Борец за свободу (декабрист Николай Чижов). Никита Кирсанов. "Декабрист Николай Чижов и его литературное наследие"
Николай Чижов. Сочинения и материалы. Тула. 2007. (150 с.). Издание подготовил учёный секретарь ГУК ТО «Объединение ТОИАЛМ» М. В. Майоров.
Впервые за 200 лет на Тульской земле издаются сочинения декабриста (не Чижова, а декабриста вообще). Лирика Н. А. Чижова не раз публиковалась в сборниках и периодике, но его проза, напечатанная лишь однажды (1823), сегодня почти недоступна читателю. Мы постарались собрать всё, что сохранилось из наследия Чижова. Он писал стихи, политические и научные статьи, очерки, вместе с П. П. Ершовым создал первое произведение будущего Козьмы Пруткова. Участник морской экспедиции Ф. П. Литке (1821 – 1824), Чижов составил первое научное описание архипелага Новая Земля.
Майоров М. В. Николай Алексеевич Чижов (Биографический очерк).
I. Алфавит декабристов. Из справочника «Декабристы».
Боровков А. Д. Из «Алфавита декабристов».
II. Николай Алексеевич Чижов
Стихотворения
К N.N.
Сибирские цветы.
Журавли
Вздох
Русская песня.
По эмы
Нуча: якутский рассказ
Азадовский М. К. Якутская поэма
декабриста Чижова
Чижов Н. А. Воздушная дева: якутская фантазия
Азадовский М. К. Примечания
Азадовский М. К. Комментарии
Одесский сад (Отрывок из Воспоминаний о Чёрном море.)
Майоров М. В. Комментарии
О Новой Земле
Майоров М. В. Комментарии
Бухштаб Б. Я. Стихи декабриста в наследии Козьмы Пруткова.
Чижов Н. А. и Ершов П. П. Черепослов, сиречь Френолог.
III. Следственное дело 1825-1826.
IV. Родословная Чижовых (по В. И. Чернопятову).
V. Библиография.
Публикации произведений Н. А. Чижова..
Литература о Н. А. Чижове.
Указатель имён, упомянутых во вступлении, следственном деле и библиографии Н. А. Чижова.
Тогда ещё не было интернета, который обещает, что на его сайтах найдётся все. Известные всем любителям истории книги о декабристах академика М.В. Нечкиной и ее блестящего ученика Н.Я. Эйдельмана только-только стали печататься в научных журналах в виде отдельных статей. А до появления «биографического справочника «Декабристы», в которых сообщаются точные данные о каждом из причастных к восстанию на Сенатской площади, было ещё почти 40 лет. Правда, был «Алфавит декабристов», но, выпушенный в 1927 году, он и тогда уже стал библиографической редкостью. Поэтому о личностях героев 14 декабря, поневоле ставших нашими земляками, тогда было известно очень мало. Иногда, кроме фамилий и основных дат жизни из того же «Алфавита», почти ничего. Часто и сейчас эти же данные и кочуют из одной статьи в другую.
Михаил Иванович вёл переписку с музеями и архивами Омска, Тобольска, Томска, Тюмени и постепенно выяснил, что в нашем городе отбывали наказание или бывали не четыре, а семь декабристов: прапорщики Л. И. Вронский, И. С. Высоцкий, Н. П.Кожевников, С. М. Палицын, подпоручики М. Д. Лаппа и В. О. Сизиневский и лейтенант флота Н. А. Чижов.
Правда, некоторые из них пребывали у нас совсем недолго — кто проездом, а кто по делам службы. У каждого из них не раз менялись места ссылки или службы. Никто из них не был сразу отправлен в наш город и, кроме одного, не находился в нём до конца дней своих, поэтому на «петропавловских декабристов» могут претендовать и другие города Сибири, Казахстана и России.
Несколько лет назад судьба впервые забросила меня в Тулу. Родственник, выкапывая на дачных грядках осколки фарфора и глиняных черепков, ворчал: «Кухня, что ли, тут у декабриста была?!». В ответ на моё удивление рассказал, что лес вокруг дачного поселка — заросший парк, посаженный в 40-50 годы 19 века семьей декабриста Нарышкина. «Вон горка сохранилась! Наверно, какой-то амур на ней стоял!»
Мне показали в том же лесу небольшой обелиск с изображением факела и с надписью: «Здесь стоял дом — декабриста М.М. Нарышкина».
Князь Михаил Михайлович — лицо очень известное, один из руководителей восстания и… «сосед» петропавловцев: после восьмилетней каторги он был отправлен на поселение в Курган, а еще через 5 лет, «по милости» наследника Александра Николаевича, путешествовавшего по Сибири, отправлен солдатом на Кавказ. Про Михаила Михайловича, князя, родственника царей, разжалованного полковника, и его жену Елизавету Петровну столько написано! Она была в числе 11 жен, совершивших «подвиг любви бескорыстной», отправившись к нему в Сибирь, затем на Кавказ. Когда бывший полковник в 48 лет снова дослужился до первого офицерского чина, он был «уволен от службы». Жена заранее купила имение Высокое в 7 км от Тулы. Выйдя в отставку, Нарышкин стал жить в нём, сажать леса, выращивать пшеницу и картошку и, как прежде в Сибири, помогать друзьям. К не имевшему права ездить даже в Тулу «Большому Мишелю» приезжали в гости почти все его «братья по 14 декабря», получившие такое право.
— А вы ничего не слышали, бывал в Высоком декабрист Чижов? – спросила я у родственника.
— Я читал, Чижов тоже тульский, из Черни. Там у его матери было имение. Едва ли он здесь бывал. Им ведь разрешали отъезжать от места ссылки только на 30 км, и то по разрешению властей, — подтверждает собеседник и добавляет: — Недавно по телевидению говорили, что наш краевед Майоров книгу о Чижове написал.
Тогда бегом в библиотеку!
В отделе «Краеведение» выдали небольшую стопку брошюр с одинаковым названием «Декабристы – туляки». Самая первая была выпущена к 100-летию восстания – в 1926 году. В каждой – по полстранички о Н.А.Чижове, но и там те же короткие сведения, что и в статьях петропавловских краеведов: основные даты жизни, суть «преступления» и где отбывал наказание. О Чижове еще: «жил в имении матери Покровское в Тульской губ. Писал стихи».
Михаил Майоров, ученый секретарь общества тульских краеведов, и его мать Татьяна Викторовна, профессор Тульского педуниверситета, — авторы нескольких книг по топонимике и генеалогии. Их исследования подтверждают мысль, что все дворяне – родственники. Среди декабристов было немало родных братьев, кузенов и более дальней родни. Изучив родственные связи тульских знаменитостей, Майоровы установили: Н. Чижов и М.Лермонтов были родней по линии Арсеньевых. Это первое открытие.
Но главное в другом. Во всех статьях о декабристе говорится, что он писал стихи, однако до декабрьских событий 1825 г. были только три его публикации: зарисовка «Воспоминание о Черном море. Одесский сад», несколько лирических стихов и очерк о полярном путешествии фрегата «О Новой Земле». Стихи остались не замеченными критикой и братьями по перу, но очерк о северных морях и ныне ценится географами.
Заслуга М. Майорова, составителя книги «Николай Чижов. Сочинения и материалы», в том, что он нашел эти затерянные в старинных журналах публикации, а в архивах — рукописи поэта и десятки обращений его матери к властям с просьбами простить ее несчастного сына и смягчить наказание. В Бархатной книге «Дворянское сословие Тульской губернии» записаны Чижовы — четыре брата декабриста. Сам он был лишен «прав состояния», поэтому даже мать в прошениях называет его просто Чижов, без титула.
Теперь ясно, что скрывается за двумя словами «писал стихи» в справочнике «Декабристы»: поэтическое творчество до восстания и на протяжении 20 лет жизни в сибирских городках было любимым занятием Н.А. Чижова. Стихов и очерков набралось на целую книгу в 200 страниц.
По морям, по волнам
М. Майоров назвал своего героя «призрачным декабристом», о котором, казалось бы, все известно и все загадка. Но нет таких тайн, которые не раскрыли бы краеведы.
Пройдемся по пунктам давно известного «опросного листа», заполненного Н.Чижовым собственноручно во время следствия по делу «тайных обществ». Из него и черпают обычно сведения о декабристе.
Николая Чижова можно считать потомственным моряком. Его отец — военный советник Черноморского флота Алексей Петрович Чижов в отставке жил в своем тульском имении Покровское близ городка Чернь. Но душа его болела за Черноморский флот, тогда находившийся в упадке по сравнению с Балтийским. Имение Чижовых было совсем небольшим – 550 крепостных да маленький конный завод. Вот и окончили четверо их сыновей военные училища. Учились «на казенном коште», по-нынешнему – на бюджете.
— Вон там, около Музея оружия, было Александровское военное училище, — махнул рукой в сторону великолепного здания в виде богатырского шлема мой экскурсовод-дачник. – Там учились братья Чижова и отец Лермонтова».
Память о декабристах в Туле на каждом шагу! Губерния воспитала 11 бунтарей, да еще некоторых жили здесь после «помилования».
«По малолетству я был отдан в Черноморское штурманское училище в г. Николаеве», написал Николай Чижов. Заметим, не «записан», как большинство дворянских недорослей, гонявших голубей дома, пока сами числились на службе и получали чины, а «отдан». Десятилетнего мальчика в 1813 году родители отвезли в город Николаев и поместили в пансион при Училище штурманов. Он стал гардемарином. Жил на пансионе у своего педагога и изучал сложнейшие точные науки, «полезные морскому делу». Гардемарины-черноморцы напряженно учились и служили на кораблях, а не гонялись со шпагами за мифическими шпионами, как в известных фильмах Светланы Дружининой. Зимой — классы. В одном из них даже стоял разобранный на части корабль – наглядное пособие. В другом – огромный глобус с нанесенными на него морями, океанами и материками. По нему и штурманским картам прокладывались маршруты будущих плаваний. Бронзовая копия огромного шара и сейчас стоит во дворе Николаевского морского училища. Летом будущие морские волки плавали вдоль побережья Черного моря – от Николаева до Очакова и Одессы и обратно. Набирались опыта.
В училище существовали две дисциплинарные книги. В «черную» записывали проступки гардемаринов. Попав в нее, можно было выйти из училища только нижним чином. В «Золотой книге» — имена лучших гардемаринов. Николай Чижов — среди них: 9 февраля 1818 года он получил первый морской офицерский чин мичмана и при выпуске переведен в Петербург во 2 флотский экипаж. Сначала «служил при береге», в Кронштадте – тогда главной военно-морской базе Балтийского флота.
До 1820 года на фрегате «Елена» 17-летний помощник штурмана ходил в Архангельск и обратно. Там, видимо, он и познакомился, с молодым, но уже знаменитым мореходом Федором Литке (1795-1882) и подружился с его братом Александром, с которым через пять лет плечом к плечу выйдет на Сенатскую площадь, Но Александра оправдают. Федор недавно вернулся из кругосветного плавания на Камчатку и готовился к экспедиции к Новой Земле. К Северу тогда было такое же пристальное внимание, как сейчас, только морской путь был еще почти не изучен.
Легко представить себе, как радовался Чижов, получив в 1821 году назначение в команду фрегата «Новая Земля», на котором и отправилась полярная экспедиция Ф.Литве в северные моря. Среди моряков было немало романтиков, мечтавших о кругосветках, об открытиях новых островов. Чижов — среди них. Моряки под командованием Ф.Литке в четырех экспедициях провели первые топографические исследования западных берегов пустынной Новой Земли, нанесли на карту их очертания, исследовали глубины фарватера и опасные отмели. Они вели метеорологические наблюдения, изучали флору и фауну Белого моря. Ф. Литке отметил, что Николай Чижов работал так вдохновенно, что на карте Кольского полуострова появился мыс его имени.
После похода, в 1823 году, в журнале «Сын Отечества» Н.А. Чижов опубликовал очерк «О Новой Земле». Это был художественный и вместе с тем научный отчет об арктической экспедиции и размышления о будущем Севера и Сибири. Знать бы Николаю Алексеевичу, какую роль сыграет край земли в его жизни совсем скоро!
Любопытно, что Ф.П.Литке через три года выпустил свой труд о четырех своих северных экспедициях, но рассказ о первой из них был тот самый – написанный рукою Н.А.Чижова: в строгом научном отчете чувствуется его романтический стиль. Специалисты считают: составленное мичманом Чижовым описание Новой Земли, было замечено в научной среде и сейчас остаётся ценным памятником физико-географической публицистики.
Николай Алексеевич Чижов после экспедиции продолжал служить в Кронштадте. 21 апреля 1824 года он получил чин лейтенанта.
14 декабря 1825 года
«Мятеж не может кончиться удачей — в противном случае его зовут иначе», сказал поэт. Выступление на Сенатской площади тоже называли по-разному: смутой, мятежом, бунтом, первой русской революцией. Его участников тоже оценивали по-разному.
Первый этап полупризрачной биографии Николая Чижова – появление его в казармах Второго гвардейского экипажа, а затем и на Сенатской площади. Об этом написано так мало, что некоторые биографы сомневаются, можно ли считать его декабристом. Яснее других сказал об этом в «Алфавите тайных злоумышленных обществ» секретарь следственной комиссии Боровков. «Чижов Николай Алексеев. Лейтенант 2-го флотского экипажа. Принят в Северное общество за месяц до возмущения. Знал цель – ограничение самодержавия. 14 декабря был в Гвардейском экипаже и первый сообщил там о возмущении Московского полка и о прибытии нескольких рот оного на Петровскую площадь с экипажем и сам туда отправился. По приговору Верховного уголовного суда осужден к ссылке в Сибирь на поселение бессрочно. Высочайшим же указом 22 августа повелено оставить на поселении 20 лет».
Сейчас, в эпоху постоянного переписывания нашей «непредсказуемой истории», чего только не наговорили о декабристах! Но не о том, ради чего они, рискуя жизнью, вышли на площадь. Когда за месяц до «возмущения» один из братьев Бестужевых предложил Николаю Чижову вступить в тайное общество, он, не раздумывая, ответил: «Если это для блага народа – я согласен»! И два офицера флота Михаил Бестужев и Николай Чижов 14 декабря 1825 года повели на Сенатскую площадь свои экипажи — более 1100 моряков, построили их в каре «К атаке!»…Но «мятеж не может кончиться удачей…»
Арестованный, Николай Алексеевич Чижов на вопрос членов «высочайше учрежденного тайного комитета» по расследованию событий 14 декабря «Что побудило вас вступить в тайное общество?» дал достойный ответ: «Вступил я с единственной целью: во благо моих соотечественников, именем сего священного чувства и был я в оное приглашен». Видимо ответ так разозлил Николая I, что он написал коменданту Петропавловской крепости Сукину: «Присылаемого при сем Чижова посадить особо на гауптвахту». Можно гадать, почему именно Чижову была оказана такая честь. За смелые ли и честные ответы или за то, что он был поэт и уже тем опасен.
