Причитание

Господеви поклонитеся
Во святем дворе Его.
Спит юродивый на паперти
На него глядит звезда.
И, крылом задетый ангельским,
Колокол заговорил,
Не набатным, грозным голосом,
А прощаясь навсегда.
И выходят из обители,
Ризы древние отдав,
Чудотворцы и святители,
Опираясь на клюки.
Серафим - в леса Саровские
Стадо сельское пасти,
Анна - в Кашин, уж не княжити,
Лен колючий теребить.
Провожает Богородица,
Сына кутает в платок,
Старой нищенкой оброненный
У Господнего крыльца.

Отрывок из статьи В. Г. Морова «Петербургский исход»,
посвященной разбору Ахматовского стихотворения

21 мая старого стиля Русская Православная Церковь отмечает праздник Владимирской иконе Божией Матери, установленный в XVI веке в память избавления Москвы от нашествия крымских татар в 1521 г.

В середине XVI века в окружении митрополита Макария свидетельства об этом чуде были сведены в повесть о «чюде новейшем...» , вошедшую составной частью в «Русский временник», «Никоновскую (патриаршию) летопись» и в «Книгу степеней царского родословия».

«Чюдо новейшее...», изображающее события, празднуемые Церковью 31 мая, задает религиозный, исторический и литературный фон ахматовского «Причитания». Память о московском знамении не только подсказывает имя ахматовского юродивого («спит юродивый на паперти» - не святой ли нагоходец Василий?), но и косвенно навевает строки: «И крылом задетый ангельским, / Колокол заговорил...» - И абiе слышитъ, "ко шумъ великъ и вихоръ страшенъ и звонъ, "ко площадьскихъ колоколовъ...

Ахматовское обращение с летописным свидетельством чуждо попыткам перепева старинного предания, романтическому (балладному) переложению чудес и знамений 1521 года. Ахматова никуда не «переносится» и ни во что не «вживается» она сохраняет верность своему времени и своей судьбе. Подспудное сопряжение святительских исходов, разделенных несколькими веками (1521-1922), достигается в «Причитании» средствами, роднящими ахматовский стихотворный опыт с приемами средневековых книжников: поэт заимствует сюжетный каркас летописного повествования (точнее, его фрагмент) и раскрывает в его формах провиденциальное событие своей эпохи. Источниками обязывающих символических зависимостей становятся не только совпадения и параллели «Чюда...» и «Причитания», но также их оппозиции, сюжетные «повороты», разводящие повествования: в ахматовском знамении сонм святителей и чудотворцев не возвращается в покидаемую обитель, в которой остается Богородица с предвечным Младенцем. Кроме первого плана - «безыскусного» плача на стогнах осиротевшего града, ахматовское стихотворение заключает второй, символический план, прикровенно свидетельствующий о трагическом надломе русской жизни.

Сохраняя генетическую связь с погребальной причетью (и, следовательно, с устной фольклорной традицией), житийные и летописные плачи испытывали преобразующее воздействие христианских воззрений. Не отрицая «законности» и естественности плача по умершим сам Христос прослезился у гроба Лазаря. Церковь не уставала осуждать исступленное, вопленное сокрушение по усопшим. Для христианина смерть близкого человека не только личная утрата, но и напоминание о грехе, некогда «зачавшем» смерть. Кончина ближнего должна пробуждать в христианах покаянные чувства, вызывать слезы раскаяния в собственных грехах. «Како не имам плакатися, егда помышляю смерть, видех бо во гробе лежаща брата моего, бесславна и безобразна? Что убо чаю и на что надеюся? Токмо даждь ми, Господи, прежде конца покаяние». Нередко книжные плачи преображали погребальную причеть в слезную молитву, облегчавшую стяжание начатка христианской жизни непрестанного покаяния.

Соседство в «Причитании» Саровского чудотворца и благоверной тверской княгини оправдано не только хронологически (временем прославления святых), но и биографически (их местом в жизни поэта). Прадед Ахматовой по материнской линии Егор Мотовилов принадлежал к одному роду с Симбирским совестным судьей Николаем Александровичем Мотовиловым - «служкой Божией Матери и Серафима», ревностным почитателем Саровского подвижника, оставившим о нем ценнейшие свидетельства. В начале XX века в дни подготовки канонизации св. Серафима уцелевшие бумаги Н. А. Мотовилова явились важнейшим источником для жития преподобного.

