ПРИЛОЖЕНИЯ

А. И. Донченко, М. Ф. Высокий, М. Л. Хорьков

ПОСЛЕДНИЕ ИСТОРИКИ ВЕЛИКОЙ

ИМПЕРИИ

Историки, как, впрочем, и все члены образованного римского общества IV столетия, становились свидетелями упадка могущественного мирового государства, когда уходили в прошлое военные победы римского оружия и успехи императоров и имперских политиков, когда римским писателям-интеллектуалам оставалось зачастую лишь подводить итоги да создавать общедоступные и краткие изложения тысячелетней римской истории. Какой была она, эта эпоха, и что представляли собой авторы, чьи произведения собраны в данной книге?

1. Эпоха

IV в. в истории Римского государства тесно связан в нашем представлении с понятиями «кризис» и «упадок» и это бесспорно так: внутренние смуты, в основном связанные с так и не состоявшейся системой наследственной передачи власти, опустошительные набеги варваров, натурализация экономики и запустение, особенно на западе, множества мелких и средних городских поселений, - все это достаточно явные симптомы заката величия Рима. Но вместе с тем IV в. - это время последней мобилизации последних сил великого государства, последняя конструктивная попытка, внутренне перестроившись, сохранить себя, этот грандиозный и величественный orbis Romanus, который на протяжении веков незыблемо стоял по берегам Средиземного моря.

Справедливости ради надо отметить, что начало этой попытки следует отнести к несколько более раннему времени, - к правлению императора Аврелиана (270-275). Именно он первым открыто покончил с традициями принципата, принял титул «dominus et deus natus» (господин и рожденный богом) и возложил на голову золотую корону с драгоценными камнями. За время своего недолгого правления (впрочем, по сравнению со своими предшественниками, правившими иногда всего по несколько месяцев, а то и дней, этот император выгля-{297}дит долгожителем) ему удалось многое: он сумел вернуть под власть Рима восточные провинции, Галлию и Испанию, отразить ряд крупных нашествий германских племен. В 271-272 гг., ясно осознавая, что безопасные и благополучные времена для «столицы мира» уже прошли, Аврелиан приказал построить вокруг Рима новые мощные оборонительные стены (общая их протяженность составила 18 км).

И все же не Аврелиану суждено было стать создателем обновленного римского государства. Эта задача была решена другими правителями более масштабно и более радикально.

17 ноября 284 г. в малоазийском городе Никомедии войска провозгласили императором Диоклетиана. Сын небогатого вольноотпущенника, далматинец или иллириец по происхождению, Диокл (таково было его настоящее имя) благодаря своей личной храбрости и воинским заслугам сумел добиться поста начальника дворцовой императорской стражи и, когда в начале сентября 284 г. префект претория Апр тайно убил юного императора Нумериана, наверное, в тайной надежде самому утвердиться на престоле, «Диокл на первой же сходке солдат, обнажив меч и повернувшись к солнцу, поклялся, что не знал о смерти Нумериана и что не стремился к власти, и тут же зарубил стоявшего поблизости Апра, от козней которого погиб этот прекрасный и образованный юноша, к тому же его зять. Остальным было дано прощение, почти все его враги были оставлены на своих должностях. Это обстоятельство было, насколько люди помнят, новым и неожиданным, ибо в смуте ни у кого не было отнято ни имущества, ни славы» (Аврелий Виктор. О Цезарях, XXXIX).

Став императором, Диокл изменяет свое имя на римский манер - Диоклетиан, официальное же и полное его имя стало - Цезарь Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Август.

С 285 г. Диоклетиан, победив брата Нумериана Карина, единолично правит империей. Однако, ясно осознавая те огромные трудности, которые все еще стоят на пути подлинной консолидации Римского государства, в этом же году император принимает решение разделить власть: оставшись в Никомедии и избрав ее своей столицей, 1 апреля 285 г. он провозглашает Цезарем Запада Марка Аврелия Валерия Максимиана (с 1 апреля 286 г. - Август), который, и не только формально, тем самым приобретал равные с Диоклетианом полномочия. Соправитель избирает местом своего пребывания Медиолан. Максимиан оказался достойным соратником императора Востока: ему удалось подавить крупное восстание багаудов в Галлии, разгромить вторгшихся из-за Рейна франков и але-{298}маннов, победить узурпатора Караузия, долгое время (с 287 по 293 г.) контролировавшего Британию.

1 марта 293 г. оба Августа избрали себе соправителей и наследников в ранге Цезарей. Диоклетиан остановил свой выбор на Гае Галерии Валерии Максимиане (будущий император Галерий), сыне пастуха, выдвинувшегося на военной службе, а Максимиан - на потомке одного из императоров III в. Гае Флавии Валерии Констанции Хлоре. Еще одно дробление высшей власти в государстве, по мнению Диоклетиана, должно было, помимо улучшения оперативности управления, покончить с одной из главных причин гражданских войн в империи - неурегулированностью вопроса о порядке престолонаследия. Кроме того, практика прижизненного назначения наследников должна была, по идее, обеспечить избрание на престол достойного. Так возникла новая система управления римским государством - тетрархия (четверовластие). Диоклетиан взял себе в управление Фракию, Азию, Сирию и Египет, Галерий - Балканский регион (кроме Фракии), Максимиан - Италию, Испанию и Африку, а Констанций Хлор - Галлию и Британию. Диоклетиан сам установил срок правления Августов - 20 лет (т. е. до 305 г.), затем на их место должны были заступить Цезари. Последние, в свою очередь, должны были назначить себе преемников и т. д.

Тетрархи во время своего правления успешно боролись как с внешними, так и с внутренними врагами империи: Диоклетиан разгромил восстание Ахилла в Египте (296 г.) и изгнал оттуда кочевые племена блеммиев, успешно воевал с сарматами; Галерий укрепил границу по Дунаю, удачно воевал на Востоке и вновь вернул Риму Месопотамию; Максимиан защищал границы государства в Африке против мавров, а Констанций успешно справился с очередным узурпатором Британии Аллектом (293-296 гг.).

1 мая 305 г., как и было заранее оговорено, Диоклетиан и Максимиан официально объявили о сложении с себя полномочий императоров, Галерий и Констанций Хлор становились Августами. Однако уже через год (летом 306 г.) стало ясно, что тетрархия как новая форма организации высшего государственного управления не выдержала испытания временем: началась новая гражданская война, поскольку при назначении новых Цезарей оказались обойденными дети Максимиана и Констанция Хлора. В итоге, после 20 лет ожесточенной борьбы за престол, у власти оказался сын Констанция Хлора Константин. С именем последнего связано дальнейшее укрепление системы домината. Однако он сразу и категорически {299} отказался от тетрархии, решив оставаться Августом в единственном числе. В 324-326 гг. Константин провозглашает Цезарями своих четырех сыновей: Флавия Юлия Криспа (в 326 г. он в результате дворцовых интриг был казнен), Константина, Константа и Констанция. Соответственно этим назначениям были перераспределены области управления в государстве: Константину младшему достались Испания, Галлия и Британия, Константу - Италия, Иллирик и Африка, Констанцию - Азия и Египет. Себе же Константин оставил Балканский регион.

В 337 г. в самый разгар приготовлений к персидскому походу император умирает и начинается новый тур борьбы за власть, на этот раз между его сыновьями (впрочем, как всегда в таких случаях, не обошлось и без претендентов со стороны). В итоге, к 353 г. единоличным правителем империи становится Констанций II, который еще в течение 8 лет скорее удачно, чем успешно правил государством. Подтверждение этой оценке мы находим и у Аммиана Марцеллина: «Самолично он не победил на войне никакого народа, не получил также вести о поражении какого-либо народа благодаря доблести своих полководцев, не прибавил новых земель к римской державе, никогда не видели его на поле боя первым или в первых рядах» (Аммиан Марцеллин. Римская история, XVI, 10, 2). «Насколько во внешних войнах этот император терпел урон и потери, настолько же он отличался удачами в войнах междоусобных и был весь забрызган гноем, который источали внутренние нарывы государства» (там же, XXI, 16, 15).

Осенью 355 г. император возвел в ранг Цезаря единственного уцелевшего в ходе гражданских войн родственника Константина Великого Юлиана и поручил ему оборонять Галлию, поскольку активность персов на Востоке вынуждала императора направиться туда. Там, зимой 360 г. Констанция II застает известие о том, что Юлиан открыто посягнул на власть. Сложная обстановка на Востоке заставила Констанция почти на целый год предоставить очередному претенденту на престол свободу действий. Только осенью 361 г. войска двинулись на Запад, однако до вооруженного столкновения дело не дошло: Констанций по дороге тяжело заболел и 3 ноября 361 г. умер.

После этого Юлиан без труда овладел всей территорией государства и за время его недолгого правления (361-363 гг.) каких-либо крупных восстаний и мятежей не отмечено. Казалось, что в римское государство с приходом Юлиана вернулись благословенные времена «золотого века Антонинов» - {300} вновь на императорском троне оказался философ, император смягчил налоговое и военное бремя для провинций, пытался возродить традиции и религии предков и пр., - но процесс внутренней трансформации империи зашел уже столь далеко, что после трагической смерти Юлиана 26 июня 363 г. во время персидского похода те же проблемы обрушились на его преемников с новой силой и государственная машина вновь повернула на проторенную и проверенную колею ужесточения бюрократизации всех сторон жизни.

Но здесь мы уже вплотную подошли ко времени правления того императора, которому и посвятил свой труд Евтропий. (Мы опускаем здесь недолгий период пребывания у власти Иовиана (27 июня 363 г. - 16 февраля 364 г.), поскольку ничем, кроме позорного мира с Персией, он не отличился).

При всей той, подчас весьма калейдоскопической, смене императоров, нередко сопровождавшейся уничтожением колоссальных материальных и людских ресурсов, в условиях, когда военные действия разного рода узурпаторов и претендентов на престол совпадали с опустошительными набегами варваров, невольно поражаешься необычайной устойчивости государственной структуры домината, которая позволила продержаться Империи еще почти 170 лет (разумеется, мы понимаем всю условность этой цифры).

Поэтому нам представляется целесообразным набросать краткую схему основных государственных институтов Римской империи как они сложились в результате реформ Диоклетиана и Константина. Заодно это существенно облегчит читателю ориентацию в сложном мире римских бюрократических должностей и титулов. Этот обзор мы проведем в следующей последовательности: а) система государственного управления империей в IV в.; б) центральные органы управления; в) армия .

С именами Диоклетиана и Константина связана административная реформа, приведшая к существенным изменениям в принципах управления подвластными территориями. Вся империя была разделена на четыре префектуры, во главе которых стояли префекты претория (praefecti praetorio). Рим, {301} и с 330 г., Константинополь были выведены из состава префектур и подчинены соответствующим префектам города (praefecti urbis). Все вышеперечисленные префекты обладали высшим титулом в государственной табели о рангах и носили титул viri illustres (сиятельные мужи).

Каждая префектура, в свою очередь, подразделялась на диоцезы (dioceses), по всей империи их насчитывалось двенадцать. Диоцезы управлялись подчиненными префектам викариями (vicarii). Викарии обладали вторым рангом и имели титул viri spectabiles (высокородные мужи).

Каждый диоцез включал в себя несколько провинций. При Диоклетиане общее их число вместе с Римом составляло 101, к концу IV в. - 120. Во главе каждой провинции стояли ректоры (rectori), иногда в виде общего их обозначения использовался термин iudices. В зависимости от статуса своих провинций они носили титулы проконсулов, консуляров, корректоров и президов. Начальники провинций именовались viri clarissimi (светлейшие мужи), за исключением проконсулов, которые относились ко второму рангу, т. е. viri spectabiles. Различение правителей провинций по титулам и рангам восходило к первым векам империи, когда к управлению на завоеванных территориях наряду с сенаторами были допущены и представители сословия всадников.

Включение Италии в категорию провинций привело к утрате ее былых привилегий - и прежде всего свободы от налогов и повинностей. При Диоклетиане она была разбита на восемь округов, которыми управляли корректоры (correctores). Корректорами также именовались своего рода ревизоры, направляемые императорским двором для контроля над деятельностью местной администрации.

Городское управление в Риме сохранялось примерно в том виде, в каком мы застаем его в первые века империи. Во главе города стоял городской префект, вопросами снабжения заведовал префект анноны (praefectus annonae или praefectus frumenti dandi). Другими вопросами, связанными с жизнеобеспечением города, заведовали различные комиссии, составленные из выборных от горожан.

В самом низу римской государственно-бюрократической лестницы стояли муниципальные советы (курии), которые существовали во всех городах империи. К IV в. они утратили всякую самостоятельность и рассматривались государством прежде всего как низшие фискальные единицы, поскольку куриалы (или декурионы) отвечали своим имуществом за {302} своевременную выплату налогов и выполнение государственных повинностей.

Органы центрального управления государством находились при императорском дворе и включали в себя огромное количество чиновничьих должностей.

Высший ранг (vir illustris) имели препозит императорской спальни (praepositus sacri cubiculi), начальник служб (magister officiorum) - начальник императорских канцелярий, которому подчинялись руководители отдельных секторов административного управления, квестор священного дворца (quaestor sacri palatii) - главный советник императора по юридическим вопросам, комит финансов (comes sacrarum largitionum), комит личного частного имущества императора (comes rerum privatarum) и два комита личной гвардии императора, конной и пешей (comites domesticorum).

Ранг vir spect abilis имели примицерий императорской спальни (primicerius sacri cubiculi), примицерий нотариев (primicerius notariorum), castrensis sacri palatii, заведовавший дворцовыми работами и различными службами, и четыре начальника канцелярий (magister scriniorum).

Особо следует сказать об императорских агентах (agentes in rebus), которые выполняли контрольные и полицейские функции и внимательно следили за поведением чиновников на местах.

До времени правления Диоклетиана римская армия состояла из легионов, расквартированных в приграничных лагерях (castra) и крепостях (castella). Войны III-IV вв. показали полную неэффективность подобной системы. Пограничные легионы, обросшие имуществом, производственными подразделениями, наконец, семьями, полностью утратили самое главное - маневренность, а потому не могли успешно противостоять мобильным группам варваров. Кроме того, именно из этой среды постоянно выдвигались узурпаторы и претенденты на императорский престол. Потому при Диоклетиане и его преемниках большая часть функций пограничных войск была возложена на мобильные императорские (comitatensis) войска, размещенные в стратегически важных городах провинций и легко перебрасываемые в нужное место. Собственно пограничные войска (limitanei) продолжали существовать, но по отношению к первым они заняли второстепенное положение. Для подкрепления лимитанов на особо опасных участках {303} границы располагались вспомогательные подразделения, сформированные по образцу комитатов и потому называвшиеся pseudo-comitatensis.

Были внесены существенные изменения и во внутреннюю структуру легиона. Прежний легион, насчитывавший 6 тыс. воинов, был заменен более мелким подразделением в 1 тыс. или даже 500 человек. Назывались они legiones, vexillationes, auxilia, cohortes, alae и т. д. Командовали ими теперь не легаты (legati), как раньше, а трибуны (tribuni) или префекты (prae fecti). Низшие офицерские звания, такие как, например, центурион, исчезли.

Вся империя была разделена на военные округа (дукаты), во главе которых стояли дуксы. Границы военных округов не совпадали с административными и это должно было, по идее, не допустить излишней концентрации власти в одних руках. Дуксы имели второй ранг и обладали титулом vir spectabilis.

Верховным главнокомандующим войсками империи считался император. Во главе армии стояли два высших офицера с титулом magistri militum. Один из них, более высокий по рангу, командовал пехотой и именовался magister peditum, другой командовал конницей и назывался magister equitum. Оба они обладали первым рангом и, соответственно, титуловались viri illust res. Они занимались вопросами полного обеспечения и подготовки армии к военным действиям.

Поскольку со времени Диоклетиана император почти постоянно пребывал в походах, его двор приобрел статус ставки верховного главнокомандующего, и в этом смысле назывался comitatus. В связи с этим титул comes стал применяться ко всем высшим офицерам империи, состоявшим при этой ставке. Специально же комитатами назывались офицеры второго ранга (vir spectabilis), постоянно или временно командовавшие крупными подразделениями.

В Риме и Константинополе стояли гвардейские части - дворцовые войска (auxilia palatina) и телохранители императора (protectores domestici). Они заменили собой преторианскую гвардию, распущенную при Константине за ее активное участие в многочисленных смутах и гражданских войнах предшествующего времени.

К IV в. ядро римской армии составляли наемные войска, комплектовавшиеся за счет добровольцев. Однако в чрезвычайных ситуациях при недостатке таковых прибегали к вербовке рекрутов из римских граждан и подвластных варваров. Для подданных империи военная служба к тому времени потеряла всякую привлекательность и рассматривалась как {304} тяжкое бремя и потому основное пополнение армии происходило за счет варваров, в особенности германского происхождения. Уже при Константине большую часть офицерских постов в армии занимали германцы.

