Самые неутомимые палачи нквд

Петр Иванович Магго, (1879-1941), родился в Двинском уезде (ныне – Латвия) в семье богатого крестьянина. Национальность – латыш. Получил начальное образование. Занимался разведением овса и льна, стал зажиточным фермером. Служил в армии, участник подавления революционного движения 1905г. в Сибири. Политикой не интересовался. В 1914г., с началом Первой мировой войны добровольцем пошел на фронт. Был произведен в офицеры.

После свержения монархии вступил в партию большевиков, считая ее способной «навести в стране порядок». Партийные клички: «Маг», «Волшебник». В январе 1918г. поступил на службу в ВЧК. На него обратил внимание Дзержинский: Феликсу Эдмундовичу понравилась беспощадность Магго и его готовность лично казнить «врагов революции». Магго был зачислен в Свеаборгский отряд ВЧК, а затем – в Первую отдельную роту при ВЧК: элитный отряд, охранявший лично Дзержинского, и часто использовавшийся в качестве его «персональной» расстрельной команды, члены которой «изымали» и казнили без суда тех, на кого указывал им «Железный Феликс». Такие «операции» имели характер «исчезновений» нашего времени: человека задерживали неизвестные люди, и он пропадал без следа .

П.И.Магго «отличился» на этой «работе», и в котябре 1919г. Дзержинский назначил его надзирателем Внутренней тюрьмы ВЧК на Лубянке («по совместительству» Петр Иванович был также и исполнителем расстрелов и пыток), а в 1920г. он стал начальником этой тюрьмы. Теперь Магго уже мог не «утруждать» себя личным участием в расстрелах, но ему нравилось это делать. При этом Петр Иванович оставался внешне невозмутимым, вежливым, и, как вспоминали очевидцы, больше напоминал сельского учителя: в пенсне и с небольшой бородкой .

В 1924г. П.И.Магго на какое-то время остался не у дел: Ф.Дзержинский переключился на хозяйственную работу в ВСНХ, а новое начальство предпочло заменить Магго кем-нибудь «своим». Но «бездельничать» Петру ивановичу не хотелось, и в 1931г. он подал прошение назначить его на службу в комендатуру ОГПУ в качестве сотрудника для особых поручений. «Функция» у этого сотрудника была всего одна: приведение в исполнение расстрельных приговоров. Просьба П.И.Магго была удовлетворена, и он вернулся к любимому «делу». Вскоре стал капитаном госбезопасности. Знавшие его люди утверждали, что Магго занимался этим потому, что ему просто нравилось убивать, а вовсе не потому, что считал казнимых «врагами народа». Когда он слышал мольбы о пощаде, его лицо расплывалось в блаженной улыбке. В отличие от многих других «исполнителей» Комендатуры ОГПУ Магго не уклонялся и от расстрелов женщин. Вопреки инструкции, предписывающей жертве раздеваться до белья, Магго приказывал женщинам раздеваться догола .

За суточную смену П.И.Магго в разное время казнил от 3-5 до 10-15 человек, часто «работал» без выходных и праздников . После «исполнения» палач мог пройти в комнату отдыха, где к его услугам были закуски и спиртное. В отличие от иных из них, особенно «новичков», у «Волшебника»Петра Магго, по словам очевидцев, всегда был отличный аппетит. П.И.Магго за свой «труд» был награжден Орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени, а также знаком «Почетный чекист».

Всего за 1931-1940гг. П.И.Магго лично расстрелял свыше 10000 человек. Обычно палачи в живых долго не «задерживались»: их самих устраняли, как лишних свидетелей. Но с Петром Магго ничего подобного не случилось: он был «при деле» и во время Ягоды, и при Ежове . Первое время он удерживался и при Берии. В 1940г., однако, Магго был уволен с работы, уволил Берия и остальных «исполнителей» . Чекистов, по решению Берии, сменили военные . «Служба» в спецкомендатуре перестала быть «профессией», ее состав менялся теперь каждые несколько месяцев.

Петр Иванович Магго был очень обижен на Берию за увольнение, написал жалобу на имя Сталина, но тот не ответил: у «вождя» хватало своих проблем. Магго стал сильно пить, и в конце 1941г. умер от цирроза печени. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве .

Гончаров В., Кокурин А. Гвардейцы Октября. Роль коренных народов стран Балтии в установлении и укреплении большевистского строя. М.,2009.

www.ej.ru/?a=note&id=10007 Были нередки случаи изнасилования приговоренных к казни женщин; Н.И.Ежов это поощрял, считая такую «возможность» чем-то вроде «премии» исполнителям приговоров, проявляющих особое «усердие».

Исполнители «трудились» по суткам через трое. Им полагался повышенный оклад, улучшенное питание (с еженедельным пайком из дефицитных продуктов), путевки в лучшие санатории и дома отдыха, специальное медобслуживание.

Почти все они вскоре были казнены, по фактам проявления садистских наклонностей в отношении приговоренных. Суда над ними не было: Л.П.Берия составил список, а секретарь Сталина А.Н.Поскребышев его подписал. Вероятно, поживи Магго подольше, казнили бы и его тоже.

У военных была другая психология: они выполняли боевой приказ – и только, а не «служили революции». Поэтому лиц с садистскими и психопатологическими наклонностями среди них было намного меньше, чем среди «чекистов».

