Двое рыбаков возились с лодкой. Обособленные и необособленные определения и приложения. Базовое правило обособ­ле­ния определений

Задание № 16. Знаки препинания в предложениях с обособленными членами.
Расставьте все знаки препинания: укажите цифру(­ы), на месте которой(­ых) в предложе­
нии должна(­ы) стоять запятая(­ые).
1. Созданный Блоком (1) «страшный мир» города и его Незнакомка (2) пугающая (3) и неодолимо
влекущая к себе (4) подавляют поэта.
2. Двое рыбаков возились с лодкой (1) привязанной к корме (2) одного из баркасов (3) нагружен­
ных (4) дубовой клёпкой и сандалом.
3. В Крыму Васильев подолгу любовался горами (1) устремлёнными к солнцу (2) и (3) окутанны­
ми розовой дымкой (4) деревьями.
4. Сейчас (1) смущённый (2) он стоял перед нами (3) теребя платок (4) и (5) что­то рассматривая
под ногами.
5. Над ещё не улёгшимся (1) после недавней бури (2) бескрайним морем (3) возвышалось небо (4)
унизанное (5) ярко мерцавшими звёздами.
6. Когда на село (1) расположенное в долине (2) легла широкая прохладная тень от горы (3) за­
крывающей запад (4) народ собрался у белой старинной церкви.
7. Издали (1) он увидел дом (2) непохожий на другие (3) построенный (4) каким­то итальянским
архитектором.
8. Ветви деревьев (1) сплетаясь жёсткими застывшими концами (2) печально звенят (3) переживая
(4) зимнюю стужу.
9. Прижимаясь к самой дороге (1) вокруг меня зеленел лес (2) изредка уступая место (3) порос­
шим осокой (4) полям.
10. Нарядных бабочек­крапивниц (1) легко порхающих (2) или греющихся на солнце (3) можно
увидеть в природе (4) уже ранней весной.
11. Город (1) вдали сверкающий на солнце (2) синие леса (3) окаймляющие берега залива (4) каза­
лись мне особенно торжественными.
12. Птицы (1) выбирая себе (2) спутников жизни (3) придают большое значение оттенкам опере­
ния. И если у пернатого кавалера нет (4) присущей (5) его собратьям шапочки, то шансы полу­
чить благосклонность от невесты невелики.
13. Паниковский (1) перебирая ногами (2) ухватился за кузов, потом налёг на борт животом, пе­
ревалился в машину и (3) стуча накрахмаленными манжетами (4) упал на дно автомобиля.
14. Слова (1) образованные от географических названий (2) довольно часто ставят перед говоря­
щим и пишущим (3) вопросы (4) связанные с нормативным словоупотреблением.
15. В мире не счесть мастеров­виртуозов (1) артистично владеющих (2) рисунком, живописью,
композицией и (3) создающих (4) великолепные полотна.
16. Привлечённые запахом (1) цветущей в парке (2) акации (3) мы остановились (4) наслаждаясь

ароматом.
17. Тяжёлая навесь снега согнула гибкие берёзы и тополя (1) образовав (2) причудливые арки (3)
походившие (4) на невиданные зимние грибы.
18. Образованный на речке (1) пруд (2) по диагонали пересекавший усадьбу Абрамцево (3) явился
естественной границей двора с хозяйственными постройками и парка (4) раскинувшегося к юго­
востоку от усадебного дома.
19. Талантливый писатель (1) создающий свои произведения (2) совсем не думает о законах и
правилах (3) изложенных в трудах (4) по литературоведению.
20. Россия начала XX столетия (1) обуреваемая революционными страстями (2) и (3) раздирае­
мая идеологическими и социальными противоречиями (4) подарила миру Серебряный век.
21. Одним из самых известных произведений Рафаэля является (1) созданный в начале шестна­
дцатого века (2) алтарный образ «Обручение Марии» (3) написанный, возможно, ещё в период
пребывания Рафаэля в мастерской Перуджино (4) и относящийся к раннему периоду творчества
художника.
22. Знаменитая «Голубка» Пикассо (1) созданная несколькими штрихами (2) и (3) изображённая
на чёрном фоне (4) в 1949 году стала символом мира.
23. Большой пруд (1) густо заросший кувшинками (2) располагался (3) в удалённой от дома (4)
части старого парка.
24. За полем (1) засеянным (2) рожью (3) только что зацветшею (4) виднелась небольшая дере­
венька.
25. В числе чудаков (1) живших в Москве в грибоедовские времена (2) был человек (3) описанный
в комедии «Горе от ума» под именем (4) Максима Петровича.
26. Высокая трава (1) наклонившаяся к земле (2) мягко обвивалась вокруг (3) намоченных
дождём (4) стволов деревьев.
27. Принципы реализма и народности (1) воспринятые Модестом Петровичем Мусоргским в мо­
лодые годы (2) проявились в правдивом отражении жизненных явлений и в глубинной народности
музыкального языка (3) ставшего для композитора (4) главным на всю жизнь.
28. Разноцветные заросли (1) образованные одиночными (2) и колониальными коралловыми поли­
пами (3) хорошо видны сквозь прозрачные воды тёплых тропических морей (4) в тихий солнечный
день.
29. Сова ухнула (1) нарушив тишину ночного леса (2) и (3) захлопав крыльями (4) полетела во
тьму.
30. С моря дул влажный холодный ветер (1) разнося по степи (2) задумчивую мелодию плеска (3)
набегавшей на берег волны.
Ключи:
1
24
2
13
3
12
4
123
5
4
6
1234
7
23
8
123
9
12
10
13
11
1234
12
13
13
1234

