Кухня революции. Великая французская и Великая Октябрьская революции: опыт сравнительного анализа. Обещанная революция

Долгие годы Французская революция конца XVIII века, положившая начало эпохе Наполеоновских войн, именовалась не иначе как Великая, а ее последствия для Франции оценивались как весьма и весьма прогрессивные. Кто только не приложил руку к формированию такого рода представлений: и французские либеральные историки, и русская демократическая интеллигенция, и, конечно же, большевики. Между тем сегодня очевидно: такое прочтение французского прошлого – не более чем миф

С реставрацией Бурбонов во Францию вернулся долгожданный мир. Страна, более четверти века находившаяся в непрестанной войне со своим прошлым, со своими гражданами и со всей Европой, наконец-то смогла вздохнуть спокойно. Вздохнуть – и подвести итог тому, что случилось с ней после 1789 года.

Переформатирование памяти

У современников Французская революция XVIII века оставила тяжелые воспоминания: экономическая разруха, террор, кровопролитные войны…

Входили, правда, в революционное наследие и так называемые принципы 1789 года: суверенитет народа, равенство граждан перед законом, свобода личности, слова и совести, неприкосновенность собственности, единая система налогообложения, признание естественных прав человека и проч. Однако поклонники этих принципов – либералы – в начале эпохи Реставрации (1815–1830) составляли явное меньшинство. У большинства же французов, переживших революцию, ее заманчивые лозунги и благие обещания неизменно ассоциировались с печальной реальностью.

Но постепенно в общественную жизнь пришло новое поколение, для которого революция была уже не лично пережитым опытом, а преданием минувших дней.

Если Франция в XVIII веке представляла собою
богатую, экономически процветающую страну, то финансовое положение ее монархии было достаточно сложным. Устаревшая финансовая система не могла обеспечить растущие потребности

Чтобы сделать ее образ привлекательным для молодежи, талантливые (и тоже молодые) либеральные историки Луи-Адольф Тьер и Франсуа-Огюст Минье описали в своих трудах революцию как неизбежный результат всего предшествующего развития страны. Суть их трактовки состояла в том, что средний класс, сила которого неуклонно крепла на протяжении нескольких столетий, возглавил движение народа против деспотизма королевской власти и доминирующего положения дворянства. Именно средний класс разрушил прогнивший Старый порядок и открыл дорогу к установлению нового, прогрессивного мироустройства.

Полет аэростата братьев Монгольфье 19 сентября 1783 года в Версале в присутствии королевской четы и 130 тыс. зрителей
Предоставлено М.Золотаревым

Такое переформатирование памяти оправдало себя: участники всех последующих французских революций, которых на протяжении XIX века оказалось еще немало, вдохновлялись образом именно этой, первой революции, которую они считали олицетворением прогресса.

Русский культ Французской революции

В России либеральная интеллигенция XIX века пошла еще дальше, сотворив, по определению Александра Герцена , «культ Французской революции» и рассматривая ее как провозвестие светлого будущего и своей страны.

Интересно, что нигде больше, кроме России, эту революцию не додумались называть Великой – даже у нее на родине. А у нас и поныне нередко можно услышать отголоски этого былого культа в употреблении замшелого понятия-анахронизма «Великая французская революция», давно отвергнутого профессиональными историками.

В самой же Франции трактовка революции как перехода от склоняющегося к упадку Старого порядка к современному обществу получила в XIX–XX веках дальнейшее развитие в либеральной историографии, а затем, с некоторыми нюансами, и в трудах исследователей, принадлежавших к тем или иным направлениям социалистической мысли. Характерной стала принятая историками-марксистами чеканная формулировка: «В результате буржуазной революции Франция перешла от феодализма к капитализму».

Воздействие революции на экономику Франции
чаще всего определяют теперь ни больше ни меньше как катастрофу

Во второй половине ХХ века сторонники такой интерпретации провозгласили ее классической. Впрочем, столь удивительная «самоканонизация» отнюдь не свидетельствовала об абсолютной уверенности самих приверженцев в бесспорности трактовки. Как раз наоборот, именно тогда все ее ключевые положения подверглись атаке со стороны историков так называемого критического направления.

Первым предложил критически взглянуть на все то, что ранее беспрекословно принималось на веру, английский историк Альфред Коббен . В 1954 году он выступил с лекцией, которая так и называлась – «Миф Французской революции».

Впоследствии классическая трактовка происшедшего тогда во Франции подверглась скрупулезному критическому анализу в работах французских, американских, немецких, а с 1980-х годов и российских исследователей.

Сегодня картина революции, случившейся на исходе XVIII века, представляется совершенно иначе, чем еще относительно недавно. Оказалось, что созданная либеральными историками эпохи Реставрации и доминировавшая на протяжении многих десятилетий интерпретация революции и в самом деле являла собою миф или, точнее, череду мифов.

Успехи Старого порядка

Первый из таких мифов – утверждение об экономической неэффективности Старого порядка, якобы превратившегося в тормоз для дальнейшего развития страны.

Как показывают проведенные в последние десятилетия изыскания по экономической истории Франции, в последней четверти XVIII века это была одна из самых богатых и многолюдных стран Европы, по численности населения уступавшая лишь России (27 млн против 30 млн). Наблюдавшийся в течение всего столетия демографический подъем – следствие устойчивого экономического роста. Особенно быстро развивались сектора экономики, связанные с колониальной торговлей. По ее общему объему, увеличившемуся за этот период в 4 раза, Франция вышла на второе место в мире после Великобритании. Причем разрыв между двумя странами неуклонно сокращался, ибо темпы роста французской внешней торговли были намного более высокими.

Французский флот в 1780-е годы был одним из самых мощных в Европе
Предоставлено М.Золотаревым

Сотни французских судов курсировали в «атлантическом треугольнике»: из Франции они везли в Африку ром и ткани, там наполняли трюмы чернокожими рабами для плантаций Вест-Индии, откуда возвращались в метрополию груженные сахаром-сырцом, кофе, индиго и хлопком. Колониальное сырье перерабатывалось на многочисленных предприятиях, окружавших морские порты, после чего готовая продукция частично потреблялась в самой стране, частично продавалась за рубеж. Атлантическая торговля стимулировала развитие судостроения, текстильной и пищевой промышленности.

В сфере тяжелой промышленности Франция тоже лишь немногим уступала Великобритании. Только эти две страны к 1789 году могли похвастаться такими технологическими нововведениями, как применение паровых машин и выплавка чугуна с использованием кокса в качестве топлива.

Заметный прогресс наблюдался и в сельском хозяйстве. Рост валового продукта в этом секторе с 1709 по 1780 год составил около 40%. Интенсивная пропаганда новейших методов агрикультуры, которую при активной поддержке властей осуществляли просветительские общества, приносила свои плоды. Особую восприимчивость к передовым достижениям демонстрировали крупные, ориентированные на рынок дворянские и фермерские хозяйства, ставшие настоящей матрицей капитализма. И хотя в деревне – где больше, где меньше – еще сохранялась система тех или иных повинностей крестьян в пользу сеньоров (землевладельцев), уже имела место ярко выраженная тенденция к превращению этого сеньориального комплекса в обычный для капиталистического рынка земли порядок арендной платы. Подчас возникавшие споры о размерах и обоснованности таких платежей стороны решали правовым путем – через суды. Вооруженных конфликтов между крестьянами и сеньорами, подобных средневековой Жакерии, история предреволюционной Франции не знала.

Таким образом, об экономической неэффективности Старого порядка говорить не приходится. Что же стало причиной революции?

Неблагоприятная конъюнктура

Если Франция в XVIII веке представляла собою богатую, экономически процветающую страну, то финансовое положение ее монархии было достаточно сложным. Устаревшая финансовая система, мало изменившаяся со времен Средневековья, не могла обеспечить растущие потребности многократно усложнившейся государственной машины. Результатом такой диспропорции стал огромный госдолг, на обслуживание которого уходила половина бюджета. Выход могла обеспечить лишь реформа налогообложения, предполагавшая отмену фискальных привилегий и введение общего для всех сословий поземельного налога, от которого духовенство и дворянство до определенного момента были освобождены.

Министры короля прекрасно понимали необходимость реформ и во второй половине XVIII века не раз предпринимали шаги в этом направлении. Однако все попытки правительства модернизировать финансовую систему государства наталкивались на сопротивление привилегированных сословий и традиционных судебных учреждений – парламентов, которые свою борьбу за узкокорпоративные интересы прикрывали демагогическими лозунгами. В ходе этой борьбы, длившейся не одно десятилетие, критика оппозиционными публицистами властей существенно подорвала авторитет монархии в глазах значительной части подданных.

Версаль при поздних Людовиках стал символом богатства и роскоши
Предоставлено М.Золотаревым

Впрочем, до поры до времени участие низов в политической борьбе сводилось в основном к моральной поддержке оппозиции и лишь изредка принимало форму уличных беспорядков – непродолжительных и спорадических. Ситуация изменилась во второй половине 1780-х, когда снижение уровня жизни из-за кратковременного ухудшения экономической конъюнктуры вызвало резкий всплеск активности масс.

Кризисные явления в ряде отраслей производства обуславливались целым набором факторов, напрямую не связанных между собой. Их можно разделить на субъективные (просчеты в экономической политике правительства) и объективные, а последние, в свою очередь, на долговременные (смена фаз многолетнего экономического цикла) и краткосрочные (неблагоприятная сезонная конъюнктура). Негативное воздействие на экономику каждого из них по отдельности имело место и в предшествующие периоды. Однако уникальность ситуации 1780-х годов состояла в том, что проявление всех этих факторов совпало по времени, из-за чего экономический кризис оказался особенно глубоким.

Синхронность проблем

Специалисты по истории экономики выявили, что для ее развития во времена Старого порядка была характерна определенная цикличность: многолетние периоды роста цен на зерно сменялись столь же продолжительными периодами их снижения. Первая из этих тенденций была выгодна производителям аграрной продукции и способствовала расширению их хозяйственной деятельности; вторая, напротив, вела к сокращению их доходов и оказывала сдерживающее влияние на развитие аграрного сектора, да и всей экономики в целом, поскольку именно сельское хозяйство составляло ее основу.

На протяжении большей части XVIII века цены на зерно постепенно росли, но в 1776 году эта фаза цикла закончилась, они пошли вниз. Вскоре начали падать и цены на вино – важнейший продукт французского экспорта. Снижение доходов производителей сопровождалось уменьшением найма ими рабочей силы и, соответственно, ростом безработицы в сельской местности.

