Краткое содержание рассказа судьба человека м шолохов. Характеристика главных героев. Главные герои рассказа

Евгении Григорьевне Левицкой

члену КПСС с 1903 года

Первая послевоенная весна была на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая. В конце марта из Приазовья подули теплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли степные речки, и дороги стали почти совсем непроездны.

В эту недобрую пору бездорожья мне пришлось ехать в станицу Букановскую. И расстояние небольшое - всего лишь около шестидесяти километров, - но одолеть их оказалось не так-то просто. Мы с товарищем выехали до восхода солнца. Пара сытых лошадей, в струну натягивая постромки, еле тащила тяжелую бричку. Колеса по самую ступицу проваливались в отсыревший, перемешанный со снегом и льдом песок, и через час на лошадиных боках и стегнах, под тонкими ремнями шлеек, уже показались белые пышные хлопья мыла, а в утреннем свежем воздухе остро и пьяняще запахло лошадиным потом и согретым деготьком щедро смазанной конской сбруи.

Там, где было особенно трудно лошадям, мы слезали с брички, шли пешком. Под сапогами хлюпал размокший снег, идти было тяжело, но по обочинам дороги все еще держался хрустально поблескивавший на солнце ледок, и там пробираться было еще труднее. Только часов через шесть покрыли расстояние в тридцать километров, подъехали к переправе через речку Еланку.

Небольшая, местами пересыхающая летом речушка против хутора Моховского в заболоченной, поросшей ольхами пойме разлилась на целый километр. Переправляться надо было на утлой плоскодонке, поднимавшей не больше трех человек. Мы отпустили лошадей. На той стороне в колхозном сарае нас ожидал старенький, видавший виды «виллис», оставленный там еще зимою. Вдвоем с шофером мы не без опасения сели в ветхую лодчонку. Товарищ с вещами остался на берегу. Едва отчалили, как из прогнившего днища в разных местах фонтанчиками забила вода. Подручными средствами конопатили ненадежную посудину и вычерпывали из нее воду, пока не доехали. Через час мы были на той стороне Еланки. Шофер пригнал из хутора машину, подошел к лодке и сказал, берясь за весло:

Если это проклятое корыто не развалится на воде, - часа через два приедем, раньше не ждите.

Хутор раскинулся далеко в стороне, и возле причала стояла такая тишина, какая бывает в безлюдных местах только глухою осенью и в самом начале весны. От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи, а с дальних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумана, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли.

Неподалеку, на прибрежном песке, лежал поваленный плетень. Я присел на него, хотел закурить, но, сунув руку в правый карман ватной стеганки, к великому огорчению, обнаружил, что пачка «Беломора» совершенно размокла. Во время переправы волна хлестнула через борт низко сидевшей лодки, по пояс окатила меня мутной водой. Тогда мне некогда было думать о папиросах, надо было, бросив весло, побыстрее вычерпывать воду, чтобы лодка не затонула, а теперь, горько досадуя на свою оплошность, я бережно извлек из кармана раскисшую пачку, присел на корточки и стал по одной раскладывать на плетне влажные, побуревшие папиросы.

Был полдень. Солнце светило горячо, как в мае. Я надеялся, что папиросы скоро высохнут. Солнце светило так горячо, что я уже пожалел о том, что надел в дорогу солдатские ватные штаны и стеганку. Это был первый после зимы по-настоящему теплый день. Хорошо было сидеть на плетне вот так, одному, целиком покорясь тишине и одиночеству, и, сняв с головы старую солдатскую ушанку, сушить на ветерке мокрые после тяжелой гребли волосы, бездумно следить за проплывающими в блеклой синеве белыми грудастыми облаками.

Вскоре я увидел, как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту - лет пяти-шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе, но, поравнявшись с машиной, повернули ко мне. Высокий, сутуловатый мужчина, подойдя вплотную, сказал приглушенным баском:

Здорово, браток!

Здравствуй. - Я пожал протянутую мне большую, черствую руку.

Мужчина наклонился к мальчику, сказал:

Поздоровайся с дядей, сынок. Он, видать, такой же шофер, как и твой папанька. Только мы с тобой на грузовой ездили, а он вот эту маленькую машину гоняет.

Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть-чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс ее, спросил:

Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь?

С трогательной детской доверчивостью малыш прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые бровки.

Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные - снежки катал потому что.

