Болезни Военный билет Призыв

Почему тушин со своей батареей. Ход Шенграбенского сражения. Война в представлении Л. Толстого

– На самом жарком участке, в центре сражения, без всякого прикрытия батарея Тушина находилась всё время боя, даже тогда, когда все кругом отступили, оставив её одну. Капитан Тушин не получал приказов, он действовал по собственной инициативе, «посоветовавшись только со своим фельдфебелем Захарченко, к которому имел большое уважение». Батарея обстреляла деревню Шенграбен, перед которой сосредоточились большие массы французов, и заставила их уйти, она продолжала стрелять так дерзко, метко и энергично, что неприятель принял её за главные силы русских. Дважды на батарею была прямая атака, и врага отбивали в непосредственной близости прямой наводкой. Потом против четырёх русских пушек выставили десятичную батарею. К концу боя князь Андрей увидел на батарее ад: две трети людей и лошадей были перебиты, одно орудие вышло из строя. Более тяжёлой обстановки в Шенграбенском бою ни у кого не было, тогда как результаты стрельбы батареи были наибольшими. В этом трудном бою капитан Тушин, маленький, с тонким, нерешительным голосом, не испытывал ни малейшего чувства страха. Оживление дела захватило его. Надо было видеть неприятеля, лучше попасть в него и уберечь своих людей. Капитан Тушин «всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении». Солдаты «все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах». Отношение к делу как к бою, народное отношение роднило Тушина с его батарейцами. Отвага, решительность свойственны всем «молодцам»-артиллеристам. В этой обстановке он, скромный, сам себе казался огромного роста мужчиной, который швыряет французам ядра.

17.
– Но даже в воображении думал ли он выдвинуться или представить своё поведение как геройское?

– Плохо, что он не сумел защитить себя пред Багратионом, это уже излишки его скромности и робости в обычной обстановку. Но суть дела в том, что Тушин не думает о себе – ни о своих подвигах, ни о заслугах, ни о том, что его могут убить или ранить. В деле – думать о деле, вне дела его внимание сразу переключается на других (после боя он всею душою хочет помочь Николаю Ростову и другим раненым). Таков капитан Тушин, «геройская стойкость» которого была важной причиной успеха дня.

Вывод.
В Тушине Толстой открывает прекрасного человека. Скромность, самоотверженность, с одной стороны, решительность, мужество, инициатива – с другой, основывающиеся на чувстве долга, это и есть та толстовская норма поведения человека в бою, которую определяет истинный героизм.

18.
– С проблемой настоящего героизма соотнесено и поведение князя Андрея.
Вспомните, с какими мыслями он шёл на войну?

Пехотные полки, застигнутые врасплох, в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «Отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе. — Обошли! Отрезали! Пропали! — кричали голоса бегущих. Полковой командир, в ту самую минуту, как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что-нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста-полковника, и свою генеральскую важность, а главное — совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпа́вших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному примерному офицеру. Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, чрез который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдат голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты все бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха. Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Все казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, батальоны собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался. Несмотря на то, что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата. — Ваше превосходительство, вот два трофея, — сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. — Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. — Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. — Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство! — Хорошо, хорошо, — сказал полковой командир и обратился к майору Экономову. Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь. — Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство. Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб-офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло по чьему-то приказанию в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт, и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек. Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен. — Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым-то! Ловко! Важно! Дым-то, дым-то! — заговорила прислуга, оживляясь. Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу. «Ловко! Вот так-та́к! Ишь ты... Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину. Из-за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по ним картечью. Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это, как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из-под маленькой ручки смотрел на французов. — Круши, ребята! — приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты. В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым, тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его все более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах. Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности, Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось все веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он все помнил, все соображал, все делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека. Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятеля, из-за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), — из-за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик. — Вишь, пыхнул огонь, — проговорил Тушин шепотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, — теперь мячик жди — отсылать назад. — Что прикажете, ваше благородие? — спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что-то. — Ничего, гранату... — отвечал он. «Ну-ка, наша Матвевна», — говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый нумер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим-то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков. «Ишь задышала опять, задышала», — говорил он про себя. Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра. — Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! — говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос: — Капитан Тушин! Капитан! Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб-офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему: — Что вы, с ума сошли? Вам два раза приказано отступать, а вы... «Ну, за что они меня?..» — думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника. — Я... ничего, — проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. — Я... Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что-то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь. — Отступать! Все отступать! — прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием. Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь, с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», — подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудия. — А то приезжало сейчас начальство, так скорее дра́ло, — сказал фейерверкер князю Андрею, — не так, как ваше благородие. Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину. — Ну, до свидания, — сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину. — До свидания, голубчик, — сказал Тушин, — милая душа! прощайте, голубчик, — сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.

