Наталья савишна из повести детство история жизни. Люди срочно! Описание Натальи Савишны из повести Л.Н.Толстого. Детсво. Портрет Поведение Характер Отношение героя к людям

(1 вариант)

В 1852 году вышло произведение Л.Н. Толстого – автобиографическая повесть. В ней выведены образы тех людей, с которыми взаимодействует главный герой Николенька Иртеньев.

Наталья Савишна служила в доме Николеньки и ведала ключами от кладовой. С юности отличалась она «кротостью нрава и усердием», поэтому ее сделали няней родившейся девочки, матери главного героя. Непросто складывается жизнь героини: решив выйти замуж, она не получила благословения у своих господ и была сослана на скотный двор. Но перипетии судьбы не надломили чуткую женщину: по-прежнему она согревала весь дом своей любовью. Характер Наталья Савишна имела властный, поэтому прислуга в доме побаивалась ее. Решение господ о вольной Наталья Савишна восприняла как желание отделаться от нее: «…я вам чем-нибудь противна, что вы меня со двора гоните». Эта редкостная женщина никогда не думала и не говорила о себе. Ее бескорыстная, нежная любовь к людям делала их добрее, человечнее. Сундуки Натальи Савишны – кладезь необходимых для жизни вещей. Николенька вспоминает происшествие со скатертью, и свое поведение в этом эпизоде, когда мысленно обругал няню: «Как! – говорил я сам себе, прохаживаясь по зале и захлебываясь от слез, – Наталья Савишна, просто Наталья, говорит мне ты и еще бьет меня по лицу мокрой скатертью, как дворового мальчишку. Нет, это ужасно!» Этот эпизод остался в памяти мальчика навсегда, так как здесь Наталья Савишна, расстроившись, глядя на слезы мальчика, первая решила помириться. Доброта героини бесконечна, и именно она заставила Николеньку испытать настоящий стыд: «У меня недоставало сил взглянуть в лицо доброй старушке; я, отвернувшись, принял подарок, и слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда».

Итак, образ Натальи Савишны помогает раскрыть отношение главного героя повести к жизни, к людям. А сам характер жизни Натальи Савишны – пример подлинной любви и самопожертвования.

(2 вариант)

В главе, посвященной Наталье Савишне, Толстой сначала кратко рассказывает ее историю: дворовую девку взяли в качестве прислуги в дом, когда родилась матушка героя, она стала ее няней.

Один раз в жизни дала Наталья себе волю и попросилась замуж, за человека, понравившегося ей, чем прогневала старого хозяина, который сослал ее на полгода в степную деревню скотницей. Вернувшись из ссылки, Наталья «явилась к дедушке, упала ему в ноги и просила возвратить ей милость, ласку и забыть ту дурь, которая на нее нашла было и которая, она клялась, уже больше не возвратится. И действительно, она сдержала свое слово». Всю свою любовь она перенесла на барышню, а когда та, решив отблагодарить ее за верную службу, дала Наталье Савишне вольную, воли уже не надо было, она расценила вольную как изгнание: «Должно быть, я вам чем-нибудь противна, что вы меня со двора гоните». Это предыстория. А герой помнит старушку, с которой он делился всеми своими мыслями и мечтами, к которой прибегал между уроками, которая курила «очаковское куренье», привезенное когда-то дедом героя, и была владелицей сундуков, где можно было найти все, что душе угодно, которая баловала их и заботилась о них.

Наталья Савишна жила не своей жизнью и своей волей, а жизнью и волей господ, и не представляла себе другой доли, была счастлива ею. «С тех пор как я себя помню, помню я и Наталью Савишну, ее любовь и ласки; но теперь только умею ценить их, – тогда же мне и в голову не приходило, какое редкое, чудесное создание была эта старушка. Она не только никогда не говорила, но и не думала, кажется, о себе: вся жизнь ее была любовь и самопожертвование».

