Прощание с матерой all biography. Пересказ и характеристика произведения "Прощание с Матерой" Распутина В.Г

Простоявшая триста с лишним лет на берегу Ангары, Матёра повидала на своём веку всякое. «Мимо неё поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночёвку торговые люди, снующие в ту и в другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгребали к нему: разжигали костры, варили уху из выловленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колчаковцами, занявшими остров, и партизанами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церквушка на высоком берегу, но её давно приспособили под склад, есть мельница и «аэропорт» на старом пастбище: дважды на неделе народ летает в город.

Но вот однажды ниже по Ангаре начинают строить плотину для электростанции, и становится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоплены. «Если даже поставить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой и места потом не показать, где там селились люди. Придётся переезжать». Немногочисленное население Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяснения и призывы к здравому смыслу не могут заставить людей с лёгкостью покинуть обжитое место. Тут и память о предках (кладбище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не понадобится. «Ухваты, сковородники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна… А ещё: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырёх топоров брали только один), точило, железна печка, тележка, санки… А ещё: капканы, петли, плетёные морды, лыжи, другие охотничьи и рыбачьи снасти, всякий мастеровой инструмент. Что перебирать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пересчитать, а главное, с непривычки, должно быть, станет очень тоскливо. Лёгкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из самоваров, неторопливые беседы за длинным столом - замены этому нет. А похоронить в памяти - это не то, что похоронить в земле. Те, кто меньше других торопился покинуть Матёру, слабые, одинокие старухи, становятся свидетелями того, как деревню с одного конца поджигают. «Как никогда неподвижные лица старух при свете огня казались слепленными, восковыми; длинные уродливые тени подпрыгивали и извивались». В данной ситуации «люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один - легче потом освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пытались совсем, когда ещё можно было, спасти избу - не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение складывается: невзначай. Никому не хочется поверить в такое сумасбродство, что хороший («христовенький») дом сам хозяин и поджёг. Расставаясь со своей избой, Дарья не только подметает и прибирает её, но и белит, как на будущую счастливую жизнь. Страшно огорчается она, что где-то забыла подмазать. Настасья беспокоится о сбежавшей кошке, с которой в транспорт не пустят, и просит Дарью её подкормить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отправится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз приходится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покойника. И хотя ритуалы и церковь для поколения Дарьи и Настасьи существуют раздельно, обряды не забыты и существуют в душах святых и непорочных.

Страшно бабам, что перед затоплением приедет санитарная бригада и сровняет с землёй деревенское кладбище. Дарья, старуха с характером, под защиту которого собираются все слабые и страдальные, организует обиженных и пытается выступить против. Она не ограничивается только проклятием на головы обидчиков, призывая Бога, но и впрямую вступает в бой, вооружившись палкой. Дарья решительна, боевита, напориста. Многие люди на её месте смирились бы с создавшимся положением, но только не она. Это отнюдь не кроткая и пассивная старуха, она судит других людей, и в первую очередь сына Павла и свою невестку. Строга Дарья и к местной молодёжи, она не просто бранит её за то, что они покидают знакомый мир, но и грозится: «Вы ещё пожалеете». Именно Дарья чаще других обращается к Богу: «Прости нам, Господи, что слабы мы, непамятливы и разорены душой». Очень ей не хочется расставаться с могилами предков, и, обращаясь к отцовской могиле, она называет себя «бестолковой». Она верит, что, когда умрёт, все родственники соберутся, чтоб судить её. «Ей казалось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расходящихся строем, которому нет конца, все с угрюмыми, строгими и вопрошающими лицами».

Недовольство происходящим ощущают не только Дарья и другие старухи. «Понимаю, - говорит Павел, - что без техники, без самой большой техники ничего нынче не сделать и никуда не уехать. Каждый это понимает, но как понять, как признать то, что сотворили с посёлком? Зачем потребовали от людей, кому жить тут, напрасных трудов? Можно, конечно, и не задаваться этими вопросами, а жить, как живётся, и плыть, как плывётся, да ведь я на том замешен: знать, что почём и что для чего, самому докапываться до истины. На то ты и человек».

1. В центре повести, несомненно, стоит фигура Дарьи Пинигиной , восьмидесятилетней старухи, которая находится в своем уме. Именно поэтому односельчане в любых сложных ситуациях идут к ней за советом. Она – этакий негласный лидер, за которой тянутся старожилы и прислушиваются к ее мудрым речам.

