История второй парагвайской гражданской войны. Великая парагвайская война - флегматичный циник

Малая война, партизанская война, народная война… С сожалением приходится констатировать, что слишком много мифов у нас придумано и о так называемой «дубине народной войны».Например, уже много раз цитированный нами П.А. Жилин утверждает, что «партизанское движение

Глава 9. Первая мировая война Война по искоренению всех войн

Глава 9. Первая мировая война Война по искоренению всех войн 23 февраля 1918 года под Псковом и Нарвой Красная армия одержала свои первые победы над врагом. Врагом этим были немецкие войска - Россия в те годы воевала с Германией. Правда, историки постсоветского периода уже

Латинской Америки имеет немало тёмных историй, одна из самых страшных и кровавых – это убийство целой страны, «сердца Америки» (Парагвая). Это убийство вошло в историю как Парагвайская война, продолжавшаяся с 13 декабря 1864 года по 1 марта 1870 года. В этой войне против Парагвая выступил союз Бразилии, Аргентины и Уругвая, поддержанный тогдашним «мировым сообществом» (Западом).

Немного из предыстории

Первый европеец побывал на земле будущего Парагвая в 1525 году, а началом истории этой латиноамериканской страны принято считать 15 августа 1537 года, когда испанские колонисты основали Асунсьон. Эту территорию населяли племена индейцев гуарани.

Постепенно испанцы основали ещё несколько опорных пунктов, с 1542 года в Парагвай (в переводе с языка индейцев гуарани «парагвай» означает «от великой реки» - имеется ввиду река Парана) стали назначать специальных управленцев. С начала 17 столетия на этой территории стали создавать свои поселения испанские иезуиты («Общество Иисуса» - мужской монашеский орден).

Они создают в Парагвае уникальное теократически-патриархальное царство (Иезуитские редукции - индейские резервации иезуитов). Его основой стали первобытнообщинный родоплеменной уклад местных индейцев, институты Империи Инков (Тауантинсуйу) и идеи христианства. Фактически иезуиты и индейцы создали первой социалистическое государство (с местной спецификой). Это был первая масштабная попытка построения справедливого общества, основанного на отказе от личной собственности, приоритете общественного блага, главенстве коллектива над личностью. Отцы-иезуиты весьма хорошо изучили опыт управления в Империи Инков и творчески его развили.

Индейцев перевели от кочевого образа жизни к оседлому, основой хозяйства было земледелие и скотоводство, ремесло. Монахи прививали индейцам основы материальной и духовной культуры Европы, причём ненасильственным путём. В случае необходимости, общины выставляли ополчения, отбивая атаки работорговцев и их наёмников. Под руководством монашеской братии индейцы достигли высокой степени автономии от Испанской и Португальской империй. Поселения процветали, труд индейцев был довольно успешным.

В итоге независимая политика монахов привела к тому, что их решили изгнать. В 1750 году испанская и португальская короны заключили соглашение, по которому 7 иезуитских поселений, в том числе Асунсьон, должны были перейти под португальский контроль. Иезуиты отказались подчиниться этому решению; в результате кровопролитной войны, длившейся 4 года (1754-1758), испано-португальские войска победили. Последовало полное изгнание Ордена иезуитов из всех испанских владений в Америке (оно завершилось в 1768 году). Индейцы стали возвращаться к прежнему образу жизни. К концу 18 столетия примерно треть населения состояла из метисов (потомков белых и индейцев), и две трети были индейцами.

Независимость

В процессе развала Испанской империи, в котором приняли активное участие молодые хищники – англичане, независимым стал Буэнос-Айрес (1810 год). Аргентинцы попробовали начать восстание в Парагвае, в ходе т. н. «Парагвайской экспедиции», но ополчения парагвайцев разбили их войска.

Но процесс был запущен, в 1811 году Парагвай провозгласил независимость. Страну возглавил адвокат Хосе Франсия, народ его признал лидером. Конгресс, избранный всеобщим голосованием, признал его диктатором с неограниченными полномочиями сначала на 3 года (в 1814 году), а затем пожизненным диктатором (в 1817 году). Франсия правил страной до самой смерти в 1840 году. В стране была введена автаркия (экономический режим предполагающий самообеспечение страны), иностранцев редко пускали в Парагвай. Режим Хосе Франсия не был либеральным: мятежников, шпионов, заговорщиков беспощадно уничтожали, арестовывали. Хотя нельзя сказать, что режим отличался чудовищностью, - за все время правления диктатора казнили около 70 человек и около 1 тыс. было брошено в тюрьмы.