Дабы поднять спрос на сельскохозяйственную продукцию и стимулировать производство, правительство приняло ряд мер, направленных на расширение ее экспорта. В 1786 году был заключен торговый договор с Англией, который открывал британский рынок для французских вин. Взамен французский рынок открывался для продукции английских мануфактур. Однако получилось так, что эти вполне логичные меры не только не улучшили ситуацию, а, наоборот, ее усугубили.

Разрешение экспортировать пшеницу привело к тому, что значительная часть запасов зерна ушла за рубеж. Лето же 1788 года выдалось неурожайным. Цены на рынках взлетели. Стали быстро распространяться панические настроения: люди боялись голода.

Локомотивом Французской революции
стало внесословное, политически активное меньшинство, которое современная историческая литература обозначает термином «просвещенная элита»

Торговый договор с Англией сулил французским земледельцам в перспективе немалую выгоду, однако гораздо быстрее промышленники Франции ощутили связанные с ним издержки. Британские текстильные мануфактуры, имевшие по сравнению с французскими лучшее техническое оснащение, заполнили рынок своей дешевой продукцией, вытесняя с него местных производителей. Вдобавок у последних возникли серьезные проблемы с сырьем. В 1787 году сбор шелка был крайне низким, а неурожай 1788-го спровоцировал забой овец и, следовательно, резкое сокращение их поголовья, что вызвало еще и дефицит шерсти. Все это, вместе взятое, привело к острому кризису в сфере текстильной промышленности: сотни предприятий закрылись, тысячи работников оказались на улице.

Между тем откладывать налоговую реформу стало уже невозможно. Участие Франции в Войне за независимость США обошлось ей в 1 млрд ливров, из-за чего государственный долг вырос до астрономических размеров. Французская монархия была на грани банкротства. Правительству пришлось принять решительные меры по выходу из финансового кризиса, несмотря на крайне напряженную общественную обстановку. Экономический спад обострил недовольство низов и сделал их весьма восприимчивыми к демагогическим лозунгам антиправительственной оппозиции. Напротив, власть, пытавшаяся проводить преобразования, не пользовалась в обществе ни высоким авторитетом, ни доверием, к тому же слабый и нерешительный Людовик XVI совершенно не обладал теми качествами, которые требовались главе государства в критической ситуации.

Финансовый дефицит, падение цен, неурожаи, фронда знати и парламентов, голодные бунты, слабость центральной власти – все это случалось во Франции и ранее, но в разные периоды. Одновременное же воздействие всех перечисленных негативных факторов вызвало тот самый социальный резонанс, который и привел к краху Старого порядка.

Просвещенная элита как локомотив революции

Второй миф классической историографии – непримиримые противоречия между дворянством (феодалами) и торгово-промышленными слоями общества, составлявшими верхушку непривилегированного третьего сословия. На самом деле, как показывают новейшие исследования, эти две социальные группы достаточно мирно сосуществовали и неплохо взаимодействовали между собой.

Надо сказать, что дворяне сами активно занимались предпринимательством. Им, к примеру, принадлежало до половины всех металлургических предприятий во Франции. Охотно участвовали они и в атлантической торговле, и в финансовых операциях. В свою очередь, разбогатевшие предприниматели незнатного происхождения считали, что лучшее применение их возросшего капитала – это получение дворянского звания посредством покупки должности или земельного владения, дававших право на титул.

Для Франции цена революционных преобразований
оказалась несоизмеримо выше их полезного эффекта

Неудивительно, что во время революции большинство предпринимателей, имевших депутатский мандат, придерживались весьма умеренной, а то и вовсе консервативной политической линии. Не дал этот общественный слой и ни одного сколько-нибудь заметного лидера революции. Но кто же в таком случае осуществил революционные преобразования?

Ту социальную группу, что возглавила революцию, современная историческая литература обозначает термином «просвещенная элита». Это политически активное меньшинство сформировалось во второй половине XVIII века, когда вся Франция мало-помалу покрылась густой сетью разнообразных общественных объединений – естественнонаучных, философских и агрономических кружков, провинциальных академий, библиотек, масонских лож, музеев, литературных салонов и др., ставивших себе целью распространение культурных ценностей Просвещения.

В отличие от традиционных для Старого порядка объединений эти ассоциации имели внесословный характер и демократическую организацию. Среди их членов можно было встретить и дворян, и священнослужителей, и чиновников, и представителей образованной верхушки третьего сословия. Должностные лица таких обществ, как правило, избирались голосованием на конкурсной основе.

Просветительские ассоциации разных городов имели между собой тесные и постоянные связи, образуя единую социокультурную среду, в которой и появилось сообщество представителей всех сословий, объединенных приверженностью идеалам Просвещения, – просвещенная элита.

Именно она и стала ведущей силой общенационального движения против абсолютной монархии, а в дальнейшем дала революции подавляющее большинство лидеров.

Цена революции

И наконец, третье, основополагающее для классической трактовки Французской революции XVIII века положение – о благотворном влиянии преобразований на последующее экономическое развитие страны и распространение в ней капиталистических отношений – сегодня также признано мифом. Воздействие революции на экономику Франции чаще всего определяют теперь ни больше ни меньше как катастрофу.

Торговля и промышленность страны очень сильно пострадали от революции. Посягательства на крупную собственность стали неотъемлемым атрибутом массовых волнений революционной эпохи – начиная с печально известного Дела Ревельона, когда в апреле 1789 года парижские люмпены разгромили большую и процветающую обойную мануфактуру в Сент-Антуанском предместье. А уж на пике революции, во времена террора, поводом для репрессий могло стать само по себе занятие предпринимательством, которое тогда презрительно называли негоциантизмом.

Показателен пример семьи Вандель – дворянского рода, основавшего знаменитый металлургический завод Крёзо. Мало кому из членов этой семьи в период революции удалось избежать преследований, а само предприятие, славившееся в 1780-е наиболее передовыми во Франции технологиями, к 1795 году пришло в абсолютный упадок и было восстановлено уже только при империи.

Металлургический завод Крёзо. До революции это было процветающее предприятие, на котором применялись передовые технологии
Предоставлено М.Золотаревым

И этот случай отнюдь не единичен. Так, из 88 предпринимателей, являвшихся депутатами Генеральных штатов от третьего сословия, в период террора так или иначе пострадало 28, то есть почти треть. Из них 22 человека подверглись репрессиям, трое обанкротились, трое были вынуждены эмигрировать. Ну а поскольку эта категория депутатов в основном характеризовалась довольно слабой политической активностью, главной причиной обрушившихся на них гонений явно были не политические, а социальные мотивы.

Революция привела к глубочайшему спаду экономической деятельности во Франции. К 1800 году объем промышленного производства составлял всего 60% от предреволюционного уровня. Вновь к показателям 1789 года производство вернулось лишь к 1810-му. И это несмотря на существовавший в эпоху революции и Наполеоновских войн высокий спрос на военную продукцию. О технологических новинках, появившихся еще при Старом порядке, пришлось на время забыть. В Англии применение паровых машин за эту четверть века приобрело массовый характер, а во Франции практически полностью сошло на нет и возобновилось уже только в эпоху Реставрации.

«Революционное трио»: Дантон, Марат, Робеспьер
Предоставлено М.Золотаревым

Но если война стимулировала активность хотя бы тех отраслей промышленности, что были связаны с производством вооружения и амуниции, то на внешней торговле она отразилась самым негативным образом. Морская блокада и утрата Францией вест-индских колоний обернулись почти совершеннейшим крахом атлантической торговли, а именно в этой сфере капиталистические формы французского предпринимательства достигали в предреволюционный период наиболее высокого уровня развития.

Французские порты за время революции и империи пришли в упадок. Самые крупные из них – Нант, Бордо, Марсель – особенно сильно пострадали от разгула террора. Так, скажем, население Бордо с 1789 по 1810 год сократилось со 110 тыс. до 60 тыс. человек. И если в 1789-м Франция располагала 2 тыс. торговых судов дальнего плавания, то к 1812 году у нее их было лишь 179.

Падение в этом секторе экономики оказалось столь глубоким, что по абсолютным показателям внешней торговли страна смогла достигнуть предреволюционного уровня только в 1825 году! А та доля в мировой торговле, которую Франция имела до революционных потрясений, навсегда осталась для нее в прошлом.

Еще к более долгосрочным негативным последствиям для развития капитализма во Франции привело происшедшее в результате революции перераспределение земельной собственности – самое масштабное в истории страны. Продажа национального имущества – бывших владений церкви и короны, конфискованной собственности эмигрантов и лиц, осужденных революционными судами, – затронула до 10% всего земельного фонда. До 40% этих земель перешло в собственность крестьян.

По территории заморских владений Французская колониальная империя уступала лишь Британской (красным цветом обозначены французские колонии)
Предоставлено М.Золотаревым

Передел земли в пользу мелких собственников и связанное с ним упрочение традиционных форм крестьянского хозяйства оказали большое влияние на специфику промышленного переворота во Франции ХІX столетия. С одной стороны, замедлился отток населения из сельской местности в города, и образовавшийся из-за этого дефицит рабочих рук существенно сдерживал развитие промышленности. С другой – раздробление крупных хозяйств и передача их по частям крестьянам на долгие годы определили снижение уровня агрикультуры. По урожайности большинства зерновых Франция вышла на дореволюционный уровень только к середине XIX века!

Конечно, в актив революции можно занести успешное завершение тянувшегося не одно десятилетие демонтажа сеньориального комплекса, ликвидацию ремесленных цехов, таможен внутри страны, избавление от налогового иммунитета привилегированных сословий. Эти меры и вправду благоприятствовали капиталистическому развитию экономики. Но здесь революционные власти лишь продолжали ранее проводившуюся политику министров Старого порядка. Другие европейские страны провели аналогичные реформы с гораздо меньшими издержками. Для Франции же социальная и экономическая цена подобных преобразований оказалась, увы, несоизмеримо выше их полезного эффекта.

Как видим, от прежнего оптимистического изображения Французской революции как локомотива прогресса теперь мало что осталось. В свете проведенного исследователями критического анализа оно растаяло как мираж.

Впрочем, значения Французской революции как основательницы политической культуры современности и матрицы всех революций Нового и Новейшего времени никто не отменял. Но это уже совсем другая история…

Исторические параллели всегда поучительны: они уясняют настоящее, дают возможность предвидеть будущее, помогают выбрать правильную политическую линию. Надо только помнить, что следует указать и объяснить не только сходства, но и различия.

Нет вообще более нелепого и противоречащего истине, действительности выражения, чем то, которое гласит "история не повторяется". История повторяется так же часто, как и природа, повторяется слишком даже часто, почти до скуки. Конечно, повторяемость не означает тожества, но ведь тожества не бывает и в природе.