2. Евтропий

IV в. ознаменовался для римского государства, помимо всего прочего, еще и крупными изменениями в духовной жизни общества. Современные исследователи также применяют к этому времени понятия «кризис» и «упадок» и это оправдано. И столь же оправдано употребление этих слов в отношении творчества римских историков. Неординарная фигура Аммиана Марцеллина одиноко возвышается над рядом малоизвестных неспециалисту компиляторов и эпигонов. К их числу относят и Евтропия. Мы не будем здесь говорить о справедливости такой оценки (она, разумеется, не беспочвенна), любопытно отметить другое: несмотря на столь невысокое мнение об этом авторе среди современных исследователей, его произведение пользовалось большой популярностью среди читателей и, успешно пережив падение обеих частей Римской империи, вплоть до эпохи Нового времени служило одним из самых известных учебников по истории Рима. Более того, по одним сообщениям дважды , а по другим - трижды , «Бревиарий» Евтропия был переведен на греческий язык. Столь завидной судьбой могло похвастаться не всякое позднеантичное латиноязычное произведение. Что же обеспечило такой успех сочинению Евтропия? Почему «Бревиарий», на фоне немалого количества других произведений подобного жанра, заинтересовал читателя как на Западе, так и на Востоке? Ответ на эти вопросы представляется нам более важным, чем многочисленные рассуждения о вторичности и неоригинальности Евтропия.

Но сначала посмотрим, какими сведениями мы располагаем об авторе.

К сожалению, они весьма и весьма скромны. В посвящении «Бревиария» императору Валенту II Евтропий именует себя magistro memoriae. Magister memoriae возглавлял штат особых писцов, в обязанность которых входила запись каждого слова императора, сказанного ли на официальном приеме или {305} в частной беседе, они вели личный дневник императора, если таковой существовал, - одним словом, в их задачу входила фиксация и сохранение для истории деяний правителя Римской империи. Вполне понятно, что руководитель этой службы был человеком очень осведомленным в государственных делах и придворных интригах, а кроме того имел доступ к государственным архивам. Для автора, собирающегося писать историческое произведение, такая должность, без сомнения, открывала большие возможности. (Попутно отметим, что два известных историка императорской эпохи - Светоний и Прокопий Кесарийский - занимали примерно похожие должности. Первый состоял на службе в канцелярии ab epistulis императора Адриана, а второй был личным секретарем, а затем советником по юридическим вопросам при полководце Велизарии).

Почти в самом конце «Бревиария» (X, 16, 1) Евтропий кратко сообщает, что он лично принимал участие в персидском походе императора Юлиана (363 г.). Больше ничего определенного о судьбе создателя «Бревиария» сказать невозможно.

Потому нам не остается ничего другого как попытаться выяснить читательскую аудиторию Евтропия и ее особенности.

Имя первого и самого главного читателя «Бревиария» нам известно - это император Валент II. К счастью, мы имеем возможность составить довольно определенное представление об этой личности и прежде всего (поскольку это нас интересует в первую очередь) как о ценителе искусства и литературы. Для этого обратимся к «Римской истории» Аммиана Марцеллина.

Уже сама мысль о появлении Валента, брата Валентиниана I, на престоле была встречена высшими кругами империи без всякого энтузиазма. 28 февраля 364 г. Валентиниан I «созвал к себе на совет лиц высшего ранга и, выставляя напоказ свою мнимую готовность следовать хорошим советам других, а не своим единоличным решениям, поставил вопрос о том, кого ему следует избрать соправителем. Все молчали, а Дагалайф, бывший тогда командиром конницы, дал такой прямолинейный ответ: «Если ты, добрейший государь, любишь своих родных, то у тебя есть брат, а если отечество, то ищи, кого облачить в пурпур» (XXVI, 4, 1). И тем не менее, 28 марта 364 г. Валенту был дарован титул Августа и передан в управление Восток. Огромная власть еще ярче продемонстрировала его характер. «О зданиях, которые он обновил или возвел от основания в разных больших и малых городах, я не стану {306} говорить, чтобы не растягивать своего изложения, так как они сами наглядно свидетельствуют о его заслугах. ...А теперь скажу о его недостатках. ...Он был мало образован, не прошел курса ни военного, ни изящного образования (курсив мой - А. Д. ); ...особенно невыносим он бывал в тех случаях, когда преступления неуважения или оскорбления величества предоставляли ему возможность выступать против жизни и состояния людей богатых. ...Он был груб в обращении, раздражителен, охотно выслушивал доносы, не отличая правды от лжи: эти недостатки даже в простых обыденных отношениях частной жизни ведут к весьма неприятным последствиям. От природы он был ленив и нерешителен» (XXXI, 14, 4-7). Валент, как оказалось, был весьма суеверен и это имело печальные последствия для любителей книг. В 371 г. в связи с так называемым «делом Феодора», который помимо стремления к власти обвинялся еще и в колдовстве, «на глазах у всех убивали людей, словно резали скот. Затем было снесено множество рукописей и груды книг, и все это предали огню в присутствии судей. Их натаскали из разных домов как запрещенные писания (курсив мой - А. Д.), желая этим как бы смягчить впечатление от убийств, хотя это были большей частью книги литературного содержания или же труды по юриспруденции» (курсив мой - А. Д. ) (XIX, 1, 40-41). «Следствием этого было то, что по всему Востоку из страха перед подобным бедствием каждый предавал огню свою библиотеку» (курсив мой - А. Д. ) (XXIX, 2, 4).

Итак, образ высокопоставленного читателя получился не очень привлекательным и, наверное, вряд ли можно приписать императору какие-то заслуги в деле поощрения результатов труда Евтропия.

Но что можно сказать о более широкой аудитории читателей «Бревиария»? Попробуем определить ее вкусы и симпатии, исходя из основных тем и идей сочинения. Однако «содержание его (Евтропия - А. Д. ) труда относительно бедно. Он почти не касается вопросов внутренней жизни римского государства, излагая кратко историю войн и лишь упоминая о восстаниях. Несколько более подробно останавливается на биографических данных римских императоров» . И еще одна цитата: «Возникший из кризиса III в. новый руководящий класс Римской империи был столь несведущ в области знаний о славном прошлом Рима и его освященных временем тради-{307}циях, что испытывал потребность в этой информации, разумеется, суммарной и неглубокой.

Прямолинейный, ясный, часто слишком лаконичный «Бревиарий» представляет собой поверхностный компендий истории Рима...даже обращаясь к наследию величайших римских историков, таких как Тит Ливий, Евтропий предпочитает пользоваться не подлинниками их сочинений, а краткими их изложениями.

В сочинении Евтропия совершенно отсутствует какая-либо руководящая идея (курсив мой - А. Д. ). Бросаются в глаза некоторые хронологические неточности, которых Евтропий, располагавший архивными материалами, мог бы легко избежать. ...В духе уже устаревших моралистических схем историк, по примеру Светония, концентрирует внимание на фигурах отдельных императоров» .

Таково мнение двух известных специалистов в области римской исторической литературы. Оно безусловно оправдано, и заслуживает внимания, и все же хотелось бы внести ряд уточнений в характеристику сочинения Евтропия.

Все же, есть ли в «Бревиарии» какая-то общая идея? Действительно, внимание Евтропия обращено прежде всего на внешние войны, позволившие Риму стать великим государством. Однако внутренние распри и столкновения он также не оставляет в стороне. Но, если внешние войны и подавление мятежей внутри страны всегда находят понимание и поддержку автора (например, V, 17, 1-2; VI, 7, 15), то гражданские войны встречают явное неодобрение (VI, 19,1; 21,1; Х,12, 1). Учитывая, что большинство императоров III-IV вв. захватывало власть именно после ожесточенных внутренних конфликтов, такая позиция автора «Бревиария» весьма примечательна. Более определенно о ней мы можем судить и по отношению к вопросу, поставленному еще в свое время Тацитом - о взаимоотношениях между императорской властью и республиканскими традициями.

Почти в самом начале своего повествования (I, 12, 2) Евтропий сравнивает власть императора не с властью царя, но диктатора, то есть с, пусть и экстраординарной, но все же республиканской магистратурой. Эта параллель, на наш взгляд, симптоматична по двум причинам: 1) тем самым Евтропий косвенным образом дает понять, что принцип единовластия, причем в довольно жесткой форме, изначально заложен в республиканском прошлом Рима. Это означает, что современ-{308}ные автору «Бревиария» правители выступают в качестве продолжателей древней традиции, хотя и в видоизмененной форме; 2) в эпоху республики, как известно, институт диктатуры вводился только в критические моменты для судеб государства и потому во времена Евтропия на фоне усилившегося натиска варваров по всей границе империи, а также внутренней нестабильности, концентрация власти в руках императора тем самым получает косвенное оправдание.

Если же говорить более конкретно о принципах построения описания личностных качеств императоров, то Евтропий безусловно следует традиции, заложенной еще Светонием, но в более сжатой форме. Порицание автора «Бревиария» вызывают как деспотические и жестокие императоры (список их слишком обширен, чтобы приводить его полностью), так и правители, уделявшие чересчур много внимания, пусть благородным и возвышенным, но отвлекающим от государственных дел, занятиям (Марк Аврелий, Юлиан). Пожалуй, только для императоров Тита и Антонина Пия у Евтропия не находится критических слов и в этом его позиция совпадает с мнением Светония и Элия Капитолина (правда с той существенной оговоркой, что на Тита это распространяется только после его вступления на императорский престол).

Можно ли в таком случае оценивать Евтропия как просенатски настроенного писателя? Вряд ли, поскольку: 1) лапидарность «Бревиария» препятствует слишком широким обобщениям; 2) к IV в. роль и авторитет сената в государственных делах уменьшились настолько, что у Евтропия сенат и сенаторы выступают лишь в качестве пассивного объекта, по отношению к которому императорская власть должна проявлять освященную традицией заботу и справедливость, но и не более того; 3) Евтропий все же императорский чиновник и довольно высокого ранга и потому, несмотря на осуждение деспотизма отдельных правителей, сам принцип жесткой централизованной власти не подвергается им сомнению.

Таким образом, если и можно говорить о наличии какой-то общей магистральной идеи «Бревиария», то это перечень наиболее выдающихся строителей римской государственности с особым акцентом на роль в этом процессе императоров. И это не случайно: в ходе процесса нарастающего отчуждения государственной власти от широких масс граждан история Рима начинает сводиться только к личностному фактору и, если ранее (Тит Ливий) Судьба, Фортуна римского народа проявлялась через деятельность высоких должностных лиц, {309} подвиги героев и т.п., то в позднеантичную эпоху сама личность императора определяет судьбу государства.

Исходя из этого, можно предположить, что «Бревиарий» обрел популярность прежде всего среди варварской и варваризирующейся верхушки римского государства (именно в этом смысле мы понимаем фразу С. В. Дурова о «возникновении» из кризиса III в. нового (курсив мой - А. Д. ) руководящего класса Римской Империи» не только в силу стремления последней к знанию истории той страны, на службе которой они пошли. Пример императоров III-IV вв., часто весьма незнатного происхождения, но сумевших вследствие своей предприимчивости и удачи захватить власть, позволял найти подтверждение и обоснование своему собственному возвышению и своим собственным амбициям, найти в описании судеб многих безродных предшественников психологическую опору и перспективу в новой для себя социокультурной среде. И поскольку положение этого военно-бюрократического слоя римского общества было во многом сходно в обеих частях Империи, то становятся понятными причины перевода произведения Евтропия на греческий язык.

Еще одним важным достоинством «Бревиария» была простота и лаконичность языка, ориентированного на классических авторов I в. до н. э.-II в. н. э., что в эпоху поздней античности - раннего средневековья делало его весьма удобным пособием по изучению не только элементарных сведений по истории Рима, но и латинского языка.

Наверное, именно в этом и заключается главная роль «Бревиария» в судьбах римского исторического наследия. Оно «должно было занять свое место в архиве общественного сознания и ждать, когда его востребуют для употребления вновь. Сознательно или бессознательно оно как бы готовилось к этой своей судьбе и (по удачному выражению одного филолога) упаковывало свои ценности так, чтобы их удобнее было хранить» .

3. Секст Аврелий Виктор

Несмотря на шедшее достаточно быстрыми темпами угасание античности как цивилизации, в исторической науке IV столетия этот процесс отразился достаточно своеобразно. Даже такой «сухой» и, на первый взгляд, не дававший автору {310} возможности показать свое мастерство вид исторического сочинения как сокращение или компиляция порой являет нам творения, не уступающие памятникам классической эпохи. И здесь, конечно же, нельзя обойти стороной труды Секста Аврелия Виктора.

Научная традиция закрепила за именем Аврелия Виктора четыре произведения: «Происхождение римского народа», «О знаменитых мужах города Рима», «О цезарях», «Извлечения о жизни и нравах римских императоров». При этом несомненное авторство Аврелия Виктора можно признать лишь за сочинением «О цезарях», поскольку в нем присутствуют оговорки автора на детали его собственной биографии. Что касается остальных трех сочинений, то в отношении двух из них, «Происхождение римского народа» и «О знаменитых мужах», это можно утверждать с определенной степенью уверенности. Действительно, если рассмотреть эти произведения в порядке, предложенном выше, то перед нами предстанет сокращенная, но вполне целостная история Рима: «Происхождение римского народа» охватывает мифологический период римской истории вплоть до Ромула и основания Рима; «О знаменитых мужах», являясь непосредственным продолжением предыдущего сочинения (последняя фраза «Происхождения...», оборванная на середине, находит свое окончание во II главе «О знаменитых мужах», посвященной Ромулу, - см. «Происхождение римского народа», прим. 80), охватывает царский и республиканский периоды римской истории, заканчиваясь событиями гражданской войны 43-31 гг. до н. э. и воцарением Августа; «О цезарях» же начинается с биографии Августа и охватывает историю императорского Рима вплоть до 360 г. н. э., когда Юлиан, будучи еще цезарем, завершил свои войны с германцами в Галлии, т. е. Аврелий Виктор доводит свою историю до современных ему событий. Таким образом, эти труды представляют собой компиляцию, характерную для исторической литературы IV века, (ср. сочинение Евтропия, которое охватывало всю римскую историю от основания города Рима до времени правления императора Валента).

Что касается «Извлечения о жизни и нравах римских императоров», то признать эту книгу произведением того же автора весьма затруднительно, равно как и согласиться с тем, что, согласно традиционной точке зрения, «Извлечения...» сделаны из сочинений Аврелия Виктора, поскольку в этих трудах («О цезарях» и «Извлечениях...») содержатся многочисленные противоречия (например, о смерти императора Тита, - то ли он был отравлен вследствие происков его брата {311} Домициана, то ли он умер от болезни; император Дидий Юлиан то ли был убит во время бегства после проигранного сражения посланными за ним воинами, то ли Септимий Север его убил собственноручно в одном из помещений дворца и т. д., а также потому, что события в «Извлечениях...» доведены до 395 г., а в «О цезарях» только до 360 г. Вероятнее всего, «Извлечения...» являются трудом более позднего автора, который использовал не только сочинения Аврелия Виктора, но и другие произведения.

Секст Аврелий Виктор - известная по источникам и надписям личность. Он был родом из Африки, о чем говорит как обозначение его в подзаголовке «Происхождения...» Виктором Афром, так и собственное замечание Аврелия Виктора в «О цезарях», когда он говорит об императоре Септимии Севере и называет его представителем «нашего народа» (XX, 6), т. е. именует Севера своим земляком, а африканское происхождение Севера бесспорно. Согласно словам самого Аврелия Виктора, он родился в деревне, в бедной семье, глава которой не получил никакого образования. Образование и упорная работа позволили ему выйти из своей социальной среды и открыли путь к служебной карьере. В 361 г. Аврелий Виктор находится в Сирмии, где встречается с императором Юлианом (Amm.Marc., XXI, 10, 5-6). Он уже занимает высокое общественное положение и является известным историком. Юлиан почтил его бронзовой статуей, что явилось, скорее всего, наградой за литературный труд. Кроме того, Аврелий Виктор получил от Юлиана звание консуляра (которое в то время уже являлось зачастую просто почетным титулом), а также должность префекта Второй Паннонии.

Указания на служебное положение Аврелия Виктора мы находим и в некоторых надписях. Так, из одной нам становится известно, что он был членом коллегии 15 жрецов для совершения жертвоприношений по законам августов (Orelli, 3715). В 369 г. историк становится консулом вместе с внуком Валентиниана, а в 388-389 гг. он исполняет должность префекта Рима (Amm. Marc., XXI, 10, 6; CIL, VI, 1186, 6).

Таким образом, этими датами, - 361, 369 и 389 гг. - определяется время жизни Аврелия Виктора. При этом следует отметить, что о событиях времен Диоклетиана (284-305 гг.) он говорит как о случившихся «на нашей памяти» (De Caes., XXXVI, 6), а о событиях времен Константина Великого (306-337 гг.), - как произошедших «на моей памяти» (De Caes., XL, 14). Императора Констанция II (337-361 гг.) он именует «нашим императором» (De Caes., XLII, 5). Кроме то-{312}го, очевидно, что ко времени жизни Аврелия Виктора следует отнести 346 г. - год консульства Филиппа, на который пришелся год 1100-летия основания города Рима (XXVIII, 2), и 358 г. - консульство Цереаля, во время которого произошло сильное землетрясение, разрушившее город Никомедию (De Caes., XVI, 10), - об этих событиях Аврелий Виктор пишет как о происшедших «в наше время». Таким образом, мы видим, что историк прожил долгую жизнь, - с начала IV века и до его 90-х годов. (Упоминаемый в SHA, Macr., IV, 2 историк Аврелий Виктор по прозвищу Пиний, очевидно, является иным лицом, чем Секст Аврелий, поскольку автор биографии Опилия Макрина Юлий Капитолин жил и работал во времена Диоклетиана, которому и посвятил свой труд, и для него Пиний был уже авторитетом, а по нашим расчетам в те времена Секст Аврелий Виктор был еще слишком молод).

