Германия и ее союзница по военному блоку Австро-Венгрии стремились превратить Балканы и Турцию в сферу своего экономического, политического и военного влияния, что затрагивало интересы стран Антанты в этом регионе и углубляло их противоречия с австро-германским блоком. Взрывоопасный характер приняли события, развернувшиеся в 1908 - 1909 гг. на Балканах и получившие название "боснийского кризиса".

Босния и Герцеговина, населенные сербами и хорватами, по решению Берлинского конгресса 1878 г. были оккупированы на неопределенный срок войсками Австро-Венгрии, но продолжали считаться турецкими владениями. Австро-Венгрия рассматривала эти провинции, имевшие важное стратегическое значение, как плацдарм для усиления своего влияния на Балканах и давно вынашивала планы окончательной их аннексии.

В 1908 г. началась революция в Турции. Абсолютистский режим султана Абдул Хамида был свергнут, к власти пришли военные, принадлежавшие к буржуазно-националистической организации "Единство и прогресс" (именуемые в Европе "младотурками"), которые ввели в стране конституцию. Революция в Турции вызвала новый подъем национально освободительной борьбы народов Балкан, но младотурецкое правительство жестоко подавило начавшееся движение.

Младотурецкая революция рассматривалась Австро-Венгрией как удобный предлог для осуществления для окончательной аннексии Боснии и Герцеговины. В связи с этим намерением Австро-Венгрии министр иностранных дел России А.П. Извольский полагал возможным договориться с венским кабинетом о компенсациях для России взамен признания ею оккупации Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией. Он знал, что вопрос об оккупации этих территорий окончательно уже решен венским кабинетом, и при этих обстоятельствах пришлось бы либо ограничиться бесплодным протестом российской стороны, либо прибегнуть к угрозам, что было чревато развязыванием военного конфликта.

2-3 (16-17) сентября 1908 г. в австрийском замке Бухлау состоялась встреча Извольского с австрийским министром иностранных дел графом А. Эренталем. Между ними было заключено устное ("джентльменское") соглашение. Извольский давал согласие на признание Россией аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией в обмен на обещание Эренталя поддержать требование России открыть Черноморские проливы для прохода русских военных судов и предоставление территориальных компенсаций Сербии. Предусматривался также вывод австрийских войск из турецкой провинции - Ново-Базарского санджака - и отказ австрийской стороны от претензий на него. Всю ответственность за переговоры Извольский взял на себя.

Эти вопросы предстояло решить на международной конференции европейских держав, участниц Берлинского конгресса 1878 г., - России, Англии, Франции, Австро-Венгрии, Германии и Италии. Для подготовки этой конференции и выяснения позиции держав Извольский отправился в турне по европейским столицам.

Германия и Италия дали свое согласие в общей, ни к чему их не обязывающей, форме, но вместе с тем потребовали определенных для себя компенсаций. Франция и Англия, несмотря на свои союзнические отношения с Россией, не были заинтересованы в изменении режима проливов и фактически отказались ее поддержать в этом вопросе. Франция обусловила свою позицию мнением английского кабинета. В Лондоне ссылались на необходимость получения согласия Турции на изменение режима проливов.

29 сентября (10 октября) 1908 г., когда Извольский совершал турне по европейским столицам, Австро-Венгрия официально объявила об аннексии Боснии и Герцеговины. В это время с целью привлечь Болгарию на свою сторону Эренталь тайно договорился с болгарским князем Фердинандом о предоставлении ей полной независимости. По условиям Берлинского конгресса 1878 г. Болгария хотя и была автономным княжеством, но платила дань Турции, а выборный болгарский князь утверждался турецким султаном. Опираясь на поддержку Австро-Венгрии, Фердинанд объявил себя царем, а Болгарию независимым царством.

Против аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией с протестом выступили Россия, Сербия и Турция. Сербия даже провела мобилизацию своей армии. Англия и Франция под разными предлогами уклонились от принятия каких-либо мер против действий Австро-Венгрии. Англия выдвинула проект нейтрализации проливов и даже направила свою эскадру в Дарданеллам, а турецкому правительству советовала быть бдительнее и укрепить Босфор. Турция за субсидию от Англии в 2,5 млн. фунтов стерлингов в феврале 1909 г. отказалась от своих прав на Боснию и Герцеговину.

Против действий Извольского выступил Столыпин, который резонно указывал, что соглашение России с Австро-Венгрией на этих условиях вызовет сильное недовольство как славянских народов Балканского полуострова, так и общественного мнения в самой России. Он считал, что аннексия Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины неизбежно вызовет сильное противодействие балканских народов и тем самым будет способствовать единению их под эгидой России.

Австро-Венгрия в ультимативной форме потребовала от Сербии признания аннексии Боснии и Герцеговины, открыто угрожая ей войной, демонстративно начала военные приготовления и сосредоточила свои войска на сербской границе. На сторону Австро-Венгрии решительно выступила Германия. 8 (21) марта 1909 г. она предъявила России ультиматум - признать аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины, отказаться от требования созыва международной конференции по боснийскому вопросу и воздействовать на Сербию, чтобы она приняла условия венского кабинета. Германия недвусмысленно заявила о вероятности военных действий Австро-Венгрии против Сербии, если ультиматум не будет принят. Германия откровенно шла на крайние меры. В Берлине заявляли, что наступил "самый лучший момент, чтобы рассчитаться с русскими".

В день получения германского ультиматума царским правительством собралось совещание под председательством Николая II. Была признана неготовность России к войне, а также и внутренние обстоятельства социального характера. Твердую позицию избежать войну любыми средствами занял Столыпин, указывая, что "развязать войну - значит развязать силы революции". 12(25) марта 1909 г. Николай II направил Вильгельму II телеграмму о согласии русского правительства принять требования Германии. Через несколько дней о принятии требований Австро-Венгрии заявила и Сербия. Неудачу русской дипломатии в боснийском кризисе в самой России едко окрестили "дипломатической Цусимой".

Неудача русской дипломатии временно ослабила позиции германофильской группы в России. Вместе с тем правых газетах развернулась шумная кампания против Англии и Франции, не поддержавших Россию в самые острые моменты кризиса.

Германия расценила исход боснийского кризиса как благоприятный фактор ослабления влияния России на Балканах и раскола Антанты. Германия стремилась сама укрепить свое влияние на Балканах и вытеснить из стран Ближнего Востока Россию, Францию и Англию, но как раз это стремление Германии еще более сплотило блок Антанты, а итогом боснийского кризиса явилось усиление гонки вооружений. В России было преступлено к разработки программы по реорганизации армии и флота, оснащению их новыми видами вооружения. С целью централизации всего военного дела в августе 1909 г. был упразднен Совет государственной обороны, и все учреждения военного ведомства, включая Генштаб и генерал инспекторов отдельных родов войск были подчинены военному министру. После боснийского кризиса российский Генштаб еще более был убежден в близости войны, а также и в том, что наиболее вероятными противниками России в этой войне будут Австро-Венгрия и Германия. В 1910 г. была утверждена новая дислокация армии с целью более равномерного распределения войск на территории страны. Были отодвинуты от границ районы сосредоточения войск и техники, чтобы не поставить их под удар противника в первые же дни войны. Был расширен офицерский корпус, в котором увеличился удельный вес представителей недворянских сословий.

Боснийский кризис способствовал сближению России с Италией. В октябре 1909 г. в итальянском городке Ракконджи был подписан секретный договор между Россией и Италией. Он предусматривал поддержку со стороны Италии в сохранении статуса кво на Балканах и содействие в открытии черноморских проливов для русских военных кораблей в обмен на доброжелательный нейтралитет России в случае захвата Италией Триполитании и Киренаики (в Северной Африке), находившихся под властью Турции. Договор также предусматривал совместное дипломатическое давление Италии и России на Австро-Венгрию в случае нарушения ею статуса кво на Балканах. Русско-итальянский договор 1909 г. знаменовал собой важный шаг в наметившемся отходе Италии от Тройственного союза.

В сентябре 1911 г. началась итало-турецкая война. Россия решила воспользоваться неудачами Турции в этой войне для создания благоприятного для себя режима Черноморских проливов. В Турцию был направлен послом Н.В. Чарыков, перед которым была поставлена задача добиться от турецкого правительства согласия на открытие для русских военных судов Черноморских проливов в обмен на помощь со стороны России в защите проливов и прилегающих к ним территорий. Ста вилась перед Чарыковым и другая задача - добиться объединения Турции, Болгарии, Сербии и Черногории в Балканский союз под эгидой России с целью противодействия агрессивной политики Австро-Венгрии на Балканах. Предполагалось присоединить к этому союзу также Грецию и Румынию.