Внятный биографический мотив, пронизывающий шестивековый исторический пласт, связывает жизнь Ахматовой и с судьбой св. Анны Кашинской. День рождения поэта (11 июля ст. ст.) всего одним днем разнится от дня памяти благоверной тверской княгини (12 июля ст. ст.), а жизненный удел св. Анны, потерявшей в Золотой Орде мужа и двух сыновей, воспринимался в 1922 году (спустя несколько месяцев после расстрела Н. С. Гумилева) как трагическое провозвестие судьбы самой Ахматовой.

Исторические аллюзии, пронизывающие «Причитание», не исчерпываются оглядками на повесть о «Чюде новейшем...» и косвенными намеками на канонизации начала века. Характерные для ахматовской поэзии строки:

И выходят из обители,
Ризы древние отдав,
Чудотворцы и святители,
Опираясь на клюки,

звучали на пятом году революции не столько в лирическом, сколько в «агитационном» регистре. Голод, превращенный в инструмент гражданской войны, охватил к концу 1921 года 23 миллиона жителей Крыма и Поволжья. Русская Православная Церковь и созданный при участии «буржуазной» интеллигенции ПОМГОЛ устремились на помощь страждущим. Церковная и общественная благотворительность, ускользающая от контроля ВКП(б), не отвечала видам большевистского руководства. Стремясь обуздать крамольную самодеятельность Церкви, ВЦИК 6 (19) февраля 1922 года принял постановление о принудительном изъятии церковных ценностей, включая священные сосуды и чаши, используемые при богослужении. 15 (28) февраля 1922 года св. патриарх Тихон говорил - … С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства, и Мы священным Нашим долгом почли выяснить взгляд Церкви на этот акт, а также оповестить о сем верных духовных чад Наших...»

Первые же строки «Причитания» подсказывают, что за «обитель» разумела Ахматова в своем плаче. Стих XXVIII псалма: поклонитеся Господеви во дворе святем Его(слегка перефразированный в зачине ахматовского стихотворения) был начертан на фронтоне Владимирского собора в Петербурге. («Снятые давным-давно надписи: Дому сему подобает святыня Господня в долготу дней на Инженерном замке, Господеви поклонитеся во святем дворе Его на Владимирском соборе выступали на фронтонах» писала Ахматова в прозаическом наброске в 1962 году). Освященный в честь Владимирской иконы Божией Матери, сооруженный Старовым храм воплощал на невских берегах московские предания, и, увязывая с ним свое «Причитание», Ахматова изначально, вступительными строками стихотворения, косвенно указала на летописный источник своего плача.

По сравнению с повествованием о чудесном спасении Москвы молитвенным предстательством собора святых вступление ахматовского «Причитания» выглядит куда мрачнее: обитель покидают небесные покровители России, и никто не препятствует их исходу. Впрочем, это исполненное трагизма ночное шествие чудотворцев все же остается у Ахматовой условным («аще не покаетеся...») профетическим знамением, а не сбывшейся приметой неотвратимой апокалиптической казни.

В ахматовском плаче святители и чудотворцы, оставляя обитель, не отрясают от ног своих прах дольнего мира, вверяя Россию ее роковой судьбе. «Акмеистическая» конкретность ахматовского «Причитания»:

Серафим в леса Саровские...
Анна в Кашин...

преображает ночной исход чудотворцев в спасительную миссию, с которой святые заступники России грядут по русской земле. Сама Богородица остается в страждущем граде (Провожает Богородица, /Сына кутает в платок... ), не отнимая от России своего заступничества и покрова...

Что побудило Ахматову, используя традиционный поэтический жанр (причитание) пересмотреть сюжет «Чюда новейшаго...», лежащий в основе стихотворения? Повествование XVI века, засвидетельствованное Церковным Преданием, затрудняет трансформацию его сюжета в некоем ином поэтическом тексте (тем более построенном на библейских реминисценциях «Господеви поклонитеся...») Совершенная в ахматовском «Причитании» сюжетная метаморфоза окажется едва ли допустимой поэтической вольностью, если она не будет оправдана неким другим (недавним) откровением, совершившимся на памяти поэта.

