Чтоб за ту же и оплакивали цену. Античная литература в переводах на русский и другие языки. Анализ стихотворения «Письма римскому другу» Бродского

Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря. August 21st, 2013

Current Mood: relaxed Current Music: Макаревич

Эти стихи Иосифа Бродского очень уж ложаться на настроение после возвращения из Севастополя.
улыбки родных, такое ярко синее Чёрное море, горные речки, лес, белоснежный город русских моряков... Ох, как это всё западает в душу. И каждый раз сам себе говоришь: ВЕРНУСЬ.

ПИСЬМО РИМСКОМУ ДРУГУ ИЗ МАРЦИАЛА

Нынче ветренно, и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
Чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела -
Дальше локтя не пойдешь, или колена.
Сколь же радостней, прекраснее вне тела:
Ни объятье невозможно, ни измена!


Посылаю тебе, Постум,эти книги.
Что в столице? Мягко стелят? Спать не жестко?
Как там Цезарь, чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
Лишь согласное гуденье насекомых.


Здесь лежит купец из Азии. Толковым
Был купцом он - деловит, но не заметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
Он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! А умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.


Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
Но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря подальше, и от вьюги.
Лебезить не надо, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюги мне милей, чем кровопийца.


Этот ливень переждать с тобой, гетера,
Я согласен, но давай-ка без торговли:
Брать сестерций с покрывающего тела -
Все равно, что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где лужа?
Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
Он и будет протекать на покрывало.


Вот и прожили мы больше половины,
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы оглядываясь, видим лишь руины"
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им....
Как там в Ливии, мой Постум, - или где ты там?
Неужели до сих пор еще воюем?


Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Что ж, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья...
Постелю тебе в саду, под чистым небом
Расскажу, как называются созвездья.


Скоро Постум друг твой, любящий сложенье,
Долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из под подушки сбереженья,
Там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
В дом гетер, за городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
Чтоб за ту же и оплакивали цену.


Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе,
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса .

Видно, шестистопный хорей стихотворения Бродского не отпускает... Интернет переполнен подражаниями, пародиями или, по удачному выражению, римейками. Выбрала три лучших (на мой взгляд).

1.Не знаю даты
АЛЕКСАНДР ТИМОФЕЕВСКИЙ
Ответ римского друга

Целый день брожу по улицам, глазея.
В Риме осень. Все мертво. Все одичало.
Туча черная висит над Колизеем,
Неизвестно, что бы это означало?
Льется дождик. Небо платит недоимку.
Жалко, льется не на пашню, а на камень
В тех горбатых переулках, где в обнимку
Мертвецы твои стоят с особняками.
Помнишь дом, где мы не раз с тобой бывали?
На лужайке облысевшей травка вянет,
Не осталось даже праха от развалин,
А меня туда все время что-то тянет.
В этом доме ты когда-то был счастливым,
И элегию читал о Джоне Донне,
И плоды желто-зеленые оливы
У хозяйки смуглолицей ел с ладони.
Где веселая хозяйка? Где маслины?
Нам остался лишь пустырь за поворотом.
Безусловно, позади одни руины,
Но руины все же лучше, чем пустоты.
Только женщине идет непостоянство,
Мы же любим то, что в юности любили.
Кто придумал, что отечество – пространство?
Это мы с тобою родиною были.
Ты мне пишешь, чем в империи томиться,
Лучше жить в глухой провинции у галлов,
Только стоит ли с отъездом торопиться,
Ведь империи сто лет как не бывало.
Рухнул Рим, никто не помнит точной даты.
Вот и спорим, и проводим параллели…
Всюду те же кровопийцы и солдаты,
Кровопийцы и ворюги, мой Валерий.
Лучше сам ты возвращайся, путь недолог.
Мы с женою заждались тебя в столице.
Неужели так уж важно въехать в город
На четверке в триумфальной колеснице?
Мимо каменной стены, священной рощей,
Где стоят легионеры в карауле…
Мне-то кажется, на кухне нашей проще
О Назоне толковать и о Катулле.
Воск застывший на странице старой книги,
Гости, спящие вповалку где попало.
Всюду пепел, на полу огрызок фиги,
На столе вишневый обод от бокала.
А когда отмерит время Хронос гулкий,
Проводить тебя сумеет старый Постум.
Вместе выйдем на последнюю прогулку
И отправимся на твой любимый остров.

2.2007.
ВСЕВОЛОД ЕМЕЛИН
Письма крымского друга.
Тоже, видимо, из Марциала.

Нынче ветрено и пью я тост за тостом
Скоро лето, понаедут сюда бабы
Мне не надо больше сильным быть и рослым
Я могу теперь быть маленьким и слабым.

Алкоголь овладевает моим телом
Развиваются симптомы опьянения
Сколь приятней наблюдать за этим делом
Чем за женщиной в момент совокупленья.

Вот сижу я в ожиданье счета
Здесь не надо лебезить и суетиться
Водки пью я сколько мне охота
Отдыхающих здесь не берут в милицию.