Наша революция во многом сходна с великой французской революцией, но она не тожественна с ней. И это прежде всего заметно, если обратить внимание на происхождение обеих революций.

Французская революция произошла рано - на заре развития промышленного капитализма, машинной индустрии. Поэтому, будучи направлена против дворянского абсолютизма, она ознаменовалась переходом власти из рук дворянства в руки торговой, промышленной и сельскохозяйственной буржуазии, причем видную роль в процессе образования этой новой буржуазии сыграло распыление старой дворянской крупной собственности, главным образом дворянского землевладения, и ограбление старой буржуазии, чисто торговой и ростовщической, сумевшей и успевшей приспособиться к старому режиму и вместе с ним погибшей, поскольку отдельные ее элементы не переродились в буржуазию новую, как то же самое случилось и с отдельными элементами дворянства. Именно, распыление собственности - земельной, домовладельческой и движимой - создало возможность быстрой капиталистической концентрации и сделало Францию буржуазно-капиталистической страной.

Наш абсолютизм оказался гораздо более гибким, более способным к приспособлению. Конечно, здесь помогли общие экономические условия, в значительной мере имевшие мировой масштаб и размах. Русский промышленный капитализм стал зарождаться тогда, когда в передовых странах Запада - Англии и Франции - развитие капиталистической индустрии было уже настолько мощным, что заметны стали первые проявления империализма, и в отношении нашей отсталой страны это сказалось в том, что падающее дворянское самодержавие и подгнивающая его социальная опора нашли поддержку в заграничном финансовом капитале. Крепостническое хозяйство, даже после формальной отмены крепостного права, сохранилось надолго вследствие сельскохозяйственного кризиса, постигшего весь старый свет и прежде всего Европу западную и восточную с приливом дешевого заокеанско-американского, автралийского, южно-африканского хлеба. Наконец, отечественный и промышленный капитализм в значительной мере находил поддержку и питание своим грубо-хищническим аппетитам в гибкой политике самодержавия. Два крупных факта особенно свидетельствуют об этой гибкости: отмена крепостного права, укрепившая отчасти царистские иллюзии в крестьянстве и сдружившая с самодержавием буржуазию, и промышленная, железнодорожная и финансовая политика Рейтерна, в особенности Витте, скрепившая содружество буржуазии и самодержавия еще на несколько десятилетий, причем это содружество было лишь временно поколеблено в 1905 году.

Таким образом, ясно, что и тут и там - и у нас, и во Франции - острие оружия и первый его удар были направлены против дворянского самодержавия. Но раннее наступление французской революции и запоздалость нашей - такая глубокая, резкая черта различия, что она не могла не отразиться на характере и группировке движущих сил обеих революций.

Что такое в социальном смысле, в отношении классового состава, представляли собою основные движущие силы великой революции во Франции?

Жирондисты и якобинцы - вот политические, случайные, как известно, по своему происхождению, названия этих сил. Жирондисты - крестьянская и провинциальная Франция. Их господство началось во время революции министерством Ролана, но и после 10 августа 1792 года, когда окончательно рухнула монархия, они удержали власть в своих руках и, возглавляемые фактически Бриссо, отстаивали власть провинции, деревни против преобладания города, особенно Парижа. Якобинцы во главе с Робеспьером настаивали на диктатуре, главным образом, городской демократии. Действуя вместе при посредничестве Дантона, сторонника единения всех революционных сил, и якобинцы, и жирондисты сокрушили монархию и разрешили аграрный вопрос, продав по дешевке конфискованные земли духовенства и дворянства в руки крестьян и отчасти городской буржуазии. По преобладающему составу обе партии были мелкобуржуазны, причем крестьянство больше тяготело, естественно, к жирондистам, а городская мелкая буржуазия, особенно столичная, была под влиянием якобинцев; к якобинцам же примыкали и сравнительно немногочисленные тогда во Франции рабочие, составившие крайнее левое крыло этой партии под предводительством сначала Марата, потом, после его убийства Шарлоттой Корде, Гебера и Шомета.

Наша революция, будучи запоздалой, возникнув в условиях большего, чем то было в великую французскую революцию, развития капитализма, именно по этой причине имеет очень сильную пролетарскую левую, мощь которой временно была усилена стремлением крестьян захватить помещичью землю и жаждой "немедленного" мира солдатскою массой, утомленной затянувшейся войной. Но по той же причине, т.е. вследствие запоздалости революции, и противники левых, коммунистов-большевиков, - социал-демократы меньшевики и к ним более или менее близкие группы социал-демократии, а также социалисты-революционеры - были в большей мере пролетарскими и крестьянскими партиями, чем жирондисты. Но при всех различиях, как они ни значительны, ни глубоки, одно общее, большое сходство остается, сохраняется. Оно фактически, может быть, даже против желания борющихся революционных сил и партий, выражается в розни интересов между городской и сельской, деревенской демократией. Большевики на деле представляют собою исключительную диктатуру города, сколько бы они ни твердили о примирении с крестьянином-середняком. Их противники стоят за интересы крестьянства - меньшевики и с-д. вообще по соображениям целесообразности, из твердого убеждения, что пролетариат может победить только в союзе с крестьянством, социалисты-революционеры - принципиально: они - типичная крестьянская, мелкобуржуазная партия во главе с идеологами утопического, но мирного социализма, т.е. представители городской мелкобуржуазной интеллигенции из кающихся дворян отчасти, но в особенности из кающихся разночинцев.

И сходством, и различием происхождения, и движущих сил обеих революций объясняется также их ход.

Мы не будем здесь касаться истории Национального и Законодательного Собраний во Франции конца XVIII в., то была в сущности лишь прелюдия революции, и для наших целей сейчас она имеет лишь второстепенный интерес. Важно здесь то, что сложилось и случилось во Франции после 10 августа 1791 г.

Две грозные опасности стояли тогда перед революцией: угроза внешнего нападения, даже прямые неудачи революционных войск в борьбе с военными силами европейской реакции и контрреволюционное внутреннее движение в Вандее и других местах. Измена главнокомандующего генерала Дюмурье и успехи повстанцев одинаково лили воду на мельницу Робеспьера и якобинцев. Они потребовали диктатуры городской демократии и беспощадного террора. Конвент не посмел противиться натиску парижских рабочих и мелкой столичной буржуазии. Жирондисты сдали позицию в деле короля, и 21 января 1793 г. Людовик XVI был казнен. 29 июня были арестованы и жирондисты, и их ждала также гильотина. Жирондистские восстания на юге и в Нормандии были усмирены. 10 июля 1793 г. Робеспьер встал во главе Комитета общественного спасения. Террор возведен был в систему и стал последовательно и беспощадно проводиться и Комитетом, и комиссарами Конвента.

Объективные задачи, стоявшие перед революцией после 10 июля 1793 года, сводились к устранению внешней опасности, установлению внутреннего порядка, борьбе с дороговизной и хозяйственной разрухой, упорядочению государственного хозяйства, - в первую голову расстроенного выпусками бумажных денег денежного обращения. Внешние нападения были отражены; восстания внутри страны были подавлены. Но оказалось невозможным уничтожить анархию, - она напротив росла, увеличивалась, распространялась все шире. Немыслимо было уменьшить дороговизну, удержать падение цены денег, уменьшить выпуски ассигнаций, прекратить хозяйственную и финансовую разруху. Фабрики работали очень слабо, крестьянство не давало хлеба. Пришлось снаряжать в деревню военные экспедиции, насильственно реквизировавшие хлеб и фураж. Дороговизна дошла до того, что за обед в ресторанах Парижа платили 4000 франков, извозчик за конец получал 1000 франков. С хозяйственной и финансовой разрухой диктатура якобинцев не справилась. Положение городских трудящихся масс стало поэтому невыносимым, парижские рабочие подняли восстание. Восстание было подавлено, и вожди его Гебер и Шометт поплатились за него жизнью.

Но это значило оттолкнуть от себя наиболее активную революционную силу - столичных рабочих. Крестьяне давно уже перешли в стан недовольных. И потому Робеспьер и якобинцы пали под ударами реакции: 8 термидора они были арестованы, а на следующий день 9 термидора (27 июля 1794 г.) Робеспьер умер под ножом гильотины. Фактически революция была кончена. Только реакции и более всего Наполеону удалось справиться с хозяйственной разрухой грубыми средствами: ограблением Европейских стран - прямым, посредством военных реквизиций, конфискаций, грабежей, территориальных захватов, и косвенным - путем введения континентальной блокады, давшей огромные выгоды французской промышленности. Диктатура якобинцев в одном отношении подготовила Наполеону его хозяйственную удачу: она способствовала созданию новой буржуазии, оказавшейся достаточно энергичной, предприимчивой, ловкой, приспособившейся к спекуляции в эпоху дороговизны и потому сменившей старых буржуазных приспешников дворянства и дворянского самодержавия, с времен Кольбера привыкших питаться подачками с барского стола. В том же направлении образования капиталистической буржуазии - только уже не промышленной, а сельскохозяйственной - повлияла и аграрная реформа времен великой революции.

Во многом сходны, при некоторых отличиях, были и объективные задачи нашей революции, сложившиеся и ставшие во весь рост после крушения нашей монархии. Надо было подавить внутренние контрреволюционные силы, сдержать центробежные течения, воспитанные гнетом дворянского царизма, уничтожить дороговизну, финансовую и хозяйственную разруху, решить аграрный вопрос - все сходные задачи. Особенность момента в начале революции заключалась в том, что настала необходимость скорейшей ликвидации империалистической войны: этого не было во Франции конца XVIII века. Была еще одна особенность вследствие запоздалости нашей революции: находясь среди передовых капиталистических стран, вкусив сама плодов от капиталистического древа познания добра и зла, Россия была удобной плодородной почвой для произрастания теории и практики немедленного социализма или коммунизма, социалистического максимализма. И эта почва дала пышные всходы. Этого, естественно, не было или почти не было, если не считать попытки Бабефа и то более поздней - в 1797 г., - в великую революцию во Франции.

Все революции совершались стихийно. Нормальное, обычное, рутинное их течение направлено в сторону обнаружения, выявления массами населения всей их классовой сущности на той ступени социального развития, которая ими достигнута. Попытки сознательного вмешательства в ходе событий наперекор этому обычному течению в русской революции были сделаны, но они не увенчались успехом отчасти по вине тех, кто их делал, отчасти - и главным даже образом - потому, что трудно, почти невозможно преодолеть стихию. Не пришло еще царство свободы, мы живем в царстве необходимости.

