Петр Яковлевич Чаадаев – русский философ, мыслитель, публицист. В его главном произведении – «Философических письмах» - содержалась столь резкая критика современной ему России, что власти официально объявили его сумасшедшим. Он родился в Москве 7 июня (27 мая по ст. ст.) 1794 г., стал продолжателем рода в богатом старинном дворянском семействе, рано стал сиротой и воспитывался с братом у тети - княжны А. Щербатовой.

В их доме Петр получил отличное домашнее образование, которое продолжил в Московском университете (1807-1811). В этом учебном заведении его ожидало знакомство с будущими декабристами И. Якушкиным и Н. Тургеневым. В мае 1812 г. Чаадаев и его брат поступают в Семеновский полк в качестве лейб-прапорщиков, в 1813 г. его переводят в Ахтырский гусарский полк. Чаадаев был участником Отечественной войны 1812 г. и Бородинского сражения в частности, стал кавалером ордена св. Анны и прусского Кульмского креста; участвовал в заграничных военных походах 1813-1814 гг., сражался в боях под Лейпцигом, Парижем и др.

В 1816 г. корнета Чаадаева переводят в гусарский лейб-гвардейский полк, дислоцирующийся в Царском Селе. Здесь, в доме Карамзина , состоялось его знакомство с А.С. Пушкиным . Чаадаев произвел тогда на него огромное впечатление. Кроме того, в 1816 г. Чаадаев стал членом масонской ложи, познакомился с А. Грибоедовым , С. Волконским, П. Пестелем, М. Муравьевым-Апостолом.

В 1817 г. Петра Чаадаева назначают адъютантом генерала Васильчикова. В конце 1820 г. он послал Чаадаева к царю с докладом о взбунтовавшемся батальоне лейб-гвардии Семеновского полка, в котором тому доводилось служить раньше. Спустя полтора месяца после этой миссии Чаадаев подал прошение об отставке, и в феврале 1821 г. оно было удовлетворено. Причины этого поступка остаются не до конца проясненными, но, как бы там ни было, он произвел немалый резонанс, породило множество версий, тем более что Чаадаев в обществе был персоной известной. Помимо прочего, он славился образованностью, превосходными манерами, особо трепетным отношением к своей одежде. Все ожидали от него блестящей карьеры, дружбу с ним почитали за честь.

В 1819 г. П. Чаадаев становится членом декабристского «Союза благоденствия», в 1821 г. - Северного общества декабристов. Это членство едва не сыграло роковую роль в его биографии, однако деятельного участия в работе обществ он никогда не принимал и относился к ней с изрядной долей скептицизма. С 1823 по 1826 гг. путешествовал по континенту, посетил Великобританию, Францию, Германию; поездка была связана в том числе с желанием поправить ухудшившееся здоровье. В мае 1822 г. Чаадаев произвел раздел имущества, т.к. возвращаться на родину не собирался. Однако в 1826 г. все же сделал это и практически сразу же был арестован. Его обвиняли в причастности к декабристскому движению, однако доказать ее не удалось, Чаадаев категорически все отрицал и спустя 40 дней был выпущен на свободу. Позднее о декабристском восстании он будет отзываться нелестно, видя в этом шаге отбрасывание общества на полстолетия назад.

По возвращении на родину Петр Яковлевич проживал в Москве, а также в подмосковном селе, в имении тети. В этот период он мало общается, много читает, ведет уединенный образ жизни. На протяжении 1829-1831 гг. пишет на французском языке главную работу в своей жизни - «Письма о философии и истории», получившую большую известность как «Философические письма». Они были представлены публике уже весной 1830 г., а в конце весны или начале лета 1831 г. Чаадаев прервал свое уединение и возобновил выходы в свет.

В 1836 г. в журнале «Телескоп» было опубликовано первое письмо, следствием чего стала ссылка редактора и увольнение цензора. Самого же Чаадаева официально объявили умалишенным и в качестве наказания применили домашний арест, снятый только в 1837 г. с условием, что тот больше не напишет ни строчки. Написанная в этот период «Апология сумасшедшего» была опубликована лишь посмертно. Остаток жизни Чаадаев провел в Москве, активно участвовал в общественной жизни. В период после Крымской войны у него возникали мысли о самоубийстве, т.к. будущее России виделось ему в самом мрачном свете. Скончался же он 26 апреля (14 апреля по ст. ст.) 1856 г. в Москве от пневмонии и был похоронен здесь же, на Донском кладбище.

Творчество Чаадаева, его идеи были настолько неоднозначны, что по отношению к нему применялись самые различные определения - консерватора, религиозного мыслителя, мистика, воинствующего западника и т.п. Как бы там ни было, роль его идей в формировании российской общественной мысли весьма значительна. Мировоззрение многих мыслителей, в частности, В. Белинского , Герцена , М. Бакунина, формировалось не без воздействия Чаадаева.

