Историк михаил гершензон

Гершензон, Михаил Осипович

Писатель. Род. в 1869 г.; кончил курс в Московском университете по историко-филологическому факультету. Написал ряд исторических и историко-литературных статей в "Русской Мысли", "Русских Ведомостях", "Вестнике Воспитания", "Вопросах философии и психологии", "Вестнике Европы", "Научном Слове", "Мире Божьем" и др. В последние годы печатает по частям труд, задающийся целью представить историко-психологическое исследование развития русской мысли от Александровской эпохи до конца 40-х гг. Сюда относятся статьи: "Доктор Вернер из "Героя нашего времени" ("Mиp Божий", 1900), "Из переписки Чаадаева" ("Вестн. Европы", 1900), "H. П. Огарев и его крепостные" ("Научн. Слово", 1903), "Лирика Н. П. Огарева" ("Вестн. Европы", 1903), "История одной дружбы: Грановский, Герцен, Огарев" ("Научное Слово", 1903), "Друг Пушкина, П. В. Нащокин" ("Русская Мысль", 1904), "В. С. Печерин ("Научное Слово", 1904), "Н. В. Станкевич" ("Новый Путь", 1904). В 1904 г. под редакцией Г. вышло собрание стихотворений Н. П. Огарева.

{Брокгауз}

Гершензон, Михаил Осипович

Историк литературы и публицист; родился в 1869 г. в Кишиневе в религиозной семье и, посещая гимназию, дома учился древнееврейскому языку; по окончании курса в Московском университете по историко-филологическому факультету должен был быть оставлен при университете для подготовки к кафедре (проф. П. Г. Виноградовым), но ему помешало еврейство. Главные работы Г. посвящены истории умственного развития России в 19 в., причем особенностью их является метод: автор исследует духовные движения не в их сплошной массе, а на типичных, хотя иногда и второстепенных их представителях. Важнейшие результаты этого психологического изучения русской культурной истории, основанного на первоисточниках и приводящего к самостоятельным выводам, изложены в ряде талантливых журнальных статей (в "Русской мысли", "Вестнике Европы", "Мире Божьем", "Научном слове", "Вопросах философии и психологии" и др.), часть которых включена в книги: "П. Я. Чаадаев" (М., 1908), "История молодой России" (М., 1908), "Исторические записки" (М., 1910); в последнее сочинение вошла публицистическая статья о русской интеллигенции из сборника "Вехи" (М., 1909), задуманного Г. Поборник философского и отчасти общественного мировоззрения первоначальных славянофилов, Г. отклоняет упреки в противоестественном для еврея усвоении взглядов крайних русских националистов прямым указанием на то, что он еврей и не порывает ни одной из нитей, связующих его с еврейством. В 1904 г. вышло под редакцией Г. собрание сочинений Огарева, в 1904 г. - "Письма А. И. Эртеля" (с обширным предисловием); в 1907-8 гг. Г. заведовал литературным отделом "Вестника Европы", а с 1908 г. состоит членом редакции "Критического обозрения"; редактировал ряд переводов научных сочинений.

А. Горнфельд.

