Что творится в психбольницах. Моя жизнь в психиатрической больнице

Михаил Косенко был одним из первых задержанных по «Болотному делу». Он мог бы быть амнистирован в конце прошлого года, если бы не состояние здоровья. Институт Сербского провёл психиатрическую экспертизу и признал Михаила невменяемым в момент совершения преступления. Поэтому обвинители запросили для него не срок в колонии, а принудительное лечение в психиатрической больнице. Дожидаться решения суда Косенко отправился из СИЗО «Медведково» в стационар при Бутырской тюрьме.

Через полтора года суд согласился с выводами Института Сербского и после апелляции в марте 2014 года отправил Косенко на бессрочное лечение в психиатрический стационар закрытого типа № 5 в Чеховском районе Московской области. Тогда никто не знал, сколько ему придётся пробыть на принудительном лечении. Многие правозащитники предполагали, что Косенко выйдет на свободу позже других осуждённых по «Болотному делу». Но уже через два с половиной месяца Михаила отпустили на амбулаторный режим. The Village встретился с Михаилом Косенко и узнал, как работает «карательная психиатрия» в современной России.

Михаил Косенко

39 лет

Инвалид II группы, безработный.

В июне 2012 года был задержан по подозрению в участии в массовых беспорядках в ходе акции 6 мая.

В октябре 2013 года его признали виновным и приговорили к принудительному лечению в «психиатрическом стационаре закрытого типа».

В июне 2014-го суд разрешил отпустить его на амбулаторное лечение.

Болезнь

Когда мы начинаем разговор, Михаил будто чем-то недоволен.Он объясняет: не хочет говорить про личное и рассказывать историю своей болезни, давайте только про больницу.Но всё жерассказывает, что заболел ещё перед армией. Его всё равно призвали: в военкомате нормального психиатрического обследования не было. Во время службы болезнь обострилась, но не в результате контузии, как пишут в справках о Косенко.

Диагноз у Михаила страшный - «шизофрения». Хотя, по словам президента Независимой психиатрической ассоциации России Юрия Савенко, на Западе диагноз звучал бы по-другому - «шизотипическое расстройство личности». У Косенко вторая группа инвалидности. «С болезнью жить тяжело, но я стараюсь как-то справляться», - делится Косенко. Ему приходится ежедневно принимать лекарства.

Болезнь выделила Косенко среди других «болотников». Институт Сербского на основе двадцатипятиминутного разговора с больным, по записям в медкарте из диспансера и материалам уголовного дела признал Косенко невменяемым и склонным к диссимуляции - преуменьшению собственной болезни. Признанный невменяемым в момент совершения преступления обычно освобождается от уголовной ответственности. После проведения экспертизы Косенко перевели из обычного СИЗО в стационар при Бутырской тюрьме. Там он провёл полтора года.

«Кошкин дом»

Это место называют «Кошкин дом», «КД», «Кошка» или «Кот». Раньше здесь был корпус Бутырки для женщин, которых в этом мире называют «кошками». Потом для них построили отдельный СИЗО, но название осталось.

В «КД» пять этажей. Первый - для персонала. На втором - тяжёлые больные. На третьем - «транзитники», те, кого постоянно возят в Институт Сербского и обратно. На четвёртом - обвиняемые, которых признали невменяемыми в момент совершения преступления. Пятый этаж недавно отремонтировали. Там находится «отделение медико-социальной реабилитации», содержат в нём наркоманов. По словам Косенко, условия там лучше всего: удобные кровати и даже есть спортзал. Жителей других этажей туда не пускают.

На всех остальных этажах условия такие же, как в тюрьме. Вместо палат - камеры. Врачи появляются нерегулярно, даже обход делают не каждое утро. К просьбам пациентов относятся равнодушно - могут удовлетворить, а могут просто забыть. Лекарства то появляются, то исчезают. Михаилу, которого в основном держали на четвёртом этаже, таблетки привозила сестра Ксения. Если они заканчивались, приходилось ждать неделю-другую, когда она снова их доставит.

В камерах живут от двух до восьми человек. Распорядок дня тюремный. Подъём в шесть утра, но он необязательный. При желании можно поспать подольше. Дальше завтрак. Кормят в тюремном стационаре отвратительно. Норма еды ограничена, все держатся на передачах родственников или том, что передают сокамерникам. От тюремной еда в местном стационаре отличается только тем, что изредка дают яйца, масло и молоко.

Медсестёр и санитаров почти не бывает видно, причём даже те санитары, что есть, - это заключённые, оставшиеся отбывать срок в тюрьме

Прогулка раз в день. Инфраструктуры для спортивных упражнений нет. Медсестёр и санитаров почти не бывает видно, причём даже те санитары, что есть, - это заключённые, оставшиеся отбывать срок в тюрьме. За порядком следят надзиратели, не прикреплённые к стационару. Они работают и в основной части СИЗО. Задачи вылечить пациентов здесь ни у кого нет. К больным относятся как к временным постояльцам, которые скоро покинут стационар. Доступа к психологу, по сути, нет. К нему надо записываться, а потом, если повезёт, он вызовет к себе. В тюрьмах психолог часто просто приходит к камере, открывает окошко и пытается разговаривать с человеком при остальных сокамерниках. Заключённые делиться своими проблемами в таких условиях отказываются.

«По ощущениям стационар больше похож на тюрьму, чем на больницу», - вспоминает Косенко. Если кому-то плохо, нужно стучать в дверь камеры, чтобы надзиратели позвали врача. Часто никто не реагирует. «При мне одного такого пациента пристегнули наручниками к кровати, чтобы не шумел», - рассказал Михаил. Говорят, что иногда пристёгивают особо буйных или совершивших попытку самоубийства и держат по несколько суток. Руководство больницы, конечно, такие факты отрицает.

Есть версия, что самоубийства или попытки суицида в тюремной больнице совершают чаще, чем в обычной тюрьме. Другим пациентам о них, конечно, не сообщают, но слухи распространяются быстро. В камеру Косенко один раз перевели человека, сосед которого покончил с собой. Самые распространённые способы расстаться с жизнью - повешение и вскрытие вен.

При этом, по словам Михаила, большинство пациентов - адекватные, вменяемые люди. Все общаются друг с другом, шутят. У многих диагнозы не соответствуют действительности. Есть люди, которые попали туда по сфальсифицированным делам. Преступления они совершили самые разные: и кражи, и убийства, и контрабанда. В соседней с Косенко камере сидел Сергей Гордеев, в феврале расстрелявший учеников 263-й школы Москвы. Но ничем особенным там не отметился.

