Завоевание Кокандского ханства. Ферганская область. Кокандское ханство и Российская империя. Лютый хан Алимхан

Ликвидация Кокандского ханства

Казалось, русская природа
Его из меди отлила
И в руки меч ему дала
Во славу русского народа.

Я.П. Полонский. 25 июня 1882 г.

В один год с Бухарой Кокандское ханство вошло в состав Российской империи на правах протектората. Ханство, частью которого был густонаселенный плодородный Ферганский оазис, превратилось в гарантированный рынок сбыта для российских товаров и источник сырья для российской промышленности; оттого туркестанские власти дорожили добрыми отношениями с ханством и были заинтересованы в его внутренней стабильности. На кокандском престоле в то время сидел Худояр, правитель недалекий и редкостно алчный. Заключив соглашение с Россией о протекторате, Худояр, видимо, решил, что теперь ему сам черт не страшен, и стал выдавливать из своих подданных последние соки. В своей непомерной жажде обогащения Худояр утратил чувство меры. С жителями городов и кишлаков он обращался как с рабами, заставляя их работать на себя без вознаграждения. Люди хана отбирали у населения лес, продовольствие, любые необходимые хану товары. Ослушников жестоко карали. Когда около 30 дехкан, занятых уборкой своего урожая, не явились на рытье ханского арыка, их зарыли по шею в землю и оставили в таком положении умирать. Один за другим вводились новые налоги, рождаемые буйной фантазией ханских приближенных. Подданные были в отчаянии от ханского произвола и время от времени бунтовали.
Ташкентская администрация была обеспокоена обстановкой в ханстве, понимая ее взрывоопасность и не желая потерять лояльного вассала. Кауфман слал хану послания, предупреждал опомниться, пока не поздно: «Лучшие люди идут против Вас, и народ неспокоен. Если Вы не перемените образа вашего управления народом и будете неласково обращаться с русскими, то я Вам предсказываю дурной конец» .
Отдельные выступления в 1875 г. слились в мощное антиханское движение, которое возглавили близкие хану люди, его родственники. Даже сын Худояра, наследник престола Насреддин, присоединился к недовольным. Русские власти могли бы не реагировать на смуту в этом «независимом» ханстве, если бы не изменение ее характера. Как это всегда бывает на мусульманском Востоке, социальный протест приобрел религиозную окраску, поскольку во главе движения (тоже как всегда) оказались фанатичные исламские богословы и священнослужители. Во всех трудностях кокандского населения были объявлены виновными русские, которые подчинили своей воле Худояра и ради выгоды которых он якобы и творил свои беззакония. Такого рода версии всегда доходчивы и с легкостью поднимают «ярость масс». Исламские авторитеты звали правоверных на священную войну против гяуров.
Предвидя неизбежность нового вооруженного столкновения в Средней Азии, Михаил Дмитриевич Скобелев начал хлопоты о переводе его в Туркестанский военный округ. При этом он был настолько уверен в успехе, что уверял знакомых, что будет назначен начальником экспедиции, о которой ничего еще не было известно. Кауфман согласился на приезд Скобелева, удалось преодолеть возражения других влиятельных лиц.
Покинув Петербург, чета Скобелевых с комфортом доехала до Нижнего Новгорода, где предстояло пересаживаться на пароход, и тут супруга Мария Николаевна попросила сделать остановку для отдыха. Михаил Дмитриевич требовал отправляться в путь вниз по Волге незамедлительно. Вышла семейная ссора, в которой Скобелев не стал уступать (менее одержимый человек обязательно бы уступил), бросил молодую жену в Нижнем, а сам уплыл на пароходе. Жена же его вернулась в Петербург.
Начался «третий Туркестан» М.Д. Скобелева, о котором он попытался рассказать в неоконченной автобиографии. Вот что он пишет: «В мае 1875 г. я прибыл в Ташкент, в распоряжение генерал-адъютанта Кауфмана, в чине полковника и флигель-адъютанта. Возвращение в Туркестанский край после неприятностей в 70-м году, вынудивших меня два раза драться на дуэли, не могло быть названо ни легким, ни приятным. Боевое братство под стенами Хивы войск трех округов, можно предполагать, должно было ослабить присущую Туркестанскому военному округу зависть и вражду ко всему прибывающему в край, в особенности в таком положении, в каком я был, но на деле все оставалось по-старому…»
К моменту появления Скобелева в Туркестане (в ташкентском обществе шутили: появилась комета, предвещающая войну) антиханские выступления еще не превратились в угрозу для российских владений в Средней Азии, так что о карательной экспедиции пока разговора не было, и Скобелев затосковал. «Лично я, – сообщает он в автобиографии, – томимый жаждой деятельности, отчаиваясь на скорое начало военных действий, решился предложить генерал-губернатору двинуться в Кашгар, через все ханство Кокандское и представить ему военно-стратегическое описание Ферганы и Кашгара. Генерал-губернатор сначала колебался, но, как часто бывает, неожиданный случай помог нам: на Чаткале, в верховьях реки Ангрена, на самой границе русско-кокандских владений, поднял знамя бунта против хана родной его племянник Абдулкерим-бек. Разбитый ханскими войсками, Абдулкерим бежал в русские пределы, где и был схвачен. Генерал-губернатор, стремясь к сохранению мирных отношений, которые настоятельно требовались от Петербурга, решился выдать Абдулкерим-бека Худояр-хану и воспользоваться этим случаем, чтобы вновь посоветовать хану изменить свое отношение к народу, а также доставить нам возможность изучить ханство Кокандское и доступы в Кашгар через Алайский Тянь-Шань. Посланником к Якуб-хану (кашгарскому. – Е. Г.) был назначен я, а посланником к Худояр-хану – покойный статский советник Вейнберг. Генерал-губернатор снабдил нас письмами и богатыми подарками на сумму более 20 000 рублей; посольство до Коканда должно было следовать вместе. Простившись с генерал-губернатором, мы двинулись в путь 10 июля 1875 г., оставив Ташкент во всем блеске его беззаботной, даже роскошной полуазиатской-полуевропейской жизни; войска округа стояли в лагере по садам, состоялось распоряжение о предстоящем отпуске бессрочно отпускных, которых, помнится, в этом году впервые хотели отправить не пешком, а на верблюдах. Словом, ничто не предвещало близость грозы.
В Ходженте присоединился к нашей миссии Абдулкерим-бек и при нем конвой в 22 сибирских казака, и мы торжественно двинулись, везде встречаемые властями и провожаемые с большим почетом.
Абдулкерима везли в арбе, и бедный мальчик грустно смотрел кругом, убежденный, что дядя немедленно прикажет его зарезать. То обстоятельство, что у Вейнберга в кармане было письмо, в котором генерал-губернатор именем Государя требовал помилования Абдулкерима, было ему неизвестно. Въехали в Коканд мы вечером и остановились в доме мирзы Хакима - парваначи (кокандский посол в Ташкенте, сочувствовал русским. – Е. Г.), который встретил нас крайне радушно и гостеприимно. Правда, кормили сальным азиатским пловом и изюмом, но в шампанском недостатка не было.
Город Коканд произвел на меня волшебное впечатление: дворцы, сады, мечети, богатейший базар, – все это ставит Коканд в ряду лучших азиатских городов. Коканд не уступает Самарканду. Разумеется, аудиенция у хана не могла состояться очень скоро, тому препятствовал азиатский этикет. Принимал он нас, кажется, 17-го числа, окруженный двором более чем в 5000 человек. Все окружающее хана представляло вид азиатской пышности, и только сам повелитель встретил нас скромно, сидя в уголку одной из великолепных арабских зал дворца. Хан сидел даже не на ковре, а на старой истрепанной кошме, одет он был в зеленый халат, на голове громадная белая чалма. Когда мы вошли, Худояр играл четками и, не спуская глаз с Корана, шептал молитву. Как было установлено, мы с Вейнбергом сели, не ожидая приглашения хана, что, видимо, было ему неприятно, засим Вейнберг, передав хану письмо генерал-губернатора, объяснил ему, что мы привели на двор Абдулкерима-бека и что отныне его племянник находится в его руках. Хан молча кивнул головой и приказал ввести Абдулкерим-бека; бледный как смерть, вошел юноша и, не доходя до хана саженей пятнадцать, повалился в ноги и громко стал кричать: «Девлет зарет бу сын!» («О великий государь!»). Хан несколько минут равнодушно на него смотрел и совершенно спокойно при нас отдал приказание отвести его к палачам и казнить на дворе. Этого только и дожидался Вейнберг; спокойно попросил он обождать хана с исполнением приказания, пока не прочтет второе письмо генерал-губернатора. Хан молча прочел письмо, изменился в лице, но тут же с редким самообладанием сказал нам, что просьба его друга для него закон, и приказал отпустить Абдулкерима на все четыре стороны. Во время движения от Ходжента к Коканду мы очень полюбили Абдулкерим-бека, а потому, во избежание случайностей, предложили ему оставаться при посольстве. 17 июля в Коканде все казалось спокойным. Правда, наш домохозяин мирза Хаким казался особенно задумчивым, но, по азиатскому обычаю, он ни слова не проронил при нас о событиях дня.
Вечером 19 июля мирза Хаким наконец решился нам сообщить, что вся восточная часть ханства восстала против правительства, насильно завладела наследником престола, бывшим тогда андижанским беком; что сборищем восставших командует ближайший любимец хана Худояра, Абдуррахман-автобачи , что бек маргиланский и некоторые другие объявили себя также против хана и что в данную минуту около 30 тысяч инсургентов с артиллерией находятся в двух переходах от столицы. «Хану всей правды сказать никто не смеет, – заметил при этом парваначи, – но события идут так быстро, что развязки надо ожидать очень скоро»..
Все продолжавшиеся более и более тревожные слухи из города и с базара заставили меня. предложить начальнику миссии поехать на базар и посмотреть, что там делается.
Г. Вейнберг согласился.
Какую перемену нашел я в городе! На всех улицах густые массы, очевидно пришлого вооруженного пешего и конного народа; все указывало на близость кровопролития. Толпы дервишей и мулл виднелись на всех перекрестках людных улиц; все они при виде гяуров (я ехал с казаком) отплевывались и, бренча четками, громко напевали, обращаясь к толпе, стихи из Корана. Все кофейни были переполнены, и массы пьяных от курения опиума и хашиша шатались по улицам. Я заехал в оружейный ряд большого базара, но тут пробраться я не мог, так как толпа была сплошная и, как мне показалось, еще более возбужденная; в лавках недоставало рук точить оружие. В эти дни оружейники, как говорили, очень нажились.
Вернувшись домой, я доложил начальнику миссии обо всем, что видел; со своей стороны он узнал, что вертящиеся дервиши в одной из главных мечетей уговаривали народ сделать угодное Богу и избежать бедствия избиением русских, находившихся в Коканде. Возможность подобного исхода подтверждалась еще: а) прибытием к нам, с просьбой о защите, всех русских купцов и поверенных купцов; б) бегством со двора ханского конвоя; в) народными массами, со всех сторон окружившими наш дворец; даже ночью с 20 на 21 июля напролет слышны были дикие голоса, напевающие стихи из Корана об избиении неверных. Колебаться было более нельзя, решено было привести несколько комнат в оборонительное положение И, если придется, возможно дорого продать свою жизнь. Большим утешением служила уверенность, что наши войска, мстя за нас, камня на камне не оставят в Коканде» .
Рукопись обрывается на самом интересном месте. (Цитата получилась длинная, но ведь это – рассказ самого Скобелева; не служебная записка или официальный отчет, а свободный рассказ для заинтересованного читателя.) Русское посольство оказалось в том отчаянном положении, в каком много раз оказывались европейские посольства, направленные ко дворам афро-азиатских владетелей. Как правило, европейцы погибали. Посольство Вейн берга – Скобелева не погибло.
Положение в Коканде становилось серьезнее с каждым часом. Вооруженное восстание, охватившее Ош и Маргилан, быстро распространялось в сторону столицы ханства. Ханская армия и ханская гвардия покинули Худояра; в ханской цитадели осталось около 500 человек конвоя. Пятитысячная армия при 72 орудиях находилась в городе, но уже не подчинялась приказам хана и его военачальников, ожидая прихода восставших.
Худояр растерялся, плакал и не выходил из дворца, куда тоже проникла измена. Придворные-изменники пытались выманить хана из его покоев, зазывая в гарем, где якобы без него страдают его жены. Планировалось зарезать Худояра именно там. Хан не поддался на уговоры и тем спасся. Руководители мятежа хотели сделать дело тихо, то есть убить хана и забрать его казну, не делясь с «рядовыми революционерами».
Скобелев в это время оставался верен себе: ездил по городу с несколькими казаками и успел набросать кроки города – он еще собирался сюда вернуться. Русские послы приняли решение уходить из Коканда и взять с собой совсем раскисшего Худояра. По совету хитрого мирзы Хакима хан раздал немало денег солдатам, остававшимся в цитадели. Кроме того, все тот же Хаким распустил слух, что хан собирается взять свою армию и двинуться в Маргилан, чтобы наказать мятежников. Начальникам войск, находившихся в городе, было объявлено повеление хана выходить на Маргиланскую дорогу и там дожидаться своего повелителя. При этом Хаким многозначительно подмигивал: «Вы ведь меня понимаете?!» Ханские «генералы» поняли, что там будет легче ограбить их владыку.
Рано утром 22 июля русское посольство направилось к ханскому дворцу. Ехали сквозь враждебно гудящую толпу. Казаки держали винтовки наперевес; близ дворца кто-то ударил палкой лошадь Скобелева, и та от неожиданной боли скакнула в сторону и чуть не сбросила всадника. Скобелев вспылил, но вовремя сдержался и остановил казаков, готовых стрелять в толпу.
Из цитадели выступила походная колонна. Впереди шли щедро одаренные накануне конвойцы – они били в барабаны и дудели в длинные медные трубы, издававшие утробные звуки. За конвоем двинулись хан на 80 арбах, в которых находились 70 жен и наложниц и казна, а затем посольство.
По узким городским улочкам прошли благополучно, однако в нескольких верстах от города беглецов ожидал сюрприз: вся ханская рать, высланная на Маргиланскую дорогу, дожидалась Худояра на развилке Ходжентской и Маргиланской дорог – обмануть «генералов» не удалось. Представить чувства трусливого правителя не составляет труда, не лучше себя чувствовали и русские. Нестройными рядами кокандское воинство двинулось за своим главнокомандующим по Ходжентской дороге. Очень скоро сарбазы и их начальники все поняли: начался грабеж ханского и посольского имущества. Скобелев хотел ответить залпами, но Хаким уговорил его не горячиться. Он якобы сказал: «Бросим эти арбы, полковник! Пускай грабят; если милость Божья будет, наживем втрое больше этого добра… Свою голову уносить надо..»
Отступали медленно, отстреливаясь. Выручала большая дальнобойность русских винтовок и меткость стрелков. Да и сарбазы, награбившие много ханского добра, не очень наседали, видимо, догадывались, что русских трогать опасно. Мирза Хаким объяснил им ситуацию очень доходчиво: «Что вы делаете, дураки? Разве можно стрелять в русских? Если вы нам сделаете вред, то придут русские войска и вы не узнаете места, где был Коканд…» В те поры это не было преувеличением.
Возле крепости Махрам посольство и хана встретил высланный навстречу русский отряд. Хан потерял несколько своих людей и половину казны, среди русских убитых не было. Хоть и наполовину обедневший, но спасший своих жен, наложниц и себя, а потому счастливый, хан Худояр просил о покровительстве России. В письме к Кауфману хан очень точно оценил случившееся: «Дорогие мои гости г. Вейнберг и полк. Скобелев. выехали вместе со мной и, несмотря на несколько раз повторявшиеся преследования бунтовщиков и перестрелку, не отставали от меня. На подобный поступок способны лишь русские. Когда мои собственные приближенные изменили и бежали, они стойко следовали за мной, и, не будь их, может быть, я не добрался бы до русской границы» .
И хотя спасенный хан никому не был нужен, тем не менее действия Скобелева были оценены, как они того заслуживали: по представлению Кауфмана он был награжден «за геройское, достойное русского имени поведение» золотой саблей с надписью «За храбрость».
Уже через несколько дней после возвращения посольства в Ташкент пришло известие о вторжении кокандских повстанцев в пределы Туркестанского края. Руководители восстания ставили целью восстановить Кокандское ханство в его прежних границах, то есть отбить у русских Ташкент и другие бывшие ранее кокандскими города. Это уже была прямая угроза русской власти.
Вторжение участников газавата (главным образом это были кипчаки и киргизы-кочевники) началось 5 августа. «5 и 6 августа, – пишет историк М.А. Терентьев, – несколько сильных партий кокандцев спустились с гор и наводнили ближайшие волости Кураминского уезда. Множество мелких партий, в общем, однако, до 10 000 человек, разбрелись по селениям долины р. Ангрена, чтобы поднять полукочевых киргизов, известных под именем Курамы, и прервать почтовые сообщения Ходжента с Ташкентом и Самаркандом» .
Судя по всему, у руководителей газавата имелся продуманный план: расчленить и отрезать Туркестанский край с его ограниченными военными силами от России, нарушив не только почтовое сообщение, но и телеграфную связь. Нападения на почтовые станции были синхронизированы. 6–8 августа произошло несколько налетов на станции. Там были захвачены и зарезаны несколько русских офицеров и военных чиновников, которые, как они уже давно привыкли, путешествовали по почтовым трактам без охраны. К 1875 г. движение по туркестанским дорогам стало настолько безопасным, что родители даже брали с собой детей. 8 августа военный врач Петров ехал со своей шестилетней дочерью в Ходжент; повстанцы убили его на глазах у ребенка .