Небесные знамения революционной поры мистически оправдывали ахматовское переосмысление сюжета. 2 марта 1917 года, в день отречения от престола последнего русского государя, в селе Коломенском под Москвой был обретен чудотворный образ Божией Матери Державной. На иконе Борогодица явила себя в царском венце со скипетром и державой в руках, зримо свидетельствуя миру, что Она Владычица Небесная приняла инсигнии царской власти над раздираемой смутой Россией. Внятное миллионам православных христиан попечение Богородицы о судьбах одержимого революционным беснованием народа сообщило провиденциальное значение концовке ахматовекого «Причитания», завершенного видением державной покровительницы России на стогнах невской столицы.

Приведенные суждения не позволяют с решающей достоверностью судить, насколько осознанно связывала Ахматова свое «Причитание» с Державным образом Божией Матери. Впрочем, сколько-нибудь усердные разыскания о сокровенных ахматовских намерениях вряд ли нуждаются в продолжении. Подлинное поэтическое слово свидетельствует о большем, нежели намеренно предполагает сказать поэт. Уже древние непреложно уяснили, что не столько поэт выговаривает слово, сколько слово сказывается через поэта. Единожды изреченное поэтическое слово раскрывается в горизонте смысловых связей, над которыми автор не властен. И, прозрев Богородицу, провожающую сонм святых (среди них преп. Серафима и преп. Анну), Ахматова сообщила своему стихотворению «седьмой и двадцать девятый смыслы», превратив «затерянное» на страницах «Anno Domini» «Причитание» в плач по России и ее Мученику Царю.

Многие ахматовские стихотворения – это обращение к трагическим судьбам России. Началом тяжких испытаний для России стала в поэзии Ахматовой Первая мировая война. Поэтический голос Ахматовой становится голосом народной скорби и одновременно надежды. В 1915 году поэтесса пишет «Молитву»:

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинствен

ный песенный дар –

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

Революция 1917 года была воспринята Ахматовой как катастрофа. Новая эпоха, пришедшая после революции, ощущалась Ахматовой как трагическое время потерь и разрушений. Но революция для Ахматовой – это и возмездие, расплата за прошлую греховную жизнь. И пусть сама лирическая героиня не творила зла, но она чувствует свою причастность к общей вине, а потому готова разделить судьбу своей родины и своего народа, отказывается от эмиграции. Например, стихотворение «Мне голос был.» (1917):

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну черный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

«Мне голос был», – сказано так, словно речь идет о божественном откровении. Но это, очевидно, и внутренний голос, отражающий борьбу героини с собой, и воображаемый голос друга, покинувшего родину. Ответ звучит осознанный и четкий: «Но равнодушно и спокойно.» «Спокойно» здесь означает лишь видимость равнодушия и спокойствия, на самом деле оно является признаком необыкновенного самообладания одинокой, но мужественной женщины.

Заключительным аккордом темы родины у Ахматовой звучит стихотворение «Родная земля» (1961):

И в мире нет людей бесслезней,

Надменнее и проще нас.

В заветных ладанках не носим на груди,

О ней стихи навзрыд не сочиняем,

Наш горький сон она не бередит,

Не кажется обетованным раем.

Не делаем ее в душе своей

Предметом купли и продажи,

Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,

О ней не вспоминаем даже.

Да, для нас это грязь на калошах,

Да, для нас это хруст на зубах.

И мы мелем, и месим, и крошим

Тот ни в чем не замешанный прах.

Но ложимся в нее и становимся ею,

Оттого и зовем так свободно – своею.

Эпиграфом выбраны строки из собственного стихотворения 1922 года. Стихотворение светлое по тону, несмотря на предчувствие близкой смерти. Фактически Ахматова подчеркивает верность и незыблемость своей человеческой и творческой позиции. Слово «земля» многозначно и многозначительно. Это и грунт («грязь на калошах»), и родина, и ее символ, и тема творчества, и первоматерия, с которой тело человека соединяется после смерти. Сталкивание различных значений слова наряду с использованием самых разных лексико-семантических пластов («калоши», «хворая»; «обетованный», «немотствуя») создает впечатление исключительной широты, свободы.

