Материалы для русской иконографии. Собрал Д.А. Ровинский. IX том. «Он никогда не был тем, что называется барин…»

В 5-ти книгах. С.-Петербург, Экспедиция Заготовления Государственных бумаг, 1881. Кн.1: Сказки и забавные листы. , XVI, 510 с., 1 л. фронтиспис (цветная иллюстрация). Кн.2: Листы исторические, календари и буквари. , 531 с., 1 л. фронтиспис (цветная иллюстрация), 2 л. таблиц. Кн. 3: Притчи и л. духовные. , 751 с., 1 л. фронтиспис (цветная иллюстрация). Кн. 4: Примечания и дополнения. 788 с. Кн.5: Заключение и алфавитный указатель имён и предметов. , 567 с., 1 л. фронтиспис (цветная иллюстрация). В пяти одинаковых полукожаных переплётах конца XIX века. 24x16 см.

Русские народные картинки. Собрал и описал Д.А.Ровинский. Атлас. В 3-х томах, 4-х книгах. С.-Петербург, Экспедиция Заготовления Государственных бумаг, 1881. Т.1. [Ч.1.] 1-135, с., 97 л. иллюстраций. Т.1. [Ч.2.] 137-284, с., 117 л. иллюстраций. Т.2. 294-684, с., 114 л. иллюстраций. Т.З. 686-1650, с., 151 л. иллюстраций. В четырёх одинаковых п/к переплётах с тиснением золотом на корешках. 49,5x38 см.Комплектные экземпляры - величайшая редкость!

Библиографические источники:

1. Антикварная книжная торговля Соловьева Н.В. Каталог №105, Спб., 1910, «Редкие книги», Livres Rares, № 347 ... 500 р.!

2. Венгеровы А.А. и С.А. «Библиохроника», т. I, Москва, 2004, № 86

3. Н.Б. «Русские книжные редкости». Опыт библиографического описания. Часть I. Москва, 1902, № 490

4. Бурцев А.Е. «Обстоятельное библиографическое описание редких и замечательных книг». Том VI, СПБ., 1901, № 1819

В 1881 г. появился монументальный труд Д.А. Ровинского «Русские народные картинки» в девяти томах, из которых четыре заключают в себе 1 780 картинок, а пять представляют объяснительный к ним текст на 2 880 страницах большого формата (8°). По словам К.С. Веселовского, М.П. Погодин указал молодому, полному сил и любознательности Ровинскому, увлекавшемуся собиранием офортов, новое, почти непочатое поле для деятельности. «То, что вы собираете, - сказал он, - довольно собирают и другие; этим никого не удивишь, а вот собирайте-ка все русское, чего еще никто не собирает и что остается в пренебрежении и часто бесследно пропадает, так польза будет иная». Д.А. Ровинский посвятил более 20 лет детальному изучению и коллекционированию народных картинок и сделался владельцем такой коллекции их, какой не существовало у нас с самых тех пор, как пошли эти картинки; для сравнения изучения все лубочные картинки: немецкие, французские, голландские и английские. В целях разыскания первообразов наших картинок Ровинский побывал в Китае, Индии, Японии, Египте, Марокко, Алжире и на острове Ява, откуда вывез массу картинок. Не зная ранее английского языка, Ровинский перед путешествием на Восток предварительно целый год посвятил на его изучение. После всего этого Д.А. Ровинский написал свое изумительное сочинение, дающее полную картину бытовой русской жизни. Народные картинки, называемые также лубочными - от лубочных (липовых) досок, с которых они печатались, и от лубочных коробов, в которых их разносили для продажи офени, - долго были в пренебрежении у наших старых писателей и ученых.

Они считались принадлежностью «подлого» народа, как именовался он в документах XVIII в. Кантемир и Барков называли их негодными и гнусными, подобно тому, как песни народа признаны были «подлыми» Тредиаковским и Сумароковым. Сатирик Кантемир не без гордости замечал, что творения его не будут «гнусно лежать в одном свертке с Бовою или Ершом». «Эти чопорные господа, - говорит Ровинский, - в большинстве сами вышедшие из «подлого народа», никак не могли себе вообразить, что Ерш, Бова и т.п. переживут их бессмертные творения»; но таким же фешенебельством заражены были и более развитые люди, - члены ученых обществ: так, например, в 1824 г., когда Снегирев представил в Общество Любителей Российской словесности свою статью о лубочных картинках, то «некоторые из членов даже сомневались», можно ли и должно ли допускать рассуждение в их обществе о таком пошлом, площадном предмете, какой предоставлен в удел черни? Впрочем, решено было и принять эту статью, только с изменением заглавия в ней, - вместо лубочных картинок сказать - простонародные изображения. Д.А.Ровинский описал народные картинки, вышедшие у нас до 1839 г., когда на них была введена цензура. До тех пор высокомерное отношение образованного общества к этим картинкам и непонимание их значения предоставляли полный бесцензурный простор их издателям, благодаря чему мог сохраняться своеобразный их характер.

Ни суровые меры, предпринятые Павлом I в 1800 г., ни цензурный устав Шишкова 1826 г. не повлияли на народные картинки. Поэтому в тех собранных Ровинским народных картинках, которые относятся ко времени до 1839 г., мы находим совершенно свободное выражение вкусов и мыслей как художника, так и окружающей его среды - и уже в одном сохранении их для потомства большая заслуга Ровинского, тем более, что распоряжения 50-х гг., а также взгляды и приемы некоторых исполнителей этих распоряжений могли привести к бесследной утрате «лубочной» литературы и художества. Д.А.Ровинский приводит постановление особого комитета для проверки действий цензурных комитетов, учрежденных под председательством Бутурлина в 1850 г., об обязательстве полиции представить те старые картинки, изданные без цензуры, которые отличаются предосудительным содержанием, через губернаторов министру внутренних дел, для принятия мер к их уничтожению. Получив это постановление в апреле 1851 г., московский генерал-губернатор граф А.А.Закревский привел его в исполнение быстро и решительно: «все старинные медные доски, с которых печатались народные картинки, были вытребованы в полицию, изрублены в куски и возвращены в виде лома».

Таким простым способом было в Москве уничтожено раз и навсегда воспроизведение старых бесцензурных картинок, совершенно независимо от их содержания. Д.А.Ровинский своим изданием сохранил и закрепил для будущего все виды этой отрасли народного творчества - начиная со сказок и забавных листов, переходя к историческим листам, букварям и календарям, и кончая притчами и листами духовного содержания. В заключении труда исследования о народных картинках, резаных на дереве, гравированных на меди и так называемой «черной манерой», - о западных источниках русских картин, - о их пошибе, стиле и раскраске, - о народных картинках в западной Европе и на Востоке, - в Индии, Японии, Китае и на Яве, - наконец, о способах гравирования и печатания и о продаже картинок, надзоре за их производством и о цензуре их. По просьбе и настояниям Д.А.Ровинского для него были отпечатаны оттиски со всех уцелевших гравированных досок, деревянных и металлических в Московской Синодальной типографии в Киевской Духовной академии, в типографии Киево-Печерской лавры, в казначейской палате Соловецкого монастыря и т.д. Всего Ровинским описано 4 700 листов, если же включить в это число разные издания одной и той же картинки, то число это дойдет до 8 ООО листов. При описании картинок скопировано заглавие гравюры и текст, обозначены размеры картинки, ее местонахождение, способ и качество гравирования, разные издания картинки, и тут же вкратце дано описание того, что на ней изображено. Описания эти сопровождаются интереснейшими примечаниями и заметками о взглядах русского народа на собственный уклад жизни, о его вкусах, понятиях, симпатиях и антипатиях, ярко свидетельствующих о глубоком знании Д.А.Ровинским духа русского народа. Не довольствуясь этой одной описательной стороной, Ровинский дал атлас всего наиважнейшего, наизначительнейшего и наилучшего по части лубочных картинок.

Издание такого атласа, никогда у нас еще не появлявшегося, требовало, кроме знания и труда, также и значительных затрат, но Ровинский не остановился перед ними, и атлас был исполнен с изумительной тщательностью. Бумага для атласа, подражающая старинной бумаге, была отлита в мастерской Экспедиции Заготовления Государственных бумаг. Копирование картинок производилось разными способами: одни из них грубой работы на дереве, переведены литографическим способом, имеющие более художественное значение - исполнены посредством фотолитографии, для некоторых употреблена фотогравюра по способу Скамони. Печатание атласа обошлось Д.А.Ровинскому в 9 600 руб., текст был напечатан на счет Академии наук. Атлас представляет богатейший материал как для истории нашей гравюры на дереве, так и для истории древнерусской культуры. «В атласе скопировано все, - говорит Ровинский в предисловии к нему, - что могло представлять интерес для русского человека, в каком бы то ни было отношении». Здесь помещены в первый раз, спустя полтораста лет после напечатания их, богатыри наших легенд и сказок, в больших размерах, можно сказать, в виде настоящих картин: Илья Муромец, Алеша Попович, Буслай Буслаевич, Соловей Разбойник и т.д.

Далее, важные по культурному интересу сатирические картинки, среди которых главнейшими являются раскольничьи листы на сюжеты исторические; юмористические изображения: «Повесть о Ерше Ершовиче», «Шемякин суд», «Просьба Калязин-ских монахов» и т.д.; смехотворные изображения из войн прошлого столетия с пруссаками и турками; полное собрание карикатур на Наполеона и французов; множество картинок, имеющих интерес исторический и бытовой: «Казнь убийц Жуковых», «Прививание оспы», «Масляница», «Кулачные бойцы» и т.д., изображение наших старинных кабаков, трактиров, бань, целая «лицевая комедия» с изображением древнего русского театра и публики XVII в., разнообразные гаданья и календари; изображение религиозные, игравшие такую крупную роль в жизни русского народа. В предисловии Ровинский говорит: «примечания, напечатанные в IV томе, и «Заключение», помещенное в V -м томе, имеют чисто компилятивныи характер.

Держаться строгой системы было здесь почти невозможно: об одном предмете сведений набиралось много, о другом гораздо меньше! В.В.Стасов, разбиравший по поручению Академии наук и это исследование Д.А.Ровинского, по поводу этих слов говорит: «Но не должно давать полную веру такому чересчур скромному отзыву автора о своем труде: «Примечания» IV-ro тома и «Заключение» V-ro тома представляют, как в том легко убедится каждый научный читатель, вовсе не одну только механическую компиляцию случайно попадавшихся под руку сведений и материалов, а говорит, что Ровинский дал ряд отдельных, систематически предпринятых, сложных исследований художества и русской национальной культуры, которые обогащают историю русского народа новыми и многообразными результатами». А.Ф.Кони дает также подробный разбор этого исследования, в котором, между прочим, говорит: «В «Русских народных картинках» проходит самыми разнообразными сторонами бытовая и духовная жизнь народа с начала XVII до середины XIX века.

В наивных изображениях народного резца мы видим русского человека в его отношениях к семье, к окружающему миру, к ученью, - в его скорбях и радости, в подвигах и падении, в болезнях и развлечениях. Он пред нами живой, говорящий о себе сам, своим «красным словом», сказкой и легендой - своеобразный, мощный и простосердечный, терпеливый и страшный в гневе, шутливый и в то же время вдумчивый, в жизнь и ее сокровенный смысл с добродушной иронией смотрящей на себя и на все окружающее и величаво-спокойный перед лицом смерти. Это труд громадный, из каждой главы которого светится ум, алчущий и жаждущий сведений о своем, родном. По поводу тех или других народных картинок приведены в нем целые подробные самостоятельные исследования, обширные извлечения из памятников народной литературы; стройные, построенные на богатых источниках и личном опыте и изучении бытовые и этнографические картины. Кто прочел со вниманием пять томов текста к народным картинкам, тот может сказать, что пред его глазами прошла неофициальная, не внешняя, но внутренняя русская жизнь более чем за два века со всем тем, что побуждает ее любить, что заставляет грустить по поводу ее прошлого».

Все народные картинки Д.А.Ровинским расположены в порядке их сюжетов, без различия стилей и школ, смешаны гравюры на меди и на дереве, сюжеты оригинально-русские - и сюжеты, заимствованные из Европы, все это идет рядом и вместе, часто сменяя одно другим. Эта система, принятая Д.А.Ровинским в описании картинок, является самой правильной и единственно подходящей, так как в отношении картинок немало таких вопросов, которые точно не выяснены и являются спорными. Самые главные из них были разрешены и детально разобраны Д.А.Ровинским, но разом разрешить их все превосходило, конечно, силы и средства одного человека, какою опытностью, настойчивостью, трудолюбием и знанием не обладал бы этот человек. Для этого необходимы долголетние труды целого ряда исследователей. Одним из них явился В.В.Стасов в своем интереснейшем и обширном разборе труда Д.А.Ровинского, который может по справедливости считаться продолжением исследования о русских народных картинках.