Днем раньше станционный смотритель, бывший солдат стрелкового батальона Степан Яковлев (из крестьян Псковской губернии) около суток защищал в одиночку свою станцию, укрепленную как маленький форт. Прежде чем погибнуть, он сразил из двух гладкоствольных ружей и винтовки несколько десятков нападавших. В 1877 г. на месте его гибели была положена памятная плита: «Бессрочно отпускной 3-го Туркестанского стрелкового батальона стрелок Степан Яковлев. Убит шайкой кокандцев, защищая Мурза-Рабатскую почтовую станцию 6 августа 1875 года. Доблестному туркестанскому воину на память, пожертвованиями проезжающих. 1877».
Так началась Кокандская война, продлившаяся полгода. Из городов Русского Туркестана первым подвергся нападению Ходжент. Гарнизон его был малочислен, а потому оружие выдали всем гражданским лицам мужского пола; но отбиваться долго им не пришлось – подошло подкрепление. Готовился к осаде и Ташкент, вернее, его русская часть. Оружие получили все канцеляристы, все отставники, готовившиеся к отправке по домам, но до Ташкента борцы за веру не дошли.
М.Д. Скобелев не ошибался, когда в Петербурге уверял друзей, что будет командовать кавалерией в походе против кокандцев. Так и случилось: ему были подчинены 8 казачьих сотен, сведенных по две в 4 дивизиона. Отрядом вторжения в составе 16 рот пехоты, 20 орудий, 8 ракетных станков и 8 казачьих сотен командовал сам генерал-губернатор. Сравнительно с 50 или 60 тысячами повстанцев русские силы были весьма малочисленны.
Первую, и самую значительную, в этой войне победу русские войска одержали 22 августа: стремительным штурмом (с фланговыми обходами) была взята кокандская крепость Махрам. Скобелевские казаки на протяжении 10 верст преследовали бежавших из крепости ее недавних защитников и рубили без пощады, как требовала традиция туркестанских походов. В качестве трофеев было взято 39 орудий, 1500 ружей, склады пороха, свинца, большие запасы продовольствия, 224 лошади. В этом деле с русской стороны погибло шесть человек, в том числе подполковник Уральского казачьего войска, автор многочисленных статей о Туркестанском крае Александр Павлович Хорошихин. Он оторвался от своих казаков и был изрублен неприятелем . М.Д. Скобелев получил сабельное ранение ноги. Потери кокандцев точно неизвестны, больше всего – более тысячи человек – погибло от казачьих шашек. «Словом, погром вышел жестокий в возмездие за дерзкое нарушение нашей границы, за вторжение в наши пределы и беспокойство наших подданных» . Так сказано в официальном отчете.
Традиционно по-марксистски объясняет разгром повстанцев в Махраме советский ученый Н.А. Халфин: «Исход сражения был определен нежеланием кокандских народных масс проливать свою кровь за чуждые им цели восстания, выдвинутые клерикально-феодальной верхушкой» . Во-первых, крови эти массы пролили изрядно, а во-вторых, если бы цели были им чужды, они не собрались бы в таком количестве и не двинулись бы в русские пределы. Цели были весьма привлекательные: уничтожение захватчиков-иноверцев, восстановление родного ханства в прежних границах, возможность обогатиться за счет тех же гяуров. Были массовые фанатизм и экзальтированность, стремление к наживе, но не было адекватной организации, выучки, вооружения.
Поражение в Махраме на большую часть кокандцев подействовало отрезвляюще: борцы за веру стали возвращаться в родные кишлаки и города; делегации от торгового сословия с дарами зачастили в ставку командующего экспедиционными силами; срочно вернули захваченных на почтовых станциях русских людей, в том числе несколько женщин с детьми. Среди детей – бывших пленников была и шестилетняя дочь доктора Петрова.
Прибыли гонцы и от кокандского хана Насреддина, сына Худояра, которого возвели на престол Абдуррахман-автобачи и Пулат-хан, истинные лидеры газавата. Молодой хан просил извинения и выражал покорность.
После нескольких дней вынужденной стоянки – ждали обоза – войска двинулись к Коканду. Несмотря на выраженную Насреддином покорность, можно было ожидать сопротивления, и тут оказались бесценными разведывательные сведения, собранные Скобелевым. Командующему войсками теперь были досконально известны все детали оборонительных сооружений столицы ханства.
В то время, когда Кауфман двигался со своим отрядом к Коканду, он уже имел принципиальное согласие Императора на занятие всего ханства. В дневнике Д.А. Милютина имеется запись, датированная 18 августа 1875 г. На пути из Петербурга в Москву во время остановки в Клину в Царский поезд, где находился и военный министр, поступила телеграмма от К.П. Кауфмана об отражении кокандского вторжения и о необходимости оккупации всего ханства, для чего он просил прислать воинские подкрепления. Милютин был озадачен:
«Дело довольно серьезное, – новое усложнение в нашей азиатской политике, новые против нас крики в Англии!
Государь принял это известие совершенно равнодушно как последствие, которого он ожидал, и не колеблясь разрешил готовить войска для отправления в Туркестанский край. Таким образом, в пять минут, без всяких рассуждений решился вопрос о присоединении к империи новой области – ханства Кокандского» .
Между тем от Милютина поступило сообщение, что дополнительные части смогут прибыть только в новом, 1876 г. Предстояло обойтись своими силами. К счастью, сам город Коканд не оказал сопротивления. Выяснилось, что власть хана не распространяется дальше городских стен, за которыми повстанцы, хоть и в меньшем числе, не собирались складывать оружие.
И снова ключевой фигурой экспедиции становится полковник Скобелев. Он гоняется за вдохновителем газавата Абдуррахманом, занимает без боя город Ош, налагает на его жителей контрибуцию: 6600 снопов клевера, 4700 лепешек, 60 батманов ячменя, 3 быка, 114 лошадей. Все это он получает. Но зачинщик мятежа уходит от погони. Восстание как будто затухает, и Кауфман считает возможным заключить с ханом Насреддином мирный договор: северная часть ханства по правому берегу реки Нарын с центром в Намангане отходит к России под названием Наманганского отдела; кокандский правитель ставится в зависимое положение от генерал-губернатора подобно владетелям Бухары и Хивы. Начальником Наманганского отдела назначен произведенный в начале октября 1875 г. в звание генерал-майора и включенный в Свиту Его Величества Михаил Дмитриевич Скобелев.
Не успели русские войска уйти за Сырдарью, как мятеж вспыхнул вновь. Основной силой движения были не оседлые узбеки и таджики, а полукочевые кипчаки, племя, родственное давно исчезнувшим половцам. Вожаки остались прежние.
В последние месяцы 1875 г. Скобелеву пришлось метаться из конца в конец Кокандского ханства, где один за другим вспыхивали мятежи; без него не обходилась практически ни одна карательная экспедиция, что позволило историку М.А. Терентьеву назвать его «неизбежный Скобелев». Он участвовал в «наказании» Андижана, Намангана, громил ночью большой лагерь спящих кипчаков. Скобелев и его казаки жалости не ведали, кипчаки, со своей стороны, своим изуверством по отношению к русским пленным возбуждали ответную жестокость казаков. Кауфман был настолько доволен деятельностью своего «выдвиженца», что прислал ему в подарок породистого жеребца. Скобелев отвечал благодарственным письмом: «Пока я буду настолько счастлив, что Вы будете высказывать мне, Вашему ученику, то, что думаете, я буду силен духом и буду надеяться оправдать Ваше высокое ко мне доверие» .
После вторичного занятия Андижана и разгрома мятежных кипчаков их вожак Абдуррахман-автобачи сдался Скобелеву, который гарантировал неприкосновенность ему и его семье. Находившийся в начале 1876 г. в Петербурге К.П. Кауфман откликнулся на это событие телеграммой: «По докладу Государю Императору дела Ассаке и сдаче афтобачи Его Величество изволил остаться очень доволен. Передайте большое спасибо генералу Скобелеву и славному отряду… Абдуррахмана-афтобачи с семейством и с движимым имуществом отправить, когда возможно, Ташкента Россию, где по воле Государя будет жить спокойно» .
Кокандская война приближалась к завершению. Русской администрации Туркестана было ясно, что не только Насреддин-хан, который прятался за русские штыки, но и любой другой член ханской фамилии не сможет удержать в подчинении своих склонных к мятежу кочевых и полукочевых подданных. Прежде чем приехать в Петербург, Кауфман направил военному министру с курьером «Записку о средствах и действиях против Коканда в 1876 г.», в которой высказывался вполне определенно: «Настоящее ненормальное хаотическое состояние в Кокандском ханстве, несомненно, отражается на всем экономическом быте и строе Русского Туркестана. Непрекращение с нашей стороны такого состояния в Кокандском ханстве, подрывая наш престиж в Средней Азии, дискредитирует веру всего здешнего населения в нашу силу» . Предложение ликвидировать Кокандское ханство как независимое государство было принято Царем очень быстро (он давно на это решился), о чем Кауфман известил замещавшего его в должности генерал-губернатора генерала Г.А. Колпаковского. Занять ханство и установить в нем российскую власть было приказано Колпаковскому и Скобелеву. Телеграмма заканчивается так: «Бывшее Кокандское ханство переименовать в Ферганскую область. Начальником области – Скобелев. Насреддина пока Ташкент. Кауфман» .
Далее произошла история, подобная той, что случилась в конце Хивинского похода 1873 г. Колпаковский телеграфирует Скобелеву о Высочайшем решении 4 февраля и приказывает ему подойти со своим отрядом к Коканду не ранее 19 февраля, то есть хочет приурочить взятие столицы ханства ко дню восшествия на престол Александра II. Иными словами, Колпаковский предлагает порывистому человеку, человеку вечного движения неторопливый триумфальный марш по, в сущности, замиренному (железом и кровью) ханству, с тем чтобы подойти к Коканду одновременно и одновременно же войти в город с двух сторон, а потом поделить лавры. Для любого военачальника это был бы беспроигрышный шанс возвыситься в чине и получить орден высокой степени. Но только не для Скобелева. Если бы он поступил, как предписывал Колпаковский, он не был бы Скобелевым. Неизвестно, кстати, получил ли он телеграмму Колпаковского вовремя.
Скобелев знал нравы российских генералов, считавших, что в Туркестане победы достаются легко, а потому не следует осторожничать и можно пренебречь правилом взаимодействия частей и подразделений. У него не было оснований верить, что Колпаковский войдет в Коканд точно 19 февраля, а не раньше (был опыт Хивы). Кроме того, начальником новообразованной области был назначен именно он – значит, ему и карты в руки.
Как всегда, Михаил Дмитриевич был хорошо информирован: верные люди сразу же оповестили его, что Император дал добро (в одной из дружеских телеграмм была даже фраза: «Миша, не зевай!»); наконец, Кауфман направил ему телеграмму одновременно с той, что пошла в Ташкент Колпаковскому. Оттого Скобелев с небольшими силами постарался в самом начале февраля оказаться недалеко от Коканда – в Намангане. Получив телеграмму из Петербурга, он во весь дух помчался к Коканду. Его конный отряд (две казачьи сотни, две с половиной роты конных стрелков, два орудия и два ракетных станка) прошел за сутки 80 верст и в 11 часов утра 7 февраля находился рядом с Кокандом.
9 февраля Колпаковский получил в Ташкенте от Скобелева депешу:
«Имел честь почтительно доносить Вашему Превосходительству пятого февраля образовании двух отрядов, согласно воле генерала Кауфмана, и движении Коканду. Депешу Вашу четвертого февраля получил седьмого, к сожалению шестнадцати верстах Коканда, когда узнал, что хан выезжает ко мне навстречу. Свидание произошло в кишлаке Акмулла. Бывший хан, пораженный нашим неожиданным появлением, повиновался объявленной ему воле Государя. Вчера доставил Коканда 29 орудий, остальные во власти войск в Коканде.
При движении отряда жителям кишлаков объявлялось о принятии в подданство Великого Государя. Принимали объявление с восторгом.
Окончательное умиротворение ханства произойдет лишь тогда, когда Ваше Превосходительство, высший представитель русской власти в Средней Азии, прибудет в Коканд.
Прибытия Вашего жду с нетерпением, дабы получить указания для введения прочного порядка в Ферганской области…»
Слова «окончательное умиротворение.» и «прибытия Вашего жду» свидетельствуют, что Скобелев-дипломат хотел подсластить горькую пилюлю для Колпаковского, потерявшего свою долю триумфа, и приглашал его к шапочному разбору, чтобы хоть как-то вознаградить за потерю. Сделать однозначный вывод, будто Скобелев ослушался своего прямого начальника, скрыв получение от него распоряжения, нет достаточных оснований, хотя это было в его стиле – он все еще был авантюристом.
Существует другая, весьма правдоподобная версия, рассказанная некими участниками событий. Скобелев гнал своего коня что было силы, и мало кто мог за ним поспеть – он был великолепным наездником. В Коканд вместе с ним прискакали всего сотня казаков, полурота конных стрелков и два ракетных станка – силы совсем малые, учитывая, что в городе находились враждебные русским тысячи вооруженных кипчаков и киргизов. Поэтому на вопрос ханских посланцев, чем они обязаны столь неожиданному появлению начальника Наманганского отдела, генерал ответил, что запросто, по-соседски, заехал в гости к хану. Никаких кокандских пушек он не брал и свой отряд из-за его немногочисленности в город ввести не решился. На другой день, 8 февраля, он получил известие, что основные его силы с артиллерией находятся в 22 верстах от Коканда. Тогда он отправился к хану, и тот устроил ему прием с традиционным сладким угощением. Хан вел со Скобелевым светскую беседу в лучших традициях восточного политеса, и во время этого обмена любезностями ординарцы постоянно приносили своему генералу записочки, которые тот читал и прятал в карман. Это были донесения о расстояниях, оставшихся пройти пехоте и артиллерии. Заинтригованный хозяин не выдержал и, нарушив этикет, поинтересовался, какие сведения сообщают «дорогому гостю» его порученцы? Скобелев отвечал, что ждет прибытия обоза с подарками для хана и об этом его уведомляют гонцы.
Когда же «подарки» прибыли, то есть когда пехота и артиллерия подошли к городским воротам, Скобелев встал и громовым голосом объявил о ликвидации Кокандского ханства. Услышав перевод, хан зарыдал. В это время русские стрелки уже рассыпались по всему городу, заняв командные позиции на крепостных стенах. Вот тогда-то были взяты под контроль 62 орудия и большие запасы пороха . А.Н. Маслов тоже пишет, что Скобелев «прибегнул к хитрости» .
Колпаковский рвал и метал, но все же не побрезговал собрать крохи со стола триумфатора: 15 февраля, то есть через неделю после занятия Коканда войсками Скобелева, он прибыл в город и официально объявил волю Императора Всероссийского. Торговый люд и земледельцы искренне приветствовали такое завершение многолетней смуты. И Колпаковский получил возможность связать свое имя с историческим событием: в «Военной энциклопедии» 1913 г. имеется фраза: «В 1876 г. Колпаковский содействовал со своей стороны экспедиции в Коканд, который и был присоединен к Империи» . Все-таки причастен!
Хивинская история повторилась. Скобелев «утащил» Коканд из-под носа не у одного Колпаковского; многие ташкентские воители, в том числе титулованные, «светлости», как называл их Скобелев, пылали благородным гневом, даже высказывали мнение, что подобное преступление должно караться смертью. (Никак иначе! Ведь он лишил их наград, которые можно было получить с легкостью необыкновенной.) Кауфман защитил молодого генерала очень решительно: «Скобелев одновременно с Вами, – писал он Колпаковскому, – получил мою телеграмму и, как знакомый с положением дел в крае, тотчас же поторопился исполнить план сосредоточения войск под Кокандом, предполагая, вероятно, что и Вы не станете терять времени. Я был прав, посылая телеграмму в Ташкент и к Скобелеву: этим я обеспечивал успех дела. Если бы Вы, придя десятью днями позже, встретили сопротивление в Коканде, всем пришлось бы вести осаду, терять людей и проч., и бог знает, чем бы это кончилось, а Скобелев понял, в чем дело, занял Коканд без потери одного человека и сделал хорошо. Ясно, что Вы опоздали, а не он упредил Вас» .
Непонятливым было дано разъяснение, что игра велась честно, шансы были равны и им следует пенять только на себя. Отныне в лице умудренного огромным военным и административным опытом генерал-губернатора Михаил Дмитриевич приобрел верного сторонника и заступника. За кокандские, андижанские, наманганские и другие дела 1875–1876 гг. М.Д. Скобелев был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость», знаками орденов Святого Георгия 3-й степени и Святого Владимира 3-й степени с мечами. Желая показать свое особое расположение, Константин Петрович Кауфман обменялся с ним Георгиевскими крестами – был такой неофициальный ритуал.
Чуть больше года Свиты Его Величества генерал-майор М.Д. Скобелев занимал пост военного губернатора Ферганской области, расположенной на территории самой плодородной и густонаселенной долины Средней Азии. За это время ему пришлось стать гражданским администратором, одновременно оставаясь военачальником. Предстояло завершить подчинение кочевых киргизских племен в восточной части бывшего ханства, которых кокандские правители считали своими данниками.
Дело было не только в том, чтобы привести к покорности несколько десятков тысяч кочевников, но и установить удобную и выгодную («научную», по выражению Б. Дизраэли) границу с китайскими владениями, то есть с Восточным Туркестаном .