В качестве наказания некоторым больным предположительно дают галоперидол. Уколы этого лекарства вызывают мышечные судороги, боль, скованность. Многих скручивает: находиться в нормальной позе после укола физически невозможно. Также нередко укол делают произвольно, чтобы показать, что идёт хоть какое-то лечение. Последствия его употребления крайне серьёзные. Галоперидол подавляет волю. Те, кто его употребляют, не будут совершать лишних действий.

Один надзиратель рассказывал Михаилу, что в 1990-е там всех пациентов держали голыми без постельного белья

За нарушение режима или оскорбление сотрудников пациентов могут отправить в карцер, или в «резинку». Его так называют потому, что резиной пахнет клей, на который к стенам приклеена губка, оберегающая пациентов от самоистязаний. Внутри холодной комнаты нет вообще ничего, даже лавки. Обычно провинившегося держат там сутки, но за сильный проступок могут оставить на три дня. При этом с человека снимают всю одежду, чтобы он на ней не повесился. Перед заточением делают укол галоперидола или аминазина.

Тем не менее раньше в «Кошкином доме» было ещё хуже. Один надзиратель рассказывал Михаилу, что в 1990-е там всех пациентов держали голыми без постельного белья.

Стационар в Чеховском районе

Михаилу удалось покинуть «Кошкин дом» после вынесения приговора. Суд согласился с выводами Института Сербского и отправил Косенко на принудительное лечение в психиатрический стационар закрытого типа № 5 в Чеховском районе Подмосковья. Двухэтажные кирпичные строения, построенные ещё до революции, - не тюремная больница. Но основные её постояльцы - люди, признанные невменяемыми в момент совершения преступления. Даже если они после этого вышли из неадекватного состояния, их всё равно отправят на лечение. Поэтому почти все, с кем общался Михаил, - нормальные люди. В больнице есть и обычные пациенты, не преступники, но Михаил с ними не пересекался.

Всего в чеховском стационаре 30 отделений. Они отличаются режимами содержания больных: общий или специальный - для более тяжёлых. В других больницах есть ещё отделение специнтенсива. В чеховском стационаре его функцию фактически выполняет 12-е отделение. Туда попадают за различные проступки. Людей там держат взаперти в боксах по два человека. Иногда в 12-е отделение попадают не слишком заслуженно. Одного знакомого Михаила поместили туда за то, что он помогал другим пациентам писать жалобы. Врачи посчитали его «негативным лидером» и решили проучить.

В специнтенсивах под строгим надзором содержатнаиболее тяжёлых больных, которые представляют серьёзную опасность для себя и окружающих. Больным колют много препаратов, включая галоперидол. Тщательно проверяют, выпил человек таблетки или нет. Говорят, что иногда от лошадиных доз лекарств люди теряют сознание, падают на бетонный пол и разбивают голову, а некоторые просто умирают.

Волю пациентов подавляют, чтобы они не были способны на преступление или самоубийство. Если больной выйдет из больницы и вновь совершит преступление, его лечащего врача упрекнут в непрофессионализме. «Я в специнтенсивах не был, но общался с вышедшими оттуда больными, - рассказал Косенко. - Это не какие-то деградировавшие люди, но все они предпочли бы туда не попадать».

Волю пациентов подавляют, чтобы они не были способны на преступление или самоубийство

Сам Косенко был в общем отделении. Атмосфера там гораздо лучше, чем в тюремном стационаре. Вместо камер - палаты, из которых можно выходить. Правда, в каждой по 15−20 человек, а туалет всего один на отделение. Зато нормальные кровати, более человечное отношение персонала. Надзирателей нет - вместо них санитары и медсёстры. Обращаются по имени. Охранники, к помощи которых иногда приходится прибегать, тоже не из системы ФСИН. Смущает главное: никто из пациентов этой больницы не знает, когда он сможет её покинуть.

На еду в чеховском стационаре Косенко не жаловался. По его словам, она вполне добротная и точно лучше тюремной. Кроме того, продукты можно получать от родственников.

Распорядок дня в больнице жёсткий, но даже при строгой дисциплине и надзоре люди чувствуют себя свободнее, чем в тюрьме. После завтрака обязательный обход. Врачи держатся достаточно отстранённо. Обычно пациенты им говорят, что у них всё нормально. Если есть какие-то вопросы или жалобы, врачи или их помощники всё старательно записывают.

Гулять выводят дважды в день в определённые часы под надзором санитаров. Летом прогулки продолжительные - до трёх часов. На прогулочном дворе есть стол для настольного тенниса и волейбольная площадка. Но играть на ней было некому, так что она пришла в негодность. Михаил видел, как играли в соседнем дворе, но пациентам его отделения доступ туда был запрещён. С ними можно было поговорить только через сетку, огораживающую двор.

Официально заниматься физкультурой, отжиматься в стационаре запрещено. Причина очень странная - тем самым вы можете подавить других пациентов, а также использовать свои навыки для побега. Персонал относится к отжиманиям снисходительно, но иногда пресекает. Зато в отделении есть те же игры, что и в тюрьме: нарды, домино, шашки и шахматы. Карты запрещены.

Также запрещены компьютеры и мобильные телефоны. Можно иметь плеер без диктофона, радио, электронную книгу или игрушку типа «Тетрис». Но их надо сдавать на ночь. О том, что происходит в мире, пациенты узнают из газет, которые привозят родственники, и телевизора, установленного в столовой. В палатах, в отличие от тюрьмы, телеприёмников нет. Что смотреть, выбирают сами пациенты. Обычно это новости, фильмы или спорт. В исключительных случаях позволяют посмотреть телевизор после отбоя.

Пациентам можно передавать бумажные книги. Но не все. «Я посоветовал своему приятелю книгу Джона Кехо „Подсознание может всё“, а её не разрешили, - удивляется Косенко. - Видимо, посчитали вредной».

Письма врачи тоже проверяют. Как они объяснили Михаилу, пациентам неоднократно присылали план побега. В тюрьме письма правили - вычёркивали ручкой или фломастером то, что не нравилось цензору. В письмах, которые присылали Косенко, вычёркивали электронные адреса, прозвища и пассажи против власти.

Два раза в неделю пациентам позволяли бриться. Один раз в неделю - душ. В жару можно было попросить помыться днём. В тюрьме такой роскоши не было. Зато в тюрьме можно при себе держать бритву, а в больнице её отнимают, чтобы пресечь попытку самоубийства.

