Как раньше называлась эфиопия. Эфиопия - история эфиопии

Г. В. Цыпкин. История Эфиопии глазами эфиопских историков

Как ни парадоксально, но события истории древнейшего на Африканском континенте независимого государства не стали предпосылкой для развития в стране исторической науки. И это притом, что сама Эфиопия с давних времен вызывала интерес за ее пределами, прежде всего в Европе. Еще в XII в. там получила распространение легенда о загадочном африканском государстве, расположенном где-то на востоке материка. Правда, в те отдаленные времена топоним «Эфиопия» понимался шире, не будучи привязан к собственно Эфиопии в ее нынешних границах. Воображаемый образ Эфиопии находил свое место на страницах произведений европейских географов, историков и писателей. Немало смельчаков отправлялись на поиски «царства священника Иоанна», как еще называли эту таинственную страну. Как правило, Эфиопия воспринималась как благословенный край, населенный благочестивыми христианами, находящимися под управлением мудрого христианского правителя. Имеются сведения, что во времена Крестовых походов даже высказывались предложения о привлечении Эфиопии к совместной борьбе против мусульман за Гроб Господень. С проникновением в начале XVI в. в Эфиопию португальцев и основанием ими там своего посольства берет свое начало европейская историография об Эфиопии.

Особенно много различного рода работ об Эфиопии, созданных европейцами, появилось в XIX в., первоначально – в период географического исследования Африканского континента, а в конце столетия – во время его колониального раздела. Мемуары о пребывании в Эфиопии итальянских и французских миссионеров, английских дипломатов, русских врачей и офицеров – в Африке едва ли найдется другая страна, о которой было бы написано больше. Таким образом, речь идет о государстве с богатой историей, европейская библиография которой составила бы честь не только африканской стране. Изданная еще в середине прошлого века работа академика И. Ю. Крачковского содержит в приложении наименования около 800 исследований по истории, этнографии и языкам Эфиопии. Первая же книга, посвященная истории этой страны, была издана в Европе еще в 1681 г.

Ну а какое развитие получили исторические исследования в самой Эфиопии? Насколько богатое историческое прошлое интересовало простых эфиопов, а также людей, склонных к изучению как отдельных эпизодов в истории страны, так и ее исторического развития в целом? Ответ на это может дать понимание особенностей эфиопского общества, системы его духовных приоритетов, выяснение того, какое место история занимает в этой системе.

Многие европейцы, даже относительно недавно побывавшие в Эфиопии, с изумлением отмечали, что эта страна в социально-экономическом и других отношениях как бы затерялась в Средневековье. То, что для Европы было давно прошедшим – феодальные междоусобицы, религиозные конфликты и многое другое, – для Эфиопии даже в конце XIX в. оставалось реальностью. Не нужно забывать, что феодализм сохранялся в стране вплоть до последней четверти XX в., а рабство и работорговля, несмотря на строгие указы эфиопских императоров, начиная с Теводроса II, фактически сохранялось до середины прошлого столетия. Практически мировоззрение населения страны, его восприятие себя и окружающего мира оставалось почти неизменным на протяжении десятка столетий.

О консервативности и косности традиционного эфиопского общества можно судить, в частности, по его отношению к понятию «время» и к истории в целом. Памятуя, что большая часть истории Эфиопии приходится на феодальный период развития, в мироощущении эфиопа можно обнаружить немало аналогий с представлениями о времени жителя средневековой Европы. Их отношение к событиям основывались на убеждении, что все прошедшее – устоявшееся и положительное, новое же – неопределенное и нестабильное.

Исследуя проблему отношения ко времени в традиционном амхарском обществе, американский социолог Дональд Левин отмечает его циклический характер. Отсчет годов ведется в соответствии с Евангелием, при этом образуется постоянно повторяющийся четырехлетний цикл, связанный с именами авторов-апостолов: год Матфея, год Марка, год Луки и год Иоанна. Принцип цикличности присущ и обозначению дней месяца, каждый из которых связан с определенным святым. Когда эфиоп хочет представить какое-либо событие, он чаще всего скажет, что конкретное событие случилось, например, в год Матфея в день святого Михаила. Точно так же он ответит, если спросить его о дне рождения. В местных церковных книгах, как правило, фиксировалось появление на свет детей людей важных – местных помещиков, церковников и т. п. Еще в прошлом веке не каждый крестьянин помнил дату своего рождения. Привязкой ко времени часто служили какие-то события: приезд в деревню высокопоставленного лица, свадьба местного феодала, пожары и т. п. «Время, – отмечает Д. Левин, – не представляет особого интереса для эфиопа. Как правило, он не знает не только дня, но и года своего рождения». В традиционном представлении время воспринималось лишь в двух качествах – как прошлое и как настоящее. События – независимо от того – произошли они сто или десять лет назад, определялись понятием «тынт» (древнее) или «дуро» (прошлое).