Свой разбор Стасов производит не по системе Ровинского, то есть, он рассматривает все картинки не по их сюжетам, а по трем главным школам их производства у нас, - Московской, Киевской и Петербургской, из которых вышло все самое значительное и исторически замечательное, национально-характерное и, наконец, наиболее развитое по художественной технике. Картинки производились также в Новгороде, Владимире, Чернигове, Почаеве и Соловецком монастыре, но количество их было незначительно и сюжеты не представляют особенной важности и интереса". Самой значительной по характеру и самобытности является московская школа, между произведениями этой школы есть картинки самого разнообразного содержания - религиозного, исторического, сатирического, балагурного, наставительного, учебного, сказочного и т.д., в которых с яркой характеристичностью и своеобразием выразились разные стороны русского национального духа. Среди картинок московской школы является целая масса картинок истинно оригинальных, вполне самобытных, созданных непосредственным творчеством русского народа, ниоткуда не заимствованных.

Это - картинки с политическим содержанием, относящиеся к тем особенно важным событиям и личностям, которых крупное неизбежное влияние сильно отразилось на жизни русского народа. И именно эти картинки были более распространены в народе, чем картинки даже религиозного содержания, и эти картинки бесспорно представляют наибольший интерес, как отличающиеся смелостью оригинального почина, новостью форм и своеобразием этнографических и других народных потребностей. Большая часть этих картинок появилась в эпоху Петра Великого, когда народ был затронут в коренных своих симпатиях и привычках, когда весь уклад его жизни был насильственно потрясен до корней, начиная от самых важных национальных основ и кончая мелкими бытовыми подробностями. Не имея сил для сопротивления, он естественным образом гнулся и покорялся, но роптал и жаловался, выражая свое недовольство в юмористической форме, прибегая к художественному иносказанию. Одним из важнейших народных созданий этого рода является знаменитая картинка «Мыши кота погребают». «Ровинскому, - говорит В.В.Стасов, - принадлежит та честь, что именно эту капитальную в истории русского народного развития лубочную картинку он исследовал и определил с наибольшей подробностью, всесторонностью и точностью.

Во всех пяти томах текста его ничего нет важнее, замечательнее и солиднее этого его исследования. Свое исследование этого вопроса он обставил таким богатством подробностей, таким обилием приемов, такой тщательностью и таким вниманием к наималейшим деталям, какие лишь редко встречаются в исследовании произведений народного творчества». Изучив целых ряд иностранных картинок, на которых фигурируют мыши и коты, Д.А.Ровинский говорит: «Ни одна из этих картинок не имеет никакого сходства с нашим «погребением»: с первого же взгляда ясно, что ни в индейских картинках, ни в египетских папирусах нет положительно ни малейшего намека на погребение нашего казанского уроженца, ничего схожего с нашей картинкой, кроме разве того, что там и тут есть кот и есть мыши и что и тут сюжет основан на непримиримой племенной вражде их. Наша картинка - чисто русское произведение, ниоткуда не заимствованное и не имеющее никакого сходства ни с восточными оригиналами, ни с нюренбергскими похоронами охотника, на которые указывает Снегирев, ни с другими западными измышлениями. Все подписи на ней, все подробности взяты прямо из русского быта - это вполне оригинальное произведение русского буффа». Картинка эта сочинена раскольниками на Петра I и представляет собой «целый обвинительный акт» против императора, полное перечисление всего того, чем были недовольны и возмущены русские люди конца XVII - начала XVIII в. - это обвинительный акт государственных и исторических деяний Петра.

Замечательно, что сам народ изображает себя тут слабой, бессильной мышкой, сам над собой подтрунивает и зубоскальничает. Другая, подобная ей, знаменитая лубочная картинка исследована Ровинским совершенно самостоятельно. Это - «Яга-Баба, дерущаяся с крокодилом», представляющая сатирический дуэт, где Петр I является с глазу на глаз со своей второй супругой, Екатериной I. Петр здесь - крокодил (любимое прозвище Петра у раскольников), она - злая чухонская колдунья, имеющая даже (в одном из переводов этой картинки), по совершенно правильному наблюдению Д.А.Ровинского, портретное сходство с Екатериной I в обезображенном типе Моора, в гравюре Ивана Зубова. По содержанию картинка - злой намек на известную приверженность державной четы к крепким напиткам. А чтобы никто из зрителей не усомнился в том, что речь идет именно о самом Петре, крокодил на картинке посажен у воды, в уголке представлен кораблик с парусами и мачтами - любимая утеха и цель стремлений императора. Существует целый ряд и других картинок, посвященных Петру I: Баба-Яга изображена уже в ладах со своим мужем - они пляшут вместе; Петр изображается просто «мужиком, плешивым стариком», она - все по-прежнему Баба-Яга, злая, противная; немка верхом на старике. Открытие истинного значения этих народных картинок принадлежит вполне Ровинскому. Идя по его стопам, Стасов к числу сатир на Петра I и Екатерину I относит картинки «Старый немец на коленях у молодой немки», «Молодая немка кормит старого немца соской». Ровинский доказывает, что в народной картинке «Христос побеждает антихриста» последний изображен с лицом Петра I. Относительно другой знаменитой картинки «Бык не захотел быком быть», Ровинский говорит: «Первоначальные мотивы этой картинки можно подыскать во многих западных произведениях: в средневековых миниатюрах есть изображения мужчины, посаженного за прялку; у Гасана зайцы жарят охотника на вертеле (Scheible das Schltjahr, 1, 409); в нашем Эрмитаже есть картина знаменитого Поттера, на которой представлен суд зверей над охотником. Но полнее всего мотивы «света на изворот» представлены на заглавном листе английского лубочного издания «Mad fashions, odd fashions... by John Taylor. London, 1642» (Old book collectors, by Ch Hindloy. London, 1873, v. III).

«По-моему, - пишет В.В.Стасов, - нет не только близкого, но даже и да-лекс го сходства в личностях, предметах и подробностях, изображенных на каждой из этих картинок... Везде тут изображен только «свет на изворот», представлена смехотворная идея, забавная «небылица в лицах», балагурство, очень нередко приходившее на ум людям разных стран и разных эпох, всякий раз на свой лад. Подобные же смехотворные изображения есть, конечно, и на нашей картинке, например: «Овца, искусная мастерица, велит всем пастухам стричься», «Мужик, нарядясь, в стуле сидит, хочет стряпчих, судей и подъячих судить», «Попугай мужика в клетку посадил, чтоб он говорил» и т.д. Я готов даже согласиться, что все они, или по крайней мере многие, суть ни что иное как копии с иностранных оригиналов, потому что не только в костюмах действующих лиц, но и во многих других подробностях указывают на условия быта вовсе не русского: так, например, много раз представлен осел, как принадлежность крестьянского быта («Осел мужика погоняет», «Баба осла забавляла», «Осел мужика брил» и т.п.), но замечу, что все эти изображения являются на нашей картинке изображениями второстепенными, маленькими сюжетами, составляющими рамку вокруг главного центрального сюжета. А этот главный, центральный сюжет - уже вовсе не смехотворный и не балагурный, не забава и не шутка, а сюжет страшный и трагический. Текст из виршей говорит здесь: «Бык не захотел быть быком, да сделался мясником.

Когда мясник стал бить в лоб, то, не стерпя его удару, ткнул рогами в бок, а мясник с ног долой свалился, то бык выхватить у него топор потщился, отрубивши ему руки, повесил его вверх ногами и стал таскать кишки с потрохами». Здесь восемь стихов, и они рисуют целую сцену: остальные 13 маленьких картинок снабжены каждая всего только двумя стихами, содержание которых всякий раз очень кратко и рассказывает всего только один момент, а не несколько последовательных, как главной картинки. Но, кроме этих существенных отличий, мы в этой последней встречаем еще несколько других. Во-первых, топор, которым завладел бык, имеет форму топора русского (другое топорище, короткое и совершенно иначе посаженное в сравнении с иностранными). Во-вторых, на быке фартук и малые ножи, привешенные сборку у пояса, точь-в-точь как у настоящих русских мясников и даже до сих пор. В-третьих, лицо и голова повешенного ногами вверх мясника представляет замечательное сходство с лицом и головою Антихриста, изображенного в одной любопытной картинке раскольничьего происхождения». В.В.Стасов сравнивает оба эти изображения и приходит к выводу, что и на картинке «Бык не захотел быть быком» голова повешенного имеет разительное сходство с Петром I. Таких примеров в разборе Стасова привести можно несколько, и его разбор служит прямым продолжением исследования Ровинского. «Вопрос о подражании и копировании русских лубочных картинок с иностранных образцов - один из самых сложных и важных в истории наших лубочных изданий, и Ровинскому принадлежит та заслуга, что он указал множество подобных заимствований - Рафаэля, Альбрехта Дюрера, Рубенса, Садлера, Аннибала Карраччи, Меллана, Лебрена, Теньера, Калло, Буше и Ланкре и множество изданий, скопированных с иностранных лубочных картинок. Что касается древнейшей киевской школы, то лубочные картинки этой школы заключают в себе гораздо более однообразия, бедности, в сравнении с московскими и преимущественно все - религиозного содержания. Ровинский в своем атласе дал наиболее важные и редкие из них первой половины XVII в.

Что касается «Библии Ильи» (40-е гг. XVII в.), «Апокалипсиса Кореня» 1692-1697 гг., то Ровинский говорит, что все их картинки «скопированы из Библии голландца Ивана Пискатора». Илья, копируя картинки Пискатора, уменьшил их из листового размера в четверку, при этом он выбрасывал из них все то, с чем не умел справиться: фигуры, разные мелочи и даже целые партии фигур; иногда он соединял две картинки Пискатора в одну, а в других местах допускал крупные изменения; мастер Григорий (в «Апокалипсисе Кореня») не рабски копировал Пискатора, а многое изменил, другое переиначил, соединил по две Пискаторовы картинки вместе, придал фигурам своим польские типы и одел их в польские костюмы, не говоря уже о том, что картинки Григория размером вчетверо более картинок Пискатора. Иерей Прокопий, копируя с Пискатора, увеличил картинки в длину, опустил в них разные подробности и тонкости, с которыми не мог совладать при передаче гравюры на дереве». «Открытие связи и сходство Библии Пискатора с нашими иллюстрированными изданиями второй половины XVII в., - говорит Стасов, - принадлежит к числу важнейших заслуг Ровинского. До него Библия Пискатора была у нас неизвестна, и потому не принималась в соображение ни одним исследователем древней русской гравюры. Отныне ни один из них не может обойтись без изучения ее картин.

Но, невзирая на всю эту крупную заслугу г. Ровинского, я считаю, что нельзя внести добытый им результат целиком в историю русской гравюры. Мне кажется, тут должны быть произведены некоторые существенные изменения». Подвергая подробному сравнению три русских издания с Библией Пискатора, Стасов приходит к выводу, что композиция во всех трех изданиях не русского, а иностранного происхождения. «Эти композиции представляют во многих случаях близкое сходство с композициями, находящимися в «Библии Пискатора», но никак нельзя сказать, что они прямо и непосредственно скопированы с Пискатора. Оказывается много таких композиций, которые находятся в русских изданиях, но которых вовсе нет у Пискатора. Общий вывод тот, что наши три издания копированы не непосредственно с Пискатора, а с других неизвестных нам до сих пор изданий, однородных с Пискаторовым». Петербургская школа дала картинки, исключительно гравированные на металле. По своему содержанию картинки эти совершенно утрачивают связь с древнерусским допетровским искусством, и принадлежат вполне новому периоду, духу и направлению русской цивилизации. Особенное место среди них занимают народные картинки на Наполеона и на войну 1812 г. «Ни одно событие, - говорит Ровинский, - не было так роскошно иллюстрировано; в народной галерее нашей около 200 картинок представляют нам, так сказать, лицевые ведомости всего того, что происходило в это достопамятное время, день за днем: геройские подвиги русских Курциев и Сцевол, Наполеоновы неудачи и бегство и, конечно, истребление его армии». В этюде о картинках 1812 г. Д.А.Ровинский живыми красками изображает взгляд народа на нашествие Наполеона и подвергает тонкому психологическом разбору настроения и чувства простого русского человека при известии о гибели Москвы. Глубокая любовь к родине слышится в горячих строках его. «Наряду с погромом 1812 г., - говорит Ровинский, - знаменитое Мамаево побоище глубоко врезалось в народную память, было описано множество раз в разных редакциях и никогда не потеряет своего кровного интереса.