Герой вспоминает случай, когда он обиделся на старушку. Он облил скатерть, и Наталья Савишна наказала его. Маленький барчук воспринял заслуженное наказание как личное оскорбление, нанесенное ему какой-то Натальей, служанкой, и слезы злости лились из его глаз. Почувствовав его настроение, Наталья Савишна извинилась перед ним, принесла подарок, и теперь уже слезы стыда за себя душили мальчика. «Я так привык к ее бескорыстной, нежной любви к нам, что и не воображал, чтобы это могло быть иначе, нисколько не был благодарен ей и никогда не задавал себе вопросов: а что, счастлива ли она? довольна ли?» Вопросы эти возникли в его голове гораздо позже, когда он стал взрослым.

Не менее интересна речь няни Натальи Савишны, которая является связующим звеном, объединяющим несколько поколений в семье Иртеньевых, и олицетворяет живую историю дома.

В главе "Наталья Савишна" мы узнаем о том, как появилась эта добрая старушка в доме господ Иртеньевых. Толстой рассказывает о ее молодости, о том, как она стала няней, а потом экономкой. И все это время верой и правдой она служила своим хозяевам.

Наталья Савишна (Наташка, как называет ее Толстой в начале главы), дочь кларнетиста Саввы, по просьбе и заслугам отца попала в число женской прислуги бабушки главного героя. С тех пор и началась ее жизнь у Иртеньевых. Замужем она не была, хотя и хотела в молодости выйти за официанта Фоку. Однако глава семейства не позволил этого сделать и даже сослал ее на скотный двор в степную деревню. Наталью вернули через шесть месяцев. А через двадцать лет мать Николеньки решила отблагодарить ее и написала вольную, но Наталья Савишна осталась из-за привязанности к этим людям. Таким образом, "изначально эта женщина принадлежала к крестьянскому сословию и впитала в себя все то, что ему присуще". .

В речи Натальи Савишны постоянно звучит мотив воспоминаний. Подчас она ассоциативно связывает в своей речи людей с определенными вещами, напоминающими ей о них. О дедушке Николеньки няня вспоминает время от времени, вынимая из сундука куренье и зажигая его:

"Это, батюшка, еще очаковское куренье. Когда ваш покойный дедушка- царство небесное - под турку ходили, так оттуда еще привезли. Вот уж последний кусочек остался, - прибавляла она со вздохом" .

Эта женщина, как экономка и любая бережливая крестьянка, была очень запасливой:

"В сундуках, которыми была наполнена ее комната, было решительно все. Что бы ни понадобилось, обыкновенно говаривали: "Надо спросить у Натальи Савишны", - и действительно, порывшись немного, она находила требуемый предмет и говаривала: "Вот и хорошо, что припрятала" .

То есть здесь мы видим, что и рассуждает она, как присуще крестьянину, который в силу своего положения никогда ничего не выбрасывает.

Речь Натальи Савишны проста, понятна. "Это разговор обычной деревенской женщины, прожившей жизнь в барской семье" . Однажды, когда Николенька провинился, Наталья Савишна наказала его, доведя до слез, за испорченную скатерть:

"После обеда я в самом веселом расположении духа, припрыгивая, отправился в залу, как вдруг из-за двери выскочила Наталья Савишна с скатертью в руке, поймала меня и, несмотря на отчаянное сопротивление с моей стороны, начала тереть меня мокрым по лицу, приговаривая: "Не пачкай скатертей, не пачкай скатертей!" .

Здесь мы видим, что в своей речи экономка использовала существительное "скатерть" в Р.п. Отчасти из-за этого создается впечатление, что она не знает грамматики, в связи с чем неверно употребила единственное число слова "скатерть" в Р.п. (нужно говорить "скатерти"). Однако следует помнить, что это крестьянка, которую не обучали грамотности в силу ее социального положения. Поэтому для ее речи типичны такие ошибки. Хотя здесь также следует учитывать такой нюанс, как сознательное употребление существительного "скатерть" во множественном числе. Соответственно, это слово в Р.п. употреблено правильно.

Вернемся к вышеописанной ситуации. Конечно же, Николенька был уязвлен в самое сердце, стал безобразно себя вести и обиделся. Добрая душа Натальи Савишны не выдержала этого:

"Через несколько минут Наталья Савишна вернулась, робко подошла ко мне и начала увещевать:

Полноте, мой батюшка, не плачьте... простите меня, дуру... я виновата... уж вы меня простите, мой голубчик... вот вам.

