Станция Зима: в гостях у поэта Евгения Евтушенко. На станции зима родился поэт евгений евтушенко

«Нас мало. Нас, может быть, четверо…» — звук 1960-х. Он ушел последним из этой блистательной четверки 1960-х, четверки поэтов стадиона «Лужники», четверки Политехнического, четверки, сотрясавшей стихами Триумфальную площадь у бронзовых штанин Маяковского. Роберт Рождественский—Андрей Вознесенский—Белла Ахмадулина… А 1 апреля 2017 года в США умер Евгений Александрович Евтушенко.

Эпоха 100-тысячных тиражей поэтических книг, эпоха «оттепели», гудевшая от споров нового поколения. Эпоха СССР с 7—8-классным образованием (так было в конце 1950-х), отчаянной бедности граждан, изношенности и неустроенности пространства, великих надежд. И блистательного поколения «детей войны», вломившихся в послесталинскую Россию — в физику и лирику. Они проросли везде — от Академгородка до «бульдозерных выставок». Они несли последнюю, еще молодую (как они сами) надежду на воплощение советской утопии. И Евтушенко, конечно, был их голосом. И шире всех в этой четверке видел страну — с Тверским бульваром, Бабьим Яром и Братской ГЭС. Как единое целое.

Кажется, лучшие его стихи написаны тогда, в 1960-х. Они хлестали щедро. Их одних достаточно, чтоб остаться в русской литературе. Когда-нибудь жестко отобранный (и при этом — очень большой по объему!) том лирики и поэм станет главной памятью о поэте, продолжившем Некрасова и Слуцкого.

Он мечтал сыграть Сирано. Он сам по себе был персонажем истории России ХХ века — и каким. Он блистательно знал русскую поэзию — и его «Строфы века» останутся среди лучших антологий.

…Лет двенадцать назад он зашел в редакцию «Новой». Подтянутый, седой, в синем пиджаке в розовую клетку, с перстнем на пальце. Разговор был блестящий. Конечно, его никто не записал.

Евгений Александрович глянул в мою сторону и, перебив сам себя, спросил:

— А вы, деушка, что в Серебряном веке любите?

— Варвару Малахиеву-Мирович, — мрачно буркнула я.

Остро сверкнул перстень. Еще острей и драгоценней — глаз.

— Хороший выбор… — и с полоборота, не выдохнув, он пошел читать цикл «Монастырское»(1915), который в те годы добывался только в Музее книги РГБ. Явно можно было б назвать ему любое имя…

И тут — как и положено расейской деушке в присутствии Евгения Евтушенко — я действительно рассыпалась, умерла на месте от восхищения.

«Новая газета» поминает Евгения Александровича одним из лучших его стихотворений 1963 года.

Его Россия, его нота, его сольная партия в народе и поколении.

Елена Дьякова

Евгений Евтушенко

«Граждане, послушайте меня…»

Д. Апдайку

Я на пароходе «Фридрих Энгельс»,
ну а в голове — такая ересь,
мыслей безбилетных толкотня.
Не пойму я — слышится мне, что ли,
полное смятения и боли:
«Граждане, послушайте меня…»

Палуба сгибается и стонет,
под гармошку палуба чарльстонит,
а на баке, тоненько моля,
пробует пробиться одичало
песенки свербящее начало:
«Граждане, послушайте меня…»

Там сидит солдат на бочкотаре.
Наклонился чубом он к гитаре,
пальцами растерянно мудря.
Он гитару и себя изводит,
а из губ мучительно исходит:
«Граждане, послушайте меня…»

Граждане не хочут его слушать.
Гражданам бы выпить и откушать,
и сплясать, а прочее — мура!
Впрочем, нет, — еще поспать им важно.
Что он им заладил неотвязно:
«Граждане, послушайте меня…»?