В лирике Ахматовой появляется мотив осиротевшей матери, который достигает вершины в «Реквиеме» как христианский мотив вечной материнской участи – из эпохи в эпоху отдавать сыновей в жертву миру:

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел .

И здесь вновь личное у Ахматовой соединяется с общенациональной трагедией и вечным, общечеловеческим. В этом заключается своеобразие поэзии Ахматовой: боль своей эпохи она ощущала как свою собственную боль. Ахматова стала голосом своего времени, она и не была приближена к власти, но и не клеймила свою страну. Она мудро, просто и скорбно разделила ее судьбу. Памятником страшной эпохе стал «Реквием».

3. ЗНАЧЕНИЕ ТВОРЧЕСТВ А.А. АХМАТОВОЙ

Начало ХХ века ознаменовалось появлением в русской литературе двух женских имён, рядом с которыми кажется неуместным слово “поэтесса”, ибо Анна Ахматова и Марина Цветаева - Поэты в высшем смысле этого слова. Именно они доказали, что “женская поэзия”- это не только “стишки в альбом”, но и пророческое, великое слово, способное вместить в себя весь мир. Именно в поэзии Ахматовой женщина стала выше, чище, мудрее. Её стихи научили женщин быть достойными любви, равными в любви, быть щедрыми и жертвенными. Они учат мужчин выслушивать не “влюблённый лепет”, а слова столь же жаркие, сколь и гордые.

И как будто по ошибке

Я сказала: “Ты…”

Озарила тень улыбки

Милые черты.

От подобных оговорок

Всякий вспыхнет взор…

Я люблю тебя, как сорок

Ласковых сестёр.

До сих пор продолжается и, возможно, будет еще долго продолжаться спор: кого считать первой женщиной-поэтом - Ахматову или Цветаеву? Цветаева была поэтом-новатором. Если бы поэтические открытия запатентовывались, то она была бы миллионером. Ахматова не была новатором, но была хранительницей, а точнее - спасительницей классических традиций от поругания моральной и художественной вседозволенностью. Она сохранила в своем стихе и Пушкина, и Блока, и даже Кузмина, развив его ритмику в "Поэме без героя".

Ахматова была дочерью морского инженера и провела большую часть детства в Царском Селе, и, может быть, поэтому ее стихам свойственна величавая царственность. Первые ее книги ("Вечер" (1912) и "Четки" (1914) переизданы одиннадцать раз) возвели ее на трон царицы русской поэзии.

Она была женой Н. Гумилева, но, в отличие от него, так называемой литературной борьбой не занималась. Впоследствии, после расстрела Гумилева, арестовали их сына - Льва, которому удалось выжить и стать выдающимся ученым-востоковедом. Эта материнская трагедия объединила Ахматову с сотнями тысяч российских матерей, от которых "черные маруси" увозили их детей. Родился "Реквием" - самое знаменитое произведение Ахматовой.

Если расположить любовные стихи Ахматовой в определенном порядке, можно построить целую повесть со множеством мизансцен, перипетий, действующих лиц, случайных и неслучайных происшествий. Встречи и разлуки, нежность, чувство вины, разочарование, ревность, ожесточение, истома, поющая в сердце радость, несбывшиеся ожидания, самоотверженность, гордыня, грусть - в каких только гранях и изломах мы не видим любовь на страницах ахматовских книг.

В лирической героине стихов Ахматовой, в душе самой поэтессы постоянно жила жгучая, требовательная мечта о любви истинно высокой, ничем не искаженной. Любовь у Ахматовой - грозное, повелительное, нравственно чистое, всепоглощающее чувство, заставляющее вспомнить библейскую строку: "Сильна, как смерть, любовь - и стрелы ее - стрелы огненные".