В последующие времена Аврелий Виктор был весьма популярен и авторитетен как историк Римской империи. Уже известный богослов и отец церкви конца IV - начала V века Иероним Далматский в письме к некоему Павлу просит прислать ему историю Аврелия Виктора, чтобы почерпнуть оттуда сведения о преследованиях христиан (Hieron., Ер., 10, 3). Писатель VIII века Павел Диакон ссылается на Аврелия Виктора в связи с историей Коттийских Альп (De gent. Long., II, 18). По столь же частному вопросу о термине «frumentarii» ссылается на Аврелия Виктора и греческий историк Иоанн Лид (Johan. Lyd., De mag. populi Romani, III, 7).

В своем труде Аврелий Виктор любит предаваться размышлениям о судьбе людей, о доблести, о роли деяний выдающихся исторических личностей. На основании этого построена и его концепция истории Римского государства. Согласно его представлениям, Рим как государство со времен Ромула и вплоть до Септимия Севера непрерывно возрастал в своей силе, вследствие же действий, задуманных и осуществленных Каракаллой, оно остановилось как бы в высшем своем положении, а то, что сразу после этого государство не распалось, было заслугой Александра Севера. Далее историк обращается к мысли о причинах упадка Империи. Эти причины он видит в том, что поскольку правители теперь больше стремятся властвовать над своими, нежели покорять чужих, и вооружаются друг против друга, то они этим низвергли все римские древние устои, в результате чего к власти оказались допущены вперемешку и хорошие правители, и плохие, знатные и незнатные, и что особенно пагубно, много варваров. В дальнейшем мысль историка усложняется и переходит в общую сен-{313}тенцию об упадке вследствие распространяющейся преступности, особенно среди правителей, и недостатка образования и культуры. При этом, по мнению Аврелия Виктора, «установленный порядок», благодаря которому сохраняется государство, базируется на неких моральных моментах, прежде всего добродетели. Но после того, как почти все покорились дурным страстям, свободу действий получила «сила случая», которая, в свою очередь, поручила общественное благо, являющеееся фактически целью существования государства, людям низкого происхождения и без нравственных устоев, что способствовало упадку его. Однако при этом историк отмечает, что существует «истинный ход событий», - некая объективная реальность исторического процесса, которая, в конечном счете, способствует торжеству добродетели. Вообще, взгляды Аврелия Виктора были весьма диалектичными, поскольку сделав акцент на объективном факторе, он тут же говорит о важности и даже определяющей роли субъективного. Так, считая, что все хорошее и плохое в государстве может быть изменено волею правителя, он предъявляет высокие требования к его нравственности, поскольку моральные качества правителя могут поднимать состояние государства на большую высоту или приводить его в упадок. Например, в главе, посвященной Вителлию, подводя итог большому периоду в истории Рима перед приходом к власти Флавиев, Аврелий Виктор отмечает, что, несмотря на обилие пороков у предшествующих монархов, у них были обширные знания в области литературы и ораторского искусства, которые, тем не менее, не дали им возможности искупить в глазах людей их общую порочность.

В свете рассмотренных выше позиций Аврелий Виктор и описывает истории правления императоров. В главе, посвященной Дидию Юлиану, которого историк представляет как человека весьма просвещенного, знатока права, но который удержался на престоле недолго, Аврелий Виктор высказывает мысль, что кроме просвещения правителю еще нужна практика, изобретательность, на которой могут базироваться действия, обусловленные этой просвещенностью (ср. «просвещенность одна бессильна справляться со страстями, если ей не содействует характер (ingenium)», - De Caes., XIX, 3). Действительно, о цезарях Констанции и Галерии Аврелий Виктор пишет, что они «хорошо знали нищету сельской жизни и были в достаточной мере прекрасными деятелями государства» (De Caes., XXXIX, 26), и далее историк конкретизирует свои сентенции по данному вопросу, отмечая, что скорее {314} становятся мудрыми и беспорочными (т. е. годными к правлению и способствующими соблюдению «установленного порядка») познавшие в своей жизни беду, и наоборот, кто не знает невзгод жизни и всех расценивает по богатствам, тот менее пригоден для совета и, следовательно, правления.

Вопрос моральных устоев, которым отводится одна из определяющих ролей в концепции истории Аврелия Виктора, весьма тесно переплетен с проблемой христианства, что особо актуально для IV века - века переломного для судеб новой религии. Однако в сочинениях Аврелия Виктора, равно как и более позднего его компилятора, нет даже упоминания о христианах. На основании только этого, по-видимому, не стоит сразу причислять историка к язычникам, хотя и отрицать этого полностью тоже нельзя, - он верит в предзнаменования и весьма подвержен языческим суевериям. Будучи человеком с богатым жизненным опытом, сделавший себе блестящую карьеру, Аврелий Виктор, скорее всего, постарался уклониться от обсуждения в своем труде проблем, столь живо волновавших общество в тот момент.

Вообще, вопросы морали занимали очень большое место в духовной жизни римского общества IV века, и поэтому неудивительно, что историк этого периода, принимаясь составлять жизнеописание монархов, правивших и в предыдущие века, положил в основу своего труда «О цезарях» замысел представить и моральный облик изображаемых им правителей. Что касается двух других произведений Аврелия Виктора, «Происхождение...» и «О знаменитых людях», то они значительно менее политически и моралистически направлены, и поэтому более соответствуют представлению об объективности и непредвзятости исторического труда, что является идеалом любого исторического сочинения.

4. Евнапий

Все, что известно о Евнапии, он рассказал о себе сам. На основании единственного уцелевшего его сочинения «Жизни философов и софистов» можно заключить, что Евнапий родился приблизительно в 346 году н. э. в Сардах, главном городе Лидии, области Малой Азии. В возрасте шестнадцати лет он приезжает в Афины и становится учеником софиста Проересия, армянина по происхождению, которого считали христианином. Проучившись у него пять лет, Евнапий собирался отправиться в Египет; о цели этой поездки он не сообщает. Однако родители уговорили его вернуться в Лидию и стать профессиональным софистом. Это было в 367 году. В Сардах {315} Евнапий живет до конца своих дней и тесно сходится с философом Хрисанфием, своим родственником. Здесь он пишет ряд сочинений, главным из которых была «Всеобщая история», сохранившаяся лишь во фрагментах, содержащихся в «Лексиконе» Суды. Скончался Евнапий около 414 года.

«Всеобщая история» является продолжением сочинения Дексиппа, доведенного до 269 или 270 г. н. э. Она состояла из четырнадцати книг и описывала события до начала V в. н. э., до правления императора Аркадия. О значительности и уникальности этого сочинения свидетельствуют сохранившиеся фрагменты и ссылки Евнапия на свою историю в «Жизни философов и софистов»: грандиозная картина событий с конца III до начала V веков показана им с позиции образованного неоплатоника-язычника, консерватора, оппозиционно настроенного к христианству и настороженно - ко всему, что не входит в элитарный самодостаточный круг профессиональных философов и софистов, к которому он принадлежал. Кумир и центр истории IV века для Евнапия - император Юлиан. На его «Всеобщую историю» опирался историк V века Зосим.

К тем же героям и с тех же позиций Евнапий обращается и в «Жизнях», хотя предмет повествования и жанр здесь иной. «Жизни философов и софистов» - это собрание биографий знаменитейших философов и софистов конца III-IV веков, объединенных авторской концепцией и жанровым смыслом. Биография и биографический компендиум в культуре поздней античности - явление популярное и актуальное, хотя при этом очень традиционное. Его смысл выходит за пределы конкретных текстов, в значительной степени определяя последние.

Консерватор и традиционалист, Евнапий находится в фокусе не одной, а сразу нескольких жанровых традиций. Во-первых, он историк, и историк весьма способный, тонко чувствующий исторический метод и с блеском его применяющий, знающий свое место в линии преемственности античных историков, восходящей ко времени Геродота и Фукидида (он сознательно вписывает себя в эту традицию после Дексиппа). Евнапий грамотно отличает факты от вымысла, понимает, что факты требуют комплексной проверки на базе источников, с опорой на логический анализ, да и просто здравый смысл, и на основании такой проверки отделяет факты достоверные от всего лишь вероятных, возможных, хотя и не ложных. В своем методе Евнапий последователен и строг, его осторожность и некатегоричность в том, в чем он не до конца {316} уверен, вызывают уважение. Столь же внимателен Евнапий и в подборе источников. В полном соответствии с канонами античной историографии он уделяет в сочинении место для специального рассказа о своем методе. Методика Евнапия, его стиль в целом, носят ярко выраженный личностный характер, их ни с чем невозможно спутать. Но столь же личностен и уникален метод и стиль любого античного историка при всей специально подчеркиваемой традиционности.

Однако «Жизни философов и софистов» - это не просто история, но история философии. И здесь Евнапий мыслит себя не иначе, как звено в цепи бывших до него авторов историй философов, о чем пишет в самом начале своего сочинения.

Жанр биографического компендиума и само название «жизни» историк выбирает не случайно. Биография всегда была важнейшим в античном мире жанром, так что Евнапий и здесь - вполне традиционалист. Но его биография - это биография неоплатоническая, обладающая особым смыслом. Героем такой биографии всегда является боговдохновенный мудрец, в силу своей «божественности», то есть чистоты души и ее близости богу, благоприятно воздействующий на мир. Факты жизни такого мудреца всегда чудесны, хотя бы по сути, и именно это в первую очередь интересует биографа. Именно божественность придает таким фактам достоверность, истинность, неопровержимость. Поэтому не следует удивляться, что «истинность», на которую проверяет факты Евнапий - это истинность высшая, исходящая не от мнений людей, а из божественного ума. Только божественное, по его мнению, и может быть истинно. Поэтому подлинные факты для Евнапия - это чудеса, совершаемые его божественными героями. Именно такие факты он подвергает проверке со всей строгостью исторического метода, щепетильно отделяя чудеса истинные от ложных. Отсюда и постоянные эпитеты - «божественный», «божественнейший», употребляемые Евнапием в отношении людей, многих из которых он знал лично.

В школе неоплатоников философская биография («жизнь» философа) была чрезвычайно популярна. Ряд биографий древних философов, а также биографию своего учителя Плотина, написал Порфирий. Ямвлиху принадлежало дошедшее до нас сочинение «О пифагорейской жизни» и несохранившееся об Алипии, о котором упоминает Евнапий. Сам Евнапий, несомненно, причисляет и себя к этому кругу неоплатоников-биографов, традицию которых в V веке продолжил Марин сочинением о Прокле. {317}

Евнапий отразил также другие две традиции, и древние, и актуальные для его современников. Это риторичность и психологизм. Сам автор - ритор, он пишет не только о философах, но и о риторах. Он подражает Филострату, чувствуя во второй софистике опору и образец для риторического бума IV века. Он щедро вводит в свой язык риторические приемы и общие места.

При этом Евнапий не скатывается до штампов, а остается тончайшим психологом, обладающим даром в немногих словах раскрыть характер человека. Некоторые его биографии просто бесподобны.

Эта психологичность, повышенный интерес к человеку тоже выделяют IV век. Неоплатоники, учение которых не давало простора антропологии, тем не менее, помимо биографий и проблемы соотношения личного и божественного активно разрабатывают учение о Душе, много комментируют соответствующие сочинения Платона и Аристотеля (один из комментариев на сочинение Аристотеля «О душе», возможно, принадлежал Ямвлиху). Большие трактаты по антропологии пишут христиане Немезий Эмесский («О природе человека») и Григорий Нисский («Об устроении человека»). К первой половине IV века относилось несохранившееся сочинение Евстафия Антиохийского «О душе». До болезненности чувствителен к личным страданиям и проникновенно глубок в воззрениях на природу человека в своих поэмах Григорий Назианзин. Именно в IV веке в христианской среде складывается и становится популярным жанр житий, а знаменитый агиографический сборник Палладия Еленопольского «Лавсаик» составлен просто в одно время с «Жизнями философов и софистов» Евнапия. Пишутся и автобиографии: поэтическая принадлежит Григорию Назианзину, риторическая - Ливанию. Отнюдь не случайно и обилие автобиографического материала у Евнапия в «Жизнях философов и софистов».

Возможно, Евнапий не во всем точен и последователен, и вряд ли его сочинение может претендовать на то, чтобы считаться бесспорным шедевром. Но богатство и оригинальность предложенного материала делают «Жизни философов и софистов» заслуживающими самого пристального изучения. {318}

Выдающиеся римские историки

Великие страны всегда порождают и великих историков… Жизнь и общество нуждаются в них больше даже, чем в строителях, врачах и учителях, ибо они, то есть выдающиеся историки, одновременно возводят здание цивилизации, лечат общественные болезни и укрепляют дух нации, обучают и воспитывают младое поколение, сохраняют память, воздают бессмертную славу достойным, подобно божествам вершат суд. Античность знала многих выдающихся историков. Одни из них, как это было у Плутарха, делали акцент на раскрытие характеров героев, создавая морализирующие сочинения. Другие, подобно Светонию, в биографии старались анализировать различные стороны их жизни и деятельности. Бахтин писал: «Если Плутарх оказывал огромное влияние на литературу, особенно на драму (ведь энергетический тип биографии, по существу, драматичен), то Светоний оказывал преимущественно влияние на узкобиографический жанр…» Третьи, особенно стоики, дали волю потоку самосознания, рефлексии в частных письмах или же в разговорах наедине с собой и исповедях (примерами такого рода стали письма Цицерона и Сенеки, книги Марка Аврелия или Августина).
Если Марк Аврелий последний римский философ, то Корнелий Тацит (ок. 57–120 гг. н. э.) – последний великий римский историк. Начальные школьные годы Тацита пришлись на эпоху Нерона, злодеяния которого потрясли Рим. Это было чудовищное время. Оно было «свирепо и враждебно» к истине и добродетелям, зато благосклонно и щедро к подлости, раболепству, изменам и преступлениям. Тацит, ненавидевший тиранию, с осуждением вспоминал о тех годах, когда на смерть осуждались и подверглись казни «не только сами писатели, но и их книги». Цезари вменили в обязанность триумвирам (задолго до сожжения книг на кострах гитлеровской Германии) сжигать на форуме, где обычно приводят в исполнение приговоры, «творения этих столь светлых умов». «Отдавшие это распоряжение, – пишет Тацит, – разумеется, полагали, что подобный костер заставит умолкнуть римский народ, пресечет вольнолюбивые речи в сенате, задушит самую совесть рода людского; сверх того, были изгнаны учителя философии и наложен запрет на все прочие возвышенные науки, дабы впредь нигде более не встречалось ничего честного. Мы же явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собою ничем не ограниченная свобода, то мы – такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было столько же в нашей власти, как и безмолвствовать». Однако пока живы историки, идет суд тайный и негласный. И пусть не надеются мерзавцы, что голос их смолкнет, а приговор наш не станет известен. Поэтому М. Шенье, справедливо увидевший в Таците олицетворение «совести рода человеческого», метко и по праву называл его труды «трибуналом для угнетенных и угнетателей». Как он сказал о его роли в цивилизации, уже одно только имя Тацита «заставляет тиранов бледнеть».


Известный римлянам мир

Это противоречивая эпоха. Древние римские традиции, которыми славилось государство, отмирали и изгонялись. Идеалы аристократии, ранней республики не могли сохраняться в неизменном виде. О Таците известно немногое. Родился в аристократической семье. Никто из поздних авторов так и не дал внятного его жизнеописания. Известен ряд жизнеописаний Вергилия, есть еще очерк жизни Горация, написанный Светонием. Письма Плиния Младшего к Тациту дают о нем скудные сведения. До нас дошли его «История» и «Анналы» (летопись), сохранившиеся лишь частично. Ему принадлежит ряд других произведений («Германия», «Диалог об ораторах» и др.). Хотя современники не относили его к классикам римской литературы, а в римской школе его не проходили, Тацит обладал превосходным стилем и языком. Слава пришла к нему гораздо позже. Он сомневался, что это вообще когда?нибудь произойдет. Однако история все расставила на свои места. Уже Плиний Младший ставил себе в пример труды Тацита. Российский историк И. Гревс пишет: «Тацит – неоспоримо лучший римский историк. По общему признанию критики, ему принадлежит также почетное место и в ряду первоклассных представителей художественной прозы в мировой литературе; он был во всех отношениях крупной индивидуальностью и, в частности, показательным носителем и творческим двигателем современной ему культуры». Книги его важны тем, что написаны человеком, который был свидетелем многих происходивших тогда событий. Ведь Тацит был консулом, то есть «особой, приближенной к императорам» (служил проконсулом в Азии). Ему приходилось пребывать в ближнем кругу таких государственных деятелей, как Домициан, Нерва, Траян, Фабриций, Юлий Фронтин, Вергиний Руф, Цельза Полемеан, Лициний Сура, Глитий Агрикола, Анний Вера, Яволен и Нераций Присков – самых «немногих и всевластных» (принцепсы, консулы, префекты, командующие группами армий и т. п.). Это давало возможность находиться в центре важнейших событий времени. Он описывал их как непосредственный очевидец событий, от первого лица. Ценность таких источников исключительно велика. Потому и известность таких авторов, как правило, переживает их век, доходя до отдаленных потомков. Сегодня его труды вызывают наш интерес не только как исторический источник, но и как своего рода учебник гражданской морали и политической культуры. Многие страницы трудов Тацита посвящены конфликту человеческой личности и авторитарной власти, что ныне актуально.

