Лекарство от скуки

История одной из самых крупных преступных организаций в Российской империи началась в 1867 году. По одной из версий, купец Иннокентий Симонов решил, что честным трудом больших денег не заработать. И потому открыл подпольный игорный дом, являвшийся еще и борделем, так сказать, по совместительству.

Костяк «Клуба» составляли аристократы

Завсегдатаями данного заведения были друзья Симонова, представители аристократии. Их объединяла любовь к деньгам и тяга к приключениям. И вскоре было принято решение — пора выходить на новый уровень. Аристократы «баловались» хулиганством и мелкими грабежами, но на шикарную жизнь этих «заработков», конечно, не хватало. Идейными вдохновителями «Клуба Червонных валетов» стали коллежский регистратор Павел Шпейер и дворянин Иван Давидовский. Первый, благодаря криминальному прошлому, и стал формальным председателем «валетов».

Понсон дю Террай. Источник: wikimedia.org

Сначала деятельность «Клуба» не отличалась масштабами. Аферисты занимались «мелочевкой», позволяя себе разве что мечтать о «крупной рыбе». Но постепенно они начали чувствовать уверенность в собственных силах. А «агенты» появились в разных городах. Есть версия, что в момент расцвета число «валетов» превышало тысячу человек. А узнавали они друг друга по особому секретному знаку, заимствованному у австралийских каторжников.

Из-за «валетов» погиб купец Еремеев

Первый звонок для «валетов» прозвучал в 1871 году. Они обманом сумели забрать у молодого купца Еремеева около 150 тысяч рублей. По тем временам — это солидная сумма. «Валеты» устроили целое представление. Они споили купца, приставив к нему любовницу. Девушка отвечала за «синее» состояние своего клиента. И когда тот уже себя не контролировал, подсунули ему необходимые бумаги. Еремеев все подписал. А нотариус (он, естественно, состоял в «Клубе») все тут же заверил.

А купец… он заболел горячкой и вскоре умер. В полицию обратилась его вдова, обнаружившая не только мертвого мужа, но и исчезнувшее состояние.

Преступления

Началось следствие. Полицейские и представить тогда не могли, какой клубок им предстоит распутать. А количество «валетов» неуклонно росло. «Клуб» объединял и дворян, и мещан, и чиновников, и банкиров, и бухгалтеров, и карточных шулеров, и воров. Соответственно, развитие не заставило себя долго ждать. У аферистов появился «филиал» в Бутырской тюрьме. Там заключенные под стражу «валеты» занимались изготовлением и сбытом фальшивых банковских билетов.

Роман французского писателя. Источник: amazon.com

Но денег, как известно, много не бывает. Поэтому мошенники провернули масштабную аферу, известную как «Дело о пустых сундуках». Произошло это в 1874 году. «Валеты» сдавали перевозчикам сундуки, которые по документам являлись ценными, поскольку в них находился «пушной товар» и «готовое белье». Отправлялись они покупателям наложенным платежом за счет последних. Естественно, в сундуках ничего не было. В роли ценных бумаг выступали подтоварные расписки грузоперевозчика. И эти бумаги можно было закладывать, получая взамен реальные деньги. По разным сведениям, аферисты смогли получить от 300 до 600 тысяч рублей.

Славышенский стал опасен для «Клуба"

Но без убийства «валетам» все же не удалось обойтись. Палачом они выбрали Екатерину Башкирову. Она жила в Москве и являлась содержанкой адвоката Славышенского. А он, в свою очередь, был «валетом». Однажды между адвокатом и лидерами «Клуба» произошел конфликт. И Славышенский начал угрожать «валетам» полицией. Такого ему, конечно, простить не могли. Давидовский начал «обрабатывать» Башкирову, подготавливая ее к убийству своего любовника. Он сумел убедить девушку в том, что адвокат хочет посадить ее за решетку. А потом дал оружие.

Башкирова с заданием справилась. Получив пулю в голову, Славышенский умер через несколько дней.

Следствие и суд

Полиция упрямо разматывала клубок. За короткое время было арестовано множество «валетов». Сумели стражи порядка узнать и о «филиале» в Бутырской тюрьме. Обыски и облавы сделали свое дело. И спустя лишь несколько месяцев почти весь «Клуб» оказался за решеткой. Сбежать от полиции удалось, по большому счету, лишь Шпейеру. Он вовремя разобрался в ситуации и отправился за границу, прихватив с собой казну «Клуба». Есть версия, что аферист спрятался от правосудия в Париже.

Николай Валерианович Муравьёв, 1898 год.

Редактор двух томов речей Плевако Н. К. Муравьев в предисловии к первому тому писал: «Его подготовка к речам в тех случаях, когда ему не приходилось говорить экспромтом, сводилась к тому, что он в беспорядке заносил на бумагу отдельные мысли, приходившие ему в голову по поводу процесса, отдельные выражения, иногда намечал порядок речи...» В других источниках указывается, что в период расцвета своего таланта Плевако, выезжая на судебные процессы в провинцию, приглашал с собой квалифицированного стенографа, который полностью записывал его выступления. После их правки самим Плевако они шли в печать. Интересную оценку Плевако давал журнал «Нива»: «Это был самородный, чисто национальный талант, не везде одинаково ровный, но стихийно-могучий и покорявший сердце своим стихийным могуществом. Те, кто слышал его в крупных, захватывавших его самого делах, до сих пор сохраняют впечатление великолепной лавины красивых образов, сложных слов, поэтических уподоблений, скатывавшихся с его уст и чаровавших ум и слух и судей, и адвокатов, и публики. Те, кто его не слыхали, слышали множество рассказов о нем. О Плевако говорила вся Россия, подобно тому как устами Плевако говорила мощная, великая в своей стихийной красоте, та же самая Россия» .

Ф. Н. Плевако прославился своим ораторским дарованием и долгие годы слыл московским златоустом. Его личность сделалась легендарной, и ни о ком не ходило столько анекдотов и мифов, сколько о нем. И при его жизни, и после его смерти коллеги и соратники сходились на том, что во время его речей образовывался незримый контакт между оратором и аудиторией. Обращаясь к судьям, он часто призывал их: «Будьте судьями разума и совести»

В биографических сведениях о Ф. Н. Плевако, к сожалению, незамеченным остался довольно значительный эпизод в его жизни. В 1873-1875 гг. он принимает активное участие в научных исследованиях и в 1874 году издает в своем переводе капитальный труд немецкого профессора Пухты «Курс римского гражданского права». Он был одним из немногих известных присяжных поверенных, которые с равным успехом выступали защитниками как по уголовным, так и по гражданским делам.

Федору Никифоровичу Плевако несомненно принадлежит роль превоклассного русского судебного оратора, много сделавшего для создания национальной школы ораторского искусства.

СПАСОВИЧ ВЛАДИМИР ДАНИЛОВИЧ 1829-1907

Одаренный юрист, известный своими теоретическими работами в области уголовного права и уголовного процесса, гражданского и международного права, литератор, публицист и критик.

В 1849 г. окончил курс юридических наук в Санкт-Петербургском университете и уже через два года защищал магистерскую диссертацию на тему «О правах нейтрального флота». Ряд мыслей, высказанных в диссертации, получили осуществление через несколько лет в Парижских декларациях 1856 г.

Сблизившись с известным ученым профессором Кавелиным, Спасович в 1856 г. занял кафедру уголовного права в Петербургском университете. Поражая своих слушателей как глубиною эрудиции и смелостью выводов, так и живостью, картинностью и изяществом изложения, профессор Спасович сразу приобрел огромную известность и в университете, и за стенами его. В 1863 г. он издал «Учебник уголовного права», который в течение многих десятилетий был настольной книгой для всякого образованного юриста.