Она вынула из-под платка корнет, сделанный из красной бумаги, в котором были две карамельки и одна винная ягода, и дрожащей рукой подала его мне" .

Эти слова героини раскрывают ее чувства. От переполняющих ее эмоций у нее прерывистая речь, дрожат руки, а обращения "мой батюшка" и "мой голубчик" характеризуют ее социальное положение. "Таким образом, - пишет И. Добрицкая, - можно говорить об искренних человеческих чувствах, присущих ее натуре" .

Вот еще один пример, говорящий о любви и уважении старушки к своим господам (глава "Разлука" ):

• - Кому прикажете записку о детском белье отдать? - сказала вошедшая, с заплаканными глазами и с запиской в руке, Наталья Савишна, обращаясь к maman.
• - Николаю отдайте, да приходите же после с детьми проститься.

Старушка хотела что-то сказать, но вдруг остановилась, закрыла лицо платком и, махнув рукою, вышла из комнаты .

К барыне она обращается в данном случае официально, только не употребляет никаких титулов при обращении. Вместе с тем, после ответной реплики Натальи Николаевны эмоции берут верх в старушке, и здесь мы видим, что сказать она ничего не может, лишь использует невербальный способ высказывания - машет рукой и уходит.

Истинную любовь Наталья Савишна испытывала к матери Николеньки. Это неудивительно, поскольку маленькую Наталью Николаевну воспитывала именно она:

Богу известно, как я вас люблю, моих голубчиков, но уж так любить, как я ее любила, никого не любила, да и не могу любить (глава ) .

О последних днях и минутах жизни матушки героя она рассказывает с любовью, состраданием и большим эмоциональным накалом, цитируя слова матери. В этих словах проявляется и религиозность няни:

Я сама, - говорила Наталья Савишна, - признаюсь, задремала на кресле, и чулок вывалился у меня из рук. Только слышу я сквозь сон - часу этак в первом, - что она как будто разговаривает; я открыла глаза, смотрю: она, моя голубушка, сидит на постели, сложила вот этак ручки, а слезы в три ручья так и текут. "Так все кончено?" - только она и сказала и закрыла лицо руками. Я вскочила, стала спрашивать: "Что с вами?" (глава "Письмо" ) .

Уже после смерти барыни она рассказывает Николеньке следующее:

"Когда вас увели, она еще долго металась, моя голубушка, точно вот здесь ее давило что-то; потом спустила головку с подушек и задремала, так тихо, спокойно, точно ангел небесный. Только я вышла посмотреть, что питье не несут, - прихожу, а уж она, моя сердечная, все вокруг себя раскидала и все манит к себе вашего папеньку... "Боже мой! Господи! Детей! детей!"... Потом она приподнялась, моя голубушка, сделала вот так ручки и вдруг заговорила, да таким голосом, что я и вспомнить не могу: "Матерь Божия, не оставь их!.." (глава "Что ожидало нас в деревне" ) .

Обращает на себя внимание хорошая память героини, а тем более в таком возрасте, потому что старушка воспроизводит все до мельчайших подробностей.

Вот еще примеры, говорящие о религиозности Натальи Савишны (глава "Последние грустные воспоминания" ):

"...Его святая воля! Он затем и взял ее, что она достойна была, а ему добрых и там нужно".

"...Когда ее душа будет в царствии небесном, она и там будет вас любить и там будет на вас радоваться".

"Прежде чем душа праведника в рай идет - она еще сорок мытарств

проходит, мой батюшка, сорок дней, и может еще в своем доме быть..." .

Мы видим, что в набожных речах Натальи Савишны присутствует церковная лексика. Тон ее повествования спокойный, умиротворенный. "Эта старушка свято верит в то, о чем рассказывает Николеньке" .

В этой же последней главе Толстой пишет о Наталье Савишне как об экономке, усердно исполняющей свои обязанности. Во время беседы старушки с Николенькой и последовавшей за ней трогательной сценой воспоминаний и слез вошел Фока.