Сняв со спины тощий вещевой мешок, устало присаживаясь рядом со мною, отец сказал:

Беда мне с этим пассажиром! Через него и я подбился. Широко шагнешь - он уже на рысь переходит, вот и изволь к такому пехотинцу приноравливаться. Там, где мне надо раз шагнуть, - я три раза шагаю, так и идем с ним враздробь, как конь с черепахой. А тут ведь за ним глаз да глаз нужен. Чуть отвернешься, а он уже по лужине бредет или леденику отломит и сосет вместо конфеты. Нет, не мужчинское это дело с такими пассажирами путешествовать, да еще походным порядком. - Он помолчал немного, потом спросил: - А ты что же, браток, свое начальство ждешь?

Мне было неудобно разуверять его в том, что я не шофер, и я ответил:

Приходится ждать.

С той стороны подъедут?

Не знаешь, скоро ли подойдет лодка?

Часа через два.

Порядком. Ну что ж, пока отдохнем, спешить мне некуда. А я иду мимо, гляжу: свой брат-шофер загорает. Дай, думаю, зайду, перекурим вместе. Одному-то и курить и помирать тошно. А ты богато живешь, папироски куришь. Подмочил их, стало быть? Ну, брат, табак моченый, что конь леченый, никуда не годится. Давай-ка лучше моего крепачка закурим.

Он достал из кармана защитных летних штанов свернутый в трубку малиновый шелковый потертый кисет, развернул его, и я успел прочитать вышитую на уголке надпись: «Дорогому бойцу от ученицы 6-го класса Лебедянской средней школы».

Мы закурили крепчайшего самосада и долго молчали. Я хотел было спросить, куда он идет с ребенком, какая нужда его гонит в такую распутицу, но он опередил меня вопросом:

Ты что же, всю войну за баранкой?

Почти всю.

На фронте?

Ну, и мне там пришлось, браток, хлебнуть горюшка по ноздри и выше.

Он положил на колени большие темные руки, сгорбился. Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе… Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника.

Выломав из плетня сухую искривленную хворостинку, он с минуту молча водил ею по песку, вычерчивая какие-то замысловатые фигуры, а потом заговорил:

Иной раз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глазами и думаешь: «За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так исказнила?» Нету мне ответа ни в темноте, ни при ясном солнышке… Нету и не дождусь! - И вдруг спохватился: ласково подталкивая сынишку, сказал: - Пойди, милок, поиграйся возле воды, у большой воды для ребятишек всегда какая-нибудь добыча найдется. Только, гляди, ноги не промочи!

Еще когда мы в молчании курили, я, украдкой рассматривая отца и сынишку, с удивлением отметил про себя одно, странное на мой взгляд, обстоятельство. Мальчик был одет просто, но добротно: и в том, как сидела на нем подбитая легкой, поношенной цигейкой длиннополая курточка, и в том, что крохотные сапожки были сшиты с расчетом надевать их на шерстяной носок, и очень искусный шов на разорванном когда-то рукаве курточки - все выдавало женскую заботу, умелые материнские руки. А отец выглядел иначе: прожженный в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан, латка на выношенных защитных штанах не пришита как следует, а скорее наживлена широкими, мужскими стежками; на нем были почти новые солдатские ботинки, но плотные шерстяные носки изъедены молью, их не коснулась женская рука… Еще тогда я подумал: «Или вдовец, или живет не в ладах с женой».

СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА

Первая послевоенная весна на Верхнем Дону. «В конце марта из Приазовья подули теплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые сне­гом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли степные речки, и дороги стали почти совсем непроездны».

В такое бездорожье рассказчику пришлось от­правиться в станицу Букановскую, отправился он с попутчиком на бричке. Добравшись до перепра­вы через речку Еланку, рассказчик перебрался на другой берег, где в колхозном сарае его ожида­ла старая машина.

Там он столкнулся с необходимостью дождаться товарища: «Если это проклятое корыто не разва­лится на воде, - часа через два приедем, раньше не ждите», - сказал шофер - лодка оказалась на редкость старой.

Сидя на старом плетне, рассказчик увидел муж­чину с мальчиком лет пяти-шести, которые вы­шли из-за крайних дворов хутора. Поравнявшись с машиной, стоявшей рядом с рассказчиком, муж­чина (высокий, сутуловатый) завел разговор. Он принял рассказчика за шофера.

Мужчине с мальчиком пришлось ждать лодку.

Рассказчик обратил внимание на глаза мужчи­ны: «Видали вы когда-нибудь глаза, словно при­сыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть?»

Мужчина, Андрей Соколов, поведал о своей не­легкой судьбе.

