Кто бомбил берлин в 1941 году. Бомбардировка берлина

СССР 17 (18) самолётов, 8 экипажей

Бомбардировки Берлина в 1941 году - серия авианалётов на столицу нацистской Германии Берлин , совершённых с 7 августа по 5 сентября советской авиацией во время Великой Отечественной войны .

Предыстория

Через месяц после начала боевых действий 22 июля 1941 года немецкая авиация впервые осуществила массированный авианалёт на Москву , который, впрочем, был успешно отражён. 24 июля немцы повторили бомбардировку, на этот раз им удалось сбросить 300 тонн фугасных и зажигательных бомб . На фоне больших потерь военно-воздушных сил Красной Армии Министр пропаганды Германии Йозеф Геббельс объявил, что советская авиация разгромлена, главнокомандующий люфтваффе Герман Геринг заявил: «Ни одна бомба никогда не упадёт на столицу рейха! ».

Планирование и подготовка

Дорогой мой Эрнст! Война с Россией уже стоит нам многих сотен тысяч убитых. Мрачные мысли не оставляют меня. Последнее время ночью к нам прилетают бомбардировщики. Всем говорят, что бомбили англичане, но нам точно известно, что в эту ночь нас бомбили русские. Они мстят за Москву. Берлин от разрывов бомб сотрясается… И вообще скажу тебе: с тех пор как появились над нашими головами русские, ты не можешь представить, как нам стало скверно. Родные Вилли Фюрстенберга служили на артиллерийском заводе. Завода больше не существует! Родные Вилли погибли под развалинами. Ах, Эрнст, когда русские бомбы падали на заводы Симменса, мне казалось, всё проваливается сквозь землю. Зачем вы связались с русскими?

В дальнейшем боевые вылеты были менее успешными.

Вылет 10 августа

Следующий полёт был запланирован на 10 августа . Было принято решение привлечь к участию в вылетах ВВС РККА под командованием Жигарева П. Ф. Полёт планировалось осуществить силами 81-й бомбардировочной авиационной дивизии с аэродрома города Пушкина на более современных самолётах ТБ-7 (412-й тяжелый бомбардировочный авиационный полк , переименованный в 432-й тяжелый бомбардировочный авиационный полк) и Ер-2 (420-й тяжелый бомбардировочный авиационный полк , переименованный в 433-й тяжелый бомбардировочный авиационный полк).

В приказе Сталина «О порядке награждения лётного состава ВВС за хорошую боевую работу» от 19 августа 1941 года было специально установлено: «При действиях по политическому центру (столице) противника за каждую бомбардировку каждое лицо экипажа получает денежную награду в размере 2000 рублей » (за обычную успешную бомбардировку лётчики ДБ получали 500 рублей ).

Всего в августе-сентябре Орденами Ленина были награждены 13 человек, Красного Знамени и Красной Звезды - 55 человек. В сентябре Героями Советского Союза стали ещё 5 человек, многие получили ордена и медали.

См. также

Бомбардировка Берлина во Второй мировой войне (англ. )
Стратегические бомбардировки в период Второй мировой войны

Примечания

Литература

Бондаренко И. М. Роман-дилогия «Такая долгая жизнь», кн. 2, часть 2, глава 12. М.: Советский писатель, 1990.
Виноградов Ю. А. «Под крыльями - Берлин» - М.: Терра-книжный клуб, 2005.

– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.

Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.

15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n"ai pas L"honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.

В начале августа 1941 года Гитлер впервые отчитывал Геринга как провинившегося мальчишку. Рейхсминистру авиации возражать было нечего, его уверения, что ни одна бомба не упадет на столицу Рейха, оказались не более чем бравадой. Советские летчики заставили берлинцев почувствовать ужас ночных бомбежек, показав, что возмездие неотвратимо.

Удары по Берлину наносили летчики авиации Балтийского флота. Любопытно, что идея бомбежек столицы Германии родилась, как говорится, и снизу, и сверху. В двадцатых числах июля её впервые высказал адмиралу Н.Г. Кузнецову командующий авиацией ВМФ генерал-лейтенант С.Ф. Жаворонков. 26 июля Кузнецов с предложением о бомбардировках Берлина был у Сталина. Уже на следующий день было принято решение поручить нанесение ударов дальней авиации Балтфлота, так как только с её аэродрома на острове Сааремаа можно было достичь столицы Германии.
30 июля Жаворонков прилетел на Балтику в 1-й минно-торпедный авиаполк, которым командовал полковник Е.Н. Преображенский. Именно этому полку решили поручить нанесение ударов возмездия по Берлину. К удивлению Жаворонкова, после его слов об ответственном задании Ставки, командование полка сразу же представило карту предполагаемого маршрута, расчеты и список из 36 экипажей, предварительно отобранных для этой операции.