• - Зачем ты, Фокаша? - спросила Наталья Савишна, утираясь платком.
• - Изюму полтора, сахару четыре фунта и сарачинского пшена три фунта для кутьи-с.
• - Сейчас, сейчас, батюшка, - сказала Наталья Савишна, торопливо понюхала табаку и скорыми шажками пошла к сундуку. Последние следы печали, произведенной нашим разговором, исчезли, когда она принялась за свою обязанность, которую считала весьма важною.
• - На что четыре фунта? - говорила она ворчливо, доставая и отвешивая сахар на безмене, - и три с половиною довольно будет.

И она сняла с весов несколько кусочков...

Нет, я потачки за барское добро не дам. Ну виданное ли это дело - восемь фунтов? .

Исходя из вышеописанного диалога, мы видим, что Наталья Савишна мгновенно пришла в себя, вытерла слезы. Тон ее сразу стал деловым, ворчливым. "Она рассуждает, как расчетливая хозяйка, - отмечает Л. В. Чернец, - и в какой-то степени разговаривает даже сама с собой" . Ее монолог состоит из вопросов и собственных ответов на них, подкрепленных соответствующими действиями. Даже Николеньку поразила такая мелочность. Но, как пишет автор, Наталья Савишна "была так глубоко поражена своим несчастием, что в душе ее не оставалось ни одного желания, и она жила только по привычке" .

Наконец, будучи человеком религиозным, эта старушка не страшилась и собственной смерти, просто попросила прощения у всех домашних, распорядилась насчет своих вещей, подчеркнув, на ее взгляд, свое самое ценное качество:

"...воровкой никогда не была и могу сказать, что барской ниткой не поживилась". Это было одно качество, которое она ценила в себе" .

Таким образом, проанализировав речь Натальи Савишны, мы можем с уверенностью сказать, что она указывает на принадлежность этой героини к крестьянскому сословию. Эта старушка говорит господам и их детям "вы", несмотря на то, что гораздо старше их. А ее обращения с уменьшительно-ласкательными суффиксами (батюшка, матушка, голубчик, Фокаша и др.) говорят о бесконечной доброте и любви к находящимся рядом с ней людям. И Иртеньевы отвечают ей теми же чувствами.

Наталья Савишна так же, как и Карл Иваныч, оставила неизгладимый след в душе главного героя, и даже больше.

«Детство». Горничная, затем нянька матери главного героя, затем экономка. На момент действия героине уже 75-80 лет, и всю жизнь та провела в услужении в доме Иртеньевых. Наталье Савишне посвящена тринадцатая глава повести. Героиня появляется также в главе двадцать пятой - «Письмо».

История создания

Повесть «Детство» - часть автобиографической трилогии Льва Толстого, куда входят также повести «Отрочество» и «Юность». Работа над повестью была закончена в 1852 году, и тогда же состоялась первая публикация в литературном журнале «Современник».

Повесть «Детство» Толстой написал в 24 года, в то время, когда вместе с братом Николаем служил на Кавказе. На работу над текстом у автора ушло больше года, Толстой четыре раза редактировал повесть. Это первая повесть, которую молодой писатель отправил в журнал. Автор мало надеялся на публикацию, поэтому к произведению приложил деньги - на случай, если рукопись решат вернуть. Однако рукопись приняли к публикации, а Толстой получил восторженный отклик редактора, чему необыкновенно обрадовался.

Повесть «Детство»

Наталья Савишна - старуха 75-80 лет, которая трудится служанкой в доме главного героя, . В этой должности персонаж состоит уже шестьдесят лет, с тех пор как Наталью еще девкой взяли в число женской прислуги, которая обхаживала бабушку героя. В юности героиня пыталась выйти замуж за молодого бойкого официанта Фоку, однако хозяин этот Натальин порыв не оценил и сослал девушку на скотный двор.

