Болезни Военный билет Призыв

Желтое лицо

» плотно напичкан всевозможными намеками на канонический текст, на современные и классические фильмы, мемы и прочая. Разбирать все это богатство — особое удовольствие: это погружает вас еще глубже в замысел создателей шоу.

Серия 1. Шесть Тэтчер Чёрная жемчужина Борджиа

ВВС На протяжении всей серии нам старательно подсовывали упоминания о «Черной жемчужине Борджиа», чтобы вроде как запутать тех, кто знаком с разгадкой по рассказу «Шесть Наполеонов». Мы, конечно же, не поверили в эту простую подставу и совсем не удивились, когда увидели в разбитом бюсте флешку, вместо жемчужины. Скорее испытали удовольствие оттого, что сценаристы пытались нас обмануть, но не сумели. Зато Шерлок очень удивился находке — он так эффектно собирался преподнести жемчужину-разгадку.

Смерть Мэри

ВВС Смерть Мэри Ватсон в сериале не была случайностью — она была запрограммирована еще сэром Артуром Конан Дойлем в его рассказах о Шерлоке Холмсе. Хотя, конечно, в литературном источнике этот печальный эпизод обставлен не с такой пышностью и сюжетными виражами. В рассказе «Пустой дом» упоминается о кончине жены Ватсона вскользь, одной строчкой.

И слова, сказанные Холмсом в сериале по этому поводу перекочевали в фильм из того же рассказа: «Работа — лучшее противоядие от горя».

Желтое лицо

ВВС Имя старухи-секретарши миссис Норберри, убившей Мэри, отсылает нас к рассказу «Желтое лицо» — истории о промахе Холмса.

«Миссис Хадсон, если вам покажется, что я веду себя напыщенно, заносчиво, слишком самоуверенно, скажите мне одно слово — Норберри. Хорошо?» Это прямая цитата из того же рассказа, только обращена она была не к миссис Хадсон, а к доктору Ватсону и подводила итог истории о промахе сыщика, который слишком полагался на свои способности и недостаточно внимательно отнесся к деталям дела. Впрочем, там все кончилось не так фатально.

Блог Джона Ватсона

ВВС Он реально существует по адресу johnwatsonblog.co.uk . Другое дело, что блог не обновлялся, так сказать, со дня свадьбы Джона Ватсона. При этом фанаты обнаружили там дело «Шесть Тэтчер», но в другой вариации, отмеченное 19 декабря 2011 года. Зачем было сохранять старый пост в заброшенном блоге, непонятно. Почему столь тщательно продуманный мир споткнулся на этой точке?

Лестрейд как заведенный повторяет, что Ватсон напишет о новом деле в своем блоге. Видимо, ему невдомек, что тот уже два года не обновлял записи. Хотя стоп, мы же помним, что в первой серии Ватсон писал в блог. Внимательные зрители углядели, что это было только jpg изображение блога, ничего он не написал, и пост «221 back!» не появился в реальности. Обманщики!

Серия 2. Шерлок при смерти Болезнь Холмса

ВВС В оригинальном произведении «Шерлок Холмс при смерти» сыщик все-таки немного бережнее обращался со своим телом. Только чуть-чуть поголодал, чтобы выглядеть изможденным. Главной целью сыщика было разоблачение преступника. Тут обстряпали дело куда изощреннее: Шерлок сознательно довел себя до крайней степени истощения, прямо до галлюцинаций. И все ради того, чтобы заставить Ватсона спасти его, простить и полюбить обратно. А уж разоблачение маньяка — приятный бонус.

Еще одной забавной отсылкой к рассказу было то, что в оригинале спрятавшийся за кроватью Ватсон был свидетелем разговора Холмса и Калвертона Смита. В сериале Ватсона заменила его собственная трость со спрятанным внутри микрофоном. Бедняга Ватсон — то шарик, то трость.

