Сколько прожил петр 2. Роковые факты из жизни Петра II

Петр II был внуком Петра Великого. Он рано лишился родителей и слишком рано вступил на престол, сменив Екатерину Первую. Он не проявлял интереса к делам государства и самостоятельно фактически не управлял им.

В истории он известен как последний представитель Романовых по мужской линии. Скончавшись в подростковом возрасте, он не смог оставить наследника. Какова же история жизни и правления внука Петра Великого?

Происхождение

Родился будущий царь Петр II 12.10.1715 года в Петербурге. Он был сыном Алексея Петровича (наследника престола) и Софии-Шарлоты. Мать умерла спустя десять дней после родов, а отца приговорили к смертной казни в 1718 году.

Мальчик, как и его сестра Наталия, был рожден в несчастливой семье. Брак его родителей был заключен в династических целях, чтобы объединить дом Романовых и Вельфов. Крестными родителями царевича стал его дед Петр Великий и царевна Наталья Алексеевна.

С младенчества к Петру были приставлены няньки из Немецкой слободы. Они приучили мальчика к вину, от которого тот спал и не беспокоил их. После смерти сына российский царь обратил внимание на единственного внука. Он велел Меньшикову найти для ребенка хороших учителей. Его наставники смогли научить ребенка немецкому языку, латыни и татарским ругательствам. При этом мальчик совсем не говорил по-русски. Когда император узнал об учении внука, он собственноручно поколотил учителей, которыми оказались дьяк и карпатский русин. Других наставников у ребенка не было.

Престолонаследие

Первые три года своей жизни Петр II не рассматривался в качестве будущего императора. Это было связано с тем, что в 1715 году у действующего правителя родился сын, которого он также назвал Петром. Только после смерти младшего сына стал вопрос о престолонаследии.

Сыном погибшего Алексея Петровича знать заинтересовалась в 1719 году. Он был единственным (не считая деда) мужчиной дома Романовых. В странах Европы престол мог передаваться от деда к внуку, но по закону петровского престолонаследия наследника должен был назначить действующий правитель.

Петр Алексеевич сдружился с семьей Долгоруковых. Он часто бывал в их доме, познакомился там со своей тетушкой Елизаветой Петровной. Они рассказали ему о правах на российский трон.

В 1722 году император издал указ относительно престолонаследования. Он действовал до конца века. В результате указа внук формально лишался преимущественных прав на трон. Правитель должен был сам назначить приемника, но не успел сделать этого до своей внезапной смерти в 1725 году.

Так Петр II (годы правления 1727-1730) все же смог стать главой державы. Однако мог ли мальчик управлять государством самостоятельно?

Царствование при Меньшикове

Сразу после смерти императора трон заняла его вдова Екатерина. Это понравилось не всем представителям старой родовой знати. Например, Долгоруковы хотели видеть на троне девятилетнего Петра.

Меньшиков понимал, что Екатерина долго не проживет и решил приманить на свою сторону сына Алексея Петровича. В планах бывшего любовника Екатерины было женить мальчика на своей дочери и стать регентом.

Путем интриг, споров, тайных переговоров было вынесено решение, что наследником престола станет внук покойного императора. Большое участие в этом вопросе проявил Меньшиков. Так началось царствование Петра II при регентстве Меньшикова.

Политика императора в 1727 году:

крепостным простили давние недоимки;
дарована свобода тем, кого сослали на каторгу за неуплату налогов;
введен запрет на выставление расчлененных тел казненных на всеобщее обозрение;
отменен «поворотный налог»;
ужесточили контроль за налоговыми сборами;
князья Трубецкой, Бурхард-Миних, Долгоруков стали генерал-фельдмаршалами;
Меньшикова назначили генералиссимусом;
на украинских землях восстановили гетманство;
упразднили Главный магистрат.

Постепенно молодой император стал отдаляться от Меньшикова. После очередной размолвки между ними Петр Алексеевич переехал в Петергофский дворец. В это же время регент сильно заболел и отсутствовал при дворе в течение пяти-шести недель. За это время императора ознакомили с протоколами допросов Алексея Петровича. Из этого стало ясно, что Меньшиков имел отношение к допросу отца императора. Его обвинили в государственной измене и сослали в Тобольский край. С ним отправили и его дочерей.

Теперь фаворитом царя стал Иван Долгорукий.

Царствование при Долгоруковых

К 1728 году Петр II (Алексеевич) решил перебраться в Москву. По прибытии его венчали на царство. В этом же году скончалась родная сестра императора. Наталье было четырнадцать лет, она положительно влияла на брата.

Долгоруковы наконец-то получили большую власть в государстве. Они провели свои преобразования:

столицу перенесли в Москву;
ликвидировали карательный орган;
послабили рекрутские наборы.

Император вовсе не занимался делами, он не посещал Совет, его жизнь проходила в празднествах и развлечениях. Это привело к ослаблению армии, казнокрадству, взяточничеству, грабежам.

Внешняя политика

Правление Петра II выпало на время войн с Османской империей. России был нужен союзник. Им стала Австрия.

При этом натянутые отношения оставались с Францией и Англией. Польша и Россия не могли поделить между собой Курляндию, а империя Цин стремилась завладеть Сибирью.

Отношения со Швецией сменились с враждебных на дружеские.

Дания сразу хорошо приняла новость о воцарении Петра Алексеевича. Они опасались того, что престол займет Анна Петровна, поскольку ее муж захотел бы претендовать на датскую провинцию.