Народ хорошо понимал, что это была незаурядная удельная резня из-за добычи или оскорбленного самолюбия, а битва народная насмерть, за родную землю, за русскую свободу, за жен и детей, за все, что было русскому человеку свято и дорого, вот почему слово о Мамаевом побоище имеет для него такой глубокий интерес и почему на это событие сделана самая огромная из всех народных картинок (почти трех аршин), в четырех разных видах с большим пространным текстом». Вкусы народа, его идеалы, его мечты и размах его фантазий сказывались не в исторических листах, а в картинках, иллюстрировавших жития, легенды, сказки и былины. Их значение огромно, ибо народ надо судить и понимать по его вкусам и идеалам. Ровинский собрал и изучил множество картинок, относящихся именно к этому предмету. Почти два огромных тома и значительная часть заключения в пятом томе посвящены им этого рода картинкам. Опираясь на выводы А.Н.Пыпина и В.В.Стасова, он дает целое историческое исследование о происхождении, приемах и образах произведений русского эпоса в сравнении с западным и восточным, характеризует животный эпос и народный взгляд на силы природы, на народных картинках все твари и даже растения разговаривают с человеком, и Ровинский делает любопытные замечания, возражая Афанасьеву и другим приверженцам мифологической теории, по которой разговор этот и самые похождения героев и богатырей имеют иносказательное, мифическое значение. «В наших лицевых сказках, - говорит он, - и в забавных листах не видно и тени мифических или стихийных значений; наши картинки - позднего происхождения, и герои, изображенные в них, вполне реальны; ходит ли, например, по ночам змей или зверь к женщине, уносит ли ее дракон, - сказка так и разумеет действительного змея или дракона, не предполагая при этом метафоры, ни олицетворения какой-либо стихии.

Точно так служат богатырям Еруслану и Илье Муромцу и разговаривают с ними верные их кони, с Иваном-царевичем - серый волк, а к пьяницам держит речь высокая голова хмеля. У человека, постоянно обращающегося с природой, все составляющее его обиход живет и разговаривает. Залает собака, например, и привычный хозяин понимает, что сказывается в ее лае; он хорошо знает, чего добивается, мурлыча и бурча около него, Котофей Иванович; зачем прилетели сорока-воровка и ворон-воронович, и отчего ревет лесной Михайло Иванович и кричит домашняя коза его Машка; он олицетворяет их как неизменных своих товарищей и переводит их лай, рев и мурлыканье на свой человеческий язык. Простой человек и видит, и думает целыми картинами; «гребнем» стоит перед ним лес, «полотенцем» растянулась река, громовые тучи несутся в виде каких-то неведомых великанов, и все это и вчера, и сегодня, помимо всякого доисторического развития, а потому естественно, что он чутьем чует, что около него нет ничего мертвого. Прочтите у старика Аксакова детские годы Багрова, - ведь у него лес как живой человек стонет, дерево под топором плачет». Веселье народа, его развлечения и праздники составили в собрании Д.А.Ровинского особый отдел, богатый замечаниями по личным наблюдениям автора. За описанием и изображением «широкой масленицы» и «семика» следует подробный рассказ о кулачных боях, о их приемах и правилах («лежачего не бьют!») и об уцелевших в народной памяти героях этой уже исчезнувшей повсюду на Руси забавы.

Точно также остается лишь в воспоминаниях приход вожака с медведем, еще недавно составлявший, по словам Ровинского, эпоху в глухой деревенской жизни. Много личных наблюдений внесено в передачу присказок раешников, живой и самородный юмор, который подвергся почти полному ограничению «в видах умягчения народных сердец и дальнейшего очищения нравственности», как с иронией замечает Ровинский. Точно также полно личных наблюдений автора и живое описание «Петрушки» и последовательного хода представляемой им своеобразной и столь любезной народу трагикомедии. Разбирая упреки, щедро раздаваемые иностранцами русскому человеку за пьянство и показывая их лицемерную сторону, Ровинский, верный своей сострадательной любви к народу, говорит: «почему бы русскому человеку и не выпить?» По словам космографии, в стране, где он живет, «мразы бывают великие и нестерпимые», ну и «моменты» бывают в его жизни тоже некрасивые: в прежнее время, например, в бесшабашную солдатчину отдадут на двадцать пять лет - до калечной старости; или пожар село выметет, самому есть нечего, а подати круговой порукой выколачивают; или сам охотой от такой поруки в бурлаки закабалится и т.д. Много духовной силы надо, чтобы устоять тут перед могущественным хмелем: «пей, забудешь горе», - поет песня. «Аз есмь хмель высокая голова, боле всех плодов земных, - говорит о себе хмель в народной картинке, - силен и богат, добра у себя никакого не имею, а имею ноги тонки и утробу прожорливую; а руки мои обдержат всю землю».

По замечанию Ровинского, в сущности, русский человек пьет меньше иностранного - да только пьет он редко и на тощий желудок, потому и пьянеет скорее и напивается чаще против иностранного. Притом отрезвляющий голос церковных поучений против пьянства не мог никогда получить настоящей силы, так как откупная система с Ивана IV и Бориса Годунова вошла на долгие годы в действие на Руси. С этого времени кабацкие головы и целовальники выбирались для продажи вина и целовали крест «приумножать кабацкие доходы» и собирать за вино деньги «с прибылью против прошлого лета», причем им было разрешено «действовать бесстрашно», за прибыль ожидать милости и «в том приборе никакого себе описания не держать», а главное, «петухов не отгонять», - что они и исполняли в точности... Обширный отдел посвящен Д.А.Ровинским шутам, шутихам и юродивым, а в заключение он, сам горячий любитель странствовать, описывает народные паломничества, делает массу ценных указаний на подробности из народного и церковного быта. А.Ф.Кони говорил об этом исследовании Д.А.Ровинского, что вглядываясь и вчитываясь в «Русские народные картинки», точно исследуешь какую-то богатую руду, которая раскидывается все дальше и дальше вглубь и вширь, обнаруживая в Ровинском громадное богатство, - богатство всевозможного знания, опыта и постоянной, стойкой и нежной любви к родине и своему народу. Академическая комиссия в составе академиков Я.К.Грота, Ф.И.Видемана, А.А.Ваука, А.Ф.Бычкова, А.А.Куника, А.Н.Веселовского и И.В.Ягича присудила Д.А.Ровинскому большую Уваровскую премию, «в убеждении, что она чрез это лишь исполнила долг справедливости в отношении многозаслуженного знатока и неутомимого исследователя истории гравировального искусства в нашем отечестве». Издание «Русские народные картинки» быстро сделалось библиографической редкостью и одной из самых дорогих русских книг. Желая доставить возможность широкой публике познакомиться с его трудом, Д.А.Ровинский в последний год жизни переработал его в более дешевое издание из V и отчасти IV тома, уполномочив Н.П.Собко окончить в нем то, что недоставало Р.Р.Голике в 1900 г. в двух томах. Это дешевое издание было выпущено с массой репродукций в тексте под наблюдением Н.П.Собко.

Современники знали Дмитрия Александровича Ровинского (1824-1895), как выдающегося юриста. Неполных двадцати лет, с отличием окончив Училище правоведения, он занял место помощника секретаря московского департамента Сената, в двадцать шесть стал товарищем председателя Московской уголовной палаты, в двадцать девять - московским губернским прокурором. Избранный звенигородским дворянством в Комитет по вопросу об освобождении крестьян, много и плодотворно работал над положениями Великой реформы. Противник телесных наказаний как «бесполезного орудия возмутительного произвола», он сыграл заметную роль в их отмене. Ровинский - один из инициаторов введения в России суда присяжных, участник подготовки новых судебных уставов, положивших начало глобальной судебной реформе. Тогда, напутствуя молодых судебных следователей, Ровинский произнёс ставшие широко известными слова: «Будьте людьми, господа, а не чиновниками». Назначенный сенатором уголовного кассационного департамента, он отдал этой работе четверть века. Им лично было рассмотрено, доложено и изложено в форме решений и подробных, мотивированных резолюций 7825 дел. Казалось бы, этого достаточно, чтобы заполнить человеческую жизнь до предела. Но Ровинский - это ещё и писатель, искусствовед, один из основоположников русской иконографии, исследователь русской и западноевропейской гравюры и лубка, почётный член Академии наук и Академии художеств, автор и издатель великолепных книг «Полное собрание гравюр Рембрандта» (тома 1-3, Санкт-Петербург, 1890). «Подробный отоварь русских гравёров XVI-ХЗХ веков» (тома 1-2, Санкт-Петербург, 1895), «Обозрение иконописания в России до конца XVII века. Описание фейерверков и иллюминаций» (Санкт-Петербург, 1903) и др. В Хронике представлен один из главных трудов Ровинского - «Русские народные картинки». Сохранилось свидетельство, что тема эта была подсказана Дмитрию Александровичу известным историком и писателем М.П. Погодиным. «То, что вы собираете, - сказал он как-то молодому Ровинскому, составлявшему тогда коллекцию офортов, - довольно собирают и другие; этим никого не удивишь, а вот собирайте-ка всё русское, чего ещё никто не собирает и что остаётся в пренебрежении и часто бесследно пропадает, - так польза будет иная». Результатом этого разговора стала многолетняя поисковая работа, завершившаяся созданием одной из лучших в России коллекций лубков и появлением монументального исследования, состоящего из четырёх альбомов с воспроизведениями 1780 картинок и пяти томов пояснительного текста на 2880 страницах большого формата. Сам Ровинский так аннотировал свое издание: «В четырёх книгах включены народные картинки, выходившие до 1839 года, то есть до того времени, когда все сказки и вновь издаваемые отдельные листы стали выходить с дозволения цензуры. Собственно говоря, некоторые листы к простонародным картинкам не относятся, но так как они были гравированы не для печатных книг, а издавались отдельными листами в то время, когда ещё разделения картинок на барские и простонародные не было, так как картинки эти раскупались людьми всякого сословия и на-лепливались на стены как в царских палатах и барских хоромах, так и в простых избах, то и эти первые произведения нашей гравюры нельзя было исключить из общего описания народных картинок, точно так, как нельзя было исключить из числа их и лицевые календари, и буквари, и некоторые математические и географические листы, печатавшиеся для простого народа и на простой серой бумаге». Всего же Ровинский описал почти 4700 листов, а с учётом разных изданий одних и тех же картинок - до 8000. Не менее интересны, чем описания картинок, авторские примечания к ним. Написанные живым образным языком, они демонстрируют не только глубину проникновения исследователя в изучаемый им материал, но и незаурядный талант литератора. Так, размышляя о лубках, созданных на сказочные сюжеты, Ровинский говорит: «У человека, постоянно общающегося с природой, всё составляющее его обиход живёт и разговаривает. Залает собака - и привычный хозяин понимает, что сказывается в её лае; он хорошо знает, чего добивается, мурлыча и бормоча около него, Котофей Иванович; отчего ревёт лесной Михайло Иванович и кричит домашняя коза его Машка; он олицетворяет их как неизменных своих товарищей и переводит их лай, рёв и мурлыканье на свой человеческий язык. Простой человек и видит, и думает целыми картинками; гребнем стоит перед ним лес, полотенцем растянулась река, громовые тучи несутся в виде каких-то неведомых великанов, и всё это и вчера и сегодня, помимо всякого доисторического развития, а потому естественно, что он чутьём чует, что около него нет ничего мёртвого». Не случайно один из критиков сказал об этой книге: «Трудом, положенным в "Народные картинки", Ровинский поставил памятник своему народу, вложив в постройку его и силу своего разностороннего ума, и теплоту своего, верящего в народ, сердца».