Оказалось, что идея нанесения ударов по Берлину родилась и у командования полка, уже подготовившего все необходимые расчеты. Такая инициатива летчиков значительно ускорила подготовку к операции. Уже 4 августа группа самолетов полка перелетела на остров Сааремаа и приступила к подготовке налетов на Берлин.
Стоит отметить, что остров к этому времени находился практически в тылу фашистских войск, к тому же его аэродром Кагул предназначался для базирования истребителей и имел 1300-метровую земляную взлетно-посадочную полосу, чего было явно маловато для тяжелых бомбардировщиков ДБ-3Ф. Но выбирать было не из чего, поэтому ставку делали на мастерство экипажей. А мастерство от летчиков и на самом деле требовалось немалое, им предстояло взлетать с короткой земляной полосы, имея на внешней подвеске почти по тонне бомб. Любая ошибка грозила гибелью самолета и экипажа.

Уже вечером 6 августа экипажи первой группы бомбардировщиков получили боевую задачу. Вести группу поручили командиру полка. Нам теперь трудно представить, какое воодушевление испытывали те, кому поручили нанесение первого удара, встретившие боевой приказ криками ура, что явно противоречило уставу. Летчики поклялись любой ценой задачу выполнить. И свою клятву сдержали.
Маршрут был сложен и на пределе возможностей самолетов. Лететь предстояло над морем, затем с поворотом на юг над Германией до Штеттина, а от него уже на Берлин. Длина маршрута в одну сторону составляла около 900 километров. Ошибаться нельзя. Всего 15-20 лишних минут полета, и самолетам не хватит топлива для возвращения на свой аэродром. Самолеты ДБ-3Ф (в 1942 г. их переименовали в Ил-4) грузоподъемны (до тонны), но тихоходны, поэтому вылететь решили в 21 час, чтобы вернуться с восходом солнца в районе 4 часов утра.

День прошел в усиленной подготовке, и вечером 7 августа тринадцать загруженных бомбами ФАБ-100 и листовками самолетов взяли курс на Берлин. Полет проходил более, чем успешно. Германская ПВО явно не ожидала такой наглости от советских летчиков, поэтому не обращала на них внимания, принимая за свои самолеты. Правда, до Берлина смогли долететь не все. К столице Рейха вышли пять самолетов, остальные вынуждены были отбомбиться по Штеттину, служившему морским портом Берлина, где их тоже не ожидали.
Берлин предстал перед нашими летчиками в море огней, были видны идущие по улицам машины и трамваи, составы на вокзалах, самолеты на аэродромах. Столица Рейха была уверена в своей безнаказанности, а зря. На центр города посыпались бомбы. Вспыхнули первые для Берлина пожары, взвыли сирены ПВО, город погрузился во тьму, в небо устремились лучи прожекторов, стали взрываться снаряды зениток. Но было уже поздно, бомбардировщики легли на обратный курс.

Успех был впечатляющий, самолеты не только нанесли удар по Берлину и Штеттину, вызвав пожары и панику, но и все вернулись на свой аэродром. Руководство Германии не могло поверить, что их столицу бомбили русские, даже листовки не убеждали. Немецкие радиостанции сообщили, что ночью была попытка прорыва к Берлину 150 английских самолетов, которую, естественно, успешно отбили. Только несколько самолетов смогли прорваться к столице, из них шесть было сбито, они-то и вызвали пожары.
Советское Информбюро 8 августа известило, что наша авиация успешно бомбила Берлин, что с ликованием было встречено в стране, подобные сообщения тогда были нужны как воздух. В этот же день вышел приказ наркома обороны № 0265, который отредактировал Сталин: «В ночь с 7 на 8 августа 1941 года группа самолетов Балтийского флота произвела разведывательный полет в Германию и бомбила город Берлин. 5 самолетов сбросили бомбы над центром Берлина, а остальные на предместья города. Объявляю благодарность личному составу самолетов, участвовавших в полете, и выхожу с ходатайством в Президиум Верховного Совета СССР о награждении отличившихся. ...»