То, что феодальное эфиопское общество знало о собственной истории, практически сводилось к довольно схематической сумме нескольких исторических и псевдоисторических фактов, объединенных в рамках условной хронологии. В нее входили легенды о царе Соломоне и царице Савской, известной в Эфиопии как Македа, и их сыне Менелике I, положившем начало правящей Соломоновой династии в стране, скудные свидетельства об Аксумском царстве, преемником которой стала Эфиопия, воспоминания о войнах с мусульманским окружением, об экспансии на территорию страны оромо в XVI в., о битве при Адуа и о более поздних событиях. Важнейшим событием исторического прошлого страны, по мнению эфиопов, являлась христианизация населения, относящаяся к IV в. н. э. Последнее обстоятельство наложило неизгладимый отпечаток на всю дальнейшую историю развития эфиопской государственности, прежде всего на характер мировоззрения местного населения.

Вместе с тем это не означало, что эфиопов прошлое совершенно не интересовало. Оно было необходимо им скорее как фон, с которым они постоянно соотносили свои поступки, отыскивая в прошлом эквиваленты собственного поведения в той или иной ситуации. Для них главным было соответствовать поведению отцов и дедов, действуя в тесных рамках устоявшихся канонов. На это обстоятельство указывает, в частности, исследователь традиционных форм землевладения в Эфиопии американский историк А. Хоубен. «Большинство амхара, – отмечает он, – мало интересуются прошлым, как таковым. Для них важно, как основные события традиционной истории отражаются на сегодняшней ситуации и проецируются на современные социальные отношения. Последние рассматриваются с поправкой на исторические прецеденты, и изменения в этих отношениях обычно приводят к нужной интерпретации исторических фактов».

Таким образом, история в представлении члена эфиопского традиционного общества представляла собой как бы проекцию настоящего на события прошлого. Активная роль, которую в этом сочетании играло прошлое, приводило к тому, что история представлялась как нечто застывшее, лишенное динамики развития. Все, что окружает человека – традиции, обычаи и феодальные распри, жилища и сельскохозяйственные инструменты, – было уже в прошлом. Неизменность условий жизни и повторяемость событий создавали ощущение недвижимости времени. В своей работе Д. Левин приводит слова одного церковного писца: «Наша история всегда была одной и той же: один феодал шел войной на другого, чтобы еще больше возвыситься».

Отношение ко времени, как к застывшей реальности, подтверждают, в частности, и произведения традиционной эфиопской живописи. Вплоть до недавнего времени местные художники изображали императора Менелика I, сына царя Соломона и царицы Савской, в окружении телохранителей, вооруженных огнестрельным оружием, которого в то время еще не существовало. Это явление, присущее и средневековой европейской живописи, основывается на представлении, что время и события не меняются.

Примеры, связанные с существовавшими в эфиопском обществе представлениями о времени и истории, как они ни интересны сами по себе, приведены, чтобы прежде всего нагляднее представить консерватизм и духовную узость этого общества, обращенного в прошлое и отторгавшего все новое, что нарушало привычную картину устоявшегося миропорядка.

Важно помнить, что на протяжении почти всей истории Эфиопии страна, как правило, старалась изолироваться от внешнего мира, синдром «островка истинной христианской веры» в море язычества и ислама во многом объясняет приверженность эфиопов к наследию пращуров и готовность защищать его всеми силами.

Важнейшая роль в поддержании и укреплении подобного духовного микроклимата принадлежала Эфиопской церкви. В ограниченном традиционном мирке, куда редко доходили слухи о событиях извне, священнослужителям принадлежало монопольное право определять, что есть добро и что зло, духовенство целиком и полностью владело душами людей. Основные знания о мире, духовное содержание жизни население получало почти исключительно от священнослужителей. Среди населения церковь пользовалась непререкаемым авторитетам, и горе было любому, кто высказывал идеи, несовместимые с взглядами духовенства. В арсенале церкви имелось и такое страшное для глубоко религиозного обывателя оружие, как анафема, отлучение от церкви со всеми вытекающими последствиями.

В то же время сами духовные поводыри по уровню развития и образованности не так и далеко ушли от своей паствы. Один из наших соотечественников, входивший в состав Чрезвычайной русской дипломатической миссии в Аддис-Абебе в конце XIX в., так отзывался о служителях церкви: «Духовенство часто не умеет писать. Церкви голы или покрыты изображениями чертей. О жизни Христа и его учении знают очень мало. Псалмы Давида представляют исключительное церковное чтение. “ Сколько у вас Давидов!” – сказал один образованный абиссинец, входя ко мне и видя груды книг на полках и на столе».

Поистине всеобъемлющее влияние, которым обладала в жизни общества церковь, объяснялось и тем обстоятельством, что в ведении духовенства находилась вся система образования. С младых ногтей детвора внимала невежественным наставникам, стараясь во всем походить на них.

Каждая церковь и каждый монастырь имели свои школы, которые содержались на средства родителей учеников и паствы в целом. Обучение начиналось со знакомства с алфавитом. На втором этапе ученики занимались главным образом заучиванием на древнеэфиопском языке гыыз первой главы послания апостола Иоанна. Параллельно шло обучение основам письма и простейшим арифметическим действиям. На третьем этапе изучались деяния апостолов, продолжалось обучение письму и счету. Четвертая ступень начиналась с заучивания наизусть псалмов Давида и считалась важной вехой в образовании. На этом этапе школяр уже умел читать и писать и мог использоваться в качестве писаря. В последующую программу входило дальнейшее заучивание псалмов. После чего для основной массы учеников обучение заканчивалось, и они покидали школу, «научившись читать, но не понимать на гыызе, читать на амхарском и немного писать». Наиболее успешными выпускниками традиционно считались те ученики, которые больше других знали псалмов Давида и могли без ошибки их повторить. Зубрежка как основной метод усвоения учебного материала не способствовала появлению в школьной среде творческих личностей. Идущая из глубины веков, такая система образования препятствовала появлению новых идей и становлению творческих личностей. Это обстоятельство крайне важно для объяснения отсутствия интереса в стране к развитию общественных наук, в том числе и истории.