Прототипы

Несмотря на то, что Калвертон Смит из второй серии совпадает по имени со злодеем из рассказа «Шерлок Холмс при смерти», реально образ имеет мало общего с персонажем, созданным Артуром Конан Дойлем. Зато у него есть прототипы из реальности.

Первый — это сэр Джеймс Уилсон Винсент «Джимми» Сэвил. Он был знаменитостью, вел программы для детей и жертвовал огромные деньги на благотворительность. За свою деятельность в 1990 году был удостоен рыцарского звания. Его слава надежно укрывала его от подозрений и даже прямых обвинений. Когда через год после его смерти открылись многочисленные случаи сексуальных домогательств и изнасилований, происходивших на протяжении почти 30 лет, это прозвучало как гром среди ясного неба.

Жертвами Сэвила становились в основном не имеющие защиты дети: пациенты больниц для бедных, приютов, тюрем для несовершеннолетних, церковных школ. Администрация этих заведений не верила в жалобы своих воспитанников и пациентов, так как Сэвил был знаменитой и «заслуженной» персоной в Великобритании. Такая вот печальная история.

Еще одна составляющая часть этого неприятного образа — американский маньяк Генри Холмс. О нем вспоминает в разговоре с Шерлоком сам Калвертон Смит и рассказывает об отеле, построенном специально для убийств.

«Я построил это крыло. Я все время менял архитекторов и подрядчиков, так что никто не знает, как здесь все устроено. Я могу проникнуть куда угодно... „Замок смерти“, но по уму», — говорит Калвертон о своей больнице, практически пересказывая историю своего американского прототипа.

Медсестра Корниш

ВВС Помните медсестру, поклонницу Шерлока, которая, узнав, что блог о расследованиях ведет доктор Ватсон, сказала «Он немного испортился, если честно»? Фамилия медсестры Корниш выбрана неслучайно. Это отсылка к случаю, о котором рассказывал сам Конан Дойль.

Уже будучи знаменитостью писатель был в Корнуолле и по пути ему надо было переправиться через реку. Лодочник, перевозивший его спросил: «Вы написали «Шерлока Холмса?»

«Да», — ответил Конан Дойль.

«С тех пор, как вернулся из мертвых, он уже не так хорош, как прежде», — критически отозвался лодочник по фамилии Корниш.

Торчвуд

ВВС Маленькая пасхалка из сериалов «Доктор Кто» и «Торчвуд»: на каминной полке лежит карточка с логотипом Торчвуда, тайного института по борьбе с инопланетными угрозами.

Восточный ветер

ВВС Новоявленную сестренку Холмс — злодейское воплощение семейного гения — зовут Эвр. Она говорит, что родители назвали ее в честь божества восточного ветра в древнегреческой мифологии.

Вспоминая третий сезон, теперь мы понимаем, что еще тогда для Майкрофта Холмса восточный ветер не был сказкой, притчей или красивой метафорой, а вполне реальной и довольно привычной проблемой. Майкрофт: «Восточный ветер надвигается, Шерлок. Он надвигается, чтобы забрать тебя». Потом и сам Шерлок говорит Ватсону: «Игра никогда не заканчивается, Джон, но теперь в ней, возможно, будут новые игроки. Это нормально. В конце концов нас всех заберет восточный ветер». Какие лирики, эти братья Холмс. Сказку о «восточном ветре» рассказывал в детстве Майкрофт Шерлоку: «ужасная сила, сметающая все на своем пути. Он выискивает ничтожных и сдувает их с земли».

В третьем сезоне это было загадкой, а сейчас пришла разгадка.

Серия 3. Последнее дело Семейка мозгокрутов Сестренку Холмс сравнивают ни много, ни мало — с Ганнибалом Лектером. Она способна подчинить своей воле человека за пять минут разговора и заставить плясать под свою дудку. Она не знает жалости и не понимает, что такое боль. И она ужасно-ужасно умная.

