Основные факты крещения руси. Крещение Руси: факты, версии и домыслы. Зачем князь Владимир крестил Русь

О начальной фазе «крещения Руси» сохранилось очень мало сведений. Скупы на информацию летописи и другие древнерусские литературные памятники; к тому же содержащиеся в них данные противоречивы. Глухо упоминают об этом событии византийские, арабские и армянские источники.

«Повесть временных лет» утверждает, что сам Владимир крестился в захваченной им Корсуни. А в труде монаха Иакова «Память и похвала Владимиру» говорится, что город Корсунь был взят Владимиром на третий год после крещения. На этом основании многие исследователи и некоторые церковные историки считали корсунскую версию начала христианизации Древней Руси недостоверной. Однако и сторонники и противники этой версии сходятся на том, что реальным началом «крещения Руси» следует считать не корсуньское событие, то есть крещение самого князя, а обращение в новую веру киевлян, предпринятое Владимиром уже после взятая Корсуни и возвращения этого города византийцам.

Редко кто из современных православных богословов упоминает о наличии противоречивых объяснений начала «крещения Руси», а проповедники вообще обходят эту щекотливую тему. Чаще всего излагается корсун-ская версия, причем преподносят ее своим слушателям и читателям как единственную и абсолютно достоверную. Между тем такой крупный и авторитетный церковный историк, как профессор Е. Е. Голубинский, решительно отвергал ее (см.: т. I, ч. I, с. 127).

Не содержат древнерусские источника и сколько-нибудь детализированного описания самого процесса принятия христианства киевлянами. «Повесть временных лет» сообщает об этом моменте «крещения Руси» предельно кратко: отдав Корсунь византийцам, Владимир «вернулся в Киев. И когда пришел, повелел опрокинуть идолы, - одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву извозу к Ручью, и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами… Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр… Затем послал Владимир по всему городу со словами: «Если не придет кто завтра на реку - будь то богатый или бедный, или нищий, или раб - да будет мне враг». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы это князь наш и бояре». На следующий же день вышел Владимир с попами ца-рицыными и корсунскими на Днепр и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ» (с. 279 - 280).

Еще лаконичнее описал крещение киевлян автор «Слова о законе и благодати» митрополит Иларион: крестившись сам, Владимир «заповеда по всей земли своей креститися… и все быти крестьянам, малыим и великиим, рабом и свободным, юным и старым, богатым и убогим; и не бысть ни одного же противящася благочестному его повелению, да аще кто и не любовию, но страхом повелевшего крещахуся, понеже бе благоверие его с властию сопряжено» (цит. по кн.: Замалеев А. Ф., Зоц В. А. Мыслители Киевской Руси. Киев, 1981, с. 128 - 129),

«Крещение Руси». Виктор Васнецов, 1890.

Из этих повествований, сообщающих о далеко не однозначном отношении киевлян к намерениям и действиям своего князя, современные церковные авторы вырывают лишь фразы о том, что «с радостью пошли люди», «не бысть ни единого же противящася», и заявляют, будто крещение жителей Киева прошло при всеобщем ликовании, не вызвав ни у кого не только противодействия, но и неудовольствия. Наши предки «со слезами радости принимали крещение» (ЖМП, 1947, № 8, с. 12); «Все шли по зову своего вождя, ибо верили ему» (ЖМП, 1954, № 7, с. 11); «Русский народ с радостью принимал христианство» (50-летие восстановления патриаршества, с. 31); «Новая религия сразу же была воспринята» (ПВ, 1972, № 2, с. 22); крещение проводили, «применяя меры терпеливого убеждения» (ПВ, 1974, X» 7, с. 26), - вот типичные высказывания на эту тему, которые можно встретить на страницах официальных изданий Московской патриархии.

Утверждения такого рода явно расходятся с исторической правдой и тем не менее они повторяются нынешними поборниками русского православия из года в год, а в преддверии тысячелетия крещения киевлян особенно часто. Идеологов русской православной церкви заботит в данном случае не верность исторической правде, а необходимость отстоять очень важный для них тезис о богооткровенности христианства и промыслительности процесса утверждения данной религии на Руси. Отсюда их заведомая тенденциозность в освещении начального момента христианизации древнерусского общества. Им надо во что бы то ни стало представить христианство как социально нейтральную идеологию, якобы одинаково приемлемую для всех сословий и групп Древней Руси, а утверждение этой религии в нашей стране - как чисто мистическую акцию общечеловеческого характера, в осуществлении которой будто были заинтересованы в равной мере и княжеско-боярская верхушка и широкие народные массы.

Между тем стоит лишь повнимательнее вчитаться в приведенные выше древнерусские тексты, и картина начала «крещения Руси» окажется совсем не такой идиллической, какой изображают ее на страницах современных изданий русской православной церкви. Как ни идеализировали авторы этих текстов процесс обращения в новую веру киевлян, они все же вынуждены были признать, что крещение жителей Киева не обошлось без угроз и принуждения со стороны княжеской власти. Нежелавшим креститься прямо заявляли, что их будут рассматривать как противников князя («если не придет кто завтра на реку… да будет мне враг»), а поэтому какая-то часть киевлян оказалась в водах днепровских отнюдь не по доброй воле - «не любовию, но страхом».

Вот почему не только ученые, но и некоторые церковные авторы не отрицали в прошлом принудительного характера крещения жителей столицы Киевского государства. На насильственность приобщения к новой вере киевлян указывали в своих трудах многие историки церкви . Так, например, архиепископ Макарий (Булгаков) писал: «Не все, принявшие тогда у нас святую веру, приняли ее по любви, некоторые - только по страху к повелевшему; не все крестились охотно, некоторые - неохотно» (т. I, с. 27). «Нежелавших креститься, - признавал Е. Е. Голубинский, - было весьма много как в Киеве, так и вообще во всей Руси» (т. I, ч. I, с. 175). Такого же мнения на этот счет и архиепископ Филарет (Гумилевский) (см.: История русской церкви, с. 31),

Открыто признавался насильственный характер приобщения к христианству жителей Киева и на страницах дореволюционной церковной периодики - в статьях, посвященных князю Владимиру и его деятельности по «крещению Руси». В частности, священник М. Морев писал, комментируя рассказ летописца о крещении киевлян: «Многие не желали креститься: одни по нерешительности, в которой прежде долго находился и сам князь Владимир, другие по упорству; но последние не желали слушать и проповеди… Ожесточенные приверженцы старой веры бежали в степи и леса» (Приходская жизнь, 1911, № 12, с. 719). В таком же духе пересказал летописное повествование архимандрит Макарий. Констатировав, что многие жители Киева «явились на реку из страха перед князем» , он далее отметил: «Крестились одновременно очень много киевлян. Но нашлись и такие, которые не хотели слушать ни проповедей духовенства, ни приказания князя: они бежали из Киева в степи и леса» (Православный благовестник, 1914, № 2, с. 35 - 36).

Иначе и не могло быть. Как уже отмечалось, потребность в новой религии первоначально ощущали лишь социальные верхи Киевской Руси . Владимиру и его ближайшему окружению она была нужна для укрепления великокняжеской власти. Формировавшееся сословие феодалов искало в ней оправдание своего привилегированного положения в древнерусском обществе и идеологическую узду для челяди и смердов. Купцам христианизация Руси сулила расширение и укрепление торговых связей с христианскими странами. Все они получали возможность с помощью новой веры насаждать в массах дух покорности, примирять угнетенных с тяготами подневольной жизни и тем самым удерживать народные массы от активных форм социального протеста. Ради таких перспектив можно было изменить многовековой традиции, порвать с языческим прошлым, отказаться от привычных форм духовной жизни.

В ином положении находились социальные низы древнего Киева. Ни смерды-крестьяне, ни ремесленники, ни бесправные холопы-рабы не получали от вводимого христианства, давно переставшего быть религией обездоленных, ничего такого, что отвечало бы их социальным потребностям . Не адаптированная к условиям жизни приднепровских славян и потому не находившая отклика в их душах, государственная идеология Византийской империи воспринималась народными массами Киевской Руси как что-то глубоко чуждое им, принудительно навязываемое ради прихоти власть имущих. Поэтому они принимали новую религию неохотно, по принуждению, уступая не столько уговорам, сколько угрозам. Были среди киевлян и такие, кто протестовал против крещения простейшим и доступным им способом - убегал из Киева, надеясь в степной и лесной глуши сохранить прежнюю веру, близкую им, привычную и понятную.

Вот как описывал возможное поведение киевлян Е. Е. Голубинский «Всякое правдоподобие требует предполагать, что было некоторое, а может быть и немалое, количество таких, которые остались глухи к проповеди и в глазах которых князь и бояре были отступниками от староотеческой веры. Одни из таких людей могли быть заставлены повиноваться угрозами или даже прямо силой, а другие, вероятно, не были заставлены никакими средствами и или искали спасения в бегстве или сделались, так сказать, языческими мучениками» (т. I, ч. I, с. 168 - 169).

И поступали так не одни жители древнего Киева.

Как неоднократно отмечалось, крещение киевлян явилось всего лишь началом процесса христианизации Древнерусского государства. Новую веру, ставшую госу-дарствеинай религией, надо было распространить по городам и селам Киевской Руси. И хотя крещением повсеместно занимались не только привезенные из Византии священнослужители, но и княжеские власти, выполнить поставленную задачу оказалось не так-то просто.

Судя по летописным свидетельствам и житийным материалам, редко где насаждение христианства обходилось без насилия и принуждения с одной стороны и сопротивления - с другой . Вот лишь несколько фактов.

Вторым до величине и значению городом Киевской Руси в период княжения Владимира Святославича был Новгород. Поэтому вслед за киевлянами предстояло креститься и новгородцам. Для этой цели в Новгород в 991 году был направлен епископ Иоаким Корсунянин, которого сопровождал новгородский воевода Добрыня.(дядя Владимира по матери) - тот самый, который за десять лет до этого устанавливал кумира над Волховом по повелению киевского князя. В помощь им была придана киевская дружина во главе с тысяцким 1 князя Владимира Путятой.

1 Тысяцкий - должностное лицо, которого избирало вече; во времена военных действий командовал народным ополчением («тысячей»).

Узнав о цели, прибытия Добрыни с епископом, новгородцы порешили на вече не пускать в город этих миссионеров и не принимать новой религии . Понимая, что киевские дружинники прибыли с Добрыней не на прогулку, жители Новгорода взялись за оружие. Их действия направлял тысяцкий Угоняй и языческий жрец Богомил Соловей. Центром сопротивления, стала Софийская сторома. Чтобы крестители не перебрались на нее с Торговой стороны, где они принудительно привели к новой вере несколько сот новгородцев, был разметан мост через Волхов. Путята с помощью военной хитрости проник со своим отрядом в центр Софийской стороны и захватил самого Угоняя и его соратников. Но восставшие новгородцы продолжали сопротивляться. Лишь после того, как тайком переправившийся через реку отряд Добрыни поджег дома участников восстания, сопротивление противников христианизации Новгородской земли было подавлено.