Уста Истины

К тому же он всегда был блестящим оратором, собирая молодежь, желавшую постичь искусство красноречия. Плиний Младший отмечал, что в начале его ораторской деятельности (в конце 70?х гг. I в. н. э.) «громкая слава Тацита была уже в расцвете». Но прежде всего в нем проявился дар великого писателя. Расин назвал Тацита «величайшим живописцем древности». О его деяниях и трудах, а также о его жизненной философии И. Гревс писал: «Образованный и верящий в силу знания, Тацит искал в философии не одного только утешения, но и света, открытия истины, – хотя римский ум обычно и относился к философским теориям с некоторым предубеждением. Больше всего подходила к идейному направлению и моральной склонности Тацита стоическая доктрина, предлагавшая своему последователю выработку твердой воли в жизни и бесстрашия в смерти. В том трагическом кризисе, в который попал Тацит в результате опыта своей жизни, это учение наиболее соответствовало непреклонной основе его духа… Стоицизм, который учил человека, как обрести счастье, или, по крайней мере, равновесие личности достижением идеала добродетели путем самоотстранения от постоянной связи с порочным миром, мог привести к безнадежным выводам, безусловно, отрывавшим философа от общества остальных людей. Стоический мудрец мог превратиться в сухого гордеца, самодовлеющего в своем кажущемся совершенстве и спасающегося под бронею равнодушия и неуязвимости в окружающем зле. Но он мог дать человеку и закал, который помог бы ему устоять от соблазнов и огорчений, не теряя живого источника деятельных связей с жизнью и людьми. Таким образом, стоическое учение не иссушило Тацита, не замкнуло его в себе, не превратило в камень. Он не принял характерного для стоиков презрения к миру. Стоицизм подействовал на него струею гуманности, которая также была присуща этому философскому учению как некий путь к добру… Разочарованный пережитыми впечатлениями от действительности, но в надежде на близкое лучшее будущее для родного государства, Тацит через философию открыл для себя источник, возрождавший равновесие его духа. К нему вернулась или, может быть правильнее – вновь родилась в нем, вера в человека, именно в форме преклонения перед великою силою духа, которую может развить в себе человеческая личность, выросшая близко к произволу императорской власти».

Историк античности И. М. Гревс (1860–1941)

При всем нашем пиетете и любви к великому Тациту нельзя не сказать об иных присущих и ему национальных предрассудках римлян. Те прочно связали понятия «Восток» (Oriens) и «Азия» (Asia) с варварством, рабством, дикостью и деспотизмом. Кстати, точно так же вели себя греки, македонцы, пунийцы и т. д. Поэтому вся его история изобилует такого рода ремарками и характеристиками. В «Истории» Тацита можно прочесть такие строки: «Пусть Сирия, Азия, пусть весь Восток, привыкший сносить власть царей, пребывают и дальше в рабстве». Мидия, Персия, Парфия представляются ему деспотическими монархиями, где один царь – господин, все остальные – рабы. Под властью парфянского царя, он думает, находятся «неукротимые и дикие» племена и народы. Понтиец Аникет характеризуется им презрительно, кратко и емко – варвар и раб. Всем варварам присущи вероломство, коварство, трусость, недостаток мужества. Тот факт, что парфяне время от времени принимали в качестве царей римских ставленников (как принимают ныне иные «свободные» страны, бывшие республики СССР, к себе посланцев США в виде правителей?марионеток), расценивался римской имперской идеологией как доказательство «главенства римлян». На этом фоне особенно резко выделяется антисемитский тон его высказываний в отношении иудеев. Признавая их «глубокую древность», отмечая тут же, что Иерусалим – «достославный город», Тацит тем не менее не только подчеркивает «резкие различия между иудеями и окружающими их народами», но и называет их «бессмысленными и нечистыми», «отвратительными и гнусными». В чем тут дело? Видимо, дело вовсе не в каких?то признаках особой порочности, разврата и тому подобных свойствах сего народа. Ранее мы подробно писали на эту тему. На наш взгляд, некий субъективизм Тацита в оценках вызван прежде всего, как мы бы сказали, международными откликами, равно как и отношением к ним самих римлян.

Мозаика «Муза»

Мозаика «Венера и Тритон»

Дело ведь в том, что евреи к тому времени фактически жили обособленными общинами, не допуская в свой замкнутый кружок чужаков. Однако при этом с помощью ростовщичества они держали в руках многие нити власти. Мы бы так сказали: уже тогда в мире ощущалось наличие двух империй – одна собственно Римская (или военно?политическая), другая – Иудейская империя (финансово?ростовщическая). Конечно, резкие оценки иудеев Тацитом можно объяснить и тем, что в памяти представителей его поколения историков еще свежи были воспоминания о кровопролитной семилетней Иудейской войне (66–73 гг. н. э.), а также жуткие сцены штрума, взятия и разрушения Иерусалима (70 г. н. э.), как и триумфы императоров Веспасиана и Тита (71 г. н. э.). Тациту было 13–14 лет.

Философ. Мозаика

Юноши особенно остро запоминают все масштабные события. И все же одной остротой видения трудно объяснить столь резкие строки, посвященные Тацитом евреям: «Самые низкие негодяи, презревшие веру отцов, издавна приносили им (евреям) ценности и деньги, отчего и выросло могущество этого народа; увеличилось оно еще и потому, что иудеи охотно помогают другу другу, зато ко всем прочим людям относятся враждебно и с ненавистью». Кроме того, историк отмечает такие присущие им черты, как «безделье», «праздность», характеризуя их также как «самых презренных рабов». В этой развернутой характеристике выделяются три основных момента упрека и осуждения: 1) они (то есть евреи) захватывают мир не с помощью оружия и войн, что было бы согласно древней традиции почетно и достойно сильной нации, но с помощью коварства и силы «презренных» денег; 2) они не любят нормальный труд (хотя рабовладение к нему не очень располагало, все же Рим и Греция как бы там ни было с гораздо большим пиететом относились к созидательному труду), а вот евреи норовили пребывать в «лени» и «праздности», занимаясь даже не торговлей, что было бы понятно и допустимо, а ростовщичеством и спекуляцией; 3) они «закрыты», как ни один народ в мире, что у римлян и греков было очень серьезным основанием для подозрений и ненависти: ведь Рим создавал империю, он видел, как многие варварские народы, даже и сражаясь с Римом не на жизнь, а на смерть, все же потихоньку перенимали римские обычаи. А ведь это дороже военных побед. Но евреи были непреклонны в своих обычаях, традициях, религии и образе жизни.
Надо сказать, что Тацит не жалует всех остальных. Армяне у него «малодушны и вероломны», «двуличны и непостоянны». По его словам, «этот народ издавна был ненадежен и вследствие своих врожденных человеческих качеств, и вследствие географического положения» (находясь на границах империи, он готов всегда играть на разногласиях между Римом и парфянами). Тацит отмечал также беспечность армян в ходе военных действий (incautos barbaros), хитрость (barbara astutia) и трусость (ignavia) их. Они абсолютно несведущи в военной технике и осаде крепостей. В таком же духе он оценивает африканцев, египтян, фракийцев, скифов. Среди египтян, правда, он выделяет александрийских греков, народ Птолемея, как «самых культурных людей из всего рода человеческого». Остальные дики и суеверны, склонны к вольности и мятежу. Фракийцев отличает свободолюбие, любовь к разнузданным пиршествам и пьянству. О скифах также, в отличие от Геродота, пишет очень мало, ибо не знает о них почти ничего. Для него они – «медвежий угол», захолустье, населенное дикими, жестокими и свирепыми племенами. Одним словом, даже у такого выдающегося историка, как Тацит, мы видим те же признаки, как ныне гворят, «узкого» и «культурного национализма».
И все?таки, в общем и целом, об этом знаменитом и славном историке Рима времен Империи мы имеем полное право сказать словами такого выдающегося немецкого филолога и педагога как Фридрих Любкер, создателя самого известного в Европе и России первой половины XIX – половины XX вв. словаря имен, терминов и понятий античности – «Реального словаря классической древности». Немецкий автор дает Тациту весьма точную характеристику: «Тацит так же ясен, как и Цезарь, хотя и цветистее его, так же благороден, как Ливий, хотя и проще его; поэтому он и для юношества может служить чтением занимательным и полезным».

Тацит. Золотая монета. 275–276 гг.

В дальнейшем Тацит будет рассматриваться в большинстве стран Европы как наставник государей. Хотя когда республика сменилась империей, против него выступал Наполеон… Его неприятие императором французов понятно, ведь тот не желал восхвалять императоров. В России Тацита глубоко почитали все мыслящие люди. Пушкин, прежде чем приступить к написанию «Бориса Годунова», изучал его «Анналы». Им восхищались декабристы А. Бестужев, Н. Муравьев, Н. Тургенев, М. Лунин. Иные учились у Тацита и искусству свободно мыслить (А. Бригген). Ф. Глинка называл его «великим Тацитом», а А. Корнилович величал «красноречивейшим историком своего и едва ли не всех последующих веков», глубокомысленным философом, политиком. Герцен во время владимирской ссылки искал его книги для чтения и утешения. «Мне попалась наконец такая, которая поглотила меня до глубокой ночи, – то был Тацит. Задыхаясь, с холодным потом на челе, читал я страшную повесть». Уже позже, в более зрелые годы А. И. Герцен вспоминал о «мрачной горести Тацита», о «мужественной, укоряющей тацитовской» печали.
Энгельс же скажет: «Всеобщему бесправию и утрате надежды на возможность лучших порядков соответствовала всеобщая апатия и деморализация. Немногие оставшиеся еще в живых староримляне патрицианского склада и образа мыслей были устранены или вымирали; последним из них является Тацит. Остальные были рады, если могли держаться совершенно в стороне от общественной жизни. Их существование заполнялось стяжательством и наслаждением богатством, обывательскими сплетнями и интригами. Неимущие свободные, бывшие в Риме пенсионерами государства, в провинциях, наоборот, находились в тяжелом положении… Мы увидим, что этому соответствовал и характер идеологов того времени. Философы были или просто зарабатывающими на жизнь школьными учителями, или же шутами на жалованье у богатых кутил. Многие были даже рабами». Не кажется ли вам, что Время ходит по кругу так же, как и Земля, вращающаяся вокруг Солнца в хладной пустоте космоса?!
Скажите нам, кто управляет государством, кто составляет ее элиту, и я скажу, почти не боясь ошибиться, каково будущее этой страны и народа… Поэтому и история Рима – это прежде всего история его вождей. По сей причине сегодня и зачитываемся биографиями цезарей, книгами о великих политиках, философах, ораторах и героях, их письмами. Видимо, наиболее известная книга о римских императорах принадлежит Светонию Транквиллу (род. в 69 г. н. э.). Говорят, его как историка заслонял Тацит, как биографа – Плутарх. Возможно. Не вызывает сомнений лишь то, что в его лице мы видим прекрасного ученого и честного человека. В оценках власти точен и объективен. Возможно, беспристрастность труда Светония составляет его главное достоинство. Сравните оценки, которые дает римским императорам Плиний Младший. В отношении Траяна он скажет: «Наилучший из государей при усыновлении дал тебе свое имя, сенат наградил титулом «наилучшего». Это имя так же подходит к тебе, как и отцовское. Если кто называет тебя Траяном, то этим обозначает тебя нисколько не более ясно и определенно, называя тебя «наилучшим». Ведь точно так же когда?то Пизоны обозначались прозвищем «честный», Леллии – прозвищем «мудрый», Металлы – прозвищем «благочестивый». Все эти качества объединяются в одном твоем имени». Оценки далеки от искренности. Светоний же описывает куда более достоверно нравы императорского Рима. Если о государственных делах Рима и о его вождях вы больше вычитаете у Тацита, Плутарха, Диона Кассия или Моммзена, то бытовую, интимную сторону жизни лучше всего дает Светоний.


План римского Форума

Выдающимся историком является и Полибий, автор уникальной «Всеобщей истории» (сорок книг). Полибий был сыном стратега Ахейского союза Ликонта. Дата рождения его неизвестна. Он занимал важные посты в Ахейском союзе, но после Третьей Македонской войны оказался в качестве заложника в Риме (с 167 г. до н. э.). Рим тогда находился на пути к высшему могуществу и триумфу.
Там он сдружился с будущим великим полководцем Сципионом, победителем Карфагена. Он и сам будет принимать участие в битве за Карфаген. Как историк он развивал идею «прагматической истории», то есть истории, основывающейся на объективном и точном изображении реальных событий. Полибий полагал, что историку желательно самому находиться на месте событий, что делает его работу действительно ценной, точной и убедительной. Правы те, кто отмечают, что Полибий превосходит всех известных нам античных историков своим глубоко продуманным подходом к решению задач, основательным знанием источников, вообще осмыслением философии истории. Одной из главных задач своего труда («Всеобщей истории») он считал показ причин того, как и почему римское государство выдвинулось в мировые лидеры. Он был в курсе не только боевых действий обеих сторон (Рима и Карфагена), но и владел материалами по истории создания флота. Подробную картину его жизни и деятельности можно получить по прочтении труда Г. С. Самохиной «Полибий. Эпоха, судьба, труд».

Квадратный дом в Ниме

Стоит упомянуть и о вкладе Полибия в географическую науку. Сопровождая известного римского полководца Сципиона Эмилиана в походах, он собирал различного рода данные об Испании и Италии. Он описал Италию от Альп до крайнего юга как единое целое и изложил наблюдения во «Всеобщей истории». Ни один автор того времени не дал детального описания Апеннин, но сведения Полибия опираются на работы римских земледельцев, чьи записи представляют ценный исторический и географический материал. Кстати, Полибий в работе первым использовал дорожные столбы, которыми римляне обрамляли по всей Европе свои дороги, довольно точно определив протяженность полосы Италии.
Особое место в ряду историков занимает Тит Ливий (59 г. до н. э. – 17 г. н. э.). Он был младшим современником Цицерона, Саллюстия и Вергилия, старшим – поэтов Овидия и Проперция, почти ровесником Горация и Тибулла. О нем я мог бы сказать словами Пушкина: «А ты, любимец первый мой…» (из Горация). О биографии его мало что известно. Возможно, он был близок к правительству и знаком с императорами Августом и Клавдием. Как скажет о нем И. Тэн, этот историк Рима «не имел истории». Ливий сочинял также диалоги общественно?философского содержания и трактаты по риторике, но все они, к сожалению, пропали. До нас дошло (да и то не полностью) только одно его сочинение – «История Рима от основания Города». Из 142 книг, составлявших грандиозную эпопею (куда более внушительную, чем гомеровские труды), нам известно 35 книг, которые освещают события до 293 г. до н. э. и с 219 по 167 г. до н. э. Современники, как правило, оценивали его книги в высшей степени восторженно. Большинство фактов, им сообщаемых, находят прямое или косвенное подтверждение в иных источниках. Ни один человек – будь то профессиональный историк или просто любитель, – желающий ясно представить себе историю Рима эпохи царей, или Ранней и Средней Республик, не может обойтись без обращения к анализу его сочинений. Ливий – мастер исторического повествования, в котором ощущается художник. В античную эпоху его ценят за совершенство стиля и повествования в первую очередь. Мы обращались к его помощи – при описании черт характера Брута, Ганнибала, Катона, Сципиона, Фабия Максима. Республиканский Рим в его освещении предстает как цитадель законности и права, пример гражданских и воинских добродетелей, как воплощение совершенного общественного строя. И хотя даже в эпоху Республики Рим далек от того идеального портрета, каким он предстает в описании Тита Ливия, предлагаемый образ запоминаем и близок к реалиям. Грань между реальностью и римским мифом читатель проведет сам.

Частное жилье. Роспись стен

Видимо, сочетание таланта большого историка и яркого художника и сделало труды Ливия притягательными для всего человечества – от Данте и Макиавелли до Пушкина и декабристов. Грант в «Цивилизации Древнего Рима» справедливо замечает: «Действительно, истории, как отрасли науки, хороший слог нужен не меньше, чем абсолютная достоверность. В своей великолепной романтической работе, прославляющей историю Рима (которая походила на эпическую поэму Вергилия, но была написана в прозе), историк Ливий, живший во время правления Августа, добился даже большей достоверности, чем Саллюстий. Его превосходная латынь отличалась ласкающей слух притягательностью. Основной вклад Ливия в осознание человечеством своих потенциальных возможностей состоит в том, что он проявлял огромный интерес к великим людям. Эти люди и их поступки, совершенные в ходе великих исторических событий, служили примерами добродетели, которая была идеалом педагогов эпохи Возрождения. Этот идеал был унаследован впоследствии многими школами и высшими учебными заведениями». Правда, некоторые современные историки советуют подходить критически ко всему, что написано Ливием. Так, английский историк П. Коннолли, признавая, что Ливий является главным источником для ранней эпохи Рима, тем не менее заявляет: «Нашим главным источником сведений по этому периоду является римский автор Тит Ливий, который был замечательным писателем, но весьма посредственным историком. Будучи консерватором и патриотом, он возлагает вину за многие ошибки Рима на низшие слои общества, которые боролись тогда за признание своих прав. Тит Ливий постоянно затушевывает факты, которые говорят не в пользу Рима, он уделяет мало внимания топографии и военной тактике, свободно заменяет древние термины на современные ему, без малейшего почтения в точности. Хуже всего то, что он постоянно использует источники, о которых должен был точно знать, что они недостоверны». Хотя историк и отличается лица необщим выраженьем, но и он находится в плену мифов и ошибок эпох, в которые живет. И редкие из них обладают той глубиной видения и прозрения (наряду с долгом и чувством истины), которая позволяет им подняться над страстями, ошибками, интересами классов и кланов, стран и народов. Такой историк, явись он нам, стал бы живым богом.

Тит Ливий, римский историк. Гравюра XVI в.