Период независимости Портал «Босния и Герцеговина»
Боснийский кризис 1908-1909 гг. - международный конфликт, который был вызван аннексией Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией в октябре 1908 года . Это дипломатическое столкновение раскалило и без того напряжённые отношения Великих держав и в течение первых недель 1909 года угрожало вылиться в большую европейскую войну. Несмотря на видимый успех австрийской дипломатии, аннексия новых территорий под нажимом правящих кругов австрийской части габсбургской монархии в конечном счёте оказалась пирровой победой . Национальные, политические, религиозные и языковые противоречия в Австро-Венгрии достигли критической точки, что привело к распаду страны в 1918 году , всего через десять лет после аннексии.

Предпосылки кризиса

В первое десятилетие XX века неумолимо клонившаяся к упадку Османская империя попыталась переломить вектор своего развития, после Младотурецкой революции правящие круги Османской империи с новой силой стали заявлять свои права на Боснию и Герцеговину . Это тревожило австро-венгерское правительство, которое взяло курс на аннексию провинций и искало лишь удобный повод для реализации своих планов. Для этого необходимо было преодолеть противодействие не только османцев , но также России , Великобритании , Франции , Италии , Сербии и Черногории .

Политика Австро-Венгрии

Австрийский министр иностранных дел Алоиз фон Эренталь вступил в переговоры с представителями заинтересованных держав. Первым делом было достигнуто соглашение с Италией о том, что Габсбурги не будут вмешиваться в Итало-турецкую войну за обладание Ливией . Это позволило несколько выровнять австрийские отношения с Италией, которые не складывались со времён окончания Рисорджименто , лишившего Габсбургов их обширных владений на Апеннинах . С султаном удалось договориться путём подписания договора, по которому Турция получала за аннексированные территории компенсацию в 2,5 млн фунтов стерлингов - при том, что Австрия отказывалась аннексировать Новипазарский санджак . Посредником при заключении этого договора выступал основной внешнеполитический союзник австрийского двора - германский кайзер Вильгельм II , имевший неограниченное влияние на султана .

Во время встречи российского министра иностранных дел А. П. Извольского с австрийским коллегой Алоизом фон Эренталем , состоявшейся в замке Бухлау (Бухлов), 15-16 сентября 1908 года было достигнуто предварительное неформальное соглашение, по которому в обмен на признание Россией аннексии Боснии и Герцеговины, Австрия признавала право России на беспрепятственный проход её военных кораблей через черноморские проливы Босфор и Дарданеллы . Также обе стороны договорились не возражать, если Болгария объявит о прекращении своей вассальной зависимости от Османской империи . Стоит отметить, что у Извольского не было полномочий для проведения подобных переговоров, а для его австрийского коллеги, Эренталя , как выяснилось позднее, весьма важным было хотя бы создать их видимость. Со слов современников Извольского смысл его предварительного неформального соглашения с Эренталем состоял в том, чтобы в подходящий для двух держав момент Австро-Венгрия объявила об аннексии Боснии-Герцеговины , а Россия одновременно заявила бы об отказе от берлинских соглашений о нейтральном статусе черноморских проливов . Предполагалось, что согласованные действия позволят нейтрализовать реакцию со стороны союзников России по Антанте - Франции и Великобритании , которые опасались усиления российского влияния в Средиземноморье.

Как отмечал в своих мемуарах граф В. Н. Коковцов , бывший в то время министром финансов России , "за гостеприимными беседами в Бухлау Извольский разыграл эпизод из басни Крылова - «Ворона и лисица».

Боснийский кризис 1908-1909 гг

На следующий день (6 октября) правительства Сербии и Черногории объявили в своих странах мобилизацию. Правящие круги и интеллигенция обоих государств полагали, что Босния-Герцеговина - это исторически сербская провинция, она должна быть интегрирована в общесербское культурное пространство и поделена между ними, как и Новипазарский санджак .

10 марта 1909 г. Сербия отказалась признавать аннексию Боснии и Герцеговины. 17 марта 1909 г. Совет министров России на своем заседании констатировал, что Российская империя не готова к войне с Германией и Австро-Венгрией на двух фронтах. В связи с этим России приходилось сдерживать Сербию от нападения на Австро-Венгрию ; такой опрометчивый шаг вполне мог спровоцировать общеевропейскую войну.

И тут своё веское слово сказала Германия . 22 марта германский посол в России граф Пурталес вручил российскому коллеге Извольскому «предложения по разрешению кризиса» (больше похожие на ультиматум), в которых России предлагалось дать немедленный чёткий недвусмысленный ответ о согласии либо отказе признать аннексию Боснии и Герцеговины и дал понять, что отрицательный ответ повлечёт за собой нападение Австро-Венгрии на Сербию; дополнительно было выдвинуто требование о прекращении дипломатической поддержки Сербии . Опасаясь втягивания России в войну, премьер-министр П. А. Столыпин выступил категорически против прямой конфронтации с Германией и Австро-Венгрией, указав, что «развязать войну - значит развязать силы революции». На следующий же день император Николай II телеграфировал кайзеру Германии Вильгельму II о согласии принять все германские требования. Это означало, что русская балканская политика потерпела полное фиаско, которое современники, памятуя о недавно закончившейся неудачной русско-японской войне , назвали «дипломатической Цусимой» . Под давлением своего союзника, Сербия 31 марта 1909 г. также вынуждена была признать аннексию.

Формально конфликт был исчерпан, но чувства горечи от поражения продолжали тлеть и в Белграде, и в Петербурге. Кроме того, благодаря усилиям австрийской и германской дипломатии союзники России - Сербия и Черногория, оказались в изоляции, а престижу России был нанесён очередной чувствительный удар. Балканы же надолго остались «пороховым погребом» Европы . Взрыв произошёл в июне 1914 года, когда сербский террорист Гаврило Принцип застрелил наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда во время инспекции вновь присоединённых земель (см. Сараевское убийство).

Боснийский кризис 1908-1909 гг. привёл к углублению противоречий между Антантой и Тройственным союзом , явившись одним из этапов на пути к Первой мировой войне . Кризис необратимо испортил отношения между Россией и Сербией с одной стороны и Австро-Венгрией с другой и едва не привёл к большой европейской войне. Германия дала понять России и Антанте , что окажет Австро-Венгрии любую необходимую помощь, вплоть до военной. Наметился отход Италии от Тройственного союза . В рамках Антанты также вскрылись серьёзные противоречия: союзники не оказали России весомую поддержку в босно-герцеговинском вопросе и оказались не готовы удовлетворить притязания России в Восточном вопросе в целом, оставив Россию наедине с Германией и Австро-Венгрией. В то же время сами - «держали порох сухим». По данным ряда исследователей, на рубеже 1908-1909 гг. Великобритания сконцентрировала в метрополии больше половины кораблей своего флота. По-видимому, британские правящие круги не сочли Боснийский кризис своевременным и удобным поводом для выступления против Тройственного союза .

Что касается главных «героев» кризиса - кризис отразился на политической карьере Извольского : вскоре он ушёл в отставку с поста министра иностранных дел и был отправлен послом во Францию; российское внешнеполитическое ведомство, долгое время остававшееся очень закрытым органом, напрямую подчинявшимся императору, наконец, попало под полный контроль Правительства и Председателя Совета Министров: политика стала более гласной, а решения - более взвешенными. Эренталь получил титул графа после признания аннексии остальными Великими державами 9 апреля 1909 года.

Напишите отзыв о статье "Боснийский кризис"

Ссылки

• Астафьев И. И. Русско-германские дипломатические отношения 1905-1911 гг. М., 1972;
• Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1906-1910. М., 1961;
• Виноградов К. Б. Боснийский кризис 1908-1909 гг. Пролог первой мировой войны. Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1964;
• Зайончковский А. М. Вокруг аннексии Боснии и Герцеговины. // Красный архив, 1925, Т.3 (10), С. 41-53;
• Игнатьев А. В. Русско-английские отношения накануне первой мировой войны (1908-1914 гг.). М., 1962;
• История дипломатии. Том II. Автор тома В. М. Хвостов. Под редакцией А. А. Громыко, И. Н. Земскова, В. А. Зорина, В. С. Семенова, С. Д. Сказкина, В. М. Хвостова. М., Государственное издательство политической литературы, 1963;
• Милюков, П. Н. Балканский кризис и политика А. П. Извольского. СПб., 1910;
• Писарев Ю. А. Великие державы и Балканы накануне первой мировой войны. М., Изд-во Наука, 1985;
• Полетика Н. П. Сараевское убийство. Исследование по истории австро-сербских отношений и балканской политики России в период 1903-1914 гг. М., Изд-во: Красная газета, 1930;
• Fay Sidney Bradshaw. The origins of the world war. Vol. 1-2, New York 1928. / Фей С. Б. Происхождение мировой войны. Т. 1-2, М., 1934;
• Pribram, A. F. Austrian foreign policy 1908-1918. With a foreword by G. P. Gooch. London, 1923;
• (англ.)