{Евр. энц.}

Гершензон, Михаил Осипович

Историк русской литературы. Род. в Кишиневе, где в 1887 окончил гимназию. Из-за существовавших при царизме ограничений для евреев при поступлении в университеты Г. вынужден был два года провести в Берлинском политехникуме. В 1889 - принят на историческое отделение историко-филологического факультета Московского университета. Его первые работы - "Афинская полития Аристотеля и жизнеописание Плутарха" и "Аристотель и Эфор" - были изданы Московским университетом. Человек книги, Гершензон всю свою жизнь провел в библиотеках, архивах, за письменным столом и проявил огромную и разнообразную деятельность как публицист, переводчик, исследователь, собиратель и редактор документов и текстов, организатор и первый председатель Всероссийского союза писателей, председатель литературной секции Академии художественных наук (см. ). Ученик буржуазного историка П. Г. Виноградова, Гершензон начал свою публицистическую деятельность в либерально-буржуазной печати, с которой был связан в течение почти тридцати лет: "Русская мысль", "Русские ведомости", "Вестник Европы" , "Русская молва" , - фельетоны под заглавием "На разные темы" - псевдоним Junior, "Биржевые ведомости", "Возрождение", правокадетский сборник "Вехи" и др. Перевел "Рассказы о греческих героях, составленные Нибуром для его сына" , три тома "Всеобщей истории" Лависса и Рамбо, "Историю Греции" Белоха , "Образование" Паульсена и прозу Петрарки. Мастер художественного рассказа, прекрасный стилист, проникновенный трудолюбивый исследователь, Г. приобрел большую популярность своими работами по истории русской, в частности московской интеллигенции первой половины XIX в. Его три этюда об Огареве: "Любовь Огарева", "История одной дружбы", "Лирика Огарева" ; книги: "П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление" , "История Молодой России" , "Исторические записки" , "Жизнь Печерина" , "Образы прошлого" , "Грибоедовская Москва" , "Декабрист Кривцов и его братья" , содержащие "много ценного фактического материала для понимания умственного развития" русской интеллигенции (Плеханов), - являют собой особый жанр художественного философско-психологического исследования, где научное исследование - всегда на грани беллетристического повествования. Неверно, однако, распространенное мнение, что своей популярностью Гершензон был обязан качествам прекрасного повествователя и общественной значимости трактуемого им материала. Его работы, формально построенные на кропотливо обследованном, чрезвычайно добросовестно изученном материале, были проникнуты единой идеей: призывом от позитивизма и материализма к идеализму и религиозности, от революционной активности "к тому, чтобы правильно устроить свой собственный дух, т. е. сознать до конца свой нравственный долг, как свое космическое или религиозное назначение и сосредоточить свои душевные силы на его исполнении" ("Исторические записки"). Под этим углом зрения он реабилитировал одних представителей "Молодой России" и отвергал других. Считая, что А. Раевский "был ясный, холодный и твердый ум, гордый и независимый", Г. все же отворачивается от него за его реализм, ибо "ум, лишенный способности чувствовать силу и красоту иррационального в мире, - плоский и скудный ум" ("История Молодой России", 1927, стр. 47).

