Державник Чичерин. "История политических учений". Борис Николаевич Чичерин: труды, политические взгляды, фото, биография

1828-1904) - выдающийся русский юрист, философ, историк, один из основателей «государственной школы», идеолог либерализма, критик марксизма. Работы «Конституционный вопрос в России» (1878) и «Задачи нового царствования» (1881) сыграли определяющую роль в развитии русского либерализма. Подготовил фундаментальные труды по философским проблемам: «Наука и религия» (1879); «Философия права» (1900); «Вопросы философии» (1904). Автор «Воспоминаний», являющихся ценным источником по истории России 40-80-х гг. XIX в. Другие важнейшие работы - «О народном представительстве» (1866), «История политических учений» (1869-1902).

Отличное определение

Неполное определение ↓

ЧИЧЕРИН Борис Николаевич

1828-1904) - выдающийся рус. юрист, философ, историк. Ч. называют одним из основателей рус. «государственной школы», одним из первых рус. идеологов либерализма. Ч. был чрезвычайно разносторонним ученым, область его научных интересов простиралась далеко за пределы общественных наук - это и химия, и зоология, и физика. Достаточно упомянуть, что по инициативе Д. И. Менделеева за труды по теоретической химии Ч. был избран почетным членом рус. физико-химического общества. Ч. окончил юридический факультет Московского ун-та. В 1853 г. он представил на факультет диссертацию на соискание ученой степени магистра. Однако она не была допущена к защите, т. к. в ней были усмотрены положения, осуждающие самодержавие. Спустя два года после постигшей его неудачи Ч. примыкает к либеральному течению рус. интеллигенции и становится видным его представителем. Статьи Ч., направленные против крепостничества, публикуются А. И. Герценом за границей в таких изданиях, как «Голоса из России» и «Исторический сборник». Однако сотрудничество Ч. с Герценым оказалось недолгим, идейные разногласия привели их к разрыву. Во время царствования Александра II, Ч. преподавал на юридическом факультете Московского ун-та, откуда был вынужден уйти в конце 60-х гг. в знак протеста против политики руководства факультета. После ухода из ун-та, Ч. продолжает свои исследования в области истории, государства и права. В центре внимания Ч. - идея свободы, которую он разделял на свободу гражданскую, общественную и политическую. В обществе должно существовать равновесие между свободой гражданской и политической. Государство выражает общие интересы народа, общее благо, но, если получает перевес над общественной сферой и поглощает последнюю, оно полностью уничтожает как основы личной свободы, так и основы собственного существования. Однако политическая свобода может вести не только к благу, но и к раздорам. Если необходимое государству единство не может быть установлено согласием граждан, необходимо прибегнуть к власти. Общее политическое правило, сформулированное Ч., гласит: чем меньше в обществе единства, тем сосредоточеннее должна быть власть и, наоборот, чем крепче народное единство, тем более разделенной должна быть власть. «На этом законе, - писал Ч., - основывается возможность или невозможность политической свободы». Там, где народ не имеет длительных традиций свободы, ее надо вводить осторожно и постепенно, т. к. неумение ею пользоваться может привести к серьезным общественным осложнениям. Это положение, - считал Ч., - справедливо и для России. Ее движение к свободе должно быть постепенным и спокойным - только освоив обретенное можно идти вперед. Ч. выступал за поэтапные эволюционные реформы «сверху» для России. Промедление с реформами, предупреждал он, ведет к революционному взрыву. Важнейшая задача на пути реформ - ограничение самодержавия в России, сплочение реформаторских сил на платформе «либерал-консерватизма» под лозунгом «либеральные меры и сильная власть». Сочетание либеральных мер - предоставление свободы деятельности (и прежде всего экономической), печати, слова и пр. с функциями сильной власти - сохранением государственного единства, охраной порядка, контролем за соблюдением законов может обеспечить конституционная монархия, - полагал Ч.

Чичерин (Борис Николаевич) - известный юрист и философ. Родился в Тамбове в 1828 г.; до 1868 г. был профессором государственного права в Московском университете, в 1882 - 1883 гг. - московским городским головой.

Чичерин (Борис Николаевич) - известный юрист и философ. Родился в Тамбове в 1828 г.; до 1868 г. был профессором государственного права в Московском университете, в 1882 - 1883 гг. - московским городским головой; по выходе в отставку живет в своем имении (село Караул, Кирсановского уезда Тамбовской г

убернии); принимает деятельное и плодотворное участие в работах тамбовского земства. Чичерин - один из наиболее выдающихся представителей не только русской, но и общеевропейской мысли. Нижеследующее изложение учений Чичерина о праве и государстве сделано (по возможности, везде собственными словами Ч

ичерина) на основании его работ: "Областные учреждения России в XVII веке" (1857); "Опыты по истории русского права" (1859); "Очерки Англии и Франции" (1859); "Несколько современных вопросов" (1861); "О народном представительстве" (1899); "История политических учений" (5 томов); "Собственность и гос

ударство" (2 тома, 1882 - 1883); "Философия права" (1901); "Курс государственной науки" (3 тома, 1894, 1896, 1898); "Вопросы политики" (1903). Общество состоит из лиц, а потому лицо, естественно, составляет первый предмет исследования. В физическом организме мы можем изучать строение и функции целог

о, независимо от тех клеточек, из которых оно слагается; но в обществе устройство и деятельность целого определяется разумом и волей тех единиц, которые входят в его состав. В человеческих обществах главными определяющими факторами жизни и развития являются не слепые инстинкты, а разум и воля, котор

ые по существу своему принадлежат не безличному целому, а отдельным особям. Не общество, а лица думают, чувствуют и хотят; поэтому от них все исходит и к ним все возвращается. Таким образом личность составляет краеугольный камень всего общественного здания; не зная природы и свойств человеческой лич

ности, мы ничего не поймем в общественных отношениях. Общественные науки обращают внимание главным образом на духовную сторону человека, на его духовный мир, источником которого служат разум и воля: этими высшими способностями человек вступает во взаимодействие с себе подобными и на истекающих отсюд

а отношениях строится общежитие. Разум дает человеку возможность познавать общие начала и законы и носить в себе сознание абсолютного. Из этой способности вытекает, как необходимое логическое следствие, внутренняя свобода человека: он не связан никакими частными побуждениями, так как каждому такому

побуждению может противопоставить не только бесконечное множество других побуждений, но и безусловно общий закон, господствующий над всеми. Напрасно противники свободы воли ссылаются на зависимость воли от мотивов: из того, что воля определяется мотивами, отнюдь не следует, что она не свободна. Дете

рминисты утверждают, что выбор между различными мотивами руководится в свою очередь каким-нибудь мотивом. Но мотив для выбора, между различными мотивами - совсем не то, что первоначальный мотив: один есть частное определение, другой - общее, один - непосредственное, другой - рефлектированное. Чтобы

выбирать между различными мотивами, надобно от них отрешиться и над ними возвыситься. Когда говорят, что действия человека определяются его характером, то вопрос переносится на совершенно иную почву. Тут уже не спрашивается, действует ли всегда роковым образом сильнейший мотив, а действует ли характ

ер столь же роковым образом, как физические силы? Сами эмпирики признают, что наш характер зависит от нашей воли: мы можем, употребляя соответствующие средства, совершенствовать свой характер. Существует теория, по которой истинная свобода есть только свобода нравственная и только с этой стороны чел

овек заслуживает уважения; произвольный выбор между влечениями есть зло, и поэтому здесь человек подлежит принуждению: истинная свобода есть свобода добра, а не свобода зла. Эта теория, под предлогом уважения к свободе, отрицает свободу в самом ее корне. Свобода имеет две стороны: отрицательную и по

ложительную. С отрицательной стороны она состоит в независимости от всяких чуждых ей определений - а следовательно, не только от чувственных влечений, но еще более от чужой воли. С положительной стороны свобода состоит в возможности определяться к действию по собственному побуждению, а не по внешнем

у ведению. Вот почему произвольный выбор действий составляет существенную и необходимую ее принадлежность, без которой она лишается важнейшего своего элемента. Нравственная свобода перестает быть свободой, как скоро у нее отнимается произвол, то есть возможность противоположного решения; свобода доб

ра неизбежно сопряжена со свободой зла, одна без другой не существует. Личность, как прекрасно доказал Кант, сама по себе есть цель и не может быть употребляема как средство для посторонних ей целей. Из требования внутренней свободы неизбежно вытекает, как логическое его последствие, требование своб

оды внешней. Но тут мы встречаемся с серьезным вопросом о границах этой свободы, и он приводит нас к вопросу о праве. Человек есть существо общежительное и только в обществе может развивать все свои силы и способности. Каким же образом возможно общежитие, если каждая личность обладает свободой и стр

емится расширить границы проявления этой свободы? Является необходимость определить, что принадлежит каждому, разграничить области свободы, так, чтобы свобода одного не мешала бы свободе остальных, чтобы сильнейший не превратил бы других в орудия для осуществления посторонних им целей, чтобы каждая

личность могла свободно развиваться и чтобы были установлены твердые правила для разрешения неизбежных при совместном существовании споров. Таково происхождение права. Оно возникает уже на первоначальных ступенях человеческого общежития и идет, разрастаясь и осложняясь, до самых высших. Право есть в

заимное ограничение свободы под общим законом и составляет неотъемлемую принадлежность всех человеческих обществ. Слово "право" принимается в двояком значении: субъективном и объективном. Субъективное право есть законная свобода что-либо делать или требовать; объективное право есть самый закон, опре

деляющий свободу и установляющий права и обязанности людей. Оба значения связаны неразрывно, ибо свобода только тогда становится правом, когда она освящена законом, закон же имеет в виду признание и определение свободы. Основное значение имеет, однако, субъективное право: источник права не в законе,

а в свободе. Право есть начало самостоятельное и поэтому в нем нельзя видеть лишь низшую ступень нравственности: такое воззрение отводит праву подчиненное значение и делает его слугой нравственности, что ведет в конце концов к самым ужасным последствиям, совершенно уничтожающим свободу, а именно к

насильственному, принудительному осуществлению нравственных начал. А так как принудительная нравственность есть безнравственность, то признание права принудительной частью нравственности есть, очевидно, contradictio in adjecto: этой теорией освящались самые вопиющие насилия над личностью.

Взаимное

отношение права и нравственности. Право определяет внешние отношения воль, нравственность - внутренние; право устанавливает правила для внешних действий, касаясь внутренних мотивов лишь настолько, насколько они выражаются в первых; право есть начало формальное - нравственность устанавливает внутрен

ний распорядок человеческой души и касается внешних действий лишь настолько, насколько в них выражается этот внутренний мир. Обе области восполняют друг друга. Внутренняя свобода регулируется нравственностью. Область принуждения начинается лишь там, где действует право, регулирующее внешнюю свободу.

Принуждение можно употреблять только во имя чужой свободы: пока человек не нарушает чужой свободы, не вторгается в сферу чужой свободы, принуждение не может иметь места. Нравственный закон имеет значение ограничительное: человеку дозволяется удовлетворять своим потребностям лишь настолько, наскольк

о это не противоречит нравственному закону. Границы здесь теснее, нежели в юридической области. Нравственность ограничивает пользование правом: она налагает на человека обязанность воздерживаться от такого употребления права, которое противоречит нравственному закону. Юридический закон признает за ч

еловеком право собственности; как он им пользуется - хорошо или дурно, нравственно или безнравственно, в это юридический закон не входит. Нравственный же закон воспрещает человеку обращать свою собственность на безнравственные цели или делать из нее такое употребление, которое противоречит нравствен

ным требованиям. Юридической закон признает за кредитором право взыскивать долг со всякого должника, не входя в рассмотрение его имущественного положения; нравственный закон воспрещает взыскивать долг с бедняка, который может быть повергнут этим в нищету. Нравственный закон идет еще дальше: он налаг

ает на человека и положительные обязанности; он требует, чтобы человек помогал ближним. Это выходит из пределов всяких юридических обязательств, а потому такому требованию не соответствует никакое право. Высшая связь между областями внутренней и внешней свободы выражается в тех органических союзах,

членом которых является человек. Во имя нравственного закона человек подчиняется общественному началу, как высшему выражению духовной связи людей, и в этом отношении он имеет обязанности. С другой стороны, как свободное лицо, он пользуется правами. Свобода является здесь как свобода общественная, оп

ределяющая отношение членов к тому целому, к которому они принадлежат, их законное подчинение и долю участия в общих решениях. Но эта новая сфера свободы не уничтожает предыдущих: она только восполняет их, возводя к высшему единству. Как объяснить, однако, столь часто встречающееся в истории и жизни

отрицание свободы? Это противоречие разрешается законом развития. Сущность развития состоит в постепенном осуществлении внутренней природы развивающегося существа. Истинная природа духа познается не на низших, а на высших ступенях развития, но начала, господствующие на высших ступенях, развиваются

постепенно и в зачатке находятся уже в первоначальных формах человеческого общежития. Вообще без глубокого знакомства с философией нельзя разрешить основных вопросов науки права. Печальными примерами в этом отношении могут служить различные современные теории права (теории интереса, силы, жизненных

условий и другие), а также учения социалистов, совершенно поглощающих личность в обществе и низводящих человека на степень простого сродства для общественных целей. Борьба против индивидуализма есть борьба против свободы - а именно такую борьбу ведут социалисты, забывая, что личность с ее свободой е

сть движущая сила истории, краеугольный камень всего общественного здания, источник общественной жизни. Классическая школа политической экономии, совершенно согласно с общими правилами методологии, выделила область экономических явлений для самостоятельного изучения и нашла, что эта область управляе

тся присущими ей законами, важнейшие из которых - личный интерес и стремление достигнуть наилучших результатов с наименьшими затратами. Внесение в науку политической экономии нравственных и иных начал, как это делают многие современные ученые, совершенно запутывает и затемняет дело. Из того, что сущ

ествует взаимодействие между всеми сторонами общественной жизни, следует лишь, что необходим в конце концов их синтез; но для этого требуется прежде всего разложить явления на части и изучить каждую сторону отдельно в самостоятельных науках. Так поступают все науки, имеющие какое-нибудь притязание н

а точность: математика изучает свои специальные отношения, физика свою область явлений, химия - свою, хотя в реальной жизни природы одни явления постоянно смешиваются и переплетаются с другими. Нравственная и экономическая точки зрения отнюдь не тождественны; известная деятельность может быть в высш

ей степени нравственной и вовсе невыгодной в промышленном отношении, и наоборот. Каждая отрасль человеческой деятельности имеет свое начало, которое составляет в ней движущую силу или жизненный элементы в религии - стремление к единению с Божеством, в науке - любовь к истине, в искусстве - чувство к

расоты, в политической жизни - желание общего блага, наконец, в промышленной области - стремление к хозяйственной выгоде, то есть личный интерес. Приобретенное уже имущество можно употребить на какие угодно цели, но прежде всего его надобно приобрести; приобретает же не тот, кто ставить себе задачей

не получить никакой выгоды, а именно тот, кто имеет в виду получить выгоду. Когда политическую экономию обвиняют в эгоизме, то хотят словом прикрыть скудость понятий. В действительности, эгоизм и личный интерес вовсе не тождественны. Ничто так не содействует успехам промышленности, как уважение к п

раву и соблюдение нравственных начал. Нравственный закон и здесь имеет огромное значение, но экономический быт, как самостоятельная область человеческой деятельности, имеет собственные, присущие ему законы, и о замене экономических побуждений нравственными не может быть и речи. Высшая задача человеч

еской жизни состоит не в замене одних начал другими, а в их соглашении, в той гармонии всех жизненных элементов, которая составляет верховный идеал человеческого развития. Это соглашение достигается тем, что в общем порядке человеческой жизни каждый элемент получает принадлежащее ему место и действу

ет не переступая своих границ, но и не теряя своей самостоятельности. Судьей той меры, которая полагается каждому при свободной деятельности, может быть только само свободное лицо. Принудительная нравственность, приложенная к экономической деятельности, ведет не к обогащению, а к разорению; поэтому

коммунизм, как начало экономического быта, никогда не мог и не может осуществиться, оставаясь мечтой утопистов. - Отрицание индивидуализма приводит социалистов к таким требованиям, как передача всего производства и распределения в руки государства, то есть самого плохого хозяина, какого только можно

придумать. К той же категории заблуждений относятся обвинения, предъявляемые социалистами к капиталу, далее неправильная постановка, а потому и разрешение рабочего вопроса и наконец возбуждение в рабочей массе низших страстей, направленное к разрушению существующего экономического и общественного с

троя. - Несостоятельны и учения, видящие в собственности лишь историческую категорию вместо того, чтобы рассматривать ее как необходимое проявление свободы, вытекающее из природы человека. Злоупотребления правом собственности, на которые так любят ссылаться, ничего не доказывают: как указано выше, с

