Спасительная русификация. Балтийские немцы

Ещё неизвестно, что хуже - провинциальный произвол или столичное беззаконие.

Валентин Грудев,
(российский афорист)

Привилегированный Остзейский край в составе России в 1721- 1730 годах

Прибалтийскими или Остзейскими губерниями в период существования Российской империи назывались территории современной Эстонии, Латвии, в то время они назывались Эстляндией, Лифляндией и Курляндией. Эстляндия и Лифляндия были присоединены к России по итогам Северной войны и Ништадского мирного договора в 1721 г., часть Курляндии – Латгалия – вошла в состав России по первому разделу Речи Посполитой в 1772 г., а в 1795 г. по третьему разделу Речи Посполитой к России отошли Курляндское герцогство и Пилтенская область.

К моменту присоединения Латвии к России латышей насчитывало около 269130 чел. В Эстонии эстонцев было 150000 чел. Господствующее меньшинство в остзейских губерниях – немцы – составляли примерно около 10 % от всего населения. Из их числа вся немецкая элита Прибалтики – дворянство, духовенство и городская буржуазия – насчитывали не более 1 % населения региона.

Присоединив в 1721 г. к России Эстляндию и Лифляндию, Петр I, рассчитывая привлечь на свою сторону немецких феодалов, оставил за немецкими дворянами и бюргерами (остзейцами) все старинные привилегии и систему сословного управления, сложившиеся в период существования Ливонского ордена и шведского владычества.

Привилегии остзейцев заключались, прежде всего, во владении землей. Первенство среди разных видов поместий в Прибалтике принадлежало нескольким сотням немецких рыцарских семейств, чьи имена записаны в матрикулу (родословная книга немецких рыцарей), что позволяло им сосредоточить в своих руках всю экономическую и политическую власть в крае. Именно эти несколько сотен семейств и были истинными хозяевами Прибалтийского края.

Сословная организация прибалтийско-немецкого рыцарства выглядела следующим образом. Основное ее звено – ландтаг – собрание дворян губернии. Ландтаг, ключевой и центральный орган, созывался один раз в три года и избирал органы сословного самоуправления и должностных лиц дворянства: дворянские конвенты в Лифляндии и на Эзеле и дворянские комитеты в Эстляндии и Курляндии, губернских и уездных предводителей дворянства, а также ландратов.

Стоит также заметить, что в ландтаг, кроме исключительно немецких дворян и представителей немецкой буржуазии, никто не допускался. Ландраты выполняли административные и судебные функции и выбирались пожизненно. Кроме этого в Эстляндии и Лифляндии ландраты объединялись в ландратские коллегии, которые, в свою очередь, контролировали деятельность судебных и административных органов. Остзейские помещики контролировали также и органы низового (волостного управления): волостную управу, волостной суд и так называемую мызную полицию (Э.П. Федосов).

В свою очередь, все крупные города Прибалтийского края, такие как Рига, Ревель (Таллин), Дерпт, Пернов (Пярну), были независимы от немецкого рыцарства и обладали правом городского самоуправления, основанного на магдебургском праве, а также правом владеть поместьями. Высшими органами городского самоуправления в крупных городах были магистраты во главе с бургомистрами, объединявшие в своем составе законодательные, управленческие, судебные и фискальные функции. В уездных городах судебные функции были представлены выборными органами местного дворянства.

Несмотря на явный перевес в силе и влиянии в пользу рыцарства, между дворянством и немецким бюргерством постоянно протекала острая конкуренция за экономическое и политическое влияние в крае. Совершенно в стороне от этой борьбы находилось подавляющее большинство населения края – латышское и эстонское, лишенное каких-либо признаков национального пробуждения. Фактически, коренные жители, латыши и эстонцы, являясь людьми второго сорта, вообще были исключены из политической жизни края и из всех господствующих сословий, занимая самые нижние этажи прибалтийского общества (преимущественно являясь крестьянами).

Главными принципами российской имперской политики в Прибалтике являлись гарантии сохранения привилегий немецкого рыцарства и бюргерства, а также тесное сотрудничество с местной прибалтийско-немецкой элитой в управлении не только этого края, но и всей территории империи. Помимо всего прочего, остзейцам также гарантировалась свобода вероисповедания, деятельность местной (лютеранской) Церкви, сохранение немецкого остзейского права, немецкой судебной системы, использование немецкого языка в делопроизводстве и судебной практике.

Прибалтийские губернии во главе с назначаемыми российскими царями генерал-губернаторами, выходцами из остзейских баронов, составили автономию практически не интегрированную в состав Российской империи (Г.В. Ибнеева).

Более того, остзейцам на правах «первых среди равных» разрешили кооптироваться в состав российской элиты. Остзейскую элиту, контролировавшую всю жизнь Прибалтийского края и управлявшую этими территориями, российские власти в обмен на их лояльность российской короне стали привлекать на высшие государственные посты в имперской администрации, армии. Чем объяснить такие привилегии немецко-прибалтийской элите со стороны российских властей? Какой-то подчеркнутой любовью к Германии и немецкому народу? Разумеется, нет.

Особое отношение к Остзейскому краю в первой половине XVIII веке определялось главным образом преобразовательными усилиями российской власти по модернизации страны. С точки зрения петербургской власти, экономические и людские ресурсы региона и вся его сформированная по европейскому образцу инфраструктура должны были быть задействованы для последующей вестернизации России, для превращения ее в европейскую державу.

Сложившиеся здесь общественно-политические и экономические структуры должны были послужить своего рода прототипом устройства новой, европеизированной России (Г.В. Ибнеева). В культурном плане Прибалтика занимала особое место в империи, будучи связующим звеном между Россией и немецким Западом, а затем и всей Европой.

Несомненно, на благоприятную политику Центра по отношении к немецкоязычной Прибалтике сыграло появление в Петербурге влиятельной немецкой диаспоры еще в конце правления Петра I (Остерман, Бассевич). Уже тогда к ним присоединились остзейские бароны, служившие в армии и на государственной службе начиная с 1710 года. Последовавшая за смертью Петра эпоха дворцовых переворотов, особенно в период с 1725 по 1741 гг., оказалась еще более благоприятной для господствующего положения остзейского дворянства в Прибалтике.

Например, Екатерина I значительно расширила права немецкого рыцарства за счет прав горожан и крестьян. Именным указом от 24 сентября 1725 г. на все бывшие тогда ленные имения с правом наследования до этого только по мужской линии (манлены) было распространено право наследования по женской линии до пятого колена. Одновременно держатели ленов получили освобождение от неприятной обязанности в начале каждого нового царствования просить подтверждение их прав на имения. В результате указа 24 сентября на практике стали стираться различия в правах между вотчинными и ленными имениями, так как и те и другие стали переходить из рук в руки.

Необычным здесь было то, что в практике Российской империи того времени отчуждение ленов без разрешения верховной власти считалось незаконным актом. Кроме этого, в виде особой милости на прошение рыцарства «об отдаче на аренду шляхетству коронных маетностей» (пустующих земель) последовало царское обещание, что оно «перед гражданами преимущество иметь будет» (Я.Зутис).

По следующему указу Екатерины I от 13 июля 1726 г. в интересах остзейских помещиков отменялась двухгодичная давность возвращения помещикам беглых крестьян, если последние прожили в городе 2 года. Кроме этого город Рига лишился старинного права судить городским судом дворян, совершивших преступления на городской территории. Отныне все жалобы на дворян со стороны горожан приносились в гофгерихт, получивший характер дворянского сословного суда. Таким образом, дворянство окончательно избавилось от бургграфского (городского) суда и контроля со стороны рижского губернатора. Кроме этого, рыцарство и рижский магистрат добились в этот период установление практики содержания в столице своего постоянного представительства.