О декабристах-моряках написано немного. Казалось бы, и наказали их мягко: из 26 находившихся под следствием моряков только 19 были осуждены Верховным уголовным судом, а матросы — специально созданной следственной комиссией. Следствие затушевывало выступление гвардейских экипажей, чтобы по желанию Николая I замять этот конфуз — участие его личной гвардии в восстании. Моряков представляли обманутыми некими «злодеями». К тому же опытные морские офицеры на допросах указывали свежеиспеченному царю, в каком бедственном положении находился флот.
Дальнейшая судьба декабристов — моряков, в частности, и Н.А.Чижова, трагична. Пушкин, узнав о расправе над участниками восстания, среди которых были его друзья, сказал: «…повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна». «Ссылка в Сибирь навечно», пусть и замененная на 20 лет, действительно, была ужасна. Но и этого человеколюбивому императору было мало. Прежде, чем оправить приговоренных в места отдаленные, морским офицерам пришлось перенести унизительную процедуру гражданской казни. Государственные преступники были привезены на баркасах из Петропавловской крепости, выведены на палубу флагманского корабля «Князь Владимир» и поставлены в середине построенных в каре моряков. После прочтения приговора над головами офицеров были переломлены заранее подпиленные шпаги, сорваны эполеты и вместе со снятыми мундирами выброшены за борт. Затем «казненных» снова доставили в казематы Петропавловской крепости. У ее ворот уже стояли телеги, чтобы увезти их в Сибирь.
Интересно, что матросов наказали не так уж строго, как солдат: не тысяча рядовых, а только около 120 были определены в полки Кавказского корпуса, в том числе, около 70 человек отправлены на Кавказ для участия в боевых действиях русско-персидской войны в составе особого Сводного гвардейского полка. Кому-то нужно было служить на кораблях. Но «дело декабристов не пропало»: сразу после восстания началось реформирование флота.
В местах отдалённых
11 августа 1826 года Н. А.Чижов был доставлен фельдъегерем Ефимовым в Омск, затем – в Иркутск, где узнал, что местом ссылки ему назначен Олёкминск.
Едва ли кто-то из наших читателей знает, что такое Олёкма, или Олёкминск. Это то самое «место отдалённое», куда Макар телят не гонял, – крошечный городок на юге, но на юге Якутии. Даже сейчас в нем около 10 тыс. жителей, а в первой половине Х1Х века было около 200 человек, в основном, ссыльных. «По соседству» — всего в 650 км! — жил в ссылке М.И. Муравьев-Апостол (1793- 1886), родной брат повешенного Сергея Ивановича Муравьева-Апостола (1795-1626). Будущий обыватель Бухтарминска, Матвей Иванович описал, какими были якутские городки, куда отправляли навечно «друзей 14 декабря». В его Вилюйске — четыре кирпичных дома. Там обитали те, кто следил за ссыльными и сообщал об их поведении высокому начальству в Петербург. А вокруг – 40-50 якутских юрт. Они совсем не похожи на казахские. Это сложенные из бревен крошечные халупки с печкой-камином в центре и с окошком из ледяной пластины. Однажды Матвей Иванович вернулся с прогулки, а у его печки сидят якуты-охотники. Погрелись, молча встали и ушли.
Но и там, на краю света, «в пропастях земных», живя в таких же юртах, Николай Алексеевич Чижов и его «брат по несчастью, по судьбе» А.Н. Андреев (1803 или 1804-1831) создали небольшой кружок, в который вошли олёкминские интеллигенты: доктор Орлеанский, купцы Подъяков и Дудников, исправник Федоров. Они устраивали чтение книг и журналов, общественные гуляния, выписывали прогрессивные журналы. «Желая принести пользу населению Олёкминска», А. Н. Андреев и Н. А. Чижовым на собственные средства построили первую в городе мельницу, учили местных жителей сажать диковинную тогда картошку. Большим праздником были ярмарки, на которые русские купцы привозили свои товары и меняли их на меха, оленину и рыбу.
Когда сейчас кто-то ноет, как невыносима жизнь, пусть вспомнит этих 20-летних юношей – «сотню прапорщиков, решивших изменить Россию», оказавшихся в «дикой Сибири» среди «диких» народов. Кстати, сами они так никогда не называли местных жителей и с достоинством несли свой крест – наказание «за умысел», т.е. за крамольные мысли.
Н.А. Чижов и там не оставлял литературные занятия. Он изучал якутский фольклор, составил первый русско-якутский словарь, перевел несколько народных сказаний. В Республике Саха его считают первым якутским ученым-этнографом.
Можно представить, какое впечатление на низкорослых смуглых якутов производил Чижов – высокий, около 190 см ростом, блондин с голубыми глазами и большим прямым носом! Редкие отзывы о Николае Алексеевиче, сохравшиеся в мемуарах и письмах его товарищей по несчастью, говорят, что он был веселый, общительный, терпеливый и совсем не склонный к какими-то «буйствам». А как же восстание 1825 года? Нынешние историки часто пишут, что тогда моряки вообще замешались не в свое дело.
В Якутии судьба подарила Николаю Алексеевичу встречу с человеком, равным ему по уму и образованию. В 1828 правительство Норвегии отправило лейтенанта Дуэ в кругосветную научную экспедицию для исследования северных окраин Евразии. Дуэ поручалось спуститься по Лене к предполагаемому месту магнитного полюса Земли. Для Чижова, в прошлом моряка-профессионала, исследователя Севера, общение с исследователем была настоящей отдушиной. М. И. Муравьёв — Апостол называет имена вчерашних морских офицеров Чижова и Бестужева среди тех, кого полюбил Дуэ. Чижов тесно с ним общался, был у гостей в качестве переводчика и знатока местных обычаев и фольклора. В марте 1829 года Дуэ задание выполнил, и его экспедиция двинулась на Охотск для выхода к океану.
Через пять лет жизни в Олёкме Н.Чижов оказался в центре громкого скандала. Такого, что прискакал жандарм из самого Петербурга. В нарушение запрета на переписку и тем более на публикации, в журнале «Московский телеграф» появилось стихотворение Н. А. Чижова «Нуча». Ах, какой это был скандал – на всю Евразию! Как посмели отправить стихи?! Кто посмел?! Началась переписка генерал-губернатора Восточной Сибири А.С. Лавинского с Третьим отделением «Собственной его императорского величества канцелярии», допросы Чижова и других жителей Олёкминска. Никто в преступлении не сознался и подельников не выдал.
А ведь «Нуча» — всего-навсего безобидная поэтическая переработка якутской легенды. Нуча (что означает «русский») не приносит жертвы богам, а потому погибает во мраке ночи. Все местные жители, соблюдавшие правила общения с богами, уцелели. Какой тут политический намек усмотрели власть предержащие, неизвестно, но проверки обрушились на олёкминских чиновников изрядные. Местные и иркутские блюстители порядка получили нагоняй. У Чижова была изъята тетрадка со стихами. Спасибо бдительным стражам – тетрадка сохранилась в архивах и стихи дошли до нас.
Происшествие имело важные для ссыльного последствия. Еще по прибытии в Олёкминск, убитый впечатлениями от увиденных «пропастей земли», Чижов стал писать прошения о переводе хотя бы в Якутск. Из Тульского имения в разные ведомства шли письма и его матери Прасковьи Матвеевны, (отец умер в 1822 году), а также дяди, профессора математики Петербургского университета, в квартире которого Николай был арестован.
После шумного происшествия с тетрадкой Николая Алексеевича «помиловали» во второй раз: высочайше разрешили «перевести, но не в Якутск». Наверное, моряк был очень опасен для столицы Якутии! А ведь в то время ее буквально наводнили другими ссыльными — из духовного звания, уволенными из различных епархий за самые разнообразные проступки: дурное поведение, пьянство, грубость, развратную жизнь, дерзость родителям и другие грехи. Неизвестно, представителями каких конфессий были эти ссыльные. Начальство сделало попытку исправить грешников трудом, но ничего из этого не получилось. Современник пишет, что ссыльные этой категории «буквально терроризировали горожан: ходили по домам, вымогали, попрошайничали и дебоширили в пьяном виде, распевали по кабакам «целые обедни» и этим зарабатывали от пьяной компании».
На винокуренном заводе
Видимо, в отместку за скандал со стихами, по указанию А.С. Лавинского, Чижова перевели в Иркутскую губернию, на Александровский винокуренный завод. Это страшное место – будущий Александровский централ — уже знали некоторые из декабристов. В 1826 г. там побывали А. Муравьев, В. Давыдов, братья Борисовы, которые пробыли здесь всего около пяти недель, с августа по 6 октября. Благородных преступников не использовали на тяжелых работах. Только отправляли в лес на заготовку дров. Уголовники жалели «несчастных» и выполняли за них норму. В то же самое время другие ссыльные на заводе «…целые дни стояли голыми в удушливом жару около печей или в затворщиках у квашни, когда намоченные руки зябнут едким невыносимым ознобом, а вся полусгнившая одежда покрывается инеем – куржавеет. Человек становится похожим на белую пушистую птицу. От холода и сырости каторжники испытывают постоянную дрожь во всем теле и многие погибают на месте. Иных достают из бадей с закваской мертвыми… Бывали времена, когда придумывали для рабочих хлеб из барды». Специфика производства водки – гибель работников от алкоголизма. Никто не печалился о погибших. Каторжан и ссыльных в Сибири всегда хватало: умирали одни — тут же пригоняли других. В таких условиях более полугода — с 25 января по 16 сентября 1833 года — трудился на Александровском винокуренном заводе и Николай Алексеевич.
Возможно, ухудшение здоровья, на которое ссылалась в прошениях его мать, не было лишь предлогом для попыток освободить сына из якутской неволи. Это могло быть правдой, и Чижова перевели с винокуренного завода в деревню Моты. О жизни декабриста в этом забытом богом уголке ничего неизвестно.
Село существует и сейчас. Оно находится всего в 50 км от Иркутска, но до него можно добраться только зимой — по льду замерзшей реки Иркут. Красивое место привлекает туристов. Они сравнивают красные скалы на берегу реки со всемирно известным каньоном в США — «Гранд Каньоном».
В селе и в советское время никогда не было более 500 человек. А уж времена Чижова и вовсе. Какими были тогда селения, куда ссылали декабристов можно судить по описаниям другого медвежьего угла – села с «поэтическим» названием Мертвый Култук. По воспоминаниям декабриста Николая Ивановича Лорера, отбывавшего в этом невеселом месте ссылку, в 1833 году Мертвый Култук представлял собой «…с десяток шалашей, служащих жилищем тунгусам, самоедам и поселенцам». Изба в селении была одна единственная – остальное юрты. Едва ли село Моты сильно отличалось от Мертвого Култука. Правда, в нем и сейчас стоят три дома 300-летней давности. Возможно, в одном из них жил декабрист Чижов или кто-нибудь его товарищей по несчастью.
До сих пор в этих местах бытуют легенды о разбойничьих кладах в тайге, злых духах. Уже в советское время даже удавалось что-то найти из тех «схронов», а над красноватой скалой Шаманкой видели НЛО.
Солдатская лямка
Разбойников, беглых каторжан и других опасных и людей в Сибири всегда было немало. С того же Александровского винокуренного завода часто бежали каторжные рабочие. Для надзора за ними в начале XIX в. при заводе состояло всего 30 казаков. Обязанности у них была уйма: наблюдать за всем внешним и внутренним порядком в заводе, охранять винницы, винные подвалы, хлебные и материальные магазины, стоять у денежной казны. А еще ходить за рабочими в лес, наблюдать, как идет заготовка дров, и нести все караулы по заводу. Разумеется, что таким числом казаков нельзя было поддерживать порядок. Рабочие беспрестанно разбегались с завода, унося с собой казенные вещи, крали вино, разбойничали на дорогах.
Говоря о Сибирских линиях, обычно имеют в виду казаков. Но кроме казачьих воинских соединений, существовали линейные батальоны. Это была особая категория войск, предназначенная для прикрытия рубежей империи в труднодоступных местах. Вот эти солдаты, кроме того, конвоировали и охраняли каторжан и ссыльных, охраняли остроги и заводы, где трудились каторжане. Служба в этих войсках была очень трудна и непрестижна. Людей в линейных батальонах обычно не хватало — их пополняли бывшими солдатами и офицерами, у которых окончен срок ссылки. Хотя Чижов прожил в Сибири только 7 лет из положенных 20, с сентября 1833 года ему опять «смягчили» наказание — отдали в солдаты, а это шанс выслужиться в офицеры и уйти в отставку. Он был определён рядовым в 14-ю батарею 4-й бригады 29-го пехотного дивизиона Сибирского линейного батальона в Иркутске. Линейные части постоянно реформировались, переводились с одного места в другое. Так, в ноябре 1833 года декабрист Чижов оказался в 1-й артиллерийском батальон в Тобольске.
Тобольск и далее везде
Тобольские краеведы гордятся, что в их городе в первой половине 19 века оказалось самое большое количество декабристов (хотя чем уж тут гордиться?). Из 40 «государственных преступников», поселенных до и после каторги в губернии, пятнадцать проживали именно в Тобольске.
Николай Алексеевич Чижов прибыл в город одним из первых. Он по-прежнему был солдатом, всегда очень одиноким, чем можно объяснить отсутствие его имени в письмах и мемуарах декабристов. Его имя изредка встречается в переписке Фонвизиных, замечательных людей, тепло относившихся ко всем товарищам по несчастью.
В Тобольске Н.А.Чижов сначала познакомился с группой поляков, отданных в солдаты за участие в восстании 1830-1831 гг. Его ближайшим другом стал военный капельмейстер, воспитанник Пражской консерватории Констанций Валицкий. Не очень давно краеведы нашли его воспоминания на польском языке и перевели их. Вот что писал музыкант: «Из русских находился там тогда Николай Алексеевич Чижов, бывший лейтенант флота, который… был помилован в простые солдаты в Тобольске. Это был русский, но образование и благородные чувства снискали ему у всех нас уважение и приязнь». Особенно тесная дружба связала этих двух друзей с вернувшимся в Тобольск в 1836 г. после окончания Петербургского университета Петром Павловичем Ершовым (1815-1869). Он тоже считается нашим «земляком», т.к. в детстве жил в Петропавловске.
Молодой преподаватель гимназии, автор уже знаменитой сказки «Конёк-горбунок», стал другом и опекуном Н.А.Чижова и К. Валицкого. Они вместе сочиняли «пиески» и ставили музыкальные спектакли в театре Тобольской гимназии, созданном П.П.Ершовым. Пьесы и «куплетцы» писали Ершов и Чижов, а музыку – Валицкий. В 1836 г. юнкер «Чернявский и Чижов, — вспоминал Валицкий, — написали пьесу…вроде оперетки, под названием «Удачный выстрел, или Гусар – учитель». Был другой спектакль – «Якутские божки», поставленный друзьями явно под впечатлением рассказов Чижова о его жизни в Олекминске. К сожалению, тесты «опереток» не сохранились.