Изменилась и процедура казни: осужденных вывозили за город, и расстреливали со значительного расстояния из автоматического оружия. Кроме того, казнь теперь осуществлял не один, а несколько стрелков, чтобы смягчить фактор персональной ответственности за смерть казнимого. Целью Берии было уменьшить психологическую нагрузку на исполнителей приговоров. С той же целью введена была и регулярная их замена. До того частыми были случаи умственных расстройств и самоубийств среди них. А подвал на Лубянке после 1940г. для исполнения смертных приговоров не использовался никогда.

И все же, как ни известны и как ни авторитетны были братья Шигалевы, им далеко до самой кровожадной и самой знаменитой среди исполнителей фигуры. Имя этого человека произносили восторженным шепотом, ведь на его личном счету было около 10 тысяч расстрелянных. Звали этого палача Петр Иванович Магго. Латыш по национальности, он окончил всего два класса сельской школы, батрачил у помещика, участвовал в первой мировой войне, в 1917-м вступил в партию большевиков и почти сразу стал членом карательного отряда, входившего в состав ВЧК.

Судя по всему, Магго проявил себя достаточно ярко, так как буквально через год его назначили надзирателем, а потом начальником тюрьмы, расположенной по улице Дзержинского, 11. Там он служил до 1931 года, а затем стал сотрудником для особых поручений комендатуры ОГПУ, или, проще говоря, палачом.

Десять лет не выпускал Магго из рук нагана, а, судя по свидетельству одного из ныне здравствующих исполнителей, имя которого я обещал не называть, палачи предпочитали револьверы именно этой системы. За эти годы Магго стал Почетным чекистом, получил несколько орденов, награжден грамотой ОГПУ и золотыми часами, а в характеристике удостоен высочайшей, хоть и закодированной похвалы: «К работе относится серьезно. По особому заданию провел много работы».

Да, работы Магго провел много. Как я уже говорил, на его личном счету около 10 тысяч загубленных душ. А ведь глядя на его фотографию, никогда этого не подумаешь. Если бы не форменная гимнастерка, его вполне можно было бы принять за сельского учителя, врача или агронома: милый старичок в старомодных, круглых очках.

И так же, как учитель, каждое утро, наскоро позавтракав, он отправлялся на работу, правда, вместо указки брал в руки наган и приступал к делу. Говорят, что однажды, расстреляв десятка два приговоренных, он так вошел в раж, что заорал на стоящего рядом начальника особого отдела Попова: «А ты чего тут стоишь? Раздевайся! Немедленно! А то пристрелю на месте!» Перепуганный особист еле отбился от «серьезно относящегося к работе» палача.

Был, правда, у этого идеального исполнителя грешок, который даже отмечен в характеристике: Магго любил выпить и, судя по всему, крепко. Его ныне здравствующий коллега, которого я уже упоминал, заметил, что этот грех был присущ всем исполнителям.

— У нас всегда под рукой было ведро водки и ведро одеколона, — вспоминает он. — Водку, само собой, пили до потери сознательности. Что ни говорите, а работа была не из легких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха пороха и крови. Даже собаки от нас шарахались, а если и лаяли, то издалека.

А однажды Магго попало от непосредственного начальника И.Д.Берга. Ссылаясь на Магго, Берг указал в письменном отчете, что многие приговоренные умирают со словами: «Да здравствует Сталин!». Резолюция руководства была чисто большевистской: «Надо проводить воспитательную работу среди приговоренных к расстрелу, чтобы они в столь неподходящий момент не марали имя вождя».

Личный шофер Сталина

Знакомясь с личными делами исполнителей, я отметил, что беспартийных среди них не было. Значит, прежде чем получить казенный наган и доступ к затылку приговоренного, надо было вступить в партию и, само собой, заслужить соответствующую рекомендацию парткома. Такие рекомендации в делах есть. Но один из коммунистов-палачей имел такие серьезные рекомендации, разумеется, устные, какие и не снились народным комиссарам.

Я говорю о Петре Яковлеве. В его личном деле, причем в самом конце, есть скромная, но очень весомая приписка: «С 1922 по 1924 год был прикомандирован в Кремль к личному гаражу В.И Ленина и тов. Сталина. Был начальником гаража и обслуживал их лично».

Надо ли удивляться, что имея таких всесильных покровителей, малограмотный сормовский рабочий дослужился до полковника, побывав и начальником отдела связи, и руководителем автобазы ОГПУ. Но, самое главное, он пробился в сотрудники для особых поручений. Всю войну и даже в послевоенные годы, вплоть до увольнения в отставку, местом работы Яковлева был комендантский отдел, а его главным инструментом — наган. Трудно поверить, но это факт: некоторое время он был депутатом Моссовета, видимо, присматриваясь к своим будущим жертвам.

Руководство НКВД и ЦК ВКП (б) всегда держало в поле зрения самоотверженный труд своего выдвиженца и отмечало его успехи многочисленными медалями и орденами, вплоть до высшей награды страны — ордена Ленина. И это естественно, ведь в его характеристике, выданной при очередной аттестации, написано черным по белому: «К работе относится хорошо. За дело болеет. Обладает большой работоспособностью и достаточной долей энергии. Хорошо ориентируется при выполнении оперативных поручений. Находчив, дисциплинирован».