Чем объяснить подобную щедрость петербургского двора к прибалтийскому рыцарству? Прямым лоббированием остзейцами расширением своих прав среди высших царских сановников, таких как Ягужинский, Шафиров, Меньшиков, Остерман и др. Они быстро определились с правилами игры при царском дворе в то нестабильное время и нередко подкупали российских «олигархов» и добивались своего. Причем наибольшую благосклонность остзейцам оказывал всесильный князь Меньшиков за щедрые вознаграждения с их стороны (Я.Зутис).

Масштабная коррупция при дворе и политическое лоббирование корпоративных и узкосословных интересов в ущерб государственным шли рука об руку. Следует также заметить, что в то время ни одна из политических группировок русского дворянства не обладала такими организационными возможностями, какие имелись в распоряжение немецкого рыцарства в остзейских губерниях. Остзейские сословные привилегии и местная автономия давали право на содержание своеобразного дипломатического представительства в столице, а наличие влиятельной «олигархической касты» в столице позволяло подкупы высших должностных лиц в таких масштабах, которые далеко превосходили платежеспособность отдельных лиц из числа самых богатых русских помещиков.

Время «бироновщины»- апогей могущества и влияния остзейских немцев в России

Время так называемой бироновшины 1730–1740 гг., стало зенитом могущества и влияния прибалтийско-немецкого дворянства в России. Именно в этот период представители остзейцев оказались на высших государственных постах империи. Уже накануне воцарения Анны Иоанновны в 1730 г. 20 % гражданских чиновников, свыше 30 % генералитета и до 70 % высших офицеров во флоте приходилось на долю иностранцев и остзейцев (А. Каппелер).

Чем же переигрывали немецкие дворяне русских «коллег по сословию», кроме своего преимущества в образовании и деловитости? Давно замечено, что национальные меньшинства по отношению к национальному большинству отличаются большей мобильностью, сплоченностью и взаимопомощью. На стороне остзейских немцев, попавших в столицу, оказались такие качества, как организованность и сплоченность, обеспечивавшие за ними целый ряд преимуществ перед русскими дворянами и иностранными выходцами. К тому же немецкие рыцари – лифляндцы и эстляндцы – не порывали с малой родиной, продолжали оставаться членами рыцарской корпорации и оказывали друг другу взаимную поддержку и помощь.

Сплоченность их усиливалась еще и родственными связями между ними. Например, семьи многих знатных фамилий прибалтийских немцев были родственниками фельдмаршала Миниха, Бирона и ряда других высших государственных деятелей имперского центра. Однако было бы неверным раздувать межнациональное противостояние русского дворянства и немецко-прибалтийского в период так называемой бироновщины.

Процессы нациостроительства в российской империи станут происходить лишь в самом конце ее существования. Да и русские дворяне вовсе не тянули на то, чтобы стать выразителями интересов формирующегося русского национального самосознания, как впрочем, и немецкие дворяне тоже. И у тех, и у других присутствовали только сословные интересы. Зато интересы остзейцев полностью совпадали с интересами русского дворянства по главному вопросу – о сохранении самодержавия в целях обеспечения неограниченной власти помещиков над крепостными. Здесь они, скорее всего, были союзниками.

Немецкие дворяне как никто другой были преданы российской короне, подарившей им такие неслыханные права и привилегии, которые они не имели ни при шведах, ни даже при существовании немецкого Ливонского Ордена. Что же разъединяло немецких и русских помещиков? Русских дворян раздражало чрезмерное представительство немцев и их влияние при дворе. Остзейцы же всячески противились возможному разрешению русским дворянам владеть имениями в Прибалтике. К тому же они частенько обвиняли последних в укрывательстве своих беглых крестьян.

Для русских дворян, в свою очередь, остзейские привилегии, были образцом, достойным для подражания. Несомненно, они стремились к реализации таких прав в центральных районах России. Остзейские помещики выступали учителями русских помещиков в организации барщинного хозяйства и в деле усиления крепостного права. Напомним, что таких широких сословных прав и привилегий русские дворяне не обладали. И они с завистью наблюдали их у коллег по «сословному цеху».

Немецкие рыцари по максимуму использовали для себя тот факт, что остзеец Бирон являлся фаворитом императрицы Анны и ее некоронованным супругом. Высочайшим указом императрицы от 15 сентября 1737 года в интересах немецких дворян были снижены вывозные пошлины на ячмень. При содействии высоких покровителей при дворе лифляндская водка, экспортный товар немецких баронов, находила самый широкий сбыт на внутреннем рынке империи, в то время как привоз в Ригу, Таллинн «горячего вина» из Польши и Украины был строго запрещен. Это делалось, чтобы не создавать конкуренции для немецких дворян.

По инициативе лифляндских и эстляндских губернаторов (те фактически являлись ставленниками рыцарей) для возвращение беглых крестьян отряжались целые военные команды в русские губернии и даже соседнюю Курляндию (Я.Зутис). Но, наверное, самой чрезмерной, и с юридической и фактической точки зрения, явилась попытка немецких баронов протолкнуть через Сенат и закрепить общероссийским законодательством, так называемую декларацию ландрата барона Розена в 1739 году, затем дополненную кодексом Будберга-Шрадера.

Суть этой декларации: крепостное право латышских и эстонских крестьян можно приравнять к рабству на том основании, что все имущество крепостного крестьянства (эстонского и латышского) считается полной собственностью помещика (немца), исходя из древнего военного права победителей (рыцарей) над побежденными (эстонцами и латышами). И эта довольно циничная декларация была подтверждена Сенатом. Правда, после 1741 г. эта декларация все же не была подтверждена российским правительством, но ее основные принципы на практике находили свое применение.

Поразительно, что одним из тех, кто активно сопротивлялся расширению привилегий остзейцев, был этнический немец Остерман, который, впрочем, не принадлежал к остзейцам. Этот факт только подтверждает, что в XVIII веке национальных чувств солидарности и в помине не было. Их заменяли только сословные и корпоративные интересы.

Если попытаться ответить на вопрос, было ли засилье немцев в период бироновщины в России, то следует отбросить тезисы о немецком национальном порабощении России и русских, но стоит признать бросающееся в глаза неравное представительство во власти и степень влияния на власть русских и остзейских помещиков, исходя из их процентного соотношения в долях от общей массы населения.

В то же время следует отбросить суждения о немецком засилье в эти годы. Речь может, в крайнем случае, идти о засилье остзейцев, но никак не немцев. Пожалуй, лишь одни Ломоносов, значительно опережая свое время, в стихах писал о немецком засилье немцев в России и пытался разбудить русское национальное самосознание.

Остзейский край во время правления императрицы Елизаветы Петровны

Приход к власти Елизаветы Петровны в ходе очередного дворцового переворота в 1741 году привел к громкой отставке с высших государственных постов видных остзейцев (Бирона, Миниха). Однако при этом все дарованные ранее привилегии и права немецким остзейцам новой императрицей были подтверждены. Неприятной неожиданностью для лифляндского рыцарства явился лишь Указ императрицы от 25 июля 1744 года о пожаловании некоторых земель в Прибалтике ряду высших правительственных сановников, а именно А. Румянцеву, В. Салтыкову, П. Шувалову, М. Воронцову и др. В какой-то степени немецкие рыцари смогли нейтрализовать невыгодный для себя этот указ тем, что выступали арендаторами или покупателями пожалованных земель (Я.Зутис).

К середине XVIII века немецкое рыцарство окончательно превратилось в совершенно замкнутые феодальные корпорации, доступ в которые для всех посторонних (даже для немцев не остзейцев) зависел от постановления местного ландтага, то есть от лиц, занесенных в эстляндскую и лифляндскую матрикулу. И вот казус. Даже русские императоры, обладавшие абсолютной властью, хотя могли любого из своих подданных произвести в российское дворянство, но даже они не могли его сделать лифляндским или эстляндским дворянином, если рыцарство этих губерний отказывалось его имя занести в свою матрикулу. Поэтому вплоть до Екатерины II правительство, за редким исключением, воздерживалось от пожалования прибалтийских имений русским дворянам.

