Весь мир как будто заключен. Иван Бунин «Последняя гроза», «Раскрылось небо голубое», «Ручей», «Северная береза. И. А. Бунин «Северная береза»

Дымится поле, рассвет белеет, В степи туманной кричат орлы, И дико-звонок их плач голодный Среди холодной плывущей мглы. В росе их крылья, в росе бурьяны, Благоухают поля со сна... Зарею сладок твой бодрый холод, Твой томный голод, - твой зов, весна! Ты победила, - вся степь дымится, Над степью властно кричат орлы, И тучи жарким горят пожаром, И солнце шаром встает из тьмы!
Ручей среди сухих песков... Куда спешит и убегает? Зачем меж скудных берегов Так стойко путь свой пролагает? От зноя бледен небосклон, Ни облачка в лазури жаркой; Весь мир как будто заключен В песчаный круг в пустыне яркой. А он, прозрачен, говорлив, Он словно знает, что с востока Придет он к морю, где залив Пред ним раскроет даль широко - И примет светлую струю, Под вольной ширью небосклона, В безбрежность синюю свою, В свое торжественное лоно.

Ночь печальна, как мечты мои. Далеко в глухой степи широкой Огонек мерцает одинокий... В сердце много грусти и любви. Но кому и как расскажешь ты, Что зовет тебя, чем сердце полно! - Путь далек, глухая степь безмолвна, Ночь печальна, как мои мечты. Где ты, угасшее светило? Ты закатилось за поля, Тебя сокрыла, поглотила Немая, черная земля. Но чем ты глубже утопаешь В ее ночную глубину, Тем все светлее наливаешь Сияньем бледную Луну. Прости. Приемлю указанье Покорным быть земной судьбе, - И это горное сиянье - Воспоминанье о тебе. Раскрылось небо голубое Меж облаков в апрельский день. В лесу все серое, сухое, И паутиной пала тень. Змея, шурша листвой дубовой, Зашевелилася в дупле И в лес пошла, блестя лиловой, Пятнистой кожей по земле. Сухие листья, запах пряный, Атласный блеск березняка... О миг счастливый, миг обманный, Стократ блаженная тоска! В глуши лесной, в глуши зеленой, Всегда тенистой и сырой, В крутом овраге под горой Бьет из камней родник студеный: Кипит, играет и спешит, Крутясь хрустальными клубами, И под ветвистыми дубами Стеклом расплавленным бежит. А небеса и лес нагорный Глядят, задумавшись в тиши, Как в светлой влаге голыши Дрожат мозаикой узорной. Я уснул в грозу, среди ненастья, Безнадежной скорбью истомлен... Я проснулся от улыбки счастья... О, как был я зол и неумен! Облака бегут - и все теплее, Все лазурней светит летний день, на сырой, литой песок в аллее Льют березы трепетную тень. Веет легкий, чистый ветер с поля, Сердце бьется счастьем юных сил... О, мечты! О, молодая воля! Как я прежде мало вас ценил! В открытом море - только небо, Вода да ветер. Тяжело Идет волна, и низко кренит Фелюка серое крыло. В открытом море ветер гонит То свет, то тень - и в облака Сквозит лазурь... А ты забыта, Ты бесконечно далека! Но волны, пенясь и качаясь Идут, бегут навстречу мне - И кто-то синими глазами Глядит в мелькающей волне. И что-то вольное, живое Как эта синяя вода, Опять, опять напоминает То, что забыто навсегда! На окне, серебряном от инея, За ночь хризантемы расцвели. В верхних стеклах - небо светло-синее И застреха в снеговой пыли. Всходит солнце, бодрое от холода, Золотится отблеском окно, Утро тихо, радостно и молодо. Белым снегом все запушено. И все утро яркие и чистые Буду видеть краски в вышине, И до полдня будут серебристые Хризантемы на моем окне. Чем жарче день, тем сладостней в бору Дышать сухим смолистым ароматом, И весело мне было поутру Бродить по этим солнечным палатам! Повсюду блеск, повсюду яркий свет, Песок - как шелк... Прильну к сосне корявой И чувствую: мне только десять лет, А ствол - гигант, тяжелый, величавый. Кора груба, морщиниста, красна. но так тепла, так солнцем вся прогрета! И кажется, что пахнет не сосна, А зной и сухость солнечного света. Как светла, как нарядна весна! Погляди мне в глаза, как бывало, И скажи: отчего ты грустна? Отчего ты так ласкова стала? Но молчишь ты, слаба, как цветок... О, молчи! Мне не надо признанья: Я узнал эту ласку прощанья, - Я опять одинок! Мы встретились случайно на углу. Я быстро шел - и вдруг как свет зарницы Вечернюю прорезал полутьму Сквозь черные лучистые ресницы. На ней был креп, - прозрачный легкий газ Весенний ветер взвеял на мгновенье, Но на лице и в ярком блеске глаз Я уловил былое оживленье. И ласково кивнула мне она, Слегка лицо от ветра наклонила И скрылась за углом... Была весна... Она меня простила - и забыла. Густой зеленый ельник у дороги, Глубокие пушистые снега. В них шел олень, могучий, тонконогий, К спине откинув тяжкие рога. Вот след его. Здесь натоптал тропинок, Здесь елку гнул и белым зубом скреб - И много хвойных крестиков, остинок Осыпалось с макушки на сугроб. Вот снова след размеренный и редкий, И вдруг - прыжок! И далеко в лугу Теряется собачий гон - и ветки, Обитые рогами на бегу... О, как легко он уходил долиной! Как бешено, в избытке свежих сил, В стремительности радостно-звериной, Он красоту от смерти уносил! Зацвела на воле В поле бирюза. Да не смотрят в душу Милые глаза. Помню, помню нежный, Безмятежный лён, Да далеко где-то Зацветает он. Помню, помню чистый И лучистый взгляд. Да поднять ресницы Люди не велят. Поблекший дол под старыми платанами, Иссохшие источники и рвы Усеяны лиловыми тюльпанами И золотом листвы. Померкло небо, солнце закатилося, Холодный ветер дует. И слеза, Что в голубых глазах твоих светилася, Бледна, как бирюза. О счастье мы всегда лишь вспоминаем, А счастье всюду. Может быть, оно Вот этот сад осенний за сараем И чистый воздух, льющийся в окно. В бездонном небе легким белым краем Встает, сияет облако. Давно Слежу за ним... Мы мало видим, знаем, А счастье только знающим дано. Окно открыто. Пискнула и села На подоконник птичка. И от книг Усталый взгляд я отвожу на миг. День вечереет, небо опустело, Гул молотилки слышен на гумне... Я вижу, слышу, счастлив. Всё во мне. Полями пахнет, - свежих трав, Лугов прохладное дыханье! От сенокоса и дубрав Я в нём ловлю благоуханье. Повеет ветер - и замрет... А над полями даль темнеет, И туча из-за них растет, Закрыла