Конечно, восставшие новгородцы руководствовались в своих действиях не толькоо религиозными мотивами, но и политическими соображениями - нежеланием попасть в полную зависимость от киевского князя. Именно последним обстоятельством объясняется участие в восстании многих представителей новгородской знати. И тем не менее непринятие новой веры было налицо, причем наиболее резко и открыто демонстрировал это непринятие простой новгородский люд, которому насаждавшееся христианство не несло ничего xopoшего.

Когда по приказу Добрыни языческие идолы были повержены (деревянные предали огню, а каменные утопили в Волхове) и началась процедура принятия христианской веры, желающих креститься оказалось не так уж много. Воинам, княжеской дружины пришлось перейти от уговоров к прямому принуждению и силой загонять упорствовавших новгородцев в реку.

Вся эта процедура принудительного обращения Новгорода в христианство дала новгородцам основание заявить, что их «Путята крестил мечом, а Добрыня огнем» .

Немало драматических ситуаций, свидетельствовавших о непринятии христианства значительной частью горожан в селян Древней Руси и о насилъственном обращении ослушников в новую веру, складывалось и в других местах.

В частности, с большим трудом удалось христианским миссионерам приобщить к новой вере жителей древнего Ростова. Первые два епископа Федор и Иларион (XI в.) ничего не могли поделать с ростовчанами-язычниками и сами отказались от своего пребывания в этом городе: «избегоша, не терпяще неверия и многая досаждения от людей» . Против третьего епископа Леонтия город взбунтовался: над «владыкой» нависла реальная угроза не только изгнания, но и насильственной смерти. Лишь четвертый епископ Исайя смог добиться некоторого успеха, да и то не в самом Ростове, а в Ростовской земле. Но и ему не удалось заставить всех ростовчан отказаться от язычества и окончательно перейти в христианство.

Такие же трудности возникли при христианизации населения древнего Мурома: не смогли приобщить му-ромцев к новой вере ни сын киевского князя Владимира Глеб, ни его преемник.

Иногда местное население устраивало самосуд над некоторыми миссионерами, проявлявшими излишнюю ревность при насаждении христианства . Именно так поступили, например, вятичи, убившие монаха-миссионера Кукшу, который в середине XII века прибыл на Вятскую землю из Киево-Печерского монастыря.

Об обстоятельствах приобщения к христианству жителей других городов и местностей Древней Руси сведений не сохранилось. Но вряд ли там крещение проходило иначе, чем в упомянутых выше городах.

Все это, вместе взятое, дало основание историкам (в том числе и церковным) говорить о том, что введение христианства на Руси при князе Владимире и его преемниках не было мирным и спокойным процессом , что новую веру насаждали с применением насилия, вызывавшего противодействие различных групп местного населения и прежде всего простого люда. Русь, писал Е. Е. Голубинский, «крещена была не только проповедью, но и принуждением» (т. I, ч. I, с. 199). Полемизируя с теми, кто утверждал, будто наши предки приняли крещение «без борьбы и насилий», Е. Е. Голубинский писал: «Совершенная покорность русских в деле перемены веры воле князя и так называемое мирное распространение христианства на Руси есть не что иное, как невозможная выдумка наших неумеренных патриотов, хотящих приносить здравый смысл в жертву своему патриотизму. Нет сомнения, что введение новой веры сопровождалось немалым волнением в народе, что были открытые сопротивления и бунты» (там же, с. 175 - 176).

Столь же категоричны в своих высказываниях на эту тему и авторы многих статей, публиковавшихся в дореволюционное время на страницах церковной периодики. «Язычество, - говорилось в статье «Политическая и общественная деятельность высших представителей русской церкви (X - XV вв.)», - было еще сильно, оно не отжило еще своего времени у нас на Руси, оно сопротивлялось введению христианства; поэтому правительство принимает насильственные меры в деле распространения христианства, прибегает к огню и мечу с целью внедрения евангельского учения в сердца язычников. И служители Христа не вооружаются против таких средств; напротив, они их оправдывают и на трупах воздвигают крест Христов » (Звонарь, 1907, № 8, с. 32).

Все эти факты и высказывания, нелестно характеризующие светских и церковных «крестителей» Киевской Руси, хорошо известны богословско-церковным кругам Московской патриархии. И тем не менее современные богословы и проповедники либо замалчивают их, либо выступают с заявлениями прямо противоположного содержания - уверяют своих читателей и слушателей, будто введению христианства никто не противодействовал и осуществлялась эта акция в атмосфере всеобщей поддержки. «Привлечение язычников и инаковерующих в Киевской Руси к церкви Христовой, - утверждает митрополит Антоний (Мельников), ничем не аргументируя свое утверждение, - совершалось не путем насилия, а силой убеждения, при содействии благодати божией, живой и чудесной » (ЖМП, 1982, № 5, с. 50).

Показательно в этом отношении освещение современной церковной печатью обстоятельств крещения новгородцев. В предисловии к «Православному церковному календарю на 1983 год» , посвященном церковной истории Новгорода и Пскова, приобщение новгородцев к христианству преподнесено как мирная идиллия: «Жители Новгорода приняли крещение в 988 году (?) от святого Иоакима Корсунянина… который стал первым новгородским епископом» (с. 2). И ни слова о том, как это крещение проходило и какова была реакция новгородцев на появление в городе Иоакима.

Утверждения такого рода рассчитаны на людей, ничего не знающих о прошлом своего народа - в том числе и о том, что крестили наших предков принудительно и делали это в интересах господствующих сословий формировавшегося феодального общества.

Процесс, растянувшийся на века

В современных богословских статьях и церковных проповедях искажается не только характер крещения населения Киевской Руси, но и темпы этого процесса, сроки его протекания.

Лишь очень немногие из нынешних поборников русского православия признают (да и то как бы мимоходом, не акцентируя внимания на данном вопросе), что «распространение христианства на Руси было длительным процессом» (ЖМП, 1981, № 3, с. 48). Обычно же на страницах официальных изданий Московской патриархии утверждается без какой бы то ни было аргументации, будто «крещение Руси» прошло не только гладко, мирно, бесконфликтно, но и быстро, прямо-таки стремительно - в считанные годы и десятилетия. «Конец Х и первая половина XI века, - писал Н. Волнянский, - период триумфального шествия христианства по Русской земле вплоть до ее глубин и ладожско-ростово-суздальских дебрей» (ЖМП, 1945, № 9, с. 59).

Другие современные богословы и церковные историки таких точных дат не указывают, но тем не менее заявляют о сжатых сроках христианизации Древней Руси. Вот наиболее типичные заявления такого рода, сделанные в последние годы на страницах церковной печати: «Христианство быстро было воспринято русскими племенами» (Московский патриархат. 1917 - 1977, с. 2); «Из Киева… христианство быстро распространилось по всей нашей стране» (ЖМП, 1978, № 12, с. 53); «В период княжения Владимира после крещения, несомненно, христианство было занесено во все концы земли Русской» (ЖМП, 1982, № 5, с. 51).

У всех этих и им подобных высказываний все та же подоплека - стремление мистифицировать процесс христианизации славянских народов нашей страны, придав ему видимость провиденциального явления . Идеологи русской церкви полагают, что скорость протекания данного процесса имеет принципиальное значение. Они размышляют так: если признать, что обращение Руси в христианство длилось века, то его воспримут как плод человеческих усилий, а если современных читателей и слушателей уверить, что христианизация древнерусского общества завершилась за несколько десятков лет, то этот процесс предстанет в их сознании как. явление промыслительного характера, осуществленное под воздействием «благодати божией» .

Вот почему так старательно замалчивают нынешние богословы те факты и исторические свидетельства, которые доказывают, что процесс христианизации Руси растянулся на столетия, по существу так и остался незавершенным . А ведь эти факты и свидетельства хорошо известны - и притом не только ученым, но и церковным историкам.

Обратимся к тому фактическому материалу, который содержится в любом курсе церковной истории, изучаемом современным православным духовенством, а также в дореволюционной богословской печати и в некоторых изданиях Московской патриархии.

Как свидетельствуют древнерусские источники, во времена Владимира Святославича (а умер он через двадцать семь лет после крещения киевлян) была христианизирована - да и то чисто внешне, в значительной мере формально - лишь малая часть Древней Руси . Приобщили к новой религии киевлян, принудили принять христианство новгородцев, соорудили христианские храмы в Чернигове, Владимире Волынском, Белгороде, Переяславле, Турове, Полоцке и ряде других древнерусских городов. Остальную территорию Киевской Руси реформаторская деятельность князя Владимира Святославича не затронула даже поверхностно - там по-прежнему оставалось в силе язычество.

Но и в городах, где прошло массовое крещение. христианами - пусть не убежденными, но даже номинальными - стали далеко не все жители. Одни из горожан приняли новую веру лишь для отвода глаз, чтобы избежать неприятностей, другие принять приняли, но как следует не усвоили, а третьи вообще не принимали, ударившись в бега или затаившись. Словом, должно было пройти немало времени, прежде чем христианство сколько-нибудь основательно утвердилось в формально христианских городах Киевской Руси.

Начнем с самого Киева. Не только при Владимире, но и при его сыне и преемнике Ярославе, который княжил с 1019 по 1054 год, христианство еще те стало повсеместно и окончательно утвердившейся религией. Ставленник Ярослава митрополит Иларион в своем «Слове о законе и благодати» характеризовал христиан как «малое стадо» . Летописец отмечает, что не при Владимире, а лишь при Ярославе, то есть три десятилетия спустя после формального начала «крещения Руси», начала вера христианская «плодитися и расширятися». Иначе говоря, даже в центре Киевской Руси новая религия медленно завоевывала свои позиции .

Если такая ситуация была в самой столице Киевской Руси, то о периферии и говорить нечего. Куда сложнее, чем в Киеве, обстояли дела с христианизацией Новгорода. Вопреки утверждениям современных церковных авторов, будто «христианская культура шире и глубже, чем в других центрах Древней Руси, проникала здесь в массы населения» (Православный церковный календарь на 1973 год, с. 2), христианство долго не могло утвердиться в этом городе. Насильственное крещение с помощью меча и огня не пошло впрок вольнолюбивым и строптивым жителям Новгорода: новая религия не прижилась на новгородской земле не только в X, но и в XI веках.

Летопись сообщает, что когда в 1071 году в Новгороде появился волхв, который «хулил веру христианскую» , он нашел поддержку у значительной части городского населения: «многих обманул, чуть не весь город» . Ему противостоял епископ, которого сторонники волхва «собирались убить». Лишь князь Глеб и его дружина сохранили верность христианству и поддержали епископа, а «люди все пошли и стали за волхвом» . «Такое отношение народа к епископу и волхву, - отмечал Е. Е. Голубинский, - показывает, что он (народ. - Н. Г.) был еще настоящий полуязычник с перевесом сочувствий на сторону язычества и что последнее у него еще вовсе не началось растворяться в христианстве» (т. 1,ч. II , с. 852).

Неизвестно, к чему привела бы эта конфронтация («и начался мятеж великий в людях» ), если бы не коварство князя-христианина. Спрятав под плащ боевой топор, Глеб пошел к волхву якобы для спора с ним. Князь задал волхву провокационный вопрос: «„Знаешь ли, что утром случится и что до вечера?” Тот же сказал: „Знаю наперед все” . И сказал Глеб: „А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?” - „Чудеса великие совершу”, - сказал (волхв), Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и тот пал замертво, и люди разошлись» (с. 321).