— Ну, готов? — вполголоса спросил Челкаш у Гаврилы, возившегося с веслами. — Сейчас! Уключина вот шатается, — можно разок вдарить веслом? — Ни-ни! Никакого шуму! Надави ее руками крепче, она и войдет себе на место. Оба они тихо возились с лодкой, привязанной к корме одной из целой флотилии парусных барок, нагруженных дубовой клепкой, и больших турецких фелюг, занятых пальмой, сандалом и толстыми кряжами кипариса. Ночь была темная, по небу двигались толстые пласты лохматых туч, море было спокойно, черно и густо, как масло. Оно дышало влажным, соленым ароматом и ласково звучало, плескаясь о борта судов, о берег, чуть-чуть покачивая лодку Челкаша. На далекое пространство от берега с моря подымались темные остовы судов, вонзая в небо острые мачты с разноцветными фонарями на вершинах. Море отражало огни фонарей и было усеяно массой желтых пятен. Они красиво трепетали на его бархате, мягком, матово-черном. Море спало здоровым, крепким сном работника, который сильно устал за день. — Едем! — сказал Гаврила, спуская весла в воду. — Есть! — Челкаш сильным ударом руля вытолкнул лодку в полосу воды между барками, она быстро поплыла по скользкой воде, и вода под ударами весел загоралась голубоватым фосфорическим сиянием, — длинная лента его, мягко сверкая, вилась за кормой. — Ну, что голова? болит? — ласково спросил Челкаш. — Страсть!.. как чугун гудит... Намочу ее водой сейчас. — Зачем? Ты, на-ко вот, нутро помочи, может, скорее очухаешься, — и он протянул Гавриле бутылку. — Ой-ли? Господи благослови!.. Послышалось тихое бульканье. — Эй ты! рад?.. будет! — остановил его Челкаш. Лодка помчалась снова, бесшумно и легко вертясь среди судов... Вдруг она вырвалась из их толпы, и море — бесконечное, могучее — развернулось перед ними, уходя в синюю даль, где из вод его вздымались в небо горы облаков — лилово-сизых, с желтыми пуховыми каймами по краям, зеленоватых, цвета морской воды и тех скучных, свинцовых туч, что бросают от себя такие тоскливые, тяжелые тени. Облака ползли медленно, то сливаясь, то обгоняя друг друга, мешали свои цвета и формы, поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях, величественные и угрюмые... Что-то роковое было в этом медленном движении бездушных масс. Казалось, что там, на краю моря, их бесконечно много и они всегда будут так равнодушно всползать на небо, задавшись злой целью не позволять ему никогда больше блестеть над сонным морем миллионами своих золотых очей — разноцветных звезд, живых и мечтательно сияющих, возбуждая высокие желания в людях, которым дорог их чистый блеск. — Хорошо море? — спросил Челкаш. — Ничего! Только боязно в нем, — ответил Гаврила, ровно и сильно ударяя веслами по воде. Вода чуть слышно звенела и плескалась под ударами длинных весел и все блестела теплым голубым светом фосфора. — Боязно! Экая дура!..— насмешливо проворчал Челкаш. Он, вор, любил море. Его кипучая нервная натура, жадная на впечатления, никогда не пресыщалась созерцанием этой темной широты, бескрайной, свободной и мощной. И ему было обидно слышать такой ответ на вопрос о красоте того, что он любил. Сидя на корме, он резал рулем воду и смотрел вперед спокойно, полный желания ехать долго и далеко по этой бархатной глади. На море в нем всегда поднималось широкое, теплое чувство, — охватывая всю его душу, оно немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любил видеть себя лучшим тут, среди воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизнь всегда теряют — первые — остроту, вторая — цену. По ночам над морем плавно носится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душу человека спокойствие и, ласково укрощая ее злые порывы, родит в ней могучие мечты... — А снасть-то где? — вдруг спросил Гаврила, беспокойно оглядывая лодку. Челкаш вздрогнул. — Снасть? Она у меня на корме. Но ему стало обидно лгать пред этим мальчишкой, и ему было жаль тех дум и чувств, которые уничтожил этот парень своим вопросом. Он рассердился. Знакомое ему острое жжение в груди и у горла передернуло его, он внушительно и жестко сказал Гавриле: — Ты вот что, — сидишь, ну и сиди! А не в свое дело носа не суй. Наняли тебя грести, и греби. А коли будешь языком трепать, будет плохо. Понял?.. На минуту лодка дрогнула и остановилась. Весла остались в воде, вспенивая ее, и Гаврила беспокойно завозился на скамье. — Греби! Резкое ругательство потрясло воздух. Гаврила взмахнул веслами. Лодка точно испугалась и пошла быстрыми, нервными толчками, с шумом разрезая воду. — Ровней!.. Челкаш привстал с кормы, не выпуская весла из рук и воткнув свои холодные глаза в бледное лицо Гаврилы. Изогнувшийся, наклоняясь вперед, он походил на кошку, готовую прыгнуть. Слышно было злое скрипение зубов и робкое пощелкивание какими-то костяшками. — Кто кричит? — раздался с моря суровый окрик. — Ну, дьявол, греби же!.. тише!.. убью, собаку!.. Ну же, греби!.. Раз, два! Пикни только!.. Р-разорву!..— шипел Челкаш. — Богородице... дево...— шептал Гаврила, дрожа и изнемогая от страха и усилий. Лодка плавно повернулась и пошла назад к гавани, где огни фонарей столпились в разноцветную группу и видны были стволы мачт. — Эй! кто орет? — донеслось снова. Теперь голос был дальше, чем в первый раз. Челкаш успокоился. — Сам ты и орешь! — сказал он по направлению криков и затем обратился к Гавриле, все еще шептавшему молитву: — Ну, брат, счастье твое! Кабы эти дьяволы погнались за нами — конец тебе. Чуешь? Я бы тебя сразу — к рыбам!.. Теперь, когда Челкаш говорил спокойно и даже добродушно, Гаврила, все еще дрожащий от страха, взмолился: — Слушай, отпусти ты меня! Христом прошу, отпусти! Высади куда-нибудь! Ай-ай-ай!.. Про-опал я совсем!.. Ну, вспомни бога, отпусти! Что я тебе? Не могу я этого!.. Не бывал я в таких делах... Первый раз... Господи! Пропаду ведь я! Как ты это, брат, обошел меня? а? Грешно тебе!.. Душу ведь губишь!.. Ну, дела-а... — Какие дела? — сурово спросил Челкаш.— А? Ну, какие дела? Его забавлял страх парня, и он наслаждался и страхом Гаврилы и тем, что вот какой он, Челкаш, грозный человек. — Темные дела, брат... Пусти для бога!.. Что я тебе?.. а?.. Милый... — Ну, молчи! Не нужен был бы, так я тебя не брал бы. Понял? — ну и молчи! — Господи! — вздохнул Гаврила. — Ну-ну!.. куксись у меня! — оборвал его Челкаш. Но Гаврила теперь уже не мог удержаться и, тихо всхлипывая, плакал, сморкался, ерзал по лавке, но греб сильно, отчаянно. Лодка мчалась стрелой. Снова на дороге встали темные корпуса судов, и лодка потерялась в них, волчком вертясь в узких полосах воды между бортами. — Эй ты! слушай! Буде спросит кто о чем — молчи, коли жив быть хочешь! Понял? — Эхма!..— безнадежно вздохнул Гаврила в ответ на суровое приказание и горько добавил: — Судьбина моя пропащая!.. — Не ной! — внушительно шепнул Челкаш. Гаврила от этого шепота потерял способность соображать что-либо и помертвел, охваченный холодным предчувствием беды. Он машинально опускал весла в воду, откидывался назад, вынимал их, бросал снова и все время упорно смотрел на свои лапти. Сонный шум волн гудел угрюмо и был страшен. Вот гавань... За ее гранитной стеной слышались людские голоса, плеск воды, песня и тонкие свистки. — Стой! — шепнул Челкаш.— Бросай весла! Упирайся руками в стену! Тише, черт!.. Гаврила, цепляясь руками за скользкий камень, повел лодку вдоль стены. Лодка двигалась без шороха, скользя бортом по наросшей на камне слизи. — Стой!.. Дай весла! Дай сюда! А паспорт у тебя где? В котомке? Дай котомку! Ну, давай скорей! Это, мил друг, для того, чтобы ты не удрал... Теперь не удерешь. Без весел-то ты бы кое-как мог удрать, а без паспорта побоишься. Жди! Да смотри, коли ты пикнешь — на дне моря найду!.. И вдруг, уцепившись за что-то руками, Челкаш поднялся на воздух и исчез на стене. Гаврила вздрогнул... Это вышло так быстро. Он почувствовал, как с него сваливается, сползает та проклятая тяжесть и страх, который он чувствовал при этом усатом, худом воре... Бежать теперь!.. И он, свободно вздохнув, оглянулся кругом. Слева возвышался черный корпус без мачт, — какой-то огромный гроб, безлюдный и пустой... Каждый удар волны в его бока родил в нем глухое, гулкое эхо, похожее на тяжелый вздох. Справа над водой тянулась сырая каменная стена мола, как холодная, тяжелая змея. Сзади виднелись тоже какие-то черные остовы, а спереди, в отверстие между стеной и бортом этого гроба, видно было море, молчаливое, пустынное, с черными над ним тучами. Они медленно двигались, огромные, тяжелые, источая из тьмы ужас и готовые раздавить человека тяжестью своей. Все было холодно, черно, зловеще. Гавриле стало страшно. Этот страх был хуже страха, навеянного на него Челкашом; он охватил грудь Гаврилы крепким объятием, сжал его в робкий комок и приковал к скамье лодки... А кругом все молчало. Ни звука, кроме вздохов моря. Тучи ползли по небу так же медленно и скучно, как и раньше, но их все больше вздымалось из моря, и можно было, глядя на небо, думать, что и оно тоже море, только море взволнованное и опрокинутое над другим, сонным, покойным и гладким. Тучи походили на волны, ринувшиеся на землю вниз кудрявыми седыми хребтами, и на пропасти, из которых вырваны эти волны ветром, и на зарождавшиеся валы, еще не покрытые зеленоватой пеной бешенства и гнева. Гаврила чувствовал себя раздавленным этой мрачной тишиной и красотой и чувствовал, что он хочет видеть скорее хозяина. А если он там останется?.. Время шло медленно, медленнее, чем ползли тучи по небу... И тишина, от времени, становилась все зловещей... Но вот за стеной мола послышался плеск, шорох и что-то похожее на шепот. Гавриле показалось, что он сейчас умрет... — Эй! Спишь? Держи!.. осторожно!..