Неприкаянный покой николай шатров. Неизданные стихи

История первая (возможная). Вечный покой В подземном переходе Сергей и Людмила отстали, они хотели поговорить о странном поведении Новиковского, но не успели: их внимание привлекла странная нищая бабушка, перед ней лежала шапка с милостыней, а в руках она держала

Поповский Николай Профессор. Родился около 1730 года, умер в 1760 году.Он всего более известен переводом славного «Опыта о человеке» – «Essay on man». Ломоносов называл Поповского надеждою российского Парнаса и весьма усердно хвалил его. В самом деле, некоторые места «Опыта»

ПОЭТ, ИЗМЕНЯЮЩИЙ ВЕЩИ

Фигура Николая Шатрова (1929-1977) не вписывается в существующие клише. Прoклятый поэт, почвенник... Элементы чего-то подобного можно уловить, но свести поэтическую судьбу Шатрова к определенным этикеткам невозможно. Это касается и того контекста русской неподцензурной поэзии, в котором Шатров volens nolens существовал: ни с одной школой, группой, ни с одним кругом его не удается связать, хотя и с участниками так называемой “группы Черткова” он находился в отношениях “дружбы-вражды”, и со смогистами был связан.

Шатров - отдельный. Во всем, и, в первую очередь, - в своей поэтике. Впрочем, определенные переклички с другими авторами, конечно же, у него есть. К примеру, Владимир Алейников ставит Шатрова в один ряд с такими поэтами, как Александр Величанский, Леонид Губанов и сам Алейников, и поясняет: “эти поэты... являются не только лириками, но и эпиками, и современный эпос частично уже написан, но не одним человеком, а несколькими людьми, а частично еще создается. И форма его иная, чем прежде... Это новый современный, совсем особенный, да еще и русский эпос - именно собрание всех написанных поэтом вещей, объединение их в одно целое”.

Интересно, что Алейников называет поэтов, которых нечуткий критик объявил бы графоманами - по причине грандиозности корпуса их текстов. Это и впрямь “графомания” - в безоценочном смысле любви к письму. Конечно же, склонность писать много никак напрямую не влияет на качество поэзии и говорит лишь об определенном темпераменте данного автора. Важно другое: существует как минимум два типа поэтов (я говорю только о знаковых фигурах новейшей русской литературы, не рассматривая вопрос о “плохом письме”, дилетантизме и т. п.). Одни из них, например Шатров (а из более ранних – Федор Сологуб), оставляют огромное наследие, другие (вспомним хотя бы Михаила Ерёмина) всю жизнь словно бы составляют одну книгу.

Так вот: в случае многопишущих поэтов усложняется задача, которая стоит перед публикаторами их текстов. Если представить “изборник”, в котором стихотворения автора попадают в адекватный контекст, то в книге может оказаться много лакун и пустот. Именно такова первая шатровская книга, “Стихи” (Нью-Йорк: Аркада; Arch, 1995. Сост. Ф. Гонеонский, Я. Пробштейн), и ее недостаточность, “пористость” отметил в уже цитированной статье Алейников. Другой путь для публикатора - издать тот или иной авторский цикл, сборник так, как хотел бы его видеть поэт, - при этом заведомо отказываясь от представления всего творчества, ограничиваясь определенным, узким периодом времени. Такова вторая книга Шатрова – “Переводы из себя” (Сборник стихов 1977-1975 гг. М.: Третья волна, 2000. Сост. Ф. Гонеонский).

Во всяком случае, и один, и другой тип издания предлагают нам лишь свидетельство о поэте: фрагменты, обломки. Если произведение в полном смысле слова - это вся совокупность текстов, весь корпус в целом (именно он, по Алейникову, и является “эпосом”), то по любому неполному изданию мы можем судить лишь крайне приблизительно.

Издание нового, весьма объемистого тома шатровских стихотворений скорее относится к первому типу - это “изборник”. “Стихотворений и поэм Н. Шатрова хватит еще на шесть томов”, - пишет редактор и составитель книги Феликс Гонеонский, друг покойного поэта и пропагандист его творчества. Впрочем, и представленный корпус текстов позволяет сделать вывод о характере шатровской поэтики; к тому же несколько поздних авторских книг или циклов (разграничить эти понятия в случае самиздатского бытования текстов не всегда удается однозначно) представлены в книге почти полностью.