Кто-то помидор со смаком солит,
кто-то карты сальные мусолит,
кто-то сапогами пол мозолит,
кто-то у гармошки рвет меха.
Но ведь сколько раз в любом
кричало и шептало это же начало:
«Граждане, послушайте меня…»

Кто-то их порой не слушал тоже.
Распирая ребра и корежа,
высказаться суть их не могла.
И теперь, со вбитой внутрь душою,
слышать не хотят они чужое:
«Граждане, послушайте меня…»

Эх, солдат на фоне бочкотары,
я такой же — только без гитары…
Через реки, горы и моря
я бреду и руки простираю
и, уже охрипший, повторяю:
«Граждане, послушайте меня…»

Страшно, если слушать не желают.
Страшно, если слушать начинают.
Вдруг вся песня, в целом-то, мелка,
вдруг в ней все ничтожно будет, кроме
этого мучительного с кровью:
«Граждане, послушайте меня…»?!

В 60-70-ые годы он собирал полные залы поклонников и читал стихи. Поэт был невероятно популярен, его проникновенные слова западали в душу. Благодаря Евтушенко миллионы людей узнавали и о Братской ГЭС , и о Байкале , и о малой родине поэта – железнодорожной станции с названием Зима . Там он родился и вырос. Туда приезжал в 2015 году, как оказалась, в последний раз. «Я возвращаюсь в Сибирь не как гость, а как ее благодарный сын»,- говорил в одном из интервью Евтушенко.

А вот и те самые стихотворения и поэмы о сибирских просторах, каждая строчка которых пропитана любовью в родине. «Комсомолка» публикует отрывки из бессмертных произведений.

«Станция Зима», поэма

Простились, и, ступая осторожно,

разглядывая встречных и дома,

я зашагал счастливо и тревожно

по очень важной станции -

Я рассудил заранее на случай

в предположеньях, как ее дела,

что если уж она не стала лучше,

то и не стала хуже, чем была.

Но почему-то выглядели мельче

Заготзерно, аптека и горсад,

как будто стало все гораздо меньше,

чем было девять лет тому назад.

И я не сразу понял, между прочим,

описывая долгие круги,

что сделались не улицы короче,

а просто шире сделались шаги.

Здесь раньше жил я, как в своей квартире,

где, если даже свет не зажигать,

я находил секунды в три-четыре,

не спотыкаясь, шкаф или кровать.

«Я сибирской породы… »

Я сибирской породы.

Ел я хлеб с черемшой

и мальчишкой паромы

тянул, как большой.

Раздавалась команда.

Шел паром по Оке .

От стального каната

были руки в огне.

Мускулистый,

лобастый,

я заклепки клепал,

и глубокой лопатой,

как велели, копал….

«Опять на станции Зима»

Зима! Вокзальчик с палисадом,

деревьев чахлых с полдесятка,

в мешках колхозниц поросята…

И замедляет поезд ход,

и пассажиры волосато,

в своих пижамах полосатых,

как тигры, прыгают вперед.

Вот по перрону резво рыщет,

роняя тапочки, толстяк.

Он жилковатым носом свищет.

Он весь в поту. Он пива ищет

и не найдет его никак….

«Родной сибирский говорок»

Родной сибирский говорок,

как теплый легонький парок

у губ, когда мороз под сорок.

Как омуль, вымерший почти,

нет-нет, он вдруг блеснет в пути

забытым всплеском в разговорах.

Его я знаю наизусть.

Горчит он, как соленый груздь.

Как голубика- с кислецой

и нежной дымчатой пыльцой.

Он как пропавшая с лотка

черемуховая мука,

где, словно карий глаз кругла,

глядишь, - и косточка цела.

Когда истаивает свет,

то на завалинке чалдоночка

с милком тверда, как плоскодоночка:

«Однако, спать пора - темнеет…»

«Ты за мною, Байкал»

Ты за мною, Байкал,

словно Бульба Тарас за Остапом,

Если сети ты рвешь

И, поднявшись, кудлато, горбато,

«Слышишь сынку?» - ревешь,

отвечаю тебе: «Слышу, батько!»

В небоскребы втыкал

я, немножно озороватый,

твое знамя, Байкал, -

словно парус - кафтан дыроватый.

К твоим скалам, Байкал,

Не боясь расшибиться о скалы.

Я всегда выгребал -

беглый каторжник славы.

Без тебя горизонт

быть не может в России лучистым.

Если ты загрязнен,

не могу себя чувствовать чистым.

Словно крик чистоты

Слышишь сынку?»