Он - шофер, всю войну провел за баранкой. В Гражданскую войну был в Красной Армии, в го­лодный год работал на кулаков на Кубани. Его родня умерла от голода, и остался он один. Через год шофер поехал в Воронеж, женился. Брак ока­зался счастливым: его жена Ирина, сирота, обла­дала замечательным характером. «И не было для меня красивее и желанней ее, не было на свете и не будет!»

Были у Андрея и дети: родился сын Анато­лий, а через год - две дочки, Настенька и Оленька. Андрей изучил автодело, ушел с завода, где рабо­тал, и стал «шоферить». Перед войной построили дом «об двух комнатах», завели коз. Дом находил­ся неподалеку от авиазавода, что и отразилось на судьбе Андрея.

На второй день войны получил шофер повестку из военкомата, на третий должен был отправить­ся в эшелон. На проводах Ирина разрыдалась, че­го за ней не водилось, и сказала, что больше они не увидятся. «Тут у самого от жалости к ней серд­це на части разрывается, а тут она с такими сло­вами. Должна бы понимать, что мне тоже нелегко с ними расставаться, не к теще на блины собрал­ся. Зло меня тут взяло!»

Андрей рассказывал взволнованно. «До самой смерти, до последнего моего часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда ее оттолкнул!..»

Сформировали бойцов в Украине, под Белой Цер­ковью, и поехал Андрей на фронт. Письма он от своих часто получал, писал сам редко. «Тошное вре­мя было».

Шофер рассказывает о том, как люди проявля­ют себя на войне. Он «терпеть не мог этаких слюня­вых, какие каждый день, к делу и не к делу, женам и милахам писали, сопли по бумаге размазывали». Шофер считает, что женщинам в тылу не легче, чем мужчинам на войне, и подобные слезоточивые пись­ма заставляют женщин опускать руки.

На фронте Андрей был около года, дважды был легко ранен. В мае 1942 г. шофер попал в плен. Его машину подорвало, и Андрей долгое время был без сознания. Очнувшись, он увидел: «кругом снаря­ды валяются, какие я вез, неподалеку моя маши­на, вся в клочья побитая, лежит вверх колесами, а бой-то, бой-то уже сзади меня идет…». Соколов понял, что попал к фашистам.

Немцы обнаружили Соколова и увели с собой вместе с другими пленными в качестве рабочей силы.

Ночевали пленные в полуразрушенной церкви. Там Андрей столкнулся с людьми, не сломленны­ми даже пленением. Военный врач в полной тем­ноте церкви, в плену делал свое дело - помогал раненым чем только мог.

Один из пленных, христианин, не смог заставить себя справить естественные надобности в стенах церкви и стал проситься выйти. Конвой расстре­лял и его, и еще трех человек.

Соколов в ту ночь услышал о готовящемся пре­дательстве. Некий Крыжнев заявил своему взвод­ному, что не намерен отвечать за всех, и, если тот не скажет, что коммунист, Крыжнев его сдаст. «Товарищи… остались за линией фронта, а я тебе не товарищ, и ты меня не проси, все равно укажу на тебя. Своя рубашка к телу ближе», - сказал Крыжнев. Соколов решил, что не сможет это так оставить. Ближе к утру Соколов задушил преда­теля. После этого стало ему нехорошо, хотелось вымыть руки, словно задушил он не человека, а «гада ползучего». Это было первое убийство coвершенное Соколовым. В Познани Соколов решил уходить к своим. Пленных рабочих отправили в лес могилы рыть. Охранники отвлеклись, и Соколов побежал. За сутки он прошел почти сорок километ­ров, но ему не повезло. На четвертые сутки его поймали. Немцы избили его и натравили на него собак, после чего Соколов месяц отсидел в карце­ре за побег.

За два года плена Андрей Соколов объехал пол- Германии.

Под конец военнопленных заставили разрабаты­вать камень. Соколов бросил неосторожную фра­зу: «Им по четыре кубометра выработки надо, а на могилу каждому из нас и одного кубометра… хва­тит». Кто-то донес коменданту лагеря.

Комендант вызвал Андрея к себе, и тот уже ре­шил, что - все. Конец ему. Но расстреливать его не стали.

Остаток войны Соколов провел в Рурской облас­ти на шахтах. К 1944 г. в Германии не хватало сол­дат, и пленных шоферов взяли возить немцев. Анд­рей воспользовался предоставленной возможностью и бежал, прихватив с собой немецкого инженера, майора, которого возил.