См. также

Дипломатия великих держав в 1871-1913 годах Великие державы Договоры и соглашения Кризисы и конфликты Военные конфликты Дипломаты и политики

Отрывок, характеризующий Боснийский кризис

– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d"empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c"est un homme d"esprit votre pere, – сказала она, – c"est a cause de cela peut etre qu"il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.

Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c"est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили. И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену, и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu"il vous donne l"amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.

БОСНИЙСКИЙ КРИЗИС

Французская карикатура на султана Абдул-Хамида II

Создание Антанты и Тройственного союза обусловило усиление борьбы за контроль над различными регионами мира. Их противостояние привело к возникновению в начале XX в. ряда конфликтов, любой из которых мог привести к мировой войне.

Одним из них явился боснийский кризис 1908–1909 гг., причиной которого стала аннексия Австро-Венгрией номинально принадлежавшей Турции Боснии и Герцеговины. Такой шаг стал возможен по причине ухудшения политической ситуации в Османской империи.

Летом 1903 г. началось восстание в Македонии. Британский министр иностранных дел Ленсдаун предложил Стамбулу предоставить македонцам автономию, желая, таким образом, ослабить власть пронемецки настроенного султана Абдул-Хамида II. Однако на стороне Турции выступили Россия и Австро-Венгрия. В сентябре 1903 г. в замке Мюрцштег две страны подписали соглашение о координации усилий в этом направлении. Султану рекомендовалось лишь предоставить македонцам дополнительные права. Позиция России и Австрии позволила Стамбулу приступить к подавлению македонского восстания.

В 1906–1907 гг. активизировались антитурецкие выступления и в других частях империи. Противниками султанской власти явились младотурки - националистически настроенные офицеры, недовольные слабостью правительства. 24 июля 1908 г. Абдул-Хамид II объявил о созыве парламента. Реальная власть в Стамбуле перешла к младотурецкому комитету «Единение и прогресс», провозгласившему политику «османизма». Ее целью являлось превращение всех подданных султана, независимо от национальности и вероисповедания, в «османов». Естественно, что такой шаг не мог не вызвать протеста среди балканских народов.

К этому времени уже было заключено англо-русское соглашение. В июне 1908 г. обе державы потребовали от Стамбула предоставления Македонии автономии в границах Османской империи.

Это подтолкнуло Австрию к более решительной политике в отношении Боснии и Герцеговины. Чтобы заручиться согласием Петербурга, глава австрийского МИДа А. Эренталь пригласил своего российского коллегу А. Извольского на встречу в замок Бухлау, которая состоялась 15 сентября 1908 г. Россия согласилась признать присоединение Боснии и Герцеговины в обмен на обязательство Австро-Венгрии не возражать против открытия черноморских проливов для русского военного флота. Условия соглашения не были зафиксированы на бумаге, что привело к возникновению дипломатического конфликта. Позже Эренталь заявлял, что предупредил Извольского о том, что аннексия может произойти уже в начале октября. Извольский же обращал внимание на то, что он требовал от Вены территориальных компенсаций для Сербии и Черногории, а также предлагал созвать конференцию по боснийскому вопросу.

Извольский посчитал необходимым получить согласие других великих держав на изменение статуса проливов. Однако, не дожидаясь итогов его европейского визита, правительство Австро-Венгрии объявило 6 октября 1908 г. об аннексии Боснии и Герцеговины, фактически торпедировав выполнение обязательств по проблеме пересмотра статуса проливов. В сложившейся ситуации Извольский совместно с Великобританией принял решение принудить Австро-Венгрию вернуть туркам Боснию и Герцеговину. На стороне Англии и России выступили Франция и Италия, которые также не желали усиления австрийских позиций на Балканах.

Союзником Петербурга стала и Сербия, где в результате государственного переворота к власти в 1903 г. пришел прорусски настроенный князь Петр Карагеоргиевич. В Белграде рассчитывали присоединить Боснию к сербским владениям. В Сербии началась антиавстрийская кампания, которая в любой момент могла спровоцировать войну.

Для разрешения кризиса Извольский предложил созвать международную конференцию, однако правительство Австро-Венгрии отказалось принимать в ней участие. Вену поддержал Берлин, 8 декабря 1908 г. немецкий канцлер Б. Бюлов объявил, что в случае ухудшения ситуации Австро-Венгрия может рассчитывать на помощь Германии.

С помощью немцев Вене удалось добиться согласия турецкого правительства на присоединение Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии. 26 февраля 1909 г. Османская империя за 2,5 миллиона фунтов стерлингов передала права на эту территорию. В результате усилилась угроза открытого австро-сербского столкновения. Россия к войне была не готова. Правительства же Великобритании и Франции не рассматривали боснийский конфликт в качестве достаточно серьезного повода для вступления в войну. 22 марта 1909 г. германский посол в Петербурге предъявил России требование признать присоединение Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии и принудить к этому Сербию. В случае отказа германское правительство пригрозило оказать поддержку Вене в готовящейся войне с сербами.

Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1907–1914) Лунева Юлия Викторовна

Глава II Вопрос Черноморских проливов во время Боснийского кризиса 1908–1909 гг. На пути к итало-турецкой войне

Вопрос Черноморских проливов во время Боснийского кризиса 1908–1909 гг. На пути к итало-турецкой войне

В конце 1907 - начале 1908 г. возникли напряженные отношения между Россией и Турцией. Еще в сентябре, сразу после заключения англо-русского соглашения, министр иностранных дел России А. П. Извольский во время посещения Вены в беседе с А. Эренталем заявил, что в интересах России поддерживать статус-кво на Балканах. Германия и Австро-Венгрия, не возражая против действий России, продолжали развивать экспансию на Ближнем Востоке. Германия вела переговоры с Османской империей о политическом и военном соглашениях и добилась продолжения контракта на строительство Багдадской железной дороги. Австро-Венгрия подписала со Стамбулом секретную военную конвенцию и протокол о концессиях в Салоникском и Косовском вилайетах.

Англия продолжала развивать отношения с Россией. 27–28 мая (ст. ст.) 1908 г. на рейде Ревельского (ныне Таллинского) порта состоялось свидание Эдуарда VII и Николая II. Английский король высказался за дальнейшее укрепление единства между двумя правительствами и выразил удовлетворение развитием событий в России в результате деятельности П. А. Столыпина.

Несмотря на сближение с Англией, Извольский считал, что следует добиваться улучшения отношений и с Австро-Венгрией. Дунайская монархия стремилась установить свой контроль на Балканском полуострове и прочно обосноваться на адриатическом побережье. Для этого ей необходимо было присоединить турецкие провинции Боснию и Герцеговину. Согласно XXV статье Берлинского трактата 1878 г. эти южнославянские земли находились под управлением Австро-Венгрии, но формально оставались в составе Османской империи.

Для осуществления этого замысла министр иностранных дел Австро-Венгрии А. Эренталь проделал обширную подготовительную работу.

В ноябре 1907 г. Извольский во время своего путешествия по Европе встречался с ним и обсуждал вопросы балканской политики. Извольский заявил Эренталю, что было бы желательно заранее выяснить, «возможно ли для России и Австрии продолжать действовать в полном единении и согласии, даже при наступлении таких обстоятельств, которые, помимо воли этих двух держав, нарушили бы статус-кво в пределах турецкой империи». Извольский открыто сказал Эренталю, что Россия ни теперь, ни в будущем не желает никакого территориального приращения ни за счет Турции, ни за счет какой-либо из Балканских стран. Но если бы вопреки этой миролюбивой и консервативной политике на Балканском полуострове произошли существенные перемены, русское правительство по необходимости «должно будет озаботиться обеспечением своего важнейшего интереса, вытекающего из истории и географического положения России. Интерес этот, по моему глубокому убеждению, весь сосредоточен в вопросе о свободном выходе из Черного моря в Средиземное, иначе сказать, в вопросе о турецких проливах. Подобная постановка дела, мне кажется, должна в значительной степени облегчить установление полного согласия между Россией и Австро-Венгрией насчет дальнейшей совместной деятельности в восточном вопросе; ибо разрешение в нашу пользу вопроса о Проливах не нарушило бы никакого австрийского интереса…».

