Философские взгляды Ф.М. Достоевского в рассказе «Кроткая»

достоевский рассказ кроткая

В рассказе «Кроткая» Достоевский рисует образ отвергнутого обществом и оттого ожесточившегося человека. Достоевский строит свой рассказ в виде внутреннего монолога героя после самоубийства жены. Это помогает раскрыть перед читателем все оттенки психологии героя в его взаимоотношении с Кроткой.

Отставной офицер, изгнанный из полка за трусость, затем – бездомный побирушка, а ныне – преуспевающий ростовщик, закладчик самоутверждается тем, что унижает и пытается полностью подчинить себе свою молодую жену.

Со своей будущей женой герой познакомился, когда она пришла к нему заложить вещи, и почувствовал, что в ее лице он встретился с таким же несчастным и страдающим существом, как он сам. Он решил, что она будет способна понять все его тайные муки. После позорного изгнания из полка рассказчик в гордом самомнении отделяет себя от людей, он их презирает, презирает их муки и беды. И состояние свое собирается «удесятерить» на слезах и страданиях обездоленных.

Таков он и в жизни, у него всё рассчитано, и жену он выбирает из бедных воспитанниц, с умыслом: принимая ее в свой дом, герой хотел полного уважения и полного подчинения, чтобы «она стояла предо мной в мольбе за мои страдания…»

Он даже имел план: жена поймет, что он суров и горд, молча страдает, «увидит потом, что тут было великодушие, догадается об этом когда-нибудь, то оценит вдесятеро и падет в прах, сложа в мольбе руки»

Не мог герой предполагать, что жена не подчиниться ему полностью, что она сможет бунтовать и делать что-то против его воли. Женщина не может не подчиниться воле мужчине, - считает герой, а женщина любящая даже все пороки и злодейства «любимого существа обоготворит».

При первой встрече герой понимает, что Кроткая смиренна от природы, но в душе ее уже произошел надлом, когда герой указывает на ее бедность. «А как вспыхнула! Я понял, что уколол». И спрашивает сам себя, стоило ли торжество над ней двух рублей и подтверждает: да, стоило. С этого момента «у меня вдруг забродили некоторые на ее счет мысли», - говорит герой. Он уже не сомневался в своем могуществе над ней: она ниже его по положению, живется ей у теток тяжело. Для нее он для нее будет существом из «высшего мира», освободителем, она будет его ценить и беспрекословно подчиняться ему.

Героиня согласилась выйти замуж за ростовщика, и с этого момента начинается его поединок с Кроткой. Но этот поединок – это и его борьба со своим страхом, и, в то же время самоутверждение за счет унижения и подавления воли другого человека. Герой размышляет: «Гордые особенно хороши, когда…ну, когда уж не сомневаешься в своем над ними могуществе, а?».

Это также и конфликт ценностей. Когда ростовщик отрицает самопожертвование и великодушие, которое, по мнению героя «гроша не стоит», на губах Кроткой появляется «недоверчивая, молчаливая, нехорошая» улыбка и с этого момента она начинает больше молчать, чем вести диалог с героем.

Герой пытается воспитать в Кроткой свое отношение к жизни, но наталкивается на препятствие - Кроткая хочет жить по совести, но с чувствами героини ростовщик не хочет считаться. Он добивается ее любви, хочет подчинения и поклонения себе, ему нужна власть над чувствами и мыслями другого человека.

Но она не хочет подчиняться, пытается бунтовать, начинает сомневаться в том, что ее муж «благороднейший из людей», как он себя называл. Заканчивается это тем, что он измучил ее - тем, что унизил, уведя за руку с пошлого рандеву с Ефимовичем, что выдержал «страшную» минуту под револьвером, приставленным Кроткой к его виску. Его «победа» над Кроткой отозвалась бедой: он губит ее.

Не получив прощения, Кроткая замыкается в своем мире, молчание становится ее защитой: «…Она как бы рада была не сказать лишнего слова». Герой считал, что она слишком потрясена и слишком побеждена после истории с револьвером, главное, она поняла, что он не трус, но ей нужно время, чтобы придти в себя. «Я нарочно отдалил развязку: того, что произошло, было слишком пока довольно для моего спокойствия… а об ней я думал, что подождет».