Также нельзя держать при себе сигареты. В отделении Косенко их выдавали по десять штук в день. Выносят ящик с подписанными пачками - каждый берёт по одной и идёт в туалет курить. Многие из-за этого любили прогулки: там ящик стоит постоянно и курить можно сколько угодно.

Посещения разрешены каждый день. Но пускают только родственников, и разговор слушает кто-нибудь из персонала. К Михаилу однажды приехала сестра вместе с другом. Друга не пустили. Зато один раз в стационаре устроили концерт. Приехавшие артисты читали стихи, посвящённые Первой мировой войне, и пели песни из кинофильмов. На мероприятие позвали пациентов всех отделений, но захотели посетить его далеко не все. По информации Косенко, такие мероприятия проходят в стационаре раз в несколько месяцев.

Также нельзя держать при себе сигареты. В отделении Косенко их выдавали по десять штук в день

Если человек совершает какой-то серьёзный проступок, его переводят в другое отделение. Если не слушает персонал, хранит чай или сигареты, проявляет агрессию, дерётся, даже в шутку,- переводят в надзорную палату. Это комната с несколькими кроватями, без тумбочек. Выходить из неё нельзя. Одежда её обитателей отличается от формы остальных больных, чтобы сразу было видно, кто есть кто. Из комнаты выводят только на прогулку и в туалет. Иногда выпускают в столовую, но чаще еду приносят прямо в надзорную палату. Находиться в ней неприятно.

Через надзорную палату проходят все пациенты. Сразу после приезда их помещают именно туда. Могут на следующий день перевести в обычную, а могут задержать надолго. Михаилу пришлось провести там несколько недель, так как мест в других палатах не было.

Для пациентов есть три режима наблюдения. На одном записи про больного делают каждый день. На другом - раз в неделю, на третьем - раз в месяц. Записи порой бывают очень странные: «Смотрел в окно и думал о побеге» или «Зверски ел пряник».

Раньше пациенты работали в лечебно-трудовых мастерских. Но несколько лет назад их закрыли. Теперь вместо них - обязательные дежурства по уборке палат, коридора и столовой. Михаил не знает, разрешено ли это. В столовой - точно запрещено санитарно-эпидемиологическими нормами. Однако в больнице на нарушения закрывают глаза. Врачи говорят, что это трудотерапия. Кроме того, многие пациенты устраиваются убирать другие помещения и в пищеблок.Уборщиков в штате больницы нет - всё делается силами самих пациентов. Их никто не заставляет, но тех, кто работает, быстрее выписывают. На комиссии по выписке одного пациента спросили: «Вы чем в больнице занимаетесь?» Тот ответил: «Играю». - «Ну продолжайте играть».

Лечат в чеховском стационаре так же, как и везде: уколы, таблетки. Правда, от одного из этих лекарств у Михаила дрожали руки. От тремора он избавился уже после перехода на амбулаторный режим. Из процедур делают только энцефалограмму - проверяют, нет ли нарушений в работе мозга. Эту процедуру называют «шапка», потому что к голове прикрепляют несколько электродов.

Выписка

В среднем в чеховской больнице пациенты проводят от двух с половиной до четырёх с половиной лет. Но есть люди, которых там держат практически пожизненно. Никто не обязан тебя выписывать. Если человек по-прежнему представляет угрозу для себя или окружающих, его оставят в стационаре. В этом - коренное отличие больницы от лагеря. Заключённый может уклоняться от работы, не слушаться - ему срок за это не добавят. В крайнем случае не отпустят по условно-досрочному.

Но Михаил был «особенным больным», о чём ему сразу сказал один из врачей. Все вокруг знали, что Косенко проходит по громкому политическому делу. По его словам, на бытовых условиях и отношении других пациентов это почти не сказывалось. Тем более врачи всё равно считали его больным.

Ярче всего своеобразное положение Косенко проявилось на его первой комиссии по выписке. Она проходит раз в полгода для каждого пациента, а входят в неё лечащий врач и другие врачи больницы. В первый раз обычно никого не выписывают, Михаилу рассказывали только про один такой случай. Поэтому врач даже не интересовалась состоянием здоровья Косенко. Вместо этого она обсудила с ним политику, пытаясь защитить российскую власть.

После такой комиссии Михаил, конечно, не ждал освобождения. Но неожиданно его вызвали на расширенную комиссию. Обычно о ней просит больной, если считает, что регулярная комиссия прошла с нарушениями. Михаил ничего такого не просил. На расширенной комиссии речь о политике уже не шла. Члены комиссии обещали выпустить Михаила через несколько месяцев. И действительно, вскоре суд постановил перевести Косенко на амбулаторный режим.

Сам Михаил уверен, что его отпустили благодаря резонансу вокруг политического дела. Он убеждён, что решение о его освобождении принимали не в больнице.

Что делает сейчас

Сейчас Михаил на амбулаторном режиме. Раз в месяц ему нужно посещать психиатрический диспансер в Южном округе Москвы, показываться врачу и получать рецепт на лекарства. Если он совершит правонарушение или пропустит дату посещения, может снова попасть в больницу. С ним в стационаре находился пациент, который однажды не пришёл к врачу по болезни, за что снова загремел в больницу.

«Я не чувствую себя сломленным, но жить тяжело, - рассказывает Косенко. - Многие врачи считают, что шизофрения сильнее других болезней влияет на качество жизни. Ни на что не хватает энергии. Тяжело контактировать с вещами и предметами». Лечения от шизофрении до сих пор не придумано. Лекарства помогают только окончательно не сойти с ума. «В нашей стране больные шизофренией находятся в тени», - сетует Косенко. Хотя, по данным врачей, этой болезни подвержены около 1 % россиян. По оценкам Всемирной организации здравоохранения, к 2020 году шизофрения станет пятой по распространённости болезнью в мире.

Фотографии: Глеб Леонов

Или есть ли жизнь после смерти
Глава 1
Говорят легко прожить пару месяцев, или даже всю жизнь в психиатрической больнице. А что? Собственно говоря, чего сложного в жизни в таком месте? Сами знаете: и кормят, и постель чистая. А главное работать не надо. Да ещё и пенсию начисляют.
- На счет начисления пенсии - это вы правы, - отвечу я вам, - кроме того работать там не надо. Но кормят ведь там минимальными порциями; так, чтобы жизнь едва теплилась, то замирая, то появляясь вновь.
Буйных и неадекватных пичкают приличными порциями таблеток. А если ты выступил против того, что у тебя отобрали Библию - на вязки (с уколом)за все четыре конечности.
Плюс Президент выпустил указ, из-за которого не дают курить даже свои собственные сигареты.
Привязали тебя за протест против порядков в больнице, вот и лежи, не парься. Мало того, санитарки тебе даже подгузник забудут надеть. А ведь почему-то именно в эту ночь тебе и не спится, да и в туалет, хоть и по-маленькому тебе приспичит неоднократно.)
В надзорной палате, куда тебя отнесут (направят, положат на первое время) ужасно холодно. А всё почему? Она находится на той стороне здания, где задувает хоть и в пластиковые окна ветер. Да и охлаждают её прилично.
Вот так привязали меня однажды, и даже одеялом не накрыли. Стянули запястья, что эта боль на правой руке ощущалась всю ночь до утра.
Сняли с повязок позже всех пациентов. - А это как особая мне награда. Самых провинившихся развязывают в последнюю очередь.