А теперь представьте, чем занимался этот человек, вообразите бесконечные шеренги приговоренных, которых он отправил на тот свет, и прочтите характеристику еще раз. Волосы встают дыбом от беззастенчивого цинизма! За дело он, видите ли, болеет, да еще обладает большой работоспособностью... Кошмар — если вдуматься в эти формулировки.

Ухватившись за строчку, что Яковлев «в быту скромен и хороший семьянин», я спросил уже знакомого нам ныне здравствующего исполнителя:

— Знали ли жены и дети, чем занимаются их мужья и отцы?

— Ни в коем случае! — замахал он руками. — Даже на Лубянке об этом знал очень ограниченный круг лиц. Наши имена были самой большой тайной Советского Союза. А домашние... Какое им дело? Квартиры нам давали отличные, зарплаты и пайки хорошие, путевки в санатории — в любое время года. Что еще надо жене и детям? А принадлежностью главы семьи к органам НКВД они гордились. Очень гордились! Так что никаких комплексов не было.

Комплексы комплексами, а здоровье здоровьем... Природа брала свое и наказывала палачей по-своему: в отставку они уходили глубокими инвалидами. Тот же Магго окончательно спился, приобрел целый букет самых разнообразных заболеваний и незадолго до войны умер. Петр Яковлев «заработал» и кардиосклероз, и эмфизему легких, и варикозное расширение вен, и глухоту на правое ухо — верный признак, что стрелял с правой руки.

Его коллега Иван Фельдман уволился инвалидом второй группы с таким количеством заболеваний, что не прожил и года. А у подполковника Емельянова вообще, как теперь говорят, поехала крыша. В приказе о его увольнении так и говорится: «Тов. Емельянов переводится на пенсию по случаю болезни (шизофрения), связанной исключительно с долголетней оперативной работой в органах».

В таком же положении оказался и бывший латышский пастух, затем тюремный надзиратель и, наконец, образцовый сотрудник для особых поручений, Эрнест Мач. Двадцать шесть лет отдал любимому делу Мач, дослужился до майора, был назначен воспитателем «молодняка» — так называли молодых чекистов, получил несколько орденов и стал психом.

Во всяком случае, его непосредственный начальник в рапорте руководству просит уволить Мача из органов как человека, «страдающего нервно-психической болезнью».

Инвалидом первой группы уходит на пенсию подполковник Дмитриев, а ведь он, можно сказать, выручил руководство НКВД, добровольно перейдя из шоферов в исполнители: в 1937-м запарка была жуткая, и палачей хронически не хватало.

А вот два бравых полковника Антонов и Семенихин в отставку ушли не по болезни, а по возрасту. Судя по их послужным спискам, они вовремя поняли, к чему приводит ежедневная стрельба по живым мишеням, и пробились в руководители групп — иначе говоря, сами они в последние годы не расстреливали, а лишь наблюдали, как это делают подчиненные, само собой разумеется, время от времени делая замечания, и делясь своим богатым опытом.

В словаре Владимира Ивановича Даля есть необычайно емкий и точный афоризм: «Не дай Бог никому в палачах быть — а нельзя без него!». Даль, конечно же, прав: без палача нельзя, кто-то должен выполнять и эту работу. Но к каждой профессии, как и к этой, надо иметь склонность. Согласитесь, что склонность к хладнокровному убийству, причем из месяца в месяц, из года в год, явление ненормальное.

Честно говоря, я думал, что среди предков исполнителей найду, как минимум, отпетых уголовников и этим объясню многолетнюю работу палачами их потомков. Нет, ничего подобного обнаружить не удалось: обыкновенные крестьянские или рабочие семьи, все выходцы из которых темные и почти безграмотные люди.

Так что же двигало Шигалевыми, Яковлевыми, Мачами и их орденоносными коллегами? Что заставляло брать наган и стрелять в беззащитных людей? Мне кажется, я нашел ответ на этот неразрешимый вопрос. Перечитывая партийную характеристику подполковника Дмитриева, я обратил внимание на такие строки: «Идеологически выдержан. Делу партии Ленина — Сталина, предан».

А теперь давайте вспомним слова одного из самых фанатичных партийцев Верховенского, который говорил, что отыщет таких охотников, которые на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся.

Верховенский — литературный образ, а Ленин, Сталин и их партия — реальность. Жуткая реальность. Это они пробудили в людях низменные инстинкты, это они породили палачей с партбилетами, это они сделали так, что преданность партии Ленина — Сталина означала быть благодарным за честь выстрелить в затылок беззащитного человека.

История сохранила имена самых кровавых палачей Лубянки. Сами они с почетом похоронены на престижном Новодевичьем кладбище

НИКОЛАЙ ЯМСКОЙ

От столичной Сретенки и Рыбникова переулка - места, где я родился и жил в начале 50-х годов прошлого века, -переулок Варсонофьевский находится всего в пяти минутах ходьбы. И я хорошо помню, что мои родители, да и вообще многие москвичи старались обходить его стороной. Долгое время я это связывал исключительно с седой стариной. А точнее, с располагавшимся когда-то в этом месте Варсонофьевским монастырем «что на рву». Последний в XVII веке вошел в отечественную историю мрачными событиями, разыгравшимися после смерти царя Бориса. По приказу самозванца Лжедмитрия I, прозванного в народе Гришка Расстрига, в монастыре были похоронены царские жена и сын, убитые по его же повелению, а также перемещен из кремлевского Архангельского собора на здешнее кладбище «для убогих» прах и самого Бориса.