Последовали новые налеты, они стали намного труднее, ведь теперь наши самолеты в Германии ждали. Последний вылет был совершен 4 сентября. Всего летчики Балтфлота совершили 86 вылетов, 33 самолета бомбили Берлин, сбросив на него 21 тонну бомб, 37 самолетов не смогли выйти к столице Германии и нанесли удары по другим городам, 16 самолетов по различным причинам были вынуждены прервать полет и вернуться на аэродром. Во время осуществления налетов полк потерял 18 самолетов и 7 экипажей, причем, два самолета и один экипаж погибли на аэродроме, когда пытались взлететь с 1000-килограммовой и двумя 500-килограммовыми бомбами на внешних подвесках. Больше подобных экспериментов не проводили и взлетали со 100 и 250-килограммовыми бомбами. На немецкие города были сброшены и 34 агитбомбы с листовками.

Естественно, что подвиг летчиков был по достоинству отмечен. Уже 13 августа вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении первым четырем летчикам полковнику Е.Н. Преображенскому, капитанам В.А. Гречишникову, М.Н. Плоткину, А.Я. Ефремову и штурману флагманского экипажа капитану П.И. Хохлову званий Героя Советского Союза. Орденами Ленина были награждены 13 человек, Красного Знамени и Красной Звезды – 55 человек. В сентябре героями стали еще 5 человек, многие получили ордена и медали. В то время ни один полк не получал за месяц столько наград, причем заслуженных.
Е.Н. Преображенский Фотография 1942 года.

После окончания налетов на Берлин полк продолжал успешно воевать, в 1942 году стал гвардейским, в 1944 награжден орденом Красного Знамени, в 1945 получил почетное наименование «Клайпедский». Полк по праву считался «геройским» – 32 Героя Советского Союза, из них 22 получили это почетное звание в своем полку, а 10 (2 дважды), когда воевали уже в других частях, в основном переведенные на повышение.

08.08. 1941 советская авиация бомбила Берлин. Гитлер не поверил

«Уничтоженная русская авиация» прорвалась к столице рейха: немцы пустили – обстреляли свои

В июле 1941 года фюрер фашистских ВВС Герман Геринг доложил Гитлеру о том, что военная авиация русских полностью уничтожена. Только после это победной аргументации было принято решение начать авиационные бомбардировки Москвы.

За два года до англичан

22 июля первые фашистские самолеты прорвались к столице нашей Родины. А в ночь с 7 на 8 августа 41-го уже Берлин сотрясали взрывы мощных авиабомб. Наутро немецкие радиостанции сообщили в эфир о попытке 150 английских самолётов прорваться к Берлину, а немецкие газеты информировали: «Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и раненые. Сбито 6 английских самолетов». На это англичане ответили: «Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7-8 августа английская авиация со своих аэродромов не поднималась ввиду неблагоприятных метеоусловий». Только тогда немецкая разведка доложила: к Берлину прорвались советские бомбардировщики.

Гитлер поначалу не поверил. Он считал, что такой налет под силу только англичанам, которые имеют современнейшие самолеты, дислоцирующиеся в досягаемости до Берлина. Однако совместный англо-американский воздушный налет на столицу рейха будет осуществлен только 17 августа 1943 года!

Как же наши летчики сумели пересечь всю Европу и успешно отбомбиться в Берлине за два года до этого?

Долгое время существовала легенда, что это Сталин в ответ на немецкие бомбежки Москвы приказал во что бы то ни стало нанести авиаудары по Берлину. Но документы свидетельствуют об ином. Дело в том, что наши самолеты в то время могли «дотянуться» до фашистской столицы только с балтийских островов Эзель (нынешний остров Сааремаа, Эстония.

Мысли наркома ВМФ

В архиве Военно-Морского Флота сохранилась шифровка тогдашнего наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова: «Эзель оборонять при всех условиях обстановки. 29 июня 1941 года. Кузнецов».

Значит, уже через неделю после начала Великой Отечественной войны адмирал Кузнецов имел в голове идею бомбежки Берлина.