Ворота ханского дворца в городе Коканде.

Кондовые порядки

История Кокандского ханства укладывается почти в весь XVIII и большую часть XIX веков (1709-1876 годы). Изначально оно выделилось из Бухарского эмирата и потому, как и в Бухаре и Хиве, тут правили ханы преимущественно узбекского происхождения. Границы кокандских владений периодически менялись, в период расцвета включали не только Фергану и земли южных киргизов, восточный Памир, но и территории нынешнего южного Казахстана, а частично - даже нынешнего Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая (при этом сами кокандские ханы иногда признавали вассальную зависимость от императоров в Пекине ).

Порядки здесь царили самые что ни на есть «кондовые», средневековые:

всесилие властей, бесконечные дворцовые перевороты и соперничество близких к трону родов, тёмный и забитый народ, узаконенное рабство, грабительские набеги на соседей. Даже взаимоотношения двух основных народов - узбеков и киргизов, были не всегда добрососедскими, а киргизские беки становились жертвами дворцовых интриг, что хорошо показано в недавнем киргизском фильме «Курманжан датка».

Недавнее прошлое Кокандского ханства

Нынешняя Ферганская область - это вчерашнее ещё Кокандское ханство, надменное своею силою, охватывавшее на нашей памяти почти все течение древнего Яксарта от Аральского моря до Кашгара, владевшее Большою киргизскою ордою и громадными пространствами теперешней Семиреченской области, посредством которой оно доходило до рубежа нашей Сибири.

Конечно, все эти притязания на степные равнины, где никогда не было ни определенных границ, ни постоянных владений, где свободно бродили, вместе с табунами диких ослов, верблюды и овцы кочующих хищников, - оставались больше праздным звуком, и киргизы, считавшиеся подвластными кокандцам, без всякого стеснения разбойничали в пределах ханства, объявляя себя в опасную минуту подданными Белого Царя, но тем не менее по всем главным торговым путям, на всех значительных реках и во всех стратегических пунктах областей, лежащих по правому берегу Сырдарьи, - кокандские ханы имели свои города и крепостцы.

Им принадлежали Ак-Мечеть (теперешний форт Перовский), Азрет, или Туркестан, Чимкент, Аулие-Ата, Токмак, Пишпек, Ташкент, Ходжент и прочие доселе существующее наши города Сырдарьинской и Семиреченской областей, из которых каждый напоминает собою какой-нибудь геройский подвиг горсти русских храбрецов, бравших его почти всегда с кровопролитного боя.

Василий Верещагин, «Киргизские кибитки», 1875 год

Начиная с 1853 г. железное кольцо русской военной силы начинает неудержимо стягиваться вокруг хищнического ханства разом с двух сторон, слева от Оренбурга и Аральского моря, на котором была заведена для этой цели в 1847 г. особая вспомогательная флотилия, а с 1850 г. даже и пароходы, и справа - от Сибирской пограничной линии, со стороны Семипалатинска.