Крайне редки были случаи, когда обучение маленького эфиопа выходило за рамки традиционного церковного образования. Примером может быть судьба будущего императора Хайле Селассие I. Его отец, ближайший сподвижник Менелика II рас Мэконнын, был одним из просвещенных правителей своего времени. Он нередко выполнял дипломатические поручения за рубежом, в частности, он представлял Менелика II на коронации английского короля Георга V. Видимо, Мэконнын осознавал важность более современного образования. Его сын Тэфэри вместо посещения церковной школы получил домашнее образование под руководством двух приглашенных для этой цели французских миссионеров. В результате он не только освоил французский язык, но и получил какие-то представления о развитии мира, лежащего за пределами Эфиопии.

Общеизвестен тот вред, который принесли африканским народам колониальный раздел континента и установленный затем колониальный режим управления. Но было бы неверным не видеть то положительное, что эти события внесли в жизнь местного населения. Об этом, в частности, писал в своих работах, имея в виду, правда, Индию, Карл Маркс. В своих статьях «Британское владычество в Индии» и «Будущие результаты британского владычества в Индии» он подчеркивал, что приход европейцев разрушал отсталый традиционный мирок местного общества, ускоряя процесс общественного развития страны. Те же процессы происходили в европейских колониях в Африке. В частности, нужда европейцев в квалифицированной рабочей силе в пределах колоний побуждала колониальную администрацию уделять внимание обучению местного населения, созданию сети школ под управлением учителей-европейцев. Конечно, странным выглядело, когда в бывших французских колониях школьники из учебника узнавали о «наших предках галлах», но, с другой стороны, это означало, что учились они по тем же учебникам, что и дети во Франции, по учебникам, соответствовавшим общеевропейскому уровню преподавания исторических дисциплин в школах. Европейское школьное образование, знание европейского языка позволяли потом африканцам поступать в высшие учебные заведения метрополии. Именно из их среды рождалось образованное поколение африканцев, давшее стране немало историков, философов, политиков, которые сыграли важную роль в процессе освобождения стран Африки от колониализма.

Совершенно другой была ситуация в Эфиопии. В силу особенностей исторического развития этой стране удалось избежать иностранного порабощения, но существовавший здесь вплоть до середины XX в. феодализм и укрепившийся при Хайле Селассие абсолютизм стали своеобразным внутренним колониализмом, консервировавшим средневековое прошлое и препятствовавшим любым новым веяниям в жизни эфиопского общества.

Не особенно изменило ситуацию и открытие в 1908 г. по указанию императора Менелика II нескольких школ по европейскому образцу. Программа обучения в них, помимо богословских предметов, включала в себя, в частности, изучение некоторых европейских языков, математики и ряда естественных наук. При этом основную часть преподавательского состава составляли коптские монахи из Александрии, что в определенной степени говорит об уровне и направленности системы обучения. Какое-то время в новых для Эфиопии учебных заведениях обучались дети высшей знати страны, в частности, внук Менелика будущий император Лидж Иясу и уже упоминавшийся Тэфэри Мэконнын, сменивший впоследствии Лиджа Иясу на императорском троне. В стенах новых школ царил дух ксенофобии и пренебрежения к европейцам и всему европейскому, о чем не раз в своих донесениях в Петербург сообщали русские дипломаты.

Негативное отношение эфиопского общества ко всему новому особенно заметно на отношении к тем немногим, как правило, молодым людям, которым тем или иным способом удалось побывать в Европе. Их знания вызывали у населения как минимум насмешку, а сами эти люди ощущали себя чужими среди своих соотечественников. В качестве примера можно привести отрывок из книги первого эфиопского литератора Афэуорка Гэбрэ Ийисуса, получившего образование в Италии. Видное место в его книге «Путеводитель по Абиссинии», написанной в форме диалога европейского путешественника и образованного эфиопа, занимает проблема восприятия европейских идей и знаний населением страны. «Вы, так много понимающий во всем, что касается Европы, видимо, пользуетесь большим авторитетом среди земляков», – заявляет европеец. «Напротив, – отвечает ему эфиопский собеседник, – в моей стране я считаюсь самым невежественным человеком, особенно когда я говорю о кажущихся всем невозможных вещах, о которых я узнал от европейцев… Помню, как однажды я сказал, что Земля вертится, а Солнце стоит на месте. Слушавшие меня ответили, что вертится не Земля, а моя голова… Соболезнующим тоном они говорили друг другу, что пребывание в Европе повредило мой ум, вместо того, чтобы развить его». Более подробные сведения на эту тему содержатся в работе Гэбрэ Хыйуот Байкеданя, другого представителя нарождавшейся эфиопской интеллигенции, одно время учившегося в Германии. «Давно ли был случай, – пишет он, – когда один абиссинец со светлой головой был схвачен в Харэре и приведен на суд за то, что учил, что Земля вертится? Сейчас, через 1900 лет после рождения Христова, когда мы вступили в XX в., разве не побили камнями на аддис-абебском базаре человека, который плохо говорил о монофизитстве? И разве не видим мы до сих пор, как голодают и тощают наши братья, объявляемые протестантами, католиками, еретиками или шпионами других государств, – люди, которые хотят быть полезными своей стране, обучившись немного наукам в далеком изгнании или от иностранцев, приезжающих в нашу Абиссинию? Бесчисленны имена этих горемык…»

