Классик персо таджикской литературы. История всемирной литературы

Это сопровождалось распадом общего культурного пространства на области с достаточно фиксированными границами и собственными культурными особенностями и интересами. Таджикская литература отделяется от иранской и в дальнейшем развивается самостоятельно. Впрочем, основные художественные постулаты персидской традиции в ней сохраняются и воспроизводятся с добавлением местных мотивов. Определяющими же для её развития стали наиболее важные для таджиков исторические события или идеи, наиболее глубоко затронувшие таджикское общественное сознание.

Особенность советской таджикской литературы заключалась в том, что темы о преобразованиях в обществе, исторических вехах жизни таджикского народа после Октябрьской революции решались в стиле, напоминающем народные сказания или традиционной для Востока панегирической поэзии. Преобладающим жанром оставались поэтические сборники стихов и особенно поэмы. Реалистические же и критические тенденции приживались слабо и решались в основном в ракурсе полумифологической борьбы со злом, а не с позиций принятого в европейской традиции критического анализа.

Поэмы таджикских народных поэтов Миршакара (р. ) «Золотой кишлак» (), «Непокорный Пяндж» (), «Ленин на Памире» (), «Любовь и долг» (); Рахими ( -) («Смерть за смерть, кровь за кровь», ), «Победа», , «Светлый путь», и др); погибшего в под Варшавой Юсуфи Хабиба ( -) («Песни Родины», ), Мирзо Турсун-Заде (р. ) («Солнце страны», ), «Сын Родины», ), «Невеста из Москвы» (), «Я с Востока свободного» (), «Голос Азии» (), «От Ганга до Кремля» () связывали темы социалистического строительства, образов Ленина с истоками национально-освободительного движения народов Востока и были решены в излюбленной для персидской традиции эпической манере, восходящей к персидским месневи. Для таджикской поэзии были характерны романтическая приподнятость, эмоциональность и афористичность, идущие от классической и народной поэзии.

Включив советскую тематику в набор тем для поэтических импровизаций в персидском стиле, таджикские литераторы сохраняли национальную поэтическую традицию.

После распада Советского Союза в начале -х в Таджикистане происходит ряд преобразований, связанных с установлением независимости, сопровождающихся столкновениями противоборствующих группировок внутри страны. Дальнейшее развитие литературного процесса в Таджикистане находится на перепутье.

Первая поэма. ПЕСНЬ О БУГАЧ-ХАНЕ, СЫНЕ ДИРСЕ-ХАНА

Байындыр-хан по давно установившейся среди огузов традиции устроил пир для беков. При этом он приказал поставить белые шатры для тех, у кого есть сыновья, красные для тех, у кого нет сыновей, но есть дочь, и черные шатры для бездетных беков. Чтобы сильнее унизить последних, он велел подавать им пищу из мяса черного барана и посадить их на черный войлок.

Так поступили с видным беком Дирсе-ханом, который прибыл со своей дружиной на церемонию. Он в гневе покинул ставку Байындыр-хана. Дома по совету жены Дирсе-хан устроил пир, накормил голодающих, раздал щедрую милостыню, вымаливая таким образом у Бога сына. У него родился сын, которого стали воспитывать так, как было принято у знати. В пятнадцатилетнем возрасте, играя со своими сверстниками, он вдруг увидел свирепого ханского быка, которого вели на площадь. Его товарищи бросили игру и спрятались. Но смелый юноша ударом кулака заставил отступить бросившегося на него разъяренного быка, а затем отрезал ему голову. При бурном восторге огузских беков Коркут нарек его именем Бугач (Бык). По огузской традиции отец выделил сыну наследство и дал ему бекство.