Здесь гуляю босиком по первоцветью
Отрываю лапки мелким насекомым
Как там Путин? Чем он занят? Все «Роснефтью»?
Все «Роснефтью», вероятно, да «Газпромом».

Вон в могиле правоверный мусульманин
Он с неверными сражался на Кавказе
Никогда он не курил и не был пьяным.
Умер сразу, безо всякой эвтаназии.

Вон идет старик веселый, однорукий
Он с четырнадцати лет не просыхает
Схоронил давно жену, детей и внуков
Даже здесь не существует, Постум, правил.

Жизнь играет с нами шахматную партию
Все поделено на два неравных поля
Жить в эпоху суверенной демократии
Лучше в княжестве соседнем, возле моря.

Вдалеке от ихней властной вертикали
От борьбы, что доведет до импотенции
Говоришь, что здесь татары всех достали?
Но татары мне милее, чем чеченцы.

Этот вечер провести с тобой, путана
Я согласен, но давай-ка без соитья
Накачу тебе портвейна два стакана
И могу еще чего-нибудь купить я.

Не дыши ты в мою сторону перегаром
Отверни свое накрашенное рыло
Что бурчишь ты там? Что я мудила старый?
Старый – да, но не согласен, что мудила.

Вот и нам черед подходит склеить ласты
Как сказал мне старый гей, возле палатки:
«Жизнь прошла, словно несбывшаяся сказка»
Взгляд, конечно, в чем-то истинный, но гадкий.

Мой желудок барахлит на юге летом
Хорошо, что здесь два шага до уборной
Как в Ичкерии, мой Постум - или где там?
Навели порядок конституционный?

Приезжай на своем драном «Жигуленке»
Через горы и леса, поля и страны
Выпьем жгучей алычевой самогонки
Закусив ее резиновым рапаном.

А потом, под звуки местного оркестра
Закажу вина с названием «Массандра».
Покажу тебе прославленное место.
Где снимали грустный фильм про Ихтиандра.

Отведу тебя на горку, где руины
Расскажу тебе о подвигах, о древних.
Прочту список кораблей до середины
И спрошу, кто ожидается преемник.

К другу, Постум, твоему, что был активен
Скоро гость придет, по имени Кондратий
Сбережения мои, пол тыщи гривен
Обнаружишь под матрасом, на кровати.

Подходи к пивному бару, что на пристани
И договорись там с мужиками
Для начала, ты им литр горилки выстави
Они вынесут меня вперед ногами.

Мрачный лодочник допившийся до дрожи
Пеленгас в ведре стучит хвостом о донце
Тень деревьев все отчетливей и строже.
За скалу садящееся солнце.

На столе опустошенная бутылка
В небесах плывут созвездия Зодиака
На рассохшейся скамейке Дмитрий Быков
Охуительный роман про Пастернака.

3.1.04.14
ВИКТОР БАЙРАК
Письма столичному другу

Нынче ветрено и волны бьют ритмично.
Скоро май, все зашевелится, забродит.
Смена флагов это даже эротично,
Все ж, какое-то движение в природе.
Мне, конечно, до политики нет дела -
дальше Крыма не пойдешь или Майдана.
Правда, совесть продается лучше тела:
Совесть разная, а тело постоянно.
___
Посылаю тебе ссылки, их немного.
Что там в Киеве? Бунтуют? Не устали?
Как там Дума? Все опять не слава Богу?
Думать – это не стоять на пьедестале.
Я сижу в своем саду, чинил мансарду.
Межсезонье: ни зарплаты, ни туристов.
Из бесплатных развлечений – слет у бардов
А из платных – преферанс у трактористов.
___
Пусть и вправду Симферополь не столица,
но зачем в столичный ряд с курортным рылом.
Если выпало в Империи родиться,
Значит ей и уложить меня в могилу.
Чтоб подальше от России, от Китая.
Чтоб на кладбище за место не бороться.
Говоришь, вам украинцев не хватает?
Ну, а мы тут все почти что инородцы.
___
Вот и прожили мы жизнь. Заметь, без грыжи.
Как сказал мне рав Ишая из Одессы:
"Пролетая, как фанера над Парижем,
Все равно смотрю на ножки стюардессы".
Был в горах. Собрал сморчков два килограмма.
Гриб невзрачный, но питательно и вкусно...
«Президент»,- как говорила моя мама,-
«Должен быть такой же». Как-то стало грустно.
___
Помнишь, мелкая Маруська за забором
Торговала алычевым самогоном?
Ты с ней спал еще... Все, стала прокурором.
Прокурором, и общается с законом.
Приезжай, попьем вина, его здесь валом.
И закуски. Кстати, новая посуда.
Я тогда схожу к татарам за мангалом.
Все равно их скоро выживут отсюда.

