Не выдержала душа поэта позора мелочных обид. Смерть поэта. И вы не смоете всей вашей чёрной кровью

Если вы никогда в жизни не сталкивались с крайним цинизмом и ханжеством, значит, вам не приходилось иметь дела с украинской властью. Особенной той, что совершила на Украине почти год назад вооруженный переворот. Все, кто участвовал в событиях 21-22 февраля прошлого года в Киеве, прекрасно понимают, что всем светят, по меньшей мере, длительные тюремные сроки. Поэтому – «однова живем, гуляй рванина!» — они позволяют себе все, что только захочется.

В частности, убийства дончан и разрушение столицы Донбасса. Кощунники совершали свои преступления в Крещение, один из самых больших православных праздников. В этот день в Донецке они убили несколько человек, с десяток ранили, разбили снарядами детское и кардиологическое отделение городской больницы №3 (маленьких пациентов, слава богу, врачи успели увести в убежище), бензозаправку сети «Параллель», нанесли повреждения одному из супермаркетов сети «Амстор». Ну, и, само собой попали в несколько десятков домов.

Донецк. Православный храм после обстрела

Детское отделение больницы после обстрела

Цинизм же и ханжество украинцев состоят в том, что бомбить город они продолжают в то самое время, когда призывают РФ оказать давление на ополченцев ДНР, дабы продолжить соблюдать минские соглашения. Причем, в границах 13 ноября 2014 года. Это значит, что надо вернуть им руины Донецкого аэропорта, уйти из Песок и Авдеевки. Предатели по характеру своему, киевские властители предлагают и властям ДНР обмануть свой народ, предать память тех, кто пал за освобождение края от нацистского нашествия.

Украинцы пытаются по завету своего первого президента, участника развала СССР и УССР Кравчука пробежать «между дождевыми каплями». В сторону ЕС и ООН они кричат «ой, нас бьют», в сторону ОБСЕ – «да не туда вы смотрите, закройте глаза на наши преступления», Москве – «дайте газа, угля/ забудьте долги, и тогда мы поставим НАТОвские базы вам на границах». Но подлее всего кричат бьющим их и в хвост и в гриву донбассовцам – «да никто не стрелял, это вы сами кондиционером, как в Луганске…».

Это ж до какого края подлости дойти надо, чтобы кричать про соблюдение минских договоренностей, эти самые договоренности и нарушая, ведя сегодня огонь из всего, что уцелело вчера по мятежным республикам?

На это мы им, не верящим ни в одного бога, кроме золотого тельца, напомним стих великого русского поэта Михаила Лермонтова:

Но есть и Божий суд , наперсники разврата!

Есть грозный суд: он ждет;

Он не доступен звону злата,

И мысли, и дела он знает наперед.

Ведь и в самом деле, никого этот тошнотворно-приторный спектакль с «маршем мира» в Киеве не обманул: нормальные вменяемые люди (а их всегда большинство) понимали, что Порошенко, Яценюк и Турчинов надругались над правдой и над памятью погибших под Волновахой донбассовцев. Те, кто дал приказ развязать террор против жителей Донецкой и Луганской республик, лили крокодиловы слезы над могилами убитых их же стараниями людей!

Один из оставшихся адекватным в восприятии того, что происходит на Украине и в Донбассе киевлян сделал замечательную запись в своем блоге по этому поводу: «Порошенко с бумажкой «я – Волноваха», это то же самое, что Трумэн с бумажкой «я – Хиросима». По-моему, точнее и не скажешь!