В течение апреля-июня 1908 г. состоялся обмен нотами между русским и австро-венгерским министерствами иностранных дел, в которых была подтверждена поддержка Россией аннексии Австрией Боснии и Герцеговины в обмен на поддержку Австро-Венгрией изменения режима Проливов в интересующем Россию направлении.

Правительство Австро-Венгрии 1 (14) мая 1908 г. направило российскому министру иностранных дел меморандум, в котором Эренталь предлагал по-новому взглянуть на проблему принадлежащих Турции провинций Босния и Герцеговина, 2 (15) июля Извольский отправил памятную записку Эренталю, в которой содержалось предложение договориться в случае решительных перемен на Балканах об аннексии Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины и Новопазарского санджака в обмен на изменение конвенции о Проливах в пользу России. При этом Извольский упомянул, что пересмотр Берлинского трактата возможен только с согласия держав, его подписавших, а для этого нужно было бы провести международную конференцию.

По времени заявление Извольского почти совпало с государственным переворотом в Турции, начавшимся в Салониках, то есть в Македонии. К власти пришло правительство младотурок, которое сделало ставку на Германию. Это усилило обеспокоенность России судьбой Черноморских проливов. Руководители младотурецкой революции собирались провести выборы в Османской империи, включая Боснию и Герцеговину. Это обстоятельство побудило Габсбургскую монархию официально присоединить обе оккупированные ею провинции. Современный историк пишет: «Так Дунайская монархия вызвала второй большой международный кризис XX века, Боснийский кризис 1908–1909 гг. По существу, он явился следствием длительного воздействия Восточного вопроса и событий младотурецкой революции, но только германское вмешательство подняло региональный кризис до мирового уровня».

21 июля (3 августа) 1908 г. в Петербурге состоялось особое совещание с участием руководства МИД, представителей Совета государственной обороны, военного и морского министров, представителей Генеральных штабов морского и сухопутного, министра финансов, а также российских послов в Париже и Константинополе. На совещании обсуждался вопрос об отстаивании интересов России в Турции, однако было признано, что сейчас «мы не готовы на какие-либо самостоятельные выступления, что дело вооруженного завладения Босфором приходится временно отложить и пока заняться разработкой подробного плана действий о мирном занятии Босфора без объявления войны Турции».

Когда речь зашла о возможности проведения операции в Проливах, морской министр сообщил, что послать два броненосца и два крейсера из Балтийского моря в Средиземное для занятия Верхнего Босфора и иных действий можно лишь в будущем.

Совещание высказалось за ускорение соответствующей подготовки. Извольский полагал, что общая политическая конъюнктура выгодна для России, и считал, что Англия, препятствовавшая начинаниям России на Востоке, в тот момент не стала бы выступать против. Сознание собственного бессилия и дружественные отношения с Англией диктовали русским правящим кругам необходимость принять турецкую революцию, примириться с ней и попытаться извлечь из этого возможные выгоды.

Совещание постановило «разработать подробный план действий в мирном занятии Босфора без объявления войны Турции, при условии соблюдения всех мер предосторожности, дабы турки не узнали преждевременно о наших намерениях».

Через три дня начальник Главного управления генерального штаба Ф. Ф. Палицын отправил командующему войсками Одесского военного округа конфиденциальное письмо, в котором говорилось, что «современная политическая обстановка может принудить нас к занятию войсками части территории Турции, на первом плане Верхний Босфор». Эта задача возлагалась на Одесский округ.

Палицын отмечал: «…правда, военно-политическая обстановка, при которой нам придется ныне выполнить экспедицию, будет существенно отличаться от той, которая предусматривалась ранее (имелась в виду перед Русско-японской войной)». Он был уверен, что России не придется ожидать появления и прорыва в Черное море английского флота. «Главнейшею заботой экспедиции, - подытоживал Палицын, - будет захват на обоих берегах Пролива выгодных позиций, господствующих над Константинополем, и удержания их в своих руках для достижения поставленной - по обстоятельствам - политической цели». 29 июля (11 августа) 1908 г. Ф. Ф. Палицын сообщал И. М. Дикову, морскому министру: «Оперативные соображения требуют, чтобы при столкновении с Турцией мы были готовы перебросить одним рейсом один корпус войск, усиленный кавалерийской бригадой и обеспеченный месячным запасом. В круглых числах это составит около 1100 офицерских и классных чинов, 42 000 нижних чинов, 110 000 лошадей, 3000 орудий и повозок с 300 000 пудов груза продовольствия. Куда придется направить десант - к Босфору ли, к другому ли пункту малоазийского побережья - может указать лишь обстановка, при которой придется начать войну». Далее Палицын ссылался на заключение Особого совещания 21 июля (3 августа), что по политическим соображениям правительство не может войти в соглашение с Болгарией о совместных действиях и что политическая обстановка может вынудить занять войсками часть турецкой территории и на первом плане - Верхний Босфор. «При современной политической обстановке задача экспедиции, - сообщал Палицын Дикову, - сводится к захвату на обоих берегах Босфора позиций, господствующих над Константинополем; и к удержанию этих позиций до сосредоточения сил, необходимых для военной задачи, согласно указанной политики. Интересы первого эшелона сухопутных войск требуют, чтобы флот, обеспечив и облегчив высадку, способствовал бы падению босфорских батарей и оказал бы посильную помощь войскам при удержании захваченных позиций».

20 августа (1 сентября) 2008 г. министр иностранных дел Эренталь сообщил российскому послу в Вене В. П. Урусову о готовности приступить к переговорам с Извольским на основе памятной записки российского министра от 19 июня (2 июля), при этом он выразил желание лично встретиться с Извольским. Эренталь не преминул спросить, зондировал ли уже Извольский мнение английского правительства на этот счет. «Получив отрицательный ответ, он согласился в перспективе принять текст, предложенный Извольским. Он ничем не рисковал, будучи уверенным, что англичане не пойдут на уступки в этом вопросе».

Российский министр намеревался использовать сложившуюся ситуацию, чтобы обеспечить России право проводить военные суда через Проливы. Извольский полагал, что если удастся заключить сделку с Австро-Венгрией, то Германия не станет противодействовать реализации его замысла. Франция, как союзник, тоже не должна была бы возражать против Проливов. Великобритания же должна будет выполнить свое обещание, данное при заключении англо-русского соглашения.

6 (19) августа правительство Австро-Венгрии приняло решение об аннексии Боснии и Герцеговины. План аннексии поддерживала австрийская военная партия во главе с эрцгерцогом Францем Фердинандом и начальником Генерального штаба Конрадом фон Гётцендорфом. По договоренности с болгарским князем Фердинандом Кобургским это событие должно было совпасть с объявлением независимости Болгарии. В итоге получалось, что Австро-Венгрия не была единственным государством, нарушающим Берлинский трактат.

Уже 20 августа (2 сентября) Извольский писал из Карлсбада своему помощнику Н. В. Чарыкову: «Итак, мое убеждение, что мы должны предвидеть в более или менее близком будущем, что вопрос о присоединении Боснии и Герцеговины будет действительно поставлен ребром». Извольский находил чрезвычайно важным, что венский кабинет не отказывался включить вопрос о Проливах в обсуждение. Далее Извольский рассуждал следующим образом: «Остается найти такую формулировку, которая действительно обеспечивала нам необходимую компенсацию. Дело в том, что присоединение Боснии и Герцеговины явится материальным фактом; компенсация же, а именно согласие Австро-Венгрии на то или другое разрешение вопроса о Проливах, во всяком случае будет носить характер отвлеченный и секретный». 28 августа Извольскому было ясно, что решение объявить в близком будущем об аннексии уже принято венским кабинетом.

2–3 (15–16) сентября состоялась встреча Извольского с Эренталем в Бухлау. Российский министр писал своему помощнику, что австро-венгерское правительство окончательно приняло решение об аннексии и рассчитывает на признание его Россией.

В результате сложных переговоров Эренталь согласился, не дожидаясь ликвидации в отдаленном будущем Османской империи, принять российскую формулу касательно Проливов, когда все суда России и других прибрежных государств Черного моря могли входить и выходить через Проливы при сохранении принципа закрытия их для военных судов других наций. Предметы сделки были неравноценны. Аннексия после тридцатилетнего австро-венгерского управления Боснией и Герцеговиной была шагом логически объяснимым, тогда как Россия Проливами не обладала и не могла самостоятельно решить вопрос, урегулированный на международном уровне. Эренталь хотел лишь внести в эту формулу какую-нибудь оговорку, которая лишила бы ее агрессивного по отношению к Турции характера, что Извольскому представлялось вполне возможным. Эренталь выразил готовность поддержать требование России перед Германией.