В 1861 г. Спасович покинул Петербургский университет, а в 1866 г. с открытием новых судов вступил в сословие петербургских присяжных поверенных. Почти с самого учреждения с.-петербургского совета присяжных поверенных Спасович с небольшими перерывами принимал живое участие в деятельности его то в качестве председателя или товарища, то в качестве рядового члена.

Спасович был всегда мирским человеком. Трудная миссия, выпавшая на долю петербургской адвокатуры,- создать первые устои и принципы деятельности адвокатов в духе Судебных уставов, т. е. в духе мужественного, честного и бескорыстного служения идеям нового суда - имела в лице Спасовича одного из полезнейших сотрудников. Установление корпоративной связи в среде, члены которой, можно сказать, находились в беспрерывной междоусобной профессиональной войне, внесение принципов этики в профессию, которая дотоле жила и управлялась только хищническим принципом обирания простоватых и беззастенчивого попирания закона путем ловкого обхода его,- такова была трудная задача, над разрешением которой так много поработал петербургский совет, всегда шедший во главе русской адвокатуры. Только суровая и нравственно-щепетильная корпоративная дисциплина могла создать традиции честной адвокатуры, имеющей назначением не поощрение стяжательных аппетитов ее сочленов, а исполнение единственного назначения присяжной адвокатуры - служения обществу. Значение этой моральной узды, добровольно налагаемой на себя адвокатурою в интересах осуществления ее задач, было прекрасно отображено В. Д. Спасовичем в одной из его речей: «Мы изобрели и наложили на себя узы самой беспощадной дисциплины, вследствие которой мы, не колеблясь, жертвуем своими вкусами, своими мнениями, своею свободой тому, что скажет громада - великий человек. Это подчинение особого рода, не людям, а началу себя - себе же самому, с громадной точки зрения рассматриваемому - есть такая великая сила, которую тогда только оценишь, когда чувствуешь, как она от тебя исходит. Нам дорога та сила, которую дают крепкие, суровые нравы. Оставим будущему смягчать их, когда люди сделаются лучшими» .

Но независимо от деятельности в составе совета присяжных поверенных Спасович своей многолетней адвокатской практикой принес громадную пользу и новому суду, и молодой адвокатской корпорации. Благодаря обширным научным познаниям и мастерской разработке юридических вопросов Спасович пользовался большим авторитетом в глазах судов всех степеней, не исключая и кассационного.

Тщательное изучение малейших обстоятельств дела, самая усердная подготовка к делу (Спасович пишет и заучивает наизусть речи по всем серьезным делам), тонкий психологический анализ, всестороннее освещение судебного материала при помощи научных данных и литературных параллелей - таковы приемы, которыми всегда пользовался Спасович и которые под его влиянием перешли в традиции петербургской адвокатуры. Постоянное близкое общение с наукою и литературою сообщает речам Спасовича ту богатую содержательность, благодаря которой речи эти в чтении производят не менее сильное впечатление, чем при слушании.

Отдав адвокатской деятельности 40 лет своей жизни, Спасович всегда сочетал эту работу с литературной и научной деятельностью. Десять томов его собраний сочинений посвящены самым разнообразным отраслям знаний. Здесь исследования, посвященные вопросам права, крупнейшими из которых являются «О праве нейтрального флота и нейтрального груза», «Об отношениях супругов по имуществу по древно-польскому праву» и ряд работ, посвященных гражданскому праву. Большим вкладом в науку является разработанная им теория судебно-уголовных доказательств, теория взлома, большое количество работ по вопросам уголовного права и процесса. Следует отметить также критические, литературно-публицистические статьи, посвященные разбору творчества русских и западных писателей: Пушкина, Лермонтова, Мицкевича, Сенкевича, Байрона, Гете, Шиллера, Шекспира и других. Литературные труды В. Д. Спасовича свидетельствуют о большом таланте и многогранности его интересов.

Деятельность этого замечательного юриста оставила яркий след в истории русской адвокатуры.

князь УРУСОВ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ 1843-1900

Учился в Первой московской гимназии. В 1861 г. поступил в Московский университет, из которого был исключен за участие в беспорядках, затем принят снова, окончил курс по юридическому факультету и поступил на службу кандидатом по судебному ведомству. Уже в 1867 г. Урусов стал известен как талантливый защитник речью по делу крестьянки Волоховой, в которой он, по выражению А. Ф. Кони, уничтожил «силою чувства и тонкостью разбора улик тяжелое и серьезное обвинение». В 1868 г. перешел в помощники присяжного поверенного, а в 1871 г. получил звание присяжного поверенного. В течение этого времени он с неизменным успехом выступал в нескольких громких процессах, в том числе в известном Нечаевском деле (в 1871 г. в С.-Петербурге), в котором он защищал Успенского, Волховского и некоторых других. Впечатление, произведенное речью Урусова в названном процессе, было очень сильным. «Полный юношеского пыла и вместе с тем опытный уже мастер формы, он увлекал и убеждал, ... являясь то политическим оратором, ... то тонким деалектиком... Демаркационная черта, проведенная им между заговором и тайным обществом, предопределила исход процесса» .

. Коммерсант-Власть , 25 января 2016

Дело "Червонных валетов" было и остается одним из самых известных в отечественной истории. Ведь на скамье подсудимых в 1877 году оказалась особо опасная шайка - 45 человек, среди которых было 27 дворян, включая одного Рюриковича. Сообщения о ходе суда публиковали все российские газеты и множество иностранных изданий. Причем блистательная, по общему признанию, речь обвинителя Н. В. Муравьева впервые в русской газетной практике была напечатана полностью, без изъятий. Однако Муравьев никогда не включал ее текст в сборники своих речей. А от участия в деле, служившем прекрасной рекламой любому защитнику, уклонились почти все корифеи адвокатуры.

"Щеголял дорогими бриллиантами"

К началу судебного заседания по делу "Червонных валетов" в Московском окружном суде готовились с особой тщательностью. Ведь прежде подобного уголовного дела - с сорока восьмью обвиняемыми в создании преступной шайки - не рассматривалось никогда. Кроме того, немалая часть из тех, кому предстояло предстать перед судом, происходила из известных дворянских и купеческих семей Москвы, а потому условия для них, как вспоминала сотрудница суда Е. И. Козлинина, создавались совершенно необычные:

"Ввиду того, что в деле участвовало более 40 арестантов, инспектор здания Н. А. Манассеин позаботился не только об удобствах и комфорте публики и представителей прессы, но и о комфорте обвиняемых.

Для них на все время процесса, во время которого они оставались в Суде, в верхнем этаже здания были отведены три большие светлые комнаты, в одной из которых были помещены женщины, а в двух других - все мужчины. Так как ночевать их в острог не возили, то для каждого из обвиняемых была поставлена кровать с матрацем, подушкой, чистым бельем и байковым одеялом.

Кроме того, было отдано распоряжение, чтобы из буфета им ежедневно подавался не только обильный обед и ужин, но и завтрак, и не удивительно поэтому, что все обвиняемые по этому делу, в остроге считавшиеся самым беспокойным элементом, в Суде вели себя вполне прилично и в своем последнем слове все единогласно заявили, что более гуманного к ним отношения, чем то, которым они были окружены в Суде, они не встречали со дня своего привлечения к делу, и сочли долгом выразить Суду свою глубокую признательность".

В Московском окружном суде предполагали, что дело вызовет огромный интерес публики, и потому выделили для проведения процесса самый большой - Екатерининский - зал. Но 8 февраля 1877 года, в день начала суда, выяснилось, что даже он не может вместить всех желающих присутствовать на заседании.