вобода добра необходимо связана со свободой зла. Видеть в праве злоупотреблять собственностью (jus utendi et abutendi) нечто чудовищное, как делает, например, Прудон, значит опять смешивать нравственные начала с юридическими. Где нет права злоупотреблять, там нет и свободы, ибо тогда человек действу

ет не по своему усмотрению, а по чужой указке. Полнота права собственности не всегда является таковой в действительности. Право собственности есть юридическое начало, из которого истекает и к которому возвращается всякое вещное право; но, осуществляясь в общежитии, оно подвергается многообразным огр

аничениям и видоизменениям. Однако все эти ограничения отнюдь не доказывают того, чего хотят социалисты, то есть, что право собственности есть в конце концов государственное, а не частное право. Право собственности есть коренное юридическое начало, вытекающее из человеческой свободы и установляющее

полновластие лица над вещью. Это начало всегда составляет правило и норму, к которой все окончательно приводится; ограничения его оправдываются только как исключение. Вторжение государства в область собственности и стеснение права хозяина распоряжаться своим имуществом всегда является злом, которое,

по возможности, должно быть устранено. Посягательство же со стороны государства на право собственности, иначе как в случае нужды и за справедливое вознаграждение, всегда есть насилие и неправда. А так как идеалом человеческого общежития может быть только расширение, а не подавление свободы, то в бу

дущем мы можем ожидать не стеснения, а напротив, утверждения права собственности, как и вообще всех личных прав. Из свободы, как источника права, вытекает безусловная правильность теории договора, как выражения свободы, как соглашения воль контрагентов. Как собственность есть явление свободы в отнош

ении к физическому миру, так договор есть явление свободы в отношении к другим людям. Социалисты и здесь обнаруживают путаницу понятий, говоря, что во многих случаях свобода при договорах бывает мнимая, и утверждая, что обязательная сила договоров определяется не формой их, а содержанием. Это значил

о бы вступить в область чистого произвола, допустить вмешательство власти во все частные отношения, сделать ее опекуном всех и каждого. Столь же непреложна неприкосновенность наследственного права. Государство не имеет ни малейшего права на частное имущество, а потому обращение этого имущества на об

щественные нужды, когда есть наследники по завещанию, или в виде кровных родственников, есть не что иное, как узаконенное грабительство. В праве собственности заключается право дарить, а с последним неразрывно связано и право передавать имущество по наследству; без этого права собственность превраща

ется в простое пользование. Как разумное существо, человек думает не об одном настоящем, но ставит себе цели и для будущего, иногда далеко за пределы своей жизни. Все человеческое развитие основано на том, что вновь нарождающееся поколение даром получает наследие своих отцов. - Непоколебимыми должны

быть, наконец, приобретенные права: если я приобрел известное право тем путем, который указывал мне сам закон, то закон обязан охранять это право; если, при изменившихся условиях, он признает нужным отменить этого рода права, то он обязан дать мне справедливое вознаграждение; иначе закон превращает

ся в ловушку, подставленную гражданам законодателем. Понятие о приобретенном праве, неприложимое к публичному праву, составляет коренное начало частного права, самый крепкий оплот личной свободы; понятно поэтому, что против приобретенного права ополчаются те, кто стремится принести лицо в жертву общ

еству. С понятием о приобретенном праве тесно связано общее юридическое положение, что закон обратного действия не имеет. Социалисты требуют равенства; но если формальное равенство, или равенство перед законом, составляет требование свободы, то материальное равенство, или равенство состояний, против

оречит свободе. Как свободное существо, всякий человек, одинаково с другими, является независимым источником деятельности; но так как материальные и умственные силы и способности людей, их наклонности, их положения, наконец, те условия, среди которых они действуют, не равны, то и результаты их деяте

льности не могут быть одинаковы. Свобода необходимо ведет к неравенству состояний. Уничтожить неравенство можно только подавив свободу, из которой оно истекает, искоренив в человеке самостоятельный центр жизни и деятельности и превратив его в орудие общественной власти, которая, налагая на всех общу

ю мерку, может, конечно, установить общее равенство, но равенство не свободы, а рабства. Не право на пользование жизненными благами, а право на свободную деятельность для приобретения этих благ принадлежит человеку; действительное же осуществление этого права, будучи предоставлено свободе, столь же

разнообразно, как самые свойства, наклонности, чувства, мысли и положения людей. В этом присущем самой природе человека неравенстве выражается общий закон мироздания: природа повсюду установила неравенство сил, свойств и положений, ибо только этим путем проявляется все бесконечное разнообразие жизни

(принцип индивидуальности). Задача права - не уничтожить разнообразие, но сдерживать его в должных границах, мешая естественному неравенству перейти в неравенство юридическое, мешая свободе одного посягать на свободу других. Конечно, люди могут нуждаться в помощи, но этому требованию удовлетворяет

уже не право, а иное начало - любовь, нравственность. Закон любви есть закон свободы; юридическая любовь есть нелепость, и нелепость безнравственная, ибо она извращает нравственный закон, делая его источником насилия и принуждения. Из этого ничего не может произойти, кроме самых безобразных явлений;

здесь кроется источник всех гонений на совесть; здесь коренятся и те превратные учения, которые под видом всеобщего братства требуют полного подавления человеческой личности. Несомненно, что идеалом общежития является такая форма его, где царствует наибольшая степень свободы личности и где нравстве

нный закон господствует над всеми отношениями. Приблизиться к этому идеалу можно лишь последовательной работой многих поколений, причем необходимо всегда сообразоваться с местными и временными условиями, а главное - не забывать, что вести человечество к нравственному идеалу можно лишь путем свободы,

так как мысль об осуществлении царства Божия на земле действием внешней власти и путем принуждения представляет собой полное извращение нравственного закона. Это та мысль, которая зажигала костры инквизиции и заставляла истреблять тысячи людей во имя религии милосердия и любви.

Учение о человечес

ких союзах. Человек лишь в обществе может развивать все свои силы и способности; поэтому общество есть необходимое условие человеческой жизни. Тем не менее следует всегда помнить, что человек не принадлежит всецело тому или другому союзу; союзы могут быть разные и человек может входить в каждый из н

их различными сторонами своего существа. С некоторыми он связан самым своим рождением, в другие он вступает добровольно; но и от тех, к которым он принадлежит по рождению, он, в силу своей свободы, может отрешиться и переходить в другие. Этого права нельзя у него отнять без нарушения его человечески

х прав. Как человек, он стоит выше всяких частных союзов и в этом отношении выходит из пределов всякого данного общества: в сравнении с вечным назначением лица, общество есть нечто преходящее. Поэтому индивидуализм составляет основное начало всякого человеческого союза. Логическим переходом от лично

го права к общественному является семейство, эта первая ступень человеческого общежитии. Вторую составляют церковь и гражданское общество, наконец, в государстве идея человеческого общежития достигает высшего своего развития: этот верховный человеческий союз сводит к высшему единству все самостоятел

ьные элементы общежития. В особенности важным представляется вопрос о гражданском обществе, как о совокупности частных отношений - экономических, умственных и нравственных - между лицами. Ни по объему, ни по содержанию оно не совпадает с государством. Общество, подчиняющееся известной государственно

й власти, связывается с другими такими же обществами многообразными связями (экономическими, духовными, религиозными), установляющимися помимо государства. Политические сношения касаются совокупных интересов, общественные же сношения несравненно шире и многообразнее. Государство управляет совокупным

и интересами народа, но вся область личной деятельности человека, материальной и духовной, в науке, в искусстве, в промышленности, лежит вне его; государство может иметь на нее большее или меньшее, но во всяком случае косвенное влияние. Самый источник деятельности, производящая сила, цели и побужден

ия ее заключаются в лице человека; из взаимодействия свободных единичных сил образуется то, что называется обществом. - Общество не есть организм: подчиняясь государству, как единому целому, оно не перестает быть сплетением частных интересов и зависимостей, не представляющих никакого организованного

единства. К государству, а не к обществу приложимо понятие о целом, владычествующем над частями; в исследовании общества надобно исходить от лица. Смешение этих двух сфер было причиной самых крупных ошибок в истории философии права. - Отличаясь от государства, общество тем не менее находится с посл

едним в самой тесной связи: государство все свои силы и средства черпает из общества. Сознание этой зависимости государства от общества составляет отличительную черту новейшей политической науки; опыт показал, что государственный быт тогда только имеет прочные основы, когда он покоится на господству

ющих в обществе убеждениях и потребностях. Общество несравненно устойчивее государства: частный быт, охватывая человека всецело, определяет все его привычки, нравы, понятия, образ действий. Поколебать все это гораздо труднее, нежели изменить политический порядок, который, образуя вершину общественно

го здания, может быть перестроен без потрясения оснований. С другой стороны, независимость общества от государства есть не подлежащий сомнению факт. Если социалисты и социологи, смешивая различные понятия, хотят в экономической области превратить общественные силы в чистые органы государства, то ник

то еще не пытался сделать то же самое в области духовной; никому не приходило в голову утверждать, что наука, искусство, религия суть функции государственной власти и должны вырабатываться повелениями сверху. Если же человек в области духовной является самобытным и самоопределяющимся источником жизн

и и деятельности, то таким он необходимо должен быть и в области экономической, которая представляет отношение духовных сил к окружающей природе, и, в сущности, самостоятельного значения не имеет. Экономическая область есть только материальная основа, на которой строится общежитие, есть средство, а

не цель; экономические воззрения, господствующие в обществе, находятся в зависимости от действующих в нем духовных сил, а не наоборот. Эти духовные силы, а не материальные потребности, и составляют главное содержание истории, источник жизни человечества, отличие человеческих обществ от обществ живот

ных. Исследование общества в его составных элементах и влияния его на государство составляет предмет науки об обществе или социологии. То, что под этим термином разумеют многие современные социологи, не есть наука, а лишь, в лучшем случае, попытка создать науку, причем сплошь и рядом начала из одной

области переносятся в другую, где господствуют совершенно иные условия. Так, например, приложение к человеческим обществам начала борьбы за существование есть не что иное, как перенесение гипотезы из области биологии в такую среду, где господствуют совершенно иные элементы и стремления. Что борьба

составляет одно из обычных явлений общественной жизни, это очевидный факт, равно как и то, что человеческое развитие происходит путем борьбы; но задача человеческих обществ состоит именно в том, чтобы умерить эту борьбу и привести враждующие силы к соглашению; государство и установлено затем, чтобы

люди не истребляли друг друга в борьбе за существование. - Исследование воздействия государства на общество составляет предмет науки политики. Для плодотворного исследования этого воздействия необходимо прежде всего изучить существо государства и отличие его от общества; этим занимается наука госуда

рственного права.

Государство есть союз свободного народа, связанного законом в одно юридическое целое и управляемого верховной властью для общего блага. Таким образом основными элементами государства являются: 1) власть, 2) закон, 3) свобода и 4) общая цель. Цель государства, его идея есть гармон

ическое сочетание всех элементов общежития и руководство общими интересами для достижения общего блага. Существуют два крайних мнения о границах деятельности государства: одно находит, что государство должно охранять безопасность и право, а все остальное предоставить свободной деятельности граждан;

другое всю частную деятельность всецело подчиняет государству, утверждая, что единственно от усмотрения государственной власти зависит предоставление гражданам большего или меньшего простора в преследовании их частных целей. Последняя односторонность, ныне господствующая, несравненно хуже и опаснее

первой: всеохватывающая регламентация частной деятельности ведет к полному подавлению свободы, то есть подрывает в самом корне источник общественного преуспевания. Но первая теория также не может быть принята: государство не может ограничиваться лишь охранением безопасности; оно само есть направляющ

ая сила, ведущая граждан к общему благу (блестящими примерами благотворного воздействия государства служат реформы Петра Великого и Александра Второго). Оно должно не только оказывать содействие всем живым силам общества, но и само непосредственно взять в свое ведение те учреждения, которые имеют

всеобщий характер. Гарантия в том, что государство не переступит пределов своей деятельности, не станет вторгаться в область частных отношений, не будет посягать на свободу личности, может заключаться в самой организации государственного союза. В этом отношении бесспорной является истина, что полное

ограждение личных прав возможно единственно через то, что граждане сами становятся участниками власти (свобода политическая). Без политической свободы личная свобода лишена гарантии. Где нет свободы в союзе господствующем, там свобода в подчиненных союзах подвергается всем злоупотреблениям произвол

а. Эти две области - частная и государственная - находятся в постоянном, живом взаимодействии, и потому должны управляться одними началами. Политическая свобода служит не только гарантией, но и восполнением свободы личной: в ней человек находит высшее употребление своих сил и способностей; поэтому п

олитическая свобода составляет неотъемлемую принадлежность всякого общества, стоящего на сколько-нибудь высокой степени развития. Только она наилучшим образом обеспечивает личность гражданина, свободу его совести, право его принадлежать или не принадлежать к какой угодно религии, выражать свободно с

вои мнения, переменять место жительства и подданство и т.п. Весь вопрос заключается в том, как организовать политическую свободу? Как и всякая другая, она имеет оборотную сторону: с свободой добра неразрывно связана свобода зла. От состояния общества зависит, насколько оно способно пользоваться поли

тической свободой. Бывают периоды в исторической жизни, когда на первый план должен выступить элемент власти, чтобы спасти государство от разложения. Во всяком случае преобладание того или иного элемента составляет временное явление, вызываемое преходящими условиями. Идеалом всегда остается гармонич

еское единство всех элементов и политическая свобода. Образ правления, наиболее соответствующий этому идеалу, есть конституционная монархия: она имеет все выгоды политической свободы, но устраняет многие из ее недостатков. И если бы выбор образа правления зависел от идеального совершенства, а не от

жизненных условий и состояния общества, то нет сомнения, что конституционная монархия заслуживала бы предпочтения перед другими. Перед республикой она имеет то громадное преимущество, что здесь не владычествует масса, устраняется деспотизм большинства. Идее государства не соответствует предоставлени

е верховной власти большинству, т.е. наименее образованной части общества: этим совершенно устраняется начало способности, между тем как оно в организации власти должно иметь преобладающее значение. Быть представителем целого и управлять его действиями есть высшее общественное призвание, для исполне

ния которого требуется и высшая способность. С другой стороны, существование демократического элемента сдерживает поползновения аристократии к владычеству над народной массой и служит гарантией, что права и интересы этой массы не будут нарушены. Борьба партий в конституционной монархии не может дост

игнуть такого ожесточения и иметь такие гибельные последствия, как в республике, так как над всеми партиями стоит совершенно независимая от них, умеряющая и сдерживающая власть монарха, который сам непосредственно не вмешивается в борьбу партий, не управляет и поэтому не подвергается нападкам и осуж

дениям. Вследствие своего высокого положения и вследствие унаследованной привычки отожествлять свое личное благо с благом всей страны, монарх обладает наибольшими возможными для человека гарантиями беспристрастия и справедливости (президент республики есть избранник большинства, то есть все-таки изв

естной партии; он обладает властью не по собственному праву, временно, не имеет никаких наследственных традиций). Отсюда огромная важность и безусловная необходимость монархического элемента, который, таким образом, является четвертой властью наряду с законодательной (парламент), правительственной (

министры) и судебной. Если конституционный монарх, не довольствуясь своей ролью посредника и умерителя, захочет сам давать направление делам, вопреки желаниям и потребностям народа, выражаемым его представителями, тогда в государстве водворяются нескончаемые раздоры, иногда приводящие к революции. -

В абсолютной монархии очень твердо поставлено начало власти; опасность от раздоров и борьбы партий сводится к минимуму. В этом несомненное преимущество этой формы правления. Опасность ее - возможность вырождения в деспотию, с поставлением произвола на место свободы. Абсолютная монархия и деспотизм

должны рассматриваться не как различные образы правления, а как виды одного и того же образа. В одной господствует закон, в другой - произвол; в одной уважаются права граждан, в другой не уважаются. Учреждения, соответствующие деспотии: 1) личный характер всех властей; 2) отсутствие твердых гражданс

ких законов и действие власти по усмотрению; 3) безусловное подчинение подданных всякой власти. Напротив, учреждения, соответствующие законной монархии, суть: 1) постоянные законы, которыми она руководится; 2) правительственные коллегии, законодательные, административные и судебные, через которые де

йствует верховная власть; 3) независимые суды, ограждающие права подданных; 4) выборные власти, выражающие участие народа в управлении; 5) сословия (представляющие собой лишь историческую категорию и сменяющиеся общегражданским порядком); возможны и 6) совещательные собрания выборных от народа. Само

й важной и ничем незаменимой гарантией свободы и права является суд. С одной стороны, он охраняет законный порядок и служит таким образом самым крепким оплотом власти, с другой - представляет собой надежнейшую гарантию неприкосновенности прав каждого гражданина от произвола и нарушения, откуда бы он