Босфорский мираж отчетливо возник перед глазами Извольского, который писал Чарыкову, что необходимо доложить обо всем царю и развить перед ним мысль, что протестами против аннексии и угрозами мы ничего не добьемся, а предлагаемый им путь компенсаций и гарантий может оказаться даже выгодным. «При счастливом и искусном ведении дела есть шансы нынче же, то есть не дожидаясь ликвидации Османской империи изменить в нашу пользу постановление о Проливах. Во всяком случае, мы приобретаем формальное согласие на такое изменение со стороны Австрии, а может быть и Германии», - писал Извольский.

Результаты встречи Извольского и Эренталя не были официально зафиксированы, что оставило свободу трактовки шансов «на счастливое и искусное ведение дела». Ни сроки аннексии, ни выдвижение Россией вопроса о пересмотре статуса Проливов, ни процедура оформления изменений в Берлинском трактате не были уточнены. Собеседники потом толковали ее смысл различно: Извольский утверждал, что состоялся форменный сговор: Эренталь получил Боснию и Герцеговину, Извольский - пересмотр вопроса о Дарданеллах на европейской конференции, которую он хотел организовать. Эренталь же говорил, что никакого сговора не было.

10 (23) сентября Извольский напомнил Эренталю, что «обусловил свое согласие на аннексию Боснии и Герцеговины признанием общеевропейского характера этого вопроса и необходимости компенсации». 11 сентября российский министр писал своему помощнику, что «необходимо приготовить, а в решительный момент направить нашу печать и общественное мнение, которые весьма легко могут пойти по ложному пути». Извольский считал очень важным установить взаимопонимание с рядом ведущих изданий, не ограничиваясь дружественным «Новым временем», но «заручиться поддержкой А. И. Гучкова („Голос Москвы“), и П. Н. Милюкова („Речь“)». Основная роль в контактах с прессой отводилась А. А. Гирсу, руководившему отделом печати МИДа, и помощнику министра Чарыкову.

Посол в Стамбуле И. А. Зиновьев верно оценивал ситуацию, когда писал, что «настоящее турецкое правительство не особенно расположено к разрешению вопроса о проливах в желательном для России смысле».

Командующий войсками Одесского военного округа отправил 5 (18) октября 1908 г. письмо Палицыну. «Политические события, совершающиеся в последнее время на Балканском полуострове, подтверждают необходимость содержания в постоянной готовности наших вооруженных сил и средств на Черном море и принятию тех или иных вмешательств в судьбы балканских народов». Он делал вывод, что очень важным и «требующим полного и неустанного внимания и забот» представляется вопрос «о готовности перебросить наши вооруженные силы в любой момент на тот или другой пункт турецкого театра, - иными словами, постоянная готовность к предпринятою десантной операции в тех или других размерах и целях».

Вопрос об осуществлении десантной экспедиции разделялся на ряд составных вопросов о готовности Черноморского флота (казенного и частного), войсковых частей и разного рода запасов. «В настоящее время, - сообщал А. В. Каульбарс Палицыну, - вследствие увольнения в запас на всех судах Черноморского флота недостает около 40 % нижних чинов. Ввиду этого, для немедленного выхода боевой эскадры приходится снять со всех военных транспортов и судов резервного флота большую часть имеющихся на них команд и перевести их на суда боевого флота. Для укомплектования же до штатного состава команд военных транспортов и судов резервного флота придется призвать запасных матросов».

Все перечисленные командующим Одесским округом трудности являлись причиной того, что «суда Черноморского флота могли быть готовы к выходу в море лишь на 8-й день по объявлению экспедиции. Кроме того, ощущалась острая нехватка запасов угля: имелось около 20 000 тонн; между тем для целей экспедиции признавался необходимым запас в количестве около 700 000 тонн. В итоге получалось, что при столь неподготовленных средствах не может быть и речи о быстроте и, по возможности, внезапности нашего появления у берегов Босфора».

Обнадеживало то, что в мирное время берега Босфора слабо охранялись. Возможность внезапного захвата берегов Пролива в мирное время также была обусловлена определенными взаимными отношениями европейских держав, или, как это сформулировал командующий: «Так сказать, общей политической обстановкой данной минуты». Командующий войсками Одесского военного округа понимал, что «Босфорская экспедиция, результаты которой, при благоприятном исходе, будут иметь первостепенное государственное значение», может привести к значительным политическим затруднениям. Поэтому он считал, что принятию данного решения должно предшествовать тщательное обсуждение. «Положены будут на весы как ожидаемые от экспедиции результаты, так и вызываемые ею, в виду наличных условий, жертвы и затруднения. Как тем, так и другим сделана будет относительная оценка, какова и будет служить основанием для последующего решения».

«До настоящего времени вопрос об организации управления десантной экспедиции, являющийся вопросом первостепенной важности, далеко не достаточно разработан, - признавал Каульбарс, - а также не решен вопрос о разграничении власти и ответственности военного и морского ведомств при организации десантных операций. Казалось бы, что для правильного употребления всех подготовленных к десантной экспедиции средств, для совершенствования и поддержания их в постоянной готовности, необходимо еще в мирное время предназначить то лицо, которое станет во главе экспедиции». Извольский тем временем продолжал дипломатическое турне по Европе. 12–13 (25–26) сентября в Берхтесгадене он встречался с германским статс-секретарем по иностранным делам В. Шёном, а 16–17 (29–30) сентября в Дезио - с министром иностранных дел Италии Т. Титтони, далее следовали Париж и Лондон. Из разговора с Шёном Извольский вполне уяснил, что Германия не будет возражать против изменений режима Проливов, но потребует для себя компенсацию в этом регионе.

Титтони отнесся в общем благожелательно, но сразу же выдвинул притязания Италии на Триполитанию и Киренаику, против чего российский министр не возражал.

19 сентября (2 октября) проект памятной записки австро-венгерскому правительству, в котором запрашивались компенсации России и Балканским государствам в случае аннексии Боснии и Герцеговины, был одобрен царем. Пункт 2-й памятной записки касался вопроса о Проливах и оговаривал «право для России и для других причерноморских стран проводить их военные суда свободно в обоих направлениях через Проливы, которые связывают Черное и Средиземное моря, поскольку принцип закрытия этих Проливов установлен государствами, не прибрежными к этому морю». В заключение памятной записки российское правительство предложило Вене провести дружественный обмен мнений о будущем Константинополя и прилегающих к нему территорий и установить взаимопонимание между Россией и Дунайской монархией в случае распада Османской империи.

В тот же день Чарыков поставил в известность о результатах российско-австрийских переговоров председателя Совета министров, военного и морского министров и министра финансов, а также исполняющего обязанности начальника Генерального штаба. Столыпин и Коковцов выразили свое возмущение по поводу того, что Совет министров так поздно узнал «о деле столь громадного исторического значения, затрагивающем интересы внутреннего состояния империи». Министры срочно собрались на совещание, на котором Столыпин и Коковцов «при сочувственной поддержке прочих» подвергли действия Извольского резкой критике. Они считали, что, хотя Россия и не может воспрепятствовать аннексии Боснии и Герцеговины, она должна выступить защитницей интересов пострадавших государств, «а отнюдь не пособницей или укрывательницей Австрии». На совещании было решено заявить царю, что правительство отказывается брать на себя ответственность за последствия действий, совершившихся без его ведома.

Докладывая Извольскому о происшедшем, Чарыков просил его вернуться в Петербург. Получив телеграмму, составленную Коковцовым и излагающую мнение Совета министров, Извольский всерьез забеспокоился. Министр через российского посла во Франции А. И. Нелидова объяснил Чарыкову, что он (Извольский) предупредил Австрию о международных последствиях аннексии и предлагал мирный и выгодный исход для России. Он также считал, что его возвращение в Санкт-Петербург, чего желало совещание, могло бы оказаться нежелательным, поскольку предстоящие беседы в Лондоне, Париже и Берлине сулили в сложившейся обстановке многообещающие результаты. Несмотря на несогласие со стороны Совета министров, Николай II разрешил министру иностранных дел продолжить путешествие.

25 сентября (8 октября) состоялась аннексия Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. Возможно, у австрийского министра мелькнула мысль, что неожиданная аннексия будет способствовать срыву планов Извольского относительно Проливов. За два дня до этого события 23 сентября (6 октября) российский посол в Стамбуле Зиновьев виделся с великим визирем и министром иностранных дел Турции. Из их ответов посол сделал заключение, что они признают необходимым предъявить державам, подписавшим Берлинский трактат, протест против присоединения Боснии и Герцеговины к Австрии, но «понимают при этом невозможность изменить ход событий и относятся хладнокровно к свершившимся фактам».