Герою нравится неравенство между ним и женой. Его пленяло, что ей шестнадцать лет, а ему сорок один. «Это ощущение неравенства, очень сладостно это, очень сладостно», - размышляет он. После случая с револьвером, он простил свою жену, хотя и купил ей кровать, и как бы развелся с ней, но в его глазах она была побеждена окончательно и так унижена, «что я мучительно жалел ее иногда, хотя мне при всем этом решительно нравилась иногда идея об ее унижении. Идея этого неравенства нашего нравилась…»

После болезни Кроткой и долгой зимы, когда они постоянно молчали, герой заметил в ней перемену, она стала задумчива, потом однажды он услышал ее пение. Это его потрясло, песенка была «слабенькая», в голосе было что-то «надтреснутое, сломанное», с его глаз как будто пелена упала. Он подошел к ней и решился заговорить. «…Не отвечай мне ничего, не замечай меня вовсе и только дай из угла смотреть на тебя, обрати меня в свою вещь, в собачонку». Кроткую пугает такое изменение со стороны мужа: сначала он играет роль Бога, теперь он в ней видит своего кумира. Она пугается его, ей уже ничего не надо, она ничего не хочет, Кроткая устала жить.

Его попытка преодолеть возникшее за время «сна гордости» отчуждение лишь ускоряет трагическую развязку. Она гибнет - жить по совести оказалось невозможным для нее, можно только умереть.

Смерть Кроткой меняет героя. В предисловии к рассказу мы читаем: «Ряд вызванных им воспоминаний неотразимо приводит его наконец к правде; правда неотразимо возвышает его ум и сердце... Истина открывается несчастному довольно ясно и определительно, по крайней мере для него самого».

Он включается в диалог с уже ушедшей из жизни женой, и это дает возможность ростовщику понять свою вину: «…Я не безумный и не брежу вовсе, напротив, никогда еще так ум не сиял… Измучил я ее – вот что!». Таким образом, в сердце героя, в его покаянии и великодушии, залог его будущего возрождения. Эти слова, искренний и безжалостный суд над самим собой, очищает и возвышает душу героя - в конце концов он понимает, что всё могло быть иначе: не было бы этого одиночества вдвоем, если бы вместо соперничества в его душе явилось великодушие, вместо «обособления» - любовь.

На протяжении всего рассказа герой скрывает от себя сам свои чувства, свою любовь к Кроткой, которую он полюбил уже в начале рассказа, уже тогда, когда строил план, в котором сам себя видел ее освободителем. «Разве не любил я ее даже тогда уже?» И в долгие зимние вечера, когда она перестали общаться, он часто глядел на нее украдкой. А молчал он из гордости, чтобы она сама догадалась о том, какой он благородный.

Весь его монолог сводится к тому, чтобы заставить себя, наконец, увидеть и признать то, что он уже с самого начала знает и видит: это он замучил ее. Он жаждал в душе гармонии и счастья, но прятал свои истинные чувства под маской гордости, не допускал никаких порывов, чтобы не унизиться и не показаться смешным. Если она бросалась обнимать его, то он принимал это холодно, «мне надо было твердого счастья, с уважением от нее». Когда Кроткая при первых встречах с ним с восторгом рассказывала о себе, о своем детстве, он на все это упоение отвечал благосклонным молчанием.

Несмотря на то, что в душе он страстно любил жену и страдал от своего духовного одиночества, герой решается открыть ей свою истинную натуру и признается ей в любви только в самом конце. Таким образом, страдая от одиночества, он сам оттолкнул единственное любимое им существо, стал причиной смерти жены и уже навсегда остался один.

Список литературы

1. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1994. Т. 13.

2. Кулешов В.И. «Жизнь и творчество Ф.М. Достоевского»: Очерк/ М.; Дет. лит., 1979г. – 206с.

3. Туниманов В. «Приемы повествования в Кроткой», Вестник Ленинградского государственного университета, 1965, № 2 /Серия истории, языка, литературы. Вып. 1/, стр. 110.

4. Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. Л.,1964, с. 15-19

Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1994. Т. 13.

Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1994. Т. 13.

Шрифт: Меньше Аа Больше Аа

От автора

Я прошу извинения у моих читателей, что на сей раз, вместо «Дневника» в обычной его форме, даю лишь повесть. Но я действительно занят был этой повестью большую часть месяца.

Теперь о самом рассказе. Я озаглавил его «фантастическим», тогда как считаю его сам в высшей степени реальным. Но фантастическое тут есть действительно, и именно в самой форме рассказа, что и нахожу нужным пояснить предварительно.