За расширением прав и привилегий дворян пытались поспеть и немецкие бюргеры, и крупные купцы. Характерно, что именно немецких горожан, а не русских дворян больше всего опасались немецко-прибалтийские дворяне. Города и даже немецкие пасторы претендовали на покупку земель, которых рыцарство традиционно рассматривали как свою монополию. И также как и рыцари, прибалтийские города обращались к центральной власти. Рижский магистрат со своей стороны буквально «бомбил» Петербург в 30-40-е гг. XVIII века жалобами и просьбами на предоставление им права покупать рыцарские земли. В то же время в сфере городской торговли разворачивалось соперничество между немцами, латышами и эстонцами.

Одной из особенностей остзейских городов являлась большая прослойка иностранцев (главным образом из Германии, куда также входили голландцы и англичане). Сказывалась близость менталитета и более свободные от произвола чиновников правила торговли в прибалтийских городах. В 80-х гг. в Лифляндии насчитывалось до 10 тыс. иностранных подданных, проживавших преимущественно в Риге, Ревеле, Пернове (Я.Зутис).

Рига уже в середине XVIII века стала ведущей внешней торговой гаванью России. В 1752 г. количество кораблей, посетивших Рижский порт, составляло 542, в 1766 г. – уже 605, а концу XVIII в. их число доходило до 1000. При этом за вторую половину XVIII века население Риги удвоилось, с 13 тыс. чел. в 1750 г. до 28 тыс. чел. к концу века.

В Прибалтике сложились особо тяжелые формы эксплуатации туземного крестьянства: помимо барщины и различного сбора натурой в повинности крестьян входили предоставление подвод для отправки в город помещичьего хлеба, приготовление солода, винокурение; прядение; некоторые денежные выплаты и т.д. Даже покупка соли, железа, табака и хмельная пирушка в кабаке, должны были осуществляться крестьянином у помещика (владельческая монополия).

В то же время в отличие от русских крестьян латышские и эстонские крепостные не платили подушной подати и были освобождены от рекрутской повинности. Однако разорение крестьянских поместий из-за непомерной эксплуатации остзейскими помещиками приводило к постоянному сокращению в бюджет поступлений из Прибалтики. Так, если в 40-х гг. государство получало из лифляндской деревни 135 тыс. талеров или ефимков дохода, то в 1759 г. – только 105 тыс. талеров (Г.В Ибнеева).

Немцы и местное население Прибалтики оказались разделены непреодолимой стеной классовой и национальной вражды. Об этом говорят народные песни и фольклор, в которых сильна ненависть к угнетателям. В первой половине XVIII в. среди латышских и эстонских крестьян распространилось гернгутерство, или движение братских общин, перенесенное в Лифляндию из немецкой Саксонии, куда оно было занесено чешскими эмигрантами, так называемыми чешскими или моравскими братьями.

Гернгутеры считали себя потомками и преемниками гуситов, но при этом выступали противниками революционного насилия. Они проповедовали морально-нравственное перевоспитание людей на основе христианского смирения, трудолюбия, но в среде латышских и эстонских крепостных крестьян. Характерно, что гернгутеры отрицали любое насилие. Эти общины возглавлялись старейшинами (пресвитерами) вне церкви, поскольку пасторы были немцами. Поэтому в определенной мере гернгутерское движение приобрело своеобразную политическую и антинемецкую окраску.

В своих собраниях они обучались грамоте и занимались просветительством. Однако в безобидном на первый взгляд движении немецкие бароны и пасторы усмотрели опасность для себя. Российские власти пошли навстречу пожеланиям и просьбам остзейских помещиков и указом 1743 г. гернгутерские общины были ликвидированы. Вскоре это движение и вовсе прекратило свое существование. Зато его место заняла открытое вооруженная борьба эстляндских и лифляндских крестьян против своих угнетателей.

Имперская политика Екатерины II – по интеграции Остзейского края в состав России

Начало правления Екатерины II и политика просвещенного абсолютизма привело к изменению имперских приоритетов. Новая просветительская модель самодержавия акцентировала внимание на несоответствии остзейских привилегий планам создания единого правового пространства и унификации управления всех частей.

Парадоксально, но факт: именно этническая немка – российская императрица не только замахнулась на вековые привилегии немецких баронов, но и поставила задачу их обрусения. Так, в своем секретном наставлении А.А. Вяземскому Екатерина писала: «Сии провинции… надлежит легчайшими способами привести к тому, чтобы они обрусели и перестали бы глядеть как волки в лесу» (Е.Н. Марасинова).

Однако даже Екатерина, ставившая своей задачей покончить с обособленностью Прибалтики, недооценила всей сложности задачи. Главное, была недооценена твердость намерений остзейских немцев сохранить независимое от имперского центра существование. А эту твердость остзейцы сохраняли и жестко отстаивали свои привилегии вплоть до крушения империи Романовых.

В то же время Петербург не желал смотреть сквозь пальцы на сокращение бюджетных поступлений из Прибалтики. Беспокойство властей вызывал и рост крестьянских выступлений против феодального гнета со стороны остзейских помещиков. Это вызвало наступление на остзейцев со стороны имперской власти.

С 12 ноября 1763 г. разрешалось лицам, имевшим заслуги перед государством, подавать заявления о предоставлении им аренд в Лифляндии. Указом 4 марта 1764 г. в состав лифляндского и эстляндского рыцарства с занесением в матрикулу были включены 15 офицеров и сановников-немцев, но иностранного дворянского и буржуазного происхождения, которые не были остзейцами. Указ вызвал сильное недовольство, так как нарушал сложившуюся монополию прибалтийского рыцарства на получение аренд в Прибалтике. Все это свидетельствовало о намерении императрицы ограничить привилегии остзейского рыцарства исходя из интересов империи.

Кроме этого, власти решили навести порядок и в отношении прибалтийских крестьян. Фискальные интересы государства требовали осуществить переоценку земель и крестьянских повинностей, на что не соглашались остзейские рыцари. Они упорно сопротивлялись точному разграничению земель – податной крестьянской земли и помещичьей, свободной от налогов, – и фиксированию повинностей крестьян, а потому сопротивлялись всякому изменению существующего положения, ссылаясь на свои привилегии, данные предшествующими государями. Они также сопротивлялись проводимой правительством ревизии. Тем не менее Екатерина II приняла к сведению жалобы крестьян на помещиков и убедилась, что эти жалобы во многом справедливы (Г.В Ибнеева).

В конце июня 1764 г. Екатерина совершила путешествие по Прибалтийскому краю. Прибалтийское рыцарство выразило ей свои верноподданные чувства. Но в своей поездке Екатерина II особо подчеркивала свой имидж православной русской императрицы, а не немецкой принцессы на российском троне. И здесь она посещала православные церкви и службы. Посетила она и чужеземную Курляндию, где при поддержке России в 1763 году курляндским герцогом стал Бирон, годом ранее освобожденный с каторги Екатериной II.

Поэтому неудивительно, что Бирон в своей политике открыто, придерживался пророссийской ориентации. Русские войска и корабли могли свободно проходить по территории герцогства и пользоваться его портами, а русские помещики могли арендовать курляндские земли. Православные церкви в Курляндии, в свою очередь, стали защищаться законом. Фактически Курляндия, несмотря на то, что официально считалась польским вассалом, превратилась в русский протекторат. Сам же Бирон встретил путешествующую в июле 1764 г. Екатерину II торжественно, как верный вассал свою благодетельницу(Г.В Ибнеева).

Императрица предложила свой вариант компромисса между туземными крестьянами и остзейскими помещиками. 12 апреля 1765 г. был опубликован патент. Его основные положения: признание права крестьянина на свою личную, движимую собственность, запрещение помещикам продавать своих крестьян на рынке, отказ от увеличения крестьянских повинностей. Крестьянам предоставлялось право жаловаться на своих помещиков, правда, при этом оговаривалось, что подача несправедливой жалобы со стороны крестьян будет караться телесным наказанием.