Есть странное ощущение, будто Шатров совмещал в себе самым удивительным образом два, казалось бы, противоположных способа поэтического существования: визионерство и позерство (последнее слово использую не в качестве негативной оценки, а как обозначение сознательного конструирования своей судьбы, жизнетворчества - быть может, несколько навязчивого). Вот, например, как Шатров поддерживает жизнь Мифа о Поэте, как бы противопоставляя стратегию своего творчества иным стратегиям, существовавшим в андеграунде, стратегиям, условно говоря, авангардным или постмодернистским:

Как хорошо, что ты - поэт

И можешь жить землей и небом,

Питаться воздухом и хлебом

(Хоть ничего дороже нет).

(“Самое гениальное”)

Стихи неведомые миру...

Свою невиданную лиру

Невидимый таит поэт.

(“Сонет при свечах”)

И в то же время - визионерское бормотание:

Заверни себя в пальто,

В страх и из дверей,

Как из тела - из авто,

Выйди из зверей.

Из себя, из плоти пор

Паром изойди...

Спор напрасен. С этих пор

Некуда идти.

(“Поэма на четыре вкуса”)

Такая двойственность характерна для многих поэтов-одиночек “бронзового века” (так, мне представляется, что в некоторых отношениях к Шатрову близок - эстетически, не идеологически - Леонид Аронзон). В некоторых стихотворениях мифологизирование роли поэта и визионерство соединяются:

Поэт, изменяющий вещи

И все существа заодно,

Ужели и вправду ты вещий,

Ходящий и в храм и в кино?

(“Баллада о поэте”)

Николай Шатров - поэт крайне неровный, но и сама эта неровность предстает скорее плюсом его поэтики, нежели минусом. Некоторые стихи, кажущиеся формально неудачными, предстают, при внимательном рассмотрении, шедеврами поэтического примитивизма, сравнимыми с лучшими стихами основателя лианозовской школы Евгения Кропивницкого. А другие стихи кажутся почти “парнасскими” благодаря своей четкости и выделанности. Таков, к примеру, “Ясный сонет” (из наиболее ярких стихотворений Шатрова):

Нас для себя Бог создал, помни это

И не бунтуй, подопытный зверек.

Пока еще игрушечна планета,

Пусть не идёт нам мирозданье впрок.

Но все же наша песенка не спета!

Господь не зря на муки тварь обрек:

Мы служим высшему, как стих поэта,

И провиденье - не бездушный Рок.

Придет пора - игрушка станет вещью,

Вещь - существом, с другими наряду...

Сама первопричина дышит жертвой:

Жизнь только внешне кажется зловещей,

В лаборатории, а не в аду, -

Ты, человек. Морская свинка - герб твой!

На фоне разнообразнейших поэтических экспериментов второй половины XX века творчество Николая Шатрова может показаться излишне традиционалистским. Доля правды в таком ощущении есть - по типу поэтического сознания Шатрову, безусловно, ближе такие хранители памяти о Серебряном веке, как Пастернак, Тарковский, Антокольский, нежели многие его современники (те же “чертковцы” или лианозовцы).

Но при этом по результатам своего творчества Шатров - несомненный экспериментатор; новаторским кажется ускользание от любых определений, от любых рамок. Теперь, будем надеяться, настает эпоха взвешенных оценок, и многие ценители постепенно начинают осознавать место Николая Шатрова в русской поэзии. Место пусть второстепенного, но классика.

Данила Давыдов

Однажды я шёл босиком по песчанному берегу моря возле Клайпеды и наступил на камень. Пальцами ноги я поддал его из песка, и он отлетел в сторону, сверкнув на солнце золотой искоркой. Я поднял камень и увидел, что это был приличный кусок янтаря. Я воодушевился и стал рыть песок вокруг места находки и кругами уходил от него всё дальше и дальше, пока не понял, что поиски бесполезны - янтарь был подарком от моря.