(27 мая 1794 – 14 апр. 1856) – рус. философ и политич. мыслитель. Род. в дворянской семье. Учился в Моск. ун-те (1808–11), где познакомился с А. С. Грибоедовым, будущими декабристами – И. Якушкиным, А. И. Тургеневым, братьями Муравьевыми. Участвовал в Отечественной войне 1812. В 1814 вступил в масонскую ложу. В 1821 вышел в отставку и был принят Якушкиным в тайное декабрист. общество. В 1823–26 путешествовал по Европе; был знаком с Шеллингом. В 1828–30 написал трактат "Философические письма" (8 писем); после публикации первого письма ("Телескоп", 1836, т. 34, No 15) был "высочайше" объявлен сумасшедшим. После снятия медиц. надзора и домашнего ареста Ч. участвовал в идейной жизни Москвы, полемике западников и славянофилов, много писал, но, ввиду запрета, до конца жизни ничего не напечатал. Большинство его работ издано после смерти, важнейшие (напр., пять из восьми "Философических писем") – лишь в сов. время, а многие не изданы и до сих пор. В творчестве Ч. можно наметить три гл. периода: декабристский (до 1826); период создания и публикации "Философич. писем" (до 1836); последующий период. О филос. взглядах Ч. п е р в о г о периода почти нет сведений, хотя по переписке с Якушкиным известно, что они придерживались в то время "оледеняющего деизма" и в целом Ч. держался декабристских идей. Во в т о р о й период Ч., разочаровавшись в революц. программе обществ. преобразований, а также в деистич.-материалистич. философии, выступил как представитель идеалистич. направления рус. Просвещения. Определяющей в мировоззрении Ч. с конца 20-х гг. является мысль о том, что человечество нездорово и что его болезнь происходит от нарушения того органич. единства рода человеческого, наций и индивидов, к-рое присуще им "по природе" и к к-рому человечество должно вернуться. Эта мысль находила свое обоснование в тотальной идее единства, пронизывающей все части его философско-историч. системы. В концепции рус. историч. процесса она выступала как необходимость единения России с др. народами; в философии истории – как идея единства человеч. рода, идея всеобщей (единой для всех наций и людей) необходимой историч. закономерности; в этике – как антииндивидуалистич. идея нравственно совершенной личности, составляющей органич. элемент нации, а через нее и рода человеческого; в социальной утопии – как идея общества, основанного на этих принципах философии и этики; в философии – как онтологич. принцип единства мира, единства духовного и физич. миров, их единой и необходимой обусловленности, как гносеологич. идея тождества субъекта и объекта, обусловливающего принципиальную возможность и практич. целесообразность познания мира. В истолковании Ч. рус. истории ее резкая критика связана в целом с уверенностью в ее великом будущем. В "Философических письмах" преобладает критика России. Осуждая совр. ее состояние (в особенности крепостничество – см. "Лит. наследство", No 22–24, М., 1935, с. 23), Ч. искал объяснение его в рус. истории – в отсутствии связи между ее этапами, отсутствии социальных и культурных традиций и отказе России от принципов европ. цивилизации. Россия как бы отпала от человеч. рода в значит. мере вследствие изоляционистской политики православия, в противоположность католицизму, сумевшему объединить разнородные нац. культуры. Не абсолютизируя достоинств зап.-европ. цивилизации (см. Соч. и письма П. Я. Чаадаева, т. 2, М., 1914, с. 116, 122, 123), Ч. видел задачу России в воссоединении с др. нац. культурами и с человеч. родом в целом. Мучит. сознание отсталости крепостнич. России определило элементы нац. нигилизма в концепции Ч. (позднее сам Ч. говорил о "преувеличениях" в "Философических письмах"; см. там же, с. 229). В общей концепции философии и с т о р и и Ч., сохраняя ряд декабристских идей (построение справедливого общества в России, в к-ром будет достигнута "общая польза", критика крепостничества и пороков дворян. общества, внимание к проблеме нац. культуры и др.), пересматривал в то же время распространенные в среде декабристов теории естественного права и общественного договора, идею верхушечного насильственного переворота и др. При этом Ч. учитывал развитие в это время идей утопического социализма (Ч. прямо ссылался на Сен-Симона и христианский социализм Ламенне, см. там же, с. 180) и нем. классич. идеализма (идеи об историч. необходимости, единства необходимости и свободы и др.), а на рус. почве – идеи любомудров (Веневитинов). История человечества, по Ч., есть необходимый процесс, осуществляемый провидением через посредство мнений и идей (см. тамже, с. 121, 122). Историч. необходимость Ч. трактовал в диалектич. единстве со свободой (см. тамже, с. 124–29 и "Лит. наследство", No 22–24, с. 34, 43 и сл.); последняя, будучи ложно понята, может препятствовать осуществлению необходимости. Напр., ложное представление об абсолютной независимости человека от необходимости (свобода "дикого осленка") приводит, по Ч., к пагубным результатам, хотя в конце концов необходимость возвращает человека и нации в свое лоно. Ч. с позиции антииндивидуалистич. идеала нравственно совершенной личности, свободной в смысле ее сознат. приобщения к задачам общечеловеч. прогресса как историч. необходимости, подверг критике как волюнтаристский, так и фаталистич. взгляд на историч. процесс (см., напр., Соч. и письма, т. 2, с. 154–155). Концепция необходимости и свободы применима, по Ч., не только к индивиду, но и к нации, как некоей нравств. единице (см. тамже, с. 131, 134–35). Индивидуальное лицо нации определяется целью, поставленной перед ней провидением, и улавливается великими представителями данного народа (см. тамже, с. 116, 120). Однако нация – лишь элемент человечества как целого организма. Через достижение конкретных нац. целей движется вперед и весь род человеческий (см. тамже, с. 135). В целом концепцию "Философических писем" нельзя считать пессимистической, хотя отд. высказывания первого письма в отрыве от других, неизвестных в 19 в., писем и давали основания Герцену и Плеханову говорить о пессимизме Ч. Исходя из этих идей, Ч. строил свою социальную утопию. Будущее общество Ч. представлял как воплощение единства рода человеческого, гармонии личных и обществ. интересов, свободы личности. Осн. порок современности, по Ч., – нарушение этого единства, отрыв субъекта от объективности, трагич. разобщенность людей и народов, глядящих на мир "...через призму своего искусственного разума" ("Лит. наследство", No 22–24, с. 34). Преодоление этого позволило бы человеку обрести подлинную свободу: "Тогда исчез бы теперешний его отрыв от природы и он бы слился с нею. Ощущение своей собственной воли выделяет его теперь из всеобщего распорядка и делает из него обособленное существо; а тогда в нем бы проснулось чувство мировой воли, или, говоря иными словами, – внутреннее ощущение, глубокое сознание своей действительной причастности ко всему мирозданию" ("Лит. наследство", No 22–24, с. 34). Совершенству и единению отд. личностей будут соответствовать совершенство и гармония наций, к-рые, "освободившись от своих заблуждений и пристрастий", выработали бы "истинное национальное сознание" (Соч. и письма, т. 2, с. 134), "...и мы увидели бы, может быть, народы, протягивающие друг другу руку в правильном сознании общего интереса человечества, который был бы тогда ничем иным, как верно понятым интересом каждого отдельного народа" (там же, с. 134). Переход к "прекрасному существованию", – писал Ч., – "...всецело зависит от нас и не требует выхода из мира, который нас окружает" ("Лит. наследство", No 22–24, с. 34). Средством этого перехода Ч., не принявший выступления декабристов и революции 1830 во Франции, видел в воспитании нравственно совершенной и образованной личности. В о б щ е ф и л о с. п л а н е Ч. рассматривал человека как объективное единство физического и духовного миров. Тождество бытия и мышления истолковывалось Ч. то как их "параллелизм", то как их "единство". Мир физический состоит из атомов и молекул – "элементов материальных" (там же, с. 40, 49); их совокупность образует все тела. Тела существуют в пространстве, к-рое Ч. понимал как объективную форму внешнего мира, и во времени, к-рое, напротив, субъективно (там же, с. 34–35). Движение в физич. мире Ч. понимал механистически – как геометрическое, т.е. сообщенное, что связывалось с идеей движущего первоначала – бога. Механистич. модель физич. мира служила Ч. для религ. объяснения сознания, как не подчиненного механич. законам природы и понимаемого Ч. как результат божеств. творчества. Ч. различал два вида познания: опытное и познание через откровение. Опытное познание постигает физич. мир (см. тамже, с. 26). Оно протекает как в эмпирич., так и в рацион. формах ("через рассуждение" – см. там же, с. 32). Логика рассуждения определяется логикой природных явлений, к-рые сами по себе "...есть силлогизм с большей и меньшей посылками и выводом" (там же). Поэтому в естеств. науках ум и достигает "высочайшей достоверности" (см. тамже, с. 39), позволяющей удовлетворять материальным нуждам человека (см. тамже, с. 38, 24). Однако опытное познание бессильно в мире духовном, объекты к-рого бесконечны и обладают свободой. Специфич. формой познания духовного мира является, по Ч., откровение. В лит-ре о Ч. было много споров о теоретич. источниках и религ. характере "Философических писем". Философию Ч. считали прежде всего религиозной, а ее гл. источник усматривали в католич. мысли – идеях де Местра, де Бональда, Балланша, христианского социализма (Ламенне). Действительно, эти идеи оказали формирующее воздействие на систему Ч., когда в условиях кризиса метафизич. материализма мн. передовые философы искали ответа на вопросы, поставленные современностью, в религии, видя в ней, в частности, средство обществ. преобразования. Но интерес Ч. к религ. идее, к католич. литературе никогда не становился для него самоцелью, но всегда был лишь одним из средств решения социальных и филос.-психологич. проблем. Строя свою систему, Ч. широко использовал идеи классич. философии – от античности до утопического социализма 19 в. и Шеллинга. "...Моя религия, – писал он в письме к А. И. Тургеневу, – не совсем совпадает с религией богословов... Если бы в те времена, когда я искал религии, я встретил бы... готовую, я наверное принял бы ее; но не найдя таковой, я принужден был принять исповедание Фенелонов, Паскалей, Лейбницов и Беконов. Вы, между прочим, были неправы, когда определяли меня, как истинного католика" (Соч. и письма, т. 2, с. 202–03). Герцен характеризовал религиозность Ч. как "революционный католицизм" (см. Полн. собр. соч. и писем, т. 13, П., 1919, с. 130; ср. т. 3, П., 1919, с. 40–41), а Чернышевский писал о ней как об "облачении его идей" (см. Полн. собр. соч., т. 4, 1950, с. 595). Даже богослов Г. Флоровский видит в Ч. "идеолога", а не "...религиозно настроенного человека" ("Пути рус. богословия", Париж, 1937, с. 247). В т р е т и й п е р и о д жизни и творчества Ч. происходит смещение акцентов в его концепции рус. истории; резко критич. отношение к ней периода "Философических писем" сменяется характерной для 2-й пол. 30-х – нач. 40-х гг. уверенностью в будущем России. Отсутствие культурных традиций, аморфность рус. духа, его неприобщенность к всемирно-историч. процессу – все это теперь представляется Ч. уже не недостатками, а преимуществами России, к-рые позволят ей быстро овладеть достоинствами и достичь уровня зап.