Любитель гравированных картин

В 1825 году скончался видный московский коллекционер-любитель А. С. Власов. Когда многочисленные кредиторы переступили порог его дома на Никитском бульваре, то ошеломленно замерли при виде открывшегося великолепия: на стенах в дорогих рамах - полотна лучших европейских художников, под стеклом сверкающих «горок» красовались драгоценные табакерки, в книжных шкафах длинными рядами выстроились первопечатные книги ж творения знаменитых типографщиков прошлого: Эльзевиров, Альдов, Дидо, Бодони, Баскервиля. Еще большую ценность представляла собой коллекция гравюр, включавшая работы величайших мастеров западного искусства: Рембрандта, Рубенса, Дюрера. Русских гравюр было сравнительно немного, но зато среди них имелись исключительной редкости: например, портрет сподвижника Петра I дьяка Виниуса, работы Фишера, сохранившийся в единственном экземпляре. Распродажа богатейшего собрания Власова, оцененного более чем в миллион рублей (такой же суммы достигали и долги), продолжалась несколько лет. Поначалу особая комиссия, занимавшаяся «власовским делом», решила обратить имущество в деньги для удовлетворения кредиторов посредством лотереи. Было выпущено шестьдесят тысяч лотерейных билетов, из них две тысячи выигрышных. Но поскольку билеты были очень дороги - двадцать рублей каждый, - то лотерея успеха не имела. Лотерейную распродажу заменили аукционной. Первый аукцион состоялся в феврале 1830 года. Для этого случая был выпущен особый каталог. Особняком в нем значились гравюры, предварительно оцененные в тридцать пять тысяч рублей. 1 февраля 1830 года на Маросейке, в доме купца Сырова, стоявшего близ Ильинских ворот, собрались все видные московские собиратели гравированных картин: А. В. Новосильцев, Н.Д. Иванчин-Писарев, Е. И. Маковский, А. В. Олсуфьев, П. Ф. Карабанов. Аукцион начался с распродажи гравюр и протекал очень бурно. Цены все время набавлялись. В конечном итоге большая часть власовских гравюр досталась Иванчину-Писареву, не испугавшемуся значительных расходов. Приобрел он и редкостный портрет Виниуса, взяв верх над молодым собирателем Карабановым, коллекционировавшим исключительно отечественные гравюры.

Теперь у вас такое собрание, которое по красоте и ценности мало чем уступит лучшим коллекциям в Европе! - поздравил Карабанов своего удачливого соперника.

Полыценно улыбнувшись, Иванчин-Писарев повел речь о высоких художественных достоинствах западных гравюр.

Не спорю, - отвечал Карабанов, - западные гравюры по красоте своей могут доставить более высокое эстетическое наслаждение. Но ведь цель собирания русских листов совсем другая: в них важно не художественное достоинство, а то, что они раскрывают перед нами, так сказать, вчерашний день русской жизни и в этом отношении для каждого русского представляют насущный и кровный интерес! Этими же идеями воодушевлялся и выдающийся собиратель русских гравированных картин Дмитрий Александрович Ровинский (1824-1895). Начало собирательства Ровинского относится к 1844 году. Вернувшись в Москву после окончания высшего учебного заведения в Петербурге, он поселился в родительском доме на Пречистенке, напротив церкви Успения на Могилицах. Под жилье ему выделили две небольшие комнатки в мезонине. Очень скоро главным предметом их убранства стали книги: монографии по искусству, альбомы, иллюстрированные издания, гравюры. Особенно Ровинский любил гравюры. Радости и восторгам его не было конца, когда удавалось купить или выменять какую-либо редкостную гравюру. Нельзя было доставить ему ничего более приятного, как указать, где находится хорошая гравюра или у кого хранится особая их коллекция. При таком ревностном отношении к делу собрание гравюр Ровинского очень быстро росло. В 1849 году о нем упомянул журнал «Москвитянин». Более того, Ровинский был поставлен в один ряд с крупнейшими московскими собирателями гравированных картин того времени: Н.Д. Иванчиным-Писаревым, П. Ф. Карабановым, Е.И. Маковским, А. В. Новосильцевым, С.Н. Мосоловым. С тремя последними Ровинский настолько сблизился, что вошел в их художественный кружок, вся атмосфера которого была пропитана высочайшей любовью к искусству. Партриархом кружка был почтенный Егор Иванович Маковский, отец молодых художников Константина и Владимира, впоследствии видных мастеров живописи. Он являлся хранителем «художественных преданий» Москвы. Лично знал многих живописцев и любителей-коллекционеров прежнего времени. Е.И. Маковский много рассказывал о минувшем, о былых аукционах, в том числе и о «власовском», на котором богатые собиратели, соперничая друг с другом, наперебой набавляли цены за редкостные полотна и гравюры. Страстным любителем живописи был Александр Владимирович Новосильцев. Разбитый параличом, он находил единственную отраду в том, что перебирал собранную им превосходную коллекцию офортов, преимущественно Рембрандта, причем в отличных оттисках. Другим членом кружка был Семен Николаевич Мосолов. Три поколения из мосоловского рода посвятили свою жизнь искусству. Отец С.Н. Мосолова имел крупное собрание картин, многие из которых ранее входили в состав знаменитой галереи князя Голицына, распроданной в 1818 году. Сам Мосолов тоже собрал первоклассную коллекцию старинных гравюр, в ней имелось немало редких вещей. Общение с этими незаурядными людьми сделало Ровинского настоящим коллекционером-подвижником. Желая углубить свои познания в отечественном графическом искусстве, Ровинский в 1850 году отправился в Петербург. Он ознакомился с лучшими частными собраниями столицы. Несколько недель провел в публичной библиотеке, обладавшей великолепной подборкой старинных русских гравюр. Последующие годы Ровинский с редкостным упорством работал над своим первым научным трудом - «История русских школ иконописания до конца XVII века». Книга вышла из печати в 1856 году. Интерес публики к этой работе был настолько велик, что уже через несколько лет «История русских школ иконописания» стоила на антикварном рынке 25 рублей (при номинале в три рубля).

Забегая вперед, скажем, что в 1903 году сочинение Ровинского переиздали. Естественно, стоимость первого издания у антикваров понизилась до 10 рублей. Но все равно книга продолжала оставаться трудно-находимой. Параллельно Ровинский работал над другой монографией, посвященной русским граверам на металле и дереве. Материалом для нее служили гравюры, собранные видными московскими коллекционерами и самим Ровинским. К этому времени размах его собирательской деятельности достиг внушительных масштабов: им делались приобретения не только в Москве, но и в Европе. Например, из Германии, от известного антиквария Мюллера, он получил редкостный портрет царевны Софьи. Мюллер купил его при распродаже собрания Боделя Нинхюйса. С Ровинского он запросил по незнанию 120 флоринов. На самом же деле стоимость гравюры была в несколько раз выше. Чтобы показать, какая это редкость, совершим небольшой исторический экскурс. В середине прошлого столетия российский собиратель гравированных картин М. Н. Похвиснев, будучи в Берлине, обнаружил в лавочке тамошнего антиквария Штаргарта старинную гравюру, изображавшую молодого человека в царском облачении. Подпись на немецком языке, сделанная, как видно, самим антикварием, гласила: «Один неизвестный русский царь». За анонимный портрет Похвиснев заплатил полтора талера. Каково же было его ликование, когда по приезде в отечество он выяснил, что приобрел редкость из редкостей - портрет правительницы Софьи. Следует сказать, что прижизненных изображений Софьи совсем немного. Наиболее известное из них - сделанное Л. Тарасевичем. При Петре I, старательно искоренявшем самую память о Софье, почти все гравюры Тарасевича были уничтожены, осталась только одна, да и та погибла в 1777 году. Правда, перед этим с нее успел снять копию А. Афанасьев, а с афанасьевской работы - амстердамский гравер Блотелинг. Однако и «блотелингские портреты» Софьи - большая редкость, их сохранилось всего три. Один был у Лобанова-Ростовского (он обошелся собирателю в тысячу рублей и позже поступил в отдел гравюр публичной библиотеки), другой - у Похвиснева (когда берлинский антикварий Штаргарт узнал, что Похвиснев продал портрет Софьи Д. И. Толстому за пятьсот рублей, то от огорчения заболел и вскоре умер), третий - у Ровинского. Но обратимся к собирательской и научной деятельности Ровинского. В 1857 году он завершил свой второй исследовательский труд «О русском гравировании на металле и на дереве с 1564 г.». Монографию рассмотрело Археологическое общество и нашло ее неудовлетворительной. В следующем году несколько исправленное сочинение Ровинский представил в Академию наук. Рецензентом выступил В. В. Стасов. Он дал резко отрицательный отзыв, посчитав, что автор использовал далеко не все материалы, имевшиеся по данной теме. Ровинский счел упрек справедливым. В своей книге он основывался, главным образом, на работах, находившихся в Москве. Петербургские коллекции отечественных гравюр ему были мало известны. Началась обстоятельная доработка рукописи, длившаяся семь лет. Лишь в 1864 году, посчитав свой труд завершенным, Ровинский вновь направил рукопись в Академию наук. Как и в первый раз, рецензентом выступил В. В. Стасов. Но теперь его отзыв был совсем другим. По рекомендации Стасова работа Ровинского была выдвинута на соискание Уваров-ской премии. Члены комиссии по Уваровским премиям поддержали ходатайство. Большая премия была присуждена Д. А. Ровинскому. Это означало, что труд его будет напечатан за счет мецената. В 1870 году на книжных прилавках появился весьма внушительный по объему том - «Русские граверы и их произведения». Эта монография, сама по себе необычайно ценная и интересная, послужила для Ровинского как бы подходом к его главным исследовательским трудам: «Материалы для русской иконографии», «Подробный словарь русских гравированных портретов», «Подробный словарь русских граверов XVI- XIX веков». Медленно и очень непросто рождалась «летопись отечественной истории в лицах» - «Материалы для русской иконографии». В качестве подхода к разрешению этой сложной задачи Ровинский в 1882 году выпустил в свет альбом «Достоверные портреты московских государей Ивана III, Василия Ивановича и Ивана IV Грозного и посольства их времен». Прекрасно оформленная книга содержала 47 изображений, которые были прикреплены к листам коричневого цвета. Подобное изящество издания воспринималось как неслыханное новшество. «Достоверные портреты» вобрали в себя лишь малую часть того иллюстративного материала, что скопился у Ровинского. Поэтому он решил продолжить издание и выпустить целую серию альбомов с изображениями русских деятелей, от Смутного времени (начало XVII века) и до эпохи Петра Великого. Число подготовленных гравированных портретов было огромно, на издание нескольких выпусков-частей. Однако в каждой из частей имелись досадные пробелы, которые задерживали сдачу рукописи в печать. Возникло опасение, что повторится «бекетовская история». (Известный московский издатель П. П. Бекетов, желая выпустить полное «Собрание портретов россиян», с года на год откладывал его печатание из-за некоторой неполноты, а потом, после смерти издателя, почти все находившиеся у него гравировальные доски пропали.) Под непрестанным давлением любителей гравированных картин Д. А. Ровинский в 1884 году приступил к изданию «Материалов для русской иконографии» в виде отдельных выпусков. Каждый из выпусков (всего за семилетие их вышло двенадцать) включал сорок рисунков. В первый вошел редкостный портрет царевны Софьи, гравированный Афанасьевым с оригинала Тарасевича. Тираж «Материалов» был невелик - 125 экземпляров. Отсюда очень высокая цена: двадцать рублей за выпуск. Особенно ощутимо это было при покупке полного комплекта, когда приходилось выплачивать сразу 240 рублей. Несмотря на такую высокую стоимость, полные комплекты «Материалов» исчезли из продажи уже в 90-е годы. Правда, еще некоторое время они продолжали встречаться у букинистов. А там не стало их и в антикварной торговле. Постепенно стала расти и стоимость самого издания. В 1909 году Никольский букинист Шибанов назначил за полную подборку «Материалов» 750 рублей. Кое-кто из собирателей посчитал, что он крепко ошибся с назначением цены и принужден будет вскоре пойти на попятную. Но книга была куплена. Тогда скептики стали говорить, что данный случай не может служить критерием, поскольку проданный Шибановым экземпляр «Материалов» принадлежал П.А. Ефремову, который от себя добавил в книгу сорок редкостных портретов. В октябре 1911 года московский букинист И.М. Фадеев выпустил свой 35-й каталог, в котором объявил о продаже целой коллекции изданий Ровинского, в том числе и «Материалов для русской иконографии». За последнюю книгу он запросил 1200 рублей!

Коллекционеров охватила паника.

Да за «Ровинского» никогда столько не платили! - возмущались они.

Миротворцем выступил известный московский собиратель Д. В. Ульянинский.

За распродажей почти всех изданий Ровинского, - веско заметил он, - цены на них чрезвычайно возросли и возрастут, без сомнения, еще больше, так как интерес и потребность в них будут существовать всегда, а свободных экземпляров на антикварном рынке будет появляться все меньше и реже. Новых же изданий ожидать нельзя из-за громадных издержек, на которые никто, конечно, не рискнет!