Смерть правителя

В 1730 году император Петр II принимал участие в параде к празднику Богоявления. В этот день был сильный мороз. Когда правитель прибыл домой, у него начался жар, вызванный оспой. Спустя тринадцать дней он умер (19.01.1730). Последнему мужчине из дома Романовых было четырнадцать лет. Он ушел из жизни в том же возрасте, что и его старшая сестра, к которой он был сильно привязан. Похоронили его в Архангельском соборе.

Личность

Петр II не любил учиться. Он обожал развлечения. Император был своенравен, не умел вести себя в обществе, мог дерзить окружающим, капризничать.

По мнению некоторых дипломатов, молодой правитель был хитрым и в некоторой степени жестоким. Он всегда делал то, что хотел, и не терпел возражений. При этом мог хорошо скрывать свои мысли и при необходимости притворятся. Так, ужиная у Долгоруких, он насмехался над Остерманом, но перед Остерманом он своих мыслей не выказывал, ужиная у него по несколько раз в неделю.

Сложно сказать, был ли это унаследованный дурной характер или отсутствие нормального воспитания. Его никогда не любили, только использовали в своих целях. Едва ли это могло положительно сказаться на несформировавшейся личности подростка.

Бывший друг князя Меншикова Остерман, так много содействовавший его падению, мог по своему положению стать таким же всемогущим властелином, каким был Меншиков; но Остерману тотчас же пришлось увидеть соперничество в возраставшей силе Долгоруковых, отца и сына. Они стали его злобными врагами, хотя старались не казаться ими. Примкнули к Остерману и составили одну партию с ним Апраксин и Головкин; Голицыны, враждуя тогда с Долгоруковыми, не сходились и с Остерманом, а пытались составить свою, третью партию. Между особами царского семейства также не было единодушие. Сестра государя, великая княжна Наталья Алексеевна, будучи по возрасту старее государя одним годом и тремя месяцами, имела над ним большое влияние; она была расположена к Остерману, и ей-то особенно Остерман был тогда одолжен тем, что сохранил свое значение царского руководителя. Дружеское расположение великой княжны к Остерману было очень не по сердцу отцу и сыну Долгоруковым, и они, прежде расположенные в Наталье Алексеевне, стали от нее отдаляться и сближаться с цесаревной Елизаветой, а последняя все более и более получала власти над сердцем государя; скоро, однако, Долгоруковы должны были покоситься и на цесаревну Елизавету, как только стали замечать, что она не хочет быть у них в покорности и сближается с противниками их – Голицыными. Прежде Долгоруковы сами старались сводить царя с теткой, а теперь раскаялись в этом и стали стараться как бы отвести от нее государя.

Молодой царь, поставленный в водовороте разных партий, начал показывать в своем характере такие черты, что иностранцы, следившие за ходом дел при дворе, находили, что в некоторых случаях Петр Второй напоминал своего деда Петра Первого, именно тем, что не терпел никаких возражений и непременно требовал, чтоб все делалось вокруг него так, как ему хочется. В самом деле, юность Петра Второго с юностью Петра Великого сходствовала главным образом тем, что оба они, и дед и внук, в отроческом возрасте объявлены были государями и с самодержавною властью оба рано привыкли видеть пред собой раболепство и считать себя выше всех прочих людей в государстве. Оба стремились предаваться по своему произволу забавам, однако стремления у них имели неодинаковые свойства. У Петра Великого во всем видна была любознательность, желание научиться и создавать новое; Петр Второй повторял слышанные им от других слова, что знатным особам нет необходимости быть образованными, а царь, как человек выше всех, не нуждается в надзоре людей, которые бы имели право его останавливать. Такие взгляды внушали ему Долгоруковы в те дни, когда нужно было им спихнуть Меншикова. Отрок легко усвоил эти взгляды, потому что ему хотелось жить как взрослому, а не как ребенку. Петр Великий катался в лодке по Яузе, как будто ради забавы, но тут уже видны были зачатки его великой любви к мореплаванию, создавшей в России морскую силу; Петр Великий устраивал себе потешные отряды из отроков и потешался с ними походами и примерными битвами, но тут же видно было в нем будущего знатока военного искусства и создателя русской армии. У Петра Второго забавы были для одной забавы. Моря Петр Второй не любил, но сухопутная война по-видимому его несколько занимала: он, как его дедушка, окружил себя дворянскими отроками от десяти до пятнадцати лет возраста, однако все ограничивалось ребяческими играми.