Тит Ливий не принимал участия в политической жизни и не имел военного опыта, но это вовсе не означает, что он не знал того и другого. Будучи уроженцем Патавии, что расположена в Предальпийской Галлии, он по духу своему был республиканцем и бойцом за идеалы республиканского Рима. В нем более чем в ком?либо из других историков жил философ. Его диалоги историко?философского характера и книги сугубо философского содержания пользовались немалой известностью в древности. К сожалению, сочинения эти были утрачены, как и его «Послание к сыну». Среди римских историков той поры не было, пожалуй, другой личности такого уровня, что столь умело сочетала бы качества и таланты историка, писателя и воспитателя. Это было идеальное сочетание гармонических начал науки и поэтики. Внешне его метод можно назвать анналистическим, ибо события в его трудах излагаются в хронологической последовательности год за годом. «Но именно потому, что Ливий хотел быть национальным историком, он вышел из жестких рамок древней анналистики, под новым углом зрения пересмотрев все значительные события римской истории. Впервые в римской историографии историк, свободный от необходимости оправдывать свой интеллектуальный досуг, как это совсем недавно делал Саллюстий, получает возможность целиком отдаться литературной деятельности и взглянуть на историю Рима как на замкнутый цикл, завершившийся при Августе», – отмечает В.С. Дуров в «Истории римской литературы» особенность творчества Ливия. Ливий понимал и другое: назначение любой хорошей книги – пробудить сознание, взволновать ум и чувства читателя. И в этом плане он преуспел, преуспел прежде всего как художник, донесший до нас образы людей той далекой эпохи. Брут, старший Катон, Фабий Максим, Сципион, Ганнибал – личности яркие и незабываемые. Историк ставит своей задачей побудить читателя задуматься над прошлой жизнью, нравами и поведением граждан его страны, чтобы они поняли кому «обязана держава своим зарожденьем и ростом». Однако времена подъема и славы – это еще не всё… Часто бывает так, что во имя здоровья державы нужно еще испить и горькую микстуру исторического прошлого. Нужно понять, «как в нравах появился сперва разлад, как потом они зашатались и, наконец, стали падать неудержимо, пока не дошло до нынешних времен, когда мы ни пороков наших, ни лекарства от них переносить не в силах». Именно нравственная составляющая труда великого историка, как нам представляется, и является наиболее важной и ценной для современного русского читателя. В его книгах мы найдем поучительные примеры «в обрамленье величественного целого», чему подражать, чего избегать – то есть «бесславные начала, бесславные концы». В некоторых случаях он, правда, отступает от исторической правды… Такова история о галльском нашествии в Италию в 390 г. до н. э. Галлы тогда преспокойно ушли, получив выкуп. Они не стали устраивать позорного недостойного торга. Видимо, не было и сцены с вождем галлов Бренном, когда тот бросил свой меч на весы, сказав знаменитое «Vae victis» («Горе побежденным!»). Однако из патриотических побуждений Тит Ливий ввел в текст сцену финала с победоносным Камиллом. В главных страницах повествования все авторитетнейшие писатели древности считают Тита Ливия честным и выдающимся историком (Сенека Старший, Квинтилиан, Тацит), за исключением императора Калигулы (но он не историк, а лишь император).
Для нас Ливий особенно значим, современен и злободневен, ибо мы, граждане XXI в., очутились в схожей ситуации – при конце великой Республики… Жил он в эпоху Августа. Республика ушла в прошлое. На его глазах (впрочем, как и на наших) появляется строй весьма и весьма сомнительный с точки зрения как духовных и нравственных, так и материальных человеческих ориентиров. Тем не менее историку удалось принять участие в том, что можно было бы назвать исправлением исторической несправедливости. Он своей великой книгой если и не восстановил старую Республику, то по крайней мере сохранил в жизни Рима все то ценное, что нес в себе былой строй. Это стало возможным прежде всего потому, что Август был достаточно умен и образован, чтобы понимать значение истории (и роль в ней великого историка, при котором ему приходится жить). Появление в Риме таких авторов как Тацит, Светоний, Ливий свидетельствуют о глубокой заинтересованности императоров в исторической науке (Августа и Клавдия). Время, когда императоры включают в свой ближний круг таких лиц как Вергилий, Гораций, Меценат, Ливий, может быть названо действительно замечательным и феноменальным. Когда?нибудь наша власть, поумнев, поймет, что ей историки, как и вообще наука, гораздо нужнее, чем они – ей, любезной…
Когда великий Макиавелли задумался над устройством прочного и мудрого государства, над причинами процветания одних стран и упадка других, он не только детально изучил разные формы социально?политической организации в различных странах, но и обратился к труду Тита Ливия. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Его в 1512 г. лишают поста и права занимать какую?либо государственную должность и высылают на год в отдаленные земли и владения Флоренции. В 1513 г. он начинает трудиться над наиболее фундаментальной своей работой – «Рассуждениями о первой декаде Тита Ливия» (посвященной в основном эпохе Республики). Причину обращения к Ливию он объяснил просто: книги римского историка «избегнули разрушительного действия времени». Свой труд он в основном заканчивает в 1519 г. В своем вступлении к книге Макиавелли формулирует мысль, которую считаю нужным повторить сегодня.
Он с удивлением видит, что в гражданских несогласиях, возникающих между гражданами, в постигающих людей болезнях все обычно прибегают к решениям и лекарствам, постановленным или предписанным древними. Ведь даже и наши гражданские законы зиждятся на решениях древних юристов, приведенных в порядок и служащих прямым руководством для решений современных юристов. Также ведь и медицина обязательно наследует опыт древних врачей. Но вот как только дело касается устройства республик, сохранения государств, управления царствами, учреждения войск, следования канонам правосудия, выяснения причин могущества или слабости стран и вождей, к прискорбию, не оказывается ни государей, ни республик, ни полководцев, ни граждан, которые обращались бы за примерами к древним. Макиавелли убежден: происходит это не столько от бессилия, до которого довело мир современное воспитание и образование, не столько от зла, причиненного ленью или тунеядством (видимо, в данном случае правильнее говорить об «интеллектуальной лени» правящих элит), сколько «от недостатка истинного познания истории». Отсутствие глубоких исторических познаний не позволяет власти, даже если та и снизойдет до умных книг, постичь истинный смысл великих творений, поскольку, увы, омертвели их умы и души.
Удивительно то, что даже те, кто читает исторические и философские книги, с удовольствием знакомясь с занимательными и нравоучительными примерами, не считают своим долгом следовать им. Как будто небо, солнце, стихия и люди изменили движение, порядок, характеры и стали иными, чем были в древности. Желая исправить такое положение, Монтескье и решил взять книги Тита Ливия в качестве наиболее подходящего материала для сравнения со своим временем, дабы читатели его книги смогли увидеть, какую пользу дает познание истории.
К числу видных историков можно отнести и Гая Саллюстия Криспа (86–35 гг. до н. э.). Саллюстий был противником власти нобилей и сторонником народной партии. Он был квестором и на политической арене поддержал Цезаря, надеясь, что тот укрепит демократическо?республиканскую основу Рима. Участвовал в политической борьбе (52 г. до н. э.), активно выступал против Цицерона. Это и послужило причиной того, что по настоянию нобилей его вычеркнули из списка сенаторов (вменим ему в вину якобы аморальное поведение). Как всегда, за гонениями стояли чьи?то интересы. Цезарь не только восстановил его в сенате, но и направил в качестве наместника в только что образованную римскую провинцию – «Новая Африка». Саллюстий должен был наблюдать за тем, как города Тапс и Уттика выплатят Риму по 50 миллионов денариев контрибуций за три года (46 г. до н. э.). Саллюстий при этом сумел изрядно обогатиться и, вернувшись в Рим, создал так называемые Сады Саллюстия (роскошный парк).


Вилла Саллюстия в Помпеях

После убийства Цезаря он отошел от политики и занялся историей. Глядя на иных российских историков, политологов и литераторов, понимаешь: лучше бы им быть продавцами в лавке или ростовщиками. Перу Саллюстия принадлежат так называемые малые сочинения (Sallustiana minora), подлинность которых историками долгое время оспаривалась. К числу работ бесспорных относятся «Заговор Катилины» (63 г. до н. э.), «Югуртинская война» (111–106 гг. до н. э.), а также «История», из которой до нас дошли отдельные фрагменты, речи и письма. Интересен его взгляд на историю развития Рима. Он считал, что Рим вступил в полосу внутреннего распада в 146 г. до н. э., после гибели Карфагена. Тогда?то и начался моральный кризис нобилитета, обострилась схватка за власть внутри различных общественных групп, усилилась дифференциация в римском обществе. Специалисты так оценивают его острый, яркий, вдохновенный стиль: «Свой взгляд на историю Саллюстий излагает во введениях и экскурсах, которые наряду с характеристиками и прямой речью основных персонажей являются излюбленными средствами художественного метода, позволяющими увлекательно подать материал. В стилистическом отношении Саллюстий является своего рода антиподом Цицерона. Опираясь на Фукидида и Катона Старшего, он стремится к чеканной, исполненной мысли краткости, сознательно добивается неравномерности параллельных синтаксических фигур, …язык богат и необычен благодаря обилию архаичных поэтических слов и выражений».

Внутренний дворик виллы Саллюстия в Помпеях

Его перу приписывают и «Письма к Цезарю об организации государства». Это своего рода социально?политическая утопия, которая сегодня звучит акутально. Дело в том, что время Цезаря и Саллюстия, как и наше время, является эпохой переходной. Ведь Рим тогда распростился с демократическо?аристократической республикой, мы же распростились с республикой народно?демократической. Автор писем (кто бы он ни был) считает нарождавшийся строй ненормальным, гибельным и несправедливым. Сам Саллюстий (если он был автором «Писем») выступает сторонником республики старого стиля с ее простыми нравами и обычаями. Главной мыслью его произведения является идея, согласно которой всё зло заключается в деньгах и богатстве. Обладание ими толкает людей к неумеренной роскоши, к постройке дворцов и вилл, приобретению безумно дорогих вещей и драгоценностей, предметов скульптуры и живописи. Всё это делает людей не лучше, а хуже – алчными, подлыми, слабыми, развратными и т. д. «Корыстолюбие – страсть пагубная и гибельная – не щадит ни городов, ни полей, ни храмов, ни домов, не останавливается ни перед чем божественным. Никакие войска, никакие стены не помешают ей вкрасться; она отнимает у людей самые заветные чувства – любовь к отечеству, любовь семейную, любовь к добродетели и чистоте». Что же предлагает Риму Саллюстий? В духе будущих прудоновских теорий он предлагает Цезарю – искоренить деньги. «Величайшее благодеяние сделал бы ты для отечества, для сограждан, для себя и своего семейства, наконец, для всего рода человеческого, если бы искоренил вовсе, или, если это невозможно, то по крайней мере уменьшил бы любовь к деньгам. Когда она господствует, невозможно быть порядку ни в частной жизни, н

Libmonster ID: RU-8105

Оставляя в стороне исторических писателей эпохи Октавиана-Августа (Саллюстий, Тит Ливий), творчество которых органически связано с периодом республики, настоящая статья содержит описание жизни и литературной деятельности трех крупнейших римских историков I-II веков нашей эры: Веллея Патеркула, Публия Корнелия Тацита и Гая Свотония Транквилла.

Подобно тому как афинские историки - Геродот, Фукидид и Ксенофонт - описали в своих сочинениях историю Греции V - IV веков до нашей еры, то есть эпоху наивысшего внутреннего расцвета греческого рабовладельческого общества, подобно тому как Полибий дал историю эллинистической эпохи и историю установления римского господства в Средиземноморье, а Дионисий Галикарнасский и Тит Ливий описали древнейший период римской истории, Веллей, Светоний и особенно Корнелий Тацит осветили в своих сочинениях историю Римской империи в I веке ее существовании. Будучи современниками, свидетелями, а в некоторых случаях и личными участниками описываемых ими событий, вращаясь в непосредственной близости к императорскому двору и зная лично правителей римской мировой державы, они сохранили для потомства наиболее подробные и точные сведения об истории Римской империи в эпоху правления Юлиево-Клавдиевой династий. Эта эпоха была временем внутренней я внешней консолидации, сил Римской империи, как самой могущественной из рабовладельческих держав Средиземноморья, об"единившей в своем составе ранее существовавшие восточные эллинистические государства и варварские племена западноевропейских областей. Рим этого времени сделался подлинно мировой столицей, где сходились все нити политического управления, куда собирались все дани, пошлины, лучшие произведения труда и искусства всего подвластного ему мира. Хотя римская аристократия по-прежнему считала себя повелительницей вселенной, ее политические права были ущемлены установившейся после гражданских войн новой формой управления. Принцепсы из Юлиево-Клавдиева дома, ревниво следившие за поведением представителей конкурировавших с ними патрицианских родов, выдвигали на место старой родовой аристократии выходцев из новых общественных слоев: представителей негоциантов, откупщиков - так называемых всадников, выходцев из среды провинциальной знати и вольноотпущенников, которым и поручались ответственнейшие посты как в центральном аппарате, так и в провинциальной администрации империи. Это рождало озлобление старой аристократии, бессильной восстановить республиканские порядки, но не желавшей мириться с ущемлением своих политических интересов. Оппозиционные настроения представителей патрицианских фамилий часто выливались в форму заговоров, беспощадно подавлявшихся императорами. Но большинство аристократов уже не решалось на открытую борьбу с принцепсами, и их недовольство существующим режимом выливалось в демонстративное фрондирование, распускание по Риму сплетен и слухов, опорочивавших императоров, их политические мероприятия я личную жизнь. Атмосфера скрытой враждебности и взаимного недоверия между императорами и представителями сенатской аристократии создавала основной тон общественных настроений того времени, которые отражены в исторических произведениях Веллея, Тацита и Светония.

Веллей и Корнелий Тацит были представителями старых италийских фамилий. Светоний, принадлежавший к числу бюрократов из незнатной всаднической семьи, первоначально сделал блестящую карьеру, а затем потерял - в результате дворцовой интриги - свое положение и материальное благополучие. В то время как Веллей, тесно связанный личной дружбой с императором Тиберием, сочувствует вводимым им политическим порядкам и описывает события времен принципата Августа и Тиберия в благоприятном для правителей освещении, Корнелий Тацит и Светоний настроены резко оппозиционно. Однако если у Тацита эта враждебность являлась следствием социального положения историка и его республиканских взглядов, у Светония она была результатом его личных неудач. Тацит, идеализируя рес-

стр. 111

публиканские порядки, выражает принципиально враждебное отношение как, ко всему императорскому режиму в целом, так и к непосредственным носителям власти. Светоний же, вполне примирявшийся с существовавшим правопорядком, озлобленный своими личными неудачами, спросится критически лишь к самим правителям.

Ограничившись этими общими замечаниями, обратимся к конкретному разбору жизни и творчества каждого из интересующих нас историков.

Марк Веллей родился около 19 года да нашей эры в знатной патрицианской семье. Детство и юность он провел в близком общении с младшими родственниками Августа. Вместе с внуком последнего - Гаем Цезарем - он поступил на военную службу и несколько позднее, в качестве - военного трибуна, сопровождал его на Восток. Впоследствии он служил командиром конного отряда (префектом всадников) - praefectus eqnitum, - а затем легатом в армии пасынка Августа-Тиберия. Сопровождая своего начальника, Веллей побывал с ним в Германии, Паннонии и Далмации. В 6 году нашей эры Веллей ездил из армии в Рим с целью получения звания квестора, а в 15 году, в начале принципата Тиберия, с которым его связывала тесная дружба, он сделался претором. Повидимому, именно с этого периода Веллей отошел от государственной деятельности, не теряя, впрочем, близких связей с покровительствовавшим ему императором, и занялся литературной деятельностью.

Результатом его литературных трудов явился обзор римской истории, доведенной до 30 года нашей эры - "Римская история до консульства Марка Виниция" ("Historiae Romanae ad Marcum Vinicium consulem libri duo").

Труд Веллея состоит из 2 неравных по величине книг и представляет собой как бы проспект всей истории древнего мира. В первой из дошедших до нас книг Веллей сообщает о греческой котонизации Италии, о мифах, бегло останавливается на истории Востока, Эллады, повествует о Гомере и лишь после всего этого обращается к собственно римской истории, изложение которой доводится им до падения Карфагена. Гораздо больший интерес представляет собой его вторая книга, содержащая рассказ о событиях позднереспубликанского периода и особенно об эпохе Августа. Благодаря тому что автор находился в непосредственной близости к правителю империи, занимая ряд ответственных военных должностей, он сообщает интереснейшие для историков подробности о заговорах, организованных против Августа представителями сенатской оппозиции 1 , о войнах римлян в Германии, о большом Паннонско-Далматинском восстании 6 - 9 годов нашей эры 2 , о восстании германцев в 9 году нашей эры и гибели римского наместника Квинтилия Вара со всеми его войсками 3 . Все эти события описаны образно и дают читателю яркую картину хода политических событий и действий отдельных лиц, обрисовываемых историком. Однако исторический процесс Веллей рассматривает как процесс биологический, пытаясь проследить в жизни народов смену периодов детства, отрочества, мужества, старости. Он не пытается раскрыть внутреннюю связь событий, а трактует их как результат деятельности отдельных выдающихся лиц, по существу сводя историю к ряду биографических очерков. В центре его изложения, как выше уже указывалось, находятся события эпохи Августа и в особенности предприятия друга и покровителя автора - Тиберия. К последнему Веллей относится с благоговением, тщательно замалчивая все его отрицательные черты. Но подобное отношение к современникам все же не мешает Веллею давать относительно справедливые оценки событий и лиц республиканской эпохи. В самых положительных чертах он изображает деятельность Тиберия Гракха и не менее хорошо отзывается о Гае, сожалея только о тон, что деятельность последнего вызвала междоусобную войну. Особенно же тепло описывает Веллей М. Т. Цицерона, которого он подобно другим писателям I века империи считал крупнейшим из политических деятелей эпохи республики.