Андрей достиг своих, немного пришел в себя после тягот плена. Написал письмо жене, но отве­та не дождался.

Только через три недели пришло письмо от со­седа, Ивана Тимофеевича. Он сообщил, что еще в ию­не сорок второго года немцы бомбили авиазавод и одна бомба упала на дом Соколовых. Анатолий, сын, в то время был в городе. Узнав, что произо­шло, он отправился на фронт добровольцем.

Андрей Соколов отправился в Воронеж, увидел воронку, оставшуюся на месте его дома, и в тот же день вернулся в дивизию.

Месяца через три после этого он узнал, что сын его воюет на другом фронте. Андрей обрадовался, начались у него «стариковские мечтания»: как сы­на женит да с молодыми жить будет, внуков нян­чить.

Но и здесь судьба не дала ему шанса. Анатолий был убит девятого мая утром, в День Победы.

По окончании войны поехал Андрей в Урюпинск, где жил его демобилизованный друг с женой. Стал работать шофером в автороте. После работы забе­гал в чайную. И несколько дней подряд у чайной Соколов замечал мальчика: «маленький оборвыш: личико все в арбузном соку, покрытом пылью, гряз­ный, как прах, нечесаный, а глазенки - как звез­дочки ночью после дождя!»

Мальчишка кормился около чайной. Возвра­щаясь из совхоза, Андрей окликнул его, познако­мился и узнал историю ребенка.

Ванин отец погиб на фронте, а мать убило в по­езде бомбой. «Наклонился я к нему, тихонько спра­шиваю: “Ванюшка, а ты знаешь, кто я такой?” Он и спросил, как выдохнул: “Кто?” Я ему и говорю так же тихо: “Я - твой отец”». Стал Ваня жить вместе с Андреем.

По осени случилось несчастье: у Соколова ото­брали «шоферскую книжку», зиму он проработал плотником, а по весне списался с сослуживцем и решил отправиться в Кашарский район.

Завершается повествование раздумьями рас­сказчика о тяготах жизни и войны. «Два осиротев­ших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждет их впереди?»

4.9 (98%) 20 votes

Здесь искали:

• судьба человека краткое содержание
• шолохов судьба человека краткое содержание
• судьба человека краткое сочинение

Название: Судьба человека

Жанр: Рассказ

Продолжительность: 10мин 45сек

Аннотация:

Послевоенная весна. Автор добирается до одной из станиц на верхнем Дону. На переправе в ожидании лодочника он знакомится с Андреем Соколовым. Ожидание предстоит долгое, поэтому 2 фронтовика разговорились. Вместе с Соколовым едет мальчик Ваня, лет 5-6.
Соколов рассказывает свою историю. Родился он в Воронежской области. Была любимая жена Ирина, сын Анатолий и 2 дочери.
Началась война. Воевал недолго. 2 ранения, потом плен. Пытался бежать из лагеря, но поймали. Однажды Андрея вызвали к коменданту лагеря Мюллеру. Он попрощался с товарищами, так как понимал, что обратно не вернется. Немцы предложили ему выпить водки за победу немецкого оружия. Он отказался. Но Мюллер предложил выпить за свою погибель. Соколову было нечего терять. Выпил он залпом стакан водки, не закусывая. Немцы удивились, предложили еще. И так 3 стакана. Он так и не попросил закуски, хотя был очень голоден, не хотел унижаться. Немцы были восхищены его самообладанием и силой. Они его отпустили в барак, да еще еды с собой дали.
Так как Андрей был шофером, он начал возить одного немецкого майора. А линия фронта была уже близко. Он слышал залпы русского оружия. Однажды он решился бежать. Взял в плен «своего» майора и перешел линию фронта. Привел «языка», поэтому был принят с радостью. Подлечился в госпитале. Узнал, что семья погибла под бомбежкой. Остался только старший сын Анатолий. Мечтал, что после войны будет у него все хорошо с сыном. Только сына в День Победы снайпер застрелил. Андрей потерял смысл жизни.
Домой, в Воронеж, возвращаться было больно. Поэтому поехал к другу в Урюпинск. Устроился шофером работать. И однажды около чайной заметил мальчишку. Тот приходил туда каждый день. Ему стало очень жаль этого голодного одинокого мальчишку, у которого убили родителей. Он сказал Ванюшке, что он его отец, и что теперь они будут вместе. Этот шквал радостных эмоций от малыша дал ему силы вновь захотеть жить и обрести смысл жизни. Сначала они жили в Урюпинске у друга. Потом случилась неприятность, сбил случайно корову машиной. Права отобрали, остался без работы. Его пригласил один приятель, сослуживец, который обещал помочь снова устроить шофером. И вот они с Ванюшкой едут на новое место жительства.