Еще большую значимость для истории живописи имеет другой исследовательский труд Ровинского - «Подробный словарь русских гравированных портретов», печатавшийся на протяжении четырех лет, с 1886-го по 1889-й (по одному тому в год). «Словарь» содержал описание около десяти тысяч портретов, в качестве справочного материала к тексту приложены 700 фототипий с них. Выполнены они были, правда, в малом формате, но тем не менее отличались большой точностью и изяществом. Каждое историческое лицо, запечатленное на гравюрах, имело краткую характеристику. Уже через пять лет «Подробный словарь русских гравированных портретов» сделался непременной дезидератой отечественных собирателей. Видный московский любитель гравированных картин И. М. Остроглазов следующим образом охарактеризовал деятельность ученого-собирателя: «В эту темную область под названием печатных картинок, портретов, - писал он, - Д. А. Ровинский первый пролил свет: до него все это было, как говорится, «темна вода во облацех». Он первый разобрал эту громадину, до него совершенно неизвестную, эту подавляющую своим числом массу портретов, картинок: описал их, измерил, разобрал, привел их в должный порядок, указал каждого портрета художественное и историческое значение, определил степень редкости и ценности каждого гравированного листа, которому прежде не придавалось никакого значения. Словом, из ничего создал стройную систему, образовал особую область ведения». Научную значимость трудов Ровинского хорошо иллюстрирует следующий случай. В Висбаденском музее в Германии находилась одна редкостная средневековая гравюра, имевшая отношение к русской истории. Она изображала посольство князя Сугорского от царя Ивана Грозного к германскому императору Максимилиану II на Регенсбургский сейм в 1576 году. Эту гравюру страстно желал заполучить директор публичной библиотеки М. А. Корф. Однако переговоры с музеем ни к чему не привели. Тогда на помощь пришел Ровинский. Он предложил в обмен на гравюру некоторые из своих сочинений. Дирекция Висбаденского музея немедленно ответила согласием. В 1870 году, заняв высокий государственный пост, Д. А. Ровинский перебрался в Петербург. Петербуржцы, на правах столичных жителей несколько снисходительно относившиеся к москвичам, поначалу пробовали подшучивать над Ровинским: мол, ему трудновато будет привыкнуть к динамичному образу жизни северной столицы.

А я и здесь себе устрою Москву! - отвечал он.

И устроил. После нескольких лет скитаний по большим, но неуютным квартирам Ровинский обосновался на Васильевском острове, в конце 4-й линии, в скромном домике-особняке, скрытом от улицы зеленью деревьев. Здесь он прожил до конца своей жизни, всецело погруженный в изучение поистине огромных коллекций отечественных и западных гравированных картин, в работу над монографиями. Отдохновением для него было рассматривание офортов Рембрандта, перед искусством которого Ровинский благоговел. А потом он с новыми силами возвращался к русским гравюрам, доставлявшим ему совсем другую «нравственную пищу». В рабочем кабинете Д. А. Ровинского гравюры занимали три огромных шкафа. В общей сложности их было несколько десятков тысяч. С годами Ровинский все чаще стал задумываться о дальнейшей судьбе своего собрания. Как распорядиться им? Печальных примеров имелось предостаточно. Взять хотя бы коллекцию гравюр Г. Н. Геннади, среди которых были настоящие уникумы. После его смерти все гравюры разлетелись в разные стороны. А ведь Геннади собирался завещать коллекцию Москве, да так и не успел. Аналогичная история произошла с ценным собранием Г. В. Лихачева. Он тоже не успел составить завещания, и его гравюры рассеялись по белу свету. Посему Ровинский решил не искушать судьбу. В 1890 году он завещал коллекцию отечественных гравюр и лубочных картинок Румянцевскому музею. В октябре того же 1890 года он принес в дар публичной библиотеке свое исследование «Полное собрание гравюр Рембрандта со всеми разницами в отпечатках. 1000 фототипий без ретуши». Вместе с рукописью в библиотеку поступили и все фотографии, сделанные по заказу Ровинского в разных городах Европы с редчайших рембрандтовских офортов, а также все эти негативы. Другой дар поступил в публичную библиотеку уже после смерти собирателя, последовавшей в 1895 году. Это было огромное собрание гравированных портретов иностранных деятелей. Оно включало сорок тысяч листов! Как же Ровинскому удалось составить такое поистине фантастическое собрание отечественных и западных гравюр? Объяснений много. Одно из них состоит в том, что в начале его собирательской деятельности русские гравированные картины стоили очень дешево. Лишь под влиянием трудов самого Ровинского цена на них стала медленно, но неуклонно повышаться. На аукционах их начали буквально расхватывать. Появилось много собирателей русских гравюр. Эта перемена во вкусах не укрылась от европейских антиквариев. На прилавках антикварных магазинов в Берлине, Вене, Дрездене, Лондоне, Париже появились особые папки с надписью «Rossica». В них находились русские гравюры, по цене мало чем уступавшие западным. Расширилась торговля отечественными гравюрами и в России. В Москве они продавались на Кузнецком мосту у В. В. Готье. Через его руки прошло обширное собрание гравюр В. С. Требинова и не менее ценное - петербургского собирателя Н.П. Дурова. Гравюрами торговали антикварии Старой площади: С. Т. Большаков и П. В. Шибанов. Имелись они и у мелких книжников на Никольской. Торг гравюрами вел также букинист, обосновавшийся возле Георгиевского монастыря, что располагался между Тверской и Большой Дмитровкой. Еще в 50-е годы прошлого столетия Д. А. Ровинский, тяготевший к уединению, способствующему творческому процессу, приобрел в Подмосковье, неподалеку от деревни Давыдовки на реке Сетуни, небольшой участок земли. Тогда же он построил на пустоши, на возвышении, деревянный дом. Здесь, в окружении необозримых полей и зеленых дубрав, покоится прах любителя гравированных картин. Автор статьи: Борис Заболотских.

И продолжил выкладывать «Материалы для русской иконографии» Д.А. Ровинского.

Художник Vicente Romero Redondo

В данной подборке можно посмотреть чудесные гравюры, изображающие Петра I. Лично я некоторые из них встречаю впервые. А также карикатуры на события, происходящие в 18-ом веке.

Оригинал взят у aldusku в Материалы для русской иконографии. Собрал Д.А. Ровинский. IX том

356. По поводу планов на покорение острова Мальты. Англичане занимаются приручением трех северных медведей.

Сегодня IX том Ровинский Д.А. Материалы для русской иконографии, гравюры с 321 по 360.

321. Князь Петр Иванович Потемкин ; гравюра Вайта с оригинала Кнеллера. П. И. Потемкин родился в 1617 году; 1667 чрезвычайный посол в Испании и Франции; в 1680 в Англии. Человек очень настойчивый; в Мадрите он потребовал, чтобы грамота к царю была передана ему королем лично, причем заставил испанского и французского королей снимать шляпы во время произнесения имени московского государя. У датского короля, который принимал его больной, в постели, потребовал, чтобы ему была поставлена тоже постель, рядом с королевской, для переговоров.

322, 323 и 324. Три портрета Петра I, гравированные после 1721 г.; напоминающие тип Купецкого.

322. Гравирован черной манерой, очень хорошей работы и исправного рисунка. Петр представлен по колена; с непокрытой головой; волосы густые, завитые; нос длинный; впереди его каменная ограда; на нем латы и порфира; левой рукой он подбоченился, а правой держит жезл, которым уперся в скалу

323. Конный, того же типа; гравирован резцом; скачет влево; вдали видна баталия. Петр в латах, с непокрытой головой, вправо, с жезлом в правой руке. Верхняя часть картины заканчивается двумя пальмовыми ветвями, которые образуют полукруг.

324. Портрет Петра I, схожий с тем же типом; большой, конный, гравированный крепкой водкой; Петр скачет влево; Минерва надевает на него корону; впереди летит трубящая Слава. Слева видна битва.

326–347. Букварь Кариона Истомина, 22 картинки. В это посте я не привожу данные гравюры.

351. Карикатура на усмирение восстания в Амстердаме в 1787 году. Принц Оранский побивает возмутившихся голландцев, которые представлены в виде квакающих лягушек; внизу прусский король, с тремя музыкантами из чертей, которые аккомпанируют ему на разных инструментах. Вверху, слева, Екатерина II собирается воевать с султаном, австрийский император удерживает ее; справа, французский король негодует против вмешательства королей, английского (под ними) и прусского, в голландские дела. Карикатура работы Гильрая.

352. «Наш великодушный союзник

353. «Союзные силы и равенство без сапог»

352. «Наш великодушный союзник» и 353. «Союзные силы и равенство без сапог». Обе картинки работы Гильрая. Вторая изображает неудачу французов при Сен Жан д’Акре: англичанин держит Наполеона за руки; турок собирается обрезать ему нос; австриец, с помощью русского медведя, снимает с него сапоги.

355 и 356. Картинки, изданные по поводу планов на покорение острова Мальты. Россия, в виде медведя, спускает на море кораблики; Английский лев наблюдает с противоположного берега; Англичане занимаются приручением трех северных медведей.

357. Британский зверинец 1796 года

357. Британский зверинец 1796 года. В числе зверей сидит русский медведь, с надписью на клетке: «очень разумный зверь». Питт кормит австрийского леопарда червонцами; прусский орел тянется к ним же; оба, как сказано в тексте картинки, «большие едоки золота».

358. Сатирическая картинка на подвиги Герцога Брауншвейгского. Карл Вильгельм Фридрих Брауншвейгский родился в 1735 году; с 1773 генерал от инфантерии в прусском войске; прославился, как полководец, тем, что с небольшим войском усмирил Амстердамскую революцию и восстановил Штатгальтера. С 1780 по 1806 г. герцог Брауншвейгский. По настоянию Екатерины II, он был послан в июле 1792 года, с 90.000 войска, для усмирения французских революционеров. Он надеялся через Лотарингию проникнуть до Парижа и, обложив его, принудить к сдаче голодом. Но план этот не удался: войско его сильно терпело от недостатка съестных припасов и болезней; после нескольких стычек с французскими генералами, герцог был принужден очистить Шампанью; кампания кончилась полною неудачею. В 1793 году герцог воевал против французов в сообществе австрийского войска; в 1794 г. отставлен от войска и занялся управлением своего герцогства; умер в Альтони, 10 ноября 1806 года.

359 и 360. Две картинки по поводу планов покорения Константинополя и устройства Византийской империи. Султан, сопутствуемый англичанином и неаполитанским королем, нападает на Россию и Австрию.

Внимание!!! Если Вы копируете статью или отдельное изображение себе на сайт, то обязательно оставляйте гиперссылку непосредственно на страницу, где размещена первоначальная статья пользователя aldusku . При репосте заметки в ЖЖ данное обращение обязательно должно быть включено. Спасибо за понимание. Copyright © aldusku.livejournal.com. Тираж 1 штука. Типография «Тарантас».

И ставлю ролик, соответствующий записи - русское хоровое пение 18-го века.

Д.А. Ровинский - юрист, историк искусства, библиофил, собиратель графики.

Родился в Москве 16 августа 1824 г. в семье полицеймейстера. В 1844 г. закончил Петербургское училище правоведения. Начал службу в Петербурге в Министерстве юстиции. Однако, прослужив четыре года, в 1848 г. переехал в Москву. Здесь он прожил двадцать два года: служил по юридической части - сначала стряпчим, в 1850- 1853 гг. - товарищем председателя Московской Уголовной Палаты, в 1853-1868 гг. - московским губернским прокурором, в 1868-1870 гг. - председателем Уголовного департамента Московской судебной палаты. В 1870 г. Дмитрий Александрович получил высокую должность сенатора Уголовного кассационного департамента и переехал в Петербург.

В Москву Ровинский приехал начинающим, никому не известным собирателем, а покидал ее с огромной коллекцией, пользовавшейся европейской славой.

Д.А.Ровинский стал заниматься коллекционированием с 1844 г., с тех пор как поступил на государственную службу. Первоначально он собирал работы западноевропейских мастеров. Интерес к собирательству пробудился у него после посещения Эрмитажа и знакомства с творчеством Рембрандта. «Не будучи в состоянии окружить себя картинами Великого мастера, которые уже успели разместиться в неотчуждаемое владение по большим музеям, - писал ученый-экономист К.С.Веселовский, - Ровинский стал страстно собирать ныне уже нелегко находимые офорты Рембрандта» (17, с. 106).