С другой стороны, он высоко ставил Чаадаева за то, что тот, по его мнению, опровергнутому Плехановым, решительно осуждал "исключительно позитивное направление и политическое революционерство" передовой русской интеллигенции ("П. Я. Чаадаев"). Целые этапы в развитии русской интеллигенции он переоценивает в зависимости от их отношения к "иррациональному", в зависимости от того, что "малая крупица идеала опьянила этих людей, охваченных движением, или они увидели восходящим перед собой все солнце", причем под "малой крупицей идеала" он подразумевает "усовершенствование общественных форм", а под "всем солнцем" - "внутреннее устроение личности". Движение 30-х гг. он восхваляет именно за то, что оно "не было одним из тех частичных раскрытий идеала, какими являются все общественные движения, по преимуществу политические. Оно имело своим предметом весь идеал в целом, самую его субстанцию" ("Ист. Мол. России", стр. 214). Философия Г. была обоснованием пути русской буржуазной интеллигенции от "марксизма к идеализму", от революционной борьбы с самодержавием - к компромиссу с ним. Она была утверждением тех новых "Вех", которые идеологи буржуазии устанавливали после разгрома революции 1905. В годы революционного подъема радикально-демократический читатель зачитывался биографиями Пестеля и Муравьева-Апостола, Перовской и Желябова, книгами по истории "Революционной России". В годы реакции интеллигенция, наоборот, склонна была предать забвению всех великих борцов героического прошлого, третировать их как "плоские и скудные умы". Она культивировала теперь образы мистика Чаадаева, монаха Печерина, приверженных к православию славянофилов, сугубо подчеркивая при этом их мистицизм и религиозность и сводя на нет их общественно-политическую оппозиционность. Этим покаянно-богоискательским, политически-ликвидаторским настроениям буржуазии и отвечало творчество Г.; здесь разгадка его исключительного успеха в период реакции. "Общественное призвание человека, - полагал Г. в те годы, - заключается в том, чтобы и лично помогать другим людям в устроении их духа, и совместно с другими содействовать такому устроению общего быта, при котором эта основная, индивидуальная цель достигалась бы всеми членами общества возможно легче". Здесь была жажда и надежда, что дальнейшее "устроение общего быта" пойдет без потрясений и социальных катастроф. Империалистическая война убила эту иллюзию. Г. с первых дней войны отвернулся от своих соратников по право-кадетской "Русской мысли" и по религиозно-философскому обществу. Г. стал в стороне от воинствующего империализма. Однако он не нашел в себе мужества ревизовать пройденный доселе путь. В серии работ, опубликованных в годы революции: "Тройственный образ совершенства" , "Мудрость Пушкина" , "Мечты и мысль И. С. Тургенева" , "Видение поэта" , "Переписка из двух углов" , "Ключ веры" , "Гольфстрем" и "Судьбы еврейского народа" - он, по существу, остается на своих религиозных, идеалистических позициях. Верный своей старой мысли, что "задача каждого человека правильно устроить свой собственный дух" и тем выполнить "свое космическое или религиозное назначение" ("Не усумнился я в личном бессмертии и, подобно вам, знаю личность вместилищем реальности" - пишет он В. И. Иванову в "Переписке из двух углов"), он конструирует творчество Пушкина ("Мудрость Пушкина") и Тургенева ("Мечта и мысль И. С. Тургенева") из самораскрытия их духа, выполняющего свое космическое предназначение. "Культура неизбежна, культура законна; Пушкин никогда не отвергал ее по существу. Но он знал, что верховная власть принадлежит иррациональному началу". И этим иррациональным началом, а не социальной действительностью, не бытием русского дворянина в эпоху Николая I определилось творчество Пушкина. Не может определяться творчество временным, местным, ибо история одна от начала до конца веков. "Истина, познанная пращурами, жива поныне и живет в каждом из нас, как несознаваемая основа нашего самосознания" ("Гольфстрем", стр. 153). Эта истина - "огонь, он же Логос Геракклита" (там же, стр. 154). Это огонь стремлений, а не достижений: "за семь или восемь тысячелетий... люди желали и мыслили так же, как мы". Там уже "был добыт весь существенный опыт человечества; к тем познаниям позже ничего не прибавилось. Первобытная мудрость содержала все религии и всю науку". Эта извечная мудрость, эти "вечные течения проходят через каждую отдельную душу, потому что не в час рождения рождается личность, как и смерть не уничтожает ее" (там же, стр. 5). В 1910 Гершензон заявлял, что "хотя религиозная мысль... по существу не придает важности внешним перестройкам, но она неминуемо становится в оппозицию и к существующему политическому строю, поскольку этот строй прямо и непосредственно стесняет духовную свободу личности" ("Исторические записки"). "Оппозицией к существующему политическому строю" тогда была борьба за "духовную свободу личности" богоискательского интеллигента. Сейчас этот богоискательский интеллигент навсегда потерял свою "духовную свободу", если его духовная свобода не стала осознанием необходимости служить революции. Г. теперь окончательно ушел от историзма в те дали, что до нашего рождения и после пашей смерти, ушел в "вечные течения" пращуровой мудрости. В этом мире он себя чувствует на чужбине и со страстной тоской взывает: "Где моя родина?" Ему сейчас кажется, что его удел был уделом и Тургенева, и Пушкина, и Лермонтова, и Тютчева, и Толстого, и Достоевского: "Они все были - как пленные птицы на земле, все тяжко томились здесь, но в страстной тоске по небесным просторам их дух обретал крылья и действительно уносился от неподвижной и темной земли" ("Мечта и мысль И. С. Тургенева", стр. 128). Ґ. чувствует себя в плену у культуры, он устал от нее, он жаждет сбросить "с души память о всех религиях и философских системах, обо всех знаниях, искусствах, поэзии, и выйти на берег нагим, как первый человек, нагим, легким и радостным, и вольно выпрямить и поднять к небу обнаженные руки, помня из прошлого только одно, как было тяжело и душно в тех одеждах и как легко без них" ("Переписка из двух углов", стр. 11). Почему он - зодчий и летописец русской культуры, десятилетиями отказывавшийся от радостей светлого дня, чтобы из архивного забвения спасти и от пыли поколений отряхнуть последние крупицы русской культуры, - востосковал к концу своих дней о свободе от культуры? Г. с изумительной человеческой искренностью ответил на этот вопрос: "Может быть мы не тяготились пышными ризами до тех пор, пока они были целы и красивы на нас и удобно облегали тело; когда же, в эти годы, они изорвались и повисли клочьями, хочется вовсе сорвать и отбросить прочь" (там же). Вместе с буржуазным социальным порядком революция превратила в клочья ризы религиозного мистицизма и философского идеализма. Г. возжелал тогда освободиться от них. Это могло бы стать началом его возрождения. Но он в революции почувствовал лишь огонь вечного разрушения, а не радость творческих порывов. Октябрь выключил его социальную группу из активного исторического процесса. Г. попытался и революцию включить в "вечные течения" Гольфстрема и экклезиастически провозгласить: "Ничего нового под луной". Так всегда старость, уходя, тешит себя, что новая жизнь будет лишь повторением ее жизни, не сознавая, что новая жизнь будет жизнью, обогащенной ее опытом.