Весна. Верхний Дон. Рассказчик с товарищем ехал на бричке, запряжённой двумя лошадьми, в станицу Букановскую. Ехать было трудно - снег начал таять, грязь непролазная. А тут возле хутора Моховского река Еланка. Мелкая летом, сейчас разлилась на целый километр. Вместе с неизвестно откуда взявшимся шофером рассказчик переплывает реку на какой-то полуразвалившейся лодке. Шофер подогнал к реке стоявший в сарае автомобиль марки Виллис, сел в лодку и отправился обратно. Обещал вернуться через 2 часа.

Рассказчик присел на поваленный плетень и хотел было закурить - но сигареты намокли во время переправы. Так бы и скучать ему два часа в тишине, одиночестве, без еды, воды, выпивки и курева - как подошёл к нему мужчина с ребёнком, поздоровался. Мужчина (это и был главный герой дальнейшего повествования Андрей Соколов) принял рассказчика за шофера - из-за стоявшего рядом автомобиля и подошёл пообщаться с коллегой: он сам был шофером, только на грузовой машине. Рассказчик не стал расстраивать собеседника, раскрывая подлинную свою профессию (так и оставшуюся неизвестной для читателя) и соврал, что ждёт начальство.

Соколов ответил, что не торопится, а перекурить охота. В одиночестве курить скучно. Увидев разложенные для просушки сигареты, он угостил рассказчика собственным табаком.

Закурили они, разговорились. Рассказчику неловко было из-за мелкого обмана, поэтому он больше слушал, а говорил Соколов.

Довоенная жизнь Соколова

Поначалу жизнь моя была обыкновенная. Сам я уроженец Воронежской губернии, с тысяча девятьсотого года рождения. В гражданскую войну был в Красной Армии, в дивизии Киквидзе. В голодный двадцать второй год подался на Кубань, ишачить на кулаков, потому и уцелел. А отец с матерью и сестренкой дома померли от голода. Остался один. Родни - хоть шаром покати, - нигде, никого, ни одной души. Ну, через год вернулся с Кубани, хатенку продал, поехал в Воронеж. Поначалу работал в плотницкой артели, потом пошел на завод, выучился на слесаря. Вскорости женился. Жена воспитывалась в детском доме. Сиротка. Хорошая попалась мне девка! Смирная веселая, угодливая и умница, не мне чета. Она с детства узнала, почем фунт лиха стоит, может, это и сказалось на её характере. Со стороны глядеть - не так уж она была из себя видная, но ведь я-то не со стороны на нее глядел, а в упор. И не было для меня красивее и желанней её, не было на свете и не будет!

Придешь с работы усталый, а иной раз и злой, как черт. Нет, на грубое слово она тебе не нагрубит в ответ. Ласковая, тихая, не знает, где тебя усадить, бьется, чтобы и при малом достатке сладкий кусок тебе сготовить. Смотришь на нее и отходишь сердцем, а спустя немного обнимешь её, скажешь: «Прости, милая Иринка, нахамил я тебе. Понимаешь, с работой у меня нынче не заладилось». И опять у нас мир, и у меня покой на душе.

Дальше рассказывал опять таки про жену, как она его любила и не упрекала даже тогда, когда приходилось выпить лишнего с товарищами. Но вскоре родились у них дети - сын, а потом - две дочери. Тогда с выпивками было покончено - разве что кружку пива в выходной себе позволял.

В 1929 увлекли его машины. Стал он шофером грузовика. Жил себе поживал да добра наживал. А тут - война.

Война и пленение

На фронт провожала его вся семья. Дети держали себя в руках, но жена очень расстроилась - в последний раз мол видимся, Андрюша… В общем и так тошно, а тут ещё и жена заживо хоронит. В расстроенных чувствах уехал на фронт.

На войне он тоже был шофёром. Дважды легко ранили.

В мае 1942 года оказался под Лозовеньками. Немцы шли в наступление, а он вызвался на передний край везти боеприпасы нашей артиллерийской батарее. Боеприпасы не довёз - снаряд упал совсем близко, взрывной волной перевернуло машину. Соколов потерял сознание. Когда очнулся - понял, что находится в тылу врага: бой гремел где-то сзади, а мимо шли танки. Притворился мёртвым. Когда решил, что все прошли - голову приподнял, увидел идущих прямо к нему шестерых фашистов с автоматами. Спрятаться было негде, поэтому решил умереть достойно - встал, хотя еле мог стоять на ногах - и смотрел на них. Один из солдат хотел застрелить его - но другой удержал. Сняли с Соколова сапоги и отправили пешком на запад.