Проанализировав приведенные летописные данные, исследователи пришли к выводу, что и в конце XI века новгородцы не стали еще христианами. Согласились с таким выводом и серьезные церковные историки. Так, в уже упоминавшемся курсе лекций протоиерея А. В. Горского говорится, что «полное обращение» новгородцев в христианство совершилось уже в конце XI - начале XII века (ЖМП, 1976, .№ 1, с. 64). Автор большой и убедительно аргументированной статьи «Положение новгородских владык от крещения Новгорода (991 - 92) и до подчинения его Москве (1478)» так охарактеризовал новгородцев рассматриваемого периода: «Официально они числились христианами, но в частном домашнем быту оставались прежними язычниками… Холодно относились к новой вере, мало интересовались делами церкви и индифферентно смотрели на ее пред-стоятеля-епископа». Лишь в XII - XIII веках «новгородцы сроднились с христианством» (Вера и разум, 1913, № 1, с. 55 - 56, 57).

Такой же точки зрения по данному вопросу придерживались в недалеком прошлом и современные церковные деятели. Например, в проповеди по случаю 1100-летия Новгорода, которое отмечалось в 1959 году, протоиерей А. Ильин признал, что «не без упорной борьбы со стороны язычества принималось христианство» новгородцами. Далее проповедник отметил, что «процесс распространения и укрепления христианства в весьма обширных пределах новгородских совершался медленно» и «лишь с течением времени христианские начала вошли в жизнь Великого Новгорода» (ЖМП, 1959, № 10, с. 8).

Действительно, если в самом Новгороде потребовалось так много времени для насаждения христианства, то о «весьма обширных пределах новгородских» и говорить нечего - там процесс христианизации местного населения растянулся еще на несколько столетий. «Чудь Водской пятины1 в Новгородской области, - писал Е. Е. Голубинский, - крещенная, может быть, еще в период домонгольский и едва ли не позднее XIII века, оставалась двоеверною до половины XVI века » (т. I, ч. II , с. 851).

О том, когда и как обращали в христианскую веру жителей Чудского, Ижорского, Ореховского и других уездов Новгородской земли, красноречиво рассказал в своей «Истории русской церкви» архиепископ Макарий (Булгаков). Узнав о том, что они, формально считаясь христианами, фактически «не переставали держаться грубых языческих суеверий» , новгородский архиепископ Макарий прибегнул к решительным мерам - типичным для миссионеров. Он написал в 1534 году окружную грамоту и послал ее со своим иеромонахом Илией и двумя «боярскими детьми» (государственными чиновниками). Своим посланцам новгородский «владыка» велел «по всем чудским и ижорским местам, в селах, деревнях и лесах разорять и истреблять огнем языческие мольбища, дерева и камни» , а население кропить святой водой и «вразумлять» . Тех же, которые «останутся упорными и непослушными» , надлежало «брать я препровождать в Новгород на суд владыки и гражданской власти » (т. VI , кн. I, с. 331 - 332).

Пятины новгородские - территориально-административные районы, на которые делилась Новгородская земля с конца XV по начало XVIII века. По пятинам велся учет населения, проводилась раскладка податей и повинностей.

Таким образом, вопреки утвердившейся в современном русском православии точке зрения, не только «во всех концах земли Русской» , но даже в пределах самой Киевской Руси христианство не успело прижиться во время княжения Владимира Святославича.

Серьезные церковные историки скептически относились к утверждению, будто Киевская Русь стала христианской если и не при жизни Владимира и его преемника Ярослава, то во всяком случае в течение нескольких десятилетий. «Языческие предания, суеверия, нравы и обычаи, господствовавшие в народе русском целые века, - заявлял архиепископ Макарий (Булгаков), - не могли искорениться в течение каких-нибудь пятидесяти - шестидесяти лет» (т. I, с, 213). Столь же категорично проводилась эта мысль и в дореволюционной церковной периодике. Так, например, автор статьи «К вопросу о крещении Владимира Святого и христианизации при нем Руси» подчеркивал, что «далеко не нужно преувеличивать успехи христианства на Руси при Владимире». Всем содержанием названной статьи читатель подводится к выводу: крещение «мечом и огнем» должно было оказаться неэффективным - «очень медленным, затяжным и вначале непрочным». «С Владимира, - говорится в статье, - начинается упорная и продолжительная борьба христианизировавшегося Киева с массой стойкого в язычестве русского славянства» (Вера и разум, 1913, № 11, с. 657, 658).

Написано это дореволюционным «богословом в то время, когда русское православие стало ареной борьбы между консерваторами и либералами, и каждый церковный автор должен был считаться с фактами отечественной истории при освещении обстоятельств «крещения Руси» - иначе его могли высмеять либерально настроенные коллеги (как неоднократно поступал, например, Е. Е. Голубинский по отношению к тем историкам церкви, которые слишком произвольно обращались с фактическим материалом). А вот - для сравнения - утверждение богослова современного, рассчитывающего, видимо, на то, что свои собратья его ни поправлять, ни высмеивать не станут, а историки-атеисты не заметят явного попрания истины: «Крещение Руси но времена князя Владимира Святого следует рассматривать не как начало, а как определенное завершение длительного и сложного процесса христианизации Киевской Руси» (ПВ, 1982, № 4, с. 28).

Медленно приживалось христианство в границах Киевской Руси. А. за ее пределы новая религия мигрировала еще медленнее и приживалась там весьма болезненно. И этот факт в общем-то признавался большинством дореволюционных историков церкви, тогда как современные православные богословы и церковные проповедники начисто отрицают его.

Вот основные хронологические рамки процесса христианизации народов нашей страны, начало которому положило крещение жителей древнего Киева при князе Владимире.

Лишь в XII веке началось обращение в христианство славянского племени вятичей - тех самых, которые умертвили миссионера Кукшу и его ученика Никона. Все сведения о вятичах, писал Е. Е. Голубинский, заставляют предполагать, что христианство «распространялось между ними весьма медленно и окончательно водворилось весьма нескоро» (т. I, ч. I, с. 209).

Примерно в то же время и с теми же трудностями христианская вера стала проникать в Вологодскую землю, на берега Северной Двины и Камы.

Только со второй половины XIII века началась христианизация чуди заволжской, а в XIII - XIV веках подверглись крещению карелы и прочее население Олонецкого края.

К середине XIV века относится начало деятельности христианских миссионеров среди лопарей (саами), проживавших по берегам Онежского озера.

Еще позднее стали приобщаться к христианству коренные жители Пермской земли - зыряне. Их обращал в новую веру Стефан Пермский, начавший свою миссионерскую деятельность в 1375 году. И хотя он приложил немалые усилия для отвращения зырян от язычества - перевел на зырянский язык церковные книги, открыл при церквах училища, где готовились кадры священно- и церковнослужителей из местного населения и т. п., - все же своей цели миссионеру не удалось добиться. Многие зыряне не приняли христианства и враждебно относились к миссионерам: преемники Стефана Герасим и Питирим были убиты .

Язычество и в XV веке продолжало удерживать свои позиции на Пермской земле. Достаточно сказать, что в 1481 году митрополит Симон требовал от пермского князя Михаила, чтобы «продолжавшееся почитание идолов было прекращено и никаких треб и тризн языческих не совершалось» (ЖМП, 1976, № 4, с. 69).

Что говорить о далекой Перми, если и в менее отдаленных местностях христианство никак не могло укорениться на протяжении столетий. Как видно из церковных источников, в городе Мценске «мнози оставались неверующе в Христа» вплоть до середины XV века (см.: Е. Е. Голубинский. История русской церкви, т. I, ч. I, с. 209).

Только в XV веке были крещены многие лопари, кочевавшие по побережью Ледовитого океана. С XVI века начали обращать в христианство народы Поволжья: Казанского края, бывшего Астраханского ханства и др. О том, как крестили татар бывшего Казанского царства, бесхитростно рассказал в своем курсе истории церкви русской профессор-протоиерей А. В. Горский, а «Журнал Московской патриархии» этот рассказ перепечатал: «После мятежнических волнений, усмирению которых содействовали сами новообращенные, наступило время, более благоприятное для распространения христианства. Некрещеным татарам воспрещено было оставаться в Казани - городе, посвященном имени бога христианского, им отведена была особая слобода, и они не имели здесь мечетей» (ЖМП, 1976, №4, с. 70).

В XVIII веке проводилось крещение калмыков, народностей Сибири и Камчатки, и продолжался этот процесс до начала XX века.

Приведенные выше даты, взятые нами из церковных источников, убедительнее всяких слов опровергают идеологов современного русского православия, заявляющих, будто христианство быстро распространилось по нашей стране . Такие заявления рассчитаны на людей, совершенно незнакомых с миссионерской деятельностью русского православного духовенства и ее результатами. И делают их в надежде на то, что никто из слушающих храмовую проповедь или читающих богословскую статью не станет обращаться к «делам давно минувших дней» и перепроверять современных церковных авторов, твердящих без всяких на то оснований, будто «христианство нигде не водворялось так мирно и быстро» , как в России (ЖМП, 1983, № 1, с. 16).

Мы убедились, что быстрым такое «водворение» не было. Никак нельзя назвать его и мирным . Как и крестители эпохи Владимира Святославича, миссионеры последующих веков больше уповали на принуждение, чем на убеждение. Куда ни приходили поборники православия на Руси, они действовали по одному и тому же шаблону: вырубали священные деревья и рощи, оскверняли местные святилища, уничтожали языческие культовые объекты, глумились над местными верованиями - и все это во славу христианского бога и его святых. А затем заставляли местное население принимать новую веру, обращая в христианство кого силой, кого посулами, кого обманом. Будучи не в состоянии полностью отрицать многочисленные факты противодействия крещению со стороны местного населения, современные церковные авторы утверждают - истине вопреки, - будто противодействие оказывали социально реакционные силы, усматривавшие в христианстве принципиального противника эксплуатации человека человеком. «Миссионеры, - заявил митрополит Антоний (Мельников), - всюду встречались со многими противлениями и препятствиями как со стороны языческих жрецов и вещих стариц, так и со стороны тех, кому выгоднее было использовать труд темного люда, чем иметь дело с просвещенным христианином, которому внушили, что богатые и бедные одинаковы пред богом, а в земной жизни должны видеть друг в друге своего брата» (ЖМП, 1982, № 5, с. 52). На самом же деле не древние верования, сложившиеся в доклассовом обществе, оправдывали социальное неравенство, а христианство - религия классового строя . Поэтому противились введению христианства не те, кто «использовал труд темного люда» (им новая религия была на руку), а широкие народные массы, усматривавшие в смене религии возможность ухудшения своего положения, поскольку новая вера требовала от них безропотного перенесения самых вопиющих проявлений социального угнетения и национального гнета.

Такой была реальность христианизации Древней Руси, как бы ни преподносили этот процесс идеологи современного русского православия.

Таким образом, ни один богословский тезис, касающийся начального этапа христианизации древнерусского общества, не выдерживает критики и сопоставления с фактами отечественной истории.