С тех пор за этим местом закрепилась худая слава. Однако истинная причина была связана совсем с другим. До 1917 года переулок с Рождественки открывала гостиница «Берлин» (д. 1/12) и замыкал у Большой Лубянки особняк страхового общества «Якорь». До революции нумерацию в Варсонофьевском переулке привыкли отсчитывать от дома № 1. А после, когда поменялись и логика и суть, вернее было бы начинать от дома напротив (№ 2/10). Ибо в нем разместилось общежи-тие организации, которая со временем прибрала к рукам добрую половину строений в переулке. В том числе и угловой особняк бывшего страхового «Якоря», в котором была устроена первая штаб-квартира этой самой организации. В течение 70 последующих лет аббревиатура на бланках этого учрежде-ния не раз менялась: ВЧК (Всероссийская чрезвычайная ко-миссия), ОГПУ, НКВД, КГБ. Но однажды утвердившись, эта ор-ганизация расползлась по соседним кварталам некой особой зоной, про которую тут же начали говорить: «Там, где когда-то находился Госстрах, теперь поселился Госужас».

РАБОТА «ПОД КЛЮЧ»

Поначалу «Госужас» разместился компактно. От прежних хозяев в просторном вестибюле сохранилась роскошная двух-маршевая лестница. На ее первой площадке в нише стены стояла статуя античной богини с фонарем в высоко поднятой руке. Новые владельцы поставили ей в ноги пулемет. Получилась незамысловатая аллегория: буржуазный фонарь добросовестно высвечивал арестованных и их родственников, пытавшихся навести справки о родных и близких; а пулемет символизи-ровал «жизненную перспективу» для всех попавших под беспощадную чрезвычайную руку.

Задача уничтожать оппонентов новой власти была поставлена вождями революции перед организацией изначально. Со-держательная часть работы учреждения состояла именно в этом - в физическом истреблении неблагонадежных элемен-тов. ЦК большевистской партии в ответ на жалобы граждан, возмущенных жестокостью и многочисленными беззакониями со стороны чекистов, принял 12 декабря 1918 года уникальное постановление - «О непогрешимости органа, работа которого протекает в особо тяжелых условиях».

Процедура «непогрешимой работы» сложилась следующая. Сначала первые на Лубянке лица направляли на самый партийный верх служебную записку, откуда документ возвращался с лаконичной резолюцией руководства «Прошу доложить!». Фактически это было распоряжение представить предложения по ликвидации. Утверждать эти предложения Кремль предпочитал в устной форме. Однако, как выяснилось позже, совсем замести следы все равно не удалось. Бдител-ное чекистское начальство - например, тот же Абакумов - в случае устных распоряжений обязательно подстраховывалось пометкой на документах «Согласие тт. Сталина, Молотова получено»-и проставляло дату.

По требованию Хрущева в 1960 году была создана специальная комиссия по расследованию сталинских преступлений. Во главе ее поставили тогдашнего председателя Комитета партийного контроля (КПК) ЦК КПСС Н. Шверника. Последний, типичный представитель сталинской номенклатуры, вместе с другими членами комиссии тормозили дело, как только могли. Но по инициативе Хрущева в комиссию была включена старая большевичка О. Шатуновская, только что вызволенная из колымской ссылки. В результате ее настойчивости на стол Хрущева и легла бумага из КГБ, из которой следовало: с 1.01.35 по 22.06.41 в стране было арестовано 19,84 млн «вра-гов народа», из них 7 млн расстреляно.

ОПЕРАТИВНОЕ ИСПОЛНЕНИЕ

Понятно, что при столь гигантском масштабе «выбраковки» человеческого материала процедура приведения приговоров в исполнение должна была быть максимально простой и быстрой. Она такой и была.

В первой штаб-квартире ЧК на углу Варсонофьевского и Большой Лубянки прямо за начальственными кабинетами, где было так удобно вести ночные допросы и подписывать ордера на арест, находился небольшой, но высокий, в два этажа, полуподвальный зал, напоминающий корабельный трюм. У страхового общества в «трюме» размещался архив. От тех времен посредине зала осталось несколько небольших комнат-сейфов. «Черти драповые», как любовно назвал чекистов М. Горький, затащили в зал тюремные нары, а глухие комнатки приспособили для расстрелов. Из-за исключительно добротных стен грохот пальбы на улицу не проникал. Ну а из тех, кто, доставленный на «корабль смерти», мог лично слышать и видеть, чудом уцелели лишь единицы. Например, высланный из России в 1922 году писатель Михаил Осоргин. Вот его описание, относящееся к 1919 году: «Пол выложен изразцовыми плитками. При входе - балкон, где стоит стража. Балкон окружает яму, куда спуск по витой лестнице и где 70 человек, в лежку, на нарах, на полу, на полированном большом столе, а двое и внутри стола - ждут своей участи. Участи - пули»...