Так, благодаря Ершову, и на военной службе Чижов смог заниматься литературным трудом. Его произведения печатались в «Литературном прибавлении к «Русскому инвалиду», в альманахе «Утренняя заря» и других столичных изданиях. 12 февраля 1837 г. Павел Петрович писал приятелю в Петербург: «Исполняя обещание моё, присылаю тебе, милый Гриша, «Воздушную деву» и несколько мелких стихотворений приятеля моего Николая Алексеевича Чижова. Очень бы хорошо, если б ты отдал их в Библиотеку для чтения; а ещё лучше, если бы наш поэт получил за них какое-нибудь вознаграждение. Подобное пособие было бы не лишнее в его положении. Но что тут толковать много: ты милый, славный, а стихи горой стоят за твоё достоинство. Читай!». В письме помещено пять переписанных Ершовым стихотворений декабриста, из них три тогда ещё не публиковались.
Это были стихи «в народном духе», которые могли бы стать словами народной песни. Такие создавали многие современники Чижова. «Русские песни» писали Дельвиг, Лермонтов, Кольцов, Полежаев и другие поэты 1820-1830-х гг.
Судя по письмам Ершова, именно он и Чижов придумали «остроумца» Козьму Пруткова, воскресшего в журналах «Современник», «Искра» в 50-60-е годы XIX века. Была еще стихотворная музыкальная постановка «Черепослов, сиречь Френолог», высмеивающая тогдашнее увлечение френологией, одной из первых псевдонаук о связи психики человека и формы его черепа.
П.П.Ершов писал приятелю в Петербург: «Мы с Чижовым стряпаем водевиль Черепослов, в котором Галль (основатель френологии. – А.К.) получит шишку пречудесную. Куплетцы - загляденье! Вот ужо пришлю их к тебе после первого представления».
Автором «Черепослова» издатели объявили Петра Федотыча Пруткова — отца Козьмы. Это была веселая остроумная пародия не столько на френологов, сколько на бессодержательные пьесы с обязательным «слащавым концом», которых в репертуаре русских театров было немало.
«Все дворяне – родственники». Или сослуживцы. Николай Чижов 14 декабря 1825 отправился на квартиру к дяде Дмитрию Семеновичу не только потому, что в его положении некуда было больше идти. Дело было ещё и в том, что профессор математики, а позже проректор Петербургского университета Дмитрий Семёнович Чижов отличался мягким характером, отзывчивостью и состраданием к чужой беде.
Об этих качествах характера до конца дней помнил знаменитый химик Д. И. Менделеев. Дядя декабриста Д. С. Чижов в 1850 году помог ему поступить в Главный Педагогический институт, несмотря на то, что тот год считался неприёмным. Сыграла роль дружба дяди Чижова с Иваном Павловичем Менделеевым – отцом будущего учёного, с которым племянник профессора встретился в ссылке. Позже в Тобольске семья Менделеевых породнилась с декабристами. Старшая дочь Менделеевых Ольга Ивановна была замужем за декабристом Н.В. Басаргиным, а сын Павел женат на дочери декабриста А.Е.Мозгалевского – Полине. Декабристы научили Дмитрия играть в шахматы, фотографировать, клеить и мастерить футляры, коробки, чемоданы. А уж его сын Владимир стал настолько известным в России фотографом, что в 1891 г. сопровождал будущего царя Николая II во время его зарубежного путешествия и сделал о нем прекрасный фотоальбом.
Добавим: на дочери Д.И. Менделеева, «прекрасной незнакомке», был женат поэт А.Блок, чей прадед, Г.С.Карелин, в свое время обследовал природу почти всего Казахстана.
Большой переполох и его последствия
«Летом 1837 г. пронёсся слух, что наследник русского престола, будущий Александр II предпринимает путешествие по России и намерен посетить Тобольскую губернию, край, где так много страждущего народа, — писал в мемуарах декабрист Н.И. Лорер. — Сына царя встречали очень пышно, шумно». Высокому гостю демонстрировали, как водится и до сих пор, «достижения» губернии. Позже тобольский историк и краевед Н.А. Абрамов рассказал: «… его высочество произвёл смотр линейному батальону (там и служил рядовой Чижов. — А.К.). Был в корпусном штабе, и во время обозрения там типографии были оттиснуты стихи Чижова:
Солнце новое встаёт
Над Сибирью хладной
И на тёмный Север льёт
Жизни луч отрадный».
Сопровождал наследника и его свиту новый губернатор Западной Сибири, он же командир Сибирского корпуса, П. Д. Горчаков. Знакомясь с городом год назад, он не мог не обратить внимания на «культурные достопримечательности» и гордость Тобольска – театр Ершова и военный оркестр под управлением Констанция Валицкого. Чижов очень понравился новому начальнику – образованный, умный, спокойный. Возможно, губернатора и солдата связывали узы землячества. В Тульской губернии находились имения не только матери Чижова, но и жены Горчакова. Но даже генерал-губернатор не мог просто так, по своей воле, освободить ссыльного солдата-декабриста. Воспользовались высоким визитом.
«Страждущий народ» подавал прошения сопровождавшему цесаревича В.А. Жуковскому. Явно под влиянием поэта «жизни луч отрадный», цесаревич, написал своему отцу – императору Николаю I: «Горчаков, пользуясь моим прибытием сюда, осмеливается ходатайствовать за испрошение прощения некоторым несчастным, того истинно заслуживающим; он, верно, за недостойных не стал бы просить. Во-первых, он просит позволения произвести из рядовых 1-го линейного Сибирского батальона Чижова в унтер-офицеры, свидетельствуя его усердную и ревностную службу и тихое, скромное поведение».
Ходатайство наследника престола царь удовлетворил: 15 июня 1837 г. Н.А. Чижов был произведён в унтер-офицеры. Жившим в Кургане ссыльным повезло меньше: их тогда тоже «помиловали» — отправили на Кавказ рядовыми. Впрочем, наши степи были не мене опасными.
Есть «призрачная информация», что следующие два года декабрист провел в Петропавловске, в крепости святого Петра, а откуда часто отправлялись экспедиции в степь.
Друг Н.А. Чижова М. А. Фонвизин в конце 1839 написал И. И. Пущину: «Чижов наш представлен в офицеры за экспедицию в степи». Обычно такие «командировки» связывают с восстанием Кенесары Касымова, но его отряды тогда носились в основном близ Акмолы и на юге. В «киргиз-кайсаксой степи» было немало и других происшествий, вроде межродовых стычек, нападений на караваны, идущие к северу из Ташкента или Бухары, и просто разбойных нападений на аулы, пленение людей и угон скота из аулов и казачьих селений. По распоряжению П.Д. Горчакова, для охраны караванов и отражения нападений на селения в крепостях формировались отряды по 50 казаков или солдат. Они и отправлялись в степь. В таких экспедициях, наверное, и принимал участие и отличился унтер-офицер Чижов.
Когда столицей Западной Сибири стал Омск, князь Горчаков, переехав туда, и взял с собой Чижова. Там он 15 февраля 1840 г. получил чин прапорщика. «Чижов произведён в прапорщики и правит должность старшего адъютанта в штабе», — сообщал И.И. Пущин декабристу И.Д. Якушкину. Приказом от 6 сентября 1840 г. Н.А. Чижов был назначен помощником начальника продовольственного отряда при штабе Сибирского корпуса. По делам службы тогда он тоже мог бывать в Петропавловске.
Помилование
Прапорщик Чижов недолго «правил дела при штабе». Николай Алексеевич 12 июня 1842 г. получил четырёхмесячный отпуск и уехал на родину. В Сибирь Николай Алексеевич больше не вернулся: 26 февраля 1843 г. по болезни он был уволен в отставку. Ему разрешили жить в родном имении — в селе Покровском Чернского уезда Тульской губернии «с сохранением секретного надзора». Там он через 17 лет впервые после разлуки встретился с братьями и увидел племянников.
Вероятно, декабристу удалось вырваться из Сибири все-таки благодаря покровительству князя Н.Д. Горчакова. Он стал управляющим орловских и тульских имений его жены Натальи Дмитриевны. Но даже дотошным краеведам не удалось установить, где были все ее имения.
А вот другой «милостыней», которую протянул «причастным к происшествию 14 декабря» в день коронации Александр II в 1865 году, «даруя дозволение жить, где пожелает, в пределах империи, не исключая столицы», Чижову воспользоваться не пришлось. За семь лет до «всемилостивейшего повеленья» его уже не было в живых.
Многие краеведы пишут, где и от чего скончался Н.А.Чижов, неизвестно. Но в архивах г. Орла давно найдено сообщение уездного исправника орловскому губернатору П.И. Трубецкому о том, что Николай Алексеевич Чижов «по нахождению его управляющим в имении княгини Горчаковой в селе Троицком, Пушкино то ж, 12 числа сего апреля 1848 года месяца умер». Было почившему 45 лет.
Давным-давно, еще на Севере, поэт-декабрист написал грустное стихотворение «Гробница»:
«В долине безмолвной, под говор людской,
Порою чуть слышный с дороги большой,
Печальна, как память минувшего дней,
Виднеет гробница под склоном ветвей».
Почти так и вышло…
Но ни усадебного дома Горчаковых, ни сельской Троицкой церкви, ни прилегающего к ней погоста до нашего времени не сохранилось. Старожилы с трудом припоминают, что «не в долине безмолвной», а на холме когда-то находились три больших дома и церковь Троицы, окруженные липовым парком и фруктовым садом… Там тоже, как на месте парка Нарышкиных у села Высокое, шумит лес.
Наследство
Это не все, что осталось потомкам от Николая Алексеевича Чижова. Его труды изучают специалисты – литературоведы, филологи. Географы и моряки, изучая историю географических открытий, читают очерк «О Новой Земле».
Выступление моряков – декабристов подтолкнуло Николая I сразу после расправы над ними приняться за изучение состояния флота. На допросах офицеры флота говорили о недостатке средств, отпускаемых на содержание флота, и злоупотреблениях и казнокрадстве и непрофессионализме чиновников Морского министерства. Писали, что флот стал ветхим, т.к. не модернизировался со времен Петра I.
Новый император и сам понимал значение флота для России. Он учел высказывания морских офицеров, участников восстания, о бедственном состоянии российского флота. Они и подтолкнули Николая I к решительным шагам.
Уже 31 декабря 1825 года он подписал рескрипт, отметив в нём: «Россия должна быть третья по силе морская держава после Англии и Франции и должна быть сильнее союза второстепенных морских держав». В 1826 году был утвержден штат нового Российского флота.
«Дело декабристов не пропало».
Призрачный декабрист Николай Алексеевич Чижов остался в истории как писатель, учёный, сделавший для Родины столько, сколько ему было отведено судьбой.
Кто может, пусть сделает больше.
Чижов Николай Алексеевич.
(1803 -- 1848 гг.).
Избранные стихотворения.
Нуча .