Как правило, молодые эфиопы, побывавшие за границей, прежде всего в Европе, придерживались радикальных взглядов относительно переустройства своей страны. Слишком глубокой была пропасть в социально-экономическом и политическом отношениях между Эфиопией и европейским миром. Так, один из английских дипломатов, описывая беседу с одним из молодых эфиопов, характеризует его как «беспокойного человека, который много путешествовал в Европе и привез с собой самые разные идеи… например, он считает нужным создание в стране парламента».

Трудно представить, что духовная атмосфера, царившая в феодальной Эфиопии, благоприятствовала развитию каких либо наук, кроме, естественно, богословия.

В то же время в стране издавна существовала традиция фиксации исторических событий. Благодаря собственной письменности первые произведения агиографического и исторического жанров – соответственно жития святых и хроники царей – появились в XIII–XIV вв. Оценивая значимость царских хроник, Гэбрэ Хыйуот Байкедань писал: «Известно, что писатели нашей истории бывали двумя категориями людей. Первая категория – это те, кого можно назвать придворными учеными, люди, которые в поисках пропитания приходили ко двору и по велению царя писали сочинения, восхвалявшие его. Эти цареугодники называли свои писания историей и оставляли их потомкам. Другая категория историков – монахи. В их писаниях много пристрастия, потому что они совершенно не думали о пользе народной, а пеклись только о своей выгоде».

Круг событий, описываемых в царских хрониках, обширен, хотя так или иначе они связаны с личностью одного человека, императора. Это его детство и обучение, подготовка к будущей деятельности в качестве верховного правителя, женитьба и коронация, войны и военные экспедиции, назначения и смещения губернаторов и других чиновников, издание указов и законов, основание городов и строительство новых церквей, иными словами – картина тогдашней Эфиопии, увиденная сквозь призму личности императора. Чаще всего написанные по заказу, они в значительной степени являют собой апологию того или иного правителя.

Насколько же ценны царские хроники в качестве источника для последующих поколений исследователей? В свое время, оценивая средневековые эфиопские хроники, академик Б. А. Тураев писал: «Историк в этих хрониках увидит, конечно, не историю, а только собрание материала, обыкновенно очень важного, так как в большинстве случаев он исходит от современника описываемых событий». Примерно такую же оценку эфиопским хроникам дает автор многочисленных работ по истории Эфиопии англичанин Р. Панхерст: «Несмотря на очевидные слабости, хроники, подобно ранним царским надписям, представляют собой документы большой исторической ценности. Конечно, ни один историк как прошлого, так и наших дней не является беспристрастным, но если читатель хроники будет помнить об этом обстоятельстве, он найдет в ней для себя много интересного и поучительного».

Совершенно другую позицию в оценке царских хроник занимают эфиопские историки. Выступая на III Международной конференции по эфиопским исследованиям в 1966 г. в Аддис-Абебе, эфиопский историк Баиру Тафля заявил, что для исследования некоторых явлений истории конца XIX в. наибольший интерес представляют прежде всего работы европейских авторов. По его мнению, эфиопские хроники уступают последним по количеству и качеству приведенного материала. Другой эфиопский историк, Тэкле Цадик Мэкурия, считал обращение к европейским источникам «не просто желательным, но и непременным условием для воссоздания истории Эфиопии».

Уже упоминавшийся Гэбрэ Хыйуот Байкедань, человек для начала XX в. образованный и проявляющий интерес к истории страны, считал, что усилия хронистов немного дали для воссоздания подлинной картины прошлого Эфиопии: «История абиссинцев до сих пор покрыта мраком. Когда же, наконец, – сокрушается он, – появится историк, который ясно поведует нам о том, что наши предки пришли из-за моря, освоили эту землю и ценой больших усилий создали богатое государство Аксум?»

Эфиопские историки, по сути дела, начинали там, где заканчивалась традиционная историография, представленная хрониками. Последняя из них, посвященная периоду правления императора Менелика II (1889–1913 гг.), и явилась завершающим образцом традиционного исторического описания. Если в Европе период, разделяющий время создания исторических хроник и привычных исторических исследований, исчислялся веками, то в Эфиопии он был ничтожно мал, всего несколько лет. Это, безусловно, наложило отпечаток на работы первых эфиопских историков, многие из которых по большей части находились под влиянием своих предшественников-хронистов. Оценивая труды таких историков, Тэкле Цадик Мэкурия пишет, что они не пытались «объяснять события, им не свойственно сомнение. То, что они знают, – это наследие отцов, с которым нужно обращаться бережно».