Как отмечалось выше, изложение Веллея не лишено литературного таланта. Он умеет кратко и выразительно обрисовывать характер политических деятелей, образно описать драматичность отдельных событий, но эти внешние достоинства теряются в некоторой недоработанности всего сочинения в целом. Чтение труда Веллея затрудняется множеством общих мест, повторений мысли и выражений, а зачастую даже и обмолвок, особенно когда речь идет о событиях, знакомых автору лишь на основании чужих сочинений. Все эти недостатки, повидимому, явились следствием ранней смерти автора, не позволившей ему окончательно отшлифовать свой труд. Предположение о ранней смерти Веллея тем более вероятно, что последний в разных частях своего сочинения сообщает о своем намерении дать более подробное описание истории Рима с эпохи гражданских войн до начала принци-

1 "Веллей Патеркул". Кн. II. Гл. 91, 92.

2 Там же. Гл. 110, 116.

3 Там же. Гл. 117, 119.

стр. 112

пата Тиберия. Однако этот труд не только не сохранился, но у позднейших римских авторов нет даже и намека на его существование. Вероятнее всего, что Веллею на удалось выполнить своих планов. Точных сведений о смерти Веллея нет, но благодаря тому, что его труд заканчивается на консульстве Марка Виниция, то есть на 30 году нашей эры, можно предполагать, что он умер приблизительно около этого времени. Сочинения Веллея в древности не пользовались особой популярностью и не нашли себе большого числа подражателей. Буржуазные европейские историки XIX века, относились к Веллею крайне предвзято. Исходя из его близости к императору, они считали совершенно неверной его оценку личности и деятельности Тиберия, а другой материал, содержащийся в трудах Веллея, не привлекал их внимания. Но Ф. Энгельс широко использовал сочинения Веллея в своей работе о древних германцах 1 . В среде советских историков особый интерес в сочинениях Веллея выбывают описания провинциальных восстаний и войн эпохи Августа. К сожалению, для массового читателя сочинения Веллея пока еще мало доступны, так как перевод на русский язык, сделанный в конце XVIII века, представляет исключительную редкость.

О других римских историках, непосредственно следующих за Веллеем, сохранилось очень мало сведений. В эпоху Тиберия жил я работал историк Кремуций Корд, осмелившийся в своих сочинениях положительно отозваться о вождях республиканцев - убийцах Юлия Цезаря Бруте и Кассии. Этого было достаточно, чтобы Тиберий приказал сжечь его сочинения, а сам автор был вынужден покончить самоубийством. Подробную историю войн римлян с германцами написал Плиний Старший, погибший в 79 году нашей эры при извержении Везувия. Но от его труда до нашего времени ничего не сохранилось так же, как не сохранились труды и ряда других римских историков второй половины I века нашей эры - Гетулика, Сервилия, Нониана, Корбулона.

Наиболее выдающимся римским" историком I-II веков нашей эры был Публий Корнелий Тацит. Современная наука не имеет точных данных ни о годе его рождения, ни о его родине и происхождении. Согласно традиции, Публий Корнелий Тацит происходил из знатной всаднической семьи среднеиталийского города Интерамны (современной Терии), где в 1514 году ему даже был воздвигнут памятник. Родился он, по-видимому, около 54 - 55 гг. нашей эры. Образование Тацит получил в Риме, где ораторскому искусству его обучал известнейший в то время оратор Квинтилиан. Он посещал суды и римский форум, слушая речи знаменитых адвокатов своего времени - Аира и Юлия Секунда. "Их обоих, - сообщает сам Корнелий Тацит в одном из своих произведений - не только слушал я внимательно в судах, но и на дому, и сопровождал их в общественных местах, вследствие удивительной жажды к учению и какого-то юношеского увлечения, чтобы вполне усвоить их разговоры, прения я тайны уединенной декламации" 2 .

Хорошие способности и тщательная подготовка содействовали быстрым успехам на ораторском поприще и самого Тацита, который, (будучи еще молодым человеком, приобретает известность первоклассного оратора. В 78 году Корнелий Тацит женился на дочери крупнейшего полководца своего времени Юлия Агриколы, вновь завоевавшего для Рима отпавшую было от империи Британию. В 78 - 79 годах Тацит становится квестором, а в 81 году, в правление Тита Флавия, - эдилом. В 88 году, при императоре Домициане, он достигает должности претора.

В 89 году Тацит вместе с женой отправился в деревню, где и оставался до смерти Домициана Флавия (18 сентября 96 года), казнившего в 93 году его тестя и покровителя. Вернувшись в Рим после смерти жестокого императора, Корнелий Тацит занял выдающееся место в сенате. В 99 году он занимает должность консула. В 100 году по назначению сената Корнелий Тацит выступил в качестве обвинителя проконсула Африки Мария Приска и произнес, по словам его современника, друга и горячего поклонника - Плиния Младшего, - блестящую обвинительную речь. О дальнейшей жизни историка точных сведений не имеется. Однако, судя по намекам, разбросанным в его произведениях, можно предполагать, что он жил до 117 - 120 годов нашей эры.

Литературная деятельность Корнелия Тацита началась довольно рано благодаря изданию речей, которые и доставили славу их автору. Эти произведения, пользовавшиеся столь широкой популярностью у современников и потомков, не сохранились до нашего времени, но зато дошел до нас в высшей степени интересный трактат Корнелия Тацита - "Разговор об ораторах" ("Dialogue de Oratoribus").

1 См. Ф. Энгельс "К истории древних германцев", стр. 25 и сл. Партиздат. 1938.

2 Публий Корнелий Тацит "Разговор об ораторах". Гл. II.

стр. 113

В нем над внешней фурмой спора, происходившего будто та 6-м году правления императора Веспасиана (75 год нашей эры) между наиболее известными адвокатами того времени - Курцием Матерном, Апром, Секундом и Мессалой, - Корнелий Тацит излагает свою взгляды на империю и республику. Выходец из провинции, галл по происхождению, Апр всячески защищает политические порядки империи. Мессала, потомок строй патрицианской семьи, отстаивает республиканское красноречие, а вместе с ним и республиканский политический строй. Примирителем обоих спорящих выступает Курий Матерн, который в очень осторожной речи высказывает особые симпатии современному ему политическому строю, отмечает серьезные минусы республиканских порядков, противопоставляя им положительные стороны строя империй, когда из всего построения "Диалога "об ораторах", можно предположить, что это произведение было написано в эпоху Домициана, чрезвычайно резко реагировавшего на какие-либо попытки восхваления республиканского строя. Следующим произведением Корнелия Тацита является биография его тестя Юлия Агриколы "De vita et moribus Julii Agricolae", написанная в 97 году. Описывая жизнь, политическую и военную деятельность Агриколы, Тацит сообщает интереснейшие подробности о военных действиях римской армии в Британии, о быте, нравах и обычаях населявших ее племен. Рассказывает он, между прочим, и о плавании римского флота, обошедшего в 84 году кругом Британии, благодаря чему окончательно было выяснено географическое положение этой последней. В 98 году Корнелий Тацит написал свой замечательный историко-этнографический очерк "Германия" ("De Germania"). Этот небольшой по объему трактат (46 глав-параграфов) 1 содержит исключительно ценные данные по исторической географии и этнографии Центральной и Северовосточной Европы. Автор обстоятельно описывает положение и границы областей, населенных германцами, сообщает о климате их страны, ее богатствах и обитателях. Описывая подробно быт и общественный строй германских племен, Тацит останавливается одновременно на жизни и быте их соседей - галлов, иллирийцев, сарматов - и, что особенно важно и интересно советскому читателю, славянских и прибалтийских племен. Труд Корнелия Тацита содержит ряд исключительно ценных указаний. Славян Корнелий Тацит называет венедами и отмечает, что уже в описываемую им эпоху они были несравненно культурнее живших по соседству с ними феннов. "Венеды... строят дома... и любят ходить, что совсем не свойственно сарматам, живущим в кибитке и на конях. Фенны отличаются необыкновенной дикостью и отвратительной бедностью; у них нет ни оружия, ни коней, ни домашнего очага, питаются они травой, одеваются в шкуры, спят на земле. Вся надежда у них на стрелы, которым по недостатку железа придают острие из костей. Одна и та же охота одинаково кормит мужчин и женщин, которые всюду сопровождают мужей и требуют часть добычи. Дети не имеют другого убежища, кроме сложенных вместе древесных ветвей, которыми они и прикрываются" 2 . Противопоставляя экономическое и моральное разложение современного ему римского общества варварскому быту германских племен, подчас даже несколько идеализируя этот последний, чтобы резче подчеркнуть отрицательные стороны окружавшей его общественной жизни, Корнелий Тацит все же достаточно реально описал жизнь и быт древних германцев. Они живут еще в условиях родо-племенного строя. У них еще сохраняется общинное землевладение. Однако уже существует рабство, но, отмечает Тацит, "рабов они не употребляют для служб на ваш лад" 3 . Наряду с положительными сторонами быта у германцев имеются и значительные пороки. "Проводить день и ночь в попойках никому не вменяется в бесчестие. Частые, как это бывает между пьяными, ссоры редко кончаются бранью, а чаще убийствами и ранами... Если потакать их пьянству, доставляя им столько налитков, сколько они желают, то легче победить их пороками, чем оружием" 4 . На основании таких материалов написано это произведение? Был ли сам автор в Германии или нет? На эти вопросы современная наука не в состоянии точно ответить. Несомненно одно, что автор прекрасно изучил материал своей темы и оставил потомству ценнейшее научное сочинение. Фридрих Энгельс в своем сочинении о древних германцах широко использовал данные Тацита и характеризовал этот труд как "знаменитое описание германцев" 5 .

Уже в "Агриколе" и "Германии" Тацит проявил незаурядные научные и литературные дарования. Однако полным прояв-

1 Книга античного автора - свиток пергамента или папируса, написанный от руки, - в среднем равняется по об"ему большой печатной главе современной книги, от 30 до 70 страниц печатного текста. Глава-параграф равняется 1/2 - 2 страницам.

2 К. Тацит "Германия". Гл. 46.

3 Там же. Гл. 25.

4 Там же. Гл. 22, 23.

5 Ф. Энгельс "К истории древних германцев", стр. 19.

стр. 114

лением его творческих сил были не эти работы, а замечательные исторические сочинения, написанные в начале II века. Этими историческими трудами были "Летопись" и "История", дававшие подробнейшее изложение римской истории начиная от смерти императора Августа (14 год нашей эры) до смерти императора Домициана.

В древних рукописях эти два сочинения Тацита - "Летопись" и "История" - представляют как бы одно сочинение. За одно сочинение считали их и позднеримские писатели. Так, один из церковных писателей IV века сообщает, что Тацит описал в тридцати книгах историю цезарей.

Однако сочинения эти писались не одновременно. Первоначально была написана "История", содержавшая в себе рассказ о гражданской войне 68 - 70 годов нашей эры я царствованиях императоров из дома Флавиев. Можно предполагать, что в полном виде этот замечательный исторический труд состоял из 14 книг. Но до нашего времени из них сохранились полностью лишь первые четыре да несколько глав из V книги. Целиком дошел до нас рассказ о событиях 68 - 69 годов и частично о событиях 70 года. Несмотря на то, что большая часть работы утеряна, она все же представляет собою исключительно ценный материал по военно-политической, социальной и бытовой истории римского общества I века нашей эры. Детально сообщая о ходе гражданских войн, начавшихся в Римской империи после смерти Нерона, Тацит не только дает ценнейшие сведения о социальном составе враждующих армий, блестящие описания и характеристики отдельных действующих лиц и настроений населения отдельных областей империи, но также воссоздает перед взорами читателя рад драматических моментов. Так например исключительно образно описывает Тацит ночной бой между войсками Виттелия и Веспасиана Флавия при Кремоне (69 год нашей эры), разгром Капитолия в Риме солдатами Виттелия, взятие Рима войсками Веспасиана Флавия.

Последним я самым замечательным из произведений Тацита, написанным около 116 - 117 годов нашей эры, была "Летопись" ("Annales"), повидимому, не имевшая этого названия в подлиннике, а называвшаяся своими вступительными словами "Ab excessu divi Augusti". Эта работа, состоявшая не менее чем из 16 книг, тоже не дошла до нас целиком. Полностью сохранились лишь первые четыре книги, V и VI книги, содержащие описание конца царствования Тиберия (14 - 37 годы нашей эры), до нас дошли в сильно попорченном виде. Следующие же книги (VII, VIII, IX, X), в которых описывалось правление Гая Цезаря Калигулы и начало принципата Клавдия, утеряны. Описание конца правления Клавдия и большей части эпохи Нерона, до 65 года нашей эры (книга XI, XII, XIII, XIV, XV и часть XVI), сохранилось в хорошем виде, за исключением конца сочинения (половина XVI книги), который утерян. "Летопись" - исторический шедевр. Известные нам части этой замечательной работы дают читателю детальную картину общественного развития Римской империи. В одинаковой степени содержат они изображение как жизни собственно Рима, так и провинций империи. С предельной четкостью перед читателями воссоздаются образы политических деятелей описываемой эпохи (Тиберий, Клавдий, Нерон, Сеян, Тигеллин, Поппея Сабина, Агриппина и многие другие), картины военных походов, попыток восстаний рабов в Италии и социальных движений в провинциях империи (восстания в Африке 17 - 24 годов нашей эры, в Галлии в 21 году, Фракии и многие другие), быта римского двора, высшего общества, катастроф и стихийных бедствий.

Сжатым, скупым, но крайне выразительным языком автор развертывает перед читателем величественные я драматические картины прошлого. В оценке описываемых событий Тацит весьма пессимистичен. Он с сокрушением описывает падение и порчу нравов патрицианского общества своего времени. Его политические симпатии на стороне республики. Примиряясь с властью принцепсов, он, тем не менее, не считает нужным скрывать своей печали по отошедшим в прошлое временам господства сенатской республики. Описывая действия на германской границе полководца Карбулона, Тацит влагает в уста последнему протестующую реплику против приказания императора, запретившего Карбулону наступление на германцев: "Счастливцы были в прежнее время римские полководцы!" 1 . В IV книге, сравнивая труды древних историков со своей работой, он отмечает, что ему выпал на долю "...труд узкий и неблагодарный, ибо тут постоянный или слабо потрясаемый мир, скорбное обстоятельство Рима и государь, на заботящийся о расширении пределов империи" 2 . Причина подобных настроений Тацита кратко и в то же время исчерпывающе вскрыта Ф. Энгельсом 3 , назвавшим Тацита последним из старых римлян патрицианского духа и образа мы-

1 "Анналы". Кн. XI, Гл. 20.

2 "Анналы". Кн. IV. Гл. 33.

3 Ф. Энгельс "Бруно Бауэр и раннее христианство" (в сборнике Ф. Энгельс: "О первоначальном христианстве", стр. 19. Огиз. 1933).

стр. 115

слей. Точно излагая ход событий, Тацит все же видит в них лишь предначертания рока, вмешивающегося в жизнь людей и оказывающего влияние на их деятельность: "В консульство Г. Азиния и Г. Антистия шел девятый год правления Тиберия. В республике было благоустройство, в семье - процветание (смерть Германика он считал в числе счастливых событий), как вдруг судьба начала мутить: он стал свирепствовать сам или помогал свирепствовать другим..." 1 . Подобно другим своим современникам Тацит крайне суеверен. Он верит в предсказания, знамения богов, вещие сны, которым он придает большое значение. Сообщая о походе римлян в Германию (в 15 году нашей эры), Тацит рассказывает о сне, приснившемся римскому командиру Цецине: "Вождь... пришел в ужас от зловещего сна; ему сбилось, что он видит Квинтилия Вара, всего в крови, вынырнувшего из болота, и слышит, что он зовет его, но что, однако, он не дослушался его и оттолкнул руку, которую - тот протягивал..." 2 . Чрезвычайно характерной особенностью исторических сочинений Тацита, равно как и многих других античных писателей, является обильное количество дачей, влагаемых автором в уста большинству из описываемых им политических деятелей. Незначительная часть этих речей, как например речь Клавдия в сенате по поводу введения в сенат галльской аристократии 3 , является обработкой действительно произнесенной императором речи, но большинство из них - не больше чем литературно-риторический прием автора, пытающегося с их помощью об"яснить читателю действия и побуждения описываемых им политических лиц. Особенно ясно наивность этого приема выступает при чтении речей германских и британских вождей, совершенно не отличающихся по форме - от речей римских политических деятелей и полководцев.

Приступая к изложению исторических событий I века нашей эры, Тацит заявляет о своем стремлении сохранить беспристрастие: "История Тиберия, Гая (Калигулы), Клавдия и Нерона при жизни их писалась лживо иго причине, страха, а после их смерти - под влиянием свежей ненависти. Поэтому я намерен, сказавши лишь несколько слов об Августе и конце его правления, тотчас приступить к правлению Тиберия и других принцепсов без раздражения и пристрастия (sine ira et studio), для которых у меня нет причин" 4 . Однако вопреки этому заявлению Тациту так и не удалось сохранить беспристрастие. Наоборот, изложение ряда событии и оценка деятельности многих политических лиц, как например Тиберия и особенно Клавдия, крайне тенденциозны. Тацит всячески обеляет сенатскую аристократию и тонко "высмеивает императора Клавдия, осмелившегося ввести в сенат галльских аристократов, лишь незадолго перед тем получивших права римского гражданства. Несмотря на все эти серьезные недостатки замечательные произведения Тацита все же остаются важнейшим источником наших сведений по истории Римской империи в I веке нашей эры.