Свои корни

У стариков, видавших всякое на своем веку, одно желание – чтобы их оставили в покое, дали дожить последние годы на своей земле. И умереть на ней. А еще их очень тревожит легкомысленное отношение к жизни детей, то, что они забывают традиции, забывают свои корни. Следующее поколение не понимает, почему их предки так цепляются за этот остров, за пределами которой идет большая жизнь.

Конечно, пользу технического прогресса понимают и старики, только они против того, чтобы люди становились такими же бездушными, как эти самые машины. И вот уже человек ощущает себя царем природы, а это неправильно. Он всего лишь песчинка.

Старики пытаются привить молодежи любовь к своей земле, однако их посылы чужды молодежи. По всему видно, что и сам автор на стороне стариков, которых он искренне жалеет, болеет за их судьбы. Каждого из этих героев, автор описывает с большой теплотой. А вот образы молодежи, предстают перед нами не в самом выгодном для них свете. По сравнению со старшим поколением, они кажутся черствыми, порой бездушными людьми, которые находятся в погоне за развлечениями и красивой жизнью.

Посягательство на святое

По причине запуска ГЭС, власти планируют затопить остров. Местных жителей, планируют переселить в новый поселок, но старики не хотят уезжать с насиженных мест, и до последнего тянут с переездом. Однажды к старухе Дарье, где гостюют Сима и Настасья, приходит Богодул и рассказывает о том, что громят сельское кладбище.

Они идут туда, где орудуют рабочие, готовя погост к затоплению. Они замахнулись на святое, снося оградки и кресты. Местные жители вне себя от гнева и прогоняют рабочих с кладбища. А после восстанавливают кресты и оградки. Для них память о родных, похороненных здесь, свята.

Первый пожар

Дарья идет на кладбище, но неожиданно для себя приходит на самую высокую точку местности, откуда виден весь поселок. И грустит, невеселые думы одолевают ее. В очередной раз на остров приезжает сын Дарьи Павел, который уже перевез всю свою семью и хочет забрать мать, однако она упрямится.

Тем временем, старуха Настасья и дед Егор все-таки решаются уехать в город. Готовится к переезду и еще одна пожилая женщина по имени Катерина. Пользуясь этим, ее сын Петруха поджигает собственный дом. Он хочет побыстрее получить за него деньги. А потом неожиданно исчезает из деревни. Несчастная женщина находит приют в доме у Дарьи.

Время сенокоса. Время уезжать

Приходит время сенокоса, и вся деревня опять собирается вместе, В последний раз для общего дела. Появляется Петруха, который отдает матери за дом всего 15 рублей. Тем временем приезжает внук Дарьи Андрей. Ему вроде бы тоже жаль остров, но не до такой степени. Он считает, что ГЭС, конечно, нужна, и сам мечтает о большой стройке.

После сенокоса, местные жители начинают вывозить с острова свои пожитки, живность.

Петруха поджигает дома односельчан по их же просьбе, а они платят ему за это. Наступает осень. Уборка урожая, сенокос закончены. Время уезжать с Матёры. Дарья идет на сельское кладбище, где просит прощения у лежащих в земле родных людей за то, чему она не в силах помешать.

Жена Егора с горечью рассказывает сельчанам, что ее муж умер от тоски по родине. Его больше нет.

Председатель Воронцов узнает, что на острове еще есть люди. Переживая, что его будет ругать начальство, он плывет на остров, чтобы вывезти остатки жителей, но попадает в туман и не знает, куда двигаться дальше.

Тем временем старожилы слышат тревожный шум катера. На этом повесть заканчивается, автор не рассказывает, что было дальше, предлагая читателю самому решить судьбу ее героев.

Простоявшая триста с лишним лет на берегу Ангары, Матёра повидала на своём веку всякое. «Мимо неё поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночёвку торговые люди, снующие в ту и в другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгребали к нему: разжигали костры, варили уху из выловленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колчаковцами, занявшими остров, и партизанами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церквушка на высоком берегу, но её давно приспособили под склад, есть мельница и «аэропорт» на старом пастбище: дважды на неделе народ летает в город.