Франсия провёл секуляризацию (изъятие церковного и монастырского имущества, земли), беспощадно ликвидировал преступные шайки, в результате чего через несколько лет люди забыли о преступности. Франсия частично возродил идеи иезуитов, хотя и «без перегибов». В Парагвае возникло особенное народное хозяйство, основанное на общественном труде и частном мелком предпринимательстве. Кроме того, в стране возникли такие удивительные явления (на дворе была первая половина XIX века!), как бесплатное образование, бесплатная медицина, низкие налоги и общественные продовольственные фонды. В результате в Парагвае, особенно учитывая его довольно изолированное положение относительно мировых экономических центров, была создана крепкая государственная промышленность. Это позволило быть экономически самостоятельным государством. К середине 19 столетия Парагвай стал самым быстрорастущим и наиболее обеспеченным государством Латинской Америки. Надо отметить, что это было уникальное государство, где бедность отсутствовала как явление, хотя и богатых в Парагвае хватало (богатая прослойка была вполне мирно интегрирована в общество).

После смерти Франсио, которая стала трагедией для всей нации, по решению Конгресса, страну возглавил его племянник Карлос Антонио Лопес (до 1844 года правил вместе с консулом Мариано Роке Алонсо). Это был такой же жесткий и последовательный человек. Он провёл ряд либеральных реформ, страна была готова к «открытию» - в 1845 году открыт доступ в Парагвай иностранцам, в 1846 году прежний охранительный таможенный тариф заменён более либеральным, гавань Пилар (на реке Паране) открыта для внешней торговли. Лопес реорганизовал армию по европейским стандартам, довёл её численность с 5тыс. до 8 тыс. человек. Было построено несколько крепостей, создан речной флот. Страна выдержала семилетнюю войну с Аргентиной (1845-1852), аргентинцы были вынуждены признать независимость Парагвая.

Продолжалась работа по развитию образования, открывались научные общества, улучшались возможности путей сообщения, судоходства, совершенствовалось судостроение. Страна в целом сохранила своё своеобразие, так в Парагвае почти все земли принадлежали государству.

В 1862 году Лопес умер, оставив страну на своего сына Франсиско Солано Лопеса. Новый народный конгресс утвердил его полномочия на 10 лет. В это время страна достигла пика своего развития (затем страну просто убили, не дав идти по весьма перспективному пути). Численность её населения достигла 1,3 млн. человек, государственных долгов не было (страна не брала внешних займов). В начале правления второго Лопеса построили первую железную дорогу длиной в 72 км. В Парагвай пригласили более 200 иностранных специалистов, которые прокладывали телеграфные линии и железные дороги. Это помогало в развитии сталелитейной, текстильной, бумажной, типографской отраслей промышленности, производстве пороха и судостроении. Парагвай создал собственную оборонную промышленность, производили не только порох и другие боеприпасы, но пушки и мортиры (литейная мастерская в Ибикуи, построенная в 1850 году), строили корабли на верфях Асунсьона.

Повод к войне и её начало

К успешному опыту Парагвая присматривался соседний Уругвай, а после него эксперимент мог победно пройти по всему континенту. Возможное объединение Парагвая и Уругвая бросало вызов интересам Великобритании, местным региональным державам – Аргентине и Бразилии. Естественно, это вызывало недовольство и опасения англичан и латиноамериканских правящих кланов. Кроме того, с Аргентиной у Парагвая были территориальные споры. Нужен был повод к войне и его быстро нашли.

Весной 1864 года бразильцы отправили в Уругвай дипломатическую миссию и потребовали компенсацию за убытки, причинённые бразильским фермерам в приграничных конфликтах с уругвайскими фермерами. Глава Уругвая Атанасио Агирре (от Национальной партии, которая стояла за союз с Парагваем) отверг бразильские притязания. Парагвайский лидер Солано Лопес предложил себя в качестве посредника на переговорах Бразилии и Уругвая, но Рио-де-Жанейро выступило против этого предложения. В августе 1864 года парагвайское правительство разорвало дипломатические отношения с Бразилией, и объявило, что интервенция бразильцев и оккупация Уругвая будет нарушением равновесия в регионе.