солнце и синеет. Нежданной молнии игра, Как меч, блеснувший на мгновенье, Вдруг озарит из-за бугра - И снова сумрак и томленье... Как ты таинственна, гроза! Как я люблю твоё молчанье, Твоё внезапное блистанье, - Твои безумные глаза! За окнами - снега, степная гладь и ширь, На переплетах рам - следы ночной пурги... Как тих и скучен дом! Как съёжился снегирь От стужи за окном. - Но вот слуга. Шаги. По комнатам идет седой костлявый дед, Несёт вечерний чай: "Опять глядишь в углы? Небось всё писем ждёшь, депеш да эстафет! Не жди. Ей не до нас. Теперь в Москве балы". Смутясь, глядит барчук на строгие очки, На седину бровей, на розовую плешь... - Да нет, старик, я так... Сыграем в дурачки, Пораньше ляжем спать... Каких уж там депеш! В сухом лесу стреляет длинный кнут, В кустарнике трещат коровы, И синие подснежники цветут, И под ногами лист шуршит дубовый. И ходят дождевые облака, И свежим ветром в сером поле дует, И сердце в тайной радости тоскует, Что жизнь, как степь, пуста и велика. Тает, сияет луна в облаках, Яблоня в белых кудрявых цветах. Зыбь облаков и мелка и нежна. Возле луны голубая она. В холоде голых, прозрачных аллей Пробует цокать, трещит соловей. В доме, уж тёмном, в раскрытом окне, Девочки косы плетёт при луне. Сладок и нов ей весенний рассказ, Миру рассказанный тысячу раз. "Девушка, что ты чертила Зонтиком в светлой реке?" Девушка зонтик раскрыла И прилегла в челноке. "Любит - не любит..." Но просит Сердце любви, как цветок... Тихо теченье уносит Зонтик и белый челнок. Тихой ночью поздний месяц вышел Из-за чёрных лип. Дверь балкона скрипнула, - я слышал Этот лёгкий скрип. В глупой ссоре мы одни не спали, А для нас, для нас В темноте аллей цветы дышали В этот сладкий час. Нам тогда - тебе шестнадцать было, Мне семнадцать лет, Но ты помнишь, как ты отворила Дверь на лунный свет? Ты к губам платочек прижимала, Смокшийся от слез, Ты, рыдая и дрожа, роняла Шпильки из волос. У меня от нежности и боли Разрывалась грудь... Если б, друг мой, было в нашей воле Эту ночь вернуть! Мы рядом шли, но на меня Уже взглянуть ты не решалась, И в утре мартовского дня Пустая наша речь терялась. Белели стужей облака Сквозь сад, где падали капели. Бледна была твоя щека, И, как цветы, глаза синели. Уже полураскрытых уст Я избегал касаться взглядом, Но был еще блаженно пуст Тот дивный мир, где шли мы рядом. Этой краткой жизни вечным измененьем Буду неустанно утешаться я, - Этим ранним солнцем, дымом над селеньем, В свежем парке листьев медленным паденьем И тобой, знакомая, старая скамья. Будущим поэтам, для меня безвестным, Бог оставит тайну - память обо мне: Стану их мечтами, стану бестелесным В этом парке розовом, в этой тишине. Как в апреле по ночам в аллее, И всё тоньше верхних сучьев дым, И всё легче, ближе и виднее Побледневший небосклон за ним. Этот верх в созвездьях, в их узорах, Дымчатый, воздушный и сквозной, Этих листьев под ногами шорох, Эта грусть - всё то же, что весной. Снова накануне. И с годами Сердце не считается. Иду Молодыми, легкими шагами И опять, опять чего-то жду. В голых рощах веял холод... Ты светился меж сухих, Мёртвых листьев... Я был молод, Я слагал мой первый стих - И навек сроднился с чистой Молодой моей душой Влажно-свежий, водянистый, Кисловатый запах твой! Щеглы, их звон, стеклянный, неживой, И клён над облетевшею листвой, На пустоте лазоревой и чистой, Уже весь голый, лёгкий и ветвистый... О, мука мук! Что надо мне, ему, Щеглам, листве? И разве я пойму, Зачем я должен радость этой муки, Вот этот небосклон, и этот звон, И тёмный смысл, которым полон он, Вместить в созвучия и звуки? Я должен взять - и, разгадав, отдать Мне кто-то должен сострадать, Что пригревает солнце низким светом Меня в саду, просторном и раздетом, Что озаряет жёлтая листва Ветвистый клён, что я едва-едва, Бродя в восторге по саду пустому, Мою тоску даю понять другому... - Беру большой зубчатый лист с тугим Пурпурным стеблем, - пусть в моей тетради Останется хоть память вместе с ним Об этом светлом ветрограде С травой, хрустящей белым серебром, О пустоте, сияющей над клёном Безжизненно-лазоревым шатром, И о щеглах с хрустально-мёртвым звоном! Там, в полях, на погосте, В роще старых берёз, Не могила, не кости - Царство радостных грёз. Летний ветер мотает Зелень длинных ветвей - И ко мне долетает Свет улыбки твоей. Не плита, не распятье - Предо мной до сих пор Институтское платье И сияющий взор. Разве ты одинока? Разве ты не со мной? В нашем прошлом, далёком, Где и я был иной? В мире круга земного, Настоящего дня, Молодого, былого Нет давно и меня! И цветы, и шмели, и трава, и колосья, И лазурь, и полуденный зной... Срок настанет - господь сына блудного спросит: "Был ли счастлив ты в жизни земной?" И забуду я всё - вспомню только вот эти Полевые пути меж колосьев и трав - И от сладостных слёз не успею ответить, К милосердным коленям припав. В дачном кресле, ночью, на балконе... Океана колыбельный шум... Будь доверчив, кроток и спокоен, Отдохни от дум. Ветер приходящий, уходящий, Веющий безбрежностью морской... Есть ли тот, кто этой дачи спящей Сторожит покой? Есть ли тот, кто должной мерой мерит Наши знанья, судьбы и года? Если сердце хочет, если верит, Значит - да. То, что есть в тебе, ведь существует, Вот ты дремлешь, и в глаза твои Так любовно мягкий ветер дует - Как же нет Любви? Ранний, чуть видный рассвет, Сердце шестнадцати лет. Сада дремотная мгла Липовым цветом тепла. Тих и таинственный дом С крайним заветным окном. Штора в окне, а за ней Солнце вселенной моей. У птицы есть гнездо, у зверя есть нора. Как горько было сердцу молодому, Когда я уходил с отцовского двора, Сказать прости родному дому! У зверя есть нора, у птицы есть гнездо, Как бьётся сердце, горестно и громко, Когда вхожу, крестясь, в чужой, наёмный дом С своей уж ветхою котомкой! Черный бархатный шмель, золотое оплечье, Заунывно гудящий певучей струной, Ты зачем залетаешь в жилье человечье И как будто тоскуешь со мной? За окном свет и зной, подоконники ярки, Безмятежны и жарки