___
Скоро друг твой, задержавшийся подросток,
Белым тапкам предпочтет свои ботинки.
У меня тут есть Волошинский набросок.
Этой ценности и хватит на поминки.
Поезжай, коли пропустят на таможне,
Отложи дела, найди себе замену.
Здесь хорошая земля, копать не сложно,
И не верь, когда заламывают цену.
___
Зелень лавра в предвечерней лихорадке,
Полка с книгами, початая бутылка,
стул покинутый, компьютер на зарядке.
Кот разлегся брюхом кверху на подстилке.
Понт шумит и каждый день неповторимо.
Дельтаплан слегка колышется под ветром.
На рассохшейся скамейке житель Крыма.
Одинокий триколор над сельсоветом.

«Письма римскому другу (из Марциала)» Иосиф Бродский

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.

Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.

Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он – деловит, но незаметен.
Умер быстро – лихорадка. По торговым

Рядом с ним – легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,

Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела -
все равно что дранку требовать от кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я – не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им…
Как там в Ливии, мой Постум, – или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Анализ стихотворения Бродского «Письма римскому другу»

Стихотворение «Письмо римскому другу» было написано Иосифом Александровичем Бродским в 1972 году. В заглавии указано «Из Марциала», но это не вольный перевод какой-либо из работ знаменитого эпиграммиста Марка Валерия Марциала, а самостоятельное произведение по мотивам римской истории.

В стихотворении автор выступает в роли римлянина, живущего в эпоху правления Юлия Цезаря. Из текста стихотворения мы понимаем, что когда-то он жил в столице, знал лично сильных мира сего, но решил уехать в глухую провинцию. Всё, что связывает героя с прежней жизнью – это друг по имени Постум, которому он шлёт письма, рассказывает о своих буднях и расспрашивает о новостях.

Несмотря на то, что стихотворение повествует об исторически значимых вещах, касается серьёзных философских тем, читается оно легко. Этот эффект достигается благодаря незатейливой лексике, лишённой пафосных высказываний, архаичных выражений и мудрёных слов. Зато в нём достаточно поговорок, которые делают сюжеты античной жизни более понятными и близкими для русского читателя. Вот, например, как поэт интересуется подробностями пребывания друга в Риме:
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жёстко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Всё интриги?

Конечно, все эти вопросы – риторические. Автор и сам прекрасно разбирается в подковёрной борьбе, извечно сопутствующей любому престолу. Здесь легко увидеть параллель с современным миром и эпохой, в которой жил сам Иосиф Александрович.

В восьмой строфе поэт позволяет себе покритиковать власть:
Говоришь, что все наместники – ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Именно придворные козни и оттолкнули лирического героя от суеты большого города. Снова используя поговорку, поэт объясняет, почему он старается держаться подальше от дворцовых интриг:
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.

Он признаётся Постуму, что ему стало спокойнее жить, когда он перебрался к морю. С помощью ярких выразительных эпитетов автор рисует перед своим собеседником картины провинциальной жизни. Природа играет сочными, радующими глаз красками: «под чистым небом», «шевелюра кипариса», «чёрная изгородь пиний», «ткань, впитавшая полуденное солнце».

Не стесняясь, автор делится подробностями своей простой жизни. Он то беседует с рабами, которые изрекают неожиданно мудрые идеи. То делит прохудившуюся крышу с продажной женщиной. Поэт в ироничных двусмысленных выражениях повествует, как он спорит с девицей по поводу просачивающихся капель, не переживая, что строки сочтут оскорбительно непристойными:
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдёшь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.

Но кроме этих простоватых описаний будничных происшествий поэт поднимает и серьёзные темы. Часто в произведении звучит мотив смерти и смысла жизни. На примере нескольких персонажей автор раскрывает проблему непредсказуемости судьбы. Он повествует о сметливом торговце, который прибыл в эти земли, чтобы совершать выгодные сделки. Но внезапно слёг с лихорадкой и скончался. Поэт подчёркивает, что человек может сколько угодно планировать свои поступки, но ему не под силу совладать с предопределением:
…По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

В противовес автор приводит историю легионера. Этот человек всю жизнь рисковал собой, но судьба распорядилась так, что смерть миновала его там, где погибли многие его соратники. А это солдат, в свою очередь, дожил до старости и тихо почил.

Говорит поэт и о собственной кончине. Но в строфах, которые посвящены этому событию, нет трагизма. Автор просто рисует знакомые картины, но без своей фигуры на них. Он использует метонимию – «На рассохшейся скамейке – Старший Плиний», показывая, что после его смерти останется след, подобный тому, что остался древнего поэта в виде его книги. Поэт демонстрирует, что жизнь продолжит идти своим чередом, поэтому последние строфы так спокойны и полны тепла.

Это стихотворение удивительно. В нём поднимаются глубокие вопросы о жизни и смерти, однако произведение не вызывает тягости и не погружает в задумчивость. Иосифу Александровичу удалось простым языком поговорить с читателем, как со старым другом, на серьёзные темы, но не растревожить и не напугать его. В этом заключается потрясающий талант Бродского как поэта.

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.

Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
лишь согласное гуденье насекомых.

Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он – деловит, но незаметен.
Умер быстро – лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним – легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники – ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела —
все равно что дранку требовать от кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я – не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им…
Как там в Ливии, мой Постум, – или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.