Дело в том, что это не рассказ и не записки. Представьте себе мужа, у которого лежит на столе жена, самоубийца, несколько часов перед тем выбросившаяся из окошка. Он в смятении и еще не успел собрать своих мыслей. Он ходит по своим комнатам и старается осмыслить случившееся, «собрать свои мысли в точку». Притом это закоренелый ипохондрик, из тех, что говорят сами с собою. Вот он и говорит сам с собой, рассказывает дело, уясняет себе его. Несмотря на кажущуюся последовательность речи, он несколько раз противуречит себе, и в логике и в чувствах. Он и оправдывает себя, и обвиняет ее, и пускается в посторонние разъяснения: тут и грубость мысли и сердца, тут и глубокое чувство. Мало-помалу он действительно уясняет себе дело и собирает «мысли в точку». Ряд вызванных им воспоминаний неотразимо приводит его наконец к правде ; правда неотразимо возвышает его ум и сердце. К концу даже тон рассказа изменяется сравнительно с беспорядочным началом его. Истина открывается несчастному довольно ясно и определительно, по крайней мере для него самого.

Вот тема. Конечно, процесс рассказа продолжается несколько часов, с урывками и перемежками, и в форме сбивчивой: то он говорит сам себе, то обращается как бы к невидимому слушателю, к какому-то судье. Да так всегда и бывает в действительности. Если б мог подслушать его и всё записать за ним стенограф, то вышло бы несколько шершавее, необделаннее, чем представлено у меня, но, сколько мне кажется, психологический порядок, может быть, и остался бы тот же самый. Вот это предположение о записавшем всё стенографе (после которого я обделал бы записанное) и есть то, что я называю в этом рассказе фантастическим. Но отчасти подобное уже не раз допускалось в искусстве: Виктор Гюго, например, в своем шедевре «Последний день приговоренного к смертной казни» употребил почти такой же прием, и хоть и не вывел стенографа, но допустил еще большую неправдоподобность, предположив, что приговоренный к казни может (и имеет право) вести записки не только в последний день свой, но даже в последний час и буквально последнюю минуту. Но не допусти он этой фантазии, не существовало бы и самого произведения – самого реальнейшего и самого правдивейшего произведения из всех им написанных.

Глава первая

I. Кто был я и кто была она

…Вот пока она здесь – еще всё хорошо; подхожу и смотрю поминутно; а унесут завтра и – как же я останусь один? Она теперь в зале на столе, составили два ломберных, а гроб будет завтра, белый, белый гроденапль , а впрочем, не про то… Я всё хожу и хочу себе уяснить это. Вот уже шесть часов, как я хочу уяснить и всё не соберу в точку мыслей. Дело в том, что я всё хожу, хожу, хожу… Это вот как было. Я просто расскажу по порядку. (Порядок!) Господа, я далеко не литератор, и вы это видите, да и пусть, а расскажу, как сам понимаю. В том-то и весь ужас мой, что я всё понимаю!

Это если хотите знать, то есть если с самого начала брать, то она просто-запросто приходила ко мне тогда закладывать вещи, чтоб оплатить публикацию в «Голосе» о том, что вот, дескать, так и так, гувернантка, согласна и в отъезд, и уроки давать на дому, и проч., и проч. Это было в самом начале, и я, конечно, не различал ее от других: приходит как все, ну и прочее. А потом стал различать. Была она такая тоненькая, белокуренькая, средневысокого роста; со мной всегда мешковата, как будто конфузилась (я думаю, и со всеми чужими была такая же, а я, разумеется, ей был всё равно, что тот, что другой, то есть если брать как не закладчика, а как человека). Только что получала деньги, тотчас же повертывалась и уходила. И всё молча. Другие так спорят, просят, торгуются, чтоб больше дали; эта нет, что дадут… Мне кажется, я всё путаюсь… Да; меня прежде всего поразили ее вещи: серебряные позолоченные сережечки, дрянненький медальончик – вещи в двугривенный. Она и сама знала, что цена им гривенник, но я по лицу видел, что они для нее драгоценность, – и действительно, это всё, что оставалось у ней от папаши и мамаши, после узнал. Раз только я позволил себе усмехнуться на ее вещи. То есть, видите ли, я этого себе никогда не позволяю, у меня с публикой тон джентльменский: мало слов, вежливо и строго. «Строго, строго и строго» . Но она вдруг позволила себе принести остатки (то есть буквально) старой заячьей куцавейки, – и я не удержался и вдруг сказал ей что-то, вроде как бы остроты. Батюшки, как вспыхнула! Глаза у ней голубые, большие, задумчивые, но – как загорелись! Но ни слова не выронила, взяла свои «остатки» и – вышла. Тут-то я и заметил ее в первый раз особенно и подумал что-то о ней в этом роде, то есть именно что-то в особенном роде. Да, помню и еще впечатление, то есть, если хотите, самое главное впечатление, синтез всего: именно что ужасно молода, так молода, что точно четырнадцать лет. А меж тем ей тогда уже было без трех месяцев шестнадцать. А впрочем, я не то хотел сказать, вовсе не в том был синтез. Назавтра опять пришла. Я узнал потом, что она у Добронравова и у Мозера с этой куцавейкой была, но те, кроме золота, ничего не принимают и говорить не стали. Я же у ней принял однажды камей (так, дрянненький) – и, осмыслив, потом удивился: я, кроме золота и серебра, тоже ничего не принимаю, а ей допустил камей. Это вторая мысль об ней тогда была, это я помню.