Данные постановления имели силу вплоть до 1804 года. Несмотря на опубликованный патент, многие его положения остались только на бумаге, поскольку контроля, за его исполнением не было. И поэтому сопротивление крестьян своим угнетателям продолжалось.

Остзейский вопрос вновь всплыл на заседаниях Уложенной комиссии в Москве в 1767 году, где обмен мнениями между представителями русского и немецкого дворянства выявил большие расхождения во взглядах по вопросу о существовании остзейской автономии. На ней немало депутатов от российских губерний выступали противниками остзейских привилегий. Так депутат от Камер-конторы лифляндских, эстляндских и финляндских дел Артемий Шишков на заседании 13 декабря 1767 г. от имени большинства российских депутатов высказал мнение «о необходимости иметь одинаковые законы прибалтийским губерниям с законами Российской империи».

Русских дворян, не имевших «вольностей» остзейцев, стали все больше раздражать прибалтийские привилегии. Остзейцы в свою очередь заняли круговую оборону и кооперировались в работе заседаний Уложенной комиссии с украинскими, смоленскими и выборгскими депутатами, защищая свои права и вольности. При этом они, забыв о своих разногласиях с немецкими бюргерами, выступали в защиту и их интересов, отстаивая особые права всего прибалтийского региона, что вызвало раздражение Екатерины, которая напомнила последним что «они подданные Российской империи» (Я. Зутис).

В 1783 году с целью сближения прибалтийских губерний с остальной Россией царское правительство распространило на эти губернии общегосударственную систему административного и судебного управления. В результате вместо двух губерний были выделены целых три. При этом Рижская губерния была разделена на две области: Рижскую и Ревельскую. Возглавил все три губернии общий генерал-губернатор (наместник), которому подчинялись губернская и уездная администрация, так же как и в других губерниях России. Наместники назначались императрицей и были подотчетны ей и Сенату.

Во главе каждой губернии был губернатор, который возглавлял губернское правление. Отличительной особенностью местного аппарата управления от большинства российских губерний было образование при губернском правлении двух экспедиций, которые вели делопроизводство: одна на русском языке, а другая – на немецком. Так же как и в остальной части страны, в Прибалтике высшими судебными органами стали палаты гражданского и уголовного суда, председатели которых назначались царицей, а их члены – Сенатом.

Еще одним ударом для остзейцев стало ликвидация по указу Екатерины II в 1786 г. рыцарских ландратов и ландратских коллегий. Невиданным прежде явлением для Прибалтики стали заседатели из крепостных крестьян, выступавшие по большей части в качестве пассивных наблюдателей, но иногда принимавшие участие в расследовании дел (Э.П. Федосова). Последнее обстоятельство вызвало особое возмущение у остзейских рыцарей, привыкших рассматривать своих крестьян в качестве бессловесной, живой собственности.

А вот введение подушной подати для крестьян в пользу государства вызвали настоящие крестьянские волнения. Сами крестьяне введение подушной подати для них истолковали так, что они теперь являются государственными крестьянами и не принадлежат больше прибалтийским дворянам, и поэтому они стали отказываться нести феодальные повинности в пользу своих помещиков. В результате вспыхнули восстания в 1784 г. в 130 имениях Лифляндии и Эстляндии, жестоко подавленные властями.

Однако ситуация противостояния между немецкими рыцарями и эстонскими и латышскими крестьянами не только не исчезла, но перешла в состояние тотальной вражды, которая в любой момент могла привести регион к социальному взрыву. Это хорошо понимали Г. Меркель в Риге, И.К. Петри в Таллине, прогрессивно мыслящие немецкие публицисты, которые публиковали статьи, книги, обратившие на себя внимание во всей Европе и в России. В своих работах Меркель и Петри обвиняли остзейских помещиков в бесчеловечной жестокости по отношению к прибалтийским крестьянам, указывая при этом, что их (остзейцев) слепая жадность в дальнейшем может привести к всеобщему восстанию крестьян. «Народ перестал быть рабски преданным псом… Он тигр, который в тихом гневе грызет свои цепи…» писал Г. Меркель (Ю. Кахк, К. Сийливаск).

Неожиданно у латышских и эстонских крестьян объявился еще один союзник в лице немецкой городской буржуазии. Разумеется, дело было не в чистой филантропии, а в сугубо деловом расчете. К тому же немецкая буржуазия противилась любым попыткам уравнения в правах с ней латышской и эстонской буржуазии.

Прибалтийско-немецкая буржуазия нуждалась в свободной дешевой рабочей силе и в скупке крестьянской сельскохозяйственной продукции для последующих оптовых продаж на рынке. Поэтому рижское немецкое купечество требовало улучшение положения крестьян и предоставления им права свободной торговли. Прибалтийский публицист из города Риги И.Г. Эйзен фон Шварценберг обратился к Екатерине с просьбой улучшить положение латышских и эстонских крестьян. Эйзен открыто обличал жестокость остзейских дворян по отношению к своим крестьянам (Ю. Кахк, К. Сийливаск).

Крестьянский вопрос, таким образом, привлекая к себе внимание широких кругов общественности, стал темой для обсуждения в Прибалтике. А это, в свою очередь, все больше приближало час освобождения прибалтийских крестьян от крепостной зависимости от немецких феодалов.

Короткое правление экстравагантного Павла I отмечено сменой политики правительства и в отношении Прибалтийских губерний. Павел решил отойти от начавшегося в период правления Екатерины II курса на упразднение остзейской автономии и попытался вновь заручиться поддержкой остзейцев своему режиму.

Уже в 1796 году он отменил наместническое управление в Прибалтике и вернул все отмененные ранее Екатериной II привилегии рыцарей. Павловскому потворству сословным привилегиям остзейцам активно помогали петербургские остзейцы, т.е. выходцы из прибалтийских губерний: Палены, Ливены, Берги, Бенкендорфы и др. (Э.П. Федосова). Как уже говорилось ранее, налаженные связи с Петербургом являлись большой поддержкой в сохранении и обеспечении господства остзейцев в прибалтийских губерниях.

Но ставка на прибалтийских немцев не помогла удержать Павлу I российский престол. Короткая эпоха павловского «просвещенного деспотизма» закончилась для него трагически в Михайловском замке в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. С коротким правлением Павла I покончено было с эпохой безоглядной поддержки Петербурга остзейских привилегий. XIX век начался с нового наступления имперской власти на ставшие анахронизмом привилегии остзейцев и курса на интеграцию Прибалтийского края в общеимперское пространство.

Маленькие, но гордые прибалтийские народы любят говорить о своей европейскости, которой все время мешала русская «оккупация». Интеллектуально продвинутые (в разные стороны) российские либералы дружно сочувствуют прибалтам. Люди, заставшие советскую эпоху, иногда с ностальгией вспоминают западноевропейскую средневековую архитектуру Риги и Таллина, и тоже склонным считать Прибалтику «Европой». Но вот о том, что само существование маленьких прибалтийских наций связано с политикой российских имперских властей, почти никто не говорит. Большинство обывателей просто знает из прибалтийской истории лишь «оккупацию» 1940 года. А между тем превращение аморфного аборигенного населения в полноценные, хотя и малочисленные нации, целиком плод политики властей Российской империи в Остзейском крае полтора века тому назад, получившей название русификации. И, разумеется, именно по этой причине современные эстонцы и латыши отличаются такой патологической русофобией - такова благодарность маленьких наций.