Олег Измайлов
Журналист, историк, Донецк

29 января - начало февраля 1837

Отмщенья, государь, отмщенья! Паду к ногам твоим: Будь справедлив и накажи убийцу, Чтоб казнь его в позднейшие века Твой правый суд потомству возвестила, Чтоб видели злодеи в ней пример. Погиб поэт! - невольник чести, - Пал, оклеветанный молвой, С свинцом в груди и жаждой мести, Поникнув гордой головой!.. Не вынесла душа поэта Позора мелочных обид, Восстал он против мнений света Один, как прежде... и убит! Убит!.. К чему теперь рыданья, Пустых похвал ненужный хор И жалкий лепет оправданья? Судьбы свершился приговор! Не вы ль сперва так злобно гнали Его свободный, смелый дар И для потехи раздували Чуть затаившийся пожар? Что ж? Веселитесь... он мучений Последних вынести не мог: Угас, как светоч, дивный гений, Увял торжественный венок. Его убийца хладнокровно Навел удар... спасенья нет: Пустое сердце бьется ровно, В руке не дрогнул пистолет. И что за диво?.. Издалёка, Подобный сотням беглецов, На ловлю счастья и чинов Заброшен к нам по воле рока. Смеясь, он дерзко презирал Земли чужой язык и нравы; Не мог щадить он нашей славы, Не мог понять в сей миг кровавый, На что он руку поднимал!.. И он убит - и взят могилой, Как тот певец, неведомый, но милый, Добыча ревности глухой, Воспетый им с такою чудной силой, Сраженный, как и он, безжалостной рукой. Зачем от мирных нег и дружбы простодушной Вступил он в этот свет завистливый и душный Для сердца вольного и пламенных страстей? Зачем он руку дал клеветникам ничтожным, Зачем поверил он словам и ласкам ложным, Он, с юных лет постигнувший людей?.. И, прежний сняв венок, - они венец терновый, Увитый лаврами, надели на него, Но иглы тайные сурово Язвили славное чело. Отравлены его последние мгновенья Коварным шепотом насмешливых невежд, И умер он - с напрасной жаждой мщенья, С досадой тайною обманутых надежд. Замолкли звуки чудных песен, Не раздаваться им опять: Приют певца угрюм и тесен, И на устах его печать. А вы, надменные потомки Известной подлостью прославленных отцов, Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов! Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда - всё молчи!.. Но есть и божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд: он ждет; Он недоступен звону злата, И мысли и дела он знает наперед. Тогда напрасно вы прибегнете к злословью - Оно вам не поможет вновь, И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь!

Примечания

Эпиграф к «Смерти поэта» взят из трагедии французского драматурга Ж. Ротру «Венцеслав» (1648) в неопубликованном русском переводе А. А. Жандра (1789-1873).

Основная часть «Смерти поэта» (ст. 1-56) была, вероятно, написана 28 янв. 1837 г. (дата в деле «О непозволительных стихах...»). Пушкин умер 29 янв., но слухи о его гибели распространялись в Петербурге накануне. В воскресенье 7 февр., после посещения Лермонтова его двоюродным братом - камер-юнкером, чиновником министерства иностранных дел Н. А. Столыпиным, - были написаны заключительные строки, начиная со слов «А вы, надменные потомки...». Сохранились свидетельства современников о том, что эти строки - ответ Лермонтова на спор со Столыпиным, разделявшим позицию великосветских кругов, которые, оправдывая поведение Дантеса и Геккерна, утверждали, что они «не подлежат ни законам, ни суду русскому» (Воспоминания. С. 390). В своем «объяснении» на суде С. А. Раевский стремился свести смысл заключительных строк к спору со Столыпиным о Дантесе и отвести внимание от их политического содержания: отвечают за гибель Пушкина высшие придворные круги, «жадною толпой стоящие у трона». За девять дней, отделяющих первые 56 строк от заключительной части, произошло много событий, и Лермонтов сумел полнее оценить политический смысл и масштаб национальной трагедии. Теперь он с полным основанием мог назвать высшую знать «наперсниками разврата». Лермонтов узнал о трусливой позиции правительства, распорядившегося тайно похоронить Пушкина, запретившего упоминать о его гибели в печати. По свидетельству П. П. Семенова-Тян-Шанского, Лермонтов побывал у гроба Пушкина в доме поэта на набережной Мойки (это могло быть только 29 янв.). Даже самые близкие друзья покойного до 10-11 февр. не знали о важнейших эпизодах его семейной драмы: оберегая репутацию Натальи Николаевны, Пушкин скрывал многие факты. Это выясняется из писем П. А. Вяземского и др. материалов (см.: Абрамович С. А. Письма П. А. Вяземского о гибели поэта. ЛГ. 1987, 28 янв.). В события, предшествующие дуэли, автор «Смерти поэта», видимо, был посвящен лицами из пушкинского круга (возможно, В. Ф. Одоевским, А. И. Тургеневым), сослуживцами по лейб-гвардии гусарскому полку, среди которых было много знакомых Пушкина, а также доктором Н. Ф. Арендтом, посещавшим болевшего в это время Лермонтова. Особо следует сказать о поручике Иване Николаевиче Гончарове (брате Натальи Николаевны). Недавно опубликованное его письмо к брату («Лит. Россия». 1986, 21 нояб.) и сделанные Лермонтовым портретные зарисовки Гончарова 1836-1837 гг. (установлено А. Н. Марковым в 1986 г.), свидетельствуют о товарищеских отношениях между ними. Гончаров участвовал в попытке предотвращения дуэли, был в курсе аудиенции в Аничковом дворце 23 нояб. 1836 г.