Остерман сам, в своей программе для царского обучения, предоставил Петру много времени для отдыха и развлечений. Сообразно такой программе царь занимался учением только до полудня, а в остальное время дня гулял, по вечерам играл в карты с сестрою и Елизаветою, тешился военными эволюциями с кадетами или отправлялся на охоту. Естественно, что, имея свободного времени для забав и развлечений более, чем для учения, Петр полюбил забавы и развлечения больше, чем ученье, а молодой князь Иван Алексеевич поддерживал в нем такое предпочтение забав ученью. Собственно Остерман, не утомляя воспитанника принудительными мерами обучения, имел в виду внушить ему такое настроение, чтоб он без всякого внешнего принуждения получил любовь к дельным занятиям, а царь, под влиянием Долгоруковых, стал падок на веселое препровождение времени, и Остерману скоро пришлось пожалеть, зачем допускал к царю Долгоруковых слишком близко. Через месяц после удаления Меншикова Остерман заметил, что царь с ним становится холоднее, сдержаннее, и такая холодность к наставнику увеличивалась по мере усиления горячей привязанности к любимцу и доверия к отцу любимца. Остерман решился объясниться с царем с полной откровенностью. Остерман выставил на вид Петру свою верность, указывал на то, что царь слушает не его, а тех, которые угодничают ему как государю из видов собственной пользы. Наставник, разговаривая с царем, прерывал речь свою слезами; расчувствовался и Петр; он уверял Остермана в полном своем к нему доверии. В самом деле, Петр любил Остермана, и в это время, когда другими замечалась в его обращении с наставником холодность, он любил его так, что посторонние, всмотревшись проницательнее, находили, что царь без Остермана жить не мог (Лефор. Ibid., 501). Однако, после уверений в любви и преданности к своему наставнику Петр все-таки увлекался опять праздными забавами с Долгоруковыми, от чего удерживал его благоразумный наставник. Царь стал превращать ночи в дни, рыскал Бог знает где с своим фаворитом, возвращался на рассвете и ложился в семь часов утра, не досыпал и целый день оставался в дурном расположении духа. Повторял не раз свои наставления Остерман – ничто не помогало; тогда барон Андрей Иванович с досады притворился больным. Думал он, быть может, этим потрясти царя; но это повело к худшему: считаясь больным, Остерман должен был молодого царя поручить попечению своего помощника князя Алексея Григорьевича, а тот оставил царя в сообществе своего избалованного сына. Петр день ото дня становился своенравнее, и даже у него уже являлась наклонность к жестокости. Все придворные относились к нему с подобострастием, исполняли раболепно все, что отрок-царь ни задумывал, и это очень портило нрав Петра. Он принимал свойства тех пустых натур, которым труднее всего на чем бы то ни было остановиться и сосредоточиться. Во время свадьбы Сапеги с Софьей Скавронской, родственницей императрицы Екатерины, царя не могли удержать за столом на то время, когда другие гости там сидели. Он поспешил уйти в другую комнату, и тут некоторые заметили, что сколько-нибудь чинное благовоспитанное общество, где нужно соблюдать приличие, было ему противно. Ему более нравилось общество гуляк; говорили, что у него уже показывалась наклонность к пьянству, и это казалось вполне естественным и наследственным: и дед его и отец были подвержены тому же пороку (Лефорта депеша 27 ноября, ibid., 508).

Остерман, оправившись от своей мнимой болезни, узнал, что царь вел себя противно тому, как ему наставник постоянно советовал и как Петр сам обещал вести себя. Тогда Остерман высказался царю в таких словах: «ваше величество моих советов не слушаете. Я должен отдавать за вас, государь, отчет пред Богом и совестью! И поэтому я бы хотел, чтобы меня определили к другим делам или вовсе дали отставку». Царь, как и прежде, удерживал его от намерения покинуть своего воспитанника, со слезами уверял, что более всех уважает Остермана и ценит его добрые советы. Однако и после таких нежных объяснений с наставником Петр тотчас принялся за прежнее. Уже говорили, что дружба с фаворитом довела Петра до таких забав, какие несвойственны его отроческим летам: князь Долгоруков доставил ему свидание с одной девушкой, служившей прежде у Меншикова и находившейся потом у цесаревны Елизаветы: ей обещали пятьдесят тысяч рублей (Лефорт, Сб. И. Общ., III, 513). Против такого рода увеселений сильно вооружался Остерман, и вместе с ним старалась действовать на царя сестра его Наталья, но, с тех пор Петр, бывши до того времени с ней очень дружен, стал на нее коситься.

Между тем старолюбцы надеялись, что дела пойдут лучше, когда царь свидится с своей бабкой, и с нетерпением ожидали, когда Петр поедет в Москву короноваться. Манифест о предстоящем отъезде его был подписан Петром 21 октября (Weber, Das veranderte Russland, III, 106).

Бабка государя, инокиня Елена, хотя еще Меншиковым освобождена была из Шлиссельбургского заточения, но до ссылки князя не осмеливалась вести переписки с внучатами. Первое письмо ее из Москвы к Петру писано 21 октября. Она писала тогда, когда уведомилась, что Меншиков, не допускавший ее до царя и отославший ее за караулом в Москву, «за свои противности отлучен», и поздравляла царственного внука с этим радостным событием. Остерман, как знаток человеческого сердца, заблаговременно расчел, что царь и сестра его могут прильнуть душою к своей бабке, и после ссылки Меншикова писал к старухе, что «дерзновение восприял ее величество во всеподданнейшей своей верности обнадежить», а за этим письмом следовали другие письма. Остерман в них уверял царицу, что старается уговорить государя скорее отправляться в Москву для свидания с бабушкою. Старая царица писала Остерману: «Благодарна, что обнадеживаешь меня о горячести его императорского величества любезного внука моего, и прошу содержать его величество и впредь в склонности ко мне и чтоб я могла скорее его видеть. А за верную службу вашу государю воздаст вам Бог!» «Благодарю за услугу твою, что хранишь здоровье внука моего, и впредь о том же прошу». 22 октября Остерман отправил ей описание бывшего в день царского рождения фейерверка, манифест о предстоящей коронации и портрет, государя (Письма Русск. Госуд.., II, 81). И снова он уверял царицу, что ничего так не желает, «как того, чтоб ее величество была всемилостивейше благонадежна о его вернейшей преданности к ее высокой особе».