последние дни, Полетай, погуди - и в засохшей татарке, На подушечке красной, усни. Не дано тебе знать человеческой думы, Что давно опустели поля, Что уж скоро в бурьян сдует ветер угрюмый Золотого сухого шмеля! Едем бором, черными лесами. Вот гора, песчаный спуск в долину. Вечереет. На горе пред нами Лес щетинит новую вершину. И темным-темно в той новой чаще, Где опять скрывается дорога, И враждебен мой ямщик молчащий, И надежда в сердце лишь на Бога, Да на бег коней нетерпеливый, Да на этот нежный и певучий Колокольчик, плачущий счастливо, Что на свете все авось да случай. Еще утро не скоро, не скоро, ночь из тихих лесов не ушла. Под навесами сонного бора - предрассветная теплая мгла. Еще ранние птицы не пели, чуть сереют вверху небеса, влажно-зелены темные ели, пахнет летнею хвоей роса. И пускай не светает подольше. Этот медленный путь по лесам, эта ночь - не воротится больше, но легко пред разлукою нам... Колокольчик в молчании бора то замрет, то опять запоет... Тихо ночь по долинам идет... Еще утро, не скоро, не скоро. И ветер, и дождик, и мгла Над холодной пустыней воды. Здесь жизнь до весны умерла, До весны опустели сады. Я на даче один. Мне темно За мольбертом, и дует в окно. Вчера ты была у меня, Но тебе уж тоскливо со мной. Под вечер ненастного дня Ты мне стала казаться женой... Что ж, прощай! Как-нибудь до весны Проживу и один - без жены... Сегодня идут без конца Те же тучи - гряда за грядой. Твой след под дождем у крыльця Расплылся, налился водой. И мне больно глядеть одному В предвечернюю серую тьму. Мне крикнуть хотелось вослед: "Воротись, я сроднился с тобой!" Но для женщины прошлого нет: Разлюбила - и стал ей чужой. Что ж! Камин затоплю, буду пить... Хорошо бы собаку купить. Какая теплая и темная заря! Давным-давно закат, чуть тлея, чуть горя, Померк над сонными весенними полями, И мягкими на все ложится ночь тенями, В вечерние мечты, в раздумье погрузив Все, от затихших рощ до придорожных ив, И только вдалеке вечерней тьмой не скрыты На горизонте грустные ракиты. Над садом облака нахмурившись стоят; Весенней сыростью наполнен тихий сад; Над лугом, над прудом, куда ведут аллеи, Ночные облака немного посветлее, Но в чаще, где, сокрыв весенние цветы, Склонились кущами зеленые кусты, И темь, и теплота... Как печально, как скоро померкла На закате заря! Погляди: Уж за ближней межою по жнивью Ничего не видать впереди. Далеко по широкой равнине Сумрак ночи осенней разлит; Лишь на западе сумрачно-алом Силуэты чуть видны ракит. И ни звука! И сердце томится, Непонятною грустью полно... Оттого ль, что ночлег мой далеко, Оттого ли, что в поле темно? Оттого ли, что близкая осень Веет чем-то знакомым, родным - Молчаливою грустью деревни И безлюдьем степным? Мечты любви моей весенней, Мечты на утре дней моих Толпились - как стада оленей У заповедных вод речных: Малейший звук в зеленой чаще - И вся их чуткая краса, Весь сон блаженный и дрожащий Уж мчался молнией в леса! Нет, мертвые не умерли для нас! Есть старое шотландское преданье, Что тени их, незримые для глаз, В полночный час к нам ходят на свиданье, Что пыльных арф, висящих на стенах, Таинственно касаются их руки И пробуждают в дремлющих струнах Печальные и сладостные звуки. Мы сказками предания зовем, Мы глухи днем, мы дня не понимаем; Но в сумраке мы сказками живем И тишине доверчиво внимаем. Мы в призраки не верим; но и нас Томит любовь, томит тоска разлуки... Я им внимал, я слышал их не раз, Те грустные и сладостные звуки! Серп луны под тучкой длинной Льет полночный слабый свет. Над безмолвною долиной - Темной церкви силуэт. Серп луны за тучкой тает, - Проплывая, гаснет он. С колокольни долетает, Замирая, сонный звон. Серп луны в просветы тучи С грустью тихою глядит, Под ветвями ив плакучих Тускло воду золотит. И в реке, среди глубокой Предрассветной тишины, Замирает одинокий Золотой двойник луны. Туча растаяла. Влажным теплом Веет весенняя ночь над селом; Ветер приносит с полей аромат, Слабо алеет за степью закат. Тонкий туман над стемневшей рекой Лег серебристою нежной фатой, И за рекою, в неясной тени, Робко блестят золотые огни. В тихом саду замолчал соловей; Падают капли во мраке с ветвей; Пахнет черемухой... Ту звезду, что качалася в темной воде Под кривою ракитой в заглохшем саду, - Огонек, до рассвета мерцавшей в пруде, - Я теперь в небесах никогда не найду. В то селенье, где шли молодые года, В старый дом, где я первые песни слагал, Где я счастья и радости в юности ждал, Я теперь не вернусь никогда, никогда. У ворот Сиона, над Кедроном, На бугре, ветрами обожженном, Там, где тень бывает от стены, Сел я как-то рядом с прокаженным, Евшим зерна спелой белены. Он дышал невыразимым смрадом, Он, безумный, отравлялся ядом, А меж тем, с улыбкой на губах, Поводил кругом блаженным взглядом, Бормоча: "Благословен Аллах!" Боже милосердый, для чего ты Дал нам страсти, думы и заботы, Жажду дела, славы и утех? Радостны калеки, идиоты, Прокаженный радостнее всех. В блеске огней, за зеркальными стеклами, Пышно цветут дорогие цветы, Нежны и сладки их тонкие запахи, Листья и стебли полны красоты. Их возрастили в теплицах заботливо, Их привезли из-за синих морей; Их не пугают метели холодные, Бурные грозы и свежесть ночей... Есть на полях моей родины скромные Сестры и братья заморских цветов: Их возрастила весна благовонная В зелени майской лесов и лугов. Видят они не теплицы зеркальные, А небосклона простор голубой, Видят они не огни, а таинственный Вечных созвездий узор золотой. Веет от них красотою стыдливою, Сердцу и взору родные они И говорят про давно позабытые Светлые дни. Все лес и лес. А день темнеет; Низы синеют, и трава Седой росой в лугах белеет... Проснулась серая сова. На запад сосны вереницей Идут, как рать сторожевых, И солнце мутное Жар-Птицей Горит в их дебрях вековых. Я к ней вошел в полночный час. Она спала, - луна сияла В ее окно, - и одеяла Светился спущенный атлас. Она лежала на спине, Нагие раздвоивши груди, - И тихо, как вода в сосуде, Стояла жизнь ее во сне.