«Братская ГЭС», поэма

Не буду говорить, что сразу юность -

ах, ах! - на крыльях радости вернулась,

но я поехал строить в Братске ГЭС.

Да, юность, мальчик мой, невозвратима,

но посмотри в окно: там есть плотина?

И, значит, я на свете тоже есть.

«Сватовство»

Сорок первого года жених,

на войну уезжавший назавтра в теплушке,

был посажен зиминской родней

на поскрипывающий табурет,

и торчали шевровых сапог

еще новые бледные ушки

над загибом блатных голенищ,

на которых играл золотой

керосиновый свет.

В этом году райцентр Зима пережил большую потерю - 1 апреля умер известный поэт и публицист Евгений Евтушенко. Он всегда считал Зиму своей малой родиной, посвятил ей немало произведений и даже снимал здесь свой автобиографический фильм. Поэтому неудивительно, что известие о смерти Евтушенко потрясло всех зиминцев. Они несли цветы и свечи к его дому-музею. В это время здесь уже готовились к его 85-летнему юбилею, который планировали отпраздновать 18 июля. Сотрудники музея аккуратно заполняли альбом с редкими фотографиями поэта, готовили праздничный сценарий. Сегодня, несмотря на траур, в музее поэзии по-прежнему готовятся к знаменательному событию. В день рождения юбиляра здесь, как и прежде, ожидают увидеть поклонников творчества Евгения Евтушенко, его близких и друзей.

Телогрейка для Фиделя

В прошлом году в центральном сквере Зимы был установлен памятник ямщику - первопоселенцу зиминской земли. Он стал прямым свидетельством того, что развитие одного из старейших поселений в Восточной Сибири началось с прокладки Сибирского тракта. Тогда Зима была лишь ямской станцией. В 1743 году в Зиминский станец по указу из иркутской канцелярии был приписан ямщик Безносов. Он и стал первым официальным жителем будущего городка. Вслед за ним туда же было отправлено несколько семей из Балаганского острога.

Над созданием этого памятника работал известный в Иркутской области скульптор Иван Зуев. Он изобразил ямщика в старинной теплой одежде. Одной рукой он держит под уздцы лошадь, а в другой - старинный свиток. С ним, как выяснилось, связано народное поверье. Сказано, что в XVIII веке ямщиком при исполнении службы был найден тайный документ, согласно которому тот, кто дотронется до этого свитка, обретет счастье и добро в доме, здоровье и благополучие. Неудивительно, что скульптура ямщика стала народным достоянием Зимы.

С железной дорогой у горожан также связаны особые воспоминания. Многие помнят, как через их тихую малоприметную станцию держал путь Фидель Кастро. Он был поражен доброжелательностью и открытостью сибиряков. А дело было вот как: узнав о том, что по железной дороге проезжает поезд с кубинским лидером, лесорубы перегородили ему дорогу. Поезд окружила толпа сибирских мужиков, требующих встречи со знаменитостью. Фидель услышал шум и вышел в тамбур в одной гимнастерке. Тогда был сильный мороз. Толпа встретила его ревом, люди хотели послушать Фиделя. Кубинец начал говорить прямо с подножки вагона, и тогда через толпу к нему в руки «приплыла» чья-то телогрейка. Люди передали ее, чтобы Фидель согрелся. От такой заботы он растрогался и стал искать, что же подарить сибирякам взамен. И нащупал в кармане три сигары. Он передал их мужикам, те прикурили и, делая по одной затяжке, стали передавать заграничную роскошь друг другу. Наблюдая за этим трогательным действом, Кастро прослезился…

Никто на Западе так себя не повел бы. Те, кому достались бы сигары, спрятали бы их в карман. Зажали бы. Теперь я понимаю, почему непобедим русский народ, - сказал кубинский лидер.

Другая история связана уже с другом Евтушенко, Владимиром Высоцким. Рассказывают, что когда в июне 1976 года он возвращался с друзьями в Иркутск и поезд остановился на станции Зима, Высоцкий предложил выйти и сфотографироваться. Сказал, что потом позвонит Женьке Евтушенко и скажет, что был у него на родине. После того как дело было сделано, он вернулся в купе и задумчиво произнес: «Обыкновенный городок, но видишь, как получилось, поэт в нем родился!»