и ни исходили - от других ли граждан или от самой власти. Существенное значение суда состоит в том, что он является высшим органом правды. Занимая положение третьего лица между спорящими сторонами, он взвешивает противоположные доводы и произносит приговор. Отсюда ясно, что первое и необходимое свой

ство судьи есть беспристрастие, а оно возможно только при полной независимости как от тяжущихся, так и от власти. Судья подчиняется единственно безличному закону и является первым его хранителем; но так как приложение закона к данному случаю всегда имеет индивидуальный характер, то приговор должен б

ыть делом личного внутреннего убеждения; никакая власть не имеет права предписать приговор, подобно тому, как предписываются действия административным органам. Действуя по внутреннему убеждению, судья не несет ответственности за свое решение, разве будет доказан злой умысел или явное нарушение закон

а по грубой небрежности; в этих случаях он сам подлежит суду. Всякое посягательство на независимость суда искажает его значение: он перестает быть органом правосудия и низводится на степень простого орудия власти. Первой и важнейшей гарантией независимого и беспристрастного суда является несменяемос

ть судей: это столп, на котором держится все здание судебных установлений; нет такого политического соображения, которое заставляло бы отступать от этого начала. Из всего сказанного о суде следует: 1) суд должен быть установлен законом, а не назначен специально для известного случая; 2) никто не мож

ет быть наказан иначе как по суду; 3) суд должен быть один для всех (не допускается привилегированная подсудность); 4) всякий гражданин должен найти в суде все возможные средства для защиты своих прав. Так называемая административная юстиция находится в противоречии с основным принципом суда; при су

ществовании ее законный порядок не может быть обеспечен. Все сказанное о суде одинаково применимо ко всякому образу правления. Иногда можно слышать мнение, что начало несменяемости судей несовместно с неограниченностью воли монарха. Тут смешение понятий: верховная власть проявляется в общих государс

твенных мерах, а не в частных судебных решениях, в которые монарх никогда не вмешивается. Начало несменяемости противоречит не самодержавию монарха, а самодержавию министра юстиции, ибо только по докладу министра монарх смещает судью. Устранением этой гарантии судьи всецело отдаются в руки министра

и независимость суда перестает существовать. Если в учреждении независимого суда можно видеть ограничение власти, то лишь такое, которое не касается ее существа и нравственно ее возвышает - а духовная связь между правительством и гражданами составляет самую надежную опору власти. Хотя, вообще, сильн

ая и твердая власть необходима, но она должна быть направлена на те цели, которые указываются общественным благом, должна руководиться просвещенным пониманием истинных потребностей народа; если она действует им наперекор, то возбуждает всеобщее неудовольствие, которое, накопляясь, может наконец проя

виться в опасных взрывах. В такую колею нередко впадают именно те правители, которые всего более дорожат началом власти; преувеличивая его значение, отвергая все остальное, они тем самым подрывают его основы. Избыток всякого одностороннего начала ведет к его отрицанию и тем самым к его падению. При

таком направлении исчезает то, что составляет главную внутреннюю силу власти - нравственный ее авторитет. Сильной может считаться только та власть, которая находит опору в обществе; это верно для всех образов правления. Поддержку власти могут дать только живые общественные силы, а для этого они долж

ны стоять на своих ногах и пользоваться подобающей им самостоятельностью; призвание общественных сил к участию в государственной деятельности служит только к укреплению власти. Нет более опасного заблуждения, как смешение силы власти с господством произвола: при таком порядке местные правители превр

ащаются в полновластных пашей, произволу которых отдается в жертву все население; даже последний полицейский служитель изъемлется из ведения суда и становится под защиту начальства, которое во имя власти всегда готово его поддержать, как бы он ни был виновен; наверху официальные заявления преданност

и заменяют неподдельные выражения чувств; независимые люди молчат, а глашатаями общества являются те, которые ищут милости у власти; ложь заступает место истины, раболепство и лицемерие становятся господствующими началами общественной жизни. Вообще голое право силы покоится на весьма шатких основани

ях и не в состоянии утвердить тот внутренний порядок и то материальное и духовное благосостояние, которое составляет высшую цель государства. Твердость законного порядка есть необходимая основа нормальной государственной жизни: уважение к закону, когда оно утверждается долгой практикой и входит в нр

авы, составляет самую надежную опору государственного строя. В России реформы Александра Второго составляют фундамент, на котором основана вся ее будущность; великие принципы свободы личности, независимого суда, участия общественных сил в управлении и суде, свобода науки, совести, слова и т. д. были

провозглашены при обстоятельствах беспримерных во всемирной истории и привели к реформам, делающим величайшую честь русскому народу. Общество, долго сдавленное и внезапно выпущенное на простор, потеряло, к несчастью, внутреннее равновесие; в происшедшем брожении всплыли наверх худшие элементы, поня

тия перепутались и в результате явился ряд самых ужасных преступлений, закончившийся убийством монарха, благодетеля всего народа. Следствием этого явилась реакция, и общество погрузилось в какую-то тупую апатию. Нет сомнения, однако, что это состояние временное. Преобразования Александра Второго сод

ержат в себе семена разумной свободы и правильного развития, которые рано или поздно принесут свои плоды; господство осадного положения не может быть вечно. Не беспрекословное повиновение, отжившее свой век и показавшее свою несостоятельность, а свободный союз правительственных и общественных сил на

почве взаимного доверия должен быть знаменем всякого образованного русского человека, любящего свое отечество; в этом заключается вся будущность России.

Некоторые отдельные вопросы политики. Из сказанного раньше видно, что руководящим принципом государственной политики должно быть стремление к до

стижению разумно понятого общего блага, посредством гармонического единения всех элементов общественной жизни и свободного развития всех присущих этим элементам сил. В области религии указанный принцип ведет к признанию первостепенной важности этого элемента для человеческой жизни, но вместе с тем к

признанию несовместимости всякого принуждения с наиболее интимной стороной духовной жизни. Вмешательство государства в область верований есть вопиющее насилие. Истинное зло для государства составляет не распространение сект, а их подавление. Распространение сект свидетельствует о подъеме религиозно

го чувства в народе. Оно является результатом высоконравственных стремлений; переходят в секты те люди, чья душа не находит удовлетворения в официальном формализме, а ищет живого духовного единения с Верховным Источником всякой жизни. Какими путями происходит это приближение души к Богу - это скрыто

от человеческих взоров и менее всего подлежит ведению государственной власти. Государство обязано не касаться этих святых отношений, в которых человек обретает высший подъем духа и в которых, поэтому, и оно само находит высшие нравственные силы. Посягательство на святыню совести понижает нравственн

ый уровень государства, которое делается орудием узкого фанатизма. Даже там, где религиозные секты носят враждебный государству характер, к ним следует относиться с величайшей осмотрительностью. С существом религии несогласно не только преследование сект, но и установление господствующей церкви, гос

подствующая церковь старается не допустить чужого соперничества, а через это она становится притеснительной; покоясь на своих привилегиях, она сама погружается в рутину и охотнее действует внешними средствами, чем нравственным влиянием; наконец, она подчиняется государству и таким образом теряет сво

ю независимость, становясь орудием для практических целей - а это низводит религию в низменную сферу, в которой она неспособна удовлетворять потребностям возвышенных душ. Что касается политики народностей, то здесь ничего не может быть опаснее стремления к насильственной ассимиляции подвластных наро

дностей с господствующей национальностью; только живое единение свободных сил на почве уважения ко всякой национальности может служить неиссякаемым источником государственной жизни. По отношению к покоренным народностям, обладающим историей и доказавшим свою жизненность целым рядом замечательных про

дуктов духовного творчества, всего менее можно ожидать благих результатов, если политика направлена на борьбу с этими народностями, а не на вполне благожелательное к ним отношение, уважающее их права и свободу. В частности еврейский вопрос показывает, до какого одичания могут доходить люди, и не тол

ько принадлежащие к темной массе (антисемитизм). Пример Польши чрезвычайно назидателен. Подобно Финляндии, она была соединена с Россией и имела свою особую конституцию, но в то время как Финляндия удержала свою политическую самостоятельность и особое устройство, Польша, не наученная горьким опытом п

рошлого, совершила такие безумные акты, как революции 1830 и 1863 годов, и окончательно потеряла свою независимость. Тем не менее политическая роль ее не кончена; народ, живший исторической жизнью, богато одаренный природой и одушевленный несокрушимой любовью к отечеству, не исчезнет с лица земли. П

окорившись внешней силе, польский народ сохранил свою духовную самостоятельность; с ним придется еще считаться. Человек, сочувствующий Польше и желающий ее возрождения, не может не сказать, однако, что оно возможно лишь в таком случае, если уроки истории послужат ей на пользу. Славянский вопрос в по

литическом отношении означает не создание единого, безмерного великого государства, а образование мелких, самоуправляющихся единиц, связанных в федерацию и стоящих под защитой и покровительством крупной державы, умеющей иметь дело с независимыми силами и не стремящейся к казарменным идеалам все ниве

лирующей централизации. Важнейшей задачей государственной политики является просвещение, тесно связанное со свободой мысли и слова. Правительство, которое хочет подавить просвещение, может временно удержать свое положение, но оно имеет против себя будущее: борьба с элементом, одаренным такой энергие

й и такой эластичностью - совершенно безумное предприятие, не имеющее ни малейшего шанса на успех. Нет более превратной политики как та, которая всякую самостоятельную мысль считает явлением революционным и осуждает независимость наравне с возмущением. Между тем именно к этому склонна власть, не зна

ющая границ своей воле; она привыкла видеть, что в юридической области все перед ней склоняется - а тут она встречает духовную силу, которая не поддается никаким внешним требованиям и следует только собственному убеждению. Но если умеренность составляет первое требование здравой политики, если самоо

граничение есть высшее нравственное свойство власти, то здесь эти требования выдвигаются с особенной настойчивостью, ибо здесь власть имеет дело с силой, которую никакими средствами нельзя удержать в повиновении. Управлять независимыми силами, без сомнения, гораздо труднее, нежели обращаться со слеп

ыми орудиями, но зато результат несравненно плодотворнее. Для университета необходима самая широкая свобода и автономия. Конечно, государство не может допустить, чтобы университетские кафедры делались центрами и орудием разрушительной пропаганды, но, во-первых, чисто теоретические изыскания никогда

не могут быть приравнены к такой пропаганде; во-вторых, профессор именно потому носит это название, что самостоятельно изучает науку и преподает результаты своей умственной работы; он вовсе не чиновник, исполняющий приказания начальства; в-третьих, здесь требуется самая тщательная осмотрительность и

всякое сомнение должно толковаться в пользу свободы; в-четвертых, лучшим контролем в этом отношении может быть сама университетская корпорация. Вообще, бюрократическое управление есть пагуба для истинного просвещения. Основным принципом политики законодательства является следующий: не в избытке зак

онодательной деятельности, а в установлении твердых начал, дающих широкий простор свободной деятельности граждан, состоит истинная польза государства; самыми благодетельными были те законы, которые разрешали узы, а не те, которые их скрепляли. Нет ничего вреднее, как частые перемены законов: это про

изводит шаткость всех общественных отношений; если даже выяснилась потребность перемены, нельзя приступать к ней иначе, как с большой осторожностью. Новый закон требует тем большего подготовления, чем шире и важнее интересы, которые он затрагивает; необходимо самое тщательное собирание материалов, с

татистических сведений, отзывов знакомых с делом лиц и тому подобное. Всего опаснее полагаться на чисто официальные сведения, добытые бюрократическим путем; необходимо слышать голос общества относительно проектируемого закона и считаться с этим голосом. Чисто бюрократическое законодательство не може

т приобрести доверие народа и ложится на него удручающим гнетом. Вопросом первостепенной важности является политика управления. Если законодательство дает лишь общие, основные, руководящие положения для государственной жизни, а суд охраняет эти положения, охраняет закон и свободу, то администрация е

сть деятельность, обращенная по преимуществу на осуществление государственных целей, на заведование совокупными интересами народа, то есть деятельность наиболее жизненная. Два элемента соединяются в организации государственного управления: государственный и общественный. Если бы государство было тол

ько явлением силы, то вся его задача ограничивалась бы хорошим подбором и устройством собственных орудий. Но так как оно представляет сложный организм, составленный из свободных лиц и разнообразных общественных групп, имеющих свою собственную силу и деятельность, то необходимо предоставить последним

известное участие в управлении, стараясь лишь связать их так, чтобы они в существенных вопросах подчинялись центральной власти и действовали согласно для общей пользы. Собственное орудие государства есть бюрократия или чиновничество. Это во всяком случае необходимая сила, оказавшая в истории немалы

е услуги. Вместе с тем, однако, сила эта заключает в себе огромную опасность. Бюрократия по существу своему есть элемент, оторванный от почвы; она представляет чистое орудие власти, без всякой связи с общественной жизнью. Чем меньше она обставлена общественными элементами, чем менее она принуждена с

ними считаться, тем ярче проявляется это отрешение от живой действительности. Провинции управляются людьми, которые совершенно им чужды, которые не знают ни местных условий, ни местных интересов, задача которых состоит не в удовлетворении общественных потребностей, а в том, чтобы воспользоваться по

дчиненным им материалом для правительственных целей. Между тем важнейшие цели государства всего менее этим достигаются. Правительство воображает, что, расширяя власть своих орудий, оно увеличивает свою силу; в действительности оно ее умаляет, ибо теряет настоящие свои корни и остается зданием, висящ

им в воздухе. При таких условиях в бюрократии развивается свой собственный интерес, состоящий в том, чтобы властвовать безгранично и нигде не встречать препятствий. Всякое свободное движение общественных сил заподазривается как революционное; самодеятельность общества по возможности подавляется; про

извол водворяется всюду. Но так как для проявления силы нужно иметь поддержку сверху, то все внимание устремляется на то, чтобы угодить начальству, от которого зависит вся судьба чиновников; с произволом к низу соединяется раболепство к верху. Этим извращается и высшее управление. Угодливость выража

ется не только в том, чтобы беспрекословно исполнять все, что приказано и даже предупреждать желания, но и в том, чтобы представлять положение вещей в виде, приятном для начальства. Действительное положение вещей бюрократические донесения представляют в совершенно превратном виде: стоящие наверху не

имеют ни малейшего понятия о том, что совершается внизу; они намеренно вводятся в обман и дают решения, противоречащие существу дела: официальная ложь становится господствующим явлением общественной жизни; в государственной жизни образуются два противоположных мира - бумажный и действительный, кото

рые не имеют между собой ничего общего, и на эту бумажную деятельность уходит значительнейшая часть внимания и сил бюрократии. Уменьшить зло, происходящее от бюрократии, можно поднятием умственного и нравственного уровня чиновников, обеспечением их материального и служебного положения, но главное -

широкой самодеятельностью общественных сил. Только в постоянном, живом соприкосновении с независимыми общественными силами она в состоянии выйти из своей рутинной инерции и наполнить свою формальную деятельность жизненным содержанием; только встречая повсюду живые преграды, она привыкает сдерживать

свой произвол и приобретает умение ладить со свободными людьми, не требуя от них безусловного подчинения, а оказывая им уважение и стараясь удовлетворить законные их нужды, что и составляет истинную цель управления. Против произвола бессилен контроль отдаленной центральной власти; его могут сдержива

ть только независимые общественные силы. Само собой разумеется, что эти общественные силы невозможно предоставить исключительно самим себе и сделать вполне независимыми от правительства: необходим правительственный контроль над ними, чтобы они не захватили в свои руки большинство в ущерб правам и ин

тересам меньшинства и чтобы местная деятельность не шла в разрез с общей политикой государства.

Международное общение. Государство есть верховный человеческий союз. Но государств на земле много и между ними постоянно происходят столкновения, которые, за отсутствием высшего судьи, разрешаются в кон

це концов войнами, то есть правом сильного. Всемирное государство есть утопия; над отдельными государствами не существует и не может существовать высшей власти; вот почему, хотя милитаризм есть страшное зло, хотя установление более или менее нормального строя в международных отношениях в высшей степ

ени желательно, хотя история дает постоянные примеры торжества грубой силы и вопиющих несправедливостей, совершаемых более сильными государствами, но мечта о прекращении войн есть несбыточное чаяние умов, витающих в облаках. Только осложнение взаимно переплетающихся интересов и развитие нравственног

о начала могут до некоторой степени служить сдержками праву силы в этой области.