Ночь ненастна, темна, В чёрных тучах луна. Шумно бьются валы О крутые скалы. Торопися, мой конь! Близок в юртах огонь! Кто полночной порой Бродит там, над рекой, В непогоду один?.. Круто темя стремнин, Скользок путь по горам; Что же ищет он там? Он глядит с берегов На плесканье валов; Ворон вьётся над ним... Он стоит недвижим... Торопися, мой конь! Близок в юртах огонь! Здесь пустая страна, И дика и страшна, Здесь собранье духов; С вечно снежных гольцов Их слетается рой В час полночи глухой. Они бродят в хребтах, По лесам, на лугах, По речным берегам, По заглохшим жильям; Но им более мил Прах забытых могил. Но во мгле на брегу Распознать я могу, Будто в солнечный день Нучи скорбную тень Хищный вран на горах Расклевал его прах. Я бывал с ним знаком, Посещал он мой дом; Он пивал мой кумыс, Мы друзьями звались. Но весёлой порой Он бывал нам чужой Равнодушен и тих, Он смотрел на исых* Пляски стройные дев, Их весёлый напев, Их роскошный убор Не влекли его взор. * (исых - весенний праздник якутов) Вечно дик и суров, Полюбил он лесов Беспробудную тень; Там, бродя ночь и день Средь безжизненных скал, Он вольнее дышал. Говорили, что он Ведал тайный закон Призыванья духов, Что будил мертвецов, Что гроба вопрошал, Что шаманство он знал. Но правдив ли рассказ? Не видал я ни раз, Чтоб в дюгюрь он бивал, Чтоб власы распускал, Чтоб безумствовал он, Чародейством смущён. Нуча был не таков! Презирал он духов! Он бессташно бродил Вкруг шаманских могил, Где властительный прах Схоронён на древах. Раз, осенней порой, Дружен с жизнью простой, Шёл он вслед тунгусам По пустынным хребтам. Путь змеёй им лежал Меж разлогов и скал. Вот стоит на пути, Где им должно пройти, Вековая сосна; Почиталась она, Ото всех тунгусов Пребываньем духов. Все с оленей сошли И дары принесли Властелинам стремнин; Только Нуча один, Покачав головой, Не дал жертвы лесной. Путь их дале лежал Тихо день погасал; Поднял месяц рога. Вот в верху кабарга На висящих скалах Притаилась в кустах. Нуча страха не знал, Был легок и удал. Он, как горный орел, К кабарге полетел. Прочь она - он за ней, Всё быстрей и быстрей. Вот пропали из глаз! Знать пробил его час... Только с горных стремнин Пес к ночлегу один, Без стрелка прибежал Он назад не бывал. Как хозяин исчез, Не сказал про то пес Только выл он порой Над стремниной крутой, Где на каменном дне Бьёт поток в глубине. С того времени тень, Когда скроется день, Бродит в мраке ночей До рассветных лучей. Страшно мщенье духов! Жребий казни суров! Словом "нуча" якуты называют русских. Герой стихотворения "Нуча" - русский, похоже ссыльный. У Нучи много друзей среди якутов, но он любит уединение и бродит среди лесов и скал. Якуты говорят, что Нуча колдун, шаман. Но русский, напротив, презирает духов. Это и губит его. Однажды Нуча отказался принести жертву духам. В этот же день он не вернулся с охоты, и теперь только тень Нучи бродит по горам. Якуты считали, что духи отомстили русскому. Стихотворение "Нуча" - типичное романтическое произведение. В нём изображение дикой природы, и описание быта "экзотических" народов, и предание о духах. Есть и романтический герой, стоящий выше окружающих, одинокий и загадочный, погибающий в единоборстве с тёмными силами. Нет точных сведений, что именно Александр Бестужев передал "Нучу" издателю журнала "Московский телеграф" Николаю Алексеевичу Полевому - но больше некому. В эти как раз годы декабрист сдружился с Полевым, внимательно следил за его журналом, писал критические заметки о помещённых в нём произведениях, причём письма эти довольно часто отправлялись, минуя правительственную цензуру и перлюстрацию. Стихотворение Чижова было опубликовано с подписью Н.Ч., но адрес "Олёкминск" расшифровывал авторство и это обеспокоило начальника III отделения "Собственной его императорского величества канцелярии" генерал-адъютанта графа А.Х. Бенкендорфа. Началось дознание. В государственном архиве Иркутской области хранится "Дело о стихотворении государственного преступника Чижова, напечатанном в "Московском телеграфе" 1832 г., No 8". Начато 19.09.1832 г., завершено 23.03.1833 г. те дни отправлялся в Якутск коллежский регистратор Слежановский для исполнения должности губернатора, ему поручено было произвести самое обстоятельное расследование. Были допрошены все знакомые Чижова - их оказалось не так уж много: купцы Василий Подъяков и Василий Дудников, крестьянин Иван Яныгин, были сделаны запросы бывшему исправнику Фёдорову, лекарю Фоме Кривошапкину, губернскому секретарю Фёдору Попову. Все отвечали, что стихов декабриста не читали и о пересылке их ничего не знают. Якутский гражданский губернатор 5 ноября 1832 г. доносил генерал-губернатору Восточной Сибири А.С. Лавинскому: "Оказалось, что стихи те сочинил находящийся в Олёкме государственный преступник Николай Чижов, в чём он сам сознался и в приложенной тетради, как означенные стихи "Нуча", так и в другом виде самим Чижовым писанные это удостоверяют, но что касается до отсылки оных в Москву для перепечатывания, Чижов сознания не учинил"... "Стихи сии, - писал Чижов Иркутскому генерал-губернатору И.Б. Цейдлеру, - были известны моим товарищам, разделившим со мною ссылку, но давали ли они кому-нибудь списывать их, этого я не знаю. Сам я не давал никому постороннему, и даже не читал, сколько могу припомнить. Впрочем, в них не заключается ничего предосудительного..." Более всего грешили на купца Василия Подъякова, ибо он единственный в этом краю выписывал "Московский телеграф", да на проехавших через Олёкминск государственных преступников, назначенных на Кавказ. Но, вопрос, поставленный Бенкендорфом, так и остался без ответа. Впрочем, и сам Чижов просился на Кавказ. "Милосердие Вашего императорского величества, - писал он 28 апреля 1829 г. - подаёт мне смелость пасть к священным стопам Вашего величества и просить назначить меня в победоносные Вашего величества войска, действующие противу неприятеля. Благоволите, всемилостивейший государь! Внять голосу чистосердечного раскаяния, готовому смыть своею кровию заблуждения и поступки молодых лет своих, и горящему пламенным рвением служить отечеству и престолу"... Благоволения не последовало и Чижов остался прозябать в Олёкминске. "Имею в Олёкме собственный дом, никакого особенного занятия не имею, промышленности и торговли не произвожу..." - так он охарактеризовал свой быт в ссылке. Единственной отдушиной Чижову служит написание стихов. Мы уже упоминали, что при обыске у него в связи с публикацией "Нучи" в "Московском телеграфе" была отобрана тетрадь, в которой были записаны стихотворения: "Нуча", "Журавли", "Вздох", "Признание", "Сибирские цветы", "Эпитафия", "Эпиграмма", "Надпись к портрету учёного мужа", "Надпись к портрету красавицы", "Надпись к портрету скромницы" и "К П.П." Кроме того, известны ещё два стихотворения декабриста: "Воздушная дева" и "Русская песня". При жизни Чижова в печати появились только "Нуча", "Русская песня" и "Воздушная дева". "Русскую песню" напечатали в 1837 г. в "Литературных прибавлениях" к "Русскому инвалиду", "Воздушную деву" - в 1839 г. в альманахе "Утренняя заря". В 1861 г. уже после смерти Чижова, декабрист М.И. Муравьёв-Апостол поместил в журнале "Библиографические записки" стихотворение "Журавли". Прочие стихотворения Чижова долгое время оставались неизвестными. Лишь в 1947 г. литературовед Б.Я. Бухштаб опубликовал их в "Омском альманахе". Стихотворения "Нуча", "Воздушная дева", "Русская песня", "Журавли" и "Сибирские цветы" неоднократно переиздавались: другие после первого появления в печати были почти забыты. Кроме того, изданные тексты несколько отличаются от автографов Чижова, сохранившихся в архивае III отделения. Стихотворения "К П.П.", "Эпиграмма" и три "Надписи к портретам" - образцы обычной "светской" поэзии 1820-х гг. Такие небольшие стихотворения на балах и в салонах сочиняли экспромтом и читали вслух или записывали в альбомы дам. Трудно сказать, когда они написаны. Может быть, Чижов сочинил их ещё в Петербурге и в Олёкминске только воспроизвёл по памяти, а может, создал в первые годы ссылки, когда его ещё тревожили мысли о прошлом, и он предавался воспоминаниям. Стихотворение "К П.П." обращено к даме, которая возбудила любовь в сердце поэта, но сама осталась холодна:К П.П .
Глаза прекрасные и полные огня! Что смотрите так быстро на меня? Ужель на облике моём вы прочитали Причину тайную моей печали? - И если всё ж наш острый взор поник, Что скрылося в душе моей глубоко, Об чём молчал коснеющий язык, Что смертного не достигало ока, - Ужель на прах надежд моих разбитых Бесчувственно падёт ваш хладный взор И не прочтёт в моих страданьях скрытых Самим себе начертанный укор! (Стихи цитируются по архивным автографам Н.А. Чижова) Предмет страданий поэта неизвестен. Неизвестно также, к кому относятся "Эпиграмма" и три "Надписи к портретам". Возможно, они не отображали конкретных лиц, а были задуманы, как сатирические характеристики различных типов "светских людей". Иначе дело обстоит с "Эпитафией". Чижов не пишет, кому она посвящена, но можно догадаться:Эпитафия .
Он пал на берегах Евфрата! Завидна смерть его для нас! На славной выси Арарата Последний взор его погас! Евфрат, действительно, начинается недалеко от Арарата. Но вряд ли указание на Евфрат и Арарат следует понимать буквально. Вероятно, это поэтический приём, показывающий, что герой "Эпитафии" погиб на Кавказе. Кто же этот человек? Видимо, его следует искать среди декабристов, сосланных на Кавказ и погибших там до 1832 г., когда у Чижова была отнята тетрадь с "Эпитафией". Такой декабрист известен. Это бывший лейтенант Гвардейского экипажа Борис Андреевич Бодиско, вместе с Чижовым вышедший на площадь 14 декабря. Его сначала разжаловали в матросы, а потом перевели рядовым на Кавказ. В апреле 1828 г. Бодиско за участие в боях был произведён в унтер-офицеры, а в мае погиб. Становится и понятной строка "Завидна смерть его для нас". Действительно, смерть в бою могла вызвать зависть у товарищей погибшего, осуждённых на многолетнюю каторгу или ссылку. В стихотворении "Признание" автор выразил разочарование в жизни, охлаждение чувств:Признание .
Тоска души, души усталость, Любви минутной краткий сон... Разочарованная младость И сердца полувнятный тон; О днях протекших сожаленье, Холодность светская друзей, И мыслей бурное волненье, И утомление страстей, - Певал и я вас в лета оны, Когда, восторгами дыша, Приличий строгие законы Блюла покорная душа. Теперь свидетель равнодушный И порицаний, и похвал, Не свету, разуму послушный, Молву следить я перестал. Пишу без всех предубеждений! Но стих мой холоден и вял, И прежних быстрых вдохновений Летучий след на нём пропал! Вопреки последнему утверждению автора, стихотворение "Признание" написано, несомненно, с большим вдохновением и мастерством, чем "Надписи к портретам", "Эпиграмма" и "Эпитафия", которые, видимо, следует считать первыми опытами поэта. Те же мотивы разочарования звучат и в стихотворении "Вздох":Вздох .
Зачем, во глубине души таимой, Ты рвёшься вон, как узник из тюрьмы? Покорен будь судьбе непримиримой: Умри среди молчания и тьмы! Ты выскажешь скрываемые тайны, Жилец души безмолвный и печальный! Тебя стрегут, моих страданий вестник, Безумие и ненависть людей, И смех врагов, и разума наместник - Холодный иль пустой совет друзей. К чему ж, раскрыв заветные скрижали, В них начертать мне новые печали! Стихотворения "Вздох" и "Признание" могли быть написаны и в Петербурге, и в первые годы ссылки. Все последующие стихотворения относятся к сибирскому периоду. В "Журавлях" ссыльный декабрист выразил тоску узника, его мечты о свободе:Журавли .
Чуть-чуть видны на высоте воздушной, Заслыша осени приход, Несётесь с криком вы станицей дружной Назад в полуденный отлёт -- Туда, где светлого Амура воды Ласкают зелень берегов, Не ведая осенней непогоды, Ни хлада зимнего оков. Свободны вы, как ветр непостоянный, Как лоно зыбкое морей, Как мысль, летящая к стране желанной, - Вы чужды участи моей. Земного раб, окованный страстями, Подъяв слезящие глаза, Напрасно я хочу вспорхнуть крылами И унестись под небеса. 27 июня 1828 г. Но наряду с мотивами тоски и разочарования в стихах якутского периода появляется и иное. Перечисляя "Сибирские цветы", декабрист в одноименном стихотворении выражает примирение с тихой и скромной жизнью в Сибирской глуши, проявляет интерес к природе края, который он уже считает своим:Сибирские цветы .
В глуши лесов уединенный, Устрою домик я и сад, И будет мой приют смиренный Милей мне каменных палат! Не стану из краёв далёких Сбирать растенья в садик мой, С полей отчизны, с гор высоких Сберу цветы страны родной. С долин Даурии гористой, Возьму роскошный анемон, Статис блестящий и душистый И нежной белизны пион. Сберу фиалки полевые Эмблему скромной красоты, И колокольчики простые, И гордой лилии цветы. С вершин высокого Алтая Переселятся в садик мой Спирей и астра голубая, Нарцисс с завистливой красой. Возьму душистых роз махровых С Саянских каменистых гор, И сараны цветов багровых - Камчатки сумрачный убор. Пуская приют мой небогатый, В замену счастия даров, Рукою флоры тароватой Украсит роскошью цветов! 1828 г. Стихотворение "Воздушная дева" представляет собою поэтическую переработку якутской легенды о лунной деве. Оно построено как монолог девушки, которая жалуется на свою участь. Житель звёзд явился на землю и предстал пред девушкой "в красе земной", а затем увлёк полюбившую его "в страну воздушных сил". Но "могучий дух" не смог или не захотел донести её до страны звёзд. Чем выше они поднимались, тем "легче, тоней, реже" был дух, а вскоре и совсем растаял. Девушка осталась одна между небом и землёй, и с тех пор носит ветер её взад и вперёд по "обширному воздушному дому". Тучи закрывают землю. Лишь иногда облака, на которых сидит девушка, несутся низко над землёй, и она видит родину, по которой тоскует и до которой никогда не сможет добраться:Воздушная дева
.
(Якутский рассказ
, якутская фантазия
).
Никита Кирсанов.
https://www.proza.ru/2015/10/09/1691 В феврале 1837 г. П. П. Ершов вместе с письмом присылает своему другу В. В. Григорьеву несколько стихотворений Н. А. Чижова. Порядок их несколько иной: 1. "Воздушная дева". 2. "Русские песни". Что мне делать, сердце бедное, Как мне быть с твоей тоской? Ты сгораешь, безответное, Воска ярого свечой. Дума есть в тебе глубокая, Дума тяжкая, как гнёт: За рекою чёрноокая Светик-девица живёт. Злые люди весть напрасную Ей про молодца твердят; Всё её, девицу красную, Разлучить со мной хотят. В мыслях девица мешается, От лукавых тужит слов: Он по Волге-де шатается, Не к добру его любовь! С ней вчера мы повстречалися На заполье у ключей, И как будто век не зналися - Ни привета, ни речей. Как же быть мне, сердце бедное? Чем кручине пособить? Иль угаснешь, безответное? Иль разучишься любить? Злые люди! Я понравлюсь вам! Я от вас укроюсь вдаль! И на Волге по седым волнам Разгоню свою печаль! У подгорья студены ключи шумят, Льются, бьются и на миг не замолчат. Такова у красной девицы печаль: Друга милого покинуть сердцу жаль. Злые люди отравили счастья дни, О любви моей доведались они. Разлучили с милым другом, развели, Но забыть его заставить не могли. В лютом горе утешенье мне одно - Сесть, задумавшись, под красное окно. Может, милый друг по улице пройдёт, Грусть от сердца на минуту отведёт. Может, милый на окошко поглядит, Красну девицу поклоном подарит. Может, скажет, оглядевшись, он вокруг: "Я по-прежнему люблю тебя, мой друг"! 3. "Последняя роза". Уж лето минуло, Повяли цветы, В саду опустелом Осталась лишь ты. Нет розы-подруги На ближних кустах, Нет запаха в бледных Опавших листах. К кому же с любовью Ты взор обратишь? С кем в час непогоды Печаль разделишь? Ах! Жалок, кто мычет Свой век сиротой! Поди ж, успокойся С увядшей семьёй! Со вздохом срываю Цветок красоты И вкруг рассыпаю Младые листы. Увянь, коль увяли Всё розы-друзья! Ах! В мире не долго Останусь и я! Кто пережил дружбу, Любовь схоронил, - Желать ли, что б бедный Томился и жил?! 4. "Гробница". В долине безмолвной, где говор людской Порою лишь слышен с дороги большой, Печальна, как память умчавшихся дней, Маячит гробница под сенью ветвей. Дни днями сменялись и годы текли... Расселись уж камни и мхом поросли, И, плющом одетые, тлеют окрест Разбитая урна, свалившийся крест. Старинную надпись на ржавой меди Изгладило время и смыли дожди; Преданья погибли, а камни молчат. Чьи ж хладные кости под ними лежат? Вечерней порою в таинственный час, Когда призывает задумчивость нас, Вкруг тихой гробницы люблю я блуждать, И память о прошлом в душе пробуждать. И мнится, под сенью плакучих ветвей, Чуть видная в блике вечерних лучей, Сидит у гробницы безвестная тень И смотрит, как гаснет на западе день. 5. "А. П. Жилиной". На ваш призыв поэт бывалый Дерзнул с нахмуренным челом, Прикрыв свой сплин улыбкой вялой, Явиться смело в ваш альбом. Беспечно юность исписала Среди забав его листы; Здесь дружба дружбе поверяла Свои надежды и мечты. А я?.. Мои мечты увяли! Мои надежды пали в прах! И мрачным облаком печали Оделась жизнь в моих глазах! Простите ж, коль поэт смирённый Не впишет строк, достойных вас, В его душе опустошённой Огонь поэзии угас! Источник текста : Савченкова Т. П. " Ершов П. П. Летопись жизни и творчества", Ишим, " Русский мир", 2014 г. С. 94 - 100, 133 .Фамилия Чижовы была широко распространена в Тульской губернии. Но дворянских родов Чижовых насчитывается всего два, точнее, один, разделившийся на две ветви, которые в разное время попали в шестую часть родословной книги Тульского дворянства . Прадед декабриста Фёдор Чижов жил примерно на стыке семнадцатого и восемнадцатого столетий.