— раздался глухой голос Челкаша. Со стены спускалось что-то кубическое и тяжелое. Гаврила принял это в лодку. Спустилось еще одно такое же. Затем поперек стены вытянулась длинная фигура Челкаша, откуда-то явились весла, к ногам Гаврилы упала его котомка, и тяжело дышавший Челкаш уселся на корме. Гаврила радостно и робко улыбался, глядя на него. — Устал? — спросил он. — Не без того, теля! Ну-ка, гребни добре! Дуй во всю силу!.. Хорошо ты, брат, заработал! Полдела сделали. Теперь только у чертей между глаз проплыть, а там — получай денежки и ступай к своей Машке. Машка-то есть у тебя? Эй, дитятко? — Н-нету! — Гаврила старался во всю силу, работая грудью, как мехами, и руками, как стальными пружинами. Вода под лодкой рокотала, и голубая полоса за кормой теперь была шире. Гаврила весь облился потом, но продолжал грести во всю силу. Пережив дважды в эту ночь такой страх, он теперь боялся пережить его в третий раз и желал одного: скорей кончить эту проклятую работу, сойти на землю и бежать от этого человека, пока он в самом деле не убил или не завел его в тюрьму. Он решил не говорить с ним ни о чем, не противоречить ему, делать все, что велит, и, если удастся благополучно развязаться с ним, завтра же отслужить молебен Николаю-чудотворцу. Из его груди готова была вылиться страстная молитва. Но он сдерживался, пыхтел, как паровик, и молчал, исподлобья кидая взгляды на Челкаша. А тот, сухой, длинный, нагнувшийся вперед и похожий на птицу, готовую лететь куда-то, смотрел во тьму вперед лодки ястребиными очами и, поводя хищным, горбатым носом, одной рукой цепко держал ручку руля, а другой теребил ус, вздрагивавший от улыбок, которые кривили его тонкие губы. Челкаш был доволен своей удачей, собой и этим парнем, так сильно запуганным им и превратившимся в его раба. Он смотрел, как старался Гаврила, и ему стало жалко, захотелось ободрить его. — Эй! — усмехаясь, тихо заговорил он.— Что, здорово ты перепугался? а? — Н-ничего!..— выдохнул Гаврила и крякнул. — Да уж теперь ты не очень наваливайся на весла-то. Теперь шабаш. Вот еще только одно бы место пройти... Отдохни-ка... Гаврила послушно приостановился, вытер рукавом рубахи пот с лица и снова опустил весла в воду. — Ну, греби тише. Чтобы вода не разговаривала. Воротца одни надо миновать. Тише, тише... А то, брат, тут народы серьезные... Как раз из ружья пошалить могут. Такую шишку на лбу набьют, что и не охнешь. Лодка теперь кралась по воде почти совершенно беззвучно. Только с весел капали голубые капли, и когда они падали в море, на месте их падения вспыхивало ненадолго тоже голубое пятнышко. Ночь становилась все темнее и молчаливей. Теперь небо уже не походило на взволнованное море — тучи расплылись по нем и покрыли его ровным, тяжелым пологом, низко опустившимся над водой и неподвижным. А море стало еще спокойней, черней, сильнее пахло теплым, соленым запахом и уж не казалось таким широким, как раньше. — Эх, кабы дождь пошел! — прошептал Челкаш.— Так бы мы и проехали, как за занавеской. Слева и справа от лодки из черной воды поднялись какие-то здания — баржи, неподвижные, мрачные и тоже черные. На одной из них двигался огонь, кто-то ходил с фонарем. Море, гладя их бока, звучало просительно и глухо, а они отвечали ему эхом, гулким и холодным, точно спорили, не желая уступить ему в чем-то. — Кордоны!..— чуть слышно шепнул Челкаш. С момента, когда он велел Гавриле грести тише, Гаврилу снова охватило острое выжидательное напряжение. Он весь подался вперед, во тьму, и ему казалось, что он растет, — кости и жилы вытягивались в нем с тупой болью, голова, заполненная одной мыслью, болела, кожа на спине вздрагивала, а в ноги вонзались маленькие, острые и холодные иглы. Глаза ломило от напряженного рассматриванья тьмы, из которой — он ждал — вот-вот встанет нечто и гаркнет на них: «Стой, воры!..» Теперь, когда Челкаш шепнул «кордоны!», Гаврила дрогнул: острая, жгучая мысль прошла сквозь него, прошла и задела по туго натянутым нервам, — он хотел крикнуть, позвать людей на помощь к себе... Он уже открыл рот и привстал немного на лавке, выпятил грудь, вобрал в нее много воздуха и открыл рот, — но вдруг, пораженный ужасом, ударившим его, как плетью, закрыл глаза и свалился с лавки. ..Впереди лодки, далеко на горизонте, из черной воды моря поднялся огромный огненно-голубой меч, поднялся, рассек тьму ночи, скользнул своим острием по тучам в небе и лег на грудь моря широкой, голубой полосой. Он лег, и в полосу его сияния из мрака выплыли невидимые до той поры суда, черные, молчаливые, обвешенные пышной ночной мглой. Казалось, они долго были на дне моря, увлеченные туда могучей силой бури, и вот теперь поднялись оттуда по велению огненного меча, рожденного морем, — поднялись, чтобы посмотреть на небо и на все, что поверх воды... Их такелаж обнимал собой мачты и казался цепкими водорослями, поднявшимися со дна вместе с этими черными гигантами, опутанными их сетью. И он опять поднялся кверху из глубин моря, этот страшный голубой меч, поднялся, сверкая, снова рассек ночь и снова лег уже в другом направлении. И там, где он лег, снова всплыли остовы судов, невидимых до его появления. Лодка Челкаша остановилась и колебалась на воде, как бы недоумевая. Гаврила лежал на дне, закрыв лицо руками, а Чел-каш толкал его ногой и шипел бешено, но тихо: — Дурак, это крейсер таможенный. Это фонарь электрический!.. Вставай, дубина! Ведь на нас свет бросят сейчас!.. Погубишь, черт, и себя и меня! Ну!.. И, наконец, когда один из ударов каблуком сапога сильнее других опустился на спину Гаврилы, он вскочил, все еще боясь открыть глаза, сел на лавку и, ощупью схватив весла, двинул лодку. — Тише! Убью ведь! Ну, тише!.. Эка дурак, черт тебя возьми!.. Чего ты испугался? Ну? Харя!.. Фонарь — только и всего. Тише веслами!.. Кислый черт!.. За контрабандой это следят. Нас не заденут — далеко отплыли они. Не бойся, не заденут. Теперь мы...— Челкаш торжествующе оглянулся кругом.— Кончено, выплыли!.. Фу-у!.. Н-ну, счастлив ты, дубина стоеростовая!.. Гаврила молчал, греб и, тяжело дыша, искоса смотрел туда, где все еще поднимался и опускался этот огненный меч. Он никак не мог поверить Челкашу, что это только фонарь. Холодное голубое сияние, разрубавшее тьму, заставляя море светиться серебряным блеском, имело в себе нечто необъяснимое, и Гаврила опять впал в гипноз тоскливого страха. Он греб, как машина, и все сжимался, точно ожидал удара сверху, и ничего, никакого желания не было уже в нем — он был пуст и бездушен. Волнения этой ночи выглодали наконец из него все человеческое. А Челкаш торжествовал. Его привычные к потрясениям нервы уже успокоились. У него сладострастно вздрагивали усы и в глазах разгорался огонек. Он чувствовал себя великолепно, посвистывал сквозь зубы, глубоко вдыхал влажный воздух моря, оглядывался кругом и добродушно улыбался, когда его глаза останавливались на Гавриле. Ветер пронесся и разбудил море, вдруг заигравшее частой зыбью. Тучи сделались как бы тоньше и прозрачней, но все небо было обложено ими. Несмотря на то что ветер, хотя еще легкий, свободно носился над морем, тучи были неподвижны и точно думали какую-то серую скучную думу. — Ну ты, брат, очухайся, пора! Ишь тебя как — точно из кожи-то твоей весь дух выдавили, один мешок костей остался! Конец уж всему. Эй!.. Гавриле все-таки было приятно слышать человеческий голос, хоть это и говорил Челкаш. — Я слышу, — тихо сказал он. — То-то! Мякиш... Ну-ка, садись на руль, а я — на весла, устал, поди! Гаврила машинально переменил место. Когда Челкаш, меняясь с ним местами, взглянул ему в лицо и заметил, что он шатается на дрожащих ногах, ему стало еще больше жаль парня. Он хлопнул его по плечу. — Ну, ну, не робь! Заработал зато хорошо. Я те, брат, награжу богато. Четвертной билет хочешь получить? а? — Мне — ничего не надо. Только на берег бы... Челкаш махнул рукой, плюнул и принялся грести, далеко назад забрасывая весла своими длинными руками. Море проснулось. Оно играло маленькими волнами, рождая их, украшая бахромой пены, сталкивая друг с другом и разбивая в мелкую пыль. Пена, тая, шипела и вздыхала, — и все кругом было заполнено музыкальным шумом и плеском. Тьма как бы стала живее. — Ну, скажи мне, — заговорил Челкаш, — придешь ты в деревню, женишься, начнешь землю копать, хлеб сеять, жена детей народит, кормов не будет хватать; ну, будешь ты всю жизнь из кожи лезть... Ну, и что? Много в этом смаку? — Какой уж смак! — робко и вздрагивая ответил Гаврила. Кое-где ветер прорывал тучи, и из разрывов смотрели голубые кусочки неба с одной-двумя звездочками на них. Отраженные играющим морем, эти звездочки прыгали по волнам, то исчезая, то вновь блестя. — Правее держи! — сказал Челкаш.