Один за одним падали и переходили во власть русских города, стоявшие по течению Сырдарьи, вблизи от ее берегов, в то самое время, как сибирский отряд все ближе подвигался к озеру Иссык-Кулю и горным дебрям каменных киргизов.

Знаменитый город Ташкент, древний Шаш, с которым вели торговлю еще хозары и волжские болгары, самый многолюдный и богатый центр среднеазиатской торговли и промышленности, из-за которого, так же, как из-за Ходжента и Ура-Тюбе, шла вековая кровавая вражда между вечными соперниками, Бухарой и Коканом, - служил серединным опорным пунктом, спаявшим между собою линию сырдарьинских укрепленных городов Кокандского ханства с его же городами Семиреченской области, защищавшими подступы к ханству от сибирских границ у верховьев Иртыша, то есть Аулие-Ата, Пишпеком, Токмаком и проч.

Завоевание Ташкента вызвано было именно необходимостью соединить наконец постепенно сближавшиеся концы того железного обруча, которым Россия решилась оковать соседние с нею степные кочевья киргизских орд Средней и Большой, давно уже номинально признавших русскую власть и служивших причиною бесконечных столкновений наших с кокандцами, в свою очередь грабившими их и требовавшими с них податей своему хану...

Василий Верещагин, «После неудачи», 1868 год

Когда-то обширное Кокандское ханство было обрезано со всех сторон и ограничивалось теперь горною котловиною верхнего течения Сырдарьи, Карадарьи и Нарына, да примыкающими к ней хребтами гор. Возникшая в 1876 г. новая война с Кокандским ханством, выдвинувшая в первый раз Скобелева, - окончилась покорением только этой именно котловины, которая, собственно, и обращена была в теперешнюю Ферганскую область...

Можно сказать без преувеличения, что от начала до конца всей кокандской истории тянется одна сплошная летопись постоянных заговоров, обманов, коварств, мятежей, грабежей и хладнокровного резания людей десятками, сотнями, тысячами, как будто ханы, их хакимы и беки были не правители, а кровожадные мясники, злосчастные же подданные их - стадо животных, назначенных на убой. Даже ошибкою не встречается в этой скорбной летописи хотя бы одного поступка великодушия и любви, проявления хотя бы слабого сознания бездушными правителями своих нравственных обязанностей относительно страны и народа, врученных им игрою судьбы, не говоря уже об отношениях к врагам...

«Калля-Минора́», то есть башня из мертвых голов, с такою потрясающею правдою нарисованная нашим знаменитым художником Верещагиным в его замечательном собрании туркестанских бытовых картин, составляла неизбежное украшение всякого кокандского города, покорявшегося хану или его бекам даже после самого мимолетного восстания, а уж особенно после удачной войны с какими-нибудь соседями, киргизами или бухарцами, головы которых насыпались в таких случаях на базарах, гузарах и в притворах мечетей, как груды арбузов в урожайный год на наших малороссийских бахчах.

Василий Верещагин, «Торжествуют», 1872 год

Е. П. Ковалевский, путешествовавшей по Туркестану всего в 1849 году, своими глазами видел в городе Ташкенте пирамиды кокандских голов, человека, умиравшего на коле посреди площади, а за городом - несколько пирамид отвратительно гниющих киргизских голов. Да, несомненно, что и Верещагин, посетивший Туркестан лет на 25 позднее, рисовал и свои пирамиды голов, и головы, торчащие на кольях, и головы, разбросанные в мечетях, как жертвы к подножию святынь, - тоже с натуры.

Что делает особенно возмутительным зверское жестокосердие кокандских ханов и их клевретов, точно так же, как и самого народа их, - это фарисейское соблюдение рядом с этими злодействами самых утонченных предписаний мусульманского религиозного обряда: это - кощунственное смешение молитвы, педантических омовений и очищений с кровью невинных жертв, в которой они спокойно купались, как свиньи в родной грязи.

Только знакомясь близко с внутренним бытом таких государств, как среднеазиатские ханства, поймешь вполне, какие великие, ничем не заменимые благодеяния принесли нам христианская религия и европейская образованность, породившие общими многовековыми усилиями своими тог что принято называть христианскою цивилизациею. В этом смысле подчинение Россиею своей власти всех этих разбойничьих киргизских и туркменских орд, всех этих в корне развращенных мелких ханств вроде Кокандского, Бухарского и Хивинского, как бы ни тяжело оно было для нас, русских, и как бы вредно ни отражалось на многих наших существенных интересах, - является истинно-христианским подвигом и одним из самых отрадных событий всемирной истории. Заменить жестоких и алчных деспотов, помышляющих только о наживе и утехах своих, - царством разумного, для всех равно обязательного закона, заменить вечную резню и усобицы строгим порядком и миром, - большего благодеяния нельзя было оказать этим злополучным азиатским народам. Трудно поверить, чтобы такое осязательное для всех преимущество, как наступившая теперь безопасность и спокойствие жизни и достояния туземцев, - не было ими понято и оценено, чтобы они не убедились воочию, насколько выгоднее и удобнее стало всем им при русском владычестве...

Василий Верещагин, «Политики в опиумной лавочке», 1870 год

Бывшие беки, хакимы, улемы, имамы, конечно, могут иметь много причин негодовать на могучую руку, прекратившую их дикое своеволие, точно так же, как шайки кочевых разбойников, живших до того времени грабежами мирных жителей. Но огромная масса народа, все люди труда и мирного заработка должны в глубине души своей благословлять, как эру своего спасения и освобождения от вечного рабства - падение своей призрачной государственной независимости...

Как известно, к моменту начала российского покорения Средней Азии ее территория была разделена между тремя феодальными государствами - Бухарским эмиратом, Кокандским и Хивинским ханствами. Бухарский эмират занимал южную и юго-восточную часть Средней Азии - территорию современных Узбекистана и Таджикистана, отчасти - Туркменистана. Кокандское ханство располагалось на землях Узбекистана, Таджикистана, Кыргызстана, части Южного Казахстана и современного Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая. Хивинское ханство занимало часть территории современных Узбекистана и Туркменистана.

Кокандское ханство и его войско

В XVI веке территория Ферганской долины формально оставалась под властью Бухары, которая постоянно соперничала с Хивинским ханством. По мере ослабления власти бухарского эмира, вызванного затяжным противостоянием с Хивой, в Фергане усилился бий города Ахсы Илик-Султан. Он установил контроль над Ферганской долиной и стал фактически самостоятельным правителем региона. Потомки Илик-Султана продолжали управлять Ферганой. На месте небольших селений Калвак, Актепе, Эски Курган и Хоканд возник город Коканд. В 1709 г. Шахрух-бай II объединил Ферганскую долину под своей властью и стал правителем независимого государства - Кокандского ханства. Как и в Бухарском и Хивинском государствах, в Коканде у власти находились узбекские племена, узбеки же составляли и основную часть населения ханства. Кроме узбеков, в Кокандском ханстве проживали таджики, киргизы, казахи, уйгуры. Что касается вооруженных сил Кокандского ханства, то до начала XIX века регулярная армия в государстве отсутствовала. В случае начала боевых действий кокандский хан собирал племенные ополчения, представлявшие собой «беспорядочную орду», лишенную жесткой военной дисциплины и формальной иерархии. Такое ополчение было крайне ненадежным войском не только по причине отсутствия развитой военной подготовки и слабого вооружения, но и в силу того, что настроения в нем определяли беки племен, которые не всегда соглашались с позицией хана.

Кокандский лучник

В роли реформатора кокандского войска выступил Алимхан ((1774 - 1809)), правивший Кокандским ханством в 1798-1809 гг. Молодой Алимхан, происходивший из правившей в Коканде узбекской династии Минг, приступил к решительным преобразованиям в государстве. В частности, Алимхан присоединил к Кокандскому ханству долины рек Чирчик и Ахангаран, все Ташкентское бекство, а также города Чимкент, Туркестан и Сайрам. Но в контексте настоящей статьи следует обратить внимание на еще одну важную заслугу Алимхана для Кокандского ханства - создание регулярных вооруженных сил. Если прежде у Коканда, как и у Бухары и Хивы, не было регулярной армии, то Алимхан, стремясь ограничить власть племенных беков и повысить боеспособность кокандского войска, приступил к созданию регулярной армии, для службы в которой набирались горные таджики. Алимхан считал, что таджикские сарбазы будут более надежными воинами, чем племенное ополчение узбекских племен, сильно зависимое от позиций своих беков. Опираясь на таджикских сарбазов, Алимхан и осуществлял свои завоевания, войдя в Кокандского ханства как один из его наиболее значимых правителей. Помимо таджикских пеших сарбазов, в подчинении кокандского хана находились конные киргизское и узбекское племенные ополчения, а также полицейские (курбаши), подчинявшиеся бекам и хакимам - правителям административно-территориальных единиц ханства. Ташкентом управлял беклар-беги - «бек беков», которому подчинялись полицейские - курбаши и мухтасибы - надзиратели за соблюдением шариатского законодательства. Вооружение кокандской армии было слабым. Достаточно сказать, что в 1865 г., во время взятия Ташкента, две тысячи сарбазов были одеты в латы и доспехи. Большинство кокандских сарбазов и конников племенных ополчений были вооружены холодным , в первую очередь - саблями, пиками и копьями, луками со стрелами. Огнестрельное оружие было устаревшим и представленным, преимущественно, фитильными ружьями.

Завоевание Кокандского ханства

Во время Ташкентского похода Алимхан был убит людьми его младшего брата Умар-хана (1787-1822). Утвердившийся на кокандском престоле Умар-хан получил известность как покровитель культуры и науки. В годы правления Умар-хана, Кокандское ханство поддерживало дипломатические отношения с Российской империей, Бухарским эмиратом, Хивинским ханством и Османской империей. В последующие десятилетия ситуация в Кокандском ханстве характеризовалась постоянной междоусобной борьбой за власть. Главными противоборствующими сторонами выступали оседлые сарты и кочевые кыпчаки. Каждая из сторон, одержав временную победу, жестоко расправлялась с побежденными. Естественно, что социально-экономическое и политическое положение Кокандского ханства очень страдало от междоусобиц. Ситуация усугублялась постоянными конфликтами с Российской империей. Как известно, Кокандское ханство претендовало на власть в казахских степях, но киргизские и казахские племена предпочли перейти в подданство Российской империи, что способствовало еще большему обострению двусторонних отношений. В середине XIX века, по просьбе перешедших в российское подданство казахских и киргизских родов, Российская империя начинает военные походы на территорию Кокандского ханства - с целью ослабления кокандских позиций и разрушения крепостей, угрожавших казахским степям. К 1865 г. российские войска захватили Ташкент, после чего была образована Туркестанская область с российским военным губернатором во главе.

В 1868 г. кокандский хан Худояр был вынужден подписать предложенный ему генерал-адъютантом Кауфманом коммерческий договор, который наделял правом свободного пребывания и проезда как русских на территории Кокандского ханства, так и кокандцев - на территории Российской империи. Договор фактически устанавливал зависимость Кокандского ханства от Российской империи, что не могло понравиться кокандской верхушке. Тем временем, серьезно ухудшилось социально-экономическое положение в самом Кокандском ханстве. При Худояр-хане были введены новые налоги на жителей, и так страдавших от ханского гнета. Среди новых налогов значились даже налоги на камыш, на степные колючки, на пиявок. Хан не стремился даже содержать собственную армию - сарбазам не платили жалованье, что побуждало их самостоятельно искать себе пропитание, то есть - по факту заниматься грабежами и разбойными нападениями. Как отмечают историки, «Худояр-хан не только не умерил жестокости в управлении, а, напротив, воспользовался чисто восточной хитростью, своим новым положением как дружественного соседа русских для своих деспотических целей. Могущественное покровительство русских служило ему охраной от постоянных притязаний Бухары, с одной стороны, и с другой - одним из средств запугивания своих непокорных подданных, особенно киргизов» (Происшествия в Кокандском ханстве // Туркестанский сборник. Т. 148).