Воззрения Чичерина не пользуются всеобщим признанием в современной науке. Вот наиболее серьезные из делаемых ему возражений. Замена знаменитой гегелевской триады четырьмя определениями приводит, помимо других неправил

ьностей, к тому, что вместо поступательного движения вперед получается круговое движение; "будущее не дает нам ничего существенного, чего бы не было в прошедшем" - а это находится в противоречии с признаваемой самим Чичериным необходимостью развития и прогресса. - Слишком резкое и страстное отношени

е Чичерина к социализму заставляет его видеть в этом течении человеческой мысли только одни темные стороны. Такое отношение находится в связи с экономическими воззрениями Чичерина, возбуждающими много сомнений среди современных экономистов. - Мнение Чичерина, что государство есть высшая и безусловно

Необходимая форма общежития, представляется необоснованным и не разделяется многими крупными учеными. Отмечать невольное стремление Чичерина оправдывать некоторые существующие непривлекательные стороны исторически сложившейся формы общежития. Теория Ч. о невмешательстве в дело поднятия благосостоян

ия рабочих масс приводит к слишком суровым, резким выводам; с его точки зрения все новейшее прогрессивное законодательство на этом пути должно быть признано злом. - Если Ч. совершенно ясно и точно установил один принцип ограничения свободы личности, а именно чужую свободу, то другой выставленный им

принцип - "требования общей пользы" - отличается неопределенностью и из него могут быть сделаны выводы прямо противоположные учению Ч. о свободе и самоцельности личности. Совершенно недоказанным и находящимся в полном противоречии с основами учения Чичерина о праве является положение, что в междунар

одных отношениях все в конце концов решается силой и что такой порядок не может быть изменен к лучшему. Такое же противоречие заключается в положении, что верховная власть может, в случаях крайней нужды, нарушать законы во имя принципа общего блага, то есть, по словам самого Чичерина, "начала изменч

ивого, подверженного колебаниям". Делаются возражения по поводу отдельных частных мыслей; например, указывают на произвольность заявления, будто аристократический элемент в государстве представляет собой начало законности; отмечают, что нельзя сводить участие народа в верховной власти к началу больш

ей способности, ибо логическое проведение этого начала приводит не к представительному правлению, а к правлению одних лишь знающих и способных (Платоновские мудрецы). - Если некоторые из этих возражений и заключают в себе истину, они нисколько не умаляют научного значения работ Чичерина. Этими работ

ами по справедливости может гордиться русская наука. Автор их - не узкий специалист, замкнувшийся в свою область, а ученый и мыслитель с колоссальной эрудицией, как специальной, так и общей. Художественный язык - простой, ясный, кристально-прозрачный (несомненный признак духовной силы), замечательно

е умение ставить вопросы, широкое их освещение, цельное и строго продуманное мировоззрение, дающее прочную основу всем частям работы и связывающее их в единое гармоническое целое, замечательная искренность, добросовестность и самостоятельность, масса глубоких мыслей - вот отличительные черты работ Ч

ичерина. Добросовестное их изучение необходимо даже для более выдающихся представителей противоположных теорий: Чичерин - такой противник, с возражениями которого надо очень серьезно считаться, не говоря уже о том богатстве содержания, какое заключают в себе такие его труды, как "Курс государственно

й науки". Последовательное проведение принципа свободы и самоцельности личности, как основ права, составляет громадную заслугу Чичерина и служит необходимым и в высшей степени важным противовесом многим современным теориям, преувеличивающим значение общественного начала в ущерб индивидуализму. Такую

же заслугу составляет и разработка вопроса о взаимном отношении общества и государства, а также о воздействии их друг на друга. Высокую ценность имеют наконец постоянные напоминания Чичерина о необходимости основательной философской подготовки для теоретиков права, о неизмеримой важности реформ Але

ксандра Второго, о необходимости свободы науки, совести и слова, о различии между правом и силой, о вреде бюрократического произвола, независимости суда, об участии общественного элемента в управлении. И.В. Михайловский.

Философские сочинения Чичерина разнообразны по содержанию; они обнаруживают м

ногостороннее образование автора и значительное философское дарование. Тем не менее влияние философии Чичерина на русскую мысль не так велико, как можно было бы предположить. В совершившемся повороте от позитивизма к метафизике, в котором видная роль принадлежит Л. Толстому и В. Соловьеву, влияние

Чичерина малозаметно, несмотря на то, что именно ему принадлежит обстоятельная критика позитивизма ("Положительная философия и единство науки", М., 1892). Это в значительной степени объясняется свойствами мышления Чичерина. Его ум отличается большой догматичностью; будучи последователем философии Г

егеля, Чичерин с точки зрения этой философской системы подступает ко всем вопросам. Несмотря на множество весьма дельных и справедливых замечаний, Чичерин, как критик, не отличается объективностью: он не сумел оценить тех хороших сторон, которые несомненно присущи позитивизму. И к философии Соловьев

а Чичерин отнесся с слишком большой строгостью ("Мистицизм в науке", М., 1880; "О началах этики", в "Вопросах философии и психологии", 1897). Именно этой догматичностью Чичерин, полагающий главную задачу не столько в исследовании вопросов (см. В. Соловьев "Собрание Сочинений", VII, стр. 630 и 631),

сколько в распределении и систематизации их, и объясняется малое влияние Чичерина на современную философскую мысль.

Ознакомиться с философскими воззрениями Чичерина можно главным образом по следующим сочинениям: "Наука и религия" (новое издание, М., 1901), "Основания логики и метафизики" (М., 1894

) и "Философия права". Логика, по мнению Чичерина, есть "первая и основная наука, дающая закон всем остальным". Логика Чичерина есть логика Гегеля, с некоторыми изменениями. Чичерин, как и Гегель, верит в тождество законов разума и законов внешнего мира ("Логика", 218). Как скоро познающий разум пон

имается, как деятельное начало, он необходимо должен иметь и присущие ему законы, управляющие его действиями, независимо от получаемого извне содержания. Эти законы и составляют область умозрения ("Положительная философия", 29). Категории суть способы действия разума; они образуют цельную систему, и

сследование одного определения последовательно ведет ко всем остальным, пока не завершится вся система ("Логика", 218). Эта система, будучи выражением чисто логических законов, есть вместе с тем единственный доступный разуму способ понимания вещей, а потому необходимо признается им системою объектив

ных определений самих вещей. Таким образом разуму приписывается роль не только познающего начала, но, в известном смысле, и творческого. Однако в этом отношении Чичерин несколько отступает от Гегеля. "Мы не скажем вместе с Гегелем, - говорит Чичерин, - что мысль лежит в основании бытия, ибо мысль, к

ак мысль, производит не вещи, а только образы вещей; но мы скажем, что в определениях нашего разума, в логической форме, выражается то единство, которое лежит в основании явлений. Законы их тождественны, хотя формы различны". Во всяком случае Чичерин, как и Гегель, смотрит на разум как на верховный

принцип мышления и бытия. Наконец, Чичерин, подобно Гегелю, уверен, что процессу выведения категорий вполне соответствует историческое развитие философии. "Чисто логическое и историческое развитие метафизики совпадают" ("Логика", 333). В области философии права Чичерин точно так же вполне отчетливо

высказывается за принципы Гегеля. "Если мы хотим выйти в светлую область мысли и знания, если мы хотим восстановить порванное предание, то мы должны примкнуть именно к Гегелю, который представляет последнее слово идеалистической философии" ("Философия права", 24). В подробностях Чичерин отступает от

своего учителя. "Поглощение логики метафизикой привело Гегеля к неправильным построениям в частностях. Вся формальная логика включена в область понятия, а некоторые из основных категорий сущего вместо первой ступени отнесены ко второй. К еще большим неправильностям привело неточное приложение закон

а логического развития, в котором часто недостает четвертое определение; вместо полного развития перекрещивающихся противоположностей Гегель обыкновенно первой ступенью полагает одну из противоположностей, а второй - другую, маскируя неверность постановки чисто искусственным сцеплением понятий" ("Ло

гика", 220). Диалектика Гегеля состоит в развитии понятий по трем моментам - тезиса, антитезиса и синтезиса. Чичерин утверждает, что диалектический процесс, неверно понятый Гегелем, происходит по четырем моментам. Антитезис, по Чичерину, разлагается на два момента, в силу следующих соображений: нача

ло деятельности разума вытекает из самого понятия о способах действия его. Действия разума двояки: соединение и разъединение. Всякая логическая операция состоит или в том, или в другом, а чаще всего заключает в себе оба вместе; поэтому определения единства и множества суть основные начала разума при

познании какого бы то ни было предмета. Эти два противоположные определения, в свою очередь, связываются двумя противоположными путями: посредством соединения и посредством разделения. Первое дает конкретное сочетание единого и многого, второе - их отношение. Эти четыре начала, которые, очевидно, н

е что иное, как необходимые способы разума, в качестве силы, разлагающей и слагающей всякое содержание, представляют, таким образом, две перекрещивающиеся противоположности. Они образуют общую логическую схему для познания всякого предмета, а тем более для познания логических операций. Когда анализ

дал нам эти четыре начала, мы можем быть уверены, что мы получим полноту логических элементов сознания, а вместе и необходимые их отношения. Итак, схема развития понятий следующая: ЕДИНСТВО / ОТНОШЕНИЕ - СОЧЕТАНИЕ / МНОЖЕСТВО.

Этим коренным различием в понимании диалектического развития понятий у

Чичерина и Гегеля объясняются и все остальные различия в расположении материала (например, в учении о праве). Вопрос о том, внес ли Чичерин в диалектику исправление или же он исказил понимание диалектики, в сущности есть вопрос второстепенный. Коркунов утверждает ("История философии права", 246), чт

о такое изменение приводит "к совершенному отрицанию идеи поступательного развития и заменяет ее безысходным диалектическим вращением, отождествляющим конец с началом". Это возражение вряд ли справедливо, ибо неясно, почему развитие понятий должно совершаться везде при определенном количестве момент

ов (3 или 4). Танцор может пройти зало вальсом в два, в три или в большее количество па; от этого изменится характер танца, но результат может и не измениться. Существенным вопросом представляется достоинство диалектического метода, а не тот или иной его вид. Прежде чем решать вопрос о том, какому в

иду отдать предпочтение, нужно отдать себе отчет в пригодности диалектики, как способа нахождения истины. Главное возражение, сделанное в этом отношении еще Тренделенбургом, Чичерин старается ослабить, но оно остается в силе. Диалектика понятий не создает содержания их, а эмпирически найденное содер

жание вкладывается в рамки диалектики; диалектика не есть путь нахождения, а только средство расположения материала. Ежели Чичерин уверяет, что понятие движения, например, не заимствовано из опыта, а получено умозрительным путем, то вряд ли Чичерин прав. "Понятие о движении, как процессе, неотъемлем

о принадлежит разуму, который сам есть живой процесс; поэтому время есть всегда присущая ему форма" ("Положительная философия", 60). Вряд ли возможно отождествлять смену состояний души с понятием движения. В разуме нет ничего, что соответствовало бы действительному движению. "Представление движения,

несомненно, дается нам ежедневным опытом; но вместе с тем оно составляет необходимую принадлежность нашего умозрительного представления пространства. Пространство заключает в себе два противоположных определения: безграничное и границу; а так как граница есть начало изменения, то с тем вместе даетс

я понятие движения" (там же). Изменение, которое мысль должна произвести над понятиями безграничного и границы для образования понятия пространства, ничего общего не имеет с реальным движением. То же самое следует сказать относительно большинства понятий, которые Чичерин считает полученными исключит

ельно умозрительным путем, тогда как в большинстве случаев они представляют обработку, более или менее глубокую, полученную из опыта. Ежели такими образом диалектический метод вообще не имеет значения пути исследования, а представляет лишь способ расположения материала, имеющий большое психологическ

Либерализм Б. Н. Чичерина (1828-1904), правоведа и политолога, имел четко выраженные консервативные черты. В принципе, он находился в одном шагу от консерватизма. Если бы российский либерализм пошел по пути Чичерина, то он не стал бы в противоречие с русской цивилизацией

Б. Н. Чичерин является первым отечественным ученым, разработавшим основные начала политологии, т.е. политики как науки. Третью часть своего «Курса государственной науки» он назвал «Политика» и посвятил ее проблемам не только этот объемный том, но и большое количество экскурсов в других работах. К примеру, уже во вступительной лекции по государственному праву, он предупреждал слушателей: «Теория политики, основанная на всестороннем изучении философии, права и истории народов, составляет лучшее руководство для практики». Приступая к изучению политики как науки, Б. Н. Чичерин определяет ее как «науку о способах достижения государственных целей». Правильное понимание и изучение этих целей и есть основание здравой политики. А поскольку управление государством всегда руководствуются политикой, каждый политический деятель, преследуя политические цели, сам отыскивает необходимые средства для их достижения. «В этом смысле политика есть не наука, а практическое искусство, существовавшее задолго до появления какой бы то ни было государственной политики. Здесь практика не только предшествует теории, но и указывает ей путь». Таким образом, политика как теория (наука) и практика (деятельность) взаимосвязаны. Исходя из этого, русский ученый предъявляет высокие требования к политическим деятелям, являющиеся неизменно актуальными. Он пишет: «Политический деятель должен иметь ясное понятие о состоянии и потребностях общества!: он должен ясно сознавать и самые цели, которые можно иметь ввиду при существующих условиях, определить, что но практике не исполнимо и что должно быть отложено: наконец он должен иметь понятие и об общем ходе истории, о том, к чему естественным движением жизни влекутся народы и государства, что следует поддерживать и с чем надобно проститься: иначе он рискует дать политической жизни ложное направление, потратить силы и средства государства на то, что обречено на погибель, и тем самым подорвать собственное его существование».

Конечно, это задачи весьма сложные, и чем сложнее государственная жизнь, тем выше требования предъявляются политику. История, утверждает Чичерин, демонтирует чаще всего ошибки правителей, чем их успели, что и доказывает, сколь высоки требования к ним, и сколь редки удачные сочетания качеств теоретика и практика у государственных деятелей.

Самого Чичерина, как ученого-политолога, интересует политика как наука, изучающая явления государственной жизни в связи с условиями места и времени, в которых они совершаются и с общим ходом истории «для того, чтобы служить мерилом явлений политической жизни народов, политика должна быть возведена на степень науки. А для этого необходимы научные основания и научная метода». А позже добавляет, что необходимо также и обязательное политическое образование для политических деятелей и народных масс.

Определяя методы политологии, Чичерин утверждает, что они прежде всего отличаются от методов естественных наук: если в природном мире действуют законы механической необходимости, то политика оперирует свободными человеческими действиями. Поэтому политика, как наука должна опираться на общие законы движения человеческой жизни и истории. Она наука, опирающаяся на эмпирические данные, или, как пишет ученый, «наука относительного. Она исходит от явлений, а явления суть нечто разнообразное и изменчивое». Поэтому важнейшее методологическое требование, по его мнению, – это всесторонность изучаемых политических явлений. А также и обязательно целостный подход, чтобы свести разнообразное и изменчивое к общим началам выражающим глубинные основания политики.

«Опираясь на явления, политика, естественно, должна следовать опытной методе, которая есть научный способ изучения явлений». Будучи наукой опытной, она, вместе с тем, отличается от наук естественных. «Здесь человек становиться предметом изучения во всех во всех сторонах своего естества, не только как физическое, но и как метафизическое существо. Здесь можно видеть, к чему он стремится и чего он достигает. Здесь раскрываются и все стороны государственной жизни, те цели, которые ставит себе государство, и те средства, которые оно употребляет, великие деяния и крупные ошибки. Поэтому, для политики история составляет самое первое и необходимое основание». Как и исторический метод, играющий в политологии важную роль. В политологии должно быть единство исторического и логического (теоретического, философского). Философские начала для политики также нужны, как и исторические реалии. Как пишет Чичерин, политика «обязана исследовать действие этих начал на практике, показать условия и способы их осуществления, выгодные и невыгодные последствия, проистекающие из них для общественной жизни».

Помимо философии есть еще два начала, которые чрезвычайно важны для политики – право и нравственность.

Как философ, политолог и юрист Б. Н. Чичерин проблемы права исследовал в разных аспектах, понимал право как свободу определяемую общим законом. Свобода и право связаны диалектически. «Свобода, определенная законом, есть право в субъективном смысле; закон, определяющий свободу, есть право в объектном смысле... физическое лицо создается не законом, а самою природою, из природы человека, как разумного существа, вытекают известные требования, которые он предъявляет к другим. Всякое посягательство на его свободу и на то, что приобретено свободою его деятельностью, есть нарушение прирожденного его права. Юридическое лицо, напротив, создается не природою, а законом. Прирожденных прав у него нет, а есть только установленные законом права и обязанности. Потому, все, что он может требовать, оно, требует единственно во имя закона». Таковы основные постулаты правопорядка.