Одной из причин, препятствовавших развитию исторической науки в Эфиопии, было отсутствие полиграфической базы. Лишь в первые десятилетия XX в., в процессе модернизаторской деятельности императора Менелика II, в страну был ввезен печатный станок. Если, скажем, в Европе инкунабулами – первопечатными книгами, – изготовлявшимися с наборных форм, считаются книги, вышедшие до 1501 г., то в Эфиопии такие издания появились лишь спустя 400 лет.

Каковы же были причины, побудившие некоторых грамотных людей в Эфиопии взяться за воссоздание исторического прошлого страны? Одной из них явилось осознание того, что в стране, по праву гордящейся своей двухтысячелетней историей, исследованию прошлого уделялось явно недостаточное внимания. Фактически изучение истории Эфиопии было как бы отдано на откуп зарубежным, в первую очередь европейским, историкам-эфиопистам. «Позор, – пишет Тэкле Цадик Мэкурия, – что наша история преподносится нам лишь иностранцами». «История Эфиопии, – сетует он, – восстанавливается руками только европейских ученых, которые смогли показать нам все богатство прошлого нашей страны».

Авторы первых печатных работ, заложивших основу исторической науки в стране, не были профессиональными историками. Прежде всего, это были грамотные люди, занимавшие чиновничьи и церковные посты. Свои исторические произведения они создавали на амхарском языке, что отвечало потребностям культурного развития страны в период после Итало-эфиопской войны 1935–1941 гг. Уже упоминавшийся Тэкле Цадик Мэкурия в разное время занимал различные административные посты: служил в Министерстве пенсионного обеспечения, занимал должность директора библиотеки в Аддис-Абебе, несколько лет состоял на дипломатической службе. Министром страны долгое время был Ильма Дересса, автор работы «История Эфиопии в XVI в.», Алека Тайе (Тайе Гэбрэ Мэдхын), как следует из его сана, был настоятелем одного из монастырей.

На первом этапе развития национальной исторической науки было немало трудностей. Так, Тэкле Цадик Мэкурия прежде всего отмечал отсутствие надежных источников: сведения, содержащиеся в них, «запутаны и разбросаны». «Часто, – пишет он, – можно лишь перечислить имена правителей, но невозможно сообщить что-либо об их времени». Кроме того, на развитии исторической науки в Эфиопии отрицательно сказывалась и церковная идеология, определявшая всю духовную жизнь страны. Библия, усердно цитировавшаяся многими поколениями хронистов, продолжала быть важнейшим источником при написании первых исторических работ. Алека Тайе, например, говоря о пользе изучения истории, пишет: «В истории человек видит могущество Бога и разнообразие всего существующего на земле». Не случайно среди источников, перечисленных им в предисловии к своей работе, видное место занимает Библия, 10-я глава Ветхого Завета в частности. В целом это произведение представляет собой собрание различных легенд, относящихся к началу становления эфиопской государственности, в их числе и популярной в стране легенды о поездке эфиопской царицы к царю Соломону, сын которых Менелик I положил начало правлению в Эфиопии Соломоновой династии, 225-м представителем которой был император Хайле Селассие I, о чем и было записано в одной из статей дореволюционной конституции. В доказательство своих построений Алека Тайе не приводит никаких данных источников, чаще всего он просто добавляет «говорят» или «рассказывают». Это само по себе свидетельствует о сохранении элементов традиционной эфиопской исторической письменности в трудах первого поколения эфиопских историков.

Значительное место в работе Алека Тайе, как, впрочем, и некоторых других эфиопских авторов этого периода, занимают хронологические списки царей. В последних переизданиях своей книги Алека Тайе приводит царские списки, составленные в 1926 г. по указанию императора Хайле Селассие I, тогда еще регента раса Тэфэри. Хронологически они делятся на три части: до рождества Христова, после него и со времени принятия в IV веке страной христианства. Кроме того, автор приводит царские списки наиболее могущественных областей Эфиопии, в частности Тыграя и Шоа.

При внимательном рассмотрении оказывается, что в первой части царских списков, в которой перечисляются правители древнейшей Эфиопии, помимо библейских имен встречаются, хотя и в искаженном виде, имена царей Нубии и египетских фараонов. Видимо, здесь проявилось присущее национальной историографии многих африканских стран желание как бы «удлинить» свою историю, связать ее с одной из блестящих цивилизаций прошлого. Именно поэтому на карте современной Африки появились названия существовавших в Средневековье относительно мощных и богатых государств, таких как, например, Гана и Мали.

Правда, в трудах эфиопских историков такая тенденция не является превалирующей. Для удовлетворения национального чувства вполне хватает упоминания в Библии легенды о сыне царя Соломона и царицы Савской – первом императоре Эфиопии Менелике I, а также того факта, что уже с IV в. Эфиопия вошла в число первых христианских государств. Что же касается наличия имен египетских и нубийских правителей в хронологическом списке эфиопских царей, то составители их, скорее всего, посчитали возможным связать собственно Эфиопию с существовавшей в древние времена в верхнем течении Нила так называемой нильской Эфиопией (государствами Напата и Мероэ).