К состоявшейся аннексии в Берлине отнеслись настороженно, хотя продвижение Австро-Венгрии на юго-восток соответствовало интересам центральных держав. Германское правительство, испытывая недовольство самостоятельным шагом Австро-Венгрии, все же безоговорочно поддержало своего союзника. Рейхсканцлер Б. Бюлов убедил кайзера, что «от выступления против Эренталя может выиграть только Англия».

Британия, в свою очередь, стремилась не допустить укрепления позиций Германии ни на Балканах, ни в Марокко. Стройные планы Грея нарушились путаной дипломатической игрой Извольского с Австро-Венгрией.

Британия заняла резко отрицательную позицию в отношении акта аннексии. Английский министр иностранных дел Э. Грей заявил австро-венгерскому правительству, что «нарушение или изменение условий Берлинского трактата без предварительного согласия с другими державами, из которых Турция затронута в данном случае больше всех, никогда не может быть ни одобрено, ни признано правительством его величества».

Между тем именно в силу бухлауской сделки проблема Проливов оказалась самым тесным образом связанной с балканскими делами. В Париже Извольский не получил никаких определенных заверений. Своим невмешательством в Боснийский кризис Франция рассчитывала получить от Германии уступку в марокканском вопросе, который был для нее в то время важнее проблем России и Турции. Идею Извольского о международной конференции и компенсациях в пользу ущемленных аннексией стран не поддержал министр иностранных дел Франции С. Пишон. Французские министры были недовольны не только неудачным моментом и формой, которую выбрал Извольский для решения проблемы Проливов, но и тем обстоятельством, что русский министр вел за их спиной переговоры с Эренталем. 24 сентября (7 октября) российский посол Нелидов телеграфировал из Парижа, что министр иностранных дел Франции С. Пишон просил сообщить России, что, «по мнению лондонского кабинета, пока не будет достигнуто предварительного соглашения касательно программы конференции, желательно не выступать с предложением о ее созыве. В особенности необходимо некоторое время для подготовки общественного мнения по вопросу о Проливах. Желательно также заранее условиться о компенсациях. Вследствие всего этого Грей просил парижский кабинет побудить Россию не спешить с конкретными предложениями о созыве конференции». Пишону также представлялось более желательным сделать в Константинополе и в Софии единовременно заявление в том смысле, что Берлинский трактат не может быть подвергнут никакому изменению или нарушению без согласия подписавших его держав.

В вопросе о Проливах Франция выступила за уважение суверенитета Турции и настоятельно советовала предварительно согласовать вопрос с Британией. Положение еще более обострилось вследствие того, что как раз во время пребывания Извольского в Париже он получил сообщение о том, что в Петербурге восторжествовала точка зрения Столыпина и что царское правительство решило протестовать против аннексии Боснии и Герцеговины. Это связывало руки Извольскому. В этой чрезвычайно сложной и запутанной ситуации, затрагивающей интересы почти всех великих держав, очень многое зависело от позиции Британии.

Российские политические круги немедленно откликнулись на аннексию. «Голос Москвы» считал аннексию Боснии и Герцеговины констатацией окончательной ликвидации Берлинского трактата и поддержал «требования, высказанные в адрес правительства, - не упустить момент и позаботиться об интересах России. Имелся в виду пересмотр режима Проливов Босфор и Дарданеллы».

Пресса также делала выводы касательно неудачных попыток Извольского. «Речь» от 7 октября 1908 г. высмеивала министра, который хотел проводить политику «бескорыстия» в турецком вопросе и мечтал явиться на предполагавшуюся международную конференцию с чистыми руками. «Ни в одной стране, кажется, дипломатия не считает заслугой оказаться особенно бескорыстной. Наоборот, повсюду, само собой разумеется, что все предпринимаемое в международной политике должно предприниматься исключительно в интересах данного государства». В октябре 1908 г. «Новое время» откликнулось на неудачу, постигшую Извольского: «Мы удивляемся, что А. П. Извольскому не пришла в Бухлау простая мысль сделать с Дарданеллами то же самое, что барон Эренталь сделал с Боснией».

Британские газеты посвящали целые полосы своих изданий кризису на Ближнем Востоке. Еще до приезда Извольского в Лондон «The Times» (Таймс) заявила: «Мы сразу можем сказать, что требование новых компенсаций за счет Турции просто недопустимо».

25 сентября (8 октября), за день до приезда Извольского в Лондон, британский посол в Петербурге А. Никольсон уведомил Грея, что Россию можно считать союзником в вопросе поддержки Турции. Правда, Россия не согласилась с повесткой, предложенной Англией конференции, ограничивавшейся вопросами Боснии, Герцеговины и независимости Болгарии. Россия требовала компенсации для себя - выхода в Проливы.

В течение недельного пребывания в британской столице 26 сентября - 3 октября (9–16 октября) Извольский вел напряженные переговоры не только с Э. Греем и его помощником Ч. Гардингом, но и с некоторыми другими британскими министрами. Этим переговорам в Англии придавалось настолько серьезное значение, что они неоднократно обсуждались кабинетом, а их содержание систематически докладывалось Эдуарду VII.

Проект Извольского предусматривал открытие Проливов для военных судов прибрежных государств Черного моря. Основное его предложение заключалось в том, что «принцип закрытия проливов Дарданелл и Босфора остается; исключение делается для военных судов прибрежных государств Черного моря. В то время, когда Порта не находится в состоянии войны, прибрежные державы Черного моря будут иметь право проводить беспрепятственно через проливы, в обоих направлениях, военные суда всяких размеров и наименований». «Однако ни в коем случае перехода от Черного до Эгейского морей не могут совершать зараз более трех военных судов одной и той же прибрежной державы. Оттоманские власти должны быть предупреждены по меньшей мере за 24 часа до прохода каждого военного судна». При этом Извольский заверил Грея, «что абсолютно никаких захватнических планов у России в отношении Константинополя и зоны Проливов нет».

30 сентября (13 октября) 1908 г. предложение Извольского обсуждалось британским кабинетом. Излагая подробно ход переговоров, Грей информировал присутствующих, что, по утверждению российского министра, отрицательное решение вопроса приведет к весьма серьезным последствиям: «Извольский заявил, что настоящий момент является наиболее критическим - он может укрепить и усилить добрые отношения между Англией и Россией или разорвать их совершенно. Его собственное положение поставлено на карту, так как он всецело связан с политикой установления доброго согласия с Англией, которую он защищает против всех противников». После длительного и весьма бурного обсуждения проблемы Проливов кабинет не смог принять единодушного решения. По мнению Грея, независимо от сути русских претензий, для постановки вопроса о Проливах момент в связи с событиями в Турции был крайне неподходящим. В итоге большинством голосов предложение Извольского было отклонено. Авторитет и положение Извольского напрямую зависели от Лондона, поэтому российский министр был предельно настойчив. Ему удалось добиться того, чтобы 12 октября Грей принял его в третий раз. Встреча состоялась в доме Грея, при разговоре присутствовал российский посол в Лондоне А. К. Бенкендорф. Извольский несколько отступил от первоначальной позиции, предложив вариант прохода через Проливы в мирное время военных кораблей всех черноморских государств и обеспечения со стороны Турции в случае войны одинаковых прав в пользовании Проливами всеми державами. Грей, не желая ставить Извольского в безвыходное положение, увидел в этом предложении элемент взаимности и пообещал обсудить его на заседании кабинета министров.

14 октября 1908 г. Грей вручил Извольскому секретный меморандум, в котором излагалось окончательное мнение британского кабинета по этому вопросу. «Английское правительство согласно на открытие Проливов, при условии, что Проливы будут открыты для всех одинаково и без исключения. Русское предложение (открыть их «для России и прибрежных государств») идет вразрез с общественным мнением Англии, которое было бы крайне разочаровано, если бы Россия, протестовавшая против действий Австрии, воспользовалась случаем обеспечить для себя преимущество в ущерб Турции или с нарушением статус-кво к невыгоде других. Чисто одностороннее соглашение, которое дало бы черноморским государствам преимущество в военное время воспользоваться всем Черным морем, как недоступной гаванью, в качестве убежища для своих крейсеров и истребителей при каком-либо преследовании их воюющими, не может быть воспринято общественным мнением Англии… Соглашение должно быть, следовательно, таким, чтобы, давая России и прибрежным государствам во всякое время выход при условии ограничений, указанных господином Извольским, и обеспечивая их от угрозы или утверждения иностранной морской силы в Черном море, а в мирное время оно заключало бы в себе элемент взаимности и в случае войны поставило воюющих бы в одинаковые условия. Кроме того, относительно прохождения Проливов Правительство его Величества позволяет себе заметить, что согласие Турции должно быть необходимым предварительным условием всякого проекта».