Через полгода героиню вернули назад в богатый хозяйский дом. Наталья выучила урок и с тех пор неизменно была в доме, смирно прислуживала господам и «весь запас любви перенесла на барышню». Замуж героиня так и не вышла, и вся биография Натальи Савишны оказалась тесно связана с семейством Иртеньевых.

Когда родилась мать Николеньки, Наталья Савишна из горничных «переквалифицировалась» в няню. Героиня заботится о девочке с младенчества и продолжает испытывать сильную привязанность к той всю жизнь. Мать Николеньки отвечала няне взаимностью, как и остальные члены семьи, к которым Наталья Савишна тоже испытывала любовь. Героиня - простодушная и искренняя женщина, которая с готовностью выслушивает чужие жалобы, ей можно «поплакаться».

Наталья - маленькая сгорбленная старушка с впалыми глазами, в чепце, из-под которого виднеются седые волосы. У героини добрый и кроткий характер. Николенька с детства привык к тому, что Наталья Савишна бескорыстно и нежно о нем заботится и не говорит о себе. Всю жизнь героиня усердно трудится на семью Николеньки и даже в старости постоянно занята делами - то вяжет чулки, то «записывает белье».

Героиня - честная женщина и, живя в богатом доме, ни разу не украла ничего у хозяев. Со временем Наталья стала экономкой и отвечала в доме за белье и продукты. Героиня получила ключи от кладовой и доступ к сундукам с барским добром, однако женщина честно бережет хозяйское имущество и не дает другой прислуге поблажки, если что-то пропадает или портится. Наталья всеми силами старается уберечь хозяйское добро и противодействует растратам и попыткам что-то украсть.

Наталья также следит за тем, чтобы одежда была в идеальном порядке, свежа и не тронута молью. Героиня гордится, что за всю жизнь «барской ниткой не поживилась», а господа ей доверяют. В доме к Наталье Савишне относятся с уважением, однако старая женщина ни с кем не сошлась близко и на завела дружбы, что тоже было предметом гордости для героини.

Иллюстрация к повести "Детство"

Из близких у Натальи Савишны есть только собачка-моська. В минуты слабости героиня брала собачку в постель, гладила ту, разговаривала с ней и плакала. У героини также есть брат, который давно получил вольную и уехал в некую «далекую губернию». Однако Наталья с братом не общается из-за того, что тот «ведет распутную жизнь». Героиня завещает брату собственное имущество и тот приезжает, чтобы забрать наследство, после смерти героини.

В качестве благодарности за многолетние труды мать Николеньки после замужества попыталась освободить Наталью Савишну от крепостной зависимости, но та отказалась брать вольную, изорвала бумагу в клочки и осталась служить в доме. Через год после смерти матери Николеньки, своей любимицы, Наталья Савишна тоже заболевает и умирает. Старушку по ее собственному желанию хоронят недалеко от часовни, где похоронена мать Николеньки.

Цитаты

«В половине прошлого столетия по дворам села Хабаровки бегала в затрапезном платье босоногая, но веселая, толстая и краснощекая девка Наташка. По заслугам и просьбе отца ее, кларнетиста Саввы, дед мой взял ее в верх- находиться в числе женской прислуги бабушки».

«С тех пор как я себя помню, помню я и Наталью Савишну, ее любовь и ласки; но теперь только умею ценить их, - тогда же мне и в голову не приходило, какое редкое, чудесное создание была эта старушка. Она не только никогда не говорила, но и не думала, кажется, о себе: вся жизнь ее была любовь и самопожертвование».

«Один раз я на нее рассердился. Вот как это было. За обедом, наливая себе квасу, я уронил графин и облил скатерть.

- Позовите-ка Наталью Савишну, чтобы она порадовалась на своего любимчика, - сказала maman.

Наталья Савишна вошла и, увидав лужу, которую я сделал, покачала головой; потом maman сказала ей что-то на ухо, и она, погрозившись на меня, вышла».

«Наталья Савишна два месяца страдала от своей болезни и переносила страдания с истинно христианским терпением: не ворчала, не жаловалась, а только, по своей привычке, беспрестанно поминала бога. За час перед смертью она с тихою радостью исповедалась, причастилась и соборовалась маслом».