Как к Лектеру приходит ФБР, к ней Майкрофт приходит в особо сложных случаях, когда надо разгадать серьезнейшие преступления. И, казалось бы, стать ей такой же неодолимой в свободе действий, как Ганнибал, но создатели шоу снова всех обманули, подобрав отмычки к этому мозгу и подарив ему покой. Шерлок снова на высоте.

Рыжая борода Пес по кличке Рыжая борода (Redbeard — англ.), о котором все время вспоминает Шерлок — параллель с классическим фильмом Орсона Уэллса «Гражданин Кейн». Миллиардер Чарльз Фостер Кейн, редкостный гад в отношениях с людьми, умирает, сказав всего одно слово: «Розовый бутон» (rosebud — англ.). Никто не понимает, что это значит. Журналист берется за расследование, изучает жизнь знаменитого человека, который, богатея и преуспевая, совершает много стыдных поступков, теряет друзей, теряет себя. А началось все с того, что мать, из самых лучших побуждений, отдала маленького мальчика на воспитание банкиру. Мальчик воспитался, конечно, но умер одиноким миллиардером, который до сих пор тоскует по маме. Скучали?

ВВС На две минуты нас снова обдурили, когда Мориарти торжественно прибыл вертолетом на остров заточения Эвр. А потом обломали — это был флэшбек. Зато сюжет серии перекликается с эпизодом «Большая игра» (1 сезон, 3 серия), где Шерлок и Ватсон были вынуждены спасать людей, отгадывая загадки Мориарти одну за другой.

А вместе с серией «Рэйхенбахский водопад» (2 сезон, 3 серия) все три эпизода отсылают нас к каноническому рассказу Конан Дойля «Последнее дело Холмса» о том, как сыщик победил главу злодейского мира Мориарти.

Вся эта сложнейшая конструкция была создана для того, чтобы утвердить простую мысль: гений, лишенный чувств, всегда проиграет гению, любящему людей и стремящемуся им помочь. Любовь мотивирует сильнее, чем ненависть, а одиночество — это самое слабое место любого человека.

Вполне естественно, что я, готовя к изданию эти короткие очерки, в основу которых легли те многочисленные случаи, когда своеобразный талант моего друга побуждал меня жадно выслушивать его отчет о какой-нибудь необычной драме, а порой и самому становиться ее участником, что я при этом чаще останавливаюсь на его успехах, чем на неудачах. Я поступаю так не в заботе о его репутации, нет: ведь именно тогда, когда задача ставила его в тупик, он особенно удивлял меня своей энергией и многогранностью дарования. Я поступаю так по той причине, что там, где Холмс терпел неудачу, слишком часто оказывалось, что и никто другой не достиг успеха, и тогда рассказ оставался без развязки. Временами, однако, случалось и так, что мой друг заблуждался, а истина все же бывала раскрыта. У меня записано пять-шесть случаев этого рода, и среди них наиболее яркими и занимательными представляются два - дело о втором пятне и та история, которую я собираюсь сейчас рассказать.

Шерлок Холмс редко занимался тренировкой ради тренировки. Немного найдется людей, в большей мере способных к напряжению всей своей мускульной силы, и в своем весе он был бесспорно одним из лучших боксеров, каких я только знал; но в бесцельном напряжении телесной силы он видел напрасную трату энергии, и его, бывало, с места не сдвинешь, кроме тех случаев, когда дело касалось его профессии. Вот тогда он бывал совершенно неутомим и неотступен, хотя, казалось бы, для этого требовалось постоянная и неослабная тренировка; но, правда, он всегда соблюдал крайнюю умеренность в еде и в своих привычках, был до строгости прост. Он не был привержен ни к каким порокам, а если изредка и прибегал к кокаину то разве что в порядке протеста против однообразия жизни, когда загадочные случаи становились редки и газеты не предлагали ничего интересного.

Как-то ранней весной он был в такой расслабленности, что пошел со мной днем прогуляться в парк. На вязах только еще пробивались хрупкие зеленые побеги, а клейкие копьевидные почки каштанов уже начали развертываться в пятиперстные листики. Два часа мы прохаживались вдвоем, большей частью молча, как и пристало двум мужчинам, превосходно знающим друг друга. Было около пяти, когда мы вернулись на Бейкер-стрит.

