Существование Анны и Вронского, изображенное Толстым, по внешним приметам поразительно похоже на подлинную семейную жизнь, но эта похожесть зеркала, она мертвенна, что становится ясно на фоне изображения настоящей семейной жизни Левина и Кити. «Семья Анны-Вронского» организована теми же вариациями лейтмотива «бессемейности», что и исходная сюжетная ситуация семьи Облонских: мотива лжи, притворства, одиночества и непонимания.

Реальное и мистическое на пути становления

семейной жизни Левина и Кити

Линия Левина в «Анне Карениной» – это воспоминание о счастье молодого семейства Толстых. Женитьба Левина и Кити представлена Толстым в романе альтернативой двум неудачным бракам Анны Карениной. Отношения Левина и Кити проходят несколько этапов и складываются постепенно. Сначала Толстой показывает идеальную, романтическую любовь, в которой Левин обожествляет Кити, потом период сватовства и жениховства и, наконец, свадьбу и семейную жизнь. Писатель передаёт чистоту и серьезность своего героя в его намерениях: в мечтах Левина, его искренних чувствах Толстой ни разу не отмечает его плотских вожделений к предмету своей любви. Мысли Левина о Кити очень чисты и возвышенны. Об отношениях Левина к Кити известно всем окружающим их людям, все знают и ощущают искренность и неподдельность его чувств. Апогеем любви стала сцена объяснения Левина и Кити, высокохудожественно нарисованная Толстым: Левин пишет мелком на карточном столе начальные буквы слов, обозначающие его мысли, а Кити чутьём угадывает слова и их значение. Именно такое объяснение в любви произошло в жизни Льва Николаевича и Софьи Андреевны 1 . Показывая любовь, пробуждающую самые светлые и благородные стороны души Левина, автор отмечает стремление героя быть достойным своего идеала. И любовь Левина достигает своей вершины в день свадьбы. В сцене венчания изображен важный момент «обнародования» события начала совместной жизни Левина и Кити, соучастие и сопереживание при религиозном обряде образования семьи всех присутствующих. Но именно в момент счастья Толстой не забывает напомнить о предстоящих трудностях семейной жизни невесты, будущей жены, вкладывая в уста случайных людей, присутствующих в церкви, слова, выражающие грусть и сочувствие к ней: «Эка, милочка, как овечка убранная! Как ни говорите, а жалко нашу сестру», – с явным сожалением говорили между собой женщины (9, 19). О трудностях, которые непременно возникнут сразу же после рубежа – свадьбы, знала каждая замужняя женщина, и, вероятно, потому у Толстого вся женская половина с особым волнением и грустью воспринимала церковный обряд венчания молодых. Чувствуя всеобщую напряженность, пытаясь оградить Кити от посторонних сопереживаний, ее сестра, графиня Львова, словно защищаясь, шепчет графине Нордсон: «...мы все покорные жёны, это у нас в породе». В этой характеристике Львовой заключено представление Толстого об идеальной жене как «покорной жене». Именно такими были у него все жены из образцовой семьи Щербацких. Писатель в романе постоянно подчеркивал, что формирование семьи – это великий труд. И, действительно, долгожданная семейная жизнь для Левина начинается с разочарования в представлениях о семейном счастье. «Несмотря на то, что Левин полагал, что он имеет самые точные понятия о семейной жизни, он, как все мужчины, представлял себе невольно семейную жизнь только как наслаждение любви,<...>, но он <...> забывал, что и ей надо работать...» (9, 57). Это заблуждение Левина было близко и понятно самому Толстому, его дневниковые записи – свидетельство тому.
24 сентября 1862 года была свадьба Льва Николаевича и Софьи Андреевны. В этот день Толстой записал в дневнике «...В день свадьбы страх, недоверие и желание бегства. Торжество обряда.<...>Ясная Поляна.<...>Ночь. Тяжелый сон. Не она» (21, 242). 30 сентября. «Ее люблю все так же, ежели не больше…» (21, 243). 14 октября. «Было у нас еще два столкновения <...>. Я еще больше и больше люблю, хотя другой любовью, были тяжелые минуты... Нынче я пишу оттого, что дух захватывает, как я счастлив...» (21, 244). 15 октября. «<...> мне становится тяжела эта праздность. Я себя не могу уважать. <...> Мне все досадно и на мою жизнь и даже на нее...» (21, 244). Толстой постоянно заостряет внимание на том, что процесс начального становления семейной жизни сложен и противоречив, оттого что происходит слияние двух семейных жизненных укладов, в которых жили молодые до женитьбы. Притирка характеров, неумение на первых порах понять друг друга, вызывали в жизни молодых супругов непонимание и огорчение. Левина раздражала мелочная озабоченность Кити, пытающейся создать уют в доме и, как ему казалось, думающей только о быте. Он видел, и это ему не нравилось, что Кити постепенно оттесняла от всех обязанностей Агафью Михайловну, пожилую экономку, доброго советчика и друга Левина. Ему не нравилось, что Кити меняла порядки в доме, которые складывались годами и были дороги ему. Чувство досады не покидало его и тогда, когда он видел «щербацкое засилье» в своём доме, установление «гостями» новых, неизвестных ранее ему правил. Показательной в этом плане является сцена варки варенья. Несмотря на то, что за эту сцену Толстого неоднократно критиковали, как далеко не совершенную в художественном плане, для нас она интересна отображением момента процесса притирки двух семейных укладов, Левиных и Щербацких, происходящей с большим напряжением душевных сил как с одной, так и с другой стороны 1 . В семье Левиных шла заготовка ягод на зиму. Варилось варенье «<...> по новой для Агафьи Михайловне методе, без прибавления воды. Кити вводила эту новую методу, употреблявшуюся у них дома. Агафья Михайловна, выполнявшая это дело, считала «... то, что делалось в доме Левиных, не могло быть дурно: всё-таки налила воды в клубнику и землянику, утверждая, что это невозможно иначе, и была уличена в этом, теперь малина варилась при всех...». Княгиня Щербацкая, теща Левина, присутствующая здесь, чувствовала, что «на неё, как на главную советчицу при варке варенья, должен быть направлен гнев Агафьи Михайловны, старалась делать вид, что она занята другим...» (9, 154). Толстой изображает внутреннее неприятие одной семьей, того, что в другой считалось нормой, и это как раз вызывало чувство недовольства друг другом. Взаимопроникновение двух семейных систем, стирание граней между ними, по мнению Толстого, является одним из самых болезненных этапов становления новой семьи Левина. Именно в этот начальный период определяется путь дальнейшего существования семьи, требующий дополнительных душевных усилий и даже мужества с обеих сторон. А суть была в том, чего Левин не понимал и не видел – Кити-хозяйка начинала «вить своё гнездо» 1 . Процесс перехода Левина в статус свояка и зятя тоже оказался нелегким. Обращение к теще для Левина становится очередным испытанием: он «никогда не называл княгиню maman, как это делают зятья, и это было неприятно княгине. Но Левин, несмотря на то, что очень любил и уважал княгиню, не мог, не осквернив чувства к своей умершей матери, называть её так» (9, 159). Это привыкание к изменившемуся положению было мучительным не только для новоявленного зятя, но и для тёщи. Левин не понимал: почему княгиня, видя его любовь к Кити, заботу и уважение к ней как к матери Кити, внимание к Долли с её детьми, грустно вздыхает, хочет уехать от них под предлогом пожелания тестя, «что молодых надо оставлять одних на первое время» (9, 171). И тут Толстой поясняет ситуацию: «…как ни хорошо было княгине у дочери, как она ни чувствовала себя нужною тут, ей было мучительно грустно и за себя, и за мужа с тех пор, как они отдали замуж последнюю, любимую дочь, и гнездо совсем опустело» (9, 172). Писатель указывал на окончание жизненного цикла князя и княгини, которые выполнили свой основной долг по отношению к детям. Осознавать им это было, конечно же, тяжело. То, что для князя и княгини Щербацких было ясно и понятно, для начинающего же семейную жизнь Левина – только предстояло пережить. Через множество испытаний проводит своего женатого героя писатель, и главные из них – это испытание ревностью, верностью, любовью. Самым болезненным и трудным явлением оказалась для Левина появившаяся в нем ревность. Ревность, возникшая стихийно, как болезнь, изматывающая душу, превратилась для него в бурный протест против присутствия в его доме человека, которому он не мог доверять. Васенька Весловский, приехавший вместе со Стивой в гости к Левину, стал, как это было принято в светском обществе, ухаживать за Кити. Левин, заподозрив неладное, без всяких церемоний выгоняет прилипчивого гостя из своего дома 1 . Толстой показал способность и готовность Левина защитить жену, свой дом от «влияний извне», чего не сумел сделать Каренин в своей семье. Испытание верностью проходило для Левина также нелегко. Новые отношения, возникшие у него со Стивой, приняли какой-то тайный враждебный характер, «как будто с тех пор, как они были женаты на сёстрах, между ними возникло соперничество в том, кто лучше устроил свою жизнь, и теперь эта враждебность» проявлялась открыто в разговоре, затеянным Стивой. «– Разве я не вижу, как ты себя поставил с женою? Я слышал, как у вас вопрос первой важности – поедешь ли ты или нет на два дня на охоту. Всё это хорошо как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужественен, – сказал Облонский <…>. – То есть что же? Пойти ухаживать за дворовыми девками? – спросил Левин. – Отчего же и не пойти, если весело <...>. Жене моей от этого не хуже будет, а мне будет весело. Главное дело – блюди святыню дома. В доме, чтобы ничего не было. А рук себе не завязывай» (9, 201-202). Испытание Левина верностью у Толстого имеет два плана и подтекст. Первый план определяет прямое значение – отношение Левина к супружеской верности. Что для Стивы очередное развлечение вне дома, это же Левин не может принять, потому что он не желает обманывать жену, для него обман есть обман самого себя, а Левин не изменял себе ни при каких обстоятельствах. Второй план – это отказ от пути становления животной личностью, желающей удовлетворить плотские потребности. Его выбирает Стива, этим путем идет после встречи с Вронским и Анна. Левин же стремится на своем пути к постижению смысла жизни, осознанию своего предназначения в ней. Он не может переступить через внутренний закон, который есть в нем, и потому он ближе к истине. Однако до постижения Истины Левину еще далеко. Женившись на любимой женщине, Левин понимает: то, что тревожило его душу до брака, не покинуло ее и продолжает жить в нем: долгожданный покой, к которому он так стремился и все время рисовал в своих мечтах, не наступил. Женитьба Левина не принесла гармонии в его внутренний мир. Ни взаимоотношения с Кити в период ожидания ребёнка, ни забота о ней не принесли Левину должного умиротворения, его продолжал волновать и мучить вопрос: «Зачем всё это делается?». Левин пытается объяснить свое предназначение, смысл жизни на земле. Испытание любовью не делает Левина счастливым, более того, происходит дальнейшее разочарование в жизни. Состояние безысходности, трагического ожидания чего-то постоянно ощущалось и нагнеталось внутри него. В этом плане символическое значение приобретает глава «Смерть» – единственная в романе глава, имеющая название. Писатель соотносит смерть Николая Левина в романе с событиями, непосредственно происходящими в семье Толстых. Умершие от туберкулёза в молодом возрасте братья Льва Николаевича Николай и Дмитрий, с одной стороны, открыли трагическую страницу в его жизни, с другой, способствовали осознанию им важнейших явлений бытия. Свое состояние души в связи с кончиной брата Николая, умершего у него на руках, Толстой передает в сцене смерти Николая Левина. Писатель воплотил в образе Николая Левина историю жизни брата Дмитрия и историю последних дней брата Николая, обнажив, таким образом, свои потаенные мысли и чувства. Толстой подробно описывает последние дни его жизни, в которые он отчаянно боролся за жизнь, безумно надеялся на исцеление и страстно молился Богу. Николай Левин жил чувственной жизнью, забыв Бога и христианские заповеди. Беспорядочная бессемейная жизнь, сожительство с женщиной, находившейся ранее в публичном доме, нежелание поддерживать родственные отношения со своими родными братьями, приближение к себе чужих людей и общение с ними не принесли счастья Николаю и доставляли огорчение его брату Константину Левину. Как следствие безбожной жизни, Толстой показывает смерть Николая в грязном номере гостиницы. Николай Левин не приобрёл ничего: ни дома, ни жены, ни детей. Грешная любовь с Марией Николаевной не дает счастья ни ему, ни ей и не способствует созданию нормальной семьи. Отчужденность