Однако дружинники Дирсе-хана, завидуя смелости юноши и власти, которой он достиг, начали плести вокруг него интриги. Кончилось тем, что Дирсе-хан на охоте смертельно ранил своего Бугача. Мать с трепетом ждала возвращения сына из первого выезда на охоту; готовилась даже, по обычаю огузов, устроить пир по этому случаю. Встретив одного лишь мужа, она бросилась к нему с расспросами и упреками. Не получив ответа, она взяла своих сорок девушек-воительниц и отправилась искать сына,

Юноша лежал в крови, еле отгоняя от себя стервятников. Появился Хызыр и предупредил его, что лекарством от ран может быть сок горных цветов, смешанный с молоком матери, и тут же исчез. Приехала мать, увезла сына, вылечила, но все это держала в тайне от мужа. Юноша окончательно выздоровел. Тем временем сорок дружинников Дирсе решили покончить с самим ханом: сговорились связать его и передать в руки врагов. Узнав об этом, жена хана обратилась к сыну, рассказала ему о случившемся и попросила выручить отца. Бугач отправился один навстречу злоумышленникам и настиг их на стоянке. Дирсе-хан не узнал сына, попросил у изменников разрешения вступить в бой с юношей, с тем чтобы в случае победы они освободили его. Те согласились. Но юноша вступил в бой с сорока изменниками, часть из них убил, часть взял в плен, а отца освободил. Бугач-хан получил бекство от Байындыр-хана, а Коркут сложил о нем поэму-огузнаме.

Поэзия XIV-XVI вв. продолжала лучшие традиции поэтов предшествующей эпохи от Фирдоуси и Рудаки до Омара Хайяма и Саади.

Творчество Саади (ок. 1203-1291), несмотря на относительное временно́е отстояние, типологически прямо соприкасается с литературой рассматриваемой эпохи (о поэте подробнее см. т. II наст. изд.). С великим Саади, оказавшим влияние на всю поэзию Ближнего Востока и Средней Азии, в первую очередь, связано творчество младшего великого поэта Шираза - Хафиза. Оба поэта были глубоко народны, гуманны и бесстрашны. Саади был более склонен к философскому поучению, Хафиз - к более ощутимо чувственной образности. Оба мыслили себя поэтами - пророками своего народа. Хафиз и его современники с новой силой утверждали в сложных условиях феодального мусульманского мира человеческое достоинство и стремились к лирическому воссозданию освобождающейся от пут ортодоксальной религии личности.

В XIV-XVI вв. обретают новую жизнь не только касыды, газели, но и назире. Жанр назире появился еще в XII-XIII вв. в серии подражательных «дописываний» «Шах-наме». Заслуга утверждения и развития этого жанра в дидактическом и романическом эпосе принадлежит прежде всего Амиру Хосрову (Хусро) Дехлеви (Делийский).

По-прежнему поэты обращались к суфийским мотивам. Но со временем суфийская поэтическая образность становится в первую очередь художественным приемом. Появился своеобразный литературный стиль, ставший, по выражению А. Н. Болдырева, лишь «суфийствующим», т. е. суфийским по форме и многообразным по содержанию.

Литература на фарси достигает своего наивысшего развития в XIV в. в творчестве Ибн Ямина, Убайда Закани, Хафиза, Камаля Худжанди.

В 1370-е годы, когда против тирании Тимура возникло народное движение сарбадаров в Хорасане, Средней Азии, Гиляне, Мазендеране и Кирмане, в литературе появилось новое направление - хуруфизм, близкий к суфизму и шиизму. Хуруфитская ересь выдвинула своих поэтов, азербайджанцев по происхождению, - Насими (казнен в 1417 г.), Касим аль-Анвара (ум. 1434) и др.

При преемниках Тимура в Самарканде, затем в Герате писали поэты-панегиристы. Кульминационной точки в своем развитии литература достигла в Герате во второй половине XV в. в творчестве персидско-таджикского поэта Джами (1414-1492) и основоположника узбекской литературы Алишера Навои (1441-1501). Тогда же усиливается так называемая «ремесленная» поэзия (Сайфи и др.) и художественная проза («Сияние Конопа» Хусейна Ваиз Кашефи; ум. 1505).

Литература Западного Ирана была тесно связана в XV в. с Гератом, но уступала ему по

^ 562

Иллюстрация:

Иллюстрация к рукописи «История».
Моисей и войско фараона в Красном море

Гератская школа, 1425 г.