Эпистолярное наследие Анны Ахматовой не собрано и не изучено. Отдельные разрозненные публикации представляют несомненный биографический и историко-культурный интерес, но пока не позволяют с уверенностью говорить о значении писем в рукописном наследии Ахматовой, об особенностях ее эпистолярного стиля. Выявление и публикация ахматовских писем, находящихся в архивохранилищах и в личных собраниях, является насущной и первоочередной задачей. Следует отметить, что в записных книжках Ахматовой содержатся черновики нескольких десятков ее писем последних лет.

Выдающейся поэтессе Анне Ахматовой довелось испытать на себе гнет советских репрессий сверх меры. Она и ее семья постоянно находилась в немилости у властей.

Ее первого мужа, Николая Гумилева, расстреляли без суда и следствия, много лет провел в лагерях сын Лев, дважды арестовывали второго мужа - Николая Пунина. Квартира в Фонтанном доме непрерывно прослушивалась и отслеживалась. Ахматову травили и, исключив из Союза писателей, практически объявили вне закона. Кроме того, как сегодня уже известно, для поэтессы была приготовлена и финальная, физическая расправа. Докладная «О необходимости ареста поэтессы Ахматовой» № 6826/А от 14 июня 1950 года была передана Сталину министром госбезопасности СССР Абакумовым. «Товарищу СТАЛИНУ И.В. Докладываю, что МГБ СССР получены агентурные и следственные материалы в отношении поэтессы АХМАТОВОЙ А. А., свидетельствующие о том, что она является активным врагом советской власти. АХМАТОВА Анна Андреевна, 1892 года рождения (на самом деле она родилась в 1889 году), русская, происходит из дворян, беспартийная, проживает в Ленинграде. Ее первый муж, поэт-монархист ГУМИЛЕВ как участник белогвардейского заговора в Ленинграде в 1921 году расстрелян органами ВЧК. Во вражеской деятельности АХМАТОВА изобличается показаниями арестованных в конце 1949 года ее сына ГУМИЛЕВА Л. Н., являвшегося до ареста старшим научным сотрудником Государственного этнографического музея народов СССР, и ее бывшего мужа ПУНИНА Н.Н., профессора Ленинградского государственного университета. Арестованный ПУНИН на допросе в МГБ СССР показал, что АХМАТОВА, будучи выходцем из помещичьей семьи, враждебно восприняла установление советской власти в стране и до последнего времени проводила вражескую работу против Советского государства. Как показал ПУНИН, еще в первые годы после Октябрьской революции АХМАТОВА выступала со своими стихами антисоветского характера, в которых называла большевиков «врагами, терзающими землю», и заявляла, что «ей не по пути с советской властью».
Начиная с 1924 года, АХМАТОВА вместе с ПУНИНЫМ, который стал ее мужем, группировала вокруг себя враждебно настроенных литературных работников и устраивала на своей квартире антисоветские сборища. По этому поводу арестованный ПУНИН показал: «В силу антисоветских настроений я и АХМАТОВА, беседуя друг с другом, не раз выражали свою ненависть к советскому строю, возводили клевету на руководителей партии и Советского правительства и высказывали недовольство по поводу различных мероприятий советской власти... У нас на квартире устраивались антисоветские сборища, на которых присутствовали литературные работники из числа недовольных и обиженных советской властью... Эти лица вместе со мной и АХМАТОВОЙ с вражеских позиций обсуждали события в стране... АХМАТОВА, в частности, высказывала клеветнические измышления о якобы жестоком отношении советской власти к крестьянам, возмущалась закрытием церквей и выражала свои антисоветские взгляды по ряду других вопросов».
