Регалии Дмитрия Петрова можно перечислять бесконечно: полиглот, переводчик-синхронист, преподаватель, писатель, телеведущий. Однако главное, что следует знать об этом талантливом человеке, - Дмитрию удалось сделать изучение иностранных языков простым, понятным и увлекательным занятием для многих людей, которые уже отчаялись заговорить на чужеземных наречиях.

Детство и юность

Будущий гуру иностранных языков родился в Новомосковске (что в Тульской области) 16 июля 1958 года. С раннего детства маленького Дмитрия окружала иностранная речь: бабушка Петрова читала внуку сказки на европейских языках, отец профессионально переводил с итальянского, мама же работала учителем немецкого. Родители Дмитрия даже познакомились в общежитии университета иностранных языков.

Так Дмитрий уже к школьному возрасту получил четкие представления о структуре разных языков, а с пятого класса начал серьезно изучать английский и немецкий. Однако этого любознательному подростку казалось мало, Дмитрий начал заниматься дополнительно и уже к концу школы свободно читал на английском, немецком, итальянском и французском. Успехов в последних двух языках молодой человек добился самостоятельными занятиями.

Выбор дальнейшей профессии казался очевидным: сразу после школы Дмитрий Петров поступил в институт иностранных языков в Москве (сейчас это МГЛУ).

Карьера

Окончив институт, Дмитрий начал карьеру с работы преподавателем. Уже в то время у молодого специалиста сложилось представление о том, как можно проще понять структуру иностранного языка и в кратчайшие сроки заговорить на нем. Постепенно Петров оттачивал собственную методику, параллельно изучая новые языки и наречия.

Осваивал Петров и синхронный перевод. По признанию полиглота, профессия синхрониста - одна из самых сложных в области иностранных языков. Здесь переводчику требуются и безупречное знание языка, и мгновенная реакция, стрессоустойчивость и, конечно, серьезный уровень общей эрудиции. Позднее Дмитрий поделился некоторыми подробностями такой работы, а также курьезными случаями в книге «Магия слова», которую написал вместе с другом, журналистом Вадимом Борейко.

В синхронном переводе Дмитрий достиг серьезных успехов. Полиглота признали одним из лучших специалистов в России, его постоянно приглашали работать на встречах самого высокого уровня. Как Петров признавался в интервью, ему удалось поработать с , и другими политиками и общественными деятелями.

Вскоре Дмитрий Петров открыл собственную школу иностранных языков, получившую название Центр инновационно-коммуникативной лингвистики. В стенах этой школы Петрову удалось то, что раньше казалось невозможным: ученики начинали говорить на выбранном языке уже на первом же занятии, а спустя только 16 уроков спокойно поддерживали повседневные разговоры с носителями языка.

В 2012 году на телеканале «Культура» стартовал новый проект Дмитрия Петрова - программа «Английский за 16 часов». Все 16 уроков, проведенных полиглотом, позволили миллионам зрителей на собственном примере убедиться: изучение иностранного языка бывает простым, увлекательным и главное – результативным.

Первый урок Дмитрия Петрова в программе «Английский за 16 часов»

Пример участников этого нестандартного реалити-шоу и правда мотивирует: 8 человек, не владеющие английским, на первом же занятии начали общаться друг с другом и Дмитрием, а к концу цикла передач уже уверенно обсуждали серьезные темы на иностранном языке.

Участниками шоу стали популярные личности. Так, в первом сезоне за «парту» сели актер , писатель Олег Шишкин, актриса . А во втором сезоне, посвященном итальянскому языку, зрители увидели режиссера , певицу , актрису и других публичных персонажей. За несколько лет зрители «Полиглота» успели познакомиться с французским, испанским, немецким, а также китайским и хинди.

Сам Петров на вопрос «Сколько языков вы знаете?» отвечает с улыбкой. По утверждению полиглота, «знать» даже родной язык полностью невозможно: всегда останутся пласты узкопрофессиональной лексики, не знакомой обывателю. Зато можно легко поддерживать разговор на бытовом уровне, понимать других и доносить собственные мысли.

В активе полиглота - около 50 языков, на которых Дмитрий может читать. Еще порядка 30, на которых переводчик свободно изъясняется, и 8 языков, с которыми готов профессионально работать. Однако и это не предел, признается Дмитрий.

В основу методики Дмитрия Петрова, по его словам, легли принципы психологии и математики. Прежде всего необходимы мотивация и комфортная обстановка, которые сами по себе означают серьезную часть успеха. Когда первые принципы выполнены, в дело вступает математика, помогающая разложить «дремучий лес» непонятных слов и грамматики на простые формулы и комбинации, которые с легкостью усваиваются за пару занятий.

Личная жизнь

Личная жизнь Дмитрия Петрова сложилась счастливо. С будущей женой полиглот познакомился в общежитии института имени Мориса Тореза. Анамика Саксена, индийская красавица, приехала в Москву, чтобы изучать русский язык и культуру, Дмитрий же в то время уже преподавал. Вскоре молодые люди поженились, а через некоторое время Анамика подарила мужу первенца - сына Демьяна.

Сначала Дмитрию с пополнившейся семьей приходилось ютиться в общежитии того же института, но спустя три года удалось купить собственную квартиру. Всего у Дмитрия и Анамики трое детей, младшие – Илиан и Арина. Старший пошел по стопам родителей и связал биографию с иностранными языками. А вот младшие выбрали другой путь - Илиан поступил в академию народного хозяйства, а дочь Арина решила стать медиком.

Дмитрий Петров сейчас

Зрители же следят за новостями в фан-группах в «Инстаграме» и других социальных сетях, где поклонники делятся фото и видео Дмитрия Петрова, а также описаниями собственных успехов, ожидая нового сезона уже полюбившейся программы «Полиглот».

Дмитрий Петров.

материалы пресс-служб.

Дмитрий Петров: «В семье я говорю только на русском»

Услугами переводчика программы «Полиглот» пользовались все президенты нашей страны. Теперь же поучиться иностранному языку у именитого преподавателя может каждый.

Услугами переводчика программы «Полиглот» пользовались все президенты нашей страны. Теперь же поучиться иностранному языку у именитого преподавателя может каждый. На освоение базовой структуры любого языка Дмитрий отводит 16 часов.