В октябре бразильские войска вторглись в Уругвай. Сторонники партии Колорадо (пробразильская партия), поддержанные Аргентиной, вступили в союз с бразильцами, и свергли правительство Агирре.

Уругвай был для Парагвая стратегически важным партнёром, так как через его столицу (г.Монтевидео), шла практически вся парагвайская торговля. А бразильцы оккупировали этот порт. Парагвай вынудили вступить в войну, в стране провели мобилизацию, доведя численность армии до 38 тыс. человек (при резерве в 60 тыс., фактически это было народное ополчение). 13 декабря 1864 года парагвайское правительство объявило войну Бразилии, а 18 марта 1865 года - Аргентине. Уругвай, уже под управлением пробразильского политика Венансио Флореса, вошёл в союз с Бразилией и Аргентиной. 1 мая 1865 года в аргентинской столице три страны подписали Договор о Тройственном союзе. Мировое сообщество (в первую очередь Великобритания) поддержали Тройственный союз. «Просвещённые европейцы» оказали существенную помощь союзу боеприпасами, военными советниками, давали кредиты на войну.

Армия Парагвая на начальном этапе была более мощной, как численно (у аргентинцев в начале войны было примерно 8,5 тыс. человек, у бразильцев – 16 тыс., уругвайцев – 2 тыс.), так и в плане мотивации, организации. К тому же была хорошо вооружена, у парагвайской армии было до 400 орудий. Основа военных сил Тройственного союза – бразильские вооруженные части состояли главным образом из отрядов местных политиков и некоторых частей Национальной гвардии, часто это были рабы, которым обещали свободу. Затем в части коалиции хлынули разного рода добровольцы, авантюристы со всего континента, которые хотели поучаствовать в ограблении богатой страны. Считалось, что война будет недолгой, слишком разные были показатели у Парагвая и трех стран – численность населения, мощь экономик, помощь «мирового сообщества». Война фактически спонсировалась займами Лондонского Банка и банкирскими домами братьев Бэринг и «Н. М. Ротшильд и сыновья».

Но воевать пришлось с вооруженным народом. На начальном этапе парагвайская армия одержала ряд побед. На северном направлении захвачен бразильский форт Нова Коимбра, в январе 1865 года взяли города Альбукерке и Корумба. На южном направлении парагвайские части успешно действовали в южной части штата Мата-Гросу.

В марте 1865 года парагвайское правительство обратилось к аргентинскому президенту Бартоломе Митре с просьбой пропустить через провинцию Коррьентес 25 тыс. армию, для вторжения в бразильскую провинцию Риу-Гранди-ду-Сул. Но Буэнос-Айрес отказался, 18 марта 1865 года Парагвай объявил Аргентине войну. Парагвайская эскадра (в начале войны у Парагвая было 23 небольших парохода и ряд мелких судов, а флагманом канонерская лодка «Такуари», большинство из них были переделками из гражданских судов) спустившись по реке Паране, блокировала порт Коррьентеса, а затем сухопутные силы его взяли. В это же время парагвайские части пересекли аргентинскую границу, и через территорию Аргентины ударили по бразильской провинции Риу-Гранди-ду-Сул, 12 июня 1865 года взят город Сан-Боржа, 5 августа Уругваяна.

Продолжение войны

Ситуация осложнилась из-за поражения парагвайской эскадры 11 июня 1865 года в битве при Риачуэло. Тройственный союз с этого момента стал контролировать реки бассейна Ла-Платы. Постепенно перевес в силах стал сказываться, к концу 1865 года парагвайские войска были выбиты из ранее захваченных территорий, коалиция сосредоточила 50 тыс. армию и стала готовиться к вторжению в Парагвай.

Армия вторжения не смогла сразу прорваться в страну, их задержали укрепления вблизи места слияния рек Парагвай и Парана, там сражения шли более чем два года. Так крепость Умайта стала настоящим парагвайским Севастополем и задержала врага на 30 месяцев, она пала только 25 июля 1868 года.

После этого Парагвай был обречён. Интервенты, находясь на содержании «мирового сообщества», медленно и с большими потерями просто продавливали оборону парагвайцев, фактически перемалывая ее, платя за это многочисленными потерями. Причём не только от пуль, но и от дизентирии, холеры и прочих прелестей тропического климата. В ряде битв декабря 1868 года были практически уничтожены остатки войск Парагвая.