В этот раз, то есть от Мозера, она принесла сигарный янтарный мундштук – вещица так себе, любительская, но у нас опять-таки ничего не стоящая, потому что мы – только золото. Так как она приходила уже после вчерашнего бунта, то я встретил ее строго. Строгость у меня – это сухость. Однако же, выдавая ей два рубля, я не удержался и сказал как бы с некоторым раздражением: «Я ведь это только для вас, а такую вещь у вас Мозер не примет». Слово «для вас» я особенно подчеркнул, и именно в некотором смысле. Зол был. Она опять вспыхнула, выслушав это «для вас», но смолчала, не бросила денег, приняла, – то-то бедность! А как вспыхнула! Я понял, что уколол. А когда она уже вышла, вдруг спросил себя: так неужели же это торжество над ней стоит двух рублей? Хе-хе-хе! Помню, что задал именно этот вопрос два раза: «Стоит ли? стоит ли?» И, смеясь, разрешил его про себя в утвердительном смысле. Очень уж я тогда развеселился. Но это было не дурное чувство: я с умыслом, с намерением; я ее испытать хотел, потому что у меня вдруг забродили некоторые на ее счет мысли. Это была третья особенная моя мысль об ней.

…Ну вот с тех пор всё и началось. Разумеется, я тотчас же постарался разузнать все обстоятельства стороной и ждал ее прихода с особенным нетерпением. Я ведь предчувствовал, что она скоро придет. Когда пришла, я вступил в любезный разговор с необычайною вежливостью. Я ведь недурно воспитан и имею манеры. Гм. Тут-то я догадался, что она добра и кротка. Добрые и кроткие недолго сопротивляются и хоть вовсе не очень открываются, но от разговора увернуться никак не умеют: отвечают скупо, но отвечают, и чем дальше, тем больше, только сами не уставайте, если вам надо. Разумеется, она тогда мне сама ничего не объяснила. Это потом уже про «Голос» и про всё я узнал. Она тогда из последних сил публиковалась, сначала, разумеется, заносчиво: «Дескать, гувернантка, согласна в отъезд, и условия присылать в пакетах», а потом: «Согласна на всё, и учить, и в компаньонки, и за хозяйством смотреть, и за больной ходить, и шить умею», и т. д., и т. д., всё известное! Разумеется, всё это прибавлялось к публикации в разные приемы, а под конец, когда к отчаянию подошло, так даже и «без жалованья, из хлеба». Нет, не нашла места! Я решился ее тогда в последний раз испытать: вдруг беру сегодняшний «Голос» и показываю ей объявление: «Молодая особа, круглая сирота, ищет места гувернантки к малолетним детям, преимущественно у пожилого вдовца. Может облегчить в хозяйстве».

– Вот видите, эта сегодня утром публиковалась, а к вечеру наверно место нашла. Вот как надо публиковаться!