В поисках произведений прославленного мастера Дмитрий Александрович объездил Европу вдоль и поперек, лично принимал участие во всех крупных аукционах, вел оживленную переписку со всеми крупнейшими антикварами. К концу жизни он составил одну из самых полных в Европе коллекций оригинальных гравюр Рембрандта, которая включала 395 первоначальных оттисков и около двухсот разновидностей. Владелец настолько дорожил своей коллекцией листов Рембрандта, что, уезжая Из дома, сдавал ее на хранение в государственный банк.

Кроме того, Ровинский собрал целую библиотеку о творчестве этого мастера. Итогом многолетней работы стала публикация семи томов «Полного собрания гравюр Рембрандта» (1890), причем четыре тома содержали текст, а три - тысячу иллюстраций. Эта книга стала справочным пособием для всех коллекционеров и искусствоведов и таковой остается по сей день. Как заметил А.Ф.Кони, Ровинский «создал великому голландцу - «королю светотени» - памятник, которого тот не дождался от преследующих художественные цели учреждений своей родины!» (11, с. 578).

Русская часть собрания Д.А.Ровинского зародилась в Москве. Этому способствовали атмосфера «белокаменной», еще хранившая множество остатков старины, знакомство с сотрудником Оружейной палаты, в будущем крупнейшим историком-москвоведом, И.Е.Забелиным и общение с двоюродным дядей, владельцем русского Древлехранилища М.П.Погодиным. «То, что вы собираете, - говорил Михаил Петрович, - довольно собирают и другие - этим никого не удивишь, а вот собирайте-ка все русское, чего еще никто не собирает и что остается в пренебрежении и часто бесследно пропадает, - так польза будет иная» (11, с. 592).

Ровинский познакомился с И.Е.Забелиным вскоре после переезда в Москву, когда тот служил в Оружейной палате, и часто бывал у него. «Это хранилище, - писал Забелин, - и послужило, так сказать, мостом, по которому Дмитрий Александрович легко и незаметно перешел в своих изысканиях прямо к русской старине» (11, с. 3). Вместе с Забелиным Ровинский осматривал московские церкви, соборы, монастыри, боярские дворцы. Потом они вместе обошли (именно обошли! - Ровинский берег деньги на приобретение гравюр) все исторические места ближнего и дальнего Подмосковья. Затем стали ежегодно совершать путешествия по Центральной России.

Всю жизнь Дмитрием Александровичем неодолимо владели две страсти: коллекционирование и путешествия. Эти увлечения не мешали друг другу, напротив, помогали, споспешествовали, как говорили раньше. Из ежегодных летних поездок подчас по самым глухим и захолустным уголкам российской глубинки, с их патриархальным бытом, нетронутой стариной, обычаями и традициями, Ровинский привозил новые и новые листы для своего собрания. Он буквально исколесил всю Россию, собирая отечественную старину. Добавим, что он объездил и всю Европу, кроме того, побывал в Египте, Китае, Индии и добрался даже до Японии.

Став состоятельным человеком, Д.А.Ровинский стремился приобретать гравюры для своей коллекции целыми собраниями. Он стал обладателем собраний гравюр, принадлежавших ранее Я.Ф.Большакову, А.М.Дмитриеву, А.М.Яковлеву, А.И.Гассингу, И.И.Петрову, П.П.Бекетову, И.М.Остроглазову и некоторым другим. По мнению , главные свои приобретения собиратель совершал все-таки за границей, где антикварный рынок был богаче. В Европе им были найдены и многие русские гравюры. Причем даже самые редкие листы там удавалось купить относительно недорого. Серьезный спрос на русскую графику на западном антикварном рынке возник только после выхода в свет классических трудов по истории гравюры самого Ровинского.

Русская часть коллекции Д.А.Ровинского включала такое разнообразие гравюр, что по сути представляла развитие национального гравировального искусства от его зарождения до современности. Работы современников Ровинский собирал с такой же настойчивостью, как и старинные листы. Шире всего в этом собрании были представлены портреты и народные картинки.

Целенаправленно и настойчиво Ровинский собирал литографированные и гравированные портреты. У него были представлены царские особы, дипломаты, военачальники, ученые, художники. Они составляли целую портретную галерею. «Страсть Дмитрия Александровича собирать портреты, не уступавшая его страсти пополнять принадлежавшую ему коллекцию гравюр Рембрандта, доходила до того, - вспоминал академик А.Ф.Бычков, - что он часто покупал за довольно высокую цену книги, в которых находились гравированные русские портреты, выделял их из книг, а самые книги оставлял букинистам, утверждая, что таким образом он дает возможность людям, не ценящим портреты, приобретать сочинения, иногда важные, за бесценок» (17, с. 102).

В это собрание Ровинского входили портреты исключительной редкости. Например, портрет царевны Софьи в царском одеянии и с короной на голове был известен всего в трех экземплярах. Едва ли не единственным был портрет Андрея Денисовича Виниуса, основателя тульских заводов, работы гравера Вишера. Тут было до пятидесяти редчайших портретов Петра Великого. Каждый из портретов Дмитрия Самозванца и Марины Мнишек являлся величайшей редкостью. В коллекции же Ровинского были все известные портреты Самозванца и его спутницы. Большой интерес представляли портреты Симона Ушакова, копии с редчайших портретов В.А.Жуковского работы Вендрамини.

Дмитрий Александрович каждый раздел своей коллекции собирал настолько основательно, настолько глубоко изучал тему, что естественно и органично итогом работы становились научные публикации. Материалы портретной галереи легли в основу четырехтомного «Подробного словаря русских гравированных портретов» (1886-1889). В качестве иллюстраций для книги автор отобрал около 2000 листов из своего собрания. Это было второе издание «Словаря». В предисловии к первому, вышедшему в 1872 г., автор писал, что книга адресована любителям русских гравюр и главная ее цель - возбудить охоту к гравюрам отечественных мастеров и сохранить их от гибели. Поставленной цели он достиг. Число собирателей гравюр русской школы значительно увеличилось, причем не только в России, но и за рубежом.

Коллекция русских народных картинок-лубков в собрании Д.А.Ровинского по своей полноте не уступала его портретной галерее и считалась одной из наиболее значительных коллекций такого рода. Эти коллекции дополняли друг друга, взаимно перекликались и вместе давали богатейший материал для характеристики русского общества на протяжении нескольких веков. В этих картинках была отражена жизнь народа с надо середины XIX в. Здесь и сюжеты, посвященные детям (особенно на тему постижения грамоты), здесь и космографии - своего рода учебники по всемирной истории, целые серии, посвященные Мамаеву побоищу, войне с французами. Здесь и народные праздники, и паломничество к русским святыням, и юродивые, и грехопадение человека. Казалось, не было такой стороны в жизни отдельных людей и общества в целом, которая бы не была отражена безымянными мастерами в лубочных картинках.

Дмитрий Александрович начал собирать лубок одним из первых, в то время, когда к нему как к произведению «подлого» сословия не было никакого почтения. Тем самым он не только спас от забвения и уничтожения множество листов, но, возбудив интерес коллекционеров к этому предмету, сохранил ценнейшие источники для характеристики целой отрасли самобытного народного творчества. Итогом его собирательской деятельности явилась еще одна многотомная публикация: 1780 листов из собрания лубков увидели свет в девятитомном сочинении Д.А.Ровинского «Русские народные картинки» (1881-1893).

Известный художественный критик В.В.Стасов писал: «Дмитрий Александрович Ровинский представляет собою очень редкий у нас пример. Он один из тех немногочисленных, но все-таки существующих на свете русских людей, которые, взяв на свои плечи еще в молодости важное и значительное дело, никогда не отступали от него в продолжение всей своей жизни, никогда ему не изменяли, никуда не перебегали и не перескакивали, никому не позволяли сманивать себя на сторону и постоянно снимали со с любовью взращиваемого ими дерева все новые и новые драгоценные плоды» (22, с. 417).

О книгах Дмитрия Александровича в той же статье Стасов писал: «Это все такие капитальные, такие истинно вековые издания, которые кажутся невозможными для усилий одного и того же человека, да еще человека, занятого обязательною государственною службою: в начале своей карьеры Д.А.Ровинский был одним из самых выдающихся прокуроров наших и принимал громадное участие в приготовлении и осуществлении судебной нашей реформы: в течение последних двадцати лет он состоит сенатором. И, однако же, несмотря на такую свою постоянную занятость, Д.А.Ровинский находил всегда столько времени, сколько нужно было для того, чтоб заниматься самыми обширными, сложными и идущими до последних мелочей исследованиями, разысканиями; путешествия по Европе и Азии, работа в иностранных галереях и коллекциях также уносили пропасть времени, и все-таки Дм. Ал. Ровинский успевал со всем этим справляться и издавать, без всякой чужой помощи и на одни собственные средства, те многочисленные тома за томами, ту огромную историческо-художественную галерею, которая навеки останется связанною с его именем» (22, с. 418).

За заслуги в исследовании истории искусств Ровинский был избран почетным членом Академии художеств (1870) и Петербургской Академии наук (1883).

Дмитрий Александрович всегда охотно показывал свои гравюры любителям, знатокам и коллекционерам. «Его глаза загорались и радостно блестели, - вспоминал юрист и общественный деятель А.Ф.Кони, - когда он мог показать какое-либо из своих приобретений и рассказать историю его получения, требовавшую иногда немалых хлопот и странствий» (12, с. 28).

Дмитрий Александрович не раз дарил произведения из личной коллекции и изданные книги музеям и библиотекам. Но более всего подношений он сделал Императорской Публичной библиотеке. Более двадцати лет он помогал ей собирать коллекцию портретов Петра I и даже из своего собрания пожертвовал три редких изображения императора.

В Москве Д.А.Ровинский неоднократно менял свой адрес. Дома, в которых он жил в 1850-е гг., не сохранились (Остоженка, д. 24; Большой Афанасьевский переулок, д. 41). В 1860-е гг. он приобрел дом в Трубниковском переулке, который цел и поныне. Это здание под номером 32. Позднее, в 1867 г., он снимал квартиру в Борисоглебском переулке (ныне д. 6).

Несмотря на свое высокое положение, Ровинский жил без какой-либо роскоши: вокруг него как бы не существовало ничего, кроме книг и гравюр. Все свои средства собиратель тратил исключительно на коллекции и издания. «Обстановка его верхнего жилья, - вспоминал И.Е.Забелин, - не оставила у меня в памяти никаких других предметов, кроме массы книг по истории искусства и больших и малых папок с гравюрами» (17, с. 3).

Хотя с 1870 г. Ровинский жил в Петербурге, в Москве он бывал довольно часто. Летний отпуск проводил только в Подмосковье на своем любимом хуторе на Сетуни, который приобрел еще в 1851 г. Здесь у него были два развлечения - цветы и фейерверки. Небольшой домик утопал в цветах, выращенных самим коллекционером, а по вечерам окрестности расцвечивались огнями фейерверков, которые он мастерски умел составлять, используя богатейший опыт мастеров-пиротехников. Среди сотен папок с гравированными листами четыре хранили листы, посвященные этому давно забытому виду искусства.

Дмитрий Александрович умер в Германии в Бад-Вильдунгене 11 июня 1895 г. Погребен под Москвой близ своего хутора на Сетуни у Спасской церкви.

Уникальную коллекцию, весь капитал и все недвижимое имущество собиратель завещал музеям и библиотекам. Иностранная часть коллекции осталась в Петербурге: свыше 600 гравюр Рембрандта поступили в Императорский Эрмитаж, около 50000 портретов западноевропейских мастеров - в гравюрное собрание Императорской Публичной библиотеки, гравюры зарубежных школ и все медные гравировальные доски - в Императорскую Академию художеств. Личная библиотека Ровинского, включавшая отборное собрание книг по искусству, перешла к Петербургскому училищу правоведения. В составе этой библиотеки было и полное собрание изданий коллекционера.

Русскую часть коллекции Дмитрий Александрович завещал Москве. В 1897 г. эта часть собрания в 180 больших томах и огромных папках, систематизированная самим коллекционером, поступила в Московский Публичный и Румянцевский музеи. Сюда входило: 74 тома русских портретов, 59 томов работ русских граверов, 43 тома русских народных картинок, 4 тома с «фейерверками», 1 том старинной ксилографии и отдельные подборки по разным темам. Это подношение сразу же принесло европейскую славу Гравюрному кабинету, сделало его широко известным в России и способствовало притоку в музей новых поступлений от коллекционеров.