Не прохладой, не покоем,
А истомою и зноем
Ночь с горячих пашен веет:
Хлеб во мраке ночи зреет.
Обступают осторожно
Небо тучи, и тревожно,
Точно жар и бред недуга,
Набегает ветер с юга.
Шелестя и торопливо
Волны ветра ловит нива,
Страстным шепотом привета
Провожает их, - и мнится:
Ночь прощается тоскливо
С лаской пламенного лета,
Разметалась и томится...
Блеск зарниц ей точно снится.
Мрак растет над ней кошмаром,
И когда всю степь пожаром
Красный сполох озаряет, -
В поле чей-то призрак темный,
Величавый и огромный,
На мгновенье вырастает,
Чьи-то очи ярко блещут,
Содрогаясь от усилья,
И раскинутые крылья
За плечом его трепещут.
Как тот блеск ее пугает!
Точно в страхе пробегает
Знойный шелест по бурьяну...
Быть большому урагану!
Уж над этим смутным шумом
Все слышней, как за горою
Дальний гром ворчит порою,
Как в величии угрюмом.
Потрясая своды неба,
Он проходит тяжким гулом
Над шумящим морем хлеба...
Скоро бешеным разгулом
В поле ветер понесется.
Скоро гром смелее грянет,
Жутким блеском даль зажжется,
Ночь испуганно воспрянет,
Ночь порывисто очнется -
И обильными слезами
Вся тоска ее прольется!
А наутро над полями
Солнце грустно улыбнется –
Озарит их на прощанье,
И на нивы, на селенья
Ляжет кроткое смиренье
Тишины и увяданья.