— Дмитрий, у вашей программы говорящее название — «Полиглот», и вы таковым действительно являетесь. В вашем активе около 30 языков, а изучали вы и вовсе около 100. Но был ли какой-то язык, который стал камнем преткновения даже для вас?
— Есть несколько языков — это основные европейские, которыми я пользуюсь и как преподаватель, и как переводчик-исследователь, и как телеведущий. Есть ряд других языков, с которыми я неплохо знаком, но при этом не будем утверждать, что знаю их очень хорошо. Есть древние языки, на которых я могу читать, но говорить на них мне уже не с кем. Например, латинский или древнегреческий. Есть языки, которые я осваиваю, когда мне предстоит поехать в какую-то страну, даже если на этом языке говорят только там. Теперь что касается сложности в их изучении. На всех языках говорят люди, и они, в принципе, не так сильно отличаются друг от друга. Даже тот язык, который мы считаем непростым, труден в силу непохожести на структуру нашего родного языка. Приведу пример. Допустим, часто слышишь: вот, в тюркских языках или языках финно-угорской группы, таких как финский или венгерский, 10—15 падежей. Но зато там нет предлогов! То есть наличие определенных трудностей компенсируется какими-то позитивными сторонами.

— Тогда, может быть, назовете свою личную иерархию языков? От сложного к простому.
— Простое — это, как я уже сказал, набор основных европейских языков: английский, французский, испанский, итальянский, немецкий. Ими я пользуюсь достаточно часто. Естественно, я владею ими лучше и свободнее, потому что чаще бываю в этих странах, чаще работаю с этими языками и чувствую себя с ними гораздо комфортнее, чем, например, с языками тюркскими, которыми тоже интересуюсь. А в Казахстане я даже помогал при создании методики изучения казахского языка, но тем не менее не буду утверждать, что знаю его настолько хорошо, потому что сталкиваюсь с ним гораздо реже.

— Вы продолжаете изучать новые языки?
— Ну, если мы с вами разговариваем, значит, я по некоторым признакам живой. (Смеется.) И этот процесс не закончился.

— То есть вы пока не набрали для себя того необходимого количества, на котором решили остановиться?
— У меня такая корзина языков, которые я еще планирую изучить, что мне ее хватит на несколько жизней. (Смеется.) Из тех, которыми собираюсь заняться в ближайшее время, — это китайский. Я занимался им немного, более того, когда был в Китае, даже применял свои самые базовые знания. Но вот сейчас решил освежить его вновь.

— Вы бывали во всех странах, чьи языки вам знакомы?
— Это параллельный процесс. Если я еду в страну, то стараюсь хотя бы элементарно освоить ее язык. А если изучаю язык, то стараюсь поехать в эту страну, чтобы применить его на практике.

— Сейчас вы занимаетесь с очередной звездной группой испанским языком. Какие у вас с ним взаимоотношения?
— Когда я был совсем маленьким, мне подарили книгу «Дон Кихот», естественно, на русском языке. Но это очарование испанской культуры и менталитета я почувствовал уже тогда. И это же был один из первых языков, на котором я попробовал говорить, не изучая его формально. В школе я учил английский и немецкий, но пользовался тем, что в городе Новомосковске, где тогда жил, было много студентов из Латинской Америки, с Кубы. И я просто приставал к ним на улице, начинал говорить по-испански, они откликались. То есть это ощущение общения на языке с живыми людьми, в частности, пришло ко мне именно через знакомство с испанским языком.

— Первое знакомство с языками у вас началось в детстве через зарубежные сказки, которые в оригинале читала вам бабушка. Как вы их воспринимали?
— Так же, как каждый ребенок воспринимает сказку. С какого возраста мы начинаем детям читать? Как только они родятся. Но они еще не знают слов. Поэтому сначала сказка, или вообще язык, воспринимается ими через эмоции, через образы. И только потом через слова и грамматические структуры. То есть для меня сказка — это была некая картинка. Конечно, я понимал не все слова, но самое главное, что у меня появилось ощущение, что это — часть какого-то пространства, в которое хочется войти и понять.

— А какие вам читали сказки?
— На английском это были сказки «Тысяча и одна ночь», на французском — Шарль Перро, на немецком — братья Гримм.

— И потом, уже в школе, это, наверное, помогло вам воспринимать языки не как что-то чуждое, а знакомое и родное.
— Да, языки уже тогда не были для меня чуждым пространством. А учитывая то, что моя мама была и моей учительницей в школе по иностранному, с этим проблем вообще не возникало.

— Своих детей вы тоже с детства погружали в язык?
— Поскольку семья у нас интернациональная, мои дети уже с ранних лет попадали в среду, где говорили на других языках. А старший сын и вовсе выбрал профессию лингвиста, переводчика. Причем без какого-то насилия с моей стороны.

— А на дочку вы не обижаетесь, что она хочет поступать в медицинский?
— Ну кто же обижается на то, что в семье будет свой медик? Это тоже своего рода язык — тела и здоровья. Хотя не знаю, насколько это ее окончательное решение, ей пока 15 лет.

— Ваша супруга Анамика — из Индии. Когда вы познакомились, она уже свободно говорила на русском языке?
— Она говорила на нем как на иностранном. Сейчас она говорит на нем как на родном.

— Но для вас это стало стимулом изучить хинди?
— Да, потому что когда есть возможность освоить язык с помощью носителя — это совершенно уникальная ситуация. А если есть такая возможность в семье — тут уж сам бог велел.

— Если в семье у вас все свободно пользуются языками, вы, наверное, относитесь к ним с особенным пиететом? Не устраиваете дней: сегодня мы говорим исключительно на английском, завтра — на хинди, на немецком и так далее…
— Когда мы живем в Москве, комфортной средой, конечно, остается русский язык. Хотя при желании мы могли бы перейти и на ряд других. Помните эту цитату: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины ты один мне поддержка и опора… русский язык». Конечно, родной язык ничто не заменит. Но и от других я не могу сказать, что устаю.

— У кого из ваших телевизионных учеников наметился наибольший прогресс в изучении испанского?
— У каждого своя скорость, и любой преподаватель знает, что нельзя оценивать по тому, как обучающийся ведет себя на занятии в классе. У кого-то мощный эффект приходит через какое-то время, у кого-то — такое взрывное, креативное, мгновенное восприятие информации. Это вопрос темперамента человека. Поэтому я доволен всеми.