Через некоторое время догнала еле шедшего Соколова колонна пленных из той же дивизии, что он сам. С ними шёл дальше.

Ночевали в церкви. За ночь случилось 3 заслуживающих внимания события:

а) Некий человек, представившийся как военврач, вправил Соколову вывихнутую во время падения из грузовика руку.

б) Соколов спас от смерти незнакомого ему взводного, которого как коммуниста собирался выдать фашистам сослуживец Крыжнев. Соколов задушил предателя.

в) Фашисты застрелили верующего, который надоедал им просьбами выпустить из церкви для визита в туалет.

На следующее утро стали спрашивать - кто командир, комиссар, коммунист. Предателей не оказалось, поэтому коммунисты, комиссары и командиры остались живы. Расстреляли еврея (возможно, это был военврач - по крайней мере, в фильме дело так представлено) и троих русских, похожих на евреев. Погнали пленных дальше на запад.

Всю дорогу до Познани Соколов думал о побеге. Наконец представился случай: пленных отправили копать могилы, охранники отвлеклись - он и дёрнул на восток. На четвёртые сутки догнали его фашисты с овчарками, собаки Соколова чуть не загрызли. Месяц его держали в карцере, потом отправили в Германию.

«Куда меня только не гоняли за два года плена! Половину Германии объехал за это время: и в Саксонии был, на силикатном заводе работал, и в Рурской области на шахте уголек откатывал, и в Баварии на земляных работах горб наживал, и в Тюрингии побыл, и черт-те где только не пришлось по немецкой земле походить»

На волоске от смерти

В лагере Б -14 возле Дрездена работал Соколов и другие на каменном карьере. Угораздило его, вернувшись однажды после работы сказать, в бараке, среди других пленных:

Им по четыре кубометра выработки надо, а на могилу каждому из нас и одного кубометра через глаза хватит

Кто-то донёс начальству об этих словах и вызвал его к себе комендант лагеря Мюллер. Мюллер русский язык знал отлично, так что общался с Соколовым без переводчика.

«Я окажу тебе великую честь, сейчас лично расстреляю тебя за эти слова. Здесь неудобно, пойдем во двор, там ты и распишешься». - «Воля ваша», - говорю ему. Он постоял, подумал, а потом кинул пистолет на стол и наливает полный стакан шнапса, кусочек хлеба взял, положил на него ломтик сала и все это подает мне и говорит: «Перед смертью выпей, русс Иван, за победу немецкого оружия».

Поставил я стакан на стол, закуску положил и говорю: «Благодарствую за угощение, но я непьющий». Он улыбается: «Не хочешь пить за нашу победу? В таком случае выпей за свою погибель». А что мне было терять? «За свою погибель и избавление от мук я выпью», - говорю ему. С тем взял стакан и в два глотк-

а вылил его в себя, а закуску не тронул, вежливенько вытер губы ладонью и говорю: «Благодарствую за угощение. Я готов, герр комендант, пойдемте, распишете меня».

Но он смотрит внимательно так и говорит: «Ты хоть закуси перед смертью». Я ему на это отвечаю: «Я после первого стакана не закусываю». Наливает он второй, подает мне. Выпил я и второй и опять же закуску не трогаю, на отвагу бью, думаю: «Хоть напьюсь перед тем, как во двор идти, с жизнью расставаться». Высоко поднял комендант свои белые брови, спрашивает: «Что же не закусываешь, русс Иван? Не стесняйся!» А я ему свое: «Извините, герр комендант, я и после второго стакана не привык закусывать». Надул он щеки, фыркнул, а потом как захохочет и сквозь смех что-то быстро говорит по-немецки: видно, переводит мои слова друзьям. Те тоже рассмеялись, стульями задвигали, поворачиваются ко мне мордами и уже, замечаю, как-то иначе на меня поглядывают, вроде помягче.

Наливает мне комендант третий стакан, а у самого руки трясутся от смеха. Этот стакан я выпил врастяжку, откусил маленький кусочек хлеба, остаток положил на стол. Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться их подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, как ни старались.