Мировоззрение Г. сыграло определяющую роль в формировании его историко-литературной методологии. В послесловии к "Методу в истории литературы" Г. Лансона (М., 1911) Г. подверг жестокой критике культурно-исторический метод школы Пыпина (см. ): "История литературы является у нас отраслью публицистики". Между тем "литература, в отличие от всех других видов словесного творчества, есть царство художественной формы". Из смешения этих двух областей проистекает двойное зло: "история общественной мысли незаконно узурпирует чужую область и, пользуясь чужим материалом, выполняя частично чужие задания, обрекает себя на бесплодие. Каждая из этих дисциплин должна обособиться друг от друга, определить свои границы. Тогда естественно и неизбежно установится между ними попутное сотрудничество, которое и поведет их к общей цели". Развитие Г. этих положений сыграло большую роль в истории русской науки о литературе, совпав с эпохой окончательного распада историко-культурной школы, и в значительной мере открыло дорогу формалистам (см. ).

Историк русской интеллигенции и методолог, Г. имеет особые заслуги как редактор и публикатор текстов: он опубликовал "Русские Пропилеи" (т. I, 1915; тт. II - III, 1916; т. IV, 1917; т. VI, 1919) и "Новые Пропилеи" (Гиз, 1923). Редактировал "Письма А. И. Эртеля" , "Полное собр. сочин. И. В. Киреевского" , "Собр. сочинений И. Никитина" , "Сочин. и письма Чаадаева" . После Г. осталось огромное эпистолярное наследство - около четырех тысяч писем за период от 1888 до его кончины. В них он "явился летописцем дореволюционной Москвы, бытописателем ее интеллигентских кругов" (М. Цявловский). Часть этих писем опубликована под заглавием "Письма к брату"; (изд. М. и С. Сабашниковых, М., 1927).

Библиография: П. Hеведомский M., Зигзаги нашей критики, "Запросы жизни", 1911, XI; Кранихфельд В. П., О критике и критиках, "Современ. мир", 1911, VIII; Полянский В., Гершензон и Замятин (Современные литературные настроения), "Современник", 1922, I; Воронский А. К., На стыке, Гиз, М., 1923; Коган П. С., Некролог, "Изв. ЦИКа и ВЦИКа", 1925, № 21; Белый Андpей, М. О. Гершензон (некролог), "Россия", 1925, № 5 (14); Лидин Вл., Михаил Осипович (некролог), там же; Плеханов Г. В., Сочин., т. XXIII, Гиз, М., 1926; Гроссман Л., Гершензон-писатель (в посмертной книге Гершензона "Статьи о Пушкине", изд. "Academia", M., 1926 и в "Собр. сочин." Гроссмана, т. IV. М., 1928).