И прежде всего стихия, слепой классовый инстинкт оказались всесильными в среде представителей нашей капиталистической буржуазии и ее идеологов. Российский империализм - мечты о Константинополе и проливах и пр. - уродливое явление, вызванное хищнической экономической и финансовой политикой дворянского самодержавия, истощавшей покупательные силы крестьянства и тем сокращавшей внутренний рынок. Но наша капиталистическая буржуазия продолжала за него цепляться и в начале революции и потому всячески мешала и при Милюкове, и при Терещенко мирным стремлениям тех социалистических групп, которые вступили с ней в коалицию. Тот же слепой классовый инстинкт диктовал нашим земским либералам неуступчивость в аграрном вопросе. Наконец, по той же причине торжества классовой стихии нельзя было убедить в необходимости пожертвовать 20-ю миллиардами (4-мя миллиардами золотом) путем установления подоходно-поимущественного чрезвычайного налога, без которого немыслима была борьба с хозяйственной и финансовой разрухой.

Правду сказать, огромное значение этого налога не было как следует понято и социал-демократами, и социалистами-революционерами, вступившими в коалицию с капиталистической буржуазией. Не обнаружено было ими и достаточно энергии и решимости в борьбе за мир. К этому присоединились идеологические споры, мешавшие мыслить демократическую революцию без буржуазии. В общем получилось топтание на месте и во внутренней политике, и во внешней.

Хозяйственный и финансовый вопросы оставались нерешенными, вопрос аграрный висел в воздухе, война длилась и несла поражения. Корнилов сыграл роль Дюмурье, причем неясной в его деле, очень сомнительной осталась роль главы правительства - Керенского.

Все это помогло тем, кто потакал стихии демагогией, - большевикам. В результате получился октябрьский переворот.

Он удался, разумеется, потому, что и рабочие, и солдаты, и даже крестьяне были недовольны политикой или, вернее, бездействием временного правительства. И те, и другие, и третьи после 25 октября 1917 года получили то, чего добивались: рабочие - повышения ставок и синдикалистской организации национализированной промышленности с выбором начальствующих и организаторов самими работающими в данном предприятии, солдаты - скорого мира и такого же синдикалистского устройства армии, крестьяне - декрета о "социализации" земли.

Но большевики потакали стихии, думая ее использовать, как орудие для своих целей - всемирной социалистической революции. Оставляя пока до конца статьи вопрос о видах для осуществления этой цели в международном масштабе, необходимо прежде всего дать себе ясный отчет, к чему это повело внутри России.

Национализация банков разрушила кредит, не дав в то же время правительству аппарата для управления народным хозяйством, ибо наши банки были учреждениями отсталыми, по преимуществу спекулятивными, нуждавшимися в коренной, планомерно задуманной и последовательно осуществленной реформе, чтобы стать действительно орудием правильного регулирования хозяйственной жизни страны.

Национализация фабрик повела к страшному падению их производительности, чему способствовал также синдикалистский принцип, положенный в основу их управления. Синдикалистская организация фабрик на основе выборности администрации от рабочих исключает возможность дисциплины сверху, какого-либо принуждения, исходящего от выборной администрации. Рабочей самодисциплины нет, ибо она развивается лишь при развитом, культурном капитализме в результате длительной классовой борьбы под воздействием и внешним давлением сверху, и, что еще важнее, строгого дисциплинарного контроля со стороны профессиональных союзов, а этого у нас вследствие гнета царизма, преследовавшего профессиональные союзы, не было прежде и нет также теперь, потому что к чему свободные профессиональные союзы, когда насаждается коммунизм? В результате, из производителя прибавочной стоимости пролетариат превратился в класс потребительный, в значительной мере содержимый на счет государства. Поэтому он потерял самостоятельность, оказался в прямой экономической зависимости от власти и главные свои усилия направил на расширение своего потребления - на улучшение и увеличение пайка, на занятие буржуазных квартир, на получение мебели. Значительная часть рабочих пошла в коммунистическую администрацию и подверглась там всем соблазнам, связанным с властным положением. "Социализм потребления", ветхий деньми, давно, казалось, сданный в архив, распустился пышным цветом. У бессознательных элементов пролетариата положением было создано такое грубое понимание социализма: "социализм - это значит собрать все богатства в кучу и разделить поровну". Нетрудно понять, что по существу это та же якобинская эгалитарность, послужившая в свое время базой для образования новой французской капиталистической буржуазии. И объективный результат, поскольку дело ограничивается чисто внутренними русскими отношениями, рисуется таким же, как во Франции. Спекуляция под прикрытием социализации и национализации создает также и в России новую буржуазию.

Та же эгалитарность и с теми же последствиями намечалась и проводилась в деревне. И острая нужда в продовольствии повела к такому же, как во Франции, плану выкачивания хлеба из деревни; начались военные экспедиции, конфискации, реквизиции; потом появились "комитеты бедноты", стали строиться "советские хозяйства" и "сельскохозяйственные коммуны", вследствие чего потеряна была крестьянством уверенность в прочности захваченных ими земельных владений, и если крестьянство еще не окончательно и не везде порвало с советской властью, то здесь помогает лишь безумие контрреволюционных сил, которые при первых же успехах ведут за собой и водворяют помещиков. От насилий в деревне пришлось отказаться, но, во-первых, лишь в теории, - на практике же они продолжаются, - во-вторых, уже поздно: настроение создано, его не разрушишь; нужны реальные гарантии, а их нет.

Наш террор не больше, но и не меньше якобинского. Природа обоих одинакова. И последствия тоже одинаковы. В терроре повинна, конечно, не одна из борющихся сторон, а обе они. Убийства вождей коммунистической партии, массовые расстрелы коммунистов там, где побуждают их противники, истребление сотен и тысяч "заложников", "буржуев", "врагов народа и контрреволюционеров", отвратительные гримасы жизни вроде приветствия раненому вождю, сопровождаемого списком сорока расстрелянных "врагов народа", - все это явления одного порядка. И как нецелесообразен и бессмыслен единичный террор, потому что одно лицо всегда найдет себе смену особенно тогда, когда на деле не вожди руководят массой, а стихия управляет вождями, - так безрезультатен для обеих сторон и террор массовый: "дело прочно, когда под ним струится кровь", и кровью, за него пролитой, оно упрочится. Один солдат как-то убежденно заявил, что французская республика потому и не стала народной, что народ не вырезал всей буржуазии. Этот наивный революционер и не подозревал, что вырезать всю буржуазию нельзя, что на место одной отсеченной у этой стоголовой гидры головы вырастают сто новых голов, и что эти вновь выросшие головы находятся из среды как раз тех, кто занимается их отсечением. Тактически массовый террор - такая же бессмыслица, как и террор единичный.

У советской власти есть новые начинания. Но, поскольку они действительно проводятся в жизнь, напр., в области просвещения, - это делается в подавляющем большинстве случаев не коммунистами, и здесь главная, основная работа вся еще впереди. А затем как много возрождено формализма, канцелярщины, бумагомарания, волокиты! И как ясно здесь видна рука тех многочисленных "попутчиков" из черносотенного стана, которыми так сильно обросла советская власть.

И в результате те же задачи: и внешняя война, и внутренняя, гражданская борьба, и голод, и хозяйственная, и финансовая разруха. И если бы даже удалось прекратить все войны, одержать все победы, - хозяйство и финансы нельзя поправить без посторонней, иностранной помощи: это - черта, отличающая наше положение от французского конца XVIII в. Да ведь и там без заграницы не обошлись: ее только насильственно ограбили, чего теперь сделать нельзя.

Правда, есть международный противовес: революции в Венгрии, Баварии, Германии. Советская власть чает и ожидает мировой, всесветной социалистической революции. Допустим даже, что эти чаяния сбудутся, пусть даже в том самом виде, как они рисуются коммунистическому воображению. Спасет ли это положение у нас в России?

Ответ на этот вопрос несомненен для того, кто знаком с закономерностью хода революций.

В самом деле: во всех революциях в бурный их период сносятся старые и ставятся новые задачи; но осуществление, решение их - дело уже следующего, органического периода, когда новое созидается при помощи всего жизнеспособного и в старых классах, прежде господствовавших. Революция - всегда сложный и длительный процесс. Мы присутствуем при первом акте этой драмы. Пусть он даже еще не миновал, пусть он еще продлится. Тем хуже. В России устали от хозяйственной разрухи. Нет сил более терпеть.

Исход понятен. Пока разгорится (если только разгорится) мировая революция, - наша потухнет. Предотвратить полное крушение, сохранить и упрочить строительство нового можно только союзом всей демократии - городской и сельской. И союз должен быть реально выражен. Ближайшие, неотложные к тому меры - полное невмешательство в вопрос о земле, предоставление крестьянству неограниченной свободы распорядиться землей так, как оно хочет; отказ от реквизиций и конфискаций в деревне; предоставление свободы частному почину в деле снабжения при продолжении и развитии усиленной, деятельной работы и существующего государственного и общественного аппарата по снабжению; закрепление всего этого прямым, равным и тайным голосованием всех трудящихся при выборах в советы и всеми гражданскими свободами; прекращение внутренней и внешней войны и договор о хозяйственной и финансовой поддержке со стороны Соединенных Штатов и Англии.

Тогда и только тогда можно выдержать, претерпеть до конца, продержаться до времени органического строительства нового порядка, вернее - начать это строительство, ибо время к тому приспело, и нет силы, которая бы отвратила начало этого процесса. Весь вопрос в том, в чьих руках будет руль. Надо употребить все усилия, чтобы сохранить его за демократией. Путь к этому один, сейчас указанный. Иначе - неприкрытая реакция.

Николай Александрович Рожков (1868 - 1927) русский историк и политический деятель: член РСДРП (б) с 1905 г., с августа 1917 г. член ЦК партии меньшевиков, с мая по июль 1917 г. - товарищ (заместитель) министра Временного правительства, автор ряда трудов по русской истории, экономике сельского хозяйства России, экономической и социальной истории.

Демонстрация в поддержку Февральской революции в Харькове. Фото 1917 года

Важнейшими событиями XIX века стали Французская революция и революционные войны, а ХХ века - Великая Октябрьская социалистическая революция. Те, кто пытается представить эти великие события переворотами, либо умственно неполноценны, либо прожженные жулики. Спору нет, в ходе взятия Бастилии или штурма Зимнего дворца было много глупостей и анекдотичных моментов. И если бы все свелось к взятию этих двух объектов, то эти события действительно можно было именовать переворотом. Но в обоих случаях революции кардинально изменили жизнь Франции и России и даже ход всемирной истории.

ПРОФЕССОРСКИЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ

У нас с 1990 года появилось множество профессоров и академиков, вещающих о ненужности и вредности революций как таковых. Моя мечта – взять за шкирку такого персонажа и потребовать объяснить, чем отличалась Франция 1768 года от Франции 1788 года? Да ничем! Разве что Луи XV имел целый гарем, включая Олений парк с несовершеннолетними девицами, а Луи XVI не мог удовлетворить собственную жену. А пусть кто-нибудь отличит туалеты дамы 1768 года от туалета дамы 1788 года!

Но за последующие 20 лет (1789–1809) во Франции изменилось все – от формы правления, флага и гимна до одежды. В Москве XXI века появление французского мелкого буржуа в костюме времен Директории не вызовет удивления – провинциал какой-то. А вот светская дама в тунике времен Директории вызовет фурор на любой тусовке – где и какой кутюрье создал такой шедевр?

Сейчас находятся персонажи, называющие революцию 1917 года катастрофой для России, началом геноцида русского народа и прочая, и прочая. Так пусть попробуют сказать это французам и американцам. Что представляли бы их страны, не будь Великой французской революции, Американской революции 1775–1783 годов, Гражданской войны 1861–1865 годов? В каждой из них погибли миллионы людей. И после каждого катаклизма рождались великие государства.

«Великие империи создаются железом и кровью», – сказал создатель Германской империи князь Отто фон Бисмарк.

Да и на Востоке Китай к 1941 году не имел централизованного управления и был полуколонией. В ходе нескольких революций погибло не менее 20 млн человек, и вот сейчас КНР обладает второй в мире экономикой и запускает в космос пилотируемые корабли.

Сравнение русской и французской революций было в моде в 1917–1927 годы как у большевиков, так и у их оппонентов. Однако позже советские историки и журналисты как огня стали бояться подобных аналогий. Ведь любое сравнение может привести на самые верха. А за аналогию товарища Сталина и Наполеона можно было загреметь минимум лет на десять. Ну а сейчас любые сравнения великих революций как кость в горле господ либералов.

Так что сейчас, в дни 100-летия Февральской революции, не грех вспомнить, что было общего и в чем принципиальное различие двух великих революций.

БЕСКРОВНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ НЕ БЫВАЕТ

Вот как описаны сатириком Аркадием Буховым в фельетоне «Техника» первые недели после Февральской революции:

«Людовик XVI выпрыгнул из автомобиля, посмотрел на Невский и с иронической улыбкой спросил:

– Это и есть революция?

– Что же вас так удивляет? – обиженно пожал я плечами. – Да, это революция.

– Странно. В мое время работали иначе… А что ваша Бастилия, знаменитая Петропавловская крепость? С каким, наверное, шумом рушатся ее твердыни и грозная цитадель падает, как…

– Нет ничего, мерси. Стоит. И шума особенного нет. Просто подойдут к камере и мелом отметят: эта для министра внутренних дел, эта для его товарища, эта для министра путей сообщения…

– Скажите, у вас даже, кажется, движение не прервано?

– Больше грузовое только. Поезда хлеб везут, а автомобили министров в Думу.

Он посмотрел мне доверчиво в глаза и спросил:

– Так это и есть теперь революция? Без трупов на фонарных столбах, без грохота падающих зданий, без…

– Это и есть, – кивнул я головой.

Он помолчал, смахнул перышко с бархатного камзола и восхищенно шепнул:

– Как далеко шагнула техника…».

Вот такой хотели видеть русскую революцию присяжные поверенные и приват-доценты, дружно поднимавшие бокалы с шампанским за «Свободу», «Демократию» и «Конституцию». Увы, вышло по-другому…

Мировая история не знала бескровных великих революций. И 1793–1794 годы во Франции называют эпохой террора, как у нас 1937–1938 годы.

17 сентября 1793 года Комитет общественного спасения издает «Закон о подозрительных». Согласно ему, любой человек, который своим поведением, связями или в письмах выказывал симпатию к «тирании и федерализму», объявлялся «врагом свободы» и «подозрительным». Это касалось дворян, членов старой администрации, конкурентов якобинцев в Конвенте, родственников эмигрантов и в целом всех, кто «недостаточно показал свою погруженность в революцию». Воплощение закона в жизнь поручили отдельным комитетам, а не органам правоохранения. Якобинцы перевернули одну из основных аксиом юриспруденции: по «Закону о подозрительных» обвиняемый должен был сам доказывать, что невиновен. В это время Робеспьер сказал одну из своих знаменитых фраз: «Никакой свободы врагам свободы». Историк Дональд Греер подсчитал, что в Париже и окрестностях число объявленных «подозрительными» достигало 500 тыс.

Войска якобинцев устраивали грандиозные побоища в провинциальных городах. Так, комиссар Конвента Жан-Батист Каррье устроил массовые убийства в Нанте. Приговоренных к смерти погружали на специальные корабли, которые после топили в реке Луаре. Каррье глумливо называл это «национальной ванной». Всего республиканцы убили таким образом больше 4 тыс. человек, в том числе целые семьи, вместе с женщинами и детьми. Кроме того, комиссар приказал расстрелять 2600 жителей окрестностей города.

На восставший «против тирании Парижа» город Лион была двинута целая армия во главе с генералом Карто. 12 октября 1793 года Конвент издал постановление о разрушении Лиона. «Лион восстал – Лион более не существует». Было постановлено разрушить все дома богатых жителей, оставив только жилища бедняков, дома, где жили погибшие во время жирондистского террора якобинцы, и общественные здания. Лион был вычеркнут из списка городов Франции, и то, что осталось после разрушения, получило название освобожденного города.

Планировалось уничтожить 600 зданий, фактически в Лионе снесли 50. Около 2 тыс. человек казнили официально, множество людей без суда и следствия убили санкюлоты. Роялистское Вандейское восстание привело к гибели 150 тыс. человек. Они погибли от самой войны, карательных экспедиций, голода («адские колонны» из Парижа сжигали поля) и эпидемий.

Результатом террора 1793–1794 годов стали около 16,5 тыс. официальных смертных приговоров, из них 2500 в Париже. Жертвы, убитые без суда или в тюрьме, не входят в их число. Всего таких около 100 тыс., но и в это число не входят десятки, а то и сотни тысяч жертв в провинции, где карательные отряды Комитета общественного спасения безжалостно выжигали все, что считали остатками контрреволюции.

Около 85% убитых принадлежали к третьему сословию, из них 28% крестьян и 31% рабочих. 8,5% жертв были аристократами, 6,5% – людьми духовного звания. С начала террора более 500 тыс. человек арестовали, а более 300 тыс. изгнали. Из 16,5 тыс. официальных смертных приговоров 15% приходились на Париж, 19% – на юго-восток страны, а 52% – на запад (в основном на Вандею и Бретань).

Сравнивая жертвы французской и русской революций, не стоит забывать, что к 1789 году население Франции составляло 26 млн человек, а население Российской империи к 1917 году – 178 млн, то есть почти в семь раз больше.

24 ноября 1793 года Конвент революционной Франции распорядился о введении нового – «революционного» – календаря (с отсчетом годов не с 1 января и не от Рождества Христова, а с 22 сентября 1792 года – дня свержения монархии и провозглашения Франции республикой).

Также в этот день Конвент в рамках борьбы с христианством принял постановление о закрытии церквей и храмов всех вероисповеданий. На священников налагалась ответственность за все беспорядки, связанные с религиозными проявлениями, а революционным комитетам давалось указание осуществлять строгий надзор за священниками. Кроме того, предписывалось снести колокольни, а также проводить «праздники разума», на которых следовало потешаться над католическим богослужением.

ДУХОВЕНСТВО СЫГРАЛО СВОЮ РОЛЬ

Замечу, что ничего подобного в России не было. Да, действительно были расстреляны сотни духовных лиц. Но не будем забывать, что только военных священников в белых армиях было свыше 5 тыс. И если пленные красные комиссары в обязательном порядке подвергались белыми смертной казни и иной раз чрезвычайно мучительной, то и большевики отвечали аналогично. Кстати, сколько сотен (тысяч?) духовных лиц казнили царь Алексей Михайлович и его сын Петр, причем в подавляющем большинстве весьма квалифицированным способом? Чего только стоит казнь «копчением».

Но в Советской России никогда в целом не запрещалась религиозная деятельность. До культа «высшего разума» большевики так и не додумались. «Обновленцы», естественно, не в счет. Обновленческое движение было создано священником Александром Введенским 7 марта 1917 года, то есть более чем за полгода до Октябрьской революции.

В обеих революциях видную роль играли представители духовенства. Во Франции – поп-расстрига лионский комиссар-палач Шале; бывший семинарист, ставший министром полиции Жозеф Фуше; аббат Эммануэль Сийес, который основал клуб якобинцев, а в 1799 году стал консулом – соправителем Бонапарта; архиепископ Реймский, кардинал Парижский Морис Талейран-Перигор стал министром иностранных дел при Директории, консулате и империи. Далее длинный список духовных особ займет не одну страницу.

После подавления первой русской революции, в 1908–1912 годах, до 80% семинаристов отказывались принимать сан и уходили кто в бизнес, кто в революцию. В руководстве партии эсеров каждый десятый был семинаристом. Из семинаристов вышли Анастас Микоян, Симон Петлюра, Иосиф Джугашвили и многие другие революционеры.

4 марта 1917 года обер-прокурор Священного синода Владимир Львов провозгласил «Свободу церкви», а из зала Синода было вынесено императорское кресло. 9 марта вышло воззвание Синода о поддержке Временного правительства.

Конфликты с церковью во Франции и СССР разрешились одинаково. 26 мессидора IX года (15 июля 1801 года) Ватикан и Париж подписали Конкордат (соглашение между Церковью и Республикой), разработанный первым консулом. 18 жерминаля Х года (8 апреля 1802 года) Законодательный корпус одобрил его, и уже в следующее воскресенье над Парижем после десятилетнего перерыва раздался звон колоколов.

4 сентября 1943 года Сталин в Кремле принял митрополитов Сергия, Алексия и Николая. Митрополит Сергий предложил собрать архиерейский собор для избрания патриарха. Сталин согласился и спросил о дате созыва собора. Сергий предложил месяц. Сталин, улыбнувшись, сказал: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?»

В условиях военного времени для сбора иерархов в Москву были выделены военно-транспортные самолеты. И вот уже 8 сентября 1943 года на архиерейском соборе был избран патриарх. Им стал Сергий Страгородский.

СХОДСТВО И РАЗЛИЧИЯ

Совпадений в истории революций во Франции и в России многие десятки. Так, в августе 1793 года была проведена не только всеобщая мобилизация, но и вообще всеми ресурсами страны стало распоряжаться правительство. Впервые в истории все товары, съестные припасы, сами люди находились в распоряжении государства.