значению. Среди поэтов XV в. выделялись Баба Фигани (ум. 1519), а также поэт-ремесленник Дарвиш Дихаки (ум. 1531).
562

^ ЛИТЕРАТУРА XIV В. ХАФИЗ

В литературе этого времени передана стихия народного возмущения против угнетателей. Мотивы протеста звучат в лирике (газель, кыта) и в сатире. Наиболее яркими представителями поэзии, выразившей настроение народа, были Ибн Ямин, Хафиз, Камаль Худжанди и сатирический поэт Закани.

Ибн Ямин (1287-1368) унаследовал от отца должность сановника и поэта при правителях Хорасана. Когда под ударами сарбадаров рушилась власть иноземцев и их местных прислужников, Ибн Ямин, человек образованный, тонкий поэт, стал певцом сарбадаровских вожаков. Он примкнул к плебейскому крылу повстанцев, руководимому одним из радикальных суфийских братств. Новое содержание его стихов продиктовало поэту выбор формы - кыта (отрывка). В них в лаконичной и выразительной форме Ибн Ямин воспевает свободу, борцов против несправедливости. Некоторые из стихов поэта звучат как боевые прокламации повстанцев. В одних он призывает к сплоченности, в других говорит о ненависти к врагам. Порой его стихи насмешливы, ироничны:

Если станешь ходить за коровой хоть три месяца,
Благополучие твое возрастет с каждой неделей.
Ну, а если семьдесят раз в неделю восхвалишь царя,
Толк будет невелик: тому милее шут.
Что ж, погляди и убедись:
Уход за одной коровой лучше служения сотне шахов.

Показная бесшабашность лирического героя Ибн Ямина - ринда (гуляки) была протестом против аскетизма, ханжества религии, призывом к чистой совести, свободе духа. Человек для Ибн Ямина выше ангела, человек - высшая ценность, совесть - его жизненный наставник, смелое дерзание - путь к счастью.

Убайд Закани родился в конце XIII в. в Южном Азербайджане, а умер в 1368 г. Он учился в Ширазе, где, видимо, рано столкнулся с социальной несправедливостью. В прозаических

посланиях (рисале) он высмеивает безнравственность феодалов. Послание «Этика благородных» состоит из семи глав, в каждой из которых говорится о мудрости, смелости, скромности и т. д. Главы разделены на две части: «отмененное учение» и «утвержденное (действующее) учение»; в первой части, ссылаясь якобы на авторитет древних, автор излагает свои социально-этические взгляды, а во второй - разоблачает нравы власть имущих, для которых «чаша огненного вина дороже крови ста братьев». Закани также высмеивает трусость: «Я не подставлю себя под удары стрел, топоров и пик; страсти, вино и скоморохи мне гораздо больше по душе». Многим газелям Закани свойственна острая сатирическая направленность.

Всемирно признанным поэтом был Шамсиддин Мухаммад (1325-1390), известный под псевдонимом Хафиз. Поэт родился в Ширазе, где провел всю свою жизнь. Жизнь и творчество поэта обросли бесчисленными легендами. Одни из них красивы, другие печальны, третьи поучительны, но все они противоречивы и недостоверны.

Ясно одно, что произведения Хафиза стали известны за пределами его родины еще при жизни поэта. Считается, что поэтическое наследие Хафиза состоит из более пятисот газелей, некоторого числа рубаи и двух небольших поэм. Трактовка его творчества была и остается самой различной - от мистического плана до земного, реального. В ряде произведений он действительно развивает суфийские мотивы, но большая часть его газелей имеет ярко выраженное «земное» звучание. Устремленность к богу у него - это поиски некоего абстрактного идеала «знания правды» и «совершенства красоты», возвышающего человека и утверждающего его право на счастье.