Как установлено следствием, в этих вражеских сборищах в 1932–1935 гг. принимал активное участие сын АХМАТОВОЙ - ГУМИЛЕВ, в то время студент Ленинградского государственного университета. Об этом арестованный ГУМИЛЕВ показал: «В присутствии АХМАТОВОЙ мы на сборищах без стеснения высказывали свои вражеские настроения... ПУНИН допускал террористические выпады против руководителей ВКП(б) и Советского правительства... В мае 1934 года ПУНИН в присутствии АХМАТОВОЙ образно показывал, как бы он совершил террористический акт над вождем советского народа». Аналогичные показания дал арестованный ПУНИН, который сознался в том, что он вынашивал террористические настроения в отношении товарища Сталина, и показал, что эти его настроения разделяла АХМАТОВА: «В беседах я строил всевозможные лживые обвинения против Главы Советского государства и пытался „доказать“, что существующее в Советском Союзе положение может быть изменено в желательном для нас направлении только путем насильственного устранения Сталина... В откровенных беседах со мной АХМАТОВА разделяла мои террористические настроения и поддерживала злобные выпады против Главы Советского государства. Так, в декабре 1934 года она стремилась оправдать злодейское убийство С. М. КИРОВА, расценивая этот террористический акт как ответ на чрезмерные, по ее мнению, репрессии Советского правительства против троцкистско-бухаринских и иных враждебных группировок». Следует отметить, что в октябре 1935 года ПУНИН и ГУМИЛЕВ были арестованы Управлением НКВД Ленинградской области как участники антисоветской группы. Однако вскоре по ходатайству АХМАТОВОЙ из-под стражи были освобождены.
Говоря о последующей своей преступной связи с АХМАТОВОЙ, арестованный ПУНИН показал, что АХМАТОВА продолжала вести с ним вражеские беседы, во время которых высказывала злобную клевету против ВКП(б) и Советского правительства. ПУНИН также показал, что АХМАТОВА враждебно встретила Постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором было подвергнуто справедливой критике ее идеологически вредное творчество. Это же подтверждается и имеющимися агентурными материалами. Так, источник УМГБ Ленинградской области донес, что АХМАТОВА в связи с Постановлением ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» заявляла: «Бедные, они же ничего не знают или забыли. Ведь все это уже было, все эти слова были сказаны и пересказаны и повторялись из года в год... Ничего нового теперь не сказано, все это уже всем известно. Для Зощенко это удар, а для меня только повторение когда-то выслушанных нравоучений и проклятий». МГБ СССР считает необходимым АХМАТОВУ арестовать. Прошу Вашего разрешения. АБАКУМОВ»
В 1935 году Ахматовой удалось вызволить арестованных сына и мужа после личной встречи со Сталиным. Но до того, как это произошло, оба были «с пристрастием» допрошены и вынужденно подписали фальшивые показания на Ахматову - о ее «соучастии» в их «преступлениях» и о ее «вражеской деятельности». Чекисты подтасовывали факты виртуозно. На Ахматову также постоянно собирались многочисленные агентурные доносы и материалы подслушки. «Дело оперативной разработки» на Ахматову было заведено в 1939-м. Спецтехника в ее квартире работала с 1945 года. То есть дело давно уже было состряпано, осталось только довести его до логического конца - ареста. Требуется только отмашка кремлевского Хозяина. В 1949-м в очередной раз арестованы Николай Пунин и Лев Гумилев. И глава МГБ Абакумов уже потирал руки, но Сталин почему-то санкции на арест Ахматовой не дал. На докладной Абакумова появляется его собственная резолюция: «Продолжить разрабатывать»... Почему же отлаженный механизм не сработал? Дело тут в поведении самой Ахматовой. Нет, она ничего не знала о докладной Абакумова и меньше всего беспокоилась о себе. Но отчаянно хотела спасти сына. Поэтому написала и опубликовала цикл верноподданнических стихов «Слава миру», среди которых юбилейная ода Сталину (№ 14 журнала «Огонек» за 1950 год). И одновременно послала письмо Иосифу Виссарионовичу с мольбой о сыне («Родина», 1993, № 2, с. 51). По сути, ради спасения сына Ахматова бросила в ноги верховному палачу последнюю жертву - свое поэтическое имя. Палач жертву принял. И это все решило. Льва Гумилева, правда, все равно не освободили, но и Ахматову не арестовали. Впереди ее ждали 16 мучительных лет одиночества.

Сочинение

Любовь — главная тема творчества А. Ахматовой. Эта удивительная женщина-поэт наполнила свои стихотворения любовью и нежностью к мужу и сыну, глубоким чувством к родной земле, своему народу. Чувство это обнаруживается уже в первых сборниках поэтессы — «Вечер» (1909−1911), «Четки» (1912−1914).