— Скоро уж приедем. Н-да!.. Кончили. Работка важная! Вот видишь как?.. Ночь одна — и полтысячи я тяпнул! — Полтысячи?! — недоверчиво протянул Гаврила, но сейчас же испугался и быстро спросил, толкая ногой тюки в лодке: — А это что же будет за вещь? — Это — дорогая вещь. Все-то, коли по цене продать, так и за тысячу хватит. Ну, я не дорожусь... Ловко? — Н-да-а?..— вопросительно протянул Гаврила.— Кабы мне так-то вот! — вздохнул он, сразу вспомнив деревню, убогое хозяйство, свою мать и все то далекое, родное, ради чего он ходил на работу, ради чего так измучился в эту ночь. Его охватила волна воспоминаний о своей деревеньке, сбегавшей по крутой горе вниз, к речке, скрытой в роще берез, ветел, рябин, черемухи...— Ух, важно бы!..— грустно вздохнул он. — Н-да!.. Я думаю, ты бы сейчас по чугунке домой... Уж и полюбили бы тебя девки дома, а-ах как!.. Любую бери! Дом бы себе сгрохал — ну, для дома денег, положим, маловато... — Это верно... для дому нехватка. У нас дорог лес-то. — Ну что ж? Старый бы поправил. Лошадь как? есть? — Лошадь? Она и есть, да больно стара, черт. — Ну, значит, лошадь. Ха-арошую лошадь! Корову... Овец... Птицы разной... А? — Не говори!.. Ох ты, господи! вот уж пожил бы! — Н-да, брат, житьишко было бы ничего себе... Я тоже понимаю толк в этом деле. Было когда-то свое гнездо... Отец-то был из первых богатеев в селе... Челкаш греб медленно. Лодка колыхалась на волнах, шаловливо плескавшихся о ее борта, еле двигалась по темному морю, а оно играло все резвей и резвей. Двое людей мечтали, покачиваясь на воде и задумчиво поглядывая вокруг себя. Челкаш начал наводить Гаврилу на мысль о деревне, желая немного ободрить и успокоить его. Сначала он говорил, посмеиваясь себе в усы, но потом, подавая реплики собеседнику и напоминая ему о радостях крестьянской жизни, в которых сам давно разочаровался, забыл о них и вспоминал только теперь, — он постепенно увлекся и вместо того, чтобы расспрашивать парня о деревне и ее делах, незаметно для себя стал сам рассказывать ему: — Главное в крестьянской жизни — это, брат, свобода! Хозяин ты есть сам себе. У тебя твой дом — грош ему цена — да он твой. У тебя земля своя — и того ее горсть — да она твоя! Король ты на своей земле!.. У тебя есть лицо... Ты можешь от всякого требовать уважения к себе... Так ли? — воодушевленно закончил Челкаш. Гаврила глядел на него с любопытством и тоже воодушевлялся. Он во время этого разговора успел уже забыть, с кем имеет дело, и видел пред собой такого же крестьянина, как и сам он, прилепленного навеки к земле потом многих поколений, связанного с ней воспоминаниями детства, самовольно отлучившегося от нее и от забот о ней и понесшего за эту отлучку должное наказание. — Это, брат, верно! Ах, как верно! Вот гляди-ка на себя, что ты теперь такое без земли? Землю, брат, как мать, не забудешь надолго. Челкаш одумался... Он почувствовал это раздражающее жжение в груди, являвшееся всегда, чуть только его самолюбие — самолюбие бесшабашного удальца — бывало задето кем-либо, и особенно тем, кто не имел цены в его глазах. — Замолол!..— сказал он свирепо, — ты, может, думал, что я все это всерьез... Держи карман шире! — Да чудак-человек!..— снова оробел Гаврила.— Разве я про тебя говорю? Чай, таких-то, как ты, — много! Эх, сколько несчастного народу на свете!.. Шатающих. — Садись, тюлень, в весла! — кратко скомандовал Челкаш, почему-то сдержав в себе целый поток горячей ругани, хлынувшей ему к горлу. Они опять переменились местами, причем Челкаш, перелезая на корму через тюки, ощутил в себе острое желание дать Гавриле пинка, чтобы он слетел в воду. Короткий разговор смолк, но теперь даже от молчания Гаврилы на Челкаша веяло деревней... Он вспоминал прошлое, забывая править лодкой, повернутой волнением и плывшей куда-то в море. Волны точно понимали, что эта лодка потеряла цель, и, все выше подбрасывая ее, легко играли ею, вспыхивая под веслами своим ласковым голубым огнем. А перед Челкашом быстро неслись картины прошлого, далекого прошлого, отделенного от настоящего целой стеной из одиннадцати лет босяцкой жизни. Он успел посмотреть себя ребенком, всю деревню, свою мать, краснощекую, пухлую женщину, с добрыми серыми глазами, отца — рыжебородого гиганта с суровым лицом; видел себя женихом и видел жену, черноглазую Анфису, с длинной косой, полную, мягкую, веселую, снова себя, красавцем, гвардейским солдатом; снова отца, уже седого и согнутого работой, и мать, морщинистую, осевшую к земле; посмотрел и картину встречи его деревней, когда он возвратился со службы; видел, как гордился перед всей деревней отец своим Григорием, усатым, здоровым солдатом, ловким красавцем... Память, этот бич несчастных, оживляет даже камни прошлого и даже в яд, выпитый некогда, подливает капли меда... Челкаш чувствовал себя овеянным примиряющей, ласковой струей родного воздуха, донесшего с собой до его слуха и ласковые слова матери, и солидные речи истового крестьянина-отца, много забытых звуков и много сочного запаха матушки-земли, только что оттаявшей, только что вспаханной и только что покрытой изумрудным шелком озими... Он чувствовал себя одиноким, вырванным и выброшенным навсегда из того порядка жизни, в котором выработалась та кровь, что течет в его жилах. — Эй! а куда же мы едем? — спросил вдруг Гаврила. Челкаш дрогнул и оглянулся тревожным взором хищника. — Ишь черт занес!.. Гребни-ка погуще... — Задумался? — улыбаясь, спросил Гаврила. — Устал... — Так теперь мы, значит, уж не попадемся с этим? — Гаврила ткнул ногой в тюки. — Нет... Будь покоен. Сейчас вот сдам и денежки получу... Н-да! — Пять сотен? — Не меньше. — Это, тово, — сумма! Кабы мне, горюну!.. Эх, и сыграл бы я песенку с ними!.. — По крестьянству? — Никак больше! Сейчас бы... И Гаврила полетел на крыльях мечты. А Челкаш молчал. Усы у него обвисли, правый бок, захлестанный волнами, был мокр, глаза ввалились и потеряли блеск. Все хищное в его фигуре обмякло, стушеванное приниженной задумчивостью, смотревшей даже из складок его грязной рубахи. Он круто повернул лодку и направил ее к чему-то черному, высовывавшемуся из воды. Небо снова все покрылось тучами, и посыпался дождь, мелкий, теплый, весело звякавший, падая на хребты волн. — Стой! Тише! — скомандовал Челкаш. Лодка стукнулась носом о корпус барки. — Спят, что ли, черти?.. — ворчал Челкаш, цепляясь багром за какие-то веревки, спускавшиеся с борта.— Трап давай!.. Дождь пошел еще, не мог раньше-то! Эй вы, губки!.. Эй!.. — Селкаш это? — раздалось сверху ласковое мурлыканье. — Ну, спускай трап! — Калимера, Селкаш! — Спускай трап, копченый дьявол! — взревел Челкаш. — О, сердытий пришел сегодня... Элоу! — Лезь, Гаврила! — обратился Челкаш к товарищу. В минуту они были на палубе, где три темных бородатых фигуры, оживленно болтая друг с другом на странном сюсюкающем языке, смотрели за борт в лодку Челкаша. Четвертый, завернутый в длинную хламиду, подошел к нему и молча пожал ему руку, потом подозрительно оглянул Гаврилу. — Припаси к утру деньги, — коротко сказал ему Челкаш.— А теперь я спать иду. Гаврила, идем! Есть хочешь? — Спать бы...— ответил Гаврила и через пять минут храпел, а Челкаш, сидя рядом с ним, примерял себе на ногу чей-то сапог и, задумчиво сплевывая в сторону, грустно свистел сквозь зубы. Потом он вытянулся рядом с Гаврилой, заложив руки под голову, поводя усами. Барка тихо покачивалась на игравшей воде, где-то поскрипывало дерево жалобным звуком, дождь мягко сыпался на палубу, и плескались волны о борта... Все было грустно и звучало, как колыбельная песнь матери, не имеющей надежд на счастье своего сына... Челкаш, оскалив зубы, приподнял голову, огляделся вокруг и, прошептав что-то, снова улегся... Раскинув ноги, он стал похож на большие ножницы.