Следил за каждым экспонатом

Несмотря на то что Зима город довольно небольшой, здесь расположено немало мемориальных комплексов. Жители с гордостью говорят о том, что на их земле родилось много достойных, мужественных и самоотверженных людей. Среди них борцы революции, солдаты Великой Отечественной войны, земляки, служившие в горячих точках, и т. д. А еще здесь есть народные умельцы, художники, писатели и поэты. И конечно, главное место отведено Евгению Евтушенко.

В 2001 году в Зиме появился дом-музей поэзии, в котором каждый год проводятся поэтические вечера. С этого же года был дан старт Международному фестивалю поэзии на Байкале. Солнечный внутренний дворик вмещает сотни гостей, которые приезжают ознакомиться с жизнью и творчеством Евтушенко. Музей был создан еще при жизни поэта. Он сам присутствовал при его открытии. Приезжал с женой и двумя сыновьями: Женей и Митей. По традиции во двор первым делом пустили петушка, а в дом кошку. Хранительницу очага Женя весь день не выпускал из рук.

Дом поэта, к сожалению, не сохранился. Зато был полностью воссоздан дом его дяди и тети, у которых Женя проводил немало времени. Своего любимого родственника, Андрея Дубинина, он называл «шофером всея Руси». Начальник зиминской автобазы мог восстановить и отремонтировать любую машину. Однажды Евгений Евтушенко приехал к нему вместе с известными путешественниками из Чехословакии - Иржи Ганзелкой и Ярославом Зикмундом. На подъезде к Зиме, у одной из «Татр», на которой ехали чехи, забарахлил двигатель. Зиминцы взялись ее отремонтировать. Путешественников не смутил ни скромный быт, ни то, что пришлось спать на полу. Наоборот, они поблагодарили хозяев за радушие и продолжили свой далекий путь.

Каждый раз, навещая малую родину и бывая в доме-музее, литератор тщательно следил за тем, чтобы в квартире все было так же, как при жизни его родственников. Та же мебель, утварь, книги. Сохранилась и печатная машинка, на которой Евтушенко создал не одно свое произведение. Об этом времени он писал: «На станции Зима, в гостях у дяди, стучал я на машинке словно дятел…» Поэтому если работники учреждения ставили в комнатах новые экспонаты, он сразу это замечал и не всегда приветствовал.

В прихожей на вешалке до сих пор висит его кепка, словно дожидаясь своего хозяина. Кажется, что он вышел ненадолго и обязательно скоро вернется.

«Не зря гладила брату брюки»

Несмотря на трагические события, дом-музей продолжает жить и сегодня. Все работники находятся на своем рабочем посту и трудятся в привычном режиме.

Сейчас здесь полным ходом идет работа по подготовке к празднованию юбилея поэта.

Мы готовим альбом ко дню рождения Евгения Евтушенко. 85 листов, по количеству прожитых лет. На них будут размещены редкие фотографии поэта. Также мы планировали, что в него войдут 85 пожеланий для Евгения Александровича. Думали, что он их увидит, почитает. Но, к сожалению, теперь это невозможно. Планы у нас были грандиозные. Тем не менее мы и сегодня продолжаем подготовку. В этом году администрация города приготовила для нашего дома-музея поэзии подарок - бюст Евгения Евтушенко. А возле городского Дома культуры «Горизонт» будет установлен трехметровый памятник, - рассказывает Ольга Старикова, хранитель фондов МБУК «ИКМ».

Открытие монумента предварительно назначено на День города, 24 июня. Если же работы не будут завершены, то горожане увидят скульптуру в день рождения юбиляра. Однако самым дорогим сердцу событием оно станет для Эльвиры Дубининой, двоюродной сестры Евгения Евтушенко. Она все годы следила за судьбой и творчеством своего брата. Переживала и радовалась вместе с ним.