-европ. цивилизации, избежав при этом присущих ей пороков. Однако со 2-й пол. 40-х и в нач. 50-х гг. в настроениях Ч. вновь возобладали критич. мотивы, что объясняется, во-первых, демократизацией его воззрений и углублением отрицат. отношения к абсолютизму и, во-вторых, распадением идеализма его историч. концепции, в частности его попыткой понять рус. историю с т. зр. географич., экономич. и социальных факторов. Ч. резко критикует право государя "превращать в рабов целое поколение свободных людей" как "отвратительное злоупотребление самодержавной власти в самом зловредном для народа ее проявлении, в развращении его общественного сознания" (афоризм 190; цит. по неопубл. работам Ч., хранящимся в Ин-те рус. лит-ры в Ленинграде, на франц. яз.; рус. пер. Д. Шаховского, по к-рому они ниже цитируются, – в Ин-те мировой лит-ры имени М. Горького в Москве). С обостренной неприязнью относится Ч. к дворянско-помещичьей России: "Бедняк, стремящийся к малой доле достатка, которого вам девать некуда, бывает иногда жесток, это верно, но никогда не будет так жесток, как жестоки были ваши отцы, те именно, кто сделали из вас то, что вы есть, кто наделил вас тем, чем вы владеете" (афоризм 219). Контрастом к антиреволюц. и религ. пафосу "Философических писем" воспринимается написанная Ч. вскоре после 1848 прокламация к крестьянам, в к-рой он, не призывая их прямо к революции, указывал им на революц. средства, с помощью к-рых европ. народы пытались устранить угнетение (см. "Лит. наследство", No 22–24, с. 680 и комментарий Д. Шаховского к прокламации). Относясь, очевидно, отрицательно к социалистич. доктрине, Ч. считал, однако, что "социализм победит не потому, что он прав, а потому, что неправы его противники" (афоризм 213). Не разделяя взглядов революц. демократов, Ч. вместе с тем требовал радикального преобразования России, ее перехода "на новые пути" (см. "Звенья". Сб. док-тов и мат-лов, М.–Л., 1934, [т.] 3–4, с. 380). Занятия историч. науками, гегелевской и послегегелевской философией изменили прежний идеалистич. подход Ч. к философии истории. Истолкование рус. истории приобрело у него более конкретный науч. характер. Напр., установление в России крепостного права он уже не связывал с введением православия, а объяснял необходимостью "положить конец бродячей жизни крестьянина" (Из неопубл. письма к А. И. Тургеневу, 1843). Ч. осознавал историч. обусловленность деятельности великих личностей (в частности Ивана Грозного и Петра I), придавал существ. значение географич. условиям, татарскому завоеванию, борьбе социальных групп. Идея "истинного патриотизма", составляющая пафос "Философических писем" и "Апологии сумасшедшего", развивается и в работах Ч. 40–50-х гг. "По-видимому, есть несколько способов любить свое отечество и служить ему...". "Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, – только бы ее не обманывать" (афоризм... 149, 107). Ч. полемизировал со славянофильской "философией" своей колокольни, препятствующей "создать из человеческого рода один народ братьев" (см. афоризм141, ср. 193). Эволюция филос. взглядов Ч. в 40–50-х гг. характеризуется уменьшением роли религ. моментов в его мировоззрении (см., напр., афоризмы 171, 173), утратой веры в способность религии вести народы к социальному идеалу ("религиозные чувства более не могут овладеть массами" – афоризм 221). Ч. со все возрастающим интересом изучает развитие нем. классич. идеализма, в к-ром он видит эволюцию от кантовско-фихтевского субъективизма, абсолю-тизации "Я" к объективно-идеалистич. идее единства "Я" и мира, тождества бытия и мышления (у Шеллинга и особенно у Гегеля). Первоначально неприязненное отношение к гегелевской философии (см., напр., Соч. и письма, т. 2, с. 239–40) сменяется у Ч. осознанием ее величия как блестяще выполненной "последней главы современной философии" (афоризм 195-а и 197). Выдвигая на первый план проблему слияния философии с действительностью, Ч. в сущности шел по пути младогегельянцев, усматривая недостатки философии Гегеля в абстрактности его системы, приверженности к ср.-век. схоластич. манере мыслить, "к узкой логомахии" (игре словами) и считая, что Гегель, "очевидно, не понял своего века, века столь поглощенного идеей практической" (афоризм 217). Идеи Ч. способствовали формированию двух осн. направлений во взглядах на рус. историю и будущее России – славянофильства и западничества. В условиях сословной замкнутости в крепостнич. России Ч. построил социальную утопию, основанную на идеях объективной историч. необходимости, единства необходимости и свободы, равенства и единства всех людей и народов, развил антииндивидуалистич. этику нравств.- совершенной и истинно-свободной личности. Правда, реальное значение идей Ч. оказалось, в силу запрета ему с 1836 печататься, меньшим, чем могло бы быть, если бы они приобрели публичную известность, хотя Ч. и оказал непосредств. историч. воздействие на Пушкина и Лермонтова, на западничество и славянофильство, на В. Соловьева и др. Историография. В лит-ре о Ч. еще в 19 в. сложилось два направления. Первое направление рассматривало Ч. как деятеля рус. освободит. мысли; основоположниками его были Герцен (см. Полн. собр. соч., т. 1–30, по имен. указателю; особенно – "Былое и думы", гл. "Не наши"; "О развитии революц. идей в России") и Чернышевский (см. Полн. собр. соч., т. 12, М., 1960, ст. "Апология сумасшедшего"). Статьи и публикации Герцена, осуществленные за рубежом, выход в 1862 первого издания соч. Ч. (на франц. яз.), публикация писем и соч. Ч. в 60–70-е гг. и воспоминаний о нем (М. Н. Логинов, Воспоминание о П. Я. Ч., "Рус. вестник", 1862, No 11; Д. И. Свербеев, Воспоминания о П. Я. Ч., "Рус. архив", 1868, кн. 6; его же, Записки Д. И. Свербеева (1799–1826), т. 1–2, М., 1899; М. Жихарев, П. Я. Чаадаев, "Вестн. Европы", 1871, т. 4–5) вызвали к жизни лит-ру о Ч., в общем примыкавшую к герценской традиции (статья A. Григорьева, Западничество в рус. лит-ре, "Время", 1861, No 2; две анонимные статьи – "Санкт-Петербургские ведомости", 1871, No 194 и "Отечественные записки", 1874, No 8; А. Пыпин, Характеристики лит. мнений, СПБ, 1909). Традицию Герцена – Чернышевского в оценке Ч. развил с марксистских позиций Г. В. Плеханов (Пессимизм П. Я. Ч., в его сб.: Критика наших критиков, СПБ, 1906; его же, Чаадаев, "Совр. мир", 1908, No 1) и сов. марксисты (см. В. Ф. Асмус, О новых "Философич. письмах" П. Я. Ч., в кн.: "Лит. наследство", т. 22–24, М., 1935; В. С. Соловьева, Ч. и его "Философич. письма", "ПЗМ", 1938, No 1; З. А. Каменский, П. Я. Ч., М., 1946; М. К. Афанасьев, Обществ.-политич. взгляды П. Я. Ч., "Тр. Воронеж. гос. ун-та", 1947, т. 14, вып. 2; Ф. И. Берелевич, П. Я. Ч. и революция 1848 г., "Уч. зап. МГУ", 1940, т. 2, вып. 61; его же, П. Я. Ч. и декабристы, "Уч. зап. Тюмен. гос. пед. ин-та", 1958, т. 5, вып. 2; История философии, т. 2, М., 1957, с. 258–61; М. М. Григорьян, Ч. и его филос. система, в кн.: Из истории философии, вып. 2, М., 1958; П. С. Шкуринов, П. Я. Ч. Жизнь, деятельность, мировоззрение, М., 1960 (библ.); Л. А. Филиппов, Религ. утопия П. Я. Ч. и совр. теологи, "История СССР", 1961, No 6; А. А. Галактионов, П. Ф. Никандров, История рус. философии, М., 1961, разд. 5, гл. 1; А. А. Лебедев, Чаадаев, М., 1965 (библ.); Н. Дружинин, П. Я. Ч. и проблема индивидуализма, "Коммунист", 1966, No 12; З. В. Смирнова, П. Я. Ч. и рус. обществ. мысль первой половины 19 в., "ВФ", 1968, No 1; История философии в СССР, т. 2, М., 1968 (с. 260–76 и др. по указат.). Второе направление в оценке Ч. развилось в прямой полемике с Герценом и его единомышленниками (П. Щебальский, Глава из истории нашей литературы, "Рус. вестник", 1884, No 11; П. Милюков, Гл. течение рус. историч. мысли 18–19 столетий, "Рус. мысль", 1885, No 12; Н. Пузанов, П. Я. Ч. и его миросозерцание, "Тр. Киев. Духовной Академии", 1906, No 5–6; отд. изд., К., 1906 и М. Гершензон, П. Я. Ч. Жизнь и мышление, СПБ, 1908). Эта традиция была воспринята рус. бурж. литературой, ставшей после 1917 эмигрантской, – Н. А. Бердяев, Д. С. Мережковский, B. В. Зеньковский (История рус. философии, т. 1–2, М., 1956, гл. 2), Н. О. Лосский (История рус. философии, М., 1954, гл. 3, § 1), и в значит. мере определила характер зарубежной литературы о Ч., особенно послеоктябрьской. Соч.: Письмо к И. Гагарину, "Временник Об-ва друзей рус. книги", 1928, т. 2, с. 71; Письмо П. Я. Ч. кн. П. А. Вяземскому, "Старина и новизна", 1916, т. 20; Письма Е. Свербеевой, Воскресная беседа сельского священника..., Отрывок из рассуждений о России, "Вестн. Европы", 1918, No 1–4; Два письма к С. П. Жихареву, в кн.: Жихарев С. П., Записки современника, т. 2, М.–Л., 1934, с. 515–17; Неопубликованная статья Ч., "Звенья", 1934, кн. 3–4; Три письма [Письма Гагарину и Шеллингу], там же, 1935, кн. 5; Письма Ч. к Ф. И. Тютчеву, там же; Oeuvres choisies..., P.–Lpz., 1862; Schriften und Briefe, M?nch., 1921; Philosophische Briefe, в кн.: ?stliche Christentum, Dokumente, , M?nch., 1923. Лит.: Богучарский В., Три западника 40-х годов, СПБ, 1902; Иванов-Разумник, История рус. обществ. мысли, т. 1, СПБ, 1907, гл. 8; Лемке М., Ч. и Надеждин, "Мир Божий", 1905, No 9–12; его же, Николаевские жандармы и лит-ра 1826–1855, СПБ, 1909, гл. 3; Стасов В. П., П. Я. Чаадаев, "Рус. старина", 1908, т. 133; Ковалевский М., Ранние ревнители философии Шеллинга в России. Ч. и Киреевский, "Рус. мысль", 1916, т. 12; Голицын Н. В., Ч. и Е. А. Свербеева, "Вестн. Европы", 1918, с. 233–54; Шаховской Д., Якушкин и Ч., в сб.: Декабристы и их время, т. 2, М., 1932; его же, П. Я. Ч. – автор "Философич. писем", в кн.: "Лит. наследство", т. 22–24, М., 1935; его же, П. Я. Ч. на пути в Россию в 1826 г., там же, т. 19–21, М., 1935; Усакина Т. И., Памфлет М. Н. Загоскина на П. Я. Ч. и?. ?. Орлова, в кн.: Декабристы в Москве, М., 1963; Чертков Л. Н., Неотправленное письмо П. Я. Ч. к А. И. Тургеневу, "Рус. лит-ра", 1969. No 3; Frank V., Russisches Christentum, Paderborn, 1889; Masaryk Th. G., Zur russischen Geschichts- und Religionsphilosophie, Bd 1, Tl 2, Jena, 1913, Kap. 9; Hurwicz, P. J. Caadaev, Russische Geschichtsphilosophie, "Preu?ische Jahrb?cher", 1920, Bd 181, H. 2, August; Winkler M., P. J. Caadaev, В., 1927 (рец. см. Mehlitz О., "Zeitschrift f?r slavische Philologie", 1927, Bd 4, Doppelheft ?); Quenet Ch., Tchaadaev et les Lettres philosophiques..., P., 1931 (подробная библ.); Schelting ?., Ru?land und Europa im russischen Geschichtsdenken, Bern, 1948; Schultze B., Russische Denker. Ihre Stellung zu Christus, Kirche und Papstum, W., 1950; Коуr? ?., Etudes sur l´histoire de la pens?e philosophique en Russie, P., 1950; Hare R., Pioneers of Russian social thought, Oxf., 1951; Falk H., Das Weltbild P. J. Tschaadajews nach seinen acht "Philosophischen Briefen", M?nch., 1954; Scheibert P., Von Bacunin zu Lenin, Leiden, 1956; Waliсki ?., Paradoks Czaadajewa, "Studia filozoficzne", 1962, No 2 (сокращенный пер. на рус. яз. см. там же, 1964, No 2). З. Каменский. Москва.

Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856), русский философ, публицист. Родился 27 мая (7 июня) 1794 года в Москве в дворянской семье. Дедом Чаадаева по линии матери был известный историк и публицист князь М. М. Щербатов. После ранней смерти родителей Чаадаева воспитывали тетя и дядя. В 1808 году поступил в Московский университет, где сблизился с писателем А. С. Грибоедовым, будущими декабристами Якушкиным и Тургеневым и другими видными деятелями своего времени. В 1811 году оставил университет и вступил в гвардию. Участвовал в Отечественной войне 1812 года, в заграничном походе русской армии. В 1814 году в Кракове был принят в масонскую ложу.

Вернувшись в Россию, Чаадаев продолжил военную службу в качестве корнета лейб-гвардии гусарского полка. Его биограф М. Жихарев писал: "Храбрый обстрелянный офицер, испытанный в трех исполинских походах, безукоризненно благородный, честный и любезный в частных отношениях, он не имел причины не пользоваться глубокими, безусловными уважением и привязанностью товарищей и начальства". В 1816 году в Царском Селе Чаадаев познакомился с лицеистом Пушкиным и вскоре стал любимым другом и учителем молодого поэта, которого называл "грациозным гением" и "нашим Дантом". Чаадаеву посвящены три стихотворных послания Пушкина, его черты воплотились в образе Онегина. Личность Чаадаева Пушкин охарактеризовал знаменитыми стихами "К портрету Чаадаева":