Для политики важным моментом является то, что с одной стороны деятельность государства определяется правом и не должна выходить за его пределы, а с другой само право является средством для достижения цели государства – общего блага. Государство благоденствует, когда эти две стороны диалектически равновесны. Но это бывает нечасто, поскольку право устанавливает постоянный порядок жизни, а польза – начало изменчивое, разнообразное. Поэтому право не успевает за вечным движением жизни, которая порой представляет требования, расходящиеся с правом. Поэтому к нарушению права прибегает и государство и его граждане. Из этой коллизии выход один: соблюдение закона. Поэтому цель политики – уважение к закону, все большее водворение правды в общественных отношениях соображаясь с условиями жизни.

В отличие от права нравственность не имеет принудительного характера. «Источник ее лежит во внутренней свободе». Поэтому нравственно то, что совершается по собственному внутреннему побуждению, а не из страха наказания. Нельзя заставить любить, совершать самопожертвование и т.п. Принуждение к нравственности есть безнравственность. «Как свободное существо, человек волен исполнять писанный в сердцах закон или от него уклоняться; за это он ответствует не перед человеком, а только перед Богом, непогрешимым судьей всякого нравственного поступка и всякого решения,» – утверждает Б. Н. Чичерин. поэтому государство, как принудительный союз, не должно вторгаться в области чисто нравственных отношений. В этом оно не должно помогать церкви, выступающей посредницей между Богом и человеком.

Нравственная сторона политики государства в другом. Его цель – общее благо – цель нравственная, поскольку нравственность заключается в деятельности в пользу других, следовательно, на общую пользу. На этом пути у государства очень много подводных камней. В политике для достижения цели порой приходиться прибегать к несогласным со строгой нравственностью средствам, и поэтому не всякое ее действие может быть оправдано. К примеру, не всякий государственный или народный интерес имеет право на существование. Народу может быть выгодно притеснять другой народ, «но перед нравственным судом интересы притеснителей стоят на одной доске с интересами воров и разбойников». То же относится и к безнравственным средствам, хотя они применяются к возвышенным целям.

Итак, нравственность не есть начало относительное, как политика: «Это – абсолютный закон, обязательный для совести всего и везде. Человек не может от него отказаться, не отрекаясь от высшего своего достоинства, как разумно-нравственного существа. Опознание этого закона может быть мало развито; оно может более или менее затмеваться: но это не мешает ему быть безусловным мерилом человеческих действий... политическое суждение и нравственное далеко не всегда совпадают. Политика оправдывает успех она стоит на стороне победителей; нравственный же суд историка чаще склоняется на сторону побежденных».

Не только для политики практической, но и для политики как науки нравственность – предмет ее забот. В этом случае она не обязана быть просто проповедницей нравственности. «Но исследуя политические отношения, как они проявляются в действительности, она обязана указать на все то неизмеримое зло, которое проистекает из безнравственного отношения к общественному делу... Наука должна выяснить, что государственная сила сама по себе не есть цель, а лишь средство для упрочения внутреннего благосостояния и разумной гражданственности, которой успехи измеряются развитием нравственных требований». Другими словами политика как наука, исследуя все политические формы в их практическом бытовании, должна раскрыть их выгоды и недостатки, те необходимые условия свободы, которые государство должно ей обеспечивать, и ту грань, за которой свобода переходит в своеволие. Наконец политика как наука, обнимая все стороны государственной и общественной жизни, должна быть примером обращения к высшим, общечеловеческим идеалами.

Политика разделяется на внешнюю и внутреннюю. В последней, важное место занимает политика государственного устройства, законодательства, управления и наконец, партий. Политика же партий представляет особый интерес, поскольку Б. Н. Чичерин явился одним из первых значительных российских теоретиков партийного строительства, разработав его достаточно подробно уже в книге «О народном представительстве» (1866), а затем и в трех главах шестой книги «Курса государственной науки».

В силу различия в общественном мнении, проистекающем из разных точек зрения, умственных способностей, положения, интересов, образования, люди объединяются в некоторые разряды лиц, общими взглядами и понятиями, которые в приложении к государственной жизни и политике становятся политическими направлениями. В случае, когда общество эти направления призывает к участию в государственных делах, они становятся партиями с определенной структурой, организацией, программой.

Таким образом, партии составляют, утверждает Чичерин, явление естественное и необходимое, где есть политическая жизнь. Наличие политических направлений и партий – это первый признак высокого развития общества.

Наравне с направлениями и партиями в обществе существует большая нейтральная его часть, которая, не имея четкой политической ориентации, может примыкать к различным направлениям и партиям. Это обстоятельство заставляет партии утверждаться от односторонности, реагируя на запросы жизни.

Роль партий в жизни общества велика. Деятельность партий позволяет широко обсуждать политические вопросы общественного развития, межпартийные разногласия и сотрудничество, противостоять государственной власти. Из партийных рядов на арену политической борьбы выдвигаются политические деятели государственного масштаба. Русский политолог, как важную, подчеркивает еще одну сторону деятельности партий: «Государственный смысл партий состоит в умении понимать истинную сторону в мнениях противников. При такой постановке вопроса, очевидно, все сводится к своевременности принимаемых мер. Это и есть основной вопрос политики». В том, по мысли Чичерина, смысл оппортунизма, который в своем позитивном содержании «имеет дело не с теоретическими принципами, а с изменяющимися потребностями и условиями практической жизни».

Поскольку общество развивается, в нем умирает старое, рождается новое и в нем, соответственно, диалектически существуют направления двоякого рода: охранительные и прогрессивные, каждое из которых необходимо и выполняет в государстве свои функции.

Симпатии Б.Н.Чичерина, как политического мыслителя, явно на стороне охранительных партий. Он пишет: «Охранительная партия стоит на страже существенных сторон человеческих обществ – власти, закона, религии, семейства, собственности. Эти вечные начала составляют для нее святыню, которую она оберегает от всякого легкомысленного на них посягательства». Охранительная партия признает свободу, поскольку без свободы нет независимых общественных сил, без которых в свою очередь нет прочного порядка в государстве. Но у нее особое отношение к свободе как созидающему началу: она стремиться связать ее с высшими требованиями власти и закона, т. е. «узаконить» или как пишет Чичерин, «ввести ее в надлежащую колею». Основная характеристика охранительной партии – ее ориентация на медленные, не терпящие резких скачков общественные изменения. «Даже при разложении известного общественного строя, – пишет Чичерин, – она дорожит всеми остатками прежнего порядка, которые сохраняют еще жизненную силу и могут принести пользу государству. Для нее освященные временем предания, дающие нравственную устойчивость обществу, имеют более значения, нежели стремления свободы к изысканию новых путей... К теоретическим построениям она относится безусловно враждебно». Несмотря на это охранительная партия, по мнению русского либерала, играет роль сдерживающего и направляющего момента общественного развития.

Социальной базой охранительных партий являются господствующие слои общества, стоящие у власти. Иногда они пытаются привлечь на свою сторону народные массы, используя их «низменные инстинкты». Но, как правило, каждая такая попытка не бывает долговечной. Охранители опираются также на церковь. Но церковь, утверждает Чичерин, отказывается от этого сотрудничества, что наносит реакционерам последний удар. Подобное утверждение не подтверждено анализом и доказательствами и не может быть принято как абсолютно верное, поскольку история знает немало примеров тесного сотрудничества церкви, опасавшейся разрушительных действий радикалов, с реакционными направлениями в русском обществе.

Есть еще одно неверное положение в чичеринском анализе реакционных партий. Он утверждает, что деятельность реакционных, охранительных партий – это реакция на деятельность левых, реакционных партий, разрушающих общественные устои. Таким образом, по Чичерину получается, что если бы не было революционеров, то не было бы и реакционеров.

Реакционерам противостоят либералы и радикалы. Для прогрессивной («либеральной») партии свобода значит выше порядка и предания. Она верит в прогресс, строит планы преобразований общества. «Но в своем одностороннем стремлении она способна более развязывать, нежели созидать. Ее начала преимущественно отрицательные... требования власти и порядка слишком часто находят в ней противодействие. Поэтому эта партия по преимуществу аппозиционная». И далее русский мыслитель весьма прозорливо замечает, что получив власть в свои руки такая партия «во имя теоретических начал» готова приняться за скоропалительные, необдуманные преобразования, неприложимые на практике и ведущие к разрушению. Жизнь приходится «преобразовывать» насильно. В результате свобода обращается в орудие притеснения, а либералы – в бюрократов.

Эволюционируя, эти партии в своих крайних основаниях превращаются соответственно в партию реакционеров и радикалов. Это партии – результат одностороннего развития общественных начал. Чичерин и эти партии подвергает политологическому анализу. Он убежден, что реакционные партии «отрицают новый порядок во имя высших начал, перед которыми должны преклоняться люди. Над изменяющимися событиями они воздвигают идею неизменного закона. Поэтому охранительные элементы общества находят в ней самую сильную поддержку против стремлений к разрушению». Несмотря на некоторые симпатии с охранительной, реакционной партии, русский мыслитель находит в ней существенные недостатки. Суммируя их, можно указать на следующие: 1) Реакционные партии понимают вечные идеи односторонне, нередко отождествляя их с уже отжившими; 2) Они отрицают свободу и прогресс, как уклонение от вечного идеала. Поэтому они иногда для подавления свободы применяют силу; 3) Они взывают к темным инстинктам масс и часто используют в своих интересах; 4) Они используют как союзницу церковь с ее закостенелыми догматами.

При отсутствии развитой политической жизни сплоченной со своей программой реакционной партии в России не образовалось, хотя отдельные группы реакционных деятелей действуют весьма активно. После убийства революционерами Александра II такая реакционная партия во главе с М.П.Катковым возникла, добившись от правительства некоторых мер направленных на усиление цензуры, ограничения университетских свобод, подавление польского восстания и т.п.

Радикальные партии есть выражение крайностей либерализма. «Если либералы, стремясь к улучшениям, нередко покидают практическую почву во имя теоретических начал, то для радикалов отвлеченная идея, доведенная до крайних последствий, составляет начало и конец всех их политических воззрений... радикализм не признает ни жизни, ни истории». Для него нет ничего вне принятого начала, которое он хочет провести во всей его логической последовательности. А так как этого нельзя сделать без коренного изменения всего существующего порядка, то радикальная партия естественно принимает революционный характер. Поэтому, отправляясь от свободы, он (радикализм) в конце концов становится отъявленным ее противником. Самый из всех деспотизмов тот, который устанавливается радикалами. Он водворяется во имя идеи, исключительной и нетерпимой; он взывает к слепым страстям народных масс, которые они могут дать ему поддержку в борьбе с существующим порядком; наконец, он совершенно неразборчив на средства оправдывая их благою целью, как часто бывает, когда люди прибегают к насилию во имя мысли. С другой стороны, эта беспредельная преданность односторонней идеи и готовность все принести ей в жертву дают радикальной партии такую энергию, которую никогда не обладают либералы». Эта большая выдержка из «Курса государственной науки» Чичерина дает, как нам кажется, четкую и верную характеристику радикализма и его партии, которая покоится на исторических примерах. А далее идет уникальный прогностический разбор утопического характера радикализма. Свои претензии на изменение общественных отношений радикалы могут осуществить только переворотом. И в этом смысле они – революционеры. Это, по Чичерину, важнейшее их отличие от либералов и их партий. Поэтому нельзя благодушно относиться к революционному движению, которое использует малейшие затруднения в общественном развитии, для своих выступлений. Хотя революционеры выступают либералам в числе, они более организованы, энергичны, готовы к страданиям. Даже маленькие группы революционеров представляют силу, с которой необходимо считаться. Еще большую силу они приобретают в периоды великих общественных потрясений, как это было во время Французской революции конца XVIII века.

Наибольшую опасность представляет радикализм соединенный с социалистической идеей. Чичерин при этом утверждает, что даже анархизм лучше социализма, «ибо фантастический идеал свободы лучше, нежели фантастический идеал полнейшего рабства». Это утверждение неверно, поскольку в основании анархизма заложен хаос в общественной жизни и отношениях, а народ, как правило, стремится к порядку и в этом случае готов поддержать даже диктатуру.

Социалисты, как указывалось выше, дисциплинированны и сплочены. «Организуясь в сплоченную партию, социализм становится общественной силой, которая тем опаснее, чем она увлекает за собой массы, не способные понять то, что им проповедуют, и обольщаемые приманками всевозможных благ. Социал – демократы составляют главную язву современных европейских обществ». Верно подметив подъем социалистического движения в Европе и России, Чичерин указывает, что его причина в социально – экономических изменениях общественного развития, в росте сознательности народных масс, которые справедливо требуют своей доли материальных и культурных благ. Они их заработали, заслуживают и их им надо дать, утверждает русский мыслитель. А дать эти блага может капитализация российской экономики. Социалисты же предлагают другой и неверный путь: экспроприировать богатых в пользу бедных. Для народных масс этот путь соблазнителен и легок (почему он и имеет у них успех), но он для них гибелен, поскольку в конечном итоге народные массы получают нищету.

Задолго до начала и практического строительства социализма в нашей стране русский мыслитель называет те его отрицательные стороны, которые проявились спустя десятилетия. Чичерин считает, что социализм как учение, присущее радикализму, противоречит и самому себе, и природе человека; желая облагодетельствовать человеческий род, он превращает человека в слепое орудие всеохватывающей машины. Всякое личное начало, энергия, инициатива в нем подавляются. «Во имя свободы происходит полнейшее отрицание свободы, во имя нравственности водворяется всеобщее принуждение, то есть полнейшая безнравственность; во имя обилия всех земных благ проповедуется порядок вещей, которые может иметь последствием только повальную нищету». Впечатляющий прогноз, с которым мы столкнулись в советское время. Нельзя не согласиться с выводами А. Велицкого, который пишет: «Исторический опыт нашего столетия показал дальновидность предостережений Чичерина. Совершенно очевидно, что наиболее опасным врагом человеческой свободы оказались (что, кстати, тоже предвидел Чичерин) секуляризованные, атеистические формы старой хилиастической мечты о земном рае. Наиболее грозной среди них была та форма коммунистического движения, которая пыталась осуществить свой идеал при помощи сплоченной, строго дисциплинированной организации, специально созданной для этой цели и принципиально оправдывающей неограниченное насилие».

Распространение социализма связано, по мнению Чичерина с невысоким уровнем политической мысли, низким образованием народных масс и неудовлетворительным уровнем их благосостояния. Против социалистов надо бороться не силой (хотя и этот путь Чичерин не отрицал), а устранением социальной и экономической почвы их существования, т. е. «постепенным распространением благосостояния в массах». Наука, политическая мысль, в свою очередь, должна показать несостоятельность социалистической идеи.наличие в обществе классов и партий неизбежно ведет к классовой борьбе. Либералу Чичерину хотелось бы, чтобы эта борьба была «регламентирована» рамками государственных предписаний. Одновременно он понимал, что рабочие жаждут изменений, которые правительство им дать не может. К пролетариату присоединяются необеспеченные слои интеллигенции («умственный пролетариат»). В результате образуется ударная сила революции. К тому же растет влияние рабочей партии, которая с введением всеобщего избирательного права и парламентаризма получает соответствующие уже легальные возможности политической борьбы. Как здравый политик и ученый Б. Н. Чичерин видел реальную опасность и перспективу классовых столкновений и возможности борьбы пролетариата.

Русский политолог обращает внимание на возможное влияние в обществе религиозных партий, когда в политическую борьбу за власть вовлекаются клерикалы, и националистических партий, использующих недовольство одних народов (чаще всего малых, угнетенных) по отношению к другим. Как либерал-консерватор Б. Н. Чичерин признает значение политической борьбы различных партий в обществе, но желал бы чтобы она проходила «в пределах умеренности, с уважением к противникам, с соблюдением нравственных требований». А поскольку современная жизнь характеризуется не примирением партий, а обострением борьбы между ними, необходимо какое-то сдерживающее начало, «возведенное над борьбою партий представляющее отечество в его постоянных основах и в его высшем единстве». Таким началом может быть, по мнению Б. Н. Чичерина, только монархическое начало. Но обязательно «эластичное», следующее изменяющимся потребностям жизни, понимающим ее нужды. В дальнейшем своем анализе форм правления и «политики государственного устройства» он попытается доказать необходимость для России конституционной монархии как лучшего образа государственной власти.

Борис Николаевич Чичерин родился 26 мая 1828 года в селе Караул Кирсановского уезда Тамбовской губернии в старинной дворянской семье. Род русских дворян Чичериных выводил свое происхождение от итальянца Афанасия Чичерин (Чичерини), который приехал в Московию из Италии в 1472 году в составе свиты Софьи Палеолог, племянницы последнего византийского властителя - императора Константина, выходившей замуж за великого князя Московского Ивана III*(1014).