Среди ранних исторических трудов, безусловно, самое видное место занимает изданная на амхарском языке работа Тэкле Цадик Мэкурии – фактически долгие годы единственная полная история Эфиопии, охватывающая развитие страны с древнейших времен до середины XX в. Состоит она из пяти отдельных томов, что само по себе позволяет определить периоды, на которые можно подразделить прошлое страны. (Летоисчсление ведется по эфиопскому календарю. – Г.Ц .)

Все эти тома неоднократно переиздавались. Пятый из них, связанный с правлением последнего императора, выдержал девять изданий. Объясняется это, прежде всего, тем обстоятельством, что, будучи единственной в своем роде работой, этот том на протяжении многих лет служил в качестве школьного учебника по истории Эфиопии. Немаловажную роль играл и апологетический характер изображения деятельности императора Хайле Селассие, что отвечало интересам государственной идеологии.

Описание самой Эфиопии Тэкле Цадик Мэкурия начинает со второго тома своей «Истории», посвященного становлению и развитию государства Аксум и правившей в стране до середины XIII в. династии Загуэ, на время узурпировавшей власть у Соломоновой династии. Для историков страны, постепенно терявшей свое заметное место в мире, Аксум – это эталон процветания эфиопской государственности, золотой фонд любого исторического писания. «Аксум, – отмечает автор, – столь важен для Эфиопии потому, что ни до него, ни после на территории страны не было такого расцвета цивилизации, не воздвигались такие памятники, не плавали так далеко на восток корабли, не простиралось на Аравийский полуостров и на Нубию эфиопское влияние». Историки этого периода не пытаются скрыть ностальгию по временам, когда их страна называлась в ряду с другими мировыми цивилизациями.

Тэкле Цадик Мэкурия описывает возникновение и развитие Аксумского царства как бы в двух параллельных повествованиях. Первое, более научное, основано на исследованиях европейских ученых, в частности, результатах археологических экспедиций немецкого археолога Э. Литтмана, на расшифровках сохранившихся надписей. Второе включает в себя сведения как из священного для эфиопов сборника древнейших легенд «Кэбрэ Нэгэст» («Слава царей»), так и из произведений устного народного творчества. Это и легенда о царице Савской, и предание об огромном змее Арве, правившем Аксумом в течение 400 лет.

Оценивая состояние исторической мысли в Германии к началу XVIII в., немецкий историк Гётнер писал: «История являла собой копилку самых невероятных курьезов, в которой хранилось все, что нельзя было поместить в другом месте. Никто не помышлял ни о единстве, ни о внутреннем развитии. Если пытались установить какую-либо периодизацию, то она неизбежно приобретала теологическую окраску. Согласно взгляду, который вел свое происхождение со времен еще пророка Даниила, история рассматривалась как история четырех монархий: вавилонской, персидской, греческой и римской». Все сказанное выше с полным правом можно приложить и к восприятию истории своей страны некоторыми эфиопскими историками. В силу ряда особенностей социально-экономического и культурного развития Эфиопии такие представления оказались живучими и фактически сохранились вплоть до середины XX в.

В период расцвета Аксума в страну проникло христианство, со временем ставшее государственной религией. Это событие, относящееся к IV в. н. э. нередко занимало ключевое место в работах местных историков. Так, помимо специальной главы «Рождение, смерть и воскрешение Господа нашего Иисуса Христа», Тэкле Цадик Мэкурия дал в своей книге историю зарождения христианства в целом. При этом в работах того времени, да и позже, особенно проявлялась характерная для национальной историографии концепция, согласно которой Эфиопия рассматривает себя прежде всего как не одну из стран Африки, а как часть христианского мира (академик Б. А. Тураев образно определил ее место как «захолустье христианского мира».) В соответствии с этой концепцией, истоки своей истории и культуры эфиопские историки видят в христианстве, религии, связывающей Эфиопию с Римом и Византией. Описывая далее период эфиопского Средневековья, автор добросовестно упоминает наиболее важные события истории страны. Несмотря на их кажущееся обилие, история тех времен создает впечатление статичности. Основное внимание при этом уделено деятельности императоров, которая рассматривается главным образом по двум направлениям: войны с соседними мусульманскими государствами и вклад правителей в укрепление христианской религии.

По расположению и полноте материалов данная часть работы, как и предыдущие, во многом напоминает двухтомное исследование англичанина Бэджа. Отзыв И. Ю. Крачковского на работу английского историка почти полностью применим и к «Истории» Тэкле Цадик Мэкурия: «Изложение всюду носит элементарно-прагматический характер сопоставления различных источников в большинстве путем механических приемов. В отдельных частях по своим материалам книга не лишена интереса: так, приведено очень большое количество списков царей в различных редакциях».

Меньшая степень подражания европейским историкам характерна для последнего, пятого, тома «Истории» Тэкле Цадик Мэкурия, охватывающего период централизации и территориального расширения эфиопской империи, усиления абсолютизма и борьбы за сохранение независимости страны. Если в четырех предшествовавших томах автор сумел в целом сохранить какую-то беспристрастность в своих оценках далеко отстоящих событий, то последний том являет собой апологетику императора Хайле Селассие I. Основная идея историка та, что преобразование Эфиопии началось лишь с воцарением последнего монарха. Иначе говоря, все, что было до него, сводится к феодальной раздробленности, смуте, постоянным междоусобным схваткам. Подобный подход историка к трактовке событий с середины XIX в. неизбежно привел к искажению соотношения вклада предшественников Хайле Селассие на императорском троне в дело модернизации и укрепления Эфиопии. Например, список приглашенных зарубежных гостей на коронацию последнего монарха занимает почти столько же места, сколько описание всех реформ императора Менелика II, положившего начало трансформации эфиопского государства и возглавившего в конце XIX в. борьбу за сохранение независимости страны.