Между царем и его сестрой с одной стороны и его бабкой с другой всю осень и зиму до приезда царского в Москву шла нежная переписка. «Внук мой дорогой, – писала царица 25 сентября (стр. 70), – здравствуй и с сестрой своей, а с моей дорогой внучкой, с княжной Натальей Алексеевной. Дай, моя радость, мне себя видеть в моих таких несносных печалях, как вы родились, не дали мне про вас слышать». Царственный внук писал ей о своем желании скорее увидеть свою бабушку и надеялся, что это произойдет скоро, потому что он собирается в Москву для коронации. «Радуюсь, – писала Евдокия, – что по долговременном терпении своем имею надежду вскоре видеть очи ваши и сестры вашей, любезнейшей внучки моей, и молю Бога, дабы меня немедленно сподобил того, чтоб я в добром здравии вас обоих по природной горячести моей видеть и родительским зрением утешиться могла» (стр. 82). Петр приказал отправить бабушке десять тысяч рублей и свой портрет, а бабушка прислала внукам в подарок платков и звезду с лентой своего низанья. Великая княжна Наталья послала после того бабушке маленький презент: книжку, молитвенник киевский. По просьбе царицы при дворе Петра II был принят ее племянник Федор (Пис. Р. Г., II, 116). Остерман был как бы посредником между бабушкой и внучком и сообщал старухе, что, по его старанию, государь дал указ удовольствовать свою бабушку людьми и всякими припасами. За это благодарила его старуха. Замечательно, что Остерман расчел, что может поддержать расположение к себе старухи короткими, как бы мимоходом сказанными в сочувственном духе намеками на её прежние, уже минувшие несчастия. «Капитан-поручик Лавров (писал между прочим Остерман 7 ноября) объявил мне об ужасном и неслыханном терпительном прежнем содержании вашего величества в Слюсельбурге, о котором я не оставил его величеству и ее высочеству донести, и оные купно со всеми добрыми людьми от всего сердца сожалеют и будут стараться, дабы ваше величество всеми возможными образы паки обрадовать, яко же и правосудный Бог тех, которые тому причиной были, судить пс оставит». (Письма Р. Госуд., II, 97). Из одного письма царицы к Остерману видно, что были попытки поставить недружелюбное отношение между бабкою государя и его воспитателем. Ноября 2 между прочим Евдокия пишет вице-канцлеру: «я истинно об вас ничего пустого не слыхала, кроме всякой услуги ко внуку моему и ко мне; и ежели б кто мне и говорил и у меня этого никогда не бывало, чтоб мне верить и впредь не будет, что я вижу от вас услугу к нему и к себе» (стр. 94). Неясные эти намеки на что-то нам неизвестное поясняются известием Лефорта, который следил за тем, что делалось тогда в высших кругах в России, и сообщал об этом своему правительству. Он говорил, что Долгоруковы писали к государевой бабке, выставляли пред ней свою преданность и чернили Остермана. Инокиня Елена, говорит тот же Лефорт, отправила их письма к императору, своему внуку. Лефорт мог не знать в точности, как происходило дело, и писать мог по слухам, а быть может (что всего вероятнее) царица-бабка не отсылала внуку писем Долгоруковых, но со стороны Долгоруковых могли быть попытки нарушить дружеские сношения царицы-бабки с вице-канцлером: однако такие попытки им едва ли удавались. Остерман слишком хорошо изучил всю подноготную русской жизни, и не так-то легко было сбить его с пути. Искренно расположенный к царю, видя, что Долгоруковы возымели над ним влияние, Остерман надеялся, что авось, быть может, этому влиянию может противопоставиться родительское влияние бабки, когда царь приедет в Москву и повидается с бабкой, и потому Остерман так сходился со старухой и так старался заранее приобрести се расположение.

Между тем царь, достигши тринадцати лет возраста, нагляднее показывал охоту казаться взрослым, но при этом продолжал повесничать, и в декабре 1727 года опять имел столкновение со своим воспитателем. «Мои труды пропадают даром, говорил Остерман царю, потому что ваше величество меня не слушаете ни в чем!» – Царь не стал слушать его наставлений и ушел прочь. После того он предался обычной своей праздности, уклонялся от занятий, и Остерман стал опять упрекать его. – «Извините меня, государь, за мою смелость, говорил он: если б я теперь не предостерегал вас, то, пришедши в возраст, вы бы велели мне отрубить голову. Я не хочу быть свидетелем вашего падения и желал бы, если б вы, государь, изволили отставить меня от должности царского воспитателя. – «Не отходите и не оставляйте меня вашими советами, – сказал царь: я всегда буду во всем слушать вас». Царь, говоря это, плакал. Но и на этот раз трогательное объяснение царя с своим наставником не имело последствий, как и прежние объяснения такого же рода. Царь опять впал в праздность в сотовариществе своего фаворита, князя Ивана Алексеевича. Цесаревна Елизавета не утратила еще прежнего влияния на Петра. Вместе с ней заодно стояла царская сестра, великая княжна Наталья: обе были тогда на стороне Остермана. На счастье ему, противники его, Голицыны и Долгоруковы, не ладили между собою. Но говорили, что готовился тогда выступить на него и еще один противник, Шафиров, живший тогда в Москве, как бы в почетной ссылке. Он сближался с бабкой императора, чуть не каждый день посещал ее и приобрел к себе ее расположение: стали пророчить, что как только царь повидается с бабкою, так бывшая царица возьмет над внуком силу и за собою потянет вверх Шафирова, и тогда несдобровать Остерману, который в качестве вице-канцлера занимал ту должность, какую когда-то имел Шафиров. Но Остерман, как выше мы указали, старался заранее своею угодливостью застраховать себя со стороны царицы-бабки. Эта бабка теперь вдруг поставлена была в такое положение, что государственные люди соперничали между собой, старались заручиться ее покровительством и наперерыв забегали вперед один перед другим. Но инокиня Елена оттого не зазнавалась; ревностная исполнительница всех обрядов церкви, она в последние годы так приучила себя к монашеской нестяжательности и нищете, что заглушила в себе всякие стремления к честолюбию и роскоши. Современники говорят, что инокиня Елена была такая строгая постница, что в великую четыредесятницу в продолжение многих дней почти не касалась пищи (Леф. деп. 17 мая 1728. Herrm., 521).