Со временем очередь двигалась все быстрее и быстрее. К тому времени, когда одухотворенный профиль товарища Дзержинского вернулся сюда мемориальной доской на фасаде здания, на процесс «приведения в исполнение» отводились максимум сутки. В 1930 - 1940-х годах работы на Варсонофьевском оказалось особенно много, и тогда заключенных стали выводить во двор (уже в нижнем белье) и ставить к стенке там. Когда расстрельный «сеанс» завершался, грузовики вывозили страш-ный груз для тайной прикопки на столичных кладбищах и подмосковных «полигонах» НКВД. Тела наиболее значимых «врагов народа», как правило, отправляли для анонимного сжигания в единственный тогда в столице крематорий на Донской. В конце 30-х годов прошлого столетия бывали периоды, когда это мрачное творение архитектора Осипова работало с предельной нагрузкой. Дым поднимался подчас к самой вершине Шуховской башни. И тогда ничего не подозревавшие окрестные жители простодушно приникали к окнам, предрекая скорый дождь или снег - в зависимости от сезона.

БОЙЦЫ НЕВИДАННОГО ФРОНТА

Специалисты «узкого профиля» между собой свое рабочее место в подвалах на Варсонофьевском называли мастерской. Имена «мастеров» были совсекретны. В отделе кадров и личных делах они числились работниками комендатуры или сотрудниками для особых поручений. В лицо «порученцев» знало только непосредственное начальство. А уж то, чем они занимались, за что получали именные часы, денежные премии и высокие правительственные награды, - десятилетиями являлось строго охраняемой государственной тайной. К концу рабочего дня на Варсонофьевском начинали отказывать даже надежные, почти никогда не дававшие осечек наганы. Однако скромные труженики из комендантской спецгруппы не подводили. Немного расслабившись после ударного труда и отмывшись до пояса (для этого им ведрами выписывали водку и одеколон), твердой рукой и четким почерком выводили и выводили в актах: «На основании настоящего предписания расстреляли нижеследующих осужденных...» А далее - список и подпись.

Без малого 30 лет верховодил на Лубянке «приведением в исполнение» Василий Михайлович Блохин. В комендатуру - тогда еще ОГПУ СССР - пришел капитаном в 1924 году. Но уже через два года ее возглавил. И руководил, несмотря на все реорганизации, переподчинения, переименования и смены в руководстве, аж по апрель 1953 года. Именно его служба отвечала за охрану ведомственных зданий, поддержание режима секретности и безопасности. Под его началом находились спецотдел оперативной техники и суперсекретная «Лаборатория-X», которая экспериментировала с ядами на заключенных. (Она так-же, кстати сказать, располагалась в Варсонофьевском переулке, на задах первой штаб-квартиры ЧК.) Наконец, все, что было связано с «приведением», тоже курировал он. Казалось, только успевай, руководи. Но доросший до чина комиссара госбезопасности и звания генерал-майора Блохин не только успевал, но и считал долгом поучаствовать в «рутинных мероприятиях» лично. И когда нужно было конфиденциально поставить к стенке особо важного «врага народа» - будь он хоть бывший коллега по работе, - собственным примером показывал подчиненным, как надо управляться с вороненым наганом...

В комендантскую спецгруппу попадал контингент особый. Взять тех же братьев Шигалевых - старшего, Василия, и младшего, Ивана. В сталинские времена оба эти «ударника расстрельного труда» достигли прекрасных результатов как по количеству ими убиенных, так и по разнообразию полученных за это правительственных наград и званий. А ведь начинали скромными пареньками из российской глубинки. С так и не законченного начального образования. Без какой-либо до конца освоенной человеческой профессии (из Василия не получился сапожник; из Ивана - продавец). Зато в партию большевиков вступили раньше, чем в Красную армию, откуда стремительно перескочили надзирателями во внутреннюю лубянскую тюрьму. И именно здесь оба нашли свое истинное призвание. На месте, соответственно, не стояли. Совершенствовались в ремесле. Идейно росли (Иван в комендантской команде был партгрупоргом и отвечал за агитмассовую работу). И стреляли во «вражеские» затылки, стреляли, становясь за это почетными чекистами, носителями боевых орденов, хотя ни один из них даже на километр ни разу не приблизился ни к фронту, ни к какой-либо горячей точке.

Из памяти не идет рассказ академика Якова Этингера. Еще студентом в 1950 году его, приемного сына известного советского терапевта, проходившего по липовому делу «кремлевских врачей», забрали на Лубянку, где принялись выбивать компромат на отчима. Так вот: будущий академик семи зарубежных академий хорошо запомнил, что коллеги братьев Шигалевых по агитмассовой работе зверски били его по ногам резиновыми дубинками, маркированными немецким готическим шрифтом. Секрета из происхождения инвентаря не делали - дубинки были взяты в качестве трофея при захвате гестаповских складов.

ПРИЗВАНИЕ-ВДОХНОВЕННЫЙ ПАЛАЧ

Такое впечатление, что в «мастерских» контингент «выкраивали» по одним и тем же «лекалам». Явный дефицит способностей, образования, движений ума и души. Зато потрясающее умение приспособиться к занятию, где ничего такого как раз и не нужно. А востребована гадкая самолюбивая мстительность расправляться с теми, у кого это все есть. Да еще под могущественным укрытием «особого задания государственной важности».