Особенно резко выступает поэт против тех, кто учит благочестию, а сам погрязает в пороках. Обличения нередко носят у него явно сатирическую окраску. Он высмеивает религиозных проповедников, которые, «как только службу с важностью в мечети сотворят, в кабачках совсем иное, тайно, чтоб не быть в ответе, совершат». Не менее резки его высказывания о мире, который «ласкает подлецов, надменных владык». Лирический герой, предпочитающий поклонение любимой служению царю, чувствует себя богаче «нищих духом» вельмож. Известна его газель, начинающаяся бейтом:

Дам тюрчанке из Шираза Самарканд, а если надо
Бухару! В ответ индийской жажду родинки и взгляда.

(Перевод К. Липскерова)

С этой газелью связано такое предание. Тимур, завоевавший Шираз, услыхал эти стихи и вызвал к себе певца. И когда поэта, одетого в жалкое рубище, доставили к нему, Тимур грозно спросил: «Это ты сулил отдать какой-то тюркской девчонке мои города - Бухару и Самарканд. Да как ты смел?» - «Увы, повелитель, именно так я и дошел до такого состояния», - отвечал поэт, показывая на свои лохмотья. Остроумный ответ спас поэту жизнь.

Воспевание человеческой любви противоречило ортодоксальной проповеди безропотного подчинения «царю небесному». По мнению поэта, служение милой влекло за собой раскрепощение от рабства у царей «земных и небесных»:

Пленник шелковых кос - не томится Хафиз, -
В том спасенье его: не слуга он ничей.

(Перевод Е. Дунаевского)

Мусульманская ортодоксия да и «благочестивые» формы суфизма звали к примирению с действительностью, покорности, а газели Хафиза - к свободе.

Проповедники блистают благочестьем в божьем храме,
А тайком совсем другими занимаются делами.

У мудрейшего спросил я: «Отчего святоши эти,
Призывая к покаянью, каются так редко сами?

Неужели словоблуды, угрожая страшной карой,
Сами в судный день не верят и лукавят с небесами?»

(Перевод Г. Плисецкого)

С темой любви переплетается и тема вина. Это не мистическое опьянение, а радостное упоение жизнью, озорной бунт против запретов шариата, против лицемера-надсмотрщика, а также философское приятие вечного бытия: «О вечность, хмельная чаша, Хафиз этой чашей пьян!»

Герой Хафиза - буйный ринд: «привольный, как орел», «верный друг», «человек, богатый сердцем и умом», «сильный духом», «воспламеняющий сердце», ниспровергатель освященных исламом авторитетов.

Будь нищим, как Хафиз, презри тщету мирскую.
Велик не взявший все - а все другим отдавший.

(Перевод Г. Плисецкого)

Хафиз довел жанр газели до совершенства. Степень его мастерства такова, что каждый бейт (двустишие) газели может существовать отдельно или переставляется местами в одной газели, не разрушая смысла стихотворения. Например:

Приди же, милая моя: мы небо рассечем
И создадим для всей земли невиданный уклад.

Да, я считаю, что пора людей переродить,
Мир надо заново создать - иначе это ад.

(Перевод И. Сельвинского)

Вольнолюбивая мысль Хафиза не связана ни с какой определенной системой. Он свободно брал и сочетал, часто противоречиво, то, что соответствовало его поэтическому восприятию мира и жизни.

Еще начиная с арабской любовной газели, в этой жанровой форме воспевались любовь-наслаждение и любовь-страдание. Каждому из этих двух основных мотивов была свойственна целая система тонов, полутонов, оттенков, образов. В хафизовской газели выражены оба мотива, что придает ей особое обаяние.

Ресницы любимой моей - мечи, покорившие мир:
Навалены трупы вокруг, была беспощадной резня!

(Перевод Г. Плисецкого)

Идея любви поднята поэтом на философскую высоту. Земные, плотские образы толковались как аллюзии на религиозно-мистические понятия, но скорее у Хафиза именно коранические образы воспринимаются как земные. Так, газель «Не тужи» звучит гимном твердости и духовному мужеству. Библейский и коранический образ Иосифа Прекрасного (Юсуфа) придает стихотворению возвышенность, а не религиозную потусторонность. У Хафиза религиозные и человеческие ценности как бы меняются местами. Поэт писал:

Свершая утром намаз, я вспомнил своды бровей -
И вопль восторга потряс михраб мечети моей.