— На вашем счету — еще один огромный опыт. Это работа с тремя российскими президентами.
— Здесь речь идет о переводческой работе, о синхронном переводе. В таком формате мне удалось переводить и Горбачева, и Ельцина, и Путина.

— Какие самые запоминающиеся впечатления остались от такой работы? В чем ее особенность?
— Во-первых, это, конечно, более высокая степень ответственности. А с другой стороны, большая предсказуемость. Потому что люди, занимающие высокие посты, как правило, говорят очень выверенным языком, по возможности избегая каких-то двойных толкований. Поэтому для профессионального переводчика они — идеальные клиенты.

— Что за история была, когда вы переводили Путину, но были при этом переводчиком со стороны Исландии?
— Да, я сопровождал в поездке исландского президента, когда он приезжал с официальным визитом в Россию. Кроме Москвы он был в Петербурге, в Новгороде, на Крайнем Севере, и во всей этой поездке я находился с ним. А с Путиным у него была личная беседа, которую я переводил. И в том числе официальную встречу в Большом зале приемов в Кремлевском дворце.

— А переводили вы с исландского языка?
— Нет. (Смеется.) Он говорил по-английски. Но на исландском языке президент читал официальную речь, которую я тоже переводил. Правда, текст знал заранее, так что буду откровенным. (Смеется.)

— То, что наш президент говорит на иностранном языке, наверное, и для страны, и для него лично — большой плюс?
— Для него лично, разумеется, это большой плюс, как и для каждого человека. Но говоря о нем как о политической фигуре — это, конечно, другое дело. Знание языков очень важно на международной арене. Политик, говорящий на иностранных языках, воспринимается уже с некоторым придыханием, с большим пиететом.

— Мне очень понравилось, как вы в интервью встали на защиту Виталия Мутко, который читал свою выученную за два дня речь на английском языке…
— Да, этого требовал формат, и он это сделал. Более того, иностранные коллеги оценили это очень позитивно, потому как они все прекрасно знали — Мутко не говорит на языке. Сам факт того, что он сделал над собою усилие и выступил по-английски, вызывает уважение. Мы же всегда восхищаемся, когда к нам приезжает иностранец и хоть два слова скажет по-русски.

— Вам самому когда-нибудь приходилось прибегать к услугам переводчика?
— Буквально несколько месяцев назад я делал презентацию своей методики в Вильнюсе. Большая часть аудитории русским языком владела, поэтому они слушали меня без переводчика. Но часть присутствующих, как раз то поколение, которое утратило русский язык, поскольку не учило его в школе, слушали мое выступление через синхронного переводчика. И для меня это было очень необычное ощущение.

— Как человеку, выучившему не один язык, вам легче сформулировать, почему все-таки одни могут освоить сразу несколько иностранных языков, а другие не в состоянии выучить и один, говоря, что у них нет способностей.
— В изучении языка есть два фактора. Первый — психология, второй — математика. Математика — это необходимость освоить базовые алгоритмы языка. А психологический фактор связан с тем, что огромное количество людей катастрофически боится делать ошибки, что совершенно неправильно. Нужно прощать себе ошибки и воспринимать их как инструмент к познанию. Прежде чем человек станет чемпионом по плаванию, он должен научиться хотя бы держаться на воде, чтобы не утонуть.

Редакция благодарит ресторан «Счастье на крыше» (Б. Путинковский пер., 5) за помощь в проведении фотосессии.

Дмитрий Юрьевич Петров - переводчик-синхронист, преподаватель перевода, автор методики изучения иностранных языков с нуля, полиглот.

Выступая на моём юбилейном вечере в ноябре 2012 года , он сказал такие слова: «Тридцать три года назад, осенью 1979 года я учился на пятом курсе инъяза. Одним из моих преподавателей был молодой человек всего лишь несколькими годами старше, чем мы, студенты выпускного курса, - Дмитрий Иванович Ермолович. Дмитрий Иванович - тот человек, с которым мы знакомы фактически 33 года, и только сегодня я осознал, что, оказывается, такое время уже нас связывает. И из этих 33 лет около тридцати лет мы с Дмитрием Ивановичем, который постепенно стал для меня Дмитрием, а потом Димой, трудимся на ниве синхронного перевода ».

Я должен признаться, что тот год, когда я преподавал в группе Дмитрия Петрова перевод с русского языка на английский, фактически стёрся у меня из памяти. Наши дружеские отношения сложились уже на практическом поприще, как у коллег-переводчиков. Мы часто работали в одной кабине синхрониста или в разных кабинах, но на одних и тех же мероприятиях. С ним всегда и приятно работать, и интересно общаться. Кроме прямой симпатии друг к другу, нас ещё связывала общая дружба с замечательным переводчиком Михаилом Шишкиным - однокашником Петрова и моим коллегой по кафедре (к сожалению, безвременно ушедшим из жизни из-за болезни).

Когда Дмитрий Петров задумался о преподавании на переводческом факультете, я с большим удовольствием представил его нашему завкафедрой, и мы стали коллегами не только по переводческому, но и по педагогическому цеху. А недавно среди моих студентов появился и успешно закончил МГЛУ сын Петрова - Демьян. Теперь он тоже успешный синхронист.

И я должен внести поправку в цитированные выше слова: ни один из нас никогда не был для другого «Дмитрием», мы практически сразу с момента начала совместной работы стали называть друг друга уменьшительным именем. Когда Петров звонит мне, он всегда начинает разговор со слов: «Привет, Дима, это Дима». И я, когда звоню ему, говорю то же самое. Это наш неизменный условный код, настройка на позитивную дружескую волну.

В последние годы Дима стал известной медийной личностью. Он ведёт популярную учебную программу «Полиглот» на телеканале «Культура». А за сколько-то лет до этого был большой выпуск программы «Антропология» ещё с одним Дмитрием - Дибровым.

Приятно сообщить, что в конце 2012 года у Дмитрия Петрова открылся в Москве собственный языковой центр , причём - что знаменательно - в Толмачёвском переулке! Уверен, Дима намеренно подобрал офис именно там: настолько велика магия слова (так, кстати, называется его книга).