Франсиско Солано Лопес отказался сдаваться и отступил в горы. В январе 1969 года пал Асунсьон. Надо сказать, что народ Парагвая защищал свою страну практически поголовно, воевали даже женщины и дети. Лопес продолжал войну в горах на северо-востоке от Асунсьона, люди уходили в горы, сельву, в партизанские отряды. В течение года шла партизанская война, но в итоге остатки парагвайских сил были разгромлены. 1 марта 1870 года отряд Солано Лопеса был окружён и уничтожен, глава Парагвая погиб со словами: «Я умираю за Родину!»

Итоги

Парагвайский народ бился до последнего, даже враги отмечали массовый героизм населения, бразильский историк Роше Помбу писал: «Множество женщин, одни с пиками и кольями, другие с малыми детьми на руках яростно швыряли в атакующих песок, камни и бутылки. Настоятели приходов Перибебуи и Валенсуэла бились с ружьями в руках. Мальчики 8-10 лет лежали мертвые, и рядом с ними валялось их оружие, другие раненые проявляли стоическое спокойствие, не издавая ни единого стона».

В битве при Акоста-Нью (16 августа 1869 года) сражались 3,5 тыс. детей 9- 15 лет, а отряде парагвайцев всего было 6 тыс. человек. В память об их героизме 16 августа в современном Парагвае отмечается День ребёнка.

В сражениях, схватках, актах геноцида полегло 90% мужского населения Парагвая. Из более чем 1,3 млн. населения страны, к 1871 году осталось около 220 тыс. человек. Парагвай был полностью опустошён и отброшён на обочину мирового развития.

Территория Парагвая урезана в пользу Аргентины и Бразилии. Аргентинцы вообще предлагали полностью расчленить Парагвай и разделить «по братски», но Рио-де-Жанейро не согласился. Бразильцы хотели иметь буфер между Аргентиной и Бразилией.

Выиграла от войны Британия и стоящие за ней банки. Главные державы Латинской Америки - Аргентина и Бразилия оказались в финансовой зависимости, взяв в долг огромные суммы. Возможности, которые открывал парагвайский эксперимент, были уничтожены.

Парагвайская промышленность была ликвидирована, большая часть парагвайских деревень была опустошена и покинута, оставшиеся люди переселились в окрестности Асунсьона. Люди перешли к натуральному хозяйству, значительная часть земель была скуплена иностранцами, в основном аргентинцами, и превратилась в частные поместья. Рынок страны был открыт для английских товаров, а новое правительство впервые взяло иностранный кредит на 1 млн. фунтов стерлингов.

Эта история учит тому, что если народ един и защищает свою Родину, идею, победить его можно только с помощью тотального геноцида.

Если кратко излагать историю этой войны (хотя лучше, конечно, прочитать книгу или хотя бы Википедию – там изложены основные события, хотя и достаточно тезисно), то получается примерно так. После распада испанской империи в Парагвае утвердился жёсткий диктаторский режим, причём, что необычно для той эпохи, радикально левого толка. С централизованной государственной экономикой, наглухо закрытыми границами, тотальной пропагандой и, кстати, с всеобщим начальным школьным образованием (при полной ликвидации образования высшего). При самом первом диктаторе Парагвай придерживался принципа полной автаркии, «опоры на свои силы», как сказали бы в наши дни, не поддерживал контактов даже с близкими соседями, и не лез ни в какие конфликты, а тихо и очень стабильно жил себе посреди джунглей и болот.

Но первый диктатор умер, а его племянник, взявший власть в свои руки, начал политику модернизации страны. Пригласил иностранных специалистов, построил несколько новых предприятий тяжёлой и лёгкой промышленности, судоверфь для парусно-паровых судов и даже одну ветку железной дороги. И, естественно, как оно обычно водится в диктатурах, особое внимание уделялось обучению и оснащению армии, а также пропаганде среди населения (для этого даже начали печатать первую в Парагвае газету). Второй диктатор правил недолго и умер от болезни, а ему на смену пришёл его молодой сын Франсиско Солано Лопес, и всё заверте…