Якобинцы оперативно решили аграрный вопрос, распродав по дешевке конфискованные земли дворянства и духовенства. Причем крестьянам предоставлялась отсрочка выплаты на 10 лет.

Были введены предельные цены на продовольствие. Спекулянтами занимались революционные трибуналы. Естественно, крестьяне начали прятать хлеб. Тогда из санкюлотов стали формироваться «революционные отряды», ездившие по селам и отбиравшие хлеб силой. Так что еще неизвестно, у кого большевики скопировали систему продразверстки – у якобинцев или у царских министров, которые ввели продразверстку в 1916 году, но бестолково провалили ее.

Европейские державы и в 1792-м, и в 1917 году под предлогом наведения порядка во Франции и в России попытались ограбить и расчленить их. Разница лишь в том, что в 1918 году к европейским интервентам присоединились США и Япония.

Как известно, дело кончилось для интервентов плачевно. Большевики «на Тихом океане свой закончили поход», а заодно накостыляли англичанам в Северной Персии. Ну а «маленький капрал» с большими батальонами лихо прогулялся по дюжине европейских столиц.

А теперь стоит сказать о принципиальной разнице между французской и русской революциями. Это прежде всего война с сепаратистами. У нас не только обыватели, но и маститые профессора уверены, что современные границы Франции существовали всегда и жили там исключительно французы, говорившие, естественно, по-французски.

На самом деле с V по Х век Бретань была независимым королевством, потом попала под власть англичан и лишь в 1499 году приняла унию с Францией (стала союзным государством). Антифранцузские настроения оставались в Бретани и к концу XVIII века.

Первая известная нам рукопись на бретонском языке – Манускрипт де Лейде – датирована 730 годом, а первая печатная книга на бретонском – 1530 годом.

Гасконь вошла в состав Французского королевства лишь в 1453 году. Вспомним Дюма: Атос и Портос не понимали д’Артаньяна и де Тревиля, когда те говорили на родном языке (гасконе).

На юге Франции большинство населения говорило на провансальском языке. Первые книги на провансальском языке относятся к Х веку. За многочисленные рыцарские романы провансальский язык называли языком трубадуров.

Эльзас и Лотарингия с 870 по 1648 год входили в состав германских государств и вошли в состав Французского королевства по Вестфальскому миру 1648 года. Население их говорило в основном по-немецки.

В 1755 году корсиканцы во главе с Паоли восстали против владычества Генуэзской республики и стали независимыми. В 1768 году генуэзцы продали остров Луи XVI. В 1769 году французская армия во главе с графом де Во оккупировала Корсику.

Итак, к 1789 году Французское королевство представляло собой не унитарное государство, а конгломерат провинций. Король назначал в каждую провинцию своего губернатора, но реальная власть принадлежала местным феодалам, духовенству и буржуазии. Большинство провинций имели свои Штаты (парламенты), которые осуществляли законодательную власть. В частности, Штаты определяли, какие налоги будет платить население, и сами, без участия королевской власти, собирали их. В провинциях широко использовали местные языки. Даже меры длины и веса в провинциях были отличны от парижских.

Принципиальное различие французских революционеров от русских – отношение к сепаратистам. Керенский в апреле–октябре 1917 года всячески поощрял сепаратистов, давая им права, близкие к независимости, и с апреля 1917 года начал создавать «национальные» части в составе русской армии.

Ну а все французские революционеры – якобинцы, жирондисты, термидорианцы и брюмерианцы – были зациклены на формуле: «Французская республика едина и неделима».

4 января 1790 года Учредительная ассамблея упразднила провинции и отменила все без исключения привилегии местных властей. А 4 марта того же года взамен создаются 83 мелких департамента. Та же провинция Бретань была разделена на пять департаментов.

Если посмотреть на карту, то все крупные «контрреволюционные выступления» в 1792–1800 годах проходили исключительно в бывших провинциях, которые сравнительно недавно были присоединены к королевству и где широко использовались местные языки.

Естественно, что французские историки всегда лезли из кожи, дабы доказать, что гражданская война во Франции носила исключительно социальный характер – республиканцы против монархистов.

На самом же деле даже в Вандее и Бретани население сражалось в основном не за белые лилии Бурбонов, а за свои местные интересы против «тирании Парижа».

Летом 1793 года мятеж подняли южные французские города Лион, Тулуза, Марсель и Тулон. Среди мятежников встречались и роялисты, но подавляющее большинство требовало создания «федерации департаментов», независимой от парижских «тиранов». Сами мятежники именовали себя федералистами.

Мятежников энергично поддерживали англичане. По просьбе Паоли они оккупировали Корсику.

Генералы «революционного времени» 22 августа овладели Лионом, а на следующий день – Марселем. Но Тулон оказался неприступен.

28 августа 1793 года 40 английских кораблей под командованием адмирала Худа вошли в захваченный «федералистами» Тулон. В руки англичан попала большая часть французского средиземноморского флота и военные запасы громадного арсенала. Вслед за англичанами в Тулон прибыли испанские, сардинские и неаполитанские войска – всего 19,6 тыс. человек. К ним присоединились 6 тыс. тулонских федералистов. Командование над экспедиционным корпусом принял испанский адмирал Грациано.

Как видим, конфликт был не столько социальным – революционеры против роялистов, сколько национальным: северян выгнали, а южан (провансальцев) оставили.

В Париже известие о занятии Тулона англичанами произвело потрясающее впечатление. В особом послании Конвент обратился ко всем гражданам Франции, призывая их на борьбу с тулонскими мятежниками. «Пусть наказание изменников будет примерным, – говорилось в обращении, – изменники Тулона не заслуживают чести называться французами». Конвент не стал вступать в переговоры с мятежниками. Спор о единой Франции должны были решить пушки – «последний довод королей».

Под Тулоном республиканцы понесли большие потери. Погиб и начальник осадной артиллерии. Тогда комиссар Конвента Саличетти привел в штаб республиканцев маленького худого 24-летнего корсиканца – артиллерийского капитана Наполеоне Буонапарте. На первом же военном совете тот, ткнув пальцем в форт Эгильет на карте, воскликнул: «Вот где Тулон!» «А малый, кажется, не силен в географии», – последовала реплика генерала Карто. Революционные генералы дружно захохотали. Лишь комиссар Конвента Огюстен Робеспьер сказал: «Действуйте, гражданин Буонапарте!» Генералы замолкли – спорить с братом диктатора было небезопасно.

Дальнейшее общеизвестно. Тулон был взят за сутки, Буонапарте стал генералом.

Победы Наполеона помирили корсиканцев с Парижем, и они приняли власть первого консула Республики.

Первый консул, а затем император Наполеон сделал все, чтобы переварить во французском котле бретонцев, гасконцев, эльзасцев и т.д. Ему еженедельно докладывали сводки об использовании местных языков.

Ну а в начале XIX века использование местных языков во Франции было полностью запрещено законом. Запреты, развитие экономических связей, массовые рекрутские наборы, всеобщее образование (на французском языке) и т.д. сделали Францию к 1914 году моноэтническим государством. Лишь Корсика представляла некоторое исключение.

Большевики же вслед за Керенским «пошли иным путем». Если Наполеон офранцузил народы, веками имевшие свою государственность, язык, кардинально отличавшийся от французского, и т.д., то Керенский и большевики создали искусственные государства типа Украины и Грузии, большинство населения которых не понимало ни украинского, ни грузинского языков.

Ну и последнее сходство французской и русской революций. В 1991 году либералам удалось лишить россиян завоеваний социализма – бесплатного здравоохранения и образования, высоких пенсий, бесплатного жилья и т.д.

А во Франции либералы уже полвека лишают Францию того, что ей дали революция и Наполеон, то есть моноэтнического государства и кодекса Наполеона (1804 года). Они устроили нашествие мигрантов, большинство из которых живут на пособия. Мигранты фактически имеют судебный иммунитет. Введены однополые браки. Под соусом усиления прав женщин и детей роль мужей сведена к функциям мужской прислуги и т.д. и т.п.

Французская революция была явлением уникальным в мировой истории, первой революцией, обращенной в будущее - «мы наш, мы новый мир построим».

Caricature by Thomas Rowlandson after a design by Lord George Murray: The Contrast 1792 / Which Is Best, showing a contrast of "British Liberty" vs. "French Liberty". Overall question, "Which is best?". Published on behalf of the Association for the Preservation of Liberty and Property against Republicans and Levellers, 1792. Hand-coloured etching. British Museum, London. Thomas Rowlandson (1756-1827). via

On Left: Britannia with a lion at her feet, holding "Magna Carta" and a pole with a liberty (Phrygian) cap on it (instead of the usual trident), to emphasize British liberty under law. A lion is at her feet, and a ship sails off in the background.

Inscription: "Religion, Morality, Loyalty, Obedience to the Laws, Independence, Personal Security, Justice, Inheritance, Protection, Property, Industry, National Prosperity, HAPPINESS."

On Right: Scrawny ill-clad personification of France with Medusa snakes instead of hair, treading on beheaded corpse with man hanged from lantern-post in background.

Inscription: "Atheism, Perjury, Rebellion, Treason, Anarchy, Murder, Equality, Madness, Cruelty, Injustice, Treachery, Ingratitude, Idleness, Famine, National & Private Ruin, MISERY"

Для Октябрьской революции Французская была совершенно официально признана революцией-прототипом - это есть в официальных выступлениях.

Историк Дмитрий Бовыкин на ПостНауке :

То, что происходило во Франции 200 с лишним лет назад, стало прототипом для того, что происходило в совершенно иных условиях в абсолютно иной стране, причем прототипом на многих уровнях, начиная от лексики — те же самые нам привычные комиссары появляются в годы Французской революции — и кончая тем, что во время Октябрьской революции постоянно следили, какие этапы прошла Французская, как в ней шла политическая борьба, вот у них террор и у нас, а будет ли у нас термидор. Это обсуждалось на уровне Центрального комитета партии, на уровне крупнейших партийных деятелей.

Большевистский террор напрямую ассоциировался с якобинским террором, причем не на уровне общественного мнения, а в выступлениях руководителей партии и правительства. И Ленин называл Дзержинского якобинцем, и Сталин говорил, что сегодня органы ВЧК — ГПУ проводят террор, как некогда органы якобинской диктатуры.

2.