Разрешите доложить, сэр, - сказал наш мальчик-лакей, открывая нам дверь. - Тут приходил один джентльмен, спрашивал вас, сэр.

Холмс посмотрел на меня с упреком.

Вот вам и погуляли среди дня! - сказал он. - Так он ушел, этот джентльмен?

Ты не предлагал ему зайти?

Предлагал, сэр, он заходил и ждал.

Долго он ждал?

Полчаса, сэр. Очень был беспокойный джентльмен, сэр, он все расхаживал, пока тут был, притоптывал ногой. Я ждал за дверью, сэр, и мне все было слышно. Наконец он вышел в коридор и крикнул: «Что же он так никогда и не придет, этот человек?» Это его точные слова, сэр. А я ему: «Вам только надо подождать еще немного». «Так я, - говорит, - подожду на свежем воздухе, а то я просто задыхаюсь! Немного погодя зайду еще раз», - с этим он встал и ушел, и, что я ему ни говорил, его никак было не удержать.

Хорошо, хорошо, ты сделал что мог, - сказал Холмс, проходя со мной в нашу общую гостиную. - Как все-таки досадно получилось, Уотсон! Мне позарез нужно какое-нибудь интересное дело, а это, видно, такое и есть, судя по нетерпению джентльмена. Эге! Трубка на столе не ваша! Значит, это он оставил свою. Добрая старая трубка из корня вереска с длинным чубуком, какой в табачных магазинах именуется янтарным. Хотел бы я знать, сколько в Лондоне найдется чубуков из настоящего янтаря! Иные думают, что признаком служит муха. Возникла, знаете, целая отрасль промышленности - вводить поддельную муху в поддельный янтарь. Он был, однако, в сильном расстройстве, если забыл здесь свою трубку, которой явно очень дорожит.

Откуда вы знаете, что он очень ею дорожит? - спросил я.

Такая трубка стоит новая семь с половиной шиллингов. А между тем она, как видите, дважды побывала в починке: один раз чинилась деревянная часть, другой - янтарная. Починка, заметьте, оба раза стоила дороже самой трубки - здесь в двух местах перехвачено серебряным кольцом. Человек должен очень дорожить трубкой, если предпочитает дважды чинить ее, вместо того, чтобы купить за те же деньги новую.

Что-нибудь еще? - спросил я, видя, что Холмс вертит трубку в руке и задумчиво, как-то по-своему ее разглядывает. Он высоко поднял ее и постукивал по ней длинным и тонким указательным пальцем, как мог бы профессор, читая лекцию, постукивать по кости.

Трубки бывают обычно очень интересны, - сказал он. - Ничто другое не заключает в себе столько индивидуального, кроме, может быть, часов да шнурков на ботинках. Здесь, впрочем, указания не очень выраженные и не очень значительные. Владелец, очевидно, крепкий человек с отличными зубами, левша, неаккуратный и не склонен наводить экономию.

Мой друг бросал эти сведения небрежно, как бы вскользь, но я видел, что он скосил на меня взгляд, проверяя, слежу ли я за его рассуждением.

Вы думаете, человек не стеснен в деньгах, если он курит трубку за семь шиллингов? - спросил я.

Он курит гросвенорскую смесь по восемь пенсов унция, - ответил Холмс, побарабанив по голове трубки и выбив на ладонь немного табаку. - А ведь можно и за половину этой цены купить отличный табак - значит, ему не приходится наводить экономию.

А прочие пункты?