У Евтушенко не всегда были ровные отношения с властью. Были конфликты с генсеком ЦК КПСС Никитой Хрущевым. Евтушенко находился в подавленном состоянии, но спасли его земляки, зиминцы. Они попросили почитать им стихи. И там впервые прозвучали строки, посвященные Эльвире: «Мне брюки гладила сестренка и убеждала горячо, то с женской нежностью, то строго: «Все будет, Женька, хорошо!». А спустя много лет, когда Евтушенко была вручена Российская премия, учрежденная Людвигом Нобелем, Эльвира Дубинина шутя произнесла: «Нет, все-таки не зря я ему гладила брюки».

Ночные посиделки с лесниками

Каждый приезд Евтушенко на родину сопровождался бурными встречами. На перроне его всегда дожидались родные и друзья. Сюда он приезжал читать стихи и отдыхать душой. Любимым местом отдыха для него было верховье реки Оки. Это место для него открыл дядя, Андрей Иванович. А затем его непременным спутником стал друг Николай Зименков. Они познакомились во время одного из приездов поэта на родину в 80-х годах. Николай работал собкором Иркутской областной студии телевидения. Ему поручили сделать сюжет о родине поэта и о нем самом.

К великому своему стыду, тогда с поэзией я был знаком через Пушкина и Лермонтова. О Евтушенко и не подозревал. Первое произведение, с которым я познакомился, - «Северная надбавка». Прочитал сам, потом вслух своей семье - смеялся и хохотал. Настолько оно было написано живо, с иронией и усмешкой. Через его стихи я затем и снял сюжет о родине поэта. Познакомился с его дядей, Андреем Ивановичем. Это был один из самых маститых голубеводов в Зиме. С его подачи выросла целая плеяда мальчишек - любителей голубей. Также в Зиме познакомился и с известными евтушенковедами - Виталием Коминым и Валерием Прищепой. Затем и с самим Женей. Несмотря на его импозантный вид, некоторую кичливость в одежде, пижонство, он оказался достаточно простым человеком.

Именно Евгений Александрович и познакомил Николая Зименкова с красотами местной природы.

В верховьях Оки находятся каньоны, водопады - никакой Швейцарии не нужно. Мы собирались по пять-шесть человек и отправлялись в путь. Зиминцы очень любят Евтушенко, поэтому всегда обеспечивали его безопасность и комфорт. С нами обязательно плавали лесники. Несколько дней мы там жили, и представьте: ночь, костер и Евтушенко, читающий стихи лесникам. Посиделки продолжались до 4-5 часов утра. Было интересно наблюдать не столько за ним, сколько за его слушателями, сибирскими мужиками. Это были такие ценители - чувствовалось, что они понимают его стихи, пропускают через себя. Это дорогого стоит! Совершенно другое восприятие. А как он знал и чувствовал речку - я только диву давался. Вроде бы и я уже плавал по ней больше него, но он точнее определял, где лучше сплавляться. Где нет препятствий и подводных камней.

Трусцой по микрорайону

Как отмечает журналист, его всегда восхищала и поражала работоспособность поэта. Чего стоит только одна его «Антология русской поэзии». Это огромная кропотливая работа. На протяжении многих лет он преподавал американским студентам русскую поэзию и кино. Кто еще может похвастать такой просветительской работой? Кроме того, он был также увлечен фотографией, кинематографом.

Когда велись съемки его фильма в Зиме, я был постоянно с ним. Они длились с утра и до позднего вечера. Дело было в феврале. Утром команда еще спит, а он встает в 6 утра, надевает кроссовки и делает кружок вокруг микрорайона Ангарского. Всегда держал себя в хорошей физической форме. Был подтянутый, жилистый, - говорит Николай Зименков.

Однажды Евгений Александрович включил своего друга в одно из своих произведений - роман «Не умирай прежде смерти».

Был такой эпизод: в 91-м году я был ответственным секретарем местной газеты. И когда в стране произошел путч, смотрел его по телевидению. Я сразу на первую полосу поставил материал, где предсказал кончину путчистов. Редактор увидел его и снял. Затем через несколько дней, когда все так и произошло, как я предрекал, он передо мной извинялся. Вскоре после этих событий приехал Женя, я ему рассказал эту историю. И он использовал этот эпизод в книге. Правда, написал так, будто я ему позвонил в Москву и тоненьким голоском (насчет тональности голоса я был возмущен) рассказал ему о ситуации в Зиме: как зиминцы восприняли это событие, - смеясь, рассказывает Николай.