По рассказам современников, один из списков стихотворения с надписью «Воззвание к революции» был доставлен царю (Воспоминания. С. 186-187). Николай I в ярости «велел старшему лейб-медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он» (Воспоминания. С. 393). 25 февр. 1837 г. последовало высочайшее повеление о ссылке Лермонтова на Кавказ в Нижегородский драгунский полк и о месячном аресте с последующей ссылкой в Олонецкую губернию С. А. Раевского. Стихотворение «Смерть поэта» разошлось по России во множестве списков и создало его автору репутацию смелого вольнодумца и достойного преемника Пушкина. По силе обличительного пафоса оно намного превзошло стихотворения других поэтов об этой трагедии (см.: Федоров А. В. «Смерть поэта» среди других откликов на гибель Пушкина «Рус. литература». 1964, № 3. С. 32-45). Необычен характер лермонтовского стихотворения: сочетание элегического и ораторского начал. Отзвуки пушкинских тем и образов придают особую убедительность позиции Лермонтова как наследника пушкинской музы. Ст. 2. «невольник чести» - цитата из поэмы Пушкина «Кавказский пленник»; ст. 4. «Поникнув гордой головой» - реминисценция стихотворения «Поэт»; в ст. 35 «Как тот певец неведомый, но милый» и далее Лермонтов вспоминает о Владимире Ленском (из «Евгения Онегина»); ст. 39 «Зачем от мирных нег и дружбы простодушной» и след. близки к элегии Пушкина «Андрей Шенье» («Зачем от жизни сей, ленивой и простой, Я ринулся туда, где ужас роковой...»). Концовка стихотворения перекликается с «Моей родословной» Пушкина (характеристика новой знати).

Смерть поэта

Погиб поэт! – невольник чести -
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один как прежде… и убит!
Убит!.. к чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор,
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… – он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?.. издалёка,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
И он убит – и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок – они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шопотом насмешливых невежд,
И умер он – с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать. -

А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда – всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!

Заметка.

* Невольное негодование охватило Лермонтова, при известии о смерти Пушкина и он «излил горечь сердечную на бумагу». Стихотворение «Смерть Поэта» оканчивалось сначала словами: «И на устах его печать». Оно быстро распространилось в списках, вызвало бурю в высшем обществе, новые похвалы Дантесу; наконец, один из родственников Лермонтова, Н. Столыпин, стал в глаза порицать его горячность по отношению к такому джентльмену, как Дантес. Лермонтов вышел из себя, приказал гостю выйти вон и в порыве страстного гнева набросал заключительные 16 строк «А вы, надменные потомки…»…

Последовал арест и судебное разбирательство, за которым наблюдал сам император; за Лермонтова вступились пушкинские друзья, прежде всего Жуковский, близкий императорской семье, кроме этого бабушка, имевшая светские связи, сделала всё, чтобы смягчить участь единственного внука. Некоторое время спустя корнет Лермонтов был переведён «тем же чином», т.е прапорщиком, в Нижегородский драгунский полк, действовавший на Кавказе. Поэт отправлялся в изгнание, сопровождаемый общим вниманием: здесь были и страстное сочувствие, и затаённая вражда.

СУД БОЖИЙ (Страшный суд). Незадолго до Своей смерти, находясь с учениками в Иерусалиме, Иисус открыл им дальнейшие судьбы земного мира: кончину мира и второе пришествие Сына Человеческого .

«Видите ли всё это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; всё будет разрушено» (Мф 24:2).