Зато с утра в отделении весьма весело, бодренько и задорно. Благодаря Александре Московченко каждое утро на приличную громкость включается Музканал. И певец поёт: "Лада Седан! Баклажан! Эти черные ресницы, черные глаза; красотой своей вы сгубили пацана!" Ну и так далее и тому подобные песни. Такие песенки мы слышим каждый Божий день уже с 6.30 утра и до 9.00, когда пациенты (человека два с нашего этажа, остальные - с этажа, где живут перед выпиской) идут за едой.
Одна медсестра возмутилась однажды этим шумом. Но это было лишь однажды. Ну, конечно, в тот день было в отделении пол дня тихо.
В общем Александра Московченко (Саша Москва - как её "ласково" зовет медперсонал) не дает скучать никому!
Саша, со страниц моей книги передаю тебе поцелуй в щечку, обнимашки, и пламенный дружеский привет. И знай: тебя я не предам!

Молодцы все пациенты психиатрических больниц. Они держатся бодрыми, жизнерадостными, позитивными, миролюбивыми (что приветствуется в первую очередь медперсоналом) и по возможности темперамента спокойными. Еще положительно оценивается, если человек с кем-нибудь общается в течение дня; и кроме того как-то и в чём-нибудь помогает медперсоналу, а особенно с ним не ссорится и не перечит.
Ручки и карандаши хранить нельзя. Рисовать и писать можно только у соц. работника. И то, когда посчитают, что ты уже пришел в норму и тебя можно допустить к соц. работнику, к сожалению, далеко не сразу.

Глава 2
Слава Богу я дома! Это такое счастье снова оказаться вне стен психиатрической больницы!
Пациентка Лариса, прошедшая тюрьму за убийство мужа, говорит, что в тюрьме жить легче, чем в психушке: выдали тебе сигареты, ты там сидишь, и хоть весь день в помещении, где живешь можешь курить; чай пьешь, а обстановка в плане аккуратности там такая же, как в больнице. Просто человек в заключении - в закрытом помещении. Да, особо не походишь - расстояния не те, но зато поговорить можно на любые темы (как я понимаю). Наблюдения со стороны начальства там нет круглосуточного.
Мы просыпаемся в психбольнице обычно в шесть тридцать или чуть позже. Это я рассказываю про второй этаж. Идем в туалет, умываемся, идем в палату запрпвлять постель. Матрас надо обязательно перевернуть. Не волнуйтесь, матрасы там тонюсенькие, не сравнить с теми, на которых спят горожане. А под матрасом жесткая сетка. Кровати все железные, покрашены в белый цвет, наверное как символ чистоты и доброты отношений медперсонала к пациентам психиатрической больнице (к больным, как они "ласково" нас ВСЕГДА называют.
Воняет на этаже за частую нещадно старческой мочой из первой надзорной палаты, да, там есть еще и вторая. Для тех, кто заслуживает чуть лучшего обращение за... да ни за что, просто неделя прошла, после твоего пребывания в первой надзорной палате. Ну или во вторую помещают тех, кто выглядит по-богаче. В отличие от меня, туда помещали многих. Мне же мама выдала самую плохую старую одежду (чтобы её не украли), поэтому посчитали, что я нищенка и направили меня в первую палату.

Продолжение следует (пока не написала)...

Февральским утром я не смогла встать с кровати. Потом весь день, вечер, ночь и следующим утром. А потом и другим. Со мной случилась депрессия - впервые за три года.

Текст: Людмила Зонхоева

Я была в таком состоянии, что помощь мне нужна была незамедлительно - здесь и сейчас. Те же друзья, которые несли мне таблетки, советовали своих специалистов. Но их минус был в том, что к ним все по записи, и на вопрос, какое ближайшее время, которое они могут мне уделить, я слышала классический ответ: «На следующей неделе в четверг вечером вас устроит?» Не устроит, я не доживу.

У одной из моих коллег мама - психотерапевт, я созвонилась с ней, всё рассказала, и она решила, что мне необходима фармакологическая помощь, сразу дала телефон психиатра и отрекомендовала меня ему. Таким образом, наконец я оказалась на диване у психиатра.

Рассказала всё то, чем я уже с вами поделилась (ну, чуть больше), психиатр перекинул ногу на ногу, задал несколько уточняющих вопросов и сказал, что мне необходима госпитализация. Я с ним согласилась. Врач достал телефон, позвонил заведующей отделением психиатрической больницы, уточнил о наличии места, завершил звонок и ответил мне: «Ну что же, собирайте вещи, завтра в девять утра вас ждут в больнице».

Больница

16 марта 2016 года, среда. Психиатрическая клиническая больница № 3 на Матросской Тишине в Сокольниках. Через забор - следственный изолятор. Жёлтое здание построено в конце XIX века и сразу отдано под психбольницу. Место с историей.

В больницу меня провожал друг-сосед. В платном (моём) отделении высокие потолки с арочными сводами, в коридоре сидит Паша-шизофреник, который через каждые полминуты повторяет: «Да-да-да-да-да» (как-то раз он сказал мне, что мне здесь не место, «это всё какая-то болезнь и большой-большой секрет»).

Завотделением удивлённо переспросила: «Вы на себя составляете договор?» - обычно пациентов кладут родственники или другие близкие. Стоимость «проживания» в сутки в одноместной палате составляет 5 100 руб. Меня положили на две недели.

Меня заселили в седьмую палату, через стенку - пока пустая шестая, мы делим один отсек. Окно открывать нельзя. В палате телевизор, холодильник, свой душ и туалет - больше похоже на номер в очень дешёвом отеле, если бы не камера видеонаблюдения. На улицу выходить нельзя. Совсем нельзя.

У меня забрали нож, ложку, вилку, тарелку, кружку и станок для бритья. В обмен мне выдали полотенца, жидкое мыло и шампунь. Так началась моя новая жизнь.