Апологетика присутствует и в описании поведения императора в главной битве при Майчеу, в ходе которой погиб цвет императорской гвардии во время Итало-эфиопской войны 1935–1941 гг., определившей поражение эфиопской армии. Касаясь щекотливой темы отъезда Хайле Селассие из страны в эмиграцию, историк сообщает, что во многом император сделал это под давлением духовенства и народа, которые считали, что «пока жив монарх – жива и Эфиопия». Не случайно, как уже отмечалось, работа этого эфиопского историка на протяжении многих лет использовалась в качестве школьного учебника по истории.

К немногочисленным историческим работам раннего периода относится и опубликованная на амхарском языке в начале 1960-х годов книга Ильмы Дерессы, исследовавшего развитие страны в XVI в. В центре внимания автора находятся события войны Эфиопии с армией имама приграничного государства Адаль Ахмедом Гранем, когда под вопросом было само существование эфиопского христианского государства. Из всех эфиопских историков Ильма Дересса, пожалуй, наиболее полно воплощает преемственность традиций эфиопской историографии. По сути дела, его работа представляет собой слегка модернизированную средневековую хронику со всеми ее характерными особенностями. Объясняется это тем, что она является компиляцией двух средневековых источников: эфиопской «Краткой хроники» и «Завоевания Эфиопии», написанной арабским автором Шихаб эд-Дином Абд-эль Кадаром (известным по прозвищу Араб-Факих) и изданной в 1881 г. Ренэ Бассэ.

Для понимания процесса развития исторической мысли в Эфиопии интерес представляет главным образом предисловие автора, пожалуй, единственная самостоятельная часть его работы. Во-первых, в нем содержится редкая для эфиопских работ попытка периодизации истории страны, а во-вторых, в новых внешних условиях претерпевает изменение направленность апологетики. В условиях завоевания большинством африканских стран политической независимости историки Эфиопии, в данном случае Ильма Дересса, начинают позиционировать свою страну как часть Африканского континента, отыскивая в событиях прошлого необходимые для этого связи. Новые мотивы в исторической концепции историков Эфиопии объясняются главным образом прагматизмом императорского режима, который, учитывая складывавшуюся в тот период ситуацию в Африке, попытался, используя факт независимого развития Эфиопии, занять ведущее место в политической жизни континента.

«В наши дни, – писал Ильма Дересса, – страны Азии и Африки продолжают борьбу против империализма. Народ Эфиопии начал сопротивление империализму еще во времена величия фараонов, Персии и Рима. Эфиопские воины, павшие на полях сражений в Шембура-Куре, Амба-Гашен, Адуа и Майчеу, сражались не только за свободу своей родины, но и для того, чтобы заложить основы африканской независимости».

Заметный рост интереса к изучению истории в Эфиопии относится к середине 1960-х годов. В какой-то степени он связан с деятельностью европейских преподавателей, которые, в силу отсутствия в Эфиопии собственных научных кадров, были приглашены на работу в Аддис-Абебский университет. Многие из них использовали свое пребывание в Эфиопии для сбора исторического материала и в дальнейшем стали авторами интересных работ, сохраняющих свою научную ценность и по сей день.

Постоянно увеличивалось число молодых эфиопов, получивших образование за рубежом, главным образом в университетах Англии и США. С 1961 г. первая группа эфиопских студентов появилась в ряде вузов СССР, в том числе и в МГУ.

Вместе с тем в целом становление и развитие исторической науки в Эфиопии, как и в большинстве других стран Африки, происходило под влиянием и при участии зарубежных историков.

В 1963 г. по инициативе императора Хайле Селассие I при Аддис-Абебском университете был создан Институт эфиопских исследований, главный центр по изучению исторического прошлого страны. Следует отметить, что на протяжении своего правления император придавал большое значение популяризации имиджа Эфиопии за рубежом. И в этом отношении история Эфиопии с ее традициями независимого развития, наличием собственной письменности и другими уникальными особенностями играла важную роль. Характерно, что правящий режим поощрял лишь изучение истории Эфиопии, практически в стране не создана ни одна историческая работа о внешнем мире.

Наличие незначительного числа эфиопских историков обусловило то обстоятельство, что штат Института эфиопских исследований составили главным образом европейских ученые, научная продукция которых, за небольшим исключением, составляла все то, что выходило в Эфиопии по ее истории. Сотрудниками института в разное время были такие известные эфиописты, как Ж. Доресс, С. Рубенсон и ряд других. Долгое время его возглавлял Р. Панхерст, один из самых известных исследователей истории Эфиопии. Помимо многочисленных статей его перу принадлежат два фундаментальных исследования по проблемам социально-экономической истории страны. Его работы отличаются огромным количеством использованных источников, многие из которых приводятся впервые.