"Счастливцы, получившие на это дело билеты,- писала Козлинина,- составляли лишь незначительную горсть среди желавших хоть на минутку заглянуть в зал заседания, и те, кто в конце концов убедился, что проникнуть в здание без билета нет ни малейшей возможности, продолжали толпою стоять на дворе, чтобы хоть взглянуть на обвиняемых, когда их доставят в Суд".

Ничего удивительного в этом взрыве любопытства не было. Ведь все или почти все состоятельные жители Москвы знали обвиняемых и были наслышаны об их похождениях, а иногда становились свидетелями их деяний. Правда, в начале 1870-х годов проделки этих светских молодых людей и их окружения считались не преступлениями, а проказами на грани дозволенного. По свидетельству той же Козлининой, заводилой компании юных безобразников слыл коллежский регистратор П. К. Шпейер, который разнообразными способами добывал себе средства для кутежей:

"Еще не достигнув 16 лет, он уже щеголял дорогими бриллиантами, которыми его одаривали его состоятельные поклонницы, и швырял деньгами в кругу кутящей молодежи. Но денег на эти кутежи требовалось много, и того, что он получал за свои ласки, нередко не хватало, а отставать от других не хотелось. Кредита, как мелкий служащий Кредитного общества, он иметь не мог, и пришлось добывать деньги способами нелегальными.

А так как в деньгах нуждался не он один, но и большинство тех юнцов, в кругу которых он вращался, то способы добывания денег придумывались ими сообща, а затем, сообразно с придуманным, между ними распределялись и роли.

Эти способы не были особенно замысловаты; чаще всего деньги выманивались в виде залогов со служащих, будто бы принимаемых на службу, или через рекомендательные конторы, учреждаемые ими же самими, или через конторы по управлению имениями будто бы богатых землевладельцев, тогда как у последних ничего уже, кроме их титулов, не оставалось и были они беднее церковной крысы.

Другой способ состоял в следующем: кто-либо из кружка выдавался за очень состоятельного человека, в доказательство чего подделывались соответствующие документы, а остальные товарищи являлись или в качестве управляющих этого "богача", или же в качестве его комиссионеров и выманивали для него товар на крупные суммы, а затем этот товар спускали за что попало, находя хищников, с удовольствием скупавших у них все за гроши".

Еще одним источником денег для Шпейера и его приятелей были молодые купцы, которых они приглашали в свою компанию, спаивали, а затем обирали.

Все это было противозаконно, но продолжалось у всех на глазах несколько лет. Причем московское общество осуждало не мошенников, а их жертв, попавшихся в столь незатейливо расставленные сети.

"Сошлись на одной скамье подсудимых"

Можно представить себе, каким было удивление московских обывателей, когда всем известные шалопаи вдруг оказались самой опасной преступной шайкой Российской Империи. В деле фигурировали десятки эпизодов и кроме мошенничества в нем появились фальшивомонетничество, убийство и кощунство. Последнее вызывало наибольшее удивление у наблюдателей.

"Трое,- вспоминала Козлинина,- обвинялись только в кощунстве, так как в конце концов допились до того, что купили гроб, в который улегся Брюхатов, и, пригласив певчих, заставили их петь погребальные псалмы и молитвы, а остальные товарищи стояли со свечами и кадили кадильницами. Когда же Брюхатову лежать в гробу и слушать "вечную память" надоело, гроб был отправлен обратно в гробовую лавку, а певчих усадили на дроги и повезли их справлять поминки к "Яру", причем певчие распевали скабрезные песни, за что вся компания и была задержана полицией".

Однако во время заседаний суда, продолжавшихся без малого месяц, обвинитель - восходящая звезда прокуратуры, помощник прокурора Московского окружного суда Н. В. Муравьев, допрашивая сотни свидетелей, доказывал присяжным, что даже такие малозначительные эпизоды характеризуют размах и цинизм деяний особо опасных преступников, объединившихся в шайку. О том же он говорил и в своей обвинительной речи:

"Гг. присяжные заседатели! Многотрудная и многосложная задача выпала на вашу долю. Вам суждено было быть тем составом суда присяжных, последнее слово которого должно завершить дело гигантское по своим размерам, чрезвычайное по крайней сложности и бесконечному разнообразию своих обстоятельств... И трудились вы не напрасно; не бесплодны, смею думать, были те усилия рассудка и чувства, которые приходилось вам делать в эти долгие дни, проведенные здесь для того, чтобы усвоить себе и оценить по достоинству бесчисленные подробности происходившего перед вами судебного следствия. Загадочное стало понятно, сомнения рассеялись, неясное и сбивчивое разъяснилось, лучи света проникли во тьму и осветили самые мрачные закоулки человеческой совести, самые печальные факты человеческого падения. На ваш правый суд отдано 45 ваших сограждан (двое из 48 обвиняемых до суда бежали за границу, один был признан душевнобольным.- "История"), людей всех возрастов и всех состояний. Они сошлись перед вами на одной скамье подсудимых, потому что их всех, хотя не в равной мере, опутывает одна и та же неразрывная и крепкая, в течение девяти лет сплетенная сеть многочисленных преступлений. Эти особенности, характеризующие внешнюю, так сказать, количественную сторону процесса, особенности, по поводу которых небесполезно будет упомянуть и о 300 с лишком свидетелях, вами выслушанных, и о колоссальной груде прочитанных на суде документов и писем, о бесчисленных представленных вам вещественных доказательствах,- все это сразу определяет размер материала, данного судебным следствием, и вашу задачу на этом материале основать свои решения".

У присутствовавших на суде вполне могло появиться ощущение, что с помощью чудовищного объема разнородных доказательств обвинитель просто пытается запутать присяжных. А затем воздействовать на их чувства, чтобы добиться нужного приговора. Муравьев упорно, разными способами доказывал, что обвиняемые - сообщество уголовников, клуб элитных преступников:

"С общественной точки зрения, в представлении публики, для толпы подвижной и впечатлительной, быть может, уже давно под именем "червонного валета" сложился своеобразный и характерный тип нравственной порчи, зла и преступления".

А в конце своей долгой речи обвинитель сделал упор на значительном размере нанесенного подсудимыми ущерба:

"Если к колоссальному делу, нами исследованному, мы применим бесхитростное арифметическое счисление и при этом счислении условимся, как это требует и уголовный закон, каждый подложно составленный документ, каждый обман, совершенный над одним лицом, считать за отдельный подлог, отдельное мошенничество и условимся кроме того к потерпевшим причислять всех тех, доброе имя которых было затронуто подлогами от их имени, a обобранными будем считать только тех, которые действительно тяжко пострадали в материальном отношении, мы увидим, что на последней, конечной странице общественного поприща соединенных вместе подсудимых написано: подложных векселей - 23, переделанных банковых билетов - 4, разных подложных казенных нотариальных бумаг - 4, итого всего подлогов - 31. Обманов, мошенничеств на сумму более 300 руб.--15, мошенничеств на сумму менее 300 руб.- 14, вовлечений посредством обмана в невыгодные сделки - 13, итого всех мошенничеств - 42, из них обманов с особыми приготовлениями, т. е. со сложной мошеннической обстановкой - 22. Краж - 4, из них с подобранными ключами - 1, на сумму 50 т. p. с., 1 - с наведением похитителей на дом своего хозяина, растрата - 1, грабеж - 1, кощунство - 1, шаек, составленных для краж, подлогов и обманов,- 4 и в заключение одно убийство... Всех потерпевших, не считая в этом числе нескольких подсудимых,- 59. Из них обобранных, частью в своем избытке и частью в своем последнем достоянии - 49 человек. Таков короткий и простой расчет, который обвинение составило и представляет вам на основании 9-летней деятельности подсудимых. По этому исследованному расчету именем закона и правосудия я приглашаю их к расплате пред вашим справедливым судом".