Он вышней волею небес Рожден в оковах службы царской; Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, А здесь он - офицер гусарской. Постоянное общение Пушкина и Чаадаева было прервано в 1820 году в связи с южной ссылкой Пушкина. Однако переписка и встречи продолжались всю жизнь. 19 октября 1836 году Пушкин написал Чаадаеву знаменитое письмо, в котором спорил со взглядами на предназначение России, высказанными Чаадаевым в "Философическом письме".

В 1821 году Чаадаев неожиданно для всех отказался от блестящей военной и придворной карьеры, вышел в отставку и вступил в тайное общество декабристов. Не найдя в этой деятельности удовлетворения своим духовным потребностям, в 1823 отправился в поездку по Европе. В Германии Чаадаев познакомился с философом Ф. Шеллингом, с представителями различных религиозных течений, в числе которых были приверженцы католического социализма. В это время он переживал духовный кризис, который пытался разрешить, усваивая идеи западных теологов, философов, ученых и писателей, а также знакомясь с социальным и культурным укладом Англии, Франции, Германии, Швейцарии, Италии.

В 1826 году Чаадаев вернулся в Россию и, поселившись в Москве, несколько лет жил отшельником, осмысляя увиденное и пережитое за годы странствий. Начал вести активную общественную жизнь, появляясь в светских салонах и высказываясь по актуальным вопросам истории и современности. Отмечаемые современниками просвещенный ум, художественное чувство и благородное сердце Чаадаева снискали ему непререкаемый авторитет. Вяземский называл его "преподавателем с подвижной кафедры".