Кокандские сарбазы во дворе ханского дворца

Политика Худояра настроила против хана даже его ближайших соратников во главе с наследным принцем Насреддином. На сторону мятежников перешло четырехтысячное войско, посланное ханом на усмирение киргизских племен. 22 июля 1874 г. мятежники осадили Коканд, а хан Худояр, которого сопровождали российские посланники, в том числе и генерал Михаил Скобелев, бежал на территорию Российской империи - в Ташкент, бывший в то время уже под российским управлением. Ханский престол в Коканде занял Насреддин, который потворствовал антирусской политике кокандской аристократии и духовенства. В Кокандском ханстве началась настоящая антирусская истерия, сопровождавшаяся погромами почтовых станций. 8 августа 1875 года 10-тысячная кокандская армия подошла к входившему в состав Российской империи Ходженту. Постепенно численность кокандцев, собравшихся у Ходжента, увеличилась до 50 тысяч. Благодаря тому, что хан объявил газават - «священную войну», к Ходженту устремились толпы фанатично настроенных жителей Кокандского ханства, вооруженных чем попало. 22 августа произошло генеральное сражение, в котором кокандцы потеряли убитыми полторы тысячи человек, тогда как с российской стороны погибло лишь шесть солдат. Пятидесятитысячное воинство кокандцев, которым командовал Абдуррахман Автобачи, обратилось в бегство. 26 августа российские войска под командованием генерала Кауфмана подошли к Коканду. Понимая всю безысходность своего положения, хан Насреддин выехал навстречу российским войскам с прошением о сдаче. 23 сентября генерал Кауфман и хан Насреддин подписали мирный договор, в соответствии с которым Кокандское ханство отказывалось от самостоятельной внешней политики и заключения договоров с любым другим, кроме Российской империи, государством.

Однако, лидер антироссийского сопротивления Абдуррахман Автобачи не признал заключенный ханом договор и продолжил боевые действия. Его войска отступили к Андижану, а 25 сентября повстанцы провозгласили новым ханом киргиза Пулат-бека, кандидатуру которого поддержал всесильный Автобачи. Тем временем, в январе 1876 года было принято решение о ликвидации Кокандского ханства и о присоединении его к России. Сопротивление мятежников во главе с Автобачи и Пулат-беком было постепенно подавлено. Вскоре был арестован Абдуррахман Автобачи, которого отправили на поселение в Россию. Что касается Пулат-бека, известного крайней жестокостью по отношению к российским военнопленным, то его казнили на главной площади города Маргелана. Кокандское ханство прекратило свое существование и вошло в состав Туркестанского генерал-губернаторства в качестве Ферганской области. Естественно, что после покорения Кокандского ханства и его включения в состав Российской империи, прекратили свое существование и вооруженные силы ханства. Часть сарбазов вернулась к мирной жизни, некоторые продолжали заниматься службой по охране караванов, были и те, кто ушли в преступную деятельность, организовывая грабежи и разбои на просторах Ферганской долины.

Хивинское ханство - наследник Хорезма

После российского завоевания Средней Азии формально была сохранена государственность лишь Бухарского эмирата и Хивинского ханства, ставших протекторатами Российской империи. На самом деле, Хивинское ханство существовало только в лексиконе историков, политических и военных деятелей Российской империи. На протяжении всей своей истории оно официально именовалось Хорезмским государством или просто Хорезмом. А столицей была Хива - и именно поэтому государство, созданное в 1512 году кочевыми узбекскими племенами, отечественные историки называли Хивинским ханством. В 1511 году узбекские племена под руководством султанов Ильбаса и Бальбарса - Чингизидов, потомков Араб-шаха ибн Пилада, захватили Хорезм. Так появилось новое ханство под властью династии Арабшахидов, восходившей через Араб-шаха к Шибану - пятому сыну Джучи, старшего сына Чингисхана. Первое время столицей ханства оставался Ургенч, но во время правления Араб Мухаммад-хана (1603-1622 гг.) столицей стала Хива, сохранившая статус главного города ханства на три столетия - до прекращения его существования. Население ханства делилось на кочевое и оседлое. Главенствующую роль играли кочевые узбекские племена, однако часть узбеков постепенно оседала и сливалась с древним оседлым населением хорезмских оазисов. К середине XVIII века династия Арабшахидов постепенно утратила свое могущество. Реальная власть оказалась в руках аталыков и инаков (племенных вождей) узбекских кочевых племен. За власть в Хивинском ханстве соперничали два крупнейших узбекских племени - мангыты и кунграты. В 1740 г. территорию Хорезма покорил иранский Надир-шах, однако в 1747 г., после его смерти, власть Ирана над Хорезмом закончилась. В результате междоусобной борьбы верх одержали вожди племени кунгратов. В 1770 г. вождь кунгратов Мухаммад Амин-бий смог разгромить воинственных туркмен-йомудов, после чего захватил власть и положил начало династии Кунгратов, на протяжении последующих полутора столетий управлявшей Хивинским ханством. Впрочем, первое время в Хорезме сохранялось формальное правление Чингизидов, которых приглашали из казахских степей. Лишь в 1804 г. внук Мухаммада Амин-бия Эльтузар провозгласил себя ханом и окончательно отстранил Чингизидов от управления ханством.

Хива была еще более слаборазвитым государством, чем ее южный сосед - Бухарский эмират. Это объяснялось меньшим процентом оседлого населения и значительной численностью кочевников - узбекских, каракалпакских, казахских, туркменских племен. Первоначально население Хивинского ханства состояло из трех основных групп - 1) кочевых узбекских племен, переселившихся в Хорезм из Дешт-и-Кыпчак; 2) туркменских племен; 3) потомков древнего оседлого ираноязычного населения Хорезма, ко времени описываемых событий воспринявших тюркские наречия. Позже, в результате территориальной экспансии, к Хивинскому ханству были присоединены земли каракалпакских племен, а также ряд казахских земель. Политику по подчинению каракалпаков, туркменов и казахов проводили Мухаммад Рахим-хан I, правивший с 1806 по 1825 гг, а затем его наследники. При Эльтузаре и Мухаммаде Рахим-хане I были заложены основы централизованной хивинской государственности. Благодаря строительству ирригационных сооружений, происходило и постепенное оседание узбеков, строились новые города и селения. Однако общий уровень жизни населения оставался крайне низким. В Хивинском ханстве продукты питания стоили дороже, чем в соседнем Бухарском эмирате, а денег у населения было меньше. Зимой в окрестности Хивы прикочевывали туркмены, закупавшие хлеб в обмен на мясо. Местные крестьяне - сарты выращивали пшеницу, ячмень, садовые культуры. При этом уровень развития городской культуры, в том числе ремесел, также оставался неудовлетворительным.

В отличие от городов Бухарского эмирата, Хива и три других города ханства не представляли интереса для иранских, афганских и индийских купцов, так как в силу бедности населения здесь не продавались товары, отсутствовала и продукция собственного изготовления, способная заинтересовать иностранцев. Единственным действительно развитым «бизнесом» в Хивинском ханстве оставалась работорговля - здесь были крупнейшие в Средней Азии рынки рабов. Периодически туркмены, бывшие вассалами хивинского хана, совершали разбойничьи набеги в иранскую провинцию Хорасан, где захватывали пленников, обращаемых впоследствии в рабство и используемых в хозяйстве Хивинского ханства. Набеги за рабами были обусловлены серьезной нехваткой людских ресурсов в малонаселенных хорезмских землях, однако для соседних государств подобная деятельность Хивинского ханства представляла серьезную угрозу. Также хивинцы наносили серьезный ущерб караванной торговле в регионе, что и послужило одной из главных причин начала Хивинских походов российских войск.

Хивинское войско

В отличие от Бухарского эмирата, история и структура вооруженных сил Хивинского ханства изучены весьма слабо. Тем не менее, по отдельным воспоминаниям современников удается воссоздать некоторые подробности организации системы обороны Хивинского ханства. Географическое положение Хивы, постоянное участие в войнах и конфликтах с соседями, низкий уровень развития экономики - все это в совокупности обусловливало воинственность Хивинского ханства. Военную мощь ханства составляли силы кочевых племен - узбеков и туркменов. При этом все авторы - современники признавали большую воинственность и склонность к участию в боевых действиях именно туркменского населения Хивинского ханства. Туркмены играли важнейшую роль в организации набегов за рабами на персидскую территорию. Хивинские туркмены, проникая на территорию Персии, вступали в связь с представителями местных туркменских племен, которые выступали в роли наводчиков и указывали наименее охраняемые селения, в которых можно было удачно поживиться как вещами и продуктами, так и «живым товаром». Угнанных персов продавали затем на хивинских невольничьих рынках. При этом, пятую часть невольников с каждого похода получал хивинский хан. Туркменские племена составляли основную и наиболее боеспособную часть хивинского воинства.

Всадник-каракалпак из Хивы

Как отмечают историки, армия в современном понимании этого слова в Хивинском ханстве отсутствовала: «хивинцы не имеют постоянного войска, но в случае надобности узбеки и туркмены, составляющие у них собственно воинственное народонаселение, принимаются, по приказанию хана, за оружие. Дисциплины в таком соборном войске, разумеется, нет никакой, а вследствие того нет порядка и подчиненности… Списков солдат не ведут» (Цит. по: История Средней Азии. Сб. исторических произведений. М., 2003, С. 55). Таким образом, в случае начала войны хивинский хан мобилизовывал племенные ополчения узбекских и туркменских племен. Узбеки и туркмены выступали на собственных лошадях и с собственным оружием. В конных ордах хивинцев практически отсутствовала воинская организация и дисциплина. Наиболее умелые и отважные воины составляли личную охрану хивинского хана, из них же отбирались и командиры передовых отрядов, совершавших набеги на вражескую территорию. Предводители таких отрядов назывались сардарами, но не имели никакой власти над своими подчиненными.

Общая численность воинства, собираемого хивинским ханом, не превышала двенадцати тысяч человек. Однако в случае серьезной угрозы ханству, хан мог мобилизовать каракалпакское и сартское население, что позволяло увеличить численность войск примерно в два-три раза. Однако численное увеличение войска в результате мобилизации сартов и каракалпаков не означало роста его боеспособности - ведь насильно мобилизованные люди не имели специальной военной подготовки, стремления к постижению воинского ремесла, а также, учитывая принятое в хивинском войске самообеспечение оружием, были крайне неважно вооружены. Поэтому от мобилизованных сартов и каракалпаков хивинскому хану были одни проблемы, что заставляло его собирать ополчение из мирных жителей лишь в самых крайних случаях. Поскольку хивинское войско фактически представляло собой племенное ополчение, вопросы его материального обеспечения полностью лежали на самих воинах.

Туркменские джигиты представляют добычу хану

Обычно хивинский воин брал с собой в поход навьюченного продовольствием и утварью верблюда, бедные хивинцы ограничивались одним верблюдом на двоих. Соответственно, в походе за хивинской конницей следовал огромный обоз, состоящий из навьюченных верблюдов и их погонщиков - как правило, невольников. Естественно, что наличие огромного обоза влияло на скорость передвижения хивинского войска. Помимо крайне медленного передвижения, другой особенностью хивинского войска была непродолжительность походов. Хивинская армия не выдерживала более чем полутора месяцев похода. По прошествии сорока дней, хивинское войско начинало разбредаться. При этом, учитывая, что никакого учета личного состава и, соответственно, выплаты жалованья, в хивинском войске не велось, его воины спокойно разбредались по одиночке и группами по домам и не несли за это никакой дисциплинарной ответственности. Более сорока дней хивинские походы обычно не продолжались. Впрочем, и этого срока хватало, чтобы узбекские и туркменские воины разжились добром во время грабежей населения проходимых ими территорий.

Структура и вооружение хивинского войска

Что касается внутренней структуры хивинского войска, то следует отметить полное отсутствие пехоты. Хивинское войско всегда состояло из одной конницы - конных ополчений узбекских и туркменских племен. Этот нюанс лишал хивинское воинство возможности вести боевые действия иными, чем столкновение в чистом поле, методами. Лишь иногда спешившиеся конники могли устраивать засады, однако штурмовать вражеские укрепления хивинцы не были способны. Однако в конных сражениях туркменская конница хивинских ханов показывала себя очень эффективно. Туркменские всадники, как отмечали авторы того времени, двигались очень проворно, будучи превосходными наездниками и стрелками. Кроме туркменской и узбекской конницы, Хивинское ханство обладало и собственной артиллерией, правда - очень малочисленной. В ханской столице Хиве размещалось семь артиллерийских орудий, находившихся, по описанию современников, в неудовлетворительном состоянии. Еще в годы правления Мухаммада Рахим-хана, в Хиве начались эксперименты по отливу собственных артиллерийских орудий. Однако эти эксперименты были неудачными, поскольку орудия отливали с жерлами и при испытаниях пушки часто разрывало. Затем были отлиты артиллерийские орудия по совету русских пленных и оружейного мастера, выписанного хивинским ханом из Стамбула. Что касается производства пороха, то его изготовляли в мастерских, принадлежащих сартам. Селитра и сера добывались на хивинской же территории, что обусловливало дешевизну пороха. В то же время, качество пороха было очень низким из-за несоблюдения пропорций составляющих его веществ. Обслуживание артиллерийских орудий во время походов ханы доверяли исключительно русским пленникам, признавая техническую грамотность последних и их большую приспособленность для артиллерийской службы по сравнению с узбеками.