Но вот однажды ниже по Ангаре начинают строить плотину для электростанции, и становится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоплены. «Если даже поставить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой и места потом не показать, где там селились люди. Придётся переезжать». Немногочисленное население Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяснения и призывы к здравому смыслу не могут заставить людей с лёгкостью покинуть обжитое место. Тут и память о предках (кладбище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не понадобится. «Ухваты, сковородники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна… А ещё: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырёх топоров брали только один), точило, железна печка, тележка, санки… А ещё: капканы, петли, плетёные морды, лыжи, другие охотничьи и рыбачьи снасти, всякий мастеровой инструмент. Что перебирать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пересчитать, а главное, с непривычки, должно быть, станет очень тоскливо. Лёгкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из самоваров, неторопливые беседы за длинным столом - замены этому нет. А похоронить в памяти - это не то, что похоронить в земле. Те, кто меньше других торопился покинуть Матёру, слабые, одинокие старухи, становятся свидетелями того, как деревню с одного конца поджигают. «Как никогда неподвижные лица старух при свете огня казались слепленными, восковыми; длинные уродливые тени подпрыгивали и извивались». В данной ситуации «люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один - легче потом освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пытались совсем, когда ещё можно было, спасти избу - не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение складывается: невзначай. Никому не хочется поверить в такое сумасбродство, что хороший («христовенький») дом сам хозяин и поджёг. Расставаясь со своей избой, Дарья не только подметает и прибирает её, но и белит, как на будущую счастливую жизнь. Страшно огорчается она, что где-то забыла подмазать. Настасья беспокоится о сбежавшей кошке, с которой в транспорт не пустят, и просит Дарью её подкормить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отправится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз приходится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покойника. И хотя ритуалы и церковь для поколения Дарьи и Настасьи существуют раздельно, обряды не забыты и существуют в душах святых и непорочных.

Страшно бабам, что перед затоплением приедет санитарная бригада и сровняет с землёй деревенское кладбище. Дарья, старуха с характером, под защиту которого собираются все слабые и страдальные, организует обиженных и пытается выступить против. Она не ограничивается только проклятием на головы обидчиков, призывая Бога, но и впрямую вступает в бой, вооружившись палкой. Дарья решительна, боевита, напориста. Многие люди на её месте смирились бы с создавшимся положением, но только не она. Это отнюдь не кроткая и пассивная старуха, она судит других людей, и в первую очередь сына Павла и свою невестку. Строга Дарья и к местной молодёжи, она не просто бранит её за то, что они покидают знакомый мир, но и грозится: «Вы ещё пожалеете». Именно Дарья чаще других обращается к Богу: «Прости нам, Господи, что слабы мы, непамятливы и разорены душой». Очень ей не хочется расставаться с могилами предков, и, обращаясь к отцовской могиле, она называет себя «бестолковой». Она верит, что, когда умрёт, все родственники соберутся, чтоб судить её. «Ей казалось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расходящихся строем, которому нет конца, все с угрюмыми, строгими и вопрошающими лицами».

Недовольство происходящим ощущают не только Дарья и другие старухи. «Понимаю, - говорит Павел, - что без техники, без самой большой техники ничего нынче не сделать и никуда не уехать. Каждый это понимает, но как понять, как признать то, что сотворили с посёлком? Зачем потребовали от людей, кому жить тут, напрасных трудов? Можно, конечно, и не задаваться этими вопросами, а жить, как живётся, и плыть, как плывётся, да ведь я на том замешен: знать, что почём и что для чего, самому докапываться до истины. На то ты и человек».

Простоявшая триста с лишним лет на берегу Ангары, Матёра повидала на своем веку всякое. «Мимо нее поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночевку торговые люди, снующие в ту и в другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгребали к нему: разжигали костры, варили уху из выловленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колчаковцами, занявшими остров, и партизанами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церквушка на высоком берегу, но ее давно приспособили под склад, есть мельница и «аэропорт» на старом пастбище: дважды на неделе народ летает в город.