Хутор на Сетуни Д.А.Ровинский завещал Московскому университету.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

1.Адарюков В.Я. Архив Дмитрия Александровича Ровинского // Среди коллекционеров. - 1921. - N 6-7. - С. 11-20.

2.Адарюков В.Я. В мире книг и гравюр: Воспоминания. - М., 1984. - С. 9.

3.Адарюков В.Я. Гравюра и литография в книге XIX века: Портреты издателей и художников русской книги. - М., 1984. - С. 9.

4.Адарюков В.Я. Дмитрий Александрович Ровинский: Материалы для его биографии // Старые годы. - 1916. - Апрель-июнь. - С. 93-110.

5.Адарюков В.Я. Д.А.Ровинский-коллек-ционер // Среди коллекционеров. - 1921. - N 2.- С. 1-4.

6.Водо Н.Н. Столетие Гравюрного кабинета //50 лет Государственному музею изобразительных искусств им. А.С.Пушкина: Сб. статей. - М., 1962. - С. 15, 17.

7.Забелин И.Е. Воспоминания о Д.А.Ровин-ском. - Спб., 1896.

8.Земенков B.C. Памятные места Москвы. - М., 1959. - С. 94.

9.Иваск У.Г. Частные библиотеки в России: Опыт библиографического указателя // Приложение к журналу «Русский библиофил» за 1911 год. - Спб., 1912 . - N 964.

10.Иконников B.C. Опыт русской исто-

риографии. - Киев, 1891 - 1892. - Т.1, кн.1.

С. 71-72, 295, 307, 433, 479, 723, 818-819;

Т. 1, кн. 2. - С. 1210, 1274, 1361, 1368, 1370,

1373-1377, 1401-1404, 1408, 1418, 1507, 1717.

11.Кони А.Ф. Д.А.Ровинский // Очерки

и воспоминания. - Спб., 1906. - С. 521-624.

12.Кони А.Ф. О Д.А.Ровинском // Среди коллекционеров. - 1921. - N5. - С. 27-28.

13.Левинсон-Лессинг В.Ф. История картинной галереи Эрмитажа: 1764 -1917. - Л., 1985. - С. 209.

14.Миронов А. Московский Публичный и Румянцевский музеи как художественно-воспитательные учреждения. - М., 1899.

15.Отчет Московского Публичного и Ру-мянцевского музеев за 1897 год. - М., 1898.

16.Отчет Московского Публичного и Ру-мянцевского музеев за 1903 год. - М., 1904. - С. 47.

17.Публичное собрание Императорской Академии наук в память ее почетного хи\.ена Д.А.Ровинского: 10 декабря 1895 года. - Спб., 1896.

18.Ровинский Д.А.: К 50-летию служебной деятельности // Нива. - 1894. - N 24. - С. 570-571.

19.Ровинский Д.А.: Некролог // Нива. - 1895.- N 25.- С. 602-603.

20.Романюк С.К. Из истории московских переулков. - М., 1988. - С. 159, 190, 192.

21.Стасов В.В. Воспоминания о Д.А.Ровинском // Статьи и заметки, публиковавшиеся в газетах и не вошедшие в книжные издания. - М., 1952. - Т.1. - С. 182-189.

22.Стасов В.В. Новые труды Д.А.Ровинского // Статьи и заметки, публиковавшиеся в газетах и не вошедшие в книжные издания. - М., 1954. - Т.2. - С. 417-431.

(1824 - 11 июня 1895 года в Вильдунгене, близ Пирмонта) - сенатор, тайный советник, коллекционер.

Поздно ночью мы получили печальное известие о внезапной смерти Дмитрия Александровича Ровинского, сенатора, известного собирателя и издателя русских гравюр, портретов, народных картинок. Родился он в 1824 г. в Москве. В прошлом мае 1894 г. праздновался 50-летний юбилей его служебной деятельности. Кончина Д. А. Ровинского - большая потеря для истории русского искусства и русской старины. Он обладал первым в России, по полноте, собранием русских гравированных портретов, лубочных картин и литографий, которое завещано им московскому Румянцевскому музею.

Его монументальные издания "История русских школ иконописи", "Русские народные картинки", "Словарь русских гравированных портретов", "Полное собрание гравюр Рембрандта с 1000 фототипий" и другие его издания останутся навсегда капитальными вкладами в небогатой литературе истории русского искусства.

("Русские Ведомости", 1895, № 162).

Библиография

"Объяснительная записка о положении дела судебного ведомства" (СПб., 1863, 265 стр.).

"История русских школ иконописи до конца XVII века" (СПб., 1856, 196 стр.).

"Русские граверы и их произведения с 1564 г. до основания Академии Художеств" (М., 1870, 403 стр.).

"Словарь русских гравированных портретов" (СПб., 1872, 236 стр.).

"Русский гравер Чемесов" (СПб., 1878, пять листов текста и 17 гелиогравюр).

"Русские народные картинки" (СПб., 1881, пять томов и атлас).

"Достоверные портреты московских государей Ивана III, Василия Ивановича и Ивана IV Грозного и посольства их времени" (СПб., 1882, 45 рисунков).

"Николай Иванович Уткин. Его жизнь и произведения" (СПб., 1884, 196 стр. с атласом).

"Материалы для русской иконографии" (СПб., 1884-1887 гг.).

"Подробный словарь русских гравированных портретов" (СПб., 1889).

"Полное собрание гравюр Рембрандта" (СПб., 1890, LXVI + LXXXVIII + 188 стр.).

"В. Г. Перов. Его жизнь и произведения" (СПб., 1892).

"Полное собрание гравюр учеников Рембрандта и мастеров, работавших в его манере" (СПб., 1894).

"Полное собрание гравюр Адриана ван Остаде", 221 фототипия без ретуши (СПб., 1912, 122 стр.).

"Обозрение иконописания в России до XVIII века" и "Описание фейерверков и иллюминаций" (СПб., 1903).

О нем:

"Московские Ведомости", 1894, № 159; 1895, № 161, 169.

"Новое Время", 1894, № 6545, 7108.

"Вестник Европы", 1895, кн. 7, с. 438-440; 1896, кн. 1, с. 129-175, кн. 2, с. 607-660.

"Русские Ведомости", 1895, № 169.

"Исторический Вестник", 1895, кн. 5, с. 581-583.

"Новое Время", 1895, № 6926.

"Новости", 1895, № 321.

"Русское Обозрение", 1895, кн. 10, с. 803 -820.

Стасов В. В. Воспоминания товарища о Д. А. Ровинском (СПб., 1896).

"Русская Мысль", 1907, кн. 2, отд. II, с. 133-170.

Ровинский, Дмитрий Александрович

Известный юрист и государственный деятель, ученый исследователь по истории русской жизни и истории искусств, почетный член академий наук и художеств. Сын московского полицеймейстера, род. 16 августа 1824 года. Окончив курс в училище правоведения, начал службу в Москве, где последовательно проходил должности секретаря сената, губернского стряпчего, товарища председателя уголовной палаты, губернского прокурора, прокурора судебной палаты и председателя уголовного департамента судебной палаты. С 1870 г. состоял до самой смерти (11 июня 1895 г.) сенатором уголовно-кассационного департамента.

Период служебной жизни Р. до начала судебной реформы отличался чрезвычайно живой, чуткой и чуждой всякого формализма деятельностью, особливо на важной должности губернского прокурора, значение которой он умел чрезвычайно возвысить, несмотря на всю трудность отношений с самовластным и узким "хозяином Москвы" - генерал-губернатором графом Закревским. Настойчиво добиваясь возможной материальной правды и справедливости в решениях по делам уголовным, построенным подчас, с полным забвением о живом человеке, на теории формальных, предвзятых, механически оцениваемых доказательств, добытых притом при следствии невежественными и часто своекорыстными полицейскими чиновниками, вымогавшими у заподозренного сознание с помощью замаскированных, а иногда и явных истязаний или томлении в "клоповниках" и "могилах" подвальных этажей "частных домов" - Р. входил во все и бдительным надзором, настояниями и просьбами, где только было возможно, устранял вопиющие злоупотребления современного ему судебно-следственного порядка. Много приходилось ему трудиться и над улучшением положения арестантов в среде, где уже кончал сиять светом своего любвеобильного сердца Федор Петрович Гааз, о котором Р. и в конце своих дней вспоминал с умилением. Тяжелые столкновения с графом Закревским вызывались заступничеством Р. за крепостных, при искусственно раздуваемых случаях неповиновения их помещикам и даже управляющим, причем случаям этим бездушно придавался характер "восстания", влекшего за собой каторгу и плети. Стараясь влиять на молодых судебных деятелей собственным примером, Р. горячо приветствовал издание в 1860 г. наказа судебным следователям и напутствовал будущих следователей Московской губернии, собравшихся у губернского прокурора, призывом "быть прежде всего людьми, а не чиновниками, - служить делу, а не лицам, - опираться на закон, но объясняя его разумно, с целью сделать добро и принести пользу, и домогаться одной награды: доброго мнения общества...". Предположения о необходимости судебной реформы вызвали его на ряд работ, содержавших в себе исполненную действительного знания жизни и веры в духовные силы народа, критику "общей объяснительной записки" к проекту уголовного судопроизводства графа Блудова, в которой предлагалось постепенное введение улучшений в существующие судебный строй и приемы. Стоя за необходимость радикального изменения последних и находя нужным с корнем вырвать из русской судебной жизни черствое "приказное отношение", прикрытое "либеральными декорациями с трескучими фразами и уголовными прибаутками", Р. предлагает в основу судебного строя положить уже выяснившийся с самой симпатичной стороны тип мирового посредника и затем, для более важных дел, создать суд присяжных. Он первый имел смелость ясно и прямодушно поставить вопрос об этом суде на практическую почву, вступив при этом в борьбу со многими лицами, авторитетными по своему положению. Против указаний на предполагаемую неспособность русского человека отличать преступление от несчастия Ровинский выставлял в своих юридических и историко-литературных трудах - глубокую разницу между состраданием народа к осужденному и предполагаемой снисходительностью его к преступлению. "Народ, - говорил он, - смотрит с состраданием на преступника, уже наказанного плетьми и осужденного на каторгу и ссылку и, забывая все сделанное им зло, несет ему щедрые подаяния вещами и деньгами; он жалеет подсудимых, просиживающих под судом годы и десятилетия в явное разорение своего семейства и государственной казны, - но за это сострадание следовало бы скорее признать за народом глубокое нравственное достоинство, нежели обвинять его в недостатке юридического развития". Яркими красками описывал Р., в различных записках, осуществление господствовавшей у нас до 1863 г. системы наказаний, с острожным сидением, плетями и шпицрутенами, рисуя ужасающими, но правдивыми чертами "зеленую улицу". На отрицание в русском человеке чувства законности, вследствие чего присяжные будто бы не будут видеть преступления там, где его видит закон, Р. отвечал указанием на то, что именно общественный суд, гласный и всеми уважаемый, должен предшествовать юридическому развитию общества и самих судей, так как только в нем народ научится правде и перестанет признавать некоторые преступления за самое обыкновенное дело. Наконец, на опасение, что суд присяжных окажется непонятным обществу новшеством и не найдет нужных для себя органов в лице прокуроров и защитников, он возражал исследованиями об участии общественного и выборного элементов в старом русском суде и чрезвычайно интересными замечаниями и выводами о том, как должен выработаться и какими национальными особенностями выразиться тип будущих русских обвинителей и адвокатов. Вызванный в Петербург для участия в комиссии по судебному преобразованию и прикомандированный в 1863 г. к государственной канцелярии, Р., настойчиво и неустанно, проводил свой взгляд, стараясь, между прочим, освободить производство с присяжными от ненужных условностей, сократить прокурорские отводы, чрезмерно частое приведение заседателей к присяге и вообще устранить из производства тот элемент недоверия и дидактизма, к которому многие были склонны по отношению к представителям общественной совести. Некоторые из предположений Р. были осуществлены, под властным указанием опыта, лишь впоследствии. С особенной любовью работал Ровинский и над организацией мирового института, предлагая, для поднятия его в глазах населения и для ближайшего приобщения его к органам центрального и местного управления, считать почетными мировыми судьями на всю империю министров юстиции и внутренних дел, членов государственного совета и сенаторов - во все время нахождения их в должности, а по губерниям - губернаторов, губернских предводителей дворянства и председателей губернских земских управ. В 1862 г., под его непосредственным руководством, была исполнена обширная судебно-статистическая работа по собранию и разработке сведений о положении дел судебного ведомства в губерниях будущего московского судебного округа. Назначенный прокурором этого округа в 1866 г., Р. с радостной энергией принялся за практическую организацию нового дела. Им избран первый состав московской прокуратуры, из которой вышло столько замечательных судебных деятелей. Им были призваны в ее ряды, между прочим, будущий министр юстиции Манассеин и известный своим талантом обвинителя Громницкий. Исполняя, наряду со своими подчиненными, прокурорские обязанности, чуждый всякого "генеральства" и стремления к внешнему блеску, Р. служил им примером преданной службы и любимому делу. Первые шаги новых учреждений не могли обойтись без невольных ошибок, а общество далеко не во всех своих слоях относилось к ним с сочувствием. Возникали неизбежные столкновения и пререкания, приходилось иметь дело с тайным злорадством и явным недоброжелательством тех, чья власть или влияние встречали законную препону в непривычной деятельности новых учреждений. Положение первого прокурора судебной палаты самого большого из судебных округов было не только трудное, но и нравственно ответственное перед будущностью нового суда. И в должностях судьи по существу и судьи кассационного, Р. сохранил свой жизненный взгляд на каждое дело, которое представлялось ему прежде всего бытовым явлением с индивидуальной окраской. Чуждый мертвых юридических схем, видевший во всем и прежде всего живого человека, Р. вносил свою отзывчивость на запросы житейской правды и в отвлеченную область оценки кассационных нарушений. Враг всякой "канцелярщины", всего уклончивого, неопределенного и недосказанного, он был краток и точен в своей работе, умея, однако, очень подробно разрабатывать вопросы, когда они касались установления правильного взгляда на серьезные правоотношения или правонарушения. Он работал неустанно, с редкой добросовестностью, не избегая ни под какими предлогами сухого и, подчас, очень скучного, кропотливого труда.