Сочинения Тацита пользуются широчайшей популярностью не только среди историков, но и у всего культурного мира. Многочисленные писатели черпали из них сюжеты для своих художественных произведений.

Советские историки внимательно изучают труды Тацита. Отдавая должное его литературному таланту и богатству материала, они обращают главное свое внимание на сообщаемые им факты социальной борьбы. В то же время, учитывая предвзятость взглядов и оценок Тацита, обусловленных его социальным положением и политическими убеждениями, советская историческая наука корректирует сведения, почерпнутые из сочинений этого выдающегося писателя древности, с указаниями других античных историков.

Творения Тацита неоднократно переводились на русский язык. Первой была переведена на русский язык "Германия" переводчиком Академии наук еще в 1772 году. Затем последовали переводы "Агриколы" в 1798 году, полный перевод всего литературного наследия Корнелия Тацита в 1802 - 1807 годах, перевод "Летописи" С. Румовского в 1806 - 1809 годах. Во второй половине XIX века вновь была переведена "Летопись" (в 1858 году) Кронебергом, и дважды переводилось полнее собрание сочинений Тацита. Клевановым (в 1876 году) и Модестовым (в 1886 - 1887 годах). Переводы конца XVIII и начала XIX века в литературном отношении крайне устарели. Переводы Кронеберга и Клеванова также весьма несовершенны. Наиболее удовлетворительным, хотя и весьма вольным, является перевод Модестова. После же Октябрьской социалистической революции вышел новый, улучшенный перевод "Германии" Тацита, выполненный Моравским и помешенный в сборнике "Древние германцы" (Соцэкгиз. 1937).

Третьим, наиболее выдающимся римским историческим: писателем разбираемой эпохи был Гай Светоний Транквилл.

1 "Анналы". Кн. IV. Гл. I.

2 "Анналы". Кн. I. Гл. 65.

3 "Анналы". Кн. XI. Гл. 24.

4 "Анналы". Кн. I. Гл. 1.

стр. 116

Светоний родился около 75 года нашей эры и происходил из всаднической семьи. Место рождения его совершенно неизвестно. С юности он находился в ближайшем общении с известным политическим деятелем и писателем конца I века - Плинием Младшим, бывшим, как указывалось выше, близким другом и Тацита. Известно, что Плиний, уезжая наместником в Вифинию, брал Светония с собой, а впоследствии добился у императора Трояна (98 - 117 годы) принятия Светония в число личных императорских секретарей. В 119 году Светоний получил место начальника императорской канцелярии. Но счастливо начавшаяся карьера Светония неожиданно оборвалась. Резкие отзывы насмешливого секретаря об императрице Сабине - жене преемника Трояна - Адриана (117 - 138 годы) - и участие его в придворных интригах вызвали его отставку от должности (121 год). С этих пор и до самой смерти (около 160 года) Светоний не имел обеспеченного существования и пробавлялся самыми разнообразными заработками. Он то выступал адвокатом в судах, то занимался преподаванием ораторского искусства, то искал денет и славы на литературном поприще. В погоне за успехом Светоний много писал. Из-под его бойкого пера выходили сочинения не только на латинском, но также и на греческом языке. Сюжеты их чрезвычайно разнообразны. Светоний написал жизнеописание римских писателей: Плавта, Горация, Лукана, Терентия, Плиния Старшего - и целый ряд разнообразных исследований: "Об устройстве и порядке должностей и чинов, об одеждах, названиях, видах нарядов и обуви и всего, во что одеваются люди", "О телесных из"янах и пороках" и, наконец, даже исследование "О ругательствах и происхождении каждого из них", в котором с чрезвычайной аккуратностью собрал образцы всех бранных выражений, встречающихся в греческой и латинской литературе, начиная с Гомера. В числе многочисленных произведений этого плодовитого писателя находятся написанные им для своего друга и покровителя Септиция Клара "Биография двенадцати Цезарей", дошедшие до нас почти в полной сохранности. Повидимому, потеряно лишь несколько вступительных глав, содержавших описание детства и юности Юлия Цезаря. Труд этот был начат Светонием еще в бытность его императорским секретарем, то есть не позднее 119 года. Он содержит биографии 12 принцепсов 1 , управлявших империей в I веке нашего летосчисления. Биографии расположены в последовательно-хронологическом порядке начиная с Юлия Цезаря, как основателя империи, и далее, в порядке царствований, до императора Домициана включительно. С большой эрудицией автор передает важнейшие события личной жизни каждого принцепса, внешние качества, свойства характера, приводя при этом зачастую ряд исключительно интересных подробностей. Свою должность государственного секретаря автор использован самым широким образом. В биографиях приводятся выдержки из подлинных писем Августа, из завещаний Цезаря и Тиберия. Судя по указаниям, Светоний знакомился с табличками, содержавшими черновики стихотворений, написанных Нероном, и исключительно широко использовал для своих сообщений данные "Ежедневных новостей" ("Acta diurna") - нечто вроде газеты, издававшейся в Риме. Не оставлял он в стороне также и протоколы сената. Кроме того при описании жизни и деятельности более отдаленных от него по времени императоров (Юлий Цезарь, Август) Светоний обращается к материалам более ранних писателей. Все биографии написаны приблизительно по одному и тому же плану: происхождение, место рождения, обстоятельства жизни до достижения верховной власти, описание правления императора с упоминанием важнейших событий его царствования. В заключение дается краткая характеристика вкусов, личных симпатий и антипатий императора и описание обстоятельств его смерти. Подобно большинству своих современников Светоний исключительно суеверен. Он с большой тщательностью собирает всевозможные свидетельства и знамения, которые будто бы предсказывали ту или иную судьбу, ожидавшую отдельных из описываемых им персонажей. Приводя предсказания, он старается по мере сил и возможности доказать исполнение этих последних. Эти попытки носят примитивный, наивный характер, отражая в то же время общее мировоззрение господствующих классов римского общества. Так например, кончая биографию императора Домициана, Светоний сообщает о следующем сне, будто бы виденном последним императором из дома Флавиев: "Домициан видел во сне, что сзади у него вырос золотой горб; он был уверен, что это предвещает государству наступление после него счастливого и радостного века. Это вскоре сбылось, и сбылось благодаря бескорыстию и умеренности последующих принцепсов" 2 . Сообщая о смерти императора Августа, он также приводит различные знамения, будто бы пред-

1 Юлий Цезарь, Август, Тиберий, Гай Цезарь (Калигула), Клавдий, Нерон, Гальба, Отон, Вителлий, Веспасиан, Тит, Домициан.

2 Светоний "Домициан". Гл. 23.

стр. 117

сказывавшие его смерть, и даже старается видеть особые знамения в самых случайных обстоятельствах: "Он внезапно почувствовал страх и стал жаловаться, что его тащат какие-то сорок юношей... И это было скорее предчувствием, поскольку его действительно вынесли к народу сорок преторианцев. Август скончался в той же спальне, что и его отец Октавий в консульство Помпея и Аппулея, которые оба носили имя Секст" 1 . Но наряду с мелочами, отдельными анекдотами и совершенно несерьезными подробностями, зачастую даже клеветнического характера, Светоний приводит и исключительно интересные сведения. Так например мимоходом он в двух-трех фразах дает меткую оценку всей политики Августа. Сообщая о том, что император Август чрезвычайно серьезно подготовлялся к военным действиям, он приводит следующие слова Августа: "...вступать в сражение или начинать войну следует лишь тогда, когда надежда на выгоду превышает страх возможной потери. В самом деле, говорил он, кто ищет малой пользы с большим риском, тот уподобляется человеку, удящему рыбу на золотой крючок, ибо коль скоро крючок оборвется, потерю его не возместит никакой улов" 2 . Ряд интереснейших сведений, характеризующих личность и политическую деятельность последующих императоров, Светоний дает, также перемежая их с анекдотами, не имеющими для исследователей реального значения. Так например наряду о отдельными, ничего не значащими подробностями и сплетнями о начале правления Тиберия он дает исключительно ценное для историка замечание этого последнего, охарактеризовавшего свое положение в начале принципата как положение человека, который "держит волка за уши" 3 . Очень интересно также указание его о заговоре Скрибония Либона, замышлявшего, согласно указанию Светония, совершить государственный переворот с целью устранения Тиберия от власти 4 . Не менее интересные подробности встречаются и в рассказах об обстоятельстве вступления на престол императора Клавдия. Светоний упоминает о целом ряде заговоров и о попытке восстания, поднятого представителями сенатской аристократии в первый год правления Клавдия 5 . Этим самым Светоний проливает свет на ту предвзятость оценки, которая характеризует описание царствования Клавдия у Корнелия Тацита. Исключительно интересны данные Светония об административных реформах императора Веспасиана, а также многие подробности из истории правления Домициана Флавия. Все это делает "Биографии двенадцати Цезарей" одним из ценнейших источников по истории I века империи. Несмотря на то, что в основном внимание Светония ограничено только личностью императоров, а изложение является крайне тенденциозным, труд Светония все же имеет исключительно большое значение для всякого, кто желает познакомиться с жизнью и бытом столицы рабовладельческой державы и императорского двора. Благодаря занимательности и легкости языка книга Светония уже в средние века сделалась одним из самых популярных произведений. Многие сочинения его часто цитировались средневековыми авторами. В эпоху Возрождения популярность Светония возросла еще более. Художники зачастую изображали на фасадах двенадцать цезарей, биографии которых были описаны Светонием. На русский язык "Биографии двенадцати Цезарей" переводились дважды. Первый перевод - В. Алексеева - вышел в 1904 г. Второй раз Светоний был издан "Академией" в 1938 г. в переводе Д. П. Кончаловского. Сочинения Светония, подобно трудам Тацита, широко используются советскими исследователями, работающими над изучением истории I века Римской империи. Однако, как видно из всего изложенного выше, советский исследователь и читатель, используя богатейший фактический материал, сообщаемый Светонием, должны весьма критически относиться к данным этого писателя. Но отбрасывая всевозможные сплетни и мистические сказки, советский читатель все же сможет найти в "Биографиях двенадцати Цезарей" много ценных сведений по истории классовой борьбы в римском обществе I века нашей эры, что и заставляет рассматривать работу Светония как важнейший, после трудов Тацита, литературный источник наших сведений по римской истории эпохи принципата.

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир) . Google . Yandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. БОКЩАНИН, РИМСКИЕ ИСТОРИКИ ЭПОХИ ИМПЕРИИ (ВЕЛЛЕЙ ПАТЕРКУЛ, ПУБЛИЙ КОРНЕЛИЙ ТАЦИТ, ГАЙ СВЕТОНИЙ) // Москва: Русский Либмонстр (сайт). Дата обновления: 29.08.2015. URL: https://сайт/m/articles/view/РИМСКИЕ-ИСТОРИКИ-ЭПОХИ-ИМПЕРИИ-ВЕЛЛЕЙ-ПАТЕРКУЛ-ПУБЛИЙ-КОРНЕЛИЙ-ТАЦИТ-ГАЙ-СВЕТОНИЙ (дата обращения: 27.03.2019).

Рим и мир.

Историки империи

Римляне любили свое государство, можно даже сказать, любовались им и неустанно его воспевали. О том, как это осуществляли поэты, речь пойдет во второй части книги, а здесь мы поговорим собственно об историках. При этом надо сразу же отметить, что все лучшие римские историки (в т.ч. и грек Плутарх, о котором, как вы помните, говорилось на страницах второй книги "Очерков...") были замечательными писателями, авторами тонких психологических историко-литературных портретов.

В молодости он занимался политической деятельностью и сражался на стороне Цезаря, а позже написал ряд образцовых исторических сочинений "Заговор Катилины", "История", "Югуртинская война". Над этими книгами он работал уже после убийства Цезаря, в глубоком уединении, можно сказать, в самоизгнании, отчего и отмечены они печатью глубокого пессимизма, теоретической основой для которого послужила разработанная греческим мыслителем Посидонием концепция нравственного вырождения общества после падения Карфагена. Саллюстий считал, что такое вырождение есть неминуемое следствие трагической двойственности самой человеческой природы, в которой высокий дух и порочное тело непримиримо враждебны друг другу. Для истории же литературы значение этической концепции и книг Саллюстия в том, что они приносят в римскую литературу психологизм. Саллюстий - мастер исторического портрета, проявляющегося прежде всего в прямой речи героев его книг. А это бунтовщик Катилина, великий Цезарь, уже знакомый нам Катон, Сулла и другие исторические лица. История и язык Саллюстия приносят в его книги подлинный драматизм, высокий уровень художественности. Да и сам Саллюстий понимал это, поскольку историческую канву его книг готовил секретарь, сам же историк сосредоточивался главным образом на их художественном изображении. Вот маленький пример - описание Катилины:

"Его мерзкая душа, враждебная богам и людям, не могла успокоиться ни бодрствуя, ни отдыхая: до такой степени угрызения совести изнурили его смятенный ум. Вот почему лицо его было без кровинки, блуждал его взор, то быстрой, то медленной была походка. Словом, в выражении лица его сквозило безумие".(Гай Саллюстий Крисп. Сочинения. - М., Наука, 1981. С. 12.)

Великим прозаиком эпохи Августа был не художник, а историк ТИТ ЛИВИЙ, "Ливии, который не заблуждается", как говорил о нем Данте.

Впрочем, его многотомную "Историю Рима от основания города" вполне можно считать художественным произведением, поскольку "Ливий - повествователь, а не исследователь" (И.М. Тронский. История античной литературы. С. 399.) , и главной его задачей, по всей видимости, было звучным языком воспеть национальную славу как бы параллельно с Вергилием.

Тит Ливий родился в Падуе (Патавии) в 59 г. до н.э., учился в столице риторике и философии и последние сорок лет своей жизни (с 23 г. до н.э. по 17 г. н. э.) посвятил созданию "Истории..." К сожалению, из этих 142 книг до нас дошли только тридцать пять начальных (с 1 по 10 и 21 - 45), но и они составляют три полновесных тома. Август благоволил к историку, начавшему свой труд с того, на чем закончил свой - Вергилий, несмотря даже на ряд откровенно республиканских пассажей Ливия. Ведь писатель посредством истории делал зримыми исконные римские доблести. Империя представлялась читателю "как нравственный императив, божественный порядок и закон, наложенный на хаос Востока и варварство Запада. Полибий приписал торжество Рима форме его государственного устройства; Ливий хотел бы сделать его естественным следствием римского характера" (В. Дюрант).

Во многом Ливий шел вослед за Цицероном, считавшим историю наставницей жизни, называвшим ее "трудом в высшей степени ораторским", но в главном все-таки не соглашался: Цицерон предлагал разделять поэтический, практический и деловой языки, всегда исходил из практических нужд современной деятельности. Ливий же человек мечтательный, чистый литератор. Историю он любил и созерцал, отчего научный его труд написан языком художественной литературы. Для историков это, может, и недостаток, зато какое блаженство для читателя!

"История..." Ливия - книга, которую можно читать просто для удовольствия, как мы читаем прекрасную поэзию или даже длинный семейный роман, чувствуя себя среди его перипетий как дома. Основная идея этого труда - доблесть римского народа, патриотизм. Именно они и определяют, по мнению Ливия, ход римской истории. Именно их падение стало причиной гражданских смут. Книга начинается с мифологии, но рассказывает главном образом о человеке. В нее вводятся речи героев, представляющие собой блестящие образцы ораторского красноречия. В ней даны потрясающие картины Пунических войн. Конечно, "История..." Ливия временами грешит тенденциозностью, не всегда критично использует труды предшественников, но превосходный язык, богатство красочных картин легко искупают все ее недостатки. Именно эта книга первой оправдывает определение Рима как "вечного города". Именно эта книга на протяжении восемнадцати веков определяет воззрения на римский характер. Ливия читали, любили и чтили не только современники даже из покоренных империей стран, но и гуманисты эпохи Возрождения, русские декабристы да и современные читатели.

Следующий великий, а может быть, и величайший римский историк - ПУБЛИЙ КОРНЕЛИЙ ТАЦИТ. Французский поэт XVIII в. М.-Ж. Шенье сказал о нем: "Имя Тацита заставляет тиранов бледнеть". И это действительно так, поскольку сам Тацит был влиятельным сенатором и поскольку творчество его - чистой воды оппозиция деспотизму императора Домициана и покорному ему сенату.

Рассказ о Таците и последнем крупном историке империи Светонии мы даем, следуя в основном тексту М.Л. Гаспарова (См. соответствующие статьи в кн.: "История всемирной литературы": В 9 т. М., Наука, 1983. Т. 1. и Гай Светоний Транквилл "Жизнь двенадцати цезарей". М., Правда, 1989.) .

Публий Корнелий Тацит (ок. 54 - 123 гг.) принадлежал к поколению Плиния и Ювенала, был видным судебным оратором, достиг высшей государственной должности - консульства, а затем обратился к занятиям историей.