Цесаревна Елизавета, разошедшись с Долгоруковыми, сближалась с их противниками Голицыными, а через то самое Голицыны стали входить в близость к царю. При посредстве Голицыных Петр сошелся с зятем фельдмаршала Голицына Бутурлиным и, допустив его быть товарищем юношеских своих забав, начал было пристращаться к нему; при дворе начинали предрекать: вот молодой Бутурлин оттеснит молодого Долгорукова, станет на его месте фаворитом государя. Однако Долгоруковых столкнуть было в то время очень трудно, несмотря на то, что они, отец и сын, постоянно между собою не ладили; отец даже завидовал сыну, а между тем оба они умели превосходно держать Петра в руках и согласно между собой пользовались слабыми сторонами нрава царя. Петру хотелось более всего, чтоб его признавали уже взрослым; ему ничто не было так омерзительно, когда давали ему понять, что считают его еще ребенком. Долгоруковы поняли это и исполняли его желания. Князь Алексей Григорьевич, товарищ Остермана по должности царского воспитателя и руководителя, ставил себя в положение царского советника, готового, по своей верной службе, сказать свое мнение, когда того потребует от него государь. Подмечая, что Петр ненавидел над собой опеки, Долгоруковы не смели ни поступками, ни словами высказать, что государь у них под опекою, хотя на самом деле так именно и было. От этого-то и укрепились так Долгоруковы. Были фамилии, по крови более близкие к молодому царю: таковы Лопухины и Салтыковы, однако все ожидания и соображения, построенные на родственной близости их к молодому царю, не оправдывались. Долгоруковы оставались в прежней силе.

6-го января 1730 года царь [Петр II] поехал в город на освящение воды, и, воротившись в свой Слободской: дворец, жаловался на нездоровье. На другой день высыпала у него по телу оспа. Болезнь эта, как известно, вообще такого свойства, что несколько дней нельзя утвердительно делать предсказания относительно ее исхода; но как Петр был последний из мужской линии дома Романовых, то возможность его кончины заранее возбуждала вопросы, кто будет ему. преемником и кто должен собою открыть другую династию или другую линию прежней династии. Это занимало не одних русских государственных людей, но и министров иностранных дворов, обязанных блюсти интересы тех государств, которых они были представителями в России. В числе, этих иностранных министров в России был датский министр Вестфален, большой дипломат и интриган. Еще при Екатерине 1, как мы выше приводили, он сближался с Меншиковым и настраивал его примкнуть к партии Петрова внука. В оное, время датский министр хлопотал, чтобы по кончине Екатерины взошел на престол Петр II, потому что иначе могли бы занять престол или Голштинская герцогиня, или находившаяся в большой дружбе с нею сестра ее Елизавета, а это было бы опасно и противно политике датского правительства. Теперь, на случай рановременной смерти Петра II поднималось прежнее опасение. По кончине последнего из мужской линии Романова дома наследство престола могло перейти или к цесаревне Елизавете, или к малолетнему сыну покойной голштинской герцогини. Для Дании было полезно, если бы в России наследовало престол лицо, не имеющее дружественной связи с голштинским домом, и всего лучше, если бы оно могло; стать в неприязненные отношения к последнему. Вестфален был же, свидетелем, как по смерти Петра Великого престол достался его вдове, не имевшей никакого родового права; поэтому, как соображал он, в России преемничество может быть, мимо, всякой кровной связи с прежде царствовавшим домом. Датский министр написал к Василию Лукичу Долгорукову письмо и вкинул в него соблазнительную мысль объявить преемницею Петра царскую невесту, наподобие того как после кончины Петра Великого провозглашена была властвующею императрицею Екатерина. Тогда – замечал он – устроили такое дело Меншиков с Толстым, почему же теперь не могут сделать того Долгоруковы? Василий Лукич сообщил об этой мысли князю Алексею Григорьевичу. 12 января государю стало лучше, и дело было оставлено.

Все надеялись, что болезнь Петра уже не представляет опасности. Но 17 января Петр, который по своей отроческой живости никогда не берег себя от влияний температуры, отворил окно. Внезапно закрылась вся высыпавшая по телу оспа. Все увидели тогда безнадежность. Царь тотчас же начал впадать в беспамятство.

Тогда князь Алексей Григорьевич пригласил к себе в Головинский дворец родню свою для тайного родственного совета. Сошлись братья его, Сергей и Иван Григорьевичи, Василий Лукич и брат царской невесты Иван Алексеевич. Князь Алексей Григорьевич, оставив их в своей спальне, поехал в Лефортовский дворец осведомиться о здоровье государя. В его отсутствие приехали в Головинский дворец князья Василий и Михаиле Владимировичи. Быть может, отец царской невесты нарочно выехал из дома, чтоб дать возможность без себя сказать братьям Владимировичам о том, что затевалось по наущению Вестфалена: ему самому казалось неприличным говорить в пользу своей дочери тем, которые и прежде неблагосклонно смотрели на предполагаемый царский брак.