Марии Николаевны у постели умирающего Николая сразу бросилась в глаза Константину и Кити. Она боится его перевернуть, не знает, что ему сделать и как помочь. Роль сиделки здесь выполняет Кити. Кити понимает брата своего мужа сердцем и помогает ему, Николай за это благодарен ей. Мария Николаевна же, несмотря на близкие отношения с Николаем, исполняет в этой ситуации лишь роль прислуги. И причина здесь не в сословном различии, а в отсутствии духовной близости между ними. Перед смертью Николай обращает свой взор к Богу, прося его о спасении, но это обращение не являлось его внутренней потребностью, а происходило от корыстной жажды исцеления. Трагедия Николая Левина – это своего рода предостережение: такова участь всех, кто отворачивается от Бога и попадает под власть чувств и ложных идей. Эта смерть не случайно предшествует гибели Анны. В судьбе Николая, как в кривом зеркале, отражается судьба Анны. На образе Николая писатель раскрывает тему падшей личности, незащищённой родственными отношениями. Но именно смерть брата Николая стала для Левина началом обретения веры в Бога. Писатель изображает момент обращения к Нему Левина, присутствующего на переходном рубеже брата между жизнью и смертью. Находясь у постели умирающего Николая, Левин независимо от себя начинает молиться Богу, прося спасти брата и его самого. И Тот , кого просил Левин, услышал его молитву, не прекратил жизнь, а дал её продолжение рождением ребёнка в его семье. Толстой считает, что рождение ребенка – есть еще один рубежный момент на пути Левина к осмыслению им основного вопроса, не перестающего его мучить. В минуты душевного высочайшего напряжения, в период ожидания рождения ребенка Левин снова начинает молиться: «Господи, помилуй! прости, помоги! – твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу» (9, 3). Левин понимал, что стал свидетелем чего-то, ему ранее неизвестного, связанного с силами высокими, недоступными пониманию земного человека. Но то, что происходило с Левиным у двери комнаты, где рожала Кити, и что он, сам не осознавая, чувствовал только, «было подобно тому, что свершалось год назад в гостинице губернского города, на одре смерти брата Николая. Но то было горе – это была радость. Но и то горе и эта радость одинаково были в необычных условиях жизни, как будто отверстия, сквозь которое показывалось что-то высшее» (9, 358) . Толстой изображает момент осознания Левиным понятия Высшей силы, дает ему возможность увидеть то место , где находится эта сила, всякий раз приближая и приближая его к заветной цели. А. Фет, будучи в период написания романа «Анна Каренина» особенно дружным с Толстым, в письме к нему пишет: «Но какая художницкая дерзость – описание родов. Ведь этого никто от сотворения мира не делал и не сделает. Дураки закричат, а тут всё идеально. Я так подпрыгнул, когда дочитал до двух дыр в мир духовный и нирвану 1 .Фет радуется тому, что Толстой сумел показать эти необычайные явления жизни и смерти, представленные писателем в виде двух дыр, возникающих на рубежах жизни и смерти. Значительность появления на свет новой жизни в доме Левиных писатель распространяет на всех членов семьи. У двери спальни, за которой рожала Кити, из старой княгини, недолюбливавшей Левина, рождалась теща. Княгиня Щербацкая после появления ребенка, «увидав зятя, обняла его и заплакала», признав «своим», а Левин, отбросив предрассудки, впервые назвал ее «мамой». Но Толстой не считает продолжение рода высшим смыслом жизни: и с появлением в семье ребенка успокоение не приходит к Левину. Левин, ожидавший душевного равновесия и внутренний гармонии, став отцом, не обретает их. После осознания Левиным Божественного присутствия в существующем мире он все еще не признает христианства, не принимает тех ответов на вопросы, которые оно даёт. Верили и Кити, и Львов, и старый князь, но эта вера не удовлетворяла Левина. Левин перечитал множество книг и пришел к выводу, что его жизнь бессмысленна, что состояние успокоения в его душу принесёт только смерть. «И счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был близок к самоубийству, он прятал шнурок, чтобы не повеситься на нём, и боялся ходить с ружьём, чтобы не застрелиться» (9, 456). Так изображает Толстой духовный кризис Левина, несущего свой крест за жизнь без веры, за то научное мировоззрение, которым руководствовался он на своем пути. Писатель поясняет, что Левин жил так, как жили его отцы и деды: выполнял ту же работу, что делали они, и внутри него была какая-то определяющая сила, которая направляла его деятельность на то «как надо». Эта сила внутри Левина шла к нему от Бога, пишет Толстой. Писатель приводит Левина к мужицкой правде Фоканыча, о которой искатель истины узнает от Федора, подавальщика снопов на молотилке. Федор говорит о Фоканыче как о праведном человеке, который живет и Бога в душе помнит. Слова эти: «жить для души, помнить Бога» , – осветили душу Левина. В понимание Левиным Высшей Божественной силы Толстой вкладывает свою концепцию веры, отличающуюся от христианской, и разрешает ее просто и естественно. Рассуждая с самим собой, Левин вдруг осознает, что Бог – это добро, которое нельзя объяснить разумно, зачем оно делается людьми. «Если добро имеет причину, оно уже не добро, если оно имеет последствия – награду, оно тоже не добро. Стало быть, добро вне цепи причин и следствий» (9, 465). Показывая момент обретения Левиным истины, писатель считает, что никакого открытия не произошло, что эти понятия жили в нём всегда, руководили им, были его внутренним судьёй, что он всосал их с молоком матери. Поясняя это явление, Толстой указывает, что одни люди постигают эти Высшие законы сразу, другие же живут с ними, руководствуются ими неосознанно. Так от любви к женщине, через множество испытаний и разочарований Толстой приводит своего героя к миру, ко всеобщему примирению, к ладу, а «мир или космос значит именно согласие и лад» 1 . Изображая встречу Левина и Анны, Толстой мыслит ее как звучание мотива «греха-грешницы». Встреча эта неспособна изменить общее направление коллизии Анны к полюсу смерти, потому что безлюбовный закон существования светского общества Анна принимает за всеобщий закон жизни. Эта встреча осуществляет лишь внешнюю фабульную связь сюжетных линий Анны и Левина, однако и Анна, и Левин решают здесь один и тот же вопрос: «А когда видишь правду, что же делать?» И в связи с этим возникают ситуации «смерти-самоубийства Анны» и «соблазна самоубийства Левина», но, оказавшись перед решением одного и того же вопроса, герои принимают различные решения. Анна признаёт закон «бессемейности», и для неё единственным выходом становится смерть. Левин в поисках смысла своего предназначения в конце концов приходит к Богу. Идея «семейности»-«бессемейности», осуществляя собой внутреннюю связь, «сопряжение» всех уровней сюжета, дает нам возможность говорить, что роман «Анна Каренина» построен на внутренней, нравственно-психологической и религиозно-философской коллизии. Эпиграф романа «Мне отмщение, и Аз воздам» в предельно-лаконичной художественной форме обозначил один из глубинных уровней конфликта, лежащего в основе романа – человек и Бог. Нравственно-философский смысл эпиграфа и обозначенный им аспект конфликта обусловили развитие и сопряжение коллизий и сюжетных линий главных героев романа. Так, нарушение Божественного закона Анной ведёт ее к постепенному забвению Бога, безлюбовности, сиротству, бессемейности, а значит, к восприятию мира как царства хаоса, от которого лишь одно спасение – смерть. Грех прелюбодеяния в Библии рассматривается как один из тягчайших грехов, за который следует тяжелое наказание. В романе духовно богатые, верующие персонажи не обвиняют и не осуждают Анну за этот грех. И Долли, и Левин, и, в конце концов, Кити проявляют к ней сострадание и жалость как к погибшей душе. Никто из людей не может наказать себя больше, чем он сам себя. Анна наказывает себя, но это наказание спущено ей сверху. Мера наказания исходит только от Бога. Толстой, рисуя смерть главной героини, подробно описывает ее душевное состояние перед смертью. Она, как и Николай Левин, измученная внутренней неудовлетворённостью, ревностью и подозрительностью, стремится избавиться «от того, что беспокоит» (9, 386). Этого избавления она не ищет у Бога, а, наоборот, приходит к греховной мысли, противоречащей христианской морали. «Отчего не потушить свечу, когда гадко смотреть на всё это? <...> Всё неправда, всё ложь, всё обман, всё зло! (9, 386-387). На какой-то миг жизнь позвала её, но неумолимая страшная сила уже повлекла её за собой, она, чувствуя невозможность борьбы, лишь успела подумать: «Господи, прости мне всё!». «Злой дух» одержал верх в душе Анны, и мрак поглотил её. Образ Анны – это образ женщины, забывшей Бога и нарушившей христианские заповеди. Судьба давала Анне возможность спасти свою душу, примириться с Богом и людьми, но животная личность победила в Анне, и результат оказался трагическим. Однако у этой трагедии есть другая сторона – социальная. Изображая петербургское общество и московское, создавая целую галерею образов светских женщин, Толстой показывает несостоятельность нравственных норм их жизни, отсутствие естественности, человечности, связи с природой и всем живым и здоровым. Знаменательно, что в описании быта семей высокопоставленных людей нет места природе. Подробно описана и передана писателем искусственная жизнь высокопоставленной верхушки: ее поведение в условиях роскошных дач, курортов, вод; выдумывающей правила игры жизни и не позволяющей их нарушать. Тот же, кто посмеет нарушить эти правила, будет обречен на презрение, оскорбление и одиночество. Таким смелым, своеобразным приемом, построенным на контрасте и иронии, Толстой обнаруживает и вскрывает пороки современного ему общества: лживость нравов и мнений, несостоятельность жизненных принципов светского общества. Поэтому все попытки (особенно экранизацией) вычленить из романа только любовный сюжет и перечеркнуть его социальное звучание оказываются несостоятельными. Роман Толстого так же сложен и многогранен, как и сама жизнь. «Мы любим себе представлять несчастие чем-то сосредоточенным, – говорит Толстой, – фактом совершившимся, тогда как несчастие никогда не бывает событие, а несчастие есть жизнь, длинная жизнь несчастная, то есть такая жизнь, в которой осталась обстановка счастья, а счастие, – смысл жизни – потеряны» 1 . Эти слова Толстого соотносятся с судьбой Анны. Действительно, обстановка счастья окружает Анну. Но Долли, удивляясь той роскоши и красоте, которые окружают Анну, понимает, что за внешне счастливый вид заплачено дорогой ценой. И цена эта – потеря нравственного, духовного стержня. В пореформенный период легко рушится семейное счастье Долли, хотя она идеал нравственной женщины писателя, и легко распалась семья Анны, несмотря на все усилия Каренина хотя бы внешне сохранить ее, но она так и не восстановилась. Нет семьи у графини Лидии Ивановны, несчастна Лиза Меркалова. Толстой не случайно эпиграфом к своему роману взял слова из Библии: «Мне отмщение, и Аз воздам». Слова эти взяты из песни, которую дал господь Моисею: «У Меня отмщение, и Аз воздаяние, когда поколеблется нога и; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них», – это сказано о тех, которые, забыв Бога, поклоняются другим «богам». Забывших Господа ждет его наказание. Все в руках Господа, он один наказывает и прощает. «Человечество подчинено Божескому» – такова поздняя (1885) установка Толстого. Представление о семейном счастье, счастливом браке связано с Левиным и Кити. Толстой подчеркивает, что только совместными усилиями можно обрести семейное счастье, построить прочную семью. Но совместные усилия обоих супругов должны быть освящены верой в Бога и подчинены религиозным нравственным нормам. Поиски смысла жизни Левина заканчиваются осознанием сущности бытия. По его мнению, Бог – это Добро, которое должен совершать каждый человек во имя любви к ближнему, а самыми близкими людьми для него были члены его семьи. Вывод Толстого таков: только на религиозной, нравственной основе можно обрести счастье в браке. Любовь – светлое и благородное чувство – есть благо только с соблюдением законов Добра, но если эти законы нарушаются, то Любовь превращается в страшную разрушительную силу, которая калечит человека и делает его несчастным. Л.Н. Толстой в романе «Анна Каренина» предстал как человек верующий в Бога и как психолог и пророк, понимающий внутреннее состояние человека, как великий мыслитель и защитник семейных отношений. Вместе с тем, он выступает и в качестве философа, социолога, отражающего противоречия семейной жизни как противоречия общества в целом.