В нашем платном отделении лежали пациенты разного пола и с разными диагнозами: от невроза до шизофрении. Возраст - от 20 до 75 лет. Первую неделю я с другими не знакомилась: сталкивалась в коридорах и курилке (курить можно было в общем туалете для пациентов, где иногда справляли нужду шизофреники, другие предпочитали свои, в палатах).

Как-то раз ко мне в палату зашел большой мужик в больничной пижаме в клетку, протянул руку и отрекомендовался: «Дима-Колобок». В подтверждение прозвища потряс пузом перед моим лицом. Спросил, что я читаю. «Флобера», - ответила я. «Пифагора?» - переспросил он. Потом Колобок катался по коридорам и орал: «Я король!»

20-летний парень из шестой палаты постучался и спросил: «Это был завтрак? Или ужин? Милая, я во времени потерялся». Оказалось, что он пустился паломничать и добрался из Коми до Адлера автостопом. Поскольку путешествовал он без документов, в Адлере его задержали и вернули родителям, которые решили положить его в больницу.

Познакомилась я с некоторыми своими соседями на сеансе групповой терапии (так называемой предвыпускной, на ней готовят, как жить со своим заболеванием после госпитализации). Шизофреник, который рассказывал байки о том, как в прошлой жизни был светским журналистом. Азербайджанец, попавший туда после ссоры с родителями. Дед с депрессией. Набожная дама с шизофренией, учит детей в воскресной школе рисунку и архитектуре. Студент исторического факультета с социофобией. Парень с ходунками (перелом пятки после падения из окна). Девочка с родовой травмой, пыталась покончить с собой. Девушка с психозом из Петербурга, которая недавно родила, снимает документальное кино. Семейный психолог с расстройством личности.

Ко мне ежедневно заходил психиатр. В силу того, что он молод, я ему не особенно доверяла. Сначала выслушал историю моей жизни и заявил, что я бодро и весело живу. Затем интересовался моим самочувствием. Проблема в том, что мне никак не могли подобрать антидепрессанты: у меня были кошмарные сновидения после вальдоксана и амитриптилина; после миртазапина были скачки настроения и неадекватное восприятие пространства (двери казались более выпуклыми, чем они есть).

Почти каждый день приходила психотерапевт. С ней беседы были более расслабленные, чем с психиатром, не обо мне: «Людмил, а знаете писателя Дмитрия Быкова, которого я бы охарактеризовала как синтоноподобный шизоид?» На один из сеансов она принесла альбом Третьяковской галереи и показала работы Сурикова: «А так рисуют люди авторитарно-напряжённого характера. Эпилептоидный тип личности».

В середине моего «срока» я прошла беседу с завкафедрой психиатрии всей больницы для уточнения диагноза. По факту это экзамен с комиссией из пяти экспертов: на протяжении часа рассказываешь незнакомым людям о том, как тебе плохо, и отвечаешь на их каверзные вопросы вроде: «А вы не терялись в детстве? В магазине, например?» По итогу беседы невропатолог выписала мне фенибут.

В один из последних дней я прошла психологическое обследование. В основном оно направлено на выявление шизофрении: разложите карточки с рисунками по категориям, совместите категории и оставьте всего четыре; назовите общее и различное между двумя вещами. Одна из отличительных черт шизофрении - недостаточная ассоциативная реакция. Идеи и слова, которые должны быть связаны по аналогии в мозгу пациента, не соединяются, и наоборот, соединяются те, которые у нормальных людей совершенно не ассоциируются друг с другом. Но был и простой тест на исследование личности «Нарисуй несуществующее животное».

Я сдала все анализы, прошла ЭКГ и энцефалографию, была у гинеколога, лора, терапевта, окулиста. Мне сделали рентген носовой полости и грудной клетки для того, чтобы вылечить кашель. Меня водили по обследованиям через другие отделения, где общие палаты и процент страшных диагнозов выше, чем в платном. Это было страшно.

Первые двое суток я отсыпалась, потому что мне усиленно давали феназепам и мощную капельницу (что в ней было, я не знаю). За последующие почти 12 дней в больнице я отвечала на срочные звонки по работе, консультировала по почте, отредактировала пару текстов, прочитала около 12 книг и поправилась на три килограмма на плохой еде. В воскресенье, 20 марта, друзья мне принесли краски и бумагу, и в перерывах между чтением я рисовала (телевизор почти не смотрела).

Родителям о том, что я лежу в больнице, я не стала сообщать. Но меня практически ежедневно навещали друзья. С работы прислали букет цветов, а при выписке домой - гигантского картонного кота.

На больнице моё лечение не закончилось: там меня вывели из критического состояния. Ряд препаратов мне придётся принимать на протяжении шести месяцев, плюс должна вестись параллельная работа с психиатром и психотерапевтом. Должно пройти время, чтобы можно было выяснить, выздоровела ли я до конца.

Интервью: Екатерина Базанова

МОИ ДНИ ПРОХОДЯТ В ОКРУЖЕНИИ ЛЮДЕЙ С ШИЗОФРЕНИЕЙ , биполярным аффективным расстройством и олигофренией. Я медицинский психолог в реабилитационном отделении московской психиатрической больницы - и эта работа идеально мне подходит.

Мои планы на будущее несколько раз радикально менялись: модельный бизнес, журналистика, немецкий язык, звукорежиссура - в итоге диплом о высшем образовании я получила по специальности «психолог». Мне хотелось помогать людям, попавшим в экстремальные ситуации, и работать в МЧС - для этого нужно было отучиться ещё год. Просмотрев профильные программы по нужной специализации, я выбрала ту, что предлагал Московский институт психоанализа. Там сразу предупредили об обязательной практике в психиатрической больнице - пугающая перспектива. Что я к тому моменту знала о психиатрических больницах? Только то, что показывают в кино: агрессивные убийцы, одержимые дьяволом, полуживые тела с пустыми глазами - классика американских ужастиков пронеслась перед глазами.

Перед первой субботней практикой я почти не спала и несколько раз переглаживала белый халат. В то осеннее
утро у входа в психиатрическую больницу собралось примерно пятьдесят студентов. От проходной до корпуса
я передвигалась чуть ли не перебежками и старалась держаться как можно ближе к остальным. В актовом зале специально села в третий ряд, чтобы хорошо видеть происходящее и в то же время не быть слишком близко
к пациенту, которого вот-вот должны были привести. Преподаватель объяснил, что на всё происходящее мы должны реагировать максимально спокойно. Никаких комментариев. Смотрим, слушаем и конспектируем.