Юный Лопес был человеком сверхамбициозным, учился в Европе, обожал Наполеона III и в идел в нём пример для подражания (что во многом оказалось пророческим), и положение диктатора мелкого государства, расположенного на задворках двух супердержав местного значения – Бразилии и Аргентины, его не устраивало. Тем более что и геополитическая ситуация, как ныне принято выражаться, на тот момент сложилась довольно интересная. Во-первых, Парагвай не имел прямого выхода к морю, остро необходимого для международной торговли. Во-вторых, после распада испанской колонии так и не была проведена полноценная демаркация территорий, и огромные куски земли по границам Парагвая оставались спорными территориями, предметом раздора с окружающими государствами. В третьих, в соседнем Уругвае шла перманентная гражданская война, в которой одна из сторон пользовалась полной поддержкой Бразилии, а другая сторона, соответственно, отчаянно искала внешней поддержки, и Парагвай решил такую поддержку предоставить. Если бы в Уругвае пришли к власти союзники Лопеса, можно было рассчитывать на образование коалиции против Бразилии, что сразу изменило бы равновесие сил на континенте. Поэтому Лопес начал ещё больше усиливать армию, покупать вооружение, наращивать собственное военное производство и вдобавок заказал в Европе новые современные очень дорогие броненосцы.

Бразильцы быстро поняли, в чью сторону направлена активность Парагвая и, чтобы опередить Лопеса, сами вторглись в Уругвай, по приглашению своих сторонников, разумеется. В ответ Парагвай объявил Бразилии войну, а так как между ним и Уругваем лежали земли, принадлежащие Аргентине, заодно объявил войну и ей. Поначалу парагвайская армия действовала очень успешно, захватила целую бразильскую провинцию, что было не так уж сложно с учётом того, что большая часть бразильской армии в это время исполняла «интернациональный долг» в Уругвае. Ну а дальше начались проблемы. Бразилия объявила мобилизацию, начала переводить экономику на военные рельсы и закупать за границей оружие и снаряжение. В Уругвае благодаря поддержке бразильских войск закончилась гражданская война, после чего Уругвай присоединился к антипарагвайскому союзу. Ну и Аргентина тоже потихоньку отмобилизовала и развернула войска, так что против Парагвая выступила совместная довольно сильная армия.

Тут ещё стоит немного сказать о том, на какой территории разворачивались военные действия. Большей частью это были джунгли и болота с редкими поселениями и ещё более редкими городами. Основными транспортными артериями региона выступали реки, соответственно, стратегический перевес в войне в первую очередь зависел от действий речного флота и крепостей по берегам рек, а уже во вторую от собственно полевых сражений. И в том, что касается флота, бразильцы и аргентинцы имели подавляющее преимущество – у них было больше боевых единиц, более современное оборудование и оснащение, больше пушек и больше опытных моряков. К тому же те современные броненосцы, которые Парагвай заказал в Европе, бразильцы перехватили по пути, выкупили у производителей и присоединили к своему флоту (вот что значит начинать войну, не имея нормального выхода к морю). Поэтому в сражениях на воде Тройственный Альянс без проблем разнёс парагвайский флот, после чего мог спокойно блокировать перемещения грузов и осаждать речные крепости со стороны воды.

Но вот в том, что касается сухопутной части войны, там события разворачивались с переменным успехом. Армия Парагвая, как говорилось выше, была многочисленна, обучена и хорошо вооружена, к тому же обладала очень высокой мотивацией, в том числе и по причине неустанной пропагандистской накачки. Власти Парагвая представляли населению войну как абсолютно справедливую, изображали Парагвай жертвой агрессии со стороны соседей, ну и заодно вовсю эксплуатировали чувство расового превосходства – бразильская армия в значительной степени состояла из негров, а парагвайцы - почти сплошь креолы.

Объединённые силы бразильцев, аргентинцев и уругвайцев в первые месяцы войны представляли собой смесь из немногочисленных профессиональных военных, срочно набранных добровольцев и наёмников, радостно слетевшихся на очередное пиршество смерти. У них имелись проблемы с вооружением, подготовкой, снабжением, координацией совместных действий, тем более что свежеиспечённые союзники не были дружны между собой, и даже перед лицом общего врага продолжались внутренние распри и выяснения, кто тут главный. Тем не менее, силы Тройственного Альянса обладали значительным численным преимуществом, их ряды постоянно пополняли новые рекруты, а промышленность воюющих держав пусть медленно и со скрипом, но переходила на военные рельсы.