Опять вспыхнула, опять глаза загорелись, повернулась и тотчас ушла. Мне очень понравилось. Впрочем, я был тогда уже во всем уверен и не боялся; мундштуки-то никто принимать не станет. А у ней и мундштуки уже вышли. Так и есть, на третий день приходит, такая бледненькая, взволнованная, – я понял, что у ней что-то вышло дома, и действительно вышло. Сейчас объясню, что вышло, но теперь хочу лишь припомнить, как я вдруг ей тогда шику задал и вырос в ее глазах. Такое у меня вдруг явилось намерение. Дело в том, что она принесла этот образ (решилась принести)… Ах, слушайте! слушайте! Вот теперь уже началось, а то я всё путался… Дело в том, что я теперь всё это хочу припомнить, каждую эту мелочь, каждую черточку. Я всё хочу в точку мысли собрать и – не могу, а вот эти черточки, черточки…

Образ богородицы. Богородица с младенцем, домашний, семейный, старинный, риза серебряная золоченая – стоит – ну, рублей шесть стоит. Вижу, дорог ей образ, закладывает весь образ, ризы не снимая. Говорю ей: лучше бы ризу снять, а образ унесите, а то образ все-таки как-то того.

– А разве вам запрещено?

– Нет, не то что запрещено, а так, может быть, вам самим…

– Ну, снимите.

– Знаете что, я не буду снимать, а поставлю вон туда в киот, – сказал я, подумав, – с другими образами, под лампадкой (у меня всегда, как открыл кассу, лампадка горела), и просто-запросто возьмите десять рублей.

– Мне не надо десяти, дайте мне пять, я непременно выкуплю.

– А десять не хотите? Образ стоит, – прибавил я, заметив, что опять глазки сверкнули. Она смолчала. Я вынес ей пять рублей.

– Не презирайте никого, я сам был в этих тисках, да еще похуже-с, и если теперь вы видите меня за таким занятием… то ведь это после всего, что я вынес…

– Вы мстите обществу? Да? – перебила она меня вдруг с довольно едкой насмешкой, в которой было, впрочем, много невинного (то есть общего, потому что меня она решительно тогда от других не отличала, так что почти безобидно сказала). «Ага! – подумал я, – вот ты какая; характер объявляется, нового направления».

– Видите, – заметил я тотчас же полушутливо, полутаинственно. – «Я – я есмь часть той части целого, которая хочет делать зло, а творит добро…»

Она быстро и с большим любопытством, в котором, впрочем, было много детского, посмотрела на меня:

– Постойте… Что это за мысль? Откуда это? Я где-то слышала…

– Не ломайте головы, в этих выражениях Мефистофель рекомендуется Фаусту, «Фауста» читали?

– Не… невнимательно.

– То есть не читали вовсе. Надо прочесть. А впрочем, я вижу опять на ваших губах насмешливую складку. Пожалуйста, не предположите во мне так мало вкуса, что я, чтобы закрасить мою роль закладчика, захотел отрекомендоваться вам Мефистофелем. Закладчик закладчиком и останется. Знаем-с.

– Вы какой-то странный… Я совсем не хотела вам сказать что-нибудь такое…

Ей хотелось сказать: я не ожидала, что вы человек образованный, но она не сказала, зато я знал, что она это подумала; ужасно я угодил ей.

– Видите, – заметил я, – на всяком поприще можно делать хорошее. Я, конечно, не про себя и, кроме дурного, положим, ничего не делаю, но…

– Конечно, можно делать и на всяком месте хорошее, – сказала она, быстрым и проникнутым взглядом смотря на меня. – Именно на всяком месте, – вдруг прибавила она. О, я помню, я все эти мгновения помню! И еще хочу прибавить, что когда эта молодежь, эта милая молодежь, захочет что-нибудь такое умное и проникнутое, то вдруг слишком искренно и наивно покажет лицом, что «вот, дескать, я говорю тебе теперь умное и проникнутое», – и не то чтоб из тщеславия, как наш брат, а так и видишь, что она сама ужасно ценит всё это, и верует, и уважает, и думает, что и вы всё это точно так же, как она, уважаете. О, искренность! Вот тем-то и побеждают. А в ней как было прелестно!

Помню, ничего не забыл! Когда она вышла, я разом порешил. В тот же день я пошел на последние поиски и узнал об ней всю остальную, уже текущую подноготную; прежнюю подноготную я знал уже всю от Лукерьи, которая тогда служила у них и которую я уже несколько дней тому подкупил. Эта подноготная была так ужасна, что я и не понимаю, как еще можно было смеяться, как она давеча, и любопытствовать о словах Мефистофеля, сама будучи под таким ужасом. Но – молодежь! Именно это подумал тогда об ней с гордостью и с радостью, потому что тут ведь и великодушие: дескать, хоть и на краю гибели, а великие слова Гете сияют. Молодость всегда хоть капельку и хоть в кривую сторону, да великодушна. То есть я ведь про нее, про нее одну. И главное, я тогда смотрел уж на нее как на мою и не сомневался в моем могуществе. Знаете, пресладострастная это мысль, когда уж не сомневаешься-то.