Иисус поведал ученикам, что, когда Он вторично придет на землю, жизнь рода человеческого пресечется. Тогда Он воскресит мертвых; души умерших вновь соединятся с телами. Господь будет судить всех людей по их делам и поступкам. Одни, которые творили добро и жили для вечной жизни, будут удостоены Царства Небесного, другие будут осуждены и пойдут в вечный огонь, уготованный дьяволу и его слугам, где их ждут страшные мучения.

Ученики спрашивали Иисуса, когда это случится и по каким признакам можно будет узнать о приближении конца мира. Христос сказал им, что перед этим настанут очень тяжелые времена, каких еще не было от начала мира. Людей постигнут страшные бедствия: голод, мор, землетрясения, войны. Всякого рода беззакония умножатся, а вера людей ослабнет и не станет взаимной любви друг к другу.

Тогда придет множество ложных пророков и учителей, которые будут привлекать людей своими губительными учениями и отвлекать их от истинной веры. «И тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется» (Мф 24:10–13). Но раньше этого Евангелие будет проповедано по всей земле.

Перед самой же кончиной мира будут великие и ужасные знамения в небе, море зашумит и возмутится, уныние и беспокойство овладеют людьми, и они будут погибать от страха. «И увидите мерзость запустения... и тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне и не будет» (Мф 24:15, 21) . После этой скорби солнце померкнет, и луна не даст света, а звезды попадают с небес, и твердь небесная поколеблется.

Тогда явится на небе крест - знамение Иисуса Христа, и восплачут все народы земные от страха перед Судом Божиим, а самого Христа увидят на небе идущим по облакам с великой силой и славою. Пришествие Сына Божьего будет подобно молнии, которая в один миг блистает от востока до запада и повсюду бывает видна.

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов - по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира... Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его... И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф 24:31–34,41, 46).

О дне и часе Своего пришествия Иисус не сказал ученикам, потому что о них знает только Бог Отец. Поэтому каждый христианин всегда должен быть готов ко второму пришествию Господа на землю, к часу, когда придется ответить за земные дела и помышления.

Тема «Страшного суда» получила развитие в Притче о пшенице и плевелах:

«Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем. Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел. Пришедши же, рабы домовладыки, сказали ему: господин! Не доброе ли семя сеял ты? откуда же плевелы? Он же сказал: враг человек сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выдергаем их? Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы. Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою» (Мф 13:24–30).

Толкование: «Сеющий доброе семя есть Сын Человеческий. Поле есть мир; доброе семя - это сыны Царствия Божиего, а плевелы - сыны лукавого. Враг, посеявший их, есть дьявол; жатва есть кончина века, а жнецы суть ангелы. Пошлет Сын Человеческий ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов. Тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их» (Мф 13:37–43).

Фраз.: «враг человеческий» - дьявол; «второе пришествие» (иногда употребляется в ироническом смысле, напр.: «второе, третье, четвертое и т. д пришествие политика»); «ждать до второго пришествия» (т. е. неопределенно долго: выражает недовольство бесконечными оттяжками или сомнение в возможности осуществить что-либо, в наступлении какого-либо события); «камня на камне не останется»; «Конец света!» (восклицание, употребляемое для выражения крайней степени удивления); «мерзость запустения»; «одному Богу известно»; «отделить агнцев от козлищ» (отделить праведников от грешников); «отделить зерна от плевел».

Лит.: Уорик Дипинг, «День Страшного Суда». Гонсалвиш Намора, роман «Хлеб и плевелы». Д’Обинье, трагическая поэма «Страшный суд». Роберт Саути, поэма «Видение суда». М. Уиглсуорт, поэма «День Страшного суда». Джеймс Томас Фаррелл, роман «Судный день».

Лев Мей, поэма «Слепорожденный»

Зане созрело смерти семя

И настает, и близко время,

Когда воскреснет бренный прах,

Когда все сущее в гробах,

Глас Сына Божия из тлена

Услышав, снова оживут

Иль в жизнь нетленную, иль в суд...

Тогда восплачут все колена,

Женой рожденные; тогда

Померкнет солнце; мглой одета,

Луна не даст ночного света

И за звездой спадет звезда,

И силы неба содрогнутся,

И с трубным звуком понесутся

По небу ангелы - сзывать

Всех, Сыном Божиим избранных...