По этому преданию, сын Афанасия Чичерин - Иван Афанасьевич - был первым в роду, кто стал именоваться Чичериным. На самом деле иностранное происхождение рода Чичериных являлось скорее всего мифом, созданным его представителями с целью добиться себе каких-либо благ от царя. Во всяком случае, фамилия "Чичерин" - вполне русская, а не иностранная фамилия. Слово "чичер", составляющее ее корень, приводится в "Толковом словаре живого великорусского языка" Владимира Даля как выражение тульского, орловского, тамбовского и рязанского говора, обозначающее "резкий, холодный осенний ветер с дождем, иногда и со снегом"*(1015).

Детство и отрочество Борис Чичерин провел в тамбовском имении Караул. Здесь он получил и первоначальное образование, изучая с помощью учителей иностранные языки, словесность, историю и другие предметы, входившие в программу гимназического обучения. Завершать же это образование ему пришлось в Тамбовской гимназии.

Отец будущего правоведа - Николай Васильевич Чичерин - родился в 1803 году. Как и большинство тогдашних молодых русских дворян, он состоял на военной службе. Но по каким-то причинам в возрасте 24 лет и в чине поручика вышел в отставку и поселился в Тамбовской губернии в своем родовом имении. Здесь он завел семью, женившись на дочери местного помещика Екатерине Борисовне Хвощинской, и занялся хозяйственными делами. Николай Васильевич оказался способным и удачливым торговцем. Посредством успешных торговых операций ему удалось значительно увеличить состояние, полученное от родителей. Семья Чичериных была многодетной: семеро сыновей и дочь, и всем своим домочадцам глава семейства сумел обеспечить достойную жизнь.

"Моя молодость протекла средь старого дворянского быта", - писал в своих мемуарах Б.Н. Чичерин. Усадьба, в которой проживала семья Чичериных, располагалась на холмистом берегу реки Вороны. Большой белый дом, в залах которого висели картины иностранных и русских художников: Веласкеса, Веронезе, Тропинина, Боровиковского, Васильева, Серова, Айвазовского, имелась богатая библиотека, насчитывавшая более четырех тысяч книг на русском и иностранных языках по искусству, истории, философии, дипломатии, праву, ухоженный парк, фруктовый сад, оранжереи, павильоны создавали комфортные условия для спокойной, размеренной жизни людей, проникнутых духовными интересами*(1016). Историк К.Н. Бестужев-Рюмин (1829-1897), окончивший юридический факультет в 1851 году, в течение двух с половиной лет после этого работал домашним учителем в семье Чичериных и соответственно проживал в имении Караул. Об отце Бориса Чичерина Константин Николаевич вспоминал: "Главную прелесть составлял хозяин. Ум Николая Васильевича был один из редких широких умов, которому все доступно и который всегда избегает крайностей"*(1017). Екатерина Борисовна Чичерина была под стать своему мужу. По воспоминаниям знавших ее людей*(1018), она являлась женщиной "достойной и замечательной по своему образованию".

В усадьбе Чичериных часто собирались для общения образованные, культурные люди из местных дворян. Здесь бывали, в частности, учившийся в Царскосельском лицее вместе с поэтом Пушкиным Тамбовский губернатор А.А. Корнилов, друг Пушкина и участник литературного кружка Н.М. Карамзина Н.И. Кривцов, братья Баратынские и др.

Вырастая в атмосфере культурной дворянской усадьбы, Борис Чичерин приобретал высокие духовные стремления. Благодаря добротному домашнему образованию он рано освоил иностранные языки: латынь, английский, немецкий, французский. Страсть к чтению книг захватила его с юности и не отпускала всю жизнь. Особый интерес он испытывал к произведениям по истории. "История Государства Российского Н.М. Карамзина была для него главной книгой.

В декабре 1844 года Борис Чичерин был привезен вместе с братом Василием*(1019) в Москву для подготовки к поступлению в Императорский Московский университет. Семь месяцев он обучался всеобщей истории у Т.Н. Грановского*(1020), слушал лекции С.П. Шевырева, учил с помощью приглашенных преподавателей географию, латинский язык, немецкую литературу, русский язык, латынь, древнегреческий язык, математику, физику, закон божий.

В августе 1845 года Борис Чичерин (как и его брат Василий) успешно сдал экзамены и поступил на юридический факультет Московского университета.

О том, что представлял собой данный факультет во второй половине 40-х годов XIX века, как преподавались здесь юридические науки и какими были профессора, Б.Н. Чичерин подробно описал в своих мемуарах*(1021). "Первый курс был составлен отлично, - вспоминал он. - Редкий читал юридическую энциклопедию, Кавелин - историю русского права, Грановский - всеобщую историю, Шевырев - словесность. Терновский читал богословие, которое в то время требовалось строго. Наконец, ко всему этому прибавлялся латинский язык, который преподавал лектор Фабрициус, хороший латинист, но не умевший заинтересовать студентов... От немецкого языка, который читался на том же курсе, мы были избавлены, потому что на экзамене получили по 5"*(1022).

Одним из важнейших предметов на первом курсе юридического факультета была юридическая энциклопедия. Преподававший ее экстраординарный профессор П.Г. Редкий (1808-1891) снискал среди студентов славу интересного лектора. Однако студенту Борису Чичерину Петр Григорьевич поначалу совсем не понравился. Придя на первую лекцию Редкина, он увидел полную аудиторию студентов, ожидавших появления профессора. Наконец тот появился и, усевшись на кафедре, громовым голосом воскликнул: "Зачем вы собрались здесь в таком множестве?" Оказалось, что это были первые слова лекции, в которой "в напыщенной форме говорилось, что студенты пришли в университет искать правды, которая есть начало права". Как вспоминал потом Чичерин, "масса была увлечена и неистово рукоплескала. Но я остался холоден; мне эта напыщенная форма не понравилась. Столь же мало я был удовлетворен и следующими лекциями. Я искал живого содержания, а мне давали формальное и пространное изложение общих требований науки"*(1023). Показав свои конспекты лекций Редкина своему отцу, Борис Чичерин с удивлением услышал, что тот ими вполне доволен и полагает, что для молодых умов "подобная умственная дисциплина весьма полезна". Поразмыслив над этими словами, Борис пришел к выводу, что отец был прав. И сам он после этого "чем более слушал профессора, тем более ценил достоинство его курса, несмотря на довольно существенные недостатки его преподавания"*(1024). Но бывают ли университетские преподаватели без недостатков какого-либо рода?

Годы спустя, когда П.Г. Редкий преподавал на юридическом факультете в Санкт-Петербурге, Борис Чичерин посетил его дома. "Когда я входил в его комнату, - вспоминал он об этом посещении, - мне казалось, что я дышу иной атмосферой, проникнутой духом давно прошедшего времени; я видел перед собою человека, жившего среди великого движения умов, заставшего в Берлине еще свежие предания Гегеля, слушавшего Ганса и Савиньи и сохранившего от того времени живой интерес к философским вопросам, а вместе и серьезное их понимание, понимание, совершенно заглохшее и затерявшееся у современников. С ним можно было поговорить, как встарь, и отдохнуть умом от пошлости новейших ученых. Я навек остался ему благодарным учеником. Ему я обязан первым своим философским развитием"*(1025).

В отличие от лекционного курса профессора Редкина лекции Константина Дмитриевича Кавелина (1818-1885) по истории русского права были напрочь лишены философской мысли. По словам Б.Н. Чичерина, "в основание своего курса Кавелин полагал изучение источников, не внося в них никакой предвзятой мысли. Он брал факты, как они представлялись его живому и впечатлительному уму, и излагал их в непрерывной последовательности, с свойственным ему ясностью и мастерством, не ограничиваясь общими очерками, а постоянно следя за памятниками, указывая на них и уча студентов ими пользоваться"*(1026).

Из профессоров, читавших лекции на первом курсе юридического факультета, Б.Н. Чичерин особо выделял Т.Н. Грановского. "Если Редкий мог дать толчок философскому мышлению, если у Кавелина можно было научиться основательному изучению истории русского права по памятникам старины, то широкое историческое понимание можно было получить только у Грановского", - вспоминал впоследствии Борис Николаевич. По его словам, "Грановский был идеалом профессора истории. Он не был архивным тружеником, кропотливым исследователем фактов, да это вовсе и не требовалось в России в тогдашнее время. В русской истории необходимо было прежде всего тщательное изучение памятников, ибо тут было совершенно невозделанное поле, и все приходилось перерабатывать вновь. Но для всеобщей истории нужно было совершенно иное: надобно было познакомить слушателей с смыслом исторических событий, с общим ходом человечества в его поступательном движении, с теми идеями, которые развиваются в истории"*(1027).

"Второй курс был составлен не хуже первого, - продолжал Борис Чичерин свой рассказ об учебе на юридическом факультете. - Редкий читал государственное право, Чивилев - политическую экономию и статистику, Грановский - историю Средних веков, Соловьев - русскую историю, Катков - логику, наконец, Крылов - историю римского права"*(1028).

Лекции профессора Н.И. Крылова считались в среде студентов юридического факультета Московского университета явлением необыкновенным. С.А. Муромцев, учившийся здесь с 1867 по 1871 год и заменивший Крылова по кафедре римского права в 1875 году, вспоминал в 1880 году о своем учителе: "Без малого сорок выпусков юристов, получивших свое образование в стенах Московского университета, слушало лекции Крылова. В среде бывших его слушателей насчитывается множество людей самых разнообразных профессий и положений, не всегда близких к юриспруденции; но в воспоминаниях и отзывах редкого о Крылове не послышится в той или другой степени восхищение, возбужденное необыкновенным талантом профессора"*(1029). Чичерин оказался редким исключением среди тех, кто слушал Н.И. Крылова. "Весь курс истории римского права был крайне поверхностен, чтобы не сказать более", - отозвался Борис Николаевич о его лекциях в своих воспоминаниях, заметив далее с нескрываемой неприязнью: "Нет сомнения, что он когда-то предмет свой слушал за границей и слегка изучал, но со временем многое забылось и перепуталось в его голове. По неряшеству и лени он не думал наводить справок и обновлять свои сведения. Знание заменялось виртуозностью; не заботясь о том, что действительно было, он рисовал эффектные картины, которыми и удовлетворялись неподготовленные слушатели"*(1030). Лекциям по институтам вещного и семейного римского права, которые профессор Крылов читал на третьем и четвертом курсе, студент Чичерин поставил более высокую оценку: "Сила Крылова заключалась, впрочем, не в историческом изложении, а в развитии догмы. Здесь несмотря на все его недостатки, проявлялись ум, талант и юридическое чутье. Если в сравнении с основательными и даровитыми профессорами второго курса преподавание его представлялось серьезно занимающимся студентам не более как блестящею мишурою, то на высших курсах он являлся во всем своем блеске, как гигант среди пигмеев"*(1031).

Описывая далее свои впечатления об учебе в Московском университете, Чичерин отметил: "Со вторым курсом кончилось собственно университетское преподавание, которое вполне заслуживало это название, и способно было руководить студентов в научных занятиях, развивая их ум, доставляя им богатый запас сведений, научая их основательному изучению предмета. Высшие курсы были посвящены специально юридическим наукам, но именно последние большею частью были представлены крайне слабо. Здесь господствовали Баршев, Пешков, Морошкин, к которым примыкал совершенно ничтожный курс церковного права, читанный тем же священником Терновским. Из всех их своею яркою даровитостью отличался Крылов, а своею основательностью только что вернувшийся из-за границы молодой адъюнкт Мюльгаузен, шурин Грановского, который на 4-м курсе читал финансовое право"*(1032).

В своих научных пристрастиях студент Чичерин определился еще во время учебы на первых двух курсах - он решил заняться историей русского права и государственным правом. Вместе с тем его привлекала к себе не только юриспруденция, но и такие науки, как история, философия, экономика. Об увлечении Бориса Чичерина гегелевской философией на юридическом факультете ходили легенды: студенты-сокурсники звали его за это увлечение "Гегелем".

По завершении в 1849 году университетского курса Борис Чичерин возвратился в отцовское имение - село Караул для подготовки к магистерскому экзамену. 8 и 14 декабря 1851 года, а также 19 января 1852 года он держал экзамен на степень магистра государственного права*(1033) и получил оценку "удовлетворительно"*(1034). После этого ему можно было непосредственно заняться подготовкой магистерской диссертации. "В марте 1852 года, - вспоминал впоследствии Борис Чичерин, - я отправился в деревню, взяв с собою Собрание Государственных Грамот и Договоров, Акты Археографической Экспедиции, Акты Исторические и Юридические. Полтора года я добросовестно их изучал, делал выписки, писал и к концу 1853 года представил в факультет готовую диссертацию: "Областные учреждения России в XVII-м веке"*(1035).

Реакция профессоров юридического факультета, решавших вопрос о допуске магистерской диссертации Чичерина к защите, была неожиданной для него. Декан факультета С.И. Баршев заявил соискателю, что древняя администрация России представлена в диссертации "в слишком непривлекательном виде, а теперь такое время, что цензура не пропускает даже ссылки на слова великого князя Владимира: "Руси есть веселие питии"*(1036). Профессор кафедры энциклопедии законоведения и российских государственных законов С.Н. Орнатский сказал Чичерину, что его диссертация есть не что иное, как пасквиль и ругательство на Древнюю Русь, и что он ее ни за что не пропустит. Услышав эти отзывы, Борис Николаевич попросил профессора Баршева допустить к защите ту часть диссертации, которая состоит сплошь из описания фактов и содержит минимум рассуждений. Он представил декану несколько переработанную и расширенную главу о губных старостах и целовальниках. Но через некоторое время Баршев объявил Чичерину, что и этот вариант диссертации факультет пропустить не может, поскольку в нем также высказываются мысли, которые ему не нравятся. "Передо мною, - писал Чичерин об этом случае в своих мемуарах, - без малейшего повода, запиралась дверь к ученому и литературному поприщу, и это делалось с таким пошлым равнодушием, с таким возмутительным пренебрежением к мысли, труду, знаниям и стремлениям молодого человека, что это одно уже может служить признаком того низкого уровня, на который пал некогда столь славный Московский университет. Всякий нравственный элемент исчез на юридическом факультете. Кроме пошлости, невежества и мелочных личных целей и отношений ничего в нем не осталось"*(1037).

По совету Грановского Чичерин отправился попытать счастья в Санкт-Петербург, надеясь на то, что его магистерскую диссертацию допустят к защите на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. Но и здесь он потерпел неудачу.

Вступление на императорский престол Александра II изменило духовную атмосферу в Московском университете, и на заседании, состоявшемся 2 июня 1856 года, Совет юридического факультета допустил диссертацию Б.Н. Чичерина к защите. В тексте протокола данного заседания была внесена следующая (весьма любопытная в свете того, что происходило с диссертацией Чичерина тремя годами ранее) запись: "Факультет, обращая внимание на ученое достоинство означенного печатного сочинения, единогласно признал его достойным той степени, на которую оно представлено. Ординарный профессор С.Н. Орнатский, рассматривая только ученую сторону сочинения, находит его вполне удовлетворительным для магистерской степени"*(1038).

Защита Чичериным диссертации на степень магистра государственного права состоялась 21 декабря 1856 года на заседании Ученого совета юридического факультета Московского университета. Перед этим событием она вышла в свет отдельной книгой*(1039).

Официальными оппонентами Б.Н. Чичерина на этой защите были ординарный профессор В.Н. Пешков и исправляющий должность адъюнкта И.Д. Беляев, а также депутаты Университетского совета М.Ф. Спасский и С.М. Соловьев. С оценкой диссертации Чичерина выступили декан юридического факультета С.И. Баршев, Н.И. Крылов и О.М. Бодянский. По воспоминаниям Чичерина, профессор Крылов "произнес блестящую речь, в которой, воздавая мне хвалу, он хотел предостеречь бывшего слушателя от односторонних увлечений. По его мнению, я взглянул на древнюю Россию с чисто отрицательной точки зрения, изобразил ее в самых мрачных красках, представил такой порядок вещей, в котором человеку просто невозможно жить. Воодушевляясь, он, наконец, вскочил со стула и воскликнул: "Если бы все это было так, как Вы описываете, я бы просто взял свой чемодан и уехал".

17 июня 1857 года Императорская Санкт-Петербургская Академия наук присудила Б.Н. Чичерину за его работу "Областные учреждения России в XVII веке", изданную в 1856 году в качестве книги и защищенную на степень магистра государственного права, Демидовскую премию*(1040).

К этому времени Б.Н. Чичерин приобрел известность в качестве яркого публициста, автора интересных статей по вопросам внешней политики и внутреннего развития Российской империи: "Восточный вопрос с русской точки зрения", "Священный союз и австрийская политика", "Об аристократии, в особенности русской", "Современные задачи русской жизни" и др. Эти статьи принесли Чичерину славу одного из главных идеологов либерализма.