"Защита счастлива"

Однако на присутствовавших в зале суда произвел куда более сильное впечатление другой ход Муравьева. Громкий процесс, широко освещаемый в прессе, должен был привлечь к защите обвиняемых падких на бесплатную рекламу звезд адвокатуры. Но в качестве защитников "червонных валетов" согласились выступить только два корифея - А. В. Лохвицкий и Ф. Н. Плевако. Первый, как говорили, потому, что брался за любые дела, лишь бы платили деньги. А Плевако с трудом и лишь за очень высокую плату согласился защищать члена известной состоятельной семьи - А. С. Мазурина.

Никто не сомневался, что именно знаменитый присяжный поверенный Плевако может без труда разбить всю аргументацию обвинителя. Но во время выступления Муравьева произошло то, чего никто не ожидал. Он вдруг упомянул Мазурина в числе раскаявшихся:

"Господин Мазурин, как мне кажется, неудержимо говорит искреннее сокрушение о том, что несчастно сложившиеся обстоятельства и собственная его неосторожность вовлекли его в не свойственную ему среду".

А затем Муравьев попросил суд снять с Мазурина все обвинения:

"Все, что можно сказать против Мазурина, это то, что он не был достаточно осторожен, осмотрителен, но за излишнее доверие никого не судят. Не находя возможным по совести поддерживать обвинение против Мазурина, я на основании ст. 740 Уст. Угол. Суд. отказываюсь от сего обвинения, о чем имею честь заявить суду".

В итоге Плевако в своей речи оставалось только благодарить обвинителя:

"Защита счастлива, что ей не приходится вести борьбы с обвинением, не приходится ставить подсудимого в томительное ожидание того, кто из борцов одержит верх... Обвинитель уже сказал то самое по убеждению, что я должен был говорить прежде всего по долгу.

Благодарно, со страстью выслушали мы это слово, изумляясь тому, что ни масса данных, ни гигантские размеры задачи не увлекли обвинения и оно ни разу не сбросило в одну общую массу виновных и оправдавшихся и не закрыло глаз от того, что разбивало первоначальные взгляды, ясно и внятно говоря непредубежденному уму о необходимости уступок в интересе правды".

Но этот трюк распалил других защитников. Присяжный поверенный В. М. Пржевальский, когда пришла его очередь выступать, по сути, обвинил Муравьева в фабрикации дела:

"Когда пред нами лежит такая груда материала, то с нею нелегко бывает справиться. Эта масса поражает человека, который теряется в ней до известной степени, перестает быть всегда осторожным, строго разборчивым, перестает критически относиться к материалу, не может хладнокровно смотреть на это поражающее количество, особенно если еще человек работает притом с известной предвзятой мыслью. Все помогает фантазии обвинителя, как внешняя обстановка, так и внутреннее содержание. И действительно, весь этот материал, обставленный пышными декорациями убийства, разных злонамеренных шаек и т. п. при блестящем освещении его эффектною, талантливою речью, производит изумительное впечатление. В особенности первое впечатление настолько сразу ошеломляет, что нужно немало времени и усилий, чтобы прийти в себя, отбросить увлечение и пыл фантазии и призвать на помощь холодную силу рассудка... Вся наша иллюзия исчезнет; но насколько пропадет сила иллюзии, настолько от этого выиграет сила правды. Дело столь раздутое, изукрашенное обвинительною властью снимется с пьедестала и снизойдет на подобающий ему уровень. Тогда окажется, что обвинение очень часто сшито белыми нитками, что связь между делами по большей части искусственная, что большинство привлеченных к делу лиц ничем не отличаются от тех заурядных личностей, которые так часто встречаются на скамье подсудимых, и что многие из них вовсе не по плечу тому громкому имени, которое упрочил за ними в обществе обвинительный акт".

Кому поверили присяжные, можно судить по приговору. Девятнадцать подсудимых были оправданы. И ни один из осужденных "червонных валетов" не был отправлен на каторгу. Одних сослали на поселение в места столь и не столь отдаленные, что на фоне вменявшихся им обвинением деяний мало чем отличалось от оправдания. Других же приговорили к небольшим срокам заключения.

При этом, однако, присяжные признали, что шайка все-таки существовала. Но соответствовало ли это действительности?

"Был цветом и надеждой прокуратуры"

Ответ на этот вопрос хорошо знали в Московском окружном суде. Е. И. Козлинина вспоминала:

"В то время Н. В. Муравьев был еще очень молод, шумные овации, хотя и вполне заслуженные, кружили ему голову, и естественно, что ему хотелось как можно чаще выступать перед публикой, жаль было уделять остальным товарищам другие интересные дела, по которым можно было говорить так много и так хорошо. Вот исключительно благодаря этому нежеланию уступать товарищам интересные дела он и создал громоздкое дело, которое и обозвал "клубом червонных валетов".

Это, собственно, было не одно дело, а 30 самых разнородных дел, за волосы притянутых одно к другому и связанных между собою только тем, что у деятеля того либо другого дела находился кто-нибудь знакомый среди деятелей остальных дел. И этого уже было достаточно, чтобы эти дела связать между собою. Таким образом, все эти дела и попали в одни руки. Конечно, никому другому сделать это не разрешили бы, но Николай Валерьянович был цветом и надеждой прокуратуры, и поэтому прокурор ему и помироволил. Да оно было и понятно: все-таки лучше него никто с этими делами не справился бы, а как это отзовется на обвиняемых, об этом тогда не подумали".

Громкое дело, широко разрекламированное прессой, прекрасная речь, которую в отличие от выступлений защитников опубликовали без изъятий, открыли перед Муравьевым блестящие карьерные перспективы. В том же 1877 году его назначили прокурором Ярославского окружного суда. В 1879 году - товарищем прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты. А после очередного восхитившего всех выступления на суде над "первомартовцами" - участниками убийства Александра II - быстрота его продвижения по службе поражала воображение друзей и врагов. В 1894 году состоялось его назначение министром юстиции, и эту должность он занимал одиннадцать лет.

На посту министра он сделал немало для уменьшения независимости судов, что весьма озадачивало людей, знавших его в молодые годы, когда он был яростным поборником судебных реформ Александра II. Они просто не понимали, что принципиальна для него только карьера. А все остальное лишь приходящие обстоятельства.

Дело о «червонных валетах» - одно из самых знаменитых в дореволюционной России.
Клуб "Червонных валетов"... Так якобы по названию французского романа Понсон дю Террайля о похождениях разбойника Рокамболя наименовал преступное сообщество один из его руководителей Павел Шпейер. Документального подтверждения этому нет, но то, что выражение "червонные валеты" после громкого суда над мошенниками в феврале 1877 года стало почти что крылатым.
Это неформальное объединение любителей авантюр на три четверти состояла из молодых людей, принадлежащих к высшим слоям общества, а проделки «червонных валетов» были столь ловкими и остроумными, что в газетах о них писали с едва скрываемым восхищением.

После одной из особенно дерзких выходок «Клуба червонных валетов» князь Долгорукий, возмущённый бессилием московской полиции, в сердцах воскликнул: «Изловлю и законопачу!» Когда этот грозный рык московского генерал губернатора достиг ушей «червонных валетов», предерзкие мошенники, расценив угрозу генерал губернатора как вызов, «подняли перчатку».

Об их ответной афёре писали многие, начиная с Гиляровского, вкратце пересказавшего историю продажи «червонными валетами» дома самого генерал губернатора англичанам.