Князья Григорьевичи сказали князьям Владимировичам:

– Вот его величество весьма болен и в беспамятстве; ежели скончается, то надобно как можно удержать, чтобы после его величества наследницею российского престола быть обрученной его величества невесте, княжне Екатерине.

– Княжна Екатерина не венчалась с государем, – сказал князь Василий Владимирович.

– Не венчалась, так обручалась, – отвечали Григорьевичи.

– Ино дело венчание, а иное обручение, – сказал Василий Владимирович. Хотя бы она и венчана была, и тогда в учинении ее наследницей не без сумнения было бы. Не то что посторонние, да и нашей фамилии прочие лица у ней в подданстве быть не захотят. Покойная государыня Екатерина Алексеевна хотя и царствовала, но только ее величество государь император при животе своем короновал.

– Стоит только крепко захотеть, сказали Григорьевичи. Уговорим графа Головкина и князя Дмитрия Голицына, а коли заспорят, так мы их и бить начнем. Как не сделаться по-нашему? Ты, князь Василий Владимирович, в Преображенском полку подполковник, а князь Иван – майор; а в Семеновском полку спорить против нас некому.

Князь Василий Владимирович на это сказал:

– Что вы, ребячье, врете! Статочное ли дело? И затем, как я полку объявлю? Услышат об этом от меня, не то что станут бранить, еще и побьют!

Тогда Григорьевичи сказали:

– А если княжну Екатерину изволит государь объявить своею наследницею в духовной?

Князь Василий Владимирович отвечал:

– То было бы хорошо, понеже оное дело в воле его величества состоит, только как нам о таком несостоятельном деле рассуждать, когда вы сами знаете, что его величество весьма болен и говорить не может: как же его величеству оное дело учинить!

Тут приехал князь Алексей Григорьевич и сообщил, что положение государя нимало не улучшается и, напротив, кажется безнадежным. Зашла опять речь о наследстве, и князь Василий Владимирович в резких выражениях начал возражать против намерения сделать наследницею престола царскую невесту. «Вы все сами себя погубите, если станете этого добиваться» – пророчески сказал он князю Алексею Григорьевичу и потом уехал с братом Михаилом.

Оставшиеся в Головинском дворце Долгоруковы опять принялись за вопрос о наследстве. Князь Сергей Григорьевич сказал:

– Нельзя ли написать духовную от имени государя, якобы он учинил своей наследницей невесту свою княжну Екатерину?

Уже братьев Владимировичей не было, и никто не возражал против такого беззаконного предприятия. Князь Василий Лукич вызвался сочинять фальшивый документ, сел у комля, взял лист бумаги и стал писать; но, не дописавши всего, он бросил бумагу и сказал:

– Моей руки письмо худое. Кто бы написал получше?

Тогда взялся за перо и бумагу князь Сергей Григорьевич, а князья Василий Лукич и Алексей Григорьевич сочиняли духовную и диктовали ему, так что один скажет, а другой прибавит. Таким способом князь Сергей написал духовную от имени государя в двух экземплярах. Тут князь Иван Алексеевич вынул из кармана письмо государя и свое собственное писание и сказал:

– Посмотрите, вот письмо государево и моей руки. Письмо руки моей слово в слово как государево письмо. Я умею под руку государеву подписываться, потому что я с государем в шутку писывал.

И под одним из экземпляров составленной духовной он подписал: «Петр».

Все хором решили, что почерк князя Ивана Алексеевича удивительно как сходен с почерком государя.

Но с первого раза не решились фальшивой духовной, подписанной князем за государя, дать значение действительного документа. Оставался другой экземпляр, еще не подписанный. Отец и дяди сказали князю Ивану:

– Ты подожди и улучи время, когда его величеству от болезни станет свободнее, тогда попроси, чтоб он эту духовную подписал, а если за болезнью его рукою та духовная подписана не будет, тогда уже мы по кончине государя объявим ту, что твоей рукой подписана, якобы он учинил свою невесту наследницею. А руки твоей с рукою его императорского величества, может быть, не познают.

После такого совета князь Иван, взявши оба экземпляра духовной, поехал в Лефортовский дворец и ходил там, беспрестанно осведомляясь, не стало ли лучше государю и нельзя ли быть: к нему допущенным. Но ему был один и тот же ответ: государь крайне болен и находится в беспамятстве. Близ государя был неотступно Остерман, потому что Петр сам этого прежде хотел.

– Где у тебя духовная?

– Здесь, – отвечал князь Иван. Я не получил времени у его императорского величества, чтобы просить подписать духовную.

Отец сказал ему:

– Давай сюда, чтобы тех духовных кто не увидел и не попались бы кому в руки.

Князь Иван Алексеевич отдал отцу оба списка духовной. (Кашперова, Пам. Нов. Русск. Ист. I, стр. 160 и далее).

Состояние здоровья государя было окончательно безнадежно. Его причастили св. тайн, и три архиерея совершили над ним таинство елеосвящения. Остерман был неотступно у изголовья умиравшего своего царственного воспитанника. Петр, в припадках агонии, беспрестанно произносил его имя. Наконец, в ночь с 18 на 19 января 1730 года, во втором часу, Петр крикнул: «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре!» С этим он испустил дыхание.