Карткатура 1790 года, высмеивающая знаменитого британского интеллектуала Ричарда Прайса (1723-1791) , активно поддерживающего Французскую революцию. Через щель он наблюдает за нападением революционных элементов на покои Марии-Антуанетты . Прайс - автор известного сочинения «Обозрение основных вопросов и трудностей в морали» / Robert Price kneeling on a large crown (with a demon on his back) to look through a peep-hole at a group of ruffians ransacking Marie Antoinette"s bedroom: satirizing a speech by Price which allegedly advocated the French revolution. Coloured etching by I. Cruikshank, n.d. . 1790 By: Isaac Cruikshank. Published: 12 December 1790?. Wellcome Library, London.

Словосочетание «враг народа» появляется в годы Французской революции.

3.


Карикатура изображает четыре фигуры, которые символизируют иностранные государства, негативно реагирующие на манифест герцога Брауншвейг-Люнебурга от 25 июля 1792 года. Наверху под номером 5 - Славы, которая держит надпись "Французская Республика" / Title: Cas du manifeste du Duc de Brunswick. France, 1792. Medium: 1 print: etching and aquatint; 12 x 18 cm (plate), 18 x 27 cm (sheet). Print shows four figures representing foreign nations responding unfavorably to the manifesto issued by the Duke of Brunswick and Lüneburg on July 25 1792. A fifth figure representing Fame (an angel with trumpet) flies overhead holding a sign labeled "Republique Française.". Library of Congress, USA.

Что такое террор? Чисто формально филологически terreur — «ужас» по-французски, то есть любое насилие, которое вызывает ужас, как бы должно называться террором. Другое дело, что тогда в террор попадает и стихийное насилие, а стихийное насилие начинается с первых дней революции — толпа линчевала коменданта Бастилии и до того были вспышки насилия на улицах. Поэтому историки более или менее договариваются о том, чтобы политикой террора называть государственную политику.

4.

Карикатура "Зенит французской Славы". Джеймс Гилрей (1756/57-1815), британский художник. На карикатуре, вроде бы (плохо видно), написано, что она на 12 февраля 1793 г. В тот день у решетки Конвента один из вождей «бешеных » от имени 48-ми секций Парижа зачитал угрожающую петицию в Конвент с требованием установления максимального тарифа на зерно. Людовик XVI был обезглавлен незадолго до этого - 21 января 1793 / Karikatur „The Zenith of French Glory“ von James Gillray vom 12.02.1793. Author James Gillray (1756-1815). via

Террор начинают не якобинцы, он начинается до них. Не якобинцы начинают нарушать права человека, которыми так гордились в 1789 году. Все это происходит до них. Но только якобинцы придают террору такой размах, и только якобинцы, как тогда говорили, ставят его в порядок дня. Это происходит в начале осени 1793 года.

По так называемому «Декрету о подозрительных» от 17 сентября 1793 года предписывалось арестовывать и держать в тюрьмах до заключения всеобщего мира, как тогда выражались, всех подозрительных. То есть не тех, кто совершил некое преступление, не того, кто выступает с контрреволюционными лозунгами или убивает революционеров, а подозрительных — тех, кто не может доказать свою благонадежность: бывших дворян, родственников эмигрантов, священников, которые не поддержали революцию, и вообще всех, кто органам на местах покажется подозрительным. С этого времени начинается террор, такие аресты идут по всей стране, они становятся массовыми.

«Большой террор» начинается в мае 1794 года.

5.


James Gillray, Promis"d Horrors of the French Invasion, -or- Forcible Reasons for Negociating a Regicide Peace, a print. Published in London, England, AD 1796. via

22 прериаля II года Республики по революционному календарю, или в мае 1794 года по обычному календарю, в Конвенте выступает один из соратников Робеспьера Жорж Кутон. Он предлагает следующий декрет: упростить судопроизводство, отменить состязательный процесс, то есть никаких адвокатов. Наказание только одно — смертная казнь, никаких тюремных заключений, есть либо оправдан, либо виновен.

6.

Автор карикатуры англичанин Джордж Крукшенк (1792-1878) / The Radical"s Arms. Caricature by George Cruikshank. The tricolor ribbon is inscribed "No God! No Religion! No King! No Constitution!" Below the ribbon, and its Phrygian cap with tricolor cockade, are two bloody axes, attached to a guillotine, whose blade is suspended above a burning globe. An emaciated man and drunken woman dressed in ragged clothes serve as heraldic "supporters", gleefully dancing on discarded royal and clerical regalia… Color engraving. Dimensions 369 × 267 mm. 13 November 1819. via

Приговор выносится на основании «любой моральной или физической улики, понимание которой доступно каждому разумному человеку». Основанием для приговора становится совесть присяжных, то есть не закон, не уголовный кодекс, не наличие неких формальных преступлений, а совесть присяжных: если присяжные считают, что человек достоин казни, значит, его нужно казнить. За шесть недель после принятия этого декрета оказывается казнено, в Париже прежде всего, больше, чем за 14 месяцев до того. Это, собственно, называется «большой террор».

Двенадцатиминутная лекция Дмитрия Бовыкина об Якобинском терроре на ПостНауке:

Чем была революция с точки зрения обычных людей? Об этом шла речь в выпуске "Антропология революций" программы "Культура повседневности" на "Снобе".

Русская революция.

7.


1909 год. Гостиница для рабочих «Городского попечительства о народной трезвости». Посетители гостиницы в спальной комнате. Ателье "Карл Булла". История России в фотографиях

Историк Олег Будницкий:

С 1917 по 1921 год население Петрограда сократилось в 4 раза . По начало 1921 - в 3 раза. Почему сокращалось?

8.


25 октября 1917 года. . Октябрьская революция. Красногвардейцы у броневика "Лейтенант Шмидт", захваченного у юнкеров. Имя броневику дано в честь героя революции 1905 г. в России. Петроград г. Шифр: П-479 ч/б. Номер единицы хранения: 479.

Люди пошли в деревню так как там лучше жить. Рабочие - это, как правило, пришедшие в город крестьяне в первом поколении. Когда стало голодно и не стало работы, они возвращались в деревню, где в сравнении с городом было более-менее сытно. Деревня, возможно, впервые в истории России почувствовала некоторое преимущество перед городом. Городские ездили в деревню выменивали там какие-нибудь вещи на продукты.

9.


Владимир Маяковский. Окно РОСТА №426, октябрь, 1920. Скан из книги Маяковский. и ГлавПолитПросвета. 1919-1921. Составитель Алексей Морозов. - М.: Издательство "Контакт-культура", 2010.

Мешочники спасли Россию. Действовала комиссия по борьбе со спекуляцией и саботажем, но спекуляция спасла страну от голодной смерти - мы это сейчас можем уверенно сказать. И, конечно, крестьяне, производившие хлеб, который не весь удавалось отнять большевикам.

В годы революции происходила невиданная демократизация в прямом смысле слова - демос стал властью. Подавляющее число людей, ставших властью, были к этому не готовы ни по уровню образования, ни по уровню необходимых навыков.

В годы революции с одной стороны была удивительная неумелость, с другой стороны - феноменальный рост бюрократии. Что-то не получалось сделать - надо увеличить число работников в учреждениях. Невероятным образом множилось число организаций. Нет ничего частного, все оказалось в руках государства - тотальное огосударствление, военный коммунизм. Количество новых чиновников, которые занимаются какими-либо вопросами растет в геометрической прогрессии.

Французская революция.

Вера Мильчина, историк литературы и переводчик - специалист по Франции:

Французская революция - выплеск насилия. С чего все началось? Они захватили Бастилию, в которой, как известно, сидело 7 человек, из которых два вора, два сумасшедших. Потом отрубили головы двум людям при должностях и носили эти головы радостно на пиках. Это зачин.

Выпуск "Антропология революций" программы "Культура повседневности" на "Снобе". Ведущая Ирина Прохорова.

Антропология революций - Россия и Франция:

Программа "Культура повседневности". Ведущая Ирина Прохорова.

С октября 1917 года прошло уже почти 100 лет. Но до сих пор историки не пришли к единому мнению о том, что это было. Крах царского режима или конец всей тысячелетней российской истории? Геополитическая катастрофа, после которой началась последовательная деградация, или прорыв в модернизацию, начало новой эпохи и движение вверх? В какой степени в России был использован опыт Французской революции ХVIII в.? Кто выиграл от кардинальных изменений во Франции и чуть больше чем через век в России? Каков был баланс приобретений и потерь? Как изменилась жизнь частного человека? На эти и другие вопросы ответят гости программы Ирины Прохоровой «Антропология революций» из цикла «Культура повседневности»: доктор исторических наук, профессор НИУ ВШЭ Олег Будницкий, историк литературы и переводчик Вера Мильчина и Дмитрий Споров — историк, учредитель фонда «Устная история», заведующий отделом устной истории Научной библиотеки МГУ.

10.


1918. . Демонстрация в первую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Москва. Шифр: П-375 ч/б. Номер единицы хранения: 375. РГАКФД.

Источники и дополнительные материалы :

Примечания :

— Вы занимаетесь раскопками полей боев времен Первой мировой войны. В России она продолжилась Февральской революцией 1917 года, которая положила начало кардинальным изменениям в стране. У вас есть ощущение связи между Первой мировой и российской революцией? В чем она заключалась?

— Да, конечно, с началом Первой мировой войны страны были вовлечены в широкомасштабное военное противостояние, причиной которого был незначительный конфликт.

В этом участвовали и солдаты русского экспедиционного корпуса. Останки одного из них я и обнаружил 24 декабря 2016 года после трех лет поисков. Я считаю, что роль экспедиционного корпуса имеет особое значение в российской истории Первой мировой войны. Российская империя потеряла в ней около 1,7 млн человек. Это во многом и повлекло за собой крах Российской империи.

Роль экспедиционного корпуса — это отдельная тема, поскольку русских солдат, простых людей, обменивали на оружие.

Сейчас слабо верится, как можно было отправить людей воевать за 4 тыс. км от их дома, чтобы сражаться за Францию.

Солдаты русского экспедиционного корпуса сражались в рядах французской армии, находились под руководством французских генералов.

Конечно же, нельзя отрицать взаимосвязь событий всей Первой мировой войны и Февральской революции. Но действия русского экспедиционного корпуса стоят особняком.

— Давайте поговорим об упомянутой вами находке — останки русского солдата, погибшего сто лет назад в так называемом наступлении Нивеля. Расскажите об этом эпизоде истории Первой мировой и роли России.

— В 1916 году российский император предлагает обменять солдат на оружие. По факту сами французы просят русских отправить им людей в обмен на поставки вооружений. Во Францию Николай II отправляет две бригады — первую и третью. В первой бригаде среди солдат был будущий маршал Родион Малиновский, который сражался в битве за местечко Курси. Мы с ним, кстати говоря, однофамильцы, но не родственники. Это польская фамилия.