И. А. Бунин «Раскрылось небо голубое»

Раскрылось небо голубое
Меж облаков в апрельский день.
В лесу все серое, сухое,
И паутиной пала тень.

Змея, шурша листвой дубовой,
Зашевелилася в дупле
И в лес пошла, блестя лиловой,
Пятнистой кожей по земле.

Сухие листья, запах пряный,
Атласный блеск березняка...
О миг счастливый, миг обманный,
Стократ блаженная тоска!

И. А. Бунин «Ручей»

Ручей среди сухих песков...
Куда спешит и убегает?
Зачем меж скудных берегов
Так стойко путь свой пролагает?

От зноя бледен небосклон,
Ни облачка в лазури жаркой;
Весь мир как будто заключен
В песчаный круг в пустыне яркой.

А он, прозрачен, говорлив,
Он словно знает, что с востока
Придет он к морю, где залив
Пред ним раскроет даль широко -

И примет светлую струю,
Под вольной ширью небосклона,
В безбрежность синюю свою,
В свое торжественное лоно.

И. А. Бунин «Северная береза»

Над озером, над заводью лесной –
Нарядная зеленая береза...
«О девушки! Как холодно весной:
Я вся дрожу от ветра и мороза!»

То дождь, то град, то снег, как белый пух,
То солнце, блеск, лазурь и водопады...
«О девушки! Как весел лес и луг!
Как радостны весенние наряды!»

Опять, опять нахмурилось, - опять
Мелькает снег и бор гудит сурово...
«Я вся дрожу. Но только б не измять
Зеленых лент! Ведь солнце будет снова».

Сочинение по произведению на тему: Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете!" (Природа и человек в произведениях И. А.Бунина.)