По воспоминаниям современников, допущенных к московским тайнам, для нанесения удара «дерзнувшему им грозить» генерал губернатору «червонные валеты» разделились на три группы. Одна команда занялась устройством фиктивной нотариальной конторы близ Охотного Ряда. Вторая группа мошенников свела близкое знакомство с несколькими англичанами, приехавшими в Россию для ведения торговли. Многие «червонные валеты» служили в различных финансовых учреждениях Москвы и занимались вполне легальной коммерцией, так что общие темы для разговоров нашлись. Новые знакомые англичан, эти русские коммерсанты, в короткий срок совершенно очаровали сынов туманного Альбиона своим хлебосольством, весельем и деловой хваткой. Поэтому, когда русские повели между собой разговоры о продающемся совсем задёшево огромном доме на Тверской улице, англичане, конечно же, заинтересовались. Им объяснили, что владелец дома, отпрыск древнего рода, в данный момент крайне нуждается в наличных деньгах и потому готов продать свою городскую усадьбу за сравнительно небольшие деньги. Наличные нужны ему очень спешно, потому и цена такая. «А ежели этот дом нынче купить, а потом продать его „за настоящую цену“, то прибыль будет весьма значительна», - твердили англичанам на безукоризненном английском языке их новые русские знакомые, высчитывая предполагаемую выгоду буквально на пальцах, так она была очевидна. Разговор был проведён так умно, что в головы англичан, вроде как сама собою, пришла мысль о покупке этого дома.

Тогда в дело вступила третья группа участников этой афёры. На приём к князю Долгорукому записались несколько «червонных валетов», изображавших делегацию от купечества, и, явившись пред княжеские очи, они обратились к генерал губернатору с такой речью:
- Ваше сиятельство! На днях в Москву прибыло несколько богатых английских коммерсантов для налаживания торговых отношений.
- Знаю, - ответил князь, - мне докладывали.
- Так вот, ваше сиятельство, мы, как есть русское купечество, порешили промеж себя для начала Москву, нашу матушку, им показать, а посему уж вы не откажите нам в нижайшей нашей просьбе: дозвольте показать настоящее русское богатство - продемонстрировать ваши апартаменты, чтобы знали, как живут в России важные сановники.

Растроганный таким обращением, князь разрешил.
- Что же, я рад, - отвечал он, - извольте, покажите им.
А в это время в гостинице уже вовсю шёл торг: «червонные валеты» сообщили англичанам, что им удалось уговорить хозяина дома сделать их посредниками в деле купли продажи. За дом князя Долгорукого они просили у англичан полмиллиона рублей. Красноречия «червонным валетам» было не занимать, деловитые англичане заглазно, как их к тому поначалу склоняли, покупать усадьбу отказывались, желая сначала осмотреть товар. Получив от сообщников весточку о том, что князь разрешил осмотр дома, продавцы согласились на условия покупателей: «Желаете самолично осмотреть дом? Вери гуд, джентльмены, извольте, хоть завтра». На том и порешили.
В назначенный к осмотру день мошенники повели англичан, ни бельмеса не смысливших по русски, в дом генерал губернатора, который был продемонстрирован как выставленный на продажу. Показ сопровождался комментариями на английском языке. Князь, уверенный в том, что согласно договорённости купцы проводят экскурсию по его дому, на все недоуменные вопросы отвечал: «Да да, я знаю, я разрешил, пусть смотрят». Громадный, благоустроенный и меблированный дом англичанам очень понравился, но все же они стали торговаться, и им удалось сбить цену до 400 тысяч рублей. На том по рукам ударили. Осталось только оформить покупку, что и было сделано в той самой нотариальной конторе, которую организовали «червонные валеты». Дальнейшие сведения о судьбе этой сделки разнятся: одни утверждают, что мошенники получили все 400 тысяч; более реальная версия гласит, что добычей стали только 70 тысяч рублей, в качестве задатка уплаченных англичанами в «нотариальной конторе».

Как бы то ни было, воры сорвали приличный куш, но не он был в этой затее главной целью. Основные события развернулись на следующий день поутру. Когда англичане, уже на правах хозяев, явились в генерал губернаторский дом, их не пустили далее швейцара. Коммерсанты выразили решительный протест, разгорелся скандал. Весь день и всю ночь кипевший негодованием князь Долгорукий теребил московскую полицию. Каждый час он вызывал к себе обер полицмейстера для доклада и требовал немедленно изловить негодяев! Однако результатом титанических усилий полиции стало лишь обнаружение той самой фиктивной конторы, в которой была оформлена сделка. Но имущество конторы оказалось единственным трофеем полиции.

По книге В. Ярхо "Байки русского сыска"

Дело о «Клубе червонных валетов»

В этой главе мы обратимся к примеру того, как копировались модели поведения из романа Понсона дю Террайля в России. Речь идет о третьей и четвертой книгах из цикла «Похождения Рокамболя», которые называлась «Клуб червонных валетов» и «Грешница». Как и предыдущие части, эти романы-фельетоны публиковались в газете La Patrie на протяжении 1858-1859 гг. Первый перевод на русский вышел в Петербурге в 1868 г.

Несомненно, дворянское образование позволяло ознакомиться с «Клубом червонных валетов», новой частью саги о Рокамболе, пользующейся колоссальным успехом во Франции, и на языке оригинала. К 1871 году относится создание в Москве шайки мошенников, которые называли себя «червонными валетами»; шайка занималась похищением имущества путем выманивания, подлогов, введения в обман и проч. Заседание Московского окружного суда с участием присяжных заседателей 8 февраля-5 марта 1877 также инкриминировало «Клубу червонных валетов» кощунство, оскорбление должностных лиц, грабеж и, наконец, убийство.

Имел ли что-то общее, кроме названия, московский «Клуб червонных валетов» и романы Понсона дю Террайля и насколько правомерно их соотносить? В своей обвинительной речи товарищ прокурора Н.В. Муравьев настаивал на том, чтобы деятельность московского преступного сообщества не романтизировалась под названием «Клуба червонных валетов» и предлагал классифицировать его как «шайку». Однако мы полагаем, что название клуба (взятое, казалось бы, случайно) и его преступная - как и в романе Понсона дю Террайля - деятельность дают достаточные основания для сравнения.

Дело о «Клубе чревонных валетов» стало одним из самых ярких судебных процессов за историю Российской Империи: проверка недавно введенного института присяжных, небывалый масштаб (48 обвиняемых), наконец, выступления лучших представителей российской адвокатуры, ставшие образчиками ораторского искусства, - всё это до сих пор вызывает стабильный интерес. История о «Клубе червонных валетов» регулярно становится темой научно-популярных статей и телевизионных передач. Книги, ставшие непосредственным откликом на данный судебный процесс, не прекращают переиздаваться.

Основным источником материалов для новых публикаций, очевидно, является сборник И. Потапчука «Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах» («Автограф», 1997), где есть глава, посвященная делу о «валетах». Сборник представляет собой компиляцию материалов дела, выпущенных отдельным томом (Клуб червонных валетов. Уголовный процесс. М., тип. Лаврова) в 1877 году. Помимо того, что в сборнике Потапчука опущено множество деталей и убраны все художественные приемы, в главу о «Клубе червонных валетов» не вошли целые разделы из стенограммы судебного процесса (например, последнее слово обвиняемых). Рассматриваемые на суде преступления «червонных валетов» изложены Потапчуком с значительными сокращениями и предназначены лишь для того, чтобы ввести читателя, желающего ознакомиться с речами прокурора и адвокатов, в курс дела. Раздел «Судебные прения» также передан Потапчуком с сокращениями. Речи некоторых адвокатов опущены вовсе, а из других - приведены самые удачные, на взгляд составителя сборника, выдержки. Главную ценность для Потапчука представляет ораторское и юридическое искусство корифеев русской адвокатуры (Плевако, Куперник, Курилов, Дурново и др.). Полностью приведена только блестящая обвинительная речь товарища прокурора Н.В. Муравьева. В томе «Клуб червонных валетов. Уголовный процесс» (1877) все речи приведены полностью, без изменений, стенограммой. Стоит заметить, что какие-либо ссылки в сборнике Потапчука на этот том отсутствуют. В нашей работе в качестве основного ресурса о московском «Клубе червонных валетов» будет использоваться «Уголовный процесс» 1877 г.