Фото: Сергей Величкин и из архива семьи Петровых

На канале «Культура» в шоу «Полиглот», которое ведет наш товарищ и герой журнала «Медведь» Дмитрий Петров, ожидается новая серия - уроки итальянского. Петров расскажет, как выучить язык, не выходя из дома, за тарелкой макарон. Ну а мы решили познакомить вас между 23 февраля и 8 марта с совершенно удивительной историей его семьи, а вернее, его женитьбы на индийской красавице Анамике Саксена. Это - в общем, не просто красивая общечеловеческая, а просто-таки очень актуальная вещь на фоне всеобщего ожесточения сердец.

Крещение. Выбор веры

Варианты на выбор были такие: шииты, сунниты, индуисты, католики, коммунисты.

С индийской смуглой красавицей по имени Анамика Саксена познакомил меня ее муж, профессор Дима Петров, потомственный полиглот. Я много раз в дружеском застолье слышал роскошную историю про то, как эта экзотическая индуска попала в Россию, вроде ненадолго, потом застряла тут, обжилась и стала вполне своей, превратилась в русскую бабу, такую же, с какими мы все живем.

Ну вы сами слышали много таких историй - обрывками, по пьянке, с хохотом и прибаутками, перевирая факты, посмеялись и забыли, известный жанр.

Но однажды я позвал их одних на ужин с целью расспросить всерьез и подробно, как все было и что ее заставило так круто поменять жизнь.

Мне казалось, что эта история о перемене одной страны, одной веры на все русское - событие космического масштаба. Но оказалось, что все еще размашистей, ярче и фантасмагоричней.

И вот, значит, мы сидим пьем водку, закусываем чебуреками, Анамика рассказывает, мы слушаем, я иногда что-то спрашиваю. Итак, поехали, с ее слов записано верно:

Я росла в непростой семье, разнополюсной: мать мусульманка, а отец индус. Но и это еще не все: мама моей мамы - суннитка, а ее отец - шиит. Шииты более агрессивные, они на праздниках бьют себя до крови. А сунниты более светские, если так можно сказать. А еще есть исмаэлиты и ваххабиты, про которых я мало знаю. Трудно сказать, кто мне из них ближе…

Родственники матери были образованные люди, довольно светские. Но одна моя тетя была очень религиозной женщиной. Она устраивала все эти намазы и так далее. Собирались у нее только женщины. Нам, детям, рассказывали про историю ислама или про какую-нибудь войну. Я туда любила ходить потому, что там давали всякую вкусную еду: сладкие булки и шербет.

А со стороны отца было мало родственников. И с ними мы реже встречались, в основном на свадьбах и еще иногда на каникулы я ездила к ним. Помню, одно время у нас дома жила молодая семья, родственники со стороны отца. Они были очень верующие, каждый вечер устраивали молитву. Мы не участвовали: отец и мама были атеистами и вообще коммунистами, оба.

Значит, со всех сторон сунниты, шииты, индуисты, коммунисты - и еще же христиане: я ходила в католическую школу. Просто потому, что она считалась лучшей в нашем районе, религия ни при чем. А вот коммунистической школы, - она смеется, - у нас там не было. Впрочем, этого мне и дома хватало. Хотя, к счастью, про дедушку Ленина читать детские книжки меня не заставляли.

В школе была каждое утро молитва, все предметы вели монашки, на английском. И вот получилось так, что у меня все друзья были католики, и все праздники я отмечала вместе с ними - и Рождество, и день рождения Богородицы.

Потом, позже, я узнала, что все мои друзья боялись моего отца. Во-первых, потому, что он журналист, что-то пишет, это странно, опасно... У их-то родителей были нормальные профессии. А этот - журналист, да еще и коммунист, он наверняка что-то придумывает против страны, шпионит как минимум, так они думали. Но меня из-за этого никто не избегал. Про его жизнь я ничего не понимала, знала только, что у него много друзей, которые живут в Москве, они иногда приезжали к нам в гости… Я не знала такого слова - «коммунист», не знала, что оно значит, мне было по барабану. Они были просто папины друзья. Но я знала слова «Россия», «русские». Знала, что это не похоже на все остальное. Мне представлялось, что Советский Союз - это что-то большое, темное, серое. И страшное - потому что ничего я не знала про это.

У нас дома было много советских журналов… И еще книг много, на разных языках. Папин язык был хинди. Мамин - урду. Вообще-то можно сказать, что это один язык, просто разное написание. Урду - там шрифт арабский. Ну есть, конечно, и другие отличия. Книга, например, на урду будет «китаб», а на хинди - «пустак». Конечно, человек, который знает только хинди, он поймет слово «китаб», но сам его употреблять не будет. В нашей английской школе второй язык был хинди - как государственный. А третий язык был маратхи, местный, на нем говорили многие в нашем штате. Он похож на хинди… Но когда к нам в Бомбей приезжали люди из Дели, маратхи они не понимали.

В Москву я попала не по коммунистической линии, как можно было бы подумать, а с родителями, когда они поехали в СССР. Правда, сперва мы поехали вдвоем с отцом, а мама - только через полгода, она в Индии дорабатывала до пенсии. Мы с отцом приехали в апреле 1981-го. Поселились в квартире на улице Буракова, это между «Сокольниками» и «Семеновской». Отец стал работать в издательстве «Прогресс» переводчиком. И еще ходил к кому-то в гости. А я одна сидела дома - с ноября по апрель. Мне мало что было понятно в той жизни, а он мне ничего не объяснял. У нас с ним были сложные отношения…

У меня было много свободного времени, так что я много читала. На английском - все, что удавалось найти. Брала в основном у знакомых индусов. Читала, слушала музыку, чаще Боба Марли, хотя я никогда не пробовала марихуану, и Элтона Джона. При этом я покуривала отцовские сигареты. Думала, он не замечает этого, не знает, что я курю. Но однажды он сказал: «Слушай, если ты куришь, то пойди и купи себе сигареты. А мои не надо курить».

Он курил «Столичные», ну и я тоже поначалу, у меня же не было выбора. А себе я стала покупать болгарские, в основном «Вегу» - у нее была самая красивая пачка. И еще «Стюардессу» и «Ту-134».

Однажды я сказала отцу: «Хочу вступить в партию». На что он мне ответил: «Ну что ж, ты будешь просто так вступать, ни с того, ни с сего? Вот тебе “Капитал”Маркса, прочти сперва». Я как увидела этот «Капитал», в партию сразу расхотелось. Эту книжку даже не открыла ни разу.