Хивинская конница была вооружена холодным и огнестрельным оружием. Среди вооружения следует отметить сабли - как правило, хорасанского производства; копья и пики; луки со стрелами. Некоторые всадники даже в первой половине XIX века облачались в булатные панцири и шлемы, надеясь защититься от вражеских сабель и пик. Что касается огнестрельного оружия, то до российского покорения Средней Азии хивинское войско было вооружено, в основном, фитильными ружьями. Устаревшее огнестрельное оружие негативно влияло на огневую мощь хивинского войска, поскольку из большинства ружей было невозможно стрелять с лошади - только лежа, с земли. Как отмечал Н.Н. Муравьев-Карсский, «потому они употребляются только в засадах; приклады их довольно длинны; на оные навивается фитиль, которого конец схвачен железными щипчиками приделанными к прикладу; сии щипчики прикладывают к полке посредством железного прута проведенного к правой руке стрелка; к концу ствола к ложе приделаны присошки в виде двух больших рогов. - Они любят украшать стволы ружей своих серебряной насечкою» (Цит. по: Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах, гвардейского Генерального Штаба капитана Николая Муравьева, посланного в сии страны для переговоров. - М.: тип. Августа Семена, 1822).

Три «Хивинских похода» и покорение Хивы

Россия трижды пыталась утвердить свои позиции в регионе, контролируемом Хивинским ханством. Первый «Хивинский поход», известный также как экспедиция князя Александра Бековича-Черкасского, имел место в 1717 году. 2 июня 1714 года Петр I издает указ «О посылке преображенского полка капитан поручика кн. Алекс. Бековича-Черкасского для отыскания устьев реки Дарьи…». Перед Бековичем-Черкасским были поставлены задачи: исследовать прежнее течение Амударьи и обратить ее в старое русло; на пути к Хиве и на устье Амударьи построить крепости; склонить хивинского хана в российское подданство; склонить бухарского хана к подданству; отправить под видом купца поручика Кожина в Индию, а другого офицера - в Эркет, с целью обнаружения месторождений золота. Для этих целей Бековичу-Черкасскому был выделен отряд численностью в 4 тысячи человек, половину из которых составляли гребенские и яицкие казаки. В районе устья Амударьи отряд встретило хивинское войско, в несколько раз превосходившее экспедицию Бековича-Черкасского по численности. Но, учитывая превосходство в оружии, русскому отряду удалось нанести серьезный урон хивинцам, после чего Шергази-хан пригласил Бековича-Черкасского в Хиву. Князь прибыл туда в сопровождении 500 человек из своего отряда. Хану удалось уговорить Бековича-Черкасского разместить русские войска в пяти городах Хивы, что потребовало разделения отряда на пять частей. Бекович-Черкасский на уловку поддался, после чего все отряды были уничтожены превосходящими силами хивинцев. Решающую роль в уничтожении русских войск сыграли воины туркменского племени йомудов, находившиеся на службе хивинского хана. Самого Бековича-Черкасского зарезали во время праздничного пира в г. Порсу, а его голову хивинский хан отправил в подарок бухарскому эмиру. Большая часть русских и казаков попала в хивинский плен и была обращена в рабство. Однако в 1740 г. Хиву взял персидский Надир-шах, который освободил оставшихся к тому времени в живых русских пленных, снабдил их деньгами и лошадьми, и отпустил в Россию.

Генерал Кауфман и хивинский хан заключают договор

Вторая попытка утверждения в Средней Азии была предпринята более чем через столетие после неудачного и завершившегося трагедией похода Бековича-Черкасского. В этот раз главной причиной Хивинского похода стало стремление обезопасить южные рубежи Российской империи от постоянных набегов хивинцев и обеспечить безопасность торгового сообщения России с Бухарой (хивинские отряды регулярно нападали на караваны, следовавшие через территорию Хивинского ханства). В 1839 г., по инициативе оренбургского генерал-губернатора Василия Алексеевича Перовского, в Хивинское ханство был направлен экспедиционный корпус российских войск. Командовал им сам генерал-адъютант Перовский. Численность корпуса составляла 6651 человек, представлявших Уральское и Оренбургское казачьи войска, Башкиро-мещерякское войско, 1-й Оренбургский полк российской армии и артиллерийские подразделения. Однако, и этот поход не принес Российской империи победы над Хивинским ханством. Войска были вынуждены вернуться в Оренбург, причем потери составили 1054 человека, большая часть из которых погибла от болезней. Еще 604 человека по возвращении из похода попали в госпиталь, многие из них умерли от болезней. 600 человек попали к хивинцам в плен и вернулись лишь в октябре 1840 г. Однако, поход все же имел и позитивное последствие - в 1840 г. хивинский Кули-хан издал указ о запрете взятия в плен русских и даже запретил покупать русских пленников у других степных народов. Тем самым, хивинский хан намеревался нормализовать отношения с могущественным северным соседом.

Повторный Хивинский поход был предпринят лишь в 1873 году. К этому времени Российская империя покорила Бухарский эмират и Кокандское ханство, после чего Хивинское ханство оставалось единственным независимым государством в Средней Азии, окруженным со всех сторон российскими территориями и землями Бухарского эмирата, принявшего протекторат Российской империи. Естественно, что завоевание Хивинского ханства оставалось вопросом времени. В конце февраля - начале марта 1873 г. на Хиву выступили российские войска общей численностью в 12-13 тысяч человек. Командование корпусом было поручено туркестанскому генерал-губернатору Константину Петровичу Кауфману. 29 мая российские войска вступили в Хиву, а хивинский хан капитулировал. Так завершилась история политической независимости Хивинского ханства. Между Россией и Хивинским ханством был заключен Гендемианский мирный договор. Хивинское ханство признало протекторат Российской империи. Как и Бухарский эмират, Хивинское ханство продолжило свое существование с сохранением прежних институтов власти. Мухаммад Рахим-хан II Кунграт, признавший власть российского императора, в 1896 г. получил звание генерал-лейтенанта российской армии, а в 1904 г. - звание генерала от кавалерии. Он внес большой вклад в развитие культуры в Хиве - именно при Мухаммаде Рахим-хане II, в Хивинском ханстве началось книгопечатание, было построено Медресе Мухаммад Рахим-хана II, а известный поэт и писатель Агахи писал свою «Историю Хорезма». В 1910 г., после смерти Мухаммада Рахим-хана II, на хивинский престол вступил его 39-летний сын Сеид Богатур Асфандияр-хан (1871-1918, на фото). Ему сразу же было присвоено звание генерал-майора императорской свиты, Николай II наградил хана орденами Св. Станислава и Св. Анны. Хивинский хан был приписан к Оренбургскому казачьему войску (бухарского эмира, в свою очередь, приписали к Терскому казачьему войску). Тем не менее, несмотря на то, что некоторые представители хивинской знати числились офицерами российской императорской армии, с организацией вооруженных сил в ханстве ситуация была значительно хуже, чем в соседнем Бухарском эмирате. В отличие от Бухарского эмирата, в Хиве так и не была создана регулярная армия. Это объяснялось, в том числе, и тем, что кочевые племена, составлявшие основу хивинского войска, были крайне чужды воинской повинности и постоянной военной службе. Туркменские джигиты, отличавшиеся большой личной храбростью и индивидуальными умениями прекрасных наездников и стрелков, не были приспособлены для повседневных тягот несения армейской службы. Создать из них регулярные воинские подразделения не получалось. В этом плане оседлое население соседнего Бухарского эмирата было гораздо более удобным материалом для строительства вооруженных сил.

Хива после революции. Красный Хорезм.

После Февральской революции в Российской империи, грандиозные перемены затронули и Среднюю Азию. Здесь следует отметить, что к 1917 году Хивинское ханство продолжало страдать от междоусобных войн между туркменскими вождями - сердарами. Одним из главных виновников дестабилизации ситуации в ханстве был Джунаид-хан, или Мухаммед-Курбан Сердар (1857-1938) - сын бая из рода джунаид туркменского племени йомудов. Первоначально Мухаммед-Курбан занимал должность мираба - распорядителя воды. Затем, в 1912 г., Мухаммед-Курбан возглавил отряд туркменских джигитов, промышлявших грабежами караванов, следовавших через Каракумские пески. Тогда он и получил туркменский военный титул «сердар». Чтобы утихомирить йомудов и прекратить грабежи караванов, хан Асфандияр предпринял карательный поход против туркменов. В отместку Мухаммед-Курбан Сердар организовал ряд нападений на узбекские кишлаки Хивинского ханства. После того, как в 1916 году Асфандияр-хану, с помощью российских войск, удалось подавить сопротивление йомудов, Мухаммед-Курбан Сердар скрылся на территории Афганистана. Он вновь появился в Хивинском ханстве после революции 1917 года и вскоре поступил на службу к своему прежнему врагу Асфандияр-хану. Отряд из 1600 туркменских конников, подчиненных Джунаид-хану, стал основой хивинского войска, а сам Джунаид-хан был назначен командующим хивинской армией.

Постепенно туркменский сердар приобрел столь значимые позиции при хивинском дворе, что в октябре 1918 г. решил свергнуть хивинского хана. Сын Джунаид-хана Эши-хан организовал убийство Асфандияр-хана, после чего на хивинский престол взошел малолетний брат хана Саид Абдулла Тюре. Фактически власть в Хивинском ханстве оказалась в руках сердара Джунаид-хана (на фото). Тем временем, в 1918 году была создана Хорезмская коммунистическая партия, не отличавшаяся многочисленностью, но поддерживавшая тесные связи с Советской Россией. При поддержке РСФСР, в ноябре 1919 года в Хивинском ханстве началось восстание. Однако первоначально сил восставших оказалось недостаточно для свержения Джунаид-хана, поэтому Советская Россия отправила войска на помощь хивинским повстанцам.

К началу февраля 1920 года туркменские отряды Джунаид-хана потерпели полное поражение. 2 февраля 1920 г. хивинский Саид Абдулла-хан отрекся от престола, а 26 апреля 1920 года была провозглашена Хорезмская Народная Советская Республика в составе РСФСР. В конце апреля 1920 г. была создана Красная Армия Хорезмской Народной Советской Республики, подчиненная Народному назирату по военным делам. Первоначально хорезмская Красная Армия комплектовалась путем набора добровольцев на военную службу, а в сентябре 1921 г. была введена всеобщая воинская обязанность. Численность Красной Армии ХНСР составляла около 5 тысяч бойцов и командиров. К лету 1923 г. в состав Красной Армии ХНСР входили: 1 кавалерийский полк, 1 отдельный кавалерийский дивизион, 1 пехотный полк. Подразделения Красной Армии ХНСР помогали частям РККА в вооруженной борьбе с туркестанским басмаческим движением. 30 октября 1923 г., в соответствии с решением 4-го Всехорезмского курултая Советов Хорезмская Народная Советская Республика была переименована в Хорезмскую Социалистическую Советскую Республику. С 29 сентября по 2 октября 1924 г. проходил 5-й Всехорезмский курултай Советов, на котором было принято решение о самоликвидации ХССР. Это решение было вызвано необходимостью национально-территориального размежевания в Средней Азии. Поскольку узбекское и туркменское население ХССР соперничало за доминирование в республике, было принято решение разделить территорию Хорезмской Советской Социалистической Республики между Узбекской Советской Социалистической Республикой и Туркменской Советской Социалистической Республикой. Территория, населенная каракалпаками, образовала Каракалпакскую автономную область, первоначально входившую в состав РСФСР, а затем присоединенную к Узбекской ССР. Жители бывшей Хорезмской Советской Социалистической Республики на общих основаниях стали проходить службу в рядах РККА. Что касается остатков подчиненных Джунаид-хану туркменских отрядов, то он принимали участие в басмаческом движении, в процессе ликвидации которого частью - сдались и перешли к мирной жизни, частью - были ликвидированы или ушли на территорию Афганистана.

И Канибадамом ; ребёнка, прозванного Алтун-бишиком (умер в 1545 году), приютил кочевавший там узбекский род Минг (откуда и название династии). Когда же выяснилось его происхождение, Алтун-бишик был провозглашён бием и поселился в Ахсы. Звание бия стало наследственным в его потомстве. Тангри-Яра Худояра II Илик-Султан в конце жизни перенёс свою резиденцию в Риштан и отсюда его потомки управляли Ферганой, пока его пра-правнук Рустем Хаджи-Султан не перенёс политический центр Ферганской долины в Ахсы. Тем не менее Риштан не утратил своего значения и являлся вторым городом после Ахсы. Правителем города был назначен старший сын и предполагаемый наследник Рустема Хаджи-Султана Пазыль-Аталык. Однако после смерти Рустема Хаджи-Султана новым правителем Ферганы придворные провозгласили Ашур-Кула.