Необходимости подробно описывать организацию, деятельность и крах Клуба нет. Тем не менее, представляется любопытным рассмотреть некоторые детали, известные нам из уголовного процесса над Клубом, и сопоставить их со сведениями, выбранными из романа.

а) «Клуб червонных валетов» в романах Понсона дю Террайля

Итак, читателям Понсона дю Террайля известно следующее о Клубе червонных валетов.

• 1. Это общество появилось в 1840-х годах, и зона его деятельности - Париж. Целью изначально был захват компрометирующих бумаг с последующей продажей заинтересованным лицам.
• 2. В состав Клуба червонных валетов вошли люди разных возрастов и разного социального положения. Всего участвовали в Клубе 24 человека, причем гарантией того, что сообщество останется тайным, являлось то, что участники не были между собой знакомы.
• 3. Главой Клуба являлся некий «таинственный начальник» (сэр Уильямс, он же Артур Коллинс, он же Андреа), которого никто из участников не знал. Он давал инструкции и получал отчеты через своего помощника (Рокамболь, он же виконт де Камбольх), который председательствовал на заседаниях Клуба. Непреложным условием для вступления в Клуб было полное и беспрекословное повиновение инструкциям.
• 4. Встречи и переговоры членов клуба держались в секрете, если не было, наоборот, выгодно «разыграть» какой-нибудь разговор / ссору перед жертвой. Собрания клуба проходили глубокой ночью на окраине Парижа, в довольно скупо обставленном подвале; каждый из участников должен был назвать пароль, чтобы попасть на встречу.
• 5. Участники Клуба использовали самые разнообразные средства для достижения своих целей: кражу, подлог, клевету и даже убийство.

Таково вымышленное Понсоном дю Террайлем преступное общество.

Важно безграничное могущество главы Клуба червонных валетов, искушенного злодея Сэра Уильямса. Все сюжеты и перипетии романа находятся под его управлением. Так, даже любовная линия оказывается не более чем хорошо спланированной игрой, для которой использована молодая куртизанка Тюркуаза (она же Женни, она же Бирюза), заглавная героиня части «Грешница (Тюркуаза)».

Случай Тюркуазы - выразительный пример того, как вербовались в Клуб участники. О прошлом этой девушки говорится немного, но упоминается, что она сирота и, окончив пансион, вышла замуж за своего опекуна, однако вскоре от него бежала и была найдена сэром Уильямсом, который предложил ей сотрудничать с Клубом. В иных случаях участником Клуба оказывалась жертва шантажа:

«Вдова Маласси попалась в сети сэра Вильямса и его сообщников при посредстве Вантюра, который выследил, как она ходила на свидания к молодому человеку, который явился к ней, как мы уже знаем, ночью вместо герцога и, прикинувшись влюбленным, окончательно овладел сердцем старой красавицы. Вантюр сообщил ей, что он знает и прошлую ее жизнь с такими подробностями, которые вынудили, наконец, Маласси войти в соглашение с ее бывшим лакеем».

Попав в преступное сообщество, участники вынуждены были полностью подчиняться его таинственному начальнику. Так, молодому повесе Шерубену пришлось испрашивать разрешения на дуэль, которое он получил в письменном виде. Когда же какие-то «оппозиционеры» восставали, они находили себя бессильными как-либо противиться опутавшим их сетям. Тюркуазе, давшей понять, что она намеревается прекратить «работать» для сообщества, начальник Клуба пригрозил ей смертью. «Раз человек попался в наши руки, то он вполне наш» - таков был принцип сэра Уильямса, чей злой гений управлял этой паутиной интриг.

Клубу хорошо удавалось обеспечивать секретность своей деятельности. Несколько месяцев полиция не могла выяснить, кто стоит во главе общества - мужчина или женщина. Окончательный план интриг не знал не только ни один из участников сообщества, но и главный помощник сэра Уильямса, Рокамболь. При этом стоит отметить, что члены Клуба придавали своим преступлениям некий отличительный почерк - к примеру, подписывали свои «документы» латинской V с сердцем.

Характерным и узнаваемым образом Клуб осуществлял и свои дела. Часто, чтобы добиться нужного результата, участники Клуба, замаскированные под других лиц, похищали жертву и увозили в загородный дом. Проходило похищение внешне тихо, обычно жертву увозили обманом. В доме жертву ждали такие же «актеры», умело исполняющие свои роли. Для получения нужного результата (например, подписания векселей; иногда требуемым результатом являлось само отсутствие жертвы на несколько дней), жертву вводили в состояние алкогольного или наркотического опьянения, при этом использовались самые изощренные средства:

«- Вы никогда не были в Америке, Вантюр? - спросил Рокамболь.

• - Никогда.
• - Очень жаль, иначе бы вы знали, что там живут дикие люди, обладающие многими весьма дельными познаниями как в медицине, так и в свойствах различных корней и трав.

Вот эти-то милые люди и продали мне тот серый порошок, который я всыпал вчера в бордо и который имеет свойство парализовать на известное время все чувства за исключением одного слуха».

«- Когда человек находится в опьянении от некоторых вин, то его зрение замечательно слабеет.

При этом сэр Артур вынул из кармана пять вексельных бланков и положил их перед молодой женщиной,

• - Смотри хорошенько, - добавил он при этом.
• - Ну, что же? - спросила она. - Я здесь вижу вексель в десять тысяч франков.
• - Эх, если бы ты знала химию, - милочка, то ты, вероятно, поняла бы все без объяснений.
• - То есть что?
• - То, что существуют чернила, которые могут быть отлично смываемы… обыкновенно в состав таких чернил не входит чернильный орех.
• - А, понимаю… то есть когда Фернан подпишет эти пять векселей чернилами из моей чернильницы, то весь текст их, за исключением, конечно, подписи, будет смыт и заменен другим, более подходящим для нас.»

«Тогда сэр Вильямс сообщил ему свой план, состоящий в том, чтобы подбавить в флакон с духами несколько капель яду, один запах которого отравляет сразу человека».

Другими средствами действия Клуба стали многочисленные провокации с вызовом на дуэль заведомо более слабых соперников, скандалами в опере, подлогом поддельных писем. Любопытно, как глава Клуба использовал Тюркуазу: ей была обещана роскошная жизнь, и это обещание имело двойственную цель: «завербовать» и, в то же время, сделать из нее приманку для жертв, выдав ее за богатую даму. На протяжении обоих романов ее миссия - влюбить в себя двух друзей (оба уже женаты) с тем, чтобы столкнуть их в темной комнате, где они «убьют друг друга, как какие-нибудь пьяные мясники», - что становится центром интриги.

Любопытно обратить внимание на тот эпизод в романе, где происходит ссора главы Клуба с его лучшим учеником, правой рукой, Рокамболем. После сорвавшегося плана Рокамболь обвиняет сэра Уильямса в том, что тот, ослепленный жаждой мести, совсем забыл об охоте за миллионами.