В течение своей сенаторской деятельности он был всегда на своем посту, влияя на товарищей независимостью и ясностью своих житейских и юридических взглядов. Вступив в сенат в возрасте, когда многие уже мечтают о покое, он бодро принялся за труд и доложил 7825 дел, по каждому из которых им собственноручно написано решение или мотивированная резолюция. Это было для него нелегко, ибо рядом со службой у него существовала любимая сфера искусства, куда его влекло всеми силами души и где он отдыхал душевно. В этой сфере он сделал очень многое. Один, собственными трудами и путем больших материальных жертв, он собрал и издал ряд изданий: "Историю русских школ иконописания", "Русские граверы и их произведения", "Словарь русских гравированных портретов", "Русский гравер Чемесов" (с 17 портретами), "Русские народные картины", "Достоверные портреты московских государей" (с 47 рисунками), "Н. Н. Уткин, его жизнь и произведения" (с 34 портретами и рисунками), "Виды Соловецкого монастыря" (с 51 рисунком), "Материалы для русской иконографии" (12 выпусков, с 480 рисунками), "Одиннадцать гравюр Берсенева", "Ф. И. Иордан", "В. Г. Перов, его жизнь и произведения", "Сборник сатирических картин", "Полное собрание гравюр Рембрандта" (с 1000 фототипиями), "Полное собрание гравюр учеников Рембрандта и мастеров, работавших в его манере" (с 478 фототипиями), "Подробный словарь русских гравированных портретов". Сверх того, им сделан ряд небольших изданий, каковы например "Виды из привислянских губерний", "Сатирические азбучные картинки 1812 года", "Посольство Сугорского" и др. Первое место между изданиями Ровинского занимает "Подробный словарь русских гравированных портретов". Он состоит из 4 томов in quarto и представляет собой драгоценный памятник для ознакомления с искусством гравирования вообще и в России в особенности, давая описание портретов 2000 лиц, в каком-либо отношении привлекших к себе внимание современников и потомства. Эти описания, представляя собой отчет о каждом портрете с массой точных и мельчайших технических подробностей, потребовали, ввиду 10000 снимков, упоминаемых в книге, поразительного по своей настойчивости и усидчивости труда. Но не для одних любителей гравюр или ученых исследователей истории искусства дают эти четыре тома богатейший материал. На 3086 столбцах книги, составление которой одно могло бы наполнить жизнь человека, рядом с разнообразными, иногда прекрасными фототипиями, идут биографические заметки, рассказы и указания современников. В них содержится в высшей степени интересный исторический и бытовой материал, рисующий и освещающий со многих сторон русскую жизнь и ее судьбы. Заметки Р. не имеют претензии на полноту или на определенную систему: это, по большей части, краткие, живые характеристики, блестящие умом, вооруженным громадной начитанностью и знанием. Сжатая форма их придает им особую силу и совершенно исключает всякую условность и деланный пафос. Вообще в трудах Р. нет ни малейшего следа исторического прислужничества; его отзывы и оценки звучат полной искренностью. Впрочем, не все заметки его кратки. Есть под этим названием целые биографические очерки, выделение которых из "Словаря" и собрание вместе могло бы составить полную интереса книгу. Таковы, например, между прочим, очерки жизни и деятельности Александра I, Екатерины II, Дмитрия Самозванца и, в особенности, Суворова. Этого рода очеркам можно, пожалуй, сделать упрек в излишней подробности, выходящей за пределы "Словаря". Р. предвидел возможность подобного упрека. Ответ на него содержится в указании на отношение иконографии к истории. "Для нас, иконографов, - говорит он, - интересно иметь не изображение Екатерины в высокоторжественной позе, а настоящую, живую Екатерину, со всеми ее достоинствами и недостатками. Мы хотим знать всякую мелочь, которой была окружена эта великая женщина; хотим знать, в котором часу она вставала, когда садилась работать, что пила и ела за обедом, что делала вечером, как одевалась и куда ездила. Нам до всего дело, мы хотим знать ее частную жизнь, даже прочесть ее интимные записочки, хотим видеть ее у себя дома - живую, умную, хитрую... может быть и чересчур страстную. Из короткого знакомства со всеми мелочами ее обихода мы, более чем из всякой другой Истории , вынесем уверенность, что легкие стороны ее домашней жизни не имели расслабляющего влияния на царственные ее задачи, и еще более полюбим эту великую женщину за ее безграничную любовь к ее новому, русскому отечеству". "Словарь гравированных портретов" изображает русских людей на различных ступенях общественной лестницы и в разные исторические эпохи. Но для полноты картины нужно было изображение русской жизни, нужно было собрать черты не личные, а бытовые, закрепленные в памяти народной тем или другим способом. Эту задачу выполнил Р. в другом своем классическом труде, - "Русских народных картинках", изданных в 1881 г., в 9 томах, из которых четыре заключают в себе 1780 картинок, а пять представляют объяснительный к ним текст, на 2880 страницах большого in 8°. В этом издании, требовавшем необычайной любви к делу, настойчивости и знания, и сопряженном притом с большими жертвами, Р. собрал все те народные картинки, которые выходили в свет до 1839 г., т. е. до того времени, когда свободное народное художественное творчество было вставлено в рамки официальной цензуры. В картинках этих проходит самыми разнообразными сторонами бытовая и духовная жизнь народа с начала XVII в. до средины XIX в. В наивных изображениях народного резца русский человек представлен в его отношениях к семье, к окружающему миру, к ученью, в его религиозных верованиях и поэтических представлениях, в его скорбях и радостях, в подвигах и падении, в болезнях и развлечениях. Он перед нами живой, говорящий о себе сам, своим "красным словом", сказкой и легендой - своеобразный, мощный и простосердечный, терпеливый и страшный в гневе, шутливый и в то же время вдумчивый в жизнь и ее сокровенный смысл, с добродушной иронией смотрящий на себя и на все окружающее, и величаво-спокойный пред лицом смерти. По поводу тех или других народных картин приведены в этом труде целые подробные самостоятельные исследования, обширные извлечения из памятников народной литературы, стройные, построенные на богатых источниках и личном опыте и изучении бытовые и этнографические картины. Кто прочел со вниманием пять томов текста к народным картинкам, тот может сказать, что перед его глазами прошла не официальная, не внешняя, но внутренняя русская жизнь более чем за два века, со всем тем, что составляло ее сущность. Любовь Р. к искусству сказалась и в изданной им в 1892 г. книге - "Василий Григорьевич Перов. Его жизнь и произведения", состоящей из прекрасной биографии художника, написанной Н. П. Собко, и из 60 фототипий с картин Перова. Для издания произведений кого-либо из выдающихся русских художников Р. представлялся большой выбор. Такое издание могло бы подавлять надрывающим изображением тяжких сцен из боевой жизни; могло бы ласкать глаз изящной правдивостью в передаче переливов света на мехах, материях и украшениях; могло бы представлять те жанровые сцены, где "сквозь видимый смех слышатся невидимые слезы" и где глубоко трагическое существо заключено в рамки какого-нибудь житейского явления... Но он не останавливался на этих произведениях художественной кисти. Ценитель, знаток и исследователь народной жизни, он не любил ничего кричащего, бьющего на эффект или исключительного. Простая русская жизнь, в ее обычном, скромном течении, более привлекала его, ибо более просто и правдиво отражала на себе натуру русского человека. Живописателем именно такой жизни был Перов. Его простая, бесхитростная, полная стремления к самоусовершенствованию, натура, его скромная жизнь должны были привлечь к себе чуткое внимание и симпатии Р. Еще большее влияние должны были иметь на Р. художественные произведения Перова, ибо в них, как в живописном калейдоскопе, проходит повседневная, небогатая красками и впечатлениями, но близкая русскому сердцу - родная жизнь с ее семейными радостями и горестями, неизбежными драмами, особенностями и увлечениями.

В личной жизни своей Р. был чрезвычайно оригинален. Среднего роста, широкоплечий, с большой лысиной, обрамленной сначала рыжеватыми, а потом седыми кудрями, с живыми, полными ума глазами, он был очень подвижен, никогда, кроме случаев болезни, не ездил в экипаже, жил в самой скромной обстановке и одевался просто и даже бедно, подтрунивая над страстью многих "обвешиваться" знаками отличия. При составлении судебных уставов, возражая защитникам необходимости наград чинам будущего судебного ведомства, предвещавшим, в противном случае, оскудение его, он писал: "если люди слишком честолюбивые, гоняющиеся за знаками отличия, не будут добиваться судебных должностей, то судебное ведомство может от этого только выиграть..." Народная жизнь во всех ее проявлениях его интересовала чрезвычайно. В течение многих лет он предпринимал большие пешеходные странствия по проселочным дорогам центральной и восточной России, прислушиваясь и приглядываясь. После перехода в сенат он стал ездить за границу и побывал повсюду: не только в Европе, но и в Иерусалиме, Индии, Египте, Марокко, Китае и Японии, на Цейлоне и Яве, в Средней Азии и т. п. Жажда знания и деятельности не иссякала в нем до самой смерти, которая постигла его в Вильдунгене, за сборами, после только что перенесенной тяжелой операции, в Париже, для окончания работы над офортами Ван-Остада. В последние годы жизни он мало бывал в обществе и все более и более замыкался в себе, чувствуя разлад между своим душевным строем и упадком идеалов, проявившимся в жизни русского общества. Все свои разнообразные и богатые собрания гравюр и художественных произведений он завещал Эрмитажу, Румянцевскому музею, Публичной библиотеке и академии художеств, библиотеку - училищу правоведения; недвижимое имущество - московскому университету, для премии за лучшее иллюстрированное издание для народного чтения, капитал в 60 тыс. руб. - на устройство народных училищ и на премию за лучшее сочинение по художественной археологии.Википедия - (1824 95) российский государственный деятель, юрист, историк искусства, член корреспондент (1881), почетный член (1883) Петербургской АН и АХ (1870). Участник судебной реформы 1864. Собиратель и исследователь гравюры и лубка. Составитель словарей … - Дмитрий Ровинский, юрист и знаток русского портрета Дмитрий Александрович Ровинский (16 (28) августа 1824, Москва 23 июня 1895, Бад Вильдунген, Германия) русский юрист, знаменитый как историк искусства и составитель справочников по русским… … Википедия

Известный юрист и государственный деятель, ученый исследователь по истории русской жизни и истории искусств, почетный член академий наук и художеств. Сын московского полицеймейстера, род. 16 августа 1824 года. Окончив курс в училище правоведения … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

- (1824, Москва 1895, Бад Вильдунген, Германия), юрист, историк искусства, библиофил, коллекционер, почётный член Петербургской Академии наук (1883), Академии художеств (1870). Из семьи полицмейстера. Окончил Петербургское училище правоведения… … Москва (энциклопедия)