После нескольких драматичных и кровавых сухопутных сражений, в которых побеждала то одна, то другая сторона Тройственный Альянс оказался в некотором замешательстве. Быстрой победы им явно не светило – они сумели вытеснить парагвайцев с захваченных территорий, но в самом Парагвае наткнулись на ряд мощных, хорошо укреплённых крепостей, которые не получалось взять с наскока, к тому же парагвайцы начали широко использовать тактику партизанской войны. В армии союзников начались эпидемии, мораль войск заметно снизилась, а в самих Аргентине и Бразилии после первого бурного прилива патриотического энтузиазма начались брожения и сомнения в том, стоит ли вообще продолжать эту войну.

На какое-то время силы Альянса прекратили активные боевые действия и занялись наведением порядка в своих рядах, осознав, что воевать придётся серьёзно – с чувством, толком, расстановкой. И тут Бразилия кинула на стол самый сильный свой козырь - выдвинула на пост главнокомандующего объединёнными силами герцога Кашиаса – военачальника, по-настоящему разбиравшегося в военном деле. Дело в том, что подавляющее большинство полководцев по обе стороны конфликта воевали пафосно, лихо и героично – конными и пешими рейдами, а также лобовыми атаками плотным строем на укрепления, с полным пренебрежением такими низменными для благородного идальго занятиями как разведка, стратегическое планирование, снабжение, обустройство военных лагерей и так далее. А герцог Кашиас воевал уныло, медленно и кропотливо. Начал он свою деятельность с того, что устроил санитарную службу, после чего в армии прекратилась холера и дизентерия. Организовал разведку, в том числе с использованием дирижаблей (что для Латинской Америки того периода было потрясающей инновацией). Разработал вместе со своим штабом подробный и тщательный план будущей кампании. И начал неторопливо, но неотвратимо продвигаться вглубь парагвайской территории. В сражениях Кашиас тоже предпочитал действовать, скажем так, по-уму. Использовать обходные манёвры и долговременные осады, атаковать только при наличии как минимум трёхкратного преимущества и по возможности одновременно с нескольких направлений, отступать для переформирования войск и подтягивания резервов. Ну и стоит добавить немаловажный факт, что одно только назначение не лихого и не героичного герцога главнокомандующим сразу же резко подняло моральную обстановку в армии, и все его последующие действия укрепляли мораль всё больше и больше.

Тактика герцога Кашиаса принесла плоды отнюдь не сразу. Парагвайцы отчаянно сопротивлялись, несколько раз ощутимо трепали войска Альянса внезапными атаками и партизанскими вылазками, но в тотальной войне на истощение у них не было никаких шансов. Экономика Парагвая по своему масштабу и в мирное время сильно уступала экономике Бразилии и Аргентины, а когда все ресурсы бросили на войну, да ещё вдобавок мобилизовали почти всех взрослых здоровых мужчин, дела пошли просто отвратительно. Начались перебои со всеми товарами первой необходимости, в том числе и с продовольствием, возможности прибегнуть к помощи соседних стран не осталось никакой, потому что война велась почти со всеми соседями сразу, а выход на заморские страны перекрывал бразильский флот. Впрочем, и в этих условиях вдохновлённый парагвайский народ продолжал поддерживать своего лидера и сохранял уверенность в победе. Да и сам Лопес чувствовал себя вполне уверенно и считал, что надо просто перетерпеть и подождать, пока внутренние кризисы стран Альянса (а там практически постоянно шли волнения по разным поводам, и довольно серьёзные) заставят их прекратить военные действия.
Но если Аргентина действительно к тому времени поумерила свой натиск, а Уругвай фактически вышел из войны, то Бразилия оставалась тверда в своём стремлении разгромить Лопеса подчистую (по всей видимости, бразильские власти видели в этой войне блестящую возможность продемонстрировать свою крутизну и показать всем, кто в Латинской Америке главный). После долгой осады войска Альянса взяли главную опору парагвайских сил – крепость Умаиту, потом за счёт сложного обходного манёвра окружили и разгромили то, что осталось от парагвайской армии. Парагвайцы во всех сражениях проявляли чудеса героизма, но войска Альянса значительно превосходили их числом, лучше снабжались и получали постоянные подкрепления.

Параллельно со всеми этими событиями Лопес устроил среди своих подчинённых большой террор. Несколько сотен человек, включая министров, военачальников, священников (в том числе епископа парагвайской церкви) и одного из братьев диктатора, арестовали по обвинению в предательстве, подвергли пыткам, а затем почти всех расстреляли. Такие дела.