Любовь и смерть - постоянные мотивы бунинской поэзии и прозы Перед лицом любви и смерти стираются все социальные, классовые различия. Подводя итог жизни человека, смерть подчеркивает ничтожность и эфемерность могущества господина из Сан-Франциско из одноименного рассказа Бунина, выявляя бессмысленность его жизненной философии, согласно которой он решает "приступить к жизни" в 58 лет. А до этого он был занят только обогащением. И теперь, когда, казалось бы, начали осуществляться мечты господина о праздной, беззаботной жизни, его настигает случайная, нелепая смерть. Она приходит как возмездие господину за его увлеченность корыстными целями и сиюминутными удовольствиями, неспособность осмыслить мелочность своих стремлений перед лицом небытия.

Вторая важная тема творчества И. Бунина - природа. Это тонкий инструмент в руках писателя, она умеет "думать", "разговаривать", "грустить", "радоваться", "предупреждать"... Такое внимательное отношение к природе вызвано отчасти тем, что писатель "родом из деревни".

От зноя бледен небосклон,

Ни облачка в лазури жаркой;

Весь мир как будто заключен

В песчаный круг в пустыне яркой.

Бунин родился в 1870 году в Воронеже. Детство его прошло & имении отца в Орловской губернии - в средней полосе России, где родились или творили Лермонтов, Тургенев, Лесков, Лев Толстой и Бунин осознавал себя литературным наследником своих великих земляков.

Он гордился тем, что происходит из старинного дворянского рода, давшего России немало видных деятелей как на поприще государственной службы, так и в области искусства. Среди предков писателя - В. А. Жуковский, известный поэт, друг А. С. Пушкина.

Мир детства Бунина ограничивался семьей, усадьбой, деревней. Он вспоминал: Тут, в глубочайшей тишине, летом среди хлебов, подступавших к самым порогам, а зимой среди сугробов, и прошло мое детство, полное поэзии, печальной и своеобразной".

Первое стихотворение Бунин написал в возрасте восьми лет. В шестнадцать лет появилась его первая публикация в печати, а в восемнадцать, покинув обнищавшее имение, по словам матери, "с одним крестом на груди", он начал добывать хлеб литературным трудом.

О счастье мы всегда лишь вспоминаем,

А счастье всюду. Может быть, оно

Вот этот сад осенний за сараем

И чистый воздух, льющийся в окно.

В бездонном небе легким белым краем

Встает, сияет облако. Давно

Слежу за ним... Мы мало видим, знаем,

А счастье только знающим дано.

Одновременно со стихами Бунин писал и рассказы. Он знал и любил русскую деревню, к крестьянскому труду проникся уважением с детства и даже впитал "на редкость заманчивое желание быть мужиком". Закономерно, что деревенская тема становится обычной в его ранней прозе. На его глазах русские крестьяне и мелкопоместные дворяне нищают, разоряется, вымирает деревня. Как позже отмечала его жена, В. Н. Муромцева-Бунина, его собственная бедность принесла ему пользу - помогла глубоко понять натуру русского мужика.

И в прозе Бунин продолжал традиции русской классики, используя реалистические образы, типы людей, взятых из жизни. Он не стремился к внешней занимательности или событийно развивающимся сюжетам. В его рассказах присутствуют лирически окрашенные картины, бытовые зарисовки, музыкальность интонаций. Ясно ощущается, что это проза поэта. Сам же он вообще не признавал "деления художественной литературы на стихи и прозу".

За Буниным в дореволюционной критике закрепилась характеристика "певца оскудения и запустения дворянских гнезд", усадебной печали, осеннего увядания. Правда, его "печальные элегии" современники посчитали запоздалыми, так как Бунин родился почти 10 лет спустя после отмены крепостного права в 1861 году, а свое отношение к разрушению мира помещичьей усадьбы намного раньше выразили А. Гончаров, И. Тургенев и многие другие русские поэты и писатели. Не став свидетелем жестоких крепостнических отношений, Бунин идеализировал прошлое и стремился показать единство помещика и мужика, их причастность к родной земле, национальному укладу, традициям. Как объективный и правдивый художник, Бунин отражал те процессы, которые происходили в современной ему жизни, в канун первой русской революции 1905-1907 годов. В этом смысле заслуживают внимания рассказы "Золотое дно", "Сны" с их антипомещичьей направленностью. Они были напечатаны в сборнике М. Горького "Знание" и получили высокую оценку А. Чехова

Самым значительным произведением дооктябрьского периода творчества Бунина стала повесть "Деревня" (1910 г.). Она отражает жизнь крестьян, судьбу деревенского люда в годы первой русской революции. Повесть была написана во время наибольшей близости Бунина и Горького. Сам автор пояснил, что здесь он стремился нарисовать, "кроме жизни деревни, и картины вообще всей русской жизни".