Он имеет привычку прикуривать от лампы и газовой горелки. Вы видите, что трубка с одного боку сильно обуглилась. Спичка этого, конечно, не наделала бы. С какой стати станет человек, разжигая трубку, держать спичку сбоку? А вот прикурить от лампы вы не сможете, не опалив головки. И опалена она с правой стороны. Отсюда я вывожу, что ее владелец левша. Попробуйте сами прикурить от лампы и посмотрите, как, естественно, будучи правшой, вы поднесете трубку к огню левой ее стороной. Иногда вы, может быть, сделаете и наоборот, но не будете так поступать из раза в раз. Эту трубку постоянно подносили правой стороной. Далее, смотрите, он прогрыз янтарь насквозь. Это может сделать только крепкий, энергичный человек да еще с отличными зубами. Но, кажется, я слышу на лестнице его шаги, так что нам будет что рассмотреть поинтересней трубки.

Невероятно! - воскликнул полковник. - Просто невероятно! Вы как будто все видели собственными глазами!

И последнее, чтобы поставить все точки над i. Мне пришло в голову, что такой осторожный человек, как Стрэкер, не взялся бы за столь сложную операцию, как прокол слухожилия, не попрактиковавшись предварительно. На ком он мог практиковаться в Кингс-Пайленде? Я увидел овец в загоне, спросил конюха, не случалось ли с ними чего в последнее время. Его ответ в точности подтвердил мое предположение. Я даже сам удивился.

Теперь я понял все до конца, мистер Холмс?

В Лондоне я зашел к портнихе и показал ей фотографию Стрэкера. Она сразу же узнала его, сказала, что это один из ее постоянных клиентов и зовут его мистер Дербишир. Жена у него большая модница и обожает дорогие туалеты. Не сомневаюсь, что он влез по уши в долги и решился на преступление именно из-за этой женщины.

Вы не объяснили только одного, - сказал полковник, - где была лошадь?

Ах, лошадь… Она убежала, и ее приютил один из ваших соседей. Думаю, мы должны проявить к нему снисхождение. Мы сейчас проезжаем Клэпем, не так ли? Значит, до вокзала Виктории минут десять. Если вы зайдете к нам выкурить сигару, полковник, я с удовольствием дополню свой рассказ интересующими вас подробностями.

Желтое лицо

The Yellow Face

First published in the Strand Magazine, Feb. 1893,

with 7 illustrations by Sidney Paget.

Вполне естественно, что я, готовя к изданию эти короткие очерки, в основу которых легли те многочисленные случаи, когда своеобразный талант моего друга побуждал меня жадно выслушивать его отчет о какой-нибудь необычной драме, а порой и самому становиться ее участником, что я при этом чаще останавливаюсь на его успехах, чем на неудачах. Я поступаю так не в заботе о его репутации, нет: ведь именно тогда, когда задача ставила его в тупик, он особенно удивлял меня своей энергией и многогранностью дарования. Я поступаю так по той причине, что там, где Холмс терпел неудачу, слишком часто оказывалось, что и никто другой не достиг успеха, и тогда рассказ оставался без развязки. Временами, однако, случалось и так, что мой друг заблуждался, а истина все же бывала раскрыта. У меня записано пять-шесть случаев этого рода, и среди них наиболее яркими и занимательными представляются два - дело о втором пятне и та история, которую я собираюсь сейчас рассказать.

Шерлок Холмс редко занимался тренировкой ради тренировки. Немного найдется людей, в большей мере способных к напряжению всей своей мускульной силы, и в своем весе он был бесспорно одним из лучших боксеров, каких я только знал; но в бесцельном напряжении телесной силы он видел напрасную трату энергии, и его, бывало, с места не сдвинешь, кроме тех случаев, когда дело касалось его профессии. Вот тогда он бывал совершенно неутомим и неотступен, хотя, казалось бы, для этого требовалось постоянная и неослабная тренировка; но, правда, он всегда соблюдал крайнюю умеренность в еде и в своих привычках, был до строгости прост. Он не был привержен ни к каким порокам, а если изредка и прибегал к кокаину то разве что в порядке протеста против однообразия жизни, когда загадочные случаи становились редки и газеты не предлагали ничего интересного.