Отец переводил книги с русского на хинди. Первое время, пока мне нечем было заниматься, я переписывала то, что он писал от руки. У него был ужасный почерк, кажется, я одна его понимала. Я от руки же и переписывала - машинки с хинди у нас почему-то не было. Помню, переписывала «Преступление и наказание». Я это делала на автопилоте, не особенно вникая в смысл. Студент зарубил старушку - ну и хер с ней. Не вникала, может, потому, что мне на хинди трудно читать, образование-то английское.

Сначала я собиралась в Москве год пожить, а потом, как только исполнится восемнадцать, уехать домой. Я очень хотела уехать! Я про эту страну не думала никогда - что я сюда приеду, стану тут жить… Этого не было в моих планах. И мне было все равно, где год проучиться. И я, ни о чем особо не задумываясь, поступила на подфак Иняза. Поскольку мы что-то не успели оформить, я начала учиться только с ноября. Специальность - переводчик с русского, а второй язык я взяла французский.

Когда я начала учиться, у меня появились друзья, которые приехали из Индии не с родителями, а по коммунистическим делам. Я знала, что у них проводились какие-то собрания, но меня туда не звали.

Ну что Москва? Я всегда думала, что нормальные люди живут в Бомбее! Там у меня друзья, там я найду себе учебу, работу, мужа, конечно - это самое главное. Какого мужа? У нас в школе был предмет для католиков - «катехизис». А для некатоликов, для нас, был другой предмет - типа «морали и нравственности»: нормы поведения, что такое хорошо, что такое плохо, уважение к старшим и др. И вот в седьмом классе на уроке нам задали сочинение о том, каким должен быть идеальный муж. Десять пунктов. Девять я быстро придумала, а с десятым получилась заминка. И я десятым пунктом вот что вписала: чтоб у него были глаза, как у Пола Ньюмана. Учительница была недовольна: ну при чем тут цвет глаз, разве можно так легкомысленно к этому относиться! Тем более в Индии, где такие глаза редко увидишь… Это можно было понять так, что я не прочь гулять с англичанами.

Я тогда не собиралась замуж, хотя у меня было что-то вроде жениха: индус, конечно, хороший человек, кинорежиссер. Правда, я у него не снималась. В Бомбее многие были связаны с кино - там Болливуд. У меня и дядя работал в кино, он был режиссером совместного фильма «Хождение за три моря», про Афанасия Никитина. Однажды, в шесть лет, я у него снялась: сыграла роль дочери одного из партизан, которые в Гоа воевали против португальцев.

Бомбей - это португальское название, там же их порт был. А Мумбаи - индусское название, до и после португальцев, в честь какой-то богини, покровительницы рыбаков. Бомбей-Мумбаи; что же, у каждого Абрама - своя программа.

В Мумбаи живет моя сестра, она врач-офтальмолог. Это уважаемая работа, но она немного получает. Потому что просто принципиально не идет в частный сектор. Может, это оттого, что папа коммунист? Так нас воспитывал? Хотя я не замечала, чтоб он нас как-то воспитывал. Впрочем, она намного старше меня, может, отец в молодости был другим. Может, он старшую дочь воспитывал, а на младшую уже сил не было?

Но, наверно, в меня он тоже что-то вложил. Я, например, в «Березку» не ходила, хотя у меня была валюта, и это раздражало всех моих друзей. Мне было как-то противно - другие не могут пройти, а я могу. Это было ужасно. Ужасно! Я только потом стала ходить, когда Дима начал зарабатывать валюту, потому что ему нельзя было туда, а мне - можно, ну вот и приходилось. И если мы решали на день рождения закатить в общежитии такой пир, чтоб все обалдели, я шла в «Березку» и покупала пару бутылок Baily"s, а на закуску паштет. И вся общага пила Baily"s- вот как пили водку. И еще же была книжная «Березка» - как раз за нашим институтом, на Пречистенке. Помню, я там покупала для Диминого отчима на день рождения Пикуля. Он очень его любил. А Солженицына я не покупала, он и так был в самиздате.

Валюта у меня была вот откуда: я получала от посольства сто долларов в месяц почему-то. Еще была стипендия, девяносто рублей. Деньги я копила на билет домой. Билет туда-обратно стоил триста долларов. Сейчас - шестьсот.

У меня было две жизни: одна с родителями, до 1985-го, а потом они уехали, и я стала жить в общаге. Отец, когда вернулся, успел пожить в Индии несколько недель, и все. Он у меня любил выпить и вообще был человеком свободных нравов.

В общагу я переехала на четвертом курсе. Помню, однажды - это в первые мои дни там - просыпаюсь утром и вдруг замечаю, что все мужики как-то бегают, прыгают, купаются, одеваются… Я у знакомых спрашиваю: «В чем дело, что случилось? Почему вы не на занятиях?» Они улыбаются так виновато и говорят: «Сегодня чешки приезжают, новый завоз!» Это надо было видеть: все мужики - женатые, неженатые - в мучительном таком ожидании, в таком волнении: чешки приезжают. Я поняла: вечером начнется такое! И началось. Кто-то кого-то ухватил, кто-то уже с чемоданом бежит, тащит чешку с собой. Это было смешно. Чешки - они, может, не лучше других, но они доступны, попроще относятся ко всему этому. Там была такая тонкость, в Инязе: в СССР переводчик - мужская профессия, потому что военная кафедра, готовили спецов для армии и Комитета. А из-за границы присылали девок, там переводчик - женская профессия.

Ну что же, советское студенческое общежитие - это хорошая школа…

Там я и подцепила Диму.

Это было так. Моей подруге надо было перевести диссертацию. Она мне говорит: «Ты ж в общаге живешь, найди кого-нибудь». Я начала искать, и мне сказали: «О, у нас есть такой спец, столько дипломов и диссертаций перевел! С любого языка на любой переводит!» Нашли его, он перевел, приходит за гонораром… А мы как раз выпиваем, закусываем, поем песни на хинди. Тут стучится в дверь кто-то - а это Дима: бородатый, в джинсах, в богатой куртке. Мы приняли работу, заплатили ему, как договаривались, восемьдесят долларов - ну можно себе сегодня такое представить? Ну, Дима, зайдите, может быть, чаю выпьете или кофе… Его не надо было просить два раза. Зашел, сел. Сидит пьет - чай с молоком. Все наши на хинди говорят, а я время от времени предлагаю: «Ребята, давайте по-русски». Но они чуть по-русски поговорят, а потом опять на хинди. Я опять прошу… Но Дима сказал: «Не надо, я еще полчаса посижу и буду все понимать».