Ахматова признавалась: «Стихи — это рыдание над жизнью». Поэтому ее лирическая героиня скорбна и трогательно проста. Неслучайно Ахматова, примкнувшая к акмеистам, разделяла их убеждения в том, что поэзию следует сблизить с жизнью. Любовь уже в ранних ее сборниках — чувство абсолютно земное, лишенное мистической потусторонности. Уже в ранней лирике Ахматовой есть дар передавать сложнейшие психологические состояния любви через предметы, вещный мир, через жесты, детали.

Само любовное чувство в сборнике «Вечер» сюжетно не развивается. Но конфликт любовного треугольника здесь многогранно исследован («И когда друг друга проклинали…», «Любовь», «Сжала руки под темной вуалью…», «Сердце к сердцу не приковано…», «Песня последней встречи»).

Сборник «Четки» (1914) открывается эпиграфом из стихотворения Баратынского:

Прости ж навек! Но знай, что двух виновных,

Не одного, найдутся, имена

В стихах моих, в преданиях любовных.

Эпиграф задает всему циклу чувство страсти, бурных эмоций. Житейским контекстом этих стихотворений был разрыв Ахматовой с ее мужем Гумилевым («У меня есть улыбка одна…», «Столько просьб у любимой всегда!..», «Проводила друга до передней…»). Традиционно считается, что этот сборник — самый декадентский у А. Ахматовой. Но мне кажется, что это не совсем так. Об этом убедительно говорит стихотворение «Не будем пить из одного стакана…». В нем лирическая героиня пытается соединить свою потаенную любовь и мир конкретных человеческих отношений.

В стихотворении «Ты знаешь, я томлюсь в неволе…» возникает ощущение любви-неволи лирической героини, ее завороженности этим чувством («О смерти Господа моля…»). В этом же сборнике намечается важный для Ахматовой мотив Божьего наказания (в стихотворении «Помолись о нищей, о потерянной…»). Это наказание воспринимается лирической героиней традиционно: как испытание Духа, крепости человеческой.

Лишь немногие из современников Ахматовой уловили новизну следующего ее сборника — «Белая стая» (1914— 1917). Среди них был О. Э. Мандельштам, отметивший его «жреческий» стиль. А, между тем, есть все основания полагать, что именно с этого цикла начинается поворотный момент в творчестве Ахматовой. Происходит окончательное утверждение женщины не в качестве объекта любовного чувства, а в качестве лирической героини. Поэтому здесь очень важен образ возлюбленного.

О. Э. Мандельштам отмечал: «Ахматова принесла в русскую литературу всю сложность и богатство русского романа XIX века. Свою поэтическую форму, острую и своеобразную, она развила с оглядкой на психологическую прозу». Стихотворениям Ахматовой присуща сюжетность («Черная вилась дорога…», «Побег» и др.), разнообразие и тонкость лирических переживаний. Любовь главенствует в цикле, но лирическая героиня цикла внутренне не изменилась. Мы ощущаем ее независимость от всепоглощающего чувства «жестокой юности».

Изменяется и пространство цикла, но это не просто «география». В нем есть стихотворение, которое показывает изменение духовного «пространства» цикла:

О, есть неповторимые слова,

Кто их сказал — истратил слишком много.

Неистощима только синева

Небесная, и милосердье Бога.

В «Белой стае» лирическая героиня — уже зрелая женщина. Она осмыслила для себя вечные ценности: свободу, жизнь, смерть. Поэтому даже в стихах, которые развивают круг привычных любовных тем (ожидание счастья, встречи, разлука, «потаенная» любовь, грусть о прошлом), появляются новые качества лирической героини: достоинство страдания, любви, способность соотносить свое чувство с простором мира. Именно в этом цикле мы находим переживания трагической судьбы России в предчувствии бед Первой мировой войны («Июль 1914», «Тот голос, с тишиной великой споря…», «Памяти 19 июля 1914»).

Ахматова приобщается к общей беде и судьбе России. В предисловии к поэме «Реквием» (1935—1940) поэтесса писала: «В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде». Ее единственный сын Лев Гумилев был арестован. Свою драму и судьбу Ахматова умещает в лаконичные строки:

Эта женщина больна,

Эта женщина одна.