После разгрома армии Лопес устроил ещё одну мобилизацию. Мужчины к тому времени в стране закончились, и в армию набирали стариков, подростков 11-14 лет и женщин (из них составили «Легион амазонок»). С оружием и обмундированием дела обстояли просто никак, вооружали новобранцев мачете, копьями и тренировочными ружьями. Впрочем, несмотря на это, подростки горели желанием вступить в бой и умереть за своего вождя. Такая возможность им вскоре представилась – Лопес оставил эту «армию» прикрывать свой отход, и бразильская артиллерия и кавалерия раскатали её в кровавую кашу.
Лопес после этого скрылся в непролазных джунглях, где устроил ещё один сеанс террора среди своих подчинённых, хотя и более скромный по масштабу (впрочем, и людей у него уже было куда меньше). В ходе этого террора подручные диктатора арестовали и пытали мать Лопеса и его второго брата. Они были приговорены к расстрелу, но приговор не успели привести в исполнение, и мать Лопеса осталась жива, а вот брат умер в заключении. В конце концов, один из беглецов из лагеря Лопеса (а бежали оттуда уже сплошным потоком) сообщил бразильцам, где тот находится, и бразильские солдаты атаковали лагерь, разгромили его защитников, а самого Лопеса убили.

Так закончилась эта жуткая война. Парагвай претерпел полный разгром по всем фронтам. Страна лежала в руинах, большинство мужчин зрелого возраста были убиты или покалечены. Про численность потерь по итогам войны среди историков нет единой оценки, сходятся обычно на том, что население Парагвая уменьшилось то ли в два, то ли в три раза. Союзники потеряли примерно 90-100 тысяч человек, что вообще-то тоже немало, но и численность населения у них была куда больше. По итогам войны страны-победители отрезали от побеждённой страны по приличному куску территории и обложили Парагвай огромной контрибуцией. На то, чтобы оправиться от поражения у Парагвая ушло несколько десятилетий, и последующая его история в основном представляла собой диктатуры разной степени жёсткости.

В качестве вишенки на торте стоит добавить, что Фердинандо Лопес считается национальным героем Парагвая, а всю вину за развязывание войны возлагают на Тройственный Альянс. День сражения, в котором Лопес отправил на верную смерть несколько тысяч подростков, празднуется ежегодно как «День детей», а школьника объясняют, что вот так и надо умирать за родину – доблестно и с улыбкой. Правда, по счастью, после Лопеса Парагвай больше не предпринимал попыток утвердить своё военное превосходство над окружающими странами, так что рассказы эти носят всё же скорее теоретический характер.
Что меня заинтересовало в книге и вообще в этой истории:

1. Характерная для Латинской Америки яркость и страстность событий. Все выкладываются по максимуму, идут до конца, никаких компромиссов, никаких полутонов. «Гулять так гулять, стрелять так стрелять». И тоже очень характерное для Латинской Америки массовое увлечение вождём, готовность потерять всё – страну, жизнь, - ради единственного человека, в котором воплощается воля Народа, судьба Родины и все прочие пафосные слова, приносящиеся с большой буквы. И вполне логично вытекающая отсюда политическая история всех стран Латинской Америки – бесконечный парад правых и левых диктатур, мало чем отличных друг от друга. И как результат – продолжающаяся из года в год экономическая и социальная отсталость. Взять хотя бы Аргентину, которая сделалась буквально притчей во языцех – любое научно-популярное изложение идей институционализма непременно включает в себя рассказ о том, как Аргентина в начале XX века считалась перспективной страной с растущей экономикой, будущей супердержавой Южного Полушария, но в результате шараханий от одного вождя к другому так и осталась примерно на том же уровне развития, что и сто лет тому назад.

2. В истории Парагвая удивительным образом проступают черты истории многих стран XX века. Социалистическая экономика, полная автаркия, «железный занавес» и переход власти в рамках одного и того же семейств прямо как в Северной Корее. Милитаристская пропаганда, основанная на расовом и нациоанльном превосходстве, – гитлеровская Германия, имперская Япония и так далее. Чем-то ход той войны напоминает события на Тихоокеанском фронте Второй мировой войны. Одна страна нападает сразу на несколько соседних держав и одерживает ряд быстрых побед, исход войны определяет сражение между флотилиями, но проигравшая сторона не сдаётся, и приходится вести крайне кровавые сухопутные сражения за укреплённые районы, а поражение признаётся только после окончательного и полного разгрома.