Фамилия Чижов происходит либо от личного некалендарного имени Чиж, либо от аналогичного прозвища. Кто был её первым носителем в тульской дворянской ветви (родоначальником), нам неизвестно.
Дворянский род Чижовых прославил не только декабрист. В столичном научном мире было известно имя его двоюродного дяди Дмитрия Семёновича, на квартире которого Николай Алексеевич укрылся в день декабрьского выступления. Математик Д. С. Чижов (1785 – 1852) не- однократно упоминается в документах по делу племянника. Выпускник столичного Педагогического института, Дмитрий Семёнович попал в число тех, кого отправили в Европу для подготовки к профессуре. В 1816 получил звание ординарного профессора математики. В 1819 избран первым деканом физико-математического факультета Петербургского университета с одновременным заведованием кафедрой чистой и прикладной математики. В 1832 сквозь бюрократические препоны не без труда пробил до- рогу в большую науку для своего однофамильца Фёдора Васильевича Чижова. На протяжении ряда лет в университете читал прикладную механику. В 1836-1840 – проректор университета, избранный единогласно. С 1846 находился в отставке в звании почётного профессора.
В критический момент 14 декабря 1825 Николай Чижов отправился на квартиру к дяде не только потому, что в его положении некуда было больше идти. Дело было ещё и в том, что Дмитрий Семёнович, по единодушному признанию современников, обладал мягким характером, отзывчивостью и состраданием к чужой беде. Это был альтруист в полном смысле слова. Дмитрий Менделеев помнил его до конца дней, так как Д. С. Чижов в 1850 помог ему поступить в Главный Педагогический институт, несмотря на то, что тот год считался неприёмным (!). Сыграла роль дружба Чижова с Иваном Павловичем Менделеевым – отцом будущего учёного. Скончался Д. С. Чижов 27 мая 1852.
Соблюдая хронологическую последовательность, следующим из известных Чижовых мы должны назвать декабриста, о котором будет рассказано после того, как перед нами пройдёт череда остальных его родственников.
пройдёт череда остальных его родственников. Младший брат Николая Пётр был женат на Евфимии Дмитриевне Арсеньевой. Её дядя, Михаил Васильевич Арсеньев, был дедом М. Ю. Лермонтова. Исторические судьбы родов Чижовых и Арсеньевых пересеклись ещё раз – в ХХ веке. Четвероюродный брат Евфимии Дмитриевны – курляндский губернатор Николай Иванович Арсеньев был родным дедом генеалога В. С. Арсеньева – того самого, который первым заговорил в тульском краеведении о своём родственнике Н. А. Чижове .
Ещё двое братьев декабриста – Павел и Алексей Алексеевичи – женились на тульских дворянках. Брат Михаил сочетался браком с княжной из рода Касаткиных-Ростовских, отрасли потомства владетельных ростовских князей (из Рюриковичей).
Тот факт, что почти все декабристы состояли в родстве, подкрепляется династическими связями Чижовых с другими декабристскими фамилиями. Дочь Павла Алексеевича Чижова Елизавета вышла замуж за знаменитого героя Восточной войны и общественного деятеля А. А. Киреева. Через него Чижовы породнились с семейством члена Общества Соединённых славян И. В. Киреева. Другая дочь того же Павла Чижова Надежда венчалась с курляндским дворянином И. А. Фохтом – родственником декабриста И. Ф. Фохта. Внук заслуженного профессора Д. С. Чижова Дмитрий Алексеевич Чижов женился на родственнице декабриста М. А. Назимова.
Из остальных связей внимания заслуживают браки Чижовых с Игнатьевыми, Перфильевыми и Елагиными. Эти фамилии известны каждому историку, так как их носили многие крупные административные деятели и писатели. На Перфильевой из костромских дворян был женат Сергей Аполлонович Чижов (№ 34 родословной). На его личности можно было бы остановить внимание, так как в росписях указана его должность: «тульский вице-губернатор». Однако в справочной литературе его имя отсутствует. Сведения в указанном издании завершаются началом ХХ в. Возраст же С. А. Чижова свидетельствует о том, что он действительно мог находиться на государственной службе в последние годы Самодержавия.
Таким образом, дворянский род Чижовых, как принято говорить, вписал славную страницу в отечественные летописи не только литературной деятельностью Николая Алексеевича…
Нам почти неизвестно, какие имения в европейской части России принадлежали Чижовым в девятнадцатом- двадцатом столетиях. Но об одном из них – Покровском известно подробнее благодаря, во-первых, дореволюционным статистическим сводам, во-вторых, публикациям в тульской и чернской прессе.
«…у матери декабриста в 1822 г. в селе Покровском Чернского уезда было крестьян 149 душ мужского пола и 185 женского» .
К середине XIX века село Покровское (Покровское на Плаве) Чернского уезда насчитывало 1400 прихожан, из которых 1300 помещичьих крестьян . При коммунистах оно было поделено на Покровское 1-е и Покровское 2-е. Сегодня это территория Тёпло-Огарёвского района Тульской области. Сёла лежат на противоположных берегах реки Плавы. Название Покровское образовано по имени основного храма в честь православного праздника Покрова Богородицы, отмечаемого 14 октября.
Почти полторы тысячи жителей – число весьма солидное для села тех времён. Для контраста приведём данные о нынешнем состоянии этого в прошлом крупного, как мы убедились, населённого пункта. На 1 января 2000 в Покровском 1-м значится проживающих… 7 человек, в Покровском 2-м – 84 .
В тульской периодике семидесятых годов ХХ века встречаются утверждения о том, что будущий декабрист родился в Покровском , но эти сведения систематически порождаются тривиальным стремлением приписать родным местам насколько возможно больше славных имён. Чижов родился в Петербурге – это следует из его показаний. Его отец служил там военным советником.
Ответы декабристов следственному Комитету, содержащие информацию о днях рождения, полностью опубликованы в многотомнике «Восстание декабристов» и справочнике «Декабристы » . Однако через несколько лет после выхода в свет этого последнего источника в тульском бюллетене была вновь указана дата 1799, возникшая из указания Чижова в послужном списке («25 лет» от роду). Нет никаких сомнений в том, что биографы Чижова хорошо знакомы с другой датой, проставленной им в следственном деле собственноручно: «Имя и отечество моё: Николай Алексеевич, родился я 1803 года, марта 23 дня, в С.-Петербурге» . Ссылки на эту дату мы видим отнюдь не во всех статьях о Чижове. Иногда она сопровождается как почерпнутая «из других сведений».
Как любой профессиональный моряк, Чижов был точен. В этом в полной мере нас убеждают хронологические выкладки послужного списка. Если же учесть строгость и ответственность момента, в который он назвал дату 23 марта 1803, мы получим лучшее доказательство в пользу её верности.
Реальная, без вымыслов, биография Николая Алексеевича Чижова вряд ли будет написана по той простой причине, что историки располагают ничтожным объёмом информации об этом человеке. Обучение в пансионе Голубева (инициалы которого нигде не указываются); плавание в Одессу, к счастью, отразившееся в кратком описании, благодаря чему оно дошло до потомков; крупная экспедиция Ф. Литке на Новую Землю и как результат – научная статья Чижова в «Сыне Отечества» 1) .
Следующий этап полупризрачной биографии Чижова – появление его в казармах 14 декабря 1825; ссылка и литературные занятия; участие в домашних спектаклях П. П. Ершова… Наконец, последнее зафиксированное событие – выход предписания на ограничение проживания .
Что представлял собою человек, первым составивший физико-географическое описание отдалённых островов, первым обработавший якутский фольклор, наконец, первый, кто может считаться «родителем» Козьмы Пруткова?
Описание внешности подследственного Чижова рисует его как блондина почти двухметрового роста, с «лицом белым»… Психологический портрет вырисовывается по отрывочным отзывам о его взаимоотношениях с современниками. Оказывается, он был коммуникабелен, ироничен, незамкнут (очевидно, наследственная черта – всё то же говорили о его дяде); писал легко и скоро, столь же решительно и быстро утверждал себя в делах военных и морских…
Как верно определил М. К. Азадовский, лейтенант второго флотского экипажа, топограф и поэт «Н. А. Чижов принадлежит к числу наименее известных деятелей декабристского движения» . Биографические сведения, почти все без исключения, черпаются из собственноручных записей Чижова, сделанных во время допроса и следствия в 1825-1826. На основе послужного списка и ответов на вопросные пункты вычерчивается краткая биография Чижова. В этой своеобразной модели жизнеописания Чижов, один из немногих подследственных, указал ряд имён из своего прошлого. Он называет педагогов пансиона, командиров экипажей, адмирала Литке. Две страницы текс- та представляют собой конспект биографии двадцатипятилетнего офицера.
Наряду с указаниями точных дат командировок и служебных заданий Николай Алексеевич Чижов обращает внимание следственного Комитета на иную сторону своей деятельности – духовную. К моменту восстания и ареста Чижов уже проявил себя как литератор – в журнале «Сын Отечества» отметился двумя очерками . Больше того: составленное им описание Новой Земли, которым он явно дорожил (и имел на то все основания), было за- мечено в научной среде и остаётся по сей день ценным па- мятником физико-географической публицистики. О стихах в показаниях следственному Комитету Чижов не счёл нужным распространяться (он верно оценил умственные способности государственных мужей, судивших не только его, начинающего стихотворца, но и поэтов – К. Ф. Рылеева, А. А. Марлинского, князя А. И. Одоевского). Но, может быть, он, вслед за поэтическими кумирами молодёжи, приравнивал стихи к «безделкам».
Плавание к берегам Новой Земли и изучение этого архипелага в 1821-1824 укрепило имя Чижова в отечественной истории намного убедительнее, нежели участие в декабристском движении. В специальной литературе всюду можно встретить указания на то, что экспедиция Литке завершилась описанием неизведанных территорий. Вместе с тем имя Чижова ни в одной современной публикации нам не встретилось. В том, что острова описывал литератор Чижов, а не кто-либо иной, вряд ли стоит сомневаться. Для него подобная работа была продолжением той же литературной деятельности, которая пробудила стремление запечатлеть Одесский сад и ещё наверняка что-нибудь из того, что до наших дней не дошло. На Но- вой земле Чижов принялся за дело увлечённо и в отличие от Одессы – без лишних эмоций. Описание Новой Земли полностью лишено налёта модного романтизма. «Одесский сад» – произведение глубоко личное, политическое, в нём просматривается оппозиционный настрой. К тому же рассказ об одесских красотах, имеющий подзаголовок «Отрывок из Воспоминаний о Чёрном море», был навеян моментом душевного подъёма. Не исключено, что Чижов набросал несколько таких этюдов. Чувствуя в себе литературное дарование, он мог вдохновиться любым объектом и легко передать свои переживания читателю. Н. И. Греч не ошибся, помещая «Одесский сад» в журнал (оказав, кстати говоря, громадную услугу потомству, так как спас от забвения хорошую вещь).
Отчёт о Новой Земле написан словно другим человеком – настоящим исследователем, который лишь единственный раз не может удержаться и скрыть своего отношения к глупости непрактичных архангельских мужиков. Остро переживая за то, что ресурсы не используются по причине бездеятельности местных «деловых людей», он тем самым отвечает на вопрос, отчего англичане и голландцы реально владеют морем, для русских же альфа и омега всего – обида, так и не переходящая в дело.
Участие Чижова в экспедиции на Новую Землю не осталось незамеченным потомками, которые присвоили его имя небольшому мысу на Кольском полуострове. Внимательно читая статью «О Новой Земле», мы можем живо представить, насколько энергичен был её автор в работе экспедиции и неустрашим в своих изысканиях. Ледяные острова круглый год обуреваемы ветрами, о которых ходят легенды. Не только в «старинные» времена, но и в начале ХХ века там было негде укрыться от стихий. И всё же полярники из команды Литке довели дело до конца. Их экспедиция стала первой, которая вернулась с Новой Земли с триумфом.
В рамках комментария мы не можем поставить перед собою задачу дать описание современного состояния архипелага (оно имеется в специальной литературе). Если бы это пришлось сделать, в него следовало бы включить внушительный объём сведений о флоре, фауне, ресурсах и климате островов. Чижов сам делает примечания к мате- риалу, когда речь заходит о животном мире, и приводит латинские названия растений, таким образом придавая своему труду значение научного.
Литературная деятельность Чижова длилась около двадцати лет. Из четырёх периодов его биографии три оказались временами странствий: двух добровольных (Чёрное море и Северный Ледовитый океан) и одного вынужденного (Якутия – Тобольск, киргизские степи). Лишь четвёртый период – жизнь в Чернском уезде Тульской губернии – заключил его в круг семьи (мать, сёстры, племянники) и подчинённых по хозяйствам в имениях. Но этот период нам совершенно неизвестен. Писал ли что-нибудь Чижов, мотаясь между усадьбами в мелких экономических заботах? Когда и где умер и отчего? Может быть, подорвала его здоровье мрачная Якутия или его настигла неестественная смерть, о которой неудобно было сообщать и потому утрачена была её дата?
В любом случае он остался в истории как писатель, учёный (без степени и звания), сделавший столько, сколь- ко ему было отведено.
Основное обстоятельство, благодаря которому Чижов как литератор весьма редко обращает на себя внимание, связано с его возрастной принадлежностью к поэтам начала XIX века и заключается в устоявшейся традиции рассматривать всю русскую литературу как нечто вторичное после Пушкина. Неистребимый принцип литературоведов делить литературу и искусство на периоды в зависимости от жизненных рамок нескольких гениев (пушкинский период, некрасовский, толстовский, чеховский…), как это ни прискорбно признать, почти всегда мешает понять и независимо оценить творчество «вторых» и «третьих» литераторов, отправленное в тень великих.
Несмотря на то что первые публикации Чижова появились в 1823, А. С. Пушкин никак на них не отреагировал, и поэтому стихи Чижова никого не интересовали в течение последующих ста лет. Если на неё и обратили-таки внимание, то только в связи с участием поэта в деятельности Северного общества. В сущности, сработал тот же принцип – творчество подверглось разбору в контексте политических событий.
В хладнокровном тоне ответов Чижова следствию ощущается полная его уверенность в собственной невиновности. В сущности он и был невиновен, ибо всю его «вину» в двух словах изложил Пётр Бестужев. Формально вступив в тайное общество, в деятельности оного Чижов совершенно не участвовал, особых воспоминаний о себе не оставил, в злосчастный день 14 декабря появился на площади и немедленно её покинул, чтобы сообщить солдатам об убийстве графа М. А. Милорадовича и Н. К. Стюрлера. И тем не менее, во всех справочниках Чижов обозначен как участник восстания на Сенатской площади. Несмотря на то что эти данные излагались достаточно авторитетными историками, обобщённая формулировка «участник восстания » к Чижову всё же не подходит. Если уж говорить о поведении Чижова в тот день, необходимо обратиться к «программной » статье И. Д. Якушкина «Четырнадцатое декабря » как самой скрупулёзной и любимой историками хронике смутного дня. «Пущин и Рылеев приезжали утром на сборное место, но, не нашедши там никаких войск, от- правились в казармы Измайловского полка. На пути они встретились с мичманом Чижовым, только что вышедшим из казарм; он их уверил, что никакая попытка поднять Измайловский полк не может быть удачна» .