Как-то ранней весной он был в такой расслабленности, что пошел со мной днем прогуляться в парк. На вязах только еще пробивались хрупкие зеленые побеги, а клейкие копьевидные почки каштанов уже начали развертываться в пятиперстные листики. Два часа мы прохаживались вдвоем, большей частью молча, как и пристало двум мужчинам, превосходно знающим друг друга. Было около пяти, когда мы вернулись на Бейкер-стрит.

Разрешите доложить, сэр, - сказал наш мальчик-лакей, открывая нам дверь. - Тут приходил один джентльмен, спрашивал вас, сэр.

Холмс посмотрел на меня с упреком.

Вот вам и погуляли среди дня! - сказал он. - Так он ушел, этот джентльмен?

Ты не предлагал ему зайти?

Предлагал, сэр, он заходил и ждал.

Долго он ждал?

Полчаса, сэр. Очень был беспокойный джентльмен, сэр, он все расхаживал, пока тут был, притоптывал ногой. Я ждал за дверью, сэр, и мне все было слышно. Наконец он вышел в коридор и крикнул: «Что же он так никогда и не придет, этот человек?» Это его точные слова, сэр. А я ему: «Вам только надо подождать еще немного». «Так я, - говорит, - подожду на свежем воздухе, а то я просто задыхаюсь! Немного погодя зайду еще раз», - с этим он встал и ушел, и, что я ему ни говорил, его никак было не удержать.

Хорошо, хорошо, ты сделал что мог, - сказал Холмс, проходя со мной в нашу общую гостиную. - Как все-таки досадно получилось, Уотсон! Мне позарез нужно какое-нибудь интересное дело, а это, видно, такое и есть, судя по нетерпению джентльмена. Эге! Трубка на столе не ваша! Значит, это он оставил свою. Добрая старая трубка из корня вереска с длинным чубуком, какой в табачных магазинах именуется янтарным. Хотел бы я знать, сколько в Лондоне найдется чубуков из настоящего янтаря! Иные думают, что признаком служит муха. Возникла, знаете, целая отрасль промышленности - вводить поддельную муху в поддельный янтарь. Он был, однако, в сильном расстройстве, если забыл здесь свою трубку, которой явно очень дорожит.

Откуда вы знаете, что он очень ею дорожит? - спросил я.

Такая трубка стоит новая семь с половиной шиллингов. А между тем она, как видите, дважды побывала в починке: один раз чинилась деревянная часть, другой - янтарная. Починка, заметьте, оба раза стоила дороже самой трубки - здесь в двух местах перехвачено серебряным кольцом. Человек должен очень дорожить трубкой, если предпочитает дважды чинить ее, вместо того, чтобы купить за те же деньги новую.

Что-нибудь еще? - спросил я, видя, что Холмс вертит трубку в руке и задумчиво, как-то по-своему ее разглядывает. Он высоко поднял ее и постукивал по ней длинным и тонким указательным пальцем, как мог бы профессор, читая лекцию, постукивать по кости.

He held it up.

Трубки бывают обычно очень интересны, - сказал он. - Ничто другое не заключает в себе столько индивидуального, кроме, может быть, часов да шнурков на ботинках. Здесь, впрочем, указания не очень выраженные и не очень значительные. Владелец, очевидно, крепкий человек с отличными зубами, левша, неаккуратный и не склонен наводить экономию.

Мой друг бросал эти сведения небрежно, как бы вскользь, но я видел, что он скосил на меня взгляд, проверяя, слежу ли я за его рассуждением.

Вы думаете, человек не стеснен в деньгах, если он курит трубку за семь шиллингов? - спросил я.

Он курит гросвенорскую смесь по восемь пенсов унция, - ответил Холмс, побарабанив по голове трубки и выбив на ладонь немного табаку. - А ведь можно и за половину этой цены купить отличный табак - значит, ему не приходится наводить экономию.

А прочие пункты?