Из текста меморандума можно сделать вывод, что Лондон в принципе не возражает против открытия Проливов, но не только для России и прибрежных государств, а на условиях полного равноправия для всех стран без исключения, и что правительство его величества не считает время подходящим для заключения соглашения, которое дало бы России исключительные права. Предложение же российского правительства о предоставлении этого права лишь черноморским государствам могло бы вызвать у англичан подозрение, что русская дипломатия пытается в своих интересах и в ущерб Турции использовать напряженную обстановку, вызванную действиями Австрии.

В меморандуме далее предлагалось разделить проблему изменения режима Проливов на две части - на период мирного времени и на период войны. Британское правительство, не возражая против предоставления черноморским государствам права выхода судов из Проливов в любое время (с ограничениями, о которых говорилось в меморандуме Извольского) и соглашаясь фактически на сохранение принципа закрытия Проливов для военных кораблей нечерноморских государств в мирное время, настаивало на введении принципа взаимности в использовании Проливов военными кораблями всех стран в военное время, в особенности в случае участия в военных действиях Великобритании и России.

При переводе текста английского меморандума, опубликованного в Записке А. И. Нелидова о Проливах, вкралась серьезная ошибка, существенным образом искажавшая его содержание. Слово egress было переведено как преимущество. Между тем оно означало право прохода. Это меняло суть британского меморандума, в котором содержалось согласие английской стороны предоставить черноморским державам право прохода через Проливы в мирное время.

Наиболее существенным изменением в новом меморандуме явилось разделение проблемы на две части: на период мирного и военного времени. Но ведь Извольский и российская сторона, добиваясь предоставления русскому флоту права прохода через Проливы, имели в виду только мирное время.

Очевидно, что никакие трактаты и договоры не могли сохранить силу в военное время, в особенности в том случае, если бы Англия и Россия оказались врагами. Достаточно вспомнить о заявлении Р. Солсбери 1878 г., что английское правительство сохраняет за собой право ввести в случае войны свой флот в Черное море, не считаясь ни с какими трактатами.

Меморандум Грея вводил вместе с тем два новых положения, которые до этого не фигурировали в англо-русских переговорах по поводу Проливов. О первом уже упоминалось: британская сторона настаивала, чтобы изменение режима Проливов не связывалось с международной конференцией, которую Извольский предложил созвать в связи с аннексией Боснии и Герцеговины. Второе положение было гораздо существеннее.

В документе Форин оффис подчеркивалось, что британское правительство считает, что «согласие Турции должно быть необходимой предпосылкой по всякому предложению об изменении режима Проливов». Впервые в ходе дипломатических переговоров по этой проблеме британская сторона не только вспомнила о существовании турецкого правительства, но даже потребовала, чтобы было обеспечено его согласие на любые изменения режима Проливов.

Это условие действительно существенным образом изменило всю ситуацию и делало для российского правительства практически невозможным добиться изменения режима Проливов. В Константинополе вновь окрепли позиции Германии. «Турция была оскорблена пренебрежительным отношением к ней Австрии и Болгарии… - писал Грей. - Мы не можем согласиться добавить к этому еще затруднения путем навязывания Турции стеснительного вопроса о Проливах».

Одновременно с отрицательным ответом Извольскому «британское правительство предупредило Порту об имеющихся будто бы у него сведениях об агрессивных проектах России в отношении Проливов и потребовало на этом основании усиления оборонительных сооружений на Босфоре, а затем, признав принятые Портой меры недостаточными, отправило (невзирая на протесты самой Порты) британскую эскадру в турецкие воды, к Проливам, для подкрепления своих взглядов по данному вопросу».

Грей с самого начала знал, что Россия не согласится на открытие Проливов для военных кораблей всех держав. «Простое открытие Проливов для военных кораблей всех народов, - писал он, - предоставило бы возможность иностранным флотам сосредоточиваться на Черном море в любое время. Это является неблагоприятным для России и естественно будет неприемлемым для нее».

Кроме того, английская дипломатия не была намерена даром менять режим Проливов в пользу России, ибо подобное изменение, по мнению британского правительства, дало бы Петербургу во время войны возможность превратить Черное море в гавань, из которой русские корабли могли бы воспрепятствовать коммуникации в Средиземное море и в которой они могли бы скрываться от преследования противника.

Что же касается высказывания об отклонении русского предложения до благоприятной для России перемены общественного мнения, которое было включено в меморандум английского правительства, то оно было продиктовано лишь тактическими соображениями.

«Осторожным и осмотрительным было поведение английского министра иностранных дел Эдуарда Грея, - писал Б. Бюлов в своих воспоминаниях, - он был исполнен желания не доводить дело до разрыва». Английская дипломатия достигла своей цели - не предоставлять России свободного прохода ее военных судов через Проливы, умело используя то обстоятельство, что Извольский не мог открыто признаваться в своей сделке с Эренталем за счет славянских народов.

В беседе с Греем 1 (14) октября 1908 г. Извольский заявил: «Когда поднимается вопрос о Проливах, Англия постоянно препятствует его решению, и, несмотря на хорошие отношения с Англией, в результате никакого действительного улучшения эти хорошие отношения не повлекли за собой. Это может оказаться губительным для хорошего взаимопонимания с Англией». Грей настаивал, однако, что момент для решения поднятого вопроса неудачен, и обещал в иное, более удобное время использовать влияние Англии в Стамбуле, чтобы обеспечить согласие турецкого правительства. «Извольский добился лишь заверения Грея, - как верно заметил А. Тэйлор, - что он был бы рад совершить чудо: „Я положительно желаю достижения такого соглашения, которое откроет Проливы на условиях, приемлемых для России… и в то же время не поставить в невыгодное положение Турцию или другие державы“».

На деле же, как указывал В. М. Хвостов в «Истории дипломатии», «изменение позиции английского правительства объяснялось тем, что если раньше в Турции преобладало влияние Германии, то теперь младотурецкая революция способствовала усилению влияния Англии. Одно дело было поддерживать претензии России на свободный проход судов ее через Проливы в пику враждебно настроенной Турции, а также стоявшей за ее спиной Германии, и совсем другое поддерживать те же претензии, когда есть шанс самой оказаться хозяйкой Проливов».

В материалах Санкт-Петербургского телеграфного агентства, цитировавшего интервью Извольского агентству Рейтер, утверждалось, что «между Извольским и Грееем достигнуто согласие о конференции по балканским делам, но в ней будет затронут лишь узкий круг вопросов. Не имеется в виду поставить на обсуждение конференции вопрос о Дарданеллах, так как этот вопрос коснется главным образом России и Турции. Россия не желает, чтобы этот вопрос был разрешен в невыгодном для Турции смысле или чтобы он был обращен в вопрос о компенсациях, так как Россия явится на конгресс лишь в качестве незаинтересованной державы».

«The Times» (тайме) также подтверждала бескорыстие России по отношению к Турции, но не вдавалась в подробности переговоров Извольского с Греем, ссылаясь на то, что они происходили за закрытыми дверями. «The Standard» (Стэндарт) ставила в заслугу Великобритании выступление в защиту Порты, вопрос об открытии Проливов был отнесен на счет двух наиболее заинтересованных держав - России и Турции, высказывалась озабоченность по поводу Германии и согласия Австро-Венгрии на компенсации. Вопрос о Проливах был снят с повестки дня. Грей убедил Извольского «продемонстрировать такое выражение доброй воли к Турции, чтобы в момент настоящего кризиса, защищая турецкие интересы, не получить прямые выгоды для самой России - это произведет хорошее впечатление на общественное мнение Англии».

Париж и Лондон показали русской дипломатии, «что дорога к мирному разрешению вопроса о Проливах идет из Петербурга не через Берлин и Вену, а через Лондон и Париж, и показали это в самой решительной форме, не оставлявшей место для каких-либо сомнений и колебаний».

О том, что Грей не собирался помогать Извольскому, свидетельствовало следующее замечание Никольсона: «Его (Извольского. - Авт. ) обращение к вопросу о Проливах было так невразумительно с самого начала - сквозь туман неточностей (тайная сделка с Эренталем в Бухлау. - Авт. ). К сожалению для него, его первые шаги в этой темноте и по скользкой дорожке столкнули его лицом к лицу с врагом, который представлял свои собственные цели с предельной ясностью».

Насколько незначительной была для английского правительства просьба России, видно из письма Грея Лоутеру: «Со стратегической точки зрения нет никаких преимуществ для захода наших судов в Черное море в военное время. Это уже сложившийся принцип нашей морской стратегии, что ни в коем случае военные корабли не должны входить в Черное море, пока Турция не является нашим союзником. Условия взаимности поэтому не более чем витрина в магазине».