Тугой вечер. Выплыла луна и рассыпалась бисером по Байкалу. Тайга притаилась в вечерней мгле. Лишь слабый ветерок слегка пересчитывает листья.

ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА

Байкал спокоен, ласков. Его маленькие волны, разбиваясь о скалистые, обрывистые берега, замирают в последнем плеске.

Два дня тому назад дула сарма, мутила воду, а теперь тихо.

Вдали покрытые темными очертаниями деревьев сопки спорят в беге.

А тайга склонилась над извилистым берегом Байкала и, словно защищая его, тянется далекая, ровная.

Ни одно судно, ни одна лодка не бороздит воду — все ушло на ночлег.

Зеленый сумрак летней ночи ползет по берегу.

В стороне от Байкала черными холмами виднеются избы села. А рядом выгнула спину тайга, ощетинилась. В бледной, как бы истомленной голубизне неба вьется несколько тонких спиралей дыма. Тихо на Байкале. Тишина, кажется, густеет и давит на воду...

— Никто больше не поехал на рыбалки, — раздался голос с первой лодки.
— Архип собирался... Видел, снасти сушил.
— Дело будет хорошее, коли что поймаем. Завтра на базар и сплавим...
— Коли не накроют...:
— Хошь, я тебе расскажу одну историю. Смеху не оберешься...

— А здорово будет, когда мы обкарнаем фараонов! — весело крикнул с первой лодки Филипп Седых.
— Подожди праздновать веселье, дай дело сделать!
— Сделали. Чего бояться, когда его в селе нет.
— А мы, братцы, совсем не по закону поступаем, — отозвался старик со второй лодки. — Расплод рыбы в самом деле нарушаем.
— У меня, если я не привезу домой рыбы, выходит, завтра и есть нечего.
— Да и они шибко хитрые, и днем и ночью мечутся по Байкалу.
— А, язви их в душу! Спускай невод.

ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА

Рыбаки возились, и скоро из лодки показался невод. Конец упал в воду, ловцы начали его распутывать. Лодки разъехались в разные стороны, все дальше отходя одна от другой.

Старший хрипло отдавал слова команды, остальные молча, сосредоточенно работали. Глубокая тишина изредка нарушалась хлюпаньем качающейся лодки.

Кто были эти люди, так внезапно взбороздившие воды Байкала? В двух верстах от того места, где впадает Ангара в Байкал, раскинулось маленькое рыбацкое селение. С утра до вечера круглый год, за исключением месяцев, когда ловить рыбу воспрещалось законом, люди живут на воде.

Но не дарит Байкал их своими богатствами. Нередки дни, когда утром озеро-море замирает в мертвом, глухом покое. Рыбаки отправляются на ловлю, а Байкал, кажется, этого и ждал и уже к полудню наваливается высокими валами на берег, буровится глыбами, волнуется. Тогда гибнут рыбаки под хохот Байкала, десятками принимающего в свои недра трупы.

Закон воспрещает ловить рыбу во время нереста. Первое время строго соблюдался этот закон рыбаками. Но нищенская жизнь ломала все законы, заставляла идти на преступление и ночью тайком выезжать в запрещенное время с сетями на Байкал, чтобы вытянуть хотя бы один удав, продать его и купить необходимое для жизни.

Вот и эти являются рыболовами-хищниками, нарушившими закон.

— Подъезжай к берегу, — громко отдал команду старший Филипп и начал поворачивать, руль лодки. Вторая пошла за нею. Тяжелый невод тащился за лодками. Через несколько минут рыбаки сошли на берег и стали тянуть.

— Бери, бери разом! — кричал, надрывался старший, чувствуя, что сети необычно тяжелы. У берега мотня невода заблестела серебристым отливом луны, задрожала испуганной жизнью.

— Поддай еще раз! — крикнул Филипп, отходя от берега и натягивая веревку. Все дружно потянули, невод весь вышел на берег.