Одним из способов распространения своих идей Чаадаев сделал частные письма: некоторые из них ходили по рукам, читались и обсуждались как публицистические произведения. В 1836 году он опубликовал в журнале "Телескоп" свое первое "Философическое письмо", работу над которым (оригинал был написан по-французски в виде ответа Е. Пановой) начал еще в 1828 году. Это была единственная прижизненная публикация Чаадаева. Всего им было написано восемь "Философических писем" (последнее в 1831 году). Чаадаев изложил в них свои историософские взгляды. Особенностью исторической судьбы России он считал "тусклое и мрачное существование, лишенное силы и энергии, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни мощных поучений в его предании... Мы живем одним настоящим, в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя".

Публикация первого "Философического письма" стала важнейшим этапом в формировании русского исторического самосознания. По мнению А. Григорьева, оно "было тою перчаткою, которая разом разъединила два дотоле если не соединенные, то и не разъединенные лагеря мыслящих и пишущих людей" - западников и славянофилов. Общественный резонанс был огромным, "Философическое письмо" обсуждалось всеми мыслящими членами общества. Студенты Московского университета явились к председателю цензурного комитета графу Строганову и заявили, что готовы с оружием в руках вступиться за оскорбленную Чаадаевым Россию. Жандармский генерал Перфильев донес своему начальнику Бенкендорфу о всеобщем негодовании, вызванном чаадаевской статьей. Министр народного просвещения Уваров представил Николаю I соответствующий доклад, на который царь наложил резолюцию, объявляющую статью "дерзостной бессмыслицей, достойной умалишенного". После этого журнал "Телескоп" закрыли, а Чаадаев был официально объявлен сумасшедшим и обречен на отшельничество в своем доме на Басманной улице, где его посещал врач, ежемесячно докладывавший о его состоянии царю.

В такой атмосфере Чаадаевым была написана статья "Апология сумасшедшего" (1836-1837), задуманная как своеобразное оправдание перед правительством и обществом, как разъяснение особенностей своего патриотизма, своих взглядов на высокое предназначение России. Чаадаев писал: "Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной... У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество". Чаадаев считал, что Россия призвана быть "совестным судом" человеческого духа и общества.

Петр Яковлевич Чаадаев умер в Москве 14 (26) апреля 1856 года.

П.Я. Чаадаев (1794-1856) - философ, мыслитель, публицист, резко критиковавший в своих трудах российскую действительность, за что и был объявлен правительством сумасшедшим.

Принадлежал к дворянскому роду, старинному, знатному и богатому. По линии отца род восходит к выходцам из Литвы. Мать, урожденная Щербатова, происходила из древнего княжеского рода.

27 мая (7 июня) 1794-го года в патриархальной Москве, в семье Чаадаевых, родился мальчик, нареченный Петром. Когда ему исполнилось 3 года, он остался без родителей, и его со старшим братом забрала к себе сестра матери - княгиня А.М. Щербатова. Из Нижегородской губернии, где тогда жила семья, братья переезжают в Москву. Опекунство над мальчиками берет князь Д.М. Щербатов - брат матери.

Будущий философ получает прекрасное домашнее образование и поступает в Московский университет (1808 г.), где знакомится с поэтом А.С. Грибоедовым и будущими декабристами Н. И. Тургеневым и И. Д. Якушкиным.

Гроза 1812-го года призывает Чаадаева, и он отправляется на поля сражений. Начинается его военная карьера. С русскими полками он доходит до Парижа.

Возвратившись в Россию, молодой офицер продолжает службу в гвардейском корпусе, квартировавшем в Царском Селе. Здесь Чаадаев сближается с А.С. Пушкиным и становится другом и наставником будущего поэта.

Чаадаев стремительно продвигается по карьерной лестнице. Он становится заметным в высших кругах лицом. Вхож в свет, пользуется расположением венценосных особ. В блестящем будущем его никто не сомневается.

В 1821-ом году происходит событие, неожиданное для всех: Чаадаев прерывает удачно складывающуюся карьеру и выходит в отставку. Вскоре после этого будущие декабристы часто видят его в своих тайных обществах. Но духовным чаяниям П.Я. Чаадаева их деятельность не отвечает, и он отходит от них.

В 1823-ом году публицист отправляется в заграничное путешествие. Он посещает Германию, Швейцарию, Францию, Италию, Англию. В это время гений русской мысли испытывает глубокий духовный кризис, выход из которого находит в изучении трудов западных философов и теологов, ученых и писателей. Взгляды Чаадаева под их влиянием приобретают философско-мистическую направленность.

В Россию публицист возвращается в 1826-ом году и видит уже Николаевскую Россию. Тяжело переживает горькую участь декабристов: среди них было много его друзей. На 5 лет Чаадаев уединяется у своей тетки, после чего переезжает в Москву.

Здесь он начинает активную общественную жизнь. Чаадаев распространяет свои идеи и облачает их в форму частных писем, придавая им характер публицистических произведений.

Письма начинают хождение, их читают, обсуждают. Журнал «Телескоп» в 1836-ом году публикует первое «Философское письмо» Чаадаева. Это единственная его работа, изданная при жизни мыслителя. Всего Чаадаев пишет 8 «Философских писем», где излагает свои историко-философские мысли.

Письмо получает широкий общественный резонанс. Чаадаева обвиняют в том, что он не любит Россию, чернит ее прошлое и оскорбляет настоящее. Царь Николай I объявляет статью дерзостной, а автора умалишенным. Журнал «Телескоп» закрывают, Чаадаева официально объявляют сумасшедшим. С этого момента философ начинает жить отшельником в доме на Басманной улице. Ему запрещают писать, ограничивают общение, он фактически оказывается под домашним арестом. Осенью 1837 года Николай I освобождает «басманного философа» от надзора врачей, но писать по-прежнему запрещает.

В атмосфере затворничества П.Я. Чаадаев создает «Апологию сумасшедшего» (1836-1837г.г.), пытаясь оправдаться перед обществом за свои взгляды.

Умер П.Я. Чаадаев 14 (26) апреля 1856-го года. Покоится прах русского мыслителя в Донском монастыре в Москве.