Женщина говорила о своей семье, признавалась, что ужасно скучает по детям. Когда её увели в палату, патопсихолог сказал, что это яркий пример бреда

Я ждала кого-то стереотипно «ненормального», кто будет бросаться на людей, раскачиваться, валяться по полу и закатывать глаза. И была совершенно обескуражена, когда в сопровождении патопсихолога - специалиста по патологиям мышления - в зал вошла совершенно обычная на вид женщина в халате, накинутом поверх больничной пижамы. Аккуратная, с приятным голосом. Если бы я встретила её при других обстоятельствах, в метро или магазине, никогда бы не подумала, что с ней «что-то не так».

Пациентка спокойно и подробно отвечала на вопросы патопсихолога. Он спрашивал её о самочувствии и просил выполнить разные задания, которые выявляют нарушения мышления. Временами её заносило в пространные рассуждения о смысле жизни - но с кем не бывает? Женщина говорила о своей семье, признавалась, что ужасно скучает по детям. Когда её увели в палату, патопсихолог сказал, что это яркий пример бреда при шизофрении: всё, о чём пациентка так искренне и подробно рассказывала, оказалось стопроцентным вымыслом. У женщины в больничной пижаме, как значилось в её истории болезни, вообще не было близких родственников.

Жизнь с заболеванием

Как живут взрослые люди с психическими заболеваниями, с которыми я сталкиваюсь в работе? Их жизнь проходит примерно по такому сценарию: состояние острого психоза, госпитализация, выписка, возвращение домой, ежедневный приём лекарств. Психиатр ставит диагноз и отвечает за медикаментозное лечение, медицинский психолог занимается реабилитацией и следит за состоянием человека. В лучшем случае у пациента наступает ремиссия, но чаще всего после временного облегчения случается рецидив и круг замыкается. Во время обострения пациент находится в больнице в среднем три недели; всё остальное время он наблюдается в диспансере. Через месяц после начала практики меня позвали работать волонтёром в одном из них.

Мы с пациентами много разговаривали - им ведь катастрофически не хватает общения. Порой они
по три раза рассказывают, как доехали до диспансера
и что видели на улице. Самый обычный бытовой разговор
с психологом для многих - спасение и единственная возможность пообщаться с другим человеком.
Ни малейшей агрессии я не замечала - бояться их было бы просто нелепо. Я видела перед собой очень одиноких людей, с которыми случилось страшное: их собственный разум отказал им и лишил возможности жить полной жизнью. Общество от них отвернулось, как от
прокажённых. Родственники, друзья, за редким исключением, стали избегать. Ни капли поддержки. Тотальное одиночество.

Я видела перед собой очень одиноких людей, с которыми случилось страшное: их собственный разум отказал им и лишил возможности жить полной жизнью

Пациенты знают, что с ними «что-то не так», видят, что это вызывает у окружающих страх и даже отвращение, поэтому начинают считать себя плохими. Общество навязывает им чувство вины и усложняет сам процесс лечения. В 95 % случаев, когда человек начинает вести себя не так, как обычно - считает белые стельки в ботинках, слышит голоса, не может сконцентрироваться на разговоре или говорит неразборчиво, так, что его не могут понять окружающие, - родственники игнорируют проблему до последнего. Сам человек за медицинской помощью не обращается. Ситуация становится критической. В итоге пациент пытается себя покалечить, покончить с собой или не может избавиться от галлюцинаций и навязчивых мыслей. Тогда ему вызывают скорую, которая и увозит его в больницу в состоянии острого психоза. Это классический сценарий для больных шизофренией.

При биполярном аффективном расстройстве всё выглядит иначе. Хорошо помню одну из первых пациенток с этим диагнозом в моей практике. Девушка только что пережила маниакальное состояние, когда её сознание разгонялось настолько сильно, что она уже не могла закончить дело или договорить одну фразу. Её разрывало от количества идей, желаний, предположений. В таком состоянии люди делают огромные спонтанные траты, отправляются в незапланированные поездки, берут кредиты. У них отключается чувство ответственности. Пациентка с биполярным расстройством, о которой я говорю, уже приняла первую дозу замедляющих сознание лекарств, но всё ещё оставалась невероятно «быстрой»: бросалась складывать оригами, рисовать набросок для татуировки, курить, искать специальную бумагу. Нередко люди с биполярным аффективным расстройством скучают по маниакальному состоянию, особенно когда переживают противоположную стадию - депрессию.

Правила общения

Работать в психиатрической больнице в качестве штатного клинического психолога я начала совсем недавно, когда закончились годовая практика и волонтёрство. Главная моя обязанность сейчас - диагностика. Я общаюсь с пациентами и разбираюсь, в чём именно состоит нарушение мышления в том или ином случае, чтобы психиатру потом было легче поставить диагноз. Плюс веду разные тренинги, которые помогают пациентам комфортнее контактировать с окружающим миром. Современная психиатрия пришла к тому, что многие заболевания, которые раньше лечили исключительно медикаментозно, можно частично или даже почти полностью корректировать терапией.

При общении с людьми с психическими заболеваниями медицинские психологи обязаны соблюдать несколько правил. Главные из них: не обсуждать с пациентами их диагноз, сохранять дистанцию и полностью избегать физического контакта. Мы не можем дружить или находиться с пациентами в близких отношениях:
это делает терапию неэффективной. Психолог должен
быть авторитетом, иначе половина тех, с кем он работает, вместо занятий будет требовать пить чай и обниматься.

Принципиально быть эмоционально стабильной.
Я не могу позволить себе выпить или не выспаться перед работой

Один из моих пациентов, например, постоянно пытается целовать мне руки. Шизофрения у него с детства, он всё время представляется разными именами и постоянно слышит в голове детский голос, который ругается матом. Если я хоть раз в общении с ним дам слабину, восстановить профессиональные отношения будет невозможно. Ещё принципиально не испытывать чувство жалости и быть эмоционально стабильной. Я не могу позволить себе выпить или не выспаться перед работой, так же, как прийти расстроенной, раздражённой или плохо себя чувствовать. Пациенты всё это моментально считывают, и установить с ними контакт становится намного сложнее.

Я стараюсь чётко разграничивать профессиональную деятельность и повседневную жизнь, чтобы про себя не ставить диагноз всем подряд. За собой я пока этого не замечала, но от старших коллег слышала, что у них есть проблемы с походами в музеи. Профессиональному психологу или психиатру сложно смотреть на картину, написанную в состоянии острого психоза, и спокойно наслаждаться художественным впечатлением без того, чтобы начать анализировать ментальные особенности автора.