Но вот однажды ниже по Ангаре начинают строить плотину для электростанции, и становится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоплены. «Если даже поставить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой и места потом не показать, где там селились люди. Придется переезжать». Немногочисленное население Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяснения и призывы к здравому смыслу не могут заставить людей с легкостью покинуть обжитое место. Тут и память о предках (кладбище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не понадобится. «Ухваты, сковородники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна… А еще: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырех топоров брали только один), точило, железна печка, тележка, санки… А еще: капканы, петли, плетеные морды, лыжи, другие охотничьи и рыбачьи снасти, всякий мастеровой инструмент. Что перебирать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пересчитать, а главное, с непривычки, должно быть, станет очень тоскливо. Легкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из самоваров, неторопливые беседы за длинным столом - замены этому нет. А похоронить в памяти - это не то, что похоронить в земле. Те, кто меньше других торопился покинуть Матёру, слабые, одинокие старухи, становятся свидетелями того, как деревню с одного конца поджигают. «Как никогда неподвижные лица старух при свете огня казались слепленными, восковыми; длинные уродливые тени подпрыгивали и извивались».

В данной ситуации «люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один - легче потом освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пытались совсем, когда еще можно было, спасти избу - не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение складывается: невзначай. Никому не хочется поверить в такое сумасбродство, что хороший («христовенький») дом сам хозяин и поджег. Расставаясь со своей избой, Дарья не только подметает и прибирает ее, но и белит, как на будущую счастливую жизнь. Страшно огорчается она, что где-то забыла подмазать. Настасья беспокоится о сбежавшей кошке, с которой в транспорт не пустят, и просит Дарью ее подкормить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отправится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз. приходится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покойника. И хотя ритуалы и церковь для поколения Дарьи и Настасьи существуют раздельно, обряды не забыты и существуют в душах святых и непорочных.

Страшно бабам, что перед затоплением приедет санитарная бригада и сровняет с землей деревенское кладбище. Дарья, старуха с характером, под защиту которого собираются все слабые и страдальные, организует обиженных и пытается выступить против. Она не ограничивается только проклятием на головы обидчиков, призывая Бога, но и впрямую вступает в бой, вооружившись палкой. Дарья решительна, боевита, напориста. Многие люди на ее месте смирились бы с создавшимся положением, но только не она. Это отнюдь не кроткая и пассивная старуха, она судит других людей, и в первую очередь сына Павла и свою невестку. Строга Дарья и к местной молодежи, она не просто бранит ее за то, что они покидают знакомый мир, но и грозится: «Вы еще пожалеете». Именно Дарья чаще других обращается к Богу: «Прости нам, Господи, что слабы мы, непамятливы и разорены душой». Очень ей не хочется расставаться с могилами предков, и, обращаясь к отцовской могиле, она называет себя «бестолковой». Она верит, что, когда умрет, все родственники соберутся, чтоб судить ее. «Ей казалось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расходящихся строем, которому нет конца, все с угрюмыми, строгими и вопрошающими лицами».

Недовольство происходящим ощущают не только Дарья и другие старухи. «Понимаю, - говорит Павел, - что без техники, без самой большой техники ничего нынче не сделать и никуда не уехать. Каждый это понимает, но как понять, как признать то, что сотворили с поселком? Зачем потребовали от людей, кому жить тут, напрасных трудов? Можно, конечно, и не задаваться этими вопросами, а жить, как живется, и плыть, как плывется, да ведь я на том замешен: знать, что почем и что для чего, самому докапываться до истины. На то ты и человек».

Вы прочитали краткое содержание повести "Прощание с Матёрой". Предлагаем вам также посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с изложениями других популярных писателей.

Просто-явшая триста с лишним лет на берегу Ангары, Матёра пови-дала на своём веку всякое. «Мимо неё подни-ма-лись в древ-ности вверх по Ангаре боро-датые казаки ставить Иркут-ский острог; подво-ра-чи-вали к ней на ночёвку торговые люди, снующие в ту и в другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгре-бали к нему: разжи-гали костры, варили уху из вылов-ленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колча-ков-цами, заняв-шими остров, и парти-за-нами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церк-вушка на высоком берегу, но её давно приспо-со-били под склад, есть мель-ница и «аэро-порт» на старом паст-бище: дважды на неделе народ летает в город.