В частности, неверно, будто истоки «крещения Руси» следует искать в миссионерской деятельности христианских проповедников апостольских времен: такая деятельность не зафиксирована с достаточной достоверностью и не обнаружено никаких следов ее влияния на появление интереса к христианству на Руси в IX - Х веках. Значит, у современных церковных авторов нет оснований утверждать, будто «благодать священства каждого русского пастыря духовно восходит к апостолу Андрею » (ЖМП, 1983, № 1, с. 12).

Введение христианства в качестве государственной религии Киевской Руси отвечало классовым интересам социальных верхов древнерусского общества и поэтому было поддержано ими. Народным массам Киевской державы новая религия ничего не давала, что и породило массовую оппозицию крещению со стороны киевлян, новгородцев, жителей других городов и сел Древней Руси. Поэтому наших предков обращали в новую веру не «тихо и мирно», как утверждают современные православные богословы и церковные проповедники, а с применением силы, посредством принуждения.

Процесс номинального насаждения новой веры занял не десятилетия, как говорят и пишут идеологи русской православной церкви, а многие столетия, и в ряде регионов страны затянулся до начала XX века.

Отрывок из книги: Н. С. Гордиенко «Крещение Руси»: факты против легенд и мифов.

Если тебе интересно, вступай к нам группа «ВѢДИ»

Крещение Руси – одно из важнейших культурных событий в истории Древней Руси . Оно положило конец языческой и начало христианской истории России. Крещение Руси произошло в конце IX века, усилиями, которые предпринял Князь Владимир в ходе утверждения христианства как государственной религии. Крещение Руси не проходило безболезненно для русского народа и было сопряжено со значительным сопротивлением новой православной культуре. Не смотря на то, что хотя фактически, масштабное Крещение Руси началось лишь в IX веке, предпосылки для этого события, появились уже давно. Земли и народы, объединённые именем Древняя Русь, узнали христианство задолго до 988 г., когда его официально принял Князь Владимир.

Существует предположение, согласно которому русов, находившихся под властью хазар, впервые крестили просветители славян Кирилл и Мефодий во время своего путешествия в Хазарский каганат в 858 г.

Изначально, дорогу христианству к самому сердцу киевского княжения Руси проложила княгиня Ольга, вдова убитого древлянами князя Игоря. Около 955 г. она проникнулась христианством и приняла крещение в Константинополе. Оттуда она и привезла греческих священников на Русь. Однако христианство тогда не получило широкого распространения. Сын княгини Ольги Святослав не видел нужды в христианстве и продолжал чтить старых богов.

Заслуга утверждения православия на Руси принадлежит одному из его сыновей, Князю Владимиру. Принятие христианства князем Владимиром не было свободно от политических расчётов. Византийский император Василий II (976-1025 гг.), искавший союзника против претендента на престол военачальника Варды Фоки, обратился за помощью к Владимиру Киевскому, соглашаясь выдать за него сестру Анну. Не приняв крещения, Владимир не мог жениться на принцессе, а такой союз высоко поднимал политический статус киевских князей.

Союз с Византией был необходим для укрепления растущего авторитета древнерусского государства. Для славян Византия была таким же символом мощи, богатства и державного блеска, как и для других сопредельных государств, только начинавших строить и укреплять свою государственность. Союз с Византией открывал необходимые перспективы как для дальнейшего военного, так и экономического роста.

Наиболее распространённая версия обстоятельств Крещения Руси такова. Владимир отправил в помощь Василию II дружину, численностью около 6 тыс. человек, но греки не спешили выполнять обещания. Князь «поторопил» их, взяв город Корсунь (Херсонес), который не без некоторой иронии был предложен им как вено - выкуп за невесту.

Империи оставалось тешить самолюбие лишь тем, что формально она приобретала нового подданного. Киевский князь получал третьестепенный придворный титул, автоматически вводящий тем не менее его в иерархическую систему империи. «Дипломатический» брак русского князя и византийской принцессы мог к тому же надолго обезопасить северные границы Византии, а преобладание на первых порах греческих священнослужителей на Руси предоставляло Царьграду (Константинополю) возможность воздействия на непредсказуемых русов авторитетом Православной Церкви.

В конце лета 988 г. Владимир собрал всех киевлян на берегу Днепра и в его водах их крестили византийские священники. Это событие и вошло в историю как крещение Руси, став началом длительного процесса утверждения христианства на русских землях. Русские летописи содержат легендарные сведения о выборе веры князем Владимиром.

Предания по-своему отразили реальную картину дипломатической активности киевского великокняжеского двора. Помимо Византии он поддерживал контакты с Хазарским каганатом, Римом, западноевропейскими странами, мусульманскими народами, южными славянами. Эти отношения были связаны и с поиском пути государственного развития, и с определением политической, культурной и духовной ориентации Киева.

Среди причин, определивших выбор именно Византии образцом государственного строительства, важную роль сыграло великолепие православного священнодействия. В летописи приводятся впечатления русского посольства о богослужении: в Царьградском храме послы, по их словам, не знали, на небе они или на земле. Неземной красотой храмов, благолепием службы поразила их Византийская Церковь. Незадолго до этого, рассказывает «Повесть временных лет» под 986 г., князь Владимир беседовал с послами из Волжской Булгарии об исламе, с миссионерами из Рима, с хазарскими проповедниками иудаизма и с «греческим философом» - православным миссионером.

Особенно князю понравилась речь философа, и он стал склоняться к православию. После крещения, которое, по преданию, Владимир принял в Корсуни, суровый правитель и воин, проложивший путь к вершинам власти в жестокой междуусобной борьбе, имевший шесть жён (не считая порядка восьмиста наложниц), не препятствовавший ранее человеческим жертвоприношениям, искренне принял учение Церкви о грехе, слова Христа о любви и милосердии.

Крещение преобразило Владимира. Он даже всерьёз вознамерился ввести неслыханное до тех пор в человеческой истории новшество - отменить смертную казнь для разбойников, боясь греха. Правление Владимира отмечено появлением на Руси христианской благотворительности, исходящей от государственной власти. Князь содействовал устройству больниц и богаделен (приютов для стариков и инвалидов), заботился о пропитании неимущих киевлян. Государственную поддержку получили строительство и украшение храмов, была создана первая школа, началась полномасштабная подготовка русского духовенства.

Конечно, насильственная христианизация и уничтожение древних языческих святилищ встречали подчас яростное сопротивление народа и жречества. Однако, в силу того, что первые русские христианские священники проявляли лояльность к ассимиляции языческих традиций к православным. Всё это привело к созданию самобытной православной традиции. И в результате, христианство содействовало общему развитию культуры, созданию памятников письменности, искусства и архитектурного зодчества Древней Руси.

Русская Православная Церковь В X-XI вв. первые епископии-епархии которые образовала Русская Православная Церковь, помимо Киева были размещены в Новгороде, Ростове Великом, Белгороде (ныне село Белгородка неподалёку от Киева), Юрьеве (ныне город Белая Церковь), Чернигове, Владимире-Волынском. Изначально, Русская Православная Церковь подчинялись Киевской митрополии. Митрополит сам назначал епископов, мог созывать поместные соборы. Церковный устав князя Владимира предоставил Киевской митрополии большие права. Так, сфера церковного суда была значительно шире, чем в Византии: ему подлежали, в частности, многие дела, связанные с семейными отношениями.

Это должно было способствовать преобразованию моральных устоев общества на христианских началах. Авторитет Церкви в среде, где были сильны дохристианские верования и традиции, изначально подкреплялся обширными земельными владениями. Это уравнивало Церковь в правах с представителями высших социальных слоёв. Тем самым принимались меры и к тому, чтобы церковные иерархи не попадали в зависимость от произвола местных князей и бояр. Православная культура Византийская православная культура быстро привилась на Руси и дала мощные побеги.

Этому немало способствовало существование уже развитого славянского византинизма - «ославяненной» византийской православной культуры. Центром славянской культуры в то время была Болгария, с которой Киевская Русь имела устойчивые связи. Быстро развилась самобытная русская письменная традиция. Уже через полстолетия после крещения Руси первый митрополит Киевский Иларион создаёт произведение выдающихся литературных достоинств. В его «Слове о Законе и Благодати» выражено осознание того, что единство Руси неотрывно от «благодати и истины», полученных во Христе.

«Слово» святителя Илариона выражает горячую «похвалу кагану [князю] нашему Владимиру», через которого призван Богом «язык русский» - народ Руси. Подлинным литературным изяществом не менее, чем духовной силой, отличаются проповеди Кирилла, епископа Туровского - талантливого церковного писателя XII в. При Ярославе Мудром (1019-1054 гг.), сыне Владимира, Киев стал одним из европейских центров культуры. Устроение школ и переводческое дело приобрели значительный размах. Дети и внуки самого Ярослава хорошо знали византийскую литературу; об этом свидетельствуют, в частности, сочинения Владимира Мономаха, внука Ярослава Мудрого.

Однако, не смотря та то, что Русь была крещена, простые люди продолжали чтить русские языческие традиции, постепенно приспосабливая их к христианским. Таким образом и возникло русское православие – причудливое сочетание славянского язычества и христианства. Не смотря на это, Крещение Руси продолжает оставаться одним из самых значительных событий в истории русской культуры.

Крещение Руси - одна из главных вех в истории нашей страны. Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба нашего государства, если бы была выбрана другая религия в качестве основной. Считается, что 28 июля в 988 году князь Владимир открыл своему народу путь к христианству. Согласно легенде, посланники великого князя вернувшись из Константинополя рассказали про великолепную службу церковную службу, что и вдохновило его принять решение в пользу именно этой религии. Между тем, в описании тех событий нет единства, и некоторые факты выглядят спорными. Несколько лет назад я побывал в Херсонесе, впечатления после посещения этого места остаются сильные, там особая атмосфера. В этом посте я собрал 10 интересных фактов Крещении Руси:

1) Первое крещение на Руси прошло за век до Владимира

Первым правителем Древнерусского государства, официально принявшим христианство византийского обряда, стала княгиня Ольга (по наиболее аргументированной версии, в 957 году, хотя предлагаются и другие даты). Отдельные случаи крещения славян были задолго до Владимира. В середине IX века знаменитый мусульманский географ Ибн Хордабех писал: «Если говорить о купцах Ар-Рус, то это одна из разновидностей славян. Они утверждают, что они христиане и платят подушную подать». А первым массовым крещением народа Руси считается так называемое «Фотиево крещение». Проведший его в 867 году патриарх Фотий свидетельствовал: «Так возгорелись они ревностью и любовью к вере, что приняли к себе епископа и пастыря и с большим усердием и вниманием исполняют христианские обряды».

2) "Сказание об испытании или выборе вер"

Принятие новой, единой, веры стало серьезным толчком к объединению русских земель. Дольше всех славянских племен оставалось в язычестве племя вятичей. Согласно «Повести временных лет», до крещения князя Владимира имело место «испытание вер». В 986 году к князю Владимиру прибыли послы от волжских булгар, предложившие ему перейти в ислам. Когда они рассказали князю об обрядах, которые необходимо соблюдать, в том числе и о запрете на питьё вина, Владимир ответил знаменитой фразой: «Руси есть веселие пити», после чего отверг предложение булгар.