Ничем не ограниченное право обрывать чужую жизнь было для «стахановцев» по особым поручениям значительнее и слаще любых чинов. Иначе как, например, объяснить метаморфозу «мастера» Петра Яковлева? Малограмотный сормовский рабочий, он сначала выбился в личные кремлевские шоферы: на подменах возил и Ленина, и Сталина. Затем стал полковником, возглавил знаменитую спецавтобазу № 1 в Варсонофьевском, где вечерами грузовики отмывали от крови. Одно время даже стал депутатом Моссовета. А потом вдруг взял и перешел на должность рядового сотрудника комендатуры, где самозабвенно трудился вплоть до увольнения в отставку. Да, рядового! Но зато «по особым поручениям»!

Заслуженных исполнителей мрачное хозяйство в Варсонофьевском переулке перевидало множество. Был ли среди этой публики свой «стахановец»? Оказывается, был. По «отчетным показателям» мы сегодня можем смело указать на абсолютный отрыв от коллег Петра Магго. Именно его страна должна запомнить как «палача № 1 сталинской эпохи». Говорят, что на улице этого невзрачного, словно уже родившегося пожилым гражданина в круглых очечках можно было принять за кого угодно - бухгалтера, сельского врача, провинциального учителя. Но только не самого производительного палача в ОГПУ. Не знаю, сколько успокаивающих литров водки и освежающих ведер одеколона извела казна на товарища Магго за более чем 20-летний срок его чекистской службы. Но согласно сохранившимся в архивах актам с его подписью Петр Иванович Магго имел на своем личном палаческом счету более 10 000 расстрелянных - в среднем по 1000 убиенных в год.

Карьерная линия этого лучшего в ОГПУ - НКВД латышского стрелка шла по дуге. Начало по шигалевскому варианту: обра-зование - два класса сельской школы; профессия - батрак. За-тем призыв в царскую армию и после 1917 года перескок в Красную. А уж оттуда - после краткого пребывания - сразу в карательный отряд ВЧК. Вот тут-то на почти ежедневных «конфискатах» да на массовых «отправках в распыл» и взошло его черное солнце. В его служебной характеристике запишут: «К работе относится серьезно. По особому заданию провел много работы». Потому и преуспел особо, хотя оказался в органах лишь в 40 лет. В 1919 году Магго - надзиратель той самой внутренней чекистской тюрьмы, что включала в себя зловещий «трюм» в особняке имени товарища Дзержинского. Проходит немного времени, и он уже всем этим заведует. А заодно - и остальными «домами ОГПУ» в переулке. Но наступает 1931 год. И Магго - по собственной воле и совершенно в духе Петра Яковлева - оставляет престижный командный пост ради работы исполнительской, «по особым поручениям».

Большой знаток «особистской» темы Борис Сопельняк в своей книге «Смерть в рассрочку» описывает, как однажды, расстреляв десятка два приговоренных, Магго настолько вошел в раж, что принял за своего «клиента» стоящего рядом начальника особого отдела Попова. И заорал: «А ты чего тут стоишь? Раздевайся! Немедленно! Не то пристрелю на месте!» Перепуганный чин еле отбился от «серьезно относящегося к работе» палача. Патологические убийцы вроде Магго считались нормальными, крепкими профессионалами в системе. Но даже они должны были постоянно совершенствоваться. Не случайно же товарищ И. Берг - непосредственный начальник Магго - частенько находил в работе у подчиненного упущения и даже недостатки. Однажды, например, в письменном отчете лубянскому руководству Берг с возмущением указал, что под пистолетом Магго многие приговоренные умирают со словами: «Да здравствует Сталин!»

Резолюция руководства на отчете совершенно однозначно подтверждала, что в системе погоня за количеством не должна была заслонять и качество. Она гласила: «Надо проводить воспитательную работу среди приговоренных к расстрелу, чтобы они в столь неподходящий момент не марали имя вождя».

ТОПОР ХОЗЯИНА ПЕРЕЖИВЕТ

Сам вождь воспитательную работу вел беспрерывно. Не особенно при этом жалея даже благоговевших перед ним руководителей компетентных органов. Генерал-майора Блохина в этом плане можно считать счастливчиком: он благополучно дожил до постсталинских времен и только тогда как «дискредитировавший себя за время работы в органах» был лишен звания генерала и уволен из органов «по болезни». Обычно лубянские начальники его уровня до каких-либо серьезных заболеваний не доживали - слишком уж много чего знали. Поэтому со временем превращались в неприятную обузу для кремлевской верхушки. И тогда с ними поступали соответственно заведенному и описанному выше порядку - через «мастерскую» в топку Донского крематория в полном соответствии с изданным еще 20 января 1937 года секретным приказом Ежова не указывать в актах расстрела местонахождения захоронения.

В итоге многолетней большевистской «выбраковки» непоколебимо достойными посмертной славы деятелями оказались лица лишь двух государственных категорий: хорошо известные каждому по портретам «вдохновители и организаторы всех наших побед» и... скромные комендантские стрелки из «черного квартала» в Варсонофьевском.

Более того, масштабные душегубы и профессиональные палачи переживают все и всех с превеликим почетом. Не верите? Тогда посетите престижное Новодевичье кладбище. Здесь, в его старой части, буквально в двух шагах от могил Гоголя, Чехова, Маяковского, боевых генералов - защитников отечества, мирового уровня инженеров, ученых, деятелей культуры и искусства вы обнаружите ухоженные мемориалы «спецконтингента». Перед выходной аркой чуть сместитесь вдоль стены колумбария вправо (участок 62, секция 12 в старой части кладбища). И тогда сразу упретесь в голый, без обычно полагающегося портрета мраморный квад-рат, с которого на вас прицельно уставится лаконичная надпись: «Магго Петр Иванович (1879-1941)». Он здесь в тиши и почете лежит не один - в окружении многочисленных соратников по «мастерской»...