«Неужели этот человек принадлежит к числу страшных, неутомимых комедиантов? Не подвергся ли он снова, в последний раз метаморфозе для того, чтобы отомстить самым безжалостным образом?» - в этой мысли о сэре Уильямсе его главной соперницы Баккара скрывается разгадка. Гениально составленные интриги и осуществленные перевоплощения оказываются не более чем игрой ради игры; перед нами Клуб людей, увлеченных идеей об авантюристах:

«Тюркуаза великолепно играла свою роль и успела придать страсти самые чарующие, увлекающие оттенки, самые мягкие речи и самый грустный тон».

«Бывший приемыш старухи Фипар выучился от своего знаменитого учителя сэра Вильямса неподражаемо менять свой голос и физиономию».

Клуб червонных валетов изначально руководился исключительно гением сэра Уильямса. После того, как Клуб прекратил существовать, приключения авантюристов - в главной роли теперь был Рокамболь - не закончились.

Едва ли можно говорить о Клубе как об авторском изобретении Понсона дю Террайля - скорее, здесь имело место писательское чутье, остро среагировавшее на рождение нового культурного архетипа - авантюриста. Это доказывается, в частности, тем исключительным откликом, который нашел себе образ авантюриста в России, утвердившийся в качестве одной из доминирующих моделей поведения на несколько десятков лет. Ярким примером является проекция Клуба червонных валетов из саги о Рокамболе на реальную жизнь, осуществленная «золотой» дворянской молодежью в 1870-х годах.

б) Феномен московского «Клуба червонных валетов»

Обвиняемых по делу о Клубе червонных валетов оказалось 48 человек. Это уже вдвое больше, чем было в романе Понсона дю Террайля. Оно и не мудрено: реальный Клуб червонных валетов, организованный в Москве, оказался и более живучим, и более масштабным по географическим меркам, чем его литературный прототип: полуофициальной датой основания клуба принято считать 1871 год (суд состоялся только в 1877), хотя для большинства обвиняемых инкриминируемые им преступления берут отсчет с 1867; влияние Клуба не ограничилось Москвой: как известно, его «филиалы» действовали в Петербурге, Туле, Тамбове и Нижнем Новгороде.

Среди участников мы встречаем и купцов, и мещан, и лакеев, и крестьян, и офицеров, но подавляющим большинством здесь представлены дворяне: 36 человек. Многие из этих дворян относили к так называемой jeunesse dorйe, золотой молодежи: И. Давидовский, Н. Дмитриев-Мамонов, Н. Калустов и др. Вот только лидером всего этого общества был человек не дворянского происхождения - П. Шпейер. Именно его авторству приписываются самые дерзкие и гениальные аферы, осуществленные «валетами». Если сравнивать его со злодеем сэром Уильямсом, выдуманным Понсоном дю Террайлем, то преимущество остается за московским аферистом: он не явился на суд и уехал со всем кушем.

Шпейер придумал самые известные аферы, но было и множество более мелких преступлений. Всего Клубу червонных валетов приписывалось 42 мошенничества, из них 22 - с особыми приготовлениями, 4 кражи, одна растрата, один грабеж, одно кощунство и одно убийство. Средства, к которым прибегало сообщество для осуществления преступлений и афер, были самими разными, но в них удивительно ясно проглядывает почерк сэра Уильямса и Рокамболя.

Показательно дело, с которого начался судебный процесс о «валетах»: в августе 1871 г. стало известно «о получении с потомственного почетного гражданина К.Ф. Еремеева после приведения его упоительными напитками в состояние беспамятства безденежного обязательства на значительную сумму». Очевидно, обвиняемые по этому делу Давидовский и Шпейер взяли на вооружение прием из арсенала «червонных валетов» Понсона дю Террайля, который был воспроизведен практически досконально: в кругу общения жертвы появляется несколько новых богатых друзей; обманом, без сопротивления они уводят жертву в загородный дом; и кучер, и прислуга в доме, и гости - все сообщники, временно разыгрывающие эти роли; жертву начинают поить винами и не дают протрезветь, пока не заставят подписать нужные бумаги (как правило, векселя).

Напоминает по духу «валетов» Понсона дю Террайля и другая афера московских подражателей. Так, под руководством арестанта Неофитова в 1872-1873 гг. в Московском тюремном замке (ныне Бутырская тюрьма) была устроена лаборатория фальшивомонетчиков, где банковские билеты подвергались «вытравлению», чтобы изменить номинал, и передавались на волю в грязном белье. Как Рокамболь и сэр Уильямс, арестанты-участники московского Клуба пользовались изощренными химическими средствами для достижения результата.

Не только средства для достижения результата, но и метод отбора новых участников Клуба у вымышленных и реальных «валетов» очень похож. В сети этого сообщества легко попадают молодые - как правило, потерявшие или ищущие богатство - люди. Так, в материалах дела приведена история дворянина Тульской губернии А. Протопопова. После того, как он утратил два своих имения, уволился в отставку из Тульского окружного суда и его дела совсем расстроились, в 1871 году он приехал в Москву, где, по воле случая, послелился в соседних номерах с И. Давидовским и Д. Массари, лидерами «валетов».

«Первый, хорошо зная крайность, в которой находился Протопопов, мало-помалу приобрел над ним сильное влияние, обещая доставить ему сколько угодно денег и говоря при этом, что для него <Протопопова - прим. А.Л > как человека в Москве не известного, это будет особенно легко и удобно, так как в Москве много людей, которые поддадутся на обман. Давидовский указывал на возможность продавать и закладывать несуществующее имущество».

Протопопова стали выдавать за богатого человека: «валеты» всячески распускали слухи о его большом наследстве, наняли ему роскошный номер в гостинице Шеврие, ездили в каретах, тратили много денег на кутежи, приглашали гостей. Были сделаны ложные документы. Старательно созданный Протопопову образ богача позволял на его имя совершать сделки в кредит, делать займы, выдавать безденежные векселя. Нам кажется совершенно уместным сравнить роль Протопопова с той, которую у сэра Уильямса исполняла куртизанка Тюркуаза - главная марионетка в руках гениального злодея. В таком ракурсе Протопопов, безусловно, является в какой-то мере и жертвой Клуба. Немного другой пример «вступления» в преступное сообщество мы наблюдаем в случае сына богатого купца Пегова, который тоже случайно в Москве на свадьбе познакомился с «валетами» и увлеченно отдался их «идее».

Шпейеру и товарищам удалось сделать еще один важный ход, который позволял им стать на шаг ближе к финансовому успеху, - подчинить себе и любовные перипетии. Речь идет о Екатерине Башкировой, иркутской мещанке, на совесть которой легло единственное инкриминируемое «валетам» убийство. Судом не было установлено, кто именно из «валетов» подговорил Башкирову на убийство и дал ей револьвер, которым была нанесена смертельная рана коллежскому асессору Сергею Славышевскому. На тот момент Башкирова жила вместе со Славышевским, который тоже входил в Клуб, но ревновал ее к некоторым другим «валетам» и грозил выдать всех участников полиции. Это убийство во многом помогло разоблачить шайку.

Из приведенных сопоставлений можно сделать вывод, что реальные подражатели «Клуба червонных валетов» использовали романы Понсона дю Террайля как своеобразное руководство к действию, инструкцию. Мы наблюдаем, как совершенно размывается граница между литературными и реальными аферами и преступлениями. Справедливым будет задать вопрос, были ли в этом мимесисе черты национального «авантюрного канона», возможные только в России? Подробное изучение уголовного процесса о Клубе червонных валетов позволяет утвердительно ответить на этот вопрос.