Из воспоминаний Н.Г. Кузнецова: «В начале августа возник вопрос: а нельзя ли ответить на налеты фашистской авиации нашим налетом на Берлин? Подсчитав возможности, убедились, что на пределе физических сил и материальных ресурсов наши самолеты могли бы долететь до Берлина и вернуться на один из аэродромов Моонзундского архипелага. Операция рискованная и ответственная. Было доложено Сталину, и он, рассмотрев все расчеты, разрешил провести эту операцию».

Вечером 7 августа 1941 года 13 тяжело нагруженных «ДБ-3ф» (с форсированными двигателями) взлетели с аэродрома Кагул на острове Эзель и взяли курс на Берлин. Командовал воздушной операцией полковник Евгений Николаевич Преображенский, он же возглавлял флагманскую группу. Вторую группу вёл капитан Гречишников В.А., третью - капитан Ефремов А.Я., штурманом флагманского экипажа летел один из лучших специалистов КБФ капитан Хохлов П.И.

1 - Бомбардировщик ДБ-3ф(Ил-4), 2 - полковник Преображенский Е.Н., 3 - капитан Ефремов А.Я, 4 - нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов

На подступах к Берлину немцы посчитали наши самолеты за свои, сбившиеся с пути. Огня не открывали, предлагали сесть на один из ближайших аэродромов. Загипнотизированные геббельсовской пропагандой о разгроме советской авиации дежурные наблюдательных постов пришли в себя только тогда, когда на улицах Берлина начали рваться советские бомбы.

Возникла настоящая неразбериха. Воспользовавшись этим, наши самолеты, освободившись от смертоносного груза, легли на обратный курс. В том историческом полёте, в ночь с 7 на 8 августа 1941 года, над Берлином побывало пять самолётов 1-го минно-торпедного авиаполка во главе с его командиром Е.Н. Преображенским. Остальные отбомбились по германскому городу-порту Штеттину.

По пути отбивались от И-16

Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин так сказал главнокомандующему ВМФ Н.Г. Кузнецову: “Ваши морские лётчики достойны самых больших похвал. Они первыми по воздуху проложили путь на Берлин. Этот факт имеет историческое значение”.

Поразительно, что сложнейшая операция была проведена без потерь. Правда, самолет под командованием Александра Курбана дважды обстреливался советской ПВО и потерпел аварию уже над нашей территорией.

Штурман воздушного корабля Г.П. Молчанов так вспоминал о полете:

«Взлетаем! Отмечаю время - 20ч.30м. Идем с постепенным набором заданной высоты до 6500м. Самолеты должны были пройти по маршруту: остров Рюген - слияние реки Варты с рекой Одер и далее прямая на Берлин. Вскоре последовал доклад «пушкаря» башенной установки: «Справа по борту, значительно выше пикируют на наш самолет два истребителя» И-16. Неужели наши истребители не узнали своих? Командир дает приказ: при атаке открыть ответный огонь. Слишком важное у нас задание. Истребители отстрелялись с дальней дистанции и ушли. Остальные наши корабли прошли траверз Таллина без встречи с истребителями.

На территории Германии спокойно, точно в мирное время, отлично просматриваются реки, озера, населенные пункты и незатемненные города. Вывожу корабль на БК. До цели считанные минуты. Под нами ЛОГОВО ФАШИЗМА! Произвожу бомбометание! Как биение сердца отсчитываются импульсы отделяющихся ФАБ-500. Корабль в правом развороте, видны взрывы наших бомб. Берлин уже очнулся. Работает громадное количество мощных зенитных прожекторов. Заградительный огонь ЗА и МЗА, но к нашему счастью разрывы ниже эшелонов наших бомбардировщиков. Видно, что ПВО врага не разгадали нашу высоту и весь огонь сосредоточили примерно на 4500-5000 метров высоты.

В развороте, пос¬ле о.Рюген, отказал 4-й двигатель. Самолет начало трясти. Не меняя эшелона идем на трех двигателях. Снижаемся. В правом развороте виден берег залива, но что это? С моря /видимо с подлодки/ и с берега видны трассы зенитного огня, незамедлительно уходим с набором высоты.

«Сдохли» еще два двигателя. Как падал самолет - ни я, ни кто другой из экипажа не мог видеть, т.к. к моменту отказа еще двух двигателей высота была менее 100 м. Наугад каким-то чудом Саша Курбан сумел посадить самолет на брюхо. Экипаж был невредим, не считая отдельных ушибов и синяков. Все двенадцать, кто как мог, выкарабкались из самолета, группируясь около командира корабля. С грехом пополам добрались до ближайшего селения, откуда дали командиру полка телефонограмму: «Задание выполнили, при возвращении в результате отказа 3-х двигателей потерпели аварию. Экипаж невредим, жду указаний».