Причудливо все-таки складывается жизнь в нашем отечестве. Все-то в ней смешивается. И все-то ровняется. Словно в «черном квадрате» Варсонофьевского. Или в топке Донского крематория. И все, оказывается, только для того, чтобы, став общим прахом, великодержавно смешать персональный позор с общенациональной славой на самом престижном столичном погосте...

Пётр Иванович Магго (1879 - 1941) - деятель советских спецслужб, капитан госбезопасности.

Биография

Латыш. Окончил два класса сельской школы. Участник Первой мировой войны. В 1917 году вступил в ВКП(б).

С апреля 1918 - боец Свеаборгского отряда ВЧК, 1-й отдельной роты при ВЧК. С октября 1919 - надзиратель внутренней тюрьмы ВЧК. С 1920 начальник внутренней тюрьмы ВЧК, комендант дома № 11 на Большой Лубянке.

В 1931 году по собственному желанию стал сотрудником для особых поручений комендатуры ОГПУ. Приводил в исполнение расстрельные приговоры. По мнению Бориса Сопельняка, Магго лично расстрелял около 10 000 человек.

В 1940 году уволен из органов, после чего спился и в 1941 году умер от цирроза печени. Кремирован. Урна с прахом похоронена на Новодевичьем кладбище.

Награды

Знак «Почётный работник ВЧК-ГПУ».
Орден Ленина
Орден Красной Звезды (1936) - «за особые заслуги в борьбе за упрочение социалистического строя»
Орден Красного Знамени (1937) - «за выполнение важнейших заданий правительства»

Источники

Составители: В. Гончаров, А. Кокурин. Гвардейцы Октября. Роль коренных народов стран Балтии в установлении и укреплени большевистского строя. - Москва: Индрик, 2009. - 492 с. - 1000 экз. - ISBN 978-5-91674-014-1.

Примечания

Палачи сталинской эпохи (часть 2)
Магго П.И.
Пётр Магго

Ссылки

Борис Сопельняк. Палачи сталинской эпохи
Петр Иванович Магго - Мага
Палачи лежат в почёте

На знаменитом Новодевичьем кладбище Москвы среди прочих имен в стене, хранящей прах усопших, есть неприметная табличка белого мрамора. На ней частенько появляется кроваво-красная надпись: «Палач». И смотрители кладбища не особо спешат ее стереть.

Петр Магго, он же «Маг»

Латыш по происхождению, он, наверное, был бы хорошим крестьянином, как и его отец, но служба в армии и участие в подавлении революции 1905 года позволили парню попробовать вкус крови – и с этого момента он превратился в убийцу, упивающегося своей властью. Офицерское звание Петр получил, пойдя добровольцем на фронт в Первую мировую войну. После возвращения стал большевиком и тут же в составе ВЧК получил должность в личной расстрельной команде Дзержинского. К работе относился серьезно, по «особому заданию» работал не покладая рук, что отобразилось в сохранившихся характеристиках. Поэтому и по службе продвигался быстро. Вначале его перевели надзирателем в московскую внутреннюю тюрьму НКВД, а в 1920 году предложили должность начальника. Магго получал от казней удовольствие, и это подтверждается тем, что как начальник, он мог не расстреливать заключенных лично, но все же делал это изо дня в день. Он настолько входил в раж, что однажды чуть не «исполнил» собственного особиста, перепутав его с приговоренным. Это он расстрелял Зиновьева и Каменева в 1936 году. Зиновьев не мог держаться на ногах после пыток, поэтому Магго убил его, подняв за волосы.

Верная служба принесла Петру Магго за 11 лет два ордена Красного знамени, знак «Почетный чекист» и орден Ленина. В 1940 году Берия уволил ставшего ненужным бешеного пса. На пенсии Магго писал жалобы Сталину на Берия, но не получил ответов. Он быстро спился без любимого дела и умер от цирроза печени в 1941 году. Поживи «Маг» подольше – возможно, и его включили бы в список подлежащих расстрелу палачей во время очередной «бериевской чистки». А так – Новодевичье кладбище и бесконечная посмертная усталость от «вандалов, оскверняющих его последнее упокоение».

Сардион Надарая

В 1937 году на должность начальника внутренней тюрьмы Главного управления госбезопасности Грузинской ССР заступил уроженец села Сепиети Кутаисской губернии Сардион Надарая. И сразу же проявил немалое служебное рвение. Под его руководством создавались пыточные камеры, подделывались документы, в которых было запрещено указывать меры воздействия на заключенных, настоящие причины их заболеваний и смертей, тем более, если смерти или увечья происходили в результате «работы» следователей или палачей. Сардион лично участвовал в избиениях и казнях, был очень изобретателен по части пыток. Как результат – огромное количество самооговоров и вымышленных показаний от арестованных. Люди говорили что угодно, лишь бы избежать изощренных истязаний.