III. Словарь членов О-ва любителей российской словесности при Московском университете, М., 1911; Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Писатели современной эпохи, т. I, ред. Б. П. Козьмина, изд. ГАХН, М., 1928; Берман Я. З., М. О. Гершензон. Библиография. С прилож. ст. Н. В. Измайлова; М. О. Гершензон как исследователь Пушкина, Одесса, 1928 (Труды Пушкинск. дома Акад наук СССР, в. LII).

И. Нусинов.

{Лит. энц.}

Большая биографическая энциклопедия . 2009 .

Смотреть что такое "Гершензон, Михаил Осипович" в других словарях:

Михаил Осипович Гершензон Имя при рождении: Мейлэх Иосифович Гершензон Дата рождения: 13 июля 1869(1869 07 13) Место рождения: Кишинёв … Википедия

Гершензон, Михаил Осипович историк литературы и публицист. Родился в 1869 г. в еврейской семье. Поступив в 1889 г. на историко филологический факультет Московского университета, работал по греческой истории под руководством профессора П.Г.… … Биографический словарь

Русский историк литературы и общественной мысли. Окончил Московский университет (1894). Работы Г. о П. Я. Чаадаеве (1908), В. С. Печерине (1910), декабристе С. И. Кривцове (1914), «грибоедовской… … Большая советская энциклопедия

- (1869 1925) российский историк литературы и общественной мысли. Был близок к неославянофилам, к русскому религиозному ренессансу. Участник сборника Вехи. В трудах о П. Я. Чаадаеве, о грибоедовской Москве, о западниках и славянофилах, об А. С.… … Большой Энциклопедический словарь

Михаил Осипович Гершензон (имя при рождении Мейлих Иосифович Гершензон; 1 (13) июля 1869, Кишинёв - 19 февраля 1925, Москва) - российский литературовед, философ, публицист и переводчик.

Биография

Мейлих Гершензон родился в губернском городе Кишинёве в семье Пинхус-Йосефа Лейбовича (Иосифа Львовича) Гершензона, мелкого коммерсанта и частного поверенного из города Литина, и Гитли Янкелевны (Голды Яковлевны) Цысиной. С 1875 года учился в хедере, затем в частном Кишинёвском еврейском общественном училище Блюменфельда, в 1887 году окончил 1-ю кишинёвскую казённую гимназию.

Отец хотел дать двум своим сыновьям такое образование, которое обеспечило бы им материальную независимость. Старшего сына Абрама он отправил в Киев учиться на врача, а младшего - в Берлинский технический университет, учиться на инженера. Два года (1887-1889) М. О. Гершензон честно учился, но в результате лишь пришёл к выводу, что эта карьера не для него. Он стал слушать лекции историка Г. фон Трейчке и философа Э. Целлера в Берлинском университете.

Наконец, летом 1889 года Гершензон вернулся в Кишинёв и объявил о своей решимости получить гуманитарное образование. Отец был категорически против, так как такое образование открывало лишь две возможности для дальнейшей карьеры: преподавание в университете либо преподавание в гимназии, а и то, и другое было тогда запрещено евреям. Кроме того, само поступление было проблематично из-за жёсткой процентной нормы приёма евреев, а Гершензон даже не получил золотой медали при окончании гимназии. Тем не менее, он послал прошение в Петербург, в министерство народного просвещения. Эта попытка не была заведомо безнадёжной, поскольку тогдашний министр, граф Делянов, добросовестно проводя в жизнь «охранительные» меры, инициированные К. П. Победоносцевым и Д. А. Толстым, нередко помогал отдельным людям, пострадавшим от этих самых мер. И действительно, министерство распорядилось о зачислении Михаила Гершензона на первый курс исторического отделения историко-филологического факультета Московского университета.

Таким образом, студенческая жизнь М. Гершензона в Москве началась в крайней нищете, с постоянным добыванием уроков. В университете он слушал лекции В. И. Герье по новой истории, П. Г. Виноградова по истории Греции, Ф. Е. Корша по классической филологии, Н. Я. Грота и М. М. Троицкого по психологии, В. О. Ключевского по русской истории, М. С. Корелина по древней истории семитического Востока. С. И. Соболевский вёл практические занятия по древнегреческому языку. Гершензон посетил также несколько лекций И. М. Сеченова по физиологии и С. С. Корсакова по психиатрии.