Потом мы с Димой еще встретились на проводах нашей общей знакомой немки. И так далее, и тому подобное. Дима семнадцать лет в общаге прожил! Пять лет - свои законные, потом еще двенадцать - со мной и со старшим сыном. Там же у нас в 1989 году родился Демьян, и мы жили с ним в общаге. У меня была отдельная комната как у иностранки. Диму не всегда пускали, хоть он и законный муж: «Ничего не знаем - ночуй по месту прописки». С этим было строго: когда была облава, один человек по фамилии Петросян выпрыгнул в окно и сломал ногу. Так что Дима ко мне, своей жене, иногда в окно залезал, как Ромео к Джульетте. Но потом как-то наладилось, вахтерши его признали и даже работали няньками у Демьяна.

А на новый, 1992 год мы купили квартиру. Если кому интересно - за шесть с половиной тысяч долларов США. Трехкомнатную, хорошую, с балконом, три минуты до метро и даже, как говорится, с/у разд.

Я к тому времени уже окончила институт и пошла в аспирантуру, но ее не закончила - Дема же родился. Подрабатывала то уроками, то переводами, то в школе частной преподавала. Некоторых удивляет мой акцент. Объясняю, что говорю на индийском варианте английского языка. И у меня литературный индийский акцент. Дима, когда в Индии, говорит там не с британским акцентом, а с индийским. Иначе было бы как-то дико, там - с британским! Впрочем, когда Дима говорит с индийским акцентом, я думаю, что он над нами просто издевается.

Жили мы тихо и мирно, никто меня не трогал. И вдруг в один день все переменилось! Меня начали на улице останавливать менты. А раньше никогда не трогали! Утром я вышла на улицу - я была иностранкой. А вечером вернулась - я была уже черножопая. За один час все переменилось. Это было после взрыва домов в Москве… Начали меня тормозить. Это в основном приезжие менты, московские-то понимают, что я не с Кавказа точно. Здешние тут же определяют: «Индианка?» Ну. Надо бы точку ставить на лбу, но у меня от нее почему-то голова болит. Хотя менты и так уже от меня отстали. Года два назад. С ними главное вот что: в глаза им не смотреть. Это как с собакой: если ей не смотреть в глаза, она и не кинется на тебя. Вот, бывало, иду, а на меня стена серая ментов… Раньше я начинала паниковать: все документы на месте? А надо смотреть не на них, а сквозь них, и идти прямо на них.

Иногда я думаю: «Может, это после того, как я крестилась? Крест меня спасает?»

А с крещением получилось так.

В 1990 году Димин отчим за пятьсот рублей купил дом в деревне Мамонтова Пустынь, под Тамбовом. Он рыбак, а там озеро, рыба - плотва, лещ, карась, сом, налим. Мы, бывало, просыпаемся, а отчим ведро рыбы уже несет. И еще там много грибов. Там так: много рыбы - значит, мало грибов, и наоборот. Но чтоб ничего не было - ни рыбы, ни грибов - или чтоб все в один год - такого не бывает.

Сначала мы туда в гости ездили, а в 1994-м тоже купили дом, правда, уже за шесть миллионов рублей, это было четыреста долларов. А пятьсот рублей в 1990-м было сорок долларов. Сейчас такой дом стоит двести пятьдесят тысяч рублей.

Первое время я там редко бывала. Я городской человек, мне это все не очень нравилось. Детей отправляла туда. Но потом Димин отчим умер, бабушка - Димина мама - осталась одна, и я стала ездить туда больше и чаще, потому что она одна не справлялась.

Когда мы туда стали ездить, деревня была небольшая, умирающая такая. Жителей - двадцать три человека, в основном старики. Магазина нет. Но мы покупали молоко у соседей: кто-то держал коз, у кого-то корова. Делаем простоквашу и творог, готовим рыбу, а нет рыбы - так грибы. Там ягоды, яблоки.

Там был монастырь, в XVIIвеке его построили, а при советской власти разрушили. От монастыря оставалась одна стена. Была видна только мозаика, там, где алтарь был. Как басурмане прошли! На алтаре стоял когда-то магазин, там продавалась водка. То, что свои же порушили храмы - это мне всегда казалось удивительным. И язык разрушают своими руками, и культуру. Мне так жалко было… В Индии, бывало, чужие храмы сносили, чужой веры. А чтоб свои - такого я не знаю. Инстинкта самосохранения нету у русских. И потому нас вон полтора миллиарда, а вас только сто сорок миллионов.

Всех здоровых мужиков в русской деревне или убили, или выслали, деградация ощущается. Но уже как-то начало все выправляться. Начали восстанавливать монастырь. Сейчас там паломничество дай бог какое! Даже и в советские времена туда полно народу съезжалось на Крещение. Купались, молились, чудеса там были постоянно и исцеления. Там никто никогда не тонул, даже по пьянке. Бывало, люди на тракторах заезжали, лед под ними проламывался - но спасались! Чудеса эти на меня не подействовали, я же очень скептична. Но я к деревне привыкла. Не сразу - но постепенно. Там же просто, там очень просто. Меня удивило больше всего то, что все местные запомнили мое имя с первого раза. Хоть там одни бабульки по шестьдесят-семьдесят лет.

Помню, в какой-то из моих первых приездов мы пошли в храм, и какой-то ребенок так ткнул в меня пальцем: «Ты кто? Это кто? Ё-маё!» Какой кошмар! Такое у него впервые в жизни - увидеть такую странную даму!

Потом привыкли.

Я там уже своя.

Мужики приходят, Диму отодвигают в сторону, спрашивают: «Хозяйка дома?» Я их иногда подряжаю крышу поправить или за дровами съездить.

В магазин я хожу в соседнюю деревню, до нее четыре километра. По четвергам там ярмарка. Так что там можно и пепси-колу купить, и мороженое. Ходу - сорок минут. Я иду и пою песню, чтоб не было скучно. Я знаю все песни битловские, все-все, и пою их на автопилоте, начинаешь одну - и дальше само. И я думаю: «Вот если бы мои друзья и педагоги увидели меня, как я иду по какой-то странной стране, по нейтральной полосе, по no man"s land, и пою песню Beatles!» У меня там есть рюкзак, из парашютного шелка. Он легкий, почти невесомый, набиваю его товарами - и обратно четыре километра по лесу.