Петр II не достиг того возраста, когда определяется вполне личность человека, и едва ли история вправе произнести о нем какой-нибудь приговор. Хотя современники хвалили его способности, природный ум и доброе сердце – все, что могло подавать надежду увидать хорошего государя, но таким восхвалениям нельзя давать большой цепы, потому что то были одни надежды на хорошее в будущем. В сущности поведение и наклонности царственного отрока, занимавшего русский престол под именем Петра Второго, не давали права ожидать из него со временем талантливого, умного и дельного правителя государства. Он не только не любил учения и дела, но ненавидел то и другое, не показывал никакой любознательности; ничто не увлекало его в сфере государственного управления, всецело пристращался он к праздным забавам и до того подчинялся воле приближенных, что не мог сам собой, без пособия других, освободиться от того, что его уже тяготило; между тем увлекался постоянно соблазнительною мыслью, что он, как самодержец, может делать вес по своему нраву, и все вокруг него должны поступать так, как он прикажет. Царственный отрок был глубоко испорчен честолюбцами, которые пользовались его сиротством для своих эгоистических целей и его именем устраивали козни друг против друга. Смерть постигла его в то время, когда он находился во власти Долгоруковых; вероятно, если бы он остался жив, то Долгоруковых, по интригам каких-либо других любимцев счастья, постигла бы судьба Меншикова, а те, другие, что низвергли бы Долгоруковых, в свою очередь низвержены были бы иными любимцами. Во всяком случае, можно было ожидать царствования придворных козней и мелкого тиранства. Государственные дела пришли бы в крайнее запущение, как это уже и началось: пример верховного самодержавного главы заразительно действует на всю правительственную среду. Перенесение столицы обратно в Москву потянуло бы всю Русь к прежней недеятельности, к застою и к спячке, как уже того и опасались сторонники преобразования. Конечно, нельзя утверждать, что было бы так наверное, а не инак, потому что случаются нежданные события, изменяющие ход вещей. Таким случайным, нежданным событием и явилась на самом деле рановременная кончина Петра Второго, которую можно, по соображениям, считать величайшим счастьем, посланным свыше для России: смерть юноши-государя все-таки была поводом к тому, что Россия снова была двинута по пути, проложенному Великим Петром, хотя с несравненно меньшей быстротой, энергией и ясностью взглядов и целей.

Сын царевича Алексея Петровича от 2-го брака с принцессой Софьей-Шарлоттой Бланкенбургской, умершей через 10 дней после его рождения.

Петр Алексеевич родился 12 (23) октября 1715 г. В 3-хлетнем возрасте лишился отца. Петр I не любил внука и пренебрегал его воспитанием.

Словно издеваясь над желанием отца иметь европейски образованных наследников, царевич Алексей приставил к нелюбимому сыну Петру 2-х малограмотных пьяных “мамок” из Немецкой слободы, которые постоянно давали ему вина, чтоб он засыпал и не мешал им. Но после смерти Алексея державный дед приехал проверить успехи внука и впал в ярость – мальчик не умел правильно объясняться на родном языке, зато хорошо знал татарские ругательства.

Во время болезни Петра I к его внуку Петруше зачастил юный вельможа князь Иван Долгоруков, который надолго увозивший его к себе, где собиралась столичная молодёжь. Вокруг отпрыска царской фамилии начала складываться придворная партия, пророчившая ему престол. Петру Алексеевичу вроде бы невзначай объяснили его законные права на российский престол. Он беззаветно влюбился в свою очаровательную и жизнерадостную тётку Елизавету Петровну , дочь Петра Великого , будучи ещё мальчиком.

После смерти в 1719 г. Петра Петровича, сына императора от Екатерины I , Петр Алексеевич стал рассматриваться русским обществом как единственный законный наследник императорской короны. Петр I, однако, издал в 1722 году указ о своем праве назначить своего преемника, нарушив тем самым установленный порядок престолонаследия. После кончины Петра I всесильный А.Д.Меншиков добился, чтобы императрицей была провозглашена Екатерина I; попытка старой аристократии (Долгорукие, Голицыны, Г.И.Головкин, А.И.Репнин) возвести на трон 10-летнего Петра потерпела неудачу. Но императрица все равно приблизила к себе Петра и в течение всего своего царствования оказывала ему знаки внимания.

Предвидя скорую смерть Екатерины I и не желая перехода престола к ее дочерям, а также учитывая популярность Петра в народе и среди знати, А.Д.Меншиков, решил поддержать кандидатуру царевича, замыслив женить его на своей старшей дочери Марии. Светлейший князь готовясь стать регентом при юном императоре вплоть до его совершеннолетия, убедил умирающую императрицу подписать завещание в пользу Петра.

Петр II вступил на престол 7 (18) мая 1727 года после внезапной смерти Екатерины I. Вскоре он издал 2 высочайших манифеста, тщательно продуманных Меншиковым. Согласно 1-му, с крепостных крестьян списывались все давние долги, а отправленным за неуплату подушной подати на каторжные работы дарилась свобода. По 2-му манифесту князьям Долгорукову и Трубецкому, тайным недругам председательствовавшего в Верховном тайном совете Меншикова – были вручены фельдмаршальские жезлы, а Бурхарду Миниху помимо звания фельдмаршала пожалован титул графа. Так светлейший князь Меншиков старался задобрить своих противников. Юный государь Петр объявил, что возводит самого Меншикова в звание генералиссимуса и назначает его главнокомандующим всеми вооружёнными силами Российской империи.

Первое время Петр Алексеевич полностью находился под влиянием А.Д.Меншикова, который перевез его в свой дом и 24 мая (4 июня) 1727 г. обручил со своей дочерью; Согласно желанию отца, она получила титул Её Императорское Высочество.

Воспитателем юноши назначили Андрея Ивановича Остермана, строгого, но умного. Много времени они проводили в увлекательных беседах о свершениях Петра Великого и его верных соратников. А.И.Остерману помогали А.Г.Долгорукий, академик Гольдбах и Феофан Прокопович.