— Ага, вот оно что… Это улов, — прошептал Филипп, когда вся рыба была уложена на дно лодки. — Еще поедем или довольно?

— Давай довольно, — проговорил Марк — молодой рыбак.

— Чего довольно? Поедем еще раз, а тогда уже и баста. С рыбой будем, — настаивали остальные.

И вновь лодки двигались вперед. Круглая широкая луна плыла уже на середине бледно-синего небосвода. Звезды медленно гасли. Тайга казалась толстой, несокрушимой стеной. Ее верхушка упиралась в небо. Где-то послышался плеск чужих, тревожащих душу весел.

— Кажись, фараоны, — проворчал Филипп. — Пропала рыба... Назад! — и он круто довернул руль.

Ударили весла, лодка птицей полетела к устью Ангары.

— Да ведь это Архип,—рассмеялся Филипп, когда чужая лодка тихо выплыла из-за утеса.

ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА

В лодке сидело трое ловцов. Они тоже выехали на рыбалку. Архип, заметив лодку Филиппа, остановился в нерешительности. Он не знал, как быть: уходить ли назад или спокойно ехать вперед, и в ответ на голос Филиппа раздраженно крикнул:

— Насмерть перепугал!
— А думаешь, у нас поджилки не тряслись? Так и решили — надзиратель.
— Ты что, раз уже закидал?
— Да, поймали.
— Куда сейчас путь держишь?
— К Баргузинской тропе, — и лодки разъехались в разные стороны.

На небе кое-где грудились серыми барашками облака. Ветерок из тайги прилетел вновь на Байкал и словно трактором вспахал спокойную гладь и засвистел, закувыркался в волнах. Рыбаков на воде уже не было видно.

На белесом небе догорали и, казалось, пеплом покрывались остатки звезд. По селу расползалась ночь. Нигде ни огонька, только в крайней избе мерцает бледное пятно. Здесь живет рыбнадзиратель Гусев. Ему не спится. Два часа тому назад он приехал из района и никак не может забыть наказа.

— Рыба хищно истребляется несознательными рыбаками. Необходимо усилить надзор. Нужно в корне воспретить ловлю в запрещенное время, — стучат слова начальника района. — Принимайте самые крутые меры.

— Вот и работка, — думает Гусев, глядя в окно. — Но куда ехать? Путный хозяин собаки не выгонит в такую погоду. Все равно никого на воде нет.

Гусев подошел к шкафчику, порылся, достал хлеб и сало. И вновь вспомнил слова начальника: «Каждую ночь делайте объезд своего участка. Каждая пойманная рыба в этот период ведет к подрыву рыбного хозяйства. Разъясняйте крестьянам о вреде ловли».

— А может, поехать? Эх, посмотрю, — решил Гусев и вышел из избы.

Спустившись по маленькой узенькой тропинке, Гусев сел в легонькую лодочку и ударил веслами. Плеснулась вода и обдала брызгами. Когда Гусев отъехал далеко от села и направился к Баргузинской тропе, темнота стала жуткой.

Небо густо затянулось сизыми облаками. Ветер усилился и дул равномерными, правильными порывами. Начинался култук. Ветер гонял, словно волк стадо овец, серые облака.

— Кто в такое время захочет ловить рыбу? — думал Гусев, и все же его что-то тянуло вперед, заставляло быстрее работать веслами.

Проехав часа полтора, он уже решил возвратиться и даже начал заворачивать лодку, как вдруг впереди показалась лодка.

— Кто едет? — крикнул Гусев, сжимая курок револьвера.
— Ты, Гусев? — спросил как будто знакомый голос.
— Я. А ты кто?
— Силин. Не узнаешь?
— Откуда это ты?
— С Итима, на собрании был.
— Один?
— Нет, с Михайловым.

Рыбнадзиратель подъехал к лодке Силина.

— А ты куда едешь? По делу какому? — спросил Силин.
— Да ищу, нет ли воров.
— Возле Баргузинской тропы я видел каких-то рыбаков. Да пес с ними! Едем домой, култук скоро заволынит.
— Вишь, сволота, и в такую погоду не побоялись. Прощай.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ BIODIVLIBRARY/FLICKR.COM (CC BY 2.0)

Через несколько минут Силина и Михайлова не стало. Гусев был один на воде.

— Вот люди: сами не спят и другим не дают, — ворчал Гусев, быстро работая веслами.

Рыбнадзиратель вновь вспомнил свой разговор с районным начальством. Снимут с работы, если не будет следить за участком. В Байкале есть редкая рыба, надо ее беречь...

Гусев напряженно работал веслами. Обогнув скалу, он в полумраке утра различил лодку, а затем; и услышал голоса ничего не подозревавших рыбаков. Теперь можно было с уверенностью сказать, что это хищники.

— Кто там? — крикнул Гусев.

Ответа не последовало. Послышалась возня и частые удары весел. Лодка уходила.

— А, вот как, заразы! Ну, держись! — и, ударив веслами, Гусев стрелой помчался на лодку.

Руки, словно привинченные к веслам, работали часто, сильно. Рыбакам трудно было уйти от преследователя. Груз мешал развить скорость. Архип чувствовал, что быть беде.

— А будь что будет! — решил он и направил лодку на средину Байкала.

Гусев, заметив маневр хищников, повернул и свою лодку к средине. Рыбаки, часто и сильно гребя, со страхом глядели на летевшую прямо на них лодку надзирателя.

— Гребите, чертовые зыкалки!—сердился Архип на товарищей.
— Стой! — кричал Гусев и вспоминал Бога и Богородицу. — Стой, говорю! Стрелять буду!

Рыбаки молчали, сильнее работая веслами. И когда лодка надзирателя стукнулась о лодку хищников, Архип размахнулся веслом и толкнул лодку Гусева. Гусев качнулся, потерял равновесие и полетел в воду.

— Г-а-а-а-ды! — захлебываясь, хрипел Гусев. — Гады!

Выплыл он на поверхность воды у лодки и схватился за борт. Лодку подхватили волны и, словно играя, понесли в сторону.

— Куда ты? — замахнулся Архип веслом над головой Гусева, но тот дернул за борт, и Архип, как мешок, свалился на борт. Гребцы растерялись и не сумели выровнять... Лодка зачерпнула воду до самого борта и начала медленно опускаться...

Рыбаки и Гусев барахтались в воде, хватали за весла и за всплывший со дна лодки настил.

— По-мо-ги-те! — неслись крики тонувших...

Филипп с товарищами с грузом рыбы осторожно берегом направлялся домой, прислушиваясь к каждому шороху.

— Семен, —обратился он к товарищу, — слышишь, как будто кричат?
— С Архипом, видно, беда!
— Поедем?
— Понятно, не погибать же человеческой душе.

ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА

Повернув лодки, они ударили веслами и изо всех сил понеслись к середине Байкала.

Когда Филипп с товарищами подъехали к месту катастрофы, враги еще держались на воде.

— Помоги! — кричал Архип, захлебываясь.
— Помогите! — вторил Гусев и остальные рыбаки.
— Распутывай канат! — крикнул Филипп.

Бросили конец Архипу. Тот схватился за веревку, рыбаки потащили его. Вытащили и остальных. Уложив дрожащих от холода ловцов и Гусева в лодки, Филипп с рыбаками ударили дружно веслами, и лодки стремительно понеслись к берегу...

Первым открыл глаза Гусев. Обвел взглядом сидевших ловцов, уставших от быстрой гребли, тихо спросил:

— Где я?
— На лодке, — зло ответил кто-то.

Гусев закрыл глаза и упал на дно...

— Ну, а как же с рыбой? — спрашивали ловцы Гусева, когда все сошли на берег.
— Да как? — твердо ответил Гусев. — Рыбу возьмите себе, а протокол составить придется...