В образе Тушина Лев Толстой показал героический подвиг русского народа в борьбе за независимость своей Родины.

Простой и скоромный, небольшого роста, на первый вид совершенно не военный человек, капитан Тушин, как и все боится смерти и не скрывает этого. Он выглядит невзрачно, не умеет правильно отдать честь, как и не умеет красноречиво говорить.

В его батарее царила атмосфера дружбы, доверия и взаимопомощи. Капитан не ставил себя выше своих подчиненных, был с ними на равных и мало чем отличался от остальных. Он вместе с солдатами ел, пил, пел песни.

По его виду невозможно определить, что он может быть героем. Но когда над Родиной сгущаются тучи, он преобразуется, смело идет в бой и ведет за собой солдат. И солдаты безоговорочно идут за ним, проявляя храбрость и мужество.

В чем же заключается подвиг Тушина? Прежде всего, в любви к Родине и своему народу. Тушин не думает о себе, как и не думает о славе. Он думает только о Родине и готов отдать жизнь за нее. В бою он забывает о смерти, представляя себя богатырем, и с уверенностью ведет за собой солдат к победе.

Батарея Тушина теряет орудия и много людей. Но капитан не сдается, как не сдаются и его подчиненные. Они не теряются и не бегут из поля боя, продолжая мужественно сражаться, даже когда их оставляет прикрытие. Не зная страха, они исполняют свой долг. И исполняют его с небывалой веселостью, которую навязал им капитан. Могли ли они оставить поле боя? Могли, но они этого не сделали.

Французы даже не могли и представить себе, что четыре пушки и маленькая кучка солдат во главе с неприметным капитаном могут сжечь Шенграбен. Но они это сделали, и победа в сражении была на их стороне.

Тушин не стремился к славе, не побежал докладывать о своем героизме. Он просто делал то, что должен был делать для победы над врагом, иначе он не мог поступить из-за чувства патриотизма, которое было выше даже его собственной жизни, которую он бы с честью отдал на алтарь победы.

Подвига Тушина никто не заметил, лишь только князь Андрей выступил на защиту капитана и поведал о героизме его батареи, чем спас от наказания за оставленные на поле боя пушки.

Тушин совершил подвиг, сам не зная, что это подвиг. Но благодаря его подвигу и была одержана победа над французами.

Так уж устроена жизнь, что истинные герои остаются в стороне, а их славу присваивают полководцы. Но среди русского народа есть такие герои, как Тушин, и это главное. Именно благодаря их самоотверженности, храбрости и патриотизму Россия одержала много побед в борьбе с врагами.

Несколько интересных сочинений

  • Анализ рассказа Куприна Листригоны

    Александр Иванович Куприн был писателем романтиком. Его произведения «Гранатовый браслет» и «Поединок» подтверждают это. Но его романтизм чисто русский, то есть он необычайно реалистичен и, тем не менее - это романтизм.

  • Любовь и женщины в жизни Печорина в романе Герой нашего времени (отношение Печорина к женщинам)

    Григорий Печорин – главный герой романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Для полного раскрытия образа «лишнего человека» в произведение вводятся любовные линии.

  • Сочинение Важность книг (важность чтения для человека)

    Книги являются неоспоримым источником знаний. Человек, который читает книги совершенствуется, развивает свой кругозор, логику, мышление, улучшает свою память.

  • Русская литература необычайно богата на интересные произведения. Именно поэтому такое большое количество фильмов было снято по ним.

    При слове Родина каждый начинает думать о чем-то своем. Родина – это не всегда означает только тот город или страну, в который человек живет. Родина – чаще всего это то место, где именно ты родился, начал взрослеть.

На батарее Тушина. (Анализ эпизода из романа Л.Н.Толстого «Война и мир», т. I. ч. 2, гл. XX.)