Являясь главой г. Риштана, Пазыль-Аталык не согласился с принятым решением придворных и отказался подчиняться брату, вследствие чего Фергана в период с 1701 по 1704 года была разделена и управлялась из Риштана и Ахсы. В 1704 году Ашур-Кул с войсками двинулся в Риштан и окружил его, но в бою был убит. Тогда войско провозгласило правителем его несовершеннолетнего сына Шахруха и продолжило осаду. Вскоре Пазыль-Аталык тоже погиб в бою, после чего Риштан сдался. После взятия Риштана войска Шахруха полностью разрушили город, однако несмотря на вражду между братьями сохранили жизнь сыну Пазыль-Аталык бека Раджаб баю, у которого в свою очередь было 6 сыновей.

В 1709 г. в Ферганской долине восстали чадакские ходжи, которые образовали самостоятельное государство и посадили на трон Шахрухбия . Бухарский эмир не придал этому особого значения, так как это касалось отдаленной и небольшой провинции.

М. А. Махмуд-Ходжа в своем исследовательском произведении «Тарих-и Туркестан» (Ташкент, 1915 г. с.8-11) пишет: Шахрух дал указание о выборе удобного места для постройки урды и кургана. Посланные люди сочли таковым местом территорию между двумя саями, где жили «кўк тўнликлар». Здесь они возвели арк и вокруг него начали строить дворцы и здания. В последующем на месте четырёх небольших селений-цитаделей «кўк тўнликлар»: Калвак, Актепе, Эски Курган и Хоканд возник крупный город Коканд, ставший столицей Кокандского ханства. Шахрух-бай II 1709 году объединил юго- и северо-западные провинции Ферганской долины и стал первым суверенным беком и основателем единого государства.

Брат и преемник Абдурахима - Абдукарим-бий - окончательно поселился в Иски-Кургане, который с этого только времени (1740) получает название Коканда .

После смерти Абдукарима его преемником был провозглашён сын Абдурахима - Ирдана-бий , умерший в 1778 году , после чего правителем стал его двоюродный брат Сулейман, убитый через 3 месяца. Тогда правителем Ферганы провозглашен был Нарбута-бий , внук Абдукарим-бия и сын Абдурахман-бека, владетеля города Исфары , хотя Нарбута-бий первоначально и отклонял от себя это не совсем безопасное бремя.

Кокандский историк Мулла Олим Махдум Хожи описывает правление кокандского хана Норбутабия так: «В период его правления не было никаких забот и тревог, не было голода и дороговизны. Во времена того хана введена в оборот денежная система, из амбаров никто не покупал зерно, так как оно давалось даром. Многие народы соседних областей, услышав о столь дешевой и мирной жизни, стали переселяться в Хуканд, что послужило причиной благоустройства и процветания Ферганы» .

Абд аль-Карим, Ирдана-бий и Нарбута-бий расширили территорию Кокандского владения. Однако и Ирдана-бий, и Нарбута-бий были вынуждены вступить в дипломатические сношения с империей Цин, проводившей экспансию в отношении владений, сопредельных с образованным в 1760 году наместничеством Синьцзян.

Экспансия

Смута

Допущенными ошибками в управлении Мадали-хана воспользовалась недовольная партия, обратившаяся к бухарскому эмиру Насрулле с просьбой освободить страну от преступного хана. Насрулла появился под стенами Коканда ; Мадали-хан был убит, а Кокандское ханство обращено в бухарскую провинцию (), но кокандцы, избравшие ханом двоюродного брата Умар-хана , Шерали, вскоре свергли его. Во время этой борьбы выдвинулся кипчак Мусульманкул, который сделался всевластным временщиком. Шерали-хан оказался правителем добрым и кротким, но при нём усилилась вражда между кипчаками и оседлыми сартами , которая существовала исстари и уже раньше нередко приводила к столкновениям. Вся дальнейшая история ханства заключается, главным образом, в кровавой борьбе сартов и кипчаков и всякая победа сопровождалась беспощадным избиением побежденных. Мусульманкул раздавал все видные должности кипчакам, которые и начали хозяйничать в стране, притесняя и избивая сартов. Воспользовавшись пребыванием Мусульманкула за Ошем , сарты призвали на ханство Мурад-бека, сына Алим-хана, и убили Шерали-хана (). Мусульманкул поспешил в Коканд, убил Мурад-хана, процарствовавшего лишь 11 дней, и возвёл на престол 16-летнего Худояра, младшего из 5 сыновей Шерали-хана, сам же стал регентом . Тяготясь опекой Мусульманкула, Худояр-хан стал опорой просартской партии, сверг Мусульманкула и казнил его в 1852 году . Это событие закончилось повальным истреблением кипчаков.

В 1852 году, по инициативе нового оренбургского губернатора Перовского , полковник Бларамберг , с отрядом в 500 человек, разрушил две кокандские крепостцы Кумыш-Курган и Чим-курган и штурмовал Ак-Мечеть, но был отбит.

В 1853 году Перовский лично с отрядом в 2767 человек, при 12 орудиях двинулся на Ак-Мечеть, где было 300 кокандцев при 3 орудиях, и 27 июля взял её штурмом; Ак-Мечеть вскоре переименована была в Форт-Перовский. В том же 1853 году кокандцы дважды пытались отбить Ак-Мечеть, но 24 августа войсковой старшина Бородин, с отрядом из 275 человек при 3 орудиях, рассеял при Кум-суате 7000 кокандцев, а 14 декабря майор Шкуп, с отрядом из 550 человек при 4 орудиях, разбил на левом берегу Сыра 13 000 кокандцев, имевших 17 медных орудий. После этого вдоль нижнего Сыра возведён был ряд укреплений (Казалинск , Карамакчи , с 1861 года Джулек).

Попадание в зависимость от России

Мирный договор

26 августа отряд Кауфмана двинулся к Коканду. Навстречу ему выехал Насреддин-хан с просьбами о мире. 30 августа пришло покаянное письмо и от правителя Маргелана Мурад-бека. Лишаясь одного союзника за другим, Абдуррахман Автобачи отступал. В погоню за ним отправился отряд Скобелева, который включал 6 сотен казаков, дивизион артиллерии, ракетную батарею и две роты солдат, посаженных для скорости передвижения на арбы. Всего за 10 часов (с 9 часов вечера 8 сентября до 7 часов утра 9 сентября) отряд прошел 72 км и у селения Мин-Тюбе разгромил арьергард войска Абдуррахмана. 10 сентября солдаты и казаки вступили в город Ош. После всех поражений сторонники Абдуррахмана стали разбегаться. Вскоре от многотысячного войска у него осталось всего лишь 400 воинов, с которыми он метался между Андижаном и Узгеном .

23 сентября Кауфман подписал с Насреддином мирный договор, составленный по типу соглашений с Бухарой и Хивой. Он предусматривал отказ хана от непосредственных дипломатических соглашений с какой-либо державой, кроме России. Ряд земель на правом берегу Сыр-Дарьи (так называемое «Наманганское бекство ») был включен в состав Туркестанского генерал-губернаторства под именем Наманганского отдела. Начальником этого отдела стал М. Д. Скобелев. Вопрос о восстановлении на престоле Худояра даже не поднимался.

Мятеж Абдуррахмана Автобачи

25 сентября русские войска переправились через Сыр-Дарью и заняли Наманган . Здесь Кауфман получил сообщение, что в восточной части ханства вновь подняли голову мятежники. По предложению Автобачи ханом был провозглашен киргиз Пулат-бек . Центром сосредоточения его войск стал город Андижан . Однако противостоять русским войскам он не мог. В начале октября русские отряды генерал-майора В. Н. Троцкого разгромили конные «скопища» киргизов, но не смогли взять штурмом Андижан.

Между тем в Коканде началась новая смута. Подстрекаемые Абдуррахманом Автобачи жители напали на ханский дворец. Насреддин, подобно своему отцу Худояру, бежал под защиту русских. 10 октября 1875 года он прибыл в Ходжент. Кокандцы захватили Наманган и русский гарнизон, укрывшись в цитадели, едва смог отбить штурм. В ответ, в район Намангана были переброшены новые русские войска. Возглавляемый Скобелевым Наманганский действующий отряд предпринимал отважные рейды в различные районы ханства

Конец независимости Кокандского ханства

Кокандская автономия. 1917-1918

В декабре 1917 - феврале 1918 года на территории бывшего Кокандского ханства существовала Туркестанская автономия . Правительство возглавил Мустафа Чокай . Однако через 3 месяца, 22 февраля 1918, оно было разгромлено большевиками совместно с дашнаками . Эти события сохранились в памяти узбеков как Фаргона вожияси (ферганская трагедия).

Государственный строй

Во главе государства находился хан. Он был окружен крупной феодальной знатью и чиновниками. Бли­жайшим лицом к хану был минг-баши (тысяцкий). Высокими должно­стями считались посты казначея, военного министра, начальника поли­ции и т. д. При хане был совет, состоявший из приближенных к хану сановников, обсуждавший вопросы жизни и деятельности ханства. На общественную и политическую жизнь ханства большое влияние оказы­вало мусульманское духовенство. Глава духовенства участвовал в обсуждении вопросов на ханском совете, его мнение во всех вопросах считалось наиболее авторитетным.

Правители на местах назывались беками и хакимами. На особом положении находился правитель Ташкента. Он назначался непосред­ственно ханом и носил титул беклар-беги (бек беков). В кишлаках ад­министративная власть была представлена аксакалами (старостами). За поведением жителей и соблюдением ими норм шариата следили мух-тасибы. Полицейские (курбаши) подчинялись бекам и хакимам. Армия состояла из конных и пеших воинов. В необходимых случаях создава­лось ополчение.

Судебная власть находилась в руках казиев во главе с глав­ным судьей - кази-калоном. На эти должности, как правило, назнача­ли представителей духовенства как знатоков шариата. Дела решались на основе шариата или, точнее, все зависело от судьи, от его толкова­ния или понимания норм шариата, что создавало громадные возмож­ности для судейского произвола. Широко применялись смертная казнь и телесные наказа­ния