Сначала русских солдат отправили сидеть во французских траншеях в 1916 году. Французская армия в то время боролась за Верден. Поэтому в 1916 году русские солдаты по сути не принимали участия в военных действиях, они просто сидели в окопах.

Но уже в 1917 году во время наступления Нивеля их направили на самый опасный участок фронта, вместе с солдатами из Сенегала.

Начало наступления было назначено на 6 утра 16 апреля. Они выиграли битву при Курси и заняли местное поселение. Но уже 19 апреля третья бригада отправилась на опаснейшую битву в горной местности. Наступление началось в 15 часов.

Неизвестный солдат, останки которого мне удалось обнаружить, погиб всего спустя полчаса после начала битвы, в 15.30. Я могу назвать точное время его гибели.

Гибель русских солдат, которые пошли в атаку в первых рядах, можно отследить поминутно на основе целого ряда отчетов. Эти солдаты наткнулись на штыки противника уже через 250 метров, были вынуждены пробираться через редуты с колючей проволокой. Им не удалось совершить стремительный рывок. Не успела битва еще начаться, а все, кто был в первых рядах, уже погибли.

Эта ситуация считается военной ошибкой со стороны французов: немецкие траншеи бомбили именно они. То есть, по сути, французы стреляли в немцев, но попадали в русских.

Вероятнее всего, обнаруженный мной солдат погиб в штыковом бою или от пули у первой линии обороны противника. Его тело так и осталось лежать на этом месте. Солдат погиб в 15 часов 30 минут 19 апреля 1917 года.

Теперь о роли России в этой истории. К этому времени русские уже мало чего ждали от этого боя: в России уже был революционный комитет, который призывал солдат (в том числе из экспедиционного корпуса): «Товарищи, мы не будем больше сражаться». Уже тогда проводилась активная антивоенная пропаганда.

Революционные власти говорили, что вернут корпус на родину и прекратят военные действия. За два дня до наступления они заявили, что силы корпуса пойдут сражаться, но в последний раз. Солдаты пошли на бойню, но им удалось выиграть битву.

Впоследствии их отправили в лагеря на юг Франции. Солдаты не хотели больше принимать участие в военных действиях, потому что Россия вышла из войны. Для российского экспедиционного корпуса это было уже не их сражение.

Личный состав корпуса частично был расстрелян французами, частично — возвращен в Россию через одесский порт.

Но была еще другая часть солдат, которые решили остаться во Франции и воевать до конца войны — это так называемый Русский легион. Сегодня во Франции живут их потомки. Я лично знаю очень много таких людей, после войны они занимались, например, фермерством.

— Как складывались отношения союзников в Первой мировой войне? Как относились к русским?

— Что касается «наступления Нивеля», силы русского экспедиционного корпуса начали наступление на 6 минут раньше положенного, то есть в 14.54). Произошла техническая ошибка с часами. Вообще, французы должны были подождать эти 6 минут и поддержать атаку — не настолько это было критично. Конечно, на фронте время — это очень важный фактор.

Когда французы увидели, что немцы расстреливают русских из пулеметов, они не стали выходить на их защиту и остались на своих местах. Французский аргумент был в том, что «это — не их война».

Как они относились к русским? У меня есть некоторые письменные отчеты французских офицеров, у которых отсутствовало уважение к русским. Такие офицеры вообще всех иностранных солдат в принципе не уважали, будь то чернокожие сенегальцы, будь то русские. Этих солдат все время отправляли в самые опасные места.

У меня даже есть уникальный документ одного офицера, который мой отец взял в архиве. Он пишет: «Мы не будем наступать вместе с русскими, потому что это невыносимо, они ужасно себя ведут». Это объясняется отчасти тем, что русским солдатам недоставало дисциплины. Причиной этому было и то, что русские и французы говорили на разных языках, переводчиков не было — все они погибли.

Другие же французские офицеры писали о «храбрых русских бригадах».

Если вы посмотрите на свидетельства французских офицеров различного уровня, все сходятся на том, что в действительности русские юноши приехали умирать за Францию — в этой чужой для России войне на Западном фронте. Эта война не сулила им никаких выгод.

Был один известный французский писатель Жан Жионо, один из лучших, у которого друг был солдатом русского экспедиционного корпуса, он погиб в «бойне Нивеля». То есть на фронте завязывалась и дружба между русскими и французами.

Когда русские наступают, они никогда не останавливаются. Они настоящие бесстрашные воины.

Во время захвата высоты Мон-Спен русские дошли до самой вершины в штыковой атаке, подрываясь на гранатах. Это были настоящие русские «мужики», настоящие воины.

Что касается отношений между союзниками в целом, у Франции и Великобритании они были очень хорошие. Американцы воспринимались как «великие спасители». Но на деле происходит одно и то же — нельзя не учитывать фактор России.

— Много говорилось о проблеме со снабжением российских войск во время Первой мировой. Насколько лучше России была подготовлена к войне Германия, а также европейские союзники Москвы? Что говорят об этом ваши археологические находки?

— В плане подготовленности к войне Германия была лучшей. Я проводил археологические раскопки и могу с точностью сказать, как были организованы немецкие вооруженные силы. Это было невероятно для того времени.

Железные дороги были разобраны на части, чтобы превратить их в забетонированные убежища, укрепленные рельсами. Они отличались высоким уровнем военной организации. Немцы были рождены для войны.

Если бы Германия не настроила против себя весь мир, она оба раза выиграла бы войну. Но дело в том, что каждый раз они становились совершенно ненормальными.

Если посмотреть с точки зрения военной организации на французов, то траншеи были неглубокими, плохо сделанными. В них убивали солдат, как только они высовывали головы. Траншеи были защищены тоненькими листами железа. Немцы же выстраивали настоящие крепости. То же было и на Восточном фронте.

Хотя там наступление и велось на равнинной местности, они прорывали оборону русских. В любом случае, в плане военной организации Германии не было равных. Им даже поставляли пиво из Бразилии. Потрясающе!

У них у первых появились стальные шлемы, в то время как некоторое русские сражались в фуражках, а французы в самом начале — в кепи. Немцы всегда действовали очень эффективно.

Россия планировала отправлять во Францию по 20 тыс. солдат в месяц. Из-за плохой организации 1-я бригада русских солдат отправилась из Москвы через Иркутск во Владивосток и уже оттуда прибыла в Марсель, проделав огромный путь в 20 тыс. км. Они обогнули весь мир.

В 1-й бригаде был и будущий маршал Родион Малиновский. Он из Владивостока через Джибути попал во Францию. Это невозможно, очень плохая организация. Вы себе представляете, сколько нужно обеспечения для бригады? 3-я бригада гораздо быстрее прибыла в место назначения. Она отправилась из Архангельска и прямиком оттуда прибыла во французский Брест.

— Революция в России сорвала планы очередного масштабного наступления ВС страны. Были ли в Европе ожидания, что в России в ближайшее время может произойти революционный взрыв? Как союзники приняли революцию?

— Как только в России прокатилась волна протестов и произошла революция, союзники ощутили неотвратимость военной катастрофы.

Если бы Германия смогла перебросить свои силы с Восточного фронта во Францию, то немцы выиграли бы войну. Но при условии, что Соединенные Штаты и Великобритания не отправили бы дополнительные контингенты во Францию.

Когда США понимают, что смогут одержать победу в войне, они в нее вступают. Причем всегда — под занавес. Но нужно признать при этом, что они отправили 2 млн солдат во Францию, на Западный фронт.

Что касается реакции на революцию в России, французы особо не говорили об этом. Разве что русские солдаты во Франции говорили: раз произошла революция, царя больше нет, то им пора возвращаться домой. Затем Россия подписала сепаратный мир в Брест-Литовске. На что французы им отвечали: «Нет-нет! Вы должны остаться».

Французы делали ставку на офицеров будущего «белого движения», сторонников сохранения монархии.

Не думаю, что на первых порах во Франции были сильно обеспокоены событиями Февральской революции. Франция была поглощена проблемами Первой мировой.

— По вашим впечатлениям, чем отличались русские солдаты того времени от военнослужащих европейских стран?

— Солдаты российского экспедиционного корпуса прибыли во Францию, имея при себе только униформу, которая отличалась от французской. У них не было снаряжения — этим их обеспечивали французы. Также, конечно, у них были личные вещи, например православные кресты. Но фуражки, которые они носили, — это французские фуражки с российскими символами.

Что действительно их отличало, так это военная форма и сапоги. Но оружие было то же самое, что и у французов. Им выдавали винтовки системы Бертье 07/15.

Говоря о поведении русских солдат, их характеризуют как дерзких и безрассудных. Они не страшились высовываться из траншей и навлекать на себя этим немецкий огонь, они ничего не боялись.

Я даже видел свидетельства о том, что два русских отправились в наступление на Мон-Спене на велосипеде. А другие уходили в наступление, забрав с собой всю свою провизию.

Они были простыми крестьянами, которых обучили военному делу, а не солдатами. Ведь экспедиционный корпус сформировывался в январе, а уже в феврале его отправили во Францию.

Во Франции их обучали в лучшем случае два-три месяца. У них не было большого опыта. Но сами по себе они были храбрыми воинами, которых все же уважал генерал, командовавший русскими войсками.

По его словам, в «бойне Нивеля» они единственные одержали победу. Именно поэтому им поставили монумент в Курси, ведь именно им удалось удерживать эту деревню на протяжении всей войны. Я считаю, что они — настоящие герои.

— Вы — один из энтузиастов идеи возвращения останков российских солдат, павших в Первой мировой, на родину. Почему вы считаете это важным?

— Сегодня об этих людях все забыли. А ведь у них были и жены, и дети. Уже сто лет останки этих российских солдат покоятся под землей, которую обрабатывают фермеры, даже не подозревая об этом. А мы ходим по этой земле, и никто не знает об этом. А я даю им как бы вторую жизнь, находя их останки.

Только представьте, что тело это несчастного молодого человека, которому было около 20 лет, будут перезахоронено в его родной земле, в России. У него будет настоящая могила, куда люди смогут приносить цветы.

Я думаю, что это лучше, чем оставлять его останки в траншее на поле боя. Для меня это проявление уважения к человеческому существу.

Молодые двадцатилетние юноши вынуждены были умереть ни за что. Несправедливо оставлять их гнить под землей.

Если же похоронить их с военными почестями на родине или даже во Франции, это будет очень важно. Меня это трогает до глубины души. Я сам в течение восьми лет был на военной службе, был командиром отряда в сухопутных войсках. Я уважаю погибших солдат, которые рисковали своими жизнями и отважно шли на смерть.