После булгар пришли немцы (иностранцы) из Рима, посланные Римским папой. Те заявляли, что у них был пост по силе: «если кто пьёт или ест, то всё во славу божию». Однако Владимир отослал их, сказав им: «Идите, откуда пришли, ибо и отцы наши не приняли этого».

Следующими были хазарские иудеи, предлагавшие Владимиру принять иудаизм. В ответ на это он, зная что Хазария была разгромлена его отцом Святославом, спросил, где их земля. Хазары были вынуждены признаться, что у них нет своей земли - Бог рассеял их по другим странам. Владимир отказался от иудаизма.

Затем на Русь прибыл византиец, которого русский летописец за мудрость назвал Философом. Он рассказал русскому князю о библейской истории и христианской вере. Однако Владимир ещё не принял окончательного решения и советовался со своими ближайшими боярами. Было решено дополнительно испытать веру, побывав на богослужениях у мусульман, у немцев и у греков. Когда после посещения Константинополя посланники вернулись в Киев, они с восторгом сообщили князю: «Не ведали, где мы есть - на небе или на земле». В итоге Владимир сделал выбор в пользу христианства по греческому обряду.

3) Крещение не привело к гибели 9 миллионов восточных славян

Поскольку христианство на Руси продвигалось силой и волей, возникает вопрос - сколько человек поплатилось жизнью за его торжество? В исторической литературе встречается громадное количество жертв - вплоть до немыслимых 9 миллионов. Комментируя эту цифру, богослов Ф. Бабенко пишет: «Это абсолютно абсурдное утверждение. Даже имея современные средства массового уничтожения, убить такое количество не так-то просто, а уж в древние времена и подавно. Ни князь Владимир, ни его преемники просто физически не могли уничтожить 9 миллионов людей теми силами, что были у них в наличии. Даже Батыево нашествие унесло в разы меньше жизней, хотя масштаб его разрушений был беспрецедентен для средневековой Руси». Впрочем, сопротивление все-таки было, и были жертвы.

4) Крещение других русских земель

Вслед за Киевом постепенно христианство пришло в другие города Киевской Руси: Чернигов, Волынский, Полоцк, Туров, где создавались епархии. Крещение Руси в целом затянулось на несколько столетий - в 1024 году Ярослав Мудрый подавил восстание волхвов во Владимиро‑Суздальской земле (аналогичное восстание повторилось в 1071 году; тогда же в Новгороде волхвы противостояли князю Глебу), Ростов был крещен только в конце XI века, а в Муроме сопротивление язычников новой вере продолжалось до XII века.

5) Юбилейное празднование

Процесс подготовки празднования 1000-летия Крещения Руси совпал с «перестройкой» и политикой «гласности» в Советском Союзе. Советское правительство проявило интерес к празднованиям: одним из знаковых событий стала передача в 1983 году во владение Московской Патриархии части строений бывшего Свято-Данилова монастыря, в котором была возрождена монашеская жизнь и создан духовно-административный центр. Кульминацией торжеств 12 июня 1988 года стало сослужение в Даниловом монастыре многочисленных православных иерархов со всего мира. Затем празднования переместились в Киев, где в последний день торжеств десятки тысяч участников стали свидетелями богослужения в Киево-Печерской Лавре, которое произошло впервые за почти тридцать лет. В дальнейшем в течение всего года по стране проходили мероприятия, приуроченные к памятной дате. Главным итогом торжеств стал мощный импульс к возрождению церковной жизни в СССР.

6) Россия и Скандинавия крестились примерно в одно и то же время

Официальная дата Крещения Руси - 988 год. Чуть раньше крестилась Дания, примерно в 60-х годах X века - это связано с близостью Священной германской империи и деятельностью династии Оттонов; существует знаменитый рунический камень из Еллинга, на котором конунг Харальд Синезубый говорит о том, что именно он сделал данов христианами. Вслед за Данией в 999 или 1000 году крестилась Исландия, причем это было результатом не насильственного обращения, а некоего консенсуса, решения на вече - в каком-то смысле страна проголосовала за христианство. После - Норвегия, и позже всех - Швеция, которая самими восточными скандинавами еще долго считалась языческой, почти варварской страной.

Любопытен процесс христианизации Руси и Скандинавии. По всей видимости, он шел через скандинавских воинов, купцов и путешественников, многие из которых отправлялись через Русь в Византию служить телохранителями византийских императоров или просто оставались в его войске. Там они нередко крестились (этого мог требовать, так сказать, контракт, поскольку император не желал, чтобы его охраняли язычники) и, возвращаясь, заносили «бациллы» христианства на Русь и на собственную родину. Не случайно в летописях говорится, что многие варяги были христианами еще до того, как Владимиру Святому вообще пришла в голову мысль жениться на византийской принцессе и принять крещение.

Впрочем, на христианство в Скандинавии значительное влияние оказывала англосаксонская церковь: именно англосаксы занимались обращением Норвегии, и первые клирики здесь были преимущественно из Англии. В какой мере эхо этого влияния доходило до Руси - большой вопрос. Изводы христианства на Руси и в Скандинавии были все же не вполне одинаковы, хотя особенных противоречий между ними не было, а сходства хватало. Например, Владимир Святой, приняв христианство, привез мощи папы римского Климента, культ которого на время укоренился на Руси. Культ Климента явно был и в Норвегии, где конунг Олав Трюггвасон и Олав Святой строят в его честь не одну церковь.

7) Крещение Полоцка

Согласно исландским сагам, крещение Полоцка произошло благодаря скандинавам. Некто Торвальд (имя явно языческое) Кодранссон по прозвищу Путешественник через Киев прибыл в Полоцк и, заручившись поддержкой тамошнего князя, остался в городе. Будучи христианином, Торвальд строит в Полоцке церковь и основывает монастырь. Предполагается, что умер Торвальд в Полоцке, был погребен у церкви Святого Иоанна Крестителя и долгое время почитался там как святой. Впрочем, решительно неясно, содержит ли это предание хоть какое-то историческое зерно.

8) Добрыня Никитич и Крещение Руси

Отношения русского эпоса с историческим процессом сложны и неоднозначны. Невозможно отделить одно от другого. Но и соотносить сюжеты былин с реальными историческими событиями было бы неверно. Былина выхватывает из истории только те фрагменты реальности, которые соответствуют ее эпической схеме. Это могут быть имена или отголоски реальных событий. Но этого недостаточно, чтобы говорить об историчности былины.

Существует сюжет о Добрыне и Змее, который довольно сильно выделяется среди остальных былинных сюжетов. После вполне обычного зачина начинается странное: сражаясь со Змеем, который напал на Добрыню в реке, герой находит на берегу шапку земли греческой и бросает ею в змея. Тот с воем убегает, обещает больше ничего не грабить, на Русь не летать и так далее. Если сопоставить имена и детали этой былины с историей Крещения Руси, вырисовывается очень интересная вещь. В былине упомянут Добрыня - так же в летописях зовут дядю князя Владимира, действительно крестившего Русь вместе со своим племянником. Есть река - деталь тоже немаловажная, так как крещение всегда происходит в воде. Есть змей - символическое воплощение языческого врага. И наконец, самая странная и непонятная деталь - шапка земли греческой, с помощью которой этот самый змей-язычник и оказывается побежден.

9) Болгарский историк Николай Тодоров так оценивал христианизацию Руси:

Византия побудила Русь принять христианство. В результате этого акта племена и народности восточных славян приобщились к средиземноморской цивилизации, которая известна под названием «Византийской цивилизации» и которая утвердилась в Юго-Восточной Европе и на Ближнем Востоке в качестве синтеза античного и христианского наследия. Это обеспечило древнерусскому обществу доступ к плодам тысячелетнего развития философской мысли, социальных и естественных наук и т.п. Русь создала свои собственные институты в соответствии с моделью всего европейского сообщества от государства и до епископата, и от школы до суда.

10) Крещение помогло Владимиру преодолеть личное распутство

До крещения Владимир был совсем не святым. Великий хронист Титмар Мерзебаргский называл его «великим распутником». В христианстве он вел себя гораздо скромнее, вступив в брак всего дважды (и то, не одновременно). Как отмечает по этому поводу доктор исторических наук С. Алексеев:
«Христианство учит, что возможно покаяние в грехах и их прощение по милости Божьей. Не всем это известно, вероятно, но средневековым создателям летописей и житий Владимира известно было. Им, по всей видимости, трудно было представить, что женолюбие князя в языческой его жизни, с которым он боролся после принятия Христа, которое старался искупить покаянием и милосердием к ближним, станет для кого-то аргументом против его святости. Христиане считают, что святы не безгрешные, а победившие грех. А о том, как Владимир преодолевал себя благодаря новой вере, пишут не только русские летописцы, и душевное изменение князя не является благочестивым вымыслом».

О начальном периоде «крещения Руси» известно очень мало. Сведения, сообщаемые летописями и другими литературными памятниками, не только скудны, но и противоречивы. Глухо упоминают об этом событии византийские, арабские и армянские источники.

«Повесть временных лет» утверждает, что сам Владимир крестился в захваченной им Корсуни [древнерусское название античного города Херсонеса, развалины которого находятся не окраине современного Севастополя]. Но из труда монаха Иакова «Память и похвала Владимиру» мы узнаем о том, что Корсунь была взята Владимиром лишь на третий год после крещения, и поэтому многие историки и некоторые церковные авторы сомневались в достоверности корсуньской версии начала христианизации Древней Руси . Однако и сторонники и противники данной версии сходятся на том, что реальным началом «крещения Руси» следует считать не корсуньское событие, то есть крещение самого князя, а обращение в новую веру киевлян, предпринятое Владимиром уже после возвращения Корсуни византийцам.

Нет в древнерусских источниках и достаточно детализированного описания самого процесса принятия христианства киевлянами. «Повесть временных лет» сообщает об этом предельно кратко.

Возвратив Корсунь византийцам, Владимир вернулся в Киев. «И когда пришёл, повелел опрокинуть идолы – одних порубить, а других сжечь Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью, и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами... Вчера ещё был чтим людьми, а сегодня поругаем. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли ещё они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр... Затем послал Владимир по всему городу со словами: «Если не придет кто завтра на реку – будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, – да будет мне враг». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы это князь наш и бояре».

Еще лаконичнее описал крещение киевлян митрополит Иларион, автор «Слова о законе и благодати».

Крестившись сам, Владимир «заповеда по всей земли своей креститися и всем быти крестьяном, малыйм и великийм, рабом и свободным, юным и старым, богатым и убогим; и не бысть ни единого же противящася благочестному его повелению, да ещё кто не любовию, но страхом повелевшего крещахуся, понеже бе благоверие его с властию сопряжено».

Из этих повествований, сообщающих о далеко не однозначном отношении киевлян к религиозной реформе своего князя, современные церковные авторы вырывают лишь фразы о том, что «с радостью пошли люди», «не бысть ни единого же противящася», и утверждают, будто крещение жителей Киева прошло при всеобщем ликовании. Наши предки «со слезами радости принимали крещение» («Журнал Московской патриархии». Далее – ЖМП, 1947, № 8, стр. 12). «Все шли по зову своего вождя, ибо верили ему» (ЖМП, 1954, № 7, стр. 11). «Русский народ с радостью принимал христианство» («50-летие восстановления патриаршества». Специальный выпуск ЖМП, 1967, стр. 31). «Новая религия сразу же была воспринята» («Православний вiсник». Далее – ПВ, 1972, № 2, стр. 22) и т. д.