Эти характерно толстовские пейзажные эскизы предвещают картины «Войны и мира».

Отношение к Наталье Савишне даже не объясняется: здесь Иртеньев не рассуждает, а только любит и верит – как сам Толстой. Он в «Детстве» прощается с ней как с матерью: «Мне приходит мысль: неужели провидение для того только соединило меня с этими двумя существами, чтобы вечно заставить сожалеть о них?..». В итоге образ Натальи Савишны воспринимается как положительный и по-своему героический образ; в нем воплощены действительно прекрасные черты русской женщины: большое и верное сердце, жертвенность и любовь, сохраненные в глубинах души наперекор всем жестокостям и страданиям жизни.

В «Детстве»: «Необозримое, блестяще-желтое поле замыкалось только с одной стороны высоким, синеющим лесом, который тогда казался мне самым отдаленным, таинственным местом, за которым или кончается свет, или начинаются необитаемые страны». Пейзажи в повествовании Толстого далеко не безличны, они драматизируются и одушевляются. Этот прием, широко разработанный писателями конца XIX века, особенно совершенный у Чехова, обычен у раннего Толстого. В сцене душевного смятения героя, например, когда старые березы, кусты и травы «бились на одном месте и, казалось, хотели оторваться от корней», или в сцене покаяния перед ликом природы: «…я был один, и все мне казалось, что таинственно-величавая природа… и я, ничтожный червяк, уже оскверненный всеми мелкими, бедными людскими страстями, но со всей необъятной могучей силой воображения и любви – мне все казалось в эти минуты, что как будто природа, и луна, и я, мы были одно и то же».

Социальный план народной темы воплощался в другом замысле – «Романе русского помещика», начатом в 1352 году и непосредственно связанном с повествованием об «эпохах развития». Этот роман завершен не был; в 1856 году из него была отдана в печать лишь небольшая часть – замечательная повесть «Утро помещика». Суровая правдивость деревенских сцен, изображенных здесь, возродится в романе «Воскресение», где молодой помещик, тоже Дмитрий Нехлюдов, будет стремиться улучшить жизнь своих крестьян и встретит то же противодействие, даже гнев.

Но гораздо существеннее другое: в облике Натальи Савишны воплотились важнейшие черты русского национального характера и человечность вообще. Она испытывает подлинное горе у гроба рано умершей матери Иртеньева.

Немало писалось о том, что в образе Натальи Савишны уже видны «кричащие противоречия» творчества Толстого: критика крепостнической России как страны «безнаказанного беззакония» («история любви» Натальи Савишны в первопечатном тексте не была пропущена цензурой) и, с другой стороны, идеализация характера, воспитанного крепостничеством, барством и рабством. Это противоречие, конечно, есть и предвещает образы «покорных» солдат, мужиков «народных рассказов» 80-х годов, Платона Каратаева в «Войне и мире» и Акима во «Власти тьмы».

В первой книге тема народа раскрыта не так широко, как в романах и повестях, написанных Толстым в зрелые и поздние годы. Но не вполне справедливо было бы полагать, что в «Детстве», «Отрочестве» и «Юности» она лишь намечена как некий фон, оттеняющий образ героя – одного из тех, кто «через нянь, кучеров, охотников полюбил народ». В лирических воспоминаниях о Наталье Савишне, чей образ нужно считать первым в ряду классических народных образов Льва Толстого, заключена, в частности, и эта мысль. Но в общем художественном замысле книги важна не только Наталья Савишна, а все «лица народные» – и те, кому в повествовании о жизни Иртеньева посвящены целые главы (юродивый Гриша), и те, кому отведено лишь несколько строк. Все вместе они создают представление о мире, который постепенно открывается герою как реально-исторический, как родина.