Да и в целом история об авторитарной модернизации, которая в какой-то момент перерастает в желание расширить своё «жизненное пространство», отобрать у соседей «спорные территории» или просто укрепить своё «геополитическое влияние», а в результате откатывается в лучшем случае в стагнацию, в худшем – в полноценный кризис, а в совсем плохом – в войну, из которой выходит разгромленной, обычная история для XX века. Да и для XXI, если на то пошло, вот, Российская Федерация, например, последние несколько лет движется по тому же сценарию, и ничего, нормально, все уже привыкли.

3. Интересно, что некоторые российские публицисты обращаются к истории Великой Парагвайской войны как примеру автономной социалистической страны, которая шла по пути прогресса, но была уничтожена соседями-капиталистами, видевшими в ней не просто политического, но идеологического конкурента. И всё это при поддержке (а в некоторых версиях и тайном руководстве) англосаксонского банковского капитала, который в современной конспирологии твёрдо занял место, ранее принадлежавшее масонам и сионистам. В принципе, определённая логика в таких рассуждениях есть. Действительно, Бразилия и Аргентина неприязненно смотрели на Парагвай, но их можно понять и без привлечения идеологических обоснований – когда соседняя страна, с которой имеется давний неразрешённый территориальный спор, начинает спешно вооружаться и проводить мобилизацию, это кого хочешь напряжёт. Да и, кстати, насчёт взаимных территориальных претензий, они ведь возникли как результат распада испанской империи, то есть эту войну можно трактовать и как одну из первых постколониальных войн, которых (см. п. 2) потом хватало и в истории XX века, да и в XXI они бушуют вовсю.

И насчёт английских банков тоже верно – Бразилия воевала за счёт огромных займов, а потом с огромным трудом расплачивалась по ним много лет, и это не лучшим образом отразилось на её развитии. Да и Парагвай был вынужден влезть в международные долги, чтобы восстановить экономику. Но это тоже обычное дело для многих войн – когда пыль оседает, оказывается, что больше всего от конфликта приобрели внешние стороны - торговцы оружием и банкиры.

Впрочем, как бы то ни было, насколько я заметил, более всего российские публицисты превозносят Парагвай за централизованное устройство экономики, железный занавес и стремление к полной экономической самостоятельности, причём подают это всё как некий общественный идеал. При том, что история более чем ясно показала: все эти три явления ведут общество к отставанию от других стран и ухудшению условий жизни населения. Да что там говорить, и в самом Парагвае той эпохи для модернизации пришлось привлекать иностранных специалистов и закупать за границей оборудование, просто потому что в автономной экономике Парагвая ничего этого не было и появиться не могло.

4. Но вот ещё что интересно: почему именно Парагвай и вообще история Латинской Америки привлекают внимание российских публицистов и так часто всплывают в обсуждениях наших отечественных проблем и способов их решения. Да, понятно, что, как я говорил выше, латиноамериканские истории яркие и запоминающиеся, а персонажи, в них участвующие, – величественные и героичные. Но, мне кажется, тут ещё дело в том, что и правые, и левые диктатуры Латинской Америки с одинаковой лёгкостью применяли насилие для утверждения своих принципов и представлений об идеальном общественном устройстве. А для российских дискуссий вопрос насилия в политике очень болезненный, и по этому вопросу существует широкий диапазон позиций от «слезинки ребёнка» до «только массовые расстрелы спасут родину». Так что примеры Латинской Америки оказываются вполне уместны и украшают спор, в котором отечественные примеры уже слишком сильно навязли на зубах. Другое дело, что все стороны очень уж стремятся к радикальным и взаимоисключающим примерам; и я не могу понять, почему при разговоре о правильном устройстве общества надо обязательно выбирать между, например, Пиночетом и Кастро (если уж надо обязательно кого-то выбрать из латиноамериканской история, я бы и вовсе предпочёл архиепископа Ромеро). Но, с другой стороны, есть у меня такое нехорошее предчувствием, что чем дольше над Россией нависает то душное безвременье, в котором мы живём, тем уже и уже становится коридор возможностей, тем сильнее радикализуется выбор. Вполне возможно, что в какой-то момент времени нашей стране действительно выбирать придётся между левой и правой диктатурой, между красным и белым террором (чего, конечно, очень бы не хотелось). Впрочем, это уже совсем другая история, и к тому, что творилось в сердце латиноамериканского континента сто с лишним лет тому назад, она имеет весьма отдалённое отношение.