Но при внимательном чтении приведенных выше древнерусских текстов картина начала «крещения Руси» предстает перед нами совсем не такой идиллической, какой она изображается на страницах современных изданий русской православной церкви. Как ни идеализирован в этих текстах процесс обращения в новую веру, авторы их вынуждены были признать, что крещение жителей Киева не обошлось без угроз и принуждения со стороны властей. Не желавшим креститься заявляли, что их будут рассматривать как противников князя («Если не придёт кто завтра на реку... да будет мне враг»), а значит, какая-то часть киевлян оказалась в водах днепровских отнюдь не по доброй воле – «не любовию, но страхом».

Даже и некоторые церковные историки не отрицали принудительного характера крещения. «Не все, принявшие тогда у нас святую веру, приняли её по любви, – писал, например, архиепископ Макарий (Булгаков), – некоторые – только по страху к повелевшему... не все крестились охотно, некоторые – неохотно». «Не желавших креститься, – признавал Е. Е. Голубинский, – было весьма много как в Киеве, так и вообще во всей Руси». Такого же мнения на этот счет был и архиепископ Филарет (Гумилевский).

Потребность в новой религии, как уже было отмечено, ощущали лишь социальные верхи Руси. Владимиру и его ближайшему окружению она была нужна для укрепления великокняжеской власти. Сословие феодалов искало в ней оправдание своего привилегированного положения в древнерусском обществе и идеологическую узду для челяди и смердов. Купцам христианизация Руси сулила расширение торговых связей с другими странами. Все вместе они получали возможность с помощью новой веры насаждать в массах покорность, примирять угнетенных с тяготами подневольной жизни и тем самым удерживать народ от протеста.

В ином положении находились социальные низы. Ни смерды-крестьяне, ни ремесленники, ни челядь (бесправные холопы-рабы) не получали от вводимого христианства, давно переставшего быть религией обездоленных, ничего такого, что отвечало бы их устремлениям и надеждам.

Не приспособленная к условиям жизни приднепровских славян и потому не находившая отклика в их душах идеология Византийской империи воспринималась народными массами Киевской Руси как нечто глубоко чуждое. Поэтому они принимали новую религию неохотно, уступая не столько уговорам, сколько угрозам и принуждению.

«Всякое правдоподобие требует предполагать, – отмечал Е. Е. Голубинский, – что было некоторое, а может быть и немалое, количество таких, которые остались глухи к проповеди и в глазах которых князь и бояре были отступниками от староотеческой веры. Одни из таких людей могли быть заставлены повиноваться угрозами или даже прямо силой, а другие, вероятно, не были заставлены никакими средствами или искали спасения в бегстве или сделались, так сказать, языческими мучениками».

Крещение киевлян явилось всего лишь началом процесса христианизации древнерусского государства. Новую религию, ставшую государственной, надо было распространить по городам и деревням Руси. И хотя привезенным из Византии священнослужителям повсеместно и самым решительным образом содействовали княжеские власти, достичь поставленной цели оказалось не так-то просто. Согласно летописным свидетельствам и житийным текстам, насаждение христианства редко где обходилось без сопротивления народных масс, без насилия и принуждения. Вот лишь несколько фактов.

Вторым по величине и значению городом Киевской Руси во время княжения . Причём наиболее резко, явно и открыто демонстрировал такое отношение простой люд. Когда началась процедура принятия христианской веры, воинам княжеской дружины пришлось силой загонять упорствовавших новгородцев в реку.

С большим трудом удалось миссионерам приобщить к новой вере жителей Ростова. Первые два епископа – Федор и Иларион (XI в.) ничего не могли поделать с «язычниками» и убрались из города. Против третьего – Леонтия – Ростов взбунтовался. Лишь четвертый епископ – Исайя смог добиться некоторого успеха, да и то не в самом Ростове, а в окрестных землях. Но и ему не удалось заставить всех ростовчан принять новую веру.

Такие же трудности возникли при христианизации населения Мурома. К новой вере не смогли приобщить муромцев ни сын киевского князя Владимира – Глеб, ни его преемник.

Случалось, что население устраивало самосуд над особо ревностными миссионерами. Так поступили, например, вятичи, убившие монаха Кукшу, который в середине ХII века прибыл в их края из Киево-Печёрского монастыря.

Историческая реальность заставила считаться с собою и церковных литераторов, выступавших в дореволюционное время на страницах многочисленных церковных периодических изданий.

«Язычество, – читаем, например, в статье «Политическая и общественная деятельность высших представителей русской церкви (X–XV вв.)» в журнале «Звонарь» (1907, № 8, стр. 32), – было еще сильно, оно не отжило ещё своего времени у нас на Руси, оно сопротивлялось введению христианства; поэтому правительство принимает насильственные меры в деле распространения христианства, прибегает к огню и мечу с целью внедрения евангельского учения в сердца язычников. И служители Христа не вооружаются против таких средств; напротив, они их оправдывают и на трупах воздвигают крест Христов».

Что же касается современных православных богословов и проповедников, то они либо замалчивают эти факты, либо выступают с заявлениями, явно им противоречащими. «Привлечение язычников и инаковерующих в Киевской Руси к церкви Христовой совершалось не путем насилия, а силой убеждения, при содействии благодати божией, живой и чудесной» (ЖМП, 1982, № 5, стр. 50).

В статьях и проповедях современных православных богословов фальсифицируется не только характер христианизации населения Киевской Руси, но и темпы этого процесса, его сроки. Лишь очень немногие из нынешних поборников русского православия признают (да и то как бы мимоходом), что «распространение христианства на Руси было длительным процессом» (ЖМП, 1981, № 3, стр. 48). Обычно же на страницах изданий Московской патриархии мы встречаем утверждения, будто «крещение Руси» прошло не только гладко, мирно, бесконфликтно, но и быстро, прямо-таки стремительно. «Конец X и первая половина XI века, – писал Н. Волнянский, – период триумфального шествия христианства по Русской земле, вплоть до её глубин и ладожско-ростово-суздальских дебрей» (ЖМП, 1945, № 9, стр. 59).

Другие богословы и церковные историки так чётко временные границы предпочитают не обозначать, но тем не менее тоже пишут о сжатых сроках. Вот наиболее типичные заявления такого рода за последние годы. «Христианство быстро было воспринято русскими племенами». «Из Киева... христианство быстро распространилось по всей нашей стране» (ЖМП, 1978, NB12, стр. 53). «В период княжения Владимира после крещения, несомненно, христианство было занесено во все концы земли Русской» (ЖМП, 1982, № 5, стр. 51).

У всех этих и им подобных высказываний все та же подоплёка – стремление придать процессу христианизации Руси видимость провиденциального явления. Идеологи русской церкви полагают, что скорость протекания данного процесса имеет принципиальное значение. Если признать, что обращение Руси в христианство длилось века, рассуждают они, то его воспримут как плод человеческих усилий. А если читателей и слушателей уверить, будто христианизация древнерусского общества завершилась за несколько десятков лет, то этот процесс предстанет в их сознании как явление «промыслительного» характера, осуществленное под воздействием «благодати божьей».

Обратимся к тому материалу, который содержится в современном курсе церковной истории, в некоторых изданиях Московской патриархии, а также в дореволюционной богословской печати.

Как свидетельствуют древнерусские источники , во времена Владимира Святославича (а умер он через 27 лет после крещения киевлян) была христианизирована – да и то в значительной мере формально – лишь малая часть Руси. Приобщили к новой религии киевлян, принудили принять христианство какую-то часть новгородцев, соорудили христианские храмы в Чернигове, Владимире-Волынском, Белгороде, Переяславле, Турове, Полоцке и нескольких других городах. Остальную территорию Киевской Руси реформаторская деятельность князя Владимира не затронула даже поверхностно.

Но и в городах, где прошло массовое крещение, христианами пусть не убежденными, но даже номинальными стали далеко не все жители. Одни приняли новую веру лишь для того, чтобы избежать неприятностей, другие принять приняли, но не усвоили, а третьи вообще не принимали: ударились в бега или затаились.

Не только при Владимире, но и при его сыне и преемнике Ярославе, который княжил с 1019 по 1054 год, христианство ещё не утвердилось повсеместно. Ставленник Ярослава митрополит Иларион в своем «Слове о законе и благодати» сетовал, что русские христиане составляют «малое стадо». Летописец отмечает, что лишь при Ярославе, то есть три десятилетия спустя после «крещения Руси», вера христианская начала «плодитися и расширяти».

Иначе говоря, даже в центре Киевской Руси новая религия завоевывала свои позиции крайне медленно. Что же говорить о периферии. Куда сложнее, чем в Киеве, обстояли дела с христианизацией Новгорода. Вопреки утверждениям современных церковных авторов, будто «христианская культура шире и глубже, чем в других центрах Древней Руси, проникла здесь в массы населения» («Православный церковный календарь», 1983 г., стр. 2), христианство долго не могло утвердиться в этом городе. Новая религия не проникла «в массы населения» на здешней земле не только в X, но и в XI веке. Летопись сообщает, что когда в 1071 году в Новгороде появился «волхв» – жрец языческого культа, который «хулил веру христианскую», он нашел поддержку у значительной части горожан: «многих обманул, чуть не весь город». Ему противостоял епископ, которого сторонники волхва «собирались убить». Лишь князь Глеб и его дружина сохранили верность христианству и поддержали епископа, а «люди все пошли и стали за волхвом». «Такое отношение народа к епископу и волхву, – отмечал Е. Е. Голубинский, – показывает, что он (народ. – Н. Г.) был еще настоящий полуязычник с перевесом сочувствий на сторону язычества и что последнее у него ещё вовсе не начало растворяться в христианстве».

Неизвестно, к чему привело бы это столкновение, если бы не коварство князя-христианина. Спрятав под плащ боевой топор, Глеб пошел к волхву якобы для спора. Князь задал волхву провокационный вопрос: «Знаешь ли, что утром случится и что до вечера?» «Знаю наперед всё», – отвечал ничего не подозревавший волхв. «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» «Чудеса великие совершу», – был ответ. «Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и тот пал замертво, и люди разошлись».

Есть все основания утверждать, что и в конце XI века христианизация Новгорода ещё не была завершена. Церковный автор пространной и основательной статьи «Положение новгородских владык от крещения Новгорода (991–92) и до подчинения его Москве (1478)» так охарактеризовал новгородцев исследуемого им периода: «Официально они числились христианами, но в частном домашнем быту оставались прежними язычниками... Холодно относились к новой вере, мало интересовались делами церкви и индифферентно смотрели на её предстоятеля-епископа». Лишь в XII–XIII веках «новгородцы сроднились с христианством» («Вера и разум», 1913, № 1, стр. 55–57).