В конце апреля 1858 года Б.Н. Чичерин отправился в заграничную командировку для подготовки к профессорской деятельности. Перед этим (25 апреля) Министерство народного просвещения дало согласие на его назначение по возвращении из-за границы преподавателем государственного права на юридическом факультете Московского университета*(1041).

В течение трех лет Б.Н. Чичерин путешествовал по европейским странам: Италии, Австрии, Франции, Германии, Англии, встречался с известными людьми - с Лоренцем Штейном*(1042), А.И. Герценом*(1043), Луи-Адольфом Тьером*(1044) и др., слушал лекции в университетах и работал в библиотеках Англии, Германии, Италии и Франции.

С немецким государствоведом, историком и экономистом Лоренцем Штейном (1815-1890) Чичерин познакомился в Вене. Около часа Борис Николаевич провел с ним "в увлекательной беседе об общих научных вопросах"*(1045). "Я был совершенно очарован, - вспоминал Чичерин об этой беседе. - Тут я в первый раз почувствовал, что такое истинно-научная атмосфера, в которой живут люди, и которая побуждает их смотреть на вопросы спокойно и просто, видеть в них не дело партии или повод к ожесточенным препирательствам, а предмет серьезного объективного исследования. Я узнал человека, самостоятельно работающего для науки, владеющего всеми ее средствами, открывающего в ней новые горизонты, но чуждого всякой заносчивости, всякого шарлатанства и самохвальства. Самые ошибки являлись у него не плодом легкомыслия, хватающего верхушки, а результатом добросовестно обдуманной, хотя и недостаточно обследованной, мысли. Вместо рьяных споров, служивших только поприщем для бесплодной гимнастики ума, тут является возможность спокойного обмена мыслей, из которого выносишь полное умственное удовлетворение"*(1046).

Разговор с А.И. Герценом, с которым Б.Н. Чичерин встретился в Лондоне, произвел на него гнетущее впечатление. Борис Николаевич предпринял попытку убедить издателя "Колокола" в необходимости изменить направление пропаганды - перейти от страстного обличения политических порядков, существующих в России, брани в адрес русских государственных деятелей, к спокойному и мудрому анализу внутреннего состояния русского общества. Чичерин был убежден, что "у нас можно действовать только через правительство" и поэтому рассматривал самодержавную власть в качестве силы, способной сплотить вокруг себя умеренных сторонников преобразований, отстранив от дела реформ реакционеров и радикалов*(1047). Но Герцен был непреклонен в своей страсти обличать все русское.

Позднее Чичерин писал о разговоре с Герценом: "В сущности у него был ум совершенно вроде изображенного им доктора Крупова, склонный к едкому отрицанию и совершенно неспособный постичь положительные стороны вещей. В практических вопросах дело обстояло еще хуже. Когда я указывал ему на необходимость трезвого и умеренного образа действий при предстоящих в России великих преобразованиях, он отвечал, что это чисто дело темперамента... Меня это взорвало. Ссылаться на темперамент, отвечать лёгоньким издевательством, когда дело идет о благе отечества, о важнейших его интересах, о величайших преобразованиях, изменяющих весь его исторический строй, казалось мне недостойным не только возвышенного ума, но и благородного сердца"*(1048).

Поехав после разговора с Герценом во Францию, Чичерин написал ему оттуда письмо, в котором, продолжая с ним спор, заметил, что новейшие известия из России находятся "в полном противоречии с тем, что сообщали Герцену его корреспонденты". Герцен ответил на этот упрек Чичерина на страницах "Колокола": "Нас упрекают свирепо красные демократы в том, что мы мирволим Александру II, хвалим его, когда он делает что-нибудь хорошее и верим, что он хочет освобождения крестьян. Нас упрекают славянофилы в западном направлении. Нас упрекают западники в славянофильстве. Нас упрекают прямолинейные доктринеры в легкомыслии и шаткости, оттого что мы зимой жалуемся на холод, а летом, совсем напротив, - на жару".

Борис Николаевич был возмущен, когда прочитал эти строки. Он написал Герцену письмо, которое попросил поместить в "Колоколе", и до конца 1858 года оно было напечатано в этом издании. В 1862 году сокращенный вариант данного письма Чичерин включил в сборник своих статей под названием "Несколько современных вопросов"*(1049).

"Милостивый государь! - обращался Чичерин к Герцену. - В последнем листе "Колокола" Вы, с свойственной Вам энергией, отвечали на упрек в шаткости, в легкомыслии, который слышится Вами с разных сторон. Упрек этот, с некоторыми другими, повторяется, смею сказать, значительною частию мыслящих людей в России. Признаюсь, я также в нем виновен, и не отступаюсь от своего мнения - после вашего ответа; мне кажется даже, что вы не совсем поняли, в чем вас именно упрекают или, может быть, упрек дошел до вас в искаженном виде. Позвольте же мне объяснить это несколько подробнее"*(1050). И после этого на нескольких страницах Борис Николаевич раскрывал Герцену порочность той формы политической пропаганды, которую тот вел и продолжает вести посредством своего "Колокола", объяснял ему, каким должен быть настоящий политический деятель. "Мы слышим от вас не слово разума, а слово страсти, - писал Чичерин. - Вы сами в этом сознаетесь; мало того, Вы даже с некоторым удовольствием выставляете это напоказ и с презрением отзываетесь о людях обдуманных, точных, которые, не увлекаясь сами, не увлекают и других. Вы - человек, брошенный в борьбу, Вы исходите страстной верой и страстным сомнением, истощаетесь гневом и негодованием, впадаете в крайность, спотыкаетесь много раз. Это ваши собственные слова. Но неужели это требуется от политической деятельности? Я полагал, что здесь именно необходимы обдуманность, осторожность, ясное и точное понимание вещей, спокойное обсуждение цели и средств; я полагал, что политический деятель, который истощается гневом, спотыкается на каждом шагу, носится туда и сюда по направлению ветра, тем самым подрывает к себе доверие; что, впадая в крайность, он губит собственное дело. Необузданные порывы могут иметь поэтическую прелесть, но в общественных делах прежде всего требуется политический смысл, политический такт, который знает меру и угадывает пору; здесь нужна не страсть, влекущая в разные стороны, а разум, познающий и созидающий"*(1051).

Далее Чичерин пояснял Герцену, что в России "совершаются великие гражданские преобразования, распутываются отношения, созданные веками". Реформы касаются самых живых интересов общества, затрагивают его в самых глубоких недрах. "Какая искусная рука нужна, чтобы примирить противоборствующие стремления, согласить враждебные интересы, развязать вековые узы, чтобы путем закона перевести один гражданский порядок в другой! Здесь также есть борьба, но борьба другого рода, без сильных эффектов, без гневных порывов, борьба обдуманная, осторожная, озаренная мыслию, неуклонно идущею по избранному пути.

В такую пору нужно не раздувать пламя, не растравлять язвы, а успокаивать раздражение умов, чтобы вернее достигнуть цели"*(1052).

В марте 1860 года Чичерин, пребывавший в то время в Париже, получил известие о смерти своего отца. Он немедленно отправился в Россию. Проведя весну в своем тамбовском имении, Борис Николаевич отправился в конце мая в Лондон. Здесь он занимался изучением английских законов и трудов известных правоведов - в первую очередь, Уильяма Блэкстоуна (1723-1780), посещал заседания парламента, судебные процессы, беседовал с английскими адвокатами*(1053).

28 марта 1861 года на заседании Совета Московского университета было рассмотрено донесение юридического факультета о том, что "магистр государственного права, уже известный в нашей юридической литературе своими сочинениями, Борис Чичерин, несколько лет изучающий избранный им предмет в заграничных европейских университетах, и предназначенный г. Министром народного просвещения к занятию кафедры государственного права и энциклопедии законов в здешнем университете, к сентябрю месяцу настоящего года возвращается в Москву". На основании этого Юридический факультет, имея в виду желание Чичерина занять кафедру государственного права и энциклопедии законоведения, и "принимая в уважение его ученую известность", признал его "весьма достойным к занятию должности экстраординарного профессора по означенной кафедре" и просил сделать надлежащее распоряжение. Члены университетского совета прибегли к положенному в таких случаях голосованию. В результате его оказалось, что "магистр Чичерин избран в звание исправляющего должность экстраординарного профессора большинством 23 голосов против 3"*(1054).

С осени 1861 года Б.Н. Чичерину предстояло приступить к чтению лекционного курса студентам юридического факультета. Желая посвятить лето подготовке данного курса, Борис Николаевич покинул в конце мая Париж и направился в свое тамбовское имение Караул.

"Я возвращался на родину после трехлетнего путешествия, - писал он в мемуарах, - с богатым запасом новых сведений и впечатлений. Европа дала мне все, что могла дать. Я собственными глазами видел высшее, что произвело человечество, в науке, в искусстве, в государственной и общественной жизни. И я не мог не убедиться, что все это бесконечно превосходило то, что я оставил в своем отечестве. Это не был своеобразный, отмеченный особою печатью мир, противоположный России, как уверяли славянофилы. Нет, в противоположность однообразной русской жизни, вылитой в один тип, где на монотонном сером фоне незатронутой просвещением массы и повального общественного раболепства, кой-где мелькали огоньки мысли и просвещения, я находил тут изумительное богатство идей и форм; я видел разные народы, каждый с своим особенным характером и стремлениями, которые, не отрекаясь от себя, но при постоянном взаимнодействии с другими, совокупными усилиями вырабатывали плоды общей цивилизации. Еще менее я мог заметить признаки мира разлагающегося. Напротив, рядом с отживающими формами я видел зарождение новых, свежих сил, исполненных веры в будущее. Эти силы были еще неустроенны; впереди предстояло им еще много борьбы, усилий, может быть временно попятных шагов и разочарований. Но цель была намечена, и веющее повсюду могучее дыхание мысли и свободы обеспечивало успех. Глядя на Европу, невозможно было сомневаться в прогрессивном движении человечества.

Но вместе с тем я глубоко чувствовал, что вся эта раскрывающаяся передо мною в таком блеске Европа, со всем изумительным богатством явлений, были мне чужды и что я всем моим существом принадлежу своей однообразной, убогой, погруженной в мрак невежества родине, которая одна затрогивала самые заветные струны моего сердца"*(1055). Приведенные слова выражали не случайные настроения, но устойчивые чувства. За несколько месяцев до своего отъезда из Франции в Россию Борис Николаевич писал брату Василию, выбравшему себе дипломатическое поприще, а значит - жизнь на чужбине: "Все чужое мне до смерти надоело. Ни за что бы я не пошел в дипломатическую карьеру. Не презирать отечество с высоты европейского просвещения, а усвоить для него плоды этого просвещения и, может быть, вложить в него свою лепту, распространить в родной земле хотя бы неслышными и незаметными путями добытые человечеством умственные блага, сеять на тучной, но необработанной русской ниве взрощенные Европой семена мысли и свободы, такова была задача, которую я себе поставил, такова была отныне цель моей деятельности. Европой я мог любоваться, но жить и действовать я мог только в России"*(1056).

28 октября 1861 года исправляющий должность экстраординарного профессора Чичерин прочел на юридическом факультете Московского университета вступительную лекцию по курсу государственного права. "Закон связывает во единое тело разрозненные лица, подчиняя их единой государственной власти, - говорил он студентам. - Повиновение закону - вот первое требование правды, первый признак гражданственности, первое условие свободы. Свобода анархическая - преддверие деспотизма. Свобода, подчиняющаяся закону, может установить прочный порядок"*(1057).

Высказывавшаяся Чичериным в публицистических статьях идея предпочтительности преобразования России "сверху" была замечена в среде сановников, окружавших императора Александра II. В частности, она привлекла внимание А.М. Горчакова, который имел в то время на государя огромное влияние. На основании рекомендации Горчакова Б.Н. Чичерин был приглашен читать лекции по государственному праву цесаревичу Николаю Александровичу. "Милостивый Государь! - обращался к Чичерину летом 1862 года попечитель наследника престола граф С.Г. Строганов. - Вы не удивитесь, если в стремлении к добросовестному исполнению своего долга и в надежде на успех, я ищу приблизить к государю наследнику людей, которых считаю наиболее способными содействовать успехам его занятий, и отдаю предпочтение тем, кто своим заслуженным авторитетом может лучше других способствовать нравственному его развитию. Будучи исполнен чувства доверия и уважения к Вашим первым опытам университетского преподавания, я предлагаю Вам, Милостивый Государь, не отказать принять на себя чтение курса государственного права е.и.в. наследнику-цесаревичу. Согласно программе его занятий, курс этот намечен на первый триместр 1863 г. Молодой великий князь прошел в прошлом году курс энциклопедии права с профессором Андреевским; в настоящем году он студирует гражданское право с г. Победоносцевым"*(1058).

10 ноября 1862 года Совет Московского университета рассмотрел сообщение попечителя наследника престола графа С.Г. Строганова о приглашении с высочайшего соизволения государя императора профессоров Чичерина и Бабста к его императорскому высочеству государю наследнику цесаревичу "для преподавания его высочеству: первый - государственного права, а второй - статистики"*(1059).

В декабре 1862 года Б.Н. Чичерин переехал в Санкт-Петербург. При этом за ним сохранялась прежняя должность и жалованье на юридическом факультете Московского университета. С января 1863 года Борис Николаевич начал читать лекции великому князю Николаю Александровичу. В качестве введения к своему курсу государственного права он прочитал историю политических учений.

Цесаревич прекрасно усваивал трудный материал лекций по государственному праву и с блеском сдавал экзамены. Сам Чичерин и граф Строганов были в восторге. Николай Александрович обещал стать самым образованным монархом из всех, которые когда-либо были на русском престоле, а возможно, и на престоле всех других стран. Однако судьба в очередной раз оказалась злой к России. Внезапная болезнь привела Николая Александровича к смерти в Ницце 12 апреля 1865 года. Б.Н. Чичерин сопровождал цесаревича в его предсмертном путешествии по Европе и присутствовал при умирании своего ученика. Впоследствии он писал о своих чувствах: "Было что-то раздирающее душу, и вместе и высоко поэтическое в этой торжественной драме, которая разыгрывалась перед лицом всего мира: этот царственный юноша, надежда отечества, угасающий на чужом берегу, вдали от любимой родины; всевластный повелитель необъятного государства, из своей северной столицы поспешающий к одру умирающего сына, пораженного недугом, против которого тщетны были все человеческие усилия; мать, удрученная горем, в эти последние дни не отходившая от больного; молодая, полная прелести невеста*(1060), встречающая жениха на пороге смерти; вдали миллионы сердец, которые с напряженным вниманием и горячими молитвами следили за медленною борьбою угасающей жизни; а кругом великолепная обстановка южной природы, сияющее солнце, голубое Средиземное море, цветущие померанцевые деревья, разливающие в воздухе свой упоительный аромат"*(1061).

После смерти великого князя Николая Александровича Б.Н. Чичерин возвратился в Москву и продолжил преподавание на юридическом факультете Московского университета.

20 ноября 1865 года юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета удостоил профессора Б.Н. Чичерина почетной степени доктора наук. 8 декабря на имя попечителя Московского учебного округа было отправлено из Московского Университета следующее донесение: "Совет Санкт-Петербургского университета, принимая в уважение заслуги исправляющего должность экстраординарного профессора в Московском университете Чичерина на поприще отечественного государственного права, утверждает его как известного ученого, в степени доктора государственного права. По получении таковой степени г. Чичерин приобретает право на получение звания ординарного профессора, и т.к. в настоящее время при Московском университете имеются две вакансии ординарного профессора, то члены университетского совета в заседании бывшем 20 минувшего ноября, приступили к баллотированию его в означенное звание, по окончании коего считалось, что он избран большинством 25 голосов против 2.

Совет университета, представляя об этом, имеет честь покорнейше просить ходатайства Вашего Превосходительства об утверждении исправ. д. экстраордин. проф. Чичерина в звании ординарного профессора по занимаемой им кафедре, с положенным по штату содержанием, со дня избрания его в это звание, т.е. с 20 числа минувшего ноября месяца"*(1062).

31 декабря 1865 года министр народного просвещения А.В. Головин утвердил Б.Н. Чичерина в должности ординарного профессора Московского университета по занимаемой им кафедре с 20 ноября*(1063).

В 1866 году Б.Н. Чичерин успешно защитил докторскую диссертацию "О народном представительстве" *(1064). Казалось, его карьера складывалась в высшей степени удачно. Однако в это время уже зрели зерна конфликта, приведшего через два года к уходу Чичерина из Московского университета.