(Перевод А. Кочеткова)

Стихи Хафиза предельно музыкальны. Он точно выбирает образы, краски, полутона, его язык метафоричен. Поэт продолжал традиции многих великих фарсиязычных поэтов: психологизм Низами, рационализм Хайяма, возвышенный стиль Руми, мастерство Саади - и, добавим, вдохнул в этот поэтический сплав дух острословия, свободомыслия и бунтарства, что всегда настораживало ортодоксально настроенные круги. Характерен в этой связи конфликт, возникший у Хафиза с правившим тогда в Ширазе шахом Худжой, о чем, как о реальном факте, рассказывают источники. То ли раздраженное славой Хафиза, то ли желая «обезвредить» его воздействие, духовенство пыталось внедрить представление о поэте как о богобоязненном, правоверном мистике. Извращался сам облик Хафиза. Нападки врагов не прекращались и после смерти поэта.

Некоторые исследователи называют Хафиза мистиком. Но мистицизм поэта - это поэтическое созерцание и прозрение, которые обожествляют и любовь, и красоту, и дух человеческий, это культ человека. Такой подход был враждебен ортодоксии по самой своей сути.

В течение более чем шести веков живут произведения поэта. Музыкальность словесного оформления, усиленная мелодическим исполнением, сделала газель доступной и близкой всем.

В течение столетий любовь к газелям Хафиза передавалась из поколения в поколение. В Иране и Таджикистане имя Хафиза стало нарицательным, это истинно народный певец. С начала XIX в. Хафиз по-новому входит в мировую поэзию. О нем восторженно писали Гете и Пушкин. В духе традиции Хафиза написан известный сборник Гете «Западно-восточный диван».

^ КАМАЛЬ ХУДЖАНДИ

Близок к Хафизу по своей поэтической настроенности поэт XIV в. Камаль Худжанди (Камалиддин Мас’уд). Он родился в начале века в таджикском городе Ходженте. Его земляки и теперь с гордостью показывают место, где, по преданию, стоял дом поэта.

Возвращаясь из Мекки, Камаль проезжал через Табриз и остался там. Отсюда золотоордынский хан Тохтамыш, напавший в 1385 г. на Табриз и разгромивший его, в числе захваченной добычи вывез в свою столицу и плененного поэта.

Камаль длительное время находился в заточении. Об этом он писал:

Когда удастся из этой темницы мне выбраться?
Дело чести - из этого позора мне выбраться.
Но скажи, разве из камня выйдет
Приказ о том, чтобы из камня мне выбраться?

Спустя четыре года поэт вернулся в Табриз, где и прожил до конца своих дней. Он умер в 1400 г. Рассказывают, что, кроме циновки и камня, который он подкладывал под голову, у него ничего не было. Были еще стихи.

Как и у Хафиза, стихи Камаля - острое, часто сатирическое обличение ханжей-святош, аскетов, мухтасибов. Поэт не посвящал своих стихов шахам. Лирический герой Камаля - это любящий человек:

Сердце мое стремится к любимой, и все тут,
Такое лишь сердце мне нужно, и все тут.
У меня в жизни лишь тоска по любимой, и все тут,
А в голове мечта лишь об облике милом, и все тут...

В газелях - и восторг обожания, и радость ответной любви, и тоска, и ревность, и тихая боль, и неистовство отверженного, и надежда, и самозабвение, и шепот, и мольбы любовного признания.

Классическая газель Камаля «Друг сказал», посвященная Хафизу, вызвала у того слезы восторга. Образцом ясности, искренности поэзии народного склада может служить газель:

В моих глазах все - мираж, лишь ты одна - мое виденье!
Все забыто мною, лишь ты одна мое воспоминанье!
И хотя, кроме страдания и горя, я ничего не видел от тебя,
Я рад уже тому, что радуешься ты, огорчая меня, страдальца.
Из сердца моего не уйдет, хотя б покинула меня душа,
Сладость того поцелуя, что ты мне обещала и... не дала.