Однокурсником Гершензона оказался другой уроженец Кишинёва, Николай Борисович Гольденвейзер (1871-1924), остававшийся его ближайшим другом до конца жизни. К тому времени вся семья Гольденвейзеров перебралась в Москву: отец, Борис Соломонович Гольденвейзер (1838-1916), известный адвокат, мать, Варвара Петровна, младший брат Александр и две сестры, Татьяна и Мария. М. Гершензон быстро стал своим человеком у Гольденвейзеров.

В декабре 1893 года Гершензону была присуждена золотая медаль за сочинение «Афинская полития Аристотеля и жизнеописания Плутарха», написанное по инициативе и под руководством П. Г. Виноградова. Тот надеялся на основании этой медали добиться для Гершензона если не оставления при университете, то хотя бы командировки за границу для продолжения образования, однако ничего этого не удалось. В письме родным Гершензон так передавал слова Виноградова:

До конца жизни Гершензон зарабатывал на хлеб литературным трудом. Его первым опубликованным текстом была заметка о китайской династии Мин в Настольном энциклопедическом словаре Граната (1893); за ней последовали другие мелкие статьи в этом словаре. В 1894 году его рецензия на книги Н. И. Кареева была опубликована (без подписи) в журнале «Русская мысль». В 1896 году газета «Русские ведомости» напечатала 30 его заметок на всевозможные темы, преимущественно рецензий на книги. Эта деятельность продолжалась и в последующие годы, хотя и с меньшей интенсивностью. Основным же источником заработка в этот период были для Гершензона переводы, в том числе, книг «Рассказы о греческих героях, составленные Б. Г. Нибуром для его сына», «История Греции» Ю. Белоха, трёх томов из многотомной «Всеобщей истории» Лависса и Рамбо. Он выступал также редактором переводов, в частности, монографии Э. Мейера «Экономическое развитие древнего мира»; публикация этой книги встретила препятствия со стороны цензуры и задержалась на годы.