Если в самом Новгороде потребовалось так много времени для насаждения христианства, то в его обширнейших владениях этот процесс растянулся на несколько столетий. «Чудь Водской пятины [Пятины новгородские – территориально-административные районы, на которые делилась Новгородская земля с конца XV по начало XVIII в. По пятинам вёлся учёт неселения, проводилась раскладка податей и повинностей] в Новгородской области, – писал Е. Е. Голубинский, – крещённая, может быть, ещё в период домонгольский и едва ли позднее XIII века, оставалась двоеверною до половины XVI века».

О том, когда и как обращали в христианскую веру жителей чудского, ижорского, ореховского и других уездов Новгородской земли, красноречиво рассказал архиепископ Макарий (Булгаков) в «Истории русской церкви». Узнав о том, что жители, формально считаясь христианами, фактически «не переставали держаться грубых языческих суеверий», новгородский архиепископ прибегнул к типичным для миссионеров решительным мерам. В 1534 году он повелел «по всем чудским и ижорским местам, в сёлах, деревнях и лесах разорять и истреблять огнем языческие мольбища, священные деревья и камни, а население кропить святой водой и «вразумлять». Тех же, которые «останутся упорными и непослушными», надлежало «брать и препровождать в Новгород на суд владыки и гражданской власти».

За пределами Киевской Руси новая религия распространялась ещё медленнее. Этот факт, признаваемый большинством дореволюционных историков церкви, дружно отрицают современные православные богословы и церковные проповедники.

Вот основные хронологические рамки христианизации народов Руси, начатой при князе Владимире.

Лишь в XII веке началось обращение в христианство славянского племени вятичей – тех самых, которые умертвили миссионера Кукшу. Все сведения о вятичах, писал Е. Е. Голубинский, заставляют предполагать, что христианство «распространялось между ними весьма медленно и окончательно водворилось весьма нескоро».

Примерно в то же время и с теми же трудностями христианство стало проникать в Вологодскую землю, на берега Северной Двины и Камы.

Только во второй половине XIII века началась христианизация чуди заволжской, а в XIII–XIV веках подверглись крещению карелы и прочее население Олонецкого края.

К середине XIV века относится начало деятельности христианских миссионеров среди лопарей (саами), проживавших по берегам Онежского озера.

Ещё позднее стали приобщаться к христианству коренные жители Пермской земли – зыряне.

Язычество и в XV веке продолжало удерживать свои позиции на Пермской земле.

Только в XV веке крестили большинство лопарей, кочевавших по побережью Ледовитого океана.

С XVI века начали обращать в христианство народы Поволжья. О том, как крестили татар бывшего Казанского ханства, рассказал в своем курсе истории церкви профессор-протоиерей А. В. Горский: «После мятежнических волнений, усмирению которых содействовали сами новообращённые, наступило время, более благоприятное для распространения христианства. Некрещёным татарам воспрещено было оставаться в Казани – городе, посвящённом имени бога христианского, им отведена была особая слобода, и они не имели здесь мечетей» (ЖМП, 1976, № 4, стр. 70).

В XVIII веке и вплоть до начала XX века крестили калмыков, народности Сибири и Камчатки.

Будучи не в состоянии отрицать факты сопротивления крещению, современные церковные авторы утверждают, будто противодействие оказывали социально реакционные силы. «Миссионеры всюду встречались со многими противлениями и препятствиями как со стороны языческих жрецов и вещих стариц, так и со стороны тех, кому выгоднее было использовать труд темного люда, чем иметь дело с просвещенным христианином, которому внушили, что богатые и бедные одинаковы пред богом, а в земной жизни должны видеть друг в друге своего брата» (ЖМП, 1982, № 5, стр. 52).

На самом же деле не древние верования , сложившиеся в доклассовом обществе, оправдывали социальное неравенство, а оправдывало его христианство – религия классового строя. Поэтому противились введению христианства не те, кто «использовал труд темного люда» (им новая религия была на руку), а широкие народные массы, для которых смена религии означала ухудшение их положения.

Таким образом, ни один богословский тезис, касающийся начального этапа христианизации древнерусского общества, не выдерживает сопоставления с фактами отечественной истории.

Введение христианства в качестве государственной религии Киевской Руси отвечало классовым интересам социальных верхов древнерусского общества. Народным массам христианская религия несла новые беды, что и породило широкую оппозицию крещению со стороны киевлян, новгородцев, жителей других городов и сел. Наших предков обращали в новую веру не мирно и благостно, как утверждают современные православные богословы и церковные проповедники, а с применением силы, посредством принуждения.

Процесс насаждения новой веры, вопреки утверждениям церковных идеологов, занял не десятилетия, а столетия, а кое-где затянулся до начала XX века.

Заметный шаг вперед в своем развитии сделало молодое русское государство в период княжения Владимира Святославовича (980 - 1015 гг.). Особенно важное значение имела его религиозная реформа - принятие христианства в 988 г. Древние русичи были язычниками, поклонялись множеству богов (бог неба - Сварог, бог Солнца - Дажбог, бог грома и молний - Перун и т.д). Христианство было уже известно на Руси и до крещения Владимира. Как пишет Н. М. Карамзин в “Истории государства Российского”, княгиня Ольга в 955 г. “пленясь христианским учением отправилась креститься в Констатинополь. Патриарх был ее наставником и крестителем, а император Константин Багрянородный восприемником от купели”

“Возвратившись в Киев, она старалась просветить сына князя Святослава, но получила ответ: “Могу ли один принять новый закон, чтобы дружина не смеялась надо мной?”

Сын Святослава великий князь Владимир, занявший киевский престол в 980 г., уже в первые годы своего правления осознавал необходимость принятия единой государственной религии. Однако будущий креститель Руси начинал свой путь убежденным язычником, и прошло немало времени, пока изменились его взгляды. “Он стал изыскивать истинную веру, беседовал с греками, магометанами и католиками об их вероисповеданиях, отправил десять разумных мужей в различные страны для собрания известий о богослужении и, наконец, по примеру бабки своей Ольги и по совету бояр и старцев стал христианином” (Н.М. Карамзин).

Дело крещения Руси облегчалось внешними обстоятельствами. Византийскую империю сотрясали удары мятежников - Варды Склира и Варды Фоки. В этих условиях императоры-братья Василий Болгаробойца и Константин обратились за помощью к Владимиру. В награду за военную помощь Владимир просил руки сестры императоров Анны.

Императоры не выполнили своего обязательства - отдать за Владимира свою сестру Анну. Тогда Владимир осадил Корсунь и принудил византийскую царевну выйти замуж в обмен на крещение “варвара”, которого давно привлекала греческая вера. “Воротясь в столицу, Владимир приказал истреблять кумиров и истуканов, а народ был крещен в Днепре”. (Н.М. Карамзин).

Распространение христианства зачастую встречало сопротивление населения, почитавшего своих языческих богов. Христианство утверждалось медленно. На окраинных землях Киевской Руси оно установилось намного позднее, чем в Киеве и Новгороде. Как отмечал известный историк феодализма С.В. Бахрушин, христианизация растянулась на ряд десятилетий.

Принятие христианства на Руси в православной традиции - процесс закономерный и объективный, связанный с развитием феодальных отношений, приобщением к европейской цивилизации, формированием и развитием национальной русской культуры через византийскую и античную культуру.

Во главе церкви стоял Киевский митрополит, который назначался из Константинополя или самим киевским князем с последующим избранием собором епископов. В крупных городах Руси всеми практическими делами церкви ведали епископы. Митрополит и епископы владели землями, селами, городами. Князья на содержание храмов отдавали почти десятую долю собираемых в казну средств. Кроме того, церковь имела свой суд и законодательство, которое давало право вмешиваться практически во все стороны жизни прихожан.

Христианство способствовало ускорению развития феодального способа производства в Древней Руси. Церковные учреждения наряду с князьями имели крупную земельную собственность. Прогрессивная сторона деятельности христианской церкви заключалась в ее стремлении ликвидировать элементы рабского труда.

Христианство сыграло большую роль в идеологическом обосновании и тем самым в укреплении власти киевских князей. Церковь присваивает киевскому князю все атрибуты христианских императоров. На многих монетах, отчеканенных по греческим образцам, князья изображаются в византийском императорском уборе.

Переход в христианство имел объективно большое и прогрессивное значение. Укрепилось единство славян, ускорилось отмирание пережитков брачного права.

Крещение оказало влияние и на культурную жизнь Руси, на развитие техники, ремесел и т.д. Из Византии Киевская Русь заимствовала первые опыты чеканки монет. Заметное влияние крещения отразилось и в художественной области. Греческие художники создавали в новообращенной стране шедевры, сравнимые с лучшими образцами византийского искусства. Например, Софийский собор в Киеве, построенный Ярославом в 1037.

Из Византии в Киев проникла живопись на досках, появились и образцы греческой скульптуры. Заметный крещение оставило и в области просвещения, книгоиздательского дела. Славянская азбука получила распространение на Руси в начале X в. Как записано в летописи: “Дивно же есть се, колико добра створил Русьстей земли, крестив ю”.53. Петровские реформы кардинально изменили не только политическую, но и культурную ситуацию в России. Смена основополагающих культурных ориентиров (Восток-Запад), подчинение церкви интересам государства, выдвижение на первое место служилого сословия вместо родовой знати – все эти факторы обусловили и необходимость кардинальных реформ в сфере образования: стране в новых условиях ее исторического бытия нужны были профессионалы. Организация в этой связи специальных профессиональных школ – Навигацкой, Горного дела и других, а впоследствии открытие Академии наук, основание Петербургского и Московского университетов, Академии художеств, Шляхетского корпуса, Смольного института – все это важнейшие вехи на пути преодоления Россией своей исторически обусловленной относительной культурной отсталости.

XVIII в. выдвинул на авансцену российской и европейской! жизни новую столицу – Петербург. Сама по себе эта “полночная столица” уже стала характернейшим культурно-историческим памятником эпохи. Город, сооружены в “мгновение ока” прихотью его создателя “назло надменному соседу” являл собой чудо творческих возможностей не только знаменитых архитекторов, но и безвестных русских крепостных строителей, большинству из которых так и не довелось увидеть того, что они строили в условиях режима каторжных работ. Однако, создаваемый в столь сжатые сроки и нечеловеческих условиях, к тому же с привлечением зодчих самого разнообразного национального происхождения, художественных школ и вкусов, Санкт-Петербург, тем не менее, отличался удивительно цельным художественным обликом.

Таланты французов Ж.Б.Валлен-Деламота и Э.Фальконе, итальянцев В.В.Растрелли, Д.Трезини, Дж.Кваренги, К.И.Росси, швейцарца Г.И.Маттарнови, англичан Ч.Камерона и А.Менеласа, шотландца Л.Руски, русских самородков от А.В.Квасова до А.Д.Захарова – слили воедино во славу Петра и его замыслов, во славу России, становившейся великой империей. Однако, петербургский период строительства ни в коей мере не означал угасания Москвы. Напротив, своеобразное “соревнование” двух городов стимулировало общий культурный рост стремительно “цивилизовавшейся” России, и если, скажем, дворцы и парки Северной Пальмиры значительно превосходили аналогичные памятники Москвы, то жилые городские усадьбы Москвы, созданные великими зодчими баженовым, Казаковым, Жилярди, отличались в лучшую сторону от петербургских большим своеобразием и каким-то особенным уютом. Вообще парадный чиновный Петербург и домашняя, хлебосольная Москва удачно дополняли друг друга. В ту пору говорили, что работается лучше в Петербурге, а отдыхается ‑ в Москве. И в самом деле, по части развлечений Москва опережала новую столицу: тут и театр, открывшийся раньше петербургского, и разнообразные домашние крепостные театры, развлекавшие “гостей со всех волостей” в подмосковных усадьбах Шереметева, Юсупова, Голицына прекрасные оркестры “роговой музыки”, а для простонародья – всевозможные гулянья, балаганы, потехи, которые в Москве имели давнюю и прочную традицию.