Камаль был лаконичен (его газель состоит из 5-7 двустиший). Большинство его газелей по мелодике восходит к народным поэтическим размерам. Уже в XV в. Джами отмечал богатство его рифмы. Поэт любил игру слов, ассонансы, прием «двусмыслицы». Поэт отбирает и шлифует те элементы народного стиха, которые придают образам выразительность и задушевность. Он вводит в свой стих популярные пословицы, иногда несколько переделывая их, простонародные выражения, прозаизмы. Риторическим вопросом, восклицанием, диалогом Камаль придает стихам разговорную интонацию. Часто он заканчивает стихотворение неожиданным ответом.

Газели Камаля Худжанди стали народной песней, в которую певцы вносили свои вариации. Можно предполагать, что таджикские народные «чужбинные» четверостишия в какой-то мере также вдохновлены газелью Камаля «О чужбина!»:

Эта шумная улица кажется мне пустынной,
К самому себе я прикован здесь беспричинно.
Все брожу и мечтаю о милой своей отчизне.
О страна моя, родина! Вспомни заблудшего сына...
Я чужой. Я брожу и мечтаю о родине милой,
О чужбина, чужбина, чужбина, чужбина, чужбина!

(Перевод И. Сельвинского)

Камаль был суфием, но в его стихах, посвященных любви, суфизм присутствует едва и в подтексте. Поэт, раскрывая чувства человека, забывал о миссии суфийского проповедника.

^ ЛИТЕРАТУРА XV В. ДЖАМИ

В XV в. наступил период относительного спокойствия. Продолжалось развитие феодализма, восстанавливалась экономика страны.

Наиболее яркой фигурой в фарсиязычной литературе был Нуриддин Абдуррахман Джами (1414-1492). Поэт родился в Харджирде, области Джам (Хорасан). В детстве он переехал с родителями в Герат, где и прожил всю жизнь. Учился он сначала в гератской медресе, а затем в самаркандской, поражая окружающих блестящими способностями. Джами не захотел продолжать деятельность деда и отца - знатоков юриспруденции шариата, а примкнул к суфийскому братству накшбандийе. Он стал последователем (мюридом) главы братства Хаджа Ахрара, а потом и сам - суфийским шейхом. Джами получал приглашения ко двору влиятельных правителей, но сам жил как дервиш.

Поэзия XIV—XVI вв. продолжала лучшие традиции поэтов предшествующей эпохи от Фирдоуси и Рудаки до Омара Хайяма и Саади.

Творчество Саади (ок. 1203—1291), несмотря на относительное временно́е отстояние, типологически прямо соприкасается с литературой рассматриваемой эпохи (о поэте подробнее см. т. II наст. изд.).

С великим Саади, оказавшим влияние на всю поэзию Ближнего Востока и Средней Азии, в первую очередь, связано творчество младшего великого поэта Шираза — Хафиза. Оба поэта были глубоко народны, гуманны и бесстрашны. Саади был более склонен к философскому поучению, Хафиз — к более ощутимо чувственной образности.

Оба мыслили себя поэтами — пророками своего народа. Хафиз и его современники с новой силой утверждали в сложных условиях феодального мусульманского мира человеческое достоинство и стремились к лирическому воссозданию освобождающейся от пут ортодоксальной религии личности.

В XIV—XVI вв. обретают новую жизнь не только касыды, газели, но и назире. Жанр назире появился еще в XII—XIII вв. в серии подражательных «дописываний» «Шах-наме». Заслуга утверждения и развития этого жанра в дидактическом и романическом эпосе принадлежит прежде всего Амиру Хосрову (Хусро) Дехлеви (Делийский).