Никогда ни о каком другом бунинском произведении не велась такая острая полемика, как о "Деревне". Передовая критика поддержала писателя, увидев ценность и значение произведения "в правдивом изображении быта падающей, нищающей деревни, в разоблачительном пафосе ее уродливых сторон". Вместе с тем нельзя не отметить, что Бунин не смог осмыслить происходящие события с позиций передовых идей своего времени.

Повесть потрясла Горького, который услышал в ней "скрытый, заглушенный стон о родной земле, мучительный страх за нее". По его мнению, Бунин заставил "разбитое и расшатанное русское общество серьезно задуматься над строгим вопросом - быть или не быть России?".

Герои рассказов и повестей Бунина настойчиво ищут смысл жизни, ставят перед собой цели и достигают их. И нередко именно осуществленная цель выявляет свою нравственную несостоятельность, ибо не дает героям счастья и удовлетворения. Убедительно подтверждает это рассказ "Чаша жизни", в котором читателю предлагаются разные варианты счастья. Герои, тридцать лет назад влюбленные в одну девушку, упорно и настойчиво стремятся к избранным целям. Чиновник Се-лехов, женившийся на Сане Диесперовой, стал богачом, прославившись на весь город своим ростовщичеством. Семинарист Иорданский дослужился до протоиерея, став самым значительным, уважаемым и влиятельным лицом города. Горизонтов тоже приобрел известность, хотя не обладал ни богатством, ни властью. Наделенный необыкновенными способностями и сверхъестественной памятью, он мог достичь многого, но выбрал скромный путь учителя, пройдя который "воротился на родину и стал сказкой города, поражая своей внешностью, своим аппетитом, своим железным постоянством в привычках, своим нечеловеческим спокойствием - своей философией". А философия эта была проста и заключалась в том, чтобы все силы употребить исключительно на продление своей жизни. Для этого Горизонтову пришлось отказаться и от научной карьеры, и от общения с женщинами, ибо все это вредит здоровью, и строжайше осуществлять уход за своим огромным безобразным телом. То есть цель Мандриллы (так прозвали его в городе) - в долголетии и наслаждении им.

В чьих же руках оказывается драгоценная чаша жизни? Судьбы героев убеждают в том, что ни зоологическое существование, ни богатство, ни тщеславие не могут дать человеку подлинного счастья. Герои проходят мимо того, что составляет высшую ценность человеческого существования, - любви, радости единения с природой, гармонии с окружающим миром.

Сочинение

Любовь и смерть — постоянные мотивы бунинской поэзии и прозы Перед лицом любви и смерти стираются все социальные, классовые различия. Подводя итог жизни человека, смерть подчеркивает ничтожность и эфемерность могущества господина из Сан-Франциско из одноименного рассказа Бунина, выявляя бессмысленность его жизненной философии, согласно которой он решает «приступить к жизни» в 58 лет. А до этого он был занят только обогащением. И теперь, когда, казалось бы, начали осуществляться мечты господина о праздной, беззаботной жизни, его настигает случайная, нелепая смерть. Она приходит как возмездие господину за его увлеченность корыстными целями и сиюминутными удовольствиями, неспособность осмыслить мелочность своих стремлений перед лицом небытия.

Вторая важная тема творчества И. Бунина — природа. Это тонкий инструмент в руках писателя, она умеет «думать», «разговаривать», «грустить», «радоваться», «предупреждать»… Такое внимательное отношение к природе вызвано отчасти тем, что писатель «родом из деревни».

От зноя бледен небосклон,

Ни облачка в лазури жаркой;

Весь мир как будто заключен

В песчаный круг в пустыне яркой.

Бунин родился в 1870 году в Воронеже. Детство его прошло в имении отца в Орловской губернии — в средней полосе России, где родились или творили Лермонтов, Тургенев, Лесков, Лев Толстой, Бунин осознавал себя литературным наследником своих великих земляков.

Он гордился тем, что происходит из старинного дворянского рода, давшего России немало видных деятелей как на поприще государственной службы, так и в области искусства. Среди предков писателя — В. А. Жуковский, известный поэт, друг А. С. Пушкина.

Мир детства Бунина ограничивался семьей, усадьбой, деревней. Он вспоминал: Тут, в глубочайшей тишине, летом среди хлебов, подступавших к самым порогам, а зимой среди сугробов, и прошло мое детство, полное поэзии, печальной и своеобразной".

Первое стихотворение Бунин написал в возрасте восьми лет. В шестнадцать лет появилась его первая публикация в печати, а в восемнадцать, покинув обнищавшее имение, по словам матери, «с одним крестом на груди», он начал добывать хлеб литературным трудом.

О счастье мы всегда лишь вспоминаем,

А счастье всюду. Может быть, оно

Вот этот сад осенний за сараем

И чистый воздух, льющийся в окно.