Как было указано выше, «валеты» обвинялись в нескольких десятках преступлений. Некоторые из этих преступлений были крупными и красивыми аферами, придуманными Павлом Шпейером, которые широко обсуждались на страницах печати. Помимо «красивых» афер, «валетами было совершено и множество мелких, грязных преступлений. Неоднократно практиковалось создание конторы-однодневки, куда по газетному объявлению набирались служащие. По закону того времени, служащие должны были внести за себя некоторый залог (как правило, не меньше 500 рублей), который «валеты» им потом не возвращали. Среди преступлений, можно назвать следующие.

• 1. Голумбиевский с поддельными документами как мещанин поступал на службу к купцу, украл у того все вещи на сумму 600 рублей и сбежал.
• 2. Массари на протяжении многих лет вместе со старокрымским купцом Иваном Эрганьянцем выманивал к матери деньги на покупку несуществующего имения (до 20 тысяч).
• 3. На квартиру Шпейера заказали гроб и восемь человек певчих из хора Дюпюи. Дворянин Николай Калустов лег в гроб и заснул. Затем в него лег сын коллежского секретаря Иван Брюхатов. Остальные стояли с зажженными свечами вокруг гроба, хор пропел «со духи праведни» и «вечную память». После этого гроб был отдан обратно гробовщику.

Список можно было бы продолжать. «Валеты» покупали в долг шубы, оружие, обещали вернуть деньги, а сами где-нибудь закладывали товар. Некоторые их политические и финансовые аферы могли осуществиться в исключительный исторический геополитический момент (Российская Империя, начало 1870-х), а до некоторых преступлений изысканные парижские авантюристы никогда бы не позволили себе опуститься.

Московские «валеты» проживали свои «золотые годы» с русским размахом: самые дорогие гостиницы, самые знатные гости, самые редкие породы лошадей и т.д. Помпезность, с которой были обставлены кутежи по поводу очередной удавшейся аферы, не идет ни в какое сравнение с таинственностью и скрытностью «валетов» со страниц романов Понсона дю Террайля. И наказание московские аферисты понесли русское: Давидовский, Протопопов, Массари, Башкирова, Дмитриев-Мамонов, Огонь-Догановский, Калустов, Пегов и некоторые другие были сосланы в Сибирь (с формулировкой «в места не столь отдаленные»).

Лучшие адвокаты защищали золотую дворянскую молодежь, и 19 человек из 48 было оправдано. «Валеты», молодые люди приятной наружности, держались на суде совершенно свободно. Женщины Шпейер, Башкирова и Щукина переговаривались, улыбались, обменивались впечатлениями. Показания некоторых подсудимых отличались искренностью, а всех без исключения - литературной отделкой. Процесс широко обсуждался в прессе, и вскоре авантюристы вернулись в мир художественной литературы. Предпосылок к этому сложилось достаточно.

Пусть сам Павел Шпейер, лидер «валетов», и не был литератором, однако именно он являлся главным автором деятельности Клуба, за которой с увлечением следила вся Москва. Как и сэр Уильямс, словно марионетками, он распоряжался своими разнокалиберными «рокамболями». Первые признаки смешения художественного и фактического в описании московского преступного сообщества встречаются уже в книге «Уголовный процесс», автор которой подписался инициалами Н.Н.Ж. В ней не только представлены стенограммы выступлений, но и автор делится с читателем анекдотами, услышанными им о процессе. Приведем выдержку из авторского описания внешности некоторых из валетов:

«Калустов - бывший гусар, совершённый двойник с Мамоновым, отличающийся от последнего внешностью и более горячим темпераментом. Первый - это огонь кутила, атлет; второй, знаете, этакой «ф-л-е-г-м-а-т-и-ч-н-ы-й», «п-р-и-л-и-ч-н-ы-й», с манерами этакого хлыщеватого моншера. Калустов - брюнет, с правильными чертами лица, с черными глазами, красив собою, с тоненькими усиками, закрученными в струнку и слегка поднятыми из кончиками, к лицу причесанный и чрезвычайно занятый собою; он все время крутит усы и попправляет волосы. Калустов - друг Мамонова. «Что мое, то твое, и что твое, то мое,» - говорят они друг другу, не забывая о том, что собственного у обоих ничего нет, а что у них и есть, то чужое «.

«Валеты» стали именем нарицательным и в скором времени заняли свое место в культурном сознании московской публики. Об этом в своей обвинительной речи говорит товарищ прокурора Н. Муравьев:

«Для толпы впечатлительной уже давно под именем «червонного валета» сложился своеобразный и характерный тип нравственной порчи, зла и преступления».

Литература чувствительно реагирует на происходящие события, и уже в 1879 выходит сочинение А. Грешного «Желтый дом, или Клуб червонных валетов» (Москва, типо-литография П. Архипова и Ко). Среди действующих лиц пьесы есть «темные личности» - Плейер и Костылев (в них читателем 1870-х легко узнавались Шпейер и Калустов). Их похождения карикатурно напоминают приключения валетов в Москве: Костылев жалуется на сильную нехватку денег, рассказывает анекдот, как питался две недели в гостиницах, подбрасывая в одно из блюд таракана, чтобы поднять скандал и не платить (13); Плейер стремится жениться на Соловцовой, чтобы получить состояние. (15-16); Соловцов рассказывает о гротескном обмане, совершенном валетами, с принятием на работу по объявлению, когда служащий, по закону, должен был сначала за себя внести залог (18); Плейер грабит серебряный магазин: покупает «в долг» дорогой товар, долг не возвращает (23). «Валеты» на протяжении пьесы оставляют за собой скандал за скандалом. Их сдает полиции один из участников клуба. Заканчивается пьеса ироничной сценой, когда полиция арестовывает не тех, и - как и в жизни Шпейеру - Плейеру удается сбежать.

Любопытно суждение одного из героев пьесы, Вертопрахова, который говорит, что актерами «становятся по расчету или по безысходности положения», и предрекает, что те червонные валеты, которых оправдают, пойдут в актеры, так как на службу их не примут (11). Элемент актерской игры является одной из основных морфем социального поведения авантюрист. Московские «валеты» - это люди, предельно вжившиеся в свои роли:

Долгоруков выдавал себя за богатого человека, имел в услужении карлика, одетого в красную ливрею, представлялся племянником московского генерал-губернатора Василия Долгорукова.

С осени 1873 года по лето 1874 в гостинице Смирнова «Россия» Дмитриев-Мамонов жил бесплатно, делясь кушем с хозяином. Мамонов был помещен в один из лучших и дорогих номеров, которому был дан вид конторы. Он назывался графом и выдавал себя за богатого помещика и заводчика с юга России.

«Левин назывался управляющим его конторой и, сидя за столом, принимал посетителей и лиц, являвшихся с предложением товаров и заказов. Гейне выдавал себя за техника и механика графа, а Мейерович отчасти был винокуром, отчасти управляющим делами мнимого графа Мамонова, при котором он состоял в особенности для привлечения в его контору евреев».

Обвиняемый Султан-шах прямо в зале суда устроил скандал, провозгласив себя «царем армян». Это вызвало у присяжных заседателей «сомнение в состоянии его умственных способностей», следствием чего явилось его изоляция из зала суда, а его деле было переквалифицировано.

Актерство, конечно, присуще и поведению упомянутого уже Протопопова.

Как отмечал в своей обвинительной речи Н. Муравьев, если бы члены шайки все эти годы работали честно, каждый из них имел бы больше денег, чем он в среднем получал с афер. Впору говорить о клинической болезни, заразе подражательства авантюристам. Общество производило «рокамболей» разных величин. Московский «Клуб червонных валетов», во многом воспользовавшийся романами Понсона дю Террайля как руководством к действию, придал деятельности клуба русские национальные черты, а, главное, стал создателем мощнейшего импульса, сформировавшего впоследствии новый культурный архетип - «русского Рокамболя».