По-прежнему поэты обращались к суфийским мотивам. Но со временем суфийская поэтическая образность становится в первую очередь художественным приемом. Появился своеобразный литературный стиль, ставший, по выражению А. Н. Болдырева, лишь «суфийствующим», т. е. суфийским по форме и многообразным по содержанию.

Литература на фарси достигает своего наивысшего развития в XIV в. в творчестве Ибн Ямина, Убайда Закани, Хафиза, Камаля Худжанди.

В 1370-е годы, когда против тирании Тимура возникло народное движение сарбадаров в Хорасане, Средней Азии, Гиляне, Мазендеране и Кирмане, в литературе появилось новое направление — хуруфизм, близкий к суфизму и шиизму. Хуруфитская ересь выдвинула своих поэтов, азербайджанцев по происхождению, — Насими (казнен в 1417 г.), Касим аль-Анвара (ум. 1434) и др.

При преемниках Тимура в Самарканде, затем в Герате писали поэты-панегиристы. Кульминационной точки в своем развитии литература достигла в Герате во второй половине XV в. в творчестве персидско-таджикского поэта Джами (1414—1492) и основоположника узбекской литературы Алишера Навои (1441—1501).

Тогда же усиливается так называемая «ремесленная» поэзия (Сайфи и др.) и художественная проза («Сияние Конопа» Хусейна Ваиз Кашефи; ум. 1505).

Литература Западного Ирана была тесно связана в XV в. с Гератом, но уступала ему по значению. Среди поэтов XV в. выделялись Баба Фигани (ум. 1519), а также поэт-ремесленник Дарвиш Дихаки (ум. 1531).

В литературе этого времени передана стихия народного возмущения против угнетателей. Мотивы протеста звучат в лирике (газель, кыта) и в сатире. Наиболее яркими представителями поэзии, выразившей настроение народа, были Ибн Ямин, Хафиз, Камаль Худжанди и сатирический поэт Закани.

Ибн Ямин (1287—1368) унаследовал от отца должность сановника и поэта при правителях Хорасана. Когда под ударами сарбадаров рушилась власть иноземцев и их местных прислужников, Ибн Ямин, человек образованный, тонкий поэт, стал певцом сарбадаровских вожаков. Он примкнул к плебейскому крылу повстанцев, руководимому одним из радикальных суфийских братств.

Некоторые из стихов поэта звучат как боевые прокламации повстанцев. В одних он призывает к сплоченности, в других говорит о ненависти к врагам. Порой его стихи насмешливы, ироничны:

Если станешь ходить за коровой хоть три месяца,

Благополучие твое возрастет с каждой неделей.

Ну, а если семьдесят раз в неделю восхвалишь царя,

Толк будет невелик: тому милее шут.

Что ж, погляди и убедись:

Уход за одной коровой лучше служения сотне шахов.

Показная бесшабашность лирического героя Ибн Ямина — ринда (гуляки) была протестом против аскетизма, ханжества религии, призывом к чистой совести, свободе духа. Человек для Ибн Ямина выше ангела, человек — высшая ценность, совесть — его жизненный наставник, смелое дерзание — путь к счастью.

Убайд Закани родился в конце XIII в. в Южном Азербайджане, а умер в 1368 г. Он учился в Ширазе, где, видимо, рано столкнулся с социальной несправедливостью. В прозаических посланиях (рисале) он высмеивает безнравственность феодалов. Послание «Этика благородных» состоит из семи глав, в каждой из которых говорится о мудрости, смелости, скромности и т. д.

Главы разделены на две части: «отмененное учение» и «утвержденное (действующее) учение»; в первой части, ссылаясь якобы на авторитет древних, автор излагает свои социально-этические взгляды, а во второй — разоблачает нравы власть имущих, для которых «чаша огненного вина дороже крови ста братьев».

Закани также высмеивает трусость: «Я не подставлю себя под удары стрел, топоров и пик; страсти, вино и скоморохи мне гораздо больше по душе». Многим газелям Закани свойственна острая сатирическая направленность.

История всемирной литературы: в 9 томах / Под редакцией И.С. Брагинского и других - М., 1983-1984 гг.