В декабре 1865 года закончился пятилетний срок службы престарелых профессоров юридического факультета Менщикова и Пешкова, занимавшего должность декана. По университетскому уставу, профессора, прослужившие двадцать пять лет, могли избраться на новый пятилетний срок только в случае, если получали за это избрание две трети голосов членов Совета факультета. По словам Б.Н. Чичерина, "это было установлено именно с тем, чтобы парализовать слишком привычное во всякой замкнутой корпорации кумовство и очистить место для более свежих элементов"*(1065). Пешков же и Менщиков прослужили уже по тридцать лет. При избрании в Совете 22 января 1866 года на новый пятилетний срок они были отстранены от участия в голосовании на том основании, что срок их полномочий истек еще месяц назад. По результатам голосования Менщиков не получил даже простого большинства, а Пешкову не хватило одного голоса до двух третей. После этого состоялись выборы на должность декана юридического факультета, и большинство Совета проголосовало за профессора Б.Н. Чичерина. "Лично мне этот выбор был неприятен, - писал впоследствии Борис Николаевич об этой истории в своих мемуарах. - Должность декана влекла за собою участие в хозяйственных делах университета, которыми заведывало Правление, разбор массы мелких студенческих дел и просьб, а, главное, значительное сокращение каникул, которыми я очень дорожил. Приходилось жертвовать и временем потребным для ученой работы и любимою мною деревенскою жизнью для всякого рода мелочных хлопот. Я бы очень рад был оставить Пешкова деканом, лишь бы он перестал быть профессором. Но отказываться я был не вправе. Друзья мои радовались тому, что влиятельное место в юридическом факультете, а с тем вместе и в университете, получил человек из нашего кружка"*(1066).

Но события повернулись вскоре таким образом, что о деканстве Чичерину пришлось забыть. В.Н. Пешков не согласился с отстранением его от участия в голосовании и опротестовал результаты прошедших в Совете юридического факультета выборов*(1067). Министерство народного просвещения его поддержало, решив, что "кончившие срок службы профессора все-таки сохраняют права профессоров до тех пор, пока не будут забаллотированы"*(1068). В результате 14 мая 1866 года приказом министра народного просвещения деканом юридического факультета на три года (с 16 апреля 1866 г.) был утвержден профессор, действительный статский советник Пешков.

Чичерин воспринял это решение как "нечто чудовищное, неслыханное" в практике русских учреждений. Почти два года длилось препирательство профессоров юридического факультета, разделявших мнение Б.Н. Чичерина, с Министерством народного просвещения и руководством Московского университета. И в конечном итоге в декабре 1867 года Борис Николаевич покинул университет. Университетское начальство не позволило ему прочитать последнюю лекцию своего курса, которая должна была состояться за несколько дней до Рождества, предчувствуя, что прощание профессора со студентами может вылиться в митинг. Борис Николаевич вынужден был проститься со своими студентами письмом. "Честь и совесть не дозволяют мне долее оставаться в университете, - обращался он к слушателям своих лекций. - Вы, мои друзья, еще молоды, вы не разучились ставить нравственные побуждения выше всего на свете. Поэтому, надеюсь, вы не будете сетовать на меня за то, что я прерываю свой курс. Я считаю себя обязанным не только действовать на ваш ум, но и подать вам нравственный пример, явиться перед вами и человеком, и гражданином. Нравственные отношения между преподавателем и слушателями составляют лучший плод университетской жизни. Наука дает человеку не один запас сведений; она возвышает и облагораживает душу. Человек, воспитанный на любви к науке, не продаст истины ни за какие блага в мире. Таков драгоценный завет, который мы получили от своих предшественников на университетской кафедре. На ней всегда встречались люди, которые всегда высоко держали нравственное знамя. Теперь, покидая университет, я утешаю себя сознанием, что мы с товарищами остались верны этому знамени, что мы честно, по совести исполнили свой долг и не унизили своего высокого призвания. Желаю и вам крепко держаться этих начал и разнести доброе семя по всем концам Русской земли, твердо помня свой гражданский долг, не повинуясь минутному ветру общественных увлечений, не унижаясь перед властью и не преклоняя главы своей перед неправдой. Россия нуждается в людях с крепкими и самостоятельными убеждениями; они составляют для нее лучший залог будущего..."*(1069)

Весной 1866 года Б.Н. Чичерин в ответ на обращенную к нему просьбу императора Александра II остаться в Московском университете взял обратно свое прошение об отставке. Но чувство солидарности с ушедшими в отставку профессорами, которые не получили такой просьбы от государя, не позволило Борису Николаевичу долго оставаться здесь. 20 июля 1868 года он окончательно покинул университет. "Лично для меня это был лучший выход, - объяснял он в мемуарах этот свой поступок. - Никого не увлекая за собою, я выходил из среды, которая внушала мне омерзение и возвращался к независимой жизни и к любимым занятиям. Профессуру я покидал без сожаления. В сущности, я никогда не чувствовал к ней ни малейшего призвания. Я принял ее вследствие сердечных воспоминаний о проведенных в университете блаженных днях молодости и о тех людях, которые составляли его красу; я считал ее временно полезною для утверждения в науке, которую лучше всего изучаешь, когда ее приходится преподавать; но к самому преподаванию я не чувствовал никакой наклонности. Я рожден писателем, а не профессором... Но если я для себя лично не имел причин жалеть об исходе дела, то я не мог скорбеть о нем глубоко с общественной точки зрения. Я видел разложение любимого университета. Он, а с ним и судьба воспитывающихся в нем молодых поколений предавались на жертву господствующей грязи. Еще грустнее было думать о том положении общества, в котором возможны подобные явления"*(1070).

С 1868 и до 1882 года Б.Н. Чичерин проживал в своем имении - в селе Караул Тамбовской губернии. В апреле 1871 года он женился. Его избранницей стала Александра Алексеевна Капнист, внучка писателя Василия Васильевича Капниста (1758-1823) и дочь полтавского помещика Алексея Васильевича Капниста (ок. 1796-1867)*(1071). Родилась она 27 ноября 1847 года, то есть была на девятнадцать с половиной лет моложе своего супруга.

В 1882-1883 годах Б.Н. Чичерин занимал пост Московского городского головы. Его речь на торжествах по случаю коронации Александра III, в которой прозвучали призывы к развитию общественной самодеятельности и земского движения, была признана приближенными нового императора политически вредной. В связи с этим Борис Николаевич был отстранен от должности городского головы.

Оказавшись в спокойной обстановке красивой деревенской усадьбы, Чичерин занялся научными исследованиями в области истории политических учений и государствоведения. "Вернувшись в частную жизнь, я поставил себе две ближайшие цели: написать курс государственного права, начиная с истории политических учений, и заняться делами земства"*(1072), - сообщал он в мемуарах об этом периоде своей судьбы.

Результатом его исследований стали книги: "История политических учений" (1869-1902), "Наука и религия" (1879), "Собственность и государство" (1882-1883), "Курс государственных наук" в трех частях (1894-1898), а также серия публицистических статей: "Конституционный вопрос в России", "Задачи нового царствования" и др.

В качестве первой части "Курса государственных наук" Чичерин напечатал под названием "Общее государственное право" текст лекций, которые он читал на юридическом факультете Московского университета и наследнику императорского престола цесаревичу Николаю Александровичу*(1073).

Публикуя эти лекции, Чичерин написал в предисловии к ним: "Тут есть некоторые, собственно мне принадлежащие мысли, проверенные многолетним изучением предмета. Полагаю, что они могут составить посильный вклад и в общую литературу государственной науки"*(1074).

Признавая, что за четверть века, прошедшие с момента написания последнего варианта лекций по общему государственному праву до их издания, появились новые факты, которые необходимо принять во внимание, Чичерин вместе с тем подчеркивал, что наука государственного права, в сущности, не продвинулась с тех пор вперед. В общественной мысли в этот промежуток произошел, по его словам, "довольно резкий поворот: от стремления ограничить по возможности государственную деятельность она перешла к чрезмерному ее расширению". Но серьезные ученые, отмечал он, не должны разделять и не разделяют ни той, ни другой крайности. "Преходящие колебания общественного мнения не касаются строгой науки, которая идет себе своим твердым шагом, стараясь основать свои выводы не на мимолетных потребностях настоящего дня, а на проверенной во всех своих частях теории и на непреложном фундаменте исторических фактов... Правильная точка зрения может установиться только всесторонним изучением государства в его юридических основах и в его исторической жизни. Издаваемый ныне курс имеет целью способствовать по возможности выяснению этих вопросов"*(1075).

Последние два десятилетия своей жизни Б.Н. Чичерин провел в своем имении. Он вернулся к прежним своим занятиям науками, снова стал писать и публиковать научные книги и статьи. "Лично мне занятия наукою не только помогали затыкать на старости лет тяжкие пробелы времени, - признавался он в своих мемуарах, - но они возводили меня в такую область, из которой человек может спокойным и беспристрастным взором оглядывать окружающие его житейские смуты, оценивая настоящее и, насколько возможно, предвидя будущее"*(1076).

Научные занятия Борис Николаевич сочетал в это время с работой в земских учреждениях. "Участие в делах земства в течение многих лет оставило во мне одни хорошие воспоминания, - отмечал он в своих мемуарных записках. - Мне доводилось на своем веку видеть самые разнородные собрания, но это было единственное, в котором я чувствовал себя совершенно на своем месте. Отчасти это могло произойти оттого, что я родился русским помещиком; но думаю, что тут кроются и другие причины. Едва ли в России найдется другая сфера, которая бы до такой степени приходилась чувствам и потребностям порядочного человека... Это - лучшее, что я видел в России. Провинция есть та еще нетронутая среда, из которой может выдти для нее обновление"*(1077).

Сравнивая общественную жизнь России начала 90-х годов XIX века с той, в которой протекала его молодость, Чичерин испытывал сложные чувства. Заканчивая осенью 1894 года свои мемуары, он писал: "Наравне с семьей, а может быть и более, я люблю отечество, и в каком же положении оно находится? В молодости я застал его под гнетом Николаевского деспотизма. Давление было страшное, всякая независимость преследовалась неумолимо. Но несмотря на то, в обществе сохранялись живые силы и неугомонные надежды. Лучшие люди того времени верили в мысль, в свободу, в просвещение, и дружными рядами работали для будущего. Ожидания их, наконец, сбылись: давящий их гнет рухнул в сознании своего бессилия; открылись новые поприща, на которые все ринулись, полные веры, под обаянием совершающихся событий. Нам довелось быть свидетелями величайших преобразований, какие испытывала на себе русская земля: одним законодательным актом дарована была свобода двадцати миллионам крепостных людей; в первый раз со времени ее существования в России водворилось правосудие, организовано было местное самоуправление, явилась неизвестная прежде свобода печати; страна покрылась сетью железных дорог. Россия, можно сказать, обновилась вся, как бы в купели живой воды, бьющей из вечных источников свободы и правды. Вспоминая прежнее время, едва верилось, что живешь в той же земле. И к чему все это, наконец, привело? Вместо новых, свежих сил для открывшихся всюду новых поприщ, оказалось умственное, нравственное и материальное оскудение. Независимые и образованные люди исчезли; пошлость царит всюду. Печать извратилась и изолгалась в конец; таланты все вымерли или заглохли. Правительство наполняется отребьем общества; все раболепное, низкопоклонное, бездарное лезет вверх и приобретает силу. Ложь господствует во всех сферах"*(1078).

К страданиям, которые Чичерин испытывал в последнюю эпоху своей жизни, наблюдая нравственное состояние русского общества, добавлялись горести его личной судьбы. Жена Александра Алексеевна родила ему троих детей, но ни один из них не пережил своего детства. 6 июня 1874 года у супругов Чичериных умер сын-младенец Алексей, спустя семь месяцев - 5 января 1875 года - умерла дочь Екатерина, которой едва исполнилось полтора года. Дольше всех из детей Бориса Николаевича и Александры Алексеевны прожила их последняя дочь, по имени Ульяна. Она умерла от дифтерита в ночь с 21 на 22 сентября 1884 года: было ей в тот момент семь с половиной лет. Борис Николаевич как будто сам умер... "Этот удар сломил меня окончательно. С тех пор я уже не поднимался, - описывал он в мемуарах свое душевное состояние. - Всякие надежды на счастье, всякое стремление к деятельности исчезли. Душевные силы были подорваны в самом корне. С тех пор я живу, покорно ожидая, когда Богу угодно будет призвать меня к себе, продолжая работать по мере сил и стараясь по возможности облегчить наложенный на нас крест с той, которой суждено было делить со мной все радости и горе. Еще в цвете лет я мечтал о старости, как о ясной поре жизни, когда утихают все житейские волнения и страсти и все кругом представляется как бы облитое теплыми лучами заходящего солнца, любуясь которыми, человек тихо и незаметно достигает конца своего земного пути. Такова должна быть старость при нормальных условиях человеческого существования; но она не дана тому, у кого с корнем вырвана живая часть его сердца и кому приходится кончать свой век сторожем кладбища. Можно счастливо жить, не имея детей; но остаться на старости лет без детей, это едва ли не самое тяжелое, что может постигнуть человека на земле"*(1079).

С.-Петербургская комиссия для составления свода запретительных и разрешительных книг 18.03.1823-01.07.1828

Известный русский правовед, историк, философ, придерживавшийся взглядов и теорий Гегеля, а так же публицист. С 1893 - член Петербургской Академии наук. Борис Николаевич - близкий родственник наркома иностранных дел Георгия Васильевича Чичерина.

Чичерин Борис Николаевич родился 6 мая 1828 года в селе Караул Кирсановского уезда Тамбовской области . Борис Николаевич происходил из знатного дворянского рода. Детство провел в селе Караул , образование получал на дому. Среди его учителей был К.Н. Бестужев-Рюмин, член Петербургской Академии наук, основавший Высшие женские курсы.

В шестнадцать лет Чичерин вместе с матерю проживает в Москве и готовится к поступлению в Московский университет, на юридический факультет.

1845-1849 - годы студенчества, в которые Чичерин активно знакомится с преподавателями Т.И. Грановским, С.М. Соловьевым, К. Д.Кавелиным, которые достаточно сильно повлияли на формирование взглядов Чичерина. Одно время Борис Николаевич увлекался славянофильством, которое постепенно поменялось на западные приоритеты.

В начале 1850-х годов Чичерин познакомился с П.В.Анненковым, А.И.Герценом и с И.С.Тургеневым, изучал работы Гегеля и работы французских политических мыслителей.

Окончив университет, Чичерин отправляется в родовое поместье Караул . В 1953 году подготовил к защите диссертацию «Областные учреждения России в 17 веке». Диссертацию защитить не удалось по причине неугодного описания старого административного аппарата России. Диссертация была защищена спустя три года, после некоторого ослабления цензуры.

В 1857 состоялось знакомство Чичерина с Л.Н.Толстым, с которым установились доверительные отношения. Спустя два года Чичерин выехал в Лондон и там повстречал А.И. Герцена, благодаря которому в газете «Голоса России» была опубликована статья Чичерина «Современные задачи русской жизни». Чичерин отличался своими консервативными взглядами. Твердо отстаивая права личности, Чичерин провозглашал идею «порядка» монархической власти и осуждал любые проявления революционного духа.

В 1863 году Чичерин был приглашен в учителя к наследнику Александра Второго.

С 1861 по 1867 Чичерин - профессор Московского университета на кафедре государственного права.

В 1866 году Чичерин защитил докторскую диссертацию «О народном правительстве». Работа была вновь переиздана в 1899 году.

В своих юридических работах Чичерин впервые акцентировал внимание на развитии институтов парламентаризма европейских народов. В отношении становления этих институтов в тогдашней России говорил, что он не против свободных учреждений, но далеко не во всех сферах. Честное самодержавие для него было предпочтительнее, чем несостоятельное правительство.

В 1868 году Чичерин уходит в отставку вместе с другими профессорами, в знак несогласия с курсом Министерства народного просвещения.

Съездив в Париж, снова вернулся в родовое поместье Караул. Был занят в земской деятельности. Замещал председателя Комиссии по исследованию железнодорожного дела в России. В этот период Чичерин написал два крупных произведения: «История политических учений» и «Наука и религия».

В 1882 году Борис Николаевич был избран главой города Москвы, сменив ушедшего в отставку С.М. Третьякова. За время правления Москвой Чичерин многое сделал для улучшения жизни горожан, за что в 1883 году получил звание почетного гражданина Москвы.

На коронации императора Александра Третьего Чичерин высказал идею объединения земских сил для работы во благо отечества. Подданные императора расценили эту идею как стремление к конституции. За это Чичерин был уволен с занимаемого поста.

Вновь возвратившись в Караул , Чичерин занялся написанием ряда научных работ по философии, химии, биологии, за которые Д.И. Менделеев рекомендовал избрать Чичерина почетным членом в Русско-химическом обществе.

С 1888 по 1894 годы Чичерин писал мемуары «Воспоминания», значительная часть которых была посвящена Москве и Московскому университету.

Борис Николаевич Чичерин умер 3 февраля 1904 года, подарив России и всему миру множество научных трактатов по праву, философии, химии и биологии.