М. Ю. Лермонтов, «Смерть поэта»

Но есть и Божий суд, наперсники разврата!

Есть грозный судия: Он ждет;

Он не доступен звону злата,

И мысли и дела Он знает наперед.

Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь!

Цит.: . «Конец света наступает в душах человечества, а мир вечен».

Изобр.: Андрей Рублев и Даниил Черный, «Шествие праведных в рай», 1408; Иероним Босх, «Страшный суд», кон. XV в; Ханс Мемлинг, «Страшный суд», 1466 - 1473; А. Дюрер, «Страшный суд», 1512; Ян ван Эйк, «Страшный суд»; Рубенс, «Страшный суд», 1615.

Великий русский поэт, прозаик, драматург, художник, офицер.

Цитата: 120 - 136 из 210

Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!

Но кто же в своей жизни не делал глупостей!

Ну что ж? где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко. (*Герой нашего времени*)

О самолюбие! ты рычаг, которым Архимед хотел приподнять земной шар!.. («Журнал Печорина», «Княжна Мери») («Герой нашего времени», 1838-1839)

О! история у нас вещь ужасная; благородно или низко вы поступили, правы или нет, могли избежать или не могли, но ваше имя замешано в историю... все равно, вы теряете все: расположение общества, карьеру, уважение друзей... попасться в историю! ужаснее этого ничего не может быть, как бы эта история ни кончилась! Частная известность уж есть острый нож для общества, вы заставили об себе говорить два дня. Страдайте ж двадцать лет за это. (*Княгиня Лиговская*, 1836)

Об чем женщины не плачут: слезы их оружие нападательное и оборонительное. Досада, радость, бессильная ненависть, бессильная любовь имеют у них одно выражение. (*Княгиня Лиговская*, 1836)

Обида - такая пилюля, которую не всякий с покойным лицом проглотить может; некоторые глотают, разжевав наперед, тут пилюля еще горче.

Один раб человека, другой раб судьбы. Первый может ожидать хорошего господина или имеет выбор - второй никогда. Им играет слепой случай, и страсти его и бесчувственность других - все соединено к его гибели. (Владимир Арбенин) (*Странный человек*, 1831)

Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь - из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно! (*Герой нашего времени*, 1838-1839)

Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь - из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно! («Герой нашего времени», 1838-1839)

Он знал, что заставить говорить об себе легко, но знал также, что свет два раза сряду не занимается одним и тем же лицом: ему нужны новые кумиры, новые моды, новые романы... ветераны светской славы, как и все другие ветераны, самые жалкие созданья. (*Княгиня Лиговская*, 1836)

Он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою. («Герой нашего времени»)

Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья -
И зло наскучило ему.

Она была в тех летах, когда еще волочиться за нею было не совестно, а влюбиться в нее стало трудно; в тех летах, когда какой-нибудь ветреный или беспечный франт не почитает уже за грех уверять шутя в глубокой страсти, чтобы после так, для смеху, скомпрометировать девушку в глазах подруг ее, думая этим придать себе более весу... уверить всех, что она от него без памяти и стараться показать, что он ее жалеет, что он не знает, как от нее отделаться... бедная, предчувствуя, что это ее последний обожатель, без любви, из одного самолюбия старается удержать шалуна как можно дольше у ног своих... напрасно: она более и более запутывается, - и наконец... увы... за этим периодом остаются только мечты о муже, каком-нибудь муже... одни мечты. (о Лизавете Николаевне, *отцветающей женщине* 25 лет) (*Княгиня Лиговская*, 1836)

Отныне стану наслаждаться
И в страсти стану клясться всем;
Со всеми буду я смеяться,
А плакать не хочу ни с кем;
Начну обманывать безбожно,
Чтоб не любить, как я любил,-
Иль женщин уважать возможно,
Когда мне ангел изменил?
Я был готов на смерть и муку
И целый мир на битву звать,
Чтобы твою младую руку -
Безумец! - лишний раз пожать!
Не знав коварную измену,
Тебе я душу отдавал;
Такой души ты знала ль цену?
Ты знала - я тебя не знал!