Британия решила отсрочить вопрос о Черноморских проливах на неопределенное время. «Весьма возможно, он никогда не будет поднят, - писал Зиновьев в своем донесении в МИД. - Англия не согласится ни на одно предложение, прежде чем таковое не будет предварительно принято Турцией».

Извольский, зная коварство британской дипломатии, мог предположить такой исход дела. Еще перед отъездом из Парижа в Лондон Извольский, не зная о новых условиях, которые будут там выдвинуты, имел продолжительную беседу с турецким послом во Франции, в ходе которой предложил заключить союзный договор между обеими сторонами, включавший предоставление русским военным кораблям права свободного прохода через Проливы.

Пока Извольский совершал поездку по Европе, Чарыков и Столыпин подготовили свой проект русско-турецкого соглашения, предусматривавший поддержку русским правительством на будущей международной конференции позиции Турции в вопросе об аннексии Боснии и Герцеговины и одновременно согласие Турции на изменение режима Проливов.

23 сентября (6 октября) Чарыков представил на доклад царю проект договора с Турцией, состоявший из четырех пунктов. Он предлагал, чтобы обе державы на грядущей конференции по пересмотру Берлинского трактата выступили совместно в защиту обоюдных интересов. Петербург готов был поддержать целый ряд пожеланий Османской империи, включая отмену капитуляций и остатков причитавшейся России контрибуции. Турецкое правительство со своей стороны должно было взять обязательство: не возражать против превращения Болгарии в независимое королевство; в случае согласия держав не отвергать открытия Проливов для военных судов России и других черноморских стран при соблюдении абсолютной безопасности турецкой территории и сооружений по соседству с Проливами. Николай II одобрил замысел Чарыкова.

26 сентября (9 октября) турецкое правительство решило не выступать против предложения России и просило Петербург добыть поддержку этого соглашения со стороны Англии и Франции на конференции. «Против нашей формулы о проливах Турция не возражает», - докладывал Чарыков Столыпину. На самом деле Порта также не хотела поддерживать русское предложение, особенно в отношении Проливов, поэтому сразу сообщила о нем Англии и Германии, рассчитывая на их содействие. Посол в Стамбуле И. А. Зиновьев верно оценивал ситуацию, когда писал: «Настоящее турецкое правительство не особенно расположено к разрешению вопроса о Проливах в желательном для России смысле».

В Берлине внимательно следили за развитием событий. 19 октября (1 ноября) германский посол в Петербурге А. Пурталес посетил Извольского, и они обсуждали предстоящую конференцию. Посол объяснил Извольскому мотивы германской политики, припомнив Русско-японскую войну, когда Германия, по его словам, одна из всех европейских государств, подвергая себя опасности осложнений с Японией, поддержала Россию.

Вместо благодарности русское правительство примкнуло к двойственному соглашению Франции и Англии, все более явно становясь на сторону группы держав, враждебных Германии. Кульминационным пунктом этой политики явилась Альхесирасская конференция, где Россия открыто высказалась против Германии.

Из книги Русь и Орда автора

Глава 23 Крым в русско-турецкой войне 1768–1774 гг В 1740–1768 гг. татары продолжали разбойничьи набеги на южные районы Российской империи. Как-то даже упоминать об этом глуповато, как если бы написать, что в 1740–1768 гг. волки продолжали ловить зайцев и задирать скот у крестьян. У

Из книги Россия - Англия: неизвестная война, 1857–1907 автора Широкорад Александр Борисович

Глава 16. Британский фактор в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов Боевые действия в ходе Русско-турецкой войны подробно изложены в монографии автора «Русско-турецкие войны». Здесь же мы остановимся лишь на влиянии Англии на ход военных действий.19 апреля 1877 г. министр

Из книги Политика: История территориальных захва­тов. XV-XX века: Сочинения автора Тарле Евгений Викторович

Глава X Ближневосточный вопрос после младотурецкои революции 1908-191з гг Когда летом 1908 г. в Турции произошел переворот и вся полнота власти перешла из рук старого Абдул-Гамида в руки младотурецкого комитета, в Европе это событие было истолковано прежде всего как реакция

Из книги Линкоры Британской империи. Часть 7. Эпоха дредноутов автора Паркс Оскар

Из книги Англия. Ни войны, ни мира автора Широкорад Александр Борисович

Глава 18 БРИТАНСКИЙ ВЕКТОР В РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЕ 19 апреля 1877 г. министр иностранных дел Англии лорд Дерби отправил ноту канцлеру Горчакову. Там говорилось: «Начав действовать против Турции за свой собственный счет и прибегнув к оружию без предварительного совета со

Из книги «Господь да благословит решение мое...» автора Мультатули Петр Валентинович

Глава 7 Николай II и вопрос о черноморских проливах Обладание черноморскими проливами - это давнишняя мечта России. Босфор и Дарданеллы давали ключ к Европе, открывали возможность господства на важнейших морских коммуникациях. Но кроме этих геополитических причин,

Из книги Присоединение Грузии к России автора Авалов Зураб Давидович

Глава шестая Участие грузин в Первой турецкой войне при императрице Екатерине II IВеликая, блестящая Екатерина и ее самоуверенные даровитые сановники нашли неожиданный повод обратить близкое внимание на Грузию и ее владетелей.С давних пор сносилась Грузия с Россией;

автора Лунева Юлия Викторовна

Глава III Проблема открытия Черноморских проливов во время итало-турецкой войны 1911–1912 гг. Итало-турецкая война явилась одним из следствий Агадирского кризиса. После вступления французских войск в столицу Марокко Фес германское правительство заявило, что

Из книги Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1907–1914) автора Лунева Юлия Викторовна

Глава VI Проблема Черноморских проливов перед Первой мировой войной (1914 г.) В 1913–1914 гг. ситуация на Балканах характеризовалась ростом напряженности во взаимоотношениях между Россией и Австро-Венгрией. Ближайшая задача российского правительства в регионе состояла в

Из книги Всеобщая история государства и права. Том 2 автора Омельченко Олег Анатольевич

Из книги Броненосец «Слава». Непобежденный герой Моонзунда автора Виноградов Сергей Евгеньевич

Третий поход, 1908–1909 гг. Начало третьего по счёту плавания, намеченное на 29 сентября, было смазано аварией крейсера «Олег», зачисленного в состав отряда. 27 сентября он, следуя из Кронштадта в Либаву, приткнулся к мели у маяка Стейнорт на глубине около 2,5 м. Осмотр

автора Ленин Владимир Ильич

V. Общероссийская конференция РСДРП{129}. 21–27 декабря 1908 г. (3–9 января 1909 г.) 1. Проект резолюции о современном моменте и задачах партии Современное политическое положение характеризуется следующими чертами:a) Старое крепостническое самодержавие развивается,

Из книги Полное собрание сочинений. Том 17. Март 1908 - июнь 1909 автора Ленин Владимир Ильич

Список неразысканных работ В. И. Ленина (Март 1908 – июнь 1909) 1908 г. ПИСЬМО А. В. ЛУНАЧАРСКОМУВ письме А. М. Горькому от 6 (19) апреля 1908 года В. И. Ленин упоминает о письме А. В. Луначарскому с объяснением причин своего отказа приехать на Капри: «Я уже это писал Ан. Вас-чу…»

Из книги Полное собрание сочинений. Том 17. Март 1908 - июнь 1909 автора Ленин Владимир Ильич

1908–1909 гг. ПИСЬМА В МЕЖДУНАРОДНОЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ БЮРОСведения о неразысканных письмах В. И. Ленина в МСБ за 1908–1909 годы имеются в хранящихся в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС фотокопиях отдельных страниц книг входящей и

Из книги Полное собрание сочинений. Том 17. Март 1908 - июнь 1909 автора Ленин Владимир Ильич

1908–1909 гг. ГАЗЕТА «ПРОЛЕТАРИЙ»№ 26 – (1 апреля) 19 марта 1908 г.№ 27 – (8 апреля) 26 марта 1908 г.№ 28 – (15) 2 апреля 1908 г.№ 29 – (29) 16 апреля 1908 г.№ 30 – (23) 10 мая 1908 г.№ 31 – (17) 4 июня 1908 г.№ 32 – (15) 2 июля 1908 г.№ 33 – (5 августа) 23 июля 1908 г.№ 34 – (7 сентября) 25 августа 1908 г.№ 35 – (24) 11

Из книги Полное собрание сочинений. Том 17. Март 1908 - июнь 1909 автора Ленин Владимир Ильич