Он имеет привычку прикуривать от лампы и газовой горелки. Вы видите, что трубка с одного боку сильно обуглилась. Спичка этого, конечно, не наделала бы. С какой стати станет человек, разжигая трубку, держать спичку сбоку? А вот прикурить от лампы вы не сможете, не опалив головки. И опалена она с правой стороны. Отсюда я вывожу, что ее владелец левша. Попробуйте сами прикурить от лампы и посмотрите, как, естественно, будучи правшой, вы поднесете трубку к огню левой ее стороной. Иногда вы, может быть, сделаете и наоборот, но не будете так поступать из раза в раз. Эту трубку постоянно подносили правой стороной. Далее, смотрите, он прогрыз янтарь насквозь. Это может сделать только крепкий, энергичный человек да еще с отличными зубами. Но, кажется, я слышу на лестнице его шаги, так что нам будет что рассмотреть поинтересней трубки.

Вполне естественно, что я, готовя к изданию эти короткие очерки, в основу которых легли те многочисленные случаи, когда своеобразный талант моего друга побуждал меня жадно выслушивать его отчет о какой-нибудь необычной драме, а порой и самому становиться ее участником, что я при этом чаще останавливаюсь на его успехах, чем на неудачах. Я поступаю так не в заботе о его репутации, нет: ведь именно тогда, когда задача ставила его в тупик, он особенно удивлял меня своей энергией и многогранностью дарования. Я поступаю так по той причине, что там, где Холмс терпел неудачу, слишком часто оказывалось, что и никто другой не достиг успеха, и тогда рассказ оставался без развязки. Временами, однако, случалось и так, что мой друг заблуждался, а истина все же бывала раскрыта. У меня записано пять-шесть случаев этого рода, и среди них наиболее яркими и занимательными представляются два – дело о втором пятне и та история, которую я собираюсь сейчас рассказать.

Шерлок Холмс редко когда занимался тренировкой ради тренировки. Немного найдется людей, в большей мере способных к напряжению всей своей мускульной силы, и в своем весе он был, бесспорно, одним из лучших боксеров, каких я только знал; но в бесцельном напряжении телесной силы он видел напрасную трату энергии, и его, бывало, с места не сдвинешь, кроме тех случаев, когда дело касалось его профессии. Вот тогда он бывал совершенно неутомим и неотступен, хотя, казалось бы, для этого требовалась постоянная и неослабная тренировка; но, правда, он всегда соблюдал крайнюю умеренность в еде и в своих привычках был до строгости прост. Он не был привержен ни к каким порокам, а если изредка и прибегал к кокаину, то разве что в порядке протеста против однообразия жизни, когда загадочные случаи становились редки и газеты не предлагали ничего интересного.

Как-то ранней весной он был в такой расслабленности, что пошел со мною днем прогуляться в парк. На вязах только еще пробивались первые хрупкие зеленые побеги, а клейкие копьевидные почки каштанов уже начали развертываться в пятиперстные листики. Два часа мы прохаживались вдвоем, большей частью молча, как и пристало двум мужчинам, превосходно знающим друг друга. Было около пяти, когда мы вернулись на Бейкер-стрит.

– Разрешите доложить, сэр, – сказал наш мальчик-лакей, открыв нам дверь. – Тут приходил один джентльмен, спрашивал вас, сэр.

Холмс посмотрел на меня с упреком.

– Вот вам и погуляли среди дня! – сказал он. – Так он ушел, этот джентльмен?

– Да, сэр.

– Ты не предлагал ему зайти?

– Предлагал, сэр, он заходил и ждал.

– Долго он ждал?

– Полчаса, сэр. Очень был беспокойный джентльмен, сэр, он все расхаживал, пока был тут, притопывал ногой. Я ждал за дверью, сэр, и мне все было слышно. Наконец он вышел в коридор и крикнул: «Что же, он так никогда и не придет, этот человек?» Это его точные слова, сэр. А я ему: «Вам только надо подождать еще немного». – «Так я, – говорит, – подожду на свежем воздухе, а то я просто задыхаюсь! Немного погодя зайду еще раз», – с этим он встал и ушел, и, что я ему ни говорил, его никак было не удержать.