Расставьте все знаки препинания: укажите цифру(-ы), на месте которой(-ых) в предложении должна(-ы) стоять запятая(-ые).

Двое рыбаков возились с лодкой (1) привязанной к корме (2) одного из баркасов (3) нагруженных (4) дубовой клёпкой и сандалом.

Пояснение (см. также Правило ниже).

Приведем верное написание.

Двое рыбаков возились с лодкой, привязанной к корме одного из баркасов, нагруженных дубовой клёпкой и сандалом.

1, 3 - выделение причастного оборота

3 - выделение следующего прич. оборота

То есть под цифрой 3 запятая одновременно обозначает конец первого и начало второго.

Запятые должны стоять на местах 1, 3.

Ответ: 13|31

Правило: Обособление определений и обстоятельств. Задание 17.

ОБОСОБЛЕНИЕ ОПРЕДЕЛЕНИЙ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

В за­да­нии 16 от уча­щих­ся требуется уме­ние видеть обособ­лен­ные и не­обособ­лен­ные второстепенные члены пред­ло­же­ния и рас­став­лять запятые в пред­ло­же­ни­ях с обособлением. При том, что обособ­лять­ся могут все вто­ро­сте­пен­ные члены, в дан­ное задание вклю­че­ны лишь слу­чаи обособления/необособления опре­де­ле­ний и обстоятельств . Таким образом, в задании могут встречаться сочетания двух видов обособленных членов, и расстановка знаков препинания будет зависеть от особенностей обособления определений (см. пункт 16.1) и обстоятельств (см. пункт 16.2)

16.1 Обособленные определения. Основные понятия.

Обособленные определения - это вы­де­лен­ные по смыс­лу при по­мо­щи ин­то­на­ции и за­пя­тых определения.

Следовательно, необособленные - не выделенные запятыми и интонацией .

Вы­ра­жа­ют­ся как обособленные, так и не­обособ­лен­ные определения чаще всего* полными фор­ма­ми при­ла­га­тель­ных или причастий . Это согласованные определения , то есть оно со­гла­су­ет­ся в роде, числе и па­де­же со своим глав­ным сло­вом (= ГС) . Как обособленные, так и не­обособ­лен­ные определения обозначают при­знак предмета (главного слова).

*Обратите внимание : случаи обособления несогласованных определений, выраженных именами существительными, в данном разделе не рассматриваются, так как задания ЕГЭ не содержат подобных примеров.

Если у опре­де­ле­ния нет зависимых слов, то это одиночное определение .

Если от определения можно задать вопрос к другому слову (словам), то есть при опре­де­ле­нии есть за­ви­си­мые слова, его на­зы­ва­ют распространённым . Самый яркий при­мер распространённого определения- при­част­ный обо­рот (=|ПО|) .

Пример 1 . Машина (какая?) (ГС) «скорой помощи» , |стоящая поперёк мостовой |, успе­ла при­влечь зевак. Определение к слову «машина» выражено причастием «стоящая»; от него мы задаём вопрос где? - к «поперёк мостовой». И причастие, и зависимые от него слова включаются в причастный оборот.

Пример 2 . Точно так же бы­ва­ют обо­ро­ты при имени прилагательном: На стек­ле (ГС) каком?, |се­реб­ря­ном от инея| , мороз на­ри­со­вал узоры . От при­ла­га­тель­но­го «серебряном» ста­вит­ся во­прос от чего? к «от инея», следовательно, при­ла­га­тель­ное и за­ви­си­мое слово со­став­ля­ют определительный оборот(=|ОО|).

И причастный, и опре­де­ли­тель­ный обо­рот яв­ля­ют­ся одним чле­ном предложения - определением.

Если опре­де­ле­ний несколько, то они могут быть однородными , если они от­но­сят­ся к од­но­му члену пред­ло­же­ния и между ними есть (или можно вста­вить) союз И или есть запятые;

и неоднородными , если от­но­сят­ся к раз­ным чле­нам пред­ло­же­ния и между ними нет или нель­зя вста­вить союз И или нет запятых.

Приведём при­ме­ры распространённых од­но­род­ных определений, вы­ра­жен­ных при­част­ны­ми оборотами:

Пример 3 : Мальчишка , |катавшийся на санках| и |игравший с сестрёнкой| , оказался сыном нашего соседа.

К главному слову мальчишка относятся два распространённых определения, каждый из которых выражен причастным оборотом: «катавшийся» + зависимые слова и «игравший» +зависимые слова

Схема: ГС +(ПО и ПО) .

Как видите, между двумя од­но­род­ны­ми ПО за­пя­тая не ставится, по об­ще­му пра­ви­лу упо­треб­ле­ния за­пя­тых при од­но­род­ных членах, соединённых оди­ноч­ным со­ю­зом И .

Пример 4 : В сле­ду­ю­щем при­ме­ре распространённые определения не яв­ля­ют­ся однородными, так как от­но­сят­ся к раз­ным чле­нам предложения:

Мальчишка , |катавшийся на санках| ,(1) и |играющий со своей дочкой| сосед оказались папой и сыном. Катающимся был мальчишка, а играющим - сосед.

Схема: ГС+ПО , И ПО+ГС . Если вы­бро­сить оба оборота, пред­ло­же­ние не сломается: Маль­чиш­ка и сосед ока­за­лись папой и сыном . За­пя­тая под но­ме­ром 1, таким образом, нужна не для од­но­род­ных определений, а для гра­ни­цы пер­во­го при­част­но­го оборота.

16.1.1. БАЗОВОЕ ПРАВИЛО обособ­ле­ния определений

Вернёмся ещё раз к примеру Мальчишка , |катавшийся на санках| , и |играющий со своей дочкой| сосед оказались папой и сыном.

Почему после слова «мальчишка» перед ПО (=причастным оборотом) стоит запятая, а перед словом «сосед» нет?

Существует ряд правил, регламентирующих это. Определим самое важное, практически единственное правило, которое нужно знать при выполнении задания 16 при работе с определениями.

Причастный (определительный) обо­рот всегда обособляется, если стоит после глав­но­го слова.

Вот по этой схеме обособление происходит всегда: ГС+ПО.

Пример 5 : Человек , |не пом­ня­щий прошлого| , ли­ша­ет себя будущего. Обособился причастный оборот, стоящий после главного слова.

Пример 6 : Были слыш­ны звуки , |похожие на стоны деревьев| . Схема: ГС+ОО.

Обособился определительный обо­рот, стоящий после после глав­но­го слова

Меняем ме­ста­ми ПО и ГС в приведённых предложениях:

Пример 7 .|Не пом­ня­щий прошлого| человек ли­ша­ет себя будущего . Обособ­ле­ния нет, так как схема иная: ПО+ГС

Пример 8 . Были слыш­ны |похожие на стоны деревьев| звуки . Обособления нет. Схема: ОО+ГС

Обратите внимание: Нет такого правила: при­част­ный обо­рот вы­де­ля­ет­ся запятыми . Совершенно необходимо соблюдение условий для его выделения.

16.1.2. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПРАВИЛА обособ­ле­ния определений

Нижеприведённые правила можно назвать дополнительными только с точки зрения необходимости для выполнения задания 16. Эти правила входят в школьный курс русского языка, обязательны для изучения, но в заданиях ЕГЭ написания, регламентированные данными правилами, не встречались.

1. Причастный оборот должен обособляться в позиции перед опре­де­ля­е­мым словом , если опре­де­ле­ние имеет зна­че­ние при­чи­ны или уступки .

Пример 9 : |Измученная мно­го­днев­ной засухой| , земля жадно уто­ля­ла жажду. (Почему земля утоляла жажду? Потому, что была из­му­че­на засухой.) Схема: ПО+ГС.