13 августа 1941 года Указом Президиума Верховного Совета СССР были удостоены звания Героя Советского Союза полковник Преображенский Е.Н., капитаны Гречишников В.А., Ефремов А.Я., Хохлов П.И., Плоткин М.Н. 67 человек были награждены орденами и медалями.

Легендарный Балтфлот

Нужно сказать о том, что летчики Балтийского флота не случайно оказались в те тяжелейшие дни на пике боевого успеха. Командование флотом сумело сохранить не только корабли, но и авиацию. Она активно действовала с первого дня войны. Истребители прикрывали базы, а также корабли, стоявшие на рейдах или выходившие на боевые операции в море.

Над Кронштадтом, Таллинном, Ханко, над аэродромами, на которые были нацелены вражеские бомбардировщики, то и дело завязывались жаркие стычки в воздухе. Летчики Балтики сражались отважно. Уже в первые дни войны флотская авиация бомбила Мемель, Данциг, Гдыню и другие порты, которыми пользовался враг.

С 23 июня начались удары по аэродромам и портам Финляндии, выступившей против Советского Союза на стороне фашистской Германии. Атакам нашей авиации подверглись Турку, Котка, Тампере. Самолеты КБФ ставили мины вблизи баз противника, чтобы затруднить выход его кораблей в море, наносили удары по конвоям.

Успешность действий авиации КБФ подтверждают и сами немцы.

Вот что писал журнал «Марине рундшау» в 1962 году: «Советская авиация ВМС после первых недель некоторой неясности положения добилась почти неоспоримого господства в воздухе над морем. Ее самолеты совершали до 17 воздушных атак в день. Число самолетов, участвовавших в каждом налете, доходило до 25. Налеты отличались систематичностью и упорством действий».

Командир 5-й немецкой флотилии тральщиков сообщал в своем донесении в июле 1941 года о том, что, несмотря на интенсивный зенитный огонь, русские вели прицельное бомбометание, и что часть бомб была сброшена с пикирования. Он указывал также, что применение бомб с осколочным действием неизвестной до сих пор силы вызвало большие потери в личном составе. В конце донесения сообщалось, что если проводка конвоев и траление мин в Рижском заливе будут производиться без прикрытия истребителями, то в этом случае следует ожидать тяжелых потерь.

Такой же характер имело донесение командира 1-й флотилии торпедных катеров от 4 июля 1941 года об абсолютном господстве русских в воздухе и «большой опасности, которой подвергаются суда, совершающие переход без прикрытия».

Боевой дух балтийцев был таков, что сама идея бомбардировок Берлина возникла у рядовых летчиков еще в конце июня 1941 года. Весть об этой инициативе дошла до Кузнецова и вылилась в конкретную небывалую операцию.

Из воспоминаний Н.Г. Кузнецова: «За первым налетом последовали другие. Но условия стали более тяжелыми. Теперь противник встречал наши самолеты ожесточенным огнем, едва они пересекали береговую черту, а вокруг Берлина действовала сложная система противовоздушной обороны. Каждый раз приходилось разрабатывать особую тактику. Выручала по-прежнему большая высота. Выше 7 тысяч метров нашим бомбардировщикам уже не так были страшны ночные истребители со специальными мощными фарами, не так был страшен и огонь зениток.

Гитлеровская ставка потребовала от своего командования "ликвидировать военно-морские и военно-воздушные базы на островах Даго и Эзель, и в первую очередь - аэродромы, с которых производятся налеты на Берлин". Нам пришлось усилить защиту аэродромов. Туда были передислоцированы почти все зенитные средства островов и скромные истребительные силы.

Налеты на Берлин повторялись еще не раз. Последний был 5 сентября. Когда пришлось оставить Таллинн, полеты с островов стали невозможны. Всего за десять налетов на Берлин было сброшено 311 бомб и зарегистрировано 32 пожара».