– Хорошо, хорошо, ты сделал что мог, – сказал Холмс, проходя со мной в нашу общую гостиную. – Как все-таки досадно получилось, Уотсон! Мне позарез нужно какое-нибудь интересное дело, а это, видно, такое и есть, судя по нетерпению джентльмена. Эге! Трубка на столе не ваша! Значит, это он оставил свою. Добрая старая трубка из корня вереска с длинным чубуком, какой в табачных магазинах именуется янтарным. Хотел бы я знать, сколько в Лондоне найдется чубуков из настоящего янтаря! Иные думают, что признаком служит муха. Возникла, знаете, целая отрасль промышленности – вводить поддельную муху в поддельный янтарь. Он был, однако, в сильном расстройстве, если забыл здесь свою трубку, которой явно очень дорожит.

– Откуда вы знаете, что он очень ею дорожит?

Мы подошли к двери, но вдруг из черноты выступила женщина и встала в золотой полосе света, падавшего от лампы. В темноте я не различал ее лица, но ее протянутые руки выражали мольбу.

— Ради Бога, Джек, остановись! — закричала она. — У меня было предчувствие, что ты придешь сегодня вечером. Не думай ничего дурного, дорогой! Поверь мне еще раз, и тебе никогда не придется пожалеть об этом.

— Я слишком долго верил тебе, Эффи! — сказал он строго.

— Пусти! Я все равно войду. Я и мои друзья, мы решили покончить с этим раз и навсегда.

Он отстранил ее, и мы, не отставая, последовали за ним. Едва он распахнул дверь, прямо на него выбежала пожилая женщина и попыталась заступить ему дорогу, но он оттолкнул ее, и мгновением позже мы все трое уже поднимались по лестнице. Грэнт Манро влетел в освещенную комнату второго этажа, а за ним и мы.

Комната была уютная, хорошо обставленная, на столе горели две свечи и еще две на камине. В углу, согнувшись над письменным столом, сидела маленькая девочка. Ее лицо, когда мы вошли, было повернуто в другую сторону, мы разглядели только, что она в красном платьице и длинных белых перчатках. Когда она живо кинулась к нам, я вскрикнул от ужаса и неожиданности. Она обратила к нам лицо самого странного мертвенного цвета, и его черты были лишены всякого выражения. Мгновением позже загадка разрешилась. Холмс со смехом провел рукой за ухом девочки, маска соскочила, и угольно-черная негритяночка засверкала всеми своими белыми зубками, весело смеясь над нашим удивленным видом. Разделяя ее веселье, громко засмеялся и я, но Грэнт Манро стоял, выкатив глаза и схватившись рукой за горло.

— Боже! — закричал он, — что это значит?

— Я скажу тебе, что это значит, — объявила женщина, вступая в комнату с гордой решимостью на лице. — Ты вынуждаешь меня открыть тебе мою тайну, хоть это и кажется мне неразумным. Теперь давай вместе решать, как нам с этим быть. Мой муж в Атланте умер. Мой ребенок остался жив.

— Твой ребенок!

Она достала спрятанный на груди серебряный медальон.

— Ты никогда не заглядывал внутрь.

— Я думал, что он не открывается.

Она нажала пружину, и передняя створка медальона отскочила. Под ней был портрет мужчины с поразительно красивым и тонким лицом, хотя его черты являли безошибочные признаки африканского происхождения.

— Это Джон Хеброн из Атланты, — сказала женщина, — и не было на земле человека благородней его. Выйдя за него, я оторвалась от своего народа, но, пока он был жив, я ни разу ни на минуту не пожалела о том. Нам не посчастливилось — наш единственный ребенок пошел не в мой род, а больше в его. Это нередко бывает при смешанных браках, и маленькая Люси куда черней, чем был ее отец. Но черная или белая, она моя родная, моя дорогая маленькая девочка, и мама очень любит ее! — Девочка при этих словах подбежала к ней и зарылась личиком в ее платье.