Обещая читателю в конце продолжить повествование об Иртеньеве, Толстой едва ли представлял себе, что не только первая, но ни одна из его книг не получит традиционной концовки. По-видимому, лишь в пору «Войны и мира» он понял, что открытый финал – это литературный закон, впервые освоенный Пушкиным и затем утвержденный его преемниками. «Мы, русские, вообще не умеем писать романов в том смысле, в котором понимают этот род сочинений в Европе»

Наталья Савишна, раз и навсегда выбросившая «дурь из головы» (т. е. свою любовь к буфетчику Фоке) и заботившаяся лишь о барском добре, пугавшаяся «порчи и расхищения» (однажды она обидно наказала Николеньку за испорченную скатерть), не только никогда не говорила, но и не думала о себе: «Вся жизнь ее была любовь и самоотвержение». Кажется, что она не должна была сколько-нибудь серьезно повлиять на склад ума и чувств героя, чей характер во всех отношениях не сходен с ее характером. Между тем ее влияние и нравственный пример оказываются для него важными, несравненно более важными, чем все другие добрые примеры, которым он желал бы следовать и подражать.

В описаниях природы, в сценах охоты, в картинах деревенского быта открывал Толстой своему герою ту же «неведанную» для него страну – родину.

Николенька Иртеньев, со всеми его достоинствами и недостатками, стал главной фигурой повествования, потому что в нем живет способность нравственного суда над собой и окружающим миром. Способность сердечная, душевная, предельно искренняя; и она притягательнее, заразительнее, чем, скажем, холодноватая и рациональная нравственная расчетливость его друга, Дмитрия Нехлюдова. Непосредственное нравственное чувство влечет героя Толстого, к простым людям – таким, как Наталья Савишна.