русский историк, культуролог, философ. В 1887 поступил в политехникум в Берлине, но проучился лишь два курса. В 1889-1894 - на историческом отделении историко-филологического факультета Московского университета. Занимался журналистикой. Работал в журналах "Критическое обозрение" и "Вестник Европы", сотрудничал с газетами "Русская молва" и "Биржевые ведомости", издательством "Путь". Составитель 6-ти томного собрания документов и материалов по истории русской культуры "Русские пропилеи" (1915-1919, в 1923 дополнительно вышел сборник "Новые пропилеи"). Автор работ по истории русской мысли и культуры: "Русские писатели в их переписке. Герцен и Огарев" (1902); "История молодой России" (1908); "П.Я. Чаадаев. Жизнь и мышление" (1908); "Жизнь B.C. Печорина" (1910); "Образцы прошлого" (1912); "Грибоедовская Москва" (1914); "Мудрость Пушкина" (1919); "Видение поэта" (1919) и др. Инициатор, организатор и издатель сборника "Вехи" (1909). Автор предисловия и статьи "Творческое самосознание". Свое несогласие с Г. сразу же по выходе "Вех" высказал его участник Струве. В либеральных кругах Г. был объявлен главным еретиком и изменником. Негодование вызвала его фраза: "Ка-ковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, - бояться его мы должны пуще всех козней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной". Вынужден был уйти из либерального "Вестника Европы", сблизился с деятелями русского религиозного ренессанса (период сотрудничества с издательством "Путь"), но и с ними разошелся, не приняв их оценок Первой мировой войны. В 1917 произошел разрыв с Бердяевым, но уже по поводу сочувственного отношения Г. к революции. В 1922 выехал на лечение в Германию, в следующем году вернулся в Россию. Работал в Академии художественных наук, основанной В. Брюсовым, был организатором и первым председателем Всероссийского союза писателей. Совместно с В.И. Ивановым опубликовал в 1921 работу "Переписка из двух углов" (это 12 их писем друг другу, написанных во время нахождения их в одной комнате Московской здравницы для работников науки и культуры летом 1920). Работа вызвала широкий резонанс, была переведена в последующем на основные европейские языки. С ней были знакомы Ортега-и-Гассет, Бубер, Марсель, Т.С. Элиот и др. В это время Г. опубликовал и др. свои собственные философские работы: "Тройственный образ совершенства" (1918); "Ключ веры" (1922); "Гольфстрем" (1922). Сквозные темы творчества Г. - судьбы культуры, интеллектуальной мысли, интеллигенции в России. Однако во второй период творчества у него происходит существенная их переакцентировка. От либерального круга идей Г. все больше смещается в сторону религиозного миропонимания, от развернутых культурных анализов к нигилистическому восприятию культуры, от подхода Т. Карлейля к подходам Толстого и Руссо. Дальнейшее переосмысление идей Чаадаева и Киреевского привело Г. к позициям, близким по ряду вопросов Джемсу, Бергсону, Ницше (философию жизни в целом можно рассматривать как основной вектор эволюции его творчества). Сильная сторона философских построений Г. - их критическая ориентированность, установка на вскрытие мифологем и "очевидностей" сознания. Не позитивистски понимаемые факты, а личность, не редуцируемая ни к системе политических, религиозных и т.д. взглядов, ни к какой-либо схеме, - основная задача философской рефлексии. Личность должна браться не во "внешних" своих проявлениях, а как "внутренний человек". Внутренняя жизнь субъекта ("муки индивидуальной души") важнее обстоятельств, в которых она протекает. В структуре человеческого духа Г. выделяет как бы три подсистемы (уровня): глубинное чувственно-волевое ядро ("бессознательную волю"), подчиняющуюся "мировому космическому закону"; подсистему эксплицированного "Я" (желания, усмотрения, хотения), дающую возможность отклонения от "мирового космического закона"; самосознание как синтез "внутренних" и "внешненаправленных" импульсов, испытывающих воздействие социокультурной среды. Европейский человек ориентирован на идентификацию своего "я" с внешними формами жизни, прежде всего в них видит возможность самореализации, воспринимая себя "внутреннего" как отчужденного в категории "Он", что задает постоянную дуалистичность (противоречивость) личности. Особенно эта тенденция сильна среди русской интеллигенции, мифологизировавшей свое историческое предназначение, приняв эсхатологическую установку на падения политического режима как начало нового мира - Царства Божия на земле. При этом (в отличие от западного человека) она мирится с "мерзостью запустения" на уровне повседневной жизни и перекладывает всю вину и ответственность за происходящее на общество и власть. Это порождает дополнительный разрыв между логикой (сознанием) и волей (чувством). Идеи заимствуются и внешне усваиваются, но не переживаются и не укореняются в потребностях воли, сознание живет своими мифами и иллюзиями. Такое положение дел привело, согласно Г., к двоякому результату. С одной стороны, русская интеллигенция стала (внутренне) духовным калекой, живущим "вне себя", с другой стороны, она оторвалась (внешне) от народа, обладающего качественно иным (метафизическим и религиозным, а не рационализированным) "строем души": "формализм сознания - лучшее нивелирующее начало в мире". Только "инстинктивно-принудительное" соответствие с прирожденными глубинными особенностями индивидуальной воли делает отвлеченную идею внутренним двигателем жизни. Речь должна идти об "идее-чувстве", "идее-страсти", осваиваемой в "творческом самосознании" как возрождении "внутреннего человека". Необходимо узреть "бесконечность в собственной душе", ее связь с космическим началом, через "творческое самосознание" возродить веру (понимаемую не конфессионально, а как задающую "стержень" и личности, и культуре). На этот круг идей, считает Г., вышли Чаадаев и славянофилы. В частности, у Киреевского он видит учение о душевной целостности, чувственном "подсознательном" ядре человека, вере, как регулирующих всю человеческую жизнь. Однако, считает Г., славянофилы сами же отказались от этих установок, отдав предпочтение внешним "готовым" формам жизни и породив ряд фетишей русской интеллигенции, в частности идеализированное представление о русском народе. В целом же можно сказать, что Г. видит основной источник противоречий в русской жизни в доминировании "внешнего", формального, некритически усвоенного над "внутренним", глубинным, личностным, т.е. сущностным. Он говорит об отчужденности человека от культуры. Однако, уже в работе "Тройственный образ совершенства" речь идет об отчужденности культуры от человеческой природы. Культура начинает трактоваться как репрессивное начало по отношению к человеку, как система "тончайшего принуждения", как господство над человеком противостоящих ему его же творений. Этот акцент максимально усиливается Г. в "Переписке их двух углов", где доминируют мотивы разрыва культурного сознания и личной воли, "мертвящей" отвлеченности и системности европейской культуры, "неподлинности культуры", поддавшейся "соблазну доказательности" и оторвавшейся от живого опыта. Личное вновь должно стать личным, но при этом должно быть пережитым как всеобщее. Человек, утверждает Г., должен увидеть во всяком своем проявлении и свое дитя, и Бога.