Среди наиболее важных вопросов российской жизни второй половины XIX века был вопрос остзейский, или прибалтийский. Остзейским краем именовались три прибалтийские губернии - Эстляндская, Курляндская и Лифляндская (ныне это территория Эстонии и Латвии). Присоединенные к России в XVIII веке, эти губернии сохранили многие особенности местного управления. Наряду с Великим княжеством Финляндским, Царством Польским (до 1831 года), прибалтийские губернии, которых даже в русской прессе часто называли на немецкий манер Остзейскими (напомним, что в Германии Восточным морем - Остзее, называют Балтийское море), оставались почти не интегрированными в состав России. Вся власть - политическая, экономическая и культурная, находилась в крае в руках местного немецкого дворянства и бюргерства, прямых потомков тевтонских «псов-рыцарей» XIII века. Покорив в те времена этот край, где проживали данники Руси, которые впоследствии стали называться эстонцами и латышами, рыцари создали свое государство - Тевтонский Орден, более трех веков угрожавший всем соседям и жестоко угнетавший покоренных аборигенов. После Ливонской войны Орден распался, но завладевшие прибалтийскими землями Швеция и Польша сохранили в незыблемости все права и привилегии немецких баронов. В определенном смысле господство баронов даже усилилось, поскольку центральная власть, которую ранее представляло орденское начальство, теперь была всецело в руках рыцарства и бюргерства.

Присоединив к себе Лифляндию и Эстляндию, Петр Великий сохранил за местными немецкими баронами и бюргерством все старые привилегии, в том числе и сословную систему дворянского управления и суда. Курляндия, присоединенная к России в 1795 году, также сохранила старую систему управления, неизменную со времен Курляндского герцогства. Остзейские немцы и под российской властью управляли Прибалтикой точно также, как в XIII веке.

В этом крае существовал особый правовой режим, отличный от системы общероссийской государственности и характеризовавшийся господством немецкого языка, лютеранства, особым сводом законов (остзейским правом), судопроизводством, управлением и т.д. Функции внутреннего управления краем осуществлялись органами немецкого дворянства. Губернатор любой из трех остзейских губерний, являвшийся представителем центральной власти, вплоть до начала первой мировой войны, был вынужден строить свою служебную деятельность так, чтобы не нарушать привилегий дворянства. В 1801 году все губернии были объединены в единое генерал-губернаторство, однако власть баронов от этого не пошатнулась - большинство генерал-губернаторов сами происходили из остзейских баронов, или были женаты на прибалтийских немках, да и другие генерал-губернаторы быстро находили общий язык с баронами. Стоит ли удивляться, что в 1846 году при генерал-губернаторе состояло всего шесть русских чиновников.

Слово «остзеец», под которым подразумевали прибалтийского немца (в отличие от петербургского немца-мастерового или поволжского крестьянина-колониста) и, что более существенно, сторонника сохранения немецких привилегий в крае, к середине XIX столетия стало обозначать своего рода политическую партию, имевшую огромное влияние в жизни.

В те времена, как, впрочем, и век спустя, в советскую эпоху, Прибалтика почему-то считалась «передовым» и «европейским» обществом. Но ничего не может быть дальше от истины. Во второй половины XIX столетия в прибалтийских губерниях сохранялись в огромном количестве феодальные установления и порядки, уже давно исчезнувшие во всей остальной Европе. Не случайно видный славянофил Иван Аксаков назвал остзейские губернии «музеем исторических редкостей социального и общественного устройства» . Ссылаясь на остзейское законодательство, немецкие бароны умело саботировали все решения центральной власти, стремившейся ввести в Прибалтике общероссийские законы, в частности, земское и городское самоуправление.

Силу претензиям баронов придавало силу то обстоятельство, что в своей массе они действительно были абсолютно лояльны российскому императору. Огромное количество мореплавателей, генералов, администраторов, ученых, вышли из числа остзейского дворянства. Собственно, именно к этому стремился Петр I, сохраняя и расширяя остзейские привилегии. На протяжении полутора веков такая политика давала прекрасный результат - российская власть всегда могла быть спокойной в отношении стратегически и экономически важных прибалтийских земель, а остзейское рыцарство поставляло империи квалифицированные и лояльные кадры в военный и административный аппарат государства.

Остзейцы отличались и некоторыми личными качествами, выделявших их на фоне некоторых категорий российского дворянства. Так, для них не было характерно презрение ко всем видам трудовой деятельности, что было столь свойственно для польских шляхтичей, да и некоторых русских старосветских помещиков. Многие остзейцы не без успеха занимались предпринимательской деятельностью. Стремление к получению образования также была присуща остзейцам, и не случайно из числа вышел ряд выдающихся ученых.

В революционном движении остзейцев было мало. Так, среди декабристов было немало немцев, но большинство из них были петербуржскими, а не прибалтийскими немцами. Аналогичным образом, почти не было остзейцев в числе народовольцев и большевиков.

В первой половине XIX века положение остзейцев в России стало особенно значительным. Александр I рассматривал Прибалтийские губернии как полигон по «обкатке» реформ, которые должны будут последовать затем по всей империи. Если в Финляндии и Польше император экспериментировал с конституционностью, то в Прибалтике была предпринята попытка освобождения крепостных. Как известно, Александр I искренне стремился покончить с крепостничеством, но он прекрасно понимал, что при всем своем самодержавии противодействовать главному сословию России ему невозможно. И именно поэтому император попытался превратить Прибалтику в место эксперимента по отмене крепостничества. Это было сделать тем легче, что помещики и крепостные относились к разным народам.

Еще в 1804 году, под давлением официального Петербурга, немецкое дворянство провело так называемый крестьянский закон, по которому за хлебопашцами признавалось минимальное право на землю и определялся объем повинностей крестьян в отношении к своему душевладельцу. До этого времени никаких прав коренные прибалты вообще не имели, и все повинности их определяли по своему усмотрению их господа!

Впрочем, остзейское дворянство достаточно быстро сумело нейтрализовать этот закон, причем в результате различных «дополнений» и «разъяснений» количество феодальных повинностей для крестьян даже увеличилось.

В 1816-1819 гг. все же крепостное право в прибалтийских губерниях было отменено, но вся земля осталась у помещиков, так что освободившиеся крестьяне превратились в безземельных батраков. В Эстонии только в 1863 году крестьяне получили удостоверяющие личность документы, и право на свободу передвижения Барщина, которую выполняли «свободные» крестьяне, отменили только в 1868 году, то есть через полвека после «освобождения».

Стараясь не допустить организованности своих бывших крепостных, бароны стремились расселять своих крестьян отдельными хуторами. Разумеется, вся земля у хуторян была баронской. В 1840 году в собственности крестьян находилось лишь 0, 23 % всей пахотной земли в Лифляндской губернии! Одновременно проводилась намеренная политика алкоголизации коренных прибалтов. Пьянство действительно приняло в крае огромные масштабы. Как признают авторы латвийского учебника по истории Латвии, «погрязнув в алкоголизме, крестьяне стали деградировать духовно» . Не случайно в коренной России в середине XIX столетия существовало выражение «поехать в Ригу», означавшее упиться насмерть.

Сохранились и многочисленные символические действия, демонстрирующие раболепную покорность эстонцев и латышей своим немецким хозяевам. Так, вплоть до начала XX века сохранялся обычай целовать руку барону. Телесные наказания для батраков сохранялись вплоть до 1905 года. Фактически до конца XIX века, то есть десятилетия спустя после отмены крепостного права, в Остзейском крае бароны пользовались правом первой ночи

Основной категорией определения социальной принадлежности человека в Остзейском крае служили понятия: Deutsch (немец) и Undeutsch (ненемец). Собственно, к середине XIX века в 2-х миллионом населении трех Остзейских губерний немцев насчитывалось примерно 180 тысяч, причем их численность постепенно сокращалась не только в относительных, но и в абсолютных цифрах. Но власть остзейцев была прочна и причина этого была весьма прозаична - положение прибалтийских аборигенов официальный Петербург почти никогда не интересовало.