Перепост: http://svpressa.ru/war/article/10301/

Бомбардировки Берлина

За два года до англичан

22 июля первые фашистские самолеты прорвались к столице нашей Родины. А в ночь с 7 на 8 августа 1941-го уже Берлин сотрясали взрывы мощных авиабомб. Наутро немецкие радиостанции сообщили в эфир о попытке 150 английских самолётов прорваться к Берлину, а немецкие газеты информировали: «Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и раненые. Сбито 6 английских самолетов». На это англичане ответили: «Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7-8 августа английская авиация со своих аэродромов не поднималась ввиду неблагоприятных метеоусловий». Только тогда немецкая разведка доложила: к Берлину прорвались советские бомбардировщики.

Как же наши летчики сумели пересечь всю Европу и успешно отбомбиться в Берлине за два года до этого?

Мысли наркома ВМФ

В архиве Военно-Морского Флота сохранилась шифровка тогдашнего наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова: «Эзель и Даго оборонять при всех условиях обстановки. 29 июня 1941 года. Кузнецов».

Вечером 7 августа 1941 года 13 тяжело нагруженных «ДБ-3ф» (с форсированными двигателями) взлетели с аэродрома Кагул на острове Эзель и взяли курс на Берлин. Командовал воздушной операцией полковник Евгений Николаевич Преображенский, он же возглавлял флагманскую группу. Вторую группу вёл капитан Гречишников В.А., третью - капитан Ефремов А.Я., штурманом флагманского экипажа летел один из специалистов КБФ капитан Хохлов П.И.

1 - Бомбардировщик ДБ-3ф(Ил-4), 2 - полковник Преображенский Е.Н., 3 - капитан Ефремов А.Я, 4 - нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов

По пути отбивались от И-16

Штурман воздушного корабля Г.П. Молчанов так вспоминал о полете:

В развороте, после о. Рюген, отказал 4-й двигатель. Самолет начало трясти. Не меняя эшелона идем на трех двигателях. Снижаемся. В правом развороте виден берег залива, но что это? С моря /видимо с подлодки/ и с берега видны трассы зенитного огня, незамедлительно с набором высоты.

Легендарный Балтфлот

Нужно сказать о том, что летчики Балтийского флота не случайно оказались в те тяжелейшие дни на пике боевого успеха. Командование флотом сумело сохранить не только корабли, но и авиацию. Она действовала с первого дня войны. Истребители прикрывали базы, а также корабли, стоявшие на рейдах или выходившие на боевые операции в море.

Успешность авиации КБФ подтверждают и сами немцы.

Гитлеровская ставка потребовала от своего командования "ликвидировать военно-морские и военно-воздушные базы на островах Даго и Эзель, и в первую очередь — аэродромы, с которых производятся налеты на Берлин". Нам пришлось усилить аэродромов. Туда были передислоцированы почти все зенитные средства островов и скромные истребительные силы.

полковник Е. Преображенский и флагманский штурман П. Хохлов

ТТД ДБ-3Ф

Технические характеристики

Экипаж : 3 человека (

8 августа 1941 года советская авиация, базировавшаяся на островах Моондзундского архипелага — Хиумаа и Сааремаа (Эзель) — совершила первый налет на Берлин. Это было ответом на бомбардировки гитлеровской авиации Москвы 22 июля. Пятнадцать бомбардировщиков ДБ-3 авиаполка под командованием Евгения Преображенского сбросили на Берлин первые бомбы. Затем на столицу Германии было совершено еще девять налетов, пока Эстония не была окончательно занята наступавшими на восток фашистами.

Фактор внезапности

В июне-июле 1941 года, подвергшись нападению, Советский Союз терпел на западном фронте поражение за поражением, а Германия распространяла по всему миру победные реляции и обещала закончить «блицкриг» на Востоке в считанные недели. Ровно через месяц после начала войны — 22 июля — фашисты осуществили первый массированный налет на Москву, который, впрочем, был успешно отражен. Тем временем авиация западных приграничных округов несла тяжелые потери. Министр пропаганды Йозеф Геббельс кричал на весь мир, что советская авиация разгромлена, ему вторил главнокомандующий люфтваффе Герман Геринг: «Ни одна бомба никогда не упадет на столицу рейха!».

Советские летчики между тем готовились ответить «ударом на удар». 27 июля 1941 года 1-му минно-торпедному авиационному полку 8-й авиабригады ВВС Балтийского флота был отдан приказ Главкома Иосифа Сталина: произвести бомбовый удар по Берлину и его военно-промышленным объектам. Дальние бомбардировщики «Ил-4» считались в годы войны лучшими в своем классе по скорости, дальности полета и грузоподъемности. Именно на этих машинах советские летчики отправились на первую бомбардировку Берлина. В 21 час 7 августа 1941 года с аэродрома Кагул, расположенного на острове Эзель, самолеты впервые улетали на Берлин. Затем самолеты вылетали бомбить Берлин и с аэродрома города Пушкин под Ленинградом.