Но что со мной? Если я так буду, то когда я соберу всё в точку? Скорей, скорей – дело совсем не в том, о боже!

. «Последний день приговоренного к смертной казни»– роман В. Гюго (1829), особенно близкий Достоевскому, самому пережившему мучительные часы и минуты ожидания казни, и по гуманистическому содержанию (протест против смертной казни), и по методу изображения предсмертных мыслей и чувств героя, лихорадочно сменяющихся в его сознании и обращенных патетически к современникам и потомкам. В 1860 г. по совету писателя его старший брат М. М. Достоевский перевел этот роман на русский язык.

. …я – есмь часть той части целого, которая хочет делать зло, а творит добро … – слова Мефистофеля из третьей сцены «Фауста» Гете.

В двух словах: Женившись на бедной девушке, ростовщик пытается выместить на безответной сироте злобу за перенесенные в жизни обиды, надеясь на то, что она будет безропотно жить в постоянной мольбе за его благородную душу. Однако девушка вступает с мужем в непримиримый нравственный поединок…

Вначале предлагается небольшое введение от автора. В нём он поясняет, что рассказ назван «фантастическим» единственно потому, что это «поток мыслей» рассказчика, которые как будто подслушал и записал стенограф. Здесь же автор даёт понять, что речь пойдёт о муже, жена которого покончила жизнь самоубийством.

Повесть рассказывает историю жизни женщины, которая оказывается замужем за ростовщиком. Интересно то, что рассказчик не называет ни своего, ни её имени. Повесть показывает замысел Достоевского о палаче и жертве, выразившийся здесь в виде мужа-деспота и жены, его жертвы. Также автор хотел показать реалии того времени. От безденежья девушка решает выйти замуж за человека, которого она не только не любила, но и презирала его и его род занятий. Кроткая пытается взбунтоваться против такой жизни и против своего мужа, которого она даже была намерена убить, чтобы прекратить человеческие мучения: не только свои, но и тех людей, которые были зависимы от него, которые закладывали своё последнее имущество за копейки под большой процент. Эти мучения проявлялись не в ссорах и не в физическом издевательстве, а преимущественно в постоянном молчании, которое стало царить между мужем и женой через некоторое время после свадьбы.

Рассказчик часто себе противоречит. Например, так и остаётся непонятным: он женился на «кроткой» из жалости, или для того, чтобы мучить её, мстя всему миру за свою судьбу, как мучил он своих клиентов. Кроме того, мысли рассказчика сумбурны и сбивчивы. Он как бы старается привести их в порядок, что ему удаётся лишь к концу повести, где несчастный добирается до сути дела, ему открывается истина.

Интересна также история самого рассказчика: он был отставным штабс-капитаном блестящего полка (ушёл в отставку добровольно). Там, как и везде, его не любили, а поводом к его отставке стала случайность. После этого он вёл бедную бродяжью жизнь, пока не умерла его родственница, оставившая ему три тысячи рублей. После этого рассказчик и стал ростовщиком, мечтая при этом накопить достаточную сумму и начать новую жизнь.

В конце рассказчик пребывает в порыве доброты и благодеяния: он в ногах у жены (с которой не разговаривал всю зиму), клянётся в любви, обещает счастье. Но как она поняла ранее, с ним нужно было «по-честному»: если любить, то всецело и преданно, или не любить совсем. Но она то ли не смогла сделать выбор в ту или иную сторону, то ли не захотела обманывать рассказчика «полулюбовью». Поэтому повесть завершается очень печально - самоубийством главной героини.

В ноябрьском выпуске «Дневника писателя » за 1876 год было помещено одно из самых совершенных художественных произведений Достоевского – повесть «Кроткая». «С месяц тому назад, сообщает автор, во всех петербургских газетах появилось несколько коротеньких строчек мелким шрифтом об одном петербургском самоубийстве: выбросилась из окна, из четвертого этажа, одна бедная молодая девушка швея – "потому что никак не могла приискать себе для пропитания работы". Прибавлялось, что выбросилась она и упала на землю, держа в руках образ . Этот образ в руках – странная и неслыханная в самоубийстве черта! Это уже какое-то кроткое , смиренное самоубийство. Тут даже видимо не было никакого ропота или попрека: просто стало нельзя жить. "Бог не захотел" – и умерла, помолившись. Об иных вещах, как они с виду ни просты , долго не перестается думать, как-то мерещится и даже точно вы в них виноваты. Эта кроткая, истребившая себя душа невольно мучает мысль...»