«Умру от счастья, что живу»

Что касается личной жизни, то Евгений Евтушенко не любил о ней говорить. Это было для него и его друзей своего рода табу. Они говорили только о его творчестве и работе. Правда, свою четвертую жену, Марию Новикову, он привозил на «смотрины» в Зиму. Сидели в узком кругу. Только с самыми близкими.

Сначала она мне не понравилась, - вспоминает Николай Васильевич. - Постоянно одергивала его в разговоре, ко всем отнеслась настороженно. И я подумал, что в ней есть снобизм. А затем она раскрылась. И мое мнение о ней кардинально изменилось. Начну даже с того, что именно ей удалось заставить его бросить курить. Он был страшный курильщик. Всегда привозил с собой большой чемодан, половина которого была заполнена сигаретами. Выкурив одну, он брался за другую. И благодаря Марии он попрощался с вредной привычкой. Она опекала его, заботилась о нем.

По словам Николая, в их последнюю встречу, в 2015 году, его кольнуло - не последние ли это гастроли. Евгений Евтушенко перенес сложную операцию, не мог полностью обойтись без посторонней помощи. Это его угнетало и обескураживало. Ведь в своей жизни он привык все делать сам. Тем не менее даже в таком угнетенном состоянии он продолжал работать.

Известие о смерти друга Николаю Васильевичу пришло от родственников Евтушенко. И он тяжело пережил эту новость. С ним скорбели и земляки, и все почитатели творчества поэта.

Знаете, что меня удивляет? В молодом возрасте, когда ему не было еще 30 лет, он написал стихотворение, которое заканчивается такими строками: «Если я умру на этом свете, то умру от счастья, что живу». И это меня потрясло. Он был счастлив тем, что находился в этом мире.

В июле в подмосковном Переделкине отмечали 80-летие Евгения Евтушенко. Юбиляр общался с гостями, собравшимися в музее-галерее его имени, с помощью телемоста Россия – США. И там, конечно же, зашла речь и о Зиме – той маленькой сибирской станции, которая считается родиной поэта. Одна из первых поэм Евтушенко так и называется – «Станция Зима».

Нынешний юбилей Евтушенко отмечал ещё в прошлом году. Никакой подтасовки тут нет: обычная необычность, которыми полна биография Евгения Александровича, поэта, прозаика, актёра, режиссёра, сибиряка, москвича, американца, путешественника, мужа четырёх жён и отца пятерых сыновей. Возможно, это наследственное: мама его, Зинаида Евтушенко, была одновременно геологом и актрисой, тоже сочетание не из рядовых. В общем, на самом деле родился поэт не 80 лет назад, а 81. И произошло это не на станции Зима, как везде им декларируется, а в городе Нижнеудинске. И фамилия его была вовсе не Евтушенко, а Гангнус.

Вот как объясняет эти нестыковки сам Евтушенко: «Во время войны, как множество советских детей, я, конечно же, ненавидел немцев, однако моя не совсем благозвучная фамилия Гангнус порождала не только шутки, но и немало недобрых подозрений… После того как учительница физкультуры на станции Зима посоветовала другим детям не дружить со мной, потому что я немец, моя бабушка Мария Иосифовна переменила мне отцовскую фамилию на материнскую, заодно изменив мне год рождения с 1932-го на 1933-й, чтобы в сорок четвёртом я мог вернуться из эвакуации в Москву без пропуска (пропуск требовался для москвичей от 12 лет и старше)». Разночтение в месте рождения и вовсе пустяки: и то, и то Иркутская область, и там, и там была родня… А детство поэта действительно связано со станцией Зима. Чем он, кумир шестидесятников, собиравший со товарищи – Андреем Вознесенским, Беллой Ахмадулиной, Робертом Рождественским, Булатом Окуджавой – такие толпы на вечера поэзии, что для обеспечения порядка привлекалась конная милиция, весьма гордился. «Народными корнями» бравировал не он один. Один из эпизодов на эту тему описывается в стихотворении «Галстук-бабочка»:
Придавил меня Шукшин
взглядом тяжким и чужим.
Голос угрожающ:
«Я сказать тебе должон –
я не знал, что ты пижон –
шею украшаешь!..»
Крик:
«Ты бабочку сыми!
Ты – со станции Зимы,
а с такой фитюлькой!..»