Летчикам предстоял тяжелый полет над контролируемой немцами территорией. Маршрут проходил по линии: остров Эзель (Сааремаа) — Свинемюнде — Штеттин — Берлин на расстояние 1765 км, из них над морем 1400 км. Продолжительность полета составила 7 часов. Основной защитой от средств ПВО противника могла стать лишь высота полета, но это была не просто большая высота, а предельная — 7 тысяч метров. Температура за бортом достигала минус 35-40 градусов, из-за чего стекла кабин самолетов и очки шлемофонов обмерзали. Кроме того, летчикам пришлось все эти часы работать в кислородных масках.

В ту ночь над Берлином побывало пять самолетов 1-го минно-торпедного авиаполка во главе с его командиром Евгением Преображенским. Остальные отбомбились по берлинскому предместью и германскому городу-порту Штеттину. «Мое место — Берлин! Задачу выполнили. Возвращаемся на базу!». Эти слова радиста Василия Кротенко прозвучали в прямом эфире в ночь на 8 августа 1941 года над пылающими развалинами военных объектов столицы Третьего рейха. С тех пор в Берлине уже не решались ночью зажигать свет. Так бомбы Преображенского на три с лишним года потушили ночные огни Берлина.

Немцы удивили англичан

Удар с воздуха был для немцев столь неожиданным, что сначала они приняли советские самолеты за свои, сбившиеся с курса. Огня не открывали, предлагали сесть на один из ближайших аэродромов, и только когда на улицах Берлина начали рваться бомбы, немецкие зенитчики пришли в себя, но было поздно. Отбомбившись, советские самолеты легли на обратный курс.

На следующий день в немецких газетах появилось сообщение: «Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и раненые. Сбито 6 английских самолетов». Англичане удивились еще больше немцев: «Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7-8 августа английская авиация над Берлином не летала». Немцам пришлось признать поражение от якобы уничтоженной Герингом советской авиации. И это был настоящий удар по обещанному «блицкригу».

Берлин продолжали бомбить до 5 сентября, но после оккупации фашистами Эстонии полеты с острова Эзель стали невозможны. За август-сентябрь 1941 года экипажи особой оперативной авиагруппы произвели 86 самолето-вылетов. 33 раза самолеты долетели до Берлина, на который было сброшено фугасных и зажигательных бомб общей массой 36 тонн. Для сравнения: авиация Англии за весь 1941 год сбросила 35 бомб в районе Берлина. Из-за воздействия сил и средств ПВО противника, а также из-за катастроф во время взлетов, гибели при вынужденной посадке наши потери составили в общей сложности 17, а по некоторым источникам — 18 самолетов. Погибло восемь полных экипажей.

Цена Берлина

Многие летчики получили за эту операцию различные награды. В день удачной бомбежки — 8 августа — нарком обороны подписал специальный приказ N 0265 «О поощрении участников бомбардировки Берлина», в котором, помимо благодарности, объявлялось о выдаче каждому члену экипажа по 2 тыс рублей и устанавливалось, что впредь такие суммы будут выдаваться каждому, принявшему участие в бомбардировке столицы вермахта.

Спустя пять дней — 13 августа 1941 года Указом Президиума Верховного Совета СССР пятерым участникам первых бомбардировок Берлина было присвоено звание Героя Советского Союза: Василию Гречишникову, Андрею Ефремову, Михаилу Плоткину, Евгению Преображенскому и Петру Хохлову. 19 августа 1941 года был подписан еще один приказ наркома «О порядке награждения летного состава ВВС за хорошую боевую работу».

В нем было сказано: «Установить денежную награду летчикам-истребителям за каждый сбитый самолет противника в воздушном бою в размере 1000 рублей. В дальнебомбардировочной и тяжелобомбардировочной авиации за каждую успешную бомбардировку лица из состава экипажа получают денежную награду в размере 500 рублей каждый. При действиях по политическому центру (столице) противника за каждую бомбардировку каждое лицо экипажа получает денежную награду в размере 2000 рублей».