Так что с 1998 года я там. Относясь скептически к чудесам и к религии вообще… Но мне всегда нравились ритуалы, еще с детства. Это было как игра, красиво и интересно: колокольчики, бубны - как театр. Я приходила домой и играла в храм, девочкой. В деревне я в храм стала ходить из-за детей, они же крещеные. Я их учила, рассказывала, как надо стоять, как креститься… Меня спрашивали: «Неужели Дима тебя не подталкивает, чтоб ты крестилась?» Нет, Дима - никогда. Он вообще не обсуждал со мной этот вопрос. Фамилию менять или гражданство, веру принимать - никогда он мне ничего не говорил про это.

Так вот в храм я ходила с детьми. Это в деревне, а в Москве я не ходила. Отстоишь с ними, потом они идут к причастию.

Первое время тяжело было стоять службу, а теперь нет. Так надо - значит, так надо, и все. Наверно, есть в этом какой-то смысл…

Раньше я заходила в католические храмы. Там сидишь расслабленно, по сторонам смотришь. Казалось бы, так лучше, можешь слушать, не отвлекаешься на то, что у тебя ноги болят. Но почему-то все наоборот. В костеле начинаешь слушать только когда стоишь на коленях на деревянной подставке, а это дико больно. Вот тогда-то - раз! - и начинаешь думать не о том, что у тебя болит, а начинаешь слушать молитву, участвовать в службе.

И вот однажды священник спрашивает меня, почему службу я отстаиваю, а к причастию не хожу. Он заметил. «А я некрещеная», - отвечаю.

И вдруг мне почему-то - не знаю, как это получилось - захотелось! Не могу этого объяснить.

Я решилась.

Крестили меня в озере.

Дима приехал… Купальня на берегу, там были священник с женой и монашка из монастыря. Два часа это длилось.

И так я оказалась внутри этой жизни, став православной.

Я могла б этого не делать и дальше просто водить детей в храм, или дети ходили б сами. Но - мне нравится быть православной! Я не могу сказать почему. Отстаиваю всю службу, хожу на исповедание. Но - только в деревне, а в Москве нет. По мере возможности соблюдаю пост; полностью не получается, я же курю.

Смогла бы я вернуться в Индию и там жить?

Не знаю, может, и смогла бы. Я могу там подолгу быть - но чтоб знать, что уеду обратно. Там у меня уже и нету никого - только сестра, брат и еще кое-какие родственники. А друзей-то нету там.

Меня иногда спрашивают: «Веришь ли ты в переселение души?» Я не знаю. Я не знаю! Хотя по-любому человек не помнит своего прошлого.

А может, иногда помнит. У меня однажды было дежавю. В Гималаях. Мы с отцом ездили туда на каникулы, мне было лет шесть-семь. И вот мы, дети, идем по какому-то маленькому городку, в который попали точно впервые, и вдруг я говорю: «Там, за углом, будет магазин, и я там куплю себе маленький игрушечный кинжал». И точно - за углом был магазин, и я там купила кинжальчик. Мы были детьми, и никто об этом особо не задумался. А я это запомнила. Мне было так удивительно, что я помнила эту дорогу! Вот что это такое?

У всех все по-разному. У индусов - переселение душ, у мусульман - рай с девственницами. А у коммунистов рай - это, наверно, в СССР, у иностранных коммунистов по крайней мере. Отцу очень хотелось пожить в Советском Союзе, посмотреть, как там все происходит, он ведь столько лет всем этим увлекался. Ему хотелось верить в утопию, в то, что есть такое место, где все хорошо, где все равны, у всех есть все. И вот он приехал. В первый же день он зашел в кучу магазинов - а там ничего нет. Соседи начинают его звать в гости, он приходит, а там на столе все есть. Он стал думать: «Как это происходит?» И первое русское слово, которое он узнал - это «дефицит». А второе слово - «достать», правда, сейчас у него другое значение.

Потом он пришел в «Березку» и увидел там… понятно что. Когда он узнал, что простых русских туда не пускают, ему стало нехорошо.

В общем, он перестал переводить пропагандистские книги и брал только русскую классику.

У него не было русских друзей, он дружил с индийскими коммунистами. Которые тоже ходили в «Березку». Они жили хорошо, им платили не сто двадцать рублей, как советским людям, а шестьсот, потому что они были иностранцы. Были иностранцы, а теперь они черножопые. Они живут на русскую пенсию, стареют, умирают - никому они, естественно, не нужны. Что у них осталось от былой роскоши, так это шикарные квартиры.

Я с ними иногда вижусь. Мне их жалко. Мне кажется, моему отцу повезло, что он умер вовремя. Ему было шестьдесят. Он не был оголтелым фанатиком, он был достаточно умный человек и вовремя понял, что все очень хорошо на бумаге, но в жизни это не так. Он уехал отсюда в 1985-м. Тут как раз все начиналось. Он много об этом думал, он об этом шутил, он шутил страшно. Очень зло. И про коммунизм, и про перестройку… Такие анекдоты рассказывал! Он понял, что в СССР все идет, как у Оруэлла. Я читала, между прочим, Оруэлла, в общаге, на русском, в самиздате потому что. И узнавала прочитанное. Все было как по писаному!

Ну что мой отец знал про Советский Союз? Что там бесплатное образование и бесплатная медицина? А для Индии больше ничего не надо. У меня сестра, которая врачом работает, до сих пор думает: «В России раньше все было бесплатно, а теперь все испортили, капитализм пустили в Россию - какого хрена? - и все стало платное. А было так классно!» И квартиры тут у всех были. Все жили где-то, как-то - не в трущобах! Индия - это ж третий мир, там самое главное - это жилье, образование и медицина. А свобода - кто ее видел? Хочешь за границу - поезжай, только у тебя денег не будет. Конечно, индус мог бы купить дом за четыреста долларов в Тамбовской области - а зимой как?

Как-то ко мне сестра с племянником приезжали. Они по Москве ходили по музеям, трали-вали, как обычно. А потом я им говорю: «Вы уж простите, мне надо ехать в деревню, июль месяц на дворе». И они со мной поехали. На поезде до Тамбова, от Тамбова на машине до деревни, потом или пешком, или телегу берешь с конем у местных. И мы едем… Потом племянник приехал домой и стал писать сочинение «Как я провел лето». И вот про это все написал: «В деревне мы взяли у цыган телегу…» Получилось, что в России живут такие же люди, как мы - по крайней мере, цыгане. Мальчик получил первый приз.