К чему я вспомнил об янтаре? А к тому, что с распространением Интернета людей прорвало на творчество, особенно, на стихи. Все возомнили себя поэтами, регистрируются на сайте "стихи.ру" и помещают в своих дневниках свои стихи обязательно с номером регистрации, боясь, очевидно, что их уникальные вирши кто-нибудь присвоит.

Но дело в том, что настоящих поэтов сущие единицы, они, как один кусок янтаря на пустынном побережье, и эти поэты незаметны в массе стихоплётов и откровенных графоманов, как тот же янтарь незаметен в массе песка. Их помогает отыскать лишь случай или совет истинного знатока поэтического слова.

Вот один из настоящих поэтов - Николай Шатров.

Каждый миг не похож на другой,
День и ночь мы несемся сквозь время.
Хочешь знать, что такое покой?
Это роста духовного семя.

Шатров Николай Владимирович. Родился 17 января 1929 года в Москве. Умер в 1977 году в 48 лет. Его отец, В. А. Михин, происходил из древнего княжеского рода, родословная шла аж от Ивана Калиты. Михин был знаменитым врачом-гомеопатом, был широко образованным человеком, общался со многими известными в российской истории людьми, например, с Луначарским. Николая воспитывал отчим-художник, но светлый образ отца он берёг в памяти до последних дней.
Мать, О. Д. Шатрова, была красавицей, светской дамой, актрисой, а позже - заслуженной артисткой республики.
Николай носил её фамилию.

В 1941 году мать и сын эвакуировались в Семипалатинск, там Николай закончил среднюю школу. С 1945 года учился в педагогическом институте, одновременно работая в областной газете "Прииртышская правда" литсотрудником. Однажды он принёс в газету свои первые стихи, но вместо публикации газета поместила разгромную статью, обвиняющую молодого поэта в безыдейности.

Я никогда не согрешу:
Душа тиха.
Я только Господом дышу
Из уст стиха...

Два курса Шатров учился на факультете журналистики Казахского Государственного университета в Алма-Ате. Из Казахстана переехал на Урал. В 1950 году с помощью Пастернака вернулся в Москву и был принят вне конкурса в Литературный институт имени Горького на отделение поэзии.
Затем учился в MГУ на факультетах журналистики и философии, но из-за болезни учёбу был вынужден оставить.

О, да воскреснет всех усопших прах!
Пусть смерть с косой сидит на черепах их.
Не шар земля, она – на трёх китах,
придуманная Богом черепаха.
Кит первый – верность. Мужество – второй.
А третий – бесконечная надежда.
Сто тысяч раз глаза мои закрой –
сто тысяч раз любовь откроет вежды.

По свидетельству В. Хромова, Пастернак однажды после концерта в музее Скрябина сказал, что из молодых поэтов он ценит Виктора Бокова, Евгения Винокурова, Бориса Слуцкого и "нашего Кику", так звали Шатрова.

Николай Шатров обладал познаниями в разных областях – в философии, религии, истории, в медицине, магии, оккультных науках, в литературе и технике. Он обладал даром исцеления, мог предугадывать будущее. Шатров был блистательный собеседником беседы с ним буквально завораживали присутствующих.
Его любили женщины - преданно, пылко и возвышенно.
А ещё Шатров очень много читал. Круг его чтения был столь широк, что некоторые даже удивлялись, как он всё это усваивает.

На свете нет
Запретных нег.
И лучший цвет -
Рассветный снег.
Та белизна
С голубизной
Из полусна,
Где голый зной.
Та смуглота,
В которой юг.
И роза рта,
И стебли рук.
Расту, расту
Не в высоту,
А в глубину,
В свою вину.
Во мглу, к греху,
Что кровь ожег.
А наверху
Снежок, снежок...

Издатели отвергали стихи Шатрова, а знатоки поэзии сразу приняли и полюбили их и помогали Николаю чем могли. Например, Борис Пастернак высоко оценил поэзию Шатрова и оказывал ему дружескую и материальную поддержку, чтобы тот не просто мог выжить, но и мог творить. Чтобы иметь средства к существованию, Шатров брался за любую работу - служил в музее имени Скрябина, в Третьяковской галерее и т.д. Эти должности были малооплачиваемы, лишь отнимали время от стихов, но давали радость другого рода - общение с замечательными людьми, работавшими в этих учреждениях.