Буквально через несколько недель волонтёрства я отказалась от идеи пойти работать в МЧС и решила остаться в психиатрической больнице - оказалось, что я идеально для этого подхожу. Пациентам со мной комфортно, они быстро открываются, а я интуитивно налаживаю контакт. В нашем деле главное - желание и много практики. Грустно, что у большинства пациентов хроническое состояние: они выписываются, но через какое-то время возвращаются в больницу. Иногда кажется, что есть серьёзные положительные сдвиги, а буквально через неделю болезнь снова побеждает.

Заведующий нашего реабилитационного отделения - настоящий фанат своего дела. Благодаря ему в больнице пациенты, кроме обязательной терапии, могут заниматься живописью, лепкой, танцами, посещать театральную студию и экскурсии. Ведут эти активности штатные психологи, которые понимают специфику пациентов и то, как они воспринимают реальность. Но даже постоянное внимание и эффективная терапия не всегда могут гарантировать выздоровление.

Новость о том, что я работаю в психиатрической больнице, сто процентов собеседников воспринимают остро. К вопросам типа «А ты не боишься заразиться?» или «А их там хотя бы связывают?» я научилась относиться философски. Лёгкий дискомфорт - ничто в сравнении с кайфом каждый день помогать людям, которые в этом очень нуждаются.

Главврач Самарской областной психиатрической больницы Михаил Шейфер рассказал корреспонденту ДГ о дружбе с пациентами, встрече с двумя Лениными, почему больные сбегают и возвращаются, когда одержимость помогает написать книгу, можно ли давать бритву в руки сумасшедшему, кто такие пациенты-старожилы, и удаётся ли наладить жизнь после выписки.

Михаил Соломонович, на прошлогоднем дне открытых дверей вы сказали, что лет 10 назад разного рода психиатрические расстройства наблюдались у каждого седьмого россиянина, а сегодня – у каждого четвёртого. Неужели количество психически нездоровых людей так быстро увеличивается?

— Существует официальная статистика. Она говорит, что в мире традиционно 1-2% населения психически нездоровы. Каждый сотый может страдать шизофренией. Если брать нашу область, то здесь статистика та же – около 2% населения страдает шизофренией. На протяжении нескольких лет этот показатель не растёт. Однако здесь необходимо уточнить: в статистику входят те, кто обратились за помощью. И среди них могут быть люди с хроническим заболеванием психики, а могут — страдающие бессонницей, тревогой или ослаблением памяти. Тех и других на начало этого года – чуть больше 52 тысяч жителей Самарской области. Но эта цифра лукава. Ведь мы должны понимать, что есть большая разница между людьми, обратившимися за помощью, и людьми, которые имеют расстройство, но за помощью не обращаются.

- Сколько тогда в Самаре потенциально психически больных людей?

— По данным разных исследований, до 30% лиц, обращающихся за помощью в обыкновенную поликлинику, обнаруживают признаки психического расстройства. То есть, они не душевнобольные, но фактически, предъявляя врачу жалобы соматического характера, они не догадываются, что причиной их страданий является душевное расстройство. Понятное дело, что человек не пойдёт к психиатру, а лучше обратится в поликлинику. Эти люди не видят своих проблем: они сваливают всё на физическое состояние, а на самом деле больны нервно или психически.

- Как определить, что ты психически болен?

— Явный признак – неадекватное поведение.

Ехал сейчас в метро к вам, а напротив меня сидел человек и шёпотом сам с собой разговаривал. Или просто думал вслух. Выходит, он душевнобольной?

— На этот счёт есть термин «презумпция психического здоровья». Априори мы все психически здоровы… пока не доказано обратное. Поэтому, когда мы говорим о признаках психического расстройства, мы имеем в виду заметное для окружающих изменение в поведении человека. Возьмём ваш пример с человеком, который сам с собой разговаривал – это похоже на объективные признаки галлюцинаций. А может, вы просто не заметили у него в ухе наушник. Тут надо доказать.

- Какие ещё бывают психические заболевания у людей, которые трудно самостоятельно распознать?

— Бредовое расстройство. Человек говорит, что за ним следят, что его лучами облучают, что к нему в квартиру кто-то проникает, что он особенный, и в этом мире должен выполнить миссию, оттого связан либо с чёртом, либо с богом.

Или, допустим, аритмический синдром – бессонница. Она может быть вынужденная, когда студент к экзамену готовится, или работники спецслужб — к операции, и принимают фенамин [сильный стимулятор нервной системы – прим. авт. ]. А есть бессонница, связанная с психическим недугом – как при биполярном расстройстве. Человек находится в маниакальном состоянии. Ему сон вообще не требуется.

Когда у человека мания, он чувствует себя хорошо. Повышенное настроение, ускоренная двигательная активность, ускоренное мышление. Человек может много есть и при этом худеть. Это состояние очень приятное. Более того, оно ещё и может быть продуктивно. Вот у нас лежал один учёный, у него было состояние мании, и он написал целую книгу в стационаре.

Проблема в том, что главным признаком психического расстройства является ослабление критических способностей. Человек не может сам определить болезненный характер своего состояния.

Во всех предыдущих интервью вы указываете, что самым популярным диагнозом среди пациентов больницы является шизофрения. А интересно узнать – какой самый редкий диагноз был поставлен пациенту больницы?

— Достаточно редко встречались больные нейросифилисом [возбудитель сифилиса проникает в нервную ткань – прим. авт. ]. За год проходит максимум 10-12 человек. Заболевание это тяжело диагностировать. И проявляется оно не сразу. Примерно только через 10-15 лет после заражения организма непосредственно сифилисом.

Пока готовился к интервью, замечал, что многие специалисты связывали нестабильное социальное положение в стране с увеличением количества психически больных людей. Как вы считаете, связано ли помешательство и нестабильная обстановка вокруг?

— Эти два понятия очень тяжело связать друг с другом. Скажем, в концентрационных лагерях не было психических расстройств. Люди в такой ужасной атмосфере собирались и мобилизовали себя на жизнь. Всегда тяжёлые жизненные условия предполагают сопротивляемость им сознания.

Конечно, стрессы могут провоцировать психическое расстройство. Например, в кризисный 1998 год в России резко увеличилось количество самоубийств. Но мы не можем утверждать, что помешательство произошло из-за ухудшения экономической ситуации в стране.

Отмотаем время хотя бы на 10 лет назад. На дворе 1989 год. Никакого кризиса. В стране всё относительно хорошо. И тут начинаются сеансы Кашпировского, и у массы людей происходит обострение психических расстройств. Телевизионные передачи, которые должны были помочь, в ряде случаев провоцировали, вскрывали психические болезни, которые до этого протекали мягко и незаметно.