«Война и мир» - это роман-эпопея. Одно из значений слова эпопея - изображение жизни народа в национально-исторических
масштабах. Основным событием 1805- 1807 годов была война, начатая императорами, но участвовали в ней простые люди.
Эпизод, в котором изображен подвиг капитана Тушина, имеет важное значение в романе. В нем находит свое отражение «мысль
народная», возможно, в наиболее ярком аспекте, а также он чрезвычайно важен и потому, что все сюжетные линии героев
сходятся в нем. Мы видим князя Андрея, начинающего понимать, кто есть истинные герои. Это не Долохов, который столько
рассказывал о своем ранении, и не Ростов, изображенный в бою испуганным, а после рассказывающим о своем «подвиге».
Настоящие герои не те, что спешат доложить начальству о победе, но такие личности, как Тушин. Даже когда его ругают за
оставленные на поле битвы пушки, он думает о командире отряда прикрытия, боясь, что того будут ругать больше. Истинный
герой - народ.
Эпизод помещен в середине первого тома, и многие герои проходят в нем свое боевое крещение. Читатель, еще мало знающий
о них, открывает для себя довольно интересные черты персонажей. Впервые выходит на поле боя князь Андрей, грезящий о
своем «Тулоне», и Николай Ростов, просто юнкер, и капитан Тушин. Капитан не показан в отрыве от всех. Наоборот», с
самого начала он в постоянном общении с кем-нибудь: будь это простой солдат, или князь Багратион. Князь Андрей все время
то слышит, то видит капитана. Создается впечатление, что Тушиных много. И действительно, каждый настоящий воин в душе
немного Тушин. С другой стороны, можно подумать, что он просто такой деятельный, суетливый.
Капитан сливается со своими солдатами в одно целое, он не отделяет себя от других. На его батарее царит атмосфера
семейственности: все солдаты, их командир - братья друг другу. Но семья - мирное начало, а идет война. Каждый стоит за
всех, и все за одного. Подобная же ситуация будет на батарее Раевского во время Бородинского сражения, только свидетелем
будет не Болконский, а Пьер в своей знаменитой белой шляпе. Чувствуется «скрытая теплота патриотизма».
До начала сражения Тушин рассуждает о смерти и единственный признается, что умереть страшно. Он честен и добр,
отзывчив. Князь Андрей слышит все, и, очевидно, что ему, в душе философу, интересно знать, что думает представитель
народа.
Но вот началось сражение. «Земля как будто ахнула от страшного удара». После разговора, услышанного князем Андреем,
кажется, что это «оживление» земли происходит под влиянием Тушина, более того, сказано его словами, ведь он даже пушку
называл по имени («Матвеевна»), любя. Сразу же казавшиеся разрозненными люди сплачиваются, у всех есть одна общая цель -
победить. У всех лица говорят: «Началось! Вот оно! Страшно и весело». Так думают и Тушин, и Болконский, так будет думать
и Пьер в Бородинском сражении, человек невоенный, но приехавший поддержать армию, чувствующий, что случится что-то
важное (русские будут драться за свою землю, за Родину).
Тушин и Багратион в чем-то противопоставлены друг ДРУГУ - Особенно это заметно при появлении князя Багратиона на месте
сражения тушинской роты: Тушин оживлен, «пищит» (подчеркивается его в какой-то степени ненужность: эти великаны,
окружающие его, знают, что и как надо делать), старается «придать молодцеватость своей фигуре», а глаза полководца
тусклы, безжизненны.
Также Тушин напоминает Кутузова, когда «робким и неловким движением... как благословляют священники» прикладывает «три
пальца к козырьку». Таким образом, Толстой подчеркивает «невоенность» капитана батареи, его робость, но здесь есть и
христианское начало, когда, вопреки запрету убивать, берут оружие и идут защищать свою землю. Возможно, важно не
присутствие Михаила Кутузова как главнокомандующего в штабе, но присутствие человека с истинно русской идеологией.
Тушину, так же как и Кутузову, жалко людей, жалко смотреть на убитых и раненых, он морщится, видя их. Благодаря ему
рота, да и войско выстояли, хотя по достоинству оценить его заслуги перед Отечеством смог только князь Андрей,
сказавший: «Успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой».
Интересно, что первую часть сражения читатель видит Тушина глазами князя Андрея, и в его сознании это «маленький
худенький артиллерийский офицер» с «большими, умными и добрыми глазами» (создается образ маленького человека). Есть
ощущение, что его героический дух и незаметная внешность не складываются в одно целое, несовместимы. С одной стороны, он
робкий и застенчивый, его постоянно окружают люди выше него ростом, но на войне в нем просыпается «детская радость» (он
словно играет в какую-то игру, где французы - «муравьи», а он - герой), и кажется, что он шире, выше, больше, чем есть
на самом деле. Но в нем нет той кровожадности, которая будет впоследствии в Тихоне Щербатом. Оба служат Родине, но Тушин
по своей философии ближе к Каратаеву, хотя тот проповедует непротивление злу насилием. Капитан не убивает, а защищает, и
в этом основное различие между ним и Щербатым.
В этом эпизоде Л. Н. Толстой дает не только косвенную оценку народному движению, но и роли отдельной личности в
истории. Мне кажется, что особенно ясно его мнение при встрече Багратиона и Тушина. Самое главное, что сам капитан,
имеющий указание стрелять в одну конкретную цель, «посоветовался с фельдфебелем» и решил, что «хорошо было бы зажечь
деревню», отряд прикрытия тоже уходит вместо того, чтобы защищать тушинскую роту - все показывает, что «это невозможно»
(так сказал князь Андрей в разговоре с Пьером накануне Бородина), что распоряжения и сам командующий ничто. Народ,
только народ с огромным, присущим только ему чувством патриотизма спасет Россию.
«Скрытая теплота патриотизма» явно противопоставлена псевдопатриотизму, царящему в салоне Анны Павловны Шерер, а также
патриотизму Долохова. Да, он смел и бесстрашен, но его храбрость проявляется лишь в том, что он «в упор убил одного
француза и первый взял за воротник сдавшегося француза». Но после этого он тут же бежит доложить о своем героизме,
показывая рану и говоря: «Попомните, ваше превосходительство...» Долохов старается ради себя, пытаясь вернуть себе
офицерский чин.
Истинное чувство патриотизма проявляется по-разному. Князь Андрей, вообще человек скрытный, выскажет Пьеру свои чувства
только перед Бородинским сражением, т. е. намного позже. Багратион скажет: «С Богом, ребята!» - и сколько любви к сынам
Отечества в этой фразе! Тушин проявляет свои чувства на поле битвы. Он не хочет отступать, на его глазах слезы.
(Возможно, ему жалко тех двух пушек, которые описаны как люди, и отношение к ним у Тушина человеческое, оттого, когда
солдаты отступают, они как будто бросают на поле битвы раненных в бою друзей, что не соответствует солдатской этике.)
Для него нет тактики и всех военных наук. Он солдат, цель которого не допустить врага на территорию России, впрочем, и
для Кутузова это самое главное. В конце романа Толстой напишет: «Представителю русского народа, после того, как враг
уничтожен, Россия освобождена... делать больше нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти».
Так сказано про Кутузова, но эти слова можно!
в полной мере отнести к Тушину. Ведь в последний раз читатель видит его в госпитале для больных тифом. Ростов и Тушин
встречаются в последний раз, но если для раненого Николая Тушин сделал все, что мог, то Ростов не очень волнуется за
судьбу капитана.