Впрочем, в противодействии введению в крае общероссийского законодательства проявлялось не только оппозиционность остзейцев, а стремление не допустить к участию в управлении местных латышей и эстонцев, живших на собственной земле как люди второго сорта. Доводы против участия местных жителей в самоуправлении остзейцы приводили чисто расистские. Так, уроженец Эстляндии, выдающийся российский ученый - естествоиспытатель, основатель эмбриологии, Карл Бэр об эстонцах отзывался нелестно: «Эстонцы весьма жадны. Уже сама северная страна позволяет легко это предположить; однако же, своих соседей на одной географической широте они в этом далеко превосходят. Отсюда и причины того, что с самого детства излишне набивают желудок и растягивают его... Как и другие северные народы, эстонцы очень любят водку... Что касается духовной культуры, то большинство европейских народов превосходит их значительно, ибо очень мало эстонцев выучилось письму... Из недостатков, кои никак отрицать невозможно, перечислил бы оные: лень, нечистоплотность, излишнее подобострастие перед сильными и жестокость, дикость в отношении более слабых». Так говорил видный ученый, старавшийся быть «выше» примитивного шовинизма. Но остальные остзейцы думали точно также.

Немцы считаются сентиментальной нацией, но немецкая власть есть власть жесткая, лишенная всяких сантиментов. Если у русских крепостников все же могли сохраниться определенные патриархальные чувства к «своим» крестьянам, то у правящих по праву завоевателей остзейских баронов по отношению к коренному населению края могло быть только отношение как к рабочей скотине. В XVII веке посетивший шведскую Лифляндию голландец Я. Стрейтс так описывал быт местных жителей: «Мы проезжали мимо небольших деревень, жители которых были очень бедны. Одежда женщин состоит из куска ткани или тряпки, едва прикрывающей их наготу; волосы у них подстрижены ниже ушей и висят, как у бродячего народа, которого мы называем цыгане. Их домики, или лучше хижины, самые плохие, какие только можно представить, в них нет никакой утвари, кроме грязных горшков и сковородок, которые, как дом и сами люди, так запущены и неопрятны, что я предпочел поститься и провести ночь под открытым небом, нежели есть и спать с ними.... У них нет постелей, и они спят на голой земле. Пища у них грубая и скверная, состоящая из гречневого хлеба, кислой капусты и несоленых огурцов, что усугубляет жалкое положение этих людей, живущих все время в нужде и горести благодаря отвратительной жестокости своих господ, которые обращаются с ними хуже, чем турки и варвары со своими рабами. По-видимому, этим народом так и должно управлять, ибо если с ним обращаться мягко, без принуждения, не давая ему правил и законов, то могут возникнуть непорядки и раздоры. Это очень неуклюжий и суеверный народ, склонный к колдовству и черной магии, чем они так неловко и глупо занимаются, как наши дети, пугающие друг друга букой. Я не видел у них ни школ, ни воспитания, поэтому растут они в большом невежестве, и у них меньше разума и знаний, чем у дикарей. И несмотря на то, что некоторые из них считают себя христианами, они едва ли больше знают о религии, чем обезьяна, которую выучили исполнять обряды и церемонии....» Между тем в современных прибалтийских республиках время шведского владычества считается чуть ли не золотым веком!

Посетивший уже российскую Лифляндию в 1789 году Н. М. Карамзин отметил, что лифляндский крепостной приносит своему помещику вчетверо больший доход, чем русские крепостные Симбирской или Казанской губерний. Это объяснялось не большим трудолюбием латышей и даже не немецким порядком, а просто более эффективной и жестокой эксплуатацией крепостных.

В прибалтийских городах сохранились средневековые цеха, имеющие этнический характер. Так, например, в уставе цеха мясников имелось постановление, что учениками можно принимать только лиц, родители которых были немцами, а из цеха должны были немедленно исключаться все, женившиеся на «не-немках».

Вообще то, что латыши и эстонцы вообще не ассимилировались немцами, как это произошло с более многочисленными полабскими славянами и пруссами, вероятно, объяснялось именно надменностью местных баронов, которые совсем не стремились распространять свой язык и культуру покоренным аборигенам, так как общая культура могла бы уравнять их в правах. Впрочем, в середине XIX века онемечивание латышей и эстонцев казалось вполне возможным. Количество «стыдливых латышей» и «можжевеловых немцев» из числа эстонцев, перешедших на немецкий язык и относящих себя к немцам, действительно росло. Еще полтораста лет тому назад ни латыши, ни эстонцы не отличались национальным самосознанием. Они не имели даже имени своего этноса. То, что эстонцы и латыши вообще сохранились как этносы, целиком заслуга российских имперских властей.

Например, в это время эстонцы называли себя «maarahvad», т.е. «крестьяне», «деревенский народ». Финны и сейчас называют Эстонию - «Viro», а эстонцев - «virolainen». Это связано с тем, что в виду отсутствия общего названия финны называли всю территорию по названию наиболее близко к ним расположенного района, т.е. по эстонски «Viru». Отсутствие самоназвания говорит о неразвитости самосознания и неспособности мыслить себя единым народом и тем более отсутствие потребности к формированию национального государства. И только в 1857 году учредитель газеты на эстонском языке «Perno Postimees» Йоханн Вольдемар Яннсен (1819-1890 гг.) вместо прежнего названия «maarahvas» ввел новое название - «эстонцы»

Хотя у обоих коренных прибалтийских народов примерно с XVI-XVII веков существовали письменность и выпускались отдельные литературные произведения с использованием латинского, польского и готического шрифтов и немецкой орфографии, но на деле литературных норм еще не существовало. Первая газета на эстонском языке издавалась пастором О. Мазингом еще в 1821-23 гг., но вообще только в 1843 году пастор Эдуард Аренс составил грамматику эстонского языка (до этого для немногих произведений на эстонском использовали орфографию на основе немецкого стандартного правописания).

Только в 60-70- гг. XIX века латышский просветитель Атис Кронвалд создал такие новые для латышей слова, как: tevija (Родина), Vesture (история), Vestule (письмо), dzeja (поэзия), и др. Первый учебник латышского языка вышел в Риге на русском языке в 1868 году!

Наконец, еще одним, едва ли не самым показательным примером «особости» Прибалтийского края, было положение местных русских. Фактически они находились в положении иностранцев, хотя многие из них проживали здесь уже много поколений. Еще в XVII веке многие русские старообрядцы, защищая свою веру, бежали в тогдашнюю шведскую Прибалтику и в герцогство Курляндское, владетель которой герцог Якоб сам приглашал переселенцев из России, надеясь восполнить убыль своих подданных после эпидемии чумы. В Курляндии русские основали город Крыжополь (по-немецки - Крейцберг, ныне - Крустпилс). После присоединения Прибалтики к России количество русских переселенцев увеличилось незначительно. Причина была понятна: свободных земель здесь не было, гнет баронов был явно свирепее, чем «своих» русских помещиков, а в городах русские купцы и мастеровые вынуждены были испытывать давление со стороны местных немецких цехов.

Только в царствовании Екатерины II, в 1785 году русские рижане получили, наконец, право выбирать городское самоуправление и быть избранными. Так, не прошло и семидесяти лет после окончания Северной войны, как завоеватели наконец-то уравняли свои права с завоёванными. В правление Екатерины делались попытки укрепить влияние русской культуры и образования в Остзейском крае. В 1789 году в Риге было открыто первое учебное заведение с русским языком обучения - Екатерининское училище. Но вообще официальный Петербург вероятно, вообще не знал о русских Остзейского края. Достаточно сказать, что о существовании в Риге многочисленных старообрядцев изумлённый царь Николай I узнал совершенно случайно после того, как староверы необдуманно опубликовали печатный отчёт о своей деятельности.

В 1867 году в Риге из 102 тысяч жителей немцы составляли 42,9 %, русские - 25,1 %, латыши - 23,6 %. Такой показатель наглядно показывал роль каждой из этнических общин в Прибалтике.