Художественным выражением эпохи стала эволюция от пышного, причудливого, порою вычурного барокко, впрочем, отличавшегося от европейского, значительно большей теплотой и известной преемственностью с культурными традициями допетровской эпохи (например, знаменитая церковь в Филях) к строгому, размеренному, упорядоченному классицизму, незатронувшему, однако, глубоко российскую социо-культурную ауру, но заставившему лишь несколько европеизировать фасады старозаветных российских городов, наконец, уже на исходе века ‑ к самому модному в то время на Западе трогательному камерному сентиментализму. Здесь для нас представляет несомненный интерес то, что, если барокко в своих зрелых, классических образцах проявилось у нас лишь во второй четверти XVIII в. в связи со строительством стилистически выдержанного роскошного Зимнего дворца (архитектор В.Растрелли), что означало опоздание по сравнению с Европой примерно на 100 лет, то классицизм как господствующий художественный стиль утвердился в начале царствования Екатерины II, в то время как в Европе он еще продолжал свое владычество, хотя уже и сходил со сцены. И вот, наконец, сентиментализм, как и все последующие художественные стили, переживал в России все этапы своего развития практически одновременно с европейскими державами. Таким образом, запущенный Петром механизм способствовал чрезвычайно быстрому преодолению страной культурной отсталости, по крайней мере, в ее внешних формах.

Впрочем, и содержательно русская наука, культура, искусство совершили за этот период гигантский рывок. Постоянные контакты со странами Западной Европы, прежде всего, с Германией, Францией, Италией обусловили успешное взаимодействие и взаимопроникновение старорусской и европейской культурных традиций. Русские не довольствовались ролью прилежных и робких учеников, как это иногда трактуется в тенденциозных панславистских антизападнических работах не вполне добросовестных отечественных историков, но всегда творчески, по-своему, преломляли западные влияния и веяния. Так, например, Д.И.Фонвизин только формально следовал канонам французской классической комедии, однако создал совершенно русскую, прежде всего по языку, характерам, юмору историю о господах Скотининых, породивших Митрофанушку. Или можно вспомнить замечательную комическую оперу “Мельник, колдун, обманщик и сват” Аблесимова и Пашкевича, до сих пор ставящуюся на сцене и вызывающую интерес у современного зрителя (пример тому – спектакль Театра на Малой Бронной в 1993 г.), где авторы формально используя итальянский сюжет и соблюдая все формальные принципы классицистического театра, создали на его основе совершено русский жанр – нечто вроде первого российского “мюзикла”. С другой стороны, русскому скульптору-самордку, вчерашнему крепостному, гениальному Федоту Шубину прекрасное знание лучших образцов мировой портретной скульптуры и внешне строгое следование канонам французского классицизма отнюдь не помешало, а лишь помогло выразить в совершенной художественной форме абсолютно русские, безудержные во всех проявлениях своих необузданных страстей характеры вельмож екатерининского “первого призыва”.

То же самое можно сказать и о самобытных баснях А.П.Сумарокова, где он, переводя Ш.Лафонтена, заставляет прославленного француза выражаться вполне по-русски – в басенной “Вороне и лисице”, написанной за пятьдесят лет до классического варианта И.А.Крылова, А.П.Сумароков резюмирует строго, точно и очень по русски: “...Раскрыла дура рот – упал кусок!”; и о грациозных постройках В.И.Баженова, И.Е.Старова, А.А.Ухтомского, которые даже стилистически трудно отнести к европейскому классицизму, в чистом виде – настолько очевидно в них влияние традиции древнерусского зодчества, с одной стороны, и попытки художественно выразить “дух вольности дворянской” второй половины XVIII в. – с другой (Пашков дом В.И.Баженова или Таврический дворец И.Е.Старова).

Конечно, как неоднократно справедливо отмечалось, заимствование порою бывало и рабским, что представляется вполне естественным, учитывая характер и темпы петровских преобразований и что вообще свойственно периоду становления светских национальных культур (а Россия переживала именно такой период).

Плодами подобного скороспелого перестроившегося на западный лад, но усвоившего только поверхностные манеры, да и то усвоившего чрезвычайно плохо при постоянном “смешении языков французского с нижегородским”, стали давно и слишком хорошо, к сожалению, вошедшая в российский менталитет восторженная исступленная “осанна” всему, что нисходит на российскую землю с парижских высот, как-то странно сочетающаяся с патриотизмом на уровне спорта, балета и водки. Истоки подобного коренятся, безусловно, в реформах Петра, однако было бы несправедливо все сваливать на предков.

“Засилье иностранцев в России” в то время означало для российской культуры, прежде всего кипучую, самоотверженную деятельность на благо формально чужой им страны многочисленных талантов нерусского происхождения. Назовем здесь хотя бы немцев Г.В.Рихмана и А.Л.Шлеццера (физика, история), француза П.С.Палласа (геология), итальянцев Ф.Арайи и Дж.Сарти (оперная музыка), П.Горзаго (театрально-декоративное искусство), уже упоминавшихся многочисленных зодчих – творцов Петербурга и его окрестностей.

Основная же заслуга принадлежала и в это время русским деятелям. Здесь надо подчеркнуть тот несомненный, с нашей точки зрения, факт, что основным стимулятором развития культуры стала официальная продворянская политика Екатерины II, нашедшая свое законодательное выражение в серии актов, даровавших особые права и привилегии дворянам, в первую очередь, в знаменитой “Жалованной грамоте дворянству”. Освобожденное от обязательной воинской и государственной службы, от телесных наказаний, внесословного суда и обременительных налогов, сверхпривилегированное сословие создало в результате своего более чем столетнего особого развития уникальную по своему характеру и мировому значению культуру. Эту культуру можно назвать “барской”, поскольку базисом ее было все более ужесточавшееся крепостное право, а надстройкой – формально абсолютно праздное, господствующее сословие. Но фасадная сторона этого барства была и очень привлекательной и, вполне европейской по самым передовым тогдашним меркам и плодотворной в условиях господствующих тогда во всей Европе устремлений просвещенного рациональнализма и духовного общения без национальных и конфессиональных перегородок.

Характерным выражением отмеченных выше особенностей в России стали так называемые “просвещенные дилетанты” – своеобразное сословие внутри сословия. Люди, как правило, широко и достаточно свободно мыслящие, прекрасно ориентировавшиеся и самостоятельно творившие в самых разных областях человеческого знания, они зачастую не имели специального образования и занимались скорее всем понемногу, однако стали очень серьезной составной частью отечественной культуры эпохи, во многом формируя ту гуманитарную базу, на которой поднялась потом и пышно расцвела русская культура “золотого” XIX в. Вот имена только некоторых: И.П.Елагин (1725-1794) – сенатор, писатель, журналист, историк, театрал, переводчик, поэт-сатирик и к тому же известный масон; А.Н.Оленин (1763-1843) – археолог, историк, художник, художественный критик, гравер, крупный чиновник, директор Петербургской публичной библиотеки и президент Академии художеств; Н.А.Львов (1751-1804) – архитектор, художник, поэт, блистательный скрипач, музыковед-фольклорист, инженер-строитель, педагог и хозяин одного из самых популярных салонов.

Вообще в салонах, появившихся в эпоху Екатерины, но получивших особую популярность уже при Александре I, культурная жизнь представала во всем ее многообразии и разнообразии (разумеется, речь идет только о дворянской среде) – поэты впервые читали там свои стихи, композиторы исполняли только что написанные произведения, художники спорили напропалую и взахлеб описывали красоты Италии, Швейцарии, куда их стали отпускать в “творческие командировки” за казенный счет; ветераны усаживались за карточные столы и вели вперемешку с классическим вистом разговоры о высокой и не очень высокой политике, вспоминали былые “золотые времена” и ругали вовсю молодежь. Возникали “клубы по интересам” – английские клубы в Петербурге и Москве, музыкальные салоны братьев Виельгорских и Зинаиды Волконской, и, однин из первых – литературно-масонский кружок Елагина. В салонах формировались и оттачивались вкусы, создавались репутации, в известной степени формировалась политика, так как вхожи туда были и чиновники самого различного калибра. Именно салоны создали славу Г.Р.Державину и И.И.Дмитриеву, там впервые прозвучали произведения Е.И.Фомина, Д.С.Бортнянского, И.Е.Хандошкина и там же “почетные граждане кулис” обсуждали и формировали сценическую репутацию П.А.Плавильщикова, Я.Е.Шушерина, А.С.Яковлева.

Важной формой культурной жизни второй половины XVIIIвека становится журналистика. Вообще это было время, сопоставимое для журналов с “золотым XIX веком” литературы. Можно сказать, что русская классическая литература вышла из русской журналистики XVIII в. В стране выходило огромное количество самых разнообразных журналов (чему, разумеется, способствовало разрешение властей на открытие частных типографий и ведение частного предпринимательства в литературе) от серьезных общественно-политических типа “Вестника Европы” до чисто литературных “Живописец”; от сатирических (“Трутень”, “Пчела”), до журналов для женщин (“Аглая”); от развлекательных (“И то и се”) до специальных, профессиональных (“Жизнь земледельца”). Пока еще журналы не стали, как впоследствии, рупором общественной жизни, но судьба журналистов, пытавшихся быть независимыми, была порою трагичная, как, впрочем, и писателей, осмеливавшихся критиковать “неприятные стороны” российской действительности – Шлиссельбургская крепость для писателя, философа, журналиста Н.И.Новикова, тюрьма и ссылка для А.Н.Радищева, шельмование, арест и наконец спровоцированное самоубийство для Я.Б.Княжнина – только немногие примеры борьбы с “культурой сопротивления” в ее самых робких ростках.

Великая французская революция, потрясшая всю Европу, заставила и Россию слегка притормознуть на пути прогресса. Просвещенный абсолютизм все чаще забывал о том, что он “просвещенный” и старался распространить свою абсолютную власть на всю страну, в том числе и на культуру. Да и само по себе сосуществование европейски образованной элиты и абсолютно бескультурного, дикого средневекового рабства, противоестественное по своей сути, провоцировало неотвратимый в будущем социальный взрыв. Социокультурный зародыш потрясений 1917 и последующих годов уже сформировался. Необходимо было только время, чтобы дать ему окрепнуть и развиться. Охотников же способствовать процессу развития и воспитания этого страшного зародыша оказалось в России немало и, прежде всего, среди нарождавшейся дворянской интеллигенции, которая, “безмятежно расцветая в садах Лицея”, еще только готовилась к самостоятельному выходу на историческую авансцену, выходу, который оказался для нее столь эффектным, с одной стороны, и столь трагическим, в конечном счете – с другой.