ГЕРШЕНЗОН Михаил Осипович (Мейлих Иосифович) , российский историк литературы и общественной мысли, публицист. После окончания гимназии (1887) уехал в Берлин, поступил в Шарлоттенбургский политехникум, слушал лекции по истории и философии в Берлинском университете, в 1889 вернулся в Кишинёв. В 1889-94 учился на историко-филологическом факультете Московского университета. Дебютировал в печати в 1894 году. Сотрудничал в периодике (в 1896 корреспондент газеты «Русские ведомости» в Риме; работал в журналах «Научное слово», «Критическое обозрение», «Вестник Европы», газете «Русская молва» и др.), занимался переводами (в том числе прозы Ф. Петрарки). В центре исследовательских интересов Гершензона, испытавшего влияние идей Т. Карлейля, А. Бергсона, Л. Н. Толстого, - история духовной жизни России 19 века. Известность Гершензону принесли его историко-литературные исследования о Н. П. Огарёве, книги «П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление», «История молодой России» (обе 1908) и др., построенные на тщательно изученном материале и сочетавшие философско-психологическую глубину с мастерством беллетристического изложения. Гершензон задумал и осуществил издание сборника статей о русской интеллигенции «Вехи». «Опытом исторической иллюстрации» к комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедова стала книга «Грибоедовская Москва» (отдельное издание - 1914), воссоздающая быт, нравы и духовную атмосферу дворянской Москвы начала 19 века на материале неизданной переписки членов семьи Римских-Корсаковых - современников Грибоедова, принадлежавших к тому кругу московского общества, к которому относился писатель. Среди других историко-культурных исследований: «Жизнь В. С. Печерина», «Исторические записки: О русском обществе» (оба 1910), «Образы прошлого» (1912), «Декабрист Кривцов и его братья» (1914). В предисловии к книге Г. Лансона «Метод в истории литературы» (1911) Гершензон выступил против культурно-исторической школы, настаивая на необходимости различения истории литературы как «царства художественной формы» и истории общественной мысли, предвосхитив в этом смысле идеи русской формальной школы. Октябрьскую революцию 1917 года принял; работал в Наркомпросе, Центрархиве, преподавал в Высшем литературно-художественном институте. Религиозно-философские искания Гершензона нашли отражение в его работах о А. С. Пушкине, а также в книге «Тройственный образ совершенства» (1918), «Переписка из двух углов» (1921, совместно с Вяч. И. Ивановым); «Гольфстрем», «Ключ веры», «Судьбы еврейского народа» (все 1922).

Литературно-исторические материалы, собранные Гершензоном, составили серию сборников: «Русские Пропилеи» (т. 1-4,6, 1915-19), «Новые Пропилеи» (т. 1, 1923).

Соч.: Социально-политические взгляды Герцена. М., 1906; Мечта и мысль И. С. Тургенева. М., 1919; Мудрость Пушкина. М., 1919; Видение поэта. М., 1919; Статьи о Пушкине. М., 1926; Грибоедовская Москва. П. Я. Чаадаев. Очерки прошлого. М., 1989.

Лит.: Берман Я З. М. О. Гершензон. Библиография. Од., 1928.