Местные русские, впрочем, за время жизни в балтийских провинциях России также приобрели особые черты. «Странное превращение, - пишет в 1876 году «Рижский вестник», - совершается с заезжим русским, когда он проживет несколько лет в так называемом Прибалтийском крае. Он становится чем-то жалким... обезличивается, как стертый пятак. Оторванность от корня приводит к потере национального характера, обыкновенного русского склада ума, языка и даже самого вида». Один из русских рижан, В. Козин, поместил в 1873 году в этом же «Рижском Вестники» такие стихи:

Славно тут жить... да не очень:

Нет здесь простору, приволья,

Негде широкой натуре

Здесь во всю ширь развернуться.

Прячут здесь мысли под спудом,

Держат язык за зубами,

Держат сердца под корсетом,

Руки как можно короче.

То ль дело в нашей стороне!

Ходишь себе нараспашку.

Все так привольно, что любо,

Все так манит разгуляться.

Шапку чертовски заломишь.

Руки упрешь себе в боки:

«Вы, дескать, мне не указка:

Знать не хочу, да и полно!..»

Вот таким было положение Остзейского края в составе империи. Понятно, почему остзейский вопрос воспринимался столь болезненно русским обществом.

(Продолжение следует)

Сергей Викторович Лебедев, доктор философских наук

Аксаков И.С. Полн. Собр. Соч., Т.6. 1887. С.15.

Кениньш История Латвии. Учебник. Рига, 1990, с. 108

Я.Я.Стрейтс. Три достопамятных и исполненных многих превратностей путешествия по Италии, Греции, Лифляндии, Московии, Татарии, Мидии, Персии, Ост-Индии, Японии... Издано в Амстердаме 1676г перевод Э. Бородиной ОГИЗ-СОЦЭКГИЗ 1935 г. Стр. 141

Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. М., 1980, с. 32-33

И Эстляндия и оказали значительное влияние на культуру и язык местных жителей - современных эстонцев и латышей .

Ордена крестоносцев были по составу интернациональными «братствами» выходцев из дворянских и аристократических родов, не имеющих наследных земельных уделов. На севере Европы в среде крестоносцев преобладали этнические немцы, поэтому эти ордена называют «немецкими орденами» крестоносцев. Оба пути - и морской (купцы), и сухопутный (крестоносцы) - в историографии Средних веков считаются восточным направлением немецкой колонизации.

Крестоносцы поселились в исторических областях Курляндия , Ливония и Эстляндия и на острове Эзель (ныне - Сааремаа), породнились с правящими элитами местных народов и в итоге составили правящий социальный слой в захваченных территориях. Историческая область Эстляндия охватывала север современной Эстонии , Ливония - южную часть Эстонии и север Латвии, Курляндия - остальные территории современной Латвии. Крестоносцам не удалось захватить Литву, поэтому там немцы не расселялись. Немецкие купцы и ремесленники поселялись в городах и крепостях, основанных, как правило, на месте прежних городищ.

Немцы впоследствии составляли дворянский и помещичий (нем. Landadel ) слой общества, в то время как местное население в большинстве стало крепостными крестьянами. В городах, построенных под надзором немецких и датских мастеров - Ревель (ныне Таллин), Рига , Дерпт (ныне Тарту) и других - преобладали ремесленники и купцы. Население балтийских ганзейских городов состояло из свободных граждан (бюргеров, нем. Bürger ), которые, как и в других ганзейских городах, выбирали городской Совет (нем. Bürgerschaft ) и городского голову - бургомистра (нем. Bürgermeister ) и, будучи независимы от феодалов, самоуправлялись по законам немецкого городского (нем. Stadtrecht ), или Любекского (нем. Lübisches Recht ), права.

В Российской империи [ | ]

Тем не менее, несмотря на удачный симбиоз с чиновничьим аппаратом Российской империи, балтийские немцы начали испытывать серьёзные демографические проблемы: после установления российского контроля прямой поток германских колонистов из Германии и Скандинавии в Прибалтику прекратился, особенно из низших сословий. Но в 1913 году немецкие дворяне по-прежнему владели 48,1 % пахотной земли в Латвии . Крупные поместья немецкие бароны дробили на наделы, которые за деньги сдавали латышам и эстонцам. Аналогичная ситуация наблюдалась и в ливонском Причудье , с той разницей, что здесь с хроническим безземельем , возникшим в результате распространения латифундий немецких баронов, столкнулись этнически русские переселенцы (в основном староверы) .

С балтийскими немцами сблизилась и немецкая община Выборга . После присвоения в 1403 году статуса города на тот момент шведский Выборг развивается как крупный торговый центр под сильным влиянием немецких купцов. В городе прибавляется число богатых переселенцев из Любека , Гамбурга , Бремена и других ганзейских городов. Под влиянием этого факта с XVI века в быту горожан стали преобладать немецкие обычаи, сохранявшиеся до середины XIX века уже после перехода города под российскую юрисдикцию, хотя немцы никогда не были самой многочисленной нацией города. К примеру, в 1812 году в Выборге проживало 2893 человека, немцев было 362, в основном купцов, шведов - 412, русских - 846, финнов - 1273.

В целом, однако, немецкие общины Прибалтики продолжали вести довольно замкнутый образ жизни, стремились к самоизоляции от других этнических групп и по прошествии столетий. Куприн в его повести «Яма » начала ХХ века пишет, что из числа остзейских немок на рубеже XIX и XX веков если и говорили по-русски, то с сильным с акцентом .

Несмотря на то, что Рига вошла в состав Российской империи ещё в 1721 году , русский язык в городе стал употребляться в качестве административного лишь в 1891 году , заменив немецкий (доля немцев в городе по переписи 1881 года опустилась до 32,3 %, но они продолжали оставаться крупнейшим из национальных меньшинств Риги).

Межнациональные отношения и земельный вопрос [ | ]

Пытаясь сгладить противоречия между зажиточным немецким меньшинством и местными безземельными батраками из числа автохтонных эстонцев и латышей правительство царской России пошло на ряд изменений. и отменили барщину и выделили лично свободным крестьянам 80 % пахотной земли региона, но без лесов.

Торжественное открытие Императорского Дерптского университета прошло 21 апреля (3 мая ) и 22 апреля (4 мая ) , а лекции начались 1 (13 ) мая . 12 (24 ) декабря года Александр I подписал «Акт постановления для Императорского университета в Дерпте», таким образом казне было поручено материальное обеспечение университета, а руководство перешло под эгиду Министерства народного просвещения . Этот день ежегодно торжественно празднуется как день учреждения университета.

Устав Дерптского университета был утверждён Александром I 12 (24 ) сентября .

Спроектированное остзейскими баронами учебное заведение надолго стало «особенным» в российской университетской системе. Дерптский университет был преимущественно немецким по составу преподавателей и учащихся, преподавание велось на немецком языке. К концу XIX века среди значительной части населения Прибалтики, особенно его образованного слоя, русский язык получил широкое распространение, прибалтийские немцы были фактически двуязычны. В этих условиях появилась возможность ввести в Дерптском университете обучение на русском языке, не ущемляя прав студентов и преподавателей.

После Первой мировой войны [ | ]

Немецкое население Прибалтики начало постепенно сокращаться после конца 1-й мировой войны (1914-1918) и предоставления государственности народам Прибалтики со стороны победившей коалиции - Антанты (подробнее - см. в ст. Польский коридор). Аграрные реформы в Латвии и Эстонии означали потерю немцами контроля над значительной частью земельных угодий . Кроме того некогда единая община в условиях новых независимых государств распалась на две общности: немцев Латвии и.

Немецкое население Прибалтики резко сократилось в результате двух волн эмиграции в Германию: в 1939-1940 гг. по соглашению между Германией и прибалтийскими странами , и в 1940-1941 гг. по соглашению СССР и Германии.

После Второй мировой войны [ | ]

В Латвии на начало 2016 года проживали 5197 немцев (0,24 % населения), из них 41,6 % являлись латвийскими гражданами, 19,6 % - «негражданами » , в Эстонии на начало 2009 года - 1905 (0,14 %) .