Дворцовая жизнь быстро научила цесаревича лицемерию. Внешне во взаимоотношениях с Меншиковым и его дочерью всё выглядело благополучно, но в душе Пётр ненавидел Марию, которая далеко не блистала умом.

После помолвки дочери Меншиков заболел: обнаружились признаки туберкулёза. За несколько недель его отсутствия отношение юного монарха к Александру Даниловичу Меншикову резко изменилось, потому что были извлечены на свет секретные протоколы допросов царевича Алексея Петровича, приговоренного к смертной казни и подписанные членами Тайного суда Меншиковым, Толстым и Ягужинским..

Между ними произошло бурное объяснение. В июле 1727 г. против него образовалась сильная придворная оппозиция (А.И.Остерман, Долгорукие и цесаревна Елизавета Петровна), которая добилась в начале сентября его падения. 8 (19) сентября 1727 г. Петр II объявил о начале своего самостоятельного правления и о разрыве помолвки с Марией Меншиковой.

Царь Пётр Алексеевич переехал в Петергоф, а в сентябре 1727 г. по его приказу Меншикова заключили под домашний арест. Вскоре был обнародован указ о лишении Меншикова всех чинов, должностей, орденов и ссылке вместе с семейством в Ранненбург, Рязанской губернии, с ограничением права переписки.

Венчавшись на царство 24 февраля 1728 г., Пётр II Алексеевич нанёс заключительный удар Меншикову: он был отправлен на пожизненное поселение под надзором в далёкий сибирский г. Берёзов.

После опалы А.Д.Меншикова двор стал ареной борьбы за влияние на юного Петра II Алексеевича между А.И.Остерманом, Голицыными и Долгорукими. А.И.Остермана поддерживала Наталья Алексеевна, сестра императора, Голицыным симпатизировала его тетка Елизавету Петровну, к которой царь испытывал нежные чувства, а Долгорукие использовали дружескую привязанность Петра Алексеевича к молодому Ивану Долгорукому.

В начале 1728 г. двор переехал в Москву , а 24 февраля (7 марта) 1728 г.состоялась коронация 13-летнего императора.

Император не занимался государственными делами, все свое время посвящая развлечениям, особенно охоте с собаками и соколами, травле медведей и кулачным боям. Попытки А.И.Остермана убедить Петра Алексеевича продолжить образование не увенчались успехом.

Сблизившись с княжной Екатериной Алексеевной Долгоруковой, готовой на всё, лишь бы император надел ей на палец обручальное кольцо, Петр оставил государственные дела на Остермана. Потакая всем желаниям Петра II, Долгорукие к началу 1729 г. приобрели над ним неограниченную власть, оттеснив всех своих соперников; но контроль над текущими государственными делами оставался по-прежнему в руках А.И.Остермана.

Пиком успехов Долгоруких стало обручение Петра II Алексеевича с дочерью А.Г.Долгорукого Екатериной 30 ноября (11 декабря) 1729 г.; церемония бракосочетания была назначена на 19 (30) января 1730 г.

Подавленное состояние духа императора Петра Алексеевича, которого мучила совесть за судьбы Меншикова и Елизаветы, усугубилось после его тайной встречи с Остерманом. Император узнал о конкретных фактах взяточничества и казнокрадства новых родственников. Он лишь сказал на прощание Остерману: “Я скоро найду средство порвать мои цепи”.

В это время международное положение Российской империи было крайне тяжелым. Швеция и Османская империя открыто демонстрировали готовность объявить войну, а прежде непобедимый русский флот, на содержание которого теперь не выделялось денег, гнил на берегах Невы. Многое из созданного в Петровскую эпоху (и прежде всего вооружённые силы) пришло в упадок, расстроилось, было утрачено при Петре II Алексеевиче .

Основной особенностью управления при Петре II было повышение политической роли Верховного тайного совета, состоявшего после падения А.Д.Меншикова из 5 членов (канцлер Г.И.Головкин, вице-канцлер А.И.Остерман, А.Г. и В.Л.Долгорукие и Д.М.Голицын); к нему перешли полномочия упраздненных Кабинета его императорского величества (1727 г.) и Преображенского приказа (1729 г.). В сфере местного управления главной тенденцией стало расширение функций губернаторов и воевод за счет городовых магистратов (Главный магистрат был упразднен в 1727 г.). Во внутренней политике была несколько упорядочена налоговая система, повышен статус Малороссии в рамках Российской империи, лифляндскому дворянству было возвращено право созывать собственный сейм, а духовенству запрещено носить мирскую одежду.

6 (17) января 1730 в день назначенной свадьбы у императора обнаружились признаки черной оспы и в ночь на 19 (30) января 1730 г. в Лефортовском дворце Петр скончался.

Иван Долгоруков хотел подделать почерк императора Петра на завещании, так как в своё время развлекал Петра копированием его почерка. Сфабрикованная “последняя воля императора Петра II Алексеевича ” предусматривала передачу власти его невесте – Екатерине Долгорукой. Но подпись не была заверена, так как Остерман не дал Долгоруковым ни одного шанса остаться наедине с императором.

Попытка Долгоруких закончилась для них катастрофой. Иван Долгоруков, попытавшийся выкрикнуть Екатерину Долгорукую на царство, был арестован, а Екатерина позже отправлена в пожизненную ссылку.

Сумасбродное и трагическое царствование внука Петра I закончилось. После его смерти не осталось прямых потомков династии Романовых мужского пола.