Первой его работой стало жизнеописание его тестя Агриколы, знаменитого полководца, долженствовавшее, по всей видимости, доказать, что и при преступных императорах могут жить и добиваться славы честные люди; следующей - отличный даже и для нашего времени этнографический и географический очерк "Германия" о быте и нравах германских народов с обширным экскурсом на тему Британии; затем ключевая для понимания его тематики, стиля и мировоззрения работа "Разговор об ораторах" (на популярную тему о причинах упадка красноречия); после чего последовали собственно исторические сочинения: монументальные "История" (в 12 книгах, о времени Флавиев), из которой сохранились первые пять книг, и "Анналы", т.е. "Летопись" (в 18 книгах, о времени Юлиев-Клавдиев, 14 - 68 гг.), из которых сохранились книги 1 - 4, 6 и 11 - 16.

В "Разговоре об ораторах" Тацит полемизирует с главным оплотом древнего красноречия и республиканского сознания Цицероном. Книга построена как диалог с ним и объясняет причины выбора Тацитом "нового стиля" для своих сочинений и их исторического жанра.

Задачей Тацита-историка было не рассказывать, поскольку Рим имел много других историков, уже рассказавших обо всех этих событиях (их сочинения не дошли до нас), но осмыслять прошлые события на основе нового исторического опыта. Важнейшим в этом новом опыте был недавно пережитый деспотизм императора Домициана, показавший истинное лицо деспотической монархии, спрятанное под маской так называемого "золотого века". Тацит идет дальше своих критически настроенных современников и указывает на вину всего своего сословия, допустившего тиранию Домициана. Он изображает историю своего века как трагедию, следуя в этом манере Саллюстия. Отсюда два важнейших качества его художественной манеры: драматизм и психологизм.

История Тацита раскрывает не только внешнюю сторону политической жизни столицы, но и ее закулисные тайны, соответствующим образом группируя и мотивируя факты.

Группировка фактов - это членение эпизодов, появление действующих лиц, расположение общих картин и частных явлений, нагнетание и разрешение напряженности: именно этим Тацит достигает драматизма изложения, не имеющего себе равных в античной историографии.

Мотивировка фактов - это изображение чувств и настроений действующих лиц, как отдельных персонажей, так и масс, передача душевных движений. Этим раскрывается психологизм Тацита. Часто не располагая достаточными фактами, автор убеждает читателя благодаря замечательной силы риторике, совмещающей эмоциональность с логикой, а зачастую и предпочитая первую. Так гармония психолога побеждает алгебру логика.

Тацит - лучший наряду с Плутархом мастер литературного и исторического портрета античности, стиль его индивидуален и неповторим. Его фразы - такое же единство противоречий, как и изображаемая им действительность: "Частным человеком казался он выше частного, и мог бы править, не будь правителем", - сказано об императоре-неудачнике Гальбе. И эта противоречивая в каждом слове характеристика, вероятно, лучше всех представляет нам Гальбу.

И как художник, и как мыслитель Тацит превосходит всех авторов своего времени. Может быть, поэтому античность недооценила его. Зато Новое время одарило его бессмертием. Творчество Тацита дало обширный материал для многочисленных трагедий ("Отон" Корнеля, "Британик" Расина, "Октавия" Альфьери и мн. др.). Революционная буржуазия всех стран считала его едва ли не своим знаменем. О нем неустанно говорили декабристы, обсуждая планы своего восстания. Пушкин, работая над "Борисом Годуновым", подробнейшим образом изучал труды этого историка и мыслителя.

Если бы Тациту "удалось поставить свое выдающееся перо на службу незашоренному предрассудками уму, - замечает В. Дюрант, - его имя находилось бы во главе списка тех, кто трудился над формовкой и увековечением памяти и наследия человечества".

Примерно в один исторический период империя имела трех крупных историков: греческого писателя Плутарха, Тацита, о котором вы только что прочитали, и Светония, имя которого вам уже встречалось в главе "Два Цезаря". О них, как и о многих других знаменитых римлянах, Светоний оставил подробные очерки. Список его сочинений, не дошедших до нас огромен: "О детских играх у греков", "О зрелищах и состязаниях у римлян", "О книжных знаках", "О видах одежды", "О брани или ругательствах и о происхождении каждого", "О Риме и римских обычаях и нравах", "О царях", "О знаменитых блудницах", "О разных предметах"... Что же это за историк, который пишет о блудницах, или о брани, или даже о детских играх, спросите вы. Или воскликнете: что же это за энциклопедист такой! Схоластиком (Позже мы еще встретимся с этим термином, правда, в другомпонимании. Пока же запомним его первоначальное понятие - книжный человек.) , книжным человеком назвал его Плиний. Автор осмелился бы определить его как журналиста до журналистики. Но все это - только исходя из разнообразия дошедших до нас названий не дошедших книг.

То же, что до нас дошло, является без всякого сомнения историческими трудами, уступающими в систематичности и силе нравственных требований Ливию, в яркости психологизма и языка - Саллюстию, в моральной и психологической силе - Плутарху, в уме и тонкости - Тациту, зато превосходящими их в красочности, если так можно выразиться, физиологических портретов выдающихся людей империи, а значит, и самого Рима. Если в русской классике принято было составлять литературные физиологические очерки столиц, то "Жизнь двенадцати цезарей" - главное из дошедших до нашего времени сочинений Светония - такой же физиологический очерк Вечного города.

Выходец из всаднического рода, ГАЙ СВЕТОНИЙ ТРАНКВИЛЛ (около 70 - после 140 гг.) в молодости входил в кружок Плиния Младшего, некоторое время занимался политической деятельностью и адвокатской практикой, даже служил при дворе ученого императора Адриана, но затем за что-то попал в немилость и доживал свой век жизнью частного и книжного человека.

По всей видимости, целью его исторических трудов была оценка событий, происшедших в империи и с империей на протяжении правления двенадцати цезарей, от Юлия до Домициана. Он дает цепь биографий, уснащая каждую целой россыпью фактов, из которых мы сегодня знаем личную жизнь римских императоров иной раз лучше, чем жизнь русских царей. Светоний ничего не объясняет в своей занимательной книге; он просто предлагает факты, подбирая их так, чтобы читатель мог оценить ту личность, о которой он пишет. А личности эти - прежде всего императоры. И среда обитания их, находящаяся в поле зрения автора, - не империя, а двор. О любовных приключениях Цезаря Светоний пишет подробнее, чем о завоевании им Галлии, шутки Веспасиана у него тщательно собраны, а знаменитое постановление о разделении между сенатом и Веспасианом даже не упомянуто. Зато все императоры даны у него в сравнении друг с другом, факты сгруппированы так, что проявляется некая общая логика не только в каждом портрете, но и во всей их веренице. Все систематизировано, все приведено в общий план. Биографическая схема Светония состоит из четырех разделов: жизнь императора до прихода к власти - государственная деятельность - частная жизнь - смерть и погребение. Внимание его преимущественно занимают следующие "предметы": в части государственной деятельности - занимаемые должности, политические новшества, социальная политика, суд и законодательство, военные предприятия, постройки, раздачи, зрелища; в разделе личной жизни - наружность, здоровье, образ жизни, нрав (чаще - безнравственность), образованность, ученые и литературные занятия, вера и суеверия.

Основа светониевского изложения представляет собой не столько связный рассказ, сколько перечень. Поэтому для него важны не так живость рассказа, яркость картин, ни тем более, философия или психологический портрет, как точность, ясность и краткость. Отсюда его стиль - не ученой, не художественной, но деловой речи. Факт - вот главное для Светония. Как говорил Маяковский: "Воспаленной губой припади и попей / из реки по имени "факт". Думается, что под этой строкой древний римлянин подписаться на погнушался бы. Иногда, правда, и он не может сдержать эмоций, когда приходится писать об особенных зверствах или распутствах некоторых императоров.

Что же нового внес в историю литературы Светоний? Видимо, новый тип биографии государственного деятеля, в которой главным был - факт. В

ЛуцийЛивий Андроник (275-200)

Грек, вольноотпущенник римлян. Попал в Рим и преподавал в школе. Сатурнийским стихом перевел «Одиссею». «О.», а не «И.», т.к. считалось, запад описан в «О.», а в «И.»– Азия.

Перевел греческие трагедии – только диалоги. Сам ставил и играл комедии.

Впервые по заказу сената создал гимн Юноне (Гера), дошло 40 разрозненных строк на латыни.

Одиссей – Уликсис, Гермес – Меркурий → имена римские.

Гай Саллюстий Крисп (86-35 до н. э.)

Стремился к политич. карьере, но изгнан из сената. Сначала выступал как противник сената и Цицерона, потом искал поддержки у Цезаря в борьбе против нобилитета, разочаровался. Пишет «Послание к Цезарю о гос-ве» - требовал усиления роли народа в гос жизни → испугался → в писатели.

Сильно отличается от Цезаря, его цель - не рассказать о жизни, а описать жизнь в мире (Рим), найти причины того, что происходит. Понимает, что живет во время падения Р.И.

Особенности:

1. главные герои отрицательные

2. стиль - подражает Фукидиду (жесткие фразы), период его краткий и выразительный

3. архаист, всегда сознательно архаические формы, особ. когда пишет о древнем Риме

4. асимметричность прозы, не похожа на стихи (в отличие от Цезаря)

5. сентенции

6. антитезы

7. риторические вопросы

8. контрасты

9. народные слова → аномалист

10. термины из области моральных отношений заменяют политическую терминологию

«Заговор Катилины » - монография

взгляды С. близки к взглядам Платона (исконный дуализм духа и тела, необходимость подчинять плоть духу), его Катилина схож с тираном из «Государства» Платона (развращенный аристократ). Драматизирует изложение, показывая различные этапы заговора. Вставлены речи и письма героев. Свою точку зрения высказывает через Катона, он решительнее, чем Цезарь. Много интересных фактов и наблюдений.

«Югуртская война » (β – 111-106г) - монография (Югурт, незаконнорожденный, убивает 2 братьев (законных), чтобы получить трон, приезжает как дипломат в Рим, там убивает родственника, его из Рима выгоняют, говорит, что город продажный, начинают войну).

С. правдиво пишет о войне, т.к. сам был потом наместником в Африке, описывает страну.

«История »

целиком не дошла

изложены события от смерти Суллы (78) до 67

Уже не видит светлых периодов в римской истории.

Тит Ливий (59 до н.э. – 17 н.э.)

Из консервативного г. Патавия, не был гос деятелем, как многие историки. Берет материал из предшественников и художественно обрабатывает его.

«От основания города »

142 книги, дошло 35. Жил на с Ит. Не был политиком, чисто историк. 1 – мифы, дальше – история. Писал одновременно с Вергилием («Эннеида»)и Горацием («Оды), как и они увлечен идеями величия Рима. Интересуется причинами, почему римляне стали «первым народом на земле». Л.: «не было другого государства обширнее, благочестивее, богаче хорошими примерами, ни в какое государство не проникла так поздно жадность и роскошь».

Особенности творчества :

· живой и увлекательный рассказ

· стиль Цицерона – пользуется периодом и мысль выражает мах полно (принцип обилия слов)

· повествование делится на отдельные законченные эпизоды

· восхищение римской стариной

· преклоняется перед героями эпохи респ-ки, рассказывает о легендарных героях (Ромул...)

· избегает предвзятости, отдает должное даже врагам Рима

· герои часто произносят речи, написанные Л. → дает характеристику героям

(Публий) КорнелийТацит (~55 - ~120)

Data –скудно – из писем Плиния к Тациту (+письмо об извержении Везувия и гибели дяди +письмо о землетрясении); приехал из провинции

Государственный деятель квестор → эдил → претор → консул.

Риторское и философское образование.

«Жизнеописание Юлия Агриколы »

О тесте Т. Посмертное восхваление (элогия), не столько как родственника, сколько как гос. деятеля (римский наместник, завоевал UK). В стиле Саллюстия. Герой – скромный, деловитый, почтительный к императору, умеренный в частной жизни.

Идея : добродетельный и умеренный человек может существовать при любом императоре.

Т. интересуют исторические сведения, военные действия, быт, нравы британцев.

Особое внимание – романизация UK.

«О происхождении, положении, нравах и народах Германии»

· Актуальная тема – готовился поход против Германии. Тоже этнографический характер. Т: г-цы – опаснейшие враги, столкновение неизбежно. Для Т. важна и морально-психологическая сторона. Т-та интересует жизнь г-цев – они сильно отличаются от римлян.

· Идеализация простоты и нравственной чистоты первобытным народам, свойственная римлянам → описание семей г-цев, противопоставляет нравств. упадку в Риме.

«Диалог об ораторах »

Форма – беседа ораторов-учителей Т., Марк Апр, Юлий Секунд в доме Куриация Матерна, поэта. Стиль Цицерона. Обсуждается, почему красноречие пришло в упадок. Матерн бросил красноречия из-за поэзии.

части:

1. что лучше – деятельность оратора или поэта

2. приходит Мессала, увлекающийся стариной → обсуждают старое и новое красноречие, Апр: старое устарело

3. Матерн видит причину в изменении гос. строя

«Аналы » (с 14 до 68, до смерти Нерона)

Дошли не полностью. По форме – летопись, но эта форма мешает Т., много описывает характеров.

«История »(с 69г)

отчетливый трагический темперамент

Особенности творчества:

читая его, возникает только презрительная улыбка

все мрачно

123 гос. деятель, выразитель точки зрения сенатской верхушки, важны источники. Беспристрастный

15. Луций Анней Сенека (~4 до н.э – 65)

Из Испании, г. Кордуб. Отец – ритора –писал и читал речи на заказ → С. получил хорошее риторское (орат.) и философское образование, приезжает в Рим, становится оратором. Жена императора Клавдия его невзлюбила → в ссылку его → вторая жена Агриппина вернула + сделала воспитателем Нерона. Потом Нерон обвинил С. в заговоре и заставил вскрыть вены.

Нравственная опора С. – стоицизм (считал империю злом). Стоики – философы, но интересовались не антологией (происхождение), а нравственной стороной. Проповедовали выдержку, внутреннее сопротивление внешним обстоятельствам. С. призывал, чтобы люди презирали богатство, чины, успех и закаляли свой дух. Если не можешь → лучше покончить с собой (!)→ в этом высшая свобода человека. Сам С. жил богато.

9 трагедий на мифологические темы: (единств-е дошедшие целиком римские драмы)

«Медея »

М. С. будто бы знает М. Еврипида, её характер уже сложившийся, она прошла через все муки любви и желание мстить. Её решения уже сформировались. Отличается вся трактовка образов. У Еврип. Яссон не признаёт своей вины, у С. – все знает, усталый, пытается отвратить страшное, но это не в его силах.

Идея : нужно вовремя уметь остановить свои страсти. Осуждает М. за то, что она не смогла побороть свои чувства. С. нагнетает ужасы, зловещее (как было при дворе) → воспринималось естественно.

Особенности трагедий:

1. ненависть к тирании и деспотизму

2. проникнуты идеями стоицизма

3. человек бессилен и игрушка в руках рока

4. герои – сильные личности, охваченные гибельными страстями или великие мученики, гибнущие в страданиях

5. Драма → для чтения, не для постановки.

6. С. вводит 5-актное действие. Акты часто слабо связаны между собой и перемежаются лирическими партиями хора (и сейчас в Европе это классическое деление)

«Октавия »

драма, С. не принадлежит, но публикуется в одном с ним сборнике ← единственная римская драма о недавней истории.

Вариант претекстата. Идея : осуждение чрезмерного властолюбия, в первую очередь Нерона. Монологи, излияния героев. В диалогах 1 герой второстепенный. После них не нужно развитие действия.

Мениповая сатира – чередование стиха и прозы, такую форму впервые предложил Менип Гозарский (греч. философ).

«Апофеоз Клавдия »

- «обожествление умершего Клавдия» → «Отыквление Клавдия» - сатира – может быть и не сам назвал. После Клавдия все императоры причисляли себя к богам. После смерти Кл. приходит на Олимп → там не нужен → должен попасть в ад через землю → попадает на свои похороны. Его душу судили по его же методу – без права защитной речи – ему не дают ничего сказать.

«Письма к Луцилию о нравственности »

Философские стоические трактаты в форме посланий. О душевном покое, о страхе смерти, об истинной дружбе, о старости, о презрении к богатству, о недоверии к счастью → о философском смысле жизни.

Не аргументирует свою точку зрения, а просто постоянно её повторяет, варьируя её (чувствуется, что он ритор)

123 → в творчество Корнеля, Россина

16. Децим Юлий Ювенал (~50/60 –>127)

Родился в г. Аквин, около Рима. Долго был адвокатом и увлекался составлением декламаций, сатиры стал писать стариком (16), в 5 книгах. Переносит особенности риторического жанра в сатиры.

2 группы по содержанию :

1. 1-9 – острообличительные. Клеймит все с позиции человека среднего достатка. Создает и положительную программу с примерами из жизни.

2. 10-16 – отвлеченные рассуждения на моральные темы вообще. Протестует против всех пороков общества, социального неравенства, ополчился на аристократов, которые кичатся только имени. При дворе разврат: «лишь преступлением себе наживают сады и палаты».

· возмущен нравами и жизнью римлян. По именам называет только умерших, хотя чувствуется, что им. в виду настоящее

· разврат, обжорство и пустота римской знати

· гиперболы, нагромождает определения, детали

· ? доблести – современные аристократы гордятся родом, но развратники

· только высокие душевные качества делают человека благородным

· порицает жестокость императора – обличает Домициана и его приближенных (про рыбу)

· обличает богачей и сочувствует интеллигентным профессиям (поэт, философ)

симпатия к страдающим беднякам