Достоевский. Кроткая. Аудиокнига

Пытаясь проникнуть в душевное состояние несчастной девушки, Достоевский и написал свой рассказ. Он построил его ретроспективно . Катастрофа, самоубийство Кроткой, поставлена в начале; медленно, нить за нитью распутывается клубок причин, вызвавших ее смерть. Психологический анализ, беспримерный по остроте, вскрывает трагедию самоубийцы.

Герой – ростовщик. Однажды пришла к нему с закладом девушка лет шестнадцати «тоненькая, белокуренькая, средне-высокого роста». «Глаза у нее голубые, большие, задумчивые». Она искала место гувернантки, закладывала последнее имущество, какие-то «остатки старой заячьей куцавейки». Ему понравились ее чистота и гордость и он сразу принял решение – она будет ему принадлежать. «Я тогда смотрел на нее, как на мою и не сомневался в моем могуществе. Знаете, пресладострастная это мысль, когда уж не сомневаешься-то». И вот он спасает ее от нищеты и сватовства какого-то толстого лавочника; предлагает свою руку. Правда, у него «касса ссуд», но все же он – отставной штабс-капитан и родовой дворянин. «Кроткая» становится его женой; с великодушием молодости и доверчивостью неопытного сердца отдает свою любовь мужу. Но он ищет не любви. У него своя «идея»: он хочет власти , безграничного, деспотического могущества над другой душой. Жизненные неудачи, загнанное внутрь честолюбие и раздраженное самолюбие отравили его трупным ядом. Он «проиграл» свою жизнь, унизился до ростовщичества и теперь «мстит» обществу. Ему нужно, чтобы хоть одно человеческое существо преклонилось перед ним, как перед героем и мучеником. Он хочет воспитать Кроткую, поставить ее на колени перед своим величием. На любовный порыв жены муж отвечает строгостью. «Я все это упоение тут же обдал холодной водой. Вот в том-то и была моя идея... Во-первых, строгость – так под строгостью и в дом ее ввел... Я хотел полного уважения, я хотел, чтобы она стояла передо мной в мольбе за мои страдания – и я стоил того. О, я всегда был горд, я всегда хотел или всего или ничего!»

Оскорбленная в своем чувстве, Кроткая начинает бунтовать: замыкается в молчании, уходит на целые дни из дому и наконец с вызовом бросает мужу: «А правда, что вас из полка выгнали за то, что вы на дуэль выйти струсили?» Он чувствует, что в душе жены растет презрение и ненависть к нему и делает страшный опыт: ложась спать, кладет перед ней на стол револьвер. Утром просыпается, ощущая у виска холодное прикосновение железа; глаза противников на секунду встречаются. Он продолжает лежать неподвижно, притворяясь спящим. «Я знал, всей силой моего существа, что между нами, в то самое мгновение идет борьба, страшный поединок на жизнь и смерть, поединок вот того самого вчерашнего труса, выгнанного за трусость товарищами». Минуты проходят, длится мертвая тишина. Наконец она опускает револьвер. «Я встал с постели: я победил – и она навеки побеждена!» Бунт жены укрощен; восстание свободной души против тирании злой воли подавлено. «В моих глазах она была так побеждена, так унижена, так раздавлена, что я мучительно жалел ее иногда, хотя мне при всем этом решительно нравилась иногда идея об ее унижении». Он – выше ее любви, выше ее ненависти, он притязает на звание божества, внушающего трепет благоговения покорной рабыне.

Достоевский. Кроткая. Художественный фильм 1960 г.

Шесть недель Кроткая лежит в горячке. Наступает весна; она худеет и кашляет. Непрерывающееся молчание стеной разделяет их. И вдруг раз, в начале апреля – она начинает петь. Она никогда не пела раньше в его присутствии. Он потрясен: пелена падает с его глаз. «Коль запела при мне, думает он, так про меня забыла, – вот что было ясно и страшно. «Сон гордости» кончается – один восторг сияет в егодуше. Он понимает, что любит ее безгранично, что иначе любить не умеет. В раскаянии и муке падает он к ее ногам. «Я понимал вполне мое отчаянье, о, понимал! Но верите ли, восторг кипел в моем сердце до того неудержимо, что я думал, что я умру. Я целовал ее ноги в упоении, в счастьи». Она смотрит на него с испугом, удивлением, стыдом; с ней делается страшный припадок истерики.