В половине прошлого столетия по дворам села Хабаровки бегала в затрапезном платье босоногая, но веселая, толстая и краснощекая девка Наташка. По заслугам и просьбе отца ее, кларнетиста Саввы, дед мой взял ее в верх — находиться в числе женской прислуги бабушки. Горничная Наташка отличалась в этой должности кротостью нрава и усердием. Когда родилась матушка и понадобилась няня, эту обязанность возложили на Наташку. И на этом новом поприще она заслужила похвалы и награды за свою деятельность, верность и привязанность к молодой госпоже. Но напудренная голова и чулки с пряжками молодого бойкого официанта Фоки, имевшего по службе частые сношения с Натальей, пленили ее грубое, но любящее сердце. Она даже сама решилась идти к дедушке просить позволенья выйти за Фоку замуж. Дедушка принял ее желание за неблагодарность, прогневался и сослал бедную Наталью за наказание на скотный двор в степную деревню. Через шесть месяцев, однако, так как никто не мог заменить Наталью, она была возвращена в двор и в прежнюю должность. Возвратившись в затрапезке из изгнания, она явилась к дедушке, упала ему в ноги и просила возвратить ей милость, ласку и забыть ту дурь, которая на нее нашла было, и которая, она клялась, уже больше не возвратится. И действительно, она сдержала свое слово. С тех пор Наташка сделалась Натальей Савишной и надела чепец; весь запас любви, который в ней хранился, она перенесла на барышню свою. Когда подле матушки заменила ее гувернантка, она получила ключи от кладовой, и ей на руки сданы были белье и вся провизия. Новые обязанности эти она исполняла с тем же усердием и любовью. Она вся жила в барском добре, во всем видела трату, порчу, расхищение и всеми средствами старалась противодействовать. Когда maman вышла замуж, желая чем-нибудь отблагодарить Наталью Савишну за ее двадцатилетние труды и привязанность, она позвала ее к себе и, выразив в самых лестных словах всю свою к ней признательность и любовь, вручила ей лист гербовой бумаги, на котором была написана вольная Наталье Савишне, и сказала, что, несмотря на то, будет ли она или нет продолжать служить в нашем доме, она всегда будет получать ежегодную пенсию в триста рублей. Наталья Савишна молча выслушала все это, потом, взяв в руки документ, злобно взглянула на него, пробормотала что-то сквозь зубы и выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Не понимая причины такого странного поступка, maman немного погодя вошла в комнату Натальи Савишны. Она сидела с заплаканными глазами на сундуке, перебирая пальцами носовой платок, и пристально смотрела на валявшиеся на полу перед ней клочки изорванной вольной. — Что с вами, голубушка Наталья Савишна? — спросила maman, взяв ее за руку. — Ничего, матушка, — отвечала она, — должно быть, я вам чем-нибудь противна, что вы меня со двора гоните... Что ж, я пойду. Она вырвала свою руку и, едва удерживаясь от слез, хотела уйти из комнаты. Maman удержала ее, обняла, и они обе расплакались. С тех пор как я себя помню, помню я и Наталью Савишну, ее любовь и ласки; но теперь только умею ценить их, — тогда же мне и в голову не приходило, какое редкое, чудесное создание была эта старушка. Она не только никогда не говорила, но и не думала, кажется, о себе: вся жизнь ее была любовь и самопожертвование. Я так привык к ее бескорыстной, нежной любви к нам, что и не воображал, чтобы это могло быть иначе, нисколько не был благодарен ей и никогда не задавал себе вопросов: а что, счастлива ли она? довольна ли? Бывало, под предлогом необходимой надобности, прибежишь от урока в ее комнату, усядешься и начинаешь мечтать вслух, нисколько не стесняясь ее присутствием. Всегда она бывала чем-нибудь занята: или вязала чулок, или рылась в сундуках, которыми была наполнена ее комната, или записывала белье и, слушая всякий вздор, который я говорил, «как, когда я буду генералом, я женюсь на чудесной красавице, куплю себе рыжую лошадь, построю стеклянный дом и выпишу родных Карла Иваныча из Саксонии» и т. д., она приговаривала: «Да, мой батюшка, да». Обыкновенно, когда я вставал и собирался уходить, она отворяла голубой сундук, на крышке которого снутри — как теперь помню — были наклеены крашеное изображение какого-то гусара, картинка с помадной баночки и рисунок Володи, — вынимала из этого сундука куренье, зажигала его, и помахивая, говаривала: — Это, батюшка, еще очаковское куренье, Когда ваш покойный дедушка — царство небесное — под турку ходили, так оттуда еще привезли. Вот уж последний кусочек остался, — прибавляла она со вздохом. В сундуках, которыми была наполнена ее комната, было решительно все. Что бы ни понадобилось, обыкновенно говаривали: «Надо спросить у Натальи Савишны», — и действительно, порывшись немного, она находила требуемый предмет и говаривала: «Вот и хорошо, что припрятала». В сундуках этих были тысячи таких предметов, о которых никто в доме, кроме ее, не знал и не заботился. Один раз я на нее рассердился. Вот как это было. За обедом, наливая себе квасу, я уронил графин и облил скатерть. — Позовите-ка Наталью Савишну, чтобы она порадовалась на своего любимчика, — сказала maman, Наталья Савишна вошла и, увидав лужу, которую я сделал, покачала головой; потом maman сказала ей что-то на ухо, и она, погрозившись на меня, вышла. После обеда я в самом веселом расположении духа, припрыгивая, отправился в залу, как вдруг из-за двери выскочила Наталья Савишна с скатертью в руке, поймала меня и, несмотря на отчаянное сопротивление с моей стороны, начала тереть меня мокрым по лицу, приговаривая: «Не пачкай скатертей, не пачкай скатертей!» Меня так это обидело, что я разревелся от злости. «Как! — говорил я сам себе, прохаживаясь по зале и захлебываясь от слез. — Наталья Савишна, просто Наталья говорит мне ты и еще бьет меня по лицу мокрой скатертью, как дворового мальчишку. Нет, это ужасно!» Когда Наталья Савишна увидала, что я распустил слюни, она тотчас же убежала, а я, продолжая прохаживаться, рассуждал о том, как бы отплатить дерзкой Наталье за нанесенное мне оскорбление. Через несколько минут Наталья Савишна вернулась, робко подошла ко мне и начала увещевать: —Полноте, мой батюшка, не плачьте... простите меня, дуру... я виновата... уж вы меня простите, мой голубчик... вот вам. Она вынула из-под платка корнет, сделанный из красной бумаги, в котором были две карамельки и одна винная ягода, и дрожащей рукой подала его мне. У меня недоставало сил взглянуть в лицо доброй старушке; я, отвернувшись, принял подарок, и слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда.