А. О. СМИРНОВА-РОССЕТ

ИЗ «ЗАПИСОК А. О. СМИРНОВОЙ»

К концу года Петербург проснулся; начали давать маленькие вечера 1 . Первый танцевальный бал у Элизы Хитровой. Она приехала из-за границы с дочерью, графиней Тизенгаузен, за которую будто сватался прусский король. Элиза гнусила, была в белом платье, очень декольте; ее пухленькие плечи вылезали из платья; на указательном пальце она носила Георгиевскую ленту и часы фельдмаршала Кутузова и говорила: «Il a porté cela à Borodino» * Пушкин был на этом вечере и стоял в уголке за другими кавалерами. Мы все были в черных платьях. Я сказала Стефани: «Мне ужасно хочется танцевать с Пушкиным». - «Хорошо, я его выберу в мазурке», - и точно, подошла к нему. Он бросил шляпу и пошел за ней. Танцовать он не умел. Потом я его выбрала и спросила: «Quelle fleur?» - «Celle de votre couleur» ** , - был ответ, от которого все были в восторге 2 . Элиза пошла в гостиную, грациозно легла на кушетку и позвала Пушкина. Всем известны стихи Пушкина:

Ныне Лиза en гала

У австрийского посла,

Не по-прежнему мила!

Но по-прежнему гола 3 .

<…> После Нового года балы, вечера и концерты участились. Фирс Голицын меня зазвал в Филармоническую залу, где давали всякую субботу концерты: «Requiem» Моцарта, «Creation» Гайдена, симфонии Бетговена, одним словом, сериозную немецкую музыку. Пушкин всегда их посещал. Тогда в «Северных цветах» печатали стихи Трилунного. Я говорила Пушкина: «Я уверена, что Трилунный здесь». - «Конечно, он стоит в углу; фамилия его Струйский» 4 .

Сноски

* Он носил это при Бородине.

** «Какой цветок?» - «Вашего цвета».

Примечания

Александра Осиповна Россет, в замужестве Смирнова (1809-1882) - в 1826-1832 годах фрейлина, одна из примечательных женщин своего времени. К кругу ее друзей принадлежали Жуковский, Вяземский, Пушкин, Соболевский, Одоевский, позднее Лермонтов и особенно Гоголь. Впоследствии она была близка к славянофильской среде, и в первую очередь к семье Аксаковых и Ю. Ф. Самарину.

А. О. Россет познакомилась с Пушкиным в 1828 году, но в первые годы их отношения не выходили за рамки обычных светских встреч. Более тесное и постоянное общение возникает только в 1830-1831 годах в Царском Селе и продолжается затем в Петербурге (с значительными интервалами из-за отъездов оттуда то Пушкина, то Смирновой). В начале 1835 года Смирнова уехала надолго за границу, и весть о гибели Пушкина застала ее в Париже.

В поздние годы, беседуя с П. И. Бартеневым, Смирнова утверждала, что никогда особенно не ценила Пушкина и сама не пользовалась его особым вниманием. Ее мемуары отчасти это подтверждают: в них Пушкину уделено гораздо меньше места, чем, например, Жуковскому или Гоголю. Но в то же время ее воспоминания и рассказы, а с другой стороны, упоминания о ней в письмах и дневнике Пушкина свидетельствуют о несомненном взаимном интересе и не вполне обычной откровенности бесед. Пушкин высоко ценил присущий Смирновой дар рассказчицы, именно он первым стал настойчиво побуждать ее писать воспоминания - что было реализовано ею лишь через много лет.

Беседы их были полны литературных тем: Смирнова умна и начитанна, ее замечания проницательны и метки и говорят о выработанном вкусе; в то же время она тактично избегает профессионально-критических суждений. Характерно ее пристрастие к анекдоту, сюжетно организованному; она тонко чувствует юмор ситуации. В ее мемуарах немало сюжетов, находящихся и в пушкинских «Table-Talk»; нет сомнения, что обмен устными рассказами происходил постоянно.

Мемуарное наследие Смирновой сложно и по составу, и по характеру. Помимо воспоминаний, опубликованных в «Русском архиве» сперва самой Смирновой, а после ее смерти ее детьми («Воспоминания о Жуковском и Пушкине» - РА, 1871, № 11; «Из записной книжки А. О. Смирновой» - РА, 1890, № 6; «Из записок А. О. Смирновой» - РА, 1895, № 5-9; переизд. в кн.: Смирнова А. О. Записки, дневник, воспоминания, письма. Со статьями и примеч. Л. В. Крестовой. Под ред. М. А. Цявловского. М., 1929), помимо ее рассказов, записанных современниками и изданных в разное время, сохранилось 32 тетради с черновыми автографами ее воспоминаний. 27 из этих тетрадей содержат автобиографические записки Смирновой, в остальных - небольшие мемуарные этюды, в том числе о Гоголе.

Автобиографические записки Смирновой состоят из двух мемуарных циклов: собственно автобиографических записок (точнее - воспоминаний о детстве и юности) и так наз. «Баденского романа» - воспоминаний о пребывании летом 1836 года в Бадене вместе с Н. Д. Киселевым, единственным предметом долгого и глубокого чувства Смирновой. Литературный замысел второго цикла не совсем обычен, он содержит «мемуары в мемуарах»: в изложение событий лета 1836 года органически вплетены рассказы Смирновой Киселеву о своей жизни (в части, посвященной детству и юности, во многом повторяющие первый цикл) и рассказы Киселева ей о себе. Поэтому текст «Баденского романа» зачастую построен как диалог.

Над обоими циклами своих мемуаров Смирнова работала в последнее десятилетие жизни (70-е - начало 80-х годов), когда бывала периодически подвержена тяжелым нервным расстройствам. Каждый приступ болезни прерывал ее работу. Возвращаясь же к ней, она не продолжала прежние тексты, а начинала всякий раз сначала. Поэтому оба цикла ее записок сохранились во многих вариантах, законченных в разной степени (воспоминания о детстве и юности - в 6-ти вариантах, «Баденский роман» - в 12-ти). В пределах того и другого цикла основной контекст всех этих вариантов идентичен, но в каждом из них содержатся эпизоды, отсутствующие или иначе изложенные в других.

Записки Смирновой о ее жизни были опубликованы Л. В. Крестовой под редакторским названием «Автобиография» (Смирнова-Россет А. О. Автобиография (Неизданные материалы). М., 1931). Публикация ввела в научный оборот значительную часть содержания этих мемуаров, прежде неизвестных, однако отразила его далеко не полностью. Трудность адекватной передачи многочисленных вариантов текстов, написанных к тому же на русском, французском, немецком языках, побудили публикатора скомпоновать из фрагментов разных вариантов два цельных повествования («Автобиография» и «Баденский роман»), расположив их в хронологической последовательности жизни автора. Полный текст автобиографических записок Смирновой, отражающий его реальную сложную структуру, см.: А. О. Смирнова . Дневник. Воспоминания. М., 1989 (изд. подготовила С. В. Житомирская).

В настоящем издании из автобиографических записок и других мемуарных произведений Смирновой приводятся отрывки, относящиеся к Пушкину. Тексты их (за исключением «Воспоминаний о Жуковском и Пушкине») подготовлены по рукописям Смирновой. Фрагменты, в оригинале написанные по-французски, даются в русском переводе.

Записки А.О Смирновой, напечатанные в 1893 г. в «Северном вестнике» и затем вышедшие отдельным изданием (ч. I-II. СПб., 1895-1897), представляют собою сочинение ее дочери О. Н. Смирновой, лишь отчасти основанное на рассказах матери.

Из записей рассказов А. О. Смирновой о Пушкине наиболее существенны записи поэта Я. П. Полонского. Он был в 1855-1857 гг. учителем сына Смирновой и записывал непосредственно с ее слов (Голос минувшего. 1917, № 11-12).

1 Речь идет об окончании траура после смерти императрицы Марии Федоровны (ум. 24 октября 1828 г.).

2 В автобиографических записках Смирнова несколько иначе рассказывает об этом эпизоде: «Я сказала в мазурке Стефани: «Выбери Пушкина». Она пошла. Он небрежно прошелся с ней по зале, потом я его выбрала. Он и со мной очень небрежно прошелся, не сказав ни слова» (Смирнова, II, с. 110). Стефани - княжна Стефания Радзивилл.

3 Эпиграмма, четыре строки из которой приводит Смирнова, приписывалась Пушкину. В настоящее время его авторство вызывает сомнения (см.: Цявловская Т. Г. Неизвестные письма к Пушкину от Е. М. Хитрово. - Прометей, вып. 10. М., 1974, с. 243).

4 Поэт и прозаик Дмитрий Юрьевич Струйский (псевд. Трилунный), в конце 20-х - начале 30-х годов знакомый Пушкина. Пушкин напечатал в альманахе «Северные цветы» на 1832 год стихотворения Струйского «Тьма» и «Возрождение». Фирс Голицын - князь Сергей Григорьевич Голицын, поэт-дилетант и композитор, в эти годы часто встречавшийся и с Пушкиным, и со Смирновой.

Муза русской литературы - Смирнова-Россет Александра Осиповна

Муза русской литературы -Смирнова-Россет Александра Осиповна

Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809-1882), фрейлина.Николай Алексеев

Оживленная, раскрасневшаяся, с румянцем на смуглых щеках, в розовом платье, с горящими черными глазами, кокетливо уложенными волосами, а главное, с насмешливым, шаловливым взглядом и крайне острым язычком - таков портрет одной из самых замечательных женщин XIX века.

Этому портрету соответствует характеристика, оставленная в альбоме А.О. Россет графиней Юлией Павловной Строгановой.

Эта богатая и знатная дама в то время была уже в летах и вполне искушена в делах двора. «Миловидная и изящная, грациозная и пикантная. Улыбаясь, ею восторгаются, улыбаясь, попадают под ее очарование. Ее ум все как бы шутит, но в высшей степени наблюдателен. Она все видит, и каждое ее замечание носит характер легкой эпиграммы, основанной на глубине созерцания... Она слишком восприимчива, чувствительна и поэтому иногда неровна, но и этот легкий недостаток придает ей больше прелести, т.к. интересно узнать, что на время омрачило это хорошенькое чело. У нее своеобразный и замечательный анализирующий ум. Можно сказать, что ее воображение - своего рода калейдоскоп, т.к. из самых мелких обрывков она умеет составить блестящее увлекательное целое... Бывают минуты, когда ее живое, умненькое личико так и сияет. Она вкладывает ум во все, что делает, даже в самые банальные занятия».

Какая вселенная в этой малышке! Но главное все-таки тонкость ума и восприимчивость. Оттого становится понятным, что многие «лучшие», то есть самые интересные мужчины того времени, чувствовали себя хорошо в ее обществе, им было интересно с этой женщиной, она умела увлечь их беседой, красотой, наблюдательностью, многим... Это были Жуковский, Пушкин, Вяземский. Да и другие.

Портрет В. А. Жуковского,Карл Брюллов

А.С.Пушкин,A.Robst

Петр Андреевич Вяземский

Никола́й Васи́льевич Го́голь, Фёдор Моллер

Ее дебют при дворе совпал с первыми месяцами царствования Николая I. Император иногда говорил ей: «Александра Осиповна, я начал царствовать над Россией незадолго перед тем, как вы начали царствовать над русскими поэтами».

Портрет Императора Николая I, наследника Цесаревича Александра Николаевича, Великого Князя Михаила Павловича (1798-1849), а так же сопровождающих лиц - И.Ф.Паскевича, А.Х.Бенкендорфа, П.М.Волконского и А.И.Чернышева.

Ее внешностью любовались многие. Дочь вспоминала: «Мать моя была гораздо меньше ростом, брюнетка, с классическими чертами, с чудесными глазами, очень черными; эти глаза то становились задумчивыми, то вспыхивали огнем, то смотрели смело, серьезно, почти сурово. Многие признавались мне, что она смущала их своими глазами, своим прямым, проницательным взглядом.

Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809-1882) ,Георгий Митрейтер

У нее были очаровательные черные, со стальным оттенком, волосы, необыкновенно тонкие. Она была отлично сложена, но не с модной точки зрения (она не стягивалась, причесывалась почти всегда очень просто и ненавидела туалет, тряпки и драгоценные украшения), а с классической. У нее было сложение статуи: ноги, затылок, форма головы, руки, профиль, непринужденные движения, походка - все было классическое. Еще недавно одна дама, знавшая мою мать с детства, говорила мне: «Я помню, как ее походка поразила меня даже тогда; ведь я была ребенком. У нее были лебединые движения и так много достоинства в жестах и естественности».

Царское село. Вид на Садовую улицу и Лицей.

Петр Андреевич Вяземский

В Записной книжке Вяземский отмечал: «31 мая 1830 года. Ездил в Царское Село, обедал у Жуковского. Вечером у Донны Соль» (так называли друзья Россет в шутку, потому что за нее сватались люди намного ее старше, например, пожилой князь С.М. Голицын. В то время была в моде драма В. Гюго «Эрнани», героиню которой звали донна Соль, и у нее был старый муж).

Пушкин А. Евгений Онегин. С иллюстрациями Е.Самокиш-Судковской.

Царское Село - мир воспоминаний... «4 июня 1830 года шатался около дворца, заходил к Донне Соль...» - снова читаем мы у Вяземского.

Вы - донна Соль, подчас и донна Перец!

Но все нам сладостно и лакомо от вас,

И каждый мыслями и чувствами из нас

Ваш верноподданный и ваш единоверец.

Но всех счастливей будет тот,

Кто к сердцу вашему надежный путь проложит

И радостно сказать вам сможет:

О, донна Сахар! донна Мед!

А.О.Смирнова,1830-е гг. Художник Кипренский О.А.

В то время была мода на прозвища. Ее дочь, весьма почтительная к памяти матери и тщательно собравшая все, что касалось ее жизни, рассказывала: «Моей матери давали много названий: князь Вяземский звал ее Донна Соль, Madame Фон-Визин и Южная Ласточка. Он же называл ее Notre Dame de bon secours des poetes russes en detresse (наша покровительница русских нуждающихся поэтов - фр.). Мятлев зовет ее Пэри, Колибри. Хомяков - Дева-Роза и Иностранка, Глинка - Инезилья, Вяземский - Madame de Sevigne. В «Онегине» она названа Венерою Невы и буквами R.C. Жуковский называет ее Небесный Дьяволенок, Моя Вечная Принцесса. Каждый давал ей свое прозвище. Когда Пушкин читал ей свои стихи, мать ему сказала: «Мольер читал свои комедии своей служанке Лафоре». Пушкин рассмеялся и с тех пор, шутя, называл ее Славянская Лафора».

Южные звезды! Черные очи!

Неба чужого огни!

Вас ли встречают взоры мои

На небе хладном полночи?

Юга созвездье! Сердце звенит!

Сердце, любуяся вами,

Южною негой, южными снами

Бьется, томится, кипит.

А.О.Смирнова,1837 г. Художник Винтерхальтер Ф.К.

Это Вяземский. Он же написал: «Расцветала в Петербурге одна девица, и все мы более или менее были военнопленными красавицы. Несмотря на свою светскость, она любила русскую поэзию и обладала тонким и верным поэтическим чутьем, она угадывала (более того, она верно понимала) и все высокое, и все смешное... «Прибавьте к этому, в противоположность не лишенному прелести, какую-то южную ленивость, усталость... Она была смесь противоречий, но эти противоречия были, как музыкальное разнозвучие, которое под рукою художника сливается в странное, но увлекательное созвучие».

Она была счастлива в своих друзьях, она наслаждалась и купалась в их любви, для них она приносила из дворца всякие новости, наблюдала и мастерски передавала разные подробности светской жизни, представляла в лицах весь бомонд, слушала и понимала поэзию своих обожателей. Казалось, все в этом мире для нее. Не было только чего-то неуловимого. Натура ищущая, страстная, она была одинока в задаче своей жизни, вернее, не могла понять ее, и оттого часто впадала в меланхолию, депрессию, была болезненна и подолгу лечилась за границей, мучила своих обожателей порой циничным отношением, холодом и равнодушием.

В январе 1832 года она вышла замуж. И не за поэта. За чиновника Н.М. Смирнова, симпатичного, увлеченного живописью богатого помещика.

Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809-1882), Эдмонд Пьер Мартин

Н. М. Смирнов. Художник Ф. Крюгер, 1835

Пушкин заехал перед свадьбой поздравить. Состоялся знаменательный диалог, может быть, определивший ее жизнь:

«… Но я рассчитываю, что буду приглашен на свадьбу в качестве поверенного Смирнова и друга его невесты. Я отвечала, что он рожден приглашенным. После этого он мне сказал: «Я одобряю ваше решение и пророчу вам, что муж ваш уподобится генералу Татьяны, он будет очень вами гордиться ». Я возразила: «С некоторой разницей, однако, так как Татьяна не любила своего генерала, она любила Онегина, который пренебрег ею ». Пушкин рассмеялся и отвечал: «Это исторически верно, но теперь я должен вам признаться: когда Смирнов приехал из Лондона, я говорил ему о вас и сказал, что он найдет в Петербурге южные очи, каких он не видал в Италии ».

«Портрет А.О.Смирновой»,1837 г.

Я прервала Пушкина, сказав ему: «С каких это пор вы говорите мне комплименты, что это за новая фантазия? » Он отвечал: «Это не комплимент, это истина, и я ее уже высказал в стихах, равно как и Хомяков; вот влюблен-то в вас был человек! Но слушайте до конца. Я сказал Смирнову, что, по моему мнению, вы Татьяна». Я спросила, в чем я похожа на Татьяну? Он продолжал свою речь: «В сущности, вы не любите ни света, ни двора, вы предпочитаете жизнь домашнюю, она более соответствует вашим вкусам. Меня крайне поразила одна вещь: когда вы видели Гоголя в первый раз, вы были совсем взволнованы, говоря о вашем детстве, о жизни, до такой степени не похожей на ту, которой вы живете, и я сказал себе, что вы сумели бы быть счастливой даже в деревне, только вам потребовалось бы несколько умных людей для беседы с вами и множество книг. Вы умнее Татьяны, но вы всегда предпочитаете качества сердца качествам ума, я вас много изучал, но со вчерашнего дня я вас хорошо знаю. Я знаю также всех тех, кому вы отказали, это были так называемые выдающиеся партии: С.Ж., И.В., И.М., А.Д., С.П., кн. О… И много других хороших партий. M-me Карамзина мне часто об этом говорила, она вас очень любит и очень любит Смирнова, она знала его родителей. Я вас очень уважаю за то, что вы отказывали блестящим женихам, потому что вы не имели к ним симпатии и слишком прямодушны, чтобы лгать. Вообще люди женятся так легкомысленно, забывая, что это на всю жизнь. Поверьте мне, я не разыгрываю проповедника, я на это не имею никакого права. Но, в качестве друга и с глазу на глаз, я позволяю себе высказать вам это, со всею искренностью и откровенностью. Я уважаю Смирнова, это джентльмен, у него много сердца и деликатности, и я очень доволен вашим решением. Оно заставило себя ждать, он был в отчаянии, а я ему говорил, что великое счастье напасть на женщину, которая выходит замуж не для того, чтобы чем-нибудь кончить, но чтобы начать жизнь вдвоем ».

Пушкин А. Евгений Онегин. С иллюстрациями Е.Самокиш-Судковской.

Я была очень тронута всем, что Пушкин мне сказал, я благодарила его за его всегда верную дружбу и сказала ему: «Смирнов вас так любит... Он к вам питает особые чувства, у него к вам какая-то нежность. Он также гордится вами из патриотизма». Мне показалось, что Пушкин был этим доволен. Затем он мне сказал: «Вы по-прежнему будете вести свои заметки, обещайте мне это, и когда мы состаримся, мы перечтем их вместе ».

Пушкин А. Евгений Онегин. С иллюстрациями Е.Самокиш-Судковской.

Смирнов действительно оказался генералом при Татьяне. Через 4 года к ней пришла большая любовь к Н. Киселеву, которая длилась многие годы. И снова предметом ее любви оказался не человек искусства, а дипломат, бывший соученик Н.М. Языкова по Дерптскому университету, знакомый Вяземского, Пушкина, Грибоедова, Мицкевича. Тот самый Киселев, которым увлечена была в 1828 году Аннет Оленина и хотела выйти за него замуж, после отказа Пушкину.

Н.Киселев

«Но я другому отдана и буду век ему верна»... О муже в дневнике она напишет горько-правильное: «Супружеский союз так свят, что, несмотря на взаимные ошибки, прощают друг другу и заключают жизнь мирно и свято». Опять Татьяна. Но и (Жуковскому): «Не лучше ли одиночество, чем вдвоем одиночествовать». Но и (Гоголю): «Мне трудно, очень трудно. Мы думаем и чувствуем совсем иначе; он на одном полюсе, я на другом».

Пушкин А. Евгений Онегин. С иллюстрациями Е.Самокиш-Судковской.

После замужества А.О. Смирнова поселилась в Петербурге, в доме № 48 по Литейному проспекту и стремилась сделать свой дом достойным друзей, создав в нем атмосферу литературно-художественного салона. Описывая свой первый обед, на который собрались ее друзья Пушкин, Жуковский, Крылов, В.Ф. Одоевский, Вяземский, Плетнев, братья Вильегорские, она с гордостью отмечает, что угодила даже такому общепризнанному гастроному, как Михаил Юрьевич Вильегорский.

Вид Литейного проспекта в сторону Литейного двора. Картина Ф.Я.Алексеева. Начало XIX в.

Пушкин знал хозяина дома давно. Он любил рассматривать его коллекцию картин и великолепную библиотеку, поговорить о Байроне, об Англии и об Италии, в которой Смирнов как дипломат прожил шесть лет. «Смирнов мне очень нравится, - говорил Пушкин. - Он вполне европеец, но сумел при этом остаться вполне русским».

Н. М. Смирнов

Александра Осиповна любила вспоминать, что однажды у Карамзиных она танцевала с Пушкиным мазурку: «Мы разговорились, и он мне сказал: «Как вы хорошо говорите по-русски». - «Еще бы, в институте (она воспитывалась в Екатерининском институте как сирота и получила по окончании «второй шифр») всегда говорили по-русски. Нас наказывали, когда мы в дежурный день говорили по-французски, а на немецкий махнули рукой... Плетнев (П.А. Плетнев преподавал в институте русскую словесность) нам читал вашего «Евгения Онегина», мы были в восторге, но когда он сказал: «Панталоны, фрак, жилет», мы сказали: «Какой, однако, Пушкин индеса (непристойный - фр.)». Поэт, выслушав этот рассказ, разразился громким веселым смехом».

Портрет Петра Александровича Плетнёва,Алексей Васильевич Тыранов

Смирнов разделял любовь своей жены к литераторам, и позднее у них бывали Гоголь, Хомяков, Лермонтов, И. Аксаков, Белинский, А. Тургенев и многие другие, это были дружеские литературные обеды. «Пугачевский бунт», в рукописи, был прочитан однажды после такого обеда. За столом говорили, спорили; кончалось всегда тем, что Пушкин говорил один и всегда имел последнее слово. Его живость, изворотливость, веселость восхищали Жуковского, который, впрочем, не всегда с ним соглашался.

Н.В.Гоголь и А.С.Пушкин

Алексей Степанович Хомяков,Автопортрет, 1842

Ива́н Серге́евич Турге́нев,Кирилл Антонович Горбунов

Пушкин рисовал ее на полях рукописи «Медного всадника». Внешность этой женщины столь своеобразна и неповторима, что ее трудно спутать с кем-то другим. По отцу в ней есть французская кровь, по материнской линии - восточная (бабушка Смирновой княгиня Б.Е. Цицианова - грузинка). От отца унаследованы французская живость, восприимчивость ко всему и остроумие, от Лореров, немцев, предков матери по отцу, - любовь к порядку и вкус к музыке, от грузинских предков - неторопливость, пламенное воображение, глубокое религиозное чувство, восточная красота и непринужденность в обращении.

В тревоге пестрой и бесплодной

Большого света и двора

Я сохранила взгляд холодный,

Простое сердце, ум свободный,

И правды пламень благородный,

И как дитя была добра;

Смеялась над толпою вздорной,

Судила здраво и светло,

И шутки злости самой черной

Писала прямо набело,

Так определил ее Пушкин, относившийся к ней покровительственно и с любовью, ценивший в ней ту живость и ум, которыми редко блистали женщины, окружавшие его. Заметим, что в этом стихотворении Пушкин говорит в первую очередь о характере своей любимицы, а не о ее внешних достоинствах.

А.С.Пушкин, К.Сомов

«В 1832 году Александр Сергеевич приходил всякий день почти ко мне, так же и в день рождения моего принес мне альбом и сказал: «Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои записки» - и на первом листе написал стихи: «В тревоге пестрой и бесплодной». Почерк у него был великолепный, чрезвычайно четкий и твердый».

А еще его восхищало ее природное кокетство и то, что все вокруг увлекались ею:

Черноокая Россети

В самовластной красоте

Все сердца пленила эти,

Те, те, те и те, те, те.

Он, так любивший Кавказ, сам пленник южной крови, всегда замечал внутреннюю содержательную красоту ее южных глаз:

И можно с южными звездами

Сравнить, особенно стихами,

Ее черкесские глаза.

«...Скажи этой южной ласточке, смугло-румяной красоте нашей...» - так нежно-ласково пишет о ней Пушкин. Для него она была и интересным собеседником, и живым почтальоном-посредником с царской семьей.

Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809-1882)

В архиве Аксаковых хранился конверт, на котором рукой императора Николая Первого написано: «Александре Осиповне Россет в собственные руки». На обратной стороне рукой Александры Осиповны написано: «Всем известно, что Император Николай Павлович вызвался быть цензором Пушкина. Он сошел вниз к Императрице и сказал мне, - вы хорошо знаете свой родной язык. Я прочел главу «Онегина» и сделал замечания; я вам ее пришлю, прочтите ее и скажите, верны ли мои замечания. Вы можете сказать Пушкину, что я давал вам ее прочесть. Он прислал мне его рукопись в паре с камердинером. Год не помню. А. Смирнова, рожд. Россет».

Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809-1882)

Вся царская семья хорошо относилась к Россет, а император был с ней не раз откровенен более, чем с фрейлиной. Как-то в 1845 году он признавался ей, измученный необходимостью бороться с трудностями и кризисными состояниями власти: «Вот уже скоро двадцать лет я сижу на этом прекрасном местечке. Часто случаются такие дни, что смотря на небо, говорю, зачем я не там? Я так устал». Мало кому мог этот сильный человек признаться в своих мучительных мыслях и своей минутной слабости.

Император Николай I

Особенно хорошо ей было с друзьями еще до замужества в Царском Селе. Для фрейлин были отведены квартиры в Камероновской галерее, над озером. Пушкин и Жуковский часто заходили туда повидать Россет, если не заставали, то запросто болтали с горничными. По утрам фрейлины были обычно свободны от дежурств, и Россет заглядывала на квартиру Пушкина или Жуковского.

Камерунова галерея и грот на берегу Царскосельского пруда.

Пушкин, Крылов, Жуковский и Гнедич в Летнем саду. 1832. Худ. Г. Чернецов

В своих отрывистых, разрозненных воспоминаниях она писала: «Наталья Николаевна сидела обыкновенно за книгой внизу. Пушкина кабинет был наверху, и он тотчас зазывал к себе. Кабинет поэта был в порядке. На большом круглом столе перед диваном находились бумаги и тетради, часто не сшитые. Простая чернильница и перья; на столике графин с водой, мед и банка с крыжовником, его любимым вареньем. Он привык в Кишеневе к дульчецам. Волоса его обыкновенно еще были мокрые после утреннего купанья и вились на висках; книги лежали на полу и на всех полках. В этой простой комнате без гардин была невыносимая жара, но он любил это, сидел в сюртуке без галстука. Тут он писал, ходил по комнате, пил воду, болтал с нами, прибирал всякую чепуху. Иногда читал отрывки своих сказок и очень серьезно спрашивал наше мнение. «Ваша критика, мои милые, лучше всех. Вы просто говорите: этот стих не хорош, мне не нравится». «Вечером я иногда заезжала на дрожках за его женой; иногда и он садился на перекладину верхом и тогда был необыкновенно весел и забавен».

Колпинская улица в Царском Селе. Акварель неизвестного художника, 1865 г.

Гостиная

Кабинет А.С.Пушкина

Много позже учитель ее сына, поэт Я. Полонский, записал за ней подробности царскосельской жизни: «По утрам я заходила к Пушкину. Жена так и знала, что я не к ней иду: «Ведь ты не ко мне, а к мужу пришла, ну и иди к нему...» «Конечно, не к тебе. Пошли узнать, можно ли?» «Можно».

«Однажды говорю Пушкину: «Мне очень нравятся ваши стихи «Подъезжая под Ижоры...» «Отчего они вам нравятся?» - спрашивает. «А так, они как будто подбоченились, будто плясать хотят». Пушкин очень смеялся. По его словам, когда сердце бьется от радости, оно: то так, то пятак, то денежки».

Александра Осиповна вспоминала, что Наталья Николаевна ревновала ее к мужу: «Сколько раз я ей говорила: «Что ты ревнуешь? Право, мне все равны, и Жуковский, и Пушкин, и Плетнев. Разве ты не видишь, что ни я не влюблена в него, ни он в меня?» «Я это вижу, говорит, да мне досадно, что ему с тобой весело, а со мной он зевает».

Смирнова чрезвычайно ценила ум Пушкина, его какую-то особую мудрость. Вот что записывает с ее же слов Я. Полонский: «Никого не знала я умнее Пушкина... Ни Жуковский, ни князь Вяземский спорить с ним не могли - бывало, забьет их совершенно. Вяземский, которому очень не хотелось, чтоб Пушкин был его умнее, надуется и уж молчит, а Жуковский смеется - «Ты, брат Пушкин, черт тебя знает, какой ты,- это ведь и чувствую, что вздор говоришь, а переспорить тебя не умею - так ты нас обоих в дураках и записываешь».

Гоголь, Жуковский в гостях у Пушкина в Царском Селе

Пушкин провожал Смирновых в 1836 году в Европу. Смирнова вспоминает, что поэт высказывал желание спрятаться на отходившем за границу пароходе и бежать в чужие края, его томили тяжелые предчувствия.

Еще в самом начале своей дружбы с Пушкиным Александра Осиповна сумела оценить его тонкую натуру и деликатное отношение к ней.

А. О. Смирнова-Россет. Акварель П. Ф. Соколова, 1835 год

Пожалуй, никто из ее обожателей не понимал ее так тонко-дружески: «Пушкин поднес мне у Карамзиных одну из песен «Евгения Онегина». Скоро выйдет в печати еще одна. Софи Карамзина передала мне, что Пушкин нашел меня очень симпатичной; я польщена, так как и он мне нравится. Я нахожу его добрым и искренним, и он не говорит мне глупостей насчет моих глаз, волос и т.д. Такого рода комплименты не лестны для меня потому, что я не сделала себе глаза или нос!»

Пушкин действительно ценил в ней блестящий интеллект и редкостное обаяние натуры, он даже подталкивал ее в развитии, заставлял открывать в себе новые таланты, попросту верил в нее.

Вскоре в Париже Андрей Карамзин принес Смирновым страшную весть: поэт убит. Для нее это была духовная трагедия. В горе читала она строчки письма Вяземского: «Умирая, Пушкин продиктовал записку, кому что он должен: вы там упомянуты. Это единственное его распоряжение. Прощайте».

Portrait of Alexander Pushkin (Orest Kiprensky, 1827)

Смирнов поссорился с некоторыми лицами из посольства, которые смеялись над его утверждением, что Пушкин самый замечательный человек в России. Александра Осиповна писала князю Вяземскому: «Я также была здесь оскорблена, и глубоко оскорблена, как и вы, несправедливостью общества. А потому я о нем не говорю. Я молчу с теми, которые меня не понимают. Воспоминание о нем сохранится во мне недостижимым и чистым».

Пушкин А. Евгений Онегин, иллюстрации

Оттого благодарный отклик в ее душе нашло стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», присланное ей в Париж друзьями. В 1837 году, вскоре по возвращении на родину, в салоне Карамзиных Александра Осиповна познакомилась с Лермонтовым. Поэт не раз бывал в новом доме Смирновых на Мойке, у Синего моста.

Удивительно, что все поэты желали с ней сблизиться, быть для нее необходимыми собеседниками. И Лермонтов тоже не избежал этого желания. Ей он посвятил окрашенное нотой грусти стихотворение:

В просторечии невежды

Короче знать я вас желал,

Но эти сладкие надежды

Теперь я вовсе потерял.

Без вас - хочу сказать вам много,

При вас - я слушать вас хочу,

Но молча вы глядите строго,

И я, в смущении, молчу!

Что делать? - речью безыскусной

Ваш ум занять мне не дано...

Все это было бы смешно,

Когда бы не было так грустно.

Лермонтов Михаил Юрьевич

Лермонтов же описал ее в образе Минской в своей неоконченной повести «Штосс»: «Она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях, черные, длинные, чудесные волосы оттеняли еще молодое правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли».

Долгие, дружески-близкие отношения связывали Александру Осиповну и с Гоголем. В них было что-то такое, что можно было бы назвать чувством, если бы не его и ее осторожность к этому: «Смирнову он любил с увлечением, может быть, потому, что видел в ней кающуюся Магдалину и считал себя спасителем ее души. По моему же простому человеческому смыслу, Гоголь, несмотря на свою духовную высоту и чистоту, на свой строго монашеский образ жизни, сам того не ведая, был несколько неравнодушен к Смирновой, блестящий ум которой и живость были тогда еще очаровательны. Она сама сказала ему один раз: «Послушайте, вы влюблены в меня...»

Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809-1882)

Гоголь осердился, убежал и три дня не ходил к ней... Гоголь просто был ослеплен А.О. Смирновой и, как ни пошло слово, неравнодушен, и она ему раз это сама сказала, и он сего очень испугался и благодарил, что она его предуведомила», - вспоминал С.Т. Аксаков.

Гоголь о ней сказал самые возвышенные слова: «Это перл всех русских женщин, каких мне случалось знать, а мне многих случалось из них знать прекрасных по душе. Но вряд ли кто имеет в себе достаточные силы оценить ее. И сам я, как ни уважал ее всегда и как ни был дружен с ней, но только в одни страждущие минуты и ее, и мои узнал ее. Она являлась истинным утешителем, тогда как вряд ли чье-либо слово могло меня утешить, и, подобно двум близнецам-братьям, бывали сходны наши души между собою».

Николай Васильевич Гоголь

1840-е годы. Она живет в Калуге, жена губернатора. Смирнов губернаторствует впервые. Неистовый Виссарион Белинский пишет о ней в это время (только представьте себе, что этот суровый демократ расточает похвалы эдакой светской аристократке, кстати говоря, всегда приверженной монархической семье): «Свет не убил в ней ни ума, ни души, а того и другого природа отпустила ей не в обрез. Чудесная, превосходная женщина. Я без ума от нее».

Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809-1882)

Гоголь был воодушевлен ее ролью жены губернатора, писал ей письма, давал многочисленные советы относительно благотворительной деятельности, административного управления и т.д. Эти письма были положены Гоголем в основу некоторых статей «Выбранных мест из переписки с друзьями». Там есть и статья «Что такое губернаторша», и статья «Женщина в свете». Но ей быстро надоело заниматься благотворительностью и внимать советам. Она была наблюдатель и интерпретатор. Не «делатель».

Николай Васильевич Гоголь

Наверное, она умела более дружить, чем любить. В ней не хватало какой-то нотки тепла. Но ведь умела она и подарить человеку иллюзию любви и страсти. Когда в нее неистово, безумно влюбился И.С. Аксаков, тогда еще молодой председатель уголовной палаты, она враз сумела охладить его пыл, нарочно показав ему письма к ней, весьма интимные и фривольные, от венценосных особ. А он так превозносил красоту и добродетель Смирновой: «Ее красота, столько раз воспетая поэтами, - не величавая и блестящая красота форм (она была небольшого роста), а южная красота тонких, правильных линий смуглого лица и черных, бодрых, проницательных глаз, вся оживленная блеском острой мысли, ее пытливый, свободный ум и искреннее влечение к интересам высшего строя - искусства, поэзии, знания - скоро создали ей при дворе и в свете исключительное положение».

Иван Сергеевич Аксаков

Ей никогда не хотелось быть в исключительном положении, быть серьезной, скорее хотелось быть интересной собеседницей и шалуньей. Слишком много обманывалась она в жизни. Отец И.С. Аксакова, который знал ее и ранее и, как многие, считал «необыкновенной женщиной», был встревожен серьезным чувством сына, предостерегал его.

Сергей Тимофеевич Аксаков,Василий Григорьевич Перов

Она писала отцу, сообщая подробности его «любовной лихорадки»: «Иван Сергеевич все прочие дни меня усердно навещал. Иван Сергеевич не охотник говорить пустяки, а я, признаюсь, до них большая охотница. Бесплодные жалобы на порядок беспорядка общественного мне надоели тоже и тяготят так мою душу, что я с радостью хватаюсь за каждый пустяк. У Ивана Сергеевича еще много жестокости в суждениях, он нелегко примиряется с личностями, потому что он молод и не жил еще. Со временем это изменится непременно, шероховатость пройдет. Вся жизнь учит нас примирению с людьми».

Аксаков, этот русский мальчик, искренний и желающий докопаться до истины и обрести ее, настоящую, обжигается больно и страшно. Он часто ссорится с нею, пытаясь вызвать к жизни ее чувство, пишет стихи:

Вы примиряетесь легко,

Вы снисходительны не в меру,

И вашу мудрость, вашу веру

Теперь я понял глубоко!

Вчера восторженной и шумной

Тревожной речью порицал

Я ваш ответ благоразумный

И примиренье отвергал!

Я был смешон! Признайтесь, вами

Мой странный гнев осмеян был;

Вы гордо думали: «С годами

Остынет юношеский пыл!

И выгод власти и разврата,

Как все мы, будет он искать

. . . . . . . . . . . . .

Но я, к горячему моленью

Прибегнув, Бога смел просить:

Не дай мне опытом и ленью

Тревоги сердца заглушить!

Пошли мне сил и помощь Божью,

Мой дух усталый воскреси,

С житейской мудростью и ложью

От примирения спаси!

Даруй мучительные дни, -

Но от преступного бесстрастья,

Но от покоя сохрани!

. . . . . . . . . . . . .

А вы? Вам в душу недостойно

Начало порчи залегло,

И чувство женское покойно

Развратом тешиться могло!

Пускай досада и волненье

Не возмущают вашу кровь;

Но, право, ваше примиренье -

Знаменитая светская красавица. Фрейлина Императорского Двора. Хозяйка знаменитого литературно -художественного салона. Автор блистательных "Записок" и "Автобиографии".
К ней обращены стихотворения А. С. Пушкина "В тревоге пестрой и бесплодной", М. Ю.Лермонтова "Без Вас хочу сказать Вам много". Гоголь посвятил ей свою легендарную книгу "Выбранные места из переписки с друзьями." Отличалась острым, язвительным умом. Послужила прототипом для образа Ирины в романе И.С. Тургенева "ДЫМ".

Из стихотворений, посвященных ей, можно было бы, при желании, составить целый поэтический сборник. Какие только имена, снискавшие славу русской литературе, не встретились бы на его страницах: Жуковский, Вяземский, Туманский, Пушкин, Лермонтов, А. Хомяков, И Мятлев, С.Соболевский!: Список интригует

и впечатляет.

Невольно вспоминается ироническое Пушкинское:

"Черноокая Россети*

В самовластностной красоте

Все сердца пленила эти

Те,те, те и те, те, те. "

(А.Пушкин. "Мадригал А.О. Россет.")

Чем же пленяла знаменитостей России и,их закаленные в романтических бурях сердца, загадочная

красавица Россет?

(*Россети - старинное произношение фамилии на итальянский лад. Александра Осиповна была по южному смугла и ее звали то испанкой, то итальянкой. - Автор) И откуда взялась эта самовластная красота?

Все дело в смешении сразу нескольких кровей, темпераментов и характеров. Судите

сами. Отец Александры Осиповны был француз по происхождению. Воспитанник морского училища,Осип (Иосиф) Иванович Россет еще в ранней молодости перешел на русскую службу, где стал комендантом Одесского порта, заведующим карантином* (*нынешняя таможня - автор) и командующим гребной флотилией. Женился

Осип Иванович Россет на 16 - тилетней Надежде Ивановне Лорер * (* Сестра декабриста Н. И Лорера - автор) - а у той отец был немецкого происхождения, а мать - грузинка. Я. П. Полонский, воспитатель сына Смирновой, поэт и литератор, писал позднее:

"От Россетов она унаследовала французскую живость,

восприимчивость ко всему и остроумие, от Лореров - изящные привычки, любовь к порядку и вкус к музыке;от грузинских своих предков - лень, пламенное воображение, глубокое религиозное чувство, восточную красоту и непринужденность в обращении" . Характеристика эта оказалась верна и точна, несмотря на т

о, что жизненные обстоятельства и судьба преподнесли Александре Осиповне свои горькие уроки. Уже с раннего детства. Отец её умер рано, Надежда Ивановна снова вышла замуж, а девочку отдала на воспитание бабушке, Екатерине Евсеевне Цициановой, владелице скромного именьица Грамаклея - Водино, близ Нико

лаева (Украина). Там протекли чудесные годы детства, оставившие светлый след в душе. Позднее Александра Осиповна писала:" Если бы Гоголь стал описывать Грамаклею, не знаю, что бы мог он сказать о ней особого, разве только то, что у въезда в деревушку был ключ самой холодной и сребристой воды, да что

речка, которая протекала около сада, была темная, глубокая и катилась так медленно меж тростника, что казалась неподвижной." (А. О. Смирнова. Автобиография. Цитируется по изд: В. Кунин. "Друзья Пушкина" т. 2.)

На тонкую, очень восприимчувую натуру девочки жизнь в деревне оказала глубокое нравс

твенное влияние и многое определила в ее характере. Позднее она писала: "Я уверена, что настроение души, склад ума, наклонности, еще не сложившиеся в привычки, зависят от первых детских впечатлений: я никогда не любила сад, а любила поле, не любила салон, а любила приютную комнатку, где незатейливо

говорят то, что думают, то есть, что попало" (Там же. Стр 521.)

В письме к Гоголю Александра Осиповна с горечью признавалась спустя годы: " Не могу забыть ни степей, ни тех звездных ночей, ни криков перепелов, ни журавлей на крышах, ни песен бурлаков:" Невозможно не заметить, перечитывая через

сотни лет эти строчки, как мастерски владеет Александра Осиповна русским литературным языком, как он сочен и выразителен, можно сказать, скрыто поэтичен! Владение языком на таком уровне в 19 - ом веке было редкостью для женщины, тем более - высокопоставленной светской дамы, какой являлась Александра

Осиповна и в молодости - как фрейлина Двора и в зрелые годы, как супруга камергера* (* - высший придворный чин в Императорской России, соотвествовал чину генерал - майора в армии. - автор) Может быть, именно это качество, да еще и врожденный ум, любезность, подлинный аристократизм в манерах, нрави

вшийся, впрочем, далеко не всем, долгое время привлекали в ее салон многих замечательных русских людей, не только аристократов, но и демократов и разночинцев, славянофилов и западников "революционных бунтарей" и светских львов. В ее доме могли встретиться и мирно беседовать Тургенев и Аксаков, Досто

евский и Я. Полонский:.Со всеми она находила общий язык была радушна и отменно приветлива. Эта ее "привораживающая" простота тоже брала начало в счастливом "грамаклеевском" детстве.

Свое образование, начатое дома, Александра Россет с успехом продолжила в Екатерининском Петербургском Дворянском И

нституте, где учителем русской словесности был Петр Александрович Плетнев, знаменитый ученый, друг Пушкина. Плетнев - то и познакомил юную Россет с новыми творениями своего друга: "Кавказким пленником", "Бахчисарайским фонтаном", первыми главами "Евгения Онегина". Дружеские отношения с П. А. Плетнев

ым Александра Осиповна сохранила навсегда - она переписывалась с ним -до самой смерти профессора, - посылала из -за границы книжные новинки, беспокоилась о его здоровье:. 19 июля 1831 года Плетнев просил Александра Пушкина: " Поблагодари Россети за ее ко мне дружбу. Её беспокойство о моей судьбе тро

гает меня не на шутку.Я не умею сам себе объяснить, чем я заслужил от нее столько участия; но быть за это признательным и преданным очень умею." Пушкин отвечал ему: "Россети вижу часто; она тебя любит и часто мы говорим о тебе"(Пушкин - П.А. Плетневу. 3 авг. 1831 года.) Частые свидания Александры О

сиповны С Пушкиным, знакомым с нею с зимы 1828 -29 года, были обусловлены тем, что оба они были соседями в Царском Селе, где Александра Осиповна проживала, как фрейлина Двора(ею она стала в октябре 1826 года, а Александр Пушкин, как человек только что обретший семейное счастье. Россет и молодожены

Пушкины часто встречались, катались вместе в коляске, совершали долгие пешие прогулки. Александра Осиповна была всего лишь на три года старше 19 - тилетней Наталии Николаевны и очень с нею подружилась. Днем он ачасто приходила к ним на Каменностровскую летнюю дачу и вместе с Натали они беззаботно бо

лтали в гостиной, пили чай и ожидали, когда Пушкин позовет их наверх в свой солнечный кабинет. Там он часто читал им двоим только что написанные строфы сказок, стихов и спрашивал их мнения. Наталия Николаевна обычно скромно молчала или шутливо отмахивалась, обещая сказать позже, когда подумает. Алек

сандра Россет обычно высказывалась сразу и ее мнение было неординарным и даже забавным. Так, сохранилось мемуарное воспоминание о том, как насмешило Пушкина высказывание Россет о стихах "Подъезжая под Ижоры":" Они у Вас будто подбоченились и плясать хотят!"

Пушкин долго и заразительно хохотал, а

потом восхищенный тем, что Александра точно уловила ритм стихотворного размера, высказал тонкий комплимент ее уму.

Ум Александры Осиповны одновременно и притягивал к ней мужчин и отталкивал их. Создавал он много проблем и в общении и в семейной жизни. Брак Александры Осиповны Россет и Николая Ми

хайловича Смирнова, состоявшийся 11 января 1832 года никак нельзя было назвать счастливым. А в конце жизни они даже пробовали разъехаться!

Николай Михайлович, человек по натуре добрый и умный, отличался вспыльчивым характером, часто устраивал истерики и скандалы по любому, самому пустячному повод

у. Александре Осиповне, при всей ее тактичности, светскости, нелегко было ладитьс супругом, иногда она давала волю природной язвительности: а потом горько в этом каялась.

Впрочем, в супружеских войнах были и частые перемирия. Будучи хлебосольной хозяйкой Александра Осиповна, когда сносно себя чув

ствовала устраивала приемы, чаепития и балы. Да и положение к тому обязывало. Николай Михайлович дослужился до больших чинов: стал камергером, Калужским, а затем и Петербугским, губернатором (в 1850- 60 годы) Замечали только, что часто он бывал слишком грустен и развеять его меланхолию мог разве тол

У меланхолии этой, возможно, были свои истоки: смерть первого ребенка в 1833 году, семейные проблемы с родственниками, * (*Смирновым приходилось много помогать четверым братьям Александры Осиповны и семье ее дяди по матери, декабриста Н. Лорер

а, сосланного на Кавказ. Это вызывало скрытое недовольство при дворе и создавало ряд неудобств в карьере Н. М. Смирнова, как государственного чиновника - автор.), тяжелые роды Александры Осиповны летом 1834 года. Тогда она родила прелестную двойню, но сама едва осталась жива.

Возникли проблемы с

о здоровьем, Александра Осиповна часто и подолгу лечилась за границей. С Пушкиным виделась редко, даже как -то шутливо пригрозила ему, что "запишет его в разряд иностранцев, которых велено не принимать" (Пушкин - Н.Н.Пушкиной. август 1834 года). В марте 1835 года Смирновы снова были за границей. Из

Берлина Александра Осиповна Сообщала П.Вяземскому, что подписывается на "Современник", надеясь на вкус Пушкина" и обещая ему поставлять для журнала материалы о берлинских литературных новостях. Первый номер "Современника" порадовал ее "Коляской" Гоголя и "Путешествием в Арзерум "Пушкина о чем она и

писала Вяземскому 4 мая 1836 года. Это было последнее ее письмо, где она говорила о живом Пушкине. Весть о гибели друга застала Александру Осиповну в Париже. Они сидели за обеденным столом - Гоголь, Соболевский, Андрей Карамзин, еще кто - то из общих знакомых: Вместе с ожидаемым кофе, Андрею Карамз

ину подали письмо. Тот, с разрешения хозяйки, распечатал, прочел и побледнел. Мать извещала его о смерти Пушкина. Не веря самому себе Андрей Николаевич перечел шокирующие строки вслух. Александра Осиповна, всегда сдержанная, вполне владеющая собой, ахнула и разразилась рыданиями. Веселый " кофейный"

вечер превратился в поминальную тризну. Каждому было что вспомнить: Александра Осиповна наверняка вспоминала пушкинский подарок сафьяновый альбом с большими листами и инкрустированными застежками, который подарил ей поэт в марте 1832 года, взяв с нее твердое обещание написать " исторические записки

", и подарив то прелестное стихотворение, строки которого она уже столько раз повторяла наизусть:

"В тревоге пестрой и бесплодной

Большого света и двора.

Я сохранила взгляд холодный,

Простое сердце, ум свободный,

И правды пламень благородный..

И как дитя, была добра;

Смеялась над толпою взд

Судила здраво и светло.

И шутки злости, самой черной,

Писала прямо набело"

А. Пушкин. "В тревоге пестрой:"1832г.

Не исключено, что свои "Записки" и "Автобиографию" Александра Осиповна и взялась -то писать только в память о своем блистательном друге:

В письме ее к Вяземскому в м

арте 1837 года есть строки:" Много вещей имела бы я Вам сообщить о Пушкине, о людях и делах; но на словах, потому что я побаиваюсь письменных сообщений." Загадочные слова, не правда ли? Фрейлина Двора и супруга камергера знала слишком много: Так много, что это не уместилось бы не в одну биографию и

ни в одни мемуары.

А впереди Александру Осиповну Россет - Смирнову ждала еще долгая, долгая череда лет, блистательных знакомств с лучшими людьми века, и горестные прощания с ними, душевные депрессии и увлечения, жаркие споры и холодность внимания: И горести, горести, горести: Чернота одиночества

Как и в любой человеческой жизни.Когда становилось слишком уж тяжело, Александра Осиповна вынимала из укромных мест альбомы с пожелтевшими листками и подолгу вчитывалась в выцветшие уже от времени строки:

"Без Вас хочу сказать Вам много,

При Вас - я слушать Вас хочу;

Но молча Вы глядите стро

И я в смущении молчу."

М.Ю. Лермонтов "К А. О. Осиповой"

Эти строки Мишель написал в одиночестве, в ее гостиной, зайдя как -то утром с визитом, и не застав ее. Тихо ушел, оставив незакрытым альбом: Похолодело у нее сердце от гениальной простоты этих строк, когда вернувшись, прочла: Ниче

м не смела благодарить. Мишель был горд и застенчив. Вот разве только рекомендательное письмо дяде Николаю Ивановичу? Но и оно не уберегло. Пули кавказцев пощадили, а русская - жалости не признает. А темный шарф и слезы, - разве это исход для горя, которое испытала она, получив весть о гибели Поэта.

Вовсе нет. Но зачем говорить лишнее? Когда - то, давно, она писала:" Я молчу с теми, которые меня не понимают"

Их, таких, с годами, становилось больше. Да и она старела, хотя по прежнему много читала, за всем следила, выучила легко греческий, чем потрясла и изумила своего противника - почитате

ля Якова Полонского.

Но все больше и чаще, с болезнями и потерями, она замыкалась в себе.

Её одолевало странное, непроходящее, чувство тоски и тревоги. Лишь иногда позволяла себе "тряхнуть стариной" и тогда, от яркости и выразительности ее речей, оценок, а порой, и язвительных приговоров, в

гостиной все восхищенно цепенели и ловили каждое ее слово. Эта была Она, та, былая "Донна Соль",(выражение из стихотворения П. Вяземского) которой с восторгом посвящали стихи, те, которых и при Ней принято было считать легендой. А она, сама живая легенда, постепенно уходила под защиту их теней, тоже

становясь тенью.

7 июня 1882 года газета "Московские Ведомости" поместила извещение в траурной рамке:" Тело умершей 7 июня сего года в Париже вдовы тайного советника Александры Иосифовны Смирновой имеет быть привезено в Москву 8 -го сентября день погребения в Донском монастыре 9 сентября в 11 ч

асов утра. Родственники и знакомые приглашаются в этот день почтить память умершей."

P.S. У легендарных "Записок" Александры Осиповны была странная посмертная судьба.. Ее дочьОльга Николаевна почти полностью сфальсифицировала их текст, пользуясь сходством почерков. Сложная текстологическая обраб

отка стала возможна лишь в двадцатые годы двадцатого века. "Записки, дневники, воспоминания А.О.Смирновой" и ее "Автобиография" вышли из печати в подлинном виде в 1929 -31 годах. Больше с тех пор не переиздавались. Представляют собой библиографическую редкость. Современному читателю известны отрывоч

Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы Щеголев Павел Елисеевич

Смирнова-Россет Александра Осиповна

Александра Осиповна Смирнова (1809–1882), ур. Россет - жена (с 1832) друга Пушкина Н. М. Смирнова.

Ее отец - француз, эмигрант (по другим сведениям - итальянец) Осип Иванович Россет, комендант одесского порта. Он умер во время эпидемии чумы в 1813 году, и мать, Надежда Ивановна Лорер, снова вышла замуж. Поэтому Александра воспитывалась у бабушки Е. Е. Цициановой, которая отдала ее в Екатерининский институт в Петербурге. В 1826 году она окончила институт и стала фрейлиной императрицы.

«…Южная красота тонких, правильных линий смуглого лица и черных, добрых, проницательных глаз, вся оживленная блеском острой мысли, ее пытливый, свободный ум и искреннее влечение к интересам высшего строя - искусства, поэзии, знания - скоро создали ей при дворе и в свете исключительное положение… Скромная фрейлинская келья на 4-м этаже Зимнего дворца сделалась местом постоянного сборища знаменитостей тогдашнего литературного мира», - вспоминал И. С. Аксаков.

Александра Осиповна серьезно изучала греческий язык, философско-религиозные книги, но вместе с тем жила светской жизнью: танцевала до упаду, кокетничала, сплетничала. Ее звали друзья: «Донна Соль», «южная ласточка», «академик в чепце», «Сашенька Россет», «фрейлина Черненька» и т. п. Она совершенно не отличалась целомудрием, даже в самой ранней молодости. Она хранила любовные послания, начиная от государя до почти всех более-менее известных людей того времени. В них иногда присутствовали откровенные интимные моменты, не предназначенные для посторонних ушей, однако она без тени смущения зачитывала эти письма вслух в кругу друзей.

26 июля 1831 года Александра была помолвлена со Смирновым, близким другом Пушкина. Об этом событии поэт писал Плетневу: «Она сговорена, Государь уж ее поздравил». А Жуковский сообщал Тургеневу: «Мы с Пушкиным вместе проживаем в Царском и вместе проводим вечера у смуглой царскосельской невесты».

Свадьба Смирновых состоялась 11 января следующего года. Муж ее был достаточно богат, впоследствии дослужился до камергера, затем губернатора Калужского и даже Петербургского.

Пушкин знал Александру Россет еще по Одессе 1823 года, где она проводила летние месяцы на хуторе своей матери Надежды Ивановны Арнольди, который 15 мая 1834 года купил друг поэта Л. А. Нарышкин. Затем Пушкин вновь встретился с Александрой Осиповной в конце 1828 - начале января 1829 года на танцевальном вечере у Карамзиных. Смирнова записала в своих воспоминаниях: «Все кавалеры были заняты, один Пушкин стоял у двери и предложил мне станцевать мазурку». Затем были встречи на балах у Хитрово и в других местах. Она часто бывала в семье Пушкиных, также как и Пушкин у нее, до и после своей женитьбы. Учитывая ее близость к царю, поэт узнавал через нее об отношении Николая I к своим произведениям. Так, например, именно ей царь передал конверт со своими пометками на рукописи поэмы «Евгений Онегин» для дальнейшей передачи Пушкину. В 1833 году Вяземский сообщал в письме своей супруге, что Пушкин «открыто увлечен А. И. Смирновой». В начале лета 1834 в ответ на упреки жены, жившей тогда в своем калужском имении Полотняный Завод, поэту пришлось оправдываться: «…За Смирновой не ухаживаю, вот-те Христос!»

Жена поэта как-то при встрече с горечью сказала Александре Осиповне: «Вот какая ты счастливая, я тебе завидую. Когда ты приходишь к моему мужу, он весел и смеется, а при мне зевает».

Пушкин писал о ней в стихотворениях: «Полюбуйтесь же вы, дети…» (1830), «Из записок к А. О. Россет» (1831), «В тревоге пестрой и бесплодной…» (1832). Смирнова-Россет дружила также с П. А. Плетневым, В. А. Жуковским, Н. В. Гоголем, которого с ней познакомил Пушкин, М. Ю. Лермонтовым, Н. Д. Киселевым и др. Стихотворцы состязались в ее поэтическом прославлении: П. А. Вяземский посвятил ей стихотворение «Черные очи», П. А. Плетнев - «Другая предо мной дорога…», С. А. Соболевский - «Не за пышные плечи, не за черный ваш глаз…» М. Ю. Лермонтов - «Без вас хочу сказать вам много…»

В своем дневнике Пушкин писал о сплетнях, связанных с образом жизни Александры Осиповны: «Разговоры несносны. Слышишь везде одно и то же. Однако Смирнова по-прежнему мила и холодна к окружающей суете».

В марте 1835 года Смирновы выехали за границу. О смерти Пушкина Александра Осиповна узнала в Париже, где была в это время вместе с А. Н. Карамзиным, Н. В. Гоголем и С. Л. Соболевским. «…Горько плакала», - вспоминал о ее реакции на это печальное известие Андрей Карамзин.

В 1838–1841 годах она встречалась с М. Ю. Лермонтовым. Он посвятил ей стихотворение «А. О. Смирновой» (1840):

В просторечии невежды

Короче знать вас я желал,

Но эти сладкие надежды

Теперь я вовсе потерял.

Без вас - хочу сказать вам много,

При вас - я слушать вас хочу,

Но молча вы глядите строго,

И я, в смущении, молчу!

Что делать? - речью безыскусной

Ваш ум занять мне не дано…

Все это было бы смешно,

Когда бы не было так грустно.

Впоследствии у нее были новые сердечные увлечения, душевная депрессия и склонность к мистицизму под очень большим влиянием Н. В. Гоголя. В письме Н. М. Языкову 5 июня 1845 года Гоголь писал о Смирновой: «Это перл всех русских женщин, каких мне случалось знать…»

Александра Осиповна написала выдающиеся мемуары: «Исторические записки А. О.» (Пушкин как-то подарил ей чистый альбом с такой надписью). Правда, из 59-ти тетрадей ее воспоминаний о Пушкине, Жуковском, Вяземском, Гоголе и Крылове до нас дошло едва ли более двух десятков и то во фрагментах. Частые переезды, неудачная семейная жизнь, ограбление парижской квартиры, пожар в московской, безалаберное хранение - привели к утрате значительной части ее архива. Но и в сохранившихся материалах есть ее оценки личности Пушкина: «Одно место в нашем кругу пусто и никогда никто его не займет. Потеря Пушкина будет еще чувствительней со временем. Вероятно, талант его и сам он развились бы с новой силой через несколько лет». Или: «Ни в ком не было такого ребяческого благодушия, как в Жуковском. Но никого не знала я умнее Пушкина. Ни Жуковский, ни князь Вяземский спорить с ним не могли - бывало, забьет их совершенно».

Из книги Изнанка экрана автора Марягин Леонид

Похвала Смирнова-Сокольского Николай Минх был опытным музыкантом - много лет играл и оркестровал в джазе Утесова, потом руководил эстрадным оркестром Ленинградского радио, но все-таки безумно волновался: как же, первое выступление в качестве главного дирижера

Из книги Воспоминания современников о Н. В. Гоголе автора Гоголь Николай Васильевич

А. О. СМИРНОВА-РОССЕТ ИЗ «ВОСПОМИНАНИЙ О ГОГОЛЕ» Париж 25/13 сентября 1877 г.Каким образом, где именно и в какое время я познакомилась с Николаем Васильевичем Гоголем, совершенно не помню. Это должно показаться странным, потому что встреча с замечательным человеком

Из книги Вокруг Пушкина автора Ободовская Ирина Михайловна

Пушкина Надежда Осиповна (1775- 1836) Урожд. Ганнибал, мать поэта. Была хороша собою, в свете ее прозвали «прекрасною креолкой». Властная и взбалмошная, с детьми обраща­лась деспотично. К сыну Александру относилась холодно, и мате­ринской ласки Пушкин никогда не видел. На

Из книги Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации, 1934-1961 автора Раззаков Федор

Лидия СМИРНОВА Лидия Смирнова родилась 13 февраля 1915 года в Тобольске. Когда ей исполнилось четыре года, умерла ее мама. Это произошло после того, как 9-месячный братик Лиды упал головой на каменный пол и разбился насмерть. Мать не пережила этой гибели, сошла с ума и вскоре

Из книги Нежность автора Раззаков Федор

Лидия СМИРНОВА Смирнова уже в ранней юности пользовалась у сильного пола большим успехом. Порой на этой почве случались даже не очень приятные истории. Об одной из таких вспоминает сама актриса:«Училась я в Промышленно-экономическом техникуме при университете им.

Из книги Память, согревающая сердца автора Раззаков Федор

СМИРНОВА Лидия СМИРНОВА Лидия (актриса театра, кино: «Моя любовь» (главная роль – Шурочка Бондаренко), «Случай в Вулкане» (радистка Наташа) (оба – 1940), «Парень из нашего города» (1942; главная роль – Варя Луконина-Бурмина), «Она защищает Родину» (1943; партизанка Фенька),

Из книги Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков автора Лаврентьева Елена Владимировна

Н. С. Смирнова Дневник гимназиста С фотографии на меня внимательно смотрит мальчик, очень серьезный и милый. Мальчику пятнадцать лет. Он гимназист - на нем форменная курточка, наверное, серого мышиного цвета. Фотография пожелтела от времени, она сделана в 1886 году. Я

Из книги Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы автора Щеголев Павел Елисеевич

Смирнова Екатерина Евграфовна Екатерина Евграфовна Смирнова (1810–1886) - дочь тверского священника Е. А. Смирнова, уроженца села Бернова Тверской губернии, в замужестве - Синицына.Екатерину Евграфовну звали «поповна». После смерти отца ее взял на воспитание Павел

Из книги И время ответит… автора Фёдорова Евгения

Гизэль Осиповна С Гизэль Осиповной я встречалась еще в лагерях. Но тогда мы с ней вместе пробыли очень недолго, - всего две-три недели перед самой войной. А потом нас разбросало по разным этапам и я, до встречи В Боровске, ничего о ней не знала. «Историю» её тоже знала очень

Из книги Гоголь автора Соколов Борис Вадимович

СМИРНОВА Александра Осиповна (1809–1882), урожденная Россет, фрейлина императриц Марии Федоровны и Александры Федоровны. В 1832 г. вышла замуж за Н. М. Смирнова. Особой любви к мужу не испытывала, честно признавшись в посмертно опубликованных мемуарах: «Я себя продала за шесть

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р автора Фокин Павел Евгеньевич

МАССАЛИТИНОВА Варвара Осиповна 17(29).7.1878 – 20.10.1945Драматическая актриса. На сцене с 1901. Артистка Малого театра. Многочисленные роли в спектаклях по пьесам Островского и Гоголя. С 1918 снималась в кино.«Когда я думаю о Варваре Осиповне, она мне рисуется на полотне картины,

Из книги Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники автора Гиппиус Василий Васильевич

А. О. Смирнова – П. А. Вяземскому 4 мая 1836 г.Благодарю за «Современник», [Первый том «Современника», где были напечатаны «Утро делового человела» и «Коляска», вышел в апреле 1836 г.] я его вкушаю с чувством и расстановкой, разом проглотив Чиновников и Коляску Гоголя, смеясь,

Из книги автора

А. О. Смирнова – Н. В. Гоголю 3 ноября 1844 г.…У Ростопчиной [Графиня Евд. Петр. Ростопчина (1811–1858) – поэтесса.] при Вяземском, Самарине и Толстом [Толстой Американец. См. выше.] разговорились о духе, в котором написаны ваши «Мертвые Души», и Толстой сделал замечание, что вы всех

Из книги автора

А. О. Смирнова – в. Кн. Марии Николаевне .Ваше императорское высочество милостиво изволили принять мою просьбу о Гоголе и приказали составить о нем записку, которую имею честь представить. Сочинения его известны вашему императорскому высочеству. Публика

Из книги автора

А. О. Россет – Н. В. Гоголю Пб., 12 марта 1847 г.…Говоря о публике, должен по примеру известного московского полицеймейстера определить, кого называю публикой. Высшее наше общество не читает, а разве прочтет только ту русскую книгу, которая, по какому-нибудь случаю, обратит

Из книги автора

А. О. Смирнова – Н. В. Гоголю Калуга, 1 августа 1849 г.Как жаль, что вы так мало пишете о Тентетникове: меня они все очень интересуют, и часто я думаю о Костанжогло и Муразове. Уленьку немного сведите с идеала и дайте работу жене Костанжогло: она уже слишком жалка. [Из сравнения

История жизни
Оживленная, раскрасневшаяся, с румянцем на смуглых щеках, в розовом платье, с горящими черными глазами, кокетливо уложенными волосами, а главное, с насмешливым, шаловливым взглядом и крайне острым язычком - таков портрет одной из самых замечательных женщин XIX века.
Этому портрету соответствует характеристика, оставленная в альбоме А.О. Россет графиней Юлией Павловной Строгановой. Эта богатая и знатная дама в то время была уже в летах и вполне искушена в делах двора. «Миловидная и изящная, грациозная и пикантная. Улыбаясь, ею восторгаются, улыбаясь, попадают под ее очарование. Ее ум все как бы шутит, но в высшей степени наблюдателен. Она все видит, и каждое ее замечание носит характер легкой эпиграммы, основанной на глубине созерцания... Она слишком восприимчива, чувствительна и поэтому иногда неровна, но и этот легкий недостаток придает ей больше прелести, т.к. интересно узнать, что на время омрачило это хорошенькое чело. У нее своеобразный и замечательный анализирующий ум. Можно сказать, что ее воображение - своего рода калейдоскоп, т.к. из самых мелких обрывков она умеет составить блестящее увлекательное целое... Бывают минуты, когда ее живое, умненькое личико так и сияет. Она вкладывает ум во все, что делает, даже в самые банальные занятия».
Какая вселенная в этой малышке! Но главное все-таки тонкость ума и восприимчивость. Оттого становится понятным, что многие «лучшие», то есть самые интересные мужчины того времени, чувствовали себя хорошо в ее обществе, им было интересно с этой женщиной, она умела увлечь их беседой, красотой, наблюдательностью, многим... Это были Жуковский, Пушкин, Вяземский. Да и другие.
Ее дебют при дворе совпал с первыми месяцами царствования Николая I. Император иногда говорил ей: «Александра Осиповна, я начал царствовать над Россией незадолго перед тем, как вы начали царствовать над русскими поэтами».
Ее внешностью любовались многие. Дочь вспоминала: «Мать моя была гораздо меньше ростом, брюнетка, с классическими чертами, с чудесными глазами, очень черными; эти глаза то становились задумчивыми, то вспыхивали огнем, то смотрели смело, серьезно, почти сурово. Многие признавались мне, что она смущала их своими глазами, своим прямым, проницательным взглядом.
У нее были очаровательные черные, со стальным оттенком, волосы, необыкновенно тонкие. Она была отлично сложена, но не с модной точки зрения (она не стягивалась, причесывалась почти всегда очень просто и ненавидела туалет, тряпки и драгоценные украшения), а с классической. У нее было сложение статуи: ноги, затылок, форма головы, руки, профиль, непринужденные движения, походка - все было классическое. Еще недавно одна дама, знавшая мою мать с детства, говорила мне: «Я помню, как ее походка поразила меня даже тогда; ведь я была ребенком. У нее были лебединые движения и так много достоинства в жестах и естественности».
В Записной книжке Вяземский отмечал: «31 мая 1830 года. Ездил в Царское Село, обедал у Жуковского. Вечером у Донны Соль» (так называли друзья Россет в шутку, потому что за нее сватались люди намного ее старше, например, пожилой князь С.М. Голицын. В то время была в моде драма В. Гюго «Эрнани», героиню которой звали донна Соль, и у нее был старый муж).
Царское Село - мир воспоминаний... «4 июня 1830 года шатался около дворца, заходил к Донне Соль...» - снова читаем мы у Вяземского.
Вы - донна Соль, подчас и донна Перец!
Но все нам сладостно и лакомо от вас,
И каждый мыслями и чувствами из нас
Ваш верноподданный и ваш единоверец.
Но всех счастливей будет тот,
Кто к сердцу вашему надежный путь проложит
И радостно сказать вам сможет:
О, донна Сахар! донна Мед!
В то время была мода на прозвища. Ее дочь, весьма почтительная к памяти матери и тщательно собравшая все, что касалось ее жизни, рассказывала: «Моей матери давали много названий: кн. Вяземский звал ее Донна Соль, Madame Фон-Визин и Южная Ласточка. Он же называл ее Notre Dame de bon secours des poetes russes en detresse (наша покровительница русских нуждающихся поэтов - фр.). Мятлев зовет ее Пэри, Колибри. Хомяков - Дева-Роза и Иностранка, Глинка - Инезилья, Вяземский - Madame de Sevigne. В «Онегине» она названа Венерою Невы и буквами R.C. Жуковский называет ее Небесный Дьяволенок, Моя Вечная Принцесса. Каждый давал ей свое прозвище. Когда Пушкин читал ей свои стихи, мать ему сказала: «Мольер читал свои комедии своей служанке Лафоре». Пушкин рассмеялся и с тех пор, шутя, называл ее Славянская Лафора».
Южные звезды! Черные очи!
Неба чужого огни!
Вас ли встречают взоры мои
На небе хладном полночи?
Юга созвездье! Сердце звенит!
Сердце, любуяся вами,
Южною негой, южными снами
Бьется, томится, кипит.
Это Вяземский. Он же написал: «Расцветала в Петербурге одна девица, и все мы более или менее были военнопленными красавицы. Несмотря на свою светскость, она любила русскую поэзию и обладала тонким и верным поэтическим чутьем, она угадывала (более того, она верно понимала) и все высокое, и все смешное... «Прибавьте к этому, в противоположность не лишенному прелести, какую-то южную ленивость, усталость... Она была смесь противоречий, но эти противоречия были, как музыкальное разнозвучие, которое под рукою художника сливается в странное, но увлекательное созвучие».
Она была счастлива в своих друзьях, она наслаждалась и купалась в их любви, для них она приносила из дворца всякие новости, наблюдала и мастерски передавала разные подробности светской жизни, представляла в лицах весь бомонд, слушала и понимала поэзию своих обожателей. Казалось, все в этом мире для нее. Не было только чего-то неуловимого. Натура ищущая, страстная, она была одинока в задаче своей жизни, вернее, не могла понять ее, и оттого часто впадала в меланхолию, депрессию, была болезненна и подолгу лечилась за границей, мучила своих обожателей порой циничным отношением, холодом и равнодушием.
В январе 1832 года она вышла замуж. И не за поэта. За чиновника Н.М. Смирнова, симпатичного, увлеченного живописью богатого помещика. Пушкин заехал перед свадьбой поздравить. Состоялся знаменательный диалог, может быть, определивший ее жизнь:
«… Но я рассчитываю, что буду приглашен на свадьбу в качестве поверенного Смирнова и друга его невесты. Я отвечала, что он рожден приглашенным. После этого он мне сказал: «Я одобряю ваше решение и пророчу вам, что муж ваш уподобится генералу Татьяны, он будет очень вами гордиться». Я возразила: «С некоторой разницей, однако, так как Татьяна не любила своего генерала, она любила Онегина, который пренебрег ею». Пушкин рассмеялся и отвечал: «Это исторически верно, но теперь я должен вам признаться: когда Смирнов приехал из Лондона, я говорил ему о вас и сказал, что он найдет в Петербурге южные очи, каких он не видал в Италии». Я прервала Пушкина, сказав ему: «С каких это пор вы говорите мне комплименты, что это за новая фантазия?» Он отвечал: «Это не комплимент, это истина, и я ее уже высказал в стихах, равно как и Хомяков; вот влюблен-то в вас был человек! Но слушайте до конца. Я сказал Смирнову, что, по моему мнению, вы Татьяна». Я спросила, в чем я похожа на Татьяну? Он продолжал свою речь: «В сущности, вы не любите ни света, ни двора, вы предпочитаете жизнь домашнюю, она более соответствует вашим вкусам. Меня крайне поразила одна вещь: когда вы видели Гоголя в первый раз, вы были совсем взволнованы, говоря о вашем детстве, о жизни, до такой степени не похожей на ту, которой вы живете, и я сказал себе, что вы сумели бы быть счастливой даже в деревне, только вам потребовалось бы несколько умных людей для беседы с вами и множество книг. Вы умнее Татьяны, но вы всегда предпочитаете качества сердца качествам ума, я вас много изучал, но со вчерашнего дня я вас хорошо знаю. Я знаю также всех тех, кому вы отказали, это были так называемые выдающиеся партии: С.Ж., И.В., И.М., А.Д., С.П., кн. О… И много других хороших партий. M-me Карамзина мне часто об этом говорила, она вас очень любит и очень любит Смирнова, она знала его родителей. Я вас очень уважаю за то, что вы отказывали блестящим женихам, потому что вы не имели к ним симпатии и слишком прямодушны, чтобы лгать. Вообще люди женятся так легкомысленно, забывая, что это на всю жизнь. Поверьте мне, я не разыгрываю проповедника, я на это не имею никакого права. Но, в качестве друга и с глазу на глаз, я позволяю себе высказать вам это, со всею искренностью и откровенностью. Я уважаю Смирнова, это джентльмен, у него много сердца и деликатности, и я очень доволен вашим решением. Оно заставило себя ждать, он был в отчаянии, а я ему говорил, что великое счастье напасть на женщину, которая выходит замуж не для того, чтобы чем-нибудь кончить, но чтобы начать жизнь вдвоем». Я была очень тронута всем, что Пушкин мне сказал, я благодарила его за его всегда верную дружбу и сказала ему: «Смирнов вас так любит... Он к вам питает особые чувства, у него к вам какая-то нежность. Он также гордится вами из патриотизма». Мне показалось, что Пушкин был этим доволен. Затем он мне сказал: «Вы по-прежнему будете вести свои заметки, обещайте мне это, и когда мы состаримся, мы перечтем их вместе».
Смирнов действительно оказался генералом при Татьяне. Через 4 года к ней пришла большая любовь к Н. Киселеву, которая длилась многие годы. И снова предметом ее любви оказался не человек искусства, а дипломат, бывший соученик Н.М. Языкова по Дерптскому университету, знакомый Вяземского, Пушкина, Грибоедова, Мицкевича. Тот самый Киселев, которым увлечена была в 1828 году Аннет Оленина и хотела выйти за него замуж, после отказа Пушкину.
«Но я другому отдана и буду век ему верна»... О муже в дневнике она напишет горько-правильное: «Супружеский союз так свят, что, несмотря на взаимные ошибки, прощают друг другу и заключают жизнь мирно и свято». Опять Татьяна. Но и (Жуковскому): «Не лучше ли одиночество, чем вдвоем одиночествовать». Но и (Гоголю): «Мне трудно, очень трудно. Мы думаем и чувствуем совсем иначе; он на одном полюсе, я на другом».
После замужества А.О. Смирнова поселилась в Петербурге, в доме № 48 по Литейному проспекту и стремилась сделать свой дом достойным друзей, создав в нем атмосферу литературно-художественного салона. Описывая свой первый обед, на который собрались ее друзья Пушкин, Жуковский, Крылов, В.Ф. Одоевский, Вяземский, Плетнев, братья Вильегорские, она с гордостью отмечает, что угодила даже такому общепризнанному гастроному, как Михаил Юрьевич Вильегорский.
Пушкин знал хозяина дома давно. Он любил рассматривать его коллекцию картин и великолепную библиотеку, поговорить о Байроне, об Англии и об Италии, в которой Смирнов как дипломат прожил шесть лет. «Смирнов мне очень нравится, - говорил Пушкин. - Он вполне европеец, но сумел при этом остаться вполне русским».
Александра Осиповна любила вспоминать, что однажды у Карамзиных она танцевала с Пушкиным мазурку: «Мы разговорились, и он мне сказал: «Как вы хорошо говорите по-русски». - «Еще бы, в институте (она воспитывалась в Екатерининском институте как сирота и получила по окончании «второй шифр») всегда говорили по-русски. Нас наказывали, когда мы в дежурный день говорили по-французски, а на немецкий махнули рукой... Плетнев (П.А. Плетнев преподавал в институте русскую словесность) нам читал вашего «Евгения Онегина», мы были в восторге, но когда он сказал: «Панталоны, фрак, жилет», мы сказали: «Какой, однако, Пушкин индеса (непристойный – фр.)». Поэт, выслушав этот рассказ, разразился громким веселым смехом».
Смирнов разделял любовь своей жены к литераторам, и позднее у них бывали Гоголь, Хомяков, Лермонтов, И. Аксаков, Белинский, А. Тургенев и многие другие, это были дружеские литературные обеды. «Пугачевский бунт», в рукописи, был прочитан однажды после такого обеда. За столом говорили, спорили; кончалось всегда тем, что Пушкин говорил один и всегда имел последнее слово. Его живость, изворотливость, веселость восхищали Жуковского, который, впрочем, не всегда с ним соглашался.
Пушкин рисовал ее на полях рукописи «Медного всадника». Внешность этой женщины столь своеобразна и неповторима, что ее трудно спутать с кем-то другим. По отцу в ней есть французская кровь, по материнской линии - восточная (бабушка Смирновой княгиня Б.Е. Цицианова - грузинка). От отца унаследованы французская живость, восприимчивость ко всему и остроумие, от Лореров, немцев, предков матери по отцу, - любовь к порядку и вкус к музыке, от грузинских предков - неторопливость, пламенное воображение, глубокое религиозное чувство, восточная красота и непринужденность в обращении.
В тревоге пестрой и бесплодной
Большого света и двора
Я сохранила взгляд холодный,
Простое сердце, ум свободный,
И правды пламень благородный,
И как дитя была добра;
Смеялась над толпою вздорной,
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой черной
Писала прямо набело,
- так определил ее Пушкин, относившийся к ней покровительственно и с любовью, ценивший в ней ту живость и ум, которыми редко блистали женщины, окружавшие его. Заметим, что в этом стихотворении Пушкин говорит в первую очередь о характере своей любимицы, а не о ее внешних достоинствах.
«В 1832 году Александр Сергеевич приходил всякий день почти ко мне, так же и в день рождения моего принес мне альбом и сказал: «Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои записки» - и на первом листе написал стихи: «В тревоге пестрой и бесплодной». Почерк у него был великолепный, чрезвычайно четкий и твердый».
А еще его восхищало ее природное кокетство и то, что все вокруг увлекались ею:
Черноокая Россети
В самовластной красоте
Все сердца пленила эти,
Те, те, те и те, те, те.
Он, так любивший Кавказ, сам пленник южной крови, всегда замечал внутреннюю содержательную красоту ее южных глаз:
И можно с южными звездами
Сравнить, особенно стихами,
Ее черкесские глаза.
«...Скажи этой южной ласточке, смугло-румяной красоте нашей...» - так нежно-ласково пишет о ней Пушкин. Для него она была и интересным собеседником, и живым почтальоном-посредником с царской семьей.
В архиве Аксаковых хранился конверт, на котором рукой императора Николая Первого написано: «Александре Осиповне Россет в собственные руки». На обратной стороне рукой Александры Осиповны написано: «Всем известно, что Имп. Н. Павлович вызвался быть цензором Пушкина. Он сошел вниз к Им-це и сказал мне, - вы хорошо знаете свой родной язык. Я прочел главу «Онегина» и сделал замечания; я вам ее пришлю, прочтите ее и скажите, верны ли мои замечания. Вы можете сказать Пушкину, что я давал вам ее прочесть. Он прислал мне его рукопись в паре с камердинером. Год не помню. А. Смирнова, рожд. Россет».
Вся царская семья хорошо относилась к Россет, а император был с ней не раз откровенен более, чем с фрейлиной. Как-то в 1845 году он признавался ей, измученный необходимостью бороться с трудностями и кризисными состояниями власти: «Вот уже скоро двадцать лет я сижу на этом прекрасном местечке. Часто случаются такие дни, что смотря на небо, говорю, зачем я не там? Я так устал». Мало кому мог этот сильный человек признаться в своих мучительных мыслях и своей минутной слабости.
Особенно хорошо ей было с друзьями еще до замужества в Царском Селе. Для фрейлин были отведены квартиры в Камероновской галерее, над озером. Пушкин и Жуковский часто заходили туда повидать Россет, если не заставали, то запросто болтали с горничными. По утрам фрейлины были обычно свободны от дежурств, и Россет заглядывала на квартиру Пушкина или Жуковского. В своих отрывистых, разрозненных воспоминаниях она писала: «Наталья Николаевна сидела обыкновенно за книгой внизу. Пушкина кабинет был наверху, и он тотчас зазывал к себе. Кабинет поэта был в порядке. На большом круглом столе перед диваном находились бумаги и тетради, часто не сшитые. Простая чернильница и перья; на столике графин с водой, мед и банка с крыжовником, его любимым вареньем. Он привык в Кишеневе к дульчецам. Волоса его обыкновенно еще были мокрые после утреннего купанья и вились на висках; книги лежали на полу и на всех полках. В этой простой комнате без гардин была невыносимая жара, но он любил это, сидел в сюртуке без галстука. Тут он писал, ходил по комнате, пил воду, болтал с нами, прибирал всякую чепуху. Иногда читал отрывки своих сказок и очень серьезно спрашивал наше мнение. «Ваша критика, мои милые, лучше всех. Вы просто говорите: этот стих не хорош, мне не нравится». «Вечером я иногда заезжала на дрожках за его женой; иногда и он садился на перекладину верхом и тогда был необыкновенно весел и забавен».
Много позже учитель ее сына, поэт Я. Полонский, записал за ней подробности царскосельской жизни: «По утрам я заходила к Пушкину. Жена так и знала, что я не к ней иду: «Ведь ты не ко мне, а к мужу пришла, ну и иди к нему...» «Конечно, не к тебе. Пошли узнать, можно ли?» «Можно».
«Однажды говорю Пушкину: «Мне очень нравятся ваши стихи «Подъезжая под Ижоры...» «Отчего они вам нравятся?» - спрашивает. «А так, они как будто подбоченились, будто плясать хотят». Пушкин очень смеялся. По его словам, когда сердце бьется от радости, оно: то так, то пятак, то денежки».
Александра Осиповна вспоминала, что Наталья Николаевна ревновала ее к мужу: «Сколько раз я ей говорила: «Что ты ревнуешь? Право, мне все равны, и Жуковский, и Пушкин, и Плетнев. Разве ты не видишь, что ни я не влюблена в него, ни он в меня?» «Я это вижу, говорит, да мне досадно, что ему с тобой весело, а со мной он зевает».
Смирнова чрезвычайно ценила ум Пушкина, его какую-то особую мудрость. Вот что записывает с ее же слов Я. Полонский: «Никого не знала я умнее Пушкина... Ни Жуковский, ни князь Вяземский спорить с ним не могли - бывало, забьет их совершенно. Вяземский, которому очень не хотелось, чтоб Пушкин был его умнее, надуется и уж молчит, а Жуковский смеется – «Ты, брат Пушкин, черт тебя знает, какой ты,- это ведь и чувствую, что вздор говоришь, а переспорить тебя не умею - так ты нас обоих в дураках и записываешь».
Пушкин провожал Смирновых в 1836 году в Европу. Смирнова вспоминает, что поэт высказывал желание спрятаться на отходившем за границу пароходе и бежать в чужие края, его томили тяжелые предчувствия.
Еще в самом начале своей дружбы с Пушкиным Александра Осиповна сумела оценить его тонкую натуру и деликатное отношение к ней. Пожалуй, никто из ее обожателей не понимал ее так тонко-дружески: «Пушкин поднес мне у Карамзиных одну из песен «Евгения Онегина». Скоро выйдет в печати еще одна. Софи Карамзина передала мне, что Пушкин нашел меня очень симпатичной; я польщена, так как и он мне нравится. Я нахожу его добрым и искренним, и он не говорит мне глупостей насчет моих глаз, волос и т.д. Такого рода комплименты не лестны для меня потому, что я не сделала себе глаза или нос!» Пушкин действительно ценил в ней блестящий интеллект и редкостное обаяние натуры, он даже подталкивал ее в развитии, заставлял открывать в себе новые таланты, попросту верил в нее.
Вскоре в Париже Андрей Карамзин принес Смирновым страшную весть: поэт убит. Для нее это была духовная трагедия. В горе читала она строчки письма Вяземского: «Умирая, Пушкин продиктовал записку, кому что он должен: вы там упомянуты. Это единственное его распоряжение. Прощайте».
Смирнов поссорился с некоторыми лицами из посольства, которые смеялись над его утверждением, что Пушкин самый замечательный человек в России. Александра Осиповна писала князю Вяземскому: «Я также была здесь оскорблена, и глубоко оскорблена, как и вы, несправедливостью общества. А потому я о нем не говорю. Я молчу с теми, которые меня не понимают. Воспоминание о нем сохранится во мне недостижимым и чистым». Оттого благодарный отклик в ее душе нашло стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», присланное ей в Париж друзьями. В 1837 году, вскоре по возвращении на родину, в салоне Карамзиных Александра Осиповна познакомилась с Лермонтовым. Поэт не раз бывал в новом доме Смирновых на Мойке, у Синего моста.
Удивительно, что все поэты желали с ней сблизиться, быть для нее необходимыми собеседниками. И Лермонтов тоже не избежал этого желания. Ей он посвятил окрашенное нотой грусти стихотворение:
В просторечии невежды
Короче знать я вас желал,
Но эти сладкие надежды
Теперь я вовсе потерял.
Без вас - хочу сказать вам много,
При вас - я слушать вас хочу,
Но молча вы глядите строго,
И я, в смущении, молчу!
Что делать? - речью безыскусной
Ваш ум занять мне не дано...
Все это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно.
Лермонтов же описал ее в образе Минской в своей неоконченной повести «Штосс»: «Она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях, черные, длинные, чудесные волосы оттеняли еще молодое правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли».
Долгие, дружески-близкие отношения связывали Александру Осиповну и с Гоголем. В них было что-то такое, что можно было бы назвать чувством, если бы не его и ее осторожность к этому: «Смирнову он любил с увлечением, может быть, потому, что видел в ней кающуюся Магдалину и считал себя спасителем ее души. По моему же простому человеческому смыслу, Гоголь, несмотря на свою духовную высоту и чистоту, на свой строго монашеский образ жизни, сам того не ведая, был несколько неравнодушен к Смирновой, блестящий ум которой и живость были тогда еще очаровательны. Она сама сказала ему один раз: «Послушайте, вы влюблены в меня...» Гоголь осердился, убежал и три дня не ходил к ней... Гоголь просто был ослеплен А.О. Смирновой и, как ни пошло слово, неравнодушен, и она ему раз это сама сказала, и он сего очень испугался и благодарил, что она его предуведомила», - вспоминал С.Т. Аксаков.
Гоголь о ней сказал самые возвышенные слова: «Это перл всех русских женщин, каких мне случалось знать, а мне многих случалось из них знать прекрасных по душе. Но вряд ли кто имеет в себе достаточные силы оценить ее. И сам я, как ни уважал ее всегда и как ни был дружен с ней, но только в одни страждущие минуты и ее, и мои узнал ее. Она являлась истинным утешителем, тогда как вряд ли чье-либо слово могло меня утешить, и, подобно двум близнецам-братьям, бывали сходны наши души между собою».
1840-е годы. Она живет в Калуге, жена губернатора. Смирнов губернаторствует впервые. Неистовый Виссарион Белинский пишет о ней в это время (только представьте себе, что этот суровый демократ расточает похвалы эдакой светской аристократке, кстати говоря, всегда приверженной монархической семье): «Свет не убил в ней ни ума, ни души, а того и другого природа отпустила ей не в обрез. Чудесная, превосходная женщина. Я без ума от нее».
Гоголь был воодушевлен ее ролью жены губернатора, писал ей письма, давал многочисленные советы относительно благотворительной деятельности, административного управления и т.д. Эти письма были положены Гоголем в основу некоторых статей «Выбранных мест из переписки с друзьями». Там есть и статья «Что такое губернаторша», и статья «Женщина в свете». Но ей быстро надоело заниматься благотворительностью и внимать советам. Она была наблюдатель и интерпретатор. Не «делатель».
Наверное, она умела более дружить, чем любить. В ней не хватало какой-то нотки тепла. Но ведь умела она и подарить человеку иллюзию любви и страсти. Когда в нее неистово, безумно влюбился И.С. Аксаков, тогда еще молодой председатель уголовной палаты, она враз сумела охладить его пыл, нарочно показав ему письма к ней, весьма интимные и фривольные, от венценосных особ. А он так превозносил красоту и добродетель Смирновой: «Ее красота, столько раз воспетая поэтами, - не величавая и блестящая красота форм (она была небольшого роста), а южная красота тонких, правильных линий смуглого лица и черных, бодрых, проницательных глаз, вся оживленная блеском острой мысли, ее пытливый, свободный ум и искреннее влечение к интересам высшего строя - искусства, поэзии, знания - скоро создали ей при дворе и в свете исключительное положение».
Ей никогда не хотелось быть в исключительном положении, быть серьезной, скорее хотелось быть интересной собеседницей и шалуньей. Слишком много обманывалась она в жизни. Отец И.С. Аксакова, который знал ее и ранее и, как многие, считал «необыкновенной женщиной», был встревожен серьезным чувством сына, предостерегал его. Она писала отцу, сообщая подробности его «любовной лихорадки»: «Иван Сергеевич все прочие дни меня усердно навещал. Иван Сергеевич не охотник говорить пустяки, а я, признаюсь, до них большая охотница. Бесплодные жалобы на порядок беспорядка общественного мне надоели тоже и тяготят так мою душу, что я с радостью хватаюсь за каждый пустяк. У Ивана Сергеевича еще много жестокости в суждениях, он нелегко примиряется с личностями, потому что он молод и не жил еще. Со временем это изменится непременно, шероховатость пройдет. Вся жизнь учит нас примирению с людьми».
Аксаков, этот русский мальчик, искренний и желающий докопаться до истины и обрести ее, настоящую, обжигается больно и страшно. Он часто ссорится с нею, пытаясь вызвать к жизни ее чувство, пишет стихи:
Вы примиряетесь легко,
Вы снисходительны не в меру,
И вашу мудрость, вашу веру
Теперь я понял глубоко!
Вчера восторженной и шумной
Тревожной речью порицал
Я ваш ответ благоразумный
И примиренье отвергал!
Я был смешон! Признайтесь, вами
Мой странный гнев осмеян был;
Вы гордо думали: «С годами
Остынет юношеский пыл!
И выгод власти и разврата,
Как все мы, будет он искать
. . . . . . . . . . . . .
Но я, к горячему моленью
Прибегнув, Бога смел просить:
Не дай мне опытом и ленью
Тревоги сердца заглушить!
Пошли мне сил и помощь Божью,
Мой дух усталый воскреси,
С житейской мудростью и ложью
От примирения спаси!
Даруй мучительные дни, -
Но от преступного бесстрастья,
Но от покоя сохрани!
. . . . . . . . . . . . .
А вы? Вам в душу недостойно
Начало порчи залегло,
И чувство женское покойно
Развратом тешиться могло!
Пускай досада и волненье
Не возмущают вашу кровь;
Но, право, ваше примиренье -
Не христианская любовь!
И вы к покою и прощенью
Пришли в развитии своем
Не сокрушения путем,
Но... равнодушием и ленью!
А много-много дивных сил
Господь вам в душу положил!
И тяжело, и грустно видеть,
Что вами все соглашено,
Что не способны вы давно
Негодовать и ненавидеть!
Отныне всякий свой порыв
Глубоко в душу затаив,
Я неуместными речами
Покоя вам не возмущу.
Сочувствий ваших не ищу!
Живите счастливо, Бог с вами.
А она расправляется с его чувством шутя, как когда-то с Гоголем, она читает это послание, личное, в кругу их приятелей. Для молодого, еще не умеющего держать удар человека это катастрофа. И тогда он вновь пишет ей - жесткую правду, по его мнению:
...Затем, что я так искренне желал
Увидеть Вас на высоте достойной,
В сиянии чистейшей красоты...
Безумный бред, безумные мечты!
И этот бред горячего стремленья,
Что Вам одним я втайне назначал,
С холодностью рассчитанной движенья
И с дерзостью обидною похвал,
Вы предали толпе на суд бесплодный:
Ей странен был отважный и свободный
Мой искренний, восторженный язык,
И понял я, хоть поздно, в этот миг,
Что ждать нельзя иного мне ответа,
Что дама Вы, блистательная, света!
Конечно, она блистательная дама света, но и не только. Все-таки в ней было много искреннего чувства и души, она была человеком несомненно благородного сердца. Может быть, к этому времени просто уже устала от потерь, от светских разговоров. Время показывало на закат.
После смерти Россет фельдмаршал Барятинский рассказывал ее дочери: «Ваша мать единственная во всем; это личность историческая, со всесторонними способностями. Она сумела бы и царствовать, и управлять, и создавать, и в то же время она вносит и в прозу жизни что-то свое, личное. И все в ней так естественно».
А император Николай I говорил о ней: «это джентльмен», и в его устах это звучало как громадная похвала, этим он хотел отметить рыцарскую черту ее характера.
Поэтически воспетая многими своими поклонниками-поэтами, друзьями и более, нежели друзьями, она оставалась и для них всегда человеком открытого сердца и участия. Жуковский, который когда-то даже подумывал о женитьбе на ней, через всю жизнь пронес к ней доброе чувство, писал:
И я веселой жизнью жил,
Мечтал и о мечтах стихами,
Довольно складно говорил!
. . . . . . . . . . . .
Но молодость, увы, прошла,
И я теперь в любви раскольник!
Россети страшно как мила...
А я не потерял свободы!
И вместо пламенные оды
На блеск живых ее очей
Без всяких нежных комплиментов
Даю, как добрый, без процентов
Взаймы ей тысячу рублей.
Влюбленный в Россети В. Туманский написал стихи для романса о ней:
Любил я очи голубые,
Теперь влюбился в черные.
Те были нежные такие,
А эти непокорные.
. . . . . . . . . . .
Те украшали жизни волны,
Светили мирным счастием,
А эти бурных молний полны
И дышат самовластием...
И А. Хомяков, такой мудро-серьезный, тоже как мальчик был влюблен и оставил незабвенные строки:
О, дева-роза! Для чего
Мне грудь волнуешь ты
Порывной бурею страстей
Желанья! и мечты?..
Спусти на свой блестящий взор
Ресницы длинной тень,
Твои глаза огнем горят,
Томят, как летний день.
Гувернантка, которая прожила рядом с Александрой Осиповной 38 лет, писала ее дочери: «За всю нашу сорокалетнюю дружбу ни в переписке, ни в совместной жизни, ни в молодости, ни в зрелых годах, после разлуки, ни в старости, когда Ваша мать стала уже бабушкой - я не слыхала от нее ни одного банального, низменного слова. В ней была та строгая нравственная неподкупность, о которой говорится в Писании. Она была сильна душой, сердцем и умом. А тело ее так часто было слабо! Уже с 1845 года, и особенно с рождения Вашего брата, у нее в жизни было более шипов, чем роз».
Не знаю, исключая «шипы» природно-слабого здоровья, Александре Осиповне вряд ли можно было обижаться на жизнь. Но и правда то, что, как человек не банальный, которому многое было дано от Бога, она как настоящий русский человек все время что-то искала и не находила, искала мучительно, как Онегин, как Печорин, как героиня многих произведений своих любимых друзей. Что-то уходило в пустяки, в разговоры, в песок... Что-то было не так. Но что? Ей так и не удалось понять это...
А для ее друзей она, ее жизнь, ее слова и мысли, ее легкое дыхание стало тканью для вдохновения, для лучших чувств и лучших строчек. Не самое ли главное предназначение женщины быть природной дарительницей вдохновения мужчине? Будем уважать это предназначение Александры Осиповны Смирновой-Россет, увидим в нем ответ на все мысли о смысле жизни, которые наверняка посещали ее в редком для нее одиночестве.
Ее подруга Евдокия Ростопчина написала о ней, может быть, точнее всех:
Нет, вы не знаете ее, -
Кто ей лишь в свете поклонялись,
Куренье страстное свое,
Восторг и жар боготворений
И пафос пышных всесожжений
В дань принося смиренно ей!..
Вы все, что удивлялись в ней
Уму блистательно-живому,
Непринужденной простоте,
И своенравной красоте,
И глазок взору огневому, -
Нет!.. Вы не знаете ее!..
Вы, кто слыхали, кто делили
Ее беседу, кто забыли
На миг заботное житье,
Внимая ей в гостиных светских!..
Кто суетно ее любил,
Кто в ней лишь внешний блеск ценил;
Кто первый пыл мечтаний детских
Ей без сознанья посвятил, -
Нет!.. Вы ее не понимали, -
Вы искру нежности святой,
Вы светлый луч любви живой
В ее душе не угадали!..
А вы, степенные друзья,
Вы, тесный круг ее избранных,
Вы, разум в ней боготворя,
Любя в ней волю мыслей странных,
Вы мните знать ее вполне?..
Ее души необъясненной
Для вас нет тайны сокровенной?
Но вам являлась ли она,
Раздумья томного полна,
В тоске тревожной и смятенной,
Когда хулою вдохновенной,
В разуверенья горький час,
Она клянет тщету земную,
Обманы сердца, жизнь пустую,
И женщин долю роковую,
И все, и всех... себя и вас?..
Когда с прелестных черных глаз
Слеза жемчужная струится...
Когда змеею вороной
Коса от плеч к ногам ложится...
Когда мечта ее стремится
В мир лучший, в мир ее родной,
Где обретет она покой,
Иль в тесный гроб, иль в склеп могильный,
Где объяснится наконец
Души больной, души бессильной
Начало, тайна и конец,
Где мнится ей, что остов пыльный
Почиет в мраке гробовом
Ничтожества спокойным сном...
Ее я помню в дни такие:
Как хороша она была!..
Как дружба в ней меня влекла...
Как сердца взрывы роковые
Я сердцем чутким стерегла!..
Нет, не улыбки к ней пристали,
Но вздох возвышенной печали,
Но буря, страсть, тоска, борьба,
То бред унынья, то мольба,
То смелость гордых упований,
То слабость женских восставаний!..
Нет, не на сборищах людских
И не в нарядах дорогих
Она сама собой бывает
И нрав и дух свой проявляет.
Кто хочет сердце видеть в ней,
Кто хочет знать всю цену ей,
Тот изучай ее в страданьи,
Когда душа ее болит,
И рвется в ней, и в ней горит,
Тоскуя в жизни, как в изгнаньи!..
Она тосковала в жизни, верная Татьяна, но прожила ее красиво, с блеском изысканной мысли и шлейфом воспоминаний...