Глава V. ПОДМЕНА ПОНЯТИЙ СЕМЬИ В РОМАНЕ

М.Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА
«ГОСПОДА ГОЛОВЛЁВЫ »

5.1. Истоки бездуховности «выморочного семейства»

Толстой, Салтыков-Щедрин и Достоевский практически одновременно запечатлели в своих романах верные признаки тяжелой социальной болезни, охватившей русское общество. Разговор о распаде семейных отношений в петербургском и московском дворянском обществах, начатый Толстым, нашел продолжение в «провинциальной жизни», которую «никто из писателей не знал так <…>, как знал ее Щедрин» 1 . М.Е. Салтыков-Щедрин, осознавая существующее положение дел, предсказывал в ближайшем будущем полнейший крах дворянства как основы монархии. Писатель ставит проблемы семьи пореформенного периода в один ряд с глобальными проблемами общества и государства. Салтыков-Щедрин показал причины деградации крепостнического поместного дворянства, некогда крупной социальной силы, оказавшейся выброшенной из колеи «исторического жизнеустройства» 2 . Можно сказать, что Салтыков-Щедрин в романе «Господа Головлевы», вскрыв «выморочный» мир изнутри, нанес первый сокрушительный удар по дворянской идиллии, показав подноготную существования самой интимной ячейки общества – семьи. Головлевы, равно как и Карамазовы у Достоевского, далеко не похожи на патриархальных дворян типа Ростовых и Болконских, Обломовых и Кирсановых, населявших «дворянские гнезда». В черновой тетради к «Дневнику писателя» за 1876 год, запись, сделанная Достоевским, извещает: «У нас нет семьи», – вспомнились мне слова одного из наших талантливейших сатириков, сказавшего мне это». С.И Макашин, поясняя эту запись, утверждает, что запомнившиеся Достоевскому слова относились не к частному, а к общему явлению: Салтыков-Щедрин, по мнению литературоведа, имел в виду развал семьи под натиском «колупаевской» революции в условиях буржуазного развития общества 1 . При этом, считает исследователь, в словах писателя был и автобиографический подтекст. В его содержание позволяет проникнуть позднейшая недатированная записка Салтыкова, относящаяся, по предположению биографа, к середине восьмидесятых годов, гласящая следующее: «Брак вот язва и ужас современной жизни, – писал в этой записке Салтыков-Щедрин, – и ежели я ропщу на свою болезнь, то единственно потому, что она не дает мне работать и изобразить во всех подробностях эту язву, которой я испытал все стадии. Брак – это погибель и людей, и детей, и только одну может пользу принести – это познакомить человека с высшим мучительством, какое можно испытать. Все болезни, все раздражения, все неудачи, все глупости, все измены и пошлости- всё оттуда. Ежели я слажу когда-нибудь с собой, то напишу картину, перед которой побледнеют все атласы с изображением венерических болезней». Такого произведения сатирик не написал, но наброски к нему встречаются на многих страницах его поздних произведений – в «Мелочах жизни», «Сказках», «Пошехонской старине». Существуют примеры попыток Щедрина написать произведение о браке как трагедии для человека. Так, в сказке-элегии «Приключение с Крамольниковым» Салтыков-Щедрин отмечает трагизм семейного начала, не опирающегося на фундамент гармоничных согласованных «страстей-интересов» (по Фурье). Конечно, Крамольников – не Салтыков, а обобщенное изложение 1 Толстой Л.Н. Т.72. С.416. 2 Там же. Т.64. С.15. 3 Там же. Т.72. С.8. 1 Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н. Толстого. Новосибирск, 1978. С.128. 1 Бабаев Э.Г. «Анна Каренина» Л.Н.Толстого. М.,1978. С.49. 1 Там же. 2 Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н.Толстого. С.129. 3 Соловьев В.С. Чтения о богочеловечестве. Духовные основы жизни. Минск, 1999. С.499. 1 Ермилов.В. Роман Л.Н. Толстого «Анна Каренина». М., 1963. С.95. 1 Щукалин В.В. Мифы русского народа. Екатеринбург, 1995. С.118. 1 Виноградов И.И. Критический анализ религиозно-философских взглядов
Л.Н. Толстого. М. Знание, 1981. С.34. 2 Толстой С.М. Толстой и Толстые // Неизвестный Толстой в архивах России и США. М., 1994. С.460. 1 Купреянова Е.Н. «Война и мир» и «Анна Каренина» Льва Толстого» // История русского романа. В 2 т. С.335. 1 Ермилов В. Роман Л.Н. Толстого «Анна Каренина». М., 1963. С.27. 1 Билинкес Я.Г. О творчестве Л.Н.Толстого. Л., 1959. С.309. 1 Новый завет. Московская патриархия, 1988. С. 342. 1 Тендряков В.Ф. Божественное и человеческое Льва Толстого // Л.Н.Толстой и русская литературная общественная мысль. Л., 1979. С.288. 1 Галаган Г.Я. Л.Н.Толстой. Художественно-этические искания. Л.,1981. С.135. 1 Мардов И. Отмщение и воздаяние // Вопросы литературы, 1998. № 6-7. С.144. 2 Толстой Л.Н. Т. 45. С. 199. 1 Купреянова Е.Н. Структура и эволюция типического характера в системе русского и французского реализма; «Мадам Бовари» Флобера и «Анна Каренина» Толстого // Купреянова Е.Н., Макогоненко Г.П. Национальное своеобразие русской литературы. Л., 1976. С.351. 2 Жураковский Е. Супружеское счастье (у Льва Толстого и его современников). М., 1903. С.12. 3 Толстой Л.Н. Т.61. С.231-234. 1 Толстой в 70-е годы увлекался учением А. Шопенгауэра; См. Эйхенбаум Б. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л.,1974. С.170. 2 Соловьев А.Е. Отрицает ли Толстой семью и брак (по поводу «Крейцеровой сонаты»). М., 1993. С.261-269. 1 Соловьев А.Е. Отрицает ли Толстой семью и брак. Послесловие к «Крейцеровой сонате». М.,1893. С.165. 2 Коста Солев. За что и почему Толстой полюбил «Душечку» (новое о Толстовской версии чеховского рассказа) // Молодые исследователи Чехова. М., 1998. С.298. 1 Громека М.С.Критический этюд по поводу романа «Анна Каренина». 6-е изд. М., 1881. 1 Денисова Э.И. Образы «света» и «тьмы» в романе «Анна Каренина» // Яснополянский сборник. 1980. Тула, 1981. С.103. 2 Хайнади Золтан. О природе трагического в романе «Анна Каренина» Толстого: Автореф. дис... канд. филолог. наук. М., 1980. С.15. 3 Фролов И.Г. О жизни смерти и бессмертии // Вопросы философии. № 2. 1983. C.52-64. 4 Живолупова Н.В. Смысловой комплекс «Жизнь – смерть – бессмертие» в художественом сознании трех русских писателей (Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, А.П. Чехов) // Жизнь. Смерть. Бессмертие: Мат. науч. конф. СПб., 1993. 1 Критическая литература о произведениях Л.Н. Толстого. М., 1903. Ч.8. С.199. 2 Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 476 с. 3 Страхов Н.Н. Толки о Толстом. М.,1883. С.103. 4 1 Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 476 с. 2 Мардов И. Отмщение и воздаяние // Вопросы литературы. 1998. № 6. С. 153. 1 Там же. 2
3 Мардов И. Отмщение и воздаяние // Вопросы литературы. 1998. №6. С.154. 4 Там же. 1 Мардов И. Отмщение и воздаяние // Вопросы литературы. 1998. № 6. С. 155. 1 Мардов И. Отмщение и воздаяние // Вопросы литературы. 1998. №6. С.158. 2 Толстовский музей. Переписка Толстого со Страховым. 1870-1894. СПб., 1914. Т.2. С.138. 1 Апостолов Н.Н. Жизнь гениев. Живой Толстой. СПб., 1995. С.112. 1 Переписка Л.Н. Толстого со Страховым. СПб, 1914. С.83. 1 Агафья Михайловна (1812-1896) бывшая горничная бабки Толстого Пелагеи Николаевны (из записок И.М. Ивакина) // Неизвестный Толстой в архивах России и США. С. 120; Толстой вводит Агафью Михайловну в роман в качестве экономки в доме Левина... 1 Семейная хроника. Ильи и Светланы Толстых // «Ясная Поляна» 1997. № 2.
С.137. Рафаил Алексеевич Писарев (1850-1906) стал прототипом Васеньки Весловского. 1 Литературное наследство. Т. 37-38. С. 223-224. 1 Соловьев В.С. Чтения о богочеловеке. Духовные основы жизни. Минск, 1999. С. 265. 1 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. В 90 т. (Юбилейное). М., 1939. Т.20. С.370. 1 Горький А.М. Цитируется по статье А.С. Бушмина «Салтыков-Щедрин» // История всемирной литературы. М., 1991. Т. 7. С.99. 2 Макашин С.А. Салтыков-Щедрин. Последние годы. 1875-1889. Биография. М.,1989. С.223. 1 Макашин С.А. Салтыков-Щедрин. Последние годы жизни: Биография. М.,1989. С. 420.