В бездонном небе легким белым краем

Встает, сияет облако. Давно

Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,

А счастье только знающим дано.

Одновременно со стихами Бунин писал и рассказы. Он знал и любил русскую деревню, к крестьянскому труду проникся уважением с детства и даже впитал «на редкость заманчивое желание быть мужиком». Закономерно, что деревенская тема становится обычной в его ранней прозе. На его глазах русские крестьяне и мелкопоместные дворяне нищают, разоряется, вымирает деревня. Как позже отмечала его жена, В. Н. Муромцева-Бунина, его собственная бедность принесла ему пользу — помогла глубоко понять натуру русского мужика.

И в прозе Бунин продолжал традиции русской классики, используя реалистические образы, типы людей, взятых из жизни. Он не стремился к внешней занимательности или событийно развивающимся сюжетам. В его рассказах присутствуют лирически окрашенные картины, бытовые зарисовки, музыкальность интонаций. Ясно ощущается, что это проза поэта. Сам же он вообще не признавал «деления художественной литературы на стихи и прозу».

За Буниным в дореволюционной критике закрепилась характеристика «певца оскудения и запустения дворянских гнезд», усадебной печали, осеннего увядания. Правда, его «печальные элегии» современники посчитали запоздалыми, так как Бунин родился почти 10 лет спустя после отмены крепостного права в 1861 году, а свое отношение к разрушению мира помещичьей усадьбы намного раньше выразили А. Гончаров, И. Тургенев и многие другие русские поэты и писатели. Не став свидетелем жестоких крепостнических отношений, Бунин идеализировал прошлое и стремился показать единство помещика и мужика, их причастность к родной земле, национальному укладу, традициям. Как объективный и правдивый художник, Бунин отражал те процессы, которые происходили в современной ему жизни, в канун первой русской революции 1905−1907 годов. В этом смысле заслуживают внимания рассказы «Золотое дно», «Сны» с их антипомещичьей направленностью. Они были напечатаны в сборнике М. Горького «Знание» и получили высокую оценку А. Чехова

Самым значительным произведением дооктябрьского периода творчества Бунина стала повесть «Деревня» (1910 г.). Она отражает жизнь крестьян, судьбу деревенского люда в годы первой русской революции. Повесть была написана во время наибольшей близости Бунина и Горького. Сам автор пояснил, что здесь он стремился нарисовать, «кроме жизни деревни, и картины вообще всей русской жизни».

Никогда ни о каком другом бунинском произведении не велась такая острая полемика, как о «Деревне». Передовая критика поддержала писателя, увидев ценность и значение произведения «в правдивом изображении быта падающей, нищающей деревни, в разоблачительном пафосе ее уродливых сторон». Вместе с тем нельзя не отметить, что Бунин не смог осмыслить происходящие события с позиций передовых идей своего времени.

Повесть потрясла Горького, который услышал в ней «скрытый, заглушенный стон о родной земле, мучительный страх за нее». По его мнению, Бунин заставил «разбитое и расшатанное русское общество серьезно задуматься над строгим вопросом — быть или не быть России?».

Герои рассказов и повестей Бунина настойчиво ищут смысл жизни, ставят перед собой цели и достигают их. И нередко именно осуществленная цель выявляет свою нравственную несостоятельность, ибо не дает героям счастья и удовлетворения. Убедительно подтверждает это рассказ «Чаша жизни», в котором читателю предлагаются разные варианты счастья. Герои, тридцать лет назад влюбленные в одну девушку, упорно и настойчиво стремятся к избранным целям. Чиновник Селехов, женившийся на Сане Диесперовой, стал богачом, прославившись на весь город своим ростовщичеством. Семинарист Иорданский дослужился до протоиерея, став самым значительным, уважаемым и влиятельным лицом города. Горизонтов тоже приобрел известность, хотя не обладал ни богатством, ни властью. Наделенный необыкновенными способностями и сверхъестественной памятью, он мог достичь многого, но выбрал скромный путь учителя, пройдя который «воротился на родину и стал сказкой города, поражая своей внешностью, своим аппетитом, своим железным постоянством в привычках, своим нечеловеческим спокойствием — своей философией». А философия эта была проста и заключалась в том, чтобы все силы употребить исключительно на продление своей жизни. Для этого Горизонтову пришлось отказаться и от научной карьеры, и от общения с женщинами, ибо все это вредит здоровью, и строжайше осуществлять уход за своим огромным безобразным телом. То есть цель Мандриллы (так прозвали его в городе) — в долголетии и наслаждении им.

В чьих же руках оказывается драгоценная чаша жизни? Судьбы героев убеждают в том, что ни зоологическое существование, ни богатство, ни тщеславие не могут дать человеку подлинного счастья. Герои проходят мимо того, что составляет высшую ценность человеческого существования, — любви, радости единения с природой, гармонии с окружающим миром.