Что характерно для публикаций Р. Панхерста, впрочем, как и для других авторов-неэфиопов, – это уход от изучения современных проблем страны, так или иначе связанных с личностью и деятельностью императора. Благодаря усилиям официальной пропаганды, эфиопский монарх превратился в некую «священную корову», не подлежащую никакой критике. Отсюда предпочтение историков заниматься изучением проблем, далеко отстоявших от современности. Пожалуй, единственное исключение – работа английского автора Р. Гринфилда, в прошлом преподавателя истории Аддис-Абебского университета. Значительная часть его книги посвящена исследованию проблем попытки смещения Хайле Селассие, предпринятой в декабре 1960 г. императорской гвардией. Автор приводит немало фактов, свидетельствующих о подлинной внутриполитической ситуации в Эфиопии, о репрессивной политике правящих кругов и зарождении в стране сил протеста. Понятно, что книга была запрещена для продажи в Эфиопии, а ее автор лишен возможности въезда в страну.

Еще в более незавидном положении оказывались эфиопские историки, вынужденные приспосабливаться к условиям полицейского государства с жесткой цензурой. Это обстоятельство не позволяет определить истинный круг интересов этих историков, либо предпочитавших заниматься проблемами относительно безопасными, либо, что было крайне редко, создававших работы апологетического характера. В целом же при рассмотрении работ этой группы историков бросается в глаза желание их авторов избежать изучения проблем текущей истории. После упомянутой пятитомной «Истории» Тэкле Цадик Мэкурии при Хайле Селассие не было создано ни одного обобщающего труда, охватывающего все этапы исторического развития страны. Два из наиболее популярных направлений их исследований – это церковь в истории страны и воссоздание событий средневекового прошлого.

Одной из лучших исторических работ является книга Тадэссе Тамрата, в которой исследуются взаимоотношения государства и церкви в период от восстановления на престоле Соломоновой династии в 1270 г. до начала мусульманского вторжения в XVI в. В отличие от своих предшественников, автор не просто фиксирует события прошлого, но и пытается найти в рассматриваемых событиях причины их возникновения и место в общей картине исторического развития Эфиопии. Меняется и отношение к собственно эфиопским историческим источникам, налицо стремление отделить исторические факты от надуманных версий. В какой-то степени меняется и соотношение между европейскими и эфиопскими источниками. Хотя источники европейского происхождения по-прежнему составляют источниковую базу, тот же Тадэссе Тамрат по мере возможностей старается сопоставить их с материалами эфиопских хроник. Так, в своей работе он использует около двадцати неопубликованных манускриптов из эфиопских монастырей.

Проблемы исторического развития древней Эфиопии и истории Эфиопской церкви составляют круг интересов Сергеу Хабле Селассие, выпускника теологического факультета Боннского университета, первого президента Исторического общества Эфиопии, созданного в 1970 г. Анализируя взаимоотношения между церковью и правителями Аксума, он подчеркивает уникальность процесса христианизации Эфиопии по сравнению с аналогичными процессами в других странах. Эта уникальность, по его мнению, заключается в том, что, в отличие от Греции и Рима, христианство шло от правителей к низшим классам, и, поскольку император был первым среди обращенных в новую веру, он обеспечивал защиту христианскому населению. «Эфиопия гордится тем, – отмечает историк, – что принятие христианства в стране произошло без пролития крови, как в других странах». В данном случае эфиопский историк демонстрирует незнание особенностей процесса христианизации ряда других стран мира, в частности Византии и Руси.

Тадэссе Тамрат и Сергеу Хабле Селассие являются авторами исторического раздела первой в стране работы об Эфиопской церкви. Оценивая роль церкви в истории страны, они отмечают, что «христианство было здесь не просто религиозным явлением, но являлось составной частью жизни общества. Церковь представляла собой не только религиозный институт, но на протяжении многих веков была хранительницей культурных, политических и духовных ценностей Эфиопии». Подобная оценка находилась в русле официальной идеологии, стремившейся к сохранению и повышению престижа христианской религии среди населения страны.

Временам, далеко отстоящим от современности, посвящены работы и других историков Эфиопии. Так, работа Мерида Уолде Арегая посвящена проблемам развития страны в 1508–1708 гг. Зэуде Гэбре Селассие исследует процесс расширения территории страны во второй половине XIX в. Эту же проблему исследует в своей работе Уолде Цадик.

Особого упоминания заслуживает вышедшая в свет в 1975 г. монография Зэуде Гэбре Селассие, посвященная периоду правления императора Йоханныса IV. Фактически это последнее историческое исследование периода правления императора Хайле Селассие. Ее автор на момент прихода к власти в Эфиопии военного руководства занимал пост министра иностранных дел императорского правительства и, находясь в эти смутные дни за границей, решил не возвращаться на родину. На основании документов английских, французских, немецких, итальянских, египетских и суданских архивов, а также используя источники эфиопского происхождения, Зэуде Гэбре Селассие исследует один из этапов создания централизованного эфиопского государства и борьбы за сохранение территориальной целостности страны. Эта работа по научному уровню не уступает большинству монографий европейских историков-эфиопистов, что свидетельствует о развитии национальной исторической науки в целом. Пожалуй, недостатком этой работы является некоторая апологетика личности и деятельности императора Йоханныса IV, что, скорее всего, объяснялось желанием потомка императора возвысить фигуру своего прапрадеда.