Война и мир. Батарея Тушина
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб-офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло по чьему-то приказанию в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт, и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.

Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
- Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым-то! Ловко! Важно! Дым-то, дым-то! - заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу. «Ловко! Вот так-та́к! Ишь ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из-за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по ним картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это, как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из-под маленькой ручки смотрел на французов.
- Круши, ребята! - приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.

В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым, тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его все более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности, Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось все веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он все помнил, все соображал, все делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятеля, из-за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), - из-за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
- Вишь, пыхнул огонь, - проговорил Тушин шепотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, - теперь мячик жди - отсылать назад.
- Что прикажете, ваше благородие? - спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что-то.
- Ничего, гранату… - отвечал он.
«Ну-ка, наша Матвевна», - говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый нумер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим-то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
«Ишь задышала опять, задышала», - говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
- Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! - говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
- Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб-офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
- Что вы, с ума сошли? Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?..» - думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
- Я… ничего, - проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. - Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что-то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
- Отступать! Все отступать! - прокричал он издалека.
Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь, с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», - подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудия.
- А то приезжало сейчас начальство, так скорее дра́ло, - сказал фейерверкер князю Андрею, - не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
- Ну, до свидания, - сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
- До свидания, голубчик, - сказал Тушин, - милая душа! прощайте, голубчик, - сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.