Пример 10 : |Украшенная блестящими шарами |, ёлка то и дело привлекала внимание котёнка. Почему елка привлекала внимание? Потому что была украшена. Схема: ПО+ГС.

Пример 11 : Выросший в нищете и голоде , Павел враждебно относился к тем, кто был в его понимании богатым. Почему так относился? Потому что вырос в нищете.

Схема: ПО+ГС.

Если зна­че­ния причины нет, то обо­рот по об­ще­му пра­ви­лу не выделяется.

|Повешенный на дерево| скворечник в этот же день ока­зал­ся заселенным . (Нет причины, нель­зя утверждать, что его за­се­ли­ли потому, что он ока­зал­ся повешенным. Обособ­ле­ния нет, действует базовое правило.)

2.Обособление про­ис­хо­дит всегда, если опре­де­ле­ние от­но­сит­ся к лич­но­му местоимению.

Схема: ПО+(ГС=ЛМ). , где ЛМ личное местоимение.

Пример 12 |Увлечённый разговором| , он прислушался.

Пример 13 Разгорячённый и взволнованный , он вбе­жал в комнату.

Пример 14 Обогащенный новыми понятиями и чувствами он принялся перечитывать опять свои книги.

Очень часто эти два правила сочетаются в одном предложении:

Пример 15 Утомленный ходьбой по болоту, забрел я в сарай и заснул глубоко: с одной стороны есть причина (почему заснул?), с другой - главное слово-личное местоимение.

Вышеперечисленные правила относились к обособлению причастных и определительных оборотов.

Существует ещё один тип обособления, отличающийся от других.

3. Обособляются несколько нераспространённых определений, соединённых со­ю­зом и (или без него, с запятой), стоящие после глав­но­го слова.

Схема: ГС+Определение + И+ Определение.

Пример 16 Мартовская ночь , об­лач­ная и туманная , оку­та­ла землю.

Пример 17 Весенний дух , весёлый и беспутный , ходил повсюду.

Обращаем вни­ма­ние на то, что в за­да­ни­ях очень часто встре­ча­ют­ся предложения с двумя−тремя при­част­ны­ми (определительными) оборотами, что услож­ня­ет процесс вы­де­ле­ния их границ. При этом может получиться, что обо­ро­ты либо по­сле­до­ва­тель­но идут друг за другом, либо встра­и­ва­ют­ся один в другой, либо находятся справа и слева от ГС. При этом в предложениях могут быть и будут необособленные определения, выраженные одиночными прилагательными, причастиями и местоимениями.

Приведём при­ме­ры разбора наи­бо­лее трудных пред­ло­же­ний с обособ­лен­ны­ми и не­обособ­лен­ны­ми опре­де­ле­ни­я­ми

ПРИМЕР 1. Из­да­ли он уви­дел дом , |не­по­хо­жий на дру­гие| , |по­стро­ен­ный каким-то ита­льян­ским ар­хи­тек­то­ром| .

ПРИМЕР 2. Над ещё не улёгшим­ся после не­дав­ней бури бес­край­ним морем воз­вы­ша­лось небо , уни­зан­ное ярко мер­цав­ши­ми звёздами .

16.2. Обособленные обстоятельства. Основные понятия

Обособленные об­сто­я­тель­ства - это оди­ноч­ные деепричастия и де­е­при­част­ные обороты . Де­е­при­ча­стие - осо­бая форма глагола, от­ве­ча­ет на во­про­сы что делая? и что сделав?, от­но­сит­ся всегда к гла­го­лу и обо­зна­ча­ет добавочное дей­ствие по от­но­ше­нию к основному. Например, в пред­ло­же­нии Сде­лав боль­шой круг по га­зет­но­му пе­ре­ул­ку в Кис­лов­ке , Левин опять вер­нул­ся в го­сти­ни­цу и, по­ло­жив перед собой часы , сел, ожи­дая две­на­дца­ти. вы­де­лен­ные слова - деепричастия, подчёркнуты как об­сто­я­тель­ства вместе с за­ви­си­мы­ми от них словами, то есть де­е­при­част­ны­ми оборотами (=ДО)

16.2.1 Основное пра­ви­ло обособления де­е­при­ча­стий и де­е­при­част­ных оборотов.

В от­ли­чие от при­ча­стий и при­част­ных оборотов, оди­ноч­ные деепричастия и де­е­при­част­ные обороты вы­де­ля­ют­ся запятыми всегда, не­за­ви­си­мо от места их расположения .

Случаи, когда деепричастия не выделяются, то есть не обособляются, не влючены в задания ЕГЭ и не входят в объём информации, необходимой для выполнения задания 16.

16.2.2 Особые случаи. По­ста­нов­ка запятых при не­сколь­ких сказуемых или не­сколь­ких оборотах (одиночных деепричастиях).

Сложность за­да­ний состоит за­ча­стую в том, что в пред­ло­же­нии могут быть раз­лич­ные комбинации со­че­та­ний обособленных об­сто­я­тельств и сказуемых. Например, при одном ска­зу­е­мом могут быть два (и более) ДО или оди­ноч­ных деепричастия; могут быть два, три сказуемых, и каж­до­му свой (свои) ДО. Рас­смот­рим эти ва­ри­ан­ты подробнее.

1. В предложении два однородных сказуемых, а деепричастный оборот относится к одному из них.

Пример 1. В кар­ма­не галифе Сер­гей нащупал крош­ки махорки и, осторожно стрях­нув его со­дер­жи­мое в руку , завернул тол­стую неуклюжую цигарку .

В пред­ло­же­нии два од­но­род­ных сказуемых, ДО от­но­сит­ся к ска­зу­е­мо­му «завернул». Де­е­при­част­ный оборот, на­хо­дя­щий­ся после союза И , от­де­ля­ет­ся от него за­пя­той (союзы не вклю­ча­ют­ся в де­е­при­част­ный оборот). Заметим, что ДО легко ис­клю­ча­ет­ся из предложения, если гра­ни­цы оборота вы­де­ле­ны верно, то пред­ло­же­ние не сломается: В кар­ма­не галифе Сер­гей нащупал крош­ки махорки и завернул тол­стую неуклюжую цигарку.

2. Если к од­но­му сказуемому от­но­сит­ся несколько ДО , то есть при со­че­та­нии деепричастных оборотов, знаки пре­пи­на­ния между ними рас­став­ля­ют­ся так же, как и при од­но­род­ных членах предложения:

Пример 2. Он пошел , пошатываясь и все под­дер­жи­вая голову ла­до­нью левой руки , а правой тихо дер­гая свой бурый ус . В пред­ло­же­нии три од­но­род­ных обособленых обстоятельства, от­но­ся­щих­ся к одному сказуемому, за­пя­тые перед И и перед А стоят/не стоят по пра­ви­лу однородных членов.

3. Де­е­при­част­ные обороты, от­но­ся­щи­е­ся к разным глаголам-сказуемым, вы­де­ля­ют­ся по отдельности:

Пример 3. Сергей, постояв еще минуту , мед­лен­но направился к груде угля и, аккуратно под­сте­лив полу шинели , сел на боль­шой кусок антрацита. Ска­зу­е­мых два, к каж­до­му относится свой де­е­при­част­ный оборот.

Если рядом сто­я­щие деепричастные обо­ро­ты относятся к раз­ным глаголам-сказуемым и союз и не вклю­ча­ет­ся в их состав, то каж­дый из них вы­де­ля­ет­ся отдельно:

Пример 4 Он стоял , прислонясь к груде ци­би­ков чая , и, бесцельно по­гля­ды­вая вокруг себя , барабанил паль­ца­ми по своей трости, как по флейте . Извлечём ДО, чтобы убе­дить­ся в вер­ной постановке зна­ков препинания. Он стоял и барабанил паль­ца­ми по своей трости, как по флейте.