Но вот однажды ниже по Ангаре начи-нают строить плотину для элек-тро-станции, и стано-вится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоп-лены. «Если даже поста-вить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой и места потом не пока-зать, где там сели-лись люди. Придётся пере-ез-жать». Немно-го-чис-ленное насе-ление Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяс-нения и призывы к здра-вому смыслу не могут заста-вить людей с лёгко-стью поки-нуть обжитое место. Тут и память о предках (клад-бище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не пона-до-бится. «Ухваты, сково-род-ники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна... А ещё: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырёх топоров брали только один), точило, железна печка, тележка, санки... А ещё: капканы, петли, плетёные морды, лыжи, другие охот-ничьи и рыбачьи снасти, всякий масте-ровой инстру-мент. Что пере-би-рать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пере-счи-тать, а главное, с непри-вычки, должно быть, станет очень тоск-ливо. Лёгкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из само-варов, нето-роп-ливые беседы за длинным столом — замены этому нет. А похо-ро-нить в памяти — это не то, что похо-ро-нить в земле. Те, кто меньше других торо-пился поки-нуть Матёру, слабые, одинокие старухи, стано-вятся свиде-те-лями того, как деревню с одного конца поджи-гают. «Как никогда непо-движные лица старух при свете огня каза-лись слеп-лен-ными, воско-выми; длинные урод-ливые тени подпры-ги-вали и изви-ва-лись». В данной ситу-ации «люди забыли, что каждый из них не один, поте-ряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надоб-ности. Всегда так: при непри-ятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый стара-ется, никого не замечая, оста-ваться один — легче потом осво-бо-диться от стыда. В душе им было нехо-рошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пыта-лись совсем, когда ещё можно было, спасти избу — не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение скла-ды-ва-ется: невзначай. Никому не хочется пове-рить в такое сума-сброд-ство, что хороший («христо-венький») дом сам хозяин и поджёг. Расста-ваясь со своей избой, Дарья не только подме-тает и приби-рает её, но и белит, как на будущую счаст-ливую жизнь. Страшно огор-ча-ется она, что где-то забыла подма-зать. Настасья беспо-ко-ится о сбежавшей кошке, с которой в транс-порт не пустят, и просит Дарью её подкор-мить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отпра-вится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз прихо-дится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покой-ника. И хотя ритуалы и церковь для поко-ления Дарьи и Настасьи суще-ствуют раздельно, обряды не забыты и суще-ствуют в душах святых и непо-рочных.

Страшно бабам, что перед затоп-ле-нием приедет сани-тарная бригада и сров-няет с землёй дере-вен-ское клад-бище. Дарья, старуха с харак-тером, под защиту кото-рого соби-ра-ются все слабые и стра-дальные, орга-ни-зует обиженных и пыта-ется высту-пить против. Она не огра-ни-чи-ва-ется только прокля-тием на головы обид-чиков, призывая Бога, но и впрямую всту-пает в бой, воору-жив-шись палкой. Дарья реши-тельна, боевита, напо-риста. Многие люди на её месте смири-лись бы с создав-шимся поло-же-нием, но только не она. Это отнюдь не кроткая и пассивная старуха, она судит других людей, и в первую очередь сына Павла и свою невестку. Строга Дарья и к местной моло-дёжи, она не просто бранит её за то, что они поки-дают знакомый мир, но и грозится: «Вы ещё пожа-леете». Именно Дарья чаще других обра-ща-ется к Богу: «Прости нам, Господи, что слабы мы, непа-мят-ливы и разо-рены душой». Очень ей не хочется расста-ваться с моги-лами предков, и, обра-щаясь к отцов-ской могиле, она назы-вает себя «бестол-ковой». Она верит, что, когда умрёт, все родствен-ники собе-рутся, чтоб судить её. «Ей каза-лось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расхо-дя-щихся строем, кото-рому нет конца, все с угрю-мыми, стро-гими и вопро-ша-ю-щими лицами».

Недо-воль-ство проис-хо-дящим ощущают не только Дарья и другие старухи. «Понимаю, — говорит Павел, — что без техники, без самой большой техники ничего нынче не сделать и никуда не уехать. Каждый это пони-мает, но как понять, как признать то, что сотво-рили с посёлком? Зачем потре-бо-вали от людей, кому жить тут, напрасных трудов? Можно, конечно, и не зада-ваться этими вопро-сами, а жить, как живётся, и плыть, как плывётся, да ведь я на том замешен: знать, что почём и что для чего, самому дока-пы-ваться до истины. На то ты и человек».