Дружбой с Николаем гордились писатели, учёные, музыканты, художники, рабочие и сельские жители. Это были люди разных поколений, различных жизненных интересов и характеров, но они все находились под невероятным обаянием личности Шатрова.

Николай Шатров, фотокор газеты "Прииртышская правда" Владимир Дронов и Рафаэль Соколовский.

Дружба достойными людьми скрашивала жизнь Шатрова, но не спасала. Шатров знал себе цену и не желал себя ломать, чтобы втиснуться в примитивные рамки официальной действительности. Родиться личностью легко, трудно личностью оставаться. У Шатрова были срывы, сомнения, тяжёлые раздумья, он искал поддержку даже в алкоголе, но вера в себя, в свою стезю и упорная работа поэта уберегли его от привычного рока русского интеллигента - пьянства. Спасали стихи, только они давали ему душевный покой и "бесконечную надежду".

Я не стихотворец. Я поэт.
Сочинил и вслух произношу.
И меня в живых на свете нет,
Хоть как будто бы хожу, дышу...

Однажды Шатров спросил у жены: "48 лет - это много или мало?" Она ответила, что мало.
- "А 49 - много? Она ответила, что 49, пожалуй, многовато.
- "Вот и я думаю, что многовато".
Было ли это шуткой неизвестно, но Шатров умер на 49-м году жизни. В конце марта 1977 года у него случился сердечный приступ.
"Маргарита, отвори мне кровь!" - успел прохрипеть он жене. Врачи в больнице помочь не смогли.

Николай Шатров при советской власти не публиковался. Он плохо вписывался в "формат" советской поэзии. Издатели и критики, по словам Рафаэля Соколовского, всю жизнь вменяли ему, что в его поэзии нет социального оптимизма, а есть только упадничество.

На земле у всех людей дела,
У поэта - праздник целый век.
Жизнь моя напрасно не прошла,
Потому что я - не человек.

В начале 1980-х годов Владимир Алейников долго и безуспешно пытался издать стихи поэта за рубежом, и только в 1995 году в Нью-Йорке вышла первая книга поэта "Стихи". В период перестройки появились публикации стихов Шатрова в журналах. Изданы три книги, содержащие лишь малую часть из поэтического творчества Николая Владимировича.

Стихи Шатрова до сих пор ходят в списках у любителей настоящей поэзии, и надо сделать так, чтобы имя замечательного русского поэта стало широко известным. Такие стихи стоит перепечатывать, копировать, цитировать и распространять, имя замечательного русского поэта должно стать в один уровень с представителями русской литературной классики.

Я сын Земли и не созрел для Рая,
Мне нравится живая красота.
Любовью человеческой сгорая,
Моя душа ребячески проста.

А святости во мне нет ни на ноготь,
Весь грешен я от головы до ног.
Чтоб женщину руками не потрогать,
Я удержаться никогда не мог...

Не осуждай поэта, о Создатель!
За то, что он родился, дуралей...
И таинство святое благодати
На голову нехитрую пролей!

"Стихи же его обладают такой светлой энергией, поле воздействия их видится столь обширным и мощным, что, полагаю, им суждены и долгая, прекрасная жизнь, и более счастливая, нежели у поэта, судьба."
"И тогда из ужаса сталинщины, из хаоса хрущёвской псевдооттепели, из мглы брежневского безвременья возникнут фигуры подвижников, наших сограждан, с невероятными нередко, а чаще с внешне обычными биографиями, но с изломанными судьбами, все свои творческие и физические силы отдавших, а порою и жизнь положивших во имя русского Слова."
В.Алейников

И счастье - путь. И горе - лишь дорога,
Которая познаньем дорога.
Побудем на земле еще немного
И убежим на звездные луга.
Какие травы там, цветы какие...
А спросит Петр, ключарь небесных врат,
Откуда мы? Ответим: Из России...
И прежде всех нас впустят в Божий Сад.

Николай Шатров