Когда она приходит в себя, у нее как-то невольно вырываются слова: «А я думала, что вы меня оставите так» . Тогда он еще не понимал рокового смысла этой фразы. Восторг заливал его. Он верил, что все еще поправимо, что завтра он ей объяснит, она опять его полюбит, они поедут в Булонь купаться в море и наступит новая, счастливая жизнь. На следующий день он исповедуется перед женой во всех падениях и грехах своей жизни. Лицо ее все более задумчиво и испугано. Он любит ее – ее, которая посягала на его жизнь! Он великодушен и благороден, а она так низко о нем думала, так глубоко его презирала! И главное она верила, что он оставит ее так. – «И вдруг я тут подхожу, муж, и мужу надо любви!»

Робкая и смиренная душа Кроткой не выносит этого потрясения. Она кончает с собой, выбрасываясь из окна с иконой в руках, и вот – тело ее лежит на столе. Муж всматривается в мертвое лицо, и «вопрос стучит у него в мозгу» – почему она умерла? Мучительно разгадывая эту загадку, он наконец понимает: Кроткая умерла потому, что он убил ее любовь; она была слишком целомудренна, слишком чиста, чтобы притворяться любящей женой. «Не захотела обманывать полулюбовью под видом любви, или четверть любовью» – и предпочла самоубийство.

Кроткая Федор Достоевский

(Пока оценок нет)

Название: Кроткая

О книге «Кроткая» Федор Достоевский

«Кроткая» – одна из последних повестей Федора Достоевского. Сам автор классифицирует произведение как «фантастический рассказ», в предисловии поясняя, почему это так. Эпитет «фантастический» здесь не имеет отношения к фантастике в привычном понимании. Повесть строго реалистичная. Здесь уместно выводить этимологию от слова «фантазия», так как автор пытается зафиксировать размышления человека, жена которого только что покончила с собой. Федор Достоевский «записывает» спонтанные, едва оформившиеся размышления мужчины, наполненные противоречиями, воспоминаниями и частыми ошибками в логических заключениях. Это своеобразная попытка зафиксировать поток сознания, предпринятая до того, как этот прием утвердился в литературе ХХ века.

Повествование ведется от лица мужчины-ростовщика. Ни его имя, ни имя его жены в повести не фигурируют. Автор называет их просто: Ростовщик и Кроткая. Эти номинации становятся определяющими для характеристики персонажей. Повесть «Кроткая» сконцентрирована вокруг жизни женщины, которая из-за острой нужды пошла замуж за нелюбимого человека, чью профессию – ростовщичество – она сильно презирала. Автор демонстрирует типичную для быта ХІХ века картину, где есть жертва и палач, причем этим людям приходится жить под одной крышей. Для «пытки» своей жертвы Ростовщик выбирает молчание, прекратив разговаривать с ней незадолго после свадьбы. Кроткая же терпит его психологические унижения, но вынашивает план убить мужа, чтобы прекратить свои страдания и страдания других людей, которые вынуждены брать взаймы деньги под значительные проценты.

Образ главного героя повести Федора Достоевского во многом противоречив. В первую очередь, противоречия выявляются в его мыслях. Непонятен мотив, зачем он женился: то ли пожалел нуждающуюся женщину, то ли сознательно хотел мучить ее, мстя всему миру. Рассказчик мыслит сумбурно и сбивчиво. Только под конец в его повествование возвращается ясность. Такая сбивчивость объясняется тем, что он стал свидетелем смерти жены, а, возможно, его мотивы были изначально такими же неясными. Во всяком случае, образ главного героя повести «Кроткая» даже в ретроспективе полон противоречий: попытки отыграться за свои неудачи с женой сменяются порывами доброты, когда он бросается ей в ноги. Однако ни его раскаяние, ни надежды на светлое будущее (накопить денег и начать жизнь заново) не дают героине повода жить дальше.

На нашем сайте о книгах lifeinbooks.net вы можете скачать бесплатно или читать онлайн книгу «Кроткая» Федор Достоевский в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.