Интересные факты и даты из жизни

В трудах, посвященных истории отечественной философии, проблема присущего ей историзма традиционно занимает существенное место. В.Зеньковский писал о том, что русская мысль «сплошь историософична». С точки зрения С.»Франка, самое значительное и оригинальное, созданное русскими мыслителями, относится к области философии истории и социальной философии, Н.Лосский, определяя характерные черты русской философии, отмечал постоянный интерес к вопросу о сущности исторического процесса, к проблеме «метаистории». Согласно Н.Бердяеву, русская самобытная мысль пробудилась на проблеме историософии. Эти и другие русские религиозные мыслители XX века, по-разному и нередко весьма критически оценивая историософский опыт своих предшественников, в самой историософской направленности отечественной философии видели ее сильную сторону. Г.Флоровский, суровый критик пути, пройденного русской религиозно-философской мыслью, высказал немало критических замечаний по поводу историософии русских мыслителей XIX в.(Чаадаева, славянофилов, Вл.Соловьева). В то же время он отнюдь не был склонен отрицать ценность и значение этого историософского опыта.

В данной контрольной работе будут описаны краткая биография и творческий путь первого русского философа П.Я. Чаадаева, исследованы основные положения его философской концепции. В историографии философии имя Петра Яковлевича Чаадаева (1794–1856) связано в первую очередь с дискуссией о путях развития Европы и России. Именно в контексте этой дискуссии, столь существенной для развития русской общественной мысли XIX века, его фигура принимает определенность и выступает, может быть, наиболее яркой среди ее участников. Действительно, и по тому, как восприняли современники публикацию его «Философического письма» в 1836 году, и по тому, как он понимал свою социальную роль, в его трудах читатель ожидает увидеть прежде всего ориентированность на глобальные политические и геополитические проблемы.

ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО ЧААДАЕВА – ПЕРВОГО ФИЛОСОФА ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ

Чаадаев Петр Яковлевич, русский мыслитель и публицист, родился 27 мая (7 июня) 1794 г. в Москве в дворянской семье. Получив прекрасное домашнее образование, в 14-летнем возрасте поступает в Московский университет, где сближается с будущими декабристами Н. И. Тургеневым и И. Д. Якушкиным, и заканчивает его в 1811 г.

Во время Отечественной войны 1812 г. участвовал в Бородинском сражении, ходил в штыковую атаку при Кульме, был награждён русским орденом св. Анны и прусским Кульмским крестом. В 1814 в Кракове был принят в масонскую ложу. В 1816 был переведён в Гусарский лейб-гвардии полк, расквартированный в Царском Селе. В доме Н. М. Карамзина Чаадаев познакомился с А. С. Пушкиным, на которого оказал громадное влияние. Чаадаеву посвящено несколько стихотворений Пушкина. Не считая нравственно возможным продолжать службу после наказания близких друзей из восставшего в 1820 Семеновского полка, Чаадаев отказался от блестящей карьеры и в 1821 вышел в отставку. Вступив в общество декабристов, участия в его делах не принимал. П.Я. Чаадаев считается одним из возможных прототипов Александра Чацкого — главного героя пьесы А. С. Грибоедова «Горе от ума»

Испытал сильнейшее влияние немецкой классической философии в лице Шеллинга, с идеями которого познакомился во время своего путешествия по Европе в 1823-1826 годах. В 1829-1831 создает своё главное произведение - «Письма о философии истории» (на французском языке; было переведено Кетчером), за которыми закрепляется название «Философических писем». Обнародование первого из них в журнале «Телескоп» в 1836 году вызвало резкое недовольство властей из-за выраженного в нём горького негодования по поводу отлучённости России от «всемирного воспитания человеческого рода», духовного застоя, препятствующего исполнению предначертанной свыше исторической миссии. Журнал был закрыт, а Чаадаев - объявлен сумасшедшим. Написанная Чаадаевым в ответ на обвинения в недостатке патриотизма «Апология сумасшедшего» (1837) осталась неопубликованной при жизни мыслителя.

Чаадаев оказал существенное влияние на дальнейшее развитие русской философской мысли, во многом инициировав полемику западников и славянофилов.

2 Проблема исторической судьбы России в работе П.Я. Чаадаева

В 1809 г. поступил на словесное отделение Московского университета. Участвовал в Отечественной войне 1812 и в составе лейбгвардии участвовала заграничном походе русской армии. Уйдя в 1821 г. в отставку, он занимался самообразованием, обратился к религии и философии. Живя за границей (1823-1826), Чаадаев познакомился с Шеллингом, с которым в дальнейшем переписывался. После возвращения на родину, в Москву, он в течение нескольких лет вел затворнический образ жизни, занимаясь выработкой собственной системы философских взглядов. Итогом этой работы стали «Философические письма». В 1836 г. одно из писем увидело свет в журнале «Телескоп». Резкая критика Чаадаевым российского прошлого и настоящего вызвала в обществе шоковый эффект. Суровой была реакция властей: журнал закрыли, автора «письма» объявили сумасшедшим. Более года он находился под полицейским и врачебным присмотром. Затем наблюдение было снято, и Чаадаев вернулся к интеллектуальной жизни московского общества. Он поддерживал отношения с людьми самых разных взглядов и убеждений: Хомяковым, Киреевским, Герценом, Грановским, Одоевским и др. А.С.Хомяков писал о Чаадаеве: «Может быть, никому не был он так дорог, как тем, кто считался его противником. Просвещенный ум, художественное чувство, благородное сердце… привлекали к нему всех. В то время, когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжкий и невольный сон, он особенно был дорог тем, что он и сам бодрствовал, и других пробуждал».

Из знаменитых «Философических писем» Чаадаева и других его произведений явствует, что он хорошо знал древнюю и современную философию. В разное время на него оказали влияние идеи различных европейских мыслителей. Отметим прежде всего философский провиденциализм Ж. де Местра, «Гений христианства» Шатобриана и, конечно, творчество Шеллинга. Чаадаев, несомненно, осознавал себя христианским мыслителем и стремился к созданию именно христианской философии. Столь характерная для русской мысли обращенность к теме истории обретает в его творчестве новые черты. Чаадаев, как, может быть, никто до него утверждал в своих сочинениях культурно-историческую роль христианства. Он писал, что историческая сторона христианства заключает в себе всю «философию христианства». В «историческом христианстве» находит, по Чаадаеву, выражение сама суть религии, которая является не только «нравственной системой», но действующей универсально «божественной силой».

Можно сказать, что для Чаадаева культурно-исторический процесс имел сакральный характер. Значение развертывающейся в веках исторической мистерии — универсально и абсолютно, потому что в ходе ее, несмотря на все трагические противоречия, происходит созидание «совершенного строя на земле — Царства Божия». Русский мыслитель был убежден, что в истории имеет место подлинный религиозно-нравственный прогресс, и эта глубокая вера во многом определяла пафос его творчества. Остро чувствуя и переживая священный смысл истории, Чаадаев основывал свою историософию на концепции провиденциализма. Для него несомненно существование «божественной воли», ведущей человечество «к его конечным целям».