Правители Кокандского ханства

1. Алтун-Бишик Минг Кутлуг-хан Тангри-Яр Худояр I Султан (1512-1545), сын Бабура Тимурида и женщины по имени Сейдафак, женат на Кутлы-хан Минг, бий города Ахсы: 1528 - 1545
2. Тангри-Яр Худояр II Илик-Султан (1537-1610), сын Алтун-Бишик Минга, бий города Ахсы: 1545 - 1597 , бий города Ферганы: 1597 - 1610
3. Яр-Мухаммед, сын Тангри-Яр Худояра II, бий города Ферганы: 1610 - 1615 , изгнан в Индию к Бабуридам
4. Абу аль-Касим (Султан-Кучак-бий) (1606-1625), сын Мухаммед-Амина (изгнанного в Бухару) и внук Тангри-Яр Худояра II, бий города Ферганы: 1615 - 1625
5. Убайдулла (Султан-Асыл-бий) (1622-1662), сын Абу аль-Касима, бий города Ферганы: 1625 - 1662
6. Джамаш-бий (Шах-Маст-бий), сын Убайдуллы, бий города Ферганы: 1662 - 1677
7. Шахрух-бий I (1638-1694), сын Джамаш-бия, бий города Ферганы: 1677 - 1694
8. Рустем Хаджи-Султан, сын Шахруха I, бий города Ферганы: 1694 - 1701
9. Пазыль-Аталык, сын Рустем Хаджи-Султана, бий в городе Риштан: 1701 - 1704 , поделил страну со своим братом Ашур-Кулом. Убит
10. Ашур-Кул, сын Рустем Хаджи-Султана, бий в городе Ахсы: 1701 - 1704 , поделил страну со своим братом Пазыль-Аталыком. Убит
11. Шахрух-бий II Медведь, сын Ашур-Кул Шахмаст-бия, бий племени Минг, аталык государства Аштарханидов, бий города Ферганы: 1704 - 1710 , суверенный бек Коканда 1710 - 1721
12. Абдурахим-бий , сын Шахрух-бия II, бий племени Минг и бек Коканда: 1721 - 1739 . В 1721-1732 гг. правил из кишлака Дикан - Тода, в 1732 г. построил г. Коканд, который стал столицей. Убит
13. Абдукарим-бий , сын Шахрух-бия II, бий племени Минг и бек Коканда: 1739-1751 (1739-1765) , правил в Коканде.
14. Шады-бий, сын Шахрух-бия II, бий племени Минг и бек Коканда: (1739-1748) , правил в Маргелане. Убит
15. Сулейман-бек, сын Шады-бия, бий племени Минг и бек Коканда: (1748-1778) , правил в Маргелане. (1 раз)
16. Низам ад-Дин Мухаммад Баба-бий, сын Абд ар-Рахим-бия, бий племени Минг и бек Коканда: 1751-1752
17. Ирдана-бий , сын Абд ар-Рахим-бия, бий племени Минг и бек Коканда: 1752-1769 (1765-1778) , правил в Коканде. Убит
18. Сулейман-бек, сын Шады-бия, бий племени Минг и бек Коканда: 1769-1770 (1778-1778) , правил в Коканде 3 месяца. (2 раз). Убит
19. Нарбута-бий , сын Абд ар-Рахмана внук Абд ар-Керим-бия, бий племени Минг и бек Коканда: 1770-1798 (1778-1807)
20. Алимхан , сын Нарбута-бия, 1 хан Коканда: 1798-1809 (1807-1816) . Убит
21. Сайид Мухаммед Умар-хан , сын Нарбута-бия, хан Коканда: 1809-1822 (1816-1821)
22. Сайид Мухаммад Алихан (Мадали-хан) (1809 - апр.1842), сын Сайид Мухаммед Омар-хана, хан Коканда: 1822-1842 (1821 - апр.1842) . Убит
23. Султан-Махмуд (? - апр.1842), сын Сайид Мухаммед Омар-хана, хан Коканда: (апр.1842 - апр.1842) . Убит
24. Насрулла -хан, Бухарский хан , хан Коканда: (5 апр.1842 - 18 апр.1842)
25. Ибрагим Хаял-Парваначи, наместник Бухарского хана , хан Коканда: (18 апр.1842 - июнь 1842)
26. Сайид Мухаммед Шир-Али-хан (1792-1845), сын Хаджи-бия внук Абд ар-Рахмана правнук Абд ар-Керим-бия, хан Коканда: июнь 1842-1845 . Убит
27. Сарымсак-хан (? - 05.02.1845), сын Сайид Мухаммед Шир-Али-хана, хан Коканда: 1845 - 1845 . Убит
28. Мурад-хан, сын Алим-Хана, хан Коканда: 1845 - 1845 (11 дней) . Убит
29. Сайид Мухаммед Худояр-хан III, сын Сайид Мухаммед Шир-Али-хана, хан Коканда: 1845-1851 (1 раз)
30. Абдулла-бек, дальний родственник Худояр-хана III, хан Коканда: 1851 - 1851 (несколько дней)
31. 1851 - 1858 (2 раз)
32. Сайид Бахадур Мухаммед Малля-хан, сын Сайид Мухаммед Шир-Али-хана, хан Коканда: 1858-1862. Убит
33. Султан Шах-Мурад-хан, сын Сарымсак-хана, хан Коканда: 1862-1862
34. Сайид Мухаммед Худояр-хан III, сын Сайид Мухаммед Шир-Али-хана, хан Коканда: 1862 - 1862 (1 месяц) (3 раз)
35. Мир Музаффар ад-дин Хан, Бухарский хан , хан Коканда: 1862 - 1862 (1 месяц) (1 раз)
36. Алим-Кул, хаким (то есть губернатор) Маргелана , хан Коканда: 1862 - 1862 (1 месяц)
37. Сайид Мухаммед Худояр-хан III, сын Сайид Мухаммед Шир-Али-хана, хан Коканда: 1862 - 1862 (4 раз)
38. Календер-бек, сын Сайид Мухаммед Али-хана, хан Коканда: 1862 - 1862 (1 месяц) . правил в Чусте. Убит
39. Мир Музаффар ад-дин Хан, Бухарский хан , хан Коканда: 1862 - 1863 (2 раз)
40. Мухаммед Султан-Сеид-хан, сын Сайид Бахадур Мухаммед Малля-хана, хан Коканда: июль 1863 - июнь 1865 . Убит
41. Хайдар-бек (Худай-Кул-бек/Бельбакчи-хан), сын Шахруха внук Алим-Хана, хан Коканда: июнь 1865 - июль 1865
42. Сайид Мухаммед Худояр-хан III, сын Сайид Мухаммед Шир-Али-хана, хан Коканда: июль 1865 - 22.07.1875 (5 раз)
43. 22.07.1875 - 09.10.1875 (1 раз)
44. Пулат-хан, хан Коканда: 09.10.1875 - 28.01.1876 . Казнён
45. Насир ад-дин-хан, сын Сайид Мухаммед Худояр-хана III, хан Коканда: 28.01.1876 - 19.02.1876 (2 раз)

В 1876 году Кокандское ханство перестало существовать.

См. также

Напишите отзыв о статье "Кокандское ханство"

Примечания

Ссылки

• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• Наливкин В. П. Краткая история Кокандского ханства. Казань, 1886, 127 с.
• Сычёв Н. В. Книга династий. - М.: «АСТ», «Восток-Запад», 2005 - (Серия Историческая библиотека). - 959 стр. ISBN 5-17-032495-2 (ООО «Издательство АСТ»), ISBN 5-478-00092-2 (ООО «Восток-Запад»)
• История Средней Азии. Сборник исторических произведений / Составители А. И. Булдаков, С. А. Шумов, А. Р. Андреев. - М.: «Евролинц», «Русская панорама», 2003 - (Серия «История стран и народов»). - 504 стр., 237 библ. ISBN 5-93165-072-5

Древность Тюркские государства (II век до н. э. -) Персидкое завоевание ( -) Исламское завоевание ( -) Тюркские государства ( -) Монгольское завоевание ( -) Новое время Новейшее время

Отрывок, характеризующий Кокандское ханство

Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.

Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.

Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.

Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.

Ровно 140 лет назад Кокандское ханство было окончательно присоединено к Российской империи. Попытки России закрепить свое влияние в Средней Азии относятся еще к началу ХIХ в., но напряженное положение в Европе и борьба с Турцией и Персией не давали возможности проводить активную завоевательную политику в отношении восточных ханств. Поэтому тогда Россия стремилась всячески поддерживать дружественные отношения с ними.

С середины XIX в. заметно усиливаются тенденции к закреплению России в Средней Азии. В немалой степени этому способствовали геополитические и экономические факторы. Середина XIX в. - это "Большая игра" между Россией и Великобританией за распространение своего влияния в Евразии. В Средней Азии Великобритания ставила перед собой задачу недопущения перехода этого региона под контроль России, а также использования среднеазиатских ханств для устроения различных проблем России и создания угрозы Уралу и Сибири. Поэтому для Русского правительства жизненно важно было установить контроль за Средней Азией ради защиты собственных границ. Кроме того, Царское правительство не могло не ценить эти регионы как важный рынок для русских мануфактурных товаров. Богатая хлопком Средняя Азия имела огромное значение как поставщик сырья.

После окончания Крымской войны и относительной стабилизации дел на Кавказе русское правительство получило возможность для проведения более активной политики в Средней Азии. Дополнительным фактором для этого было опасение британского продвижения в этом регионе: Англия занимала прочные позиции в Афганистане, а в бухарских войсках появились английские инструкторы.

Одна из первых мер Русского правительства - реализация проекта соединения так называемых внешних линий - Сибирской и Оренбургской. Летом 1863 г. русские войска овладели крепостью Сузак на Сырдарье. Было объявлено, что крепость находится "с окружающим ее населением под покровительством России". В начале 1864 г. был взят г. Аулие-ата (Алма-Ата). Намеченная цель была окончательно достигнута в сентябре того же года взятием Чимкента, находившегося до того времени во владениях Коканда.

Следующим серьезным шагом было овладение Ташкентом. Отряд под командованием полковника Черняева предпринял поход весной 1865 г. При первых же известиях о приближении Русской армии ташкентцы обратились за помощью в Коканд, поскольку город находился под властью кокандских ханов. Фактический правитель Кокандского ханства Алимкул поспешил на выручку. Собрав ташкентскую знать и сарбазов (полурегулярные войска), он обратился с призывом к войне.

Число защитников Ташкента достигло 30 тыс. человек. Среди них сарбазы (2 тыс. которых были одеты в латы), "шапочники", "чернохалатники" (городская стража), молодые индийские рабы, 2 тыс. конницы и, наконец, "гази" - "борцы за веру" из гражданского населения города. Русские войска насчитывали чуть более 2 тыс. человек, но в борьбе с плохо обученными, слабо дисциплинированными войсками это не имело большого значения. В ходе решающего сражения 9 мая 1865 г. кокандские силы были разбиты. В ночь с 14 на 15 мая начался штурм Ташкента. После недельной осады город был взят. Летом 1866 г. издается Царский указ о присоединении Ташкента к владениям Российской империи.

Размах, который приняли завоевания в Средней Азии, вызвал коренную реорганизацию управления подчиненным краем. В 1867 г. из "новых земель" образуется особое Туркестанское генерал-губернаторство в составе Сырдарьинской и Семиреченской областей с центром в Ташкенте. Первым губернатором был назначен инженер-генерал К.П. Кауфман.

Несмотря на успехи Русской армии в борьбе с восточными ханствами, которые фактически находились в орбите влияния России, они продолжали сохранять свою независимость. Первый решительный удар был нанесен по Бухарскому ханству. В результате похода в мае-июне 1868 г. сопротивление бухарских войск было сломлено. Территория ханства присоединялась к России. В июне 1873 г. та же участь постигла Хивинское ханство.

Потеря независимости третьего крупного узбекского ханства - Кокандского - была на некоторое время отсрочена лишь благодаря гибкой политике хана Худояра. Хотя часть его территории с Ташкентом, Ходжентом и др. городами была присоединена к России, Коканд, по сравнению с договорами, навязанными другим ханствам, оказался в лучшем положении. Сохранена была основная часть территории - Фергана с главными городами. Зависимость от России чувствовалась слабее, и в делах внутреннего управления Худояр был более самостоятелен. Однако положение непопулярного хана, "пошедшего на сделку с завоевателем", ухудшала его жесточайшая налоговая политика по отношению к населению. Восстание началось в 1874 г. Хан Худояр обратился напрямую к Кауфману "с дружеской просьбою направить на Коканд русское войско с артиллерией". Большая часть территории ханства была охвачена восстанием. Ненависть к "отступнику-хану" и его приближенным, "продавшим родину", переносилась на Россию. Провозглашен был газават.

Худояр в июле 1875 г. бежал в Ташкент. Новым правителем был провозглашен его сын Насреддин. Между тем восставшие продвигались уже к бывшим кокандским землям, присоединенным к территории России. Ходжент был окружен восставшими. Были прерваны сообщения русских с Ташкентом, к которому уже подходили кокандские войска. Во всех мечетях звучали призывы дать общий отпор завоевателям. Впрочем, Насреддин искал примирения с царскими властями, чтобы укрепиться на престоле. Он вступил в переговоры с Кауфманом, заверяя губернатора в своей лояльности. В августе с ханом было заключено соглашение, по которому его власть признавалась на территории ханства. Однако Насреддин не контролировал положение в своих землях. Отряды восставших продолжали производить набеги на русские владения, вторглись в долину Ангрена.

Русское командование быстро оценило всю серьезность положения. Повстанческое движение могло перекинуться на соседние Бухару и Хиву. В августе 1875 г. в битве под Махрамом кокандским войскам было нанесено тяжелое поражение. Коканд открыл ворота царским войскам. С Насреддином было заключено новое соглашение, по которому он признавал себя покорным слугой Императора Всероссийского, отказывался от дипломатических сношений с другими государствами и от военных действий без разрешения генерал-губернатора. К России отходили земли по правому берегу верхнего течения Сырдарьи с Наманганом.

Но теперь центром повстанческого движения стал Андижан. Здесь было сосредоточено до 70 тыс. человек. Восставшие провозгласили ханом Пулат-бека. Двинувшийся на Андижан отряд генерала Троцкого был разбит. 9 октября 1875 г. восставшие нанесли поражение ханским войскам и овладели Кокандом. Насреддин, подобно Худояру, бежал под защиту царского оружия в Ходжент. В скором времени был захвачен Маргелан, нависала реальная угроза над Наманганом.

Туркестанский генерал-губернатор К.П. Кауфман отправил для подавления восстания отряд под командованием генерала М.Д. Скобелева. В январе 1876 г. Скобелев берет Андижан, а вскоре подавляет мятеж и в других районах. Пулат-бек был схвачен и казнен. 2 марта 1876 г. Кокандское ханство упраздняется. Вместо него была образована Ферганская область в составе Туркестанского генерал-губернаторства. Первым военным губернатором был назначен генерал М.Д. Скобелев. Ликвидацией Кокандского ханства закончилось завоевание Россией среднеазиатских ханств в восточной части Туркестана.

Как видим, исторически присоединение Кокандского ханства к России, начавшей проведение завоевательной политики в этом регионе, было неизбежно. Разрозненные ханства, взаимно ослаблявшие друг друга постоянными войнами, с необученными и плохо вооруженными войсками, не могли противостоять Российской Империи. Только после присоединения всей Средней Азии к Империи, в регион на долгие 40 лет пришел мир и порядок.