После этого комендант стал серьезный с виду, поправил у себя на груди два железных креста, вышел из-за стола безоружный и говорит: «Вот что, Соколов, ты - настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат. Я - тоже солдат и уважаю достойных противников. Стрелять я тебя не буду. К тому же сегодня наши доблестные войска вышли к Волге и целиком овладели Сталинградом. Это для нас большая радость, а потому я великодушно дарю тебе жизнь. Ступай в свой блок, а это тебе за смелость», - и подает мне со стола небольшую буханку хлеба и кусок сала.

Харчи разделил Соколов со своими товарищами - всем поровну.

Освобождение из плена

В 1944 году Соколова определили шофером. Возил он немецкого майора-инженера. Тот обращался с ним хорошо, иногда делился едой.

Утром двадцать девятого июня приказывает мой майор везти его за город, в направлении Тросницы. Там он руководил постройкой укреплений. Выехали.

По дороге Соколов оглушил майора, забрал пистолет и погнал машину прямиком туда, где земля гудит, где бой идет.

Из блиндажа автоматчики выскочили, и я нарочно сбавил ход, чтобы они видели, что майор едет. Но они крик подняли, руками машут, мол, туда ехать нельзя, а я будто не понимаю, подкинул газку и пошел на все восемьдесят. Пока они опомнились и начали бить из пулеметов по машине, а я уже на ничьей земле между воронками петляю не хуже зайца.

Тут немцы сзади бьют, а тут свои очертели, из автоматов мне навстречу строчат. В четырех местах ветровое стекло пробили, радиатор пропороли пулями… Но вот уже лесок над озером, наши бегут к машине, а я вскочил в этот лесок, дверцу открыл, упал на землю и целую её, и дышать мне нечем…

Отправили Соколова в госпиталь подлечиться и подкормиться. В госпитале сразу написал письмо жене. Через две недели получил ответ от соседа Ивана Тимофеевича. В июне 1942 попала бомба в его дом, жена и обе дочери погибли. Сына дома не было. Узнав о гибели родных, он ушёл добровольцем на фронт.

Выписался Соколов из госпиталя, получил месячный отпуск. Через неделю добрался до Воронежа. Посмотрел на воронку на том месте, где был его дом - и в тот же день отправился на вокзал. Обратно в дивизию.

Сын Анатолий

Но месяца через три и мне блеснула радость, как солнышко из-за тучи: нашелся Анатолий. Прислал письмо мне на фронт, видать, с другого фронта. Адрес мой узнал от соседа, Ивана Тимофеевича. Оказывается, попал он поначалу в артиллерийское училище; там-то и пригодились его таланты к математике. Через год с отличием закончил училище, пошел на фронт и вот уже пишет, что получил звание капитана, командует батареей «сорокапяток», имеет шесть орденов и медали.

После войны

Андрея демобилизовали. Куда податься? В Воронеж ехать не хотел.

Вспомнил, что в Урюпинске живет мой дружок, демобилизованный ещё зимою по ранению, - он когда-то приглашал меня к себе, - вспомнил и поехал в Урюпинск.

Приятель мой и жена его были бездетные, жили в собственном домике на краю города. Он хотя и имел инвалидность, но работал шофером в автороте, устроился и я туда же. Поселился у приятеля, приютили они меня.

Возле чайной познакомился он с беспризорным мальчиком Ваней. Его мать погибла при авианалёте (во время эвакуации, вероятно), отец погиб на фронте. Однажды по дороге на элеватор Соколов взял с собой Ванюшку сказал ему, что он его отец. Мальчик поверил и очень обрадовался. Усыновил Ванюшку. Жена приятеля помогала смотреть за ребёнком.

Может, и жили бы мы с ним ещё с годик в Урюпинске, но в ноябре случился со мной грех: ехал по грязи, в одном хуторе машину мою занесло, а тут корова подвернулась, я и сбил её с ног. Ну, известное дело, бабы крик подняли, народ сбежался, и автоинспектор тут как тут. Отобрал у меня шоферскую книжку, как я ни просил его смилостивиться. Корова поднялась, хвост задрала и пошла скакать по переулкам, а я книжки лишился. Зиму проработал плотником, а потом списался с одним приятелем, тоже сослуживцем, - он в вашей области, в Кашарском районе, работает шофером, - и тот пригласил меня к себе. Пишет, что, мол, поработаешь полгода по плотницкой части, а там в нашей области выдадут тебе новую книжку. Вот мы с сынком и командируемся в Кашары походным порядком.