Оценивая провиденциалистский характер историософии Чаадаева, необходимо учитывать, что в своих работах он постоянно подчёркивал мистический характер действия этой «божественной воли», писал о «Тайне Промысла», о «Таинственном единстве» христианства и истории и т.д. Чаадаевский провиденциализм зиждется отнюдь не на рационалистических предпосылках. Для него далеко не все действительное разумно. Скорее, напротив: самое главное и решающее — действие Провидения — принципиально недоступно разуму. Критически относился русский мыслитель и к «суеверной идее повседневного вмешательства Бога». И тем не менее, нельзя не видеть, что рационалистический элемент присутствует в его мировоззрении и играет достаточно существенную роль. Апология исторической Церкви и Промысла Божия оказывается средством, открывающим путь к признанию исключительной, едва ли не абсолютной ценности культурно-исторического опыта человечества. А точнее — западноевропейских народов.

В своем европоцентризме Чаадаев не был оригинален. Европоцентризм, в той или иной степени, достаточно характерен для европейской философской и исторической мысли его времени. Нет ничего специфического и в признании им огромного духовного значения европейской традиции. Ведь и для славянофила Хомякова европейская культура была «страной святых чудес». Но если для славянофилов высочайшая ценность культурного творчества народов Запада отнюдь не означала, что у прочего человечества не было и нет ничего равноценного и что будущий прогресс возможен лишь при движении по единой исторической магистрали, уже избранной европейцами, то для автора «Философических писем» дело в значительной мере обстояло именно так. Причем говорить в данном случае о каком-то наивном, поверхностном или, тем более, идеологизированно-несамостоятельном западничестве не приходится. У Чаадаева не было стремления к идеализации всей западноевропейской истории и, тем паче, европейской современности. Но, как и всех остальных сколько-нибудь глубоких российских западников, его прежде всего вдохновляла действительно величественная историческая картина многовековой эпохи культурного творчества. Разумеется, в странах Европы не все исполнено ума, добродетели, религии, — совсем нет. — писал Чаадаев. — Но все там таинственно подчинено силе, безраздельно царившей в ряде веков» .

Таким образом, западный путь, при всем его несовершенстве, есть исполнение сакрального смысла истории, именно западная часть европейского континента была избрана волей Провидения для осуществления своих целей. Таким отношением к истории определяется, в сущности, и симпатия Чаадаева к католицизму. «Католицизм наполняет Чаадаева воодушевлением, энтузиазмом, — писал В.Зеньковский, — но вовсе не в своей мистической и догматической стороне, а в его действии на «исторический процесс на Западе». Вероятно, подобное (не мистическое и не догматическое) восприятие католицизма сыграло свою роль в том, что Чаадаев, несмотря на все свои увлечения, веру так и не переменил.

Историософские воззрения автора «Философических писем» самым непосредственным образом связаны с его критикой России. «Провидение исключило нас из своего благодетельного действия на человеческий разум… всецело предоставив нас самим себе», — утверждается в первом «философическом письме». Основания для такового поистине глобального вывода — оторванность России от того исторического пути, которым шел христианский Запад.

Чаадаев до конца жизни оставался убежденным западником. Но в его понимании русской истории, несомненно, происходили изменения Уже в 1835 г. (до публикации своего письма) он высказывал мысль, что «Россия призвана к необъятному умственному делу», может стать в будущем «умственным средоточием Европы». В «Апологии сумасшедшего» (1837) Чаадаев вновь писал о своей мере в особую историческую миссию России: «Мы призваны решить большую часть проблем социального порядка.., ответить на важнейшие вопросы, какие занимали человечество». Подобным образом он и в дальнейшем высказывался неоднократно. Общее понимание им истории как последовательного осуществления провиденциального замысла действием высшей силы, по сути, не изменилось. Теперь, однако, и Россия была включена в этот провиденциальный план: ей еще предстояло сыграть всемирно-историческую роль в будущем.

Существует глубокая связь между историософией Чаадаева и его антропологией. Будучи в своей метафизике решительным противником всякого индивидуализма и субъективизма, он соответствующим образом подходил и к проблеме человеческой свободы. «Все силы ума, все средства познания покоятся на покорности человека»; «все благо, какое мы совершаем, есть прямое следствие присущей нам способности подчиняться неведомой силе», если бы человек смог полностью упразднить свою свободу», то «в нем бы проснулось чувство мировой воли, глубокое сознание своей действительной причастности ко всему мирозданию», — подобные утверждения достаточно определенно характеризуют позицию мыслителя.

Надо заметить, что такой последовательный антиперсонализм — для русской мысли явление необычное. Так, чаадаевское «чувство мировой воли» имеет не того общего с идеей соборности А. Хомякова. Свобода и в историософии, и в антропологии Хомякова играет роль весьма существенную. Чаадаев так же, как славянофилы, остро чувствовал опасность самодовольного эгоистического индивидуализма и предупреждал, что, «то и дело вовлекаясь в произвольные действия, мы всякий раз потрясаем все мироздание». Но, отвергая индивидуализм, К отрицал и свободу, ее метафизическую оправданность, считая, в отличие от славянофилов, отстаивавших идею соборности, что иной путь метафизического понимания культурно-исторического бытия человека (помимо субъективизма и провиденциализма) в принципе невозможен.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

«Философическое письмо» Чаадаева (1836), опубликованное в журнале «Телескоп», дало мощный толчок развитию русской философии. Его сторонники оформились в западников, а его критики - в славянофилов. Чаадаев закладывает две основные идеи русской философии: стремление реализовать утопию и поиск национальной идентичности. Он обозначает себя как религиозного мыслителя, признавая существование Высшего Разума, который проявляет себя в истории через Провидение. Чаадаев не отрицает христианство, но считает, что его основная идея заключается в «водворении царства божьего на Земле», причём Царство Божье - это метафора справедливого общества, которое уже осуществляется на Западе (на этом позже делали основной упор западники). Что касается национальной идентичности, то Чаадаев лишь обозначает идею самобытности России. «Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, - пишет он, - мы - народ исключительный». Смысл России - быть уроком всему человечеству. Однако Чаадаев был далёк от шовинизма и веры в исключительность России. Для него цивилизация едина, а все дальнейшие попытки поиска самобытности - суть «национальные предрассудки».