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.

Свою поэтическую и человеческую миссию, однако, лирическая героиня видит в том, чтобы донести скорбь и страдания «стомильонного» народа. Она становится «голосом людей» в годы тотального и вынужденного молчания всех:

Для них соткала я широкий покров

Из бедных, у них же подслушанных слов.

Тема смерти в поэме обусловливает тему безумия («Уже безумие крылом…»). Само безумие выступает здесь как последний предел глубочайшего отчаяния и горя, когда лирическая героиня как бы отстраняется от себя:

Нет, это не я, это кто-то другой страдает. Я бы так не могла…

Лирическая героиня А. Ахматовой прошла сложную эволюцию. От глубоко личных переживаний она пришла к страданию за весь русский народ, с которым разделила самое страшное время в истории.

Из воспоминаний современников об А. А. Ахматовой (окончание)

Вопросы и задания

1. Что характерно для ранней лирики А. А. Ахматовой?

2. Как А. А. Ахматова восприняла народное горе во время политических репрессий и в годы войны? Какой осознала она собственную судьбу?

3. Что Вам показалось близким в поэзии великой Ахматовой?

4. На основании рассказа об А. А. Ахматовой и самостоятельно прочитанных книг и статей подготовьте рассказ или эссе о поэте.

5. Одним из лучших критических анализов ее стихотворений поэтесса считала статью Н. В. Недоброво, которая заканчивалась так: «После выхода «Чёток* Анну Ахматову, «ввиду несомненного таланта поэтессы», будут призывать к расширению «узкого круга ея личных тем». Я не присоединяюсь к этому зову - дверь, по-моему, всегда должна быть меньше храмины, в которую ведет: только в этом смысле круг Ахматовой можно назвать узким. И вообще ее призвание не в расточении вширь, но в рассечении пластов, ибо ея орудия не орудия землемера, обмеряющего землю и составляющего опись ея богатым угодьям, но орудия рудокопа, врезающегося в глубь земли к жилам драгоценных руд. <...> Такой сильный поэт, как Анна Ахматова, конечно, последует завету Пушкина».

Тщательно анализирует Недоброво стихотворение «Настоящую нежность не спутаешь...». Проанализируйте и Вы это стихотворение, подумайте над высказыванием критика. Согласны ли Вы с его оценкой? Аргументируйте свой ответ.

6. Ю. Ф. Карякин писал: «Если бы я был учителем сейчас, я бы выпустил детишек с одним, хотя бы с одним прекрасным впечатлением. Я бы их выпустил с глубоким, прекрасным и трагическим впечатлением о «Реквиеме*. Чтобы полюбили они «Реквием» навсегда, как судьбу России и судьбу женщины, которая оказалась мужественнее миллионов мужчин. И это был бы заряд и сострадания, и мужества». Согласны ли Вы с критиком и публицистом?

7. Подумайте над особенностями поэзии А. Ахматовой. Например, литературоведы считают, что эмоция автора в ее стихотворениях передается через внешний образ («Как нестерпимо бела...»), через деталь («На правую руку надела...»), что автор часто переходит от сниженной лексики к высокой, а от высокой к сниженной, что стихотворная речь часто является как бы продолжением внутренней речи поэта («Сжала руки под темной вуалью...»), что сюжет часто относится к прошлому, а поэт обращается к настоящему и даже к будущему, что для нее характерным признаком является атмосфера тайны, наконец, что к концу жизни ее голос в стихах и особенно в цикле «Реквием» становится более сдержанным, суровым, а чувства - аскетичными («И если зажмут мой измученный рот, /Которым кричит стомильонный народ...», «Я была тогда с моим народом...»). Как Вы понимаете эти выводы критиков, литературоведов? Согласны ли Вы с ними? Какие примеры в подтверждение или в опровержение можете привести?

Совершенствуйте свою речь

1. Как Вы понимаете строки?

Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.

От других мне хвала - что зола,
От тебя и хула - похвала.

2. Подготовьте рассказ об Анне Ахматовой и особенностях ее творчества, сопроводив его чтением ее стихотворений.

3. Подготовьте выразительное чтение одного из ахматовских стихотворений наизусть.