См. также [ | ]

Примечания [ | ]

http://obmorock.livejournal.com/82735.html
Х. Стродс НАЧАЛО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ ЛАТЫШСКИХ КРЕСТЬЯН В РОССИЮ в 40-е - 60-е гг.XIX в
Ферлюдин П. 1 // Исторический обзор мер по высшему образованию в России. Академия наук и университеты. - Саратов, 1894. - С. 166.
И. М. Соловьев Русские университеты в их Уставах и воспоминаниях современников. - СПб.: Книгоиздательство «Энергия», 1913. Вып. 1. Университеты до эпохи шестидесятых годов
Сухомлинов М. И. Материалы для истории образования в России в царствование императора Александра I (рус.) // Журнал министерства народного просвещения. - 1865. - Т. 10 . - С. 52 .
«Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия»
Heyking A.

Ныекшняя Литва не имеет совершенно никакого отношения к Великому Княжеству Литовскому, но хоть название такое существовало. А вот сверх-националисты из Латвии и Эстонии очень не любят вспоминать,что названиям их "древних" стран нет и ста лет.
75 лет назад этнические немцы уехали из Прибалтики. Но. как оказалось, не навсегда.
Немного истории. Даже сами прибалты зачастую путаются в названиях земель, которые носила современная Прибалтика. Ранее эти территории именовались Эстляндской, Курляндской и Лифляндской губерниями Российской империи, а также Остзейским краем. Название происходило от немецкого названия Балтийского моря, которое немцы называли Восточным морем (Остзее).
Остзейские немцы поселились в этих краях в XIII веке, когда псы-рыцари завоевали и обратили фактически в рабское состояние аборигенные народы края — финно-угорские племена, потомки которых стали впоследствии называться эстонцы, а также близкие славянам племена балтов, предков латышей. После Ливонской войны Орден распался, но завладевшие прибалтийскими землями Швеция и Польша сохранили в незыблемости все права и привилегии немецких баронов.
..

Прибалтика, состоящая из Эстляндии, Курляндии и Лифляндии, была присоединена к России в ходе Северной войны (1700-1721), которую Россия выиграла у Швеции.
В результате победы России, по Ништадтскому мирному договору 1721 г., в состав Империи вошли Эстония и северная часть Латвии — Видземе с городом Ригой. Остальная территория Латвии была разделена между соседними государствами: Латгалия принадлежала Польскому государству, в Курземе существовало зависевшее от Польши Курляндское герцогство; Пилтенская область принадлежала Дании, Гробиньская область (ныне - Лиепая) была отдана герцогу Пруссии.
В 1772 году по первому разделу Польши к России отошла Латгалия, в 1795 году по третьему разделу — присоединены Курляндское герцогство и Пилтенская область.
.

.
В период шведского господства Прибалтика делилась на две губернии: Эстляндскую и Лифляндскую, которые управлялись губернаторами, подчиненными генерал-губернаторам.
До Октября 1917 года Прибалтикой, Прибалтийскими или Остзейскими губерниями. назывались территории современной Латвии и Эстонии. Литва и Белоруссия именовались Северо-Западным краем (Западными губерниями). как-то вот так. Без бутылки и не разобраться.
Присоединив к России Лифляндию и Эстляндию, Петр Первый сохранил за местными немецкими баронами и бюргерством все старые привилегии, в том числе и сословную систему дворянского управления и суда. Курляндия, присоединенная к России в 1795 году, также сохранила старую систему управления, неизменную со времен Курляндского герцогства. Остзейские немцы и под российской властью управляли Прибалтикой точно так же, как в XIII веке.
В этом крае существовал особый правовой режим, отличный от системы общероссийской государственности и характеризовавшийся господством немецкого языка, лютеранства, особым сводом законов (остзейским правом), судопроизводством, управлением и т.д. Функции внутреннего управления краем осуществлялись органами немецкого дворянства.
Реально немцы владели гораздо бóльшей собственностью, однако из-за дискриминационных законов вынуждены были переписывать ее на имена зиц- председателей Фунтов из местных. Коренные националы были в основном крестьянами- хуторянами, и (после 1919 года) чиновниками. Но осень 1939 года стала для остзейцев роковой: 6 октября 1939 года, выступая в рейхстаге Адольф Гитлер заявил, что залогом стабильности устройства мира должно стать соответствие государственных и этнографических границ. Немцев, живущих вне Рейха, в том числе и в Прибалтике, «позвали домой». И буквально в тот же день в Ригу и Таллин стали прибывать транспортные пароходы. Выезд остзейских немцев получил название Umsiedlung.
.

.
Уехали практически все. Выезжали немецкие школы со всеми преподавателями и учениками. Заводы и предприятия выезжали в полном составе. Немецкие театры уехали со всеми реквизитами (занавесом, кулисами, мебелью). Выехали немецкие больницы со всем оборудованием, врачами и пациентами. Отправились в Германию в полном составе церковные приходы. Впрочем, выезжали также и связанные родством с немцами русские (например, женатый на немке художник Кайгородов). Работу прекратили немецкие церковные приходы, гимназии, культурные общества, закрылись немецкие газеты, театры, предприятия и магазины.
.

.
Власти так называемых Эстонии и Латвии очень радовались. Этнические немцы Латвии должны были в течение двух месяцев покинуть территорию республик на совершенно грабительских условиях. До отъезда они должны были распродать свое движимое и недвижимое имущество. Немцам было запрещено увозить фамильные драгоценности, произведения искусства, старинные манускрипты. Им было запрещено вывозить любую валюту. При этом государство в это же время ввело запрет на продажу ювелирных изделий, так что конвертировать местные дензнаки в золото и драгоценности у немцев также не получалось. Много имущества немцы были вынуждены просто бросить. За оставленное немцами имущество Латвия осталась должна Германии 91,6 миллиона тогдашних латов. В брошенные немцами квартиры вселялись коренные "националы", мебель и бытовые предметы продавались вполцены. Эстонцы и латыши ликовали. Они вдруг почувствовали себя господами. «Auf niewiedersehen!» («До несвидания!») — Кричал, провожая пароходы с немцами диктатор Латвии Карлис Ульманис, не зная что и ему, и эстонскому коллеге Контантину Пятсу осталось править меньше года — в Москве и Берлине вопрос восстановлении в Прибалтике статус-кво был уже решён.
Тупым дуракам надо было думать о будущем...
И немцы вернулись.
И опять вернулся Остланд - созданное 1 сентября 1941 года административно-территориальное образование в составе нацистской Германии в Восточной Европе, включающая страны Прибалтики и Белоруссию (кроме гродненского региона), частично отдельные территории Украины, России и Восточной Польши. Столица — Рига. Руководитель — рейхскомиссар Генрих Лозе, в 1944 короткое время — Эрих Кох.
.

.
Кстати говоря, разрушение памятников Ленину началось именно тогда.
.

А это наши белорусские "друзья" маршируют в 1943...
.

.
Но вот прибалтийские «маленькие, но гордые» нации не должны забывать про остзейцев по двум причинам. Постоянно требуя от России выплатить деньги за «оккупацию», прибалты не понимают, что по европейским законам им самим придется осуществить реституцию, вернув потомкам остзейцев все, что было присвоено в 1939-40 гг. Кроме того, социальная структура современных Латвии и Эстонии поразительно напоминает ситуацию в Прибалтийских губерниях в позапрошлом веке. Разница только в том, что в роли остзейских баронов выступают коренные националы, а в роли латышей и эстонцев — «русскоязычные». Разумеется, из эстонцев и латышей плохо получаются бароны.
Не случайно говорится, что если еврея можно вытащить из гетто, то гетто никогда не вытащить из еврея. Аналогичным образом, хуторяне и батраки всегда останутся хуторянами и батраками, какие бы чиновные кабинеты они не занимали. Только вот остзейские немцы могли уехать на «историческую родину», то куда деваться эстонцам и латышам?
И так, личное. Как выяснилось, мои предки по одной из линий как раз из немцев Остланда. Жаль, что наш нынешний родственник, историк и писатель, не публикует свои работы в Сети.