Цыган там, кстати, много. Так у них много слов общих с нами. Мы пробовали: они свои слова, а я - свои. Иногда совпадает, довольно часто. Дема у них был как родной, он же в детстве часто ездил к бабушке и умел говорить на хинди. Цыгане его любили, как-то взяли его на телегу и увезли к себе. Бабушка была в ужасе…

Когда я была маленькой, у нас в школе детей опрашивали. «Мусульмане, поднимите руку! Потом католики, индусы. Так, в чем дело: учеников в классе двадцать девять, а насчитали тридцать. Давайте пересчитывать! Опять не сходится».

А я два раза подняла руку: и как индуска, и как мусульманка. Непорядок. Маму вызывали в школу. Начали разбираться. И выяснилось, что все четверо детей в семье так делали. Два раза поднимали руку. Ни мама, ни папа не заставляли нас выбирать что-то одно. Это я сейчас могу сказать, что мне повезло, а тогда… От этого раздвоения у меня была проблема. А у моих детей один родной язык и одна вера. Их разбуди ночью и спроси: «Ты какой национальности?» Они русские, и все тут. А для детей это важно - четкая самоидентификация. Вот моя родина, вот мой язык, все просто и ясно.

Так вот дети наши в деревне - свои. Они же там с рождения. А мы с Димой в деревне - чужие, москвичи.

Хотя, кажется, меня там приняли, через несколько лет после того, как я крестилась. Там многие местные не ходят в храм, они принадлежат к катакомбной церкви, ни паспортов не принимают, ни пенсий. И вот есть там одна старушка, которая все время ждет конца света. Она меня каждый раз останавливает, когда я иду мимо ее дома, и начинает объяснять свое, я слушаю и иногда даже пытаюсь спорить.

Она знает, что я хожу в храм. И вот как-то она меня остановила и спрашивает: «Анамика, ты будешь за меня молиться, когда я умру?» У меня даже слезы потекли. Я же знаю, что она не принимает эту церковь, а я вообще чужая - и в деревне, и в стране! «Буду», - говорю.

Меня что особенно потрясает в православии - что люди молятся за своих врагов. Причем первой строчкой это в списке. Даже патриарх за них молится. И за власть тоже. За такое можно молиться только если искренне, а иначе как же?

А вот еще насчет веры. Расскажу случай из жизни моей мамы. Она всю жизнь была не очень верующая. Но в храм, когда надо, ходила, как все, и никому не говорила, что Бога нет. Но вот когда она умирала, то на моих глазах стала погружаться все глубже в прошлое. Когда она дошла до того времени, когда нас с сестрой еще не было, она перестала нас узнавать. И вот в какой-то из дней она встала - и стала наизусть читать Коран, и читала целый день. Мы в первый и единственный раз услышали, как мама читала Коран. Так далеко она ушла в детство; Коран она учила до десятилетнего возраста! При нас она его никогда не вспоминала. Сестра моя была в ужасе, как будто это чужой человек: что она такое говорит?! Это никуда не уходит - то, что было в прошлом.

Меня часто спрашивают: «А ты не скучаешь по дому?» Мне стыдно, но я отвечаю правду: «Нет». Наверно, я этим сильно обижаю своих родных, но что делать? Наверно, надо скучать по родине, это было бы правильно.

Но у меня не получается.

Кстати, мои родственники в Индии не знают, что я крещеная. Для моей семьи будет шоком узнать, что я пошла в православие.

Я еще вот чего хочу: когда умру, пусть тело сожгут, а пепел развеют над океаном. Ни в Москве, ни в Тамбовской губернии нет океана. Ну и что? Дима в Индию отвезет.

В мой мир

Российский полиглот Дмитрий Петров ведет передачу на телеканале «Культура», в рамках которой обучает участников нескольким языкам, в том числе, хинди/урду. Этот язык он захотел выучить, потому что жена Дмитрия Петрова Анамика Саксена - уроженка Индии. Сначала Анамника говорила на русском, как на иностранном, а теперь он стал для нее родным.

на фото - Дмитрий Петров с женой

Анамика выросла в семье журналиста и переводчика Муниша Саксена, у которого было много друзей в Москве, которые иногда приезжали к ним в гости. Благодаря им будущая жена Дмитрия Петрова с детства знала о существовании России, и кто такие русские. В Москву Анамика Саксена впервые приехала вместе с родителями в апреле 1981 года. Отец устроился работать в издательство «Прогресс» переводчиком, а она большей частью сидела дома и много читала, слушала музыку Боба Марли. Она не собиралась оставаться в Москве навсегда, но потом ее планы изменились – будущая жена Дмитрия Петрова поступила Институт иностранных языков им. Мориса Тореза, поселилась в общежитии, и когда родители уехали, осталась в российской столице одна.

Со своим будущим мужем Анамника познакомилась в институтском общежитии, где они и начали свою семейную жизнь. В то время Дмитрий уже был преподавателем, а она студенткой. Там же у них родился старший сын Демьян – у Анамники, как у иностранной студентки, была своя отдельная комната, но Дмитрия не всегда пускали, хоть он уже и был ее законным мужем, поэтому ему иногда приходилось залезать домой через окно. Постепенно они смогли договориться с вахтершами, которые даже помогали им нянчить сына.

Через три года они купили собственную трехкомнатную квартиру. К тому времени жена Дмитрия Петрова уже закончила учебу и стала аспиранткой, но аспирантуру из-за рождения ребенка так и не закончила. Она подрабатывала переводами, в частной школе. Анамника через несколько лет жизни в России приняла православие – ее крестили прямо в озере в деревне, где они с мужем купили дом.

Старший сын Дмитрия Петрова до трех лет разговаривал, исключительно, на хинди, потому что несколько месяцев вместе с мамой прожил у нее на родине в Индии, поэтому и ему пришлось выучить этот язык. Сейчас Демьян тоже окончил лингвистический университет и работает переводчиком. Младшие дети – сын Илиан и дочь Арина не пошли по стопам родителей. Илиан окончил Академию народного хозяйства, а дочь поступила в медицинский.