван Пущин.

Действовало Северное общество в основном в Петербурге, но был у него филиал и в Москве.

Путь объединения Северного и Южного обществ был длительным и очень болезненным. Они имели кардинальные разногласия по некоторым вопросам. Однако на съезде в 1824 году было принято решение начать процесс объединения в 1826 году. Восстание в декабре 1825 года разрушило эти планы.

2. Никита Михайлович Муравьев

Никита Михайлович Муравьев – выходец из дворянской семьи. Родился в 1795 году в Петербурге. Получил замечательное образование в Москве. Война 1812 года застала его в чине коллежского регистратора при Министерстве юстиции. На войну он сбегает из дома, делает блестящую карьеру во время сражений.

Никита Муравьев

После Отечественной войны начинает работать в составе тайных обществ: Союза спасения и Союза благоденствия. Кроме того, пишет устав для последнего. Считает, что в стране должна установиться республиканская форма правления, помочь этому может только военный переворот. Во время поездки на юг знакомится с П. Пестелем. Тем не менее организовывает свою структуру – Северное общество, но связи с единомышленником не рвет, а, наоборот, активно сотрудничает.

Первую редакцию своего варианта Конституции пишет в 1821 году, но она не нашла отклика у других членов Обществ. Чуть позже он пересмотрит свои взгляды и выпустит уже новую программу, предлагаемую Северным обществом.

Конституция Муравьева

Конституция Н. Муравьева включала в себя следующие позиции:

Россия должна стать конституционной монархией: законодательная власть – Верховная Дума, состоящая из двух палат; исполнительная – император (по совместительству — верховный главнокомандующий). Отдельно оговаривалось, что он не имел право начинать и оканчивать войну самостоятельно. Максимум после трех прочтений император должен был подписывать закон. Накладывать вето он не имел права, мог только отсрочить подписание во времени.
При отмене крепостного права земли помещиков оставить владельцам, а крестьянам — их участки, плюс добавить 2 десятины к каждому дому.
Избирательное право – только собственникам земли. Женщины, кочевники и несобственники от него отстранялись.
Упразднить институт сословий, уровнять всех одним названием: гражданин. Судебная система для всех одна. Муравьев отдавал себе отчет в том, что его вариант конституции встретит ожесточенное сопротивление, поэтому предусмотрел ее введение с применением вооружений.

Подготовка к восстанию

Тайные общества, описанные выше, просуществовали 10 лет, после чего началось восстание. Следует сказать, что решение о мятеже возникло достаточно стихийно.

Находясь в Таганроге, умирает Александр I. Ввиду отсутствия наследников следующим императором должен был стать Константин, брат Александра. Проблема была в том, что он в свое время тайно отрекся от престола. Соответственно, правление переходило к самому младшему брату, Николаю. Народ находился в смятении, не зная об отречении. Однако Николай решает 14 декабря 1825 года принять присягу.

Николай I

Смерть Александра стала отправной точкой для восставших. Они понимают, что пора действовать, несмотря на коренные разногласия между Южным и Северным обществами. Они прекрасно отдавали себе отчет, что времени хорошо подготовиться к восстанию у них катастрофически мало, однако считали, что упускать такой момент – преступно. Именно так писал Иван Пущин своему лицейскому другу Александру Пушкину.

Собравшись в ночь перед 14 декабря, мятежники подготавливают план действий. Он сводился к следующим пунктам:

Назначить командующим князя Трубецкого.
Занять Зимний дворец и Петропавловскую крепость. За это ответственными назначались А. Якубович и А. Булатов.
Убить Николая должен был поручик П. Каховский. Это действие должно было быть сигналом к действию для восставших.
Провести агитационную работу среди солдат и склонить их на сторону восставших.
Переубедить Сенат присягнуть императору возлагалось на Кондратия Рылеева и Ивана Пущина.

К сожалению, не всё продумали будущие декабристы. История говорит, что предателями из их среды был сделан донос о готовящемся мятеже Николаю, что окончательно убедило его назначить Сенату присягу на раннее утро 14 декабря.

Восстание: как оно проходило

Восстание пошло не по тому сценарию, который задумывали мятежники. Сенат успевает присягнуть императору еще до агитации.

Однако полки солдат в боевом порядке выстроены на Сенатской площади, все ждут решительных действий со стороны руководства. Иван Пущин и Кондратий Рылеев прибывают туда и уверяют в скором прибытии командования, князя Трубецкого. Последний же, изменив восставшим, отсиживался в царском Генеральном штабе. Он не смог осуществить те решительные действия, которые от него требовались. В итоге восстание было подавлено.

Аресты и суд

В Петербурге стали проходить первые аресты и казни декабристов. Интересен факт, что судом над арестованными занимался не Сенат, как полагалось, а специально организованный Николаем I для этого случая Верховный суд. Самым первым, еще до восстания, 13 декабря, был арестован Павел Пестель.

Дело в том, что незадолго до восстания он принял в члены Южного общества А. Майбороду, который и оказался предателем. Пестеля арестовывают в Тульчине и доставляют в Петербургскую Петропавловскую крепость.

Майборода написал донос и на Н. Муравьева, которого арестовали в собственном имении.

Под следствием находилось 579 человек. 120 из них были сосланы на каторжные работы в Сибирь (среди них и Никита Муравьев), все были с позором разжалованы в воинских званиях. Пятерых мятежников приговорили к смерти.

Казнь

Обращаясь к суду о возможном способе казни декабристов, Николай отмечает, что кровь не должна пролиться. Таким образом, их, героев Отечественной войны, приговаривают к позорной виселице…

Кто были казненные декабристы? Фамилии их следующие: Павел Пестель, Петр Каховский, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин. Приговор зачитали 12 июля, а повесили их 25 июля 1826 года. Место казни декабристов долго оборудовалось: строилась виселица со специальным механизмом. Однако не обошлось без накладок: трое осужденных сорвались с петель, их пришлось вешать повторно.

В том месте в Петропавловской крепости, где казнили декабристов сейчас находится памятник, представляющий собой обелиск и гранитную композицию. Она символизирует отвагу, с которой сражались за свои идеалы казненные декабристы.

Петропавловская крепость, Санкт-Петербург

Нашли ошибку? Выделите ее и нажмите левый Ctrl+Enter .