Успешно пережив годы Большого террора, в 1953 году стал начальником личной охраны Л. Берия. Прославился тем, что поставлял «к столу» начальства понравившихся женщин. На судебном процессе в будущем ему припомнят и этот грех. Арестовали его 26 июня 1955 года и, говорят, пытали в ходе следствия. Впрочем, на самом суде Надарая отделался легким испугом: он получил всего 10 лет заключения и пятилетнее поражение в правах. После полной отсидки в мордовском лагере освободился и уехал в Грузию доживать свой век.

Ему принадлежит не превзойденный никем рекорд скорострельности. Надарая расстреливал до 500 человек за одну ночь. Он один из немногих палачей, кого не реабилитировали в «хрущевскую оттепель». Тем не менее Сардион благополучно вышел на пенсию, состарился и умер на родине в кругу семьи.

Исай Берг

Исай родился в московской еврейской семье. Красноармеец с 1920 года, с 1930-го – член Коммунистической партии. Ничего необычного или сверхвыдающегося. В 1934 году стал начальником по хозчасти при управлении НКВД Москвы и области. А чуть позже получил должность руководителя группы, занимавшейся исполнением смертных приговоров на Бутовском полигоне. Устав от истерик приговоренных, попыток побегов, агрессии, подумал и внес рацпредложение: травить заключенных по дороге к месту казни прямо в фургоне, в котором производилась их перевозка. В фургон загоняли по 35-40 человек, от выхлопной трубы внутрь заводился шланг и пока мотор работал, выхлопные газы подавались в кузов. Полузадушенные люди не имели сил к сопротивлению, и казни проходили без лишних эксцессов. А если дорога была длинной, то к месту расстрела заключенных привозили уже мертвыми, и команда Исая экономила на патронах.

Хозяйственному Бергу недолго пришлось поработать на должности палача. Уже в 1938 году он был арестован по «квартирному делу»: кунцевские работники НКВД репрессировали граждан с целью отобрать их жилье. Берг не признавал обвинений в злоупотреблении служебным положением, отрицал взятки и воровство денег, не соглашался на обвинение в хозяйственных преступлениях и тогда ему переквалифицировали дело, предъявив участие в троцкистском движении. Так недальновидно Берг сам себе заменил три года лагерей на расстрельную статью. Долго ждать не стали, и в феврале 1939 года Исай был расстрелян.

Родственники Берга вовсю боролись за его доброе имя. Им категорически было отказано еще в 1953 году, когда они в числе первых подали прошение о реабилитации – слишком уж была свежа память о рационализаторской жилке Берга. Но прошло время, семья все не унималась, в 1956 году дело приняли к рассмотрению и в 1962 году изобретатель передвижной душегубки был реабилитирован и переведен в разряд несправедливо репрессированных.

Василий Блохин

Абсолютный рекордсмен среди палачей того времени. Первые его подписи под расстрельными актами появляются еще на документах, датированных 1924 годом. Последний расстрел он произвел за три дня до смерти Сталина, 2 марта 1953 года. В этот промежуток времени по разным архивным данным, от его руки погибло до 50 000 человек. Среди расстрелянных им лично Тухачевский, Уборевич, Якир, Косиор, Ежов, Бабель, Мейерхольд… По свидетельствам сослуживцев, убийством Мейерхольда он особенно гордился. Казни Василий проводил в спецкостюме: длинный фартук коричневой кожи, перчатки выше локтя, кожаный картуз. В октябре 1940 года в поселке Медное рядом с Тверью руководил массовым расстрелом интернированных польских военных, за что получил орден Красного знамени. За время своей кровавой деятельности Блохин заслужил 8 орденов и вышел на пенсию в 1955 году в чине генерал-майора с ежемесячной пенсионной выплатой в 3150 рублей, в то время, как средняя зарплата в те годы была около 700 рублей.

И хоть главному палачу удалось избежать катка репрессий, но, уволенный после смерти Сталина, он очень быстро был лишен и пенсии, и регалий, и звания как дискредитировавший себя и недостойный высокого звания офицера. В медицинском заключении о его смерти сказано, что он умер от инфаркта, неофициальная же версия гласит, что застрелился. Тем не менее в конце шестидесятых годов ему посмертно вернули и ордена, и звание, то есть практически реабилитировали.

С сошками помельче никто особо не либеральничал. Когда они становились не нужны, от них избавлялись без суда и следствия. Например, в 1937 году после массового расстрела «Соловецкого этапа» палачей, уничтоживших более 2000 осужденных, арестовали, этапировали в Москву и расстреляли. Список составил Берия, подписал секретарь Сталина Поскребышев, расстреливал лично их бывший сослуживец, Василий Блохин. И даже суда не было – изловили, арестовали, расстреляли, кремировали как шпионов и диверсантов. Их начальнику, Матвееву, повезло больше. Хоть он и был арестован и осужден, но меньше чем через 3 года после приговора вышел и даже получил начальническую должность во внутренней тюрьме КГБ, орден Ленина и возможность лично приводить расстрельные приговоры в исполнение. Умер в своей постели во времена Брежнева.

Большинство исполнителей приговоров, отличившихся в годы репрессий, были впоследствии реабилитированы. Мало того, некоторые выставлены неправедно пострадавшими жертвами режима, а кто-то даже занесен в залы памяти ФСБ. Но пока живы в людской памяти их кровавые дела, на могильных плитах нелюдей так и будут появляться надписи «Палач» – непременно красной краской.