Раз вспышки психического расстройства может вызвать практически всё, что угодно, насколько тогда можно доверять пациентам? Вот, например, они бреются самостоятельно? Ножи и вилки у них затупленные?

— Некоторым физическое состояние не позволяет бриться самостоятельно. У нас для этого есть специальные брадобреи. Однако большая часть больных находится не в обострённом состоянии. Как обычно происходит бритье: дежурный персонал собирает больных, усаживает перед зеркалом, раздаёт станки и следит, чтобы не порезались.

По поводу столовых приборов – ножей мы больным, конечно, не даём. Зато разрешается пользоваться вилками, ложками. Посуда — стеклянная. Но мы не даём пациентам спичек, зажигалок. Не разрешаем курить в отделении. У некоторых больных нет свободного выхода – либо с персоналом, либо с родственниками. А есть пациенты, которые могут свободно гулять по территории и даже выходить за её пределы.

- Часто бывают попытки побега?

— Совсем недавно от нас ушёл больной, находящийся на принудительном лечении. Положили его к нам после того, как он совершил убийство. Его сестра была уверена, что поступил он к нам по ошибке. Дескать, полностью здоров. Отмечу, что последнее время состояние у него было стабильное, но суд не прекращал производство по делу. Поэтому выпустить мы его никак не могли.

Несколько раз сестра пыталась больного этого самовольно вывести. Попытки мы эти пресекали. Но вот суд в очередной раз отказал больному в выписке. И на следующий же день сестра всё-таки обманом вывезла его. Мы, конечно, уже сообщили в правоохранительные органы. Будем его разыскивать и возвращать.

Бывают случаи, когда больные сбегают потому, что с ними просто не поговорили. Вот, например, у нас есть больной, который очень часто сбегал раньше. Но когда один из заведующих отделением пообещал ему, что каждый год на день больной сможет выезжать за периметр, навестить могилу матери, встретиться с сестрой, побеги сразу же прекратились.

Случаи побега бывают, но они крайне редки.

- Некоторые больные ведь сами возвращаются. Почему они выбирают жизнь в больнице, а не на свободе?

— Иногда сами возвращаются. Иногда привозит психиатрическая бригада. Иногда – сотрудники полиции. Когда сами – чаще всего из-за того, что не находят себе приюта. Бывает, сбежит больной, напьётся, проведёт ночь в не самой лучшей обстановке, да и вернётся. Потому что он точно знает, что здесь его помоют, накормят, в тепло поселят.

- Перед интервью я ещё заглянул в областную библиотеку, в краеведческий отдел. Наткнулся там на медицинский отчёт Хардина за 1913 год. Он указывал, что одной из главных проблем больницы являются переполнение и крайняя теснота помещений. Сегодня, гуляя по территории больницы, разговорился с одним сотрудником, он тоже сказал, что пациенты сейчас «лежат друг на друге». Выходит, проблема существует уже больше 100 лет?

— Действительно, проблема сохранилась. До сих пор больным не хватает площадей. Но мы сейчас стараемся это решить. И я вам могу сказать, что сегодня не самые худшие времена. Вот когда я только пришёл сюда работать в 1978 году и читал больничные сводки, там указывалось, что на полу размещали по 20-30 человек. Сейчас такого уже нет.

- Есть в больнице, так скажем, пациенты-старожилы? Отчего они так долго здесь лежат?

— У нас есть больные, которые находятся на лечении уже 15, 20 и даже 30 лет. В большинстве своём это те, кто ещё лечился в психиатрической больнице №2. Была такая на Гавриловой поляне. В 1993 году больница сгорела, и большую часть пациентов перевезли к нам.

Там находились пациенты с хроническим заболеванием. Сознание у них было сильно изменённое. Паспорта их либо сгорели, либо пропали во время пожара. Восстановить историю такого больного достаточно сложно. Мы условно знаем его имя-отчество, так как документов, подтверждающих это, нет.

Помню, как участвовал в эвакуации больных с Гавриловой поляны. Была весна, разлив на Волге. И с Гавриловой поляны пришёл целый пароход с больными. Я принимаю их, пытаюсь личность установить. Один мне говорит: «Я Ленин». Другой за ним повторяет: «Я тоже Ленин». И вот пока мы не разобрались в личной истории каждого, в больнице лежало два Ленина.

Сейчас безымянных больных осталось максимум десять человек. Мы их называем так, как они назвали себя сами. Конечно, Лениным себя уже никто не зовёт. Полностью потерять память – это большая редкость. Такое только в мексиканских сериалах бывает. Больные даже с тяжёлыми формами психических расстройств называют свои имя, фамилию, иногда даже отчество.

Другое дело, что больной может называть разные имена. У нас есть истории болезни, где указано сразу две фамилии. Пациент меняет их по бредовым мотивам, будто бы скрываясь от кого-то.

О пациентах, которые прошли полный курс лечения, можно ли сказать, что они полностью здоровы, или потом ещё несколько лет они приходят на профилактику?

— В психиатрии нет понятие «полный курс лечения». Нельзя вылечить больного, назначив ему 10 инъекций одного препарата и 20 инъекций другого. Многие психические расстройства требуют лечения на протяжении всей жизни. Дело не в курсовом лечении, а в длительном. Сейчас появились «пролонги» – препараты, которые можно принимать раз в две недели, раз в месяц или даже раз в четыре месяца. И всё это время человек находится в нормальном состоянии.

Но у нас есть и определённая повторность. Часть больных имеет рецидив. По разным причинам: отказ от лечения, несоблюдение режима лечения, алкоголизация или социальные передряги. А иногда бывает спонтанное ухудшение без видимых причин.

- Что ждёт человека после выписки из психиатрической больницы? Кем он может стать?

— Здесь лечились учёные математики, которые занимались компьютерными делами. Очень умные люди. Перенесли приступ. Мы их вылечили. Сейчас они вернулись к преподавательской и научной работе. Или был случай, когда поступил молодой человек, который впервые заболел, и болезнь протекала так злокачественно, что через 3-4 года он стал совершенно слабоумным.

Однозначно о будущем бывшего пациента психиатрической больницы говорить нельзя. Если у человека есть семья, поддержка, социальный статус, образование, то возможность адаптации значительно больше. Например, у нас мальчик лечится, очень тяжело болеет. Но ему родственники помогают, и мы эффективный препарат ему выписываем. И, несмотря на болезнь, мальчик закончил университет, на работу сейчас устраивается.