Да оно, как тебе сказать, и не случись у меня этой аварии с коровой, я все равно подался бы из Урюпинска. Тоска мне не дает на одном месте долго засиживаться. Вот уже когда Ванюшка мой подрастет и придется определять его в школу, тогда, может, и я угомонюсь, осяду на одном месте

Тут пришла лодка и рассказчик распрощался со своим негаданым знакомым. И стал думать об услышанном рассказе.

Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина.

С тяжелой грустью смотрел я им вслед… Может быть, все и обошлось бы благополучно при нашем расставании, но Ванюшка, отойдя несколько шагов и заплетая куцыми ножками, повернулся на ходу ко мне лицом, помахал розовой ручонкой. И вдруг словно мягкая, но когтистая лапа сжала мне сердце, и я поспешно отвернулся. Нет, не только во сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины. Плачут они и наяву. Тут главное - уметь вовремя отвернуться. Тут самое главное - не ранить сердце ребенка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза…

Хороший пересказ? Расскажи друзьям в соц.сети, пусть тоже подготовятся к уроку!

Этот рассказ есть в списке обязательной литературы для 9 класса. В «Судьбе человека» описывается история солдата Великой Отечественной Войны, который, несмотря на все, что ему уготовила судьба, остался не сломленным и смелым защитником своей родины, что в полной мере отражает наше краткое содержание для читательского дневника. Не забудьте, кстати, прочитать , чтобы написать отзыв на отлично.

(458 слов) Повествование начинается с первой послевоенной весны на Верхнем Доне. Отслуживший солдат направлялся на станцию Букановская. У него получилось добраться с шофером на противоположный берег через реку Еланку. Главный герой остался один на берегу, поскольку шофер должен был приехать спустя два часа.

Рассказчик решил прикурить и призадумался. Он решил поговорить о войне с Андреем, который начал свой рассказ жизни.

В довоенное время юный Соколов уехал в Кубань работать на кулаков. Это был 1922 год, когда не хватало еды. Вся его родня умерла из-за голода. Позже он принял решение вернуться в Воронеж, продать дом родителей и жениться на девушке Ирине.

Затем у них родились дети: сначала сын Анатолий, а потом дочки Оля и Настя. В 1929 году Андрей Соколов был шофером. Так прошло 10 лет. Началась война, и кормилец семейства получил повестку. Провожая мужа на фронт, Ирина мучилась от плохих предчувствий. Ей казалось, что это их последняя встреча.

Однажды Андрею сказали отправить на грузовике боеприпасы русским в горячую точку. Тогда-то был подорван грузовик, шофер взят в плен. Пленников загнали в церковь. Среди всех оказался врач, который спрашивал о ранах. Соколову была вправлена рука. Арестованные вели себя тихо, однако Андреем были услышаны переговоры: один солдат, Крыжнев, грозился сдать рядового-коммуниста. Тогда герой не смог совладать с гневом и задушил изменника.

Соколов долго планировал побег. Один раз был неудачен. Он убежал от лагеря на 40 км, но на него были натравлены собаки. После этого его поместили в карцер на месяц, и он занимался тяжелой работой два года. За это время он не раз говорил то, что думает, о немецком командовании. Тогда его слова передал коменданту предатель. Андрея вызвал к себе Мюллер, он хотел приговорить бунтовщика к расстрелу. Перед гибелью он предложил пленнику выпить за победу нацистов, тот отказался. Затем чиновник предложил тост за смерть Соколова. Тогда тот выпил. Нацисты с уважением отнеслись к смелости воина и отпустили его в лагерь, дав еду в награду. Солдат разделил ее с другими, не обделил и «стукача».

В 1944 Соколов служил в конторе, где он стал личным водителем майора немецкой армии. Однажды в дороге немец задремал, тогда-то русский солдат оглушил его гирей. Андрей моментально надел на себя немецкую форму, спрятанную в машине, и поехал в сторону фронта.

План сработал. Его встретили по-геройски и направили в госпиталь, где он сразу написал жене. Прошло две недели, но ответил ему сосед. Послание было печальным: жена и дочки погибли от снаряда. Жив был сын, ставший командиром дивизии. Встреча с сыном не состоялась. Соколову сообщили, что его подстрелил немецкий снайпер 9 мая 1945 года.

Соколов не вернулся в Воронеж. Он остановился у военного друга в Урюпинске. Андрей работал шофером. Каждый вечер он заходил в чайную, заметив рядом мальчика пяти-шести лет. Соколов знал, что Ванюша был без родителей. Тогда он решил усыновить ребенка. Вот прибыла лодка. Соколов вместе с Ванюшей отправился в путь.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!