При знакомстве с Шукшиным победила дружба. Евтушенко согласился снять бабочку, только если оппонент пожертвует кирзовыми сапогами.
Вообще успех юного Евтушенко кажется слишком головокружительным. В 17 лет в газете «Советский спорт» опубликовал первое стихотворение. Через три года, в 1952-м, выпустил первый сборник стихов. И сразу стал самым молодым членом Союза писателей СССР. «Меня приняли в Литературный институт без аттестата зрелости и почти одновременно в Союз писателей, в обоих случаях сочтя достаточным основанием мою книгу», – пишет он в «Преждевременной автобиографии».

В 1955 году вышла в свет поэма «Станция Зима». Но ещё до того, как о сибирской станции, расположенной почти в пяти тысячах километров от Москвы, стало известно поклонникам Евтушенко, о ней писал в 1941 году поэт Дмитрий Кедрин:
…Там крепки бревенчатые срубы,
Тяжелы дубовые кряжи.
Сибирячек розовые губы
В том краю по-прежнему свежи.
В старых дуплах тьму лесных орехов
Белки запасают до весны...
Я б на эту станцию поехал
Отдохнуть от грохота войны.

Понятно, что место это у всех ассоциируется с заметёнными дорогами, тишиной, снегами… Ещё бы – Зима! Между тем название своё местность получила вовсе не в честь времени года, а от бурятского слова «зэмэ» – «вина», «проступок». Объяснение просто: по пролегающей здесь дороге в середине ХVIII века гнали заключённых. В 1743 году иркутская провинциальная канцелярия дала распоряжение о создании станции (пока ещё не железнодорожной). А в ревизских сказках были впервые упомянуты Зима и её первый житель – Никифор Матвеев, который был «приписан на Зиминский станец в ямщики для содержания подвозной гоньбы...».

Потихоньку население Зимы увеличивалось за счёт ссыльных и строителей железной дороги, решение о создании которой было принято в 1887 году. Первый поезд пришёл на станцию Зима 6 октября 1897 года, что стало величайшим событием. С появлением Транссибирской магистрали тихая жизнь Зимы резко изменилась: были построены локомотивное депо, железнодорожные мастерские, всё это требовало рабочих рук… В 1922 году Зима получила статус города, жизнь его была сосредоточена вокруг железной дороги – даже на городском гербе увековечено здание вокзала. Кстати, это здание, маленькое, деревянное, с башенками и старинными часами, особенно сказочное в окружении снегов, помнилось всем, там хоть раз побывавшим.

Уже в 1970-х годах в Иркутской области появилось химическое производство. «Для некогда патриархальной станции Зима пришло время больших перемен… В короткий срок здесь было освоено столько капиталовложений, сколько не осваивалось за всю столетнюю историю сибирского города, – восторгалась газета «Восточносибирская правда». – Среди деревянных домишек появились современные дома. Вырос целый микрорайон Ангарский, названный в честь первопроходцев, строящих химический завод. Сегодня пассажиров транссибирских экспрессов и многочисленных электропоездов встречает новое современное вокзальное здание».

Современному читателю понятно, что с появлением химического производства на местность обрушились экологические проблемы и что типовое бетонное станционное здание вряд ли краше рукотворного, резного, деревянного, но жизнь не законсервируешь. И Зима по-прежнему вдохновляет на творчество. Если когда-то стихи о сибирском полустанке декламировали многочисленные поклонники Евтушенко, то теперь про Зиму напевают поклонники Григория Лепса:
До станции Зима пешком почти полгода,
До станции Зима другой дороги нет.
На станции Зима до пояса сугробы,
До станции Зима в один конец билет…

Автору текста этой песни Владимиру Ильичеву сюжет был навеян тем, что станция была краевым пересыльным пунктом и здесь после амнистии послевоенных лет ждали своих любимых декабристки того времени. Такая она многогранная, эта русская Зима.