«О еже ниспослатися им любве совершенней...»

Чтобы понять какой мучительный путь вел Левина и Кити к свадьбе, нужно прочить все произведение Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина» и, наверное, не единожды. Но приводим для Вашего внимания радостный и желанный итог треволнений и скитаний двух любящих сердец. Свадьба.

Автор называет невесту с женихом не новобрачными, не молодоженами, а «новоневестными». Они взволнованы и полны трепета.
Сегодня бы эта сцена называлась бы венчанием, но тогда этот обряд приравнивался к свадьбе, ведь не было государственных органов для записи гражданского состояния (то есть ЗАГСов). Информация о создании новой семьи заносилась в церковные книги.
В храме все, думается, наполнено духовностью, смирением, светлой мыслью. Это должно проникать и в сердца людей. Однако дам в венчание по-прежнему беспокоят шляпки, мужчин — десять рублей разница необожженных от обожженных. То есть все пребывают в венчание, не смотря на эмоции, чувства, переживания в довольно-таки повседневном, бытовом расположении духа. Чего не скажешь о женихе и невесте. Конечно, представить можно: о чем они думают там — перед алтарем, но угадать точно — невозможно.
Смятение, страх сделать что-то неправильно, нежнейшее счастье... Только новоневестные знают это по-настоящему!

Елена Калужина

Лев Николаевич Толстой

Анна Каренина

* ЧАСТЬ ПЯТАЯ *

III

Толпа народа, в особенности женщин, окружала освещенную для свадьбы
церковь. Те, которые не успели проникнуть в средину, толпились около окон,
толкаясь, споря и заглядывая сквозь решетки.
Больше двадцати карет уже были расставлены жандармами вдоль по улице.
Полицейский офицер, пренебрегая морозом, стоял у входа, сияя своим мундиром.
Беспрестанно подъезжали еще экипажи, и то дамы в цветах с поднятыми
шлейфами, то мужчины, снимая кепи или черную шляпу, вступали в церковь. В
самой церкви уже были зажжены обе люстры и все свечи у местных образов.
Золотое сияние на красном фоне иконостаса, и золоченая резьба икон, и
серебро паникадил и подсвечников, и плиты пола, и коврики, и хоругви вверху
у клиросов, и ступеньки амвона, и старые почерневшие книги, и подрясники, и
стихари - все было залито светом. На правой стороне теплой церкви, в толпе
фраков и белых галстуков, мундиров и штофов, бархата, атласа, волос, цветов,
обнаженных плеч и рук и высоких перчаток, шел сдержанный и оживленный говор,
странно отдававшийся в высоком куполе. Каждый раз, как раздавался писк
отворяемой двери, говор в толпе затихал, и все оглядывались, ожидая видеть
входящих жениха и невесту. Но дверь уже отворялась более чем десять раз, и
каждый раз это был или запоздавший гость или гостья, присоединявшиеся к
кружку званых, направо, или зрительница, обманувшая или умилостивившая
полицейского офицера, присоединявшаяся к чужой толпе, налево. И родные и
посторонние уже прошли чрез все фазы ожидания.
Сначала полагали, что жених с невестой сию минуту приедут, не
приписывая никакого значения этому запозданию. Потом стали чаще и чаще
поглядывать на дверь, поговаривая о том, что не случилось ли чего-нибудь.
Потом это опоздание стало уже неловко, и родные и гости старались делать
вид, что они не думают о женихе и заняты своим разговором.
Протодьякон, как бы напоминая о ценности своего времени, нетерпеливо
покашливал, заставляя дрожать стекла в окнах. На клиросе слышны были то
пробы голосов, то сморкание соскучившихся певчих. Священник беспрестанно
высылал то дьячка, то дьякона узнать, не приехал ли жених, и сам, в лиловой
рясе и шитом поясе, чаще и чаще выходил к боковым дверям, ожидая жениха.
Наконец одна из дам, взглянув на часы, сказала: "Однако это странно!" - и
все гости пришли в беспокойство и стали громко выражать свое удивление и
неудовольствие. Один из шаферов поехал узнать, что случилось. Кити в это
время, давно уже совсем готовая, в белом платье, длинном вуале и венке
померанцевых цветов, с посаженой матерью и сестрой Львовой стояла в зале
щербацкого дома и смотрела в окно, тщетно ожидая уже более получаса известия
от своего шафера о приезде жениха в церковь.
Левин же между тем в панталонах, но без жилета и фрака ходил взад и
вперед по своему нумеру, беспрестанно высовываясь в дверь и оглядывая
коридор. Но в коридоре не видно было того, кого он ожидал, и он, с отчаянием
возвращаясь и взмахивая руками, относился к спокойно курившему Степану
Аркадьичу.
- Был ли когда-нибудь человек в таком ужасном дурацком положении! -
говорил он.
- Да, глупо, - подтвердил Степан Аркадьич, смягчительно улыбаясь. - Но
успокойся, сейчас привезут.
Нет, как же! - со сдержанным бешенством говорил Левин. - И эти дурацкие
открытые жилеты! Невозможно! - говорил он, глядя на измятый перед своей
рубашки. - И что как вещи увезли уже на железную дорогу!- вскрикнул он с
отчаянием.
- Тогда мою наденешь.
- И давно бы так надо.
- Нехорошо быть смешным... Погоди! образуется.
Дело было в том, что, когда Левин потребовал одеваться, Кузьма, старый
слуга Левина, принес фрак, жилет и все, что нужно было.
- А рубашка!- вскрикнул Левин.
- Рубашка на вас, - с спокойной улыбкой ответил Кузьма.
Рубашки чистой Кузьма не догадался оставить, и, получив приказанье все
уложить и свезти к Щербацким, от которых в нынешний же вечер уезжали
молодые, он так и сделал, уложив все, кроме фрачной пары. Рубашка, надетая с
утра, была измята и невозможна с открытой модой жилетов. Посылать к
Щербацким было далеко. Послали купить рубашку. Лакей вернулся: все заперто -
воскресенье. Послали к Степану Аркадьичу, привезли рубашку; она была
невозможно широка и коротка. Послали, наконец, к Щербацким разложить вещи.
Жениха ждали в церкви, а он, как запертый в клетке зверь, ходил по комнате,
выглядывая в коридор и с ужасом и отчаянием вспоминая, что он наговорил Кити
и что она может теперь думать.
Наконец виноватый Кузьма, насилу переводя дух, влетел в комнату с
рубашкой.
- Только застал. Уж на ломового поднимали, - сказал Кузьма.
Через три минуты, не глядя на часы, чтобы не растравлять раны, Левин
бегом бежал по коридору.
- Уж этим не поможешь, - говорил Степан Аркадьич с улыбкой, неторопливо
поспешая за ним. - Образуется, образуется... - говорю тебе.

IV

Приехали! - Вот он! - Который? - Помоложе-то, что ль? - а она-то,
матушка, ни жива ни мертва!- заговорили в толпе, когда Левин, встретив
невесту у подъезда, с нею вместе вошел в церковь.
Степан Аркадьич рассказал жене причину замедления, и гости, улыбаясь,
перешептывались между собой. Левин ничего и никого не замечал; он, не
спуская глаз, смотрел на свою невесту.
Все говорили, что она очень подурнела в эти последние дни и была под
венцом далеко не так хороша, как обыкновенно; но Левин не находил этого. Он
смотрел на ее высокую прическу с длинным белым вуалем и белыми цветами, на
высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший с боков
и открывавший спереди ее длинную шею, и поразительно тонкую талию, и ему
казалось, что она была лучше, чем когда-нибудь, - не потому, чтоб эти цветы,
этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к ее
красоте, но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда,
выражение ее милого лица, ее взгляда, ее губ были все тем же ее особенным
выражением невинной правдивости.
- Я думала уже, что ты хотел бежать, - сказала она и улыбнулась ему.
- Так глупо, что" со мной случилось, совестно говорить! - сказал он,
краснея, и должен был обратиться к подошедшему Сергею Ивановичу.
- Хороша твоя история с рубашкой! - сказал Сергей Иваныч, покачивая
головой и улыбаясь.
- Да, да, - отвечал Левин, не понимая, о чем ему говорят.
- Ну, Костя, теперь надо решить, - сказал Степан Аркадьич с
притворно-испуганным видом, - важный вопрос. Ты именно теперь в состоянии
оценить всю важность его. У меня спрашивают: обожженные ли свечи зажечь, или
необожженные? Разница десять рублей, - присовокупил он, собирая губы в
улыбку. - Я решил, но боюсь, что ты не изъявишь согласия.
Левин понял, что это была шутка, но не мог улыбнуться.
- Так как же? необожженные или обожженные? вот вопрос.
- Да,да! необожженные.
- Ну, я очень рад. Вопрос решен!- сказал Степан Аркадьич, улыбаясь. -
Однако как глупеют люди в этом положении, - сказал он Чирикову, когда Левин,
растерянно поглядев на него, подвинулся к невесте.
- Смотри, Кити, первая стань на ковер, - сказала графиня Нордстон,
подходя. - Хороши вы! - обратилась она к Левину.
- Что, не страшно? - сказала Марья Дмитриевна, старая тетка.
- Тебе не свежо ли? Ты бледна. Постой, нагнись!- сказала сестра Кити,
Львова, и, округлив свои полные прекрасные руки, с улыбкою поправила ей
цветы на голове.
Долли подошла, хотела сказать что-то, но не могла выговорить, заплакала
и неестественно засмеялась.
Кити смотрела на всех такими же отсутствующими глазами, как и Левин. На
все обращенные к ней речи она могла отвечать только улыбкой счастья, которая
теперь была ей так естественна.
Между тем церковнослужители облачились,и священник с дьяконом вышли к
аналою, стоявшему в притворе церкви. Священник обратился к Левину, что-то
сказав. Левин не расслушал того, что сказал священник.
- Берите за руку невесту и ведите, - сказал шафер Левину.
Долго Левин не мог понять, чего от него требовали. Долго поправляли его
и хотели уже бросить, - потому что он брал все не тою рукой или не за ту
руку, - когда он понял, наконец, что надо было правою рукой, не переменяя
положения, взять ее за правую же руку. Когда он, наконец, взял невесту за
руку, как надо было, священник прошел несколько шагов впереди их и
остановился у аналоя. Толпа родных и знакомых, жужжа говором и шурша
шлейфами, подвинулась за ними. Кто-то, нагнувшись, поправил шлейф невесты. В
церкви стало так тихо, что слышалось падение капель воска.
Старичок священник, в камилавке, с блестящими серебром седыми прядями
волос, разобранными на две стороны за ушами, выпростав маленькие старческие
руки из-под тяжелой серебряной с золотым крестом на спине ризы, перебирал
что-то у аналоя.
Степан Аркадьич осторожно подошел к нему, пошептал что-то и, подмигнув
Левину, зашел опять назад.
Священник зажег две украшенные цветами свечи, держа их боком в левой
руке, так что воск капал с них медленно, и повернулся лицом к новоневестным.
Священник был тот же самый, который исповедовал Левина. Он посмотрел усталым
и грустным взглядом на жениха и невесту, вздохнул и, выпростав из-под ризы
правую руку, благословил ею жениха и так же, но с оттенком осторожной
нежности, наложил сложенные персты на склоненную голову Кити. Потом он подал
им свечи и, взяв кадило, медленно отошел от них.
"Неужели это правда?" - подумал Левин и оглянулся на невесту. Ему
несколько сверху виднелся ее профиль, и по чуть заметному движению ее губ и
ресниц он знал, что она почувствовала его взгляд. Она не оглянулась, но
высокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к ее розовому
маленькому уху. Он видел, что вздох остановился в ее груди и задрожала
маленькая рука в высокой перчатке, державшая свечу.
Вся суета рубашки, опоздания, разговор с знакомыми, родными, их
неудовольствие, его смешное положение - все вдруг исчезло, и ему стало
радостно и страшно.
Красивый рослый протодьякон в серебряном стихаре, со стоящими по
сторонам расчесанными завитыми кудрями, бойко выступил вперед и, привычным
жестом приподняв на двух пальцах орарь, остановился против священника.
"Бла-го-сло-ви, вла-дыко!" - медленно один за другим, колебля волны
воздуха, раздались торжественные звуки.
"Благословен бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков", - смиренно
и певуче ответил старичок священник, продолжая перебирать что-то на аналое.
И, наполняя всю церковь от окон до сводов, стройно и широко поднялся,
усилился, остановился на мгновение и тихо замер полный аккорд невидимого
клира.
Молились, как и всегда, о свышнем мире и спасении, о синоде, о
государе; молились и о ныне обручающихся рабе божием Константине и
Екатерине.
"О еже ниспослатися им любве совершенней, мирней и помощи, господу
помолимся", - как бы дышала вся церковь голосом протодьякона.
Левин слушал слова, и они поражали его. "Как они догадались, что
помощи, именно помощи? - думал он, вспоминая все свои недавние страхи и сом-
нения. - Что я знаю? Что я могу в этом страшном деле, - думал он, - без
помощи? Именно помощи мне нужно теперь".
Когда дьякон кончил ектенью, священник обратился к обручавшимся с
книгой:
- "Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, - читал он кротким
певучим голосом, - и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый
Исаака и Ревекку, наследники я твоего обетования показавый: сам благослови и
рабы твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я на всякое дело благое.
Яко милостивый и человеколюбец бог еси, и тебе славу воссылаем, отцу, и
сыну, и святому духу, ныне и присно и во веки веков". - "А-аминь", - опять
разлился в воздухе невидимый хор.
"Расстоящияся собравый в соединение и союз любве положивый", - как
глубокомысленны эти слова и как соответственны тому, что чувствуешь в эту
минуту! - думал Левин. - Чувствует ли она то же, что я?"
И, оглянувшись, он встретил ее взгляд.
И по выражению этого взгляда он заключил, что она понимала то же, что и
он. Но это было неправда; она совсем почти не понимала слов службы и даже не
слушала их во время обручения. Она не могла слушать и понимать их: так
сильно было одно то чувство, которое наполняло ее душу и все более и более
усиливалось. Чувство это была радость полного совершения того, что уже
полтора месяца совершилось в ее душе и что в продолжение всех этих шести
недель радовало и мучало ее. В душе ее в тот день, как она в своем
коричневом платье в зале арбатского дома подошла к нему молча и отдалась
ему, - в душе ее в этот день и час совершился полный разрыв со всею прежнею
жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей
жизнь, в действительности же продолжалась старая. Эти шесть недель были
самое блаженное и самое мучительное для нее время. Вся жизнь ее, все
желания, надежды были сосредоточены на одном этом непонятном еще для нее
человеке, с которым связывало ее какое-то еще более непонятное, чем сам
человек, то сближающее, то отталкивающее чувство, а вместе с тем она
продолжала жить в условиях прежней жизни. Живя старою жизнью, она ужасалась
на себя, на свое полное непреодолимое равнодушие ко всему своему прошедшему:
к вещам, к привычкам, к людям, любившим и любящим ее, к огорченной этим
равнодушием матери, к милому, прежде больше всего на свете любимому нежному
отцу. То она ужасалась на это равнодушие, то радовалась тому, что привело ее
к этому равнодушию. Ни думать, ни желать она ничего не могла вне жизни с
этим человеком; но этой новой жизни еще не было, и она не могла себе даже
представить ее ясно. Было одно ожидание - страх и радость нового и
неизвестного. И теперь вот-вот ожидание, и неизвестность, и раскаяние в
отречении от прежней жизни - все кончится, и начнется новое. Это новое не
могло быть не страшно по своей неизвестности; но страшно или не страшно -
оно уже совершилось еще шесть недель тому назад в ее душе; теперь же только
освящалось то, что давно уже сделалось в ее душе.
Повернувшись опять к аналою, священник с трудом поймал маленькое кольцо
Кити и, потребовав руку Левина, надел на первый сустав его пальца.
"Обручается раб божий Константин рабе божией Екатерине". И, надев большое
кольцо на розовый, маленький, жалкий своею слабостью палец Кити, священник
проговорил то же.
Несколько раз обручаемые хотели догадаться, что надо сделать, и каждый
раз ошибались, и священник шепотом поправлял их. Наконец, сделав, что нужно
было, перекрестив их кольцами, он опять передал Кити большое, а Левину
маленькое; опять они запутались и два раза передавали кольцо из руки в руку,
и все-таки выходило не то, что требовалось.
Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперед поправить их.
Произошло замешательство, шепот и улыбки, но торжественно-умиленное
выражение на лицах обручаемых не изменилось; напротив, путаясь руками, они
смотрели серьезнее и торжественнее, чем прежде, и улыбка, с которою Степан
Аркадьич шепнул, чтобы теперь каждый надел свое кольцо, невольно замерла у
него на губах. Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их.
- "Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, - читал священник
вслед за переменой колец, - от тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в
восприятие рода человеча. Сам убо, господи боже наш, пославый истину на
наследие твое и обетование твое, на рабы твоя отцы наша, в коемждо роде и
роде, избранныя твоя: призри на раба твоего Константина и на рабу твою
Екатерину и утверди обручение их в вере, и единомыслии, и истине, и
любви..."
Левин чувствовал все более и более, что все его мысли о женитьбе, его
мечты о том, как он устроит свою жизнь, - что все это было ребячество и что
это что-то такое, чего он не понимал до сих пор и теперь еще менее понимает,
хотя это и совершается над ним; в груди его все выше и выше поднимались
содрогания, и непокорные слезы выступали ему на глаза.

V

В церкви была вся Москва, родные и знакомые. И во время обряда
обручения, в блестящем освещении церкви, в кругу разряженных женщин, девушек
и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично-тихий
говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были
поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их
священнодействия.
В кружке самом близком к невесте были ее две сестры: Долли и старшая,
спокойная красавица Львова, приехавшая из-за границы.
- Что же это Мари в лиловом, точно черное, на свадьбу? - говорила
Корсунская.
- С ее светом лица одно спасенье... - отвечала Друбецкая. - Я
удивляюсь, зачем они вечером сделали свадьбу. Это купечество...
- Красивее. Я тоже венчалась вечером, - отвечала Корсунская и
вздохнула, вспомнив о том, как мила она была в этот день, как смешно был
влюблен ее муж и как теперь все другое.
- Говорят, что кто больше десяти раз бывает шафером, тот не женится; я
хотел десятый быть, чтобы застраховать себя, но место было занято, - говорил
граф Синявин хорошенькой княжне Чарской, которая имела на него виды.
Чарская отвечала ему только улыбкой. Она смотрела на Кити, думая о том,
как и когда она будет стоять с графом Синявиным в положении Кити и как она
тогда напомнит ему его теперешнюю шутку.
Щербацкий говорил старой фрейлине Николаевой, что он намерен надеть
венец на шиньон Кити, чтоб она была счастлива.
- Не надо было надевать шиньона, - отвечала Николаева, давно решившая,
что если старый вдовец, которого она ловила, женится на ней, то свадьба
будет самая простая. - Я не люблю этот фаст.
Сергей Иванович говорил с Дарьей Дмитриевной, шутя уверяя ее, что
обычай уезжать после свадьбы распространяется потому, что новобрачным всегда
бывает несколько совестно.
- Брат ваш может гордиться. Она чудо как мила. Я думаю, вам завидно?
- Я уже это пережил, Дарья Дмитриевна, - отвечал он, и лицо его
неожиданно приняло грустное и серьезное выражение.
Степан Аркадьич рассказывал свояченице свой каламбур о разводе.
- Надо поправить венок, - отвечала она, не слушая его.
- Как жаль, что она так подурнела, - говорила графиня Нордстон Львовой.
- А все-таки он не сто"ит ее пальца. Не правда ли?
- Нет, он мне очень нравится. Не оттого, что он будущий beaufrere,
-отвечала Львова. - И как он хорошо себя держит! А это так трудно держать
себя хорошо в этом положении - не быть смешным. А он не смешон, не натянут,
он видно, что тронут.
- Кажется, вы ждали этого?
- Почти. Она всегда его любила.
- Ну, будем смотреть, кто из них прежде станет на ковер. Я советовала
Кити.
- Все равно, - отвечала Львова, - мы все покорные жены, это у нас в
породе.
- А я так нарочно первая стала с Васильем. А вы, Долли?
Долли стояла подле них, слышала их, но не отвечала. Она была
растрогана. Слезы стояли у ней в глазах, и она не могла бы ничего сказать,
не расплакавшись.Она радовалась на Кити и Левина; возвращаясь мыслью к своей
свадьбе, она взглядывала на сияющего Степана Аркадьича, забывала все
настоящее и помнила только свою первую невинную любовь. Она вспоминала не
одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она вспомнила о них в то
единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли
под венцом с любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и
вступая в таинственное будущее.В числе этих всех невест, которые приходили
ей на память, она вспомнила и свою милую Анну, подробности о предполагаемом
разводе которой она недавно слышала. И она также, чистая, стояла в
померанцевых цветах и вуале. А теперь что?
- Ужасно странно, - проговорила она.
Не одни сестры, приятельницы и родные следили за всеми подробностями
священнодействия; посторонние женщины, зрительницы, с волнением,
захватывающим дыхание, следили, боясь упустить каждое движение, выражение
лица жениха и невесты и с досадой не отвечали и часто не слыхали речей
равнодушных мужчин, делавших шутливые или посторонние замечания.
- Что же так заплакана? Или поневоле идет?
- Чего же поневоле за такого молодца? Князь, что ли?
- А это сестра в белом атласе? Ну, слушай, как рявкнет дьякон: "Да
боится своего мужа".
- Чудовские?
- Синодальные.
- Я лакея спрашивала. Говорит, сейчас везет к себе в вотчину. Богат
страсть, говорят. Затем и выдали.
- Нет, парочка хороша.
- А вот вы спорили, Марья Власьевна, что карналины в отлет носят.
Глянь-ка у той в пюсовом, посланница, говорят, с каким подбором... Так, и
опять этак.
- Экая милочка невеста-то, как овечка убранная! А как ни говорите,
жалко нашу сестру. Так говорилось в толпе зрительниц, успевших проскочить в
двери церкви.

VI

Когда обряд обручения окончился, церковнослужитель постлал пред аналоем
в середине церкви кусок розовой шелковой ткани, хор запел искусный и сложный
псалом, в котором бас и тенор перекликались между собой, и священник,
оборотившись, указал обрученным на разостланный розовый кусок ткани. Как ни
часто и много слушали оба о примете, что кто первый ступит на ковер, тот
будет главой в семье, ни Левин, ни Кити не могли об этом вспомнить, когда
они сделали эти несколько шагов. Они не слышали и громких замечаний и споров
о том, что, по наблюдению одних, он стал прежде, по мнению других, оба
вместе.
После обычных вопросов о желании их вступить в брак, и не обещались ли
они другим, и их странно для них самих звучавших ответов началась новая
служба. Кити слушала слова молитвы, желая понять их смысл, но не могла.
Чувство торжества и светлой радости по мере совершения обряда все больше и
больше переполняло ее душу и лишало ее возможности внимания.
Молились "о еже податися им целомудрию и плоду чрева на пользу, о еже
возвеселитися им видением сынов и дщерей". Упоминалось о том, что бог
сотворил жену из ребра Адама, и "сего ради оставит человек отца и матерь и
прилепится к жене, будет два в плоть едину", и что "тайна сия велика есть";
просили, чтобы бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке,
Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны сынов своих. "Все это было
прекрасно, - думала Кити, слушая эти слова, - все это и не может быть
иначе", - и улыбка радости, сообщавшаяся невольно всем смотревшим на нее,
сияла на ее просветлевшем лице.
- Наденьте совсем! - послышались советы, когда священник надел на них
венцы и Щербацкий, дрожа рукою в трехпуговичной перчатке, держал высоко
венец над ее головой.
- Наденьте!- прошептала она улыбаясь.
Левин оглянулся на нее и был поражен тем радостным сиянием, которое
было на ее лице; и чувство это невольно сообщилось ему. Ему стало, так же
как и ей, светло и весело.
Им весело было слушать чтение послания апостольского и раскат голоса
протодьякона при последнем стихе, ожидаемый с таким нетерпением постороннею
публикой. Весело было пить из плоской чаши теплое красное вино с водой, и
стало еще веселее, когда священник, откинув ризу и взяв их обе руки в свою,
повел их при порывах баса, выводившего "Исаие ликуй", вокруг аналоя.
Щербацкий и Чириков, поддерживавшие венцы, путаясь в шлейфе невесты, тоже
улыбаясь и радуясь чему-то, то отставали, то натыкались на венчаемых при
остановках священника. Искра радости, зажегшаяся в Кити, казалось,
сообщилась всем бывшим в церкви. Левину казалось, что и священнику и
дьякону, так же как и ему, хотелось улыбаться.
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил
молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою.
Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице.
Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли.
Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо
сказал:
- Поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа, - и взял у них из рук свечи.
Левин поцеловал с осторожностью ее улыбавшиеся губы, подал ей руку и,
ощущая новую, странную близость, пошел из церкви. Он не верил, не мог
верить, что это была правда. Только когда встречались их удивленные и робкие
взгляды, он верил этому, потому что чувствовал, что они уже были одно.
После ужина в ту же ночь молодые уехали в деревню.

Книга Льва Толстого «Анна Каренина» , без сомнения является шедевром мировой литературы. Эта книга не оставила равнодушным и меня. Я надеюсь, что написанный мной очерк даст вам пищу для размышлений и поможет взглянуть на эту книгу под другим углом.

Возможно, многие, прочитав «Анну Каренину», увидели в этой книге красивую историю о любви (между Вронским и Анной) и её трагическом конце. Но я не разделяю подобного мнения и ниже я изложу другой взгляд на эту книгу, который поможет проникнуться глубокими идеями, которые были заложены автором.

Реалистичность взгляда Толстого на вопросы взаимоотношений людей между собой проявляется в описании им чувств, ожиданий, поведения героев романа. В книге автор больше уделяет внимания типичным заблуждениям и ошибкам людей, не понимающих, что есть настоящая любовь. Начнём с центрального примера: Анна и Вронский . Как я уже сказал, многие увидели в их взаимоотношениях настоящую любовь. Но, на самом деле, Толстой очень хорошо изобразил такие чувства, которые лучше назвать страстью или влюблённостью. По статистике, такие чувства редко длятся более двух лет. И в случае Анны и Вронского мы наблюдаем, что их счастье, когда они наконец соединились, действительно продлилось не так уж и долго. Вронский начал остывать, Анна начала становиться настолько себялюбивой, что стала ревновать Вронского ко всему, что движется (еще один признак отсутствия любви). И, что примечательно, она совсем не любит свою дочку, рождённую от Вронского, которого она якобы любит, но в то же время любит сына от нелюбимого мужа. Многие, читая книгу, могли решить, что на месте Анны они поступили бы так же. Чтобы немного охладить этот пыл, Толстой описывает приезд Долли к Анне. По началу Долли даже начала завидовать Анне, думая, что та наслаждается новой жизнью, но хватило одного дня, проведенного с Анной и Вронским, чтобы Долли изменила свои мысли на противоположные и с нетерпением желала вернуться.

Еще один пример взаимоотношений – это Левин и Китти . Тут всё не так трагично, как в случае с Анной, что, отчасти объясняется законностью отношений между ними. Если вы думаете, что сейчас я скажу, что это пример настоящей любви, то вы ошибетесь. И здесь Толстой показал пример влюбленности. Если внимательно читать книгу, то там описываются чувства Левина до свадьбы (период влюбленности). Толстой описывает оптимизм Левина по поводу того, что у него всё будет не так, как у других, что их взаимоотношения с Кити будут идеальными. Но вскоре мы читаем о разочаровании Левина, т. к. его надежды не оправдались: Толстой описывает несколько конфликтов между Левиным и Кити, которых, по мнению Левина, просто не могло быть между ними.

У кого-то может возникнуть справедливый вопрос: а что насчёт настоящей любви? Есть ли в этом романе пример того, что значит настоящая любовь? И такой пример действительно есть, но он с такой скоростью проскакивает в романе, что большинство его могли просто не заметить. Можно сказать, что этот пример заключён в одном единственном предложении, но это предложение заключает в себе глубокий смысл, который я постараюсь раскрыть.

Итак, вспомним еще одного героя этого романа. Этим героем является Серпуховской . Возможно кто-то уже и не помнит, кто это такой. Это и не удивительно, так как он появляется в книге только на нескольких страницах. Но это короткое появление ничуть не уменьшает значимости того, что оно в себе несёт. Итак, Серпуховской – это Вронского «товарищ с детства, одного круга, одного общества и товарищ по корпусу» . Основное внимание ему уделено в части третьей главах XX-XXI романа. В XXI главе происходит диалог между ним и Вронским и Серпуховской произносит такую фразу: «Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою жену (как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи».

Итак, что скрывается под этим высказыванием? Начнём по-порядку со слов «узнав одну свою жену» . Некоторым эти слова могут показаться странными. Если бы мы спросили у женатых мужчин, знают ли они свою жену, то в большинстве случаев ответ был бы утвердительным. Возможно даже кто-то бы сказал, что это глупый вопрос, т. к. он бы не женился, если бы не знал своей жены. Но эта фраза говорит о том, что перед тем, чтобы что-то произошло, нужно сперва узнать свою жену. Оказывается, можно быть женатым и не знать своей жены. Как-то в одном аудиосеминаре не тему брака и семьи, я услышал, как проводивший этот семинар сказал, что у него ушли годы только на то, чтобы изучить особенности интимной сферы своей жены, не говоря уже о всех остальных. Часто проблемы в семье начинаются тогда, когда кто-то один или оба супруга начинают считать, что они уже всё знают. Кто-то сказал, что семья – это как пожизненный институт, который оканчивается со смертью супругов. Из слов героя романа мы узнаём один из важных принципов счастливого брака: стремитесь постоянно узнавать того, с кем вы связали свою жизнь. Никогда не стоит останавливаться, брак – означает постоянный поиск того, как сделать вашу половинку более счастливой. Это и будет создавать любовь в ваших отношениях, которая с годами будет только увеличиваться, а не наоборот, как это бывает в противных случаях: сначала влюблённость, а затем её постепенное угасание.

Следует так же отметить, что в выражении используется именно слово «жена» , а не «женщина» или «девушка» . Строить отношения необходимо с человеком, с которым ты состоишь в законных отношениях. И желательно, чтобы это был один человек – «одну свою жену» .

Продолжается фраза словами «которую ты любишь» . Это очень важное условие. Во-первых, вы не сможете узнать свою жену, если не будете её любить, а во-вторых, вы должны её любить несмотря на то, что вы будете о ней узнавать. Есть хорошее высказывание о том, что любить по-настоящему – это значит не любить за что-то, а любить не смотря на что-то.

Ну и завершается высказывание словами «ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи» . Автор говорит нам, что настоящее достижение – это умение жить с одной женщиной – твоей женой, а не менять женщин, как перчатки. Ты будешь разбираться в женской натуре намного лучше, если сможешь всю жизнь счастливо прожить с одной твоей женой, а не сменив десятки партнёров. У известного голливудского актера Ричарда Гира как-то спросили, кто такой, по его мнению, настоящий любовник. Ответ актера был потрясающим. Он сказал, что настоящий любовник – это тот, кто на протяжении всей своей жизни смог доставлять удовольствие в постели лишь одному человеку и на протяжении всей жизни смог получать удовольствие от этого человека.

На самом деле, это не единственно доказательство того, что пример Серпуховского является примером настоящей любви. В романе мы так же читаем о его достижениях на службе – будучи ровесником Вронского он уже стал генералом, а так же о нем говорили «как о вновь поднимающейся звезде первой величины» . В диалоге с Вронским он так же говорит, что после женитьбы у него как бы освободились руки. И, хотя в романе Серпуховской прямо это не говорит, но по описанным событиям становится понятно, что его жена так же поступает весьма мудро. Она стала для мужа не обузой, а поддержкой, что, скорее всего и привело к успехам мужа в его деятельности. Есть такое выражение, что за каждым великим мужчиной стоит не менее великая женщина. Отчасти так оно и есть: многие ученые, бизнесмены, политики и другие известные люди добились успеха только потому, что у них были мудрые жены, которые поддерживали своих мужей даже тогда, когда у них опускались руки. И очень сложно тем мужьям, чьи жёны всё подвергают критике – это как получить удар с той стороны, с которой ты ожидал помощи и поддержки. И в итоге, отбив у своего мужа охоту чем-либо заниматься, они будут постоянно упрекать его в том, что он ничего не добился. Как-то я читал книгу человека, создавшего империю McDonald’s , и он описывал, что его жена постоянно была недовольна его действиями. И, читая, я понимал, как это усложняет его жизнь, как мешает ему реализовать себя. И я не сильно удивился, когда в итоге прочитал, что он развёлся со своей женой.

Итак, пример Серпуховского не просто является примером любви, но так же открывает перед читателем ряд принципов успешной семейной жизни, которые я постарался выделить и обосновать. И, как вы уже могли заметить, я не просто хочу раскрыть смысл романа Льва Толстого, но и стараюсь извлечь из него нечто, что может быть применено в реальной жизни и помочь в решении некоторых проблем.

Тема взаимоотношений полов – это не единственная тема романа, иначе, роман можно было бы закончить почти сразу после самоубийства Анны. В романе время от времени всплывают описания религиозных переживаний героев – Каренина, Кити, Левина и других. Наиболее интересными являются переживания Левина. Причем не потому, что они вступают в противоречие со всеми остальными, а потому, что для того, чтобы их описать, необходимо пережить их самому. Нельзя сказать, что Левин отрицал Бога , скорее он искал Его, но в то же время он хотел оставаться искренним с самим собой и с окружающими, прямо высказывая то, что он не испытывает таких религиозных переживаний, каких ожидали от него остальные. И те люди, которые в своей жизни по-настоящему ищут Бога, но в то же время честно признают отсутствие в себе каких-то религиозных предрассудков и догм, могут увидеть себя в описании образа Левина. Причем, переживания Левина описаны настолько точно, что, как я уже говорил, эти чувства необходимо было пережить, чтобы их описать. Поэтому можно предположить, что Толстой, в какой-то мере, в образе Левина описал свои собственные переживания. Так же это подтверждается тем фактом, что в истории Левина и Кити Толстой описал некоторые из своих воспоминаний из его собственной семейной жизни. Кроме того, написание романа происходило в период духовного кризиса Толстого и переоценки ценностей, что, скорее всего, и повлекло отражение Толстым своих переживаний в образе героя романа.

Перед своей свадьбой с Кити Левин пошёл на исповедь, где состоялся его диалог со священником. С ним, как и со всеми остальными, Левин старался быть предельно честным, говоря о своей вере. Тем не менее, заявления Левина нисколько не смутили священнослужителя. Там же священник задал ему ряд вопросов, на которые он не ответил, но твёрдо решил для себя, что нужно будет их решить. И Толстой не забыл о таком решении своего героя. В конце романа, уже после смерти Анны, описываются диалог Левина с простым мужиком Фёдором и вызванные в процессе диалога мысли и выводы.

Перед этим диалогом Толстой так же пишет про Левина: «В последнее время в Москве и в деревне, убедившись, что в материалистах он не найдет ответа, он перечитал и вновь прочел и Платона, и Спинозу, и Канта, и Шеллинга, и Гегеля, и Шопенгауера – тех философов, которые не материалистически объясняли жизнь» . Поскольку Толстой упоминает всех этих философов, он, судя по всему, так же был знаком с их взглядами. Однако не их взгляды дали Левину (и, скорее всего, Толстому) ответ на его поиски. Ответ он находит сам и в романе мы это читаем вскоре после диалога с Фёдором:

«Я искал ответа на мой вопрос. А ответа на мой вопрос не могла мне дать мысль, – она несоизмерима с вопросом. Ответ мне дала сама жизнь, в моем знании того, что хорошо и что дурно. А знание это я не приобрел ничем, но оно дано мне вместе со всеми, дано потому, что я ниоткуда не мог взять его.

Откуда взял я это? Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно».

Если кратко выразить смысл размышлений Левина, то можно сказать так: понятие добра – это не то, что приобретается человеком в процессе жизни, а то, что заложено в него Богом от рождения.

В процессе жизни это понятие добра может либо размыться, либо укрепиться, в зависимости от того, на основании чего человек будет строить свою жизнь. Укрепиться оно может при следовании христианским истинам и в следующей главе Левин указывает, что, начав разрушать христианские ценности, он будет подобен малому ребёнку и начнёт одновременно разрушать то, чем он живёт. В начале этой же главы описывается эпизод, из-за которого Левин сравнил себя с маленьким ребёнком. Я приведу этот отрывок целиком, так как он очень точно показывает нашу собственную наивность в отношении некоторых вопросов:

«И Левину вспомнилась недавняя сцена с Долли и ее детьми. Дети, оставшись одни, стали жарить малину на свечах и лить молоко фонтаном в рот. Мать, застав их на деле, при Левине стала внушать им, какого труда стоит большим то, что они разрушают, и то, что труд этот делается для них, что если они будут бить чашки, то им не из чего будет пить чай, а если будут разливать молоко, то им нечего будет есть и они умрут с голоду.

И Левина поразило то спокойное, унылое недоверие, с которым дети слушали эти слова матери. Они только были огорчены тем, что прекращена их занимательная игра, и не верили ни слову из того, что говорила мать. Они и не могли верить, потому что не могли себе представить всего объема того, чем они пользуются, и потому не могли представить себе, что то, что они разрушают, есть то самое, чем они живут.

А сейчас я снова вернусь к выводу Левина о понятии добра и, несмотря на то, что, по словам Левина, ответ ему дала не мысль, я хотел бы отметить, что вывод, к которому он пришёл, несколько пересекается со взглядами философа Рене Декарта , о котором в романе не упоминается. В своей работе «Размышления о первой философии» Рене Декарт обосновывает, что понятие о качествах и свойствах Бога в нас так же заложено Богом от рождения и не может быть приобретено в процессе развития.

Закончить свой очерк я хотел бы словами из романа, которые так же представляют из себя важный принцип, которым многие сегодня пренебрегают или считают не правильным. В романе он описан так: «Если добро имеет причину, оно уже не добро; если оно имеет последствие – награду, оно тоже не добро» . Объяснить этот принцип я хотел бы словами из Библии , сказанными Иисусом : «Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?» (Матфея 5:46). Другими словами, Иисус говорит, что даже грешник способен любить того, кто любит его, но награды достоин только тот, кто любит ненавидящих его и делает добро обижающим его. Это, кстати, один из тех принципов, которые будут развивать в нас понятие добра, о котором написал Толстой в своём романе и которые созидает нашу жизнь, а не разрушает её.

Примечание:

Кто-то может возразить, что тема взаимоотношений полов и тема религии – это не единственные темы романа, что присутствует так же тема государства и др. И я с этим соглашусь, но наиболее значительными мне представляются темы, описанные мной. Кроме того, выбранные мной темы так же можно было рассмотреть шире, чем это сделал я, но опять же я постарался акцентировать внимание только на тех моментах, которые представляются мне наиболее важными. Конечно, каждый может составить своё собственное мнение об этой книге, но я надеюсь, что для кого-то окажутся интересными и полезными те мысли, которые были изложены мной.

Едва ли не самое знаменитое изречение Толстого - зачин романа «Анна Каренина»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Оно широко цитируется и принимается за бесспорную мысль самого Толстого. Мне оно всегда казалось спорным, и я даже с трудом мог его запомнить: счастливые семьи похожи друг на друга или несчастливые? Несколько раз проверял по тексту, а потом опять забывал, настолько обратимы все части этого высказывания. Может быть, как провокативное начало романа, средство озадачить и удивить это и хорошо, но как мудрость вряд ли основательно. Разве обратное не более верно? Ведь главное в семейном счастье - это любовь, чувство само по себе редкое, а при условии взаимности - редкое в квадрате.

Толстой и его герои это понимают не хуже нас с вами. «Левин по этому случаю сообщил Егору свою мысль о том, что в бpаке главное дело любовь и что с любовью всегда будешь счастлив, потому что счастье бывает только в тебе самом».

Любовь - чувство более сложное и странное, чем нелюбовь, и в любви люди менее похожи друг на друга, чем в нелюбви (отчуждении, равнодушии), потому что именно любовь выявляет в каждом его самое «свое», единственное. То же и со счастьем, в основе которого любовь. Как счастливые могут быть похожи, если любящие благодаря любви столь непохожи? «…Счастье бывает только в тебе самом»

Поэтому и изобразить счастье гораздо труднее, оно снаружи непроницаемо. И вообще счастье - очень штучный продукт, оно всегда в розницу, а несчастье - оптом. Войны, кризисы, революции, землетрясения, цунами… И нет такой же внезапной причины всеобщего счастья, кроме как окончание совместных несчастий (победа в войне, выход из кризиса). А как было бы хорошо: цунами со знаком плюс, затопление счастьем всего побережья! Счастьеизвержение, счастьетрясение... Но - не бывает.

А главное, что ведь и в «Анне Карениной» есть только одна счастливая семья - Левин и Китти. И она-то в самом деле ни на кого не похожа. Между семьями, переживающими разлад (Каренины и Облонские), есть сходство: измена, ревность, охлаждение, отчаяние, ссоры, замыкание, попытка забыть и простить… Между супругами Карениными и Облонскими разыгрывается сходный сюжет: в трагической и банально-комической тональностях. А вот сюжет Левина с Китти остается неповторим, не отражается ни в чьих зеркалах. Неужели сам Толстой не понимал этого, так начиная роман (про похожесть счастливых семей) и так заканчивая его (непохожестью единственной счастливой семьи)?

Прекрасно понимал, вот хотя бы в этом пассаже про Левина:

«Он думал, что его сватовство не будет иметь ничего похожего на другие, что обычные условия сватовства испортят его особенное счастье; но кончилось тем, что он делал то же, что другие, и счастье его от этого только увеличивалось и делалось более и более особенным, не имевшим и не имеющим ничего подобного» (ч. 4, гл. 16).

Вот именно: человек делает то же, что и другие, а счастье его особенное, «не имеющее ничего подобного». Что же, Толстой противоречит себе?

Вот еще одна выдержка из романа: о том, как трудно дается счастье и как оно непохоже не только на счастье других, но и на свои собственные представления о счастье.

«Левин был женат третий месяц. Он был счастлив, но совсем не так, как ожидал. На каждом шагу он находил разочарование в прежних мечтах и новое неожиданное очарование. Левин был счастлив, но, вступив в семейную жизнь, он на каждом шагу видел, что это было совсем не то, что он воображал» (ч. 5, гл. 14).

Опять Толстой противоречит себе, изображая счастье столь непохожим дажена мысль о счастье? Не слишком ли много противоречий? Или сам зачин нужно понять как насмешку, на которую попадаются столь многие читатели? Толстой «подбрасывает» мысль, на которую легко купиться, и потом шаг за шагом, эпизод за эпизодом развенчивает, «демонтирует» ее.

Ведь очень многие попадаются и на пушкинскую, гораздо легче распознаваемую насмешку: «Блажен, кто смолоду был молод…» Посмотрите в Инете - этот стих цитируется около двух тысяч раз, и, как правило, одобрительно, как мысль самого автора, к которой читатель без оговорки присоединяется. И, лишь дойдя до строки «А в тридцать выгодно женат», внимательный читатель задумается, а что же Пушкин хотел сказать? Может быть, он... того… издевается над этим «молодым смолоду»?

Но у Пушкина переход «заздравия» в «заупокой» слишком явен, в пределах одной строфы. А у Толстого растянут на целый роман. Потому и не замечают двойного, иронического смысла зачина, что он очень медленно развертывается в повествовании о двух несчастных семьях и одной счастливой. И если уж большинство недочитали, вернее, недодумали одну строфу «Онегина», то романа Толстого тем более недодумывают. Дочитывают до левинского счастья, забывая сопоставить с начальным тезисом. А ведь достаточно даже дойти через несколько строк до ближайшего эпизода о том, как все смешалось в доме Облонских, чтобы почувствовать толстовскую насмешку. Сам же Стива прекрасно осознает: «Есть что-то тривиальное, пошлое в ухаживанье за своею гувернанткой». И потом, после сцены с Долли: «И как тривиально она кричала, - говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. - И, может быть, девушки слыхали! Ужасно тривиально, ужасно».

И это-то должно свидетельствовать, что каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, а не тривиальнейшим, наиобщим образом? Можно ли такую «мудрость» принимать за чистую монету, как выражение авторской мысли? А ведь уже больше века прошло - пора бы заметить, что зачин к «Анне Карениной» имеет оборотный смысл, что счастье, каким оно выступает в романе, гораздо более единственно, удивительно, невероятно, ни на что не похоже, чем все эти вполне типовые и даже тривиальные несчастья с предсказуемым исходом.

То, что зачин звучит как насмешка, не означает, что Толстой сознательно насмешничает над читателем. Допускаю, что начальная сентенция романа нейтральна по интонации, не ядовита, не задириста: мысль заведомо не утверждается и не отрицается, а просто проговаривается как то, что можно говорить или думать и что дальше подвергнется испытанию. Для меня очевидно, что это пример «чужого слова» в авторской речи Толстого или, во всяком случае, такого слова, которое чужеет, отстраняется Толстым по ходу романа. Это типичная сентенция в духе великосветской моральной философии. Такое могли бы изречь Ларошфуко или Лабрюйер. На худой конец это может быть мысль самого Стивы Облонского, который одновременно и жалеет о случившемся, и пытается утешить себя. Но испытания сюжетом и жизнью эта мысль не выдерживает.

Экслибрис, Независимая газета, 24.9.2009
http://exlibris.ng.ru/subject/2009-09-24/1_plus.html?mthree=1

Екатерина Щербацкая – героиня романа Л.Толстого «Анна Каренина». Кити – княжна, красивая молодая девушка из хорошей семьи, младшая сестра Долли Облонской, впоследствии жена Левина.

В начале романа Кити только начинает выходить в свет. Она мила, хороша собой, ей движет желание нравиться. Граф Вронский оказывает ей знаки внимания, и она увлекается красивым молодым человеком. В это же время К. Левин делает ей предложение, и она отказывается, не чувствуя особой привязанности к нему, но и не желая обижать.

Вскоре Вронский уезжает, так и не сделав Кити предложение. Она глубоко переживает предательство Вронского, чувствует себя брошенной и униженной. У Кити развивается глубокая депрессия, и родители увозят её за границу, чтобы поправить здоровье. Глубокое впечатление оказывает на Кити знакомство с воспитанницей госпожи Шталь, Варенькой. Благодаря Вареньке, для Кити открывается духовная жизнь, она чувствует в себе желание помогать страждущим и убогим. Она сравнивает себя с духовно возвышенной и самоотверженной Варенькой, пожертвовавшей своей любовью и нашедшей покой в служенье людям.

Из- заграницы Кити возвращается уже здоровой, хоть и не такой жизнерадостной как прежде. Судьба вновь сводит её с Левиным, на которого она теперь сморит совсем по-другому. Левин снова делает ей предложение, и она его принимает. После свадьбы она становится счастливой женой, во всем поддерживающей мужа. Она проявляет себя великолепной хозяйкой, устраивая быт молодой семьи. Кити великодушно и усердно ухаживает за больным братом Левина до самой его смерти. После рождения первенца, она становится ещё и заботливой матерью. В конце романа Кити живет счастливой жизнью с любимым мужем и сыном.

В образе Кити Щербацкой воплощены черты идеальной женщины-жены, как ее представлял сам Л. Толстой, красивой, одновременно с высокой чистой душой и умелой в бытовых вопросах.