Звучало ли отчаяние в голосе Чижова? Скорее всего, нет, так как остальные его действия отнюдь не выдавали в нём желания кровопролития. Чижов просто был не таков, за ним не водилось с одной стороны – лихачества и буйства, с другой – холодного стратегического ума, способного теоретически обосновать необходимость цареубийства.
Среди тех, кто покинул площадь и сам вернулся в казармы, многих по самоличному желанию царя «оставили без внимания ». Оказался в этом числе и друг Н. А. Чижова – Александр Литке. Большинство покинувших площадь получили монаршее всепрощение, но к Чижову следственный Комитет (читай: царь) выработал настороженное отношение. Нетрудно догадаться почему: роковую роль сыграли те самые литературные занятия. В поведении следственного Комитета отчётливо прослеживается вековая традиция отношения российской власти к учёному и литературному миру. Как человек с дарованием, Чижов выдавался из общего ряда подследственных: в его уклончивых письменных ответах Комитет не мог не усмотреть опасную персону, способную «потрясти основы».
Давно замечено, что декабристам-морякам не повезло больше всех. Даже некоторые из их отдалённых потомков говорили нам в приватных беседах, что офицеры Гвардейского экипажа не могут считаться в полной мере декабристами, так как случайно замешались в чужое дело и т.п. Но ведь именно морякам принадлежат оригинальные по изложению ответы – ответы, которые давали люди стойкие, уверенные в правоте своего дела и не пожелавшие выдать единомышленников во имя собственного спасения. Из моряков наибольшую известность многими талантами и личными качествами получил Николай Бестужев. Именно ему и его брату Петру (автору «Памятных записок») вы- пало стать проводниками Чижова в тайные общества.
Гвардейские экипажи ведут свою историю с 16 февраля 1810 по до 11 марта 1917. Первоначально гвардейский экипаж состоял из матросов придворных гребной и яхтенных команд. В 1812, насчитывая 500 офицеров и матросов, экипаж принял активное участие в Отечественной войне: в сражениях под Смоленском (4 августа 1812), при р. Колоче (26 августа 1812), под Бауценом (9 мая 1813) и при Кульме (17 августа 1813). При такой активности морских офицеров трудно вообразить, что они могли остаться в стороне от деятельности тайных обществ. Бестужевы не могли не предложить моряку Чижову участие в оппозиции.
В следственных показаниях Чижов намеренно или действительно по незнанию не сообщает ничего нового; факты, касающиеся Бестужевых, Комитету уже известны, и Чижов, видимо, об этом догадывается. Во всяком случае, недоброжелателям декабристов, заявляющим о своём «беспристрастном» суде над историей, Чижова винить не в чем.
Ретивый следственный Комитет, сотни раз осмеянный в литературе о декабристах за усердие в выборе наказаний, 10 июля 1826 определил Чижова к ссылке в Сибирь навечно. В течение последующих недель многие приговоры были смягчены (сегодня, словно мы живём в 1830-х, каждое послабление в пользу оппозиционеров стало модно приписывать царю Николаю I), и 22 августа Чижов по- лучил 20 лет.
29 июля 1826 на арестантской подводе он убыл в город Олёкминск Якутской области. Подробности полуторамесячного путешествия канули в историю, неизвестно даже, какого числа он добрался до краёв, вскоре вдохновивших его на поэтические творения.
Почти сразу по прибытии в Олёкминск, убитый впечатлениями от увиденных «пропастей земли», Чижов стал писать прошения о переводе хотя бы в Якутск. Если учесть, что уже в 1832 прошение было частично удовлетворено («перевести, но не в Якутск»), можно считать, что ему относительно повезло. Специальное высочайшее уточнение «но не в Якутск» в объяснениях, наверное, не нуждается.
Перевели его в Иркутскую губернию, на Александровский винокуренный завод, но об этом, кажется, знали немногие из декабристов и других современников, кто упоминает Чижова в тех или иных записях (мемуарах, письмах, статьях). В этих документах встречаются ошибочные указания на места пребывания Чижова. Правда, вспоминая об этом периоде, член Южного общества М. И. Муравьёв-Апостол назвал место жительства Чижова правильно, но его записки не обошлись без другой оплошности: «город Олёкминск, куда сосланы были Андреев и Чижов Ал[ександр] Ник[олаевич], мичман » . В цитируемом издании комментаторы не только не заметили ошибку, но «уточнили» квадратными скобками и без того неверные инициалы.
В «Записках» И. Д. Якушкина читаем: «Чижов был поселён в Гижиге…» .
Итак, с 25 января по 16 сентября 1833 Чижов находился на Александровском винокуренном заводе Иркутской губернии, с сентября же 1833 определён рядовым в 14-ю батарею 4-й бригады 29-го пехотного дивизиона Сибирского линейного батальона в Иркутске.
Перевод в ноябре 1833 в 1-й батальон в Тобольск стал важнейшим событием в ссыльной жизни Чижова. В Тобольске освоились многие переведённые туда декабристы Чижов завёл крепкую дружбу с супругами Фонвизиными. Это можно утверждать исходя из писем М. А. Фонвизина. Письменные отзывы о Чижове в целом скудны, но то, что осталось, позволяет думать об открытости, коммуникабельности Чижова и стремлении его иметь хороших друзей, но только из лиц своего круга с таким же интеллектом. В этом убеждает нас история взаимоотношений Чижова с морским лейтенантом Дуэ.
В 1828 правительство Норвегии назначило лейтенанта Дуэ в научную кругосветную экспедицию для исследования в том числе северных окраин Евразии. Дуэ поручалось спуститься по Лене к предполагаемому месту магнитного 17 полюса, что он в марте 1829 и исполнил, а экспедиция двинулась на Охотск для выхода к океану. Проявляя повышенный интерес к этнографии и истории, Дуэ мог общаться с местным населением только через переводчиков или прибегая к помощи образованных ссыльнопоселенцев. Весть о его деятельности быстро разнеслась по Сибири и достигла Чижова, который поспешил при удобном случае познакомиться с Дуэ – не столько как интересным человеком, сколько ещё и с моряком. Для Чижова, в прошлом моряка-профессионала, это была отдушина. М. И. Муравьёв- Апостол называет имена вчерашних морских офицеров Чижова и Бестужева среди тех, кто полюбил Дуэ и тесно с ним общался .
Все эти годы (1830-е) Чижов служит рядовым, пока 15 июня 1837 его не производят в унтер-офицеры, а 15 февраля 1840 он получает звание прапорщика.
Люди из окружения Чижова составляли часть русской интеллектуальной элиты в Сибири. В переписке и мемуарах приятелей и друзей Чижова (графа Ф. П. Литке, М. А. Фонвизина, М. И. Муравьёва-Апостола) Николай Алексеевич упоминается крайне редко. Фонвизин в письмах к И. Д. Якушкину ограничивается приветами от Чижова, сообщая лишь однажды о повышении своего приятеля. В тобольской ссылке в марте 1839 Чижов получил назначение «в степь воевать с киргизами» и за участие в той экспедиции, суть которой осталась для нас неясной, был повышен по службе. Его друг М. А. Фонвизин в конце 1839 пишет И. И. Пущину: «Чижов наш представлен в офицеры за экспедицию в степи» . Руководителем степной экспедиции был «полковник, затем генерал- майор, Иван Николаевич Горский – командир 1-й бригады 23-й пехот- ной дивизии» . Там же рассказано о том, как он едва не пострадал вследствие доноса за организацию в Тобольске мнимого подпольного кружка.
Свойственник В. Ф. Раевского по жене И. В. Ефимов уточнял в отзыве на «Воспоминания Л. Ф. Львова»: «…в 1829 году были уже на поселении по течению реки Лены, в Якутске, Александр Александрович Бестужев (Марлинский) и граф Захар Григорьевич Чернышёв; в Олёкме – Н. А. Чижов <…> Из них Бестужев, Чернышёв (ещё в 1829 г.), Чижов <...> были переведены на Кавказ в рядовые» . Включение здесь Чижова в кавказскую группу бывших декабристов мотивировано не столько недостаточной информированностью мемуариста И. В. Ефимова, сколько логикой его мышления. В Европейскую Россию декабристы отпускались через очаг Кавказской войны. Характер- но замечание А. Ф. фон дер Бриггена в письме к дочери, содержащее отклик на письменное уверение заклятого врага декабристов – военного министра А. И. Чернышёва: «Несправедливо и то, что позволение возвратиться во внутренние губернии России получают только те, которые заслужили эту милость службой на Кавказе, ибо Чижов, который именно участвовал в 14-м декабря, дослужившись из солдат в Сибири до офицерского чина, и с год тому на- зад возвратился домой» .
Четырёхмесячный отпуск в Тульскую губернию Чижов выхлопотал к осени 1842. Судя по историческим свидетельствам, последнюю четверть того года он провёл у матери. Можно представить себе эту встречу, если вспомнить, сколько писем и прошений было послано Прасковьей Матвеевной в Тульское дворянское депутатское собрание за прошедшие 16 лет. В фондах ГАТО хранится несколько её писем, в которых Николай упоминается всего дважды. Тот, кто заглянет в эти документы с целью узнать что-либо новое о декабристе, непременно обратит внимание на стиль, характер этих упоминаний: среди прочих детей просительницы имя Николай без даты рождения и вообще каких-либо сведений проставлено в краткой родословной росписи, необходимой для внесения очередного члена семьи в дворянскую книгу.
Но так или иначе, приезда домой Николай Чижов добился совместными усилиями с матерью, и по окончании отпуска декабрист уже не вернулся в Сибирь. Нет сомнения в том, что ссылка надорвала его здоровье, и это обстоятельство сыграло главную роль в решении вопроса о дальнейшей его судьбе.
Чижову вверили управление имениями княгини Горчаковой. В соответствии с правилами, диктовавшими условия жизни и службы вчерашних «государственных преступников », он мог управлять исключительно теми имениями, которые находились в ближайшей округе, и проживать в любом из них с сохранением секретного надзора. Из разрешённых к проживанию территорий упоминаются два горчаковских владения: сёла Покровское Тульской губернии и Троицкое Орловской губернии.
Имя княгини Горчаковой остаётся неразгаданным. Обращение к родословным даст немного – личные имена и даты жизни большинства княжеских жён и вдов отсутствуют. Но при этом всё же можно предположить, что в годы управления Чижовым имениями одна из этих Горчаковых могла быть жива. Это жена (или уже вдова) злополучного князя Василия Николаевича Горчакова (р. 1771), составившего домашний капитал, за денежные аферы сосланного в Сибирь и, может быть, окончившего там свои дни. В девичестве она была Стромилова, имя, к сожалению, утрачено. Менее вероятна другая версия, по которой это могла быть вдова князя Н. И. Горчакова Екатерина Александровна Лукина. Будучи чернской помещицей, она действительно владела этими обширными местами, но родилась и умерла неизвестно где и когда, пережив мужа, скончавшегося ещё в 1811. Маловероятно, что она дожила до конца 1840-х.
Опыт библиографии, посвящённой Чижову, представлен в конце настоящего издания. Общее число публикаций о декабристе в периодике и книгах Восточной Сибири значительно превышает объём тульских исследований.
В брошюрах с одинаковым названием «Декабристы- туляки » Чижову уделено в каждой из них по одной странице. Несмотря на то что его лирика уже неоднократно публиковалась, ни в одной из этих брошюр её образцов не представлено. Политическая направленность брошюр сместила акценты и не позволила читателям познакомиться хотя бы с несколькими строками поэта-романтика.
Вслед за этим следует вспомнить несколько мимолётных заметок в тульских газетах и упоминание Н. А. Чижова в «Тульском биографическом словаре» . В первом томе сборника «Гордость земли Тульской» можно прочитать беллетризованный очерк о Чижове Д. М. Романова, написанный в увлекательной форме. Этот очерк – единственное крупное по объёму художественное произведение о Николае Чижове, если не считать биографического этюда М. Л. Сергеева . За исключением кратких справок в антологиях , в статьях сибирского историка А. Шешина , указателе литературы да, пожалуй, эпизодических сцен в двух книжках , найти что-либо цельное о личности и трудах Чижова до сих пор проблематично.
За всё время, прошедшее со дня кончины Чижова, точная дата и место которой неизвестны, его сочинения ни разу не выходили отдельным изданием. Существующая о нём литература, состоящая из очерков, которые, как правило, повторяют одни и те же сведения, точно так же не систематизирована. Некоторые библиографические указатели страдают неполнотой.
Не последнюю роль играет и факт утраты некоторых сочинений, особенно досадна утеря его публицистических статей 2) .
При этом если о стихах Чижова существует ряд исследований, то остальные аспекты его биографии, за исключением периода пребывания в Тобольске, до сих пор остаются terra incognita и для филологов, и для историков.
В настоящем издании соблюдены следующие принципы: Авторская орфография сохраняется за исключением случаев, когда отсутствие чётких пунктуационных правил может привести к изменению смысла (например, выделение запятыми обстоятельств времени и под.). В статье «Одесский сад» решено оставить заглавную прописную букву в названиях народов (объяснение см. в примечании № 7 к этой статье).
Версия портрета Н. А. Чижова создана Л. В. Ермолаевой на основе описания внешности в следственном деле и с учётом генетического сходства с его двоюродным дядей Дмитрием Семёновичем, изображение которого известно по многим справочным изданиям (прежде всего связанным с историей российских университетов).
В работе над этим изданием нам любезно помогли Татьяна Викторовна Майорова (Тула) и Альбина Васильевна Глюк (Иркутск), за что выражаем им искреннюю благодарность.
М. В. Майоров
Примечания:
1) Братья Александр и Фёдор Литке были причастны к тайной оппозиции 1820-х. Кто знает, о чём на протяжении четырёх лет беседовали Чижов и Ф. Литке в экспедиции и не Чижов ли приобщил флегматичного адмирала к деятельности тайного общества?..
2) Две из них – «Несколько мыслей о русской поэзии» и «О любви к отечеству» упомянуты в сб. «Их вечен с вольностью союз» (Сост. С.С. Волк. – М., 1983).
Литература:
1. Арсеньев В. С., Картавцов И. М. Декабристы-туляки. – Тула: Тулпечать, 1927.
2. Чернопятов В. И. [Дворянское сословие Тульской губернии]. Родословец. Часть I – III (XII): Материалы. Часть 1. – М. [б.г.] – С. 35.
3. Губернии Российской империи: История и руководители 1708-1917. – М., 2003.
4. Тарасов Н. П. Декабристы в документах и материалах государственного архива Тульской области //
Декабристы-туляки / Под общ. ред. и со вступит. статьёй В. И. Крутикова. – Тула: Приок. кн. изд-во, 1977. – С. 79.
5. Кёппен П. И. Города и селения Тульской губернии в 1857 году / Под набл. акад. П. И. Кёппена. – СПб,
1858; Тула, 2004. – С. 151.
6. Тульская область: Административно-территориальное устройство. – Тула, 2000. – Для служебного
пользования. – С. 81.
8. Восстание декабристов: Документы / Гл. арх. упр. Центр. Гос. ист. архив СССР в Москве; Под ред. М. В. Нечкиной. Т. XV. – М., 1925, 1979. – (Ук.).
9. Декабристы: Биографический справочник / Под ред. М. В. Нечкиной. – М.: Наука, 1988. – С. 196.
10. Боть В. И. 200 лет со дня рождения (1799) Н. А. Чижова // Тульский край. Памятные даты на 1999 год: Указ. лит. – Тула, 1998. – С. 85-87.
11. Восстание декабристов: Документы / Гл. арх. упр. Центр. Гос. ист. архив СССР в Москве; Под ред. М. В. Нечкиной. Т. XV. – М., 1925, 1979. – С. 258-261.
13. Азадовский М. К. Страницы истории декабризма. – Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1991-1992. Т.1. – С. 181.
14. Чижов Н. А. О Новой Земле // Сын Отечества. – 1823. – Ч. 83. – № 4. – С. 157-174.
15. Чижов Н. А. Одесский сад (отрывок из воспоминаний о Чёрном море) // Сын Отечества. – 1823. – № 12.
16. Якушкин И. Д. Записки, статьи и письма декабриста И. Д. Якушкина / Ред. и коммент. С. Я. Штрайха. – М.: Наука, 1951. – (Литературные памятники). – С. 149.
17. Муравьёв-Апостол И. М. В Сибири // Мемуары декабристов: Южное общество / Собр. текстов и общ. ред. проф. И. В. Пороха и проф. В. А. Фёдорова. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. – (Университетская библиотека). – С. 203.
18. Якушкин И. Д. Записки, статьи и письма декабриста И. Д. Якушкина / Ред. и коммент. С. Я. Штрайха. – М.: Наука, 1951. – (Литературные памятники). – С. 104.
19. Муравьёв-Апостол И. М. В Сибири // Мемуары декабристов: Южное общество / Собр. текстов и общ. ред. проф. И. В. Пороха и проф. В. А. Фёдорова. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. – (Университетская библиотека). – С. 211.
20. Фонвизин М. А. Сочинения и письма: В 2-х т. Т. 1. Дневник и письма / Изд. подг. С. В. Житомирской и С. В. Мироненко. – Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1979. – (Полярная звезда). – С. 162, 172.
21. Там же, с. 412
22. Ефимов И. В. Из «Заметок на воспоминания Л. Ф. Львова» // Декабристы в воспоминаниях современников / Сост., общ. ред., вступ. ст. и коммент. проф. В. А. Фёдорова. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. – (Университетская библиотека). – С. 416.
23. Бригген, фон дер А. Ф. Письма, исторические сочинения / Изд. подг. О. С. Тальской. – Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1986. – (Полярная звезда). – С. 196, 495.
24. ГАТО. Ф. 39. Оп. 2. Д. 2569.
25. Декабристы-туляки / Под общ. ред. и со вступит. статьёй В. И. Крутикова. – Тула: Приок. кн. изд-во, 1977. – С. 6, 9-10, 15, 16-17, 65, 79.
26. Чижов Николай Алексеевич // Тульский биогр. слов. – Тула: Пересвет, 1996. Т. 2. – С. 307-308.
27. Романов Д. М. «И дум высокое стремленье» // Гордость земли Тульской. Т. 1. – Тула: Приок. кн. изд-во, 1982.– С. 37-44.
28. Сергеев М. «Напрасно я хочу вспорхнуть крылами…»: (Страницы жизни декабриста Н. А. Чижова) // Отечество: Краеведческий альманах. – М., 1990. – С. 197-206.
30. Шешин А. Б. Николай Чижов / Забайкальский рабочий. – 1985. – 6 дек.; Он же: Сибирские стихи Чижова // Полярная звезда. – 1991. – № 4. – С. 168-174.
31. Государственные архивы РСФСР: Справочник-путеводитель / Сост. Е. М. Корнева и др. – М.: Сов. Россия, 1980. – С. 100.
32. Селиванов Вл. Декабристы. – Л., 1925. – С. 138 (Указана литература, 5 назв.).
33. Егоров И. Моряки-декабристы. – Л., 1925.
Никита Кирсанов. "Декабрист Николай Чижов и его литературное наследие" (часть 3).Тобольск. Фотография конца XIX в.
В 1832 г. Н.А. Чижов вновь подаёт прошение о переводе, уже в Якутск, ввиду расстроенного здоровья и отсутствия медицинской помощи в Олёкминске. Николай I наложил резолюцию: "Перевести в другое место, но не в Якутск", - и Чижова по "усмотрению" Лавинского 25 января 1833 г. привезли на жительство в Александровский винокуренный завод Иркутской губернии и в том же году перевели в село Моты Жилкинской волости Иркутского округа.
Тем временем о сыне хлопочет престарелая Прасковья Матвеевна, с которой Николай Алексеевич находился в постоянной переписке. В подтверждение тому сохранилось письмо А.Х. Бенкендорфа Тульскому губернатору И.Х. Трейблуту от 29 декабря 1827 г.:
"Препровождая при сем письмо от поселённого в Олёкминске Чижова на имя его матери, я покорнейше прошу ваше превосходительство приказать оное вручить по адресату и о доставлении благоволить меня уведомить". По ходатайству матери Н.А. Чижову разрешено поступить рядовым в один из Сибирских линейных батальонов. 16 сентября 1833 г. он был зачислен в 14-й Иркутский батальон 4-й бригады 29-й пехотной дивизии, а 25 ноября 1833 г. переведён в 1-й батальон в Тобольск, где он познакомился с группой поляков, отданных в солдаты за участие в польском восстании 1830-1831 гг. Среди них был музыкант Констанций Валицкий, который впоследствии писал в своих воспоминаниях: "Из русских находился там тогда Николай Алексеевич Чижов, бывший лейтенант флота, который за участие в восстании при вступлении на престол Николая был сослан на поселение с лишением всех прав в Иркутскую губернию, а впоследствии помилован в простые солдаты в Тобольске. Это был русский, но образование и благородные чувства снискали ему у всех нас уважение и приязнь".
Особенно тесная дружба связала Чижова с приехавшим в Тобольск после окончания Петербургского университета Петром Павловичем Ершовым. Молодой автор сказки "Конёк-горбунок", назначенный преподавателем Тобольской гимназии, прибыл в Тобольск в 1836 г. Чижов и Ершов нашли друг в друге людей, любящих и знающих литературу.
Ершов также познакомился с Валицким и одному из своих петербургских друзей, прибегнув к прозрачным сокращениям, писал: "Из других знакомых моих я назову тебе только двоих: В-лицкого, воспитанника Парижской консерватории и Ч-жова, моряка, родственника нашего профессора Д. С. Ч."
Чижов, видимо, много рассказывал Ершову о своей жизни в Якутии, об этом крае, о верованиях якутов. Биограф Ершова А.К. Ярославцев в своей книге о поэте приводит его письмо петербургскому товарищу. В нём Ершов сообщает о своей работе над пьесой, мотивы которой явно были навеяны рассказами Чижова: "Это будет прекомическая опера, а растянется она на три действия, а имя ей даётся: "Якутское". И далее Ярославцев прибавляет: "Название пиески "Якутское" изменено в рукописи на "Якутские божки". Опера - фарс. Сюжет заимствован из Якутского предания". К сожалению, эта комическая опера не сохранилась, и судить о её содержании трудно.
Чижова привлекала культурная жизнь Тобольска. Ученики и преподаватели гимназии создали свой театр. Пьесы писал или подбирал Ершов, музыку - Валицкий. В 1836 г. состоялся спектакль, "подготовленный рядовым Чижовым и юнкером Чернявским". "Чернявский и Чижов, - вспоминал Валицкий, - написали пьесу, приноровленную к случаю, вроде оперетки, перемешанной с диалогической прозой, под названием "Удачный выстрел, или Гусар - учитель". И этой пьесы текст, к сожалению, не сохранился.
В Тобольске Чижов написал "Русскую песню" ("У подгорья студены ключи шумят..."), отличающуюся задушевностью тона и большим лиризмом. Девушка любит доброго молодца, но эта любовь не по вине молодых людей заканчивается разлукой:
РУССКАЯ ПЕСНЯ
У подгорья студены ключи шумят,
Льются, бьются и на миг не замолчат.
Такова у красной девицы печаль:
Друга милого покинуть сердцу жаль.
Злые люди отравили счастья дни,
О любви моей доведались они.
Разлучили с милым другом, развели,
Но забыть его заставить не могли.
В лютом горе утешенье мне одно -
Сесть, задумавшись, под красное окно.
Может милый друг по улице пройдёт,
Грусть от сердца на минуту отведёт.
Может милый на окошко поглядит,
Красну девицу поклоном одарит.
Может, скажет, оглядевшийся вокруг:
"Я по-прежнему люблю тебя, мой друг!"
Такие стихи "в народном духе", которые могли бы стать словами народной песни, создавали многие современники Чижова. "Русские песни" писали Дельвиг, Лермонтов, Кольцов, Полежаев и другие поэты 1820-1830-х гг.
Во время пребывания поэта-декабриста в Тобольске в центральной печати появилась "Русская песня" и "Воздушная дева". Литературовед Б.Я. Бухштаб высказывал предположение, что эти стихотворения были посланы в столичные издания Ершовым и увидели свет благодаря литературным связям автора "Конька-горбунка". Мнение Бухштаба основывалось на том, что в тех же изданиях были напечатаны и стихотворения Ершова.
Однако ещё не все дошедшие до наших дней поэтические произведения Чижова оказались розысканными. Об этом свидетельствует не публиковавшееся письмо П.П. Ершова. Адресованное одному из петербургских друзей, письмо содержит просьбу напечатать несколько стихотворений Чижова. В письме помещено пять переписанных Ершовым стихотворений декабриста, из них три ещё не публиковались. Приводим письмо Ершова с изъятием стихотворений, бывших в печати, оставим только доселе неизвестные:
Исполняя обещание моё, присылаю тебе, милый Гриша "Воздушную деву" и несколько мелких стихотворений приятеля моего Николая Алексеевича Чижова. Очень бы хорошо, если б ты отдал их в Библиотеку для чтения; а ещё лучше, если бы наш поэт получил за них какое-нибудь вознаграждение. Подобное пособие было бы не лишнее в его положении. Но что тут толковать много: ты милый, славный, а стихи горой стоят за твоё достоинство. Читай!
"Воздушная дева"
У Чижова есть ещё несколько баллад, которые тоже обещаю прислать, если ты исполнишь предварённые условия. А согласись - баллада не дурна. Примечаний к ней, кажется, не нужно, дело ясно видно из стихов.
Русские песни
Что мне делать, сердце бедное,
Как мне быть с твоей тоской?
Ты сгораешь, безответное,
Воскуяровой свечой.
Дума есть в тебе глубокая,
Дума тяжкая, как гнёт:
За рекою черноокая
Светик-девица живёт.
Злые люди весть напрасную
Ей про молодца твердят:
Все её, девицу красную,
Разлучить со мной хотят.
В мыслях девица мешается
От лукавых чужих слов:
Он по Волге-де шатается,
Не к добру его любовь!
С ней вчера мы повстречалися
На заполье у ключей,
И как будто ввек не зналися -
Ни привета, ни речей...
Как же быть мне, сердце бедное,
Чем кручине пособить?
Иль угаснешь, безответное?
Иль разучишься любить?
Злые люди! Я понравлю вам!
Я от вас укроюсь в даль!
И на Волге по седым волнам
Разгоню свою печаль!
"У подгорья студены ключи шумят..."
ПОСЛЕДНЯЯ РОЗА
Уж лето минуло,
Повяли цветы,
В саду опустелом
Осталась лишь ты.
Нет розы - подруги
На ближних кустах,
Нет запаха в бледных
Опавших листах.
К кому же с любовью
Ты взор обратишь?
С кем в час непогоды
Печаль разделишь?
Ах, жалок, кто мечтает
Свой век сиротой!
Поди ж, успокойся
С увядшей семьёй!..
Со вздохом срывало
Цветок красоты,
И вдруг разметало
Младые мечты
Увянь, коль увяли
Все розы - друзья!
Ах! В мире недолго
Останусь и я!
Кто пережил дружбу,
Любовь схоронил, -
Желать ли, чтоб бедный
Томился и жил!
Другие его песни оставляю до будущего раза. Все они в этом роде. Но теперь дай назову одну: "Цыганка". Теперь ещё стихотворение:
ГРОБНИЦА
В долине безмолвной, под говор людской,
Порою чуть слышный с дороги большой,
Печальна, как память минувшего дней,
Виднеет гробница под склоном ветвей.
Дни днями сменялись, и годы текли...
Расселися камни и мхом поросли,
И плющем одеты те горы окрест -
Разбитая урна, свалившийся крест.
Старинную надпись на ржавой меди
Изгладило время и смыли дожди,
Преданья погибли, а камни молчат,
Чьи хладные кости под ними лежат.
Вечерней порою, в таинственный час,
Когда призывает задумчивость нас,
Вкруг тихой гробницы люблю я блуждать
И память о прошлом в душе пробуждать.
И мнится, под склоном плакучих ветвей,
Чуть видная в бликах вечерних лучей,
Сидит у гробницы безвестная тень
И смотрит, как гаснет на западе день.
Кажется, на первый раз довольно. Ну, что же, Гриша? Здоров ли ты? Пиши поскорее радостное известие...
Сибиряк".
Все эти не печатавшиеся стихотворения, о которых хлопотал Ершов, написаны Чижовым, видимо, на поселении в Тобольске, так как в тетради, отобранной у него в Олёкминске, их не было. Все они обладают несомненными художественными достоинствами и созданы на почве романтического метода. Декабристы, как и другие поэты-романтики, видели в народной поэзии единственную первооснову каждой национальной литературы. Они часто обращались к фольклору, создавая стихотворения в духе народных песен. Правда, у них преобладали массовые агитационные песни - "Ах, тошно мне", "Ах, где те острова" и другие, имевшие яркую пропагандистскую направленность.
У Чижова мы также встречаемся с произведениями песенного жанра, но только лирического склада. Его не публиковавшаяся "Русская песня" - это песня о несчастливой любви молодца. Она как бы представляет собой параллель к печатавшейся "Русской песне", написанной от лица девушки.
Как и в народной лирике, в песне Чижова не только раскрывается чувство, но и рисуется определённая ситуация: "злые люди" хотят разлучить молодца с девушкой. Причиной этого намерения является свободолюбие молодца, скрытое за упоминанием о том, что "он по Волге-де шатается". В глазах "злых людей" - это опасное дело, потому что по Волге "гуляли" смелые и удалые "добры молодцы", выступавшие против властей. Возможно, за песней стоят биографические факты, обусловленные положением ссыльного поэта, и опасливо относившиеся к Чижову обыватели предостерегали какую-то "Светик-девицу", чтобы она не связывала с ним своей судьбы. К слову сказать, Н.А. Чижов, до конца своих дней оставался холостым.
Стихотворение "Последняя роза" проникнуть чувством большой грусти. В старой литературной традиции роза была символом быстро отлетающего счастья. Красота розы - кратковременная, и традиционен в поэзии мотив печали, вызванной видом поникшего цветка. Лирический герой видит в облетевшем цветке символ и собственного увядания. Потому так остро чувствуется его переживание, так впечатляющ горький вздох в конце стихотворения. Печаль по поводу быстро уходящей жизни усугубляется глубоким одиночеством, вызванным утратой любви и потерей друзей. Ярко вырисовывается образ романтика с судьбой, исполненной тревог, чужого равнодушным людям.
Тема и образы стихотворения "Гробница" также очень характерны для романтической лирики. Это раздумья лирического героя над таинственным, его стремление постичь неизвестное, находящееся за гранью обыденной жизни. И здесь герой одинок и отчуждён от окружающего общества. Появляется типичный для романтиков, недовольных настоящим, интерес к давно ушедшему, к скрытому в глубине времени. Типичен и таинственный закатный пейзаж.
В раскрытии человеческой личности у романтиков большую роль играла музыка слова, музыка стиха. Она передавала душевную настроенность, волнение чувств, глубокий лиризм. И все три стихотворения Чижова отличаются плавностью, мягкой музыкальностью стихотворных размеров и интонаций, раскрывающими мир души. Для всех этих стихотворений характерна поэтическая искренность, хотя, может быть, они и лишены значительной оригинальности в силу произвольного или непроизвольного следования традициям, как в форме, так и в содержании.
Романтизм декабристов был романтизмом активным. В их литературе преобладала гражданская, патриотическая и сатирическая струя. Произведения декабристов были исполнены пафоса борьбы за лучшее общественное устройство, отличались энергией, бодростью духа. Романтизм Чижова является в целом созерцательным. Но и такой романтизм не был чужд декабристам. Хотя они и критиковали В.А. Жуковского за пассивность неприятия окружающего мира, однако мечтательность, устремление к возвышенному идеалу, грусть по совершенству проявились и в стихотворениях поэтов-декабристов.
Разгром движения декабристов, обстоятельства ссылки и, возможно, какие-то глубоко личные чувства явились исходным состоянием лирического героя этих трёх стихотворений Чижова.
Письмо Ершова свидетельствует, что у него были и другие стихотворения поэта-декабриста, пока ещё не обнаруженные, и убеждает в справедливости предположения Б.Я. Бухштаба, что стихотворения Чижова посылались в столичные издания Ершовым. Письмо также говорит о тяжёлом материальном положении Чижова во время пребывания на поселении.
К письму Ершова Чижов сделал приписку, адресовав её тому же корреспонденту: "Я просил Петра Павловича спросить у вас, на каком языке издана Клапротова Asia Polyglota, но он решительно на это не согласился, почему, не имея удовольствия знать вас лично, решаюсь зделать этот вопрос от себя. Н. Чижов. 1837". А на обороте листа с припиской Чижова Ершов полушутливо пишет адресату: "На той странице г. Чижов, желающий поглотить Азию полною глоткой, хотел было спросить у тебя, что ему делать с несчастным своим Якутским словарём, но при сем случае яко автор покраснел и сделал ужасную грамматическую ошибку, написав в слове сделать з вместо с, в чём и просит у тебя извинения".
Видимо, во время пребывания в Олёкминске Чижов составил словарь якутского языка или собрал для него материалы и естественно желал, чтобы этот труд не пропал для науки. Возможно, какие-то надежды он связывал с известным путешественником и ориенталистом Г.Ю. Клапротом, автором ряда трудов об азиатских народностях, их языках и материальной культуре. Но судьба этого словаря и до настоящего времени остаётся неизвестной.
В 1854 году в журнале "Современник" стали появляться шутливые стихотворения, сразу привлекшие и внимание читателей, и критики. На первый взгляд они казались только литературными пародиями, но их содержание было гораздо глубже: в них можно было увидеть и сатиру на бюрократию, и высмеивание пошлости, тупости, и одновременно истинную (а не только пародийную) поэтичность, скрытые под иронией серьёзные размышления... Так впервые заявил о своём существовании поэт Козьма Петрович Прутков.
Козьму Пруткова создали известный писатель граф Алексей Константинович Толстой и его двоюродные братья - Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы. В "Биографических сведениях" о Пруткове, помещённых при его "Полном собрании сочинений" (1884), Владимир Жемчужников сообщал, что соавтором Козьмы Пруткова был также поэт Ершов, участвовавший в написании пьесы "Черепослов".
В 1854 году Владимир Жемчужников служил в Тобольске и познакомился с Ершовым. Автор "Конька-горбунка" передал ему рукопись со стихотворными "куплетами", озаглавленную "Черепослов", и сказал: "Пусть ими воспользуется Козьма Прутков, потому что сам я уже ничего не пишу".
В 1860 году в журнале "Современник" была напечатана "оперетта" "Черепослов, сиречь Френолог", содержавшая насмешку над теориями австрийского врача Франца-Иосифа Галля (1758-1828). Галль был основателем френологии - "науки" о зависимости умственных способностей человека от формы его черепа. Слово "френология", возникшее на основе греческих "френос" (ум) и "логос" (учение) в России часто переводилось как "черепословие" - отсюда и название "оперетты". Согласно теории френологов, любому человеческому качеству, черте характера и т.п. соответствует определённое утолщение на черепе, или "шишка". По расположению и величине шишек на черепе френологи мгновенно определяли качества и способности человека.
Содержание пьесы довольно просто. В Петербурге живёт старый френолог профессор Шишкенгольм. К его дочери Лизе уже давно сватаются два жениха: отставной гусар Касимов и статский советник Вихорин - оба уже не первой молодости и совершенно лысые. Но Шишкенгольм, ощупав черепа женихов, отказывает обоим претендентам, заявив, что на их головах нет "шишек любви" и потому они не могут любить его дочь.
Отставной гусар просит служившего у Шишкенгольма фельдшера Иванова выручить его. Фельдшер несколько раз бъёт мученика по голове молотком, выбирая места для ударов в соответствии с учением френологов. На голове гусара появляются сначала шишка славы, шишка памяти, а потом и другие шишки, показывающие его ум, силу духа, чувствительность, любовь, терпение, способности к "познаниям и учению", музыке, живописи. Другой жених находит более простой выход из положения - надевает на свой лысый череп парик с накладными шишками.
Но Шишкенгольма нелегко провести. Он быстро распознаёт подлог. "Не хочу таких шишек!" - кричит разгневанный профессор.
Женихи окончательно изгоняются. В этот момент в квартире Шишкенгольма неожиданно появляется "известный гидропат Иеронимус-Амалия фон Курцгалоп". Френолог и гидропат в восторге друг от друга. Череп гидропата оказывается в полном порядке, и Шишкенгольм с радостью вручает Курцгалопу свою дочь.
Автором "Черепослова" издатели объявили Петра Федотыча Пруткова - отца Козьмы. Действительно, высмеивание френологии, злободневное в первые десятилетия XIX века, в 1860 году воспринималось уже как анахронизм.
Но "Черепослов" был направлен не только против френологии. Это - остроумная и весёлая пародия на бессодержательные слащавые пьесы с обязательным "слащавым концом", которых было так много в репертуаре русских театров. "Поклонники искусства для искусства! - писал Н.А. Добролюбов в редакционном предисловии. - Рекомендуем вам драму г. Пруткова. Вы увидите, что чистая художественность ещё не умерла". В этом смысле "оперетта" не потеряла своего значения и позднее. В 1900-1910-х годах она неоднократно ставилась в петербургских театрах.
Уже у Владимира Жемчужникова зародилось сомнение в том, что автором куплетов был Ершов, или, во всяком случае, только Ершов. Он обратил внимание на то, что в одном из писем Ершова к его другу Треборну упоминается о "куплетцах" для водевиля "Черепослов", написанного приятелем его "Ч-жовым".
Владимир Жемчужников не стал выяснять, кто скрывается под сокращённой фамилией "Ч-жов". Это сделал в 1945 году советский литературовед Б.Я. Бухштаб. "Мы можем считать установленным, - писал Бухштаб, - что в творческое наследие Козьмы Пруткова инкорпорированы стихи поэта-декабриста Николая Алексеевича Чижова, написанные за двадцать лет до создания "оперетты".
Трудно сказать, какая часть "оперетты" "Черепослов, сиречь Френолог" принадлежит перу Чижова. Жемчужников писал как о чужом лишь о "сцене" или "нескольких куплетах", "помещённых во вторую картину", назвав себя основным автором "оперетты". Однако письма Ершова из Тобольска позволяют предположить, что роль Чижова была значительнее, чем указывал Жемчужников и установил Бухштаб. В письме к Треборну от 5 марта 1837 года Ершов сообщал: "Приятель мой Чижов готовит водевильчик "Черепослов", где Галю пречудесная шишка будет поставлена. А куплетцы в нём - и в Питере послушать захочется". В тот же день Ершов извещал украинского писателя Е.Н. Гребенку: "Мы с Чижовым стряпаем водевиль "Черепослов", в котором Галь получает шишку пречудесную. Вот уже пришлю к тебе после первого представления".
Итак, из писем Ершова видно, что Чижов, может быть, при некотором соавторстве Ершова, написал не несколько "куплетцев", а целый водевиль. В марте 1837 года водевиль был уже почти готов и намечалась его постановка на сцене гимназического театра в Тобольске (возможно, он и был поставлен, но сведений об этом мы не имеем). Вероятно, весь этот водевиль и был передан Ершовым Жемчужникову. Странно было бы предположить, что, имея целый водевиль, Ершов передал для Козьмы Пруткова лишь "несколько куплетов". Жемчужников писал, что полученные им стихи имели заглавие "Черепослов" - это тоже показывает, что Ершов отдал ему не отрывок, а законченную пьесу, написанную в Сибири декабристом Н.А. Чижовым.
Жизнь Чижова, отягчённая солдатчиной, тяжёлыми нравственными переживаниями, при всём том сложилась удачнее многих других: к нему благосклонно относился командир Сибирского корпуса, он же генерал-губернатор Западной Сибири Пётр Дмитриевич Горчаков. Человек сложный и своевольный, он принял участие в судьбе декабриста, ставшего любимцем всего полка. Летом 1837 г. Тобольск посетил наследник престола будущий император Александр II, совершавший большое путешествие по России. "Для Сибири наступила важная эпоха: пронёсся слух, что наследник русского престола предпринимает путешествие по России и намерен посетить Тобольскую губернию, край, где так много страждущего народа. Какие сладкие надежды возлагал каждый сосланный на этого царственного отрока! Многие чаяли облегчения в своих нуждах, в своих стаданиях, лишениях. Многие надеялись получить прощение и увидеть свою родину", - писал находившийся на поселении в Кургане декабрист Н.И. Лорер.
Наследник следуя через Тюмень, доехал 3 июня до Тобольска и после однодневного пребывания в этом городе отправился в обратный путь, но уже через Курган. Сына царя встречали в Сибири, как и везде, очень пышно и шумно.
Никаких особых "милостей" для ждавших улучшения своей судьбы не последовало, кроме некоторого облегчения участи отдельных лиц. Среди них оказался и Чижов. Позже Тобольский историк и краевед Н.А. Абрамов рассказал об одном эпизоде, связанном с торжественной встречей наследника: "По окончании представления его высочество произвёл смотр линейному батальону. Был в корпусном штабе, и во время обозрения там типографии были оттиснуты стихи Чижова:
Солнце новое встаёт
Над Сибирью хладной
И на тёмный Север льёт
Жизни луч отрадный.
Есть мнение, что Чижов написал стихи на встречу сына Николая I по предложению Горчакова, который после этого обратился к наследнику с ходатайством за него. И в результате цесаревич писал своему отцу - императору: "Горчаков, пользуясь моим прибытием сюда, осмеливается ходатайствовать за испрошение прощения некоторым несчастным, того истинно заслуживающим; он, верно, за недостойных не стал бы просить. Во-первых, он просит позволения произвести из рядовых 1-го линейного Сибирского батальона Чижова в унтер-офицеры, свидетельствуя его усердную и ревностную службу и тихое, скромное поведение. Об этом вошёл с представлением к гр. Чернышёву (военному министру. - Н.К.). Помянутый Чижов, за принадлежание к тайному обществу и знание цели его, лишён лейтенантского чина и дворянства 10 июля 1826 г. и сослан в Сибирь на поселение, но по высочайшему повелению, объявленному графом Бенкендорфом 24 июня 1833 г., определён на службу рядовым в 1-ый линейный батальон". Ходатайство наследника престола царь удовлетворил. 15 июня 1837 г. Н.А. Чижов был произведён в унтер-офицеры.
В 1839 г. Главное военное и гражданское правления Западной Сибири были переведены из Тобольска в Омск. Князь П.Д. Горчаков, переехав туда, взял с собой и Чижова, который 15 февраля 1840 г. получил чин прапорщика и опять-таки, видимо, благодаря Горчакову занял довольно видное служебное положение. "Чижов произведён в прапорщики и правит должность старшего адъютанта в штабе", - сообщал И.И. Пущин декабристу И.Д. Якушкину. Приказом от 6 сентября 1840 г. Н.А. Чижов был назначен помощником начальника продовольственного отряда при штабе Сибирского корпуса.
12 июня 1842 г. Н.А. Чижов получает четырёхмесячный отпуск и уезжает на родину в село Покровское Чернского уезда Тульской губернии. В Сибирь он больше не вернулся, а 26 февраля 1843 г. по болезни был уволен в отставку. Приняв предложение жены своего сибирского покровителя Натальи Дмитриевны Горчаковой, стать управляющим её имениями, Чижов обосновался в селе Троицком Орловского уезда (ныне оно находится в Свердловском районе).
В этом сравнительно небольшом селе, расположенном у реки Рыбница в 37 верстах от губернского центра, и прошли последние годы жизни поэта-декабриста. Об орловском периоде его творчества пока мало что известно. За отставным прапорщиком Чижовым был установлен секретный надзор полиции, въезд в Москву и Петербург ему запрещался, посещение других мест допускалось каждый раз с особого разрешения.
В апреле 1848 года уездный исправник сообщил орловскому губернатору П.И. Трубецкому о том, что Николай Алексеевич Чижов "по нахождению его управляющим в имении княгини Горчаковой в селе Троицком, Пушкино то ж, 12 числа сего апреля месяца умер".
Ни усадебного дома Горчаковых, ни сельской Троицкой церкви с прилегающим к нему погостом до нашего времени не сохранилось. Старожилы села уже с трудом припоминают, что на его возвышенной части прежде находились три больших дома, другие усадебные постройки, окруженные липовым парком и фруктовым садом...
Education in Great Britain - Образование в Великобритании (5), устная тема по